Семь спящих красавиц (гет)

Спрячь за высоким забором девчонку —

Выкраду вместе с забором!

     Роберт Иоаннович, гиперборейский поэт

Стал Парис с недавних пор

По девицам первый вор.

Он Елену даже спёр,

Ох, хитёр!

Подрядил за фрукты тать

Афродиту помогать:

Песню спел, в охапку хвать —

И тикать!

…

Приходил с кифарой он под чей-нибудь балкон —

Дамы так и прыгали из спален,

Хоть ревел Парис совсем как дикий слон

И как бегемот был музыкален.

     Володимир Симеонович, гиперборейский аэд

Солнце перевалило за полдень. Под его лучами теперь самое пекло, но здесь, в лесу на склоне Иды, можно даже сказать что прохладно. Лёгкий ветерок перебирает листья, негромко звенит ручей. Тянет поваляться на травке.

Нимфа прищурилась сквозь листву на колесницу Гелиоса. Высоко, не разглядишь…

Озорной лучик кольнул зрение. Наяда отвернулась и хихикнула. А вот и не станет она зажмуриваться! Просто полежит немного у своего ручья… А потом, ближе к вечеру… Опять водичкой… Займётся…

И задремала.

— Нимфа ты или богиня, что здесь развалилась и дрыхнешь? (Трямс!)

Задницы нежной такой не встречал, Афродитой клянусь! (Брямс!)

Наяду аж подбросило. Великий Пан! Попробуй тут поспать, когда над ухом вопят дурным голосом, да ещё и дёргают какую-то дурацкую бренчалку!

Перед ней стоял парень в серой экзомиде. Похоже, из здешних пастухов. Вот только зачем пастуху это жалкое подобие лиры в руке? Ему же явно большая медведица по обоим ушам потопталась! При таком трубном голосище это форменное бедствие…

Он опять тянется к струнам?! Нет! Только не снова!

— Погоди, юноша! Кто ты?

Хвала Аполлону, отвлёкся от своей погремушки!

— Я здешний пастух, прекрасная дева! Меня прозвали Александром, потому что я защищаю людей от разбойников! — пришелец гордо подбоченился.

Нимфа склонила голову набок:

— Пастух? И кого же ты пасёшь? Зачем гуляешь по лесу без своего стада, но с разболтанной лирой? И почему изображаешь африканского зверя элефантаса?

— А чего их, коров-то, пасти? — отмахнулся Александр. — Жуют себе и жуют, жвачные животные… За ними сейчас и подпаски присмотрят! А если что, меня позовут! Они знают, где меня искать! Слышали!

— Да, тебя трудно не услышать. Можно на берегу ставить вместо туманного колокола, корабли об опасности предупреждать!

— Ага, я хорошо пою! Громко! И стихи для пения сочинять умею! Ну, не Аполлон, конечно, но всё же какой-никакой кифаред! Вот сейчас тебя, прекрасную, увидел — и сразу такое вдохновение набросилось!

— Набросилось! — хихикнула наяда. — Оно и видно! Что же ты, кифаред, кифарический гимн в мою честь гекзаметром сочиняешь?

— А так красивше выходит! — ничтоже сумняшеся заявил пришелец. — Вот как тебя сзади увидел, так сразу и воспел! А теперь вот спереди разглядел. Сейчас и с другой стороны воспою!

— Нет! Не надо! Всё что угодно, только не пой больше!

— Всё что угодно? — ухмыльнулся Александр. — Ну так и быть, уговорила!

Кони Гелиоса пробежали больше половины дороги от зенита к закату. Тени деревьев вытянулись на восток.

Нимфа перебирала волосы Александра, тот жмурился как сытый кот.

— Знаешь, теперь, как честный человек, ты просто обязан на мне жениться.

— А если я нечестный человек? — до чего же довольная морда у этого проклятого музыканта!

— Тогда я, как нимфа этого ручья, в нём тебя и утоплю.

— Чего?! — Александр вскочил на ноги. — Нимфа?! Самая настоящая нимфа?

— Ну да, нимфа Энона. А ты кого хотел? — глянула из-под ресниц наяда. — Всё-таки богиню? Ну извини, не доросла пока. Вот мой отец, Кебрен — бог реки… Хочешь, познакомлю?

Кавалер схватился за голову. Похоже, ему не отвертеться.

— Кстати, имя-то своё назови, жених! — засмеялась невеста. — А то представился кличкой…

— Это не кличка, — надулся Александр. — «Защитник людей» — это почётное прозвище!

— Среди людей, может, и почётное, а среди наяд — не очень. Буду так мужа называть — подруги засмеют!

— Парисом звали, — буркнул Александр. — Ладно, женюсь. Завтра приду, договоримся, когда и как… Только гимн на свадьбу сочинять не буду! Вдохновения нет.

Он поднял свою одежду, не забыл подобрать эту дурацкую лиру и поплёлся вниз по пологому склону.

— Хвала Аполлону! — облегчённо вздохнула Энона. — Обойдёмся без пения!

— А девкам всё равно песни петь буду! — бормотал Парис, шагая к стаду. — Муж нимфы… Это, конечно, не муж богини… Но, пожалуй, тоже звучит неплохо!

— Го-орько! — рявкнула Гера и грохнула чашей об стол. Варварский гиперборейский обычай, о котором когда-то рассказывала Афина, пришёлся супруге Зевса по вкусу, а на свадебном пиру её слово — закон.

Пелей потянул к себе Фетиду. Варвары там или не варвары, а лишний раз поцеловаться с красавицей-женой всегда приятно. Подумать только, ему досталась та, что отвергла самого громовержца!

Арес допил нектар и отбросил в сторону свой кубок. Везёт же всяким смертным! Бог войны и сам был бы не прочь пообниматься сейчас с какой-нибудь красавицей, только с которой? Амфитриту, Деметру и Персефону лучше не трогать. Афина и Артемида с мужчинами дел не имеют, даже с такими воинами, как сам Арес, а прочие как-то не особенно нравятся. Афродита, конечно… Это да, но сейчас рядом с ней хромой братишка Гефест, у него такой молоток, от которого и доспехи не спасают. А верную спутницу Эриду на пир не позвали…

Арес вспомнил недавний разговор с отцом. «Смеёшься? — хмыкал Зевс. — Богиню раздора на свадьбу? Тогда уж точно драки не миновать. Мне-то ничего не будет, я громовержец, а вот тебя, сынок, либо Гефест пристукнет, либо Афина морду начистит. Самому ещё не надоело, что у твоих статуй вечно то нос отбит, то это… Которое в середине композиции… Отломано под корень?»

Геба подала мрачному брату новый кубок. Кажется, все нормы нектара уже были израсходованы, и в ход пошло обычное виноградное вино. Гера во главе стола подняла отяжелевшую голову, кое-как сфокусировала взгляд и снова крикнула:

— Горько-о!

Арес заглотил выпивку единым духом и подумал, что такими темпами господа олимпийцы допьются до хорошего мордобоя и без Эриды. А что, может, и в самом деле подраться? Вон чего-то у Гермеса слишком хитрая рожа… Явно просит кирпича!

Укрывшись туманом, Эрида не спеша прохаживалась недалеко от входа в пещеру Хирона, где гуляли на свадьбе олимпийские боги. Тайный план под девизом «подложи конкуренткам свинью» потихоньку обрастал подробностями. Последним, завершающим штрихом оказалось прибытие большой корзины марокканских апельсинов — их под псевдонимом «золотые яблоки» притащил недавно с подножья Атласских гор прославленный Геракл. В счёт своего одиннадцатого подвига.

Ух, Геракл! Хорош, подлец! С кем только не поссорился, с кем только не поругался! Как здорово мог взбеситься! А сколько народу поубивал в гневе! Но вот, оказывается, есть от него не только прямая польза богине раздора. Есть и опосредованная…

Маленький камушек под ногу одному из носильщиков — и он спотыкается. Второй не может удержать корзину, и первого сбивает с ног. И вот уже оба самозабвенно поливают друг друга ругательствами.

Пока люди заняты делом, Эрида незаметно подбирается к корзине. Нет, она не собирается ни воровать апельсины, ни портить, ни подкладывать что-то нехорошее. Она просто пишет на кожуре самого симпатичного плода единственное слово: «ПРЕКРАСНЕЙШЕЙ».

— Ой! Золотые яблочки! — захлопала в ладоши Афродита. — А вон то, красивенькое, мне! Миленький, дай, пожалуйста!

Она ткнула Гефеста в плечо. Тот потянулся за апельсином, но опоздал: приглянувшийся его жене фрукт цапнула Гера.

— Та-а-ак, — собрала она глаза в кучку. — Да тут письмена! Между прочим, это яблоко… Это яблоко для прекраснейшей! — от неожиданности она даже немного протрезвела.

— Значит, для меня! — обрадовалась Афродита. — Давай сюда!

Гера нахмурилась:

— Это почему это ещё для тебя? Это кто ещё тебе сказал, что прекраснейшая здесь ты? Ты чего, бесстыжая, хочешь сказать, что царь всех богов и людей женат на богине второго сорта?

— Ой, да какая разница, кто там на ком женат! — захихикала Афродита. — Важно, кто кого любит! А меня любят все, разве можно не любить богиню любви? Значит, я и есть самая красивая!

— Ты самая потасканная! — взъярилась Гера. — Вот сейчас у мужа спросим, он тебе скажет! Вот пусть он тебе скажет!

— А что, пусть скажет, — неожиданно подала голос Афина. — Только учтите, вы тут не одни. И, между прочим, ещё никто не говорил, что я не красавица!

Она стукнула в пол древком копья.

— А если кто и говорил, то небось долго после этого не прожил, — подмигнул Дионису Гермес.

Тем временем Гера вручила злополучный апельсин мужу и требовала срочно подтвердить, что она тут самая-самая. Сбоку со щенячьими глазками к царю богов ластилась Афродита. Зевсу было не до них: он с изумлением уставился на поднявшуюся из-за стола дочь.

— Да что это с тобой такое? — обратился главный олимпиец к Афине. — Что это ещё за конкурс красоты? И зачем ты туда влезла? Ну ладно Гера, бывают у неё заскоки. Ну с Афродитой всё ясно, её амброзией не корми, дай задом покрутить. Но ты же у нас богиня мудрости!

— Во-первых, никто не смеет утверждать, что мудрость бывает некрасивой, — припечатала Афина. — Во-вторых, я тут с вами слегка нанектарилась, а в-третьих, даже мудрец имеет право иногда повалять дурака!

— В прошлый раз дураком, которого валяли, был Арес, — хмыкнул Гермес в сторону.

— Н-да, ситуация… — протянул Зевс. — И что мне теперь с вами делать?

— Отдавать яблоко мне, и дело с концом, — заявила Гера.

— Нет, мне! Ну пожалуйста! — заканючила Афродита.

— Подумать головой и принять верное решение, — пожала плечами Афина.

— Ну хоть одна из трёх не дура, — проворчал Зевс в усы, а затем повысил голос:

— Вот что я решил. Я не могу присудить победу ни Гере, ни Афине: скажут, что я подсудил жене или дочери.

Афродита опять захлопала в ладоши.

— Но я не могу объявить прекраснейшей и Афродиту: скажут, что я засудил родных, потому что опасался молвы.

— А то ты её не опасаешься! — прокомментировал из угла Гермес. Афродита обиженно надула губки.

— Поэтому я отдаю судейство беспристрастному, нейтральному арбитру. Отправляйтесь в Троаду, там на склонах горы Иды найдёте некоего Париса. Он потомок троянских царей, но провёл всю жизнь с пастухами и не встречал никого из вас ни лично, ни в храмах. Да и в женской красоте он разбирается неплохо… Пожалуй, даже больше девиц перепортил, чем я… Ну, если считать на год жизни. Эй, Гермес!

— Да?

— Держи это несчастное яблоко раздора. Проводишь наших красавиц на Иду, поможешь найти Париса.

— Ну вот… Кому праздник, кому состязание, а несчастному Гермесу опять бегать…

— Давай-давай, работа у тебя такая. Гера, ты ничего не забыла? Благословляй по-быстрому наших молодожёнов и гони их в спальню! Гермес, и вы, девчонки, собирайтесь! Прочие могут быть свободны, не задерживаю! — и для пущего вразумления Зевс слегка громыхнул. Так, мегавольт на пять, не больше.

Публика повалила из пещеры. Дионис размахивал тирсом и что-то пел. Жутко недовольный Арес, который так ни с кем и не подрался, грубо толкнул плечом соседа, но оказавшийся этим соседом дядюшка Посейдон изобразил, как накалывает хулигана на трезубец, и скандал тихо завял сам собой.

Гермес подвязывал крылатые сандалии. Задержавшийся за столом Гефест изображал совсем хромого инвалида, который никак не может подняться с ложа: ему не хотелось отпускать жену неизвестно куда непонятно к кому. Гера безуспешно пыталась то привести в порядок сбившийся на левую сторону хитон, то вспомнить, куда подевался плащ, и в конце концов махнула рукой и на то и на другое. Афина оправила пеплос, пошевелила шлем на голове, взяла копьё и изобразила полную готовность. Афродита же с одеждой не заморачивалась, её больше занимал муж:

— Миленький, да что ты! Разве тебе не нравится, что я у тебя самая-самая красавица в мире? Ну не дуйся, я же ненадолго! Ну если не отпустишь, я же проиграю! Ну… Ну хочешь, отправляйся с нами!

— А… Гефест! — скомандовала Гера. — Ты тоже на Иду? Тогда это… Стол прихвати! И это… Седалища! Пока ещё этот Гермес этого Париса раздобудет… И кувшины с Гебой не забудь!

Зевс тоже куда-то засобирался.

— Далеко? — поинтересовалась Афина.

— Не очень. Пока любимая супруга дурью мается… Пойду посмотрю, в каких полисах я давно не бывал. Может, эллинам новые герои нужны!

— Ну и бабник ты у меня, папаша!

Ида оказалась на том самом месте, где ей и положено быть. Кроме того, у самой точки прибытия нашлось вполне приличное местечко для продолжения банкета. Дело оказалось за малым: того самого Париса, ради которого в Троаду явились аж шестеро бессмертных с выпивкой и закуской, почему-то рядом не было!

— Наливай! — скомандовала Гера, подставляя Гебе чашу.

— Ой, как тут здорово! — обрадовалась Афродита. — Гефест, миленький, смотри как замечательно! Какие деревья! Какие камушки! Какие ручейки! Какие кустики! Иди сюда скорее!

Афина покачала головой. Похоже, её соперницы напрочь забыли, зачем их послал сюда Зевс. Одна старательно уничтожает содержимое амфор, хотя ей уже давно хватит. Не умеешь пить по-гиперборейски — не берись! Вторая уволокла мужа в кусты, хотя с неё сталось бы и прямо за столом… А Гермес совсем мышей не ловит! Придётся брать командование на себя.

— Ты! Который в шляпе набекрень! Тебе что было сказано делать? На Афродиту в кустах пялиться? Смир-р-рно! Слушай мою команду! Париса, сыскав, представить! Срок исполнения — ещё вчера! Маррррш!! — на поддатого Гермеса только такой тон и действует. Можно было для верности ещё копьём погрозить… Да ладно, и так нормально. Ишь, побежал… Глашатай богов, чтоб его приподняло да шлёпнуло!

А теперь можно и отдохнуть немного. Афина прислонилась к дубу, перехватила поудобнее копьё. Пожалуй, ничего страшного не случится, если она ненадолго прикроет глаза.

Парис валялся на траве и выдумывал очередной стишок, когда перед ним возник очень странный тип. В короткой хламиде, в сбившемся чуть ли не на ухо петасе, в сандалетах с маленькими смешными крылышками и с обвитым лентами жезлом глашатая. Испугаться Парис не успел.

— Слушай меня внимательно, Парис! — провозгласил тип. — Я Гермес, посланник богов, покровитель пастухов и путников, бог торговцев и мошенников, жуликов и воров! Э-э-э, это уже было не обязательно… А, вот! Наш отец, великий Зевс, царь богов и людей, повелел тебе рассудить спор трёх прекрасных богинь, ибо ты смел, скромен, благороден и музам не чужд, как я вижу! А к тому же хитёр и жуликоват, как и я! Э-э-э, это уже не совсем то… Ага! Возьми сие золотое яблоко, ступай за мной на склон Иды, где найдёшь великую Геру, мудрую Афину и златую Афродиту, кои, должно быть, напились уже до изумления! Э-э-э, это было лишнее… Да! Той богине, кою ты сочтёшь прекраснейшей из трёх, ты вручишь сие яблоко и тем разрешишь великий спор между ними! Итак, следуй же за мной!

Тип торжественно развернулся, еле висевшая на нём шляпа свалилась в траву. Крылышки на сандалетах затрепетали, и он медленно полетел вперёд в двух ладонях над землёй.

«Надо же! Гермес! — размышлял Парис, шагая следом. — А на столбе у дороги совсем не такой!»

Вернувшись на банкетную полянку, Гермес застал сонное царство. На ложе у стола похрапывал Гефест, одной рукой обхватив спящую рядом Афродиту, а в другой держа свой молот. Никогда с этой колотушкой не расстаётся, кузнец несчастный! Интересно, а тогда, в кустах, у него тоже молоток в руке был? А зачем? Пристукнуть благоверную, если брыкаться станет?

Гера тихо сопела, уронив голову на стол. Вместо подушки у неё под щекой оказался свёрнутый хитон. Видимо, ничего другого под рукой не случилось. Рядом прикорнула уставшая Геба, из пяти амфор у неё осталась только одна полная.

Вышедший следом Парис засмотрелся на открывшуюся картину и неловко наступил на сучок. Тот громко треснул. Привалившаяся к дубу Афина мгновенно открыла глаза и наставила копьё на возмутителей спокойствия. Гермес среагировал немедленно: тут же ухватил сонную Гебу и её последнюю амфору, цапнул из-под бока Гефеста кузнечные клещи (а вот просто так, чтоб были) — и смотался в неизвестном направлении, покуда опять не припахали. Мол, задание выполнено, честь имею!

— Значит, ты и есть тот самый Парис, — Афина оценивающе поглядела на главного судью конкурса красоты. — Вижу, яблочко тебе уже вручили. А зачем эта нечестивая пародия на музыкальный инструмент?

За любимую кифару было обидно, но спорить с богиней не хотелось совершенно.

— Я и есть Парис, высокочтимая Афина, — поклонился пастух. В отличие от Гермеса не узнать по описаниям богиню мудрости было невозможно. — А на своей кифаре я играю и пою для прекрасных… Гкхм, то есть для красивых… Для симпатичных девушек, которых встречаю.

— Тогда не будем время терять. Вон там у стола спят две красивые-симпатичные… Говорят, раз в год они и девушками бывают, после Канафосского источника. Изобрази чего-нибудь погромче, чтобы проснулись, да и приступим наконец!

— Э-э-э… — Парис неуверенно глянул на широкоплечего кривоногого мужика со здоровенным молотом. — А это ничего, что здесь… Э-э-э… Не только девушки?

— На Гефеста не обращай внимания, — отмахнулась Афина. — Он выпил, устал, да и вообще привык спать рядом с кузней, где киклопы молотами грохочут! Что ему твои песенки!

— Ага… — понимающе протянул Парис. — Тогда сейчас…

Он отложил в сторону золотое яблоко, встал в позу, подходящую по его мнению для кифареда, и заорал как резаный, время от времени дёргая струны:

— Вижу богинь я прекрасных, на кой закрывать их одеждой? (Трень!)

Мне ж не хитоны судить и не пеплосы, а красоту! (Брень!)

— Ой! Пастушок! — обрадовалась проснувшаяся Афродита. — Настоящий!

— Это что ещё за явление? — с трудом подняла голову Гера. На левой щеке у неё отпечатались складки хитона.

— Третий мамонт вострубил, — непонятно ответила Афина.

— И чего ему надо?

— Это, милостью великого Зевса, наш судья, а надо ему, говорит, посмотреть на нас в голом виде.

— Ой, можно подумать, он и так не видит! — хихикнула Афродита.

— Тебя, бесстыжую, кто угодно видит! — рявкнула Гера. — Разлеглась тут в чём из пены вышла… Знай попу демонстрируешь!

— Ой, да на себя посмотри, трезвенница ты наша! — обиделась жена Гефеста. — Твой-то хитон весь на столе, на тебе одна диадема осталась! А попу не видно только потому, что сидишь!

— Сейчас как встану!.. — пригрозила Гера и действительно встала, слегка покачиваясь.

— Вот это другое дело! — Афродита радостно захихикала. — Теперь и тебя видно целиком! Ой, а меня ещё не со всех сторон посмотрели! Миленький, пусти, я только покажусь… Ты спи, спи дальше…

Она выбралась из-под руки мужа и закружилась по полянке.

— Это чего? — заинтересовалась Гера. — Наша разумница одна в пеплосе осталась? Так дело не пойдёт! А ну сымай!

— Ладно, раз уж влезла в это дело… — проворчала Афина, сбрасывая одежду. — А ты, плясунья, поясок-то сними! Иначе нечестно выходит, в нём любая неотразимой кажется. Вон Гера соврать не даст!

— Не дам! — подтвердила та. — Скидывай кушак!

У одуревшего от зрелища Париса уже слюни потекли. Не понимая толком, что делает, он потянулся к ближайшей богине. К его несчастью (а может, и к счастью) это оказалась Афина.

— Куда?! — ударил по ушам голос воительницы, и перед глазами оказался наконечник копья. — Не протягивай руки, а то протянешь ноги! У нас тут в красоте состязание, а не в мягкости!

— А я не против! — захихикала Афродита.

Парис обернулся было к ней, но опять был остановлен спокойным голосом Афины:

— Когда Арес последний раз полез приставать к Афродите, Гефест сделал из его шлема петас вот этим самым молотком. Да, шлем в это время был у Ареса на голове.

Молоток выглядел очень солидно. Незадачливый кандидат в любовники представил результаты взаимодействия кузнечного инструмента со своей макушкой, сглотнул — и успокоился.

— Высокочтимая Афина права, давайте всё же закончим наше состязание и примем решение, — Парис ещё раз оглядел претенденток, особо остановившись на помятой физиономии Геры. Та не поняла причины и довольно ухмыльнулась.

Судья конкурса взял золотое яблоко и продолжал, жутко довольный тем, что ему внимают аж три богини:

— Мне думается, что основное соперничество выходит у нас между Афродитой и Афиной…

— Это ещё почему?! — взвилась недовольная Гера. — Да кто они?! Да я царица богов! Да я кого угодно куда угодно!.. Я даже Алкида Эврисфею под начало загнала! Ты… Пастух! Хочешь, я сделаю тебя правителем всей Азии?!

— Правителем Азии? — заинтересовался Парис. — Всей? До самого Океана?

— Попытка подкупа судьи, — усмехнулась Афина, — Фемиды на тебя нет. Кроме того, ещё и попытка обмана. Какая вся Азия? Разве что средиземноморское побережье. Остальное — либо колонизацией, либо завоеванием, а это, Гера, не твоё!

— Ой, Парис, миленький! — защебетала Афродита. — А я такое умею! Знаешь, я так могу сделать, что в тебя любая влюбится! Ни одна отказать не сможет!

— Да мне, собственно, и так не отказывают, — похвастался Парис.

— Ой, да кого ты видел! А знаешь, живёт в Спарте Елена, её так и зовут — Елена Прекрасная! Нет никого красивее в Ойкумене! Ну, я-то лучше, конечно…

Гера прорычала что-то неразборчивое.

— Да, пожалуй, все мы красивее будем. Но из смертных женщин ни одной ей равной нет! Между прочим, она дочь самого Зевса! Её даже Тесей крал, только её обратно потом украли! К ней сотня царей со всей Эллады сваталась! Думаешь, она тебе может достаться без моей помощи?

Парис задумался.

— Наверное, не достанется… Хотя знаешь что… Она, может, и прекрасная, но только одна. А у меня здесь подружек много, и ни одна не отказывает!

— Вот как? — надулась Афродита. — Значит, будут отказывать! Меня оттолкнёшь — тебя оттолкнут!

— Так, уже попытка шантажировать судью, — заметила Афина. — Что у нас дальше в программе?

— Это у тебя надо спросить, высокочтимая Афина, — обратился к ней Парис. — Только ты ещё ничего мне не обещала. Что мне следует ожидать? Великим мудрецом меня сделаешь?

Афина смерила кандидата в мудрецы оценивающим взглядом:

— Нет. У тебя весь ум ниже пояса, причём это, похоже, наследственное. Мудрецом тебе не бывать, я не всесильна.

— Меня никогда не считали глупым! — обиделся Парис.

— Так ты и не глуп, — объяснила Афина, — но отсутствие глупости — это ещё не ум, и хитрость — это ещё не разум. Вот Одиссей у меня хитроумный, есть такое дело, а ты — всего лишь хитрожопый.

— Значит, от тебя мне даров точно не видать?

— Ну, если настаиваешь… Я ведь ещё и богиня стратегии. При хорошем начальнике штаба, да с моей помощью, ты вполне можешь стать успешным полководцем. Если повезёт, то и великим.

— Начальник… Штаба? Это кто? Откуда взять?

— Если займёмся — объясню. А взять… Ну, чтобы далеко не ходить, есть тут один приятель, Энеем зовут. Кстати, сыночек нашей Афродиты. Пожалуй, из вас двоих можно что-то путное организовать. Ты ему направление задашь, он тебя от явной дури удержит…

— Что?! — заверещала Афродита. — Моего сына?! Чтобы меня же обыграть?! Точно никто тебя не полюбит! Сама проверю! Так и сгинешь нелюбленным!

Парис махнул рукой и протянул Афродите несчастный апельсин.

— Без власти над Азией проживу, — объяснил он Афине, — без военной славы тоже. А вот без девчонок…

Афина покачала головой.

— Неглупый ты человек, Парис, и хитрый, но дура-ак! Заткнул бы вовремя Геру с её Азией — мог бы судить по совести, а так… Сам себя перехитрил. И до сих пор, поди, не понял, во что вляпался.

С обрывистого скалистого холма видно далеко. Виден раскинувшийся внизу город, видна торговая площадь, по которой двигаются такие маленькие человечки. Видна дорога в порт, несколько кораблей в заливе, синева Эгейского моря. Видны теряющиеся в дымке невысокие горы…

Ну а если не заглядываться вдаль, то прямо здесь, на холме, стоит дворец царя Менесфея. Здесь строят новый храм. Наконец, именно здесь, в сердце Афин, на месте старого спора с Посейдоном, растёт олива Афины, а в её тени отдыхает сама Афина. А почему бы покровительнице столицы Аттики и не отдохнуть в своём городе, рядом со своим храмом, под своим деревом?

Здесь хорошо. Здесь не пристают с глупостями, здесь не лезут в драки, здесь нет мышиной возни и дурацких интриг, которых хоть отбавляй в олимпийских чертогах… А если кого-то из богов всё же приносит сюда нелёгкая, то уж по крайней мере они ведут себя вежливо. Здесь не стоит сердить Афину. Здесь — её территория! И это отлично понимает даже завалившаяся на Акрополь Гера. Она останавливается поодаль и ждёт приглашения. Правильно, между прочим, делает: это на Олимпе она царица, а в Афинах — всего лишь почётная гостья. Или незваная, это уж как случится.

— Здравствуй, жена отца. Не стой как герма на дороге, иди сюда, садись, раз уж явилась. Дело какое есть — или так, язык почесать?

— Представляешь, — кипит от возмущения Гера, — этого Париса царь Приам признал как своего сына! Выстроил ему дворец рядом со своим! Подарками засыпал!

— Мои соболезнования Трое и троянцам, но я-то тут при чём? — Афина спокойна как азиатский слон.

— А как же месть? Он же предпочёл нам с тобой эту распутную…

— Ну да. А если бы он предпочёл меня, ты бы сейчас с Афродитой сговаривалась ему напакостить. А если бы тебя, Афродита бы ему сама по мелочам гадила, потому как явиться ко мне с таким предложением у неё не достанет ни хитрости, ни наглости.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — Геру чуть ли не трясёт от злости.

— Не забывай, я всё-таки богиня мудрости, — улыбается Афина. — Вот и понимаю, что злиться на беднягу пастуха, которого вы с Афродитой чуть пополам не порвали, совсем не мудро.

«А ты, если хочешь выглядеть дурой, продолжай беситься», — это она вслух не произносит.

— Понимаешь, пока он оставался пастухом, я на него не сильно обижалась, — Гера начинает говорить спокойно, но постепенно опять распаляется. — Но теперь он царевич! Как я — одна из первых среди богов, так он стал одним из первых среди людей! Выходит, что меня не червяк какой ползучий оскорбил, меня оскорбила персона, близкая мне по статусу! Я не могу оставить его безнаказанным!

— Ага. А заодно и куче невиновного народа прилетит, потому как паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат.

— Опять эти твои варварские поговорочки!

— Мудрость у всех народов есть. Повторяю: передавай мои искренние соболезнования Трое и троянцам, им такой царевич не раз икнётся, но сама пакостить этому Парису я не собираюсь. Ещё не хватало — на такую ерунду время и силы тратить!

— Ну и ладно. Сама разберусь. Счастливо оставаться! — и недовольная гостья отваливает прочь.

Афина смотрит на восток. Где-то там за морем стоит город Илион, в который уже притащили огнеопасный груз, а злопамятная Гера готовится подпалить факел. Как-то с этим справится старик Антенор? Послушает ли его царь Приам? Или уже окончательно выжил из ума? А может, всё же помочь старому приятелю?

Ладно, решено. Если Антенор попросит помощи — Афина подскажет, как быть и что делать. Но ни Приаму, ни Парису не откликнется, пусть просят бога глупости. Говорят, дуракам везёт.

— Арес, Дионис, Гермес, Посейдон, Арес, Дионис, Гермес, Посейдон, Арес, Дионис… — Афродита сидела в своих покоях и обрывала лепестки ромашки, гадая, к кому приставать, если Гефест опять задержится в своей кузнице. Прежде чем постучаться, Гера подслушала у входа и довольно усмехнулась: имя Зевса не прозвучало ни разу.

— Ой, Гера, это ты? — удивилась хозяйка. — А что случилось?

— Ничего особенного, милочка. Недавно я была по делам в Трое, и герой Эней просил передать тебе привет.

— Ах, Эней… Ну и как он там? — дела этого сына Афродиту не очень волновали, сам он к матери тоже обращался нечасто, но для приличия всё же следовало поинтересоваться.

— Пожалуй, неплохо. Сдружился с нашим знакомым Парисом, которого всё-таки признал царь Приам…

— Ах, Парис!.. — мечтательно протянула Афродита, вспомнив тот самый миг победы.

— Поддразнивает Париса, что тот никак не женится…

— Так Парис женат! На какой-то там нимфе, не помню!

— Нимфа ручья не может жить во дворце, а на Иду его Приам с Гекубой не отпускают. Боятся опять потерять. Вот и толкают его на другой жениться, а Парис всё отговаривается, что ему, мол, пообещали красавицу из-за моря…

— И вовсе я ничего не забыла! — вскинулась Афродита. — Вот как только соберусь, так сразу и помогу ему!

— А Парису отвечают, что за море без корабля не попадёшь, что пастух, даже если он царский сын, всё равно управлять кораблём не умеет, что сама красавица к нему не прибежит…

— Да ты знаешь что! Да я всё могу! Да я так сделаю!.. Я Энея попрошу! Он у Париса этим будет… Как эта говорила… Начальник шабашников, вот! И корабль будет! И Елена будет! И жена будет! И… И всё будет! Вот!

Уходя, Гера с трудом прятала довольную ухмылку. Вот ужо будет этому Парису… Будет ему и корабль, будет и Елена… Всё будет! Глядишь, и гости на свадьбу будут! Со всего Пелопоннеса!

Попутный ветер надувал парус. Корабль одну за другой догонял невысокие волны и вспарывал их тараном. Гребцы отдыхали, кормчий рулил, а Эней развлекал Париса трепотнёй. Все при деле…

— Вот скажи, ради морского старца, почему мы вёсла сушим? Ведь если грести, то будет быстрее! — Парис едва не подскакивал от нетерпения. За последнее время Афродита ему такого напела, что готов он был за Еленой пешком по берегу побежать. Только тем и отговорили, что обратно в Трою он её без транспорта точно не доставит, даже если сам и прорвётся дальше первого разбойника.

— Будет быстрее, — Эней никуда не торопился. — Ненамного. Но команда вымотается, а у нас впереди чужие берега. Вдруг война, а мы уставши?

— Афродита обещала успешное плаванье!

— А прочие боги ничего не обещали. И вообще, успешное для кого? Для нас? А может, всё-таки для беотийских или эвбейских пиратов?

— Вот если бы я сам командовал походом, я бы…

— Ты был бы без корабля, который я тебе построил, и без команды, которую я тебе набрал.

— Корабль построил Ферекл!

— По моей просьбе и на мои средства. И вообще, ты бы сейчас понятия не имел, куда плыть.

— Да знаю я куда! — горячился Парис. — В Спарту, ясное дело!

— Вот поэтому я командую походом, а ты пассажир.

— Почему «поэтому»?

— Пока тебя учили крутить хвосты быкам, а сам ты учился портить девок и вопить худые вирши…

— Всё брешешь! Я девицам хорошо пою!

— А я тебе не девица, меня не берёт. Так вот, меня в это время учили арифметике и географии, а сам я учился навигации. Так что не лезь из своей овчарни к рулевому веслу! Это Троя недалеко от берега стоит, а от Спарты до моря двести сорок стадиев! Есть, правда, река Еврот, но пентеконтор не пройдёт по ней…

— Так надо было поменьше корабль делать, чтобы прошёл!

— …А те скорлупки, что пройдут, не переживут морского перехода. Поэтому причалим в Гифионе, наймём там ишаков…

— Эх, опять расходы, — горестно вздохнул Парис. — Если ты у нас такой умный, почему мы своих ослов не взяли?

Эней посмотрел на приятеля как на круглого дурака:

— Ты сам-то понимаешь, что сказал? Вот представь на нашем корабле, кроме команды, ещё и два десятка ишаков! Куда их девать? Чем кормить? Кто за ними убирать будет? Если ты сам привык жить на скотном дворе, это твоё дело, а как ты спартанскую царицу в подобный хлев пригласишь? Клянусь Гермесом, тут даже мать не поможет, твоя красотка нос зажмёт и убежит! В общем, не валяй дурака. Прибудем в Спарту — там главным будешь, охмуряй хоть Елену, хоть других спартанок, хоть самого Менелая. А в дороге изволь слушаться.

Надувшийся Парис замолчал, поглядел немного на проплывающий справа берег Лемноса, потом на закрывшие солнце облака — и, похоже, вдохновился. Его рука потянулась к кифаре.

— Нет! — рявкнул Эней. — Ради всех олимпийских богов, не пой!

— Это ещё почему? — обиделся непризнанный гений.

— Посейдон — тоже не девица! Потопнем!

Торжественный пир, который закатил Менелай в честь гостей из Трои, оказался скомкан из-за прибытия гонца из Кносса:

— Царь Менелай, царь Катрей умер! Тебя ждут на Крите!

— Ну вот, так толком и не поели, — проворчал кто-то под нос.

— Зевс свидетель, я хотел бы вас принять как полагается, — обратился Менелай к Парису и Энею, — но должен немедленно ехать хоронить деда. Могу лишь обещать, что вы ни в чём не будете терпеть недостатка, пока ждёте моего возвращения. Моя жена Елена об этом позаботится.

— Слышишь? — толкнул локтем Энея Парис. — Нас поручают Елене!

— Ну, значит, она будет заниматься тобой, а ты ей. Ты же этого и хотел?

— А ты чем заниматься будешь?

— Готовиться удирать! Тебе не ясно, что нужно всё обстряпать, пока ни Менелая, ни Диоскуров в Спарте нет?

— А Диоскуры-то здесь при чём? — не понял Парис.

— Ох, помоги мне Афина Паллада, зачем я связался с этим дурнем? Как по-твоему, кто вернул Елену в прошлый раз, когда её Тесей украл?

— А-а-а…

— Э-э-э! Действуй, и быстро! Да, вот ещё что… У Елены есть две служанки, Эфра и Климена…

— Да у неё много служанок! Зачем они мне?

— Клянусь Аресом, ещё раз перебьёшь, я не буду Диоскуров дожидаться, сам тебе в морду дам! Этих двух пленили в Аттике, когда Елену отбивали! Эфра — вообще мать Тесея! Как думаешь, очень они спартанцев любят? То-то! Вот они тебе и помогут. Да монет не жалей, жмот несчастный!

— И откуда только ты это всё узнаёшь?..

Эней самодовольно ухмыльнулся:

— А я, в отличие от некоторых, не пою. Я слушаю.

Улицы залиты светом полной луны, с гор дует прохладный ветер, но толстые стены царского дворца прогрелись за день, в покоях жарко. Жена спартанского царя спит беспокойно, ворочается, сбила покрывало. Ей одной ложе слишком широко.

В углу мигает огонёк масляной лампы. Две служанки не спят: этой ночью к их госпоже собирается прийти троянец. Они обещали его впустить. Вот только как он даст о себе знать? С привратниками, со стражниками и прочими служителями договора не было!

Ничего, Париса мелкими трудностями не испугать. Выбравшись во двор, он поднимает кифару, и стены сотрясаются от дикого рёва:

— Город задрых под луной, только гавкают злые собаки! (Дрынц!)

Выйди, моя ненаглядная, дай на тебя поглазеть! (Брынц!)

— Климена? Что это? — Елена садится на ложе. Сна — ни в одном глазу.

— Это Парис, госпожа, просит тебя увидеть.

— Очень громко просит. Он не боится, что его услышит кто-нибудь ещё?

— Это уже третья ночь, госпожа, но раньше ему мешали петь. В первый раз привратник хотел отобрать кифару, во второй его хотели побить стражники… Убивать-то нельзя, гость нашего царя!

— И что, на третий раз ему никто не помешал, раз он всё-таки спел?

— Так ведь боятся, госпожа, — хихикает Климена. — Позавчера он побил привратника, а вчера десяток стражников штабелем сложил… Его, наверное, только твои братья могли бы одолеть, или муж. Но их никого нет…

— Проведи его ко мне, Климена. Интересно, для чего это ему понадобилось увидеть меня посреди ночи.

— Тебе помочь одеться, госпожа? — Эфра готова подать хитон.

— Зачем? Пусть… поглазеет, раз уж так просил.

— Ну что, Парис, как тебе нравится то, что увидел? — Елена очень довольна произведённым впечатлением. — Только учти, любоваться тебе недолго, твоё пение весь дворец перебудило. Думаю, гонцы к Менелаю и к моим братьям уже давно отправлены…

— Никто не знает, что я пел для тебя, ослепительная, — Парис глядит на Елену снизу вверх, сидя у её ног. — Я попросил твою служанку Глику передать Филоксене, что приду к ней ночью, а Филоксену попросил сказать то же самое Глике…

— Они же ненавидят друг друга! — фыркает Климена.

— Конечно, потому и следят сейчас друг за дружкой, и подозревают одна другую. Никто не заподозрит тебя. Хотя счастье любоваться тобой и в самом деле недолгое. Мы уезжаем на утренней заре, — с печальным видом возглашает Парис. — Но я никогда не забуду твоей красоты! Однажды я видел на склоне Иды трёх прекрасных богинь и назвал Афродиту прекраснейшей из них, но если бы четвёртой была ты, свидетель Зевс, я бы раздумывал дольше!

— И всё равно присудил бы победу Афродите? — понимающе усмехается Елена. — Не смущайся, я не собираюсь состязаться с бессмертными. Мне довольно первенства и на земле…

— И оно твоё, клянусь Кипридой! — для пущего эффекта Парис бьёт себя кулаком в грудь. — Лишь богиня может превзойти тебя!

— А, Парис, вот ты где! Времени даром не теряешь, а? — в комнате возникает хихикающая Афродита. — Знаешь, ты такой милый! Там, на Иде, я даже хотела тебя вознаградить, только там был муж. Он хоть и спал, но Гера его наверняка бы разбудила, а он у меня такой ревнивый… — Афродита надувает губки. Потом ей приходит в голову мысль, и она снова хихикает:

— Зато я могу это сделать прямо сейчас! Геры тут нет, а Гефест опять заработался! Елена, ты не уступишь своё ложе ненадолго? Мы очень постараемся не сломать!

— Увы, даже если так, это будет всего лишь один раз, — Парис продолжает изображать несчастного. — Потом ты улетишь, я уеду, и останется лишь вспоминать лучшие минуты…

— Ах, бедненький, — сюсюкает Афродита и гладит его по голове. — Ну не выйдет у меня часто, ну ты же знаешь этих олимпийцев! Гефест приревнует, Арес драться захочет, Гера недовольна будет, хоть ей-то и дела быть не должно! Слушай, Елена! А может, ты меня заменишь? Смотри какой славный парнишка! Меня назвал прекраснейшей из богинь, тебя — прекраснейшей из смертных… Ну как такого без награды оставить?

— Меня вообще-то многие прекраснейшей из смертных звали, — оценивающе смотрит Елена.

— Но этот — особенный, — настаивает богиня. — Его сам Зевс избрал судьёй женской прелести! Неужели твоя красота так холодна? Даже по моей просьбе его не полюбишь?

— Ему нельзя оставаться в Спарте, выйдет злая насмешка над гостеприимством моего мужа…

— Зато тебе можно с ним уехать!

— У нас всё готово! — подтверждает Парис. — Даже повозка для прекрасной Елены есть. В Гифионе ждёт отличный корабль, замечательные моряки, опытный кормчий! Я увезу тебя в Трою!

— А потом я тебе надоем, ты меня бросишь или вообще Менелаю вернёшь…

Парис вскакивает на ноги:

— Никогда, никогда не отдам я тебя никакому Менелаю! Никогда не поменяю на другую, не столь прекрасную! Силою чресл моего отца, что меня на свет породила, перед ликом богини любви клянусь!

— Ой, какой решительный! — умиляется Афродита. — Ой, такому просто невозможно отказать!

— Ладно, уговорили, — машет рукой Елена. — Но до Гифиона едем отдельно. Я отправлюсь принести жертвы в храм Ино…

— А это кто?

— Для тебя это неважно, главное, что храм около порта. Эфру и Климену заранее на корабль возьмёшь, они мне понадобятся… Да и не жить им здесь, когда узнают, что они тебе помогали… Так вот, после жертвоприношения хватаешь меня и уносишь. Ты как, быстро бегать умеешь? Нужно будет удрать от моей охраны и успеть выйти в море, пока не выслали погоню. Там, в Трое, жильё-то у тебя приличное есть?

— Не беспокойся, — ухмыляется Парис. — Я всё-таки любимый сын царя богатого Илиона, и дворец у меня не хуже отцовского.

— Ну и всё. Решили, — Елена опускается на ложе и отворачивается к стене.

— Ой, не трожь её, Парис, пойдём отсюда! — Афродита тянет прочь своего любимца. — Знаешь, как она за своего Менелая держалась! Ух! Но я всё-таки богиня любви, я её в тебя всё-таки влюбила! Вот! Ух, какая! Идём, идём, ей до утра надо без никого побыть! Да, вам тоже говорю! Давайте-давайте вон отсюда, а то знаете в кого обеих влюблю?!

Выбравшись из царской спальни, Парис вспоминает ещё об одном очень важном деле:

— Да, вот что… Эфра, ты ведь знаешь, как попасть в сокровищницу Менелая? Думаю, украшения Елены ему уже не понадобятся, когда её самой здесь не будет.

И он вытаскивает из-за пояса здоровенный мешок.

— Ах, какой предусмотрительный кавалер! — восхищается Афродита. — Разумеется, женской красоте нужна достойная оправа!

— Вот такие дела, — вздохнул Менелай, глотнув ещё вина. — Брат говорит, надо войска собирать и брать Трою на копьё. Только это ведь не так скоро… Может, ты чего-нибудь получше присоветуешь?

Одиссей задумался.

— Вот честно тебе скажу, друг, воевать не хочу совсем, свидетель Зевс! Итаку непонятно на кого бросать, жену оставлять надолго, а ведь она у меня непраздная… Знаешь, как этот поход будет выглядеть? Сначала полгода союзников собирать, потом тот путь, что один корабль за три дня пройдёт, месяц одолевать будем, и то если Посейдон милостив окажется… Потом высадимся у Трои, а дальше что? Троянскую стену копьём не возьмёшь! Годами сидеть будем, с троянцами через забор переругиваться, ждать, покуда они в поле вылезут! А и вылезут, клянусь Афиной, мало что изменится! День подерёмся, убьём с полдесятка воинов, они наших с полдесятка положат. А потом ещё день о перемирии договариваться, день убитых хоронить, да двенадцать дней поминальные игры устраивать! Правнукам осаду завещаем!

— Но нельзя же такое с рук спускать! Ты ведь тоже был среди женихов Елены, тоже поклялся мне помочь, коли потребуется! Я к тебе за помощью, а ты говоришь…

— А я не говорю, что помочь отказываюсь, — Одиссей хитро прищурился. — Давай так сделаем. Агамемнону охота оружием погреметь — вот пускай он гонцов рассылает, войска собирает да корабли строит. А мы с тобой возьмём только два пентеконтора, да и отправимся в Трою. Не на битву — на переговоры. Потребуем вернуть украденное по-хорошему, пока до плохого не дошло. Клянусь Афиной, должны же там быть разумные люди! Вон хоть старика Антенора возьми, он нас точно поддержит.

— Не умею я толком переговоры-то, — засомневался Менелай. — Это у тебя язык подвешен…

— Ну так я же с тобой и буду!

— А если всё-таки не согласятся?

— Вот тогда и пригодится Агамемнон со всеми прочими героями.

— …И вот что я вам скажу, благородные троянцы. Сам Громовержец велит соблюдать законы гостеприимства, но и гостю он повелевает уважать хозяина. Зевс свидетель, царь Менелай ни в чём не преступил ни законов, ни обычаев наших, но чем же отплатил ему Парис? Не должен был троянский царевич вести себя точно разбойник с большой дороги, и не дело царю великого Илиона покрывать чужую кражу. Не даст солгать Афина градодержица: не может город воровством и беззаконием держаться!

— Мы услышали тебя, достойный царь Одиссей, — проговорил Приам, поглаживая бороду. — И чего же хочет от нас твой не менее достойный друг, царь Менелай?

Одиссей подтолкнул приятеля: мол, давай, как договорились.

Менелай откашлялся:

— Пусть Парис… Кгхе… Вернёт мне украденную жену и поклянётся не приближаться к ней до конца жизни. Пусть вернёт и её украшения, если сам не захочет женщиной нарядиться. Краденую же казну, коли не пропил ещё, может оставить себе, раз уж нищ он настолько, что воровать пошёл. А я авось не разорюсь от этого.

Одиссей застонал про себя: «Покарай меня Афина! Ну почему этот дубоголовый спартанец не выучил свою речь наизусть! Разом всю дипломатию уничтожил!»

— Ещё чего! — подскочил обиженный Парис. Надо же, вора назвали вором! Страшное оскорбление!

— Помолчи пока, сын. Мы услышали и тебя, царь Менелай. Как и говорил твой друг, достойный царь Одиссей, сие есть дело государственное. Мы обратимся к богам, затем обсудим ваши слова на большом совете, после чего и пригласим вас, дабы сообщить своё решение. До тех же пор вы вольны невозбранно пользоваться гостеприимством великого Илиона и любого из его граждан.

Приам, кряхтя, поднялся и заковылял прочь. Снаружи, с площади, донеслись причитания:

— Вижу горящий я город и тысячи граждан убитых!

Множество вижу троянок, влекомых в ахейский полон!

Словно пылающий факел, Парис подожжёт нашу Трою!

Плачь, мой родной Илион! Иль верни Менелаю Елену!

— Это что такое? — заинтересовался Одиссей.

— Наша безумная пророчица Кассандра, дочь Приама, — ответил подошедший Антенор. — Слышите, предсказывает падение Трои, если мы не вернём украденную жену…

— Дело говорит, — буркнул Менелай.

— Аполлон приказал не верить её предсказаниям, — заметил Антенор.

— Как знаете, — проворчал Менелай. — Тогда будем брать и сжигать.

— Погоди, — остановился Одиссей. — Как ты там сказал, Антенор? Аполлон приказал не верить? Ладно. А не учитывать эти пророчества он тоже приказал?

На царском совете кипели страсти.

— Стреловержец ясно сказал: Кассандре не верить! — кричал Панфой, жрец Аполлона. — Не может быть такого, чтобы Трою взяли приступом! Феб мне свидетель!

— Елена дарована в жёны Парису самой Афродитой! — заявлял Анхис. — Вы только поглядите, как она прекрасна! Разве возможно отдать столь совершенную женщину? Это будет оскорбление богини любви! Бессмертной матерью сына моего клянусь, за такую красоту стоит сражаться!

— Я бы высказался в пользу Менелая, будь он хоть немного повежливее, — говорил Гектор, — но он был слишком груб с моим братом. Каков Парис ни есть, он троянский царевич, и после речей Менелая отдать ему жену — это значит совсем потерять всякое достоинство. Будь спартанец хоть тысячу раз прав, клянусь Аресом, это ещё не даёт ему права оскорблять сына Приама!

— Клянусь Герой, покровительницей брака, Парис уже дважды виновен, — толковал Фимет. — Он разрушил свой брак с Эноной, он разрушил брак Елены с Менелаем. Если Елена останется его женой, значит, он уничтожил два брака, чтобы создать один. Это тяжкая вина перед царицей богов. Но если он откажется сейчас от Елены, оставив себе сокровища царя Спарты, то выйдет, что он порушил две семьи просто ради золота. Такого поношения супруга Зевса не простит никогда!

— Да пускай этот Менелай подавится своим золотом! — подскочил Парис. — Всё ему верну, ещё и от себя добавлю! Но Елену не отдам!

— Если решим вернуть, отдашь как миленький, — осадил сына Приам. — Но мы пока ничего не решили. Так что ты нам скажешь, Антенор?

Тот поднялся с места, оглядел оппонентов.

— Вижу, достопочтенные, вы хорошо к совету приготовились. Каждый в каком-нибудь храме побывал, каждый кого-то из олимпийцев о помощи попросил. Каждый небось богатые жертвы принёс. Особенно ты, Панфой, тебе и по должности положено. Так?

Панфой поёрзал на месте. Какой же уважающий себя жрец будет за свой счёт жертвы приносить? Наоборот, из чужих приношений Аполлону в свою пользу кусочек урвать — это святое. Только говорить об этом вслух не принято.

— Дело хорошее, правильное дело, помощь бессмертных нам лишней не будет, — продолжал Антенор. — Конечно, я почитаю царицу богов Геру, готов славить светлого Аполлона и прекрасную Афродиту. Уважаю и бурного Ареса, хоть и не люблю воевать. Но скажите, достопочтенные, кто из вас побывал вчера в главном храме Илиона, в храме Афины Паллады? Кто просил для нынешнего совета не удачи в любви или браке, не умения биться на копьях, не таланта в стихосложении, но мудрых решений на пользу родному городу?

Многие опустили глаза.

— Ты недоволен словами Менелая, доблестный Гектор? Ты требуешь, чтобы к твоему брату относились с уважением? Но что он сделал, чтобы это уважение заслужить? Если бы он только украл жену! Мы знаем, что ни один человек не может противиться Афродите. Мало того, почти все боги ей подвластны! Но из какой любви он ещё и казну обнёс?

— Обокрасть врага — подвиг! — вякнул кто-то.

— Менелай стал ему врагом только после кражи. Воровал Парис ещё у гостеприимного хозяина! Зевс свидетель, это не подвиг, это подлость!

— Ты меня оскорбляешь, Антенор! — крикнул Парис.

— Так ответь, укажи, в чём я ошибаюсь. Или ты меня просто избить хочешь? Тоже правильно, дубинкой можно доказать всё что угодно. Только не забудь сначала вызвать на поединок Менелая, ведь я лишь повторяю то, что он позавчера тебе сказал, а ты и возразить ему толком не смог. Тебя же, Гектор, Менелай не оскорблял, как не оскорблял ни прочих твоих братьев, ни родителей. Так в чём царь Спарты виноват перед тобой?

Гектор задумался.

— Тебе, Анхис, вольно призывать к битве: тебя, парализованного, никто в бой не пошлёт. Ты готов отправить на смерть сотни троянцев, чтобы не лишиться удовольствия любоваться Еленой. А вспомнил ли ты, что твоему сыну Энею наверняка придётся сражаться? Ты уверен, что он выстоит против Менелая или Одиссея? А ведь среди ахейцев и другие герои есть, и коли дело дойдёт до войны, многие наши сограждане погибнут в боях.

— А какое дело другим героям до спора Париса с Менелаем? — поинтересовался Троил.

— Когда Елена выбирала себе мужа, все претенденты дали клятву прийти на помощь её избраннику. А женихов было множество, и люди это были не последние в своих царствах. По слову Менелая против Трои поднимется половина Эллады!

Анхис поворчал что-то под нос, но возражать не решился: его позиция в этом споре и впрямь была слабовата.

— Кто я такой, чтобы спорить с самим стреловержцем Аполлоном? — продолжал Антенор. — Я и не собираюсь, досточтимый Панфой. Напротив того, если мы договоримся с Менелаем и вернём украденную жену, это как раз и будет означать, что предсказание Кассандры не сбудется, а стены Трои останутся неприступными. У нас с тобой, если подумать, разногласий нет. А вот с Фиметом я, пожалуй, поспорю.

Антенор перевёл дыхание.

— Ты говоришь, Фимет, что лучше один брак вместо двух разрушенных, чем ни одного? Я бы согласился с тобой, но верни Елену законному супругу — и по крайней мере один брак восстановлен! Верни освободившегося Париса его Эноне — и будет восстановлен второй! Так к чему же ты призываешь, Фимет?

Оппонент попытался собраться с мыслями, но Антенор не дал ему передышки:

— Ты, Фимет, ненавидишь Приама и Париса, это знает весь Илион. Ты ссылаешься на царицу богов? Но Гера тоже может быть обижена на Париса, ведь он назвал прекраснейшей другую. Клянусь Зевсом, супруга Громовержца не постесняется сровнять с землёй целый город, чтобы отомстить одному человеку. Вижу, ты тоже готов подвести весь Илион под ахейские мечи, чтобы отомстить своим личным врагам? Мы не можем судить бессмертных, но тебя, Фимет, мы судить вправе! Подумай дважды, прежде чем призывать к войне!

Короткая пауза. Вроде бы никто не возражает. Можно переходить к выводам.

— Итак, благородные мужи троянские, вот как я думаю. Нельзя великому городу идти на поводу у одного шалопая, пусть он даже царского рода. Нельзя ввязываться в тяжёлую, разорительную войну только ради того, чтобы потешить самолюбие. Если же кто из наших граждан обижен словами царя Менелая, — Антенор глянул в упор на Париса, — то таковым обиженным гражданам можно решить свои разногласия частным порядком, вплоть до поединка, но не впутывать всё государство в личные дела! Укрывать же краденое, пособничать жуликам — позор для Илиона.

Оратор окинул взглядом слушателей. Кажется, ему удалось склонить общее мнение на свою сторону.

Кто-то ещё собирается выступить? Деифоб? Странно, он редко берёт слово на совете…

— Возможно, я слишком молод и не понимаю чего-то, но скажите, достопочтенные мужи, почему мы обсуждаем прекрасную Елену будто какую-то статую? Украсть, не украсть! Вернуть Менелаю, не вернуть Менелаю! За плату или с доплатой! Благородные граждане, она ведь не вещь, она живая! Почему мы не спрашиваем её? Пусть скажет нам, что она сама думает о своём будущем!

Парис хотел что-то вякнуть, но Гектор обернулся в его сторону, и тот заткнулся. Приам почесал бороду и кивнул:

— Мы принимаем твоё предложение, сын. Приведите сюда Елену!

Когда Елена появилась в зале совета, Антенор решил, что два-три голоса его партия точно потеряла. Не один Анхис не мог оторвать взгляд от проходящей мимо красавицы. Да и сам Приам что-то слишком масляно улыбаться стал…

— Подойди ближе, дитя моё. Мы сейчас должны принять решение, оставить ли нам тебя в городе и выдать замуж за Париса — или всё же вернуть твоему прежнему мужу. Что ты сама об этом думаешь, красавица?

Елена посмотрела на царя Приама, на Париса с братьями (Деифоб ей кивнул), на бородатых старейшин… Вздохнула и ответила:

— По воле Афродиты я люблю Париса и не могу его покинуть, пока он сам не откажется от меня. Но даже Афродита не заставила меня разлюбить Менелая. Я сама бежала с Парисом, потому что не могла противиться воле богини, но мечтаю, чтобы он меня прогнал, мечтаю вернуться к моему супругу. Увы, даже приговор вашего совета не заставит Париса вернуть меня мужу: он пред ликом богини поклялся страшной клятвой, что никогда не отдаст меня Менелаю и никогда не променяет на другую.

— И чем же поклялся мой неразумный сын? — вопросил Приам.

Елена произнесла формулировку… И Антенор понял, что проиграл. Войне быть.

— Ведь Парис подчиняетеся тебе, Приам, и как отцу, и как государю! Он не имеет над тобой никакой власти! Что бы он там ни ляпнул, не ему распоряжаться твоими силами! — пытаясь переубедить царя, советник хватался за соломинку.

— Так-то оно так, — поглаживал бороду царь Илиона, — ну а вдруг? С Афродитой шутки плохи, свидетель Зевс! Вот как решит, что я противлюсь её воле, да и сделает, как Парис ей подсказал, что тогда?

— Ты же царь Трои! — взывал Антенор. — Ты должен заботиться о своём городе, а не толкать его в пучину войны!

— Вот именно, я царь, — соглашался Приам, — и город должен повиноваться моей воле. А воля моя такова: своей силой и своим благополучием я рисковать не согласен.

— Да у тебя уже сотня детей! Неужели тебе этого мало? — завопил доведённый до отчаяния Антенор.

— Ну, сотни-то, пожалуй, достаточно. Детей мне больше и не требуется. Но вот само занятие… — царь довольно ухмыльнулся.

Советник схватился за голову и бросился прочь.

На следующее утро Менелай и Одиссей получили от царя Приама категорический отказ вернуть Елену. Ещё через несколько часов два корабля уносили приятелей прочь от азиатского берега. Один отправился в Лаконику, собирать войска, другой — на Итаку, изобретать способ откосить от военного похода. Забегая вперёд, скажем: несмотря на всё хитроумие, ему это не удалось.

Тем же утром, обдумав хорошенько речи Деифоба и Елены, Гектор поймал Париса и расквасил ему физиономию.

Снова по улицам Трои звучат тяжёлые шаги Менелая. Опять шествует рядом с приятелем хитроумный Одиссей. Но на этот раз они не собираются взывать к правосудию Приама. Теперь у них за спиной стотысячное войско и множество ахейских героев, и они несут царю Илиона ультиматум.

С другой стороны спешит к царскому дворцу опальный советник Антенор. Догадываясь, о чём будет разговор с ахейцами, Приам вызвал старого друга. Жаль, что его не послушали в прошлый раз. Сейчас от спартанского царя так просто не отделаешься…

— Итак, наше первое требование остаётся прежним: вы должны вернуть Елену её законному супругу, и нас совершенно не волнует ни самочувствие вашего Париса, ни какие-либо данные им клятвы. Свидетель Зевс, это его личная головная боль, и пусть он с ней разбирается как хочет, нам дела нет, — на этот раз правитель Итаки не разводит политесы. У троадского берега почти в шестьсот раз больше ахейских кораблей, чем в прошлый их приезд, а троянский флот при виде такой армады давно сбежал к югу. Может, даже в Сидоне прячется, а может, и в Египет его унесло.

— За похищение жены и ограбление казны царя Менелая, помимо возврата всего украденного, вам следует выплатить пеню. Поскольку вы приняли решение покрыть вора Париса, отвечать придётся всему городу. Кроме того, вы должны возместить расходы на организацию нашего похода. Вот подробная роспись: сколько полагается верховному вождю нашего войска царю Агамемнону, сколько одиннадцати вождям меньшего ранга. Затем доли всех героев в нашем войске, суммы, причитающиеся владельцам кораблей, кормчим… Ну, разумеется, простых воинов мы тоже обидеть не можем. Если хотите, проверьте расчёты. Клянусь Афиной, ни один арифметик Эллады ошибок не найдёт!

От суммы на табличке захватывает дух. Столько золота не будет во всём Илионе, даже если выгрести до дна царскую казну, ограбить до нитки всех граждан, разорить все храмы и продать в рабство всех дев и жён, включая царицу Гекубу.

— Нам неинтересно, где и как вы будете искать эти деньги. Если наши требования не будут выполнены вами, клянусь Аресом, мы войдём в город с оружием и выполним эти условия сами. Царь Агамемнон собирался дать вам два дня на размышление, но я убедил его дать срок до полнолуния. Через семь дней ждите нас снова, мы придём за вашим положительным ответом. Да пошлёт вам Афина мудрости и спокойствия!

Менелай в этот раз так и не сказал ни слова, полностью оставив разговоры приятелю. А Одиссей, выходя из зала, негромко сообщил Антенору:

— За деньги можно поторговаться, только не тяните слишком сильно. Но Елену верните обязательно, иначе мира не будет. Она — не просто краденая жена, она уже знамя этой войны.

Перед закатом к Антенору заглянул Гектор.

— Ты ведь знаешь, я не трус, — начал свою речь первый герой Трои, — и уже побывал в бою с ахейцами, в тот самый день, когда они высаживались с кораблей. Но сегодня я был в храмах Ареса и Афины, просил поддержать наших воинов…

— Дай угадаю, — грустно усмехнулся Антенор. — Арес через своего жреца обещал тебе помощь, но Афина не ответила. Так?

— Хуже! — Гектор ударил кулаком по колонне. — Афина вообще не приняла жертву! А её жрецы только жмутся да кряхтят! Объясни, Антенор, что это может значить? Почему богиня справедливой войны не поможет нам защититься от нападения?

— Богиня справедливой войны… — повторил советник Приама. — Знаешь, я ведь не зря уговаривал царя выполнить требования Менелая. Наш город укрывает вора и скупает у него краденое, а что может быть справедливее, чем выжечь разбойничье гнездо? Боюсь, Афина ясно дала понять, что будет помогать ахейцам, так что дела наши плохи.

— Но Арес…

— Арес всегда поддержит любого, кто лезет в драку. Он может даже помогать обеим сторонам! А может помочь только одной, слабейшей, но не для того, чтобы она победила, а чтобы подольше помучилась, чтобы пролилось больше крови…

— Страшные вещи ты говоришь, Антенор, — Гектора передёрнуло.

— Но даже если Арес честно будет помогать нам против ахейцев, я бы не сильно рассчитывал на победу. Он не раз выступал против Афины и всегда был бит. Свидетель Зевс, я хотел бы ошибиться, но не верю, что мы выстоим.

— Значит, мне придётся погибнуть в бою, — протянул Гектор. — Если бы дело было только во мне… Но вести воинов в безнадёжную битву, знать, что все они падут, и падут напрасно… Да, умеешь ты поднять боевой дух, советник!

— За подъёмом боевого духа — к Анхису! — отрезал Антенор. — Он вам объяснит, как здорово помереть за один взгляд на Прекрасную Елену!

— Ты прав, к тебе я пришёл не за боевым духом, а за мудрым советом. Как по-твоему, что мы можем сделать, чтобы спасти Илион?

— Клянусь Афиной градодержицей, я уже говорил, что нам следует делать! Мириться с ахейцами! Свидетель Зевс, мы сами виноваты, что условия столь тяжелы! В прошлом году можно было договориться полюбовно, сейчас же нам выкручивают руки! Но если мы и дальше будем упрямиться, из нас всю кровь выдавят! — от волнения Антенор почти кричал.

— Отца мне не переубедить, он не разрешит Парису нарушить его клятву, — спокойно ответил Гектор. — Хотя сам бы я на его месте рискнул…

— Ты хочешь защитить город, а Приам — себя, — вздохнул Антенор. — Если бы не моя клятва советника, я бы организовал против него заговор.

— Не предлагай мне подобного. Он мой отец и государь! — Гектор сурово сдвинул брови.

— Да я и не предлагаю, и сам подобным заниматься не намерен, клянусь Зевсом. Знаешь, впервые вижу такое положение вещей, когда бесчестному человеку легче спасти сограждан, чем честному… Ты упёрся в долг перед отцом, я — в клятву государю, он — в дурацкое обещание Париса… Стой! Есть мысль…

Антенор немного помолчал, размышляя про себя, а затем продолжил:

— Возможно, у нас есть шанс. Иногда клятвы можно обойти!

— Ты предлагаешь нам… Ну знаешь! — возмутился Гектор.

— Нет, я предлагаю поискать способ обойти клятву Париса.

— Но как?

— Для этого в первую очередь нужно точно знать формулировку этой клятвы. На совете мы слышали только её пересказ.

— Вытряхнуть из брата точные слова?

— Лучше спросить Елену. Она клятву слышала и голову в это время не теряла. Пойдём к ней прямо сейчас!

— Здравствовать и радоваться вам, почтенный Антенор и доблестный Гектор! — по виду встретившей их Елены было заметно, что сама она не слишком довольна жизнью. — Чем я могу услужить вам?

Антенор не стал сразу брать быка за рога.

— Привет и тебе, прекрасная. Удивительно, что такая красавица грустит в одиночестве…

— Парису сейчас не до меня, — печально улыбнулась Елена. — он опять прихватил кифару и отправился кому-то петь… Ну и всё такое прочее.

— Болван! — не сдержался Гектор. — Но как? Он ведь клялся тебе!..

— Он клялся, что никогда не отдаст меня Менелаю — так и не отдаёт. Клялся, что никогда не променяет меня на другую, не столь прекрасную — так и не меняет! Просто добавляет ещё и других. Быть мне верным он не обещал, да я и не поверила бы такому обещанию. Какая может быть верность, если он собирался отказаться от Эноны, а меня звал бросить Менелая?

Антенор довольно потёр руки:

— Прости, дорогая Елена, что радуюсь твоему горю, но раз уж сам Парис так старательно обходит свои клятвы, Гермес мне свидетель, мы тоже можем! Скажи, какими точно словами он клялся тебе в Спарте? Не обещал ли чего-нибудь ещё?

— Нет, именно так, как я и сказала сейчас. Слово в слово. Антенор, неужели ты придумал, как мне вернуться к своему настоящему мужу?

— Пока ещё не до конца… Но мысли есть, клянусь Афиной! Послушайте, ведь Парис клялся не отдавать украденную жену Менелаю, но ничего не говорил о других людях! Мы можем уговорить или заставить его отдать тебя кому-нибудь третьему…

— Деифобу, — решительно заявила Елена. — Он один из всех увидел во мне женщину, а не красивую куклу без разума и без желаний. Он сможет не сойти от меня с ума и вернуть мужу, когда я попрошу.

— Ты права. Деифоб очень достойный человек, — подтвердил Гектор.

— Только нельзя говорить Парису, что Деифоб станет твоим мужем лишь номинально и на короткое время, — заметил Антенор. — А лучше вообще не говорить никому, даже самому Деифобу, пока не придёт время для разговора с Менелаем.

— Очень хорошо, с этим мы разобрались. Но остаётся второе — что делать с клятвой не менять на другую, не столь прекрасную? — напомнил Гектор.

— Может, он и не будет менять? Просто отдаст, без замены? — предположил советник.

— Парис — и без замены? Да он подыщет десяток замен раньше, чем отдаст одну Елену! — в целомудрие брата Гектор явно не верил.

— Иногда я проклинаю свою красоту и мечтаю избавиться от неё, — вздохнула Елена. — Думала даже себя изуродовать… Только боюсь, что не буду тогда нужна Менелаю…

— Нет, на это мы пойдём только в самом крайнем случае, — Антенор покачал головой. — Клятва Париса может говорить о том, какой ты была в Спарте, и тогда никакие перемены не помогут. Ну и кроме того, я, конечно, не Анхис, но губить твою красоту ради призрачного шанса не советую.

— Тогда как же нам быть? Ведь прекраснее Елены нет никого в Ойкумене!

— Кроме бессмертных богинь.

— Ты предлагаешь добыть для Париса Афродиту? — Гектор расширил глаза. — Или, например, Персефону? На этом уже обжёгся Тесей!

— Нет, я просто ищу выход. Если во всей Ойкумене нет никого прекраснее, может быть, следует поискать за её пределами? Только как же это сделать? Вот чувствую, есть где-то рядом ответ! Ох, да поможет мне мудрейшая Афина…

— Помогу, Антенор, — лёгкий удар древком копья о плиты пола возвестил о прибытии богини мудрости. — Приятно следить за ходом мыслей умного человека. Что же, вы почти решили задачку. Сейчас во всей Ойкумене нет ни одной смертной женщины прекраснее Елены, но никто не сказал, что прекраснейшая не появится в будущем!

— А… — разинул рот Гектор.

— Да, вам некогда ждать, вам решение нужно здесь и сейчас, — кивнула богиня. — И в этом вам может помочь Хронос, бог времени. Правда, ни в Илионе, ни поблизости нет его храма, поэтому вам следует как можно быстрее его построить. И не забудьте на площади у главного входа установить часы с кукушкой! А что делать дальше, я вам подскажу.

Афина кивнула на прощанье собравшимся и исчезла.

— Я немедленно организую строительство! — подхватился Гектор.

— Поторопись, — кивнул Антенор, — а я буду торговаться с ахейцами и тянуть время. Надейся, прекрасная Елена, мы очень постараемся выручить наш город и тебя заодно!

Храма пока ещё нет, только-только начали возводить стены. Но жертвенник уже установлен, а на площади перед будущим главным входом торчит столбик солнечных часов, и на его вершине лучший скульптор Илиона вырезал птицу. Афина сказала, что уже можно приступать: если этот храм будет построен в будущем, то для Хроноса он уже есть. Только не забудьте, говорит, всё-таки его потом достроить: нельзя шутить со временем.

Оставив на жертвеннике своё подношение — жрецы потом разберутся, а раз жертва Хроносу будет принесена, значит, он её уже принял — Парис подходит к солнечным часам и протягивает руку к мраморной кукушке. Где-то в грядущем бог времени уготовил ему свидание с той, что всех милее, всех румяней и белее! Как такое может быть, первый бабник Трои плохо понимает, но к встрече приготовился. На первый переход, кроме одежды, можно взять только одну вещь, и он прихватил свою кифару.

Раздаётся звон бронзового колокольчика. Металлическая птичка на пружине, крикнув «ку-ку», клюёт Париса в подставленную ладонь. Над недостроенным храмом прямо в воздухе вспыхивают зелёным светом странные знаки: две палки, две точки и два кольца. От неожиданности Парис крепко зажмуривается и не успевает заметить, как исчезает куда-то городская площадь.

— Пропал… — охает случайный свидетель.

— Вернётся, такие сволочи не пропадают, — отвечает недовольный женский голос. Видимо, кто-то из бывших, брошенных со скандалом.

— Я же говорил, что согласится, — Гектор поворачивается к Антенору. — Видишь, бегом побежал! Нашему Парису только намекни, что где-то есть красивая девчонка…

— Думаешь, справится? — интересуется советник. — Всё же та царевна, по словам Афины, будет спать мёртвым сном…

— Он кифару взял, — Гектор усмехается, — а его пение и мёртвого разбудит. Эй, на стройке! Чего рты раззявили? Пошевеливайтесь!

Холодно!

Под ногами тропинка, протоптанная в высохшей траве. Сзади, среди облетевших кустов, тихая тёмная речка, совсем непохожая на резвые потоки, бегущие со склонов Иды. Впереди высокий каменный холм, а в нём пещера. Небо затянуто серыми тучами, и сверху летит белая крупа… Очень мокрая и очень холодная!

Деваться некуда, и Парис шагает в пещеру. Вряд ли там намного теплее, но хоть сверху эта мразь не сыплется!

Пещера оказывается сквозной, за коротким — меньше десятка шагов — коридором начинается большой подземный зал, скупо освещённый из двух входов. В неровный серый свод упираются шесть деревянных столбов, а к ним на цепях подвешен закрытый хрустальный ящик. В ящике — богатое ложе, а на нём лежит одетая по-варварски, но ослепительно прекрасная девушка. Правда, очень бледная на вид, а обещали-то всех румяней… Или это шуточки подземного освещения? Или серых туч снаружи?

Ладно, познакомиться с такой красоткой в любом случае не помешает. Только как же до неё добраться? Ящик чего-то не открывается, а из всех инструментов с собой одна кифара. Кто же знал, что понадобится долото?

Повозившись некоторое время без особенных успехов и сломав ноготь, Парис всё же берётся за музыкальный инструмент:

— Очи, девица, открой, из хрустального ящика вылезь! (Брряннь!)

Из Илиона царевич хочет пощупать тебя! (Дрряннь!)

Не выдержав пронзительных воплей, прозрачная крышка раскалывается, её куски разлетаются по сторонам. Спящая варварка глубоко вздыхает, открывает глаза и пытается сесть. А у неё, пожалуй, и формы очень даже ничего! Вполне можно пообнимать, есть за что!

Девица, не оценившая лучших побуждений Париса, испуганно ахает и резко толкает ухажёра в грудь, да так, что тот плюхается на пол пятой точкой. Уй! На месте приземления оказывается осколок крышки, а ткань задравшегося хитона — очень хилая защита для ягодиц!

Через другой вход в пещеру с топотом и лязгом вламывается целая толпа — семь вооружённых варваров. Им хорошо, им не приходится мёрзнуть…

Один обращается к проснувшейся девушке:

— Ты жива! Какое чудо!

— Ну а это кто? Откуда? — интересуется тот, что чуть постарше, указывая на Париса. Тот не может понять из варварской речи ни слова.

Самый старший варвар оценивающе оглядывает сына Приама:

— Голоногий-то какой!

Не жених пропащий твой?

Другой отрицательно качает головой:

— Непохоже, чтоб сестрица

В это вот могла влюбиться!

Девица в ящике смотрит на поднявшегося на ноги Париса, как гоплит на вошь:

— Я не знаю, кто таков!

Заявился без штанов

И, промолвить стыдно, братцы,

За меня полез хвататься!

Самый младший варвар помогает ей выбраться:

— Будь спокойна, мы с тобой.

— Проводи сестру домой, — кивает ему старший, а сам поворачивается к незваному гостю:

— А с тобою, с обалдуем,

Мы по-свойски потолкуем!

Младший варвар уводит девушку через дальний выход. Старший тянет из ножен длинный кривой меч из редкого небесного металла железа. Двое пытаются схватить Париса за хитон…

Варваров подводит незнание цивилизованных одеяний. Скинув хламиду и вывернувшись из хитона, Парис голым бросается наутёк.

Щёлкает тетива. Тупая стрела — с такими охотятся на белок — сильно бьёт пониже спины. Уй! Как раз туда, где осколком пырнуло!

— В попу раненный джигит

Далеко не убежит! — мрачно ухмыляется старший варвар, а другой подхватывает:

— Кто от наших удирает,

Тот усталым помирает!

Сзади раздаётся стук копыт. Неужели за ним погнались на колеснице? Парис оборачивается. Нет! Двое варваров, похоже, превратились в кентавров! У них длинные копья! И мечи! И плети! Зад болит! Укрытия не видно! Не удрать!

— Киприда! Спаси! — отчаянно вопит Парис, и за какие-то мгновения до неминуемой смерти его накрывает тёмным облаком и уносит прочь.

— Всё! Больше никогда и никуда! — стонал Парис, лёжа носом вниз, пока ему обрабатывали боевое ранение.

— Сам дурак, — припечатал Гектор. — Девушка была? Была. Красивая? Сам же говорил, ослепительная. Нашёл? Разбудил? Всё! Что Афина и Хронос обещали, всё выполнено, а свою часть ты сам испортил. Ну зачем ты к ней полез, даже словом не перемолвившись?

— А как бы я перемолвился? Они же варвары, они не понимают!

— Умные люди между собой всегда договорятся, — ну конечно, Антенор опять за своё. — В крайнем случае мог бы у Афины помощи попросить, ей очень многое ведомо…

— Да чего с девками толковать-то? — искренне изумился Парис. — Всегда без долгих разговоров обходились, особенно как меня Афродита благословила… Ох, чего-то в этот раз её благословение не помогло…

— Потому что не с девками встретился, а с мужами! — напомнил Гектор. — Или ты и с ними на благословение Афродиты рассчитываешь?

— Ой… Так ведь это девка им на меня пожаловалась! Я хоть и не разбирал слов их варварских, но уж это понял! А должна была полюбить меня, потому что Афродита…

— Ой, вот пристал! Афродита то, Афродита сё! — возникшая в покоях богиня выглядела недовольной. — А что я могла с ней сделать? Она же варварка! Она в меня не то что не верит, она обо мне небось и не слышала! Самому надо было работать! Ишь, привык ездить на чужом горбу, да ещё и на женском! И это вместо благодарности! Вот не буду в другой раз вытаскивать, и пусть тебя как барана на вертел нанижут! Нет, как козла, вот!

Афродита топнула ножкой и исчезла.

— Ух-х!.. Не будет другого раза. Всё, теперь только с цивилизованными, которые знают и понимают… Больше никуда и никогда!..

— Как скажешь, — кивнул Гектор. — Значит, я передаю Менелаю твоё согласие на поединок…

— К-какому Менелаю? — Парис аж заикнулся.

— Тому самому, царю Спарты. Раз не хочешь знакомиться с девушкой, что прекраснее Елены, значит, хочешь оставить Елену у себя. А Менелай, представь себе, почему-то с этим не согласен…

— Так он же меня убьёт!

— Зато он вполне цивилизованный человек, по-эллински хорошо понимает… Ты ведь решил с варварами больше не связываться?

— О-ох!

— Второй переход — не такой, — толковал Антенор Парису. — Сейчас не тебя перенесёт в грядущее, а из грядущего придвинет к нам целый город, да ещё одного человека.

— Опять варвара, — сморщился царевич.

— Ну да, варвара. Тебе же Афина обещала помочь с пониманием! — Антенор не стал упоминать, каких трудов ему стоило уговорить богиню всё-таки сотворить чудо и сделать так, чтобы доставленные люди разговаривали по-эллински. Она-то собиралась просто вручить Парису учебники варварских языков!

— Ну я этим варварам покажу! — Парис погрозил в пространство мечом.

— Я же говорил, тот варвар должен тебе помочь! Помочь, а не подраться!

— Конечно поможет! Заставлю! — Парис накручивал себя, чтобы не бояться.

— Ох, помоги мне мудрейшая Афина! — схватился за голову советник. — Нельзя заставлять! Нужно договориться! И если этот варвар тебя о чём-то попросит, надо исполнить!

— Вот ещё! — хорохорился Парис.

— Если и этот раз запорешь, имей в виду: Менелай ждёт, — спокойно напомнил Гектор. — Это может быть твой последний шанс добыть красавицу.

— Ладно, договорюсь я с вашим варваром, — буркнул Парис. — Вот возьму сотню-другую воинов…

— Покарай меня Зевс, за что мне такая напасть! — взвыл Антенор. — Чем ты меня слушал?! Одного! Только одного! Дорога меж временами выдержит только двух человек из нашего века! Не больше!

— А лошадей выдержит? Чтобы мне пешком не ходить?

Дорога уходила в туман. Парис ухватился за борт колесницы. Ехать было страшно, но драться с Менелаем — ещё страшнее. Колесничему хорошо, ему ревнивый спартанец не угрожает. А уж как хорошо коням! Им вообще думать не надо. Беги себе и беги…

Звук под колёсами резко поменялся — вместо стука каменистой дороги раздался шелест травы. Стена тумана осталась позади, колесница катилась по широкому лугу, а вместо обещанного города впереди маячила высокая кованая ограда, за которой сплошной стеной торчали низкорослые деревья и колючие кусты.

Колесничий вопросительно посмотрел на Париса. Тот подумал и махнул рукой влево. Не всё ли равно, с какой стороны объезжать забор? Где-то в этой ограде должны найтись ворота.

Разумеется, ворота нашлись, когда они объехали почти полный круг, но толку от них было немного. За воротами, как и везде, буйно росли колючие заросли, и проехать внутрь было совершенно невозможно. Зато снаружи у ворот обнаружился здоровенный варвар в длинной рубахе с поясом, немного похожей на хитон, но с рукавами, в варварских штанах и в непонятной обуви — похоже, из какой-то древесной коры. Парис посмотрел на этого варвара повнимательнее и подумал, что силой от такого вряд ли чего удалось бы добиться, даже если бы получилось притащить сюда сотню воинов. Придётся говорить по-хорошему.

— Здравы будьте, добрые люди! — разговор всё-таки начал варвар. — Кто вы и что за места здесь? Не пойму, куда меня занесло с моей полоски…

— Ты находишься на земле Троады, почтенный варвар, рядом с великим городом Троей, а я — царевич Парис, сын правителя этого города!

— Княжич, значит… Что-то странно ты одет для княжича… Ну да во всякой стороне свой обычай. Только не знаю я такой земли — Троады. Где это?

— На восточном берегу Эгейского моря, почтенный, недалеко от Геллеспонта.

— Да в каком же это углу-то? Ничего не понятно! Как же мне теперь домой-то добираться?

— В нашем городе знают, как можно тебе возвратиться, — ага, Антенор точно знает, они с Афиной чего-то там умствовали всю ночь. Везёт всяким Антенорам, с богинями на короткой ноге! А Париса Афродита, кажется, бросила. — Только не поможешь ли мне сначала? Мне обязательно надо попасть внутрь…

— А, так тут твоё хозяйство, княжич? — понимающе протянул варвар. — Да-а, заросло бурьянчиком… Пособить бы и можно, дело-то привычное, только косы у меня с собой нет. Кузнец-то поблизости сыщется?

— В нашем городе отличные мастера, почтенный варвар! — похвалился Парис и скомандовал колесничему:

— Отвези варвара в город, Филипп, и скажи Антенору, чтобы проводили его к лучшим кузнецам! Я подожду здесь, чтобы дорога не закрылась.

Как только все пришельцы из Трои вернутся к себе, межвременная дорога закроется навсегда, это Парису вдолбили надёжно.

Варвар подозрительно оглядел колесницу:

— Уж больно хлипкая у тебя повозка, княжич, сломаю ещё ненароком. Я уж лучше пешком. Что, Филипп, проводишь ли?

— Пошли, — кивнул колесничий, собираясь спуститься на землю. — Тебя-то как звать?

— Микула я, — ответил варвар. — Да ты не слезай, езжай себе потихоньку. Авось я не отстану.

— Эй! — крикнул Парис, о котором чуть не забыли. — Вино и еду оставь!

— Царевич! Знаешь, сколько бронзы ушло этому варвару на эту… Как он называл… «Косу»? Почти сотня талантов! Да на рукоять большую ель с Иды пустили! Ты только посмотри, что он делает! — колесничего просто несло, он не мог молчать.

Тем временем варвар распахнул противно заскрипевшие створки кованых ворот, взялся за своё жуткое орудие… Эх, раззудись, плечо!

Допивая очередную чашу, Парис думал, что иметь дело с варварами, в сущности, не так уж плохо. Вон впереди за воротами уже виднеются острые крыши странного, но явно богатого дворца… А без такой подмоги, пожалуй, не меньше месяца просеку бы прогрызали!

От вина Микула отказался, и Филипп привёз ему воды из горного ручья. Дорога к дворцу была свободна.

— Чем же тебя наградить, о варвар-косарь богоравный? — спросил Парис. Почему-то опять гекзаметром, хотя на этот раз кифары у него с собой не было. Потерял ещё в холодной пещере, а новой пока не обзавёлся.

— Не богохульствуй, язычник, — варвар погрозил пальцем, а потом задумался. — Знаешь, княжич, неловко мне и просить тебя о чём-то. Что с вас взять? Не то что булата — железа простого не знаете. Пьёте сок несвежий, забродивший, ходите без порток… Ты бы угостил меня чаркой медовухи али чего такого, да домой отправиться помог бы — и ладно.

«Если этот варвар о чём-то попросит, надо исполнить», — прозвучали в голове Париса слова Антенора… А на самом деле Афины.

Ну, отправить его домой — дело нехитрое. Уйти им с Филиппом в Трою, и варвара выбросит обратно в его время. Но вот что такое «медовуха» и где взять её или что-то подобное? Придётся опять мчаться советоваться с Антенором. Да, не забыть оставить Филиппа дежурить у просеки, чтобы дорога не закрылась. Вот ведь подкинули заботу!

— Через три с четвертью тысячи лет от сегодняшней ночи,

На половине пути из скифов в гипербореи,

На середине теченья великой реки Борисфен —

Остров, что соединён мостами с двумя берегами.

Между деревьев дорога камнем там серым покрыта.

Пифос найдёшь на колёсах, стоящий на этой дороге,

Рядом на стуле сидит жена, не стара, но сварлива,

Деньги берёт у прохожих и чаши с напитком даёт им.

Буквы на пифосе: каппа, бета, альфа и сигма…

— Что-что?

— Тьфу, пропасть! Вы ещё не изобрели греческий алфавит! Тоже мне греки! Ох, батюшка Зевс громовержец, с какими невеждами работать приходится! Ладно, вот тебе рисунок: так выглядит сосуд с напитком. Смотри не перепутай письмена! И вот тебе монеты, которые можно будет обменять на напиток, а двести драхм меди за них пожертвуешь в храм Гефеста! Всё, брысь! — Афина ударила древком копья в пол.

— Значит, третий и последний переход нужно будет потратить на амфору питья для варвара? — уточнил потом Парис.

— А ты что, хотел третью девицу раздобыть? Не надо было с первой позориться! — хмыкнул Гектор.

— Ничего не поделаешь, — Антенор покачал головой. — Условие строгое: тот, кто тебе поможет, должен получить то, что попросит за помощь. Или не будет тебе удачи! Только уж извини, за напитком на Борисфен отправлюсь я. Нельзя нам с тамошними купцами поссориться.

Странный островерхий дворец, в который зашёл Парис, спал. Весь, от крыльца до крыши. Кругом спящие варвары, десятки, сотни! Все в пышных и богатых варварских одеждах! С едой, с питьём, с инструментами, с оружием! Ох, что будет, если они сейчас проснутся! Проснутся, да ка-ак набросятся! Тут ни предусмотрительно захваченный меч не поможет, ни бронзовые доспехи!

С большим трудом троянский царевич заставил себя идти дальше. В самом конце анфилады он обнаружил спальню, отделанную золотом, а в спальне на ложе — прелестную спящую девушку в богатом варварском наряде. Что за дурацкая мысль — спать в тяжёлой одежде? Но девчонка хороша. Пожалуй, намного красивее и Елены, и даже варварки из пещеры!

Раздался лёгкий звон, и в спальню вошла ещё одна прекрасная незнакомка. На вид постарше спящей, и тоже в варварском, но красивом платье. Туфель не видно под длинным подолом, но похоже, это они мелодично звенят при каждом шаге.

— Странно, — сказала незнакомка, оглядев Париса. — Я думала, в замок придёт принц…

— Я — царевич Парис, сын правителя Илиона! — представился троянец. — Но кто ты, прекрасная? Ты богиня?

— Нет, — засмеялась гостья, — всего лишь фея. Можно сказать, крёстная этой малышки. Так значит, ты всё-таки принц? Почему же ты одет так странно?

— Обычно одет, в хитон и хламиду, — обиделся Парис. — В наше время в нашем царстве все так одеваются. Мне тоже одежды здешней публики кажутся варварскими. И ваша тоже, уж не держите зла за правду.

— Странно… Должно быть, я что-то напутала со временем. Ну что же, принц, раз ты пришёл, а моя маленькая крестница всё ещё спит, давай, буди нашу красавицу!

— Как?

— Поцелуем, конечно! Поцелуешь в уста — она и проснётся, а за ней и весь замок, от собачки до главного церемониймейстера!

— Це-ре-мо… А кто ещё проснётся?

— Да все! Придворные, фрейлины, лакеи, стражники, повара, даже гофмейстер и казначей! Ах, прости, принц, но мне пора! Придётся тебе играть свадьбу с нашей красавицей без меня! — и с лёгким звоном туфелек фея выплыла из комнаты.

— Казначей… — протянул Парис, с трудом отвернувшись от двери и проглотив слюну. — Где казначей, там и казна… А живут здесь богато, золото на стены лепят… Представляю, сколько у них по подвалам лежит… Надо поискать!

— Филипп! Фили-ипп!! — вопил с дворцового крыльца Парис, размахивая связкой ключей. Раньше эта связка висела на поясе у одного толстого засони.

— Филипп! Живо в город! Стрелой! Брось там колесницу, гони сюда самую большую повозку! Вывозить приданое будем!

Колесничий схватился за поводья, и упряжка умчалась в туманную стену.

— Вот так, — сказал себе Парис. — А целовать пока погодим.

Солнце заходило. Восемь лошадей с большим трудом подтаскивали к воротам Трои тяжело нагруженную повозку. Наверное, следовало взять быков, но Филипп — лошадник, не додумался. Жаль, не вся казна поместилась, но и того, что есть, вполне достаточно на откуп от ахейцев — если, конечно, Антенор сумеет хотя бы на треть цену сбить. Два рейса Парис делать не стал: не доверил колесничему везти такое богатство в одиночку. Может, и был прав, кто его знает?

Филипп вёл измученных коней, уговаривая их протянуть ещё немного. Останавливаться и менять упряжку, не заехав за крепостные стены, совсем не хотелось. Хоть и не видно снаружи, что там в мешках лежит, но вдруг какой-нибудь разбойник из ахейского лагеря вздумает поинтересоваться?

Уставший Парис — непривычно ему было работать грузчиком — шёл за повозкой, а на плече у него мирно спала прекрасная обнажённая девушка.

Неужели непонятно, зачем он её вытряхнул из одежды? Так легче нести!

Менелай первым получил свою часть выкупа: Приам лично отсчитал ему монеты, Деифоб вручил Елену. Спартанский царь хмуро поглядывал на жену, а та просто светилась от счастья. Никто не узнал, о чём и как они беседовали ночью в шатре Менелая, но утром довольны были оба. Тянуть время и дожидаться штормов никто не хотел, поэтому сразу после торжественных клятв, что стороны более не имеют друг к другу претензий, корабли Менелая ушли в сторону Лаконики.

Одиссея, как тот ни рвался домой, Агамемнон оставил при себе. В конце концов, кому, если не Лаэртиду, заканчивать так успешно проведённые переговоры, считать и делить контрибуцию? Зато его долю общим решением ахейских вождей увеличили, сделав равной доле Агамемнона. Заслужил!

Впрочем, всё на свете когда-нибудь заканчивается, даже делёжка взятой без боя добычи. Подошли к концу и разбирательства с деньгами Приама. На днях отплытие домой… А пока можно принять приглашение старого приятеля.

— Да, убегая от Харибды, мы, похоже, наткнулись на Скиллу, — жаловался Антенор. — Приам опять меня не слушает! Слушает эту, как её, новую жену Париса!

— Красивая небось? — понимающе кивнул Одиссей.

— Прекрасная! Титул у Елены отобрала! Танцует как Терпсихора, поёт как соловей! На флейте и на кифаре играет — заслушаешься! Да просто идёт мимо — невозможно не любоваться! При этом добрая, нежная!

— Ну так и хорошо! Вам, троянцам, позавидовать можно!

— Да замечательно было бы! Если бы не Приам! Она же из него верёвки вьёт! Он ей ни в чём отказать не может!

— Да, хитрая и красивая стерва много может наворотить, — хмыкнул Одиссей.

— Уж лучше бы стерва! — рявкнул Антенор. — Я же говорю, добрая! Нежная! И при этом, увы, глупа! Глупа как… Как красавица!

— Ну, это ты загнул, — Одиссей усмехнулся. — Та же Елена, например, вовсе не уродина, но разумом её боги не обидели… Да и моя Пенелопа тоже…

— Извини, погорячился, — буркнул Антенор. — Но понимаешь, она же разоряет Трою! Музыку ей подавай! Танцы каждый день! Эти, как их называют… Балы! Инструменты музыкальные новейшие, никто таких не видал! Наряды варварские, пышнее и дороже, чем у персидских царей! А за ней и все остальные во все тяжкие пустились! Её приданое, что Парис приволок… Ну, ты знаешь, ваш выкуп из него и выплатили… Так вот, его уже до конца промотали! Городскую казну проматываем! Ещё немного, и начнём государственный запас, тот, что на чёрный день, по дешёвке продавать!

— Слушай, друг! Может, она не глупая, а просто необразованная? Может, её никто не учил, как живёт и управляется полис? Ну, варварка всё-таки…

— Может, и необразованная, — повесил голову Антенор. — А городу от этого легче? Я бы попробовал её обучить, да снова в опале… Выступил на совете против очередных танцулек… Даже объясниться не дали, выставили прочь! Больше я во дворец не вхож… Знаешь, единственное, что я сейчас могу сделать для Илиона, — это за свой счёт помочь достроить храм Хроноса. Только Гектор да я этим занимаемся… Остальным, видите ли, не надо! А что этот храм, еще недостроенным, Трою спас — это им тоже не надо? Нельзя со временем шутить, костей не соберёшь!

Вокруг огромного деревянного коня печально бродил его строитель Эпей.

— Эх, коняшка-то… Кому теперь коняшка-то нужна? Строил, строил… Говорили, Трою брать… Агамемнон! А Агамемнон! Коняшка-то!.. Не отзываешься, значит…

Эпей подошёл к коню и горестно пнул. Дерево загудело.

— Одиссей, а Одиссей! Ты где? Ты же хитрый у нас… Чего теперь с коняшкой-то делать, а? Зря, выходит, строил? Эх!..

Эпей пнул коня ещё раз, сплюнул на землю и заорал в сторону Трои:

— Эй, вы! Троянцы! Парис, мать твою Гекубу! Купи коняшку! Для красоты!

— Ой, лошадка! — какая-то мелкая девица на башне захлопала в ладоши. А голосок-то у неё звонкий. — Какая большая и красивая лошадка! Ой, Парис, давай поставим лошадку на площади! Так красиво будет!

— Давай! — ответил девице голос Париса. — Как тебя, ахейца? Гони сюда эту свою лошадь! Берём! Что? В ворота не пройдёт? Эй, там, на площади! Все ко мне! Ломай стену! Лошадь тащить будем! За всё плачу!

— А что ваша пророчица, которой верить нельзя? — поинтересовался Одиссей.

— Рыдает о горькой судьбе Трои… Говорит, не войной, так праздниками Парис её погубит… Ей не верят… Я тоже не верю. Не Парис в этом виноват. Царь Приам! Его власть, его и ответ должен быть! Клянусь Зевсом, не хочу быть честным человеком! Хочу быть клятвопреступником! Предателем! Изменником! Хочу мятеж поднять! Не спасти Илион иначе! — Антенор закрыл лицо руками и заплакал.

— Э-э, друг… Да ты совсем нализался…

Молча сидевший и слушавший умных людей Эней тихо попрощался и вышел вон. Кажется, ему всё-таки придётся собирать ватагу и отправляться в Италию. Говорят, его потомкам предсказано основать там новый город… А вернее сказать — Город.