Сказка о Иване-царевиче, Марье Моревне и Кощее Бессмертном. Sequel (гет)

Кощей выглянул из-за золочёного трона. Огромный мрачный зал был пуст. Слуги ещё не появились. Наверное, устроили себе внеплановый выходной и праздновали очередную смерть хозяина. Призванная изображать самого Кощея Бессмертного костяная кукла, как ей и полагалось, после демонстративного разламывания Иваном-царевичем иглы рассыпалась в прах.

«Вот и наивные же люди, — думал Кощей, не переставая этой наивности удивляться, — ведь они искренне верят, что смерть бессмертного — это так просто: дешёвенькая коробка, несколько животных, яйцо непонятного происхождения и внутри него железная безделица».

Кощей Бессмертный вышел из-за трона и остановился, размышляя.

«Вот чудаки, а? — Кощей позволил себе улыбнуться. — Но эта кукла уже пятая по счёту... Если так дела пойдут, нужно будет дюжину за раз делать, чтоб с запасом».

«Или девиц перестать таскать», — ехидно прошептал кто-то в Кощеевой голове. Кощей мысленно отмахнулся от внутреннего голоса.

«Если их не таскать, то со скуки повесишься, а висеть на двенадцати цепях, на двенадцати столбах, будучи Бессмертным... Не, лучше бабы!»

Конечно, Кощей мог и мир завоевать... но что он с миром делать будет? Пробовал пару раз, а в итоге что? Куча, нет, гора забот, всеобщая ненависть и даже поговорить по душам не с кем.

«Короче, такая же скука. С барышнями хоть эстетическое удовольствие получаешь, можно и в шахматы партию составить, особенно, если дамочку из интеллигентной семьи подобрать. Или вот последняя, — Кощей зажмурился от приятных воспоминаний. — И в бильярд умела, и в покер, и чужеземный эспадрон от заморской катаны отличала. Зачем такая Ивану? Хоть и царевич, а всё едино — дурак! Что он с ней делать будет? В постель потянет, детишек стругать?»

Кощей сердито хмыкнул и взмахнул рукой, развеивая кучку пыли, в которую его пытались превратить ещё полчаса назад. Пыль послушно развеялась.

«Ах, хороша была девка! И перси, и ланиты... да и попка ничего себе так». Кощей потянулся, разминая плечи и спину, подошёл к высокому окну. «Нового Кощея что ль зарядить? Завтра слуги проспятся после э-э-э... после праздника, а тут и новый муляж Бессмертного готов». Он оглянулся на трон, со спинки которого свисала парадная мантия глубокого чёрного цвета. Каменья на высоком её вороте сверкнули, словно подмигивая истинному хозяину. Кощей отвернулся. «Завтра и заряжу».

Нехорошо было как-то Кощею, муторно. Вроде всё по плану, всё штатно: похитил, развлёкся, прахом развеялся... а муторно! Кощей выглянул во двор. Окно, у которого он стоял выходило на высоченные деревья Чёрного леса, которые были выше даже далеко не низкой каменной стены, окружавшей замок. Над елями кружила стая ворон.

«Пострелять что ли? Ишь развелось шпионов на мою голову. Не успеешь помереть толком, как кто-нибудь заявится... Падальщики!» Но и стрелять не хотелось.

Кощей легко открыл оконную створку и дунул в сторону стаи. Вороны закаркали возмущенно, но, увлекаемые колдовским ветром, послушно понеслись в сторону западной границы Кощеева царства. Всё более несчастный царь опять обернулся в сторону парадного трона, но посмотрел он не на него, а на неприметную дверцу, почти сливавшуюся с разрисованной всякими человеческими ужасами стеной. Там, за этой дверцей — и ещё за одной дверцей, и ещё за одной, потом три поворота направо и один налево, семь ступенек вниз, стукнуть семь раз по третьему камню над головой — находились его «непарадные» покои: библиотека, лаборатория и бильярдная. И спальня. Кощей снова отвернулся. Он помнил, как она выглядела сегодня утром, эта спальня. И перекосившийся на левую сторону полог помнил, и гору подушек не в изголовье, а в центре кровати, и сбитые одеяла и скомканные простыни, и заморское лёгкое женское одеяние с заморским же названием «халатик» на сундуке...

«И у слуг сегодня выходной! Эх!»

Обычно Кощею не составляло труда изничтожить любой беспорядок на собственной территории и без помощи слуг — сил это отнимало немного, но... Но муторно было ему сегодня. Кощей со стуком закрыл окно, развернулся на пятках и решительно направился из тронного зала. В оружейную. «Самсон не пьёт, да и фехтовальщик он отменный. Вот неделю назад хвастался, что клеймору освоил. Бой на двуручниках — то, что надо».

«И к богам эту Машку! Вот перестанет сердчишко покалывать, тошнота исчезнет, и другую найду! Красивых девок не только в Русских Землях полно... Шарль вон горазд заливать про девицу, которая и с метёлкой управляется, и котильон легко сбацает... А то можно близняшек взять. Как их Яшка с Вилькой зовут? Розочка, Беляночка? Близняшек у меня ещё не было...»

Кощей с силой захлопнул за собой двери.

— Ванечка, а ты по мне скучал, соколик мой?

Марья Моревна повернула голову в сторону Ивана-царевича и сразу же развернулась обратно: от суженого откровенно воняло. Всё понятно, сколько дней он её искал, мучился! Сапог не снимал, спал, где придётся, ел, что попало, сокол ясный... Но какого лешего он час назад отказался в озерке лесном искупаться? Марья попыталась поудобнее устроиться на лошади: Иванушка посадил её перед собой, и сейчас ноги Марьи болтались, заду было больно, спина затекла, а обонятельные рецепторы отказывались нормально функционировать от близости мужчины её, Марьиной, мечты. Мечты годичной давности, но всё ж таки...

— Соколик? Слышишь ли меня?

Марья, не поворачиваясь, ткнула возлюбленного локтем. Видимо попала, ибо «соколик» сначала сказал своё любимое некультурное слово, а потом пробурчал:

— Угу.

Как сильно скучал «соколик», спрашивать явно не стоило. Бесполезно. За ту часть дня, которую они провели вместе, Марья услышала от Ивана только одну развёрнутую фразу, да и то не ей, а Кощею-супостату адресованную. Отвыкла она, что ли, от сурового царско-богатырского молчания? Кощей-то не дурак был поболтать. Особенно после того, как она его фокус с куклой говорящей разгадала. «Ох, и затейник! — Марья улыбнулась, вспоминая. — И надо ж так людей дурить! Вот если б не его подлая кощейская натура...» Марья из-за плеча взглянула на мужа законного. Ваня, сдвинув брови соболиные, смотрел вдаль очами синими. Марья попыталась вспомнить, чего это она за него замуж выскочила. Никто ж не неволил. Красавец, царевич с перспективами, ухаживал красиво — как-то так, наверное? К тому ж упорный вон какой! И года со дня похищения не прошло, а добрался за тридевять земель. Кощея Бессмертного не убоялся опять же. Марья вздохнула. Тот бандит сейчас пыль из замка выметет, постелюшку свежим бельём застелить прикажет, плечики свои широкие расправит и по душу новой девицы отправится... «Бабник! Все они, мужики, такие. Вот только Ванечка, сокол ясный...»

— Ванечка! — Марья, не обращая больше внимания на запах, исходящий от супруга, повернулась к нему лицом. — Ванечка, а ты мне верный был?

Ожидая непременного «угу», Марья чуть не упала с коня, услышав:

— Марьюшка, да как ты подумать могла? Да что этот супостат наговорил тебе? Да я сапог дюжину истоптал, посохов дюжину стесал, дюжину лошадей...

— Съел?

— Съел! Тьфу ты! Дюжину лошадей загнал, тебя, мою красу, разыскивая! А то, что тебе эта костлявая гнида рассказала — то навет беспардонный и подлый! — Глазки Ивана уже не смотрели отрешённо вдаль, а бегали под испытывающим взглядом жены. — Марьюшка, тебя одну кохаю...

Увидев, как сдвигаются брови жены, Иван быстро исправился:

— ...Люблю тебя одну, говорю! — а потом зачем-то добавил: — Ихь либе дихь! Те амо! И... э-э-э... лаф ю, Мэри!

Оценив внезапную разговорчивость и разнообразие словарного запаса, коим Иванушка ранее не отличался, Марья отвернулась и яростно пробормотала себе под нос:

— Все такие!

Узкая тропинка послушно ложилась под копыта. Марья пересчитывала волоски в лошадиной гриве. За спиной Марьи продолжал сопеть Иван. После объяснения в любви на двух с половиной чужеземных языках он почувствовал необходимость подтвердить материальность своих чувств и попытался романтически схватить Марью за грудь. Марья, не оценив романтичность мужнина порыва и вспомнив боевые искусства, на которые всегда была горазда, ловко вывернулась, ответно заехала Ивану в глаз и ушибла мизинец об его каменную челюсть.

Иван руки от жены убрал, но обиду затаил и даже простецким «угу» на вопрос Марьи, скоро ли они доберутся до какого-нибудь жилья, не ответил. Вот так крепко обиделся на несправедливость. Ехал, сопел и иногда тихонько бормотал себе под нос: «Ведь две дюжины сапог, три дюжины посохов, табун лошадей... А она о чём? О бабах!»

Еле намеченная тропинка, ведущая через лес, постепенно превратилась в утоптанную широкую тропу. Откуда-то слабо потянуло дымом. Лошадка, которую беглецы экспроприировали из Кощеевой конюшни, не привыкшая к длительным переходам с двумя седоками, зашагала веселее, несмотря на усталость. Приободрилась и взгрустнувшая было Марья, ибо иметь мужа-изменщика и так не весело, но когда этот изменщик оправдывается, пересчитывая сапоги и палки, которые он уничтожил, ходя по чужим женщинам... очень это выматывает, очень!

Решив, что можно сделать новую попытку поговорить, Марья спросила:

— Вань, а откуда ты проведал о Кощеевой смерти? Ведь это ж тайна великая?

Иван явственно вздрогнул и дёрнул поводья так, что бедная лошадка обиженно всхрапнула. «И тут дело нечистое, — опять загрустила Марья. — Не ответит!» Однако Ивану самому надоело пересчитывать потери инвентаря и обмундирования, и он довольно охотно начал отвечать:

— Так Ягуся же...

Марья встрепенулась. Поняв, что ляпнул что-то не то, Иван-царевич от локтей жены отодвинулся, насколько позволило седло, после чего внёс коррективы в свой ответ.

— Яга, я хотел сказать. Баба Яга тутошняя. Местная то есть. По данному околотку ответственная, — зачастил Иван. — Она с супостатом чего-то не поделила, злая на него была, вот и нашептала... То есть я выведал у неё. Выведал, да! Хитрость применил великую и выведал.

Марья заинтересованно, припомнив рацион и любимые блюда-гриль классических злодеек, переспросила:

— Хитрость великую?

Ответить Иван не успел — из кустов на тропинку шагнула высокая чернявая статная женщина.

— Ягуся... — прошептал Иван.

— Ягуся... — выдохнул за спиной Марьи Иван, а сама Марья сразу поняла, что именно не поделил Кощей с «Ягусей», и какую великую хитрость применил разлюбезный Ванечка, выпытывая тайну Кощеева бессмертия.

Местная баба Яга была молода и очень красива. Глаза у неё были чёрные, волосы у неё были чёрные, брови у неё были вообще чернее чёрного. И даже родинка в форме сердечка на щеке у Яги была чёрная-пречёрная и на вид совершенно бархатная. Одета была Яга так, словно не в лес, а на званый ужин собиралась. Марья Моревна, оставившая все подаренные Кощеем наряды для его следующей жертвы и нацепившая собственное платье, в котором похитил её подлый бабник год назад, почувствовала себя не царевной, женой царевича, а селянкой, да ещё и не из зажиточных.

«Вот тебе и лесная карга! Вот тебе и классическая злодейка с бородавкой на носу!» — подумала Марья, разглядывая зелёное, тонко вышитое серебром платье Яги, на котором не было ни складочки, ни травинки, ни листочка. Даже паутинки к нему ни одной не пристало! Марья быстро стряхнула соломинку с собственного подола и попыталась незаметно прикрыть дырку, нахально расположившуюся на самом видном месте левого рукава.

— Спас-таки, значит, красу свою ненаглядную... — Яга сверкнула глазами из-под чёрных-пречёрных ресниц и, в упор глядя на Марью, протянула: — Так вот ты какова...

Марья, не дожидаясь действий мужа, который замер за её спиной, перекинула ногу через лошадиную шею и неловко — всё тело занемело — сползла на землю. Под любопытным взглядом Яги и пыхтение Ивана, недовольного её самоуправством, Марья попыталась расправить плечи и выпрямить спину. Это ей удалось с трудом — полдня езды и целый год без регулярных конных тренировок давали о себе знать.

— Здравствуйте, добрая женщина.

Яга вытаращила на Марью и так немаленькие глазищи, видимо, не ожидая столь вежливого приветствия после своей явной грубости.

— Ох, сударыня Яга, если у вас в хозяйстве есть не только мягкая постель... — Тут обе женщины враз посмотрели на покрасневшего Ивана. — ...Но и банька, то я... — Марья шмыгнула носом, бросила взгляд на супруга и исправилась: — ...мы будем благодарны так...

Марья замялась, не зная, как выразить степень благодарности, но Яга не стала дожидаться окончания Марьиных слов, а просто кивнула и махнула рукой, приглашая за собой. Иван свесился с седла и попытался подхватить Марью, но она снова шмыгнула носом, погрозила мужу кулачком и последовала за Ягой пешком.

Почти сразу провожатая свернула с утоптанной тропы. Однако по кустам путники шли недолго, а по буеракам и оврагам им и вообще пробираться не пришлось. Довольно быстро Яга привела своих гостей к большой поляне. Поляна, а точнее, целый луг почти по границе с лесом был огорожен забором из чего-то очень похожего на части огромных человеческих скелетов. За неплотно пригнанными берцовыми и плечевыми костями виднелись строения на первый взгляд вполне обычные, несколько поленниц и огород с пугалом в заморской шляпе.

Марья остановилась перед неширокими воротами, в которые уже зашла хозяйка, пропустила вперёд себя лошадь, с которой так и не слез Иван-царевич, и с интересом прикоснулась к перекладине. Как Марья и ожидала, костью материал, из которого был сделан брус, не был, а было это искусно выточенное, высветленное и натёртое неизвестным Марье веществом дерево. «Кругом обманщики», — вспомнив шутки Кощея с оживлёнными куклами, подумала Марья и заспешила вслед за Иваном. Тот спешился и теперь, краснея щеками и ушами и нервно оглядываясь в сторону жены, отбивался от ластившегося к нему огромного, конечно же, чёрного пса. Марья сердито прищурилась.

— И сколько же времени ты у бабы Яги выманивал Кощеев секрет? Этой своей «хитростью»?

Иван в ответ закашлялся.

— Да с месяц, кажется... — задумчиво ответила за него Яга.

Она стояла у странной лестницы, ведущей в избу не менее странного вида. Марья, не обращая более внимания на уже хрипевшего от избытка вины Ивана, во все глаза уставилась на Ягусино жилище. Жилище тихонько переминалось с лапы на лапу. Лапы эти были огромные и явно, совершенно явно, птичьи.

— Но как? — потрясённо спросила Марья.

Она, повидавшая за свою жизнь немало небывальщины, да ещё и пополнившая знания о чудесах с помощью волшебного зеркала, которое Кощей специально для Марьи перенёс из своей лаборатории в полюбившуюся ей библиотеку, была совершенно потрясена эти симбиозом курицы и избы-пятистенки.

Птицездание кокетливо шаркнуло ножкой. Марья ахнула. Откуда-то из-под крыши послышалось кудахтанье, очень похожее на смех, и избушка согнула свои лапы-ноги в коленках. Марья присела в ответном приветствии. Изба сверкнула стеклянными окнами и быстро-быстро стала перебирать лапами, привставая на пальцах, делая шаги то назад, то вперёд и иногда подпрыгивая.

— Джигу выучила. Теперь гусли-самогуды требует. Считает, что без аккомпанемента вся красота пропадает, — снисходительно сказала Яга.

Самое удивительное, что при всех движениях лап деревянная часть волшебного существа всегда располагалась исключительно параллельно земле. Как это было возможно, понять Марья не могла, но это только увеличивало её восхищение. Тем временем избушка, закончив танец, встала на одно колено. Марья захлопала в ладоши.

— Потрясающе! Ты потрясающая изба!

Марья погладила нижнее бревнышко танцорши, которое оказалось тёплым и приятным на ощупь. Потом с неохотой повернулась к бабе Яге. Признавать превосходство соперницы не хотелось, но чувство справедливости победило :

— Она у вас замечательная.

Яга, явно довольная произведённым на Марью впечатлением, произнесла:

— Чай волшбе я не только по книжкам училась! Пока её такую вырастила, да воспитала, да выучила, семь потов сошло, семь рубашек сносилось, семь...

Тут Марья поняла, откуда — а точнее: от кого — у её мужа появилась страсть к инвентаризации по итогам проделанной работы.

Вполуха слушая отчёт бабы Яги о количестве изношенной одежды в ходе масштабной селекционной и тренерской работы, Марья оглядела двор. Иван-царевич стоял поодаль и уже не отбивался, а обнимался с большим лохматым чёрным псом и почесывал ему мощную шею. Яга замолчала. Перечислив Марье все этапы работы над парусностью, остойчивостью и скороходностью своей избушки, она умилённо наблюдала за объятиями Ивана и собаки. Марья пригорюнилась: «Дождалась ты спасителя, Марьюшка. Как бы в печку бабы Яги не угодить. В качестве основного праздничного блюда. Ох, чует моё сердце, если так дело пойдёт, останется Ванечка вдовцом во цвете лет». В печь Марье определённо не хотелось. Насчёт Ванечкиного одиночества она собиралась поразмышлять.

Яга тем временем спохватилась и пригласила гостей в дом. Но не успела Марья подойти к лесенке, на её взгляд, весьма ненадёжной, как баба Яга распевно произнесла:

— Избушка, избушка... алле-ап!

Изба дёрнулась, ловким боковым движением отбросила подальше от себя не понравившуюся Марье лесенку и аккуратно, вытягивая и распластывая лапы, опустилась деревянным основанием на землю.

— Это называется «шпагат», — с гордостью пояснила Яга. — Только для самых дорогих гостей! — Яга ласково глянула на Ивана и с вызовом — на Марью. Марья стиснула зубы, а Иван-царевич сделал вид, что ничего не понял.

Избушка пошевелила ногой, намекая, что шпагат шпагатом, но лапы ей вовсе не для этого дадены. Яга, а за ней Марья с ещё более ароматным — теперь и из-за общения с псом — Ванечкой поспешили зайти в избу, легко преодолев выскобленный до белизны высокий порог.

Сначала хозяйка и гости попали в небольшие тёмные сени, которые в этом варианте избы были внутри, а не снаружи бревенчатых стен. Хотя, может, это были не сени, а чулан — Марья не очень хорошо разбиралась в устройстве избушек на курьих ножках. В самой избе было на удивление просторно и светло. По центру комнаты стояла большая белёная печь. С её лежанки на пришедших сердито зашипел огромный чёрный кот с зелёными, горящими злобой глазами.

Яга сказала коту:

— Василий, не барагозь! — а в сторону гостей добавила: — Вы не бойтесь его, он, когда не доспит, всегда такой!

— Так я ведь и не бою... — начал было говорить Иван, но натолкнувшись на насмешливый взгляд жены, затих и сделал шаг в сторону Яги.

На лице Яги появилось страдальческое выражение, и она заявила:

— Тебе бы помыться с дорожки, Ванюшень... — и так же, как Иван, замолчала, отчего-то испуганно уставившись в глаза Марьи.

А ведь Марья ничего и не делала, только глаза прищурила, да брови нахмурила, да кулаки сжала, да ногой топнула. А больше ничего!

— Я тоже думаю, что ему первому мыться, — Марья решила на этот раз конфликт замять и согласиться с бабой Ягой, ибо в закрытом помещении находиться рядом с Иваном-царевичем было невероятно... нестерпимо. — Баньку Ягусину найдёшь, чай, Ванюшенька? А чистое исподнее тебе Ягуся даст, правда? Наверняка, случайно завалялось. Да как раз твоего размерчика. Случайно.

Яга гордо вскинула голову и, не говоря ни слова, нырнула за цветастую занавеску, отделявшую часть комнаты за печкой. Кот проводил хозяйку насмешливым взглядом, фыркнул, потом мягко спрыгнул с лежанки и, по дуге обходя Ивана, пошел к Марье. Та опасливо смотрела за его передвижением. Кот был огромен и суров.

— Ты мняуу нравишшшься, — вдруг промурлыкал котяра человеческим голосом, а Марья, не ожидавшая этого, вздрогнула. — Не тоу, чтоу эта! — Кот пренебрежительно повернул голову в сторону занавески и выразительно фыркнул. — «Ваунюшшша», «косааатик», тьфу! — Кот зафырчал. — А от негоу сссобакой поссстоянно пахнет. А иссс картоучных игррр он только в «дурака» и моужет. Ты уверена, что он «Иван-цсаревич», а не «Иван-дурак»?

Иван на эти слова зашипел не хуже кота, но слова бранного в ответ не произнёс, покосившись на оскаленную морду и воинственно поднятую лапу своего критика. Кот отвернулся от Ивана, обошёл Марью кругом и встал столбиком, зацепившись когтями за ткань Марьиной юбки.

— Ваусилий.

Марья поняла, что ей представились.

— Марья Моревна, приятно познакомиться.

— Мнеу тоже. — Кот прислушался к чему-то, важно кивнул Марье: — Увидимсяу!

Василий с треском отцепился от окончательно испорченного платья Марьи, встал на все четыре лапы и не спеша прошествовал куда-то в глубину комнаты. Иван посмотрел вслед коту, вздохнул и поёжился. Через несколько мгновений из-под широкой лавки раздался тонкий мышиный писк, а потом довольное кошачье урчание.

Некоторое время в избе слышалось лишь аппетитное хрумканье, да странное потрескивание и сердитый шёпот из того угла, куда удалилась баба Яга. Иван-царевич переминался с ноги на ногу, поглядывая то на занавеску, то на задумавшуюся о чем-то жену. Видя, что на него не обращают внимания, он осторожно понюхал свой рукав, нахмурился, понюхал ещё раз, пробормотал: «Собакой... помыться... Попробовали бы сами, побегали: сначала за зайцем по оврагам, потом за уткой по болотам... Потом в желтке весь изгваздался. А бой смертный? А победа великая над супостатом и изувером? А жены спасение? Чистенького им подавай... Вот женщины!..» Он покосился в сторону лавки, под которой чавкал Василий. «Женщины и коты!»

Из-за занавески появилась Яга с аккуратной стопочкой одежды. Иван перестал бурчать, а Марья с любопытством принялась разглядывать отглаженный мужской кафтан. Алый, с золотой вышивкой по высокому вороту, золотыми галунами на груди и аксамитовыми кантиками по разрезным рукавам, он, празднично переливаясь, свисал с плеча Яги. Марья покачала головой, узнав любимую мужнину одёжку, и подумала: «Да, «хитрость» у Ванюши была многоходовая. С развлечением, проживанием, пропитанием, стиркой и глажкой. Просто операция «Всё Включено». Удивительно, как это он про жену вспомнил, да про смерть Кощееву не забыл?» Тем временем красный, как рак, Иван выхватил своё бельишко из рук Яги, сорвал кафтан с её плеча и, не оглядываясь на дам, выскочил из избы. Яга проводила царевича долгим тоскливым взглядом. Марья, это заметившая, только усмехнулась. «Ихь либе дихь, Мэри, говоришь?»

— Ну что? — баба Яга с вызовом глянула на Марью, волнение Яги выдавали яркий румянец и дрожавшие руки. — Чего пялишься?

Марья устало опустилась на лавку. День у неё был длинный и заканчиваться — вот, леший побери — никак не хотел.

— Вот какая ты баба Яга, а? Ягуся ты и есть Ягуся... Всё не по протоколу. Ты сначала напои, накорми, а потом разговоры разговаривай и о делах наших скорбных того... калякай. А то Ивана-царевича моего привечаешь, а меня отлучаешь. Или больно тебе приглянулся муж-то мой законный?

Яга почти задохнулась от возмущения:

— Может, тебя и спать уложить? Тоже мне «законная жена»! А сама-то? Сама? Думаешь, я не знаю, чем все Премудрые да Прекрасные в хоромах Кощеевых занимаются? Небось, и Костюшкой звала, и миловалась с рожей этой злодейской, да подушки его пуховые обминала, да перинку пробова...

Не ожидавшая такого выпада, Марья сначала удивилась, а потом в ней взыграла жгучая ревность. Моревна забыла об усталости, о ноющей пояснице, вскочила на ноги и руки в кулаки сжала.

— Я занималась? Я миловалась? Подушки ей пригрезились! Перина! А откуда ты знаешь, что Кощей с пленницами делает, а? Ты что ль сама на перины его пуховые метила, да не вышло? Поиграл злодей с тобой, да и бросил? Теперь досада да завидки берут? Оттого чужих мужей с пути сбиваешь? Сама... сама ты... Баба Яга!

Яга набрала воздуху в грудь, собираясь ответить, но вдруг обмякла и отвернулась.

— Полюбила я Ванюшу. Хороший он у тебя. Добрый, ласковый. Не тот супостат костлявый... Эх!

— Всёууу? Накричалисссь? Наболталисссь? Поделилисссь? — сидевший на подоконнике Василий смотрел в окошко и лениво потягивался. — А там Ваньку вашего убиваааюууут...

Во дворе творилось гнусное поругание и полное непотребство. Голый Иван-царевич с дрыном в руках оборонялся от высокого худого широкоплечего мужчины. Мужчина ловко управлялся большим мечом и нападал на Ивана, то держа оружие двумя руками за рукоять, то, хитрым и неизвестным доселе Марье приёмом одной рукой перехватывая его лезвие почти посередине.

Бойцы дрались на длинной дистанции, молча и сосредоточенно. Одно было понятно даже неопытному наблюдателю — дрын в руках Ивана укорачивался неотвратимо и вскоре обещал превратиться в небольшую горку щепок. Меч, разумеется, совсем не страдал.

Немножко полюбовавшись чёткими отработанными движениями мечника и красивым обнаженным телом мужа, Марья закричала:

— Перестаньте!

Яга, которая тоже первую минуту не выдавала своего присутствия, тоже заорала:

— Прекратите сейчас же! Или я избушку на вас натравлю! Затопчет!

Иван, не переставая внимательно отслеживать движения противника, ткнул в его сторону остатками дрына и заявил:

— Он первый начал! Я его даже не знаю.

Мечник на женщин не смотрел и не говорил ни слова, только словно ястреб следил за Иваном. Марья поняла, что мужчина готовится нанести её мужу смертельный удар. Яга поняла это тоже. Они переглянулись и рявкнули хором:

— Изверг, прекрати сейчас же!!!

От их крика избушка плюхнулась на землю, некрасиво разбросав ноги. Пёс, всё это время весело скакавший вокруг сражающихся, трусливо поджал хвост и побежал прятаться. С ближайших к поляне деревьев взлетели птицы. Василий, держа распушенный хвост трубой, выскочил на улицу. Иван от неожиданности и количества оглушающих децибел подпрыгнул и опустил руку с палкой.

Спокойным и уравновешенным в этой ситуации остался только адресат крика — Кощей. Марья видела, что меч свой изверг вовсе не опустил, что готовился нанести последний удар и что, если не произойдёт чуда, через мгновение она останется вдовой... Девушка бросилась между мужчинами, закрывая собой Ивана.

Меч свистнул рядом с ухом Марьи — Кощей удар удержать уже не смог, но направление его в последнее мгновение изменил. Иван оттолкнул жену в сторону и, приговаривая: «Куда ты лезешь? Да что б я за бабскою спиной от ворога хоронился?», с голыми руками кинулся на Кощея. Тот выпустил меч из рук и стоял, не поднимая головы и тяжело дыша. Иван налетел на Кощея словно кочет, яростный и бесстрашный, пусть и с голым задом. С налёту, не понимая ещё, что противник отвечать ему не собирается, Иван размахнулся и кулаком богатырским ударил. А потом ещё. И так три раза. Три прямых голову. После первого удара Кощей только покачнулся, после второго покачнулся да поморщился. После третьего — опустился на одно колено. Иван размахнулся для четвёртого... но со спины к нему подошла Яга и громко, в самое ухо, отвлекая от чрезвычайно увлекательного занятия, произнесла:

-Ты его этим не убьёшь.

— Не покалечишь даже, — грустно добавила Марья, которая сидела там, куда её толкнул Иван, у поленницы, прямо на траве. — И не вразумишь. Я столько ваз да горшков о голову его чугунную перебила, не сосчитать.

— А я отравить отравою страшною, смертельною, пыталась... — Яга отошла от Ивана-царевича, села на берёзовую колоду, поставила локоток на коленку и оперлась на него подбородком. Выражение лица у неё стало печально-задумчивым.

— И не единожды пыталась, — подал голос Кощей, присаживаясь на землю поближе к Марье.

Посреди двора стоять остался только Иван-царевич, до которого не сразу, но дошло, что стоит он гол как сокол и из одежды на нём одна борода. Богатырь попытался ладонями прикрыть самое срамное: ведь одно дело перед бабами без портков щеголять, а совсем другое — перед врагом самым драгоценным отсвечивать. Но попытавшись прикрыться, Иван зашипел от боли — кулак, которым он в запале бил Кощея, разжимался с трудом, и на травушку зелёную, Ягой пестованную, гусями-лебедями щипанную, с кулака стекали капли крови. Иван непонимающе посмотрел на свои разбитые костяшки.

— Я ж говорю, она у него чугунная, — без капли сочувствия сказала Марья.

Яга же вскочила со своего берёзового сиденья и запричитала:

— Ванюшенька, бедненький мой, пойдём, я тебя полечу, раны обмою, перевязку сделаю...

Она подхватила Ивана под локоток и потащила его в сторону бани. Иван на жену хоть и оглядывался, но Яге не сопротивлялся.

Дверь баньки хлопнула, во дворе стало тихо. Марья да Кощей сидели молча, отвернувшись друг от друга. Вскоре из укрытия, которым служила грядка репы с чрезвычайно густой ботвой, вылез чёрный пёс. Сначала он деловито отряхнулся, потоптался на месте и выкусил из шерсти пару репьёв. Потом принюхался и, высунув розовый язык и распластав большие уши по ветру, радостно бросился к Кощею. То, что пёс был переполнен именно радостью, и Кощей — собачий любимец, а не потенциальный собачий ужин, Марья поняла сразу, ибо пёс, повизгивая от восторга, повалил Кощея на спину и принялся вылизывать его лицо. Кощей только глаза и успел рукой прикрыть. «До чего ж я люблю кошек», — подумала Марья, разглядывая эту идиллию и вспоминая обходительного и не слюнявого Василия.

— Ну, перестань Полкан, перестань, хороший! — наконец взмолился душегубец земель русских и легко отодвинул от себя собаку. — Сидеть!

Полкан послушно сел с ним рядом. Марья сверкнула взглядом в сторону Кощея и чуть-чуть от него отодвинулась. «И этот у бабы Яги, как дома. Вот мужики!» Кощей невысказанную Марьей мысль понял на удивление правильно:

— Да я давно уже... всё. Она потому и злится, и об игле кому ни попадя рассказывает. Ваньку вот твоего привечала-научала. Да и сама меня травить пыталась. Но я-то ни при чём! Уж года три, как ни при чём. Эх, вы ба... — однако увидев, как опять засверкали Марьины глаза, Кощей быстро исправился: — Эх вы, женщины!

Марья ничего не ответила. А что ей было говорить? И сказать нечего: родного мужа чужая тётка голого в баню увела, любимый о чувствах к той же тётке рассказывает... Только на косе удавиться осталось, иль вон в сине море-окиян кинуться. «И сия пучина поглотила ея... Интересно, сколько отсюда до Лукоморья?»

От невесёлых мыслей Марья очнулась, когда Кощей попытался её обнять. Она стукнула злодея по руке загребущей и резво вскочила на ноги.

— Пропади ты пропадом, супостат!

— Маш, ты чего? — Кощей с изумлением смотрел на неё снизу вверх.

— Я чего? Не успел от меня избавиться, как к Ягусе отправился?

— Маша!

— А увидал у неё во дворе мужика голого, так и взыграло ретивое? Ишь, как кинулся защищать родименькую... Злодей, скотина, негодяй...

— Марья, прекрати завывания!

Кощей одним движением перетёк в вертикальное положение и протянул к Марье руки. Марья быстро отпрыгнула. Кощей так же быстро шагнул вслед за ней.

— Бабник!

Кощей схватил Марью и сжал в объятиях так, что у неё косточки затрещали.

— Я за тобой примчался, глупая.

Марья, посопротивлявшись для виду, уткнулась лицом в Кощееву грудь. И вот плевать ей было на то, что от Кощея несло потом, пылью и собачатиной.

— И Ивана твоего всё равно убью. Вдовой ты мне больше нравишься. — Злости в голосе Кощея не было, только уверенность в каждом слове.

Марья, не отрывая лица от его рубашки, помотала головой. Кощей ещё сильней прижал девушку к себе:

— Что? Всё ж таки с ним уедешь? Маш, ну зачем он тебе? И удар правой у него плохо поставлен, и голова некрепкая — горшка не выдержит...

Марья опять ничего не ответила. Кощей попытался заглянуть ей в лицо.

— Злодей!

— Ты знала об этом.

— Супостат.

— Зато я личность творческая.

— Бабник!

Кощей закашлялся. Крыть было нечем, но он попытался:

— Ты повторяешься, милая.

— Бабник!!! — Марья вывернулась из рук Кощея, сделала шаг назад и скрестила руки на груди, она тоже поняла, что нашла слабое место в безупречном послужном списке главного русского лиходея.

— Но твой Ивашка не лучше! — Кощей тоже разозлился. — У Яги целый месяц жил и в ус не дул! Думаешь, он тут тебя вспоминал, о тебе печалился?

— Он твой секрет у бабы Яги выпытывал! — из чистого упрямства заявила Марья.

— Ага, день выпытывал — тридцать дней проверял, то или не то выпытал!

Кощей не любил семейных скандалов, а то, что сейчас происходило, как раз семейный скандал и напоминало. Но вот, как получить Марью в своё полное распоряжение и избежать неприятного разговора, придумать Кощей сходу никак не мог — мешало близкое присутствие Марьи и два жбана зелена вина в желудке.

«Может быть, поступить по старинке? Сцапать девицу, засадить в темницу, молодца — кладенцом? Свидетелей убрать: придушить бабу Ягу вместе с котом и избой её придурошной? Полкана, пса годного во всех смыслах, присвоить? Хотя нет... Как избу-то придушишь? Одни ноги и куча деревяшек вместо мозгов... Эх, не надо было зелено вино перед погоней ендовами хлебать: все мои способности к стратегическому планированию — Василию под хвост!»

Работа злодейской мысли отразилась на Кощеевой роже столь явственно, что Марья решила к сражению с ворогом и бабником подготовиться. Она подбоченилась левой рукой, а правой выбрала из поленницы полешко поувесистей. И неизвестно, чем бы закончилось эпическое противостояние добра и зла на подворье бабы Яги, но из баньки выскочил Иван-царевич в одних портках, с всклокоченной мокрой бородой и с рукой на перевязи.

— Марьюшка!

Добро выпустило полено из рук, а зло мерзко выругалось.

— Марьюшка! — вскричал Иван-царевич. — Неужто ты полюбовницей Кощеевой стала? Мне Ягуся... Яга... Ужель мне баба Яга правду раскрыла?

Марья закатила глаза, а Кощей мерзко усмехнулся:

— Я тебе говорил, Марьюшка, — Кощей так мерзко протянул это «Марьюшка», что Марья поморщилась, — горшок, что ты о мою голову третьего дня разбила, голова Ивана-твоего-царевича не выдержала б.

Иван же будто и не слышал слов Кощеевых, и только пуще ярился:

— Ужели правда... Да, как ты могла? С аспидом проклятущим мне изменить! Со злом воплощённым! С губителем Земель Русских! С кровопийцей мерзопакостным...

— Ну, ну! Потише, любезный. Попрошу меня с Цепешем не путать, — опять вмешался в монолог Ивана Кощей. — Я не Дракула! И вообще, личность я мифологическая, историками моё существование не подтверждается...

Только тут Иван гневно уставился на Кощея.

— А ты кто таков? Марья, что за посторонний мужик в нашу семейную беседу вмешивается? — Иван развернулся к Кощею всем телом. — Ты что за человек такой? Сначала ни с того, ни с сего с мечом на меня накинулся, Ягусю расстроил, Марьюшку за полено схватиться заставил... А теперь и в беседу нашу лезешь?

Марья от таких речей вытаращила на благоверного очи, а Кощей, раскрывший рот, чтобы поведать непосвящённым этимологию своего имени, резко его закрыл, пару раз моргнул, а потом согнулся от хохота.

Марья загородила собой ржущего аки конь Кощея, взяла Ивана за целую, не бинтованную руку, которую он уже сжал в кулак, готовясь нанести хохочущему врагу обиду лютую, и ласково проговорила:

— Ванечка, вот это... — Марья пренебрежительно кивнула в сторону супостата, — ...и есть Кощей. К сожалению, он действительно Бессмертный. Иначе я б этого ирода давно приубила.

Ванечка наморщил лоб. Вообще-то, он был вовсе не дурак, дураком был совсем другой Иван. Но последние события, волнения от встречи с женой, опять же Ягуся неглиже да в баньке... Короче, подкосило разум его сильномогучий проклятое мироздание.

— А как же... я же ларец! А заяц, утка...

— Это селезень был, идиот! — Кощей перестал смеяться и теперь ревниво смотрел, как Марья успокаивающе мужа по голому плечу поглаживает.

— ...Селезень? С яйцом? А, всё едино! Но Кощей-то, Кощей! В прах же распался! Прямо у трона златого! Только мантия! И слуги завыли!

— Это они выходному дню радовались... — пробормотал Кощей, взглядом отыскивая меч. Непорядок. Разболтался с бабой, об оружии забыл. А как бы сейчас меч пригодился. Ивану голову с плеч, Марью на плечо... Все проблемы разом...

Марья, тоже вспомнившая о Кощеевом двуручнике, быстрее хозяина разглядела тускло блестевшую в траве сталь и, выпустив Иванову руку, меч подобрала. Исподлобья взглянула на Кощея и погрозила ему кулачком.

Кощей тяжело вздохнул и подумал, что идея догнать Иван-да-Марью, была изначально порочной. Неправильной была идея. Он поднял взгляд на небо, потом посмотрел на девушку, Марья ему улыбнулась, но меч подтянула к себе поближе. Кощей перевёл взгляд на Ивана, тот оскалился. «Плохая идея была, точно. И последняя кружка выпивки лишняя была. Не абсент ли пройдоха Шарль за зелено вино выдаёт?» Кощей сплюнул, отвернулся от супругов и направился за ворота. Прекрасных и Премудрых на его век хватит.

За спиной Кощея послышался женский вскрик, который его не задержал, а под ноги ему кинулся сгусток чёрной блестящей шерсти, мускулов и решительности. Перед этим препятствием Кощею остановиться пришлось.

— А соу мной, соу мной почему не поздоровалсяу? Не поговорил, не помышковал, молочка не испил? — Кот Василий наступил Кощею на пыльный сапог, и на морде его отобразилась искренняя печаль. Кажется, он расстроился от того, что испачкал лапу.

— Брысь, волчья сыть!

Кощей попытался пнуть котяру, но тот с истинно кошачьей интуицией предугадал этот недружелюбный выпад и ещё до удара взобрался, почти взлетел, на Кощеево плечо. Кощея слегка перекосило на сторону, он сердито крякнул, а Василий, пока не прогнали, напустил тоски в глаза и жалобно промявкал:

— Марью с соубой не берёушшшь, меня восссьми! Всёу равноу мне сссдесь не житьё, изведёут меня Яга проклятушшая... Как есссть изведёут, и меняу, и Полкашу... И избушка ноуги проутянет! От любви несссчастноссстной все поустрадаем.

Кощей попытался сбросить кота с плеча, но тот держался крепко.

— Васька, да какая любовь? Злоба одна осталась. И ты хорош! Небось, сам ей рецепт отравы для меня подсказывал. — Кощей попытался ухватить Василия за загривок, но кот был чрезвычайно увёртлив. — Брысь! Отцепи когти, или волкам скормлю. Моё слово верное, ты меня знаешь!

— Мноуго ты понимаешшшь в любви! — Василий из последних силёнок цеплялся за Кощея. — Ягуся Ваньку любит до сссмерти! А сейчассс чтоу? Если ты Марью броусишь, она же с Ванькой останется. Куда ж Ягусссе поудаться? — Кот очень убедительно и громко всхлипнул.

— Не дави на жалость, бандит усатый.

Василий поглубже запустил в Кощея когти и тяжело задышал ему в ухо, не забывая жалостливо похныкивать, — сдаваться бывалый мышелов и магистр психологии в третьем поколении не собирался.

Кощей покосился на Ваську и призадумался: ну, уйдёт он сейчас отсюда один, а дома Машкину туфельку с помпошкой увидит и завоет... «И кани-басами я с ней ещё не отработал». Кощей ещё пару минут постоял у ворот, потом грязно выругался, развернулся, широкими шагами подошел к хлюпающей носом Марье Моревне, посмотрел в её зареванные глаза. Вздохнул и резко скомандовал коту:

— Слазь!

Василий, не говоря ни слова, послушно спрыгнул на землю. Кощей взял из рук Марьи свой меч, на который она опиралась как на простой посох, передал его Ивану:

— На, подержи! — Опешивший Иван покорно принял оружие.

Кощей чуть наклонился, подхватил Марью на руки. Марья перестала плакать. Кощей скривил тонкие губы в усмешке, подкинул девушку вверх и быстрым движением устроил её на своем плече. Марья взвизгнула, ибо устроил он её знатно — попой кверху, головою вниз.

— Косу прибери!

Марья послушно подхватила свою косу, которая коснулась было земли, и, мгновение помедлив, ловко заткнула её кончик за кожаный пояс на талии Кощея. Придерживая девушку за ноги, Кощей не спеша вынул меч из рук замершего Ивана:

— Спасибо. В гости не приглашаю. У нас медовый месяц намечается, не до гостей нам. Лошадь можешь не возвращать, дарю. И вот ещё. Если Яга надоест, да изменить ей решишь, да по дурости попадёшься... Не пей, не ешь ничего с запахом миндаля, не то...

— Не то? — спросил замороченный Иванушка.

— Не то козлёночком станешь! — хохотнул Кощей, забросил меч на второе плечо и бодро пошагал со двора бабы Яги.

Только за Кощеем и притихшей у него на плече Марьей Моревной закрылись псевдокостяные створки Ягусиных ворот, как солнышко померкло. В этих ранних сумерках из леса вдруг набежал густой белёсый с голубыми искорками туман. Кощей, не медля, в него шагнул. Почти сразу налетел ветер, мигом рассеявший и искрящуюся туманную дымку, и сумерки... Вместе с туманом исчезли Кощей и его поклажа.

Солнце опять засияло, защебетали птицы, а на нос Ивану-царевичу сел большой слепень. Иван отмер, отогнал наглое насекомое, покрутил шеей и спросил, обращаясь в пространство:

— Что это сейчас такое было, а?

Пространство ответило ему звонким радостным смехом и жаркими объятиями Ягуси, весёлым лаем Полкана и снисходительным голосом Василия:

— Развоуд этоу твой был, Ваунюшшша, быстрый и бессс требоувания алиментоув.

Иван счастливо, от уха до уха, улыбнулся, а Василий, глядючи на него, раздумчиво добавил:

— Нет, Ягуссся, ты уверена, чтоу он у тебя именно цсаревич?

Зе End.