Вино из сирени (джен)

«Боишься ли ты огня, король эльфов?»

Чужое дыхание опалило шею. Вздрогнув, я поднял взгляд, но увидел только склонившегося ко мне Галиона.

— Ещё вина, мой Лорд?

Я рассеянно кивнул. Рельеф застывшего воска на свече говорил о том, что я просидел здесь довольно долго. Мысли мои блуждали далеко от всеобщего веселья, и я даже успел подумать, что голос мне просто послышался.

«Мысли твои темны, король эльфов. Разве я мог устоять?»

Я влил в себя вино, показавшееся совершенно безвкусным.

«Убирайся. Я не в настроении убивать».

Он ответил тихим, колючим смехом. Этот смех принесли в моё распахнутое окно первые осенние дожди. Смех вскоре обратился в слова, они эхом играли под сводами, шёлковым шёпотом следовали за мной по коридорам. От их яда содрогались плечи и путались мысли.

«Пришёл тот, кого ты давно видишь во снах».

Мутно-белый берилл на моём пальце зловеще сверкнул.

Я никогда никому не говорил о своих снах. Не только потому, что их фиолетово-кровавое послевкусие было моим личным наказанием, но и потому, что сны имеют силу. Он знал обо мне опасно много. Я же не знал о нём ничего.

«Гномья жадность, — продолжил он, — наконец разбудила его».

Даже если это было правдой, дракон едва ли угрожал моему королевству. Набитый сокровищами Эребор был для него несравненно более привлекательной добычей.

«Здесь это мало кого заинтересует».

Его смех действовал мне на нервы.

«Знаешь ли ты, где сейчас твой сын?»

Я мрачно обвел взглядом зал. Размытые и неотличимые друг от друга восковые фигуры вокруг перемешались с блеском болезненно-золотой посуды и жёлтыми огоньками свечей. Леголаса не было, несмотря на чёткий приказ. Не первый год он предпочитает неудобства лесной жизни моему обществу.

До того звучавшая устало музыка вдруг показалась невыносимо громкой. Понимание, пока ещё смутное, впилось в горло и медленно разрослось калёным ужасом догадки.

Я со стуком поставил бокал на стол, и весёлые голоса притихли.

До дверей меня провожали только шелест подола и гневный грохот мыслей.

* * *

Тусклые коридоры змеились, казалось, бесконечно. Когда-то всё здесь было залито тёплым светом, отражающимся в глянцевой мозаике мраморного пола, а красный бук украшал арочные проёмы. При Ней Дориат продолжал жить в этих стенах.

Потом c севера пришёл огонь.

Каждую ночь его языки лизали мои скулы и шею. Каждую ночь я бессильно наблюдал, как Её бледное лицо обращается в пепел. Каждое утро я просыпался со вкусом того пожара на губах и его не в силах были унять ни вода, ни вино.

Кто из моего народа видел моё истинное лицо, обугленное некогда до костей? Уродство и разложение, прикрытые тонкой вуалью. Если судьба короля это судьба его королевства, им следовало бы бояться.

Я коснулся сморщенного листа кончиком пальца. В той далёкой прошлой жизни я мог останавливать увядание. Теперь же только присоединиться к нему.

Прохлада и сырость ударили в лицо. Сонные, встревоженные лица в свете факелов. Я задержался, чтобы отдать короткий приказ:

— Два отряда, не больше. Выступаем немедленно.

Мокрый нос ткнулся в ладонь. Лось тревожно фыркал и переминался с ноги на ногу.

— Знаю, — шепнул я, касаясь лбом его шеи.

Почему Леголас ничего мне не сказал? Почему отправился тайно?

Я провёл рукой по тёплой спине лося и взлетел в седло.

«Потому что он знает, что ты бы его не отпустил», — услужливо подсказал внутренний голос.

Раздался далёкий, глубокий, отдающий вибрацией где-то внутри рёв. Я цокнул языком, и лось двинулся вперёд, постепенно набирая скорость. Следом скользнули беззвучные тени воинов.

Я не опоздаю. Не в этот раз.

* * *

Снежная шапка Эребора гигантским маяком возвышалась впереди, до него оставалось не более мили.

Под копытом хрустнуло. Я опустил взгляд и уставился на остатки расколотого пополам черепа. Он был не единственным. Повсюду из безжизненной земли торчали пустые скорлупы доспехов и шлемов — остатки давно прошедших сражений. Кое-где щерились зубья затупившихся копий и сломанных мечей и смотрели в небо пустые глазницы скелетов.

На чёрном полотне впереди в плотном кольце орков ярко выделялась серебристая точка.

— Отец! — Леголас тоже заметил меня.

В живых, кроме него, осталось только трое. Увидев подкрепление, они воспрянули духом и с криком бросились в атаку.

Я направил лося прямо в центр толпы, набирая разгон, и на полном скаку врезался в стену врагов.

— Назад, Леголас, — резко бросил я. Мне требовался простор для маневра.

Несколько коротких ударов мечом, несколько поднятых на рога и брошенных под копыта тел, и всё было кончено. Я развернулся, выпрямляясь в седле.

Одежда Леголаса была в крови, но, судя по всему, не в его. Он подошёл ко мне, восстанавливая дыхание.

— Отец, я знаю, что нарушил приказ. Но я вынужден был отправиться на помощь. Эребор атакует дракон… — начал он.

— Неужели, — тихо ответил я.

Леголас вскинул голову и обратил на меня пронзительный лазоревый взгляд.

— Вы знали? — недоверчиво спросил он. — Вы знали и ничего не предприняли?

— Отчего же. Я проехал не одну милю, чтобы спасти моего сына, наивно решившего, что ему по силам сразиться с драконом.

От очередного рёва задрожала земля. Лось нервно подался назад. Все его инстинкты кричали о необходимости бежать от гнева Севера.

— Там умирают гномы и люди. Мы не можем просто остаться в стороне.

Должен ли я был испытывать гордость за его храбрость? Возможно. Но в тот момент мною владели другие чувства.

— Оглядись, Леголас. Посмотри в лица тех, кто пошёл сегодня за тобой и встретил смерть. Ради чего? Ради племени предателей, которые в ответ на наши жертвы только усмехнутся и никогда, слышишь, никогда не придут на помощь нам.

— Остаться в стороне будет бесчестьем, — упрямо заявил он.

— Жизнь мало похожа на баллады менестрелей, Леголас! — взорвался я.

— И тем не менее при вашем дворе всё ещё каждый вечер поют о Дориате.

Мы оба, кажется, на миг забыли и о драме, разворачивающейся за холмом, и о воинах, неподвижно стоявших рядом. Мы оба говорили о другом, о чем-то, что разъедало нас многие годы.

— Чего вы ждете? — продолжил он. — Когда вокруг нашего леса останутся только трупы и враги? Когда война и для нас станет неизбежной?

— Война всегда неизбежна.

— Возвращайтесь, если желаете. Я не могу.

Он повернулся ко мне спиной и, вырвав из тела орка стрелу, широким шагом направился в сторону Эребора.

Удивительно, как он, даже не помня Её, повторял мельчайшие детали. Этот упрямый лазоревый блеск глаз, своенравный изгиб губ.

«Прости меня за то, что я сейчас сделаю».

Я прикрыл глаза медленно выдыхая. Из земли вырвались корни и мгновенно обездвижили Леголаса. Жалкое подобие прежней силы. В былые годы таким приёмом я мог задушить волколака.

Я спешился и подошёл к нему. Нежное, юное лицо светилось обидой.

— Тебе ещё пять тысяч лет как рано мне перечить, — тихо сказал я.

Леголас принялся говорить о гномах и Эреборе. Каждое его слово сочилось одиночеством и обвинениями, горчащими, как вино из сирени. По этим обвинениям я давно вынес себе приговор и мне нечего было добавить.

Я свистнул, подзывая лося и давая понять, что разговор окончен.

Короткое, хлёсткое «Трус!» вбило колья в мои суставы, и я замер.

Один из корней, скользнув вдоль спины Леголаса, сорвал его лук. Гордый изгиб древесины, покрытой золотым тиснением, с кожаной оплёткой посредине лёг в мою ладонь. Ценное оружие, какое сейчас почти не встретишь.

Глядя Леголасу в глаза, я сломал лук пополам.

— Мы идём домой, — отчеканил я и коснулся его лба.

Невыносимо синие глаза закатились, тело расслабилось, и корни, мягко опустив его на землю, исчезли.

— Доставьте принца во дворец и заприте в его покоях, — приказал я, и, сев в седло, добрался до вершины холма.

Далеко внизу по перекинутому через ров каменному мосту, спотыкаясь и плача, спешила горстка беженцев. Всё, что могло гореть за их спинами, — уже сгорело. Последний, ленивый всполох сытого пламени настиг их на середине пути.

Юность не боится потерь, легко рассуждает о чести и даёт клятвы. Леголас смотрел на меня Её глазами, и сквозь пелену лет я слышал звенящий голос надежды.

Я слишком хорошо знал, что он ошибался.

Среди порастающих тёмно-зелёным мхом статуй, которые так любил мой отец, она была самой совершенной. Я провел рукой по её щеке, убирая паутину. Скульптор сделал лицо печальным, следуя своему внутреннему сюжету, а может предчувствию. Голова покрыта шалью, которых она почти не носила. Этими деталями вполне можно было пренебречь, потому что черты лица были переданы с жестокой точностью. Казалось, она дышит и в следующую секунду поднимет взгляд.

«Могу ли я злиться на Леголаса, когда в каждом вздохе своём он так напоминает тебя?»

Я намеренно оставлял её в лесу, надёжно скрытой ото всех. Во дворце она была бы просто украшением, куском мрамора. Здесь же, доступная только моим глазам, она была живой, она была моей.

«Моя упрямая, земляничная, моя рассветная. Что бы сделала ты?»

Тени теперь переместились так, словно на её губах играла легкая печальная улыбка. Я со вздохом опустился на землю и привычно замер у её ног.

«Кажется, теперь я сделал всё, чтобы заслужить его ненависть. Я никого не могу защитить».

Чернота между стволами налилась неестественной эбеновой густотой. Она туманом стелилась по земле, обволакивая камни и стволы, забиваясь под выступающие корни деревьев.

Я наконец заметил, что не один.

Только теперь я задумался о том, как Леголас мог узнать о драконе раньше меня. Ярость лавой разлилась в груди.

— Довольно, — сказал я, поднимаясь и кладя руку на рукоять меча. — Кто бы ты ни был, здесь всё закончится.

Тихий смех. Мне показалось, что я вижу прислонившуюся плечом к стволу высокую фигуру.

— Тьма съедает тебя изнутри, как и твоего отца. Жаль разочаровывать, но ты так же безоружен передо мной, как и он.

Я не почувствовал никакого присутствия магии. Ни покалывания в пальцах, ни движения воздуха. Но меч мой вдруг налился матовой чернотой и медленно растворился, обратившись в дым.

И всё же другое поразило меня сильнее.

— Ты знал моего отца?

— Можно сказать, нас связывало взаимовыгодное сотрудничество.

— Невозможно.

— Твой отец хорошо умел видеть перспективу. Уверяю, он выжал из нашей сделки всё, что смог.

— Ложь. Он никогда не служил злу. Он погиб в бою. Я был там.

— Был, но что ты видел? Он знал на что идёт. Видишь ли, он хотел сохранить своё королевство. И ты, если хочешь того же, последуешь его примеру.

— Я скорее отправлюсь в Чертоги Мандоса.

К счастью, лес всё ещё слушался меня. Я прикрыл глаза сосредотачиваясь.

Он оказался за моей спиной прежде, чем я успел заметить и тень движения.

— И позволишь своему сыну разбираться самостоятельно? — шепнул он в самое ухо. — Кого ты пытаешься обмануть? Меня? Или себя?

Тьма плотно оплела меня, и я вдруг понял, что видел это прежде. Она свивала вокруг меня гигантский кокон, её когти уже добрались до самого горла, когда страшное, невозможное подозрение закралось в душу. И холод имени, которое память вдруг вновь вытолкнула на поверхность впервые за сотни лет, был обжигающим.

Я дёрнулся, но не смог пошевелиться.

— Мы нужны друг другу, эльф. Скоро ты увидишь это так же ясно, как я.

Он поцеловал мои закрытые веки, и я провалился в глухую черноту.

Чернота не оказалась ни холодной, ни пугающей.

Меня плавно качало в волнах бесконечного океана. Его густые, солёные воды заполняли, полировали моё тело, похожее теперь на тонкое перламутровое стеклышко.

Верх и низ, счастье и страх, добро и зло показались глупыми условностями и перестали иметь значение; и скоро мысли и память мои рассеялись и погасли, как далёкие звёзды, а я опускался всё глубже и глубже на дно и чувствовал себя ребенком, безмятежно засыпающим в своей колыбели.

* * *

— Лучше, чем вино, не правда ли?

Остатки необыкновенного покоя разом слетели.

Надо мной висело сизое, подсвеченное пожарами небо без единой звезды. Мне не требовалось больше, чтобы узнать это поле боя. Я был его призраком вот уже не одну сотню лет.

Что-то важное скользило по краю сознания, никак не желая оформиться в полноценную мысль.

Я резко сел и упёрся взглядом в подол багровых одежд.

— Столько боли, — он опустился рядом со мной и провел костяшками пальцев по моей щеке. — Я вижу столько боли в твоей душе.

Обсидиановые пряди змеями скользнули на землю, освещённые алыми всполохами. И тут я вспомнил.

— Тогда ты видел, — ответил я, — что сделать больнее теперь не по силам даже тебе.

Я наконец взглянул прямо в черную глубину его глаз.

— А значит у тебя нет надо мной власти, Саурон.

Я готовился встретить выжигающее всё живое зло. Глаза, в которых танцевало пламя, жаркое и жуткое, как сердце земли. Но обнаружил иное: успокаивающую круговерть бесконечного океана и обещание покоя на самом дне. Я в ужасе отпрянул.

Саурон улыбнулся.

— Теперь ты понимаешь? Тьма изначальна. У неё нет цели причинить тебе боль, эльф. Те, кто предан ей, получают избавление и долгожданный покой.

Звон оружия и крики приблизились.

Он выпрямился, глядя на горящие улицы, где всё ещё метались остатки моей армии.

— Но довольно об этом. Прекращай дрожать, эльф. Взгляни, сейчас начнётся самое интересное.

Мне не нужно было видеть, я в мельчайших подробностях знал, что происходит внизу. Я слишком живо помнил как несколько сотен лет назад стоял там, отбросив шлем, до рези в глазах вглядываясь в дым. И каждую ночь с тех пор я слышал протяжный, отчаянный крик, который вот-вот разрежет горящий город.

— Отец!

Мне не нужно было видеть себя в белых с золотом доспехах, замершего на мгновение и тут же сорвавшегося с места, и гигантскую тень, одетую в чешуйчатую, лоснящуюся броню, c грохотом ударившуюся о землю, преграждая дорогу.

— Кошмары могут многое о нас рассказать, — тихо сказал Саурон. — Во всех твоих, начиная с Дориата, — огонь.

Законы сна в ту же секунду перенесли нас к дышащей жаром и смертью морде дракона, где я уже склонился над Леголасом, намертво вцепившимся в Её тело, где из мира уже разом исчезли звуки, а моё сердце разлетелось на осколки, прошедшие по венам навылет, неся за собой холод, так никогда впредь и не оставивший меня. Я видел свой растерянный взгляд, переходивший с залитого слезами лица Леголаса на кровь на его детских руках.

— Смотри, эльф. Ваша борьба породила огонь, испепеливший всё, что было дорого тебе. Или почти всё? Готов ли ты рискнуть последним?

Я молча смотрел на чудовищный спектакль, разворачивающийся перед нами. Сколько раз я должен был увидеть его, чтобы он перестал разрывать меня в клочья?

Дракон откинул назад голову и взревел, когда мой меч вошёл ему ровно между рыжих глаз, а я упал на колени и тряс Леголаса, одеревеневшего от страха и горя, кричал ему бежать и что-то ещё, хриплое и неразборчивое.

— Первое, — спокойно сказал Саурон, — ты будешь обеспечивать безопасность Дол Гулдур, пока я не верну себе полную силу. Ты никому не дашь мне помешать.

В распахнутых глазах Леголаса уже разгорался отсвет пламени — последней ярости, рождающейся в жерле умирающего чудовища. Я силой оторвал руки Леголаса от Неё, подхватил его и побежал.

— Второе, — продолжал Саурон, — ты найдешь моё кольцо.

Пламя вырвалось и скрыло меня из виду, поверженный дракон лёг, вздрагивая в последних судорогах. И следом я, опаленный, теряющий сознание, всё ещё прижимая к себе Леголаса, упал на колено, потом, не удержавшись, вперёд.

Полетели стрелы Элронда, пришедшего наконец на помощь. Слишком поздно.

Саурон повернулся ко мне.

— Взамен, — ласково сказал он, — я заберу огонь.

* * *

Потолок казался низким и давящим, и я не сразу признал в нём потолок моей собственной спальни.

— Мой Лорд! Наконец-то! Как вы себя чувствуете?

Галион улыбнулся, но он никогда не умел скрывать от меня истинные чувства. Зелёные глаза переполняла тревога.

— Что ты видел? — тихо спросил я.

— Я видел ваши руки, мой король, — потупился он. — Мы нашли вас в лесу два дня назад, с тех пор у вас был постоянный жар.

Я откинул одеяло и вытянул вверх запястья. Последние события вдруг обрушились на меня в полной мере. Вены были такого цвета, словно по ним бежали чернила, а не кровь. Я был отравлен Тьмой.

— Кто-нибудь ещё знает?

— Только лекарь. Позвольте спросить…

— Не позволю. Чем больше ты будешь знать, тем в большей ты будешь опасности.

Действовать следовало немедленно. Я нужен был Саурону живым, но ничто не помешает ему уничтожить всё остальное, что мне дорого. Ни одна живая душа не могла быть теперь в безопасности рядом со мной.

— Леголас у себя?

— Как вы велели. Отказывается от пищи и ни с кем не говорит.

Больше всего мне сейчас хотелось увидеть его светлое, ясное лицо, живые глаза, прижать его к себе. Словно это могло бы теперь вдохнуть жизнь и в меня или исправить то, что произошло между нами. Несказанные слова жгли мне нёбо, но время для них прошло. Моим врагом было не просто зло, а сам Саурон. Это меняло всё.

— Он может быть свободен…

Я облизал пересохшие губы.

— О, мой Лорд, я рад, что вы его простили!

— …при условии, — продолжил я, приподнимаясь на подушках, — что он возьмет мой лук и отбудет в Ривенделл с отрядом. Немедленно.

— Мой Лорд, но как же… — лепетал Галион, думая, вероятно, что я зол на Леголаса.

Тем лучше.

— Немедленно, Галион. Я не желаю ничего обсуждать.

Я отчётливо осознал весь ужас своего положения, безумие пути, на который ступал, и связанную с ним необходимость постоянно лгать. К этому добавилось мерзкое ощущение, что именно того и добивался Саурон.

Всем своим видом выражая неодобрение, Галион удалился.

Я остался один в сумеречной, монохромной тишине и совершенно ни к месту спросил себя, когда здесь перестали петь птицы.

Я чувствовал себя словно раненным моргульским клинком, но, осмотрев своё тело, не обнаружил никаких видимых следов повреждений.

Одевшись, я вышел на балкон.

Внизу, чуть справа, виднелся деревянный мост, дальше начинались багровые кроны деревьев и за ними — бескрайние просторы до самых Туманных Гор. Прислонившись виском к холодному мрамору, я смотрел на вечно молчащий запад и не находил никакого выхода.

«Ты бледен, король эльфов», — раздался бархатный голос.

Горячие пальцы массирующими движениями сжали мои рёбра. Я стиснул зубы, но не пошевелился.

«Я знаю, как остановить твою болезнь».

—Убирайся, — прошипел я и посмотрел вниз, откуда донёсся скрип открываемых ворот.

На спине Леголаса я увидел свой лук. Короткое тепло разлилось в груди и тут же сменилось болезненной воронкой.

Стук копыт быстро стихал в осеннем лесу.

«Эру даровал вам, эльфам, вечность. Вечность для ошибок и самобичевания. И меня считают жестоким».

— Ты не способен на большее, чем простые иллюзии.

Знакомое шёлковое прикосновение прошлось вверх по позвоночнику.

«Тебе ли недооценивать иллюзии?»

По телу пробежала отвратительная дрожь предвкушения. Моя больная плоть, уставший ум и воющая совесть рвались назад, в тёмную пучину безвременья.

«Ты покоришься мне, эльф. Ещё до конца зимы», — шептал Саурон, гладя мои волосы, пока Тьма ласкала каждую косточку и впадину.

Я смотрел на золотой щит на стене, и в тусклом свете свечей он казался мне медным.

Снова были гости. Уставших путников пригласили к столу на веранде, и теперь они (используя тягуче-медовое родное наречие леди Галадриэль из уважения к хозяевам) рассказывали о своём переходе через Туманные горы. Вино в Ривенделле было лёгким, зелень изумрудно-солнечной, а арфовые глиссандо и перепевы флейт вторили певчим птицам и ручью неподалёку. Гоблины, орки и прочие опасности трактов отсюда казались далёкими выдумками сельских детишек.

— Откуда держите путь? — спросил Элронд.

— Оттуда да отсюда. Мы бродячие торговцы, господин. Идём из самого Эсгарота. У гномов были и у лесного короля.

— Не сомневаюсь, путь был не из лёгких.

— Дороги стали неспокойны, господин, — покачал головой один. — Лихолесье ещё при деде моём считалось непроходимым, а уж теперь… — он махнул рукой и приложился к вину.

— Орки добрались уже туда?

Я навострил уши.

— Орки, господин, боятся сунуть туда нос, как и мы. Лесной король не любит гостей. Я слышал, он держит в плену гномов, повинных только в том, что заплутали.

— Откуда вам это известно? — не выдержал я.

— В Эсгароте ходят слухи, — с хитрым прищуром ответил он.

— Стоит ли пересказывать пустые слухи?

— Это часть нашей скромной профессии.

— В добром ли здравии бургомистр? — поспешил спросить Элронд.

Беседа больше не возвращалась к Эрин Гален, и я быстро потерял нить разговора. Задумавшись, я смотрел на восток. Там, за подсвеченными розовым закатом склонами, несколько месяцев назад я оставил свой дом.

Элронд так ни разу и не спросил, почему я безо всякого предупреждения вдруг попросил убежища в Ривенделле. Вероятно, часть прочёл по моему лицу, а об остальном догадался по новостям и богатому опыту общения с моим отцом.

— Сердце твоё неспокойно, — голос Элронда вывел меня из глубокой задумчивости. Солнце уже завершило свою вахту, гости удалились, и мы остались на веранде вдвоём.

— Прошу прощения. Я задумался о доме.

— Что может быть естественней, — мягко улыбнулся он. — Надеюсь, слова наших гостей не огорчили тебя.

Элронд был полной противоположностью моего отца. Казалось ничто не могло нарушить спокойствие его тёплых и очень человеческих серых глаз.

— Это единственные вести, которые я получил с тех пор, как приехал.

— Отсутствие новостей иногда само по себе хорошая новость.

Я вежливо склонил голову.

Мне не хотелось говорить о странном сне, который всё никак не шёл из головы. Он снился мне снова и снова. В нём тьма окутывала пустую каменную землю и единственным пятном света была большая бумажно-белая чайка. Побеждённая чёрным штормовым ветром, она лежала на острых камнях, раскинув в стороны сломанные крылья. И как я ни старался подобраться к ней, меня неизменно отбрасывало бурей всё дальше и дальше.

— И всё же завтра на рассвете я отправлюсь домой, — произнёс я.

— Похоже, что и в этот раз, удержать тебя не в моей власти.

— Вы думаете, мне не стоит ехать?

— Мы уже вели похожий разговор однажды. Как и прежде, я отвечу, что Ривенделл почтил бы за честь стать твоим домом. Особенно теперь. Ты, конечно, слышал, что мудрые предсказывают недоброе. Над востоком легла тень. И скоро то, что она скрывает, выйдет наружу.

— Война всегда неизбежна, — вырвалось у меня едва слышно.

Элронд внимательно посмотрел на меня, чуть заметно сдвинув брови.

— Я повторю снова, Леголас. Нам нужны такие воины, как ты. Будем откровенны, Трандуил может не захотеть принять участие в грядущем.

— Боюсь, и мне придётся ответить то же, что и тогда. Мой лук в вашем распоряжении. Но прежде я должен вернуться домой.

— Ты всегда был привязан к родному лесу и отцу, — с печальной улыбкой ответил Элронд. Он обратил лицо на восток, следя за первой звездой. Под балконом пели дрозды. Я вдруг почувствовал, что это удачная возможность задать другой давно мучивший меня вопрос.

— Лорд Элронд, вы ведь были близки с моим отцом в те годы. Вы не можете не знать, как умерла моя мать.

— Значит, Трандуил так и не говорил с тобой об этом?

— Нет, — неохотно признался я, — даже имени её не произносит.

— Перед ним лежит пустыня. И он хочет идти по ней один, — задумчиво проговорил Элронд. — Я бы предпочел, чтобы ты знал правду. Но это не моя тайна, Леголас.

Ветер донёс бархатно-лиловый запах левкоев.

Элронд давно ушёл, а я всё думал о светлых, воздушных анфиладах Ривенделла с теряющимся где-то в вышине потолком, об увитых розами статуях, о вечной весне и поющих под окнами жаворонках и коноплянках, и вдруг со всей ясностью ощутил, что мне среди них совершенно не место.

* * *

Никто не понукал уставших лошадей, и они уныло брели сквозь непогоду. Я плотнее закутался в плащ, размышляя о недавнем прощании с Ривенделлом. Когда я был уже в седле, Элронд неожиданно спросил меня о Дол Гулдур. О полуразрушенной башне, в которой не гнездятся даже вороны, никто не вспоминал уже много лет. На моё удивление Элронд ответил только, что «доходят противоречивые слухи и знамения». Теперь я видел, откуда брались эти «слухи и знамения».

Впервые на моей памяти лес молчал. Это была не лёгкая, убаюкивающая зимняя дремота, но безжизненная, колючая тишина. Сквозь жухлый ковёр листьев кое-где торчали шапки ядовитых грибов, ноздри раздражал запах гнили и плесени, а серый свет едва достигал земли через опутавшую всё вокруг паутину.

В тёмных скелетах кустов мелькнула чёрная тень. Я поправил лук на спине и подумал, что Элронд был определённо прав в своей тревоге. Оставалось неясным, отчего Дол Гулдур до сих пор не проверил король.

* * *

Дворец вырос между стеной дождя и мшистыми стволами и встретил нас неуютной тишиной. Не было слышно ни разговоров, ни музыки. Я остановился в холле и огляделся, но заметил только неподвижную, словно пустые доспехи, стражу.

— Лорд Леголас, добро пожаловать.

Галион вынырнул из настороженных недр замка и склонил рыжую голову.

— Что здесь случилось? — спросил я, отмечая его беспокойно переплетенные пальцы.

— Простите?

Я усмехнулся. Если от меня пытаются что-то скрыть, посылать Галиона было глупой затеей. Он был одним из тех, кто выжил после падения Дориата и бежал после вместе с моей семьёй. Он относился ко мне как к родному сыну и скрывал мои детские проделки от отца. Я знал его слишком хорошо.

— Я хочу видеть отца.

— Непременно. Он спустится к ужину.

Я достаточно долго варился в тревожных вопросах и неясных намёках, чтобы мирно ждать какого-то ужина.

— Сейчас, Галион, — я хлопнул его по плечу и направился в западный коридор.

— Боюсь, это невозможно. Однако ужин… — Галион бросился за мной.

— Что значит невозможно? Он не хочет меня видеть?

— Ну что вы, я уверен, что…

Я решительно повернулся к Галиону, готовясь высказать ему всё, что думал о его заговорщических способностях, о тайнах моего отца и их общих попытках оградить меня от всего на свете, но за его спиной заметил сияющую улыбкой Тауриэль.

— Лорд Леголас!

Она махнула рукой.

— Я только что узнала, что вы вернулись, — добавила она, прежде чем я успел открыть рот. — Позвольте проводить вас до ваших покоев?

Я хотел возразить, но что-то в яблочно-зелёном взгляде подсказывало мне, что лучше не спорить. Галион с видимым облегчением проводил нас до восточного коридора и растворился, пообещав, что мои покои немедленно приготовят и ужин будет накрыт на большой террасе.

Мы ожидаемо прошли поворот к моим комнатам и свернули на узкую лестницу в подземелья.

— Приятно провели время в Ривенделле, лорд Леголас?

Хитрая улыбка.

— Брось это! — фыркнул я.

Мы выросли вместе и были неразлучны не одно столетие. Приторные церемониальные обращения между нами могли быть только предметом шуток. Я вдруг понял, как скучал всё это время.

— Ты не написала ни разу, — начал я.

Железный лязг эхом пролетел по лестницам. Мы остановились. Вслед за ним донеслась раскатистая и грохочущая, как пустые вагонетки, речь.

— Гномы?

Не может быть. Торговцы в Ривенделле не солгали.

— Чтоб вас гоблины разобрали! — ругань продолжалась.

Тёплая улыбка Тауриэль погасла.

— У нас приказ брать под стражу всех нарушителей границ.

Прежде в деле защиты границ мы могли полагаться на лес, связанный с королём и впитавший достаточно магии. Не зная точное местоположение дворца, найти его было невозможно. Случайный путник предпочтёт обойти лес, злоумышленник или шпион никогда не выберется из его дурмана. Приказ означал одно — король кого-то ждал.

— Безумие, — вслух сказал я.

Тауриэль перебросила копну бронзовых волос на плечо и прислонилась к стене.

— В одном ряду со всем остальным. Охота теперь разрешена только в пределах границ и значительно реже, чем необходимо. Обратил внимание как развелись, например, гигантские пауки? Я уверена, что вся эта дрянь ползёт из Дол Гулдур.

Я снова вспомнил уклончивые слова Элронда. Интересно, он просто темнил по привычке? Или не мог прямо попросить меня разведать обстановку в Дол Гулдур по этическим соображениям? Я почувствовал укол раздражения и отвернулся, делая вид, что заинтересовался рисунком гобелена.

— Не пытались его зачистить?

— Шутишь? — Тауриэль покачала головой. — Король запретил даже приближаться к нему. В результате лес становится опаснее с каждым днём.

Похоже, у меня не было выбора. Едва переступив порог, я снова был вынужден нарушить закон.

Раздался звук трубы. Мы переглянулись.

В коридорах послышались шаги.

— Быстро! Нам лучше здесь не попадаться.

Тауриэль схватила меня за рукав и дернула в тёмную нишу за гобеленом.

— Если кто-то и знает о планах короля, так это Галион, — шёпотом продолжила Тауриэль. — Он только выглядит растяпой, но изворотливый, как уж.

— Он показался мне встревоженным и каким-то больным.

— Слишком много времени проводит с королём.

Мимо наверх пробежали несколько воинов.

— Мне известно только одно. Король долго говорил с Торином, и речь шла об ожерелье, так называемые Белые Камни Ласгалена¹.

— Никогда не слышал о нём.

— Здесь никто о нём не слышал. Или говорят, что не слышали.

Мы сидели, прижавшись друг к другу. Тауриэль положила голову мне на плечо.

— Леголас, я знаю, ты не остановишься, пока не выяснишь всё. Я уже вижу этот блеск в твоих глазах. Ты собираешься в Дол Гулдур, не так ли?

— Будешь отговаривать?

— Нет. Но на этот раз возьми меня с собой.

Я не смог сдержать улыбки.

— Отправимся, как только поговорю с отцом.

— Я бы на это не рассчитывала. Едва ли король спустится к ужину.

Тауриэль вскоре присоединилась к остальным, я же провёл остаток дня в сомнениях, меряя свои покои тревожным шагом.

Я всё ещё не расплатился за попытку спасти честь семьи в Эреборе? Неужели одно нарушение привело к таким последствиям? Безучастно-деревянная дверь. Разворот. Нет, тут было что-то другое. Каменная стена. Разворот. Мои мысли крутились вокруг событий последних дней, словно я ступал по разбитому витражу, видел все его разноцветные части, но никак не мог собрать целую картину. Доброжелательно-отрешённый тон Элронда, призванный скрыть его обеспокоенность. Бледные тесно переплетённые пальцы Галиона. Хитрый прищур торговца, словно даже он знал нечто, всё ещё неведомое мне.

Я почувствовал укол раздражения, которое немедленно выместил на двери.

Содранные костяшки пальцев нисколько не охладили моих чувств. Мне оставалось надеяться, что вечер внесёт хоть какую-то ясность в происходящее.

* * *

Вечер, однако, ничего не изменил, потому что моя солнечная, верная Тауриэль оказалась права.

К ужину король не спустился.

Примечания:

¹ Название, ошибочно употреблённое авторами фильма. Лес стали называть Эрин Ласгален после весны 3019 года, когда объединенные силы эльфов Лихолесья и Лориэна уничтожили орков и разрушили крепость Дол Гулдур, — события, описанные во "Властелине Колец". Соответственно, во времена событий "Хоббита" лес носил название Лихолесье (Мёрквуд). В данном тексте Леголас называет его Эрин Гален (ещё более раннее наименование) по старой привычке.

Я остановился перед последним поворотом коридора, сжимая и разжимая кулаки.

Прошло несколько дней, с тех пор как я вернулся, но мой негостеприимный дом по-прежнему не удостаивал меня ни вопросами, ни даже указаниями. Меня вычеркнули, списали и забыли, как старый, ржавый меч. Я ходил на охоту, перебирал книги, проводил время со стражей и выслушивал разные предлоги, почему отец не может меня видеть.

Неизвестность измучила меня, и я был готов ворваться в его покои силой, если понадобится, и потребовать ответы.

Так я думал, пока не дошёл до западного коридора. Золотая стража, колоннада, подражающая переплетению корней, черепаховый узор на полу и дальше, за поворотом, винтовая лестница. Я знал этот путь до последнего камушка и потёртости, как и то, что обитатель западных покоев был горд, несгибаем и нетерпим. Едва ли моя выходка принесла бы больше, чем очередное наказание.

Моя решимость таяла с каждый шагом, но идея отступить казалось ещё более невыносимой.

Я заставил себя сдвинуться с места, повернул за угол и почти столкнулся с Галионом.

— Как охота, лорд Леголас? — преувеличено бодро спросил он.

Галион и сам избегал меня все эти дни, что только подтверждало слова Тауриэль. Он определённо что-то знал. Что ж, сейчас ему некуда бежать, ведь он последняя преграда между мной и отцом.

— Так вот где ты от меня прячешься, — пошёл в наступление я.

— Ну что вы, я…

— Полагаю, на аудиенцию рассчитывать не приходится?

— Боюсь, король сейчас занят. Возможно, позже…

— Можно и позже, — легко согласился я. — Но ты, я вижу, располагаешь временем ответить на несколько вопросов.

— Простите, не в моей власти что-то рассказывать.

— Так, значит, есть что рассказывать, — я шагнул почти вплотную, тесня Галиона к стене.

— Впусти, — донёсся из-за дверей холодный голос.

Мы с одинаковым изумлением уставились на дверь.

— Прошу, — первым опомнился Галион.

Семнадцать ведущих в полумрак ступенек беззвучно впитали мои шаги.

* * *

В детстве отец представлялся мне сотканным из солнца королём из легенд, прекрасным и всемогущим. Его волосы пахли мхом, влажной хвоей и липой. Я, затаив дыхание, слушал его пение, приходил в восторг, когда по мановению его руки цветок вдруг выпускал бутон.

Сначала мне показалось, что я снова вижу тот сияющий образ, что сохранила моя восторженная память. Но внимательный взгляд немедленно развеял иллюзию, безжалостно обрушивая на меня деталь за деталью.

Он был похож на призрак, закутанный в чёрный саван. И, хотя он по-прежнему держал спину очень прямо, было видно, что это стоит ему немалых усилий.

— Леголас, — спросил он чужим, бесцветным голосом, — зачем ты вернулся?

— Я беспокоился о вас, отец.

— Не стоило.

Я никак не мог оторвать глаз от трости, на которую он опирался. Дуб, резной золочёный узор.

— Лорд Элронд, — начал я, прерывая давящее молчание, но он жестом остановил меня.

— Не сейчас. Как видишь, у нас гости.

Только теперь я заметил сгорбившегося на полу орка. Из его желтозубого рта вырывались прерывистые свистящие звуки, а плечи мелко дрожали.

Король медленно обошёл его кругом. Стук его трости гулко разносился по залу и моей душе и оседал где-то в тёмных углах.

— Тебе нечего бояться. Скажи правду, и я тебя освобожу.

Я слушал и не узнавал эти вкрадчивые, скользкие интонации.

— Наш час снова пришёл, — прокашлял орк. — Мой господин служит Единственному. Ваша смерть близка. Пламя войны близко.

— Меня интересует не это.

Мне показалось, что отец старается держаться от меня на расстоянии, в тени. Но это не помогало, я видел всё больше и яснее, проклиная своё острое зрение.

— Но всё остальное ты знаешь сам, не так ли, эльф? — ответил орк, особенно выделив последнее слово.

— Значит, предпочитаешь вернуться к другим способам убеждения, — заключил король.

Орк издал странные булькающие звуки. Я с отвращением понял, что он смеётся.

— Эльфы ничего не смыслят в пытках.

— Неужели?

Остолбенев, я смотрел, как мой отец рванул орка вверх за волосы, а свободной рукой медленно потянул стрелу, прошившую его чуть левее от середины груди. Орк оглушительно взвыл.

— Прекратите, — вырвалось у меня.

Пасмурно-голубые глаза задержались на мне, через мгновение пальцы разжались.

Орк повалился на пол, плюясь черной, смолистой кровью, а я смотрел на отца, на его резко очертившиеся скулы и воспалённый взгляд, на стискивающие набалдашник трости бледные пальцы и замедленные движения, словно малейшее напряжение мышц причиняло ему сильную боль. Вопросы мои иссохли и застряли в горле.

— Прошу меня извинить, — найдя в себе остатки голоса, пролепетал я.

Сбегая прочь от невыносимого видения, я успел заметь, что орк уже был мёртв.

* * *

Тауриэль ждала меня у дверей, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Не сказав друг другу ни слова, мы пошли прочь по холодным, чужим коридорам.

— Я не могу просить тебя пойти со мной, — сказал я.

— Не просите, — пожала плечами эльфийка. — Я всё равно пойду.

* * *

Мы присели за полуразрушенной каменной оградой и одновременно подняли взгляд на зубастые башни Дол Гулдур.

— На первый взгляд всё тихо, — констатировала Тауриэль.

— Но пустующие развалины не источают такую ауру.

— Как будто меня завалили камнями, тяжело дышать, — кивнула она.

— Лорд Элронд был прав. Там что-то есть. Нужно подойти ближе.

Я накрыл ладонью её руку, нервно теребящую рукоять кинжала.

— Эй, если хочешь, можешь подождать меня в лесу.

— За кого вы меня принимаете, лорд Леголас? — фыркнула Тауриэль, вырывая руку. Но дрожать она перестала.

Мы накинули капюшоны наших чёрных плащей, чтобы меньше выделяться на угольном полотне моста.

Врата ожидаемо были закрыты, но в двадцати футах под нами виднелся узкий выступ и уходящая вниз лестница.

— Что ж, мы можем либо вежливо постучаться в двери, либо проверить, куда ведёт эта лестница, — озвучила общую мысль Тауриэль.

Вскоре выяснилось, что далеко внизу она кончалась дырой в стене.

— Факелы, — шепнула Тауриэль. — Мы не одни.

Красться вдоль полукругов света пришлось довольно долго, прежде чем за очередным поворотом послышались грубые, резкие голоса.

— Smaug iuk vadokan…¹

Мы вошли в круглый зал. Голоса доносились из дыры в проломанном полу.

— …Ul ukecond ushtar iuk nauk-adausan…²

Тауриэль указала на группу эльфов, стоящих на коленях вдоль стены. Я немедленно узнал в них эльфов Ривенделла.

Огромный особенно уродливый орк с рассеченным по диагонали лицом продолжал говорить, позади него на почтительном расстоянии стояли остальные.

— …Drepa avhe ukpieuk…³

Злорадный хохот. Я потянулся за луком, но Тауриэль сжала моё плечо и отрицательно покачала головой. Она была права, их было слишком много, чтобы бездумно атаковать в лоб. Я огляделся, отчаянно ища варианты. Одна из колонн плохо держалась, её вполне можно было бы уронить и тогда…

— …najor liwo drepa…⁴

Приказ убить относился к кому-то, скрытому от глаз. Я передвинулся, чтобы разглядеть.

Ровно на два удара сердца сумраку комнаты и отголоскам факелов удавалось скрывать от меня тайну. Целых два оглушительных удара я смотрел на дождь серебряных волос и не осознавал того, что вижу. Но мой отец действительно был там, внизу, и он не был пленником.

Я закрыл рот рукой и отступил назад.

Происходящее дальше запомнилось чудовищными обрывками. До меня продолжали доноситься слова, жестокий смех, короткий всхлип убитого эльфа и звук убираемого оружия. Я знал, чьё это было оружие.

Мне показалось, что трещина, давно прошедшая через мою жизнь, в конце концов разбила её на две части. Всё, что я видел до сих пор, вдруг обрело смысл, и он бился и нарастал в моей голове вместе с барабанами, зазвучавшими внизу. Под их звуки бесчисленное чёрное войско бросалось вперёд, пылающее, разъярённое, увлекая меня за собой, и крик мой терялся в затопленных им долинах. И среди них странно искаженное, безжизненное лицо моего отца. Он безразлично смотрел на меня и готов был нанести удар, от которого я не смел, не хотел и не мог бы увернуться.

* * *

На каменистом берегу лесной реки Тауриэль развела костёр.

Я не мог вспомнить потом, как она вытащила меня из Дол Гулдур. После предсмертного крика эльфа моё сознание затянуло густой пеленой, и дальше я видел только череду пугающих обрывочных видений. Я видел перемешанные и объятые пламенем сцены из прошлого и будущего, а также горькое настоящее, которое прежде не мог бы и вообразить.

Витраж наконец сложился, рисунком его оказалось обугленное поле проигранного сражения — чёрное полотно пустоты.

Сосновые ветки трещали и искрили.

— Это был не он, — услышал я свой тихий, жалкий голос.

Тауриэль отложила палку, которой шевелила огонь, и взглянула на меня своими большими оленьими глазами.

— Мой отец мог быть суровым, надменным, каким угодно. Но не жестоким. Когда он пытал этого орка, он словно получал от этого удовлетворение. Мой отец не мог быть таким. Ты веришь мне, Тауриэль?

— Верю.

— Что-то, должно быть, случилось. Что-то ужасное, что может объяснить произошедшее.

— Да, но…

— Так я думал, когда мы покинули дворец.

Огонь выдохся и теперь синел под толстой веткой. Тауриэль молчала.

— Это был не он, — повторил я твёрже. — Как мы могли быть так слепы? Ведь достаточно взглянуть вокруг.

— Лес связан с королём, — печально добавила она.

— Вот именно. И теперь он почернел и иссох, как и его хозяин.

Я не мог заставить себя назвать вещи своими именами. Произнести вслух, что мой прекрасный, сияющий отец теперь служил злу. В сердце провернулся нож.

— Нам стоит посоветоваться с Элрондом, — предложила Тауриэль.

Я только покачал головой.

— Нет времени. Завтра орки будут в Эреборе. Мы должны всех предупредить.

Теперь туман отступил, и я просто сидел привалившись к камню, выгоревший и обратившийся в пепел, позволяя мыслям бесцельно блуждать.

Тауриэль придвинулась ближе и обняла меня за плечи.

— Что мы будем делать дальше? — спросила она.

Мы сидели так, напоминая испуганных, заблудившихся в лесу детей, пока пасмурный вечер не перетёк в ночь.

О дальнейших действиях сейчас думать было невыносимо, потому что любые действия вели к тому, чтобы идти против отца. На этот раз по-настоящему, с оружием в руках. Никогда ещё грядущий день не вызывал во мне такого глухого, безнадёжного ужаса.

Примечания:

¹ Смауг мёртв

² Вторая армия готова

³ Убей шпионов

⁴ Он убьёт

Намертво запаянный Эребор надменно возвышался над некогда зелёной долиной. У его стоп собрались армии, ожидающие только взмаха руки, чтобы начать рвать и резать друг друга. Несколько сотен лет я избегал кровопролития, но судьба изрыгнула свою волю.

Утреннее солнце тонуло в остатках вина в моём бокале. Волшебник плёл витиеватые речи, строил сложные ходы, взывал ко всем благородным чувствам сразу и пытливо смотрел на меня, ожидая ответ.

— Твои игры в политику совершенно напрасны, Митрандир. В недрах этой горы есть то, что мне нужно.

— Неужели, — воскликнул волшебник, гневно ударяя посохом об пол, — это ожерелье так важно?

Его волновала безопасность гномов. При других обстоятельствах я с радостью предоставил бы им возможность разбираться самостоятельно, но теперь у меня не было ни времени, ни права давать им ещё один шанс.

— У гномов есть время до заката, — отрезал я и отвернулся, глядя в прорезь брезентового шатра.

Ожерелье, сотканное из света звезд. Мой последний подарок Ей. Моя память. Набросок для него я сделал в день Мерет Адертад¹, в час встречи луны и солнца, пока Она смеялась и танцевала в розово-золотых закатных лучах. Белые цветы Её венка, весёлый блеск глаз были заключены в этом украшении, выписанном алмазами и серебром.

Мне казалось, что попади мне в руки теперь, оно каким-то непостижимым образом придало бы сил. Что свет, заключённый в нём, дал бы надежду.

Увы, мои мысли давно уже не были тайной для Саурона. Вопреки ожиданиям, он не последовал за мной в поход. «Ты не видишь свою ошибку, не так ли?», — сказал он на прощание, снисходительно улыбаясь.

Эти слова не давали мне покоя. Неужели я что-то упустил?

По позвоночнику пробежала холодная дрожь, резкая слабость вдавила меня в кресло.

Саурон впервые за долгое время действительно отпустил меня, и моё состояние немедленно ухудшилось. Отравленное Тьмой, тело жаждало теперь только покоя в тёплых волнах небытия и, более того, жизненно в нём нуждалось.

— Галион, — сдавленно позвал я.

Он всё понял правильно и немедленно принялся выпроваживать ненужных свидетелей.

Венец словно врос в череп, и его заострившиеся грани медленно прорезали кожу. Первая капля крови скатилась по виску.

* * *

— …мы поймали сбежавшего капитана стражи.

Я поднял голову. Боль отступила, но мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что передо мной стоит Галион.

— Леголас с ней?

— Нет, мой Лорд.

Едва ли Тауриэль могла бросить его без причины. Значит, она здесь по его приказу.

— Что говорит?

Я коснулся пальцами виска и взглянул на них. Крови не было. Иллюзии и реальность переплелись столь тесно, что отличить одно от другого было всё труднее. Мне следовало быть осторожнее.

— Она отказывается говорить с нами. Требует позвать волшебника.

Я поднялся и прошёлся вдоль шатра.

— Что прикажете, мой король?

Перевалило за полдень, и время стремительно истекало.

— Веди.

Галион склонил голову и быстро вышел.

Когда среди затяжных зимней дождей Леголас снова появился дома, я знал, что позволить ему меня увидеть было бы непростительным малодушием. Мой мальчик с лазоревыми глазами, похожий на задушенную плющом тонкую иву, мой свет, мой хрупкий мотылёк, моя гордость, моя любовь. Ничего в жизни я не желал сильнее, чем снова видеть его. Одного звука его голоса возле моих дверей было достаточно, чтобы прорезать Тьму и вдохнуть в меня жизнь. Я сделал глупость и позволил ему войти.

Тауриэль привели и поставили на колени посреди шатра. Она гордо вскинула подбородок, и стало понятно, что разговор не будет лёгким.

Я отпустил стражу.

— Встань.

Недоверчиво глядя на меня, она поднялась.

— Что мне с тобой делать? Сговор, дезертирство, не считая ещё нескольких нарушений…

— Я готова к любому наказанию. Позвольте только прежде исполнить долг.

Я вздохнул, наполнил два бокала вина и протянул один ей.

— Я…

— Пей.

Помедлив, Тауриэль послушалась.

— У меня исчезающе мало причин не убить тебя на месте, Тауриэль. Я задам один вопрос и дам один шанс на него ответить. Где Леголас?

— Мне это неизвестно.

— Галион? — позвал я.

Он немедленно показался. Бледный, несомненно слышал всё.

— Мы закончили. Наказание — смерть. Уведите.

— Позвольте, мой король, — вмешался волшебник, которого никакая стража, разумеется, не смогла остановить. — Я вижу — у вашего капитана есть ещё что сказать.

— Это внутренние дела, Митрандир.

— Вынужден не согласиться. Мы на войне, и если у неё есть информация…

Нарастающая слабость и боль в солнечном сплетении пересилили.

Я опустился в кресло и махнул рукой, давай понять, что они могут делать, что им угодно.

Цепкий взгляд волшебника, казалось, стремился пронзить меня насквозь. К счастью, он тоже спешил. Всё его внимание переключилось на Тауриэль.

— Говори, дитя. Что тебе известно? — мгновенно сменив тон на ласково-покровительственный, спросил волшебник.

Тауриэль нерешительно взглянула на меня. Но, видимо, осознав, что это её единственный шанс и оставлять их вдвоём я не собирался, она заговорила.

— Мы в ловушке. С севера движется ещё одна армия, и скоро мы будем окружены превосходящими вдвое силами.

Гэндальф тяжело опёрся о посох. Я взглянул на него сквозь пальцы. Неужели его несгибаемый дух в конце концов дал трещину?

— Но… откуда?.. — только и спросил он.

Тауриэль посмотрела мне в глаза.

— Мы были в Дол Гулдур.

Два коротких слова прогремели, как сход лавины. Я не стал их преследовать, думая, что чем дальше они от меня, тем в большей безопасности. И из всех мест они выбрали эту проклятую башню? Что они могли там найти?

Протрубил рог. Время вышло раньше, чем я ожидал.

* * *

Золотое воинство послушное движению пальцев. Было бы проще посылать их на бойню, имей я хоть малую толику веры. Но всё, что осталось теперь, это режущее глаза, отражающееся от копий и шлемов безжалостное солнце и застрявший в горле приказ.

Я вдруг увидел себя в прологе той, другой войны. С закипающей кровью и щекотанием в лопатках я не мог дождаться, когда понесусь вперёд, как пена на гребне волны, увлекая за собой остальных. Несколько часов спустя, когда я увидел почти до неузнаваемости изувеченное тело моего отца и принял из его рук всё ещё тёплый меч, я наконец перестал быть ребёнком.

Бессмертие — бесконечная череда потерь и горьких сожалений, ничего более.

Я понял, что не смогу найти сегодня слов, и моя рука тихо и подло рассекла воздух вынося приговор.

* * *

Когда на поле боя опустился сюрреалистически безоблачный лавандовый закат, я вступил в Эребор. Бородатые лица следили за мной пристально и настороженно держа наготове оружие. Не глядя на них, я двинулся сквозь такие же тяжёлые, настороженные коридоры. Мои руки не касались меча, но это вовсе не было выражением дружелюбия, и те, кто нужно, это понимали. Никто не посмел преградить мне путь.

Истинно звёздный свет лился из необыкновенной красоты ожерелья, лежащего среди горного хрусталя. С бьющимся сердцем я коснулся его подушечками пальцев.

Освобождающий и очищающий свет прошёл по телу тёплой волной. Я вдохнул полной грудью, как вдыхают свежий весенний воздух, выбравшись из душного заточения. Сотканные из лунного серебра пальцы накрыли мою ладонь. Я поднял взгляд.

Моя нежная, полночная, моя потерянная.

— Я не смел и надеяться снова увидеть твоё лицо.

Она улыбалась, вытирая мои слёзы.

— У него больше нет власти над тобой, — произнесла она. — Иди.

Видение медленно растворилось. Зачарованный, я неподвижно стоял, глядя как догорают последние искры. Века словно слетели с моих плеч. Больше не было ни страха, ни мути саднящего разума. Мне оставалось только сесть в седло и совершить то, ради чего я положил армию и собственную жизнь.

* * *

Я передал конюху взмыленного коня и снял не имеющие больше смысла доспехи.

— Не заходите, что бы ни услышали, — приказал я страже.

Я шагнул в мрак тронного зала, запер двери изнутри, достал меч и повернулся.

Примечания:

¹ Мерет Адертад (синдарин — "праздник воссоединения") — вообще-то он состоялся лишь раз: весной, на зеленых лугах, защищенных горами от ветров, у озера Иврин. И произошло это в двадцатую годовщину восхода Солнца! (Ровно неделей раньше — была годовщина первого восхода Луны.)

Возможно, чтоб почтить рождение дневного светила, эльфы отмечали некий праздник "Восхождения Солнца", к которому и был приурочен Мерет Адертад.

Источник: http://alfirin.ru/journal-08/Solmiel07.html

На моем троне сидел Леголас, закинув ногу на ногу и подперев голову рукой.

Не веря своим глазам, я сделал несколько шагов и замер.

— Что ты здесь делаешь?

Леголас не ответил. Взгляд его опустился ниже на зажатое в моей руке ожерелье. Острые грани больно врезались в ладонь.

— Я вижу вы получили что хотели. Что дальше?

Что за холод сковал меня: холод тронного зала или дурного предчувствия? Что-то было не так.

— Не хотите отвечать? — его глаза сузились. — Тогда у меня есть другой вопрос, быть может, он больше придётся вам по вкусу. Кого приятнее убивать, орков или эльфов?

— Остановись, Леголас. Ты не понимаешь.

Я сжал рукоять меча, унимая дрожь. Леголас это заметил и усмехнулся.

— Напротив. Я никогда прежде не видел так ясно.

— Сейчас не время и не место для этих разговоров. Отправляйся к Элронду…

— Лорд Элронд спросит меня о том, что я видел в Дол Гулдур. Прежде чем я буду готов дать ему ответ, нужно завершить необходимое.

В Дол Гулдур он мог найти что угодно. Это место дышало злой магией и ни один скаут не вернулся оттуда живым. Но Леголас был здесь, целый и невредимый. Неужели Саурон просто позволил ему уйти?

— Как… — тихо спросил я, — ты смог выбраться оттуда живым?

Леголас медленно поднял на меня совершенно чёрный взгляд.

— Браво, король эльфов. Ты почти дошёл до сути.

Мой разум отказывался замечать правду, которая лежала на поверхности. И страшные, знакомые ноты в изменившимся голосе Леголаса, и как дымился чёрным его контур и как холодным мрамором лежали его безвольные руки — теперь я видел. Тьма никуда не ушла из дворца, но теперь вся она была сосредоточена в Леголасе.

— Отпусти его, — сдавленно пробормотал я.

Ответом был только смех.

— Леголас, он играет твоим сознанием, — предпринял я заведомо безнадёжную попытку.

— Очередная ложь, — вздохнул Леголас. — Если бы Саурон вернулся, лорд Элронд бы знал и предупредил.

— Ему ведомо не всё. Когда твоя мать…

— Не смейте говорить о ней теперь! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Я достаточно слушал вас, — добавил Леголас, поднимаясь. — Я достаточно верил в вас. В Дол Гулдур я видел не Саурона, отец, там были вы! Вы не дрогнув убивали эльфов Ривенделла. Вы…

Он впечатывал каждую фразу в шаг, спускаясь по ступеням, неумолимо преодолевая эту последнюю пропасть между нами. Лезвие его меча сверкнуло в полосе лунного света.

— Я не позволю вам отдать восток злу.

Леголас остановился в шаге от меня и острие упёрлось мне в грудь.

— Я не буду сражаться с тобой, — сказал я, выпуская из рук бесполезный меч.

Меч Леголаса описал дугу. Я увернулся. Он отступил и снова атаковал. Короткие, экономные движения, каждое из которых я мог предугадать с закрытыми глазами, потому что им научил его я.

— Значит вы умрете, — его губы искривила холодная улыбка Саурона.

Я потерял контроль всего на миг, но этого оказалось достаточно. Удар ногой в солнечное сплетение и я упал на колени. Воздуха не хватало.

Мягкая поступь растерянного ребенка. Как часто он приходил ко мне ночью, босиком, спасаясь от грозы или одиночества. Я медленно поднял голову и иллюзия рассеялась. Не ребенок, мужчина. А шаг его — беззвучный и смертоносный шаг первоклассного убийцы.

— Отпусти его, — прошипел я в глухую черноту зрачков. — Отпусти его и я твой.

— Неужели ты ещё не понял? — ответил Саурон устами Леголаса. — Ты никогда не был моей целью. Ты слаб и никогда не смог бы по-настоящему служить мне. Но твой сын сможет.

Я судорожно искал выход, и не находил его. И тогда тёплое движение воздуха коснулось моей руки. Я опустил взгляд. Меч в пол шаге от меня горел бледным огнём, и на лезвии я видел Её лицо. Взгляд её стал печальным. Меч придвинулся ближе к моей ноге.

Я вдруг понял какое единственное, страшное решение лежало передо мной.

— Мне почти жаль видеть тебя таким, — продолжал Саурон. — Я видел твою душу, ты мог бы достичь величия.

— Тогда ты должен знать, — горько ответил я. — Что я никогда не хотел величия. Я хотел только быть со своей семьёй.

Всё произошло быстрее, чем мысль. Я увернулся от удара Леголаса, подхватил меч и в следующую секунду он по гарду вошёл в его тело. Леголас покачнулся. Свет, рождённый моим клинком ослепительно вспыхнул и Тьма, чёрным дымом вырвавшаяся из тела Леголаса растворилась в нём.

Я подхватил оседающего Леголаса. Чернота в его глазах на мгновение сменилась золотом. Свет медленно угасал, а за ним закрылись и его глаза, снова ставшие голубыми, как горизонт утреннего моря.

Я вздохнул.

— Что ж, если ты хочешь знать правду, лучше начать с этого…

Утренний свет заливал восточные покои. На подушке Леголаса возле его щеки скользили солнечные зайчики. Он взглянул на меня. Прошло несколько недель с того страшного дня, когда я нанёс ему почти смертельную рану. Но я боялся, что рана, которую я нанёс его душе, была всё же тяжелее.

Я прикрыл глаза рукой, напоминая себе — то, что собираюсь сделать, — правильно. Никогда больше зло не воспользуется моими тайнами. Иллюзия медленно растворялась, обнажая старые борозды шрамов.

Леголас смотрел на меня некоторое время, потом протянул руку и коснулся подушечками пальцев моей щеки. Я встретился с ним глазами. Непроницаемый лёд. О чём он думал?

— Откуда? — начал он и сдавленно замолчал.

— Я получил эти шрамы в ту ночь, когда умерла твоя мать… — я остановился, слова давались тяжело.

Леголас ждал.

— …умерла, встав между тобой и драконом.

Несколько сотен лет я боялся увидеть это выражение лица. Боялся увидеть, как и его глаза превратятся в холодный хрусталь, который я вижу в зеркалах.

— Почему я не помню этого? — наконец спросил Леголас.

— Элронд стёр ту ночь из твоей памяти. Я не хотел, чтобы ты стал…

— Вами, — закончил он, отворачиваясь.

Тон его не оставил никаких сомнений в том, что это мне не удалось.

* * *

Весной Леголас снова мог сидеть в седле, мы, как когда-то давно, вновь проводили время вместе на охоте и праздниках. Но всё же в его тихой улыбке и задумчивом взгляде, обращённом в недоступные мне дали, я видел предвестников скорой разлуки.

Смог ли он простить меня? Найдёт ли он себя в том мире, куда умчит его первый летний ветер? Как бы то ни было, моя история на этом подошла к концу и та весна стала её последней главой. Приглашение в Ривенделл для Леголаса лежало на моих коленях. Я знал, что это значит. Элронд наконец начал действовать и впереди ждала война — последняя битва с Сауроном.

Но пока цвёл тополь и миндаль, новые, пусть и слабые ростки пробивались сквозь сухую почву и солнце светило ярче и теплее с каждым днём. Всё вокруг казалось добрым предзнаменованием, а западный ветер доносил едва различимый запах моря.

В один из последний весенних дней мы отправились через лес верхом на белых лошадях, чтобы повесить ожерелье Ей на шею. И Леголас начал петь, и музыка звучала до самых небес, и я подхватил мелодию. Всё вокруг внимало нашим голосам, присоединилось к ним и звучало дивным, мелодичным многоголосьем как в дни творения. А под копытами лошадей зацветал вереск.

В тот день я видел Леголаса в последний раз.