Любовь, что смерть способна превозмочь (гет)

Море безмятежно раскинулось до самого горизонта. Нежно целовало белый песок, играючи швыряло брызги пены, баюкало где-то в глубине изведанных и невиданных тварей. Суровое, необъятное, родное. Море — колыбель, море — кормилец, море — могила, вечное, как жизнь, неотвратимое, как смерть. Ветер — его верный спутник, куда без него — был тут как тут, раз за разом вгрызался в земную твердь и снова и снова терпел поражение, и не оставлял попыток. Будучи в добром настроении, ветер ласково трепал волосы или заигрывал с ветвями, но чаще он был зол и жесток, ломал, крушил, топил и убивал. Однако хуже всего — любой прибрежный житель впитывал это знание с молоком матери — когда ветер исчезал насовсем, это означало приближение такого шторма, который не каждый остров мог пережить.

Вдоль берега неспешно ступали две статные благородные женщины, не оставляя после себя на песке ни единого следа, и брызги не касались края их вышитых одежд, и ветер не смел шевельнуть узорных подвесок на их волосах. Не отрываясь, смотрели они, как юная белокурая девушка спешила куда-то в сопровождении служанки, крепко прижимавшей к груди наспех собранный дорожный мешок. Но вот впереди показалась выброшенная на берег погребальная лодка, а в ней — неподвижный юноша. Девушка замедлила шаг, затем подошла ближе к лодке и склонилась над телом; сомнительно было, чтобы в этой груди ещё могло биться сердце, однако девушка вдруг радостно вскрикнула и захлопотала вокруг юноши.

— Ты всё же добилась своего, — молвила одна из женщин. — Твоя Изольда встретила Тристана. И ты ведь всерьёз веришь, что оказала дочери услугу.

— Разве нет, Дану? Разве он не хорош? Или они не пара? И для чего же ты после моей смерти приблизила меня к себе и дала мне власть менять ход жизни на земле, как не для того, чтобы помогать тому, кто дорог мне?

Та, которую назвали именем Дану, покачала головой.

— Ты — королева, поэтому тебе оказана честь наравне со мной вмешиваться в дела смертных. И, конечно, ты любишь свою дочь, и её судьба волнует тебя больше всего остального. Я удивилась бы, если бы было иначе. Тристан и Изольда созданы друг для друга, это так. Их любовь выше гор, глубже моря, крепче ветра, она переживёт века и навсегда останется в сердцах людей маяком, на который будут равняться все влюблённые.

— Тогда что не так, Дану?

— Ты смотришь, но не видишь. Ты совсем недавно по эту сторону жизни и смерти, но уже совсем забыла людскую зависть и злобу. Как думаешь, кто-то, кроме Изольды, найдёт на этом берегу чудом не затонувшую погребальную лодку без тела? И меч Морхольда в ней? Как думаешь, захочет ли твой муж найти убийцу своего самого лучшего, самого любимого воина? И как думаешь, что он с ним сделает, когда найдёт? — Дану взглянула испытующе на свою спутницу, опустившую голову, и вновь обернулась к морю. — Твоя дочь — дочь короля, рано или поздно ей придётся выйти замуж. Как думаешь, не проще ли ей было бы встретить с достоинством свою судьбу, если бы она не узнала Тристана?

* * *

И скакал разъярённый король Дончад, сжимая в руке меч своего верного слуги и желая лишь одного — этим самым мечом разрубить на куски убийцу Морхольда, будет он найден живым или мёртвым. И бежала изо всех сил, задыхаясь, Изольда, и страх сильнее смертного кипятил её кровь. Страшно было ослушаться воли отца, но хватало ума понять — нет ничего на свете, чего она не сделала бы ради Тристана, однако сильнее всего пугала её та сила, что гнала сейчас вперёд.

Что менестрели знают о любви? Они поют о розах и вздохах, о жарких ночах и злой ревности, но какое это всё имеет отношение к любви? Любовь — это лечить, когда он болен, кормить, когда он голоден, согреть, когда он замёрз, спасти, когда он в опасности.

А пренебречь своим долгом — это любовь? И что тогда её любовь к отцу? Изольда споткнулась и, едва не упав, замерла на мгновение, но снова бросилась бежать. Скорее, скорее, Тристан в опасности! Не для того она спасла его от смерти, выходила и полюбила, чтобы потерять вот так. О себе и о своём долге она будет думать потом, когда проводит его взглядом за горизонт.

Сердце кольнуло, в горле пересохло. Тристан уплывёт, а она останется дома… одна. Дождётся Морхольда. Её дети будут крепкими и высокими, а не темноволосыми и тонкокостными, и будут любить не стихи, а мечи. Зато отец останется доволен.

Изольда поёжилась. Ветер сегодня был особенно пронзительным, а чайки громко оплакивали свои потери. Глупые чайки, что вы знаете о боли? Изольда снова припустила, смахивая с лица обжигающие брызги морской воды — это же ведь вода, верно?

* * *

Тристан понял её с полуслова, и вот они уже столкнули лодку в воду и толкали её дальше в неспокойное море. Изольда ощупала взглядом воду и небо, но примет шторма не нашла. Это не очень-то успокаивало — буря могла таиться в сердце моря, ждать её Тристана, чтобы сожрать, отнять у неё, а она ведь может никогда даже и не узнать об этом, и думать, что он просто забыл о ней… Пальцы вцепились в край лодки и нажали сильнее. С ней, или без неё, Тристан должен жить, а значит — уплыть домой. Ледяная вода смыкалась вокруг, сжимая сердце, словно обруч, мешая дышать.

— Плывём со мной.

Изольда вздрогнула.

— Что?

— Плыви со мной, — повторил Тристан, глядя в её глаза.

Изольда на миг застыла. Бескрайнее море обнимало их, ветер звал послушать мужчину, которого она признала своим. Радость вспыхнула в её сердце, радость и понимание: вот он, её шанс поступить так, хочется именно ей! Не быть послушной куклой в руках отца, а самой решать свою судьбу. Взять то, что так хочется, то, что ей так нужно.

Тристан нужен ей, а она — ему. Они — два берега одного моря, два крыла одной песни; их создал этот мир друг для друга. Он увезет её, даст ей дом, имя, всё, что она захочет. Картина одна заманчивее другой пронеслись перед её взором: их дом, их двор, их дети, она встречает Тристана на берегу, помогает ему снять плащ, он вносит в дом добычу… Где они будут жить, чем кормиться?

Нет, не так: их дом, их двор, их дети, тихий вечер на закате лета, Тристан возвращается с поля, утирает пот с лица, обнимает её, целует её руки в муке… Пусть ей никогда уже не бывать королевой — неважно. Трон её отца осиротеет с её уходом…

Тоже неважно. Важен лишь Тристан, лишь их жизнь вместе до самой смерти, и никто, никто и никогда больше не будет ею командовать. Изольда уже открыла рот, чтобы ответить "да", и вдруг замерла.

Никто и никогда — кроме Тристана. О, она не сомневалась в его любви — её сердце не могло солгать! И лишь сама Изольда была вправе распоряжаться, кому отдать его — но рука Изольды, как и всё остальное, что к ней прилагалось, принадлежало её стране, её народу, а значит, и её королю.

Ах, мама, мама, как тебя не хватает! Твоего совета, твоей поддержки. Если бы только ты была жива… всё было бы по-другому.

Море всплеснуло совсем близко, погладило по щеке, ветер шепнул что-то ласковое на ухо, и мысли в голове Изольды словно выстроились ровными рядами.

Она думает о себе, о своей стране, о своём отце — но можно ведь подумать и о том, что Тристан имеет право завоевать её, доказать, что он достоин не только её сердца, но и её руки. Изольда уверена: он сможет, докажет, завоюет… А она — она дождётся.

— Тристан…

Острым лезвием полоснула мысль: как бы ни хотелось ей иного, они прощаются, видимо, навсегда.

— Мы с самого начала знали, что это закончится, этого не может быть никогда. Я просто хочу знать, что ты жив.

Но их любовь останется с ними до конца их дней, и даже их смерть не сможет её погубить. Она будет жить вечно, служа всем влюблённым путеводным маяком.

— У нас ещё будет время… Я хочу, чтобы у нас была надежда на встречу. Чтобы ты был жив… Прошу тебя, уезжай, пожалуйста!

Она оттолкнула лодку и ушла, не оборачиваясь, и не видела, как Тристан долго смотрел ей вслед, прежде чем взмахнуть вёслами.

* * *

Вдоль морского берега медленно шли две прекрасные знатные женщины, не приминая песка, и море не касалось их ног, и ветер не смел шевельнуть ни единой складки их богатых одежд.

— Она сделала правильный выбор, — с одобрением произнесла Дану.

— Она ещё встретит Тристана на своём жизненном пути…

— Почему я не слышу радости в твоём голосе? О, ты уже поняла, что это не принесёт твоей дочери счастья? Ты учишься видеть глубже и дальше, это отрадно, — немного помолчав, Дану сказала: — Твоя дочь смела, умна, добра и самоотверженна, и из неё получится прекрасная королева. Она оставит после себя легенду о любви, что сильнее смерти. Пройдёт ещё совсем немного времени, и она станет рядом со мной по другую руку от тебя.

— Тристану никогда не бывать королём, значит, им так и не суждено быть вместе…

— Это не радует тебя? Почему ты склоняешь голову так грустно? Всё ещё хочешь найти счастье для Изольды? Нет, на лице твоём сомнение, ты вздёргиваешь голову…

— Королевы рождаются не для счастья. Даже им приходится смиряться с судьбой.

Дану с улыбкой отвернулась, снова глядя на море. Оно всё так же катило свои холодные воды, целуя берег, и ветер по-прежнему пел свою песню, и лишь на небе, затянутом серыми тучами, на миг блеснуло солнце.