Свой своему поневоле брат (джен)

Верьте мне! Я пришел к вам как друг.

Сердце радо в пурге расколоться…

(с) Есенин

Речь Русе Болтона, невзрачного старика с бесстрастным лицом, являла удивительный контраст с его мрачным образом и дурной репутацией. На словах старый Русе был мягок и ласков, порой бормоча, словно юродивый, но у тех, кто слышал его бесцветный голос, неизменно бегали мурашки по спине.

— Так, соседушка, так, — приговаривал Русе, слушая рассказ Кейтилин о вестях из Винтерфелла, неожиданно занятого Теоном и его отрядом Железнорожденных, и Кейтилин казалось, что его пришепетывание сулит захватчикам куда больше бед, чем яркий и открытый гнев Робба. — Раз Теон там остался, то все непросто, тут прикинуть надо.

— Железнорожденным только бы пограбить да бежать, править они не могут, даже оборонять крепости не мастера, — задумчиво продолжал Русе, поднимая на Кейтилин свои водянистые глаза. — Сидят они там теперь как в мышеловке, ты сыну-то передай: пусть не покидает нас, свет наш, пусть дураков-то тех оставлять в тылу не боится. А вот зачем сидят? Может, верен нам еще остался Теон, может, не было у него варианта в набег не идти, как родне-то он попался, вот он и сидит там теперь как верный пес на хозяйском добре, чтобы другие не добрались. Может, он нам сам ворота откроет, приди мы к нему. А что бают, будто убил он кого из наших, — так болтают много, ты дождись, пока сама тела увидишь.

Русе замолкал, противно похрустывая пальцами, а Кейтилин удивлялась тому, что из всех верных и честных, несмотря на их громкие уверения в том, что они не хотят верить в предательство Теона, ни один не додумался до той странной и невероятной верности, которую предположил в Теоне Русе.

— А может и другое статься, — снова начинал бормотать Русе, и голос его неуловимо менялся, вместо умиления набухая угрозой. — Может, хорошо вы его выучили, хотели отцу его не дурака, а будущего наследника отдать. Может, лорд Эддард, светлая ему память, хотел, чтобы на Железных островах хороший верховный лорд был, но попалась ему умная голова, да гнилое сердце.

Кейтилин под влиянием говорка Русе и самой начинало казаться, что такие намерения у ее покойного мужа были, а пока она копалась в своей памяти, тихая речь Русе окончательно ее зачаровывала.

— Может, потому он там сидит, что вообразил себя Харреном Черным, что сам захотел лордом Винтерфелла называться, — продолжал Русе, и губы его кривились в зловещей усмешке. — Может, он и в осаде сидеть учился, в библиотеке пропадал. Может, он ее у вас и пожег, чтобы следы свои замести, книги нужные стащить. Может, он еще думает, что минует его за это лютая казнь и жестокая смерть. Так я тогда так думаю, соседушка: есть у меня сыночек, пусть и незаконный, его бы к этому делу определить. Лордом быть я его не учил, лордом он был бы дурак дураком, а вот хитрость у него есть. Вот бы нам его послать, пусть поглядит на месте, что к чему.

— Это не из-за этого ли сыночка я про тебя кое-что слышала, сосед? — строго говорила Кейтилин, пытаясь вырваться из-под власти тихого голоса.

— Врут, врут все на старого Русе, — улыбался своей жуткой улыбочкой Болтон. — Знаю, что ты слышала: мельника убил, жену его у остывающего тела изнасиловал. А ты сама рассуди, у тебя же шестеро детей…

— Пятеро, — холодно возражала Кейтилин, не желая приписывать к своим детям Джона Сноу, а Русе снова этому удивлялся, сам полагая, что если бастарда признали и воспитывают в своем доме, то проще окончательно сделать вид, что так и надо, к дому он и принадлежит.

— А у меня один сын законный был, да обогреют боги его душу, — с уместной моменту слезой говорил Русе. — Дважды я был женат, и никто меня, старика, не обвинит, что женами я пренебрегал, что гибели своему роду желал. А всего один сын был, и дочерей ни одной. Вот сама и рассуди: мыслимое ли дело, чтобы с кем еще один раз — и сразу еще один сын?

— Был, был грех, — бормотал дальше Русе, чувствуя, что ему удалось ошарашить Кейтилин и заставить ее задуматься, и его тихий голос снова брал над ней власть. — Прикипела она к моему сердцу, четыре года на деревню таскался, как мальчишка. Там она меня, вдового, и пожалеет, там она меня, сиротливого, и согреет. Развязаться хотел, ведь и мне, дураку, позор, и ей позор. Замуж ее выдал, мельницу в приданое за ней дал, сам жениться во второй раз думал — ан не отпускает сердце, все так к ней, к замужней уже, и бегал. Тут ее муж нас и застал: либо мне бежать зайцем, чтобы он ее за наш грех одну бил, либо в ножи. Был, был грех.

Кейтилин смотрела на Русе Болтона, не веря своим глазам, а скорбный Русе все бормотал свое дальше.

— С той поры она на меня сердце и держит, — жаловался Русе, — с той поры чего только она про меня не болтала. Врут, врут все на бедного Русе.

— А что ты с пленников с живых кожу сдираешь, тоже врут? — спрашивала Кейтилин, уже готовая поверить в любое оправдание, но Болтон только зловеще ухмылялся в ответ.

— Это, госпожа моя, тебе знать ни к чему, — елейным голоском говорил Русе. — Это пусть враги верят и трепещут. А тебе Русе не враг, тебе Русе самый верный человек.

Русе Болтон не любил своего бастарда и даже после смерти законного сына не стал учить Рамси ни военному делу, ни тому, как должен править лорд, думая вместо того жениться в старости в третий раз. На войне Рамси Сноу могла бы спасти либо сугубая глупость врага, либо собственная подлость, потому что сам по себе он вполне был способен на любое идиотство, вроде залпа из двухсот стрел по одинокому всаднику. Но Рамси наблюдал за отцом, живя рядом с ним в замке, всегда в точности исполнял его поручения и не стеснялся задавать вопросы, хотя за глупые Русе осыпал его забористой бранью. Поэтому Рамси перенял у отца его житейскую хитрость, которая пригодилась ему в Винтерфелле, куда он проник под видом собственного беглого слуги, предварительно вымазавшись по приказу отца коровьим навозом. Несло от Рамси так, что никто из захватчиков не решился его осматривать и выяснять, слуга он или лорд, а Рамси использовал выигранное время с толком, несколькими удачными фразами втеревшись в доверие к Теону. Быстро, за несколько дней, исполнив поручения отца, Рамси связался с оставленными им в одном переходе солдатами Болтонов и распахнул перед ними ворота Винтерфелла.

Хитроумный Русе был ближе к истине в своей второй версии мотивов Теона, если не считать того, что быть толковым правителем Теон так и не научился. Теон не позаботился об укреплениях, не усилил свой отряд за счет наемников или разбойников, а только писал письма отцу и сестре, требуя подкрепления, да пьянствовал и обжирался в Большом зале Винтерфелла в компании своих солдат и собранных со всей окрестности шлюх. Теон сотоварищи неплохо опустошили погреба и кладовые Старков, но хоть какая-то совесть и здравый смысл у Теона оставались, и разграбления винтерфелльской казны он не допустил, чем, сам о том не догадываясь, настолько настроил против себя своих солдат, что Рамси, вступившему в замок, оказалось достаточным выдать каждому по небольшому кошельку с золотом, чтобы прекратить любое сопротивление.

— Мужики, там зарплату дают! — заорал кто-то над ухом у задремавшего за столом Теона, и вокруг незадачливого завоевателя никого не осталось.

— Театра не будет, — объявил Теону Рамси, входя в Большой зал и строгим взглядом и движением руки разгоняя оставшихся в зале шлюх. — Свечи закончились, — и на этих словах в голове у Теона погас свет.

Рамси, выросший в замке Болтона, в отсутствие настоящего дела стал книжником и эстетом, что, с одной стороны, избавило Теона от неэстетичной расправы, а с другой, ввергло его в иные беды.

— Что вы, батюшка, — вежливо говорил Рамси еще до начала войны, закрывая валирийскую книгу с обворожительными эскизами давно исчезнувших статуй. — Я не могу жениться на леди Хорнвуд. Она старая и жирная. Впрочем, если вы разрешите мне ею заняться... — и Рамси, встав, удалялся в стеллажи книг, оставляя потрясенного таким поведением отца.

— Вот ведь, дали боги за грехи дурака, — сердито бормотал себе под нос Русе Болтон, которому всегда нравились женщины в теле, свидетельством чему было и телосложение самого Рамси, фигурой пошедшего в мать. — Жирная ему Донелла, окороку ходячему. — Лорд Болтон перелистывал книгу, оставленную Рамси, рассматривал эскизы валирийских статуй и смачно плевал на пол. — Ни кожи, ни рожи, как южанки какие-то. Займется он женой. Кто ж тебе, хрену свинячьему, хорошую женщину-то доверит, голодом же заморишь.

Рамси, не зная о том, что отец уже переменил решение о его женитьбе, находил в стеллажах нужные книги, но почерпнутые оттуда знания применить к себе не решался, а жены ему не доставалось, и вот спустя почти два года ему подвернулся под руку пленный Теон.

Теон пришел в себя в тех самых хозяйских покоях, куда он с торжеством вошел, заняв Винтерфелл, и докуда он потом порой с трудом доползал после своих попоек. У камина сидел Рамси и жарил над пламенем шипящие сардельки.

— Дай сардельку, — нагло попросил Теон, заметив, что руки у него не связаны, хотя оружия уже и нет.

— Хрен тебе, — ответил Рамси. — Ты и так жирный.

— Я? — возмутился Теон, всегда считавший себя красавчиком, но последнее время, после нескончаемых пиров, с трудом влезающий в свою кирасу.

— Ты, — подтвердил Рамси. — Слушай сюда: есть два вида пищи, злаковая и мясная. Злаковая усваивается быстро и согревает наше сердце, но после того живот почти сразу требует еще...

— Молоко еще есть, — припомнил Теон. — Жрать охота, сыра бы да пива приказать.

— Молоко относится к мясу, — заявил Рамси и употребил валирийское словосочетание, перевода которому он не нашел. — «Белковые продукты» называется. Вот это пища полезная, она долгую сытость дает, и переваривает ее брюхо с усилием. Вот это тебе и надо.

— Надо, — согласился Теон. — Дай сардельку.

— Дам, — пообещал Рамси. — Но уговор: хлеба, картошки, каши, пирогов тебе отпускать не будут. Сахар тоже забудь. Мясо, молоко, сыр, овощи жри сколько хочешь.

— По рукам! — преждевременно обрадовался Теон, не чая встретить такого великодушного победителя.

— Пива тоже нельзя, — предупредил Рамси.

— Вино можно? — спросил Теон и, обнадеженный кивком Рамси, протянул своему победителю руку. — По рукам!

Рамси прибыл в Винтерфелл без своей личной гвардии, называемой бастардовыми ребятами и состоящей из людей образованных, но жестоких и бесчестных. «Это висельники, а не ребята, истинные висельники, сохрани тебя боги, — проговорил лорд Болтон, благословляя своего бастарда в дорогу. — Думал я, как до Западных земель дойдем, на деревни Ланнистеров их спустить, тризну по нашим павшим справить, да того боюсь, что и свои, и чужие меня за такое проклянут. По всему выходит, что спущу-ка я их на кого в Речных землях да потом перевешаю, скажу, Ланнистеров проделки. За такое на Ланнистеров не то что Речные земли, на них еще и Простор поднимется». Так что по милости отца Рамси, избегавший обедать с сиволапыми, был принужден обедать наедине с принцем Железных островов. Первые несколько дней пленник был любезен и весел, называл Рамси «лорд Болтон» и рассказывал курьезные истории про отличие между морскими женами и каменными, но вскоре Теона начало корчить и крючить.

— Дай пирог, — требовал Теон, содрогаясь всем телом словно в судорогах. — Дай пирог.

— Ты же слово давал, — укорял его Рамси, не переставая жевать вожделеемый Теоном пирог и припоминая нужные валирийские слова. — Это называется кетаминная, то есть тьфу, кетозисная ломка. Потом тело твое войдет в состояние кетозиса...

— Проклял ты меня, — причитал Теон, чувствуя головокружение и боль во всем теле и не понимая мудреных валирийских слов. — И еда твоя проклятая. Не еда, а одно слово — диеда.

— Ну, знаешь, — вспылил Рамси. — Я с тобой по-хорошему, но я ведь могу и по-плохому!

По-плохому Рамси действительно мог, и в тот же вечер Теона по его приказу заперли в комнате и стали кормить только кефиром и огурцами. Теон урчал голодным животом, портил воздух и начинал ломиться в дверь, требуя отвести его на двор облегчиться.

— Лорд Болтон! — кричал Теон, завидев во дворе Рамси и кидаясь к нему. — Все утро голодом морят, нет никаких моих сил!

— Ты часами пользоваться умеешь? — спрашивал Рамси, указывая на башенные часы, которые было видно из окна комнаты Теона, что сам Теон считал изощренной пыткой. — В 8:30 был завтрак. В 12:30 будут на обед огурцы с кефиром. В 16:30 снова огурцов с кефиром дадут. Зато в 21:00... — и Рамси делал многообещающую паузу.

— Что? — облизывался Теон, который уже был бы рад и куриной грудке.

— А в 21:00 — кефир с огурцами! — с дьявольским хохотом заявлял Рамси, и северные солдаты тащили воющего от отчаяния Теона в его комнату.

Неизвестно, сколько еще пленник Рамси питался бы огурцами и не дрогнули бы от этого сердца северных солдат, считавших про себя, что и с предателем нельзя так расправляться, если бы суровая северная природа не пришла Теону на помощь и в замке не кончились бы свежие огурцы. Рамси попробовал заменить свежие огурцы солеными, но его пленник прописался после этого на заднем дворе и чуть не пал от обезвоживания, а потом выпил полведра воды и отек так, что две недели похудания пошли насмарку.

Рамси некоторое время поразмыслил над ситуацией, полистал валирийские книги и узнал оттуда словосочетание, которое даже смог перевести на язык Вестероса — «раздельное питание». «На первый, рыбный, день нам понадобится полтора фунта рыбы, — сулил древний манускрипт. — Больше рыбы вы не съедите, аппетита не будет. Вы будете приятно удивлены отсутствием чувства голода и прекрасными результатами — чередуя рыбные дни со злаковыми, а куриные с овощными, вы будете терять по 10 фунтов в неделю!»

Теон, переведенный с огуречного рациона на рыбный, в первый же завтрак посрамил древних валирийцев, за один присест сожрав двухфунтовую печеную форель с кожей и костями и попросив добавки.

— Все, — строго сказал Рамси. — Теперь до завтра.

Следующие пару часов Теон маялся животом, а под вечер замок огласил его голодный вой.

— Слушай, прекрати! — потребовал Рамси, входя к своему пленнику и в душе проклиная винтерфелльскую акустику. — Посмотри на себя — ты уже штаны до пупка дотянуть можешь, а не ходишь с кошелем навывес. На человека становишься похож.

— Я не человеееек! — провыл несчастный Теон, который уже дважды пытался заснуть, чтобы не мучиться от голода, но снились ему только говяжья вырезка и свиные окорока. — Я хочу мяяяса! Мяяяса!

Рамси вздрогнул, зачурался и снова отправился в библиотеку за валирийской премудростью.