Rat Races - Крысиные бега (джен)

False idols turn to dust,

All lies in ashes,

And it's not too late ...

(T. Bone Burnett)

— Погоди, Пит, — остановил его Джеймс, когда все уже стали расходиться. — Я в тот раз забыл… вот, держи, — он протянул ему два новеньких галлеона. — Как дела вообще?

— Нормально, — Питер быстро сунул деньги в карман. — Спасибо.

— У вас там спокойно всё? — продолжал докапываться Поттер.

— Нормально, — повторил Питер. Ему хотелось есть и домой, но на ужин его остаться никто не позвал, а у него от раздающегося с кухни запаха тушёной с овощами свинины рот постоянно наполнялся слюной и подводило желудок.

— Не пропадай, — попросил Джеймс. Пожал ему руку, похлопал по плечу и выразительно улыбнулся. Аппарируй, мол.

Питер и аппарировал.

Хотя домой не хотелось. Дома можно было, конечно, поесть, но ведь мать опять начнёт нудеть — «Пит, когда ты, наконец, найдёшь себе какое-нибудь занятие?» И про то, что оставленные деньги конечны, и что негоже взрослому молодому парню болтаться без дела, и что это ещё надо выяснить, откуда у него деньги, и если она узнает, что он связался с чем-нибудь незаконным… Он бы с удовольствием от неё съехал, но тогда бы ему точно пришлось бы искать какую-нибудь работу, потому что выдаваемые Поттером деньги имели обыкновение как-то слишком быстро заканчиваться. И потом, тогда ему придётся заниматься всей этой бытовой нудятиной, а чар нужных он не знал и учить не хотел. Вообще всякий раз, когда он об этом задумывался, его остро начинала мучить мысль о несправедливости устройства этого мира: почему те же Поттер с Блэком могут не думать о подобных вещах? И могут посвятить себя Ордену Феникса и борьбе с Пожирателями, тогда как он, Питер, ради того, чтобы отдавать всё своё время и силы приближению победы, вынужден будет или терпеть нужду, или выслушивать нудёж своей не в меру активной мамаши.

Вот и сейчас, сидя на маленькой кухне, Питер торопливо жевал, глядя исключительно в свою тарелку, иногда мыча что-то невнятное в ответ на риторические вопросы матери. Когда-когда — да как же она не понимает, что сначала надо войну выиграть! А потом уже… а потом и для него найдётся какая-нибудь работа поинтереснее, чем торчать в лавке материной подружки.

Едва доев фасоль со свиными колбасками, Питер залпом осушил чашку чая, сунул в карман кусок яблочного пирога и, пробормотав, что у него ещё есть одно маленькое дело и что не надо ждать, пока он вернётся, «мам-ложись-спать-я-задержусь», он выскользнул из-за стола и, выскочив за дверь, отправился на прогулку. Пусть мать успокоится — ну невозможно же, в самом деле!

Рединг был сказочно красив — Питер слышал восхищённые вздохи каждый раз, когда оказывался в центре города в толпе туристов. Какое-то аббатство двенадцатого века: ярко-серый цвет стен и приглушённая красная окантовка дверных и оконных проёмов. Питер не был уверен, что именно это и есть аббатство, его почти не интересовало то, чем жили магглы, и он практически не общался с ними. Пока Питер не пошёл в Хогвартс, он считал, что у его бабушек и дедушек с родителями вышел какой-то конфликт, но среди одноклассников быстро понял: рвать отношения с семьями магглов в порядке вещей. Объяснения этому он так и не нашёл, зато убедился, что с ним и его семьей все в порядке, и это его устроило.

В районе, где жил Питер, туристов не было, только местные жители спешили домой с работы. Питер по обыкновению шёл к центру города по Тилхерст-роуд, а навстречу ему от автобусных остановок шли люди. Было странное ощущение — движение против течения, и Питер улыбался. Магглы его словно не замечали, и он вспомнил давний, ещё школьный разговор.

— Крыса, ну конечно! — бормотал Джеймс, облизывая губы и ероша волосы. — Отлично, Пит, просто отлично. Незаметность, быстрота... Незаметность, мантикора меня раздери!

Сириус подавил улыбку.

— Брось, Соха… — и еле успел увернуться от летящего в него учебника. — Джеймс, перестань. Олень — не самый плохой вариант.

— Да, Сириус, не самый. Хуже был бы, например, тигр или слон. Главное, вот скажи, какая черта у этого проклятого зверя такая же, как у меня?

— Желание быть в центре внимания, разумеется, — сдержанно отозвался Сириус с подчёркнутым чувством собственного достоинства.

Тогда-то Питер и понял, что в его анимагической форме заключена вся его суть: не привлекать внимания.

Не очень-то он это и любил.

…Люди входили в свои дома, темнело, в окнах один за другим зажигались тёплые огни. Питер обожал это время — близились сумерки, затихание дня. Он остановился посмотреть, как две маленькие девочки выбежали навстречу отцу, и тот подхватил их на руки, смеясь, а потом понёс в дом.

— Эбигейл, — вдруг услышал он за спиной и аж подпрыгнул, — вы не видели Эбигейл?

Питер обернулся, едва не столкнувшись с высоким дородным мужчиной лет, наверное, пятидесяти, в холщовой куртке и клетчатой кепке.

— Простите, сэр?

— Эбигейл, — потерянно и расстроенно повторил мужчина. У него в руках была пачка листов с напечатанной маггловской фотографией, которую в темноте Питер не мог разглядеть. — Она пропала. Не могу найти её с самого утра.

— М-м… может, вам обратиться в полицию?

— Полиция не ищет кошек.

— Так это… — Питер задумался. У мужчины были заплаканные глаза, и ему стало его искренне жаль. А ещё — жаль Эбигейл, которая сейчас была неизвестно где и, возможно, очень нуждалась в помощи.

— Полиция не ищет кошек, — и мужчина глубоким вздохом подавил всхлипывания. — Я думаю, она где-то здесь. Она раньше никогда, никогда не пропадала из дома.

— Как она выглядит? — спросил Питер. У него мелькнула мысль завтра попросить Сириуса поискать Эбигейл: если кто и безопасен для домашней кошечки, так это анимаг. — Я… если я увижу её, я обязательно постараюсь ее поймать.

— Серенькая, маленькая, — торопливо заговорил мужчина. У него был глубокий низкий голос с лёгкой хрипотцой — наверное, от курения, потому что от него отчётливо пахло табачным дымом. — У неё хвост пушистый и розовый ошейничек. Вы меня очень обяжете. Меня зовут Реджиналд Фолкс, я живу в конце улицы, в доме под красной крышей. Он там один. И если вы спросите мистера Фолкса, вас каждый ко мне проводит. Она маленькая, очень маленькая, сэр. И да, у неё на передних лапках белые носочки. Вы меня очень, очень обяжете. Реджиналд Фолкс, сэр, дом под красной крышей в конце улицы…

Когда дородный мистер Фолкс начал быстро-быстро повторять это в третий раз, Питеру стало страшно. Глаза его уже не были потухшими — они заблестели, и сам он подобрался и даже пару раз попытался схватить Питера за рукав рубашки.

Ему очень захотелось тут же аппарировать. Он не ожидал, что в него вцепятся, как в последнюю надежду, и это испугало и поселило внутри неприятное чувство едкого холодка.

Что-то бормоча, Питер быстро вырвался и поспешно сбежал в соседний переулок. Тилхерст-роуд была жилой улицей, её окружали двухэтажные дома, и дворами, перелезая через невысокие заборчики, Питер выбрался на Оксфорд-роуд, улицу тоже жилую, но более респектабельную, и двинулся к центру города. У него были два галлеона, их можно было наутро обменять в Гринготтсе, но в кармане ещё звенели несколько маггловских монет, которых вполне хватало, чтобы купить упаковку чипсов. Лили говорила, что это редкая гадость, а Питеру нравилось. Гадость или нет, он все равно нечасто мог себе ее позволить.

В одном из магазинчиков Питер долго разглядывал хрустящие упаковки и перебирал в кармане мелочь, пока продавщица не потеряла терпение.

— Вы говорите по-английски? — хмурясь, спросила она. — Может, вам помочь?

Питер смутился.

— Вот эти, — и ткнул пальцем в первую попавшуюся пачку. И уже потянулся к ней рукой, как услышал глухой удар, потом тонкий, отчаянный, душераздирающий вопль, а потом дважды содрогнулась земля, и после секунды тишины улица взорвалась тысячами кричащих голосов.

Продавщица выронила банку с напитком, которую собиралась было поставить на место. Покупатель перед Питером только что закрыл дверь в магазин.

— Что это? — спросила продавщица почти неслышно, Питер скорее догадался, чем разобрал слова. — Что это такое? Почему так кричат?

Питер стряхнул с себя оцепенение, но ещё не до конца сообразил, что делать, как дверь в магазин открылась, и появился тот самый парень, у которого пару минут назад не хватило денег на ещё одну банку газировки. Пакет с купленными продуктами он где-то успел потерять.

— Там автобус влетел в стену, — сказал он очень неестественным, низким голосом. — Сбил людей и теперь горит.

Питер оттолкнул его и выскочил на улицу, закрутил головой. Место аварии он увидел не сразу. Чуть поодаль, ярдах в двухстах, тоже были магазины в жилых домах, и сейчас они быстро окутывались черным дымом, и что там происходило, разобрать уже было нельзя.

Мимо Питера проскочили несколько полицейских. Он хотел подойти ближе, узнать, чем он может помочь, но ему очень мешала невероятно толстая леди, замершая прямо посреди тротуара. А на проезжей части уже скопилось столько машин, что ступать туда было небезопасно.

— Мэм, — Питер потрогал леди за плечо. — Мэм? Мэм, мне нужно пройти.

Женщина не шевелилась и только смотрела куда-то в сторону, не туда, где горел в стене дома автобус. Питер наплевал на все правила вежливости и проскочил под её рукой.

И тогда он увидел, почему стояли машины.

Наверное, десять минут назад бесформенное месиво на асфальте было молодой и полной жизни девушкой, может быть, даже девочкой. Скорее всего, она была совсем молодая, подумал Питер, глядя на обнажённые ноги — без чулок и туфлей, лежащие прямо посреди улицы, брошенные и ненужные, а все остальное ближе к противоположному тротуару смешалось костями, плотью и одеждой, и почему-то так же, как ноги, сама по себе, лежала на асфальте губа, накрашенная розовой помадой, и рядом — дешёвая жёлтая подвеска-серёжка.

Питер отступил на шаг. Впереди кого-то безудержно тошнило, и это был единственный звук, который он слышал.

Он пятился, не желая больше смотреть на происходящее. Люди все прибывали, через глухую пелену пробились вопли маггловских машин — полицейских и пожарных, — толпа забурлила, разомкнув ряды, и Питеру наконец удалось проскочить куда-то за дома, в чей-то двор, где никого, конечно же, не было, — но всё равно он постарался забиться в гущу деревьев, прежде чем аппарировать.

Мать встретила его каким-то недовольным вопросом, но сейчас Питер был ему даже рад: это было привычно и совершенно нормально, а нормальность была именно тем, в чём он сейчас отчаянно нуждался. Впрочем, от вопроса этого он отмахнулся и, закрывшись в своей комнате, уселся на кровать и бессмысленно уставился в окно.

Он ведь шёл там. Он. Там. Шёл. Если бы он немного замешкался с выходом из дома или где-нибудь по дороге засмотрелся на что-то, или чуть подольше проговорил с этим Фолксом, он бы тоже мог… И его бы даже не опознали, может быть. Магглы не опознали бы, это точно: мать платила за квартиру, у нее были какие-то документы, но у него, у Питера, не было, для магглов он не существовал. Он бы просто исчез — и никто бы не удивился, и все сочли бы его очередной жертвой Пожирателей Смерти. И Сириус с Джеймсом выпили бы, и Джеймс бы сказал что-нибудь значимое… а потом бы о нём забыли. Он стал бы просто «одной из многочисленных жертв этой ужасной войны»… «одной» или «очередной»? Питер просто застрял на этой мысли. Почему-то ему казалось очень важным найти ответ. «Одной» звучало солиднее, нежели просто «очередной». «Одной» — это всё-таки какая-то индивидуальность.

Боже, о чём он думает? Его сегодня могло вообще не стать, окончательно, насовсем, а его заботят какие-то дурацкие формулировки! Да какая разница, что о тебе напишут, когда самого тебя больше не будет? Вообще, совсем! Пусть хоть памятник поставят, тебе-то уже будет всё равно!

Или нет?

Питер задумался. Будет ему всё равно, что о нём скажут после его смерти, или нет? И решил, что, наверное, будет. Радоваться-то и гордиться будет уже не он. Вот если бы при жизни… а хотя, с некоторым удивлением понял Питер, нет. Не хотел он никакой славы — ни при жизни, ни тем более после. Он вообще не любил внимание к себе, а ведь если он прославится, его будут знать все, и всем наверняка от него будет что-нибудь нужно. Нет, слава — это, конечно, неплохо, но он предпочёл бы просто какое-нибудь наследство. Не обязательно грандиозное… можно даже не слишком большое. Такое… нормальное. Чтобы хватило на скромную жизнь. И не надо было бы выслушивать постоянный нудёж о том, что он уже взрослый и ему давно пора бы определиться… интересно, если бы он сегодня погиб, мать бы пожалела о том, что последним, что она ему сказала, было какой-то упрёк? Или нет?

С этими-то мыслями Питер и заснул — и проснулся от невероятно реалистичного кошмара, в котором в их дом на полном ходу врезался «Ночной Рыцарь», за рулём которого вместо старого Эрни сидел сам Тот-кого-нельзя называть. У него было длинное узкое лицо, совершенно белое, и длинные усы, острые и чёрные, а на груди красовалась Темная Метка, и у выползающей из черепа змеи было лицо Дамблдора. В тот момент, когда Тот-кого-нельзя-называть заглянул ему прямо в глаза, Питер заорал и проснулся. Некоторое время он сидел на кровати, вглядываясь в темноту и тяжело дыша, потом медленно лёг обратно и уставился в незанавешенное окно, в которое отсюда, с кровати, виднелся кусочек звёздного неба.

Умереть вообще так легко! Что угодно может случиться: вот так отправишься погулять к магглам, а тебя там собьёт автобус. Или самолёт упадёт — и тут даже никуда уходить не надо. Может быть, вот прямо сейчас, в эту самую секунду, какой-нибудь из них сломался и летит прямо на их маленький домик, и это — последние секунды его, Питера, жизни. Он настолько живо себе это представил, что даже заволновался, встал и, выглянув в окно, уставился в тёмное небо, где, конечно же, не было вовсе никакого самолёта.

Однако его это не успокоило. Всё равно что угодно могло произойти совершенно в любой момент! Даже в самое мирное время. А сейчас ещё и война была — и за ним, Питером, определённо охотились. За ними всеми охотились, но сейчас Питер совсем не был рад чувствовать себя частью Ордена Феникса. Если за ним придут, разве кто-то из его товарищей будет стоять рядом с ним? Да они просто не успеют узнать ни о чём! И прочтут о случившемся наутро в газетах — так же, как читает он обо всех других жертвах.

Зачем он вообще полез в этот Орден? Пошёл вслед за своими друзьями? Пошёл, да, ведь «Мы всегда должны быть вместе, правда, Пит? Ну мы же все вместе, нам ничего не страшно!» Да уж, легко Сириусу это говорить: он, похоже, вообще ничего никогда не боялся и даже не знал, что это такое. А ему страшно! Почему всем можно бояться, а он, Питер, должен быть храбрым? Чем он лучше? Ничем не лучше — он вообще всегда был самым обычным, и единственное, чем он отличался от остальных, это тем, что стал анимагом. Мародёром. Дурацкое название, Поттер придумал, Ремус тоже, когда вышел в очередной раз из больничного крыла, злился, но оно прижилось. А Мародёры ничего не боятся…

Питер шмыгнул носом. Ему стало вдруг ужасно жалко себя — потому что ему не с кем было даже поделиться своим страхом и не у кого поискать защиты. Как там говорил Джеймс? «Мы стоим на передовой, защищая обывателей от сил зла, и мы принимаем на себя первый удар». Но Питер совсем не хотел принимать на себя удар — ни первый, ни вообще никакой. Зачем, ну зачем он вообще влез во всё это?!

Хотя это был какой-то дурацкий вопрос, вдруг пришло ему в голову. Какая теперь уже разница, зачем или почему он оказался там, где оказался? Вопрос в том, как оттуда выбраться.

— Разговаривают три Пожирателя. Один говорит: эх, вот как тут доказать свою преданность Тёмному Лорду? Я вчера одного маггла убил — сегодня все их газеты кричат о жутком убийстве, полиция кругом, все, сижу и пикнуть боюсь. Второй: а я двух магов убил — вон как авроры забегали, из дома не выйти. Третий: да вы оба дураки просто. Я вчера в Министерство зашел как к себе домой, половину сотрудников на тот свет отправил, Темный Лорд доволен, а в Министерстве ничего не заметили. Ха-ха-ха!

— Аластор, это не смешно совершенно.

Питер был полностью согласен с Дамблдором, но осторожно посмотрел по сторонам: многие улыбнулись, даже профессор МакГонагалл. А простофиля Хагрид прослезился от смеха.

— Постоянная бдительность, Аластор, — поддел Фрэнк. — Но твой зуб на Министерство я понимаю. После вчерашнего…

— А что случилось? — МакГонагалл была сегодня немного нервной, чего обычно за ней не водилось, и Питер почувствовал неясную тревогу.

— Авария в Рединге, — буркнул Моуди. — И кто…

— Рединг?

Лили впервые за сегодняшнее собрание подала голос. Все обернулись к ней, и она покраснела — за год она так и не привыкла к тому, что она полноправный член Ордена Феникса.

— Пит, ты же там живешь, да?

Теперь все посмотрели на Питера, и он покраснел еще сильнее, чем Лили.

— Ну, да… — промямлил он. — Ну то есть… Я видел. Я почти… в общем, если бы я чуть позже пошел в магазин или раньше вышел, наверное, я бы…

Он думал об этом вчера, а сегодня ему казалось, что он всё равно остался бы только свидетелем. Туда он шёл по другой стороне дороги, а обратно — да он никогда не возвращался из города пешком или даже на автобусе просто потому, что не любил. Идти туда — это как бы идти к цели, а назад… Ну, это назад.

— Какой ужас, — спокойно сказал Моуди. — И как это было?

— Что? — не понял Питер.

— Что ты видел?

— Я… — он поморщился, вспоминая детали. — Я увидел уже, как автобус дымился в стене. Толпу, полицейских и… трупы. Там девушку сбило. Насмерть.

— Погибли тридцать семь человек и около пятидесяти в больнице, — сказал Моуди. — Я специально купил газеты и прочитал. У водителя остановилось сердце.

— Так разве бывает? — спросил Ремус. Он тоже обычно отмалчивался на собраниях. — Я хочу сказать… разве водители не должны быть абсолютно здоровы?

— А как ты думаешь, Ремус, почему в самолетах по три пилота? — вдруг взъярилась Лили, вскочив на ноги. — Сердце у каждого может остановиться! Всегда, в любой момент!

— Лили! — Джеймс тоже поднялся, обнял её за плечи. — Лили, Аластор же не сказал, что он убийца. Он просто… просто сказал, как все было. Успокойся, хорошо?

Лили стряхнула его руки, но села с очень недовольным выражением лица. Моуди откашлялся.

— А при чем тут Министерство? — спокойно спросил Дамблдор. — У них что, были основания считать, что к аварии причастен кто-то из волшебников?

— Какая-то гиппогрифова задница вякнула, что, может, это нападение Пожирателей. Чушь полная, там, вон, — Моуди кивнул на столик, на котором валялась стопка маггловских газет, — на второй полосе уже интервью с какой-то медсестричкой, которая успела к тому времени выйти. Она ревёт на всю полосу, что заметила у водителя какие-то там признаки начала этого приступа и ничего не сделала. Магглы уже все раскопали, они-то умеют работать, в отличие от наших идиотов.

Лили дернулась к столику, схватила газеты, зашуршала страницами. Часть газет шлёпнулась на пол, и Элис Лонгботтом принялась их подбирать.

— Инсульт, — сказала Лили. — У него был инсульт. Эта девушка пишет, что думала, ей показалось. Он до последнего вёл автобус…

Голос её дрогнул, но она справилась с собой, аккуратно сложила газету и передала её Элис.

— Он совсем дурак, что ли? — фыркнул кто-то — кажется, Фабиан или Гидеон. — Наш родственник с-с… э-э… в общем, неважно, кто, у него от этого теща умерла. Тоже сидела в своем саду, пока не свалилась, а тут люди.

— Замолчи! — Лили опять вскочила. — Ты не знаешь, о чем говоришь! Не знаешь! Он думал, что все обойдется! Он боялся потерять работу! Понимаешь ты или нет?

В полной тишине она выбежала из комнаты и с силой захлопнула за собой дверь. Джеймс растерянно встал, но Сириус остановил его.

— Не надо. Пусть выплачется.

Питер перестал что-либо понимать. Все тотчас принялись расспрашивать Прюэттов о том, как это бывает, хотя Питер и сомневался, что близнецы хоть как-то могли удовлетворить общее любопытство. Джеймс ещё раз попытался пойти за Лили, и снова Сириус рывком усадил его на место.

Зато Питер незаметно выскользнул в коридор и, как обычно, на него никто не обратил никакого внимания.

Лили стояла у окна и беззвучно плакала.

— Я… Лили, я могу тебе чем-то помочь?

— Хвостик! — Лили повернулась и вцепилась в Питера, уткнулась в его плечо и разрыдалась. Он стоял, чувствуя себя очень неловко, и неуверенно гладил её по плечам.

— Никто не хотел тебя обидеть, — начал Питер. — Они, наверное, ничего не знали. И я не знаю, но…

— У папы был инсульт, — сквозь слезы глухо сказала она. — И знаешь, он тоже в тот день пошел на работу. Сириус… Он знает, потому что давал нам с мамой деньги. И Джеймс знает. И больше никто, — Лили выпрямилась, посмотрела Питеру в глаза. — Знаешь, Петуния ведь работает простой секретаршей. Она очень хотела в колледж, но все отложенные деньги пришлось потратить на лечение отца. И она пошла работать. Папа так хотел как лучше…

Видя, что она снова собирается зарыдать, Питер улыбнулся как можно мягче и чуть сжал её плечо.

— Я понимаю. Он думал, что всё обойдется, да? Поболит и перестанет. — Лили кивнула и снова всхлипнула. — Я знаю, наш сосед тоже потерял работу, и теперь его жене приходится работать за двоих, чтобы кормить семью. А у неё недавно родился третий ребенок.

Лили сглотнула слезы, отёрла лицо и отвернулась к окну. Питер собрался было уйти к остальным, но она снова заговорила.

— Я часто думаю, что мне надо вернуться к маме. Понимаешь, она ведь работает. И Петуния. А я? А что делаю я, Питер?

— Ты? — Питер озадаченно посмотрел на нее. — Ты в Ордене. Ты же знаешь.

— Да, кто, если не мы, — Лили кивнула, всё ещё глядя в окно. — Мы сдерживаем Пожирателей Смерти, мы последняя граница между жизнью и смертью. Магглы пропадают, Пит, их убивают, а я… я не знаю, кому я должна больше. Маме и папе, сестре или всем остальным?..

Питер не знал, что на это ответить. Он взялся за ручку двери, помедлил и вернулся в комнату. Зачем он вообще пошёл? Он не умел разговаривать с расстроенными женщинами. И Лили видеть такой… беспомощной ему было неловко и странно. Ему было жалко её, и это было… неправильно. Это ведь сильные должны жалеть слабых, а не он, Питер, её, Лили. Он вообще утешать не умел. Хотя ему и хотелось…

— И какая-то редкая тварь слила это всё проклятому «Пророку!»

Моуди был верен себе и накладывал на комнату, где проходили собрания, все известные ему чары, так что вопль доблестного аврора теперь чуть не сбил Питера с ног.

— Кто мог побежать с такой ерундой к журналистам, пусть даже и в «Пророке»? — Стерджис Подмор занял оборону рядом с Моуди и Лонгботтомами. Похоже, что пока Питер отсутствовал, в Ордене произошел раскол. — «Пророк» никогда не печатает подобный бред, тем более, если магглы уже всё выяснили!

— А как могли выяснить магглы, что... если это было какое-то проклятье? Что мешает Пожирателям входить в автобусы, проклинать водителя и потом наслаждаться произведенным эффектом? А? Что?

Сириус Блэк был похож на охрипшую ворону. Расстроенный Джеймс не поддерживал его в перепалке, но и без Джеймса на стороне Сириуса были и МакГонагалл, и братья Прюэтты, и Дедалус Дингл. Остальные пока не определились.

— Я бы не исключала такой возможности, — МакГонагалл подняла руку, призывая к тишине. — Мы не можем исключить никакой возможности — и даже не потому, что какой-то…

— ...борзописец, и если я узнаю, кто из наших слил ему информацию, да и ему самому, я переломаю палочки, руки и ноги и засуну в то место, из которого никогда еще не выходило ничего хорошего! — проорал Моуди, и на мгновение все замолчали, а потом грохнули смехом. И Питер подумал, что в этом смехе тоже нет ничего хорошего…

Только профессор МакГонагалл оставалась серьезной. Дождавшись, пока весёлая истерика сойдет на нет, она сухо продолжила:

— И даже не потому, что в «Пророке» решили, что эта ужасная трагедия — дело рук Пожирателей. Но если эта нелепая мысль пришла в голову журналистам и, если верить Аластору, аврорату, то в любой момент она может прийти в голову самим Пожирателям, и вот тогда она уже не будет нелепой. Тогда она будет страшной — и начнется настоящий ад. Мой отец сказал бы — спаси нас, Господи, но мой отец был верующим человеком, и Господь прислушивался к нему. Не уверена, что он станет тратить время на наши с вами молитвы.

Когда Питер попал на Гриффиндор, то первое время ужасно боялся своего декана. Ему казалось, что весёлый профессор Слагхорн в качестве наставника факультета понравился бы ему больше, но, повзрослев, Питер понял одну вещь — профессор Минерва МакГонагалл была невероятно мудрым и умным человеком. Может быть, даже более умным и мудрым, чем профессор Дамблдор. Но этой мыслью Питер ни с кем никогда не делился.

— А почему, — спросил он и ужаснулся собственной смелости, — почему вы уверены, что сейчас это не дело рук Пожирателей?

МакГонагалл поджала губы, все остальные уставились на Питера в полном молчании.

— Вообще-то это мы уже обсудили, — начала профессор, но вперед выступил Дамблдор.

— Видишь ли, Питер, — сказал он, подходя ближе, — дело даже не в том, что магглы — а Аластор внимательно прочитал их газеты — разумеется, те, которые остались в живых, не заметили ничего… странного, — Дамблдор неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Я имею в виду — ни одного человека, который вызвал бы у них подозрение. Да, конечно, Пожиратели могли бы навести отвлекающие внимание чары, но, Питер, это не их методы. Они действуют демонстративно, запугивая, не скрываясь, а тут — да, много, очень много невинных жертв, но представь, если бы никто и не подумал связать эту трагедию с ними? Там не было Темной Метки…

— Но если бы никто не связал… — сказал Питер, чувствуя, что от страшной догадки земля под ногами уходи куда-то вбок. — Если бы никто не связал это сразу, они могли бы повторять это снова и снова, до тех пор… — он осекся.

Дамблдор покачал головой.

— Да, возможно, ты прав, — тихо ответил он. — Все может быть. И если ты прав, то мы этого не остановим. У нас никогда не хватит людей и сил, чтобы уберечь все автобусы в Великобритании от повторения подобного. Поезда, самолеты...

— Мы умрем, но мы остановим! — крикнул Сириус, и Дамблдор повернулся к нему.

— Умереть — самое простое, что мы можем сделать, — он медленно пошел мимо собравшихся, останавливаясь и подолгу смотря каждому в глаза. — Умереть легче, чем кажется. Раз — и всё, и больше ты ничего никому не должен. Но наша задача — не умереть, а победить. Нас слишком мало. Мы — да, друзья мои, — в глазах Министерства мы такие же, как Пожиратели Смерти… Тише, Джеймс, Стерджис, дайте мне закончить. С точки зрения закона мы тоже не имеем права существовать. Авроры делают все возможное и, каким бы странным нам с вами это ни казалось, они делают куда больше нашего. Не верите мне — спросите Элис и Фрэнка, спросите Аластора.

Питер почувствовал движение воздуха за спиной — вернулась Лили и встала рядом.

— Вы спросите — зачем тогда нужны мы? — продолжал Дамблдор. — Это будет хороший вопрос… Я сам не знаю на него точный ответ. Возможно, мы действуем другими методами, но...

— Мы никого не убиваем, — упрямо пробился в плавную речь Дамблдора Джеймс. — Поэтому я не пошел в авроры.

— Ты не пошел в авроры потому, что прекрасно знал — тебя никто не возьмет, — улыбнулся Дамблдор. — Да, мы не убиваем… Но видишь ли, штука в том, что врага надо уничтожать. И Бартемиус Крауч, как бы мы ни ненавидели его, сделал единственную правильную вещь. Он разрешил применять Непростительные. Это скверный поступок, но правильный. Когда-нибудь ты поймешь, что не все нужные действия безупречны с точки зрения морали. Кто-то должен принимать такие решения, потому что иначе не справиться с тем, что нас окружает. Что же до того, как мы будем действовать дальше — ты прав, мы будем делать то, что не могут делать авроры.

— Охранять магглов, Альбус? — каркнул из угла Моуди. — Сколько тех магглов? Несколько миллионов? Да милосерднее их всех пережечь адским огнем, чем понимать, что, пока мы сидим в Манчестере, Пожиратели превратили в пепелище Ливерпуль. Мы даже не на каждую стычку успеваем, в смысле вы, в смысле Орден… — он сбился и замолчал, и Фрэнк пришел ему на выручку.

— Аластор имеет в виду, что…

— Да мы всё поняли! — крикнул Фабиан, а может быть, Гидеон. — Он имеет в виду, что пока мы тут играемся в героев, вы втроем спасаете мир!

Поднялся невообразимый гвалт. Спокойствие сохраняли Дамблдор и МакГонагалл, остальные орали, размахивали руками и только что не дрались. Мимо Питера пролетел разъяренный Гидеон, а может быть, Фабиан, волочащий за руку вопящего близнеца. Лили тронула Питера за плечо.

— Пойдем отсюда.

Они вышли, следом выскочили Ремус и Джеймс. Сириус в комнате орал громче всех, и Джеймс, помедлив, махнул на него рукой.

— Ему тоже неймется.

— Это обидно, — рассудительно заметил Ремус, — но Моуди прав. И Фрэнк тоже. Мы… мы существуем словно сами для себя.

Они вышли на улицу. Это был тихий дворик, утопающий в зелени, — какой-то домик, принадлежащий незнакомой Питеру женшине-сквибу. Питер знал только, что у нее куча кошек. Сейчас не было ни старой сквибки, ни кошек, лишь ветер гулял по садику и трепал сочные зеленые листья.

— Лету скоро конец, — печально сказала Лили. — Как жалко.

К ним выбежал Сириус, и вид у него был такой, будто в споре его основательно потрепали.

— Я предложил им действовать, — объявил он, — но все сразу, как сговорились, объединились против меня и подняли на смех.

— Возможно, у них были на то причины, — пожал плечами Ремус.

— Погоди, Лунатик. Что именно ты предложил?

— Я предложил предотвращать такие случаи.

Джеймс рассмеялся. Потом они помолчали, потому что из дома вышли Дамблдор и МакГонагалл, а за ними — Подмор и Дингл.

— Вы еще здесь? — лениво удивился Дамблдор. — Что ж, Орден, конечно, не прекращает свою работу. Но я сообщу вам, когда мы соберемся в следующий раз.

— Только и делаем, что трепемся, — буркнул Сириус, когда все аппарировали. — В общем, я предложил кататься на автобусах и следить за тем, как ведут себя люди. Да, я понимаю, нас мало, но Моуди может говорить все что хочет. А может быть, именно мы в следующий раз и спасем людей.

Питер решил, что Сириус это ляпнул, вообще не подумав. У него нередко такое бывало — Питер в принципе привык отвлекать его внимание на себя, но сейчас ему не хотелось. Просто потому, что он считал — Моуди прав. Но, как и обычно, Джеймс завелся. Он всегда заводился, какие бы глупые идеи Сириус ни предлагал.

— Ты прав, — горячо сказал Джеймс. — Моуди просто не хочет зря тратить силы. Он считает, что все бесполезно. Ну, пусть считает, а мы поступим по-своему. Даже если, как он сказал, пока мы будем в Манчестере, Пожиратели сметут с лица земли Ливерпуль, мы сможем сказать, что мы хоть что-то, но сделали. Кто со мной?

И Питер тоже поднял руку, почти против собственной воли. Он совсем не хотел умирать героем, да, собственно, он вообще не хотел умирать. И предложение Сириуса было бессмысленно-глупым.

Но Питер поднял руку так же, как и тогда, когда они все решили пойти в Орден Феникса. Объяснения этому поступку он ни тогда, ни сейчас не нашел.

— Значит, так, — бодро говорил Сириус, раздавая им маленькие книжечки расписаний. — Это самые длинные маршруты, которые идут через всякие важные места — вокзалы, больницы, всякое такое. И самые большие города. Лондон мне, — начал он перечислять. — Бирмингем — тебе, Сохатый, — он пихнул книжечку Джеймсу. — Тебе — Лидс, — ещё одна перекочевала в руки Ремуса. — А ты выбирай, — обратился он к Лили, — Манчестер, Глазго или Шеффилд?

— Не знаю, — Лили пожала плечами.

— В Шотландии всё не так ужасно, — решительно сказал Джеймс. — Я думаю, Лили возьмёт Шеффилд, а Хвост — Манчестер. — Он вытащил из рук Сириуса книжечки и вручил по одной Питеру и Лили, а оставшуюся сунул в карман. — Вот, — сказал он, вытаскивая оттуда пачку маггловских купюр. — Я думаю, лучше взять с запасом. По тридцать фунтов для начала, а после ланча встретимся и посмотрим, на сколько нам хватило.

— Я нам бутерброды сделала, — Лили раздала каждому по небольшому свёртку. — Встречаемся здесь же в два часа, да?

— Да, — Сириус нетерпеливо огляделся. — Ну, все помнят, куда аппарировать? — спросил он и, не дождавшись ответа, сказал: — Тогда пока.

И аппарировал.

А потом и Джеймс с Лили.

И Ремус.

Питер постоял ещё немножко, изучая расписание. И ещё немного. Потом почесал нос, поправил штаны, застегнул куртку. Подумал — и расстегнул её: всё-таки тепло. Потом снова застегнул: как-то некрасиво. Снова посмотрел в книжечку. Больше делать было нечего, и он, сглотнув, аппарировал на какой-то пустырь недалеко от конечной остановки автобусов на окраине Манчестера.

…В автобусе Питер сел сперва сзади — так, чтобы видеть всё и всех. Но автобус быстро наполнился людьми, и очень скоро Питер видел только тех, кто стоял рядом. Нет, так водителя он точно не рассмотрит, а ведь в этом вся идея: надо видеть того, кто будет его заколдовывать. Надо было сесть поближе, запоздало сообразил Питер. Но что он будет делать, если вдруг увидит, например, некоего человека, насылающего на водителя… что? Империус? Как вообще останавливают сердце? Превращают его в камень, а затем обратно? Да, наверное, можно так. Тогда это будет трансфигурация, и это даже не запрещено…

Питер недовольно засопел. Как будто Пожирателей интересуют все эти запреты! Они там, может, соревнуются, кто больше их нарушит. Может, даже счёт ведут…

Автобус грохнулся колесом в выбоину, и сердце Питера сперва отправилось туда же, а затем заколотилось быстро-быстро, словно бы он пробежался от Большого зала до Астрономической башни по всем лестницам Хогвартса. А вот Сириус не испугался бы! И Джеймс! Наверняка они бы уже палочку в руках держали, а он, Питер, даже об этом не подумал! Вот случилось бы что сейчас — он бы пикнуть не успел, как тоже оказался трупом!

Ему вдруг стало остро себя жалко. И противно самому от этой жалости. И от трусости своей противно. Как они вообще так могут? Вот так просто говорить… нет — если бы говорить! — относиться к смерти! Им как будто бы не страшно взять — и перестать существовать. Совсем. Ладно Дамблдор — он старый, он пожил достаточно, ладно Моуди или даже Фрэнк с Элис — они авроры, им положено. Наверное, в авроры и не берут других, только тех, кто совсем не боится умирать. Но вот Джеймс? Как он не боится? За себя, за Лили? Как и Сириус, и Ремус? Может, с ними что-нибудь не так? Потому что если они все нормальные, не так что-то с ним.

Потому что он боится!

Автобус опять тряхнуло — водитель резко затормозил, и стоящие люди повалились вперёд, и даже вполне удобно сидящего Питера дёрнуло вперёд, и он почти упал на спинку переднего сиденья… а в следующую секунду обнаружил себя дома, в своей комнате. От неожиданности он не устоял на ногах и плюхнулся на пол, больно ударившись коленями. У него даже слёзы из глаз брызнули, то ли от внезапной и сильной боли, то ли от обиды, то ли от досады. Да он не хотел вообще ни в какой автобус! Почему он должен рисковать собой ради непонятных магглов? Это Сириус придумал — вот пускай и рисковал бы, хоть один, хоть нет, при чём тут Питер? Он не воин, да, не воин, но не всем же быть героями? Он и так ведь делает, что может — больше многих! Между прочим, Дамблдор сказал, что это глупость! Да все сказали, хотя и сами предположили сначала. Но они-то поняли, что это все полная чушь!

Надо… надо сказать об этом. Напомнить. Да, напомнить. Хорошо бы предложить что-нибудь взамен, но Питеру в голову ничего не приходило. От расстройства и волнения ему остро захотелось есть, он вынул из кармана отданный Лили свёрток, развернул пергамент — в нос ударил запах свинины и острого соуса, и Питера окатило горячей волной стыда. Лили их готовила для героев, не для трусов! Он даже на секунду передумал было есть, но сэндвичи так пахли, что он снова передумал и, жуя большой кусок, твёрдо решил, что сейчас ещё немного посидит и пойдёт обратно. Сядет в другой автобус, на сей раз рядом с водителем, и всю дорогу будет очень внимательно за ним смотреть.

И вообще, с чего он взял, что другим не страшно? Может, очень даже страшно. Может, когда они встретятся, Лили с Ремусом признаются — надо будет их спросить об этом первым. Может, они выдумают что-нибудь другое, не такое… куда более полезное, вот так. Да — ведь это глупо же, если подумать! Их бы даже и на Лондон не хватило: там же тысячи автобусов, наверное! Кто сказал, что нападут на тот, в котором едет кто-нибудь из них? Нет, глупо, глупо! Глупо и опасно. Вот как ты Империус заметишь? Если не услышишь заклинание, разумеется. Да никак! Или ту же трансфигурацию? Нет, дурацкая идея. У Сириуса таких много, и он обычно забывает их через неделю. Надо просто переждать…

Сэндвичи кончились. Питер посмотрел на старые часы — времени до двух часов было ещё больше чем достаточно. Из садика доносились крики соседских детей, а потом Питер услышал, как зовет их мистер Кроули, их отец, тот самый, потерявший работу. И тогда Питер вспомнил о миссис Кроули, и ему стало невероятно стыдно и больно.

Магглы не могут сами себя защитить. Они даже не знают о том, что им что-то угрожает! А что, если миссис Кроули ехала вчера в том автобусе? Если бы она ехала? А дома у неё трое детей. Знает ли она о том, что существуют Пожиратели Смерти? Нет, не знает, разумеется, не знает, откуда бы ей знать? Да и как это незнание или знание изменило бы её жизнь…

И жизнь её детей. Питер с ними почти не общался, но мать иногда приносила новости. Питера они не трогали — мало ли людей остается в наше время без работы, но он на секунду представил, каково это было бы ему самому: остаться без матери тогда, когда в ней ты нуждаешься больше всего на свете.

И внезапно Питер понял, что он даже сейчас не готов терять мать. Несмотря на все её придирки, несмотря на то, что все чаще избегал с ней общения, она все равно была самым близким его человеком. А он мог потерять её в любой момент из-за какой-то нелепой случайности. Например, её могли убить — как вчера. И какая тогда была бы разница, магглы или маги были бы главной мишенью Пожирателей Смерти?

Питер торопливо дожевал сэндвич, вытащил расписание, сверился, подумал немного, отряхнул крошки и аппарировал в Манчестер.

На остановках почти никого не было, вероятно, автобусы только что ушли, а может быть, просто все уже разъехались по своим делам. Но Питер подождал и увидел, что остановки постепенно наполняются людьми. Через десять минут он шмыгнул в автобус, уселся на месте, ближайшем к водителю, и принялся наблюдать.

Люди покупали билеты. И Питер понял, что вот она, возможность наложить любое проклятье. И даже не надо ничем рисковать: прошел себе дальше и аппарировал, пока на тебя никто не смотрит. Тогда надо было садиться сзади, запоздало дошло до Питера, он опять ошибся! Но с другой стороны, кто мешает Пожирателю проклясть водителя из конца салона?

Он так и не пришел ни к какому решению и продолжал глазеть на магглов. А потом неожиданно заметил человека, который — Питер готов был поклясться! — был волшебником.

Человек стоял к Питеру боком, и совершенно отчетливо было видно, что за поясом у него заткнута волшебная палочка. Пиджак характерно топорщился, а сам человек держал руку так, чтобы не задевать её, но не проявлял никакого желания ей воспользоваться.

Питеру в очередной раз стало ясно, что и этого человека он заметил совершенно случайно, просто потому, что тот оказался рядом. Первым его желанием было вскочить и выбежать из автобуса, но он заставил себя остаться на месте и продолжить наблюдать. Человек проехал ещё несколько остановок — это был зрелый мужчина, довольно худой, небогато одетый, и Питер никогда его не встречал, — а потом вышел.

Питер засуетился. Он принялся выискивать магов в толпе — до этого он даже не предполагал, что волшебники вот так запросто пользуются маггловским транспортом, но вспомнил Ремуса и его родителей. А почему нет? А Лили? Ведь она тоже вполне свободно чувствует себя в мире магглов. Да и он сам... Сириус и Джеймс — да, они привыкали довольно долго, но Джеймс — сын обеспеченных волшебников, никогда, наверное, и не совавшихся к магглам, а Сириус так и вообще из списка «Двадцати восьми». Да что там Сириус, Хагрид! Хагрид отлично себя чувствует в любом маггловском транспорте. А если бы он, Питер, никогда не видел Хагрида и сейчас встретил бы его в автобусе?

В окно Питер увидел уличные часы — без пяти два. Он вышел из автобуса на следующей остановке, забрёл в кусты и аппарировал.

Он оказался последним. Сириус и Джеймс наперебой делились впечатлениями, Ремус молчал и немного снисходительно улыбался, а Лили грызла яблоко.

Сириусу, как и следовало ожидать, кататься понравилось. Все его близкое знакомство с магглами ограничивалось знакомством с Лили, несмотря на то, что родился он в доме почти в центре Лондона, так что впечатлений он набрался множество, только вот толку никакого не вышло и у него.

У Сириуса был мотоцикл — волшебный, огромный, громкий и несуразный, у магглов они были совершенно другие, не такие нелепые. В свое время Сириус и Джеймс любили носить футболки с фениксом, полагая, что так магглы охотнее примут их за своих. Все увлечение маглами быстро сошло на нет после того, как еще школьниками Джеймс и Сириус попались полицейским и здорово потрепали им машину, а их самих потом потрепала профессор МакГонагалл, она же и прочитала лекцию о том, что магглы, вообще-то, из толпы выделяются редко, а для того, чтобы сойти за экстравагантного маггла, у них обоих слишком мало воображения и мозгов. Мотоцикл у Сириуса, конечно, остался, хоть МакГонагалл и грозилась отправить его в загашники Филча, но вот одеваться с тех пор они стали так, как говорила Лили: «Как Ремус и Питер, мальчики, и никакой самодеятельности».

Сейчас Сириус просто фонтанировал эмоциями. Джеймс пытался его перебить, но каждый раз безуспешно. Лили наконец доела яблоко и встала между ними

— Сириус, — с досадой сказала она, — то, что в автобусе везли попугая, это, конечно, очень мило. И да, похвально, что ты пересчитал все рычажки на водительском месте.

— В другом автобусе… — начал Сириус, но Лили отмахнулась и повернулась к Джеймсу.

— От тебя я такого не ожидала, — она укоризненно ткнула его в грудь. — Та штука с круглыми катушками — это магнитофон, и я считаю, что он нам совершенно не нужен. Я была счастлива, когда уехала в Хогвартс и перестала слышать постоянную музыку из квартиры наших соседей.

— Когда ты приехала в Хогвартс, ты удивлялась всему, — обиделся Джеймс.

— И ты тоже, — не осталась в долгу Лили. — Но я приехала туда одиннадцатилетней девочкой, и я приехала учиться, а не предотвращать убийство. Мы не сможем похвастаться нашими успехами, что значит — нас опять не примут всерьез.

Ремус пожал плечами.

— Я вообще ничего не заметил.

— В автобусах ездят волшебники, — скромно вставил Питер. — Я не знаю, почему они не аппарируют и не пользуются камином. Но… в общем, если бы он сунул палочку аккуратнее, я бы точно не понял, что он волшебник. Он мог быть Пожирателем Смерти. И мог и не быть.

— И в тебе он тоже не узнал волшебника? — поморщился Ремус. — Этого стоило ожидать. Мы сможем опознать только тех, кто совершенно чужой среди магглов. Например, я… я вообще мог бы остаться жить среди них, и скорее бы волшебники считали меня странным.

— И как, — задумчиво протянул Сириус, — нам в таком случае действовать?

— Как, как, — вдруг оживился Джеймс. — Возьмите Сопливчика, он тоже маггл магглом, только рожа у него слишком унылая. А кто его унылую рожу запо...

— При чем здесь… — начала закипать Лили, но ее перебил Ремус:

— Ты молодец, Пит. Ты действительно молодец. То есть я хочу сказать, что это вообще-то не редкость, например, мой отец всегда предпочитал пользоваться маггловским транспортом. Так и для соседей спокойнее. Но я никогда не обращал внимания, как много таких, как он или я сам. А теперь я понял, что нам надо искать не Пожирателей Смерти в этой толпе, а волшебника. Это гораздо проще и одновременно сложнее.

— Проще потому, что маг, который хорошо знает магглов, ничем их и не напугает, — добавила Лили. — Сложнее — потому, что добропорядочных волшебников очень много. А значит, нам надо будет делать так, чтобы маг себя выдал, но при этом не обнаружил.

Питер посмотрел на Ремуса и понял, что тому эта идея тоже не нравится.

— Мы ничего не сможем сделать, чтобы предотвратить аварию, потому что мы не узнаем, наложили ли на водителя проклятье. Но мы можем сделать так, что Пожиратель откажется от своей затеи.

— И уйдет в другой автобус, — возразил Ремус. — Или просто взорвет его прямо на месте. Нет, ребята, вы как хотите, но мне кажется, мы заигрались. Нам надо вернуться домой и ждать, что скажет Дамблдор.

— Дамблдор! — фыркнул Джеймс. — Почему тебе так нравится жить по его указке? И только не начинай, что если бы не он, ты не учился бы в Хогвартсе. Мы, например, можем читать «Пророк». И наблюдать за реакцией окружающих.

— Это нарушение Статута! — ужаснулась Лили.

— Магглы все равно ничего не поймут. Вспомни этого жирного придурка, жениха твоей сестры!

— Это не значит, что не поймет Министерство! Дамблдор…

— И ты туда же? — Джеймс, казалось, обиделся всерьез. — Какая разница, что скажет Дамблдор? Он даже не знает, чем толком занимается Орден!

— А мы знаем, да?

Ремус, Сириус и Питер участия в перебранке не принимали. Ремус только успел оградить место, где они стояли, заклинаниями, чтобы магглы не узнали о мире волшебников раньше времени. И Питер не был уверен насчет Сириуса, но Ремус точно оказался бы на его стороне после того, как он сказал бы — мы выходим из этой игры.

— Погодите.

Сириус иногда говорил едва слышно, но так, что заставлял замолчать остальных.

— Погодите, стойте. Я вчера прочитал «Пророк» и даже купил две маггловские газеты.

— Мы все их читали, — с нетерпением поторопил его Джеймс, а Питер подумал, что ему стоит говорит только за себя. Может быть, за Лили.

— Нам не надо гоняться за водителями автобусов. Нам надо выяснить, почему именно в том месте случилась эта авария. Понимаете? Нам надо вычислить, где с наибольшей вероятностью может случиться другая. И тогда, зная эти места, мы сможем, по крайней мере, я очень надеюсь, что сможем, эти аварии предотвратить.

— Значит, план такой, — говорил Джеймс, с гордостью демонстрируя на следующий день волшебную карту Британии, парящую перед ними в воздухе. — Ты был прав, говоря, что нас слишком мало, — кивнул он Ремусу, — и, просто раскатывая на автобусах, шанс встретить Пожирателей у нас минимален. Нам нужна стратегия.

— Джеймс, — осторожно проговорил Ремус, — никакая стратегия не превратит пятерых в пять тысяч. Хотя и этого бы тоже не хватило. В Британии десятки, если не сотни тысяч автобусных маршрутов — всех волшебников не хватит.

— Так я и говорю об этом, — ни капли не смутился Джеймс. — Глупо просто так кататься. Нам нужно, — он сделал паузу, внимательно оглядел их лица и закончил: — Представить нас Пожирателями. Будь мы ими, куда бы мы пошли? — спросил он с напряжённым нетерпением.

— Я бы пошёл в Хогвартс! — тут же сказал Сириус.

— Зачем? — Джеймс, кажется, даже растерялся на секунду, ожидая явно не такой ответ.

— Дамблдора убивать, — удивлённо пояснил Сириус.

— Погоди, — Джеймс нахмурился и скривился. — Сириус, я серьёзно! И я о магглах. Давайте все себе представим — вот мы Пожиратели. И планируем напасть и устроить страшную аварию. Куда мы пойдём?

— В метро, — тихо сказала Лили.

— Почему в метро? — озадаченно спросил Джеймс с таким видом, словно налетел на какое-то внезапное препятствие.

— Потому, — начала перечислять Лили, — что там всегда много народу, там закрытое пространство, и выбраться оттуда быстро невозможно, да и взрыв в таких условиях сильнее: ударной волне уходить некуда.

— Она права, — подтвердил Ремус, и в комнате повисло мрачное молчание — но лишь на пару секунд. Познания Лили всех крайне впечатлили.

— Откуда ты знаешь такое? — сдавленно спросил Джеймс. — Ну, про волну?..

— Я читаю маггловские газеты, — коротко отозвалась Лили.

— Да откуда им знать про метро? — отмахнулся Сириус. — Там же нет таких, как ты, — сказал он Лили и тут же пояснил: — Нормальных. И магглов знающих. Да они же их в глаза не видели! По крайней мере, живых, — поправился он под ошарашенными взглядами остальных. — Ну серьёзно, — горячо продолжал он, — я же знаю их! У меня родители такие и все их приятели — да они через одного же там! Они магглов никогда не видели и в их мире не бывали. Ха! Да предложил бы кто подобное моей мамаше!

— Вообще Сириус прав, — поддержал его Джеймс, и Питеру вдруг стало неуютно. Конечно, прав. Сириус вырос с половиной этих Пожирателей — они в детстве, наверное, друг к другу на дни рождения ходили.

Он вдруг ощутил себя чужим. Совсем-совсем чужим — и своим друзьям, и Ордену, и вообще волшебному миру. Это было совершенно такое же чувство, как то, что преследовало его первые годы в школе — пока они все четверо не занялись вплотную анимагией, и на всякие мысли у Питера не оставалось ни времени, ни сил. Они же правда все друг друга знают! Вон на Сириуса на распределении пялилась вся школа, включая и директора — его знали все, и он знал всех. И о тех же Пожирателях Питер знал во многом от него: он рассказывал о них хоть и яростно, но так, как говорят о ненавистной тётке или до смерти доставшем кузене, а не как о непонятном страшном зле, ещё более жутком из-за своей непонятности. Да он даже Того-кого-нельзя-называть не боялся! Говорил, что его мать с ним училась. Конечно, Сириус не боится — сложно бояться того, о ком с детства слышал кучу всяких дурацких историй. Ведь наверняка же слышал! У всех в школе бывают идиотские истории. Перед тем, о ком в детстве мама говорила, как он маялся на отработках, сложно трепетать.

Кажется, Питер пропустил кусок разговора, потому что следующим, что он услышал, было восклицание Лили:

— Но в Британии тысячи подобных улиц!

— Но это уже что-то! — запальчиво прокричал Сириус. — Их уже намного меньше, чем вообще всех! Разве нет?!

— Да, — Лили вздохнула, но упрямое выражение с её лица не сошло. — Но их всё равно очень много. Как мы будем выбирать?

— Мы посмотрим газеты, — сказал Ремус. Сириус и Лили замолчали, и он продолжил: — Маггловские достать сложно, но мы можем посмотреть «Пророк». Подшивку. Соберём статистику — и поймём, какие улицы и какое время Пожиратели предпочитают.

— А где взять подшивку? — спросил Джеймс с сомнением. — Разве что в редакции…

— Найдём, — легко отмахнулся Джеймс. — Да у нас дома большая часть номеров валяется — родители выписывали, ну и я подписку сохранил. Я их на чердак кидаю.

Все засобирались к Джеймсу, но Сириус вдруг махнул рукой и сел.

— От «Пророка» нет никакого толка. Сколько происшествий у магглов он освещал? Кажется, почти ни одно.

Лили, которая успела натянуть яркую маггловскую курточку, нахмурилась.

— Как мы отличим, была это случайность или нападение Пожирателей? — поддержал Сириуса Питер, обрадовавшись возможности прекратить эти бессмысленные гонки за тенью.

Ремус сдержанно улыбнулся.

— Уже сейчас мы точно знаем, что это вечернее время. Когда люди едут с работы. И это не самый крупный город…

— Их десятки, если не сотни, — перебила его Лили, — таких городков, как Рединг.

— Вот именно, — неожиданно азартно сказал Сириус. — Точно, Лили, ты просто умница. Тут у нас есть преимущество: мы можем быстро аппарировать во все нужные города.

Питеру начало казаться, что они ходят по кругу. Даже не то что ходят — они как белки, гоняющиеся за шариком в колесе. Одна глупая затея, одно колесо, только шарики каждый раз разные. Все это уже было — и аппарация, и карты, и автобусы. И города, и слежка. Весело, но бесперспективно, как сказал бы тот маггловский диктор, который постоянно что-то вещал из соседского телевизора.

— ...Определяем за неделю улицы. Лили, вы с Ремусом посмотрите маггловские газеты. Мы с Хвостом и Сохатым будем отсекать те города, в которых никогда ничего не происходило. Или происходило, но там Пожиратели точно ни при чем! А потом, когда у нас будет чёткий план действий, начнём настоящую охоту. И ещё — ещё мы должны разработать стратегию, как выслеживать Пожирателей. Помнишь, Сохатый, как они за нами гнались? Они вообще не скрывались! Летели на мётлах! А что, если они и сейчас летят рядом в мантиях-невидимках?

— И как в таком случае ты предлагаешь их выследить? Сделать Карту Мародеров для каждого из выбранных городов?

У Сириуса всегда была масса идиотских идей, но сейчас Ремус умудрился его переплюнуть. Впрочем, судя по выражению лица Сириуса, предложение его заинтересовало.

— Ну, — протянул он, почёсывая нос, — мы вряд ли справимся своими силами, но если убедить в этом Моуди и Лонгботтомов, то можно привлечь авроров…

Питеру уже не казалось, он был уверен, что все это не просто глупость и даже не идиотизм. Было какое-то верное слово, но он никак не мог его вспомнить. Так, как они сейчас, дёргались флоббер-черви перед тем, как быть нарезанными и отправленными в котёл с зельем.

— Ну что, за работу? — Джеймс азартно потёр руки. — «Сопляки», — хохотнул он. — Посмотрим, как запоёт Моуди, когда мы выложим ему наш план на следующем собрании. Да мы практически всю работу сделали за авроров!

Вслух Питер ничего не сказал, только покорно кивнул.

На этот раз ему досталась Южная Англия. Джеймс быстро сделал несколько копий с карты, и теперь Питер, водя палочкой, увеличивал улицы, хоть немного отдалённо похожие на Оксфорд-роуд. И чем дольше он этим занимался, тем больше понимал, что лучшие друзья обеспечили его работой на два года как минимум. Улицы английских городков не отличались разнообразием.

Но Питер был человеком честным, поэтому он начал с Плимута. Молсуорт-роуд, Милхауз-роуд, Александра-роуд, Сток-роуд, Сент-Було-Байласс… Он обнаружил себя стоящим напротив кладбища, в кустах, дико, навыворот, блюющим от множества аппараций. Голова кружилась, желудок уже готов был выскочить вслед за остатками содержимого, и улица перед глазами расплывалась в неясный вертящийся ком.

Питер отблевался и сел прямо на траву, отойдя чуть подальше от опоганенных кустов.

— Уинстон, смотри, наркоман! — завопил какой-то мальчишка парню постарше, тыча в Питера пальцем. — Я же говорил тебе, что тут водятся наркоманы!

— Они везде водятся, — Уинстон одёрнул зарвавшегося пацанёнка. — А ты меньше слушай отцовские разговоры.

— Папа полицейский, он знает! Пойдём ему скажем!

Питер не стал дожидаться, пока настырный пацан притащит сюда полицейского папу, отполз в кусты и аппарировал ещё раз.

Очнулся он оттого, что кто-то брызгал ему водой на лицо.

— Эй, парень, ты вообще живой?

Питер разлепил глаза. Над ним, наклонившись, стояла парочка — ровесники его самого.

— Где я? — слабо спросил он.

Парень заржал.

— Ты точно перебрал, брат, ещё спроси, какой год! В Брикстоне. Может, тебя проводить к врачу? Эй!

Питер сел. Голова раскалывалась на части, но он нашёл в себе силы и все-таки ей уверенно помотал. От этого мир разлетелся на куски, но парня это убедило.

— Устал просто, — сказал Питер. — Не надо, спасибо.

— Чего это ты делал, — пожал плечами парень и ушёл, взял под руку девушку. Питер посидел ещё немного, собирая мир обратно как положено, и побрёл по городу.

Читлберн-хилл, Стампс-Хилл. Обе улицы похожи на ту, где случилась авария. Вечером здесь тоже толпа магглов. Какое-то здание, то ли школа, то ли колледж. Зачем Пожирателям улица, когда можно просто обрушить школу?

Умом Питер понимал, что, возможно, сама мысль предотвращать нападения не так и плоха. Возможно, и он даже был в этом абсолютно уверен, что магглы точно знали, как вычислять другие места для атак. Только вот магглы и не подозревали…

А с чего он, Питер, сам так уверен, что это действительно Пожиратели? Почему он поверил Сириусу и Джеймсу больше, чем опытному Моуди, больше, чем Лонгботтому, который, пусть и сам не так давно окончил аврорские курсы, но все-таки профессионал? Интересно, а Сириус и Джеймс тоже похожи сейчас на обблёванные тряпки или они лихо носятся по всем городам, не менее лихо определяя, какая улица станет следующей мишенью?

С опаской Питер купил бутылку воды и выпил. Он опасался, что его снова вывернет, но нет, обошлось. Мадингли, Кембридж. Огромный университетский центр, мечта Пожирателя Смерти. Возле очередного колледжа Питер понял, что если сейчас не вернётся домой, то умрёт прямо на месте.

— Эбигейл? — услышал он, когда плелся к дому. — Вы не видели Эбигейл?

Питер медленно обернулся и вспомнил, о чем хотел попросить Сириуса. Это было бы куда благороднее и яснее — искать пропавшую кошку.

— Вы так и не нашли её, сэр? — сочувственно спросил он. — Мистер Фолкс?

— О, вы знаете, как меня зовут, — удивился тот. — Добрый день, сэр. Простите, но я ищу кошку… Маленькая, серенькая. Понимаете, сэр, она раньше никогда не пропадала из дома. А сегодня с утра я проснулся — а её нет…

— Э-э? — растерянно протянул Питер. — Сегодня? То есть… то есть вы её нашли?

— Нашёл? Нет, — и мистер Фолкс протяжно, тяжело вздохнул. — Я ищу её с самого утра, но бесполезно. Она такая маленькая, она могла забиться куда угодно. Понимаете, никогда, никогда она не пропадала, и вот сегодня утром…

Питер, содрогнувшись, отступил на шаг. Ему стало ясно, что несчастный мистер Фолкс просто-напросто сумасшедший. И тут, тут тоже был невольный обман. Если бы Питер был вполовину так велик, как Дамблдор, то, наверное, попытался бы изменить устройство мира: никаких ошибок, никаких заблуждений, все к гоблину под хвост. Но в глубине души Питер сомневался, что у гоблинов был хвост, а подобное колдовство было под силу и самому Мерлину.

Возле дома стояла какая-то машина. Питер не сразу понял, что случилось, но когда понял, рванул что было сил.

— Мистер Кроули? Мистер Кроули!

— А, это ты, Пит, — сосед прижимал к себе младенца и смотрел, как парамедики заносят в машину носилки. — Ты… послушай, ты не мог бы посидеть до вечера с моей мелюзгой? Тогда бы я смог поехать в больницу?

Питер заторможенно кивнул. Заплаканные детские мордашки прилипли к окну, парамедики заканчивали с носилками.

— А что случилось? — спросил он, сознавая, как это невежливо. Но ему просто необходимо было убедиться, что на этот раз никаких Пожирателей. Вообще никаких.

— Пока неизвестно, — вздохнул мистер Кроули. — Она потеряла сознание и сильно порезалась. Хорошо, что я ещё не успел выбежать в магазин. Нет-нет, не беспокойся, Микки я возьму с собой. Спасибо, Пит, ты хороший парень.

Он сел в машину, которая сразу же нестерпимо громко заревела и сорвалась с места. Питер направился к двери квартирки Кроули.

Он не был здесь никогда. Кроули жили так же бедно, как и они с матерью, и только гордость семьи — цветной телевизор — работал, хотя звук был выключен. Бравый молодец, почему-то в трусах поверх штанов, носился по экрану и, судя по выражению лица, что-то орал. Питеру он напомнил Пивза — если тому надеть штаны с трусами и вообще найти, на что их надевать.

— Я Моника, — тихо сказала старшая девочка. Было ей на вид лет шесть. — А это Майкл.

Майклу было года три, и у него было грустное личико и крупная голова.

— Майкл? — переспросил Питер. — А как же Микки?

— Микаэла, — пояснила Моника. — Мы зовём её Микки. А ты Питер, я знаю. Ты наш сосед. Почему ты к нам никогда не заходишь?

— Потому что… потому что я занят, Моника, — Питер выдавил из себя улыбку. Кривую, но уж какая вышла. Он не умел обращаться с детьми. — Послушай… вы, наверное, хотите есть?

Он ляпнул первое, что пришло ему в голову. Моника важно кивнула.

— Папа хотел пойти в магазин, а мама купила курицу, — слова она выговаривала очень отчётливо, старательно. — Она хотела разрезать её и половину положить в холодильник, а потом вдруг схватилась за живот и упала. И порезала руку. Там столько крови на кухне! Папа немного вытер, но все равно осталось пятно. Пойдём, покажу.

Моника слезла с табуретки, подошла к Питеру и требовательно потянула его за собой. Маленький Майкл поковылял следом.

— Вот, — торжественно объявила Моника. — Видишь? И курица вон лежит. Папа запретил её трогать. А нож он убрал.

Питер раздумывал.

— Знаешь что? Давай мы вытрем пол, помоем курицу… а потом сходим в магазин? — у него были маггловские деньги, и довольно много. Джеймс даже не спросил, сколько у него осталось от поездок, а Питер и не настаивал. — Майкл сможет идти с нами?

— Нет, — Моника печально потупилась. — Он плохо ходит, а коляска сломалась. Майкл глупый, — доверительно сказала она. — Нам придётся из-за него быть голодными, пока не вернутся папа и мама.

Питер мог бы убрать кровь одним заклинанием, это было несложно, но он не стал бы делать этого на глазах у детей магглов.

— А ты сможешь собрать Майкла в магазин?

— Конечно, — важно сказала Моника. — Мне уже почти пять и я очень са-мо-сто-я-тель-ная.

Дождавшись, пока Моника утащит Майкла одеваться, Питер вынул палочку и быстро убрал кровь. Затем он поднял наполовину разрезанную курицу и кое-как попытался отмыть её от крови под струёй воды и сунул в холодильник. Потом вышел из дома и поискал, где могла бы стоять коляска Майкла.

— А мы уже! — радостно возвестила Моника. — А коляски нет.

— Как нет? — растерялся Питер.

— Она сломана! — Моника, казалось, разозлилась. — Я же тебе сказала. Почему тебе надо как Майклу повторять всё по несколько раз?

Питер, хоть и понимал, что простеньким «Репаро» он мог бы поправить дело хотя бы так, чтобы они смогли дойти до ближайшего магазина, спорить с ней не стал.

— Хорошо, — и он протянул руки к Майклу. — Раз нет коляски, придётся тебе добираться до магазина у меня на руках. Ты как, не против?

С детьми Кроули Питер просидел до позднего вечера. Он слышал, как вернулась мать, и на секунду заглянул к ней сказать, что миссис Кроули попала в больницу и он пока с детьми. Мать только кивнула: привычно нудеть в ухо Питеру у неё сегодня возможности не было.

В половине двенадцатого дети заснули. Майкл ещё в девять вечера начал плакать, и Питеру пришлось опять сбегать домой, чтобы взять у матери успокаивающее зелье. Давал он его маггловскому ребёнку с опаской, но все обошлось, Майкл успокоился и заснул. Моника, подождав, пока он засопит, выползла из кроватки, легла рядом с ним и почти сразу уснула.

Питеру тоже хотелось спать, но он терпел, изводя себя мыслями. Когда от него больше пользы? Там, в Ордене, или сейчас, когда он делает пусть пустяковое, но очень важное дело? А может, ну его, этот Орден, и пусть друзья говорят, что хотят? Может быть, ему повезёт, и он найдёт себе неплохую работу. Например… например, ему в самом деле понравилось сидеть с детьми. Конечно, у волшебников нет детских яслей, но… но ведь магглы часто ищут няню. Кто сказал, что он, Питер, не может быть няней и сидеть с детьми? Маленькая Моника такая забавная, серьёзная и выглядит старше, а Майкл такой милый, хотя плохо ходит и все время молчит, если только не визжит, когда играет или, переваливаясь, бегает за сестрой по садику.

Может, ну это всё — магию, палочки, вообще весь мир волшебников? Мать ведь больше маггла, чем волшебница, пусть и работает в какой-то магической лавке. У них маггловский дом, и из всего волшебного — только палочки да какие-то несложные зелья. А у магглов есть руки и аптеки.

Так и зачем это всё?

...Питер проснулся, услышав, что открывается дверь.

— Пит. Спасибо тебе, парень, ты меня здорово выручил. Как дети?

— Как миссис Кроули?

Мистер Кроули чуть улыбнулся.

— Зови меня Карл, — попросил он. — Хорошо. С ней все будет в порядке. И знаешь, я твой должник.

— Ну что вы… — смутился Питер. — Карл. Я рад, что с вашей женой все хорошо.

— Дети не слишком тебе докучали? — Карл выкатил на середину комнатки детскую люльку, положил туда маленькую Микки. — Моника очень спокойная, а вот Майкл… Он не самый простой ребёнок.

Питер закусил губу, вспомнив, как он споил Майклу зелье.

— Они очень милые, — выдавил он. — Правда. И… мистер… то есть Карл, если вам будет нужно, обращайтесь. Если я дома, я с радостью вам помогу. До свидания.

Питер не успел дойти до двери, как Карл его окликнул:

— Ты ведь не работаешь, так?

— Нет, — Питер обернулся. — Понимаете, я… — надо было срочно что-то придумать. — У меня очень плохие оценки. В общем, я пытался, но меня никуда не берут. Считают, что я абсолютный дурак.

Мистер Кроули опять улыбнулся.

— Если ты любишь детей, я, пожалуй, мог бы тебе помочь. Я ведь работал учителем в начальной школе. Конечно, с учителями всё несколько сложно, но… в общем, если ты умеешь делать какие-нибудь очень простые вещи, например, починить дверцу шкафчика или детский стульчик, или кран, или… ну, у нас там всегда была проблема с плотником. Ещё надо было убирать сад. Платили, конечно, совсем немного, но… Если тебе действительно это надо, я спрошу, нужен ли им ещё плотник. И знаешь, там всегда очень много детей. Особенно в садике, они постоянно там крутятся. Моника тоже на следующий год пойдёт в эту школу. Конечно, это не работа учителя или воспитателя, у тебя будет много возни с разными поломками, а не с детьми, но многих просто раздражает детский крик, их поведение, так что даже эта работа могла бы...

Питер не стал раздумывать.

— Я буду очень вам благодарен, Карл. Правда, очень.

И он даже не стал прикидывать те оправдания, которые должны были прозвучать перед Джеймсом, Сириусом, Ремусом и Лили. В гиппогрифову задницу Орден Феникса, Пожирателей Смерти, палочки, автобусы, аппарацию и подачки Джеймса. Он, Питер, для себя уже все решил.

— …«В результате преждевременного детонирования самодельной бомбы с рельсов сошёл пассажирский поезд, перевозивший из Баллимены в Белфаст пассажиров: три человека погибли, пятеро получили ранения. К теракту оказались причастными боевики ИРА, часть из которых также оказалась в списке погибших и пострадавших. После взрыва ИРА принесла извинения пострадавшим, назвав случившееся "ужасным инцидентом" , который произошёл по причине "военного положения"»…

Громко и, что называется, с выражением зачитывающего заметку из маггловской газеты Рабастана Лестрейнджа оборвал наконец прорвавшийся дружный смех. Рабастан и сам расхохотался и, бросив газету на стол, помотал головой.

— А удобно, — заявил Розье, продолжая смеяться. — Нам и делать ничего не надо: они сами перебьют друг друга.

— Это вряд ли, — наставительно проговорил Рабастан. — Слишком много их для этого. И потом, магглы всегда воюют, но парадоксальным образом их от этого становится лишь больше.

— То есть, ты считаешь, чтобы магглов истребить, надо запретить все войны? — поинтересовался Руквуд.

Все снова рассмеялись, а Рабастан заметил:

— На самом деле, это не такое уж абсурдное заявление, как кажется. Некоторые виды нормально существуют лишь в агрессивной среде, а будучи помещёнными в благоприятную, погибают.

— Басти, не занудствуй, — скривился Розье. — А то у меня порой такое впечатление, что я говорю с помесью отца и нашего доброй памяти декана.

— Разве Слагхорн умер? — удивлённо спросил Руквуд, и в этот момент распахнулась дверь, впуская в небольшую гостиную чету хозяев, сопровождающих того, кого ждали здесь уже почти полчаса. Волдеморт, окинув внимательным взглядом смеющиеся лица собравшихся, вполне дружелюбно произнёс:

— Поделитесь хорошими новостями, господа.

— Возле Данмерри на днях поезд с рельс сошёл, — сообщил ему Рабастан, кивая на так и лежащую на столе газету и бросая быстрый взгляд на державшегося чуть позади Беллатрикс брата. — Примечательна причина: маггловские террористы везли бомбу, она сдетонировала прежде времени. Мы шутили, что можно просто подождать — и магглы сами справятся с собой. Но…

— Не подождать, — возразил Волдеморт, придвигая себе стул и садясь к камину. — А направить и помочь. Мы займёмся этим, непременно — позже. А сейчас, чтобы никого не задерживать, Рабастан расскажет нам, что происходит в Министерстве, — он благожелательно кивнул старшему Лестрейнджу, — и мы на сегодня распрощаемся.

— В Министерстве хорошо, — пошутил в ответ Рабастан, думающий, если уж быть совсем честным, об ужине больше, чем о Министерстве. — Крауч бесится — ещё немного, и население начнёт его бояться больше, чем боится нас.

— Ты считаешь, это хорошо? — с интересом спросил Волдеморт, чуть склоняя голову набок. В комнате вдруг стало очень тихо, лишь огонь гудел в камине да потрескивали поленья.

— Полагаю, да, — спокойно отозвался Рабастан. — Страх полезен, но ещё лучше, когда людям приходится выбирать между двумя страхами. Тогда они крепче держатся за выбор. К тому же, — он чуть улыбнулся, — репутация уже работает на нас. Нам приписывают то, к чему мы отношения не имеем — и это хорошо.

— Поясни, — велел… или, может, предложил Волдеморт.

— Если вы позволите, Родольфус объяснит, — Рабастан едва заметно склонил голову и посмотрел на молча сидевшего рядом с женой брата.

— Первым таким случаем стала та авария в Рединге, — заговорил Родольфус. — После чего, — по его тонким губам мелькнула ироничная усмешка, — некоторые члены небезызвестного Ордена Феникса решили нас… — он сделал картинную паузу. — Ловить.

— Оставь в покое этот дурной птичник, — слегка поморщился Волдеморт. — Кому он интересен? Ближе к делу.

— С тех пор, — Родольфус вынул из кармана записную книжку, — шесть вполне маггловских аварий приписали нам — так же, как и эту, в Данмерри. «Пророк» пишет, что мы знали, что там будет бомба, и заставили её сработать прежде времени.

— То есть, — с некоторым удивлением проговорила Беллатрикс, — сам факт бомбы в поезде они сочли нормальным?

— Мне другое интересно, — в голосе Волдеморта звучала откровенная насмешка. — Как, по мнению «Пророка», мы узнали про эту бомбу?

— Это называется «всеведение», — заметил Рабастан. — Один из признаков природы уже не человеческой, но божественной.

— Не переигрывай, — с усмешкой проговорил Волдеморт.

— Но он прав, мой Лорд! — с нажимом проговорила Беллатрикс. — Ваше имя вызывает трепет, и им кажется, что вы всюду. К тому же, всем известны ваши способности в области ментальных искусств.

— Иначе говоря, — насмешка в голосе Волдеморта стала более явной, — в «Пророке» полагают, что я хожу по маггловским поездам и изучаю мысли магглов?

Розье тихонько фыркнул, Руквуд, удерживаясь от смешка, сжал губы, а вот Беллатрикс с Рабастаном стесняться не стали и рассмеялись — один Родольфус остался на удивление невозмутим.

— К этому мы ещё вернёмся, — решил Волдеморт. — Рабастан, так что там в Министерстве?

Ужин, судя по всему, откладывался, и Рабастан, дабы его всё-таки приблизить, говорил коротко и чётко и закончил почти шуткой:

— Мне кажется порой, что в Министерстве у нас глаз больше, чем противников. И далеко не всем, я должен отметить, мы платим, и далеко не всех запугиваем. Многие уже приходят сами — из идейных, так сказать, соображений.

— Так и должно быть, — удовлетворённо проговорил Волдеморт. — Августус! Я тебя слушаю.

Пока Руквуд неторопливо докладывал о результатах своей «работы с министерскими», Рабастан смотрел на брата и невестку и думал, что его план хотя бы с помощью женитьбы расшевелить брата провалился. А ведь ему, вроде, нравилась Беллатрикс? Однако проявлял это Родольфус… да никак он это не проявлял! Рабастан даже не был до конца уверен в консуммации брака, что уж говорить о большем? Вообще, любопытная тенденция просматривается в чистокровных семьях, продолжал он думать. Дети — старшие и младшие — разительно друг на друга непохожи. Взять хоть тех же Блэков — что ветвь младшую, что основную: старшие — огонь и буря, что Сириус, что Беллатрикс, что, в какой-то степени, он сам. А младшие — ну рыба рыбой же. Родольфус, Регулус, Нарцисса — в них темперамента не больше, чем вот в этом стуле. Вряд ли это совпадение. Интересно, почему так происходит?

Руквуд, наконец, закончил. Слово взял Розье, и Рабастан в который раз поймал себя на мысли, что ему бы самое место в этом «птичнике», как метко прозвал Лорд Орден Феникса. Такой же идиот, лезущий на рожон, как и те. И младший Розье — хотя нет, младший совсем дурной, этот хотя бы иногда умеет думать. Научился, видимо, на пятом-то десятке. Но Лорду, кажется, нравится… впрочем, боевики ведь тоже должны быть. Кто-то должен умирать — без этого войн не бывает. Жаль, конечно, что это именно Розье, такое старое семейство. С другой стороны, не останется прямых наследников, их место займёт, к примеру, Беллатрикс. Не ему быть недовольным…

После Розье Лорд передал слово неуловимо раздражавшему Рабастана своей дотошностью Яксли. Тот, впрочем, вещи говорил интересные, и Рабастан сосредоточился. Да, пойдёт он далеко: этот человек умеет вербовать сторонников, почти ничего не тратя. Убедителен, что есть, то есть. Побольше бы им таких… а то рейды — это замечательно, но ведь власть так не берут.

…Расходились уже затемно.

— Вы останетесь поужинать, мой Лорд? — спросила Беллатрикс, и Волдеморт кивнул. А когда они уже сидели за столом, спросил Родольфуса:

— Что ты говорил об этом дамблдоровском сборище? Кто решил ловить нас? Где?

— Поттер с Блэком, — сообщил Родольфус, отвлекаясь от своей тарелки. — Эти два кретина ловят нас там, где нас быть не может — в маггловских автобусах. Уже почти полгода.

— Кретины, говоришь? — задумчиво проговорил Волдеморт, и его почти красные глаза нехорошо блеснули. — Кем бы они ни были, эти мальчишки бросили мне вызов, — его голос звучал совсем негромко. — А на вызов всегда стоит отвечать.

— Вы хотите их убить, мой Лорд? — уточнила Беллатрикс, и Рабастан одобрительно кивнул. Они не Розье, и кидаться в бой, заранее не поинтересовавшись желаемым результатом, они не будут.

— Всё бы тебе убивать, — вздохнул, впрочем, скорее иронично и вполне беззлобно Волдеморт, и Беллатрикс улыбнулась его шутке. — Убить мы всегда успеем. Лучше позовём их для начала к нам.

— Кого позовём? — ошарашенно вырвалось у Рабастана.

— А ты кого позвал бы? — тут же с интересом спросил Волдеморт. — Блэка или Поттера?

— Поттера, конечно, — ответил Рабастан, даже не задумавшись. Один Блэк у них уже был — зачем им его бешеный старший братец? Разбирать семейные конфликты?

— Вот видишь, — мягко проговорил Волдеморт, и у Рабастана по позвоночнику побежал неприятный холодок. — Ты прекрасно знаешь все ответы. Нужно лишь слегка подумать.

— Но зачем? — всё-таки спросил Рабастан. — Мой Лорд, простите, но зачем он нам?

— Пусть шпионит, — слегка пожал Волдеморт плечами. — У нас во всей Британии есть глаза и уши — пускай будут и в дамблдоровом курятнике. К тому же, — продолжал он, и по его губам скользнула змеиная улыбка, — было бы забавно утащить у Дамблдора одного из его питомцев. Блэка нам не получить, — он бросил острый взгляд в сторону Беллатрикс, и она покраснела и недовольно и расстроенно потупилась, словно бы это была её вина или недоработка. — Да и не нужно. Надо будет им заняться, — велел он, обводя их троих долгим взглядом.

— Поттером? — уточнил Рабастан.

И правильно сделал. Всё-таки за много лет он действительно хорошо успел узнать Волдеморта.

— Непринципиально, — бросил тот. — Кем выйдет. Но было бы неплохо иметь в этом гнезде своего кукушонка.

One for sorrow,

Two for mirth.

Three for a funeral,

Four for birth,

Five for heaven,

Six for hell.

Seven for the devil, his own self.

Никогда в жизни Питеру не было так страшно. Собственно, ему вообще до этого момента по-настоящему страшно еще не бывало, а то, что он принимал прежде за это чувство, было лёгким испугом или чем-то в этом роде. Потому что сейчас, когда всё уже вроде бы закончилось и даже, кажется, вполне счастливо, когда он сидел… лежал… полусидел на краю кресла в незнакомом ему прежде доме Сириуса, который тот купил на наследство какого-то дядюшки, Питер всё ещё не мог унять дрожь ни в ногах, ни в руках, ни в голосе. Он был жалок, жалок в своём ужасе — особенно на фоне взбудораженного Поттера и яростно-возбуждённого Блэка. Им вообще бывает страшно? Хоть когда-нибудь?

— …Признай — это было глупо! — горячился Поттер, расхаживая по гостиной взад-вперёд. — Мы чуть не погибли — и…

— Это же война! — перебил Блэк. — На войне, ты знаешь, погибают! Если мы начнём отсиживаться по…

— Но не так же глупо! — тоже перебил Джеймс. — Погибать надо с толком, если уж погибать! А тут что? Мы бы никого с собою не забрали! Просто полегли бы там — и всё!

— Джеймс прав, я думаю, — вступил Ремус. Ему досталось больше всех, и хотя его рану получилось заживить оказавшимися у Сириуса старыми зельями, крови он потерял прилично и был сейчас бледней обычного. Он лежал на продавленном диване, который Сириус с Джеймсом, ругаясь, принесли специально из дальней комнаты. — Мы поторопились.

— Ну поторопились… может быть. Немного, — неохотно протянул Сириус. — Но это мы исправим! — воодушевлённо тут же сказал он. — В следующий раз…

— Погоди ты, — оборвал его Джеймс. — Давайте сперва проанализируем совершённые ошибки. И первая из них, по-моему, — мы переоценили свои силы. А противника — наоборот, сочли слишком слабым.

— Ничего не слишком, — недовольно буркнул Сириус. — Просто их оказалось больше.

— Этого мы тоже не учли, — согласился Джеймс.

«Тоже»! А что они вообще учли? С самого начала Питеру эта идея не понравилась. Устраивать облаву на Пожирателей — это работа авроров! Они же к этому готовятся! Они это умеют! В отличие от них.

Идею заманить в ловушку Пожирателей выдвинул, конечно, Блэк. Он вообще с того момента, как узнал об исчезновении своего младшенького братца, буквально начал на рожон лезть — с ним даже об этом Дамблдор беседовал, да только без толку. Питер знал об этом от самого Сириуса, недовольно сообщившего товарищам о полученной, как он выразился, выволочке. Ничего она не изменила: он так и продолжал лезть в неприятности, и ладно бы лез туда один! Так ведь они все за ним и шли — и Питер сам себе не мог сказать, зачем или хотя бы почему. Вот что ему лично мешало отказаться? Почему он тогда Ремуса не поддержал, когда тот говорил, что нарываться на открытый бой с Пожирателями Смерти глупо? Но ладно он, Питер, но Джеймс! Он-то должен быть уже поаккуратнее — вот что будет с Лили и с их сыном, если он погибнет?!

Воспоминание о Лили Питера разозлило и расстроило. Ей-то было хорошо! С того момента, как стало известно о её беременности, Лили больше никакого участия в их авантюрах не принимала, хотя и порывалась поначалу. Но Джеймс с Сириусом первыми кричали, что ей рисковать нельзя, потом стало известно и о беременности Элис, и Лили в итоге зажила спокойно, лишь выслушивая их бесконечные рассказы и изредка присутствуя на собраниях Ордена. А делать ничего не делала. Питер, в общем, понимал, что это правильно, разумно и понятно, но не мог не злиться. Ведь она хотела! С радостью бы продолжала и ездить на автобусах, и в засаду полезла! Но ей повезло, и она теперь могла ничего этого не делать, а её по-прежнему любили. И даже не по прежнему, а больше!

У него бы так не получилось. Вот что было бы, к примеру, откажись он сегодня идти с ними? Его бы засмеяли! А потом бы Джеймс похлопал его по плечу и сказал до отвращения серьёзно:

— Пит, я понимаю. Правда. Ты не слушай Блэка. Это правда страшно и опасно.

И Питеру тут же захотелось бы провалиться сквозь землю.

Почему, ну почему он не может отыскать такое же оправдание, как Лили?! Такое же железное и почётное? Что, выходит, он так и будет воевать, покуда не погибнет? А ведь он погибнет рано или поздно! И что у него, к примеру, мама одна останется, это никому не интересно. Уже не говоря о том, что никого, кроме него, не волнует, что он умрёт сам.

И ведь ладно бы от всех их эскапад был хоть какой-то толк! Так ведь не было же! Все успехи Ордена были так или иначе связаны или с аврорами или же с действиями старших — которые, между прочим, говорили им сидеть спокойно и не лезть самим ни в какие битвы. И авроры погибали. Люди вообще гибнут. А он — человек.

Погибать Питер не хотел.

Он не раз думал о том, что можно же — ну, в принципе — вообще уйти из Ордена. Вот так просто взять да и уйти. Найти всё-таки какую-нибудь работу…

О работе Питер думать не любил. Когда год назад мистер Кроули сдержал своё обещание и действительно нашёл Питеру место... но когда он радостно и возбуждённо рассказал друзьям об этом и добавил, что ужасно благодарен Джеймсу за помощь, но теперь, наверное… — Сириус его сердито оборвал:

— А как же Орден? А наш план? Ты теперь, значит, будешь занят целыми днями?

— А я думаю, здорово, что Пит нашёл работу, — попыталась было поддержать его Лили, но её не очень-то услышали.

Нет, на ту работу Питер вышел. И даже проработал целый месяц и выдержал испытательный срок, но потом все равно ушёл. Потому что в самом деле получалось, будто он взял и предал Орден. Дело. Ведь у них война, и если Тот-кого-нельзя-называть выиграет, что будет с теми же магглами? И с теми, кто против него боролся? Что будет с ним, с Питером? С Лили? Не говоря уже про Ремуса. Нет, войну нужно закончить — её нужно выиграть, и вот тогда уже идти работать.

Ему нравилось плотничать, действительно нравилось работать руками, да ему всегда это нравилось — он даже, как теперь сам себе мог признаться, любил отработки у Филча. Потому что не магией, а руками, ты делаешь что-то лучше. Но ни в школе, ни сейчас Питер не сказал бы об этом прямо.

Ему нравились дети, хотя он даже у учителей замечал иногда недовольные их криками лица. Ему нравилось, что дети постоянно подбегали и просили его что-то сделать, починить, достать, ему нравились их непосредственность и живость. И, может быть, не последнюю роль эти маггловские дети сыграли в том, что Питер вернулся сражаться за них против Пожирателей Смерти.

В школе было здорово. А в Ордене были друзья.

Так он и метался — от желания сражаться и приблизить их победу до желания сбежать и спрятаться.

А потом Лили забеременела, и их снова стало четверо. И уходить теперь было бы, наверное, вообще предательством.

— ...А вторая? Какая вторая ошибка?

— А вторая… — Джеймс поежился. Питер тоже. О последствиях ему даже думать сейчас не хотелось. — Из-за нас пострадали двое авроров.

— Мы об этом не знали, — слабо напомнил Ремус. — Но я согласен, что нас это никак не оправдывает.

Они действительно не знали, что тех двух Пожирателей, которых они с большим трудом выследили — без всякой связи с автобусами, автобусы давно были забыты, — ждали еще несколько человек. Они не знали, что авроры давно выжидали, пока эти семь Пожирателей соберутся развлекаться в какой-то маггловский паб. Авроры то ли следили, то ли смогли просчитать, но их тщательно спланированная операция провалилась только потому, что четверо мальчишек совершили огромную глупость.

Сначала они не хотели нападать на Пожирателей: четверо против двоих — это подло. Потом Ремус, который еще не очень отошел от недавнего полнолуния, поранился при аппарации, и их заметили. И мало того, что заметили — оказалось, что Пожирателей уже семеро. И семеро атаковали растерявшихся четверых мальчишек, не оглядываясь ни на какие кодексы чести. Аврор, который следил за Пожирателями, сбросил с себя мантию-невидимку, ввязался в драку и не успел вызвать подмогу. Пожиратели быстро изрешетили Ремуса, потом оглушили Блэка, и против семерых остались только Питер, Джеймс и аврор. С трудом раненный аврор смог активировать Протеевы Чары и позвать на помощь. Драка оказалась короткой, но яростной, и, когда начали аппарировать авроры, Пожиратели просто скрылись, прихватив двух пострадавших, которых сумел достать заклинаниями первый аврор.

Они — Питер, Джеймс, Ремус и Сириус — не смогли обезвредить ни одного Пожирателя Смерти!

И об этом, как о самом большом позоре, сейчас молчали. Как и о том, какими словами крыл их Фрэнк, прибывший вместе с коллегами на место стычки. А о том, что скажет Моуди, что скажет Дамблдор, предпочитали вообще не думать. А что они скажут…

— Что скажет Дамблдор?

— Ремус, хватит! — взъярился Сириус. — Хватит смотреть Дамблдору в рот! Мы хоть что-то делаем! Правильно или нет, но делаем!

— Мы навредили, — упрямо повторил Ремус. — И мне кажется, нам… нам стоит… Нам стоит пересмотреть свое отношение к тому, что мы делаем.

— Ну-ка, — Джеймс присел рядом с ним. — Давай, выкладывай.

Ремус отер со лба выступивший пот, отвернулся от него и какое-то время молчал.

— Дай попить, — наконец попросил он. — Пожалуйста.

Питер налил из графина воды, поднес ему стакан. Ремус пил жадно — как и всегда, после полнолуния его мучила жажда.

— Спасибо, Пит, — слабо улыбнулся он. — Так вот, мы… мы должны делать то, что нам говорят. Да, пусть в основном это «сидите и ни во что не вмешивайтесь»… Мы вмешались — лучше от этого никому не стало.

— А знаете, что странно? — подал голос Сириус. Он стоял у окна и делал вид, что пялится на улицу. Сейчас он даже не повернулся и так и говорил — в окно. — Джеймс, они в тебя не целились.

— На что ты намекаешь? — тут же вскочил Джеймс.

— Тихо, — попросил Ремус. — От вашего крика у меня раскалывается голова. Он не намекает, он говорит о том письме.

— Которое прислал нам Сам-знаешь-кто? — удивился Джеймс и сел обратно к Ремусу. — Это было… Это было еще осенью. Ну и… сам знаешь, что я тогда ответил.

Сириус пожал плечами.

— Видимо, что бы ты ни ответил, они хотят получить тебя живым.

— Зачем я им нужен?

Сириус опять дернул плечом.

— У твоего отца ничего… такого… ну, зелий каких-нибудь… точно не было?

— Какие зелья, — Джеймс расстроенно вздохнул, махнул рукой и снова встал. — Мой отец изобретал всякую модную ерунду. Ну да, он говорил, что на этом можно заработать денег. Но зачем Пожирателям рецепт для роста волос? Э-э…

Все засмеялись. Пример и правда вышел довольно забавный, обстановку он немного разрядил.

А у Питера крепло убеждение, что скоро они все погибнут. И это письмо, о котором вспомнили Ремус и Сириус. Точнее, они и не забывали о нем, и Питер не забывал. Как, почему, зачем Тому-кого-нельзя-называть понадобились Джеймс и Лили? Для чего? От них никакого прока, если уж быть до конца откровенным. Они не умеют толком сражаться, у них нет никаких выдающихся или хотя бы проработанных планов, они вчерашние подростки! Просто так? Для того, чтобы посмотреть на реакцию?

Джеймс не любил об этом вспоминать, а остальные не могли не помнить. В этом крылась какая-то опасность, какой-то подвох. Да, Джеймс нахамил Тому-кого-нельзя-называть… а тот это так и оставил. Только что Джеймса теперь стараются не поранить? Или…

А что, если все таки Джеймс ответил на письмо еще раз?

Что, если второе письмо, то, с хамским ответом, было только для отвода глаз?

В первый раз Питер, оглядывая мрачных друзей, рискнул эту мысль додумать до конца. Что, если Джеймс… играет сейчас на другой стороне? Предал Сириуса, Ремуса, Питера. Лили, а что Лили, Лили кормит месячного Гарри.

Но что, если?

Питер взял стакан, который вернул ему Ремус, налил воды, выпил. Потом еще.

— Эй, Хвост, сейчас из ушей польется.

Сириус смотрел на него так, будто прочел его мысли, и Питеру опять стало страшно. Как он устал от этого страха! Господи, как он устал! Устал засыпать и просыпаться в поту, устал слышать крики, свои и чужие, но чаще свои, устал дергаться, устал оборачиваться.

Если бы можно было это все взять и прекратить. Все, всю войну, разом, чтобы не было ничего…

— У нас гости.

Питер вздрогнул. Ремус, который, кажется, задремал, приподнялся на своем диване, Джеймс вытащил палочку. Кто-то шел в темноте по направлению к дому, и шаги его были отчетливо слышны.

— Дамблдор, — прошептал Сириус, припавший ухом к двери. — Придется открыть.

— Точно он? — Джеймс напрягся, но Сириус уже открывал.

И все сомнения, Дамблдор ли это, тотчас отпали, потому что никто, кроме Дамблдора, не мог на них смотреть так разочарованно и сурово.

— Добрый вечер, — выдавил покрасневший Ремус. — Сэр…

— Не могу ответить вам тем же, — тихо ответствовал Дамблдор. — Мы и только мы делаем добрым наш день. Закрой дверь, Сириус, сядь и послушай. И вы все тоже послушайте меня.

В полном молчании все расселись — кроме Ремуса, которого все еще мотало из стороны в сторону. Питер не мог заставить себя посмотреть в глаза Дамблдору.

— Орден Феникса создан, чтобы бороться со злом. Если вы не видите этой борьбы, это не значит, что ее нет. И вспомните, что вы сказали, когда упрашивали меня взять вас?

Питер против воли поднял голову и закаменел. Он очень хорошо это помнил, впрочем, как и все остальные.

— Джеймс?

— Что мы будем слушать то, что нам говорят.

— Сириус?

— Что никогда не повторится больше, ну, то самое. С машиной. Но тогда на нас они сами!...

— Ремус? — прервал его Дамблдор.

— Мы должны многому научиться.

— Питер?

— Нас слишком легко убить.

— Все помните, — кивнул Дамблдор. — Но продолжаете играть в школьные игры. Легкомыслие может убить не только вас четверых. Сегодня вы почти убедились в этом. Возможно, вам обидно, что вам не доверяют серьезных дел. Но, я надеюсь, вы поняли, почему.

Питер машинально кивнул.

— Очень легко поддаться вспышке гнева, ярости, обиды, безумия и совершить непоправимое. — Голос Дамблдора стал почти неслышен. — Прежде чем я смогу доверить вам то, от чего будут зависеть жизни других людей, я должен быть уверен не только в вашей храбрости, умении защищаться, умении нападать. Я должен быть уверен в том, что вы будете сдержанны тогда, когда это необходимо. Что вы не ответите на оскорбление тогда, когда вас провоцируют. Что вы сможете спокойно уйти или аппарировать тогда, когда вы необходимы в другом месте. Что вы выросли… что вы готовы стать настоящими бойцами Ордена. Но вы не выросли, друзья мои. И мне кажется, что Ордену будет лучше, если в нем не будет четверых детей, чем в нем будут четверо мертвых детей. Ради вашего же блага и ради блага Ордена мне придется запретить вам…

— Нет!

Джеймс вскочил, и губы и его дрожали. Сириус свесил голову на грудь и только что не плакал. Ремус — Питер покосился на него — даже не скрывал предательской слезы, повисшей в уголке губ.

«Мы действительно дети», — мелькнула у Питера мысль. «Нашкодившие дети, чья шалость только случайно не стала трагедией. И реагируем совсем как дети...»

Да, так же, как дети в той школе, где Питер плотничал. Когда их начинали ругать, они так же выкрикивали, злясь на несправедливость, плакали или упрямо скрывали слезы. Но тем детям было всего пять, шесть, семь лет. А им?..

— Пожалуйста, профессор…

Дамблдор смотрел на Джеймса. Уже почти стемнело, и только слабое, почти погасшее пламя камина бросало отблеск на директорские очки. Из-за этого отблеска нельзя было разобрать, что выражают сейчас глаза Дамблдора: злобу, досаду, разочарование или равнодушие.

— Скажешь — мы больше так не будем, да, Джеймс? Очень по-детски. Я не могу доверять детям и не могу рисковать детьми.

Он поднялся.

— Я часто совершал ошибки, — сказал Дамблдор. — Чаще, чем мог себе позволить. Сейчас я хочу уберечь всех от еще одной и непоправимой. Вы больше не в Ордене Феникса.

— Мы сами, — сквозь зубы проговорил Джеймс, — тогда мы сами! Без вас! Без Моуди!

Дамблдор улыбнулся.

— Я не это хотел бы услышать.

— Мы хотим учиться у вас.

Это произнес Ремус, и к нему обернулись все, даже Дамблдор, который уже было направился к двери.

— Мы поняли, что мы натворили. Профессор, мы не сдержали ни одного обещания, мы вели себя безрассудно и глупо. Мы… — Ремус рвано вздохнул. — Мы всех подвели, и то, что вы сейчас нам сказали, справедливо и нами заслужено. Но если бы вы дали нам хотя бы еще один шанс. Хоть один!

Дамблдор стер с лица улыбку. Питер подумал, что, когда он вот так перестает улыбаться… это тоже безмерно страшно. И он, Питер, устал и от этого страха.

— Я подумаю, — коротко сказал Дамблдор и, уже не задерживаясь, вышел.

Питер считал, что так даже лучше. По крайней мере, в его жизни больше не будет никакой войны.

Он сможет вернуться в школу — он знал, что плотника там так и не нашли, а о его уходе очень жалели. Или, например, он сможет поговорить с Карлом Кроули — тот нашёл работу в другой школе, и они даже переехали из их бедного района в другой, более престижный, но Питер иногда находил время забежать к ним и пообщаться с детьми. Возможно, Карл поможет ему устроиться на новое место. Но и старому Питер будет очень рад!

Он сможет ни о чём больше не думать, только мастерить и общаться с забавными малышами. Себе Питер не признавался, но Джеймсу он завидовал. Не в том, что тот был женат, а в том, что у него был ребёнок. Очень жаль, что Питер не девушка и обойтись без брака не сможет. А так — так бы он с удовольствием стал отцом. Это здорово, это гораздо лучше, чем гоняться за Пожирателями. Сейчас Питер даже подумал, что стоит, наверное, завтра навестить Карла, Монику, Майкла и малышку Микки. С миссис Кроули Питер немного робел — она была суровой, почти как профессор МакГонагалл…

С этой мыслью — о профессоре — Питер лёг спать. Конечно, она уже знает, что их прогнали. А что, если она поддержит Питера? Она знает мир магглов и, кажется, любит его. И, наверное, любит детей.

Питер перевернулся на другой бок. Обида все равно покусывала. Сейчас он почему-то лучше стал понимать одноклассников, которые, расставаясь с надоевшими девушками, все равно долго ныли в факультетской гостиной и никому не давали заниматься. «Но, может быть, просто привычка», — вяло подумал Питер и решил, что завтра все будет иначе.

Он начал было уже засыпать, когда услышал на улице что-то странное. Тонкий писк, жалобный и одновременно отчаянный, и еле различимый. Питер заворочался, потом сел, надеясь, что ему показалось, но нет. Где-то далеко тонко мяукал котёнок.

Сон моментально слетел. Пропавшее животное — это, в общем-то, происшествие, а ещё он вспомнил про несчастного Фолкса. Неужели на улице оказалась Эбигейл?.. Но ведь прошло больше года?

Питер свесил ноги с кровати, нащупал пол. С равным же успехом мяукать могли и Пожиратели. А он, Питер, легковерный дурак. С чего он взял, что Фолкс вообще безумный маггл, а не Пожиратель под Оборотным зельем? С них, Сириус прав, сталось бы неумело прикинуться, потому что магглов они не знают, ну или, на самый худой конец, наложить на беднягу-маггла Империус. Скормить Питеру историю о кошечке, а потом, когда наступит нужный момент, выманить его из дома — и ага! Вот он, Питер, делайте с ним, что хотите.

Или… или выманивать его даже не надо. В квартире только он и мать, тоже не Элис Лонгботтом по подготовке. И вот сейчас Пожиратели помяукают, а потом вынесут дверь — и все равно ага.

Луна в небе шла на убыль, но все равно светила ещё очень ярко, и всякие кошмары придумывались замечательно. Питер встал, сунул за резинку пижамных штанов палочку, подошёл к столу и зажёг настольную лампу.

Джеймс и письмо, о котором так кстати вспомнилось. Джеймс и Пожиратели, которые делали вид, что его вовсе нет. От Ремуса едва не оставили мокрое место, Сириуса — Сириуса! Как ни крути, но наследника одной из двадцати восьми священных семей! — оглушили. Ну, про себя Питер предпочёл умолчать даже в мыслях. Он благополучно затаился за какой-то непонятной развалиной, хотя и умудрялся бросаться заклинаниями. Но против Пожирателей, в самой гуще, остались Джеймс и аврор. Аврор ранен, на Джеймсе — ни царапины.

Неужели действительно…

Нет, одёрнул себя Питер. Не может этого быть. Или все-таки может? И если может, то почему? Из-за Лили? Из-за маленького Гарри? Некая откупная? Или что-то большее?

Питер вытащил лист бумаги — бумага была гораздо дешевле пергамента, — пощёлкал обычной маггловской ручкой.

«Дорогая профессор МакГонагалл!..»

Начало было положено, но что писать дальше, Питер никак не мог придумать.

«Наверное, вы уже знаете, что профессор Дамблдор запретил нам появляться в Ордене Феникса...»

Прозвучало как жалоба на Филча, слишком уж разошедшегося со своими тряпками и мётлами.

«Мне очень жаль, что мы не смогли оправдать ваше доверие, профессор».

Себе Питер тут же признался, что — да, ему действительно жаль. Потому что в них верили, а они не смогли. Но с другой стороны…

«Надеюсь, что вы не держите на нас зла и обиды. Мы действительно очень старались».

Да, они очень старались, и, наверное, совершенно не их вина, что не вышло сделать все так, как надо. Наверное, и Сириус, и Джеймс в самом деле не могут быть ни аврорами, ни бойцами Ордена. Пока рядом с ними была Лили, Ремусу было проще держать их в узде, а Питер… а что Питер, Питер, как мог, отвлекал на себя внимание, но…

«Я решил устроиться на работу, профессор. У магглов, как я уже и работал. Я понимаю, что я не смогу показать им документ об окончании Хогвартса, но, возможно, вы могли бы написать мне рекомендацию как мой бывший декан? Надеюсь, с моей стороны это не слишком бесцеремонная просьба».

Магглы любили рекомендательные письма, и ещё по дороге домой Питер думал, кто мог бы ему помочь. Со старой работы напишут, конечно, но и рекомендация от МакГонагалл была бы очень кстати.

Он ещё многое хотел бы написать. Именно МакГонагалл: он считал, что она поняла бы его, как никто, но, разумеется, он этого не сделал, а просто сидел и смотрел на лист.

«Из меня никудышный боец, профессор, потому что я постоянно боюсь. Никудышный боец из Джеймса, потому что он не думает о последствиях. Никудышный боец из Сириуса, потому что он не умеет оценивать свои силы. Из нас если только Ремус мог бы быть действительно полезен Ордену, только вот чем? Мы хотели воевать, не зная, что такое война. Мы думали, что это как школьные стычки, а оказалось, что тактика “бей и беги” не работает. И прежде чем бить, надо думать. И прежде чем убежать, тоже...»

Как много нужно для того, чтобы уметь воевать, думал Питер. И как хорошо, что профессор Дамблдор принял такое решение сам, не дожидаясь, пока кто-то из них погибнет. А он займётся… да он, наконец, будет просто спокойно жить! Дружить, ходить в гости, играть с детьми. Может быть, влюбится в кого-нибудь и тоже женится, а потом у него появится свой малыш, и они будут вместе играть с Гарри, с Микки, с Майклом…

Кошка больше не мяукала, и Питер решил, что ему показалось. Он подписал письмо, запечатал его и отправился в сарайчик, где мать хранила всякие принадлежности для сада и где жила их почтенная сова.

Сова недовольно переступала с лапки на лапку, пока Питер дрожащими руками привязывал письмо. Все равно оно выглядело так, будто он обрадовался решению Дамблдора: не успел прийти домой, как уже просит рекомендации. С другой стороны, это характеризует его как человека ответственного и не привыкшего сидеть без дела.

— Ма-а-ау!

Протяжный крик раздался совсем рядом, и Питер от неожиданности оступился. Звук показался ему громким, как вой сирены. Он постоял, прислушиваясь и ожидая, что будет дальше.

Кошка, кажется, копалась в траве: Питер слышал, как она усердно скребёт землю. Если это и был Пожиратель, то он вжился в образ от души, даже анимаг так не мог. Питер знал это лучше, чем кто бы то ни было — у Ремуса три года была крыса, а Сириус, который однажды гулял с ними в виде пса, нарвался на знающего человека, и… в общем, хорошо, что это был маггл, даже не подозревающий о том, что есть волшебство. Окажись на его месте пусть тоже маггл, но родственник или супруг волшебника, и Сириус отправился бы в Азкабан. Анимаг — это ещё не животное.

Питер поежился. Стояла дивная, тёплая, тихая и мирная ночь, ясная и спокойная, но все равно стало зябко. Питер начал пробираться в кусты.

— Кис, кис…

— Ма-ау!

Питер занёс ногу и замер. Было похоже, что кошка его заманивает. Теперь она мяукала дальше, чем в последний раз, когда он её слышал.

Питер все-таки просунул голову в куст и увидел причину своего беспокойства. Крупный рыжий кот — почти такой же, какой был у приятельницы матери, пожилой магглы, только тот был серый, — с такими же прижатыми к голове ушами.

— Ма-а-ау!

Кот метнулся куда-то в сторону, проскочил под окном и исчез. Питер перевёл дыхание. Анимаг? Непохоже. Низзл? Тоже не очень похож, такие прижатые уши есть только у обычных кошек. Могут ли низзлы… заводить котят с кошками? Этого Питер не знал.

— Ма-а-ау! Мау!

Теперь кот орал… да, Питер не мог ошибиться, он орал прямо под дверью квартиры, в которой раньше жили Кроули.

Пустой квартиры.

Питер вытащил палочку. Ему бы стоило, конечно, вернуться в дом, почему он не может спокойно пройти мимо, почему ему вечно надо куда-то влезть? Привычка, перенятая от лучших друзей. «Каков отец, таков и сын, — иногда говорила мать, — птицы одного полёта».

И тут Питер осознал, что он теперь один. Друзья остались там, в Ордене, из которого их выгнали. Орден, как и раньше Хогвартс, вот и все, что их объединяло. А сейчас он сам по себе, предоставлен самому себе, и ни Джеймсу, ни Сириусу, ни Ремусу больше нет до него никакого дела. Даже тогда, когда он устроился на работу, Орден все равно связывал их. Этой связи больше не существовало.

Питер был один, но все равно продолжал действовать так, как привык за все эти годы. Влезать в неприятности, отвечать за других. Вот только теперь ему отвечать было не за кого.

«Если только Джеймс не предал нас всех».

А если не только Джеймс? Например, и МакГонагалл тоже? Да откуда он, Питер, вообще знает, что у кого на уме?

Кот сидел на пороге и смотрел на Питера, как на ничтожество.

— Ма-а-ау!

Казалось, что у него есть полное право так орать. Питер сжал палочку. Ему очень хотелось прибить настырного кота, но он, конечно, сдержался. Это всего лишь кот. Ну, пусть низзл.

Низзл?

В квартире неожиданно зажегся свет, и Питер, вопреки всем желаниям, окаменел от страха. Он даже забыл про палочку в руке, просто стоял и смотрел, как в окне маячит тень, медленно поворачивается ручка и на пороге появляется грузный, отёчный мужчина в длинной ночной рубашке.

Такой, какую, наверное, уже лет пятьдесят не носили магглы.

— Пух, засранец пушистый, почему ты не можешь влезть в окно, как все нормальные кошки?

Мужчина заметил Питера, приросшего к земле. Кот тем временем проскользнул в дом между его широко расставленных ног.

— Вам что нужно, сэр?

Питера редко называли «сэр». Он успел только подумать, что маггла, определённо, насторожила бы зажатая в руке палочка.

— Ва… ваш кот, с-сэр. Он… — Питер сглотнул. Как бы ни было страшно, но сейчас он выглядел даже не жалко — потешно. — Он вопил прямо под нашими окнами.

— А, — протянул мужчина. — Так вы наш сосед. Приношу извинения, — он сделал вид, что приподнимает незримую шляпу. — Эта тварь та ещё, — он слегка мотнул головой, имея в виду скрывшегося кота. — Всегда убегает и шарится где-то в окрестностях, а домой зайти сам не может. Придётся вам привыкнуть.

«Иначе я сам откручу тебе голову», — закончил за него Питер. Ему не советовали, а приказывали.

— Ишь, смельчак, палкой вооружился, — хохотнул мужчина, и не подумавший представиться Питеру. — Спокойной ночи. Сэр.

И дверь закрылась.

Питер обливался холодным потом. Кто это? Волшебник? Маггл? Сквиб? А если волшебник… на чьей он стороне?

Сам Питер теперь ни на чьей, напомнил он себе. Сам по себе, один, предоставлен сам себе, отвечает сам за себя, защищает тоже сам себя. Никто не придёт ему на помощь. Он один — и все. Если не считать мать.

Питер вернулся домой. Там все было спокойно, но он все равно направился в комнату к матери.

Мать долго не хотела просыпаться, а когда поняла, что именно Питеру от неё надо, никакого удовольствия не высказала.

— Мам, кто наши соседи?

— А? — переспросила мать. — Какие соседи?

— В квартиру Кроули кто-то заехал.

— Не говори ерунды, — буркнула мать, отворачиваясь и закрывая глаза. — Только сегодня говорила с Джонсонами, что квартира пустует, и хорошо, если её не сдадут каким-нибудь отвязанным магглам. Иди спать.

Спать Питер не пошёл. Его колотило в ознобе, и он подкрался к окну, из которого было видно квартиру Кроули, и долго наблюдал. Ничего, никого, и кот больше не мяучит. И толстого мужчину не видно.

Уснул? Аппарировал?

Готовится напасть?

Сейчас Питер уснёт, не зная, что к дому уже подбираются Пожиратели Смерти. Которым никто не сказал, что он, Питер, больше не в Ордене. Которые просто выследили его так же, как они вчетвером выследили самих Пожирателей. И которые не будут считать, что семеро против одного — это подло. Которые просто его убьют.

Это он, Питер, почему-то решил, что война для него закончилась. От того, что он перестал воевать, ничего не изменится, потому что все остальные воюют по-прежнему. И Питер им не докажет, что он им больше не враг.

Выходит, враги у него остались, а друзей больше нет. Вот так. Питер стоял, прижавшись спиной к прохладной стене, и тяжело дышал, обливаясь потом.

А потом вдруг понял, и всё встало на свои места.

Он написал не то письмо и не тому человеку. Он не мог просто так уйти — он должен был сменить сторону. Если от него отказалась одна сторона, надо перейти на другую, пока та, другая, не стёрла его с лица земли.

«Дорогой сэр!»

Рука дрогнула. Но как иначе обратиться к этому человеку? «Дорогой Тот-кого-нельзя-называть»? А писать, получается, можно.

Он сам не помнил, как оказался за столом, и как на листе бумаги, ручкой, начал писать письмо.

«Я знаю, что вы приглашали примкнуть к вам Джеймса и Лили Поттеров. И я знаю, что они отказались...»

Или нет, подумал Питер, но это сейчас неважно. Письмо ручкой и на бумаге — Тот-кого-нельзя-называть сочтёт это невиданным вызовом.

«Возможно, я смогу занять их место. Питер Петтигрю».

И очень быстро, чтобы не передумать, Питер схватил письмо и выбежал на улицу. Он знал, где можно взять ещё одну сову — на соседней улице жила семья пожилых магов.

«Только бы сова никуда не делась, — шептал Питер. — Только бы она была на месте». Уже подходя к нужному домику, он решил, что, если сова будет сидеть на привычном месте, это судьба и он должен отправить это письмо. Если нет — значит, нет.

Вручить свою жизнь глупой птице казалось гораздо легче, чем продолжать мучиться с ней самостоятельно. Но сова безмятежно доедала недавно пойманную мышь и даже не очень удивилась, когда Питер стащил её с ветки и привязал письмо к лапке. Теперь — что сделано, то сделано, хотя сова, скорее всего, уже не вернётся…

А на следующее утро Питер с трудом вспоминал все, что случилось ночью, и даже не мог с уверенностью сказать, было ли все на самом деле или кошмарным сном. И даже когда явилась сова с краткой, но приятной характеристикой профессора МакГонагалл, Питер все ещё сомневался. Мать припомнила, что он её разбудил. Потом они познакомились с соседями — очень приятным мужчиной, как оказалось при свете дня, каким-то служащим порта на пенсии, и его старшей сестрой, сухонькой бойкой старушкой. При свете дня все было не так, и Питер решил, что письмо Тому-кому-нельзя-называть ему просто приснилось. Для верности он прогулялся до домика волшебников и убедился, что сова, как обычно, потрошит мышь.

Через три дня он выкинул все из головы. Мистер Кроули обещал поговорить насчёт него на работе, но пока Питера были готовы взять на старое место. И он, довольный, счастливый, забывший уже и об Ордене, и о Пожирателях, и о волшебниках в частности — мистер Рэндалл, новый сосед, оказался прекрасным рассказчиком, и от его историй о работе маггловского порта у Питера уже разыгралось воображение и появилось жгучее желание научиться плотничать как следует и уехать к морю. И Питер шёл, представляя, как следующим летом он будет вразвалочку, как мистер Рэндалл, ходить по пирсу и глазеть на корабли. Ему было легко и радостно, и он не заметил и не увидел, как покачнулась земля и погас свет — он просто на мгновение перестал существовать.

Очнувшись, Питер некоторое время вообще не понимал, что произошло, где он находится и почему, собственно, вдруг очнулся. Когда он заснул? Вроде бы он шёл по улице? Или нет — нет, он был дома и…

И что?

Питер попытался открыть глаза и только тогда понял, что у него на лице плотная повязка. И что он, кажется, связан… нет, не кажется. Связан. Он связан, и он лежит на чём-то холодном и твёрдом, и…

— По-моему, кто-то проснулся! — услышал он полный ласковой издёвки низкий мужской голос. — Сюрприз, — голос приблизился, и Питер ощутил на своей щеке лёгкое прикосновение — повязка исчезла, и перед ним возникла так хорошо знакомая ему по описаниям и рисункам белая маска. Такие носили все Пожиратели…

— Уже вечер, — произнёс другой голос, тоже мужской, не слишком низкий и не слишком высокий. — Здравствуйте, мистер Петтигрю. Не утруждайтесь — я вам помогу, — сказал он, и Питер почувствовал, как его поднимают вверх и усаживают… не на стул, нет. На пол.

Он в панике огляделся и обнаружил себя сидящим у стены в каком-то подвале. Кроме него, здесь были ещё двое мужчин: один высокий, а второй пониже и пошире в плечах, и оба — в длинных чёрных плащах и белых масках. Питер не смог бы сказать, что именно его больше пугало в них: то, что они держали в руках палочки, — а его собственная… где? Где она?! Хотя какая разница где, руки-то у Питера всё равно связаны! — или то, как они все на него глядели, но у него от страха сжался желудок, а в горле словно застрял плотный комок.

Хотя ничего страшного эти люди не делали — просто стояли и смотрели на него. А затем высокий сказал:

— Вы написали милорду и выразили… интересное пожелание. И он прислал нас. Давайте поговорим, если вам угодно, — предложил он на удивление мирно.

— Вы связали меня! — неожиданно даже для самого себя с обидой выпалил Питер.

— Связали, — согласился высокий. — И даже изъяли палочку. Возможно, временно. Видите ли, — продолжал он почти любезно, — у нас пока ещё есть некоторые проблемы с авроратом. Это заставляет нас предпринимать определённые меры безопасности. Вам удобно? — вдруг спросил он.

— Нет, — буркнул Питер, пытаясь сглотнуть отчаянно мешающий комок.

Ему было обидно и горько, и эти чувства оказались даже сильнее страха. Его опять унижали — даже здесь. Хотя он ведь… он ведь сам написал! Да, он предполагал… или же надеялся? — что может и не получить никакого ответа, и что к нему может прийти кто-то… попроще Того-кого-нельзя-называть, но никак не думал, что всё будет выглядеть так. Он ведь не давал ни малейшего повода так с ним обращаться!

— Стул? — поинтересовался высокий и, наколдовав вполне удобный на вид стул, лёгким взмахом палочки усадил на него Питера, заодно развязав ему руки. Затем наколдовал ещё три стула, однако же сам садиться не стал, и его товарищ этого тоже не сделал. — Милорд желает знать, — заговорил он, подходя ближе к Питеру, — что вас привело к решению написать ему лично?

Питер задумался. Ему по-прежнему было очень страшно, однако думать это ему почему-то почти не мешало.

— Я ведь написал, — сказал наконец Питер. — Если…

Он запнулся. Называть Того-кого-нельзя-называть именно так здесь было как-то не к месту — а как ещё говорить о нём, Питер не представлял. Не «милордом» же его звать, в подражание… этим!

— Написали, — высокий придвинул себе стул и сел совсем рядом с Питером. Второй мужчина пока стоял чуть в стороне, но Питер ощущал на себе его пристальный взгляд. — Вопрос в том, почему вы это сделали.

— Люди умирают, — Питер сам слышал, до чего неубедительно звучит его голос, но сделать с этим ничего не мог. — Волшебники. Зачем вы делаете это?! — не сдержался он.

— Нам приходится, — неожиданно мягко ответил высокий. — Никому из нас не нравится проливать волшебную кровь, но у нас не осталось иных способов заставить нас слушать.

— Мёртвые не слышат! — Питер вдруг подумал, что именно так ответил бы Сириус. Или Джеймс.

И тут же понял, что очень зря о них вспомнил. Он ведь… он ведь предавал их сейчас. Да, прямо сейчас сидел тут и собирался их всех предать.

Но а что ему ещё осталось делать? Он же ведь уже почти решил, что ему всё это приснилось, что никакого второго письма не было. И сейчас бы он его уже не написал. Но теперь… что он мог теперь? Хорошо им всем — они известные и чистокровные! А о нём кто позаботится? Тот же Сириус ведь — Блэк, он из священных двадцати восьми, он вообще последний в семье и наследник! Тот-кого-нельзя-называть не будет его убивать! Нет, конечно же, не будет. И Джеймса тоже не будет — он хотя и не из такой древней семьи, но тоже ведь из старой. И вообще, может быть, если Тот-кого-нельзя-называть войну выиграет, он не будет убивать больше — зачем? А Джеймс с Сириусом привыкнут. И поймут, что ничего страшного не случилось. И вообще, это не их война, а Дамблдора. Да. Вот так.

— Не слышат, — согласился с ним собеседник. — Зато слышат живые. Вы вот, к примеру, услышали. И поняли, где место любого разумного волшебника. Тёмный Лорд не желает никому из нас зла. Напротив, он хочет нашего возвышения. Настоящего возрождения волшебного общества. Которое с тех пор, как в него бесконтрольно допускают магглорождённых, на глазах слабеет и превращается в глупую пародию на магглов.

— Моя мама — полукровка, — зачем-то вдруг вспомнил Питер. И замер, окаменев — иначе зажмурился бы от страха. Вот зачем он в таком признался? Этим?!

— Это другое, — в голосе высокого волшебника послышалась улыбка. — Конечно, есть вопрос, что привлекло вашего деда к вашей бабке. Или бабку к деду. Но что было — то было, в конце концов, у нас не Америка, закон он не нарушил. Его поступок, разумеется, достоин осуждения, — он вздохнул. — Потому что такие, как он, приводит в наш мир чужаков, не способных оценить ни его красоту, ни хрупкость. Но я его могу понять — любовь есть любовь, — он кивнул, но теперь его голос звучал печально. — К сожалению, кровь в юности горяча, и некоторые из нас, поддаваясь ей, совершают… ошибки.

— Которые после следует исправлять, — резко проговорил его товарищ.

— Однако магглорождёные — дело совсем другое, — продолжал высокий, не обратив на его слова никакого внимания. — Они растут в ином мире, а потом приносят его сюда. А нас вынуждают принять их как равных.

— Но они… они разные бывают, — промямлил Питер. — Магглорождённые...

Лили была магглорождённой — и она всегда, всегда за него заступалась! И если уж выбирать между какой-нибудь чистокровной девицей, которая даже и не смотрела никогда в его сторону, и Лили, что всегда с ним дружила, то…

— Разные, — согласился с ним высокий, а вот другой мужчина хмыкнул. — В этом-то и беда… понимаете, — он склонился вперёд, опершись локтем о колено, — многие из них сами по себе вполне безобидны. И некоторые совсем неплохи — и кажется, что они даже лучше некоторых из тех, кто вырос здесь, среди нас. Но это неверно. Посмотрите, что происходит с нашим миром, — продолжал он мягко. — Мы перенимаем маггловские традиции и забываем о собственных. Мы забываем старое волшебство, заменяя его похожими на маггловские игрушками. Мы позволяем тем, кто ничего не знает о нашем мире и должен бы быть благодарен за возможность даже просто здесь оказаться, принимать важные решения и командовать теми, кто с детства знает, как здесь всё устроено, — его голос звучал всё громче и теперь звенел. — Ещё немного, и мы вовсе перестанем отличаться от магглов! Разумеется, людей это раздражает, — сказал он уже спокойнее. — Им это не нравится, но вместо того, чтобы остановить всё это, некоторые наши лидеры делают только хуже. А нас не слышат по-прежнему.

— Но почему вы тогда убиваете… всех? — Питер вскинул голову. — А не только магглорождённых?

— Да кому они нужны? — фыркнул второй мужчина.

— Кому интересна смерть магглорождённого? — удивился сидящий напротив Питера волшебник. — Смерть соседа же пугает и заставляет задуматься. А неизвестный магглорождённый… о нём завтра забудут. И потом, — продолжал он, — разве во всём происходящем виноваты мы? Аврорам позволили использовать Непростительные, а нам приписывают какие-то сугубо маггловские аварии и катастрофы.

— Приписывают? — непонимающе переспросил Питер.

— Вы писали, что хотели бы занять место рядом с Лордом, — не ответил на его вопрос высокий, и Питеру вновь стало очень страшно. — Почему?

Питер в панике молчал. Молчал и глядел на белую маску с причудливым узором. В голову пришла вдруг совершенно неуместная мысль о том, что у этих двух мужчин узоры разные. И вообще, кажется, у всех Пожирателей он разный, узор на маске. Глупо… Их же можно так узнать! Хотя как узнать? Неизвестно же, кто там под ней. Но можно знать, что вот эта маска была тут и там… Ну и что это даёт?

— На вопрос ответь! — неприязненно потребовал второй мужчина, и Питер дёрнулся и испуганно заморгал. Что с ним такое? Нашёл, о чём вдруг думать! Здесь, сейчас, когда…

— Я хочу, чтобы война закончилась, — выпалил он первое, что пришло в голову. Тем более что ведь это была правда. Он действительно хотел именно этого. Любой ценой.

— Это в ваших силах, — кивнул высокий, — если вы действительно хотите этого. Хотите? — переспросил он, внимательно разглядывая Питера через прорези маски. И продолжил, не дав ему ответить: — Чтобы войну закончить, нужно знать её истинных зачинщиков. Разве это мы её начали?

— А разве нет? — возмутился Питер. Ему стало обидно — его что, считают совсем идиотом? Он прекрасно помнит, как всё начиналось! Да, он был ребёнком, но не таким уж маленьким. И помнит сообщения о первых нападениях и о…

— Формально да, — согласился его собеседник. — Но нас вынудили. Вы умеете драться? — спросил он и тут же продолжил: — Тогда вы поймёте. Иногда следует нанести удар первым, когда понимаешь, что борьбы не избежать. Это мы и сделали. Но как только нас услышат, все прекратится. И нас слушали бы — если бы, — он сделал паузу, — не те, кто кричит намного громче.

— А кто громче всех кричит? — встрял низенький.

— У кого ест Министерство с рук? — усмехнулся высокий. — Уж не знаю, почему они не видят лживость Дамблдора. Он ведь даже вам солгал… не так ли? — почти ласково поинтересовался он.

— Так, — согласился Питер — и не потому, что думал так на самом деле. Он вообще сейчас почти что не способен был на это, потому что все его силы уходили на то, чтобы находить верные ответы. Те, что от него ждали.

А ещё на то, чтобы не свернуться в клубок и не заскулить.

— Иначе вас тут не было бы, — утвердительно сказал высокий. — Такова участь всех, кто ему служит. Думаю, вы приняли верное решение. А теперь скажите, чем вы можете быть полезны Лорду.

Он умолк, глядя на него, и Питеру показалось, что его взгляд стал доброжелательным. Хотя он наверняка это себе придумал — что там можно было разглядеть сквозь прорезь маски?

Питер молчал тоже. Что он мог ответить? Что он может? Их даже из Ордена выгнали! Сообщать о буднях плотника? Или следить за их тихими соседями?

— Вы ведь, — подсказал ему после долгой паузы высокий, — состоите в некоем Ордене Феникса? Не так ли?

— Ну… я… да, — Питер лихорадочно облизнул сухим языком пересохшие губы. Ну не мог он рассказать, что их прогнали! Хотя… Хотя… Дамблдор же говорил, что он подумает! Может… Может быть, он передумает? Если его попросить? Сказать… написать ему письмо и пообещать, что… Но ведь он уже писал МакГонагалл! Про работу!

И как быть?

— Значит, вы могли бы… наблюдать, — мягко проговорил высокий. — Просто наблюдать и слушать. И делиться с нами… наблюдениями. Понимаю — это сложно, — подбадривающе проговорил он. — Вам, наверно, кажется, что вы предаёте своих друзей? — спросил он сочувственно и… Что-то ещё было в его голосе — что-то очень Питеру знакомое, что-то, что он часто слышал. Какая-то знакомая такая интонация… снисходительно-покровительственная, вот! Но при этом ласковая — так обычно разговаривают с симпатичными, но пока ещё не очень умными детьми. — Но Лорд ценит всех волшебников, — успокаивающе сказал он. — И верит, что заблуждения молодости проходящи. Только смерть непоправима, — его голос стал серьёзен. — И он знает, как с ней справиться.

— Знает? — тихо переспросил Питер.

— А вы думали, нас так враги прозвали? — хмыкнул низкий, подходя поближе.

— Знает, — раздался высокий властный голос, и прямо перед Питером возник словно бы из ниоткуда ещё один мужчина. В его бледном лице было определённо что-то змеиное, а в тёмных глазах Питеру почудился красный отблеск — не иначе как со страху. Ещё до того, как те двое мужчин в масках, что беседовали с ним, торопливо рухнули на колени, Питер понял, кто стоит перед ним. И… Если бы он мог бояться ещё больше, он бы перепугался до смерти, но это, кажется, возможно не было, так что он попросту оцепенел и глядел на Того-кого-нельзя-называть как когда-то… нет. Не было в его жизни ни одной похожей ситуации. Между тем Лорд, немного постояв, несколько лениво махнул рукой обоим Пожирателям — мол, поднимайтесь, — а сам медленно опустился на стул. — Знает, — повторил он, внимательно изучая лицо Питера. — И научит каждого, кто будет ему предан. Я уверен, что однажды все настоящие волшебники поймут, что я не враг им. Ты ведь это понял, — полувопросительно проговорил он, уставившись Питеру в глаза.

Питер, конечно же, знал о легиллименции, но никогда её на себе не ощущал. У него перед глазами будто бы вся жизнь проносилась, обрывочно и с такой скоростью, что он толком не успевал понять, что именно он вспоминает. А потом всё кончилось, и наступила тишина. Она длилась и длилась, и Питер, не в силах выносить её и дальше, задал, наверное, самый идиотский вопрос в жизни:

— Вы — Тот-кого-нельзя-называть?

— Почему же нельзя? — усмехнулся тот. — Можешь называть меня Тёмным Лордом. Ну, — продолжил он, растянув тонкие губы в улыбке, — скажи мне. Тебе страшно? — Питер закивал, а Тёмный Лорд кивнул. — Это хорошо. Страх очищает и проясняет разум. Его часто избегают, потому что поначалу это неприятно. Но в нём есть и красота, и сила, — Питеру опять почудился в устремлённых на него тёмных глазах красный отсвет. — Путь в бессмертие лежит через него… однако к делу, — оборвал он сам себя. — Ты сказал, что хочешь занять место Поттеров. Что ты имел в виду?

— Ну, — Питер зачем-то снова облизнул совершенно сухим языком сухие губы и, кажется, даже услышал шорох, с которым тот по ним прошёл. — Вы же звали их к себе. Они отказались. И я подумал…

— Знаешь, — задумчиво проговорил Тёмный Лорд, — мне понравилось то, что я увидел. Ты хотел бы закончить войну, верно? И ты полон страха. Это хорошо, — он удовлетворённо покивал. — Я бы тоже предпочёл не воевать, — проговорил он доверительно. — Но мои противники не оставили мне выбора… они лгут. Приписывают нам то, к чему мы не имеем никакого отношения. И знаешь что? — он снова усмехнулся, и от этого у Питера по спине пополз холодный пот. — Вы приписываете нам взрывы в маггловских автобусах и поездах, и нам есть, чем вам ответить. Хочешь посмотреть? — спросил он, доставая палочку.

Питер знал, какой предполагается ответ, он прекрасно знал, что нужно говорить, и всё же замотал головой и пробормотал:

— Нет.

— Хочешь, — возразил Тёмный Лорд. — Ты ведь любопытен… крыса. Агимагическая форма всегда отражает самую суть мага. Ты крыса — значит, любопытен. Следовательно, тебе будет интересно узнать, что я мог бы сделать… и, возможно, даже сделаю, если это будет нужно.

Тёмный Лорд взмахнул волшебной палочкой, и перед ним возникло дымное облако. Он подул на него, сделал странный жест, и облако вдруг разрослось едва ли не на половину комнаты, и внутри него Питер увидел город. А потом его озарила пронзительно яркая, как солнце, вспышка. Что-то… нет, не грохнуло, как это бывает при взрывах — звук был в сотни, в тысячи раз громче, и Питер даже решил было, что оглох. И понял, что увидел взрыв — наверное, самый мощный взрыв в истории. Будто солнце взорвалось… Дома даже не рушились — исчезали, испарялись, и через несколько секунд от огромного города осталось только чёрное обгорелое кольцо окраин. В середине было пусто — только быстро рос огромный, похожий на причудливый гриб столб дыма.

— Я мог бы такое сделать с Лондоном, — негромко проговорил Тёмный Лорд. — И со всей Британией. Если она меня не услышит. Но ведь ты же этого не хочешь, верно? — спросил он, развеивая жуткую картинку. — Я бы тоже не хотел, — проговорил он доверительно. — Так что ты был прав: войну нужно заканчивать. Я готов простить тех, кто услышит меня, пусть даже это произойдёт поздно. Например, твоих друзей. Так что пригляди за ними, — он снова улыбнулся и, указав палочкой на Питера, развеял последние связывающие его верёвки. — Я уверен, что ты справишься, — сказал он и кивнул Пожирателям. — Проводите его. Жди, я сам тебя найду. После, — он махнул рукой, и мир Питера вновь погрузился в темноту.

А когда вернулся, Питер обнаружил себя лежащим на траве во дворе собственного дома.

И что ему теперь было делать?

Питер лежал в кровати без сна и смотрел в темноту. Он должен что-нибудь придумать, и придумать быстро. Потому что Тот-кого… Тёмный Лорд ждать не станет и в положение Питера, конечно, не войдёт.

Ему нужно как-то вернуться в Орден. И желательно не одному, а вместе с друзьями. Он же обещал за ними приглядеть? Обещал. Значит, должен. И вообще, ведь это ненадолго. Война скоро закончится, и они все будут просто жить. А Тот… Тёмный Лорд… нет — всё-таки Тот-кого-нельзя-называть. Питер представил, что будет, если он однажды ошибётся и при друзьях скажет «Тёмный Лорд». Нет-нет-нет, нельзя, нельзя! Нельзя даже наедине с собой так называть его!

Но как им снова попасть в Орден? Надо… Ведь их выгнал Дамблдор, значит, с ним и нужно говорить. Надо пойти в Хогвартс и… Хотя кто их туда впустит? Да никто и никогда. Хотя, может быть, и впустят… но это как-то… Стоять перед всей школой у ворот… Нет, нельзя так делать: Сириус через минуту разозлится, и всё пойдёт наперекосяк. Так нельзя — а как тогда можно?

Питер вздохнул, поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее. Сел, взбил подушку. Снова лёг. Опять поворочался, повздыхал, натянул на голову одеяло. Откинул одеяло, потому что под ним стало жарко. Завернулся в него. Развернулся. Снова завернулся, но высунул наружу ступни. Лечь удобно и уютно никак не получалось: ему было то холодно, то жарко, то просто неудобно, то душно… А ведь он так хотел спать!

Но уснуть не выходило.

Ну за что ему всё это?! Почему он всё время должен мучиться? Зачем он вообще влез во всё это? Почему с ним всё это происходит? Он же ведь не виноват ни в чём! Он вообще не знал ни про какой Орден! Это Джеймс с Сириусом непонятно откуда про него узнали и их всех туда и притащили — вот зачем, зачем? Потому что им обоим скучно! Им всё время скучно, особенно Сириусу! А Джеймс и рад его развлечь и развлечься сам! И никого, никого из них никогда не интересовало, а что хочет Питер?

Питер всхлипнул. Ему стало остро себя жаль — до слёз, до желания забиться в угол и больше никогда и никого не видеть. Он ведь крыса, он сможет отыскать такое место, где его никто и не найдёт. Никогда. Ни Дамблдор, ни этот Лорд-которого-нельзя, никто вообще.

Но только как же мама? И он сам — как он будет жить? В норе? Как крыса? Между прочим, крысы — умные животные. Поумнее некоторых людей. Даже многих! Нет, он пока не будет прятаться, он попробует всех их обмануть. Всех — и своих друзей, и Дамблдора, и Того-которого-Лорда. От него же этого не ждут? Не ждут. От него вообще никогда и ничего не ждут. Кто он? Маленькая крыса, неуклюжий увалень. А он, между прочим, ничем не хуже Сириуса с Джеймсом — захотел и выучился анимагии, к примеру. Как они. А что он учился хуже — ну и что? Ему просто интересно не было. А что интересно — то он очень даже знает. Он просто не амбициозный и не лезет всюду, как другие.

Что-то он отвлёкся не на то совсем. Надо всё-таки придумать, как вернуться в Орден. Надо… Надо написать письмо! Дамблдору. Что-что, а письма у него срабатывают. Всегда. Даже слишком хорошо…

Нет, он не будет об этом думать! Сейчас — не будет! И вообще не будет. Что думать о том, что уже случилось? Значит, надо написать письмо. Но не ему, Питеру, лично, а всем вместе. Да, именно, всем вместе. Написать, мол, мы всё поняли, раскаялись и будем слушаться. Да, вот так и написать. Да…

С этой мыслью Питер, наконец, уснул, а когда проснулся, то позавтракал и, больше не раздумывая ни о чём, отправился к Поттерам.

Ему повезло: дома оказались не только Лили с Джеймсом, но и Сириус. Колыбель Гарри стояла в гостиной, и малыш спал в ней — вместе с полосатой кошкой Поттеров. Питер чуть вздохнул. Почему природа так несправедлива! Если бы он мог, он завёл бы себе собственного малыша и возился с ним сам, а не оставлял ребёнка на домашнюю кошку. Но Поттеров маленький Гарри, кажется, совсем не занимал: они о чём-то бурно спорили с Сириусом, устроившись на диване у окна.

Питер поначалу скромно примостился в кресле и, прислушавшись к их разговору, обрадовался. Говорили-то они как раз о том, что надо! Об их изгнании из Ордена. И Питер, дождавшись паузы, сказал, замирая от собственной то ли смелости, то ли нахальства:

— А давайте напишем Дамблдору?

— Зачем? — мгновенно спросил Сириус. — И что?

— Ну, — Питер сглотнул. — Напишем, что мы всё поняли и больше так не будем. И попросимся обратно. Скажем, что мы все раскаялись и…

— Так он и поверит! — фыркнул Сириус.

— А мне нравится эта идея, — сказала Лили. — По-моему, Хвостик прав.

Питеру бы радоваться такой поддержке, но это «Хвостик» отравило ему всю радость. У него есть имя, между прочим! И он Питер, а не Хвост! Крыса, между прочим, куда больше своего хвоста!

— Ну не знаю, — протянул Джеймс. — Мне тоже кажется, что Дамблдор нас не послушает.

— Но попробовать же можно! — возразила Лили. — Напишите ему, правда! Попросите встретиться и поговорить хотя бы… что вы потеряете?

— Ну вот мне будет обидно, когда он нам откажет, — честно сказал Сириус. — Зачем я буду провоцировать его на заведомо обидные вещи?

— А вдруг не откажет? — улыбнулась Лили.

— Мы уже просили, — напомнил Джеймс.

— Ну так уже прошло время, — мягко, но настойчиво проговорила Лили. — Можно написать, что мы подумали и осознали собственную неправоту и неосторожность. И попросить прощения. Сказать, что мы хотим быть полезными и готовы даже на самую нудную и скучную работу.

— А я, может, не готов, — буркнул Сириус, но, кажется, больше для вида. — На нудную и скучную.

— Она же не всегда такой будет, — улыбнулась Лили и ему. — Может быть, сначала… но со временем…

— Со временем война закончится! — перебил её Сириус.

— Хорошо бы, — вздохнул Джеймс. — Но вообще не знаю… может быть, и правда написать?

— И получить отказ?

Началось, подумал Питер. Теперь так и будут спорить и ходить по кругу и ни до чего не договорятся. А хотя… может, и пусть их? В конце концов, письмо он может написать и сам, а потом скажет, мол, а я так понял, мы решили. И потом, если Дамблдор откажет, они о письме и не узнают, а если согласится — разве кто-нибудь откажется от встречи?

Так что пока Джеймс с Сириусом спорили, он сидел и сочинял письмо. Выходило скверно, весь запал он, кажется, успел истратить, и Питер не один лист скомкал и выкинул под стол, прежде чем услышал кое-что странное.

— Не знаю. Он даже на письмо мне не ответил.

Питер насторожился.

— Он вообще видел Гарри? — спросил Сириус.

— Видел, забежал на несколько минут… Странный он стал.

Питера это заинтересовало. Настолько, что он сразу забыл о письме. Неужели?..

— Оставьте Ремуса в покое, — попросила Лили. — Ему и так несладко. И вообще, может быть, он устроился на работу.

— А смысл ему работать? — пожал плечами Джеймс.

Гарри в этот момент захныкал, и Лили, замахав на мужа и его друзей руками, забрала малыша и ушла с ним наверх. «Наверное, кормить», — подумал Питер.

— Я и ему предлагал денег.

— Ремус гордый, — отмахнулся Сириус, и Питера это неприятно царапнуло. Ремус, значит, гордый — а у него, Питера, выходит, гордости нет? — Наверное, если он и работает, то где-то у магглов. У нас… не знаю, я бы на его месте не рисковал.

— Так что его, в каменоломне заперли? — возмутился Джеймс. — Мог бы в ответ написать хоть пару строк. Так его как… как вообще нет.

Питер старался унять бешено колотящееся сердце. Что, если он все понял неправильно? Не Джеймс согласился на предложение Того… а, чтоб его. Того Лорда. А Ремус?

Кошка, чей уютный сон так резко потревожили, ходила вокруг ног Джеймса и недовольно мяукала.

— Отстань, — с раздражением попросил Джеймс. — Тебе только бы лопать.

Питер решил подать голос.

— Я тут… начал писать, — промямлил он. — Хотите послушать?

— Не хотим, — оборвал его Сириус. — Я не вернусь в Орден на таких условиях. Если нас и возьмут обратно, то… — Он пересел на стул задом наперёд, обхватил руками спинку и положил голову на стиснутые руки. — Знаете что? Я предлагаю наведаться к Моуди.

— Мы далеко от него пойдём, — хмыкнул Джеймс. — Я так далеко ещё никогда и не был. Больше чем уверен, что этот параноик и уговорил Дамблдора вышвырнуть нас как котят.

Кошка обиженно подошла к Питеру, и он почесал её за ухом. Наверху появилась Лили. Она недовольно стискивала рукой блузку на груди и смотрела на всех чрезвычайно сердито.

— Знаете что, джентльмены? Если вы и дальше собираетесь так орать, то проваливайте отсюда вон! — посоветовала она. — Джеймс, если ты не забыл, у нас ребёнок. И вы своими криками мешаете ему спать.

— А эта миссис, как её? Лоуэлл? Ну, та соседка, которая всегда таращится в коляску, говорила, что Гарри плохо спит потому, что он ещё некрещёный, — заметил Джеймс.

— Предрассудки! — фыркнула Лили. — Гарри очень спокойный ребёнок.

Спокойный ребёнок как раз в это время решил, что пора показать, кто в этом доме главный, и завопил так, что Лили, преувеличенно громко топая, тут же убежала к нему, Джеймс зажал уши, а кошка скользнула по лестнице за хозяйкой. Один Сириус тут же ухватился за мысль.

— А это идея! — сказал он. — Сохатый, правда, почему бы не покрестить Гарри? Я буду его крёстным отцом!

Джеймс, несмотря на демонстративный жест и вопли Гарри, его услышал.

— А ты разве можешь? — с сомнением произнёс он, оглядывая Сириуса так, будто в первый раз его увидел. — Я к тому, что…

— В англиканской церкви должно быть три крестных, а в католической — один, — проговорил Питер. Он и сам не помнил, откуда это знал, скорее всего, из какого-то журнала или телевизора. Все тотчас обернулись к нему. — Но крестные должны быть крещёными. Бродяга, разве ты крещён?

Сириус глубоко задумался.

— Кажется, нет.

И он посмотрел на Питера, но у того, как назло, все познания уже кончились.

— Давайте покрестим Гарри в католической церкви, — предложил Джеймс. — Какая разница? Ну… скажем, что Сириус крещёный. Кто там будет проверять?

— Нехорошо как-то, — Питер дал задний ход. — Да и зачем?

— Просто так, — пожал плечами Сириус. — Я буду крёстным. Был же я шафером на свадьбе?

Возражений никаких не последовало, впрочем, в том, что их не будет, Питер и не сомневался. Джеймс, который был в пижамной рубашке, пошёл наверх переодеваться.

— Здорово будет, да, Хвостище? — гордо подбоченился Сириус. — Так что эта маггла молодец.

— А Ремус придёт? — осторожно спросил Питер.

— Понятия не имею, — Сириус помрачнел. — Давай лучше не будем о нём.

— Почему? — вырвалось у Питера.

— Почему? — переспросил Сириус, и глаза его опасно сузились. — Потому что… Потому что он стал подозрителен, Хвост. Вот почему.

И тут Питер осознал, что он — предатель.

Не Ремус, который все ещё только «может быть». А он, Питер Петтигрю, анимаг по прозвищу Хвост, предатель, у которого нет возможности всё вернуть назад. И взгляд Сириуса…

Был почти так же страшен, как то жуткое оружие, которым владел Тот-кого-нельзя-называть. Или можно, но так, как он хочет сам.

Тёмный Лорд.

Будь оно всё проклято.

— Мы не знаем, где он и что с ним, и — нет, я уверен, что с ним все в порядке, — продолжал Сириус. — Пока Лили нет, я тебе скажу: у нас никогда не было друг от друга секретов. А сейчас появились, и мне это не нравится.

Питер кивнул одеревеневшей головой.

— А как у тебя дела, Хвост?

Питер так и замер, не успев даже поднять после кивка голову.

— Я… в общем… — Он чувствовал дыхание Сириуса так близко, как мог бы почувствовать дыхание смерти. — Я… Сириус, я не знаю, как ты к этому отнесёшься. Но я… Я попросил у профессора МакГонагалл рекомендацию. Я возвращаюсь на работу.

«Скажи не самую приятную правду — и она, возможно, тебя спасёт».

— Я так и подумал, — протянул Сириус. — Значит, с Орденом будет покончено.

— Эй, вы чего? — прошептал-проорал с лестницы Джеймс. — Мы хотели найти Моуди. Так пошли, чего ждать?

Питер был готов идти куда угодно, лучше всего — на край света. И лучше всего — один. Но он покорно вышел вместе с Сириусом и Джеймсом на улицу и затрусил за ними к кустам, из которых они все обычно аппарировали.

В Министерстве им пришлось потолкаться. Никто не мог точно сказать, где аврор Аластор Моуди, а они не могли толком объяснить, зачем его ищут. Раздражённая красивая ведьма с кучей бумаг шикнула на них в лифте так, что Джеймс прикусил язык и долго потом облизывался. Авроры были заняты своими делами и шпыняли их из угла в угол, и Питер, конечно же, давно бы ушёл, но Сириус с Джеймсом сидели с таким лицами, словно собирались рассказать какой-то невероятный секрет.

Потом дверь открылась, и вошёл Дамблдор. Все трое вскочили, а директор с удивлением посмотрел на них.

— О, мистер Дамблдор, — замахал руками какой-то аврор, — если вы ищете мистера Моуди, то его, возможно, сегодня не будет....

— Нам не сказал, сукин сын, — выругался Джеймс. Дамблдор только кивнул аврору и снова посмотрел на них троих.

— Сэр, — откашлялся Сириус, — мы ждём Аластора. Но… как мы поняли, ждём зpя.

Дамблдор, не сводя с него взгляда, указал рукой себе за спину, на дверь. Покорно, как дети, они вышли в коридор, и Дамблдор вышел следом и закрыл дверь.

— Хотите обратно? — очень тихо спросил он.

Питер этого ожидал. Очень сложно было скрыть что-то от этого человека. Он много прожил, он знал людей.

— Да, сэр, — чётко сказал Джеймс. — Хотим. Мы не можем сидеть без дела.

— Это похвально, — Дамблдор не улыбался. — Здесь, на первом этаже, есть перечень вакансий. С чего-то надо начинать, верно?

— Зачем вы так! — вырвалось у Сириуса.

Питер огляделся. Мимо постоянно сновали люди, но до них не было никому никакого дела, даже несмотря на то, что говорили они с самим профессором Дамблдором.

— Трудиться никогда не было зазорным, — ровно ответил Дамблдор. — Профессор МакГонагалл, — теперь он смотрел на Питера, — рассказала мне о твоём письме, Питер. Я полностью поддержал её и хочу сказать, что на мою рекомендацию ты тоже можешь всегда рассчитывать, — Питер неуверенно кивнул, а Дамблдор продолжал: — Но… кое-что изменилось. Немногое, но все же. Я думаю, что Питеру это будет уже неинтересно, а вот вам…

— Мне интересно! — перебил его Питер и тут же осип от собственной наглости. Дамблдор не отреагировал на дерзость, только чуть улыбнулся краем губ.

— Здесь не место для разговора, — сказал он. — Пойдёмте.

Он привёл их в маленькую, захламлённую комнатку, в которой почему-то валялись на полу совиные перья, и Питер предпочёл не думать, откуда они тут взялись.

Дамблдор жестом предложил всем сесть и сам уселся на единственный свободный стул. Очевидно, он ждал, что они наколдуют себе стулья, и так они и поступили. Дамблдор одобрительно усмехался в бороду и, кажется, больше на них не злился.

— Ты неплохо пишешь, Питер, — начал он. — Что же, если вы хотите быть полезными… Попробуйте начать писать.

— Что писать? — не выдержал Сириус. — Книги?

— Статьи, — спокойно пояснил Дамблдор. — Пожирателей Смерти боятся — наша задача сделать так, чтобы над ними смеялись. Не спешите возмущаться, Джеймс, Сириус. Это непросто, но я уверен, что вы справитесь. Найдите маггловские газеты, почитайте. Узнайте, что значат «чёрный пиар» и другие интересные слова. Напишите статью, такую, чтобы те, кто её прочитал, поняли, что таких нелепых людей не стоит бояться.

— Но ведь это неправда, — проговорил Питер. Не то чтобы он себя выдал — он и до этого был уверен, что Пожиратели Смерти страшны. Скорее он подумал о том, что такое у них никогда не получится. — Они убивают.

— Они убивают двоих, а слух разносят до тысячи. — Дамблдор был серьёзен. — Мы должны — вы должны! — искоренить эти слухи. По силам вам будет такая задача?

Джеймс ковырял носком ботинка пол, раздумывая. Сириус тряхнул головой.

— А в бой…

— Это серьёзнее, чем бой, Сириус. С боем могут справиться авроры. А с этим заданием… впрочем, оно для вас слишком сложно, не так ли?

Питер был готов поклясться, что Дамблдор смеётся над ними, но также он готов был дать отсечь себе палец, чтобы им разрешили встать и уйти.

— Не сложно, — насупился Сириус. — Мы сделаем. Спасибо, сэр.

И Питер решил, что готов отсечь себе руку, чтобы Сириус этого не говорил.

— Вот и славно, — Дамблдор поднялся. — Как напишете, свяжетесь с Марлин МакКиннон, потому что вы наверняка наделаете ошибок и местами напишете чушь. Она все поправит и отдаст статью, куда нужно.

— А кто из нас её подпишет? — воскликнул Джеймс. — И… и как? Своими именами?

Дамблдор, уже неприкрыто улыбаясь, спокойно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— Здорово, — прошипел Сириус. — Я стал бумагомаракой. «Наделаете ошибок!» — передразнил он. — Я напишу. Я такое им напишу, что над ними вся Британия смеяться будет. Например, Белла, когда была школьницей, трансфигурировала себе маску и приклеила на лицо. Прямо при родителях. И они не знали, куда бежать, потому что — не придёшь же в больницу Святого Мунго вот с этим, да?

— Ах-ха-ха! — Джеймс согнулся пополам от смеха. — Ты мне об этом не говорил. И как они сняли с неё маску? Расскажи!

— Нет, — тут же решил Сириус. Реплику Джеймса он словно бы и не услышал. — Мы не будем об этом писать. Напишем о другом, и, кажется, я знаю, о чем именно…

— Да как они смеют?! — Беллатрикс в ярости испепелила «Пророк», статью из которого только что вслух и с выражением закончил читать её деверь. Яксли недовольно поморщился, Розье-старший закивал согласно, Родольфус набычился, а Рабастан негромко рассмеялся:

— Что — как смеют? Использовать свой мозг по назначению, а не как обычно? В самом деле, — он продолжал смеяться, — как же так? Это ведь всегда было нашей прерогативой!

— Это не смешно! — отрезал Родольфус, хлопнув по столу ладонями.

— А по-моему, смешно, — возразил Рабастан. — И очень. Показательно, сколько времени понадобилось, чтобы они начали думать головой, а не задницей? Однако получилось же. Растёт противник-то, — он снова засмеялся.

— Противник должен не расти, а умирать! — зло сказала Беллатрикс. — И никто не смеет потешаться над нашим Лордом!

— Да над ним не потешаются, — ответил Рабастан уже серьёзно и покосился на мрачнейшего сегодня Яксли. — Они нас высмеивают, а это не одно и то же. Или ты равняешь Лорда с нами? — мягко спросил он, и от этой мягкости Беллатрикс смешалась и недовольно буркнула:

— Нет, разумеется.

— Кафф совсем не идиот, — продолжал Рабастан. — Он не станет ссориться с самим Тёмным Лордом. Зацепить нас — да, его — не думаю. Однако, — продолжал он, — тенденция и вправду очень скверная. Смех...

— Смех опасен, — прозвучало от двери, и все трое Лестрейнджей чуть вздрогнули, похоже, задавшись вопросом о том, как долго милорд стоял и слушал их. — В некотором смысле он опаснее проигранных битв, — продолжал он, подходя поближе. — Невозможно бояться того, что вызывает смех. Боюсь, это твоя недоработка, — обвиняюще бросил он Яксли, и тот словно съёжился и опустил взгляд.

— Кто мог ожидать такое? — неожиданно заступился за него Розье. — Найти этих шутников — да…

— Появятся другие, — возразил Волдеморт, садясь спиной к горящему камину.

— Ну, пока они появятся, — фыркнул Розье с отчётливым презрением. — Сколько там таких вот… умных?

— Нам известно настоящее имя автора статьи? — поинтересовался Волдеморт.

— Нет, мой Лорд, — не сразу, но всё-таки ответил Яксли.

— Почему же? — Волдеморт склонил голову к левому плечу. Яксли побелел, а остальные, кажется, почти перестали дышать.

— Надо с Каффом… побеседовать, — Беллатрикс сплела пальцы и чуть слышно ими хрустнула. — Я займусь. Мой Лорд?

— Это будет временным решением, — возразил тот, неопределённо махнув рукой. — И неумным. Нет, уничтожать непосредственно смеющихся — значит показать всем, что меня волнуют их слова. Как вы думаете, чем это закончится?

— Но ведь мы не можем не обратить на это внимание! — воскликнула Беллатрикс, заливаясь гневной краской.

— Мы не можем, — кивнул Волдеморт. — Полагаю, нам пора сменить общую стратегию. И вспомнить, что смеяться можно не над всем, — протянул он, почему-то пристально уставившись на старшего Лестрейнджа. — Некоторые вещи не способны вызвать смех.

— Вы имеете в виду, — спросил тот, — переход к тотальному террору?

— Не тотальному… пока, — Волдеморт извлёк из кармана «Пророк» с той самой статьёй, что так возмутила всех, и прочитал: — «…хорёк кажется ужасным чудовищем той птице, в чьё гнездо он лезет, но от этого не перестаёт быть просто мелкой и вонючей тварью». Тот, кто это написал, абсолютно прав. И нам осталось лишь превратить Британию в то самое гнездо. С кого бы ты начал? — спросил он Рабастана.

— В идеале, с Дамблдора, — тут же отозвался тот. — Но, поскольку это невозможно, с Аластора Моуди, хотя... Тоже невозможно. За ним следить — сам станешь параноиком. С Медоуз. С Прюэттов. С Боунсов и МакКиннонов. С тех, кто или опасен по-настоящему, или же считается героем. Если выбрать правильно, одна смерть будет стоить сотен.

— И что в этом хорошего, по-твоему? — Волдеморт сощурился.

— Зачем терять волшебную кровь? — ответил Рабастан. — Те, кто сегодня против нас, завтра могут стать нашими сторонниками — зачем их убивать?

— Разумно, — помолчав, кивнул Волдеморт. — Займись этим. Теперь ты, — он указал на Яксли. — Крауч мне мешает. Но! — он поднял вверх ладонь, словно призывая к тишине, хотя надобности в этом не было. — Убивать его не стоит. Найти что-то, что лишит его влияния. Смерть сделает из него героя — позор намного лучше.

— Мой Лорд, — осторожно проговорила Беллатрикс. — У него ведь есть сын.

— И что же? — Волдеморт внимательнейше на неё воззрился.

— Дети — всегда самое слабое место у родителей, — продолжила она. И улыбнулась.

— Хорошо, — его губы тоже исказило подобие улыбки. — Я могу поручить это тебе?

— Да, мой Лорд, — а вот улыбка Беллатрикс была очень яркой.

— Завтра, — медленно проговорил Волдеморт, — я жду от вас… первой реакции. Мы должны ответить — и ответить… ярко. Так, чтоб смех застрял в их глотках. Они называют то, что происходит сейчас, войной, но они ошибаются. Они очень ошибаются, — повторил он, и в его глазах мелькнул алый отсвет. — Полагаю, как и вы, — он взял в руки палочку. — Я вам покажу, что такое настоящая война.

Он взмахнул палочкой, сотворяя перед собой дымное облако, а затем подул на него, коснувшись кончиком палочки своих губ. Облако заклубилось, потемнело, а потом туман внутри него рассеялся, открыв остатки того, что когда-то было человеком, но теперь было раздавлено обрушившейся на него стеной дома. Кирпичи неопрятной пыльной грудой перекрывали мостовую, и тёмная кровь медленно вытекала из-под них, словно варенье из разбитой банки. Маленькая женская кисть всё ещё сжимала клочок какой-то толстой ткани…

Картинки сменяли одна другую — вот какой-то безумный мужчина бредёт вдоль улицы, прижимая к себе мёртвого младенца, вот женщина несёт на руках девочку лет трёх, поверх которой лежит её же, судя по размеру и остаткам одежды, ножка… Ветер несёт дым, и откуда-то слышны полные отчаяния и ужаса крики…

— Вот это — война, — Волдеморт, наконец, развеял облако и внимательно оглядел сидящих перед ним людей. — И этим летом они все должны это увидеть. На себе.

Well I stepped into an avalanche,

It covered up my soul...

(Leonard Cohen)

Все, что было до, в том числе тот злосчастный автобус в Рединге, — было только прелюдией к настоящему аду. И даже тот ужасный взрыв, показанным Тем-кого-нельзя-называть, остался странным, полузабытым видением.

Ещё недавно Питер натянуто улыбался, стоя в кругу членов Ордена Феникса. Глупая, бессмысленная фотография. Моуди очень ругался и орал, то есть аргументировал, хотя в итоге покорно встал вместе со всеми.

Чуть позже Питер передал свой экземпляр фотографии Тому-кого-нельзя-называть. То есть — Тёмному Лорду, конечно.

Он не знал, зачем это сделал. Считал, пусть хоть так, какая-то видимость, все равно ничего эта фотография уже не изменит.

Потом он увидел последствия.

Первой была семья Марлин МакКиннон. Пожиратели били наверняка — прошло всего две недели после того, как они все в последний раз собрались. И, вероятно, Пожиратели точно знали, кто приложил руку к проклятой статейке в газетах. До этого было нападение — но окончившееся, к счастью, благополучно — на братьев Прюэттов. Им удалось уйти, два Пожирателя были ранены.

Для Джеймса и Лили война кончилась в тот момент, когда напали на Прюэттов. Дамблдор отправил их почти за решётку, запретил выходить из дома, хотя Питер и не понимал, как ему удалось добиться от них послушания. Но то, что с ними в Ордене теперь не было ни Джеймса, ни Лили…

Ни Ремуса, черт бы его побрал, и вот это было невероятно странно.

Драться толком Питер так и не научился. Говорили, что когда-то в Хогвартсе были дуэльные клубы, но это было в те незапамятные времена, когда профессор Флитвик был ещё не профессором, а обычным студентом. Говорили, что он даже был чемпионом. Но сунуть Флитвика в эту бойню — и что он тогда запоёт?

Сириус тоже не умел драться. Больше лез на рожон, и Фрэнк зашвырнул его в укрытие, к Питеру. Сейчас Сириус, у которого была довольно сильно рассечена голова, только пытался сесть, и Питер не мог сказать, досталось ли ему от Пожирателей или это постарался Фрэнк.

Со стороны, в которой засели Пожиратели, блеснула вспышка. Что это было за заклинание, Питер не разобрал. Авроры и Фабиан Прюэтт тотчас ответили встречными заклинаниями, что-то отрикошетило, и над головой Питера посыпалась бетонная крошка.

— Какой задницы мы тут сидим, Хвост?

Наверное, Сириусу казалось, что он кричит в пылу сражения, на самом деле он еле слышно стонал.

— Ты ранен, — пробормотал Питер. — Погоди, я сейчас…

Сириус вяло оттолкнул его руку, но Питер оказался настойчивее. В конце концов, ему удавалось то, что ему сейчас поручили: оказывать помощь раненым. МакГонагалл вспомнила, что у него были неплохие оценки по зельеварению, а ещё у него была лёгкая рука.

Даже Гарри спокойно давал ему менять себе подгузники.

При воспоминании о Гарри Питер улыбнулся. Господи, сидеть бы дома, ладно, пусть даже и с женой, а вокруг тебя ползают малыши!..

Сириус зашипел.

— Терпи, — приказал ему Питер.

Над головой снова грохнуло.

— Питер!

Голос Моуди перекрыл рёв побоища. «Ещё один», — с содроганием подумал Питер, оставил Сириуса с прижатой к ране марлей, пропитанной зельем, и осторожно высунулся, прихватив свою медицинскую сумку.

Он увидел, что Моуди машет ему рукой, и, улучив момент, перепрыгнул ближе. В том месте, где он только что стоял, полыхнуло, а потом рухнула бетонная балка.

Гидеон Прюэтт зажимал окровавленное плечо.

— Вот суки, достали чем-то, — произнёс он, стараясь не потерять сознание. Он был очень бледен.

Моуди тем же путём, что и Питер, перебрался в укрытие к Сириусу. Битва уходила чуть влево.

«Магглы никогда ничего не видят, — машинально подумал Питер, бережно разрезая ножницами рукав мантии Гидеона. — Как так выходит, что они никогда ничего не видят?»

Он знал ответ, точнее, догадывался, но был уверен, что знает. Пожиратели не лезли на рожон. Война — войной, Статут — Статутом. Магглы были сильнее. Пожиратели вели войну на своей территории.

— Яксли, — бормотал Гидеон, пытаясь остаться в сознании. — Яксли, Нотт, кажется, ещё кто-то. Я видел, слушай, Пит, я кого-то видел. Крауч. Я видел Крауча.

— Что ты болтаешь, — сказал Питер лишь для того, чтобы что-то сказать. В таком состоянии, какое сейчас было у Гидеона, он мог увидеть хоть принца-консорта с палочкой в руке и котлом на голове. Рука его была рассечена до кости, и кровь хлестала с напором, с такой силой, что делать что-то нужно было немедленно. Питер не глядя выхватил из сумки жгут — и пусть потом говорят, что угодно, средства магглов иногда помогают лучше хвалёных зелий, — перетянул руку Гидеона повыше раны.

Все, что хотел сейчас Питер, — остановить фонтан крови. Он закручивал жгут точно так, как было написано в маггловской книжке, и когда он, наконец, увидел, что дело сделано, и отпустил руки, Гидеон без сознания свалился ему под ноги.

Питер опустился рядом с ним на колени и нащупал пульс. Будет жить. Наверное. Он сделал, что смог.

Он услышал крик Сириуса, но не крик боли, а скорее отчаяния. Потом над местом бойни пролетела красная вспышка, и все стихло.

Какое-то время Питер медлил, опасаясь выходить, затем осторожно высунулся. Авроры, поддерживая раненых, выходили из укрытий. Через всю площадку — территорию какой-то сто лет назад заброшенной фабрики — нёсся Фабиан, зовя брата. Питер помахал ему рукой.

— Его срочно надо в больницу, — сказал он, когда Фабиан подбежал ближе. — Иначе рука у него омертвеет. Сможешь аппарировать с ним или тебе помочь?

Фабиан на мгновение остановился.

— Спасибо.

И бросился к брату. А у Питера от этого короткого слова перевернулось все внутри.

«За что! — хотелось заорать ему. — За что спасибо? За то, что сейчас, наверное, это все из-за меня? Вся эта кровь — из-за меня?!»

Но, конечно, его никто ни в чем не винил.

Сириус, растрёпанный и злой, подошёл к нему, плюхнулся на зад возле обломка стены.

— Не дал мне погнаться за этой тварью, — объявил он, имея в виду, вероятно, Моуди, а кого он подразумевал под «тварью», Питер не стал уточнять. Просто сел рядом.

— Хочешь пить?

Сириус помотал головой.

— Скажи, Бродяга, — спросил его Питер, потому что и сам сейчас почувствовал невероятную злость. — Тебе никогда не хотелось вот так, как Джеймсу?

— Что? — ошалело спросил Сириус.

— Жену, детей? Дом?

— Ты чего, Хвост, тебя чем-то ушибло? — Сириус моментально растерял весь свой запал. — Какая жена, какой дом? Эй, ты вообще меня слышишь?

— Слышу. Я думал о том, что…

— Да плевать мне, о чем ты думал, — отмахнулся Сириус. — Ты что, завидуешь, что меня сделали крестным? Ну… Наплюй, — посоветовал он. — Может, у Джеймса ещё пацан родится или Ремус женится.

— А ты?

— Я? — серые глаза Сириуса стали как блюдца. Питер и не помнил, чтобы он когда-нибудь так удивлялся. — Ты точно ударился. Какая женитьба, война же идёт!

— Но Джеймсу это не помешало?

— Ну… — Сириус подумал. — Дай попить, а? Они и раньше встречались. И Элис с Фрэнком…

— У Марлин погибла вся семья, — тихо сказал Питер. — Вся. Как думаешь, Джеймс знает?

Сириус оторвался от бутылки, помотал головой, застонал, прижав ладонь к ране.

— Я с ним ещё не виделся. Вот… завтра хотел. Но сам понимаешь.

— Чего расселись? Целы?

Каркающий голос Моуди прогремел над самым ухом. Сириус поморщился.

— Блэк, метлу тебе в зад! Будешь и дальше так выдрючиваться, сядешь вместе с Поттером за бабью юбку! Будешь парню жопу вытирать! Куда лезешь, недоносок?

Сириус отвернулся, делая вид, что весь этот ор относится не к нему.

— Встать можешь? — Сириус кое-как попытался подняться, Питер вскочил, чтобы помочь ему устоять на ногах. — Можешь? Аппарировать можешь? Тогда пшли отсюда оба, чтобы я вас не видел! — проревел Моуди.

…Попрощавшись с Сириусом, Питер хотел было зайти к Поттерам, но отчего-то не решился. Потому что если он туда сейчас придёт, он расскажет — ему придётся! — о том, что произошло сегодня. И Лили с Джеймсом будут его жалеть, а Лили ещё и скажет, какой он, «Хвостик», всё-таки смелый, и что иногда не так важно уметь драться, как уметь спасать, и как хорошо, что он живой. И нальёт ему чая, и скажет ещё что-нибудь тёплое…

А он?! Как ему всё это пережить и как вообще с ними разговаривать? Теперь? Когда он почти наверняка знает, что это всё его вина? Потому что это он, он, он сдал весь Орден Тому-кого… Тёмному Лорду. И ведь, главное, его об этом даже не просили? Вот зачем он принес то колдофото? Сам же и принёс…

И когда, когда же наконец закончится война? Этот Лорд ведь обещал, обещал ему, что ещё совсем чуть-чуть — и всё закончится! А оно не только не кончается, а становится только хуже и страшнее. Получается, он что, напрасно стал предателем?

От одной этой мысли Питера затошнило, а ещё почему-то ужасно заныли зубы. Все разом. Разве он хотел такого ужаса? Нет же! Не хотел! Он вообще никому и ничего не хотел плохого, он надеялся, что всё закончится, и они все смогут жить спокойно и…

Вот зачем он себе врёт?

Он не мог не понимать, что делает. Он же ведь не идиот, не правда ли? А раз так — он понимал. Может, не хотел, но понимал. И…

— Вы не видели Эбигейл? — Питер почувствовал, как кто-то тронул его за локоть, и едва не подпрыгнул на месте. Хотя уже, что называется, в прыжке сообразил, что это просто Риджиналд Фолкс, сэр, дом под красной крышей в конце улицы.

— Нет, не видел, — буркнул Питер, высвобождая свой рукав и сердито глядя на расстроенного Фолкса. — И никто не видел, — добавил он безжалостно. — Потому что она давным-давно сбежала, если вообще была.

Питер сказал это зло, словно бы пытался выместить на этом Фолксе всё своё отчаяние и растерянность. А тот только вздохнул тихо и понурился, и в глазах его блеснули слёзы.

— Давно, — еле слышно прошептал он. — Но вдруг она найдётся? Она убежала тут… где-то тут… думаете, я сумасшедший, да? — спросил он, заглядывая Питеру в глаза.

— Нет, — стыд обрушился на Питера словно водопад из кипятка, и он, смешавшись, покраснел и опустил голову. Он, конечно, думал так, но вот так сказать в глаза не мог. Ему было жалко, остро жалко и Фолкса, и его кошку, и его родных, если они есть — но больше всего самого себя. Почему, ну почему Фолкс подошёл к нему? Опять?

— Понимаете, — Фолкс опять взял его за рукав, за самый его край, будто сам стеснялся собственной навязчивости, но вместе с тем боялся, что Питер возьмёт и исчезнет. — Она давно убежала… Но я всё думаю — может, она просто прячется? Где-то здесь? Здесь подвалы… и деревья… — он говорил торопливо и чуть-чуть заискивающе. — Или, может быть, её кто-нибудь подобрал… Вы знаете, я всё хожу и смотрю в окна… в чужие… меня даже полиция задерживала, — сказал он с некоторой гордостью — словно о каком-то достижении. — Всё думаю — вдруг… Но ведь никто же не станет искать потерявшуюся много лет назад кошку, — проговорил он полувопросительно и жалобно, заглядывая Питеру в глаза. — А у меня её мисочки стоят… Так всё и стоят и ждут… И корм — знаете, она любила такие паштеты в маленьких баночках… Так вы не видели Эбигейл? — спросил он безнадёжно.

— Нет, — прошептал Питер.

— Никто её не видел, — горько прошептал Фолкс, отпуская наконец его рукав. — Но она же есть… где-то она есть… — пробормотал он и уныло пошёл дальше по тротуару, а Питер, почему-то пятясь, начал отступать и лишь через несколько шагов развернулся и почти побежал прочь.

Да что ж за день такой?! Или это не день, а его натура? Почему, вот почему он чувствует себя виноватым за эту дурацкую Эбигейл и её исчезновение? Он-то тут при чём? Это даже на войну не спишешь: невозможно же представить, что Пожиратели коварно похитили маггловскую кошку!

Зря он вспомнил снова о Пожирателях. Питеру опять стало очень холодно и страшно. Как же он устал бояться! Кажется, с того момента, как его похитили и он воочию увидел Того-кого… Лорда этого, он вообще не жил без страха. А чего он, собственно, боится? Что его убьют? Так это с его предательством никак не связано. Что убьют его друзей? Так тут наоборот же — Лорд ведь обещал, что делать этого не станет. Ну… верней, не обещал, конечно. Но дал понять. Если бы он хотел такого, он бы не велел Питеру приглядывать за ними. Так чего он так боится? Что случится что-то с мамой? Но это может произойти разве что случайно — в конце концов, она-то тут причём? А случайных жертв сейчас стало ощутимо меньше: с некоторых пор война пошла по-настоящему, с конкретными врагами, а не вообще хоть как-нибудь — так, как было раньше. Выходило, что мирные волшебники, не авроры, не Пожиратели, не члены Ордена и не их родные, были теперь в большей безопасности, чем прежде. Значит, он, по крайней мере, маму защитил. Так это хорошо же! Чего он боится?

Дышать стало ощутимо легче. Питер даже плечи расправил и огляделся почти с любопытством. Лето же — надо отдыхать и радоваться, а у него настроение словно в ноябре. Ну чего он так боится, в самом деле? Те же Поттеры сидят под замком, в Сириуса никто из Пожирателей, по-хорошему, особенно не метит… а Люпин вообще непонятно где и чем там занят, и вообще…

Вот оно. Вот он чего боится! А что, если он — не единственный, кто пришёл к Тому-кого… Лорду. Тёмному. Нет, он понял бы Люпина — в конце концов, тот ведь оборотень, наверное, ему даже логично было бы оказаться там. Но что будет, если один из них узнает про другого? Или если они вдруг однажды встретятся… не там, где надо? Ремус же убьёт его за предательство — наверняка убьёт!

Хотя — стоп. Чего это убьёт? Раз он сам такой? Нет — он не такой, он даже хуже! Потому что Питер ничего толком и не знает и, следовательно, рассказать не может — в сущности, от Питера и толку-то немного. А вот Ремус явно исполняет какие-то особенные поручения — значит, и вреда он может больше причинить. Опять же, если так подумать, ну кто Дамблдор для Питера? Ну, директор, да. И руководитель и создатель Ордена. И всё! А для Ремуса он благодетель, человек особенный, тот, кто многим рисковал, чтобы позволить Ремусу учиться. Питер, в общем, ничего ему не должен — а вот Ремус… Вот уж кто предатель так предатель.

А вдруг нет? Питер даже остановился. Вдруг Ремус на самом деле никого не предавал? А просто… просто тихо что-то делает. Полезное и правильное. Так ведь тоже может быть? Конечно, может. Только…

Только вот зачем это ему? Люпину? Зачем ему так биться за тот же Орден? Ему что, нравится так жить, как он живёт? Когда ты ни учиться официально не можешь, ни работу отыскать. Да он бы на месте Ремуса давно возненавидел всех волшебников — и хотя бы из-за этого пошёл к Тому-кого-Лорду. А друзья… а что друзья? Человек, который не общается с родным отцом… или же со всей семьёй? Его мама вообще жива? Питер, кажется, должен был об этом знать, но сейчас не помнил. Может быть, и нет. И вот как так может быть вообще? Как это — вычеркнуть из жизни самых-самых близких? Он бы, Питер, так не смог. Наверное. Нет, когда родители такие чокнутые, как у Сириуса, это другое дело, но ведь Ремус, вроде бы, ничего такого о своих не говорил? Хотя… Если вспомнить то, как и почему он превратился в оборотня, то, пожалуй, папу видеть не захочешь. Ну, наверное. Вон он бы, Питер, простил маму, если бы она такое сделала?

Питер попытался себе это представить, но фантазия ему отказывала. Да его бы мама никогда!.. Хотя ведь папа Ремуса тоже не хотел такого. Но он… он обидел незнакомца. Его мама… могла бы она кого-нибудь обидеть? Питер вынужден был признать, что да. Могла. И оборотней она тоже очень не любила. Ну и что? А кто их любит? Ремус — это Ремус, но вообще-то ведь они все воры и бандиты. Да, конечно, им больше ничего не остаётся, но а нормальным-то волшебникам что делать? Вот он, Питер, совсем не хотел бы столкнуться с кем-нибудь из них в каком-то переулке вечером. Даже и без всякого полнолуния. И это он, который всегда может превратиться и сбежать. А простой волшебник? Нет, определённо, оборотням место у Того-который-Лорд.

Но ведь Ремус же… он — Ремус. Он их друг.

Наверное.

Он их друг.

Как и сам Питер...

В Годрикову Лощину Питер аппарировал на следующий день и застал там очень странную картину: на ковре в гостиной лежал Джеймс, а на нём — похоже, задремавший Гарри и поттеровская кошка. Лили же с расстроенным лицом накрывала… или, может быть, наоборот, собирала со стола. Хотя нет, пожалуй, всё же накрывала: кажется, посуда была чистой. На появление Питера Джеймс среагировал как-то вяло: просто повернул голову, поглядел на него, кивнул и опять уставился куда-то в потолок.

— Я невовремя? — смущённо спросил Питер. — Я пойду тогда, наверное…

— Ты же только что пришёл, — возразила Лили, и Питер вдруг заметил, что глаза у неё красные. Словно она плакала. И попросила почти жалобно: — Может быть, останешься на ужин? Или на обед… я даже и не знаю, что это такое будет. Поешь с нами, в общем?

— Ну… если я не помешал, — Питер оглянулся на Джеймса, но тот никаких признаков интереса к разговору не подавал.

— Ты не помешал, — сказала Лили так уверенно, что Питер сдался и присел на один из стульев к столу. — Расскажи нам, что там происходит, а? — попросила она.

— Где? — сердце Питера, кажется, на миг остановилось, а потом забилось где-то в горле: на мгновенье он подумал, что они откуда-то узнали про него всю правду, и сейчас…

— Да где угодно, — Лили вдруг прекратила накрывать на стол и тоже плюхнулась на стул напротив Питера. — Там, снаружи. Где-нибудь. Мы же не выходим никуда! — воскликнула она то ли с тоской, то ли с досадой. — Представляешь, как это — сидеть в четырёх стенах?! Даже погулять толком не выйти!

— Почему? — почти испуганно спросил Питер.

— Дамблдор взял с нас слово, что мы будем очень осторожны, — Лили надулась, став похожа на дурацкую пародию на саму себя. — Он запретил нам выходить на улицу. Даже с Гарри. Особенно с Гарри. Потому что Джеймс… — проговорила она тихо, и лицо её тут же стало нормальным — и расстроенным.

— Что? — глупо спросил Питер, хотя, конечно, знал ответ.

— А сам как думаешь? — спросил Джеймс. Он снял с себя сына — Гарри тут же проснулся и недовольно заворчал, — стряхнул кошку и, легко поднявшись, положил Гарри в колыбельку, тоже подошёл к столу и уселся верхом на один из стульев. — Во-первых, после нападения на Прюэттов Дамблдор лично притащил нас сюда и долго читал нотации, что мы теперь родители и несем ответственность за маленькую жизнь. Во-вторых... хотя ты ведь не знаешь ничего… в общем, — он нахмурился, и его лицо приобрело рассерженное выражение. — Я тут как-то… — он махнул рукой и так сердито поглядел на Лили, что Питер сразу оставил мысль порасспрашивать её позже, но Джеймс и сам все выложил как на духу. — В общем, Дамблдор на меня очень разозлился, — Джеймс вздохнул. — И сказал, что он мне поверил, а я снова насвоевольничал. Потому что я гулял по Лощине под мантией, а это, как оказалось, очень опасно, особенно для Гарри. — Джеймс очень точно передразнил директора. — Сижу вот дома и теперь даже ничего толком и не пишу, потому что, кажется, от этих статеек стало только хуже.

— Скажи ему, — вдруг настойчиво сказала Лили.

— Чего сказать? — буркнул Джеймс.

— Пит — наш друг, — решительно проговорила Лили. — Он имеет право знать.

— Тебе это надо? — спросил он. — Мои проблемы?

— Наши, — поправила его Лили.

— Ты-то тут при чём? — возмутился Джеймс.

— Действительно, — съязвила Лили, а Питер остро ощутил себя ненужным и совсем чужим. Ну куда он влез? Зачем? А сейчас уже уйти не выйдет — его явно не отпустят. Вот что его вообще сегодня сюда потянуло? Зачем он пришёл? — При чём тут я, моё дело теперь — дети, кухня и… нет, в церковь я после крестин Гарри точно не пойду. Стыдно там появляться.

— Дамблдор на меня сильно разозлился, — повторил Джеймс. Наверное, он счёл, что только так можно остановить распалявшуюся Лили. — Да, наверно, есть за что, но я не могу сидеть без дела, когда остальные гибнут!

— Что? — Питеру сегодня было суждено изъясняться односложно. Но другого и не требовалось — Джеймс, кажется, ждал только повода, чтобы рассказать всё, что с ним произошло.

— Эта мантия… — Джеймс почему-то замялся. — Она особенная. Помнишь?

— Да, — осторожно кивнул Питер, ничего не понимая.

— А я говорила, что это идиотская затея, — пробурчала Лили. — Гулять его потянуло. Теперь расхлебывай.

— Когда об этом узнал Дамблдор, — сердито продолжил Джеймс, — пришел в бешенство. Я его таким, пожалуй, и не видел никогда, — добавил он задумчиво. — Даже когда Снейп того… Когда я его того… То есть Ремус его чуть не того… — Он махнул рукой. — Знаешь, Пит, сказать по правде, это было даже страшно. Очень страшно, — честно признал он. — Я, знаешь, даже на какой-то миг подумал, что он сейчас меня убьёт. Прямо на месте. Взглядом. А он… — Джеймс опять махнул рукой и насупился.

Питер сидел ни жив ни мёртв: ему даже представлять по-настоящему рассерженного Дамблдора было жутко. А ещё он даже вообразить не мог, что же тот мог сделать. Да и не хотел, пожалуй…

— Ну скажи уже, — слабо улыбнулась Лили.

— Он отобрал у меня мантию, — сказал Джеймс. — Сказал, вернёт потом. Поизучает — и вернёт.

— Он что, — недоверчиво переспросил Питер, — совсем её забрал?

— Почему это совсем? — удивился Джеймс. — Он отдаст потом. Наверное, когда решит, что я больше не буду её так использовать.

— А ты не будешь? — спросил Питер.

— Буду, разумеется, — ухмыльнулся Джеймс. — Но не так, конечно. Не так глупо. Вообще, я думаю, на самом деле ему мантия просто для чего-нибудь похожего потребовалась.

— Он бы мог её у тебя просто попросить при всех, — с сомнением заметил Питер. — Ты ведь дал бы?

— Дал бы, разумеется, — Джеймс тряхнул головой. — Но я думаю, что ему нужно было сделать это тайно. Так, чтобы никто и не подумал бы, что у него есть такое.

— Он тебе запретил рассказывать об этом? — Питер снова испугался. Если это так, зачем же Джеймс это сделал? И почему, почему именно ему? А что будет, если Дамблдор узнает? Вот в этом весь, весь Джеймс! Почему, почему он никогда и ни о ком не думает, кроме самого себя?! Что если Дамблдор узнает, что Питер знает, и...

Но потом Питер понял, что если Дамблдор вообще хоть что-то узнает — о нем, о Питере, — ему станет не до Джеймса и не до мантии.

— Да зачем? — улыбнулась Лили. — Джеймс и так ни за что и никому о подобном не расскажет. Разве что своим, но это не считается.

— Угу, — Джеймс вздохнул и покивал. — Наверное, главное, чтобы об этом не узнали те, кому не надо. Но это наверняка не вы. Так что… в общем, вот. И теперь мы почти всё время сидим дома… так что расскажи, что там происходит. В Ордене.

— Там… — Питер сглотнул. Ну вот. Сейчас он принесёт дурную весть, и из обеда ничего не выйдет. — Всякое, — ответил он нейтрально. И, принюхавшись, спросил с улыбкой: — А что это так вкусно пахнет?

— Обед, — Лили встала. — Давайте, в самом деле, есть. А поговорим потом. Джеймс, усадишь Гарри?

— Он уже почти всю нашу еду ест, — гордо сообщил Питеру Джеймс, подхватывая сына из колыбельки и усаживая на колени. — Правда, сам пока умеет только ложкой.

— Он же маленький, — заулыбался Питер. По крайней мере, это была вполне безопасная и даже приятная тема. — Ему точно можно обычную еду?

— Ну, не всякую, — с важностью ответил Джеймс. — Жареное мясо или рыбу мы ему, конечно, не даём и всё режем на кусочки или вообще в пюре мнём, но в целом ест. Хотя и грудь ещё сосёт, — подмигнул он Питеру, и тот ужасно покраснел.

— Вы тут чего? — спросила Лили, входя в этот самый момент в комнату. Перед ней плыла целая вереница посуды и приборов. — Джеймс, ты что ему сказал?

— Правду, — Джеймс засмеялся. — Да же, Пит?

— Угу, — выдавил из себя тот, и Джеймс рассмеялся снова.

Лили, ловко орудуя палочкой, закончила сервировать стол и изящным жестом пригласила всех угощаться.

— А ты здорово освоила всю эту магию, — неловко польстил ей Питер.

Джеймс вдруг расхохотался.

— О да, когда Сириус прислал Гарри метлу, тут такое было. Во-первых, Гарри тут же расколошматил вазу, ну, ту, которую Лили подарила эта… — он осекся и искоса посмотрел на Лили. — Петуния. Потом перепугал кошку, а потом, когда Лили, вся такая гордая перед старушкой Батильдой, вышла из кухни с кучей посуды… а-ха-ха!

— Я ужаснулась, — призналась Лили, — когда Гарри на этой метле кинулся мне под ноги. Чуть не убила потом его.

— Гарри? — удивился Питер.

— Нет, разумеется, Сириуса.

— Ты сказала, что это прекрасный подарок! — возразил Джеймс.

— Да, но не для ребёнка в год! — разозлилась Лили. — Хотя… Гарри она нравится. Надо бы поблагодарить Бродягу, конечно. А почему он с тобой не пришёл?

Питер отложил вилку в сторону.

— Ты какой-то странный, — заметил Джеймс. — Случилось что?

— Сириус, он… — начал Питер. — Ну, он вчера немного пострадал. Несильно.

И он схватил вилку и с удвоенной силой начал терзать несчастную свинину. Джеймс и Лили наблюдали, как он почти отрывает кусок, скребя ножом по тарелке.

— Он ранен, да? — тихо спросил Джеймс. — Была стычка?

Питер кивнул.

— Ну ладно, там… не так все страшно, — выдавил он через силу. — Все живы.

Лили вздохнула и забрала Гарри у Джеймса.

— Ты или сам ешь, или ребёнка корми, — упрекнула она и подвинула к себе тарелочку с пюре.

Гарри оживился. Он так забавно лопал, что Питер засмотрелся на него и не сразу понял, что Джеймс уже не в первый раз повторяет вопрос.

— Появлялся?

— Кто? — переспросил Питер.

— Ремус, — понизив голос, с раздражением пояснил Джеймс. — Он стал… очень странный. Очень.

Питер развернулся к нему.

— Слушай, — доверительно сказал он, — может, он наконец нашёл работу. Почему нет? Ему сложно. И… сам знаешь, как он живёт.

— Ремус — работу? — хохотнул Джеймс. — Я не помню, чтобы он вообще ее искал, честно. Ты — помню, и ты работал, а не ныл. А Ремус, ты прости меня, Хвост, конечно, за откровенность, но я в последнее время от него только и слышал: меня никто не возьмет, как я буду работать, да все догадаются, а кто догадается, вот скажи? За семь лет кто-нибудь догадался? Кроме Сопливуса?

— Зря ты так, — сказал Питер. — Он действительно очень боится.

— Боится, — опять хмыкнул Джеймс. — Все такие трусливые!

Питер зло отложил вилку и нож. Вышло так резко, что даже Лили обернулась.

— Что ты сам знаешь о страхе, Джеймс? — спросил он. — Ты считаешь, что страх — признак трусости? Моуди тоже боится, раз постоянно бдит?

Джеймс, казалось, был несколько сбит с толку.

— Это другое, — промямлил он.

— Нет, не другое. Страх — базовый инстинкт человека. Не было бы его — и никто бы не выжил.

Джеймс взъерошил волосы. Вид у него был растерянный.

— Откуда ты знаешь об этом вообще?

— Ну, — протянул Питер, — вообще-то иметь соседей магглов весьма полезно. У них постоянно телевизор работает. И потом, я читаю журналы, газеты. А наш новый сосед дал мне энциклопедию, — с гордостью сообщил он.

— Оставьте в покое Ремуса, мальчики, — посоветовала Лили. — А ты, Питер, ешь. Все стынет.

Джеймс заговорщицки подмигнул.

— Она считает, — прошептал он, наклонившись к самому уху Питера, — что Ремус влюбился. Поэтому…

— И ничего смешного, — громко сказала Лили. Она отложила ложку, взяла Гарри и поднялась. — Мы пойдем баиньки! А вы уберите со стола и не трогайте Ремуса.

— Всегда за него заступалась, — пожаловался Джеймс. — Честно, я бы даже ревновать её начал, но это ведь Лунатик.

— А ведь Лили тоже не знала о нём ничего, — задумчиво произнёс Питер. — Пока мы ей не сказали.

И тут ему показалось, что это все неслучайно. Все эти семь лет, которые они учились, никто и ни разу не заподозрил, что Ремус — оборотень. Хотя казалось бы, на нем это только что не написано: регулярные отлучки, больничное крыло… открой календарь и увидишь. Но нет. А что это значит? Никому не было до этого дела? Совсем никому, если не считать этого надоедливого Сопливчика? Ни старшеклассникам, ни этим уродам из клуба «Юный Пожиратель».

А что, если и все страхи Питера тоже напрасны? На нем не написано, что он предатель. По крайней мере, не так явно, как на Люпине.

Но они все — все-таки все — считают, что с Люпином что-то не так.

«И пусть продолжают так считать, — с какой-то затаённой жестокостью подумал Питер. — Мне это на руку. Пусть считают».

— Не знаю, как там насчёт любви, — заметил он, снова принимаясь за еду, — но ведёт он себя действительно очень странно. Пожалуй, ты прав. Хотелось бы знать, чего он боится.

И, бросив это зерно сомнений, Питер почувствовал себя удовлетворённым. Джеймс переваривал услышанное и тоже ел. Гарри наверху капризничал.

Питер украдкой кинул кошке кусок свинины. Та подошла, понюхала, смерила Питера презрительным взглядом и отошла.

— Это ты зря, — заметил Джеймс с набитым ртом. — Лили увидит — визга не оберёшься. Она ей покупает… покупала в магазинчике какой-то корм.

Он похлопал себя по карманам.

— Куда-то опять бросил палочку, — с досадой сказал он. — Вот так придет Сам-знаешь-кто, а я без оружия. А все Дамблдор виноват.

Сделав такой логически безупречный вывод, Джеймс окончательно забыл про все на свете и занялся едой. Питеру же есть уже не хотелось.

— Так, Джеймс, — Лили показалась на лестнице, и в руках у неё были какие-то листки. — Гарри чуть не порвал это, пришлось у него отбирать, он, конечно, расплакался. Не разбрасывай, будь так добр, везде свои записи, хорошо?

— А, — Джеймс по-мальчишески закривлялся. — Это статья. Смешная. Но мне все равно не нравится. Там я сравнил Пожирателей с гиппогрифами. Мол, им тоже надо кланяться, иначе они звереют. Сириусу тоже не понравилось — ну, ты знаешь, как он бесится, когда о животных говоришь непочтительно…

— Все равно в последний раз вам прислали статью обратно, — сказала Лили, садясь за стол. — Марлин сказала, что вы слишком однообразны.

— Вот пусть сама и пишет тогда, — буркнул Джеймс. — Сначала она нас хвалила. Надо отправить, а там пусть сама решает. Может быть, ей и понравится.

— Джеймс, — сказал Питер. — Знаешь… Не надо, наверное.

— Почему? — тут уже заволновалась Лили. — Питер? У тебя стало такое лицо?

— Надо, не надо, — Джеймс залпом выпил воду. — Ну, какой-то от меня должен быть прок, да? Или уже и этого не требуется?

— Я не знаю, — ответил Питер. — Просто… Некому отправлять, вот и все. Джеймс, Марлин погибла.

Наступила такая тишина, что можно было расслышать, как кошка где-то спрыгнула на пол, а потом — почти невесомые кошачьи шаги.

— Как погибла? — глупо спросила Лили. — Что-то на работе? Несчастный случай?

— Нет. Их всех убили Пожиратели. Всех, всю ее семью.

— Этого просто не может быть, — прошептал Джеймс.

Питер тоже раньше так думал. Все-таки все остальные были чужими смертями. А сейчас — тот, кого ты так хорошо знал, ушёл и больше никогда не вернётся.

— Когда? — спросила Лили. Голос её был подозрительно сух. — Давно?

— Несколько дней назад. Как раз после того, как вы здесь спрятались.

Джеймс поднялся.

— Спрятались! — крикнул он, и Гарри плачем тут же подтвердил, что он прекрасно расслышал его слова. — Спрятались! Мы спрятались! Пусть только явятся сюда! Пусть только явятся! Я знаю, как я их встречу! Знаю! Пусть только явятся!

Дождь лил третий день, нудный, словно лекция Биннса. Было не то чтобы холодно, но промозгло, сыро, и Питер с утра натянул на рубашку свитер: так было и теплее, и… надёжнее. У рубашки рукав тоже, конечно, не задерётся случайно, но он всё равно ощущал себя более уверенно, зная, что его руку закрывает не один слой ткани, а два. Потому что если кто-нибудь это увидит…

Как он это получал, Питер изо всех сил старался забыть. Или, по крайней мере, не вспоминать. Ну есть и есть. В принципе, удобно, но вот что он будет делать, если его вызовут, а он в это время будет в Ордене, к примеру? Или просто у Поттеров в гостях? Или вообще в бою? Его так мучил этот вопрос, что он даже как-то раз набрался смелости и задал его — и, как ни странно, получил ответ, что никто не требует от него мгновенного появления. Как освободится — так появится. Лорд всё понимает.

Это… льстило. Питер ощущал себя особенным. Он знал, что другие Пожиратели должны появляться сразу же, когда их позовут, а ему можно было самому решать, когда прийти, потому что у него обстоятельства. Даже если он и не единственный такой особенный, всё равно он отличался от других — от большинства, по крайней мере, точно. Он был в некотором роде уникален, и это признавали. Даже Тёмный Лорд. И чего его все так боятся? Нет, конечно, Питер понимал, почему, но вот раньше он сам боялся Лорда до полуобморока, но привык же постепенно! И даже, кажется, начал понимать его. И соглашаться. Кое в чём. В конце концов, тот говорил совсем неглупые вещи — по крайней мере, иногда. Ведь магглов же и вправду было очень много, и у них было немало опасных вещей — одни пистолеты чего стоили! Нет, пожалуй, кое в чём Лорд прав, а то, как он ведёт войну… ну а как ещё её вести? Если люди не желают понимать его и слушать? Может, ему тоже убивать не нравится — стараются же Пожиратели не трогать чистокровных, вот того же Сириуса, например. И Джеймса. Хотя Джеймса поди тронь — он всё больше торчит дома. Интересно, почему?

Питера не просто это интересовало: его это почти обижало. Почему он, Питер, должен драться, постоянно опасаясь в каждой драке, что его узнает кто-нибудь с той стороны и как-то выдаст их обоих, а Джеймс просто сидит дома? Чем он так уж ценен? Тем, что у него есть Гарри? Но ведь есть ещё и Лили — вот она бы пусть сидела с сыном, а Джеймс мог бы воевать. Как они все. Они все рискуют жизнью, а он там сидит! Да ещё и ноет постоянно, как, мол, это всё невыносимо, прятаться тут, словно трусливый кролик в своей норке. Что он знает о невыносимости? Невыносимо — это когда ты мечешься меж двух огней и боишься каждого ареста Пожирателей, потому что вдруг среди них будет кто-то, кто знает его тайну? А ведь сам Питер знать не знает, кому о ней известно.

Их было двое — Розье, старший и младший, те, кто тогда говорили с ним до того, как пришел Темный Лорд. Младший Розье сгинул в стычке с аврорами еще в прошлом году. И как было бы здорово, если бы и старший, Эван Розье, тоже исчез бы с лица земли. Питер очень хотел загадать такое желание. Чтобы обо всем знали только двое: он и Темный Лорд.

Вот это — да, это — невыносимо. А сидеть в уютном доме с малышом — да это же мечта! Но Поттеру, конечно, мало — как обычно. Ему же все вокруг должны! Всегда были должны — и, кажется, всегда и будут.

Питер недовольно выдохнул. За последние недели он слишком часто злился на Джеймса и Сириуса. Это было… непохоже на него, а значит, и неправильно. А сегодня Джеймс написал ему и настойчиво просил зайти — и уже было совсем пора, но приходить в таком вот настроении было… неразумно. Нужно было успокоиться. Он — Питер, просто Питер, милый незаметный «Хвостик», как порою зовёт его Лили. А нравится это ему или нет — ей неинтересно! «Хвостик». Прямо как «малыш». Питер передёрнул плечами. Может, она ничего такого в виду и не имеет, сказал он сам себе. Может, это просто ласковое прозвище, не больше. Может, попросить её не делать так? Но это тоже глупо… Ладно, он потерпит. Может, Лили это надоест.

Однако надо было собираться и идти. Питер посидел ещё немного, пялясь в стену, потом подошёл к окну и некоторое время рассматривал своё отражение в тёмном стекле. Почему-то он в последнее время совсем разлюбил зеркала — он и прежде-то не слишком любил разглядывать собственное отражение, а теперь и вовсе делал это, только чтобы причесаться и побриться, да и то старался сделать побыстрее.

И аппарировал.

Сириус был уже на месте, и в доме Поттеров царило непривычное в последнее время оживление.

— Хвост, ну где ты ходишь? — воскликнул он. — У нас тут новости, а ты…

— Погоди, — оборвал его Джеймс. — Пит, у нас и вправду новости. И серьёзный разговор. Садись, — он кивнул ему на кресло, в котором мирно дремала кошка. Джеймс шумно выдохнул, переправил её на стул и опять кивнул Питеру на кресло — мол, садись.

Питер занервничал. Какой серьёзный разговор может быть у них к нему? Что они задумали? А если… если они догадались? Потому и сажают его в это кресло — поди выберись оттуда, сядешь — а они тебя раз и…

— Да оставь его в покое! — нетерпеливо сказал Сириус. — Не хочет он сидеть — пускай стоит. Я бы тоже не усидел на месте, — добавил он, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

— У нас был недавно Дамблдор, — проговорила Лили, которой, кажется, совсем не улыбалось слушать эту перепалку. — Он сказал, что Тот-кого-нельзя-называть нас ищет. Лично нас, — подчеркнула она и посмотрела сперва на Питера, потом на Джеймса, а потом опять на Питера. — Чтобы убить, — добавила она негромко.

Питер сглотнул, пытаясь унять вспыхнувшую панику. Убить? Их? Тёмный Лорд? Зачем? Почему? Как же… что же ему теперь делать? Он же знает, что Питер знает… он же ведь потребует… но как…

Да и зачем Джеймс и Лили Темному Лорду? Кто они, что они могут? Да еще и сам Темный Лорд. Это было не просто странно — невероятно. Он лично убил только одного из них — Доркас Медоуз, но Доркас была… фигура. Мало кто мог сравниться с ней, разве что, может, сам Дамблдор.

— Дамблдор нам рассказал об одном способе, — сказал Джеймс.

— Я когда-то читал о таком, — вставил Сириус. — Но забыл и вообще не помнил толком.

— Называется Фиделиус, — продолжил Джеймс. — Скрывает людей так, что их нельзя найти. Вообще никак. Никакой слежкой. И войти в их дом без разрешения нельзя. Дом видно, но... Только один дом, и все.

— Здорово, — с искренним облегчением выдохнул Питер. Если они наложили такое заклинание на дом, то Тёмный Лорд просто не сможет стребовать с него адрес… хотя тогда он может просто приказать ему убить их самому — и что тогда Питер будет делать? Разве он…

— Заклинание не очень сложное, — продолжал Джеймс. — Назначается Хранитель, и с этого момента впустить в дом может только он. Или они — их может быть несколько. Дамблдор предложил в Хранители себя.

— Это здорово, — повторил Питер, стараясь удержать на лице обрадованное выражение. Да, наверно, это правда хорошо. Против Дамблдора Тёмный Лорд его, конечно, не отправит. И вообще, зачем ему Поттеры? И почему он сразу не спросил Питера, где их искать?

— Я сразу предложил, — продолжил Джеймс, хитро заулыбавшись, и улыбка эта Питеру совершенно не понравилась, — что Хранителем будет Бродяга! Ну, а кому еще быть, как не ему, верно? И это, конечно же, очень опасно.

— Опасно, разве? — на всякий случай уточнил Питер. — А кто узнает, кто именно Хранитель? И если узнает, сможет ли он с ним что-то сделать?

Ему хотелось спросить, при чём тут тогда он, Питер, раз все и так уже решили, но он осторожничал. Не в жертву же его принесут. Сами все скажут. Не выдержат.

— Кажется, смогут, — поморщился Джеймс. — Но дело не в этом, выдать тайну Хранитель может только добровольно. Фиделиус запечатывает тайну в его сердце, и, как бы его ни пытали...

Питер сглотнул.

— Дамблдор все равно настаивал на себе. Но я уперся, что Хранителем будет Сириус, — продолжал Джеймс.

— Всё равно мне ничего не делается, — весело сказал Сириус.

— Ну, — Питер сглотнул еще раз — в горле пересохло. — Наверное, это…

— Погоди! — воскликнул Джеймс. — Это тоже не всё! Мы так сказали, но на самом деле… — он сделал паузу. — Хранителем станешь ты.

— На тебя никогда никто и не подумает! — добавил Сириус.

Питер молчал.

— Эй, ну, я про пытки сказал просто так, — Джеймс наконец-то понял, что начал не с того, и надо теперь как-то выкручиваться. — На самом деле все знают… ну, кому надо, конечно, что Фиделиус так не работает. В этом и вся его сила, понимаешь. Так что тебя никто не станет пытать.

— А еще, — серьезно добавил Сириус, — тебе легче скрыться, чем кому-бы то ни было. Юркнешь в дыру, а потом аппарируешь. И все, никаких концов.

— Добровольно, — пробормотал Питер. — А если Пожиратели поймают мою мать?

— При чем здесь она? — спросил Джеймс с некоторым раздражением.

— А при том, — тихо сказала Лили. — Ты уверен, что если бы пытали твою мать, ты не выдал бы эту тайну — добровольно?

— Я никогда не выдал бы своих друзей! — выкрикнул Джеймс. — Никогда!

— Да ладно, — махнул рукой Сириус. — Все равно ты сказал Дамблдору, что Хранителем буду я. Я и буду, как мне положено, прятаться. Пусть ищут. Если найдут. А что касается моей матери… — Он пожал плечами. — Мне без разницы.

Лили поморщилась.

— Мне все равно не нравится твоя идея.

— Твоя? — переспросил Питер. — Так разве это был не Джеймс? Это ты решил, что Хранителем должен стать я?

Сириус и Джеймс переглянулись.

— Да, если честно. Но Дамблдор об этом не знает. Он уверен, что все это только мое решение. Понимаешь, Хвост, чем меньше людей знает правду, тем больше шансов, что все получится. План Бродяги идеален. Если у кого-то возникнут сомнения, охотиться будут за ним. А ты — ты будешь в абсолютной безопасности.

— Я никогда не пошла бы на это, — объявила Лили, — если бы не Гарри. Но если они нападут на нас, я не знаю, что будет с моим сыном. Питер, пожалуйста.

До этого момента Питер хотел отказаться. Так проще: он вообще ничего не сможет. Простите, милорд. Вы же знаете, что такое Фиделиус? Темный Лорд, конечно, мог спросить, кто Хранитель. Выдал бы тогда Питер Сириуса?

И подумал, что — да, выдал бы. Потому что Сириус не спрашивал его мнения — сейчас он тоже все решил без участия Питера. Поставил перед фактом, так надо, и никаких возражений.

А Лили просит — Питер, пожалуйста, ради Гарри.

— У меня есть одно условие.

— Сколько хочешь! — радостно проорал Джеймс. — Тебе что, деньги нужны?

— Нет. — Питер затряс головой и поискал взглядом… — Как вы собираетесь питаться? У вас достаточно еды?

Все посмотрели на Лили. Та неопределенно пожала плечами.

— На неделю нам хватит.

— На неделю, — сказал Сириус и сел. — А потом?

— А потом — придумаем что-нибудь.

— Это не дело, — возразил Питер. — Но вы разберетесь сами. А вот как… ваша кошка?

— А что кошка? — удивленно переспросил Джеймс.

— Лили покупала ей еду в маггловском магазине, так?

Лили вздохнула и тоже села на диван.

— Да. Но мне все равно придется выходить.

— Нельзя, — тряхнул головой Джеймс и взъерошил волосы. — Выходить нам будет нельзя… Хвост прав. Надо что-то придумать.

— Мы сейчас аппарируем куда-нибудь, вскроем магазинчик и принесем вам еды, — предложил Сириус. — Ну и потом я могу наведываться по ночам. А что?

— Я не позволю вам обворовывать магазин, — строго сказала Лили. — Купишь что-нибудь дней через пять и пришлешь нам. С голоду мы не умрем. А кошка…

— А кошку, — твердо сказал Питер, — я заберу. Это мое условие.

Повисло молчание. Вероятно, все ожидали чего угодно, но только не этого.

— Зачем она тебе? — наконец спросил Сириус. — Она же тебя может… ну, ей же не объяснишь.

— Я не собираюсь при ней превращаться. Потом, когда все кончится, я верну ее вам.

Джеймс махнул рукой.

— Да забирай, — разрешил он, не слишком вообще беспокоясь об этом. Питер мог только гадать, какие условия он себе напридумывал, и сейчас Джеймс был очевидно сбит с толку. — А с едой что?

— На углу, — откликнулась Лили, — есть магазинчик. Он всегда работает допоздна.

В магазин они отправились вдвоем — Питер и Сириус. Несмотря на то, что Сириус настаивал, что справится и один, Лили совершенно не верила в то, что он может адекватно вести себя с магглами, так что Питер был придан ему для улаживания возможных проблем.

— Ого, — восторгался Сириус, — смотри, какая прелесть! Быстро… растворимая лапша. Она что, совсем растворяется? Давай возьмем!

— Положи, — скомандовал Питер. — Гадость какая. Вон обычные макароны. И еще — консервы. Можно взять колбасу. Нет, эта быстро испортится. У них ведь не будет работать электричество… наверное. И это еще возьмем — это такой сахар. Места занимает мало.... Нет, Бродяга, мы не будем колдовать на глазах у магглов и потащим это все на себе, как будто мы обычные местные жители. Туристы.

Питер откровенно развлекался, глядя на то, как беспрекословно слушается его Сириус. Потом они расплатились на кассе и вернулись домой — почти в темноте, шлепая по лужам, оставшимся от недавно прошедшего дождя.

— Да чтобы я хоть когда-нибудь стал жить у магглов! — проворчал Сириус, сгружая пакеты возле порога. — Таскать это все на себе. Ну к акромантулу в задницу.

— Заицу! — повторил Гарри, крутившийся на коленях у Лили. — В заицу!

— Мы еще детское питание взяли, — сказал Питер, потому что Лили была уже готова обрушиться на Сириуса с воплями. — Если только Бродяга его не побил, пока нес.

Полчаса они ждали, пока Лили покормит Гарри. Тот капризничал, отворачивался от ложки и с тоской смотрел на грудь Лили. Джеймс развлекался с палочкой, Сириус скучал.

Питер сидел и старался ни о чем не думать.

Само заклинание он запомнил плохо. Сириус приволок какую-то древнюю книгу, которую, как он сказал, он купил, когда готовился к ТРИТОНам. Там было несколько довольно полезных заклинаний, в том числе и Фиделиус, только вот написано было все так коряво и непонятно, что к делу приступили далеко за полночь.

— Хвост, ты как? — спросил Джеймс, когда все закончилось. — Живой?

— А что мне будет? — удивился Питер. — Пока ничего.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — полюбопытствовал Сириус.

— Ничего.

Он и правда ничего не чувствовал — даже страха. Все ушло, наступила какая-то пустота.

Кошка не сопротивлялась, когда Питер взял ее на руки, но на всякий случай он все-таки обездвижил ее, чтобы не поранить при аппарации. В Рединге он снял с нее заклинание и осмотрел — на первый взгляд она прекрасно перенесла дорогу и совершенно не возражала против перемены места жительства.

Питер шел, как помнил: в конце улицы, дом под красной крышей, и там ему всякий скажет. Правда, он не рассчитывал, что это будет в третьем часу утра, но надеялся, что ему повезет.

Так и вышло. Питер смотрел на единственное светящееся окно, не сомневаясь, что оно — именно то, которое ему нужно.

Дверь была заперта, но Питер отпер ее без труда и поднялся на третий этаж, постоял немного и позвонил. Услышал тихие шаги, потом дверь открылась.

— Мистер Фолкс? — глухо спросил Питер очевидное. — Это, конечно, не Эбигейл, но, думаю, она не будет возражать, если вы назовете ее именно так.

Он протянул Фолксу кошку, прямо с порога, не заходя в квартиру, а тот, не веря своим глазам, дрожащими руками бережно принял дар. Кошка довольно муркнула.

— Вы сто раз могли бы купить себе кошку, — продолжал Питер, — но, раз вы не сделали этого, наверное, у вас были причины. Она — не Эбигейл, но ей вы сейчас очень, очень нужны. Она могла погибнуть, поэтому я принес ее вам.

Мистер Фолкс не отвечал ничего, только прижимал к себе кошку и беззвучно плакал. Это было так странно — неслышные слезы немолодого человека, без остановки, ручьем катившиеся из глаз.

— Позаботьтесь о ней, — попросил Питер. — Она теперь ваша. Насовсем. И я думаю, что вы ей понравились.

Он повернулся и сделал шаг, как вдруг мистер Фолкс подал голос.

— Подождите, — взмолился он, — погодите. Что вы так… проходите! Проходите в дом, я все равно не сплю! Я…

— Спасибо, сэр, — почтительно отозвался Питер. — Но я, пожалуй, все же пойду. — Он развернулся и теперь смотрел на Фолкса в упор. — Пообещайте, что вы ее никогда не бросите.

— Никогда, — Фолкс затряс головой и заплакал еще сильнее. — Никогда, клянусь вам, я никогда!..

Питер удовлетворенно кивнул и стал спускаться по лестнице.

Это было едва ли не единственное данное ему обещание в его жизни, которому он поверил сразу, безоговорочно и без малейших сомнений.

Красные глаза смотрели на Питера в упор, и этому взгляду нельзя было сопротивляться.

— Вы обещали, что все закончится, — повторил Питер — уже не в первый раз. — Но ничего не заканчивается. Пожалуйста, пожалуйста…

— Я ничего не обещал, — прошипел-произнёс Тёмный Лорд, гипнотизируя Питера. — Я не даю обещания таким, как ты.

— Пожалуйста, не надо, — умолял Питер, и из-за слез змеиное лицо расплывалось. — Не надо. Там моя мать.

Тёмный Лорд отпрянул.

— Мать, — он усмехнулся. Питер не увидел усмешки — услышал. — Подумаешь, мать. На войне приходится чем-то жертвовать.

— Но она не воюет! — завопил Питер и с ужасом увидел, что Тёмный Лорд поворачивается к окну. — Пожалуйста, пожалуйста, нет! Нет!

Он даже не мог пошевелиться. Просто орал, безнадёжно и отчаянно. А Тёмный Лорд махнул палочкой, и где-то там, на горизонте, сначала чуть заметный, потом становясь все больше и больше, вырастал ужасающий, все поглощающий гриб…

— Не-е-ет!

Питер открыл глаза, задыхаясь и плача. Он сразу понял, что это был сон — кошмарный, преследующий его с той самой ночи, когда он стал Хранителем Поттеров и спас от верной гибели Эбигейл. Про себя он называл её так, потому что был уверен — именно это имя она теперь носит.

Спас Эбигейл, но не себя. Спас Эбигейл, потому что знал — он не сможет спасти ни Джеймса, ни Лили.

Они решили все сами, они сами выбрали этот путь. Он, Питер, не хотел, но его мнения никто не спрашивал.

Он тоже прятался. Нынешним убежищем была какая-то каморка, и до того, как Питер обосновался здесь, в ней жили, судя по всему, бродяги. Питер нещадно чесался — по ночам его донимали клопы и вши, а горячей воды в этом доме отродясь не было. Питер рад был бы не спать в одежде, но без одежды было адски холодно.

На дворе было тридцатое октября.

Ветер не утихал которые сутки. Бродяга, заглянувший несколько дней назад, был весь мокрый, и вода с него натекла на пол. Питер был бы рад избавиться от его общества, но не мог — это вызвало бы подозрения, Сириус сам нашёл ему эту халупу. Где жил он сам, Питер не спрашивал, но догадывался, что в такой же помойке. Почему-то Сириусу нравилось корчить из себя не то что простолюдина, а отребье, и мотивы этого Питер понять никак, никогда не мог.

Он спас Эбигейл. Кого ещё ему нужно было спасти?

Себя самого?..

Питер перевернулся на другой бок и не выдержал, зачесался. Он вонял и завшивел, поэтому подумал, вздохнул и превратился в крысу. Зарылся в кучу грязных одеял, которыми накрывался, и задумался.

Мысли крысы были просты, но понятны. Питеру даже нравилось думать именно в форме животного — ничего не отвлекало его от верных решений. Тепло — холодно, голодно — сытно, опасно — безопасно, и все, только этому подчинена жизнь. Он не один раз думал о том, что стоило бы удрать в облике крысы, но… он не зря старался много читать. И тогда, когда он понял, какова его суть анимага, он купил на развале потрёпанную книжку о «городских паразитах» — именно так называли крыс магглы. Не таких, каким был Питер, нет, а тех, уличных, жестоких хищников, и Питер понимал — среди них ему никогда не выжить. Он выяснил, что не покинет Британию, если только ему не повезёт забраться в чью-то машину, потом он понял, что вряд ли скроется и на континенте: если Тёмному Лорду понадобится, его найдут, непременно найдут, и тогда уже все его оправдания и объяснения ему не помогут.

Нельзя бежать, назад нельзя. Можно только вперёд, принимать решение.

Какое из них будет правильным?

Что будет, если Тёмный Лорд убьёт Поттеров?

А что, если их не станет…

И Питер тоже перестанет быть нужным?

Несмотря на метку, несмотря ни на что. Ведь он был своим человеком в Ордене, но от Ордена почти ничего не осталось. Питер сделал все, что мог. Поттеры будут последними, и тогда он скажет, что он устал, что он больше не может.

Как поступил бы Джеймс, окажись он на месте Питера? Или он никогда не оказался бы на месте Питера, потому что Джеймс никогда бы не предал своих друзей?

Но ведь у Питера нет друзей. Есть люди, которых он считал своими друзьями и которые считали его самого чем-то удобным. Незаметным, маленьким, тем, кого не жалко, если что. Разве не это имел в виду Сириус?

Питер вылез из-под одеял, обернулся человеком и задумался. Что, если он-таки скажет — милорд, я знаю, что вы их ищете, вы получите их — в обмен на мою свободу. В конце концов, он никому ничего не должен.

Если бы он знал, то сдал бы и Сириуса заодно — в обмен на жизнь матери. Верил ли он Темному Лорду?..

А что, если не на свободу, а просто на то, чтобы стать Пожирателем Смерти уже окончательно? Питер помнил, что унылый Снейп спал и видел себя полноправным участником этой шайки. Интересно, подумал Питер, стал ли Снейп Пожирателем, или, увидев его тоскливую рожу, Темный Лорд тоже приуныл и велел ему проваливать, откуда пришел?

Но если Снейп стал Пожирателем, то уж он, Питер, тем более достоин быть в их рядах. Не как кто-то, известный только двоим — и когда уже, наконец, прикончат Эвана Розье? — а как тот, кто может рассчитывать на блага после того, как, наконец, волшебники склонятся перед Темным Лордом?..

...А мать уезжать отказалась, хотя Питер и не стал объяснять ей причин.

Чем дальше Питер обдумывал последний вариант, тем более разумным и естественным он ему представлялся. Да, он станет Пожирателем — настоящим Пожирателем. А когда они выиграют войну — а они её, определённо, выиграют, вот только Лорд разберётся с Дамблдором, а потом и с Краучем. Или же наоборот… неважно, в какой последовательности. И война закончится, и власть будет у них, и тогда он сможет заниматься, чем захочет — просто тихое местечко, приносящее доход. А друзья… Они же будут победителями, а победителей все любят. Он себе найдёт друзей, если ему того захочется. Друзей, которые будут относиться к нему по-настоящему как к равному… или, может, даже нет — как к лучшему. Потому что он и будет лучшим! Потому что те, кто победил, те и лучшие.

Но даже если не найдет, не страшно. В конце концов, друзья — не главное, слишком по-разному все понимают дружбу. Кто-то готов умереть за друзей, а кто-то решает, что друг тоже готов умереть за него. Питер был не уверен, что ему вообще нужна подобная дружба.

От жены хотя бы плюсы есть: дети. А тут плюсов… анимагия если что, да и та — тюремное заключение.

Вот так.

Почему-то Питер ощущал какую-то всепоглощающую обиду на весь мир. Он ведь просто хотел жить! Да родись он, например, во Франции или ещё где-нибудь, где никакого Лорда нет, и войны нет, и все живут тихо и спокойно, разве он бы влез в подобное? Да никогда! Или вот родился бы он в большой семье, сильной и богатой — вроде Сириуса! Он бы ни за что не ссорился с родителями, и всё было бы отлично, а такие семьи Лорд не трогал. Ну за что, за что ему всё это?

С этими вот мыслями Питер и уснул. А проснулся он от голода и холода — и если первый ему было, чем глушить, у него ещё осталась какая-то еда, то согреться было куда сложнее. Нет, всё, хватит! Он не может вот так жить. Он сейчас закончит всё это — вот прямо сейчас.

Он знает, как.

Питер снял пиджак и свитер и постарался их отчистить. Потом оделся, причесался, поскрёб щетину на щеках — она была уже достаточно густой, и можно было бы предположить, что это борода.

Затем задрал левый рукав и некоторое время смотрел на тёмный рисунок на предплечье. Потом вздрогнул и огляделся. Нет, это совсем не то место, чтобы… Нет. Не здесь.

Он выбрался на улицу и пошёл в соседний парк. Питер не знал точно, сколько времени, казалось, что было уже поздно, сеял мелкий дождь, и в парке было совсем пусто. Питер огляделся… и ушёл так же внезапно, как принял решение прийти сюда.

Дома он поел, заварил чай, обжигаясь, спешно глотал и старался согреться. Его сильно знобило, ему казалось, что он заболевает. И сейчас мысль покончить со всем одним махом не представлялась уже спасением, скорее — концом.

Лорд с ним просто сам покончит, потому что он, Питер, станет ему не нужен.

Но назавтра был такой же серый, унылый день, и только дети весело носились от одного дома к другому, а Питер смотрел на них через мутное окно и ждал, когда постучатся к нему. Разумеется, он не откроет, потому что никто не должен знать, где он есть, и просто потому, что он измучен очередным кошмаром, его трясёт, он, кажется, болен, он мог бы сказать — он хочет умереть, но это даже близко не было правдой.

Питер очень хотел жить.

Весь день он провалялся на кровати в одежде, то проваливаясь в неглубокий сон, то резко просыпаясь. Он чувствовал себя разбитым, и детский смех за окном раздражал впервые в жизни. Дело, конечно же, было не в детях, а в том, что они жили в том, другом мире, что они умели радоваться жизни, а он, Питер, когда в последний раз радовался жизни он сам?

Постепенно стемнело, а потом Рединг затянуло тучами, и разразился ливень. Не гроза — какая гроза в октябре? — просто холодный, хлестающий дождь, он смыл с улиц и детей, и редких прохожих.

И Питер подумал, что это знак. Другого шанса у него, возможно, уже не будет.

Так же, как и вчера, он пробежал, трясясь, в парк, сегодня он вообще никого не встретил. Дождь заливал все вокруг, и мокрый, дрожащий Питер отыскал самый тёмный и отдалённый уголок, и там, между высоким вязом и какими-то кустами, задрал повыше левый рукав, сжал покрепче палочку и решительно ткнул её кончиком в самую середину черепа.

Стало больно. Что это означает, Питер не представлял. Значит ли, что его услышали? Или что его вызов сейчас неуместен? Или что-нибудь ещё?

Впрочем, нафантазировать чего-нибудь ещё он не успел, потому что воздух перед ним сгустился, и через секунду перед Питером стоял худой высокий человек в длинной тёмной мантии.

Тёмный Лорд явился.

Отступать было нельзя. И некуда.

— У тебя должна быть очень серьёзная причина сделать то, что ты посмел, — сказал Тёмный Лорд, и от его голоса у Питера, которого сначала бросило в жар, по позвоночнику пополз холод. В голове внезапно заметалась мысль, что ещё ничего не поздно, что можно вот сейчас, прямо сейчас превратиться в крысу и шмыгнуть в опавшую листву — и исчезнуть, навсегда исчезнуть, скрыться где-нибудь в коллекторах, потом пробраться в чью-нибудь машину и покинуть Англию, добраться до какой-нибудь Австралии и затаиться там. И никакой Тёмный Лорд его там никогда и не найдёт. Это не его война! И тогда Поттеры, и Гарри, малыш Гарри будет жив, и… — Она есть, надеюсь?

— Да, мой Лорд, — хрипло и как-то неприятно высоко ответил Питер. — Вы искали Поттеров, мой Лорд. Я знаю, где они. Я могу вам показать.

— Ты знаешь? — в ледяном голосе Темного Лорда прозвучало… даже нет, не любопытство. Страсть.

И никаких ненужных мыслей в голове у Питера больше не осталось.

— Знаю, — он вздёрнул подбородок.

— Как интересно, — голос Лорда упал до шёпота. Он шагнул вперёд и подцепил кончиком своей палочки подбородок Питера. — Откуда?

— Они прячутся под Фиделиусом! — почти выкрикнул Питер, поднимаясь на цыпочки вслед за медленно тянущей его вверх палочкой Лорда. — И я их Хранитель!

И едва это слово прозвучало, всё вдруг стало очень ясно и невероятно просто.

Вот теперь он выбрал сторону. И получит благодарность самого Тёмного Лорда, и заплатит за неё совсем недорого. Жизни тех, кто навязал ему всё это, ничего не стоят.

— Вот как, — очень медленно протянул Тёмный Лорд, и в его высоком голосе отчётливо прозвучало… наслаждение. — Славно. Это очень славно, — его тонкие губы растянулись в улыбке, и от этого его лицо почему-то вдруг напомнило Питеру оскалившийся череп. — Что ж… — сказал он и вдруг протянул Питеру руку. — Отметим вместе праздник.

Хэллоуин. Сегодня же вечер Хэллоуина.

Питер подал руку Волдеморту — его пальцы были… нет, не холодны. Они были совершенно обычной, человеческой температуры, и это было настолько неожиданно, что Питер вздрогнул, будто бы обжёгшись.

— Просто назови мне адрес, — неожиданно понимающе сказал вдруг Волдеморт. — Этого достаточно. И ступай. Мне не нужны… помощники.

Это было настоящим спасением. Питер даже чуть было не сказал «спасибо», но, конечно, вместо этого просто сделал то, что ему велели — и, произнося знакомые слова, чувствовал, как освобождается от прошлого.

— Хорош-шо, — прошипел Темный Лорд. — Х-хорош-шо…

И пропал.

Все?

Питер затряс головой. Все закончилось? Совсем? Больше ничего не будет?

«Я никогда не пошла бы на это, если бы не Гарри».

Голос Лили оглушил грохотом грома.

«Но если они нападут на нас, я не знаю, что будет с моим сыном».

Что?..

Питер остолбенел. Гарри?

Ребёнок, так доверчиво тянувший к нему руки?

— Нет, — прошептал Питер, не слыша сам себя. — Нет, пожалуйста, пожалуйста…

Он почти задыхался от ужаса. Но ведь Тёмному Лорду не нужен ребёнок, зачем он ему? Пожиратели Смерти не воюют с детьми. Никогда не было нападений…

Если не считать убитых членов Ордена и их семьи. Кажется, у Боунсов осталась жива девочка, но имела ли она отношение к Эдгару или нет?

«Питер, пожалуйста».

— Пожалуйста, только не Гарри, — прошептал Питер. — Не надо, мой Лорд. Не надо!

Он понимал, что надо что-то делать, но никак не мог понять, что именно. Броситься следом? Опередить Тёмного Лорда, сказать ему, умолять, чтобы он пощадил Гарри, отдал его ему, Питеру? Ну и что, что он не его крестный. От Блэка все равно никакого прока.

Питер сделал шаг, другой. Его снова трясло, и он не знал, от холода это или от страха. Он сжал в руке палочку, сосредоточился. Аппарировать сейчас было сложно, но он был должен.

Он должен!

Питер закрыл глаза. Его закрутило, потащило, швыряло из стороны в сторону. Он даже подумал, что запросто мог оставить там, в парке, какую-то половину себя. Но его сильно ударило о бетонную стену неподалёку от того магазинчика, в котором две недели назад он вместе с Сириусом покупал еду…

Питер утёр кровь с разбитой губы. Здесь, в Годриковой Лощине, тоже шёл дождь и было довольно ветрено, но все же не так, как в Рединге. Надо было спешить, и он побежал.

Он едва не налетел на двух мальчишек, ещё совсем маленьких, и один из них горько, испуганно плакал. Питер пронёсся мимо, но остановился, вернулся.

— Ты что? — спросил он, приседая перед мальчиком на корточки. — Тебя кто-то обидел?

Мальчик заплакал ещё сильнее, прижимаясь к утешавшему его мальчику чуть постарше. Тот погладил его по голове от ответил:

— Его тот мистер напугал.

— Мистер? — переспросил Питер.

— Ну, он так наряжен! Хороший костюм, но страшный, очень.

Этот мальчик не выглядел напуганным, и Питер немного успокоился. Вполне возможно, он вообще не опоздал, и Тёмный Лорд не отправится убивать Гарри прямо сейчас.

— У него было такое лицо, — продолжал мальчик. — Как… как ящерица. Или змея.

Питер сорвался с места.

Дверь дома Джеймса и Лили была открыта. Питер бросился к ней изо всех сил, рванул на себя и…

Он замер, не в силах пройти мимо. Джеймс Поттер, школьный друг. Друг?.. Все-таки да, наверное. И лицо у него не испуганное — спокойное, и глаза широко открыты.

И палочки нет в руке.

Как же так?..

— Только не Гарри, пожалуйста, не надо!

Питер зажмурился.

— Отойди прочь, глупая девчонка… Прочь…

— Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня…

— В последний раз предупреждаю…

Питер заорал. Так громко, как только мог. И не сразу понял, что крик его никто не услышит.

Он пищал, отчаянно, на разрыв, но пищал. Крыса — это такое маленькое и незаметное животное.

Лучшая анимагическая форма в мире.

— Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю все, что угодно…

Только не Гарри!

Лорду не нужна Лили?

Питер побежал наверх. И путь, который он мог проделать за несколько секунд человеком, занял долгое, долгое время.

Вот он у лестницы.

— Отойди… Отойди, девчонка…

Вот он карабкается на ступеньку. Одна, вторая…

Вспыхнул зелёный свет.

Третья, четвертая, пятая…

Он не выдержит. Он умрёт.

— Авада Кедавра!

И ещё одна вспышка.

Седьмая, восьмая…

Где чёртовы магглы? Тут куча магглов с их полицией, пожарными, вечно любопытными соседями! Где они? Где они, когда они так нужны?

Десятая. Одиннадцатая.

Плач Гарри. Обиженный, испуганный, он звал отца и мать.

Сколько ступенек в этом проклятом доме?..

А потом мимо пролетело что-то — ледяное, огромное и бесконечно сильное. Оно сорвало Питера, карабкающегося на последнюю ступеньку, и сбросило вниз, к самому началу лестницы, и все померкло — и плач, и страх, и свет.

Но Питер не потерял сознание. Он потерял все остальное, но сознание осталось при нем.

Он обнаружил, что снова стал человеком и ничего себе не сломал. И поэтому он поднялся и побежал туда, откуда все ещё доносился плач Гарри.

Гарри жив.

Да, Гарри был жив, хотя личико его было в крови, он стоял в кроватке и громко, безнадёжно звал на помощь. В комнате не было никого — кроме Лили, и Питер лишь потом сообразил, как безрассудно было сюда врываться. Практически на смерть, хотя…

Лили словно спала, словно она устала. Питер не чувствовал ничего — ни раскаяния, ни жалости. Значит, вот так. А Тёмный Лорд ушёл, решив не убивать Гарри. Он что-то не так расслышал, не так понял.

Но потом Питер почувствовал, как что-то попало ему прямо под ноги. Он наклонился и обомлел. Он ни с чем, никогда бы не спутал эту палочку, ту самую, которая каких-нибудь четверть часа назад упиралась ему в подбородок.

Тёмный Лорд её потерял?

Как странно.

Питер сжал палочку. Ладно. Пусть так. Тёмный Лорд все равно сюда не вернётся.

А потом внизу хлопнула дверь, и отчаянный вопль сотряс стены дома. Так, что даже Гарри перестал на мгновение кричать.

— Лили!

Питер быстро метнулся к окну, остановился, потряс головой. Он же крыса.

«Незаметность, быстрота... Незаметность, мантикора меня раздери!»

На лестнице уже громыхали шаги. Хагрид? Почему, как он быстро, и где эти проклятые магглы?

«Тебе легче скрыться, чем кому-бы то ни было. Юркнешь в дыру, а потом аппарируешь. И все, никаких концов».

В этом доме не было крыс, но были щели. И Питер юркнул в одну из них, задыхаясь от вони, давясь теснотой. Где-то в другой жизни выл Хагрид, трещал мотоцикл. Мотоцикл? Придурок Блэк гоняет по Лощине на мотоцикле?

Ничего ещё не потеряно. Он вернёт Тёмному Лорду палочку. Он выпросит, если понадобится, у него жизнь Гарри. Он ведь поступил правильно? Тёмный Лорд получил, что хотел: Лили и Джеймса. И никто ничего не узнает. Никто, ничего. Завтра Питер найдёт Эвана Розье и убьёт его — и на этом все кончится.

Завтра. Но пока ему надо бежать. Затаиться, хотя бы на эту ночь.

С улицы тянуло свежим, холодным, осенним воздухом.

Стараясь не думать о лазе, сжимающем до треска его крысиные кости, Питер Петтигрю бежал в дождливую ночь прочь от самого себя.