Семь спящих красавиц (гет)

С обрывистого скалистого холма видно далеко. Виден раскинувшийся внизу город, видна торговая площадь, по которой двигаются такие маленькие человечки. Видна дорога в порт, несколько кораблей в заливе, синева Эгейского моря. Видны теряющиеся в дымке невысокие горы…

Ну а если не заглядываться вдаль, то прямо здесь, на холме, стоит дворец царя Менесфея. Здесь строят новый храм. Наконец, именно здесь, в сердце Афин, на месте старого спора с Посейдоном, растёт олива Афины, а в её тени отдыхает сама Афина. А почему бы покровительнице столицы Аттики и не отдохнуть в своём городе, рядом со своим храмом, под своим деревом?

Здесь хорошо. Здесь не пристают с глупостями, здесь не лезут в драки, здесь нет мышиной возни и дурацких интриг, которых хоть отбавляй в олимпийских чертогах… А если кого-то из богов всё же приносит сюда нелёгкая, то уж по крайней мере они ведут себя вежливо. Здесь не стоит сердить Афину. Здесь — её территория! И это отлично понимает даже завалившаяся на Акрополь Гера. Она останавливается поодаль и ждёт приглашения. Правильно, между прочим, делает: это на Олимпе она царица, а в Афинах — всего лишь почётная гостья. Или незваная, это уж как случится.

— Здравствуй, жена отца. Не стой как герма на дороге, иди сюда, садись, раз уж явилась. Дело какое есть — или так, язык почесать?

— Представляешь, — кипит от возмущения Гера, — этого Париса царь Приам признал как своего сына! Выстроил ему дворец рядом со своим! Подарками засыпал!

— Мои соболезнования Трое и троянцам, но я-то тут при чём? — Афина спокойна как азиатский слон.

— А как же месть? Он же предпочёл нам с тобой эту распутную…

— Ну да. А если бы он предпочёл меня, ты бы сейчас с Афродитой сговаривалась ему напакостить. А если бы тебя, Афродита бы ему сама по мелочам гадила, потому как явиться ко мне с таким предложением у неё не достанет ни хитрости, ни наглости.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — Геру чуть ли не трясёт от злости.

— Не забывай, я всё-таки богиня мудрости, — улыбается Афина. — Вот и понимаю, что злиться на беднягу пастуха, которого вы с Афродитой чуть пополам не порвали, совсем не мудро.

«А ты, если хочешь выглядеть дурой, продолжай беситься», — это она вслух не произносит.

— Понимаешь, пока он оставался пастухом, я на него не сильно обижалась, — Гера начинает говорить спокойно, но постепенно опять распаляется. — Но теперь он царевич! Как я — одна из первых среди богов, так он стал одним из первых среди людей! Выходит, что меня не червяк какой ползучий оскорбил, меня оскорбила персона, близкая мне по статусу! Я не могу оставить его безнаказанным!

— Ага. А заодно и куче невиновного народа прилетит, потому как паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат.

— Опять эти твои варварские поговорочки!

— Мудрость у всех народов есть. Повторяю: передавай мои искренние соболезнования Трое и троянцам, им такой царевич не раз икнётся, но сама пакостить этому Парису я не собираюсь. Ещё не хватало — на такую ерунду время и силы тратить!

— Ну и ладно. Сама разберусь. Счастливо оставаться! — и недовольная гостья отваливает прочь.

Афина смотрит на восток. Где-то там за морем стоит город Илион, в который уже притащили огнеопасный груз, а злопамятная Гера готовится подпалить факел. Как-то с этим справится старик Антенор? Послушает ли его царь Приам? Или уже окончательно выжил из ума? А может, всё же помочь старому приятелю?

Ладно, решено. Если Антенор попросит помощи — Афина подскажет, как быть и что делать. Но ни Приаму, ни Парису не откликнется, пусть просят бога глупости. Говорят, дуракам везёт.

— Арес, Дионис, Гермес, Посейдон, Арес, Дионис, Гермес, Посейдон, Арес, Дионис… — Афродита сидела в своих покоях и обрывала лепестки ромашки, гадая, к кому приставать, если Гефест опять задержится в своей кузнице. Прежде чем постучаться, Гера подслушала у входа и довольно усмехнулась: имя Зевса не прозвучало ни разу.

— Ой, Гера, это ты? — удивилась хозяйка. — А что случилось?

— Ничего особенного, милочка. Недавно я была по делам в Трое, и герой Эней просил передать тебе привет.

— Ах, Эней… Ну и как он там? — дела этого сына Афродиту не очень волновали, сам он к матери тоже обращался нечасто, но для приличия всё же следовало поинтересоваться.

— Пожалуй, неплохо. Сдружился с нашим знакомым Парисом, которого всё-таки признал царь Приам…

— Ах, Парис!.. — мечтательно протянула Афродита, вспомнив тот самый миг победы.

— Поддразнивает Париса, что тот никак не женится…

— Так Парис женат! На какой-то там нимфе, не помню!

— Нимфа ручья не может жить во дворце, а на Иду его Приам с Гекубой не отпускают. Боятся опять потерять. Вот и толкают его на другой жениться, а Парис всё отговаривается, что ему, мол, пообещали красавицу из-за моря…

— И вовсе я ничего не забыла! — вскинулась Афродита. — Вот как только соберусь, так сразу и помогу ему!

— А Парису отвечают, что за море без корабля не попадёшь, что пастух, даже если он царский сын, всё равно управлять кораблём не умеет, что сама красавица к нему не прибежит…

— Да ты знаешь что! Да я всё могу! Да я так сделаю!.. Я Энея попрошу! Он у Париса этим будет… Как эта говорила… Начальник шабашников, вот! И корабль будет! И Елена будет! И жена будет! И… И всё будет! Вот!

Уходя, Гера с трудом прятала довольную ухмылку. Вот ужо будет этому Парису… Будет ему и корабль, будет и Елена… Всё будет! Глядишь, и гости на свадьбу будут! Со всего Пелопоннеса!

Попутный ветер надувал парус. Корабль одну за другой догонял невысокие волны и вспарывал их тараном. Гребцы отдыхали, кормчий рулил, а Эней развлекал Париса трепотнёй. Все при деле…

— Вот скажи, ради морского старца, почему мы вёсла сушим? Ведь если грести, то будет быстрее! — Парис едва не подскакивал от нетерпения. За последнее время Афродита ему такого напела, что готов он был за Еленой пешком по берегу побежать. Только тем и отговорили, что обратно в Трою он её без транспорта точно не доставит, даже если сам и прорвётся дальше первого разбойника.

— Будет быстрее, — Эней никуда не торопился. — Ненамного. Но команда вымотается, а у нас впереди чужие берега. Вдруг война, а мы уставши?

— Афродита обещала успешное плаванье!

— А прочие боги ничего не обещали. И вообще, успешное для кого? Для нас? А может, всё-таки для беотийских или эвбейских пиратов?

— Вот если бы я сам командовал походом, я бы…

— Ты был бы без корабля, который я тебе построил, и без команды, которую я тебе набрал.

— Корабль построил Ферекл!

— По моей просьбе и на мои средства. И вообще, ты бы сейчас понятия не имел, куда плыть.

— Да знаю я куда! — горячился Парис. — В Спарту, ясное дело!

— Вот поэтому я командую походом, а ты пассажир.

— Почему «поэтому»?

— Пока тебя учили крутить хвосты быкам, а сам ты учился портить девок и вопить худые вирши…

— Всё брешешь! Я девицам хорошо пою!

— А я тебе не девица, меня не берёт. Так вот, меня в это время учили арифметике и географии, а сам я учился навигации. Так что не лезь из своей овчарни к рулевому веслу! Это Троя недалеко от берега стоит, а от Спарты до моря двести сорок стадиев! Есть, правда, река Еврот, но пентеконтор не пройдёт по ней…

— Так надо было поменьше корабль делать, чтобы прошёл!

— …А те скорлупки, что пройдут, не переживут морского перехода. Поэтому причалим в Гифионе, наймём там ишаков…

— Эх, опять расходы, — горестно вздохнул Парис. — Если ты у нас такой умный, почему мы своих ослов не взяли?

Эней посмотрел на приятеля как на круглого дурака:

— Ты сам-то понимаешь, что сказал? Вот представь на нашем корабле, кроме команды, ещё и два десятка ишаков! Куда их девать? Чем кормить? Кто за ними убирать будет? Если ты сам привык жить на скотном дворе, это твоё дело, а как ты спартанскую царицу в подобный хлев пригласишь? Клянусь Гермесом, тут даже мать не поможет, твоя красотка нос зажмёт и убежит! В общем, не валяй дурака. Прибудем в Спарту — там главным будешь, охмуряй хоть Елену, хоть других спартанок, хоть самого Менелая. А в дороге изволь слушаться.

Надувшийся Парис замолчал, поглядел немного на проплывающий справа берег Лемноса, потом на закрывшие солнце облака — и, похоже, вдохновился. Его рука потянулась к кифаре.

— Нет! — рявкнул Эней. — Ради всех олимпийских богов, не пой!

— Это ещё почему? — обиделся непризнанный гений.

— Посейдон — тоже не девица! Потопнем!

Торжественный пир, который закатил Менелай в честь гостей из Трои, оказался скомкан из-за прибытия гонца из Кносса:

— Царь Менелай, царь Катрей умер! Тебя ждут на Крите!

— Ну вот, так толком и не поели, — проворчал кто-то под нос.

— Зевс свидетель, я хотел бы вас принять как полагается, — обратился Менелай к Парису и Энею, — но должен немедленно ехать хоронить деда. Могу лишь обещать, что вы ни в чём не будете терпеть недостатка, пока ждёте моего возвращения. Моя жена Елена об этом позаботится.

— Слышишь? — толкнул локтем Энея Парис. — Нас поручают Елене!

— Ну, значит, она будет заниматься тобой, а ты ей. Ты же этого и хотел?

— А ты чем заниматься будешь?

— Готовиться удирать! Тебе не ясно, что нужно всё обстряпать, пока ни Менелая, ни Диоскуров в Спарте нет?

— А Диоскуры-то здесь при чём? — не понял Парис.

— Ох, помоги мне Афина Паллада, зачем я связался с этим дурнем? Как по-твоему, кто вернул Елену в прошлый раз, когда её Тесей украл?

— А-а-а…

— Э-э-э! Действуй, и быстро! Да, вот ещё что… У Елены есть две служанки, Эфра и Климена…

— Да у неё много служанок! Зачем они мне?

— Клянусь Аресом, ещё раз перебьёшь, я не буду Диоскуров дожидаться, сам тебе в морду дам! Этих двух пленили в Аттике, когда Елену отбивали! Эфра — вообще мать Тесея! Как думаешь, очень они спартанцев любят? То-то! Вот они тебе и помогут. Да монет не жалей, жмот несчастный!

— И откуда только ты это всё узнаёшь?..

Эней самодовольно ухмыльнулся:

— А я, в отличие от некоторых, не пою. Я слушаю.

Улицы залиты светом полной луны, с гор дует прохладный ветер, но толстые стены царского дворца прогрелись за день, в покоях жарко. Жена спартанского царя спит беспокойно, ворочается, сбила покрывало. Ей одной ложе слишком широко.

В углу мигает огонёк масляной лампы. Две служанки не спят: этой ночью к их госпоже собирается прийти троянец. Они обещали его впустить. Вот только как он даст о себе знать? С привратниками, со стражниками и прочими служителями договора не было!

Ничего, Париса мелкими трудностями не испугать. Выбравшись во двор, он поднимает кифару, и стены сотрясаются от дикого рёва:

— Город задрых под луной, только гавкают злые собаки! (Дрынц!)

Выйди, моя ненаглядная, дай на тебя поглазеть! (Брынц!)

— Климена? Что это? — Елена садится на ложе. Сна — ни в одном глазу.

— Это Парис, госпожа, просит тебя увидеть.

— Очень громко просит. Он не боится, что его услышит кто-нибудь ещё?

— Это уже третья ночь, госпожа, но раньше ему мешали петь. В первый раз привратник хотел отобрать кифару, во второй его хотели побить стражники… Убивать-то нельзя, гость нашего царя!

— И что, на третий раз ему никто не помешал, раз он всё-таки спел?

— Так ведь боятся, госпожа, — хихикает Климена. — Позавчера он побил привратника, а вчера десяток стражников штабелем сложил… Его, наверное, только твои братья могли бы одолеть, или муж. Но их никого нет…

— Проведи его ко мне, Климена. Интересно, для чего это ему понадобилось увидеть меня посреди ночи.

— Тебе помочь одеться, госпожа? — Эфра готова подать хитон.

— Зачем? Пусть… поглазеет, раз уж так просил.

— Ну что, Парис, как тебе нравится то, что увидел? — Елена очень довольна произведённым впечатлением. — Только учти, любоваться тебе недолго, твоё пение весь дворец перебудило. Думаю, гонцы к Менелаю и к моим братьям уже давно отправлены…

— Никто не знает, что я пел для тебя, ослепительная, — Парис глядит на Елену снизу вверх, сидя у её ног. — Я попросил твою служанку Глику передать Филоксене, что приду к ней ночью, а Филоксену попросил сказать то же самое Глике…

— Они же ненавидят друг друга! — фыркает Климена.

— Конечно, потому и следят сейчас друг за дружкой, и подозревают одна другую. Никто не заподозрит тебя. Хотя счастье любоваться тобой и в самом деле недолгое. Мы уезжаем на утренней заре, — с печальным видом возглашает Парис. — Но я никогда не забуду твоей красоты! Однажды я видел на склоне Иды трёх прекрасных богинь и назвал Афродиту прекраснейшей из них, но если бы четвёртой была ты, свидетель Зевс, я бы раздумывал дольше!

— И всё равно присудил бы победу Афродите? — понимающе усмехается Елена. — Не смущайся, я не собираюсь состязаться с бессмертными. Мне довольно первенства и на земле…

— И оно твоё, клянусь Кипридой! — для пущего эффекта Парис бьёт себя кулаком в грудь. — Лишь богиня может превзойти тебя!

— А, Парис, вот ты где! Времени даром не теряешь, а? — в комнате возникает хихикающая Афродита. — Знаешь, ты такой милый! Там, на Иде, я даже хотела тебя вознаградить, только там был муж. Он хоть и спал, но Гера его наверняка бы разбудила, а он у меня такой ревнивый… — Афродита надувает губки. Потом ей приходит в голову мысль, и она снова хихикает:

— Зато я могу это сделать прямо сейчас! Геры тут нет, а Гефест опять заработался! Елена, ты не уступишь своё ложе ненадолго? Мы очень постараемся не сломать!

— Увы, даже если так, это будет всего лишь один раз, — Парис продолжает изображать несчастного. — Потом ты улетишь, я уеду, и останется лишь вспоминать лучшие минуты…

— Ах, бедненький, — сюсюкает Афродита и гладит его по голове. — Ну не выйдет у меня часто, ну ты же знаешь этих олимпийцев! Гефест приревнует, Арес драться захочет, Гера недовольна будет, хоть ей-то и дела быть не должно! Слушай, Елена! А может, ты меня заменишь? Смотри какой славный парнишка! Меня назвал прекраснейшей из богинь, тебя — прекраснейшей из смертных… Ну как такого без награды оставить?

— Меня вообще-то многие прекраснейшей из смертных звали, — оценивающе смотрит Елена.

— Но этот — особенный, — настаивает богиня. — Его сам Зевс избрал судьёй женской прелести! Неужели твоя красота так холодна? Даже по моей просьбе его не полюбишь?

— Ему нельзя оставаться в Спарте, выйдет злая насмешка над гостеприимством моего мужа…

— Зато тебе можно с ним уехать!

— У нас всё готово! — подтверждает Парис. — Даже повозка для прекрасной Елены есть. В Гифионе ждёт отличный корабль, замечательные моряки, опытный кормчий! Я увезу тебя в Трою!

— А потом я тебе надоем, ты меня бросишь или вообще Менелаю вернёшь…

Парис вскакивает на ноги:

— Никогда, никогда не отдам я тебя никакому Менелаю! Никогда не поменяю на другую, не столь прекрасную! Силою чресл моего отца, что меня на свет породила, перед ликом богини любви клянусь!

— Ой, какой решительный! — умиляется Афродита. — Ой, такому просто невозможно отказать!

— Ладно, уговорили, — машет рукой Елена. — Но до Гифиона едем отдельно. Я отправлюсь принести жертвы в храм Ино…

— А это кто?

— Для тебя это неважно, главное, что храм около порта. Эфру и Климену заранее на корабль возьмёшь, они мне понадобятся… Да и не жить им здесь, когда узнают, что они тебе помогали… Так вот, после жертвоприношения хватаешь меня и уносишь. Ты как, быстро бегать умеешь? Нужно будет удрать от моей охраны и успеть выйти в море, пока не выслали погоню. Там, в Трое, жильё-то у тебя приличное есть?

— Не беспокойся, — ухмыляется Парис. — Я всё-таки любимый сын царя богатого Илиона, и дворец у меня не хуже отцовского.

— Ну и всё. Решили, — Елена опускается на ложе и отворачивается к стене.

— Ой, не трожь её, Парис, пойдём отсюда! — Афродита тянет прочь своего любимца. — Знаешь, как она за своего Менелая держалась! Ух! Но я всё-таки богиня любви, я её в тебя всё-таки влюбила! Вот! Ух, какая! Идём, идём, ей до утра надо без никого побыть! Да, вам тоже говорю! Давайте-давайте вон отсюда, а то знаете в кого обеих влюблю?!

Выбравшись из царской спальни, Парис вспоминает ещё об одном очень важном деле:

— Да, вот что… Эфра, ты ведь знаешь, как попасть в сокровищницу Менелая? Думаю, украшения Елены ему уже не понадобятся, когда её самой здесь не будет.

И он вытаскивает из-за пояса здоровенный мешок.

— Ах, какой предусмотрительный кавалер! — восхищается Афродита. — Разумеется, женской красоте нужна достойная оправа!