Та, кто меня обратила (джен)

Самая знаменитая таверна Анкарии — «Аскарон» — находится в подземелье. Эти просторные залы были созданы давным-давно, когда Замок Мужества ещё был крепостью тёмных эльфов Мураг-Нар, — если, конечно, люди не врут.

Люди не врут. Люди обустроились на верхнем ярусе подземелий, но вряд ли они понимают, что лежит у них под ногами. Молодая черноволосая женщина в дорожном плаще и с мечом, сидящая у стены, знает это наверняка.

* * *

Я помню, как спускалась в подземелья Мураг-Нара, когда вели разведку в поисках затаившихся тёмных эльфов. Нельзя было разбиваться поодиночке, но мы были молоды и самонадеянны. Я помню, как меня парализовало чьё-то заклятье, и навстречу мне, в круг света от факела в моей окаменевшей руке, вышла она.

Нет, это была не тёмная жрица.

Всё, что я успела увидеть — невообразимо короткое, до колен, алое — как свежая кровь — платье, чёрные локоны и мраморно-белое лицо. И улыбка. Обнажившая белоснежные клыки. Она отбросила мой потухший факел, и я почувствовала, как клыки вонзаются в шею. Тогда я решила, что это смерть.

Лучше бы так оно и было.

* * *

В таверне суета и гомон: по залам снуют служанки с тяжёлыми подносами, мелькают фокусники в ярких трико, шумят и горланят посетители. Но женщина, сидящая в полумраке, подальше от суеты, замечает у противоположной стены троих в тёмных плащах с низко надвинутыми капюшонами. Их движения и жесты заставляют её насторожиться. Её глаза зорче, а слух острее, чем у человека. И она способна чувствовать своих. Они — тоже.

* * *

Она заклеймила меня Кровавым поцелуем — так называется обряд, превращающий человека в вампира. Красно-золотой костёр перерождения обвил меня огненными змеями, закаляя хрупкое человеческое тело, словно глину при обжиге, — оно становилось сильнее и крепче, а черты лица изменялись и заострялись. Моя жизнь сгорела в алом пламени. Она забрала её и дала взамен новую. Вечную жизнь. И вечную ненависть.

Я всегда ненавидела её, но тогда я её и любила. Вначале я была очень привязана к ней, нет — даже прикована. Звуками того времени были её смех и звон незримых цепей. Красками — алое платье и алая пелена, сквозь которую мне тогда виделся мир. Запахом — запах крови.

Я не знаю, зачем она обратила меня. Может быть — от скуки. Она играла со мной, как сытая кошка, и за это я её ненавидела. Но она всегда была рядом со мной, кроме неё, у меня не было никого — поэтому я её любила. Она смеялась — она всегда смеялась, и я до сих пор помню этот смех, низкий и мягкий, но всё равно таящий опасность — и учила меня магии вампиров. «Когти смерти», подчиняющий укус, «кровавый рой» — призыв летучих мышей, помогающих в бою… Когда-нибудь, говорила она, я смогу вызвать и волка, но этому я научилась гораздо позже, уже сама. Я стала неслышно передвигаться и видеть в темноте, я выучила все ходы в подземельях, я умело охотилась, не оставляя следов. И какое-то время мне казалось, что так и должно быть. Я забыла, кем была, и не думала о том, кем стала.

* * *

Можно прибегнуть к маскировке. Можно закутаться в плащ, закрыть лицо капюшоном и шарфом — и обмануть людей. Но её им не обмануть, а ей — их.

Они чувствуют в ней — такую же. И один из них шагает навстречу:

— Приветствую, сестра. Я — Люциус.

— Приветствую вас, братья, — медленно отвечает женщина, не называя имени и не протягивая руки. И они видят то, чего не достигнешь маскировкой: видят чёрные глаза, видят обыкновенные человеческие зубы.

— Ты запятнала себя, сестра, — тихо и грозно говорит Люциус. И все трое одновременно выхватывают мечи.

* * *

Над нашими головами кипела жизнь, обычная, человеческая — люди перестраивали тёмноэльфийскую крепость, превращая её в людской город. Ему, так выгодно расположенному, предстояло стать новой столицей королевства. Воздвигались новые стены, строились дома, по мостовой ходил король Аарнум Первый, за которого я когда-то сражалась. Мы победили в этой войне, вот только для меня уже не было этого «мы» — я перестала быть человеком.

Слуги ночи, мы рыскали по округе, и после каждой охоты в какую-то семью приходило горе. Я не задумывалась об этом. Мои мысли были словно затянуты алым туманом, я сознавала только то, что есть сейчас, жила одним мигом, а меня прежнюю — устремлённую навстречу славе и приключениям, жаждущую побед, преданную своему королю — от нынешней ночной охотницы отгородила непроглядная мгла.

Так было до тех пор, пока моей жертвой не стала серафима. Слишком юная — и потому слабее меня. Серебряная кровь, обжигающая горло, и опять, как после Кровавого поцелуя, алое пламя, рассыпавшееся золотисто-малиновыми искрами, — и ко мне вернулся человеческий облик. Теперь я снова могла выходить на солнце и бывать в городах днём. И вернулась человеческая сущность. Я вспомнила, какой была, и ужаснулась тому, какой стала.

* * *

Да, они — вампиры, но их обратили гораздо позже её ухода, и они ощутимо уступают ей в силе. Она много странствовала и сражалась, а они вряд ли уходили далеко от «гнезда». Три тела остались лежать на полу раньше, чем вокруг собралась толпа. Впрочем, вмешиваться никто и не думал — никому не хотелось связываться со странными мрачными типами, закутанными в плащи.

Вампиресса без помех обыскивает бывших собратьев. Обнаруживает у Люциуса тяжелый бронзовый ключ. Осталось найти к нему дверь: хоть один из выходов, которыми пользовались при ней, здесь должен остаться — ведь вампирам так удобно затеряться в постоянном гвалте и мельтешении большой таверны.

* * *

В тот день я не вернулась в клан. В тот день я шла под солнцем, которое едва не успела позабыть, и в моих мыслях бурей бушевала вина, ужас, ненависть и, несмотря ни на что, надежда.

Я не стала той молодой воительницей, которой была прежде. Я стала старше и печальнее, осторожнее и яростнее, сдержаннее и бесстрашнее. Но эти качества и чувства были человеческими. Моими.

Я покинула окрестности столицы, не зная, будут ли меня искать, и старалась двигаться как можно быстрее. Я шла днём в обличье человека и ночью в обличье вампира, не знающего усталости: я обнаружила, что не стала человеком по-настоящему — я могла менять обличия, но не отказаться от одного из них. Так я достигла южной провинции и поселилась в заброшенном монастыре в чаще леса.

Там я прожила несколько веков. Крестьяне рассказывали страшные сказки и небылицы, но за все годы в этих краях не случилось ни одной загадочной смерти. Я не знала, как искупить свою вину, и решила хотя бы не причинять никому зла.

* * *

Миновав несколько кладовых и ледников, она обнаруживает в конце тёмного тупика несколько ступеней, ведущих к закопчённой двери. Ключ легко проворачивается в замке, и обитая железом, уже тронутым ржавчиной, дверь открывается без скрипа. За ней — ещё одна лестница; вампиресса спускается и оказывается на втором ярусе, где давным-давно не был никто из людей. Она принимает обличье вампира — здесь ей потребуется видеть в темноте и улавливать еле ощутимые запахи, и здесь ей придется сражаться с вампирами, а в этом обличье она сильнее. В помощь себе она призывает волшебного волка и тройку летучих мышей, которые, хотя и малы, могут нанести значительные раны.

Она прекрасно помнит путь; коридоры сменяются необработанными туннелями и снова коридорами, она спускается вниз, ярус за ярусом. Иногда ей встречаются вампиры — она не помнит ни одного из них, а в некоторых распознает обращённых совсем недавно. Что ж, как бы там ни было, для них эта встреча становится последней. Их ей не жаль: тот, кто убивает, чтобы жить — жить не должен.

* * *

Год назад в моём обиталище застучало живое сердце — здесь искала укрытия девушка, за которой охотились работорговцы. Она попросила меня защитить её и сопроводить к коменданту Шёнблика. Я выполнила просьбу, но помощь коменданта ей не понадобилась: разыскивать и судить было уже некого.

Для меня эта прогулка оказалась судьбоносной. Комендант Ромата принялся убеждать меня, что королевству нужны воины, и я согласилась прежде, чем он договорил, потому что увидела шанс искупить свои преступления.

* * *

Она безошибочно находит покои королевы вампиров. Здесь ничего не изменилось. По полу, устланному бордовыми коврами, разбросаны алые подушки. Королева полулежит на них, лениво почёсывая волка за ухом. Еще пятеро лежат, опустив голову на лапы — их чёрная шерсть отливает багрянцем, — а она до сих пор не научилась вызывать больше одного…

Королева тоже ничуть не изменилась. Она так же прекрасна — ведь вампиры не стареют, так же безразлично-безмятежна и так же носит алые платья.

— Здравствуй, дитя моё, — говорит королева то ли ласково, то ли насмешливо. — Ты наконец вернулась. Долго же ты отсутствовала, и где же ты… — Она вдруг замолкает и зловеще прищуривается: — Что ты с собой сделала?

— Я вернула себе то, что ты у меня забрала. Я вернула себе собственную личность. И я снова живу почти человеческой жизнью, которую утратила по твоей милости.

— Я дала тебе вечную жизнь вместо жалкого мимолётного существования, а ты меня упрекаешь?

— Мне не нужно бессмысленной вечности. У меня была цель, друзья, мечты, была страна, которой я служила, была я сама. И теперь у меня снова есть хотя бы часть того, чего ты меня лишила.

— Ты лишилась всего по собственной глупости. — В глазах цвета тёмного вина вспыхивают гневные искры.

— Может быть. Но глупость, в отличие от подлости, — не преступление. — Голос её остается ровным и твёрдым. Она смотрит на королеву, не отводя взгляда.

— А я надеялась, — королева притворно вздыхает, — что ты вернулась ко мне…

— Чтобы сидеть у твоих ног, как эти волки?

— …Но если это не так, остается только одно, — молниеносным движением королева оказывается на ногах. — Каждый, кто приходит в сердце наших подземелий, должен остаться здесь живым или мёртвым.

Королеве не нужно оружия, её оружие — собственные когти. Ей не нужны помощники, она делает волкам знак не вмешиваться, и вампиресса поступает так же. Это их бой, только их.

Они кружатся в смертельном вихре, их движения напоминают танец, а не бой. Никто не знает, сколько проходит времени до тех пор, как королева падает на красный ковёр. На её лице отражается недоумение — последнее, что она чувствовала в своей долгой жизни.

Вампиресса, покачнувшись от усталости, делает шаг назад. И тут оживают волки королевы — они бросаются на неё молча, все разом. Её волк вылетает вперед, заслоняя хозяйку, и они встречают атаку вместе. Летучие мыши впиваются клыками, мелькая, застилают врагам глаза.

Вскоре вампиресса остаётся в зале одна в окружении мёртвых тел. Она задерживает на королеве последний взгляд, в котором больше усталости, чем торжества или горечи. Рядом с верным волком опускается на колени, кладёт ладонь на умную лобастую голову и закрывает ему глаза. Оборачивается к летучим спутницам, и по взмаху руки три неподвижных тельца растворяются в воздухе. Потом она медленно разворачивается и уходит.

Она долго бредёт по коридорам, порой останавливаясь для отдыха. Наконец, достигнув двери в таверну, сбрасывает вампирский облик, выходит в зал и тщательно запирает за собой дверь.

Не привлекая к себе внимания, она проходит сквозь шумные залы и покидает «Аскарон». Скоро рассвет. Снаружи еще тихо, окраинные улицы безлюдны и безмолвны. От реки тянет прохладой и туманом.

Женщина в дорожном плаще неторопливо идёт к реке. Там она долго неподвижно сидит, глядя, как вьётся над водой туман, как лучи восходящего солнца заставляют его истончаться и таять, и, когда от тумана остаются только клочья над самой поверхностью — солнце вспыхивает на завитках старинной бронзы — тяжёлый ключ летит в воду.