Зона повышенной опасности (джен)

Осень стояла, в общем, сухая, только ноябрь заморосил. Да так, словно все это время ждал повода размыть силуэты городских труб вдали.

В одну из неровных черных дыр в асфальте неумолимо стекала вода вперемешку с землей и бензином. Её умело обходили автомобили, но не все. Неуклюжий квадрат зарубежной марки поднял фонтан со дна ямы, словно туда ударили молотком. Взлетев, мутная жижа окатила мальчонку с голой шеей, в грубых ботинках на четыре размера больше и в шапке, сдвинутой на затылок.

— Чтоб тебя!.. — выругался он не по годам. — Дядь, дядь, я домой хочу!

— Конечно, хочешь, — не то в ответ, не то себе под нос пробормотал его спутник — старик в защитного цвета куртке, в шапке, надвинутой на глаза. Он шагал, опираясь на штыковую лопату, в другой его руке покачивалась черная сумка. — Щас ещё одного закопаем и будем возвращаться.

Дошли до росшего на окраине забытой деревни кустарника, уже полностью голого, с торчащими прутьями. Под ним валялось что-то похожее на выцветшую тряпку, не то шерстяную, не то хлопчатобумажную.

— Вот ты куда закатился, — проговорил старик. — Щас мы всё исправим.

Он поставил сумку и начал копать. Затем подобрал тряпку лопатой и скинул на дно ямы. Мальчонка все это время стоял, не глядя на него, морщился от досады, засунув руки по локоть в карманы.

— Иди первую горсточку кинь, — сказал старик.

— Не хочу я, — огрызнулся в ответ малец.

— Иди, говорю, ты бы на его месте был, хотел, чтоб тебя по всей церемонии схоронили, а? Ну, иди давай.

Нехотя мальчонка взял горсть намокшего песка с обочины и назло с разбега бросил в яму, но промахнулся, попав на сапог старику. Тот покосился на него, не сказав ни слова, зарыл яму и достал вонючую папиросу из мятой пачки.

— Не будет с тебя толку, — он чиркнул спичкой, опираясь на лопату.

— Да сдались тебе эти коты! Чего ради них тут мокнуть? — вопил мальчишка.

— Не понимаешь ты. — Сигарета задымилась. — Разве разумная скотина под колеса бросается? Сам посуди. Ты бы побежал через всю дорогу просто так? — Малец молчал. — Вот и коты никуда с дури не бегут. Зовут их. Она зовёт.

Мальчонка вжал голову в плечи и жадно смотрел, как старик курит. Он сжимал и разжимал кулаки, словно хотел наброситься на него, но вместо этого только пнул изо всех сил по черной сумке, стоявшей на мокрой земле. Раздался стон.

— Что это? — испугался он.

— Это она и есть-то, зона то есть. Зовет. Перекурили — пошли дальше.

Старик взял сумку, выдернул из земли лопату и зашагал. Мальчишка заторопился за ним.

— Ты же сказал, этого — и домой?

— Я-то сказал. А ты-то не понял, — не оборачиваясь ответил старик.

Мимо проносились машины; чуть медленнее колыхались автобусы, пронося сонных пассажиров; фуры всем своим весом выдавливали воду из асфальта. Мутные ручьи бежали к обочине, затем по песку дальше: пытались скрыться в жаждущих покоя и снега полях.

— Дядь, дядь, а ты вернешь меня домой?

— Куда домой? — зачем-то спросил он. — К мамке?

Его лопата оставляла за собой размашистый пунктир следов, а из сумки, пропитанной дождем, начала капать вода.

— Верну, конечно. Ты ж дитё ещё. А оно должно с мамкой жить.

Понурив голову, мальчик шагал следом, проклиная мать, что велела слушаться старика. Его взгляд то и дело натыкался на стариковскую сумку, что раскачивалась, как маятник, и продолжала мерно истекать водой на песок и гравий обочины.

— Дядь, дядь, а что у тебя в сумке? — не удержался и спросил малец.

— Что? — старик остановился. — Чего это ты сумкой моей заинтересовался? Когда пинал её, неинтересно было. А теперь чего?

— Капает с неё.

— А, капает, это нормально, это они плачут. На волю хотят.

— Кто?

— Увидишь.

Старик стал копать очередную яму. Малец подошел ближе, чтобы ничего не пропустить. Здесь дорога делала поворот, обочину подсыпали щебенкой, копать было нелегко. Закончив, старик придвинул сумку. Исподлобья глянув на мальца, он расстегнул молнию.

— Фу! — заверещал мальчонка. — Гадость!

— Сам ты гадость, — отозвался старик, достал из сумки дохлого кота, снял с него ошейник и аккуратно положил на дно. — Они терпеть не могут, когда про них так говорят. Вот будет теперь ночью к тебе под дверь приходить, когти точить. А ты спать будешь и во сне сам себя царапать.

— Где ты их набрал?

— В городе, там полно. Сегодня в живодерне набрал, у врача одного. Они там люди понимающие — не зря морды у всех расцарапанные. Пошли, далеко нам ещё.

Они шли и останавливались, снова и снова. Старик копал ямы, хоронил сбитых животных, а малец всё больше отчаивался попасть домой.

— У кошки девять жизней, — бормотал он. — А сколько жизней у тех, что мы сегодня закопали?

— Одна. Как у тебя, и у меня. У всех одна. На всех одна, — разглагольствовал старик. — Давай-ка поживее, опоздать можем. Ну-ка!

Он вдруг припустил бегом так, что малец еле за ним поспевал. Дышать стало тяжело из-за густоты холодного воздуха, мокрые ботинки еле-еле отрывались от земли, чтобы с грохотом снова на неё упасть. Вдруг раздался визг тормозов, звук ломающихся кустов, и странный хруст, словно кто-то раздавил яичную скорлупу.

Мальчонка быстро глянул туда. Посреди голого поля колесами кверху лежала машина.

— Не успели, — сказал старик и тяжело оперся на свою лопату.

Силясь осознать произошедшее, малец, не отрываясь, разглядывал крохотную сломанную коробочку посреди огромного поля.

— Стар я стал, не поспеваю, — старик снял шапку и вытер ею лицо. — Теперь здесь штук десять закопать придется. Она кровь человеческую учуяла. Она её ой как любит.

— Зона?

— Она-то... Зона повышенной опасности.

— Давай я копать буду, а ты котов ищи, — малец сурово надвинул шапку на лоб.

— Поздно уж. Пошли к мамке твоей. Будет ей сегодня на ужин мяса кусок.