Долгие проводы (джен)

Некоторое время назад у меня умер друг. Довольно рано, в шестьдесят с небольшим. Умирал плохо, тяжело, в беспамятстве и полубезумии. Классный художник — из тех, чьи работы покупали Русский и Третьяковка ещё при жизни. При этом жил он весьма скромно, в провинции, очень замкнуто, а с его непростым характером ещё и отдалился ото всех в последние годы. Он и так-то был не подарок — фаталист, упрямец, педант, способный довести до белого каления зануда, немножко мистик, но при этом очень обидчивый и местами наивный человек. И тончайший, подлинный лирик в своих работах, без тени фальши или щегольства мастерством. Уникальный художник.

Последние пару лет мы мало о нём знали — он отрезал сам и довольно грубо, словно предчувствуя, что скоро с ним станет совсем невыносимо общаться. Причём, как выяснилось позже, отрезал всех, в том числе и семью — но там, кажется, никогда и не было особого взаимопонимания.

Спустя год после его смерти я поехал к нему в город помогать делать мемориальную выставку и организовывать печать каталога и волей-неволей вынужден был общаться со вдовой. Она была спокойной, приятной, совершенно обычной женщиной с довольно приземлённым складом — не восторженная, не религиозная, вполне практическая и безо всяких видимых тараканов, свойственных творческим людям. Похоже, она даже не вполне представляла масштаб личности своего мужа и что вообще делать с наследием — тем более. Оно её скорее тяготило — обуза, место занимает... короче говоря, она страшно обрадовалась, что я взял каталог на себя и не требовал с неё никаких денег. Пожалуй, она даже прониклась ко мне симпатией, что я снял с неё часть этих непонятных хлопот.

И вот везём мы готовый тираж на открытие выставки — она сидит у меня в машине и вдруг, ни с того ни с сего, начинает рассказывать:

— Коля, а вы же не были у Витальки на похоронах? Там накануне случай произошёл...

— Нет, — говорю, — не был. Я не знал, что он умер — мне позвонили из Союза уже спустя неделю или две. А что там было?

— Да понимаете... вы же знали Пашу Бирта, да?

— Шапочно, но картинки, разумеется, знаю отлично. И Виталий много рассказывал. А что?

Павла Бирта я и вправду знал в основном по работам — он был намного старше и тоже был бирюком ещё тем, похлеще Витальки. И тоже превосходным художником. Они были невероятно созвучны друг другу своими листами, хоть и не сказать, чтоб сильно похожи. Очень дружили, много лет делили одну мастерскую, и Виталий вообще считал Пашу своим наставником и путеводной звездой. Паша умер года за три до Витальки, и тот очень печалился по этому поводу — я помню, в те времена мы ещё общались.

— Так что там с Биртом?

Мнётся, явно не знает, стоит ли говорить, но вроде как начала уже... после паузы всё же продолжает:

— Знаете, Виталий же умер в ночь с пятницы на субботу. В больнице. А прощание и похороны назначили на вторник. На выходных он лежал там, в морге, а в понедельник я одежду привезла для похорон, чтобы его обрядили. Меня встретил врач, что Витальку лечил, одежду забрал и обмолвился, что приходил какой-то неизвестный ему человек и очень настойчиво просил проводить в морг, чтобы увидеть Виталия и попрощаться. Доктор сперва отказал, конечно, — не положено, мол, да и зачем — завтра же прощание, завтра и приходите. На что тот мужчина как-то странно сказал, что завтра никак быть не сможет, а посмотреть на Виталия последний раз очень бы хотел. И как-то так он это сказал, что доктор сам не понял, как согласился — несмотря на то, что этот человек был ему совершенно не знаком и никогда не навещал Виталия, пока тот болел. Ну, отвёл его, подождал минут десять и проводил на выход. Тот сдержанно поблагодарил и ушёл — буквально за четверть часа, как я появилась с одёжкой этой.

На следующий день, на прощании, доктор тоже присутствовал, а у меня не шла из головы эта история со вчерашним посетителем — уж сама не знаю, почему. Я подошла к доктору и попросила посмотреть повнимательнее — нет ли его среди присутствующих. Народу было не очень много, доктор всех оглядел и сказал, что нет. Опять же не знаю зачем, но я предложила ему описать внешность, и тот уверенно описал — мол, внешность приметная... и знаете, Коля, получается, что это Бирт приходил.

Я опешил.

— Но он же умер года четыре назад.

— Я знаю. Но по описанию — Бирт, он же характерный. Я и фото потом доктору привезла, где они с Виталькой вместе — тот подтвердил, что да, именно этого человека он и провожал тогда в морг. Странно, правда?

Я не знал, что ей сказать. Присмотрелся — она вообще в себе? Да, вроде всё как обычно. И рассказывала так — спокойно, буднично, без особого удивления, словно о бытовом курьёзе каком. Молчать было неловко, говорить — тоже, но на счастье мы как раз приехали к залу, и разговор иссяк. Больше тема не возникала, поводы для встреч вскоре отвалились сами собою, но история осталась — про двух художников, которые провожали друг друга за черту вопреки всем законам логики.