Средземельный маяк (гет)

Это было место, где встречались Розгуд и Вольстен — вечные ветра, определяющие жизнь всей планеты: течение в морях и океанах, путешествие туманов и дождей, солнечные дни. Западный Розгуд приносил на Озгудские острова синее небо и мягкую погоду, а Вольстен тем временем, никак не желая смилостивиться над родным континентом Ханны, гнал вечные, тяжелые тучи.

Они проливались над землей, нагоняли туман и промозглую сырость.

Озгудские острова — три небольших континента, разделенных несколькими милями Средземельного моря, никак не желали смириться с фактом, что вместе с прекрасным климатом им не досталось тех залежей угля и газа, коими обладал Смоуг-росс — четвертый континент на планете. Он был больше всех, но и одновременно беднее. И также не желал мириться с жалкими урожаями зерна, что вырастали за короткое, холодное лето.

И посредине, словно какой-то шутник проложил границу меж двумя континентальными государствами, лежала длинная, но узкая горная гряда — голая от вечных волн и пестреющая от соли. На самом верху была тщательнейшим образом проложена пешая дорога, по которой можно было передвигаться, только прицепившись страховкой к металлическому канату, иначе очередной волной могло вынести за обрыв — и поминай только Бог.

Здесь пролегала водная граница, и здесь всегда было людно — хоть зимой, хоть летом. Торговля меж государствами продолжалась вечно, как и их спор за ресурсы. Корабли, способные пройти сквозь три узких прохода между скалами, сновали туда-сюда, минуя таможенные службы двух стран.

Ханна работала здесь второй месяц и совсем не видела людей — ее задачей было следить за кряжистым, высеченным из скалы маяком. Нет, она раз в месяц плавала на лодке за продуктами до складов, но старик Эрик с его хитрющим лицом, выдававший ей продукты по норме, за полноценного человека вряд ли мог считаться. Несмотря на преклонные годы, Эрик продолжал отпускать добродушные, но пошлые шуточки, считая, видимо, что кого-то этим развлекает. Иногда на него находило настроение нормально поговорить, но Ханна, уже настроенная против Эрика, интереса к разговорам не испытывала. Ну а помощник Эрика — огромный и глуповатый Ненке — слишком откровенно смеялся над шутками старика, поэтому и против него Ханна оказалась настроена довольно твердо.

— Ханна — белые косички, — иногда называл он ее, совершенно непонятно что имея в виду, и нагло, глупо смеялся. Она не обижалась — чего дуться на больного человека? Но и разговаривать с ним совсем не хотелось.

Она просто заталкивала в большую сумку еду и уплывала назад, на маяк. Там ее ждал шелест шестерней, обильно смазанных маслом цепей, чадящие масляные лампы и факелы, освещающие выдолбленные внутри скалы коридоры, комнаты и лестницы.

Небо на континентах все было опутано проводами, но здесь у них был совсем другой мир — никакого электричества, между горной грядой и берегом бесновались несколько миль океана, и не единого каменного острова, чтобы протянуть провода. Их рвало бы злобным ветром, задумайся какой дурак электрифицировать Средземельную гряду.

Здесь люди вдруг погружались в прошлое — забытые посреди холодных вод, вечно прицепленные страховками к канатам, мокрые и нередко простывшие. Ханна, пожалуй, никогда столько не пила чая — в коротких перерывах между работой. А ее было много: подать масло в жестяной контейнер, проследить, чтобы заработали все механизмы, толкающие его вверх, по тонким стеклянным сосудам к верху скалы, где, огороженные толстыми стеклами, сияли пятнадцать астрономических ламп. Утром Ханна должна была гасить маяк и проверять всю систему, иначе в случае поломки чей-то корабль мог врезаться в скалы, скормив воде драгоценные ресурсы и людей.

И только потом Ханна могла идти спать. Это было очень утомительно — делать все одной, и глаза слипались от недосыпа целую вечность, хотя чего это она — лишь месяц с лишним. Ей обещали прислать помощника, но его все не было — люди не спешили покидать уютные континенты, чтобы оказаться наедине с самим собой и океаном.

Ханна была одна — и на маяке, среди покрывающейся слезами скалы, и вообще — тоже одна. Хотя на берегу, в большом особняке, жили сестры с отцом, которые ждали, не понимая, что нашло на Ханну — зачем ехать на эту ужасную гряду? Она только подхватит воспаление легких и обветрит свое лицо. Так зачем?

А Ханне просто хотелось. Мери — старшая сестра — выходила замуж уже почти год, все откладывая и откладывая свадьбу, и каждая отсрочка сопровождалась громкими скандалами. Ее жених был сыном первого советника короля — человек темпераментный и взрывной. И хоть скандалы в конце концов начали вызывать только смех и споры на деньги — как долго продлится ссора — они утомляли. Младшей Роуз едва исполнилось шесть, и ее беззаботное детство протекало так, как и должно было — шумно, весело и счастливо, уж их отец об этом позаботился.

Ханне не было скучно дома, и она вовсе не испытывала к семье негативных чувств, и уж точно никогда в жизни не сказала бы она, что дома ее — ах, не понимали. Нет, просто ее жизнь проходила мимо — в богатом доме, на богатой улице под вечными туманами.

Ей хотелось немного жизни и тишины, и на маяке она нашла этого в избытке. Механизмы открыли ей целый новый мир — каждая деталь что-то значила, каждая требовала внимания, смазки маслом, чистки и подкручивания. Каждая шестерня задевала зубцы другой, тянула тонкие кожаные мембраны по стеклянным сосудам и подавала достаточно масла к фитилям.

И, встречая рассвет наверху маяка, стараясь не смотреть на лампы, Ханна проклинала себя за решение плыть сюда, но и одновременно чувствовала собственную значимость и нужность. Она испытывала себя тяжелой работой, и лицо, как предсказывали сестры, давно обветрилось, но ехать назад совсем не хотелось.

Ей было хорошо, хоть и немного одиноко.

Но однажды утром, когда она, борясь со сном, меняла стеклянные трубы, вся запачкавшаяся в теплом масле, к маяку причалила лодка. Плеск волн заглушил стук дерева о причал, но зазвеневший колокольчик на конце туго натянутого между грядой и маяком металлического канта не дал приезду оказаться сюрпризом.

Осторожно положив на замшевую ткань тщательно вычищенные трубки, Ханна бросилась открывать дверь — волны в тот день предвещали ночную бурю, и это значило, что прибывший промок до нитки, пока сюда добирался.

Это был мужчина — оробевшая Ханна застыла на пороге, рассматривая крупную фигуру в рябом брезентовом плаще. Мужчине пришлось потеснить Ханну, чтобы пройти внутрь.

— Куда лодку затаскивать? — мрачно спросил он. — Океан расходится, разобьет к ночи.

— О! На той стороне ангар, я сейчас ключи дам. — Ханна обрела голос и кинулась к шкафчику. — Вам нужно только обойти маяк по кругу.

Мужчина кивнул, приняв мокрыми пальцами ключи от широкой двери: в это помещение при шторме всегда заводили лодку, там же всегда стояла запасная.

— Только пользуйтесь страховкой, — предупредила Ханна. — Здесь это обязательно.

Он снова кивнул и вышел наружу, оставив Ханну одну на десять минут — со стучащим от волнения сердцем и разбегающимися мыслями: от «чем его кормить» до «Боже, а это безопасно?». Но прежде она все же вернулась к трубкам, которые осталось только вставить на место и вырезать новые резиновые и кожаные заклепки. За этим занятием и застал ее вернувшийся незнакомец.

Ханна больше не вскакивала, но, волнуясь, наблюдала, как он затаскивает внутрь сумку с вещами и выданный на продуктовом складе мешок. На каменный пол тут же натекли лужи воды — мокрым было все, и незнакомца не спас даже брезентовый плащ.

— Куда? — коротко спросил он, стянув с головы капюшон.

— Второй ярус, вторая комната, второй смотритель маяка, — ответила Ханна, тряхнула волосами и попыталась не улыбнуться. Она не собиралась острить, само вырвалось. — В конце коридора кладовая, и в ней дрова для камина, в комнате, должно быть, сыро, но вы можете погреться на кухне — там всегда тепло.

Он кивнул и, оставляя мокрые дорожки за собой, поднялся по узким ступенькам. Хлопнула дверь. Ханна вернулась к заклепкам.

Глупо было сказать, что она ждала женщину — на самом деле, сюда в основном ехали мужчины из среднего класса, те, кто получил хоть какое образование, но в городе за это платили слишком мало. Здесь же условия были приближены к экстремальным, риск потерять собственную жизнь и здоровье — велик, поэтому на заработные платы рабочим не скупились. Чем дольше люди работали на одном и том же месте, тем меньше допускали ошибок, и тем меньше была напряженность на континенте. Но все же неожиданный визит заставил ее волноваться.

Наверху что-то загрохотало, незнакомец тихо и непонятно выругался, и все затихло, только океан пел за тяжелыми дверьми.

Ханна так и не разглядела его — помешал плащ и полутьма на первом уровне, поэтому цепко следила за тем, как незнакомец методично выполнял все ее советы. Дрова — кухня, не абы что, но маяк вдруг наполнился монотонным шумом тяжелых шагов, шорохов одежды и чужого дыхания. Ей хотелось сказать, что она приготовит ему горячего чая, но это было глупо — она даже не знала его имени, да и время неподходящее — он устал и промок.

В тот день они так больше и не встретились: заклепки и резиновые прокладки заняли положенное место, трубы были проверены на протечки, а вся система маяка была вновь включена на короткое время — просто для проверки. Ханну за это часто ругали, но она до дрожи в пальцах боялась, что однажды вечером лампы не загорятся, а времени исправить ошибки не будет. И поэтому раз в неделю тщательнейшим образом проверяла все от начала до конца. А потом она заперлась в комнате и мгновенно уснула.

* * *

К вечеру маяк сотрясался от шторма и огромных волн. Ханну разбудил вой мира за пределом скальных пород, выполнявших здесь роль стен. Часы показывали половину седьмого вечера, и глаза слипались. Ничего необычного, она даже научилась игнорировать желание остаться в постели — с большим трудом, но страх опоздать был сильнее всего. И, поразмыслив, она решила, что глупо переживать за свой отдых, если его все равно не будет достаточно.

В маяке стало ощутимо теплее, и своего второго смотрителя она обнаружила в отопительном отсеке. Он разбивал топориком слишком большие для топки куски угля и был так занят, что не заметил Ханну. А она, пользуясь этим, рассматривала короткие, полуседые волосы, крепкие плечи и торчащий из-под тонкой кофты хребет.

— А вот и вы, — мягко сказала она, стараясь не напугать, но его плечи все равно мелко вздрогнули. Спина изогнулась, а топорик молниеносно оказался на полу, словно его устыдились и испугались.

— Нет, — улыбнулся он. — Не я. А вот и вы — да.

Он поднялся.

— Я не думал, что вы уйдете спать.

Ханна пожала плечами.

— Это единственное время для сна. Надеюсь, теперь его будет больше, но сегодня я дам вам выспаться. Потому что до сих пор помню, чего мне стоило путешествие сюда.

— Морская болезнь? — понимающе и напряженно улыбнулся он.

— Нет, нет, конечно, просто не переношу, когда под ногами только пара тонн древесины, а дальше — мили и мили без дна.

Он остановился недалеко от нее, и Ханна разглядела серый цвет больших глаз, красивый подбородок и замысловатый протез на месте левой руки. Большую его часть покрывал рукав, но по очертаниям было ясно, что начинался он от плеча, то есть руки не было совсем. Оканчивался протез обыкновенным крюком.

— Как вас зовут? — спросила она, заставляя себя смотреть ему в лицо.

— Грэхэм Градд, не пугайтесь, Ханна, в протезе нет ничего постыдного, и я не бросаюсь на каждый удивленный взгляд.

— Я не пугаюсь, — медленно проговорила она, — Грэхэм Градд.

Он улыбался ей странной деревянной улыбкой, а глаза глядели тревожно, будто что-то высматривая в ней, проверяя что-то ему одному ведомое.

— Это очень хорошо, потому что я очень боюсь вас напугать. Молчите, Ханна, — Грэхэм поднял руку, видя, что Ханна собирается что-то сказать. — Я не смотритель маяка.

Ханна, вдруг осознав, что даже с протезом этот человек слишком велик для нее, попятилась.

— Капитан в отставке, — улыбка сошла с его губ. — Не нужно меня бояться. Я здесь, чтобы вас защитить.

Она зацепилась рукой за косяк.

— Что?

— На гряде проводится военная операция…

— Капитан — какой армии? — слабо спросила она, воскрешая в памяти все слухи и политические новости. Разве не знали бы все о надвигающейся войне?

— Смоуг-росса. Я бы перечислил свои роты, но не думаю, что вы меня поймете. Зато у меня есть, — он достал из кармана черное удостоверение с фотографией, — то, что вас успокоит.

Она всматривалась в наполовину выцветшие буквы и медленно теряла спокойствие — пусть он и капитан, но что ему…

— Договаривайте, — попросила она странным тонким голосом.

— Боюсь, мне нужно сказать слишком много, чтобы объяснить до конца. К нам плывет небольшая часть Озгудского военного флота, их немного, но на гряде у них слишком много сторонников. Я думаю, Ханна, что сегодня маяк гореть не будет.

— Почему? — глаза почему-то защипало.

— Пойдемте наверх, — сказал он. — Пока вы спали, я привез сюда достаточно продуктов, воды и угля. Мы сможем продержаться месяц, но это перестраховка.

Он вел ее по узкой выдолбленной в скале лестнице, мягко сжимая живой ладонью локоть и возвышаясь позади нее спокойной громадой.

— Почему? — повторила она вопрос.

— Средземельная гряда — лакомый кусок. Я вижу, вы бледны, но не нужно бояться. Официально те корабли — дезертиры, приговоренные к казни, и все это — лишь способ отточить будущую, уже настоящую операцию. Так делали и мы тоже и будем делать и дальше. Их отобьют, и все вернется на свое место.

— Но если они приговорены к смерти, то победа подарит им помилование, — слабо возразила Ханна, наблюдая, как ловко крюком Грэхэм открывает дверь на кухню. Там тоже топилась печь, но ее жар не был способен прогнать нервный озноб. — Значит, они будут биться так, чтобы не оказаться на плахе.

— Вчера сюда прибыло достаточно солдат, чтобы лишить вас этого беспокойства.

Она села на скамью и обняла себя руками. Грэхэм смотрел на нее, но теперь расслабленно. Напряженность ушла из его взгляда, сменившись спокойным интересом. Ханна тоже смотрела на него, думая, что в его рассказе что-то не сходится. Но что? Ах, вот…

— Вы сказали — капитан роты? Но ведь это должность сухопутной армии…

— В отставке, — мягко улыбнувшись, он махнул протезом. — Я получил должность инженера отопительных систем. Старик Эрик упомянул о вас, и я подумал, что принесу больше пользы здесь, чем там. С этой штукой не слишком навоюешься, к тому же кто-то должен был предупредить вас не зажигать маяк.

— Но если вместе с военным флотом придут другие корабли? — растерянно спросила она. — Те, кто не знал об операции…

Взгляд Грэхэма стал твердым.

— А снаружи шторм.

— Вам не нужно об этом волноваться. Никто больше не придет.

Буря разошлась не на шутку, кидая на маяк волну за волной, и они разбивались тысячами темных брызг, сотрясая стены. И ветер так яростно выл, пытаясь пробраться внутрь — к живым, теплым людям, желая сломать многотонной массой хрупкие тела. Ханна почти к этому привыкла — шторма случались здесь довольно часто, на месте встречи двух ветров, знала, что ветру нипочем не сломить вырастающей из воды скалы. Но иногда предательская дрожь все же пробирала тело.

За огороженной стеклом смотровой площадкой царила злая темнота, полная звуков и ярости. Маяк впервые на памяти Ханны спал беспокойным сном.

Зато ей никак не спалось, хоть и внушавший спокойствие Грэхэм советовал отсыпаться, пока есть возможность. Ему, наверное, было около сорока лет — темные волосы тронула седина, уголки глаз и рта — морщины, и у него получилось не растерять прямого, ясного взгляда человека, уверенного в том, что он все делает правильно.

— Как только все закончится, я сделаю вам водяное отопление, — задумчиво сказал он, когда Ханна провела его на вершину маяка. Давно стемнело, и ей удалось успокоиться — что бы ни происходило на гряде, за шумом шторма не услышать ни единого выстрела. А маяк отрезан от гряды бушующей водой.

— Проведете еще труб? Их здесь и так много, и я устаю их чистить.

— Чистить трубы — моя забота, — рассмеялся Грэхэм. — Чем вы здесь занимаетесь одна, Ханна?

Она пожала плечами, всматриваясь на миг освещённый молнией океан.

— Работаю. Ночами поддерживаю огонь в лампах, иногда купаюсь, когда на улице жара — сюда почти не заплывают акулы, для них здесь слишком мелко и оживленно. Читаю, на третьем уровне хорошая библиотека. Старый Эрик сказал, что ее собрала жена прошлого смотрителя.

— И не вывезла? — Слабая масляная лампа едва чадила на полу, не позволяя снаружи увидеть хоть намек на ориентир, но света хватало, чтобы смотреть точно на Грэхэма.

— Они решили во время бури перебраться на гряду, но ветер оборвал канат. Не было ни единого шанса выжить. Глупый поступок, никто так и не понял, ради чего они рискнули. И вот книги остались здесь.

— И сюда приехали вы, — мягко продолжил он. — Вы ведь из богатой семьи, я вижу у вас на руке браслет с гербом. Их имеет далеко не каждый.

— Мне захотелось что-то поменять, — призналась Ханна, слабо улыбнувшись. — В городе жизнь слишком быстро проходит мимо, а здесь она… пожалуй, цельная. Нужная. К тому же я получила техническое образование и должна отработать положенные десять лет на государство. Почему бы и не здесь? А вы? Как вы сумели получить работу с… вашим ранением? — Ханна не была уверена, что корректно задала вопрос.

На маяк обрушилась очередная сокрушающая волна, и часть ответа потонула в страшном шуме.

— …Обойти много кабинетов, чтобы добиться человеческой работы. Мне оторвало руку шесть лет назад при похожих обстоятельствах, и пришлось поработать, чтобы овладеть новой профессией. Однако когда на собеседовании я показал, что умею делать крюком, люди решили, что мне стоит дать шанс.

Грэхэм на миг прервался, и между ними разлилось легкое напряжение, но он улыбнулся.

— И вы даже не представляете, сколько у меня насадок вместо крюка, я разве что не решаюсь пробовать молоток и топор.

Ханна неуверенно улыбнулась — он говорил странные вещи и так спокойно. Нельзя потерять руку и не переживать об этом. Но от Грэхэма исходила спокойная уверенность.

— У вас очень хороший протез, — кивнула она, все еще сомневаясь, стоит ли обсуждать в первый день знакомства увечья человека. — Никогда такого не видела.

— Да, ее соорудил мой хороший друг — настоящий талант в этих механизмах. Я их прекрасно понимаю — дайте мне рассмотреть любое устройство, и я скажу, как оно работает. Но он смотрел на чистый лист бумаги и творил что-то новое. Эта штука, — он показал на протез, — разве что слегка тяжеловата, но не причиняет ни боли, ни неудобства, и я могу с помощью разных насадок делать почти что все, что мог делать рукой.

— Вам очень повезло с другом.

— Да, — кивнул он, наблюдая, как гаснет лампа. — Я думаю, нам лучше спуститься, здесь холодает, и к тому же я вижу — вы тревожитесь.

Они пережидали бой на гряде и шторм, и Ханна все больше думала над тем, что Озгудские корабли не смогут подойти ближе — маяк молчал, а вокруг гряды всюду прятались скалы. Всего в нескольких милях по обе стороны уже не было ни единого шанса остаться на плаву. Дезертирам повезет, если они выберут правильное настроение.

На кухне Ханна заварила им обоим чай и вытащила из печи испеченные два дня назад печенья.

— Ничего свежее нет, — извиняющимся тоном сказала она. — У меня нет времени каждый день изворачиваться. Но я могу что-то приготовить для вас.

— Нет, спасибо, давайте просто посидим, Ханна. С вами очень хорошо разговаривать, вы знаете?

— Мне говорили об этом, да. Спасибо. Я только хочу узнать, что мы будем делать, если ваши прогнозы не сбудутся. Если завтра или послезавтра Озгудские острова захватят гряду… Нас ведь убьют. И бежать некуда.

Он долго и молча смотрел на Ханну, потирая машинально рукой крюк, а потом на миг опустил взгляд.

— Что ж, тогда мы будем умирать. Но вы зря себя накручиваете, у нас достаточно солдат, чтобы отбить кучку матросов. Сегодня ночью они не посмеют идти прямо к гряде, это даст нам большое преимущество — всех сторонников и шпионов успеют выловить прежде, чем они наделают бед. А через месяц все забудется.

Ханна нахмурилась — ей вовсе не хотелось умирать, и предчувствия пробирали спину холодом. Маяк — это просто маяк, он должен указывать путь кораблям. На нем не нужно бояться, только работать и работать. А теперь он молчал, позволяя мраку себя поглотить.

— Так всегда бывает. Проливается чья-то кровь, и потом все предается забвению. Мир и так стоит на пороге войны, и никто не желает прокладывать ей оставшиеся мили дороги. Я вас все-таки напугал.

Она слабо кивнула, но взяла себя в руки.

— Я плыла сюда, чтобы забыть ту напряженность. Все ненавидят Озгудские острова, ждут, когда они придут нападать на нас, и сами готовятся. Отец запрятал в подвал столько еды, сколько я в жизни не видела. А такие события так часто являются началом войн.

Грэхэм подтянул к себе чайник крюком и долил ей в кружку горячей воды. Ветер за пределами маяка дул так, словно вкладывал в это все свои силы. И казалось, маяк однажды не устоит, покорится стихии.

— Нет. Таким событиям случается стать поводами к войнам, но сколько их случилось и ничем не закончилось, вы не знаете. На виду всегда крупные события, другие тщательно закопаны в бумагах военных ведомств. Их намного больше. Пейте чай, Ханна.

Она кивнула, принимая ответ. Это было правдой — смотреть на историю с мелким чувством собственного превосходства и говорить что-то вроде: «Ах, это просто мелкая стычка. Государства никогда не пошли бы на огромные жертвы из-за кучки матросов-дезертиров». Но когда история случается в настоящем, сложно не понимать, что в ней множество нюансов, способных привести к каким угодно последствиям. Грэхэм, безусловно, это понимал, и видел, что понимает Ханна, но желал ее успокоить.

— Почему вы не остались работать в штабе? — спросила она, желая перевести тему разговора. Огонь в лампе трепетал и бросал на лицо Грэхэма причудливые тени, высвечивая гладкий лоб, скулы и подбородок. — Я много раз слышала от отца, что таких, как вы, обычно берут в штаб.

Он неопределенно помотал головой и задумался, словно размышляя, отвечать или нет.

— Мне нет там места. Я слишком часто видел, как пренебрежительно относится штаб к солдатам, и не чувствую в себе сил что-то изменить в этом положении. Мне думается, я правильно выбрал эту работу, и дай Бог, вы в этом убедитесь сами.

Ханна растянула губы в улыбке, как ей казалось — признательной, желая поблагодарить за откровенность. Но не была уверена, что верно донесла свои чувства. И сделала глубокий глоток слабого чая.

— Уверена, так и будет, — сказала она. — Вы вернетесь ко мне на маяк и сделаете обещанное водяное отопление. А потом будете чистить свои трубы — соленая вода не слишком полезная вещь для металла.

— Я ведь перевез сюда все свои вещи, — улыбнулся он. — И не уйду, пока не появится второй смотритель маяка. На гряде слишком мало места, и мне позволили занять часть первого уровня для оборудования.

— Так значит, я первая на очереди?

— Думаю, да.

Она поднялась под его прямым взглядом, отставила кружку и заправила волосы за ухо.

— Тогда я могу пойти спокойно уснуть, ведь так? Мне кажется, вы пообещали мне, что все будет хорошо, я попытаюсь вам поверить.

— Пообещал? — странно улыбнулся он. — Не уверен, что все было так, но я приложу все усилия.

* * *

Утром Ханна проснулась от гомона женских голосов, вскочила и, не заботясь о приличиях, вылетела в коридор прямо в пижаме. На первом уровне толпились люди, и, прищурившись, она поняла, что это были те женщины, что не носили военной формы — различный обслуживающий персонал, жена командора и две его дочери. Они что-то говорили стоящему перед ними Грэхэму.

Немного успокоившись, Ханна переоделась и спустилась вниз.

— Что случилось? — спросила она, чувствуя себя неуютно под взглядами стольких женщин.

— Дамы переждут бурю здесь, — ответил ей Грэхэм, оборачиваясь. — Не могли бы вы приготовить им комнаты?

Согласно кивнув, Ханна ушла в кладовую, не понимая, что значит «переждут бурю» — за пределами маяка больше не слышалось воя ветра и ударов волн. Стоило подняться наверх и посмотреть, что там происходит. Но все же она была уверена, что погода успокоилась. Буря — это что-то другое. Что бы ни случилось, никому в голову не придет разрушать один из трех маяков, и именно поэтому сюда согнали тех, кто не был способен драться. Возможно, именно это он и имел в виду.

Она убила все утро, чтобы приготовить кровати для женщин, высушить комнаты, и только потом умылась и поднялась на смотровую площадку. И почувствовала, как деревенеет ее тело.

На горизонте поднимались мачты боевых кораблей Озгудских островов, их было всего пять, но Ханна прекрасно знала, как много людей умещается на таких суднах. За другой стороной к гряде приближались корабли Смоуг-росского флота. И было много больше, но они отставали. Значит, Грэхэм Градд был прав, успокаивая ее ночью — военным на гряде нужно было только продержаться до прихода помощи. Но Средземельная гряда была нейтральной территорией, здесь в равной степени были представлены военные обоих государств, и оставалось только надеяться, что ночная операция принесла свои плоды.

— Вот вы где, Ханна, — окликнул ее поднимающийся Грэхэм.

— Да.

Он встал от нее справа и тревожно взглянул на спокойный, мутный после шторма океан.

— Все будет в порядке.

— Ну да, — ответила она. — Ведь вы обещали. Надолго… это все?

— Они придут к вечеру, и сегодня вам необходимо вовремя зажечь огни на маяке.

— Ну, это я умею. Вы спали, мистер Градд?

— Прошу вас, — вздохнул он. — Просто Грэхэм. Да, как только получил сигнал о завершении операции. Там теперь только наши, и это позволит отбить атаку без помощи флота.

Океан далеко внизу мягко и гулко шумел бесконечной массой воды, от шторма не осталось ни следа — только поднявшаяся со дна муть, что осядет совсем скоро, и океан окрасится глубоким синим цветом.

— Я позабочусь об остальных, у нас ведь хватит на всех продуктов и воды. А вы поспите еще, вряд ли в эту ночь кто-нибудь из нас сможет уснуть. — Ей хотелось взять Грэхэма за руку, но рядом блестел металлический крюк.

— Спасибо, — он кивнул и бросил на нее мягкий взгляд. — Могу я попросить вас разбудить меня, когда придет время?

Он мог, конечно, мог. Глядя вслед Грэхэму, Ханна задумчиво потирала темные от масла и работ пальцы.

Внизу миссис Эндерпрайз — жена командора — уже успела распределить между женщинами какие-то работы, и все они собрались на первом, техническом ярусе. Ханну она приветствовала легким кивком.

— Мисс Кортик, можете не беспокоиться, мы ненадолго займем ваше царство тишины, — с легкой иронией сказала она.

— Я вовсе не против, миссис Эндерпрайз, война никого не спрашивает, куда приходить.

— О, ну какая война? Все это забудется через пару недель. Мальчики побряцают оружием, постреляют из пушек и разъедутся по домам. Я, разумеется, привезла для нас всех оружие, но уверена, оно не понадобится.

Ханна улыбнулась, никогда еще при ней не отзывались так об армии — «мальчики» и «побряцают оружием». Это имело какой-то смысл, но все же однобокий.

— Разрешите взять двоих на кухню, одна я буду слишком долго возиться с готовкой на стольких человек.

— Конечно. Миссис Мей и миссис Невилл, поможете с едой мисс Кортик.

Оставив командоршу командовать, Ханна скрылась в теплой кухне и достала редко используемую большую кастрюлю.

Миссис Мей и миссис Невилл оказались двумя плотными, розовощекими женщинами, занимающими на гряде должности помощниц повара. Сам повар — военный — остался там, как того требовали инструкции.

Они обе поздоровались с Ханной, и спустя полчаса каким-то образом завладели ее кухней — все кипело, булькало и издавало призывный запах готовящейся еды. Нельзя было сказать, что Ханне это не понравилось — работа на каждого откладывала свой отпечаток. Ее больше коробили разговоры. Отвыкнув за два месяца от реалий существования закрытой человеческой общины, слушать нескончаемые речи — кто с кем, кто что сделал, оказалось невыносимо. Но особенно сильно ее задели короткие замечания о Грэхэме Градде.

— Калека, а тоже приехал работать, ишь, — незлобно фыркнула миссис Мей. — Человек-то, может, он хороший, но теперь кому-то придется взять на себя часть его работы. Что он сделает своей железякой-то? Сидел бы в городе, получал пенсию, чушь все, что на нее невозможно прожить. Сейчас столько фондов для помощи увечным солдатам, прокормился бы, а нет, лезет, отнимает работу у молодых.

— Хорошо, сообразил перебраться на маяк, прежде чем наши придавили этих гнид, — согласилась миссис Невилл. — Ребята терпеть не могут, когда им под ногами мешаются. Сидит теперь среди женщин — стыд один. Ой, Энни, куда столько моркови, когда еще следующий корабль с овощами придет?

— Мистер Джефферсон обещал через неделю, — отмахнулась миссис Мей. — Ты же знаешь, он никогда не врет.

Ханне захотелось затолкать в их болтливые рты по пучку моркови, чтобы они замолчали. Все их слова хоть и показались бы кому-то справедливыми, но были пропитаны желчью, осуждением и непониманием. Ни капли уважения к прошлому человека, его силе воли и характеру. Впрочем, отец, слыша что-то подобное, всегда выражался озгудской поговоркой: собаки лают, а караван идет. Это было так, но у Ханны внутри ворочалось неприятное чувство обиды.

Часы отмеряли время, и шумный маяк постепенно приближался к вечеру, и корабли давно уже зашли за эту сторону горизонта — наступали темной армадой.

Средземельная гряда ощетинилась пушками.

— Грэхэм? — Ханна остановилась у его кровати. — Вам пора вставать.

Он пробормотал что-то неразборчивое, пару секунд лежал, а потом распахнул глаза, встретившись взглядом с Ханной.

— Сколько времени?

— Четверть шестого. Корабли приближаются с обеих сторон, но наши все равно слишком далеко. Гряда расчехлила пушки, а мне в восемь пятнадцать нужно зажигать маяк.

Она попятилась, давая место, чтобы он поднялся, опираясь на настоящую руку.

— А что женщины? — Ханна заблаговременно приготовила для него таз с водой, мыло и полотенце. — Спасибо за вашу заботу.

— Они чистят какое-то оружие, что привезла миссис Эндерпрайз, а через пятнадцать минут будет ужин. Если хотите, я принесу вам его сюда, на кухне будет слишком шумно и многолюдно.

— Спасибо, Ханна, — они наблюдала, как тщательно он умывался и отфыркивался от холодной воды. — Но я предпочитаю есть там, где полагается.

Она понимающе кивнула.

— Вы же понимаете, что они будут вас… рассматривать.

— О, да, — хрипло рассмеялся он. — Еще как будут. Но я привык, пусть их.

— Хорошо. Я просто хотела убедиться, что вы сознаете, что такое закрытое женское общество, и не…

— Да, — улыбнулся он слишком уж понимающей улыбкой. — Калек в таком месте, как это, они не прощают, ничего. Подождите, Ханна.

Она уже открывала дверь, когда прозвучали эти слова. Грэхэм отложил полотенце и неуверенно подошел к ней. Серые глаза смотрели ясно.

— Хотел сказать вам, — он осторожно прикоснулся рукой к ее лицу и неуверенно притянул к себе. — Вот это.

Поцелуй вышел медленный и спокойный, Ханна подалась навстречу и ощутила, как мягко он ее обнял. Рукой зарылся в светлые волосы.

Она знала, что это произойдет, как только им удалось разговориться на кухне — слишком уверенно и хорошо она чувствовала себя в его присутствии. Ханна сомкнула руки за его спиной и углубила поцелуй, едва он попытался остановиться.

— Для того, чтобы вы сразу могли определиться, выгонять меня или нет. На маяке нет места конфликтам, — сказал Грэхэм в конце концов.

— Да, — заторможенно ответила она, размышляя, выпускать ли его из собственных объятий. — Я подумаю.

* * *

Пушки запели ночью, когда все пятнадцать ламп и направляющих зеркал светили в сторону Смоуг-росса, но Ханне не спрятать было света от противников, хоть она и старалась. Работа привычно заполнила ее мозг — следить за маслом, раз в час чистить колпаки для фонарей, поправлять фитили, не давая им потухнуть.

Внизу все женщины забились в свои каморки, обнимая начищенные ружья и боевые ножи, а Грэхэм, не отрываясь, следил за океаном на смотровой площадке. В его руках мелькала старая подзорная труба, и ни он, ни Ханна старались не смотреть на ослепительно ярко горящие лампы.

Ханна очень испугалась, когда первое ядро, оставив своих товарок тонуть в океане, попало по вражескому кораблю.

— Почему они не стреляют в ответ? — закричала она, пытаясь перекричать шум в ушах.

— Не хотят повредить гряду! Иначе этот бой будет бессмысленным! Здесь всего три прохода для кораблей, и около каждого в скале выдолблены колоссальные помещения. Если они их разрушат, то не смогут контролировать гряду!

— Но как они собрались нас захватывать?

— На лодках! Они уже спустили их на воду. Ханна, вы можете направить свет на них, когда я скажу?

— Не совсем, просто в их сторону.

Новый залп заставил уши биться в конвульсиях — она не переносила громких резких звуков и зажала уши руками, следуя желанию тела опуститься на пол.

— Ханна?

— Все в порядке! Мы могли бы выйти на улицу и перебить матросов в лодках.

— Нет! Вы знаете азбуку Морзе?

— О, Господи, ну конечно!

— Тогда передайте светом, что к ним приближаются девять лодок.

Она послушалась. Четыре тире, точка. Точка, тире, две точки. Три тире. Тире, две точки. Три тире. Тире, точка, тире. И так трижды, пока до уже покореженного корабля не долетели еще ядра. Он страшно трещал, стонал крепкими мачтами и медленно тонул.

— Свет, Ханна! Дайте им увидеть, где находятся лодки.

Грэхэм требовал многого, и она сделала все, что смогла — переставила зеркала и увеличила яркость до максимума. В задачи маяка никогда не входило светить на воду, а пушки, тем не менее, продолжали стрелять. Затем, словно сжалившись над ней, ослепительно зажглись прожекторы на гряде, осветив океан и ослепив врагов.

К грохоту пушек прибавился стрекот ружей, искаженные водой звуки криков, завязался безнадежный бой.

— Все, — сказал Грэхэм, подходя к возящейся с зеркалами Ханне. — У них нет никаких шансов.

— Наденьте очки! — сказала она ему. — Ослепнете. Но зачем? Они же понимали, что не выиграют? Зачем?

— Это просто репетиция, я ведь говорил вам. Спасибо, Ханна! — он поцеловал ее в лоб и кинулся вниз, цепляясь крюком за все подряд.

Чугунная винтовая лестница под его шагами загрохотала, наполняя маяк тревожащими звуками.

Ханна подошла к краю площадки, всматриваясь в темноту — слишком ослепленная светом, чтобы видеть за его границами хоть что-то, кроме тьмы. Но там рушились корабли — тяжелые мачты падали, пробивая корпуса, пушки без конца палили, трещали ружья. Зря она боялась проигрыша. Когда глаза чуть привыкли, при свете месяца она не увидела ни одной доплывшей до гряды вражеской лодки. Воду патрулировали Смоуг-росские военные с узнаваемыми красными лампами на кормах, вылавливали выживших и везли в плен.

Ведь, наверное, никто не поверит в нападение без доказательств — там, наверху. Так повелось, что чем больнее шпилька, тем лучше. На этот раз шпилька для Озгудских островов выйдет слишком острой.

Бой затих через два часа после начала.

* * *

Проснувшись к следующему вечеру с отчаянно гудящей головой, Ханна лежала в блаженной тишине и вдыхала тяжелый, влажный воздух. Наверное, женщины покинули маяк, получив сигнал с гряды. А Грэхэм? Она вспомнила его поцелуй и то, как сама отреагировала. У него не было руки, но разве это имело хоть какое-то значение?

Маяк — это просто маяк, и Ханна не собиралась покидать его в ближайшие пять лет. Здесь было хорошо, а если с ней останется Грэхэм — станет слишком хорошо. Конечно, он был стар для нее, разница в пятнадцать — двадцать лет нередко служила причиной несчастных браков и разводов, но здесь не город с его условностями. Здесь маяк, и тишина заставляла быть откровенной.

Она поморщилась не дававшей ей покоя еще со вчерашнего дня мыслишке. Она тоже не имела особого значения, но была весьма забавной.

Ханна спустилась вниз, откуда доносились негромкие звуки, и застала Грэхэма с пачкой бумаг в руке.

— Я тут подумала, — сказала она нараспев, спускаясь к нему. — Вы сказали мне, что пришли сюда защищать меня. Но только я не пойму, как у вас так ловко получилось командовать мной вчера наверху? Азбука Морзе, подзорная труба, которой у меня никогда не было. Вы что же, соврали мне?

Он долго смотрел ей в глаза и пытался улыбнуться, но что-то все время его останавливало. Грэхэм не показался слишком виноватым.

— Я капитан в отставке, — напомнил он Ханне. — И я должен был сделать все, что было в моих силах. Если я вас обидел...

Он отбросил бумагу и шагнул к ней, пытливо всматриваясь в глаза.

— Но я, право, не вижу повода обижаться, если бы на вас напали, я сделал бы все, чтобы сохранить вашу жизнь.

— Но вы мне солгали. Зачем?

— Хотел вас успокоить. К тому же вчера я был с вами искренен. Вы видите? — он смешно махнул рукой на открытую дверь склада, в котором уже лежало что-то блестящее и металлическое. — Ваше будущее отопление.

Не удержавшись, Ханна хмыкнула его шутке и скупо улыбнулась.

— Мое? Ах, да, мое… Ну разумеется. Кажется, именно этим вы меня и покорили. Я подумала, знаете, о том, что вы мне вчера сказали. И решила вас не выгонять, даже несмотря на...

"На эту смешную и бессмысленную ложь", — добавила она про себя.

Он мягко ей улыбнулся, словно никогда и не сомневался в этом. Но, наверное, так и было, ведь сама-то Ханна не раздумывала ни секунды, просто вчера не выдалось подходящего момента сказать об этом.

— Я так и подумал, — Грэхэм сделал последний к ней шаг и осторожно обнял. — Хоть и был уверен, что говорю вам это слишком рано.

— А по мне — в самый раз, — Ханна прислонилась лбом к его плечу. Ей было хорошо, и хоть отец со стопроцентной вероятностью ее поведение не одобрит, это ее не волновало. Когда он узнает, станет уже поздно что-то менять.

Смоуг-росский флот стоял у Средземельной гряды, считая себя победителем, но через неделю, как только новости достигнут нужных ушей, в посольствах поднимутся шепотки.

Высокие переговоры ни к чему не приведут, и через полгода начнется война, не оставив после себя ничего привычного. Поменяется мир, изменятся нравы и политические ориентиры.

Но сейчас это не имело никакого значения.