Случайное дело О. Б. (джен)

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей⁽¹⁾

Город N плыл в дрожащем мареве. Он встретил путников на рассвете долетающим даже сюда тополиным пухом, чередой заброшенных домиков, пыльной разбитой дорогой и лохматым псом возле будки, который лениво гавкнул на прибывших, зевнул во всю пасть и снова опустил голову на лапы.

На окраине города путники вылезли из автомобиля и попрощались с шофёром. Их осталось трое: широкоплечий малый в летней кепке с дырочками, атлетически сложенный мужчина лет тридцати в морской фуражке и немолодой человек в старом сюртуке, с большим носом и грустным взглядом под нависшими бровями.

Шофёр по фамилии Козлевич клятвенно пообещал забрать их через две недели. Когда страшно пылящее чудо техники удалилось на большое расстояние, компаньоны продолжили путь.

Эта часть города была самой ранней застройки, поэтому так и называлась — Старый город. Вдоль наезженной дороги тянулись одно— и двухэтажные дома и домишки, заброшенные, но чаще вполне приличные, с огородами и уже отцветшими яблонями. С мирно сидящими на скамейке кошками и ковыряющимися кое-где на грядках жителями. Частные дома врезались в город узким клином, пересекали его насквозь и заканчивались далеко в полях, за которым начинались озёра.

Но дом, к которому стремились путники, располагался дальше, ближе к «цивилизованной», как выражался Остап, части города. Добротное здание, бывший доходный дом, после революции был, конечно, национализирован и превратился в гостиницу средней руки. Чудом (а скорее связями и деньгами) избежавший уплотнения и расселения бывший управляющий Кургузов с семьёй оказался, по сути, владельцем дома. Однако его, теперь уже вдовца, продолжали звать по старинке управляющим, невзирая на новые времена и развешанные повсюду на стенах лозунги и портреты улыбающегося с хитрым прищуром человека, сменившие привычные глазу портреты царских особ.

При двухэтажном здании имелось небольшое подсобное хозяйство: хлебопекарня, куры, даже небольшая теплица. Проживали в доме одновременно до десяти-пятнадцати жильцов, семейных и одиноких. Многие, особенно приезжие, в том числе и партийные работники, останавливались и жили тут, некоторые — годами.

— Да, не фонтан, но жить можно, — глубокомысленно изрёк Остап, оглядывая небольшую, скромно обставленную комнату на троих, со шкафом и тумбочкой. На маленьком столике стояла лампа. Выцветшие ситцевые занавески были для красоты подвязаны внизу розовыми ленточками, вероятно, чтобы изобразить уют и атмосферу богатой драпировки.

— Конечно, можно, товарищ Бендер, конечно, можно, — затараторил довольный Паниковский, а Шура, словно демонстрируя это, плюхнулся на ближайшую кровать. Старик тут же закатил глаза, сетуя на привычки компаньона.

В окно долетали разнообразные звуки с улицы, чувствовался тонкий и сладковатый аромат начинающих цвести лип. Разгоралась полуденная жара, и Остап радовался, что они вовремя вселились.

Жильцов в эту пору было немного: семейная пара, пожилая женщина с внуком, два студента на отдыхе. Одну из комнат снимал странный мрачный тип с вечно взлохмаченными волосами, ведший тайные разговоры по телефону в прихожей, из которых постороннему можно было понять только «сорвал банк», «мечет нечестно», «куш небольшой». По вечерам он исчезал и возвращался довольно поздно.

Деньги у компаньонов водились. Удачно провёрнутое дело с облигациями последнего займа, а также небольшой остаток средств от шахматного турнира, проведённого с размахом, позволяли снять комнату на троих на несколько дней. Демонстрируя невиданную щедрость, Остап даже выдал спутникам по некоторой (небольшой) сумме на руки. Немного отдыха, решил он, не повредит на пути к заветной цели — миллиону товарища Корейко.

Происхождение Остапа Ибрагимовича Бендера терялось в туманной дали. Образование «сына турецко-подданного» было разнообразным и обрывочным. Он многое хватал на лету, но не всё возвращал обратно. С детства страдая от недостатка внимания и денег, прикладывал огромные усилия для получения оных. За что и был прозван великим комбинатором.

На сей раз Остап немного кривил душой, когда говорил, что выбирал место для проживания в городе, исходя из удобства и дешевизны. Фамилию Кургузова он услышал в вагоне поезда полгода назад от случайного попутчика, который сам недавно жил в «доходном доме» и случайно обмолвился о его новом заселившемся жильце — человеке «с биографией». Остап решил, что пора проведать старого знакомого. А заодно разузнать о местных толстосумах, одним из которых, по-видимому, и являлся гражданин Кургузов.

1) Цитата из "Песни Остапа Бендера" (слова Ю. Кима, к/ф "Двенадцать стульев")

Вернуться к тексту

Немолодой человек в тёмно-коричневом костюме-тройке, в пенсне и со смешно топорщащимися рыжеватыми усами, вышел из госучреждения. Спускаясь по лестнице и жмурясь от яркого, непривычного после помещения солнца, он вынул из кармана пиджака бумажку, достал пенсне и поднёс её к глазам, чтобы перечитать ещё раз. Записка гласила: «Буду проездом. Готовьте встречу. Ананасы, шампанское, чай. Ваш Ося». Сбоку чья-то шкодливая рука пририсовала человечка, приподнимающего шляпу. Человечек нахально ухмылялся во весь рот.

Госслужащий недовольно фыркнул, качая головой, проговорил шёпотом несколько слов, неподобающих такому степенному и серьёзному с виду человеку, и поспешил на остановку автобуса.

Ипполит Матвеевич Воробьянинов решительно не помнил, что именно и в каком порядке происходило с ним в то злополучное утро больше года назад. Кажется, он притащился обратно, в тот самый номер дешёвой гостиницы, где оставался «товарищ Бендер». Кто-то кричал и ругался, обзывая его последними словами… Дальнейшее представлялось смутно: собственные рыдания и всхлипывания, холодный утренний туман, гудок прибывающего поезда, кто-то суёт в карман деньги, напутственно хлопая по плечу… Немолодая сердобольная проводница обещает мужчине в светлом шарфе, обмотанном вокруг шеи, высадить пассажира в городе N. Глубокий сон — как провал. Потом — родной город, встреча со старыми знакомыми, их дружные, искренние и не очень, соболезнования….

Однако тот жуткий год не прошёл даром. Обратно возвращался уже не прежний Воробьянинов, не тот сентиментальный и наивный «бывший предводитель»⁽¹⁾. Его не обокрали в поезде (судьбе было достаточно одного удара), поэтому хватило денег снять относительно дешёвую квартиру. Старая была за отсутствием хозяина успешно национализирована, и в ней уже жили другие люди. Как ни странно, на прежнюю работу, регистратором в ЗАГС, Воробьянинова приняли, и жизнь ни шатко ни валко, но налаживалась. Слухи о потерянном наследстве он попросту игнорировал, и это сразу заметили бывшие знакомые. Шёпот за спиной прекратился. Та страница жизни была закрыта, он радовался, что остался жив. Потрясение постепенно проходило, и возвращался покой.

Которого ему не хотелось нарушать.

Они проживали на разных этажах, но встреча неминуемо должна была когда-нибудь состояться. Ипполит Матвеевич отдалял этот волнующий момент как мог, но прятаться вечно не собирался. Как обычно бывает, всё случилось в неурочный час.

Соня была ветреной и романтичной особой. Она училась на третьем курсе театрального. Не последнюю роль тут играли, вероятно, большие голубые глаза и золотисто-русые кудряшки, придававшие милому лицу несколько кукольный вид. Всё это нравилось Воробьянинову, познакомившемуся с ней месяц назад «случайно» в местном парке. С тех пор редкие прогулки стали привычкой. Щебетанье будущей актрисы было на сей раз бесцеремонно прервано.

— Это мой старый… э-э… знакомый, — недовольно протянул Ипполит Матвеевич, прикладывая руку к сердцу и оборачиваясь к девушке. — Очень прошу извинить, Сонечка. Очень.

Девушка сморщила красивый носик, смерила взглядом интересного мужчину и весело попрощалась.

Если бы на месте Остапа была девушка, она бы оценила короткое изящное летнее пальто и модную светлую шляпку-сеточку, явно сшитую не в «Москвошвее». Или всё-таки там, но на заказ.

Впрочем, Остап оценил тоже, проводив красотку долгим взглядом.

— А вы не изменяете привычкам, Ипполит Матвеевич. — прищурившись, вместо приветствия проговорил Бендер. — Всё тот же ловелас, как я посмотрю. Седина в бороду, бес в ребро?

Он протянул руку, и Воробьянинову ничего не оставалось, как её пожать.

— Напрасно вы так думаете, товарищ.. э-э… Бендер, — промямлил недовольный Воробьянинов. — Она живёт в этом же доме по соседству, только и всего. А вы циник, как и всегда.

— Да нет, Ипполит Матвеевич, я последний романтик в этом советском мире, — махнул рукой собеседник. — Кстати, можно просто Остап. Кто, как не романтик, будет спокойно разговаривать с бывшим предводителем дворян…

Воробьянинов побелел.

-Тс-с! Не говорите же так громко! Чёрт бы вас побрал… — прошипел он.

— Сдаётся мне, в вашем захолустном местечке это мало кого интересует. Вы даже пользуетесь успехом, как человек с интересной и трагической историей в прошлом, не так ли? Вон, даже девушки интересуются.

Ипполит Матвеевич неопределённо хмыкнул и решил сменить тему.

— А вы-то зачем здесь? Опять задумали что-то?

— О, ничего криминального! Я, как вы помните, чту уголовный кодекс. Просто отдохнуть… и прощупать владельца этого богоугодного заведения, то бишь гостиницы. По моим сведениям… — Остап замялся. — у него имеются кое-какие средства, нажитые значи-ительно ранее 17-го года…

— Опять гоняетесь за чужими наследствами? А не боитесь, что вас когда-нибудь разоблачат? — всё-таки вырвалось у Воробьянинова. О чём он тут же пожалел.

— Я говорил, что романтик, но это не значит, что Иисус Христос! — жёстко произнёс великий комбинатор. — и среди моих грехов нет воровства у своих же компаньонов! Когда вы рыдали, как ребёнок, у меня на плече, а я оплатил вам проезд — из своих, кстати, кровных...

Ипполит Матвеевич съёжился и примирительно поднял руки.

— Поэтому, Киса, я не боюсь ваших разоблачений. За вами должок, знаете ли.

— Не называйте, Бога ради, меня так при ваших… э-э… друзьях. Эта ваша фамильярность...

Остап беспечно отмахнулся от летавшего в воздухе тополиного пуха:

— А пусть думают, что мы дальние родственники! Значит, вы их уже видели?

— Заметил, — пробормотал Воробьянинов. — Особенно этот, в котелке… колоритный тип. Где вы их откопали?

— Паниковский? — хохотнул Остап. — О да! Откопал, Киса, в самых низших, трудовых слоях населения. Ну, не в бывших дворянах же искать, спасибо, уже попробовали… Да не злитесь вы, шучу.

— Так вы говорите, эта Соня — племянница самого Кургузова? — как ни в чём ни бывало спросил он тут же.— Заметно, заметно…

— Ничего такого я не говорил, — испугался Воробьянинов. — и вообще… откуда вы знаете?

— Да вы не бойтесь, всё в порядке, — неопределённо произнёс Бендер, игнорируя вопрос. — Есть тут у меня одна мысль…

Смахнув с плеча очередную пушинку, Остап задумался.

Нагретый солнцем июньский воздух к вечеру стал прохладнее.

Они уже подходили к дому. Со стороны столовой неслись смешанные запахи съестного: жареной рыбы, постного супа и чего-то ещё. Разговор сам собой прекратился.

Первые два дня компания наслаждалась отдыхом. Даже сходили в местный кинематограф, на какую-то комедию. Остап решил махнуть рукой, предоставив их самим себе. Глядя на потешно бегающие и падающие фигурки на экране, Балаганов лузгал семечки и так хохотал, что на них оборачивались, а Паниковский тоже смеялся, но едва не задремал в конце. Бывший гусекрад теперь проникся любовью к курам и часто пропадал возле курятника, бросая несушкам зерно и с умилением наблюдая. Дворник, здоровенный детина, одобрительно-насмешливо поглядывал на смешного бровастого любителя домашней птицы. Приобретённую за смешные деньги чёрную шляпу-котелок Паниковский надевал часто, особенно при выходе в город. Сам же Остап купил себе светлые сатиновые брюки и рубашку, а также модный в этом сезоне кремовый пиджак в тонкую полоску.

Воробьянинов чинно прогуливался с девушкой Соней. Остап уже подумывал о столь же приятном времяпрепровождении. Местный воздух явно действовал разлагающе.

Совершенно неожиданно идиллия закончилась.

Вечером третьего дня пребывания в гостинице Шура Балаганов подслушал разговор. Сын Кургузова, худощавый молодой человек, с тонкими, немного мелкими чертами лица, нервно и таинственно беседовал с кем-то по телефону. Телефон торчал на стене в прихожей — не очень удачное место, если хочешь, чтобы тебя не слышали, как впоследствии решил Остап.

Разговор был длинным, но Шура никуда не спешил. А сразу после сообщил о нём «товарищу Бендеру». За телефоном установили тайную слежку, и уже на следующий день все подробности стали известны и Остапу.

Кургузов-младший собирался отнести нечто драгоценное в скупку в ювелирный магазин, но боялся и очень не хотел этого делать. Вызывал на дом оценщика, и не понять было — удачно или нет.

Компания встрепенулась, даже Паниковский на время оторвался от любования пеструшками. За телефоном установили постоянную слежку. Ничего интересного пока не было, если не считать беседы того же Кургузова-младшего со своей, по-видимому, пассией, тоже таинственные, но не столь содержательные.

На сей раз повезло Остапу. Звукопроницаемые стены позволяли услышать многое, например то, что Кургузов-младший наконец решился проявить инициативу: вызвать на дом ювелира или прийти в магазин самому. Прозвучало «три с половиной карата» — cледовательно, речь шла о драгоценных камнях.

— А вы любитель драгоценностей, Остап Ибрагимович, — язвительно заявил Воробьянинов.

Комбинатор пожал плечами. Он лежал, закинув ноги на спинку кровати. Духота в комнате стояла неимоверная.

— Они были очень ценны при старом режиме. А сейчас, как вы уже поняли, Киса, важны деньги. Советские рубли. Мы получим камни и возьмём за них, сколько попросим. Судя по всему, эти камешки у Кургузова не последние.

— Да каким это, позвольте спросить, способом?! — воскликнул Ипполит Матвеевич, нервно поправляя пенсне. — Опять вы за своё…

— Положитесь на меня, предводитель, — убеждённо ответил Остап. — Найдём камни, и за это ещё благодарить будут, поверьте мне. Вы нам тоже немного поможете.

— Найдём? Но… Я законопослушный человек, и вы меня больше ни во что не втянете!

Остап рассеянно взглянул на возмущённого Воробьянинова, призывая не мешать течению мысли. В голове у него явно зрел какой-то план.

Компаньоны разделились: Воробьянинову и Паниковскому, по причине возраста, поручили пассивно наблюдать и сторожить «клиента» у парадного подъезда и у «чёрного» хода, который почти никогда не закрывался. Дом был старой постройки, со множеством коридоров и выходов, но Остап надеялся на везение. На себя Бендер взял самую активную часть: встречать Кургузова у магазина и, если нужно, действовать по обстоятельствам. Балаганова он взял в помощники.

Наблюдательный пост Бендера был за углом, рядом с ателье «Шейте сами» и летним кафе-забегаловкой.

Терпение великого комбинатора было вознаграждено только спустя часа четыре, кода он успел один раз отлучиться, перекусить и пожалеть о том, что начал всё это дело вообще. Со стороны дома показалась знакомая фигура. Кургузов шагал явно чем-то довольный, почти вприпрыжку, и не оглядываясь, быстро взбежал по ступеням ювелирного магазина. В руках у него ничего не было, но Остап предположил, что драгоценности он держит в кармане жилета. Действительно, не в сумке же их нести.

Бендер приготовился к долгому ожиданию и подумывал, не выпить ли ещё зельтерской, как вдруг… Дверь магазина распахнулась, оттуда быстро вышел «клиент».

Остап нахмурился. На юноше не было лица, он был красен и чем-то сильно взволнован. Обернулся и что-то зло выкрикнул вслед закрытым дверям заведения. Потом так же быстро, почти бегом двинулся в направлении дома.

Поражённый Остап задумался. Не оказались ли «брильянты» фальшивкой? Или их просто отказались принять? Ломать голову некогда, нужно действовать, решил комбинатор.

Нужные документы у Остапа были. Даже два. Первый — выданное районным отделением милиции города N от такого-то числа такого-то года свидетельство о том, что он являлся «помощником следователя по делам хищения социалистической собственности». И второй, приобретённый совершенно по случаю и из глупого интереса, — визитка частного детектива, написанная затейливо, с виньеткой и выгравированными на особой бумаге чужой фамилией с ятями. Дореволюционная, не нужная сейчас.

Однако великий комбинатор смутно чувствовал, что может понадобиться и то, и другое.

Остап вошёл в маленькое прохладное помещение, с неудовольствием отметив, что возле окошечка стояло с десяток людей. Это, несомненно, говорило о наличии у граждан денег и даже некоторых драгоценностей. А может быть, и о медленной работе сотрудников. «Специалисты-то за границу посбегали все», — вспомнил Остап чьи-то слова и досадливо поморщился.

— Пропустите, милиция. Расследуется дело о хищении! — сурово и громко произнёс он, врезаясь в очередь, которая было зароптала, но быстро стихла, заметив поднятую Остапом заветную советскую корочку.

Из-за стекла на него воззрились две пары удивлённых глаз, одна из которых была в очках.

Подойдя к окошечку, Бендер сообщил, что только что сданные клиентом драгоценные камни являются крадеными, а сам клиент — под наблюдением.

— Их нужно немедленно изъять! — закончив краткую речь, Остап вынул заветную корочку, шлёпнул её на прилавок и стал ждать результата. Результат не заставил себя долго ждать. Белобрысый молодой человек в очках нервно дёрнул себя за узел галстука и переглянулся с женщиной намного старше.

— Но мы не знаем ни о каких драгоценностях, — раздражённо воскликнула она, и напарник согласно закивал, — товарищ… э-э…

Она силилась рассмотреть, что написано на документе.

— Старший помощник следователя, — быстро подсказал Остап. — Если вы будете сотрудничать с нами, то…

— Но их нет! Нам никто ничего не приносил! — очкастый наконец обрёл дар речи.

— Как?! К вам только что заходил брюнет…

— Этот человек, он нам ничего не приносил! Он устроил истерику из-за того, что вызывал специалиста-оценщика на дом! Какой-то ужас! — почти взвизгнула ювелирная работница.

— И… что? — опешил Остап.

— Мы, дескать, отправили специалиста к нему, как обещали. Он отдал камни, — торопясь, заговорил юноша. — А сейчас пришёл узнать, когда забрать, и заодно поблагодарить. А ведь мы не отправляли никого, наш Максим Петрович… он очень ценный работник, но бывает, знаете, не в фор…

Женщина зыркнула на юношу, и тот запнулся и продолжил:

— В общем, приболел немного, но мы обещали, что попозже он к клиенту заедет.

Перебивая друг друга, они шёпотом поведали о том, как брюнет, узнав, что они никого ему не присылали, страшно расстроился, раскричался, сказал, что он этого так не оставит, и быстро ушёл.

Краем глаза комбинатор замечал, что люди в очереди начинали волноваться. Пожилой мужчина попытался влезть в разговор, но какой-то старичок, женщина и подросток оборвали его, с интересом прислушиваясь. Остап уже понял: нужно сматываться, и немедленно. Всё пошло наперекосяк, и лишнее внимание было совсем не на пользу.

— Представляете? — округлив глаза, испуганно проговорила женщина. — Вдруг ещё жалобу накатает, в органы! А мы-то тут при чём?! Мы никого не посылали!

— Да-да, мы ни при чём, — мелко закивал белобрысый. — Вы так и запишите там…

— Обязательно, — твёрдым голосом, стараясь не выдавать изумления и досады, перебил их Остап. — Обязательно запишем! Благодарю за помощь следствию.

Работники ювелирного м облегчённо вздохнули. «Помощник следователя» со значением оглядел присутствующих, приподнял кепку и откланялся.

Выйдя из учреждения на свет божий, Остап выругался сквозь стиснутые зубы. Таких ударов великий комбинатор не получал уже давно. Увести из-под носа курочку с золотыми яйцами! Когда дело было уже на мази! Кто бы ни был этот ювелир, подумал Остап с яростью, он найдёт пройдоху, обязательно.

Выяснилось, что никто не видел никакого незнакомого человека, входящего в комнату к Константину.

Паниковский устало и виновато морщился, пытаясь спрятаться за спины. Его обнаружили позорно дремавшим на скамейке недалеко от чёрного хода. Балаганов потерянно молчал, хотя виноватым не выглядел. Выяснилось, что когда Шуру послали к другому, дальнему ювелирному магазину на всякий случай, посланный до места дошёл не сразу. Он задержался на углу магазина «Советская оптика», где случайно встретил бывшего соратника в бытность свою сыном лейтенанта Шмидта. «Сыновья» ударились в воспоминания, и Балаганов на радостях едва не забыл о поручении.

— Работнички! — кипел Остап. — Один спит на посту, другой шляется неизвестно где. Пинкертон бы застрелился с такими помощниками. В то время как я в поте лица тружусь…

— И я, — тут же встрял «сын лейтенанта Шмидта».

— …чтобы добыть средства к существованию, вы прохлаждаетесь! С сегодняшнего дня — всё, отдых закончен. Неизвестный соперник перебежал нам дорогу! — провозгласил Остап. — Но мы найдём его и накажем… Прежде, конечно, я хотел бы посмотреть на этого уникума.

Воробьянинов хмыкнул. Весь его вид, от усов до пенсне, выражали недоверие и скептицизм.

— Сейчас, кстати, молодой человек сидит в столовой внизу, — пробормотал он.

— В столовой?! Я должен немедленно с ним познакомиться. Как говорится, куй железо, пока горячо! — вскричал Остап, бросив на ходу приказ пока отдыхать, но дожидаться его дальнейших распоряжений.

Сын "управляющего" действительно находился в столовой, сидя перед нетронутой тарелкой чего-то, похожего на овощной суп, и остывающим кусочком жареной рыбы, напоминающей, что четверг — рыбный день. «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу»⁽²⁾, «Белки и углеводы — наши лучшие друзья» — гласили плакаты на стенах. Хозяин гостиницы, очевидно, бывая "в столицах", нахватался идей о новомодных диетах. Опять же, и экономия выходила большая. Впрочем, по крайне задумчивому виду юноши было понятно: он вряд ли видел, что стояло перед ним на столе.

— Можно? — бодро спросил Остап, и тот, подняв голову, молча кивнул.

— Разрешите представиться: ваш новый жилец, а по совместительству — бывший помощник следователя, ныне практикующий частный детектив Остап Ибрагимович Бендер.

Небрежным жестом великий комбинатор показал визитку — ту самую, с ятями, и тут же убрал, слегка улыбнувшись:

— О, извините. Профессиональное.

Юноша уставился на него удивлённо. Серые глаза незнакомца смотрели дружелюбно и твёрдо.

— Константин. Учусь на инженера, — пробормотал Кургузов-младший.

— Очень приятно. Что, чем-то озабочены? Прямо лица на вас нет.

— Да так, — угрюмо протянул юноша. — Ничего… А вы правда… следователь? Можете преступника найти?

— Приходится, — небрежно произнёс Остап.— Сейчас я, некоторым образом, на себя работаю. Чтобы не терять навыки, так сказать. Не убийства, в основном, а похищения, кражи имущества, измены супружеские, другое по мелочи.

Видя, как загорелись глаза у собеседника, Остап обаятельно улыбнулся.

— А что, — студент замялся, — и похищенное найти можете? Правда, это не совсем мелочи…

Не давая Константину снова погрузиться в печаль, Остап воодушевлённо заговорил:

— Искать и находить — наша работа! Терять — занятие всех остальных. Не далее как в позапрошлом месяце мне пришлось заниматься ценными бумагами.

Великий комбинатор практически не врал.

— …Удалось решить вопрос, и очень быстро. А годом ранее…

— У меня украли драгоценности, — выпалил вдруг студент, решившись.

— Вот как? — Остап изобразил удивление.

— Это три изумруда, два небольших и крупный. По наследству достались, ещё от бабки покойной по материнской линии. Мой отец...он сейчас в отъезде... Так вот, он попросил меня отнести их в скупку, то есть…

Константин запнулся.

— Не отнести, а сначала показать оценщику. Ну, вы знаете, как сейчас трудно найти знающего человека…

Остап понимал. Ушлый хозяин просто не хотел платить налог на наследство, ведь наличие у человека неучтённых драгоценных камней в советской России могло вызывать слишком много вопросов… Наивность сына «управляющего» была очевидна. Но куда же исчез этот таинственный ювелир? Как сквозь землю провалился.

— Я почти договорился с магазином, и они обещали прислать человека попозже, сказали свой адрес. Он пришёл и… — юноша страдальчески заломил брови. — В общем, я отдал ему три камня из пяти.

— Незнакомому человеку? — удивление Остапа было искренним.

— Это был настоящий ювелир! — горестно воскликнул собеседник. — Я таких в детстве встречал, точь-в-точь. Седой, с бородкой, в очках, весь такой благообразный. В плаще сером. Смотрел камни на свет. Рассказывал о них… об изумрудах целую историю, от каких болезней помогают… Я, дурак, слушал…

Молодой человек в отчаянии обхватил голову руками.

— Это не беда, Константин, — отеческим тоном произнёс Остап. — мы найдём камни. Конечно, это будет не бесплатно…

— Я заплачу, — быстро ответил тот. — Только найдите. Хотя… я уже ничему не верю. Придётся, видно, в милицию обратиться.

Константин тоскливо вздохнул.

— Хотите, чтобы отец заплатил налог? — вкрадчиво спросил Остап.

— Не-ет, — скривился юноша. — Если он узнает… Что же делать, гражданин сыщик?

Остап поморщился:

— Не сыщик. Частный детектив. Поверьте, Костя, я знаю много случаев, когда милиция не справлялась, а в то же время истинный мастер расследований…

Через пятнадцать минут собеседник согласился с тем, что частный сыск, конечно же, не чета милицейскому.

Через полчаса поверил, что встреча с детективом О. Бендером — подарок судьбы.

Ещё через десять минут предприимчивый «помощник следователя» попросил задаток — на материальные издержки. И вежливо откланялся, оставив обнадёженного клиента, для того чтобы приступить к поискам преступника и драгоценностей.

1) Уездный предводитель дворянства

Вернуться к тексту

2) Цитата из книги "Двенадцать стульев"

Вернуться к тексту

Придя в комнату, Остап созвал всех на «производственное совещание».

— Скажите, Киса, как детектив детективу — вы когда-нибудь что-нибудь расследовали? Ну, хотя бы искали что-нибудь?

Воробьянинов недоумённо пожал плечами.

— Э-э… разве что в детстве… пробурчал он. — Однажды я нашёл… э-э… воздушного змея, который мой двоюродный брат от меня спрятал. На антресолях.

— Уже хорошо! — бодро воскликнул Остап.— Итак, как я уже говорил, на нашем пути возник таинственный ювелир. Найти и забрать у него наши… гм… камни — это теперь дело чести. Вот задаток.

Для пущей убедительности Остап потряс банкнотами перед лицами слушателей.

— Ух ты, товарищ Бендер! — обрадовался Шура. — Так мы того… давайте берём и дёру!

Паниковский подошёл, потрогал деньги, произнёс «настоящие» и восхищённо поцокал языком.

Остап поморщился.

— Шура, не «того». Когда уже прекратите вспоминать своё тяжёлое беспризорное детство!

Тот сделал виноватое лицо.

— Мы работаем на что? Мы работаем на авторитет. Кто знает… — произнёс комбинатор, многозначительно обведя взглядом компаньонов. — Кто знает, может нам ещё когда-нибудь придётся помогать советским гражданам находить и спасать их кровно нажитое или незаконно приобретённое имущество? А мы, как жалкие жулики, хватаем и убегаем? Нет! Вперёд, нас ждут великие дела, как сказал классик! Следствие продолжается!

Балаганов благоговейно внимал. Ипполит Матвеевич недовольно хмыкал. Паниковский хранил молчание, но, видимо, тоже склонялся к варианту Балаганова.

— А мне кажется, мы зря ввязались в это дело, — проблеял бывший предводитель. — Я нисколько не поддерживаю радикальных методов вашего… э-э.. компаньона, но затея, по-моему, безнадёжная. Этот «ювелир», видимо матёрый мошенник, и где его искать? Ищи ветра в поле.

— Смотрите на вещи с оптимизмом, Киса! — беспечно проговорил Остап. — В случае неудачи и исчезновения преступника мы отправляемся в поездку в другой город, берём командировочные, с обещанием непременно сообщать о ходе следствия.

Балаганов захихикал.

В течение получаса обязанности распределили таким образом. Остап, как главный следователь, будет опрашивать всех, кто мог заходить в кабинет и вообще знать о камнях. Балаганову предстояло поездить в трамвае и порыскать по городу, находя ювелирные магазины (их было ещё два), расспрашивать и высматривать, сообщить, где увидит человека, хотя бы отдалённо похожего на описанного Кургузовым. Вид простака с копной соломенного цвета волос и бесхитростным взглядом голубых глаз был правдив ровно наполовину, но не раз спасал Балаганова от расправы. При этом Остап взял с него слово, что тот ни в коем случае ничего не стащит, как уже было один раз. Шура пообещал держать себя в руках, чтобы «не завалить всё дело», как выразился комбинатор.

В обязанности Воробьянинова вменялось наблюдение в гостинице, Паниковского — во дворе среди жильцов и работников (всё равно же постоянно торчит возле кур и пристроек).

Остап имел очень смутное представление о методах частного сыска, почерпнутое частью из чтения дешёвых переводных детективов, частью из краем уха слышанных историй о легендарном Путилине⁽¹⁾.

— Для начала, — веско проговорил он Кургузову при встрече на следующее утро, — нам нужен список подозреваемых. Наверняка у «ювелира» был сообщник. Кто-то, кто мог знать о драгоценностях, где они лежат, кто вообще мог заходить в эту часть квартиры.

Студент вздохнул. Он уже понял, что попал в цепкие руки, но мысленно махнул рукой: отступать было поздно.

— Подозревать вроде бы и некого, — произнёс он уныло. — Прислуги почти не держим, не то время. Она в основном в номерах да на хоздворе, там же и дворник. А тут — уборщица приходящая, кухарка, столяр бывает. Племянница заходит иногда…

— А жильцы? — поинтересовался Остап.

— Им-то откуда знать? — пожал плечами Константин. «А телефон в прихожей»? — чуть не спросил Бендер, но вовремя прикусил язык.

Хлопнула дверь номера, и навстречу им вышёл вчерашний тип в полурасстёгнутой рубашке, с кепкой в руках. Вид у него был мрачный и сосредоточенный, а волосы, казалось, всклокочены ещё больше. Мельком кивнув Кургузову, он прошёл мимо, не удостоив комбинатора даже взглядом.

— Странный тип, — пробурчал Остап, провожая взглядом. — Тоже жилец?

— Это мой двоюродный брат. Приезжает иногда. Мы почти не общаемся, — неохотно ответил студент. Было видно, что разговор об этом человеке ему неприятен.

— Непризнанный гений? — усмехнулся Остап.

— Да какое там, — вяло отмахнулся собеседник. — Картёжник. Правда, рисует иногда, ерунду какую-то — кубы, треугольники... Отец его не особо привечает, но не выгонять же. Уже два месяца не платит. И так всегда. Учиться, как нормальные люди, не хочет.

— В деньгах, значит, нуждается… — задумчиво протянул Остап. — Так-так.

— А, если вы об этом — вряд ли. Не такой человек. Да и откуда ему знать о камнях, никто же не докладывал. У меня тут кухарка чаще бывает, чем он.

Однако Остап решил взять подозрительного брата на заметку.

* * *

В течение целого дня Бендер допрашивал работников, заходящих в апартаменты Кургузовых, в том числе повара и кухарку, даже уборщицу, задавая один и тот же вопрос, не видели ли они чего подозрительного вчера, но таинственный посетитель, очевидно, проник с чёрного хода, а потом словно куда-то растворился. Впрочем, семилетний сын кухарки слышал чьи-то шаги, как будто топали деревянные подошвы, но Остап списал это на буйную фантазию ребёнка.

В конце дня от однообразных ответов гудело в голове. Когда непонятливая пожилая кухарка почему-то перепугалась и третий раз переспросила, не из комиссии ли товарищ Бендер, Остап рявкнул: «Да, из комиссии. Чтоб завтра всё было на месте, если вдруг что не так…» — и погрозил пальцем. Кухарка побледнела и заторопилась, а великий комбинатор понял, что нужно сделать перерыв и перенести остальные дела на следующий день.

… — Этот город застыл, как муха в янтаре, — жаловался Остап Воробьянинову, сидя в прихожей и обмахиваясь от жары местной газеткой. — Кругом базары, лавки старьёвщиков… Куда только смотрят власти, хе-хе. Вы заметили, тут рядом есть рынок, где можно купить всё, даже свидетельство о браке 1900 года? Театральный парики, старые билеты на спектакли… Киса, а давайте вам купим парик! Это же здорово — благословлять советских брачующихся в парике.

Воробьянинов, стоически терпя болтовню великого комбинатора, вздрогнул и открыл было рот, но тут появился Шура.

— Сколько раз вам говорить — я не благословляю. Регистрирую, веду дела, — прошипел служащий ЗАГСА, но его уже никто не слушал.

— Това-арищ Бендер, а товарищ Бендер, идёмте в номер, — давясь от смеха, позвал несостоявшийся сын лейтенанта Шмидта.

— Что стряслось? — устало спросил тот.

— Там увидите…

Пришлось подниматься и идти за Балагановым. Тот распахнул дверь и, хохоча, торжествующим жестом указал на стол.

— Это ещё что?! — вытаращив глаза, Остап созерцал продукты — большой кусок масла, завёрнутый в чистую бумагу, бутыль молока. На полу стоял мешочек муки.

— Шура, вы идиот, — простонал комбинатор. — Нас же прилично кормят тут. Или это Паниковский? Где этот куриный бог?!

Балаганов наконец обрёл дар речи и выдавил:

— Это она… ку… — он снова залился смехом. — Кухарка! Что вы ей такого сказали?

Остап почувствовал некоторое смущение, но смех уже разбирал и его.

— Это взятка?

— Э-э… я так понимаю, это молоко за вредность.. — пробурчал подошедший Воробьянинов.

Теперь засмеялись все трое.

1) Первый глава сыскной полиции Санкт-Петербурга, называемый гением русского сыска

Вернуться к тексту

Несмотря на все усилия, дело пока не двигалось с мёртвой точки. Пора было проверить некоторые предположения. Двоюродный брат Кургузова беспокоил давно, и Остап дал поручение Шуре проследить за ним вечером — как можно незаметнее. Балаганов обещал сделать всё в лучшем виде.

Однако братец оказался не лыком шит. Дойдя до неприметной двери на улице Красноармейской и спустившись по узкой лестнице в полуподвальное помещение, обернулся и хмуро сказал: «Убью, шкет. Чего прицепился? Пшёл вон». Балаганов был посрамлён, но главное великому комбинатору стало понятно: скорее всего, это был тайный карточный клуб.

Остап вздыхал: опять приходилось всё делать самому. Он решил не тянуть и брать быка за рога. Небогатый, прямо скажем, родственник казался комбинатору удачным кандидатом на сообщника таинственного ювелира. Сходилось всё: и доступ к камням (наверняка слышал или знал), и мотив.

На следующее утро Остап увидел его в столовой, хмуро сидящим перед стаканом минеральной воды. «Объект» явно страдал от похмелья.

— Разрешите? — тоном, не терпящим возражений, спросил Бендер и тут же уселся рядом, показывая корочку «помощника следователя».

— Николай, — хмуро представился тот, мельком взглянул на документ. Он был явно не в духе по причине, которую можно было учуять за версту. — Что вам угодно? Сильно болит голова, не расположен беседовать.

— У вашего брата украли изумруды из наследства отца.

— Наслышан. И что? Меня подозреваете? — брякнул тот, уставившись на него мутным взглядом.

— Вчера вы нагрубили моему помощнику, — с места в карьер начал комбинатор. — А он, между прочим, выполнял задание. Мало ли: может вы тайно посещаете секту или революционер-подпольщик, ниспровержитель существующего строя. «Союз меча и орала», а?

Николай фыркнул. Этот был, видать, не из робкого десятка.

— Да наверняка вам братец всё рассказал. Не вижу смысла.

— А вот я как раз вижу. Деньги на подобную игру требуются большие, не так ли?

Собеседник опёрся рукой о голову, снова лохматя волосы.

— А… не пошли бы вы… На хрена это всё… Отцепитесь.

Остап решил не трогать больную тему и подойти к вопросу с другой стороны.

— Вот вы говорите о братце так уничижительно. А он, между прочим, беспокоится…

— Кто, Костька беспокоится? Не смешите… Представляю, что он наговорил. А сам же под дудку этой девицы пляшет! Я не удивлюсь, если он эти камни и взял без спросу, по её совету, а сам всё выдумал.

— Какая девица? — запнулся от неожиданности Остап. — С которой он по телефону беседует?

Николай поднял глаза и неожиданно очень внимательно посмотрел на сидящего напротив.

— Хм… Надо же, и следователи бывают умными, хе-хе, — съязвил он, снова морщась и касаясь рукой головы.

Остап проглотил оскорбление, вернее — почти не заметил, ибо Николай всколыхнул в нём дремавшие подозрения.

— …говорил ему сто раз: убери телефон, дурак, в другое место. Но он же… хм… не в отца пошёл, простофиля.

— А вы? Разве вам не нужны деньги?

Собеседник рассмеялся.

— Мне-то? Ещё как нужны! Но я, видите ли, не ворую камни, я — художник. Не по этой части.

— И художники всякими бывают, — проговорил Остап осторожно. Ему уже хотелось уйти.

— Что вы можете об этом знать? Да я и не представляю, где эти камни лежат! — простодушно признался Николай, ухмыляясь.

— Это неважно, мог быть сообщник…

— Ага, — перебил собеседник. — Но у меня нет знакомых ювелиров, так-то. И вообще, вы ошибаетесь. Не отношусь я к тем, кто от вида камешков млеет, да и возни с ними нынче много. Мне бы вот сразу, деньгами.

— Я должен верить на слово? — хмыкнул Остап.

— А не хочешь — не верь, — благодушно разрешил Николай. — Только чую я: не там ищешь.

Вернувшись к своим, Остап тоже не узнал ничего нового. Балаганов, помотавшись по небольшому городу в поисках похожего ювелира, вернулся ни с чем. В одном из двух оставшихся магазинов сидели исключительно новички и на всё отвечали отрицательно. В другом имелся старый и опытный ювелир, но тучного телосложения, лысоватый. Расследование заходило в тупик.

Ужин компаньонов прошёл в мрачном молчании. Шура не шутил и заискивающе заглядывал в лицо великому комбинатору, Паниковский качал головой и отворачивался. Все видели: «товарищ Бендер» не в настроении.

Ничего не выходило, и камни могли расползтись, как тараканы. Этого Остап и боялся. Так уже однажды было.

Балаганов ждал удобного момента напомнить о своей идее забрать денежки и смотаться.

Возле номеров великого комбинатора остановил Воробьянинов.

— Остап, вас там возле подъезда дожидается дама.

— Правда? Неужели? — воскликнул комбинатор. — Может, хоть она развеет печальные мысли о несостоявшемся частном детективе в лице…

Он неопределённо взмахнул рукой.

— Я… мм… не думаю, что развеет, — пробурчал Ипполит Матвеевич. — Кажется, это та самая девушка Кургузова, если я не ошибаюсь…

— Что? Где она?!

— Говорил я вам — ничего из этой затеи не выйдет! — кисло произнёс бывший компаньон.

— Отставить уныние, Киса! На ловца и зверь бежит, как говорили древние греки. Ждите, я скоро. Лёд, кажется, трогается, господа присяжные заседатели!

Воробьянинов пожал ему вслед плечами.

* * *

Со скамейки поднялась темноволосая девушка в голубом платье.

— Маша. Извините, что отвлекаю от дел. Я знакомая Константина, — она замялась.

— О нет, как вы могли такое подумать! Нисколько не отвлекаете, а даже наоборот. Остап Бендер, помощник следователя и частный детектив, — отрапортовал он, приложив руку к сердцу.

— Так кто же вы из них сейчас? — она приветливо улыбнулась, на одной щеке появилась ямочка, мелькнула и пропала.

Остап немного растерялся.

— Сейчас, конечно, детектив.

Но девушка уже не улыбалась.

— Я знаю, что вы его подозреваете, — помолчав и отвернувшись, сказала Маша. — И я должна сказать… сказать, что Костя не сообщил вам всей правды. Он действительно должен был отнести камни оценщику. Но не сейчас, в отсутствие отца. И не три.

— Во-первых, почему вы думаете, что я его подозреваю, во-вторых… Согласитесь, брать у отца без спросу драгоценности — это… не комильфо, как говорят французы, — криво улыбнулся Остап.

— Вы виделись с его двоюродным братом, а значит, он наговорил вам много «хорошего». И, пожалуйста, не думайте, что это Костя меня послал, — она опять слегка улыбнулась. — А насчёт отца… Отец его очень скуп, он против того чтобы мы встречались. И, скорее всего, не даст разрешения на брак.

— Почему?

— Ищет невесту со связями и из «своих». А я — машинистка, правда, ещё учусь заочно…

Она говорила просто и спокойно, словно была уверена, что он поймёт её верно.

— Сейчас же не старый режим, — возразил Остап. — И он не имеет права…

— Это ничего не значит, такие люди не меняются, — вздохнула Маша. В голосе послышалась горечь.

Девушка опять отвернулась. Остап смахнул невидимую пушинку с плеча. Ему почему-то стало грустно.

— А знаком ли он с какими-нибудь ювелирами? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Костя? Конечно, нет! — воскликнула она. — А вы действительно считаете, что ювелир настоящий?

Остап вздрогнул.

— Э-э… вы считаете, что это был некто, переодетый под старика-оценщика? Седые волосы, плащ, очки…

— Пенсне, — поправила она. — Это было пенсне.

— Но, в любом случае, — вспомнил Остап о своей роли. — Расследование идёт, мои… мм… помощники… то есть агенты…

Он щёлкнул пальцами, помогая своей памяти.

— Филёры⁽¹⁾, — вдруг подсказала Маша. — Вы хотели сказать «филёры». Так их раньше называли.

Великий комбинатор опять запнулся и внимательно посмотрел на девушку. Показалось, или в глубине карих глаз мелькнули насмешливые огоньки?

— Да-да, — поправился он, скрывая за улыбкой смущение. — Конечно, филёры. А откуда вы знаете?

— Дедушка покойный работал в суде, рассказывал часто всякие истории. И я помню кое-что.

— Вы — опасная женщина, — признал Остап, поднимая руки. — Сдаюсь. Я действительно работаю недавно.

Маша рассмеялась, но снова посерьёзнела:

— Костя на самом деле порядочный, ему и в голову не пришло бы красть камни и продавать. Отец никогда не даст ему лишних денег, ни на что. И я отговаривала его брать эти изумруды... Вы же не будете его подозревать, верно?

— Нет. Я верю, что у такой положительной девушки не может быть такого коварного воздыхателя! Это было бы несправедливо.

Она грустно улыбнулась.

Разговаривая, они дошли до остановки, и Маша, попрощавшись, побежала на автобус.

На обратном пути Остап прокручивал в голове слова о переодетом ювелире. Что-то неприятное и зловещее кольнуло внутри. Однако мысли великого комбинатора неожиданно приняли другое, совершенно ненужное направление. Он думал о том, что сын Кургузова обязательно женится на Маше. Что ему (Кургузову-младшему) очень повезло. Что… но дальнейшие размышления выходили совсем уж грустными. И Остап, вздохнув, решил сосредоточиться на деле.

* * *

Из проулка показался пожилой мужчина, который тащил в руках большой холщовый мешок. Внутри что-то побрякивало. Ноша была для него явно тяжела, и, отдуваясь и вытирая пот со лба, он сообразил, что не сможет перебросить её в мусорный ящик. Темнело, на заднем дворе большого дома никого из взрослых не было видно, только неподалёку болтался парень лет 13.

Мужчина тяжело вздохнул. Вынув из кармана пенсне, нацепил его и гнусавым голосом проблеял:

— Мальчик, а ну поди-ка сюда. Тебе, тебе говорю.

Тот лениво подошёл:

— Чего тебе, папаша?

— Помоги, копеечку дам.

— А что там у тебя? Может, труп какой.

— Типун тебе на язык! Старьё выбрасываю всякое, не видишь, что ли?

Не долго думая, мальчишка схватил мешок, перекинул через забор, взял денежку и, зыркнув по сторонам, махнул рукой:

— Бывай, дядя.

— И тебе спасибо, добрый человек, — пробормотал тот, тоже оглядевшись вокруг, и повернул назад, к дому.

1) сыщик, агент Охранного отделения или уголовно-сыскной полиции в России конца XIX — начала XX века, в обязанности которого входили проведение наружного наблюдения и негласный сбор информации о лицах, представляющих интерес.

Вернуться к тексту

Когда он вернулся, в комнате царила сонная тишина. Балаганов поднял голову.

— Воробьянинов сказал, что вы думаете, это Кургузов виноват и сам всё придумал. Может, и не было никакого ювелира.

— Кто знает, Шура, кто знает, — уклончиво ответил Остап. — Это ещё не известно.

— Вы действительно могли бы посадить его в тюрьму? — удивился Балаганов.

Остап поморщился:

— Шура, я, конечно, уважаю уголовный кодекс, но не до такой степени. Можно было договориться: ему камни, нам — деньги. Или наоборот. Но дело в том, что сердце у меня большое, как у телёнка…

Остап замолчал.

— Вам нужно поспать, товарищ Бендер. Этот преступник, он хорошо спрятался. Давайте уже отдыхать, а? — пробормотал Шура, зевая и с завистью глядя на похрапывающего Паниковского.

Остап задумался. Что-то бродило на задворках сознания, какая-то беспокоящая мысль, которую он никак не мог ухватить за хвост… Пожалуй, действительно стоило отдохнуть.

За окном вдохновенно вопил кот, и Балаганов, не выдержав, спросонья схватил треснутую пепельницу со стола и швырнул в полураскрытое окно. Паниковский что-то пробормотал, перевернувшись на другой бок.

Великий комбинатор тоже заснул, и лихорадочный день давно сменился странными ночными видениями. В них почему-то громко хохотал Балаганов и укоризненно качал головой Ипполит Матвеевич, жалостливо и виновато смотрел исподлобья Паниковский. Они втроём кормили кудахчущих кур отборным зерном, сияющим на солнце. Золото?! Изумлению Остапа не было предела. Он позвал темноволосую девушку посмотреть на это чудо, Маша (это была она) обернулась и грустно улыбаясь, покачала головой…

Утром Остап проснулся разбитым и невыспавшимся.

— А с занавески ленточка пропала, Остап Ибрагимович, — сообщил Шура.

— Да-да, — машинально ответил Остап, думая о другом. — Я заметил. Итак, что мы имеем? Прислуга ни при чём. Кухарка подворовывает. Двоюродный брат играет в карты. Кургузов… Кургузов невиновен.

— Почему-у? — удивлённо округлил глаза Паниковский. — Вы же сами говорили, товарищ Бендер…

— А почему вы этого… вашего приятеля не приглашаете? — Шура недолюбливал «дворянчика», как он называл Воробьянинова. Это казалось великому комбинатору смешным, но не сейчас.

— Успеется, — отрезал Бендер.

После завтрака он отправился искать Кургузова-младшего и нашёл его почти сразу. Студент пригласил его в свою комнату. Выглядел он измученным и бледным, но всё-таки заметил странную перемену в лице «помощника следователя».

— Итак, я разговаривал с вашей… — он хотел сказать «невестой», но передумал.

— Я знаю, — просто и грустно сказал студент. — Я бы и сам сказал вам вскоре. Вы… извините, если сможете. Я не хотел вас обманывать, честно. И камни всё равно нужно было отнести. Хотя…

— Это сейчас неважно,— перебил Бендер. — Уже неважно.

— Что-то случилось, Остап… Ибрагимович? Вы как-то странно выглядите. Ничего не известно?

— Всё хорошо, — вымученно улыбнулся тот. — Ничего — это тоже результат.

— И у меня. Правда, мальчик, сын кухарки…

— Что?

— Да так, ерунда… Видел старика какого-то, ему Жихарь помог мешок в мусор выбросить. А так больше нич…

— Стойте! — Остап резко остановил его. Он схватился за шею, глаза странно горели.

— Да что с вами? — встревожился студент.

— Ну-ка опишите ещё раз, как выглядел «ювелир»?

— Да уж сколько раз повторял: старый, седой, в плаще, каблуками громко стучал… ну, или подошва такая, не знаю. Роста среднего, в очках.

— Это очки или…

— Пенсне. Я же говорил.

— Нет! — раздражённо бросил Остап.— Нет. Вы не говорили.

Он почувствовал страшную апатию и усталость. Да гори оно всё огнём…

— Вам плохо, Остап? Может, я…

— Нет, мне хорошо! — комбинатор вскочил, отшвырнув стул в сторону.— Мне хорошо, и я на пути к разгадке. Сидите здесь, Костя, не ходите за мной.

— Да я… ладно… — но хлопнувшая дверь уже заглушила слова, которые бормотал студент.

Остап заставил себя успокоиться и постучать в комнату, прежде чем войти. Нелепо, немыслимо, но…

Воробьянинов, угрюмый и усталый, открыл не сразу.

— Вы что, выпили, товарищ Бендер? — поинтересовался он, оценив расстёгнутый ворот рубахи и блестевшие глаза вошедшего.

— Пока нет, хотя стоило бы. За окончание дела, — загадочно произнёс Остап и, не глядя на Ипполита Матвеевича, прошёл к окну.

— Окончание дела? — недоумённо и медленно проговорил Воробьянинов. — Вам удалось найти того, кто…

— Мне — удалось, — перебил его Остап. В голосе его слышались презрительные нотки.

— И позвольте узнать, кто же это? И где камни?

— Где камни, я думаю, скоро узнаем.

Остап выглянул в окно.

— Рынок старья почти рядом, весьма удобно, не правда ли, товарищ бывший предводитель, бывший охотник за наследством, бывший работник ЗАГСА? Седой парик, очки-пенсне. Всё можно потом выбросить, благо времени предостаточно, тут никого полдня не было.

— Что за… Вы в своём уме, Бендер?! Прекратите! Что за гнусные…

Внезапно великий комбинатор повернулся лицом к Воробьянинову, уставившись прямо ему в глаза, и проговорил неожиданно усталым голосом:

— Да ладно, Киса, сознайтесь уже. Всё сходится. И деньги вам нужны, конечно, на жизнь и… ещё кое на кого. У вас же большие планы. Я не прокурор, а вы не подсудимый. Мне можете признаться. Или хотите, чтобы узнали все — Шура, Паниковский?

— Вы идиот, — словно очнувшись от шока, пробормотал бывший компаньон. У него тряслись руки. — И вид у вас сумасшедший. Да вы просто… свихнулись, Бендер! Подозревать меня?!

Остап вздохнул и стал искать кружку, чтобы налить из графина воды.

— Я повторю вам, Ипполит Матвеевич: я никому не собираюсь говорить. Но один раз вы уже…

Воробьянинов побледнел… и схватился за сердце.

За дверью послышался шум. Она распахнулась, и на пороге возник весёлый Балаганов.

— Това-арищ Бендер, где вы были, вас уже все обыскались!

— Что там? — рявкнул Остап, усаживая Воробьянинова на диван.

— Там Паниковский… бежит, — хихикнув, сообщил Шура.— По двору, а за ним дворник. Паниковский курицу отдавать не хочет!

— Старик явно спятил… Что за бред творится в этом городе? Где этот куролюб?!

Он быстро вышел за Балагановым.

Воробьянинов, поняв, что о нём забыли и никаких «разоблачений» не последует, стал понемногу успокаиваться, перебрался к столу, схватил стакан с водой и выпил, бормоча под нос: «Идиот, какие помощники, таков и сам, вот угораздило же…».

По двору, пересекая его наискось, вприпрыжку бежал Паниковский. В лучах заходящего солнца его фигура с развевающимися, словно крылья, фалдами видавшего виды пиджака напоминала встрёпанного грача, удирающего от сенбернара — могучих размеров дворника в рабочем фартуке, который орал: «Стой, ты, куда?!»

— Паниковский! Куда бежишь, дурачок? Сюда! — радостно крикнул Балаганов и, сунув пальцы в рот, оглушительно свистнул, так что у Остапа заложило уши.

— Шура, мы не на скачках! — скривился он.— Его нужно догнать.

Продемонстрировав молодецкую удаль, Остап ринулся им наперерез и в три прыжка нагнал беглеца, схватив мускулистой рукой за шиворот. Под мышкой у старика была большая пёстрая курица, вяло кудахтавшая и подрагивающая лапками.

— Что случилось, вы можете мне…

— Курицу стащил, ваше… то есть товарищ сыщик! Ловко бегает! — скорее удивлённо, чем со злобой проговорил здоровяк, подбегая и утирая пот со лба.

— Смотрите, Остап, ленточка наша, с занавески! — воскликнул вдруг Шура. Действительно, на шее птицы болталась розовая тесёмка.

— Мы ещё посмотрим, кто из нас дурачок! — прошипел Паниковский, пытаясь вывернуться из цепких рук Остапа. Балаганов возмущённо выпучил глаза, но Бендер жестом приказал ему молчать.

— Простите его, Семён! Наш друг питает странную тягу к домашней птице, — бросая яростный взгляд на беглеца, проговорил Остап.— Сколько? Я заплачу.

Добродушный Семён пожал плечами:

— Так это… тута Матрёна хотела в суп её… А тут он… ну хвать и бежать… а я за ним… А тут вы…

— Дальше знаю, — перебил Остап, доставая из кармана рубль. Дворник сразу повеселел и довольно быстро попрощался.

Курицу оставили во дворе возле курятника, взяв обещание, что никто не употребит её в пищу.

Однако Паниковский всё ещё не мог успокоиться. Он дёрнул Бендера за рукав и умоляюще прошептал, мучительно сводя густые брови и показывая в сторону курятника:

— Товарищ Бендер, подождите, товарищ Бендер! Там… Там…

— Ещё одна курица!? Имейте совесть! — рявкнул Остап, но старик отчаянно замотал головой.

В этот момент из курятника, вытирая руки о фартук, сопровождаемая квохтаньем кур, вышла Матрёна.

Удивлённое и радостное лицо кухарки было видно издалека. Перед собой она держала руку, в которой что-то лежало — маленькое, блестящее. Она махнула им и быстро пошла навстречу.

— Товарищ Бендер! Остап Самуилович! Смотрите, что нашла!

Кухарка, улыбаясь во весь щербатый рот, раскрыла ладонь.

— Ибрагимович, — машинально поправил тот. — Что…

На ладони лежал крупный, прозрачный, как кусочек моря, синевато-зелёный камень. Луч солнца блеснул на его грани и погас, словно растворился.

Балаганов присвистнул от изумления.

Бледный Паниковский застыл неподвижным трагическим изваянием.

История умалчивает, о чём подумал в этот момент Остап Бендер и понял ли что-то вообще. Однако в следующий момент он принял единственно верное решение, которое, к сожалению, не было сохранено для потомков за недостатком свидетелей. Зато как нельзя лучше подтвердило, что комбинатором (а иногда даже великим) его называли не зря.

Почти не дрогнувшей рукой он взял в руки камень, небрежно оглядел его и произнёс:

— А вот и он. Прекрасно, расчёты подтвердились. Именно там он и должен был быть.

— А… О… Но, товарищ Бендер… — пробормотала Матрёна, робко протягивая руку к изумруду.

Однако Остап решительно протянул камень ошеломлённому Балаганову, сказав тоном, который не допускал возражений:

— На экспертизу. Установить подлинность, срочно!

Тот испуганно кивнул.

— Но, Остап…

— Ибрагимович, — опять подсказал комбинатор. — Вы отлично поработали, товарищ Матрёна. От лица всего советского сыска и в моём лице помощника следователя по делам хищения социалистической собственности…

Бендер слегка запутался, но всё же продолжил:

— И от всего сердца примите благодарность за помощь в расследовании! Вы можете быть свободны и помните: отныне республика вас не забудет!

Кухарка расцвела и смутилась.

— О, товарищ Бендер... Хотите, я ещё принесу сыра…

— Нет, категорически нет! И то заберите, что принесли, — Остап широко улыбнулся.

Попрощавшись с Матрёной, которая убежала, не чуя ног от радости, великий комбинатор повернулся к Паниковскому. Подавив в себе желание схватить и потащить за шиворот, Остап сильным тычком в спину погнал его в комнату. Балаганов хотел добавить, но Остап осадил. Все трое молчали.

Впихнув Паниковского в помещение, великий комбинатор захлопнул дверь.

— Итак, рассказывай, Михаил Самуэлевич, как дошёл до жизни такой. Ну?! — рявкнул Остап, и Балаганов тут же схватил его за шиворот и встряхнул. Несчастный Паниковский съёжился.

— Не надо, Шура, — поморщился Бендер. — Я хочу понять, во-первых, как, во-вторых, зачем. Зачем пытаться обмануть своих?

— Я?! Никогда! — в ужасе воскликнул Паниковский, выпучив глаза. — Чтобы я вас, товарищ Бендер… никогда!

— Вы жадный и эгоистичный тип, Паниковский, — холодно произнёс Остап.

— Клянусь! Клянусь, я бы всё отдал… потом, я бы обязательно отдал, — обвислый нос Паниковского словно стал ещё длиннее, а чёрные глаза расширились, как плошки, и смотрели жалобно.

— Чушь несёт, Остап, не верьте! — убеждённо заявил Шура.

— А ты не лезь, когда я с товарищем Бендером разговариваю! — завопил старик и тут же получил от Балаганова тычок в спину.

— Нет, я не понимаю! — не выдержал и взревел Остап. — То, что вы идиот, это всем понятно, но… какого чёрта! Только что я изворачиваюсь изо всех сил — и для чего? Вы понимаете, что натворили?! Хотели получить десять лет с конфискацией вашего пиджака и ботинок? Обеспечили бы себе старость: до конца жизни на всём готовом…

На Паниковского было жалко смотреть.

— Если бы сейчас разнёсся слух, что это именно вы стащили изумруды… Если бы об этом узнал Кургузов-старший... Страшно представить, что бы тут началось. Кстати, где остальные?!

Тяжело вздохнув, старик вынул из кармана пиджака ещё один камень.

— Таскал с собой? — ахнул Остап, когда они с Шурой бросились рассматривать новый изумруд.

Этот был значительно меньше, раза в полтора. И в темноватой комнате словно растратил своё очарование.

Остап выложил оба камня на стол.

— Чудеса-а, — протянул бывший сын лейтенанта Шмидта. — Ну ты даёшь, Паниковский…

— В курятнике — почему?!

— А где? — развёл дрожащими руками Паниковский. — Как же я мог спрятать их в комнате, где три человека. Обязательно выпал бы камень или кто-то нашёл. Прислуга… Да и Балаганов…

— Но-но! — оглядываясь на Бендера, угрожающе протянул Шура. — Па-апрашу без намёков.

— А там… никто не видел, я спрятал на самом дальнем насесте… А как я устал тогда, боже мой, как устал! — обманщик закатил глаза.

— Поэтому и дрых на посту, понятно. Вы, Паниковский, жертва собственной алчности, — сквозь зубы процедил великий комбинатор.

— А вы, разве вы не любите деньги?! Я старый больной человек, меня никто не любит… Я бы отдал потом… — пролепетал Паниковский дрожащим голосом.

— Эту песню мы уже слышали не раз! — гневно перебил Остап. — Где взял парик, пенсне, я не спрашиваю — и так понятно: купил на развале. Но что за деревянные башмаки? Не на ходулях же вы ходили. Отвечать немедленно!

— Я хотел казаться выше… и чтоб не узнали, кто, — пробурчал старик, глаза его стали наполняться слезами. — Это котурны. Не настоящие, просто башмаки такие, на деревянной подошве… Я умею...

— Ко… что?

— А вы думаете, кто такой Паниковский, а? — вдруг повысил голос старик, почти взвизгнув.

— Эй, ты не ори, — предупредил удивлённый Балаганов, но тот будто не слышал.

— …Думаете, вот он — червяк на тверди земной. Ан нет, не червяк, и право имею, да! Вы… вы поезжайте в Киев, и всё! — Паниковский рубанул рукой воздух.

— Ну вот, завёл шарманку, — махнул рукой Шура, как бы говоря: дело безнадёжное. — Товарищ Бендер, вы будете это слушать?

— Поезжайте в Киев и спросите: кем был Паниковский до революции?

— Жуликом был, кем ещё, — пожал плечами Остап. — Гусекрадом.

— Не-ет, это всё — потом. А вначале я… играл, — трагическим шёпотом произнёс Паниковский.

Остап вздрогнул. Ему показалось, что он ослышался.

— Я играл в театре, — старик воздел указательный палец вверх. Воцарилась тишина.

— Это… кхм… в каком же?

— В театре… Сейчас уже не важно, в каком, — несколько смущённо произнёс старик. — Там собирались истинные ценители. И пусть их было не так уж много, как в столице… Но этот запах кулис, эта атмосфера. Вам не понять...

Он страдальчески сморщился.

Остапу представился какой-нибудь захудалый театрик где-то на окраине города, а может, и на Подоле.

— Понимаю, — перебил Остап. — Небольшая труппа, человек сто или двести зрителей. После революции ценители, конечно, разбежались… Впрочем, неважно. Кого же вы играли? Гамлета? Отелло?

Словно не замечая иронического тона Бендера, Паниковский тихо проговорил:

— О, это было… прекрасное время…. Я был молод… или ещё не стар. Однажды я был Тенью Гамлета!

— Выходили на сцену и пугали актёров: «У-у, я привидение»?

И опять он пропустил насмешку мимо ушей.

— Я стоял в углу на котурнах — высоких башмаках. Не двигался. И ко мне обращались с речью… Какой — не помню, — горестно произнёс старик.

Остап кашлянул, нарушая тишину, возникшую после этих слов.

— Я так понимаю, ювелиров вы играли тоже?

Паниковский вдруг улыбнулся.

— Ювелиров… нет, но ростовщиков, всяких помощников управляющих переиграл кучу, два раза — раввина. Это были небольшие роли, но… Я знал, как надо, хотя и многое забыл, да, — махнув рукой, он скривился, будто собираясь заплакать.

Откашлявшись, Остап проговорил:

— Ну что ж.. Не скрою, вы переиграли меня, Паниковский. Я чуть не обвинил другого человека.

— Кого? — изумился тот, но Остап не ответил.

— Вот я и думаю, — глубокомысленно произнёс Шура. — Чего это он в последнее время такой тихий и даже не ворчит. А он вон что...

— За это вас бы следовало серьёзно наказать. Но действовали вы из любви к искусству, — Остап грустно усмехнулся.— И… вы сильно рисковали, Паниковский. Я мог бы вас убить, если бы узнал сразу.

Балаганов недоверчиво покосился на комбинатора.

— О, я вас умоляю, товарищ Бендер! — махнул рукой старик. Он явно расслабился, почуяв, что общее настроение переменилось.— Я сильно рисковал, когда появился на свет! Нас у матери было шестеро, и приходилось нелегко. Моя бедная матушка, ещё когда мы жили под Киевом…

Шура недовольно толкнул Бендера, но тот, подперев рукой о голову, устало отмахнулся: пусть говорит.

Воспоминания Паниковского были неожиданно прерваны: в дверь постучали, и, не спрашивая разрешения, вошёл Воробьянинов.

— Я очень извиняюсь, что прерываю вашу дружескую беседу, — желчно произнёс он, стараясь не смотреть в сторону Бендера, — но прошёл слух, что камни нашлись. И мне, как приложившему руку, интересно… Все три изумруда? Я не настаиваю, но…

Остап вскочил как ужаленный и хлопнул себя по лбу.

— Я осёл, Шура! Вы видите перед собой осла!

Обалдевший Балаганов застыл на месте.

— Вот так он и заговаривал зубы этому олух… Кургузову-младшему. Устроил тут вечер воспоминаний, понимаешь!

Остап бросился к побледневшему Паниковскому, схватил его за грудки и прошипел:

— ГДЕ ТРЕТИЙ КАМЕНЬ? Отвечай!

Паниковский задрожал.

— Хотя нет. Знаю. Ай да Паниковский, ай да сукин сын!

Бендер отпустил старика, открыл дверь и почти бегом направился к курятнику. За ним устремились все остальные, кроме Воробьянинова, который, махнув рукой, отстал.

Пеструшка с розовой ленточкой квохтала и клевала зерно со своими товарками.

— Я виноват, товарищ Бендер, ей-богу, — жалостливо бормотал Паниковский, едва поспевая за ним. — Недоглядел, не думал. Она в один присест — раз и проглотила. Пришлось ленточку повязать, чтобы не перепутать⁽¹⁾...

Он схватил курицу на руки.

— Ну да, — фыркнул Балаганов. — Сам же небось и скормил.

— Не верьте ему, Остап Ибрагимович, всё так и было, как я говорю!

— Гениально, — прошептал Остап, разглядывая драгоценную курицу. — Гениально...

Ошалев от всеобщего внимания, птица скосила на Бендера круглый глаз, повертела головкой и квохтнула ему прямо в лицо.

— Теперь мы её зарежем и съедим, — кровожадно заявил Балаганов.

Паниковский сунул птицу под мышку.

— Не дам! — пискнул он.

— Боюсь, Шура, теперь она умрёт только от старости, — весело усмехнулся Остап. — Хотя… мы вроде бы внакладе не останемся.

— Как будем делить камни? — деловито спросил Балаганов.

— Шура, зачем вам изумруды в советской России? — хмыкнул великий комбинатор. К нему снова вернулось бодрое расположение духа. — У нас есть курица, которая несёт золотые яйца. Вам мало?

— Ну, не издевайтесь, Остап Ибрагимович, — скривился тот.

— …Кроме того, завтра я верну оба камня владельцу (ведь мы согласились, что работаем на авторитет). Он заплатит нам за работу. Преступник сбежал, ищи ветра в поле. Но два камня мы нашли. Какие могут быть вопросы? Молодой человек не виноват, что имеет такого отца…

— Всё отдать ему? Да вам просто понравилась девица, — фыркнул бестактный Балаганов.

Его лицо приняло кислое выражение.

Паниковский тоже хотел возразить, но благоразумно воздержался.

— Вы добрый человек, — льстиво прогнусавил старик. — Когда-нибудь это вам выйдет боком…

— Когда-нибудь — это не сейчас, — рассеянно заявил Остап. — Через два дня мы уезжаем из города.

* * *

Сделав два условных стука и услышав «войдите», Остап прошёл в комнату и не здороваясь, положил небольшую пачку на стол.

— Ваша доля, — коротко сообщил он.

— Благодарю, — сухо ответил Воробьянинов, — Не нужно.

— Кончайте ломаться, Ипполит Матвеевич. Там немного. Вам же нужны деньги, признайтесь.

Воробьянинов, вздохнув и глядя куда-то в сторону, аккуратно убрал со стола банкноты.

— У нас большие планы, — неопределённо сказал Остап.— Детектива из меня не выйдет, хотя... чем чёрт не шутит.

— Увольте, — вяло отмахнулся Ипполит Матвеевич.— Знаю я ваши планы. У меня… э-э… они немного другие.

— Матримониального характера? — усмехнулся Остап. — Она вас бросит или наставит рога, попомните мои слова.

— Это уже моё личное дело, — с постным видом произнёс Воробьянинов.

— Ну, как знаете. Тогда, как говорится, адью, товарищ предводитель. Извините, если что не так.

Дверь захлопнулась, а Ипполит Матвеевич ещё некоторое время сидел и изумлённо смотрел на неё.

* * *

Ранним утром трое путников шагали по пылящей просёлочной дороге.

Их дожидался странного вида автомобиль, за рулём которого сидел усатый шофёр.

Старик с мешком, в котором что-то шевелилось, долго усаживался и ворчал, жалуясь на духоту и тесноту, пока двое других, помоложе, не помогли ему.

Взревев и подняв клуб пыли, «Антилопа-Гну» тронулась в путь.

1) Известно множество случаев, когда куры, голуби глотают твёрдые блестящие камни. Они их привлекают и используются для перетирания грубой пищи в желудке, как жернова. На алмазных приисках в зобу одной птицы нашли 23 крупных алмаза. На Урале куры чаще всего глотают изумруд, известны такие случаи и в Испании.

Вернуться к тексту