Настоящая (джен)

— Вы, наверное, посчитаете меня сумасшедшей… — глубоко вздохнула клиентка.

За окном начало темнеть. Спокойно тикали часы. Ты поймала себя на предчувствии, что рассказ будет долгим и стоит сделать чаю. Долгий, интересный рассказ, настоящее дело — то, что нужно в конце рабочего дня, не так ли? Если это длинный и интересный рассказ, а не бредни сумасшедшей.

Клиентка была… забавной. На вид — маггловские пятьдесят: тот возраст, когда многие маги внешне стареть перестают. Реальных лет ей может быть хоть сто: говорят, в сотню старый добрый Дамблдор такое вытворял, что маги всего мира завидовали — и не важно, сколько им на самом деле.

Плащ на клиентке — из последних моделей, больше похож на традиционные мантии, которые носят только последние домоседы. Этот, безусловно, не из таких — настоящее чудо маскировки, Надзор-Два на славу поработал. Ты отрешённо заметила про себя, что всё чаще хвалишь Надзор. Пожалуй, если бы тот самый абстрактный домосед, который с девяностых — а то и семидесятых! — сидит себе отшельником в заколдованном от магглов доме, вышел бы в Лондон… Статут не то что не поколеблется: никто, кроме самого мага, и не заметил бы, что с его мантией что-то не так, да и сам домосед, если не идиот и за новостями следит, был бы вполне доволен новой мантией. Плащ «с микроподогревом» из «трансткани» — точно Надзор влияет на маггловскую моду!

Итак, даме перед тобой маггловских пятьдесят. Выглядит крайне вымотанной. Каштановые волосы такие спутанные и грязные, как будто мыла она их в последний раз под дождём. Руки подрагивают не то от волнения, не то от усталости. Волшебную палочку положила перед тобой на стол, словно та ничего не значит. Интересный клиент или просто сумасшедшая?

— Выпейте чаю, — велела ты, взмахом палочки призывая две чашки. По лицу понятно: успокаивать её в духе «ну почему же не поверю!» — совершенно бесполезно. Но вот занять чем-то обыденным и приятным, например, горячим чаем — другое дело. — Вы голодны, мисс…

— Мисс Грейнджер, — выдавила она. — Нет, я не голодна. Спасибо за чай.

И выпила всю кружку залпом. Руки у неё, тем не менее, дрожать перестали: выбрать чай с капелькой успокаивающего оказалось хорошей идеей.

— Гермиона Грейнджер? — неожиданное имя. Подруга отца, давняя подруга, давным-давно пропавшая… И выглядит на пятьдесят маггловских — а ей должно быть сорок пять — сорок шесть, то есть выглядеть она должна на тридцать магических, не больше. Отец много о ней рассказывал — о ней, но не о том, как она ушла от другого его друга, Рона, а потом и вовсе исчезла. Это не было запретной темой — просто отец не любил об этом вспоминать, а ты никогда не настаивала. Обычно тебе интересны совсем другие вещи.

— Вы меня знаете? — удивилась она, и морщины неприятно очертили её лицо, на мгновение сделав похожим на уродливую маску.

— Вы не смотрели на табличку? — внутри у тебя всё было привычно холодно, а внешне ты продемонстрировала добрую усмешку. По крайней мере, ты надеялась, что она добрая — с демонстрацией эмоций у тебя теперь проблемы. Отец говорил, что это пройдёт, целители ему вторили, но ты не очень-то в это верила, вместо этого тренируясь по утрам показывать эмоции перед зеркалом.

— Табличку? — не поняла она.

— Табличка на моём кабинете, — терпеливо объяснила ты, на самом деле не испытывая никакого раздражения. — «Лили Луна Поттер, специалист по решению нестандартных проблем». Вы же знали, к кому шли? — или она просто постучала в первую попавшуюся дверь? Твоя дверь действительно была первой от входа, и к тебе заходили фактически все, но обычно с вопросом, а как нам попасть к тому-то? С другой стороны, они вносили разнообразие и не давали скучать.

— Знала? — неуверенно спросила Гермиона не то тебя, не то саму себя. А потом её лицо неожиданно озарилось. — Лили Луна Поттер? Дочка Гарри?

— Да, — ты ещё раз внимательно оглядела Гермиону. Что-то в ней было не так, но что? Разве что… плащ? Вдруг ты осознала, что плащ-то был маггловским! Маггловским изначально — ты подвинула выше очки-половинки, которые ясно показывали: следов волшебства на нём нет. Как и на самой Гермионе, что было неудивительно — ни о какой косметической магии она явно не думала. Гермиону занимало что-то другое, причём настолько, что и твоё имя она не сразу осознала.

— Прости… прости, что не приходила раньше. Гарри мне был как брат, — ты ожидала услышать какой-нибудь «душераздирающий всхлип», но Гермиона быстро приходила в себя — как будто в твоём чае было что-то, кроме чая и капельки успокаивающего. — Всё так быстро поменялось, — она грустно вздохнула. — Не надо было мне браться за ту работу.

— Это как-то связано с твоей проблемой? — не хотелось выслушивать подробности её семейной жизни. Когда-то раньше — до инцидента — тебя волновали такие вещи. Сейчас они казались шелухой, прикрывающей всё действительно важное.

— Нет, — и осеклась. — Пожалуй, связано. Я не уверена. Ты знаешь, где я работала? Гарри рассказывал, как мы расстались?

— Он не любит об этом вспоминать, — качнула ты головой. За какую работу могла взяться «умница и отличница» Гермиона, чтобы поругаться с отцом, одним из самых верных людей, каких ты только знала? Или ушла сама Гермиона? Да, отец говорил о ней, как о единственной, кто поверил ему во время Турнира Трёх Волшебников, но мог ли он преувеличивать? Идеализировать её? Зная отца — пожалуй.

— Похоже на него, — грустно улыбнулась Гермиона. — Наверное всё ещё винит себя, что не смог меня отговорить.

— О какой работе ты говоришь? — надоели эти танцы вокруг да около. К тебе приходят с проблемами, с нестандартными проблемами, теми, в которых не поможет ни один «стандартный» специалист. Это могут быть «деликатные» дела, и тогда ты выступаешь скорее в роли частного детектива, или что-то, требующее волшебного искусства.

Ты без гордости считала себя выдающимся волшебником без особенной специализации. Ты хороша почти во всём — от кулинарной магии до магической архитектуры. Что не мешало тебе, впрочем, отправлять посетителей к настоящему архитектору этажом выше, по совместительству дизайнеру и садоводу. В конце концов, ты работала не за процент от сделок, а за стабильную зарплату. По договору с «Универмагом услуг», ты брала на себя только те дела, которые не могли решить прочие специалисты — и заодно выясняла у клиентов, какой специалист им был нужен: твой кабинет разместили сразу у входа не просто так.

— Инженер? — интересно, как много было в ней неуверенности. Отец описывал её совсем не так — но что это именно Гермиона, ты была уверена. Опытным легилиментам вроде тебя ничего не стоит отличить правду от лжи, даже не заглядывая в мысли — кроме лжи, в которую человек верит совершенно искренне. — Мы создавали… систему заклинаний, — лицо Гермионы вдруг стало сосредоточенным и злым — это было так удивительно внезапно, что ты едва сдержала вздох удовлетворения. Так забавно! — Клятвы уже не работают, а мне всё ещё тяжело рассказывать. Мы работали вместе с Отделом тайн и давали специальную клятву о неразглашении.

— Непреложный обет? — конечно, не он — он «перестать работать» не мог даже в случае смерти всех, кроме давшего. Был у тебя случай, когда клиент предлагал бешеные деньги за снятие обета. Деньги ты взяла, но договор составила так, чтобы в случае неудачи претензий не возникло, и клиента предупредила, что снимаются только обеты с внутренним изъяном. Изъяна не нашлось, и в итоге клиент ушёл ни с чем — правда, не разочарованным. Кажется, чего-то такого он и ждал — просто попробовал для галочки. К тебе часто заходят «пробовать для галочки» решить нерешаемое. Иногда ты решаешь, чаще — нет, а деньги «Универмаг» получает всегда.

— Я тоже так думала, — качнула она головой. — Но эффект заклинания выглядел не так — светло-голубые нити вместо огненных — это какое-то заклинание невыразимцев. Непреложный обет вечен и неснимаем, а эту клятву я смогла убрать.

— Внушает уважение, — оценила ты. Вариантов магических клятв — немыслимое множество, но взять и снять любую с самой себя — это показатель волшебника уровня… тебя. Ты мысленно поставила Гермионе плюсик и уточнила, уже догадываясь, о какой «системе заклинаний» идёт речь. — Вас было много?

— Разработчиков? — Гермиона нахмурилась, припоминая. — Не меньше двадцати, но нас поделили на три команды, и каждая занималась чем-то своим.

— Ты занималась самым сложным? — это было бы закономерно.

— Ядром, — кивнула Гермиона. — Ты ведь уже поняла, что мы создавали?

— Надзор-Два, — кивнула ей. Ты не знала, что он начал создаваться ещё до твоего рождения, просто не задумывалась на эту тему, но сейчас поняла, что иначе быть и не могло: Надзор-Два был слишком масштабным проектом, чтобы сделать его за несколько лет. Ты осознала, что теперь Гермиона интересна не как клиент, а как человек, как разработчик одной из редких магических систем, о которых нет информации вообще. — Вас было всего лишь двадцать?

— Двадцать человек, пусть и лучших умов мира — невыразимцы чуть не решили, что это слишком много, — пожала она плечами. — Мы должны были бросить семьи, полностью отдалиться от магического мира и жить только в мире магглов, чтобы лучше понимать угрозу. Нам нашли лучших преподавателей всех обычных наук, разыскали лучших инженеров и учёных… не хочу знать, какими зельями они их опоили, но нам рассказывали всё и с любыми подробностями. Первые годы мы считали это невозможным — создать что-то такое, что окончательно скрыло бы магов от магглов с учётом всего этого технологического рывка, информатизации общества… Что бы мы ни сделали, магглы рано или поздно нашли бы нестыковки, а если не они — то их компьютеры.

— Запретить все компьютеры? — попыталась пошутить ты, примеривая на себя роль разработчика Надзора. Выходило не очень — ты даже не представляла, с чего начать.

— Мы думали над этим, — Гермиона сказала это так просто, а ты едва не выпустила чашку из рук. Они действительно могли бы… запретить все компьютеры? Удивительно! — Но тогда было уже слишком поздно, Международная Конфедерация не пошла бы на такое глобальное нарушение Статута. Трусы! — ты отметила подавленную злость, причём очень сильную.

— Ты жалеешь, что вы не запретили компьютеры?

— Да, — резкий, категоричный ответ. — Это было бы честней и… — она вздохнула и прикрыла на секунду глаза. — Может быть, со мной всё было бы хорошо.

— Отец рассказывал о тебе не так, — отметила ты.

— Пылкая идеалистка, готовая жизнь положить за свои идеи? — устало усмехнулась она. — Сейчас я повзрослела, а тогда — тогда настаивала, что мы не можем «мешать научно-техническому прогрессу». Если бы я не выступила против, если бы невыразимцы меньше прислушивались к МКМ… — она вздохнула. — Что сделано — то сделано. Прошлого не воротить, не изменить… — вдруг хищно сощурилась — и тут же выдохнула. — Нет, хроноворот — тоже не вариант.

— Только несколько часов, — а сколько именно, источники расходились — к сожалению, инструкции к прежним хроноворотам не сохранились вместе с ними самими. В старых семьях всё ещё можно найти поломанные хроновороты, только вот попытки их чинить заканчивались обычно… плачевно. Последствия одной из таких попыток разгребала и ты.

— Рекурсия, — чуть улыбнулась Гермиона. — Можно перейти на несколько часов ещё раз, и ещё, и ещё…

— Ты пробовала? — спросила на всякий случай.

— Да, — вновь удивила Гермиона. — Но сейчас уже поздно, даже если я найду хроноворот.

— Почему?

— Ты серьёзно не понимаешь? — слегка удивилась она. — Тогда слушай и молчи, — командные нотки. Похоже, она была не простым разработчиком, а лидером команды? — Мы пробовали разные идеи, проводили мозговой штурм — каждая команда отдельно, чтобы не застрять, мы никогда не пересекались после клятвы, — и тут же поправилась. — Невыразимцы говорили: «Чтобы не застрять». На самом деле, это помогало нас контролировать. Рабочий способ придумала наша команда. Его придумала я.

То есть перед тобой сидит автор Надзора-Два? Не всего, но как минимум концепции, самой идеи? Наверное, раньше эта мысль потрясла бы тебя. Теперь ты лишь слегка удивлена. Но и это удивление гораздо лучше обычного безразличия. Это место всё ещё удивляет тебя — поэтому ты продолжаешь здесь работать. Надолго ли? Ты чувствуешь, что однажды пройдёт и это — тогда ты отправишься в путешествие за новыми эмоциями, новыми удивлениями, за всем новым. У тебя, в общем-то, всё давно уже собрано, осталось закончить одно дело, и только отец пока просит подождать, надеется, что тебе «станет лучше».

— Я выпустила джинна из бутылки, как последняя дура, — лёгкая горечь в словах.

Ещё одна причина, почему ты работаешь здесь — эмоции. У приходящих сюда людей бывают редкие эмоции, а твоя эмпатия работает — в отличие от собственных чувств. Кто-то скажет, что жить чужими чувствами — это нездорово, и ты полностью с этим согласна, но давали ли тебе выбор? В Мунго есть специальное отделение для таких же, как ты, но недееспособных. Сначала тебя хотели поместить туда, но вскоре отец понял, что это делает только хуже, а пойти против авторитета отца не то что целитель — и министр магии не в состоянии.

— Какого джинна? Что ты сделала? — спросила у замершей, уставившейся куда-то сквозь тебя Гермионы.

— Что ты знаешь о Выручай-Комнате? — наконец, сфокусировала она взгляд, и вновь тебе показалось, что ты видишь старуху, а не волшебницу в расцвете сил, ровесницу отца.

— Пару раз ходила к ней, — пожала ты плечами, припоминая детство. — Отец рассказывал, но она была занята каждый раз.

— Выручай-Комнаты в привычном Гарри виде больше нет, — прокомментировала Гермиона. — Дверь больше не появится. Когда мы генерировали идеи, в основном, нерабочую чепуху, как можно сохранить Статут, я вспомнила о Выручай-Комнате. Она может превращаться во всё, что пожелаешь — а что, если бы мы смогли повторить то, что сделали основатели Хогвартса? Что, если бы мы смогли превращать все волшебные случаи в понятные магглам? Конечно, я не думала, что это сработает — просто мы говорили любую чепуху, которая только в голову придёт.

Но мою идею заметили, ей заинтересовались. В Отделе тайн знают о Выручай-Комнате. Я прочитала его историю, ещё когда не было никакого Министерства магии, только Визенгамот, Отдел тайн существовал, только назывался по-другому. Всегда есть могущественные артефакты, которые нельзя просто уничтожить, заклинания, которые нельзя знать широкой публике, но которые могут пригодиться в самом крайнем случае, понимаешь?

Ты кивнула. После инцидента ты много времени посвящала поискам новых знаний и слишком часто наталкивалась на Отдел тайн, который всегда был на несколько шагов впереди, забирал самое интересное, не брезгуя стирать память у самих первооткрывателей и изобретателей. Умом ты понимала, что это должно раздражать, но сердцем — было всё равно, ты не жалела о потраченном времени. Ведь иногда твои поиски более чем удавались.

— Выручай-Комната не была создана основателями — они её… локализировали, — сказала Гермиона. — Раньше мир был немного другим, более… волшебным. Магия была не только в волшебных лесах и животных, магах и артефактах, но и в самом мире. Когда-то давно даже последний маггл мог совершить что-то невозможное, подчинить мир своей воле. Мир был… пластичен, понимаешь? Совсем чуть-чуть, но весь мир. Но Салазар Слизерин, Годрик Гриффиндор, Хельга Хаффлпафф и Ровена Рейвенкло, когда были на пике своей силы, решили, что такая пластичность слишком опасна и что однажды кто-нибудь не просто пожелает что-то ужасное, но будет желать это так яростно и сильно, так долго и так точно и что никого из волшебников не будет рядом… Они, вместе с теми, прошлыми невыразимцами, хранителями тайн, смогли… сфокусировать, локализировать это… Свойство. Так в Хогвартсе появилась Выручай-Комната, специально ограниченная, чтобы никто из учеников или учителей не смог повредить миру. И когда я напомнила о Выручай-Комнате, то невыразимцы решили, что этот секрет может сработать нам на пользу.

— Как элегантно! — всё, что смогла ты сказать. Это была настолько красивая и захватывающая, настолько новая и интересная идея, что ты чуть не утонула в эмоциях. Другая часть тебя, правда, холодно отметила, насколько опасной вещью занималась Гермиона. Ты одёрнула саму себя — да, интересно, да, ново, да, красиво, но на свете много всего такого, а вот жизнь у тебя только одна, поэтому на что-то опасное лучше смотреть с подозрением, а не созерцательным любованием.

— Элегантно? — ты нашла ироничным, что в начале встречи Гермиона говорила о себе как о сумасшедшей, а сейчас всем видом демонстрировала, что сумасшедшая скорее ты. — Это ужасно! С такими силами нельзя играть, их нельзя приручить, их можно только ограничить, спрятать и запереть на замок! Тогда я ещё не подозревала, какие это силы, но сейчас… — покачала головой. — Я их понимаю, Лили, они считали, что если мы нейтрализуем одной спрятанной угрозой одну явную, то будет на две угрозы меньше.

— Но так и получилось?

— Получилось, — кивнула Гермиона. Вот только в кивке этом было столько сомнения, что звучало скорее как «конечно же, нет!» — Мы не знали, как можно… распаковать это… Свойство обратно. Но нам и не нужно было. Нам нужно было просто спроецировать его, но с новыми ограничениями, не такими, как у основателей. Ты знакома с информатикой?

— Я умею работать на компьютере, — как будто кто-то из твоего поколения не умел. Давно прошли те времена, когда в Хогвартсе не работала электроника… правда, как ты слышала, многие профессора до сих пор принимают только сочинения чернилами на пергаментах, как будто живут даже не в прошлом, а позапрошлом веке. Ты и раньше-то не понимала консерватизм, а теперь он кажется тебе чем-то совершенно безумным.

— Ты знаешь, что такое операционная система? — с сомнением в голосе уточнила Гермиона.

— Я устанавливала себе и виндоус, и линукс, — прежняя ты определённо оскорбилась бы, а настоящая — лишь отметила, как странно звучит спокойная констатация факта. Как-то… неправильно, диссонирующе.

— Как всё поменялось… — протянула Гермиона. — Тогда ты должна понять, что я делала. Моя команда составляла систему заклинаний, которая должна была работать как операционная система для Надзора-Два.

— Почему не оживление, псевдоразум? — поинтересовалась ты.

— Слишком опасно, — поморщилась Гермиона. — Были у нас… любители таких штук. Я им показала, как оживлённый и даже обученный, надрессированный предмет можно обвести вокруг пальца без капли магии. Нам нужно было что-то жёсткое, детерминированное, и двоичная машинная логика магглов подошла идеально. Я прошла курс по компьютерной безопасности, училась искать лазейки и обходить систему — если кто-нибудь сможет взломать Надзор-Два, если кто-нибудь получит контроль над Свойством…

— Это будет катастрофа, — согласилась ты. — Но почему тогда с вас не взяли настоящий Непреложный обет? Почему ты рассказываешь об этом мне? Это же опасно.

— Та клятва была не слабей обета, просто… другая, — вздохнула Гермиона. — Я… сглупила, пожалуй. Использовала Свойство, чтобы ослабить её, а потом, уже после всего, разрушила изнутри. Не люблю нарушать правила, но ещё больше не люблю, когда есть правила, которые нельзя нарушить. Но, должно быть, я что-то сделала не так. Поэтому я сюда пришла. Я бы не рассказала тебе всего, но ты — дочь Гарри, и…

— Тебе не следовало мне доверяться, — озвучила ты очевидную истину. Такие вещи не следовало доверять вообще никому. Хорошо, что ты защитила кабинет от прослушивания.

— Наверное, мне слишком захотелось выговориться? — выдохнула Гермиона. — Можно ещё чаю?

Ты наколдовала чаю из специального запаса. Покосилась в окно — сумерки давно уже сменились ночью. Указала палочкой на дверь и мысленной скороговоркой наложила запирающие чары. Теперь вас никто не потревожит — ты часто здесь сидишь допоздна, а то и до утра.

— Спасибо, — мелкими глотками Гермиона смаковала чай, а вот ты к своему пока не притронулась, изучая свою… клиентку? Похоже, не просто клиентку, а источник бесценной информации. Такой источник, которого до сих пор у тебя и не бывало. Ты жутко хотела взять Гермионы за грудки и вытрясти у неё всё-всё-всё! — На чём я остановилась?

— Ты сказала, что… запрограммировала Свойство.

— Верно, — кивнула Гермиона. — Не одна, но я была… главной программисткой и инженером. Другие команды работали над тем, как можно будет Свойством управлять и как оно должно будет реализовываться, а я работала, чтобы у них был удобный и ограниченный к нему доступ. Мы использовали ритуал одностороннего подобия, чтобы Свойство проецировалось наружу, и… не думаю, что тебе интересны такие тонкости, — тебе они были очень, очень интересны, но ты промолчала. Успеешь ещё узнать! — Я постаралась, чтобы никто, ни один невыразимец не смог направить Свойство на что-то другое, не смог стать… — запнулась она.

— Богом? — тихо подсказала ты. Направить Свойство. Звучало фантастически интересно! И ещё более опасно, да.

— Богом, — со вздохом подтвердила Гермиона. — Никаких божеств не будет, только маги, а мы постарались, чтобы магглы не смогли найти магический мир. Знаешь, сейчас я думаю, что мы зря всё это сделали. Тогда это казалось вопросом выживания, но сейчас, прожив столько среди магглов безо всякой магии, я поняла, что мы смогли бы открыться, что у нас был шанс создать общий мир, единый для обычных людей, сквибов и волшебников, без дискриминации, мир настоящего будущего… Я смотрю, как магглы летят на Марс и думаю, как сильно могли бы мы, волшебники, в этом помочь. Вечный двигатель, любые материалы, которые только можно представить, продление жизни, исцеление болезней… Но стоит мне написать об этом в личный почтовый ящик или социальную сеть, сказать вслух или отправить письмо — Надзор-Два сотрёт всё из реальности или превратит в смешную шутку, после которой любые мои слова перестанут воспринимать всерьёз. Я стояла рядом с троном бога, — горько улыбнулась она, — и попросила не то, чего хотела на самом деле. Я буду жалеть об этом всю жизнь, — прикрыла она глаза и замолчала.

— Можно всё исправить, — нарушила ты молчание. — Ведь ты создавала защиту, а значит…

— А значит, уверена, что даже я, даже со всей старой командой, не смогу её взломать, — оборвала Гермиона. — Сам Надзор следит, чтобы никто не смог к нему подобраться. Какой бы силой ты ни обладал, какую бы хитрость ни применил — ты играешь против бога, воплощающего свои желания. Систему управления делала не я, но я делала для неё… интерфейс. Самозащиту Надзора-Два нельзя отключить или обмануть. Даже не думай об этом! — на её лице застыл нешуточный страх. — Если ты попытаешься, если приложишь усилия… я не знаю, что сделает Надзор, я не знаю, что с тобой станет!

— Я поняла, — жестом прервала её излияния. Конечно, ты поняла — то, что ты разучилась бояться, не значит, что ты не хочешь жить. — Но зачем ты тогда пришла сюда? — плохо, что не с задачей взломать Надзор-Два. Даже если бы ты не преуспела, это было бы невероятно интересно!

— Надеюсь, теперь ты не назовёшь меня сумасшедшей, — усмехнулась Гермиона. — Я… это должна быть психологическая травма, но никаких травм у меня нет. Я была у психотерапевта и психиатра, я проверялась в Мунго — они не знают, что это. Это началось… наверное, тогда, давно, на испытании. Мы не могли просто взять и запустить Надзор-Два — нужны были серьёзные испытания. Мы должны были понять, на что он способен, понимаешь?

— Это логично, — кивнула ты, отпив своего едва тёплого чая. Прелесть этого сорта была в том, что, остыв, он оставался непревзойдённо вкусным. Настолько вкусным, что трогал даже твоё каменное сердце. Но только трогал — новое влекло тебя гораздо сильнее, чем какой-то чай, будь он даже императором всех чаёв на свете.

Тем временем на улице зашумело, сначала тихо, а потом всё сильнее и сильнее. Ты бросила взгляд на окно. Осенний дождь — начинается как проливной и продолжается мерзкой (такой её считала ты-прошлая) моросью дни, а то и недели подряд. Утром наверняка будет туман. Туман… нет, ты не боялась тумана, хотя теперь он чётко ассоциировался с тёмными фигурами в капюшонах, парящими в метре над землёй. Тебе было неправильно, некомфортно в туман. В такие дни ты предпочитала отпрашиваться с работы и сутками напролёт сидеть с интересной книгой или интересным собеседником. Если бы ты могла, то возненавидела бы лондонские туманы.

— Логично… — протянула Гермиона. — Тогда я впервые испугалась того, что мы создали. Он… оно… Оно создавало копии людей. Невыразимцы стирали память, а оно восстанавливало её.

— «Обливиэйт» не стирает, а только блокирует воспоминания, — заметила ты.

— Нет, это был не «обливиэйт», — вновь закрыла глаза Гермиона, погружаясь в прошлое. Руки её задрожали. — Это было настоящее стирание памяти, одно из запретных заклинаний. Но Надзор… Но оно могло кое-что хуже. Гораздо хуже.

— Что плохого в восстановлении памяти? — не поняла ты.

— Это не настоящее восстановление, — закрытые глаза, сетка морщин и горькая улыбка — сколько бы ты дала ей лет? Семьдесят? Все сто? — Выручай-Комната не может поддерживать что-то… по-настоящему, навсегда. Это как временная трансфигурация, как иллюзия, неотличимая от реальности. На самом деле, Свойство может фиксировать что-то навсегда, но мы запретили это делать — чем больше оно фиксирует, тем меньше может. Есть определённый лимит мощности, предел изменений, мы не можем его точно измерить, потому что таких инструментов просто не существует, но он есть и он конечен. Система делает так, чтобы магглы не обнаружили разницы. А потом медленно, убедительно возвращает всё на свои места. Память уходит, иллюзия тает, но все уже считают это болезнью. Ранним склерозом, деменцией или альцгеймером. Или человек ударяется головой и впадает в кому, из которой уже не очнётся. Но это… это только цветочки, Лили, — она открыла глаза и посмотрела на тебя взглядом… который должен был впечатлить? Тебе было просто любопытно — не более того. — Невыразимцы пробовали убивать людей. Надзор может… возвращать их. Их внешне и внутренне неотличимые копии или их образы в головах — даже мы не смогли понять. Они живут, как настоящие люди, любят и ненавидят, едят и пьют, а потом, когда это уже не выдаст магов — просто исчезают, тают, стираются из реальности. Тогда я не просто испугалась — это пробрало меня до глубины души! Представь себе: ты живёшь, ты чувствуешь, стремишься к чему-то — а потом вдруг исчезаешь! Просто потому что система освобождает мощности для глупого разделения мира на части.

— Ты уверена, что они мыслили, чувствовали и стремились? — постаралась продемонстрировать поддержку ты. Вышло как всегда — не очень.

— Да, — твёрдо ответила Гермиона. — Мы проверяли их всеми возможными способами. У невыразимцев… есть свои методы. Если это иллюзия, то настолько точная, что может считаться человеком. Даже волшебником.

— Я начинаю понимать, — медленно произнесла ты. Картинка действительно сложилась в голове. Забавная ситуация.

— Рон не хотел меня видеть, мои родители… мы расстались слишком давно и стали друг для друга совсем чужими, а Гарри… Он бы меня принял, но я не хотела напрягать его, — продолжила Гермиона свой рассказ или, лучше сказать, исповедь? — Но я знала о мире магглов столько, что легко устроилась на работу. Капелька магии и реальные знания — вот я профессор, — она покачала головой. — Я приходила в себя, учила и отдыхала после той нашей безумной гонки. А потом ко мне обратился один из наших… Один из членов моей команды. Он паниковал и кричал, что нас решили… убить. Я не успела к нему прибыть. Он умер. Инсульт, настоящий, не Авада Кедавра, я всё проверила. Я начала искать остальных и никого не нашла. Обращаться к невыразимцам… я подозревала и их. Но всё равно рискнула. Они были удивлены не меньше меня — и знаешь, что самое интересное?

— Тела исчезли, — тихо сказала ты.

— Исчезли, как будто их и не существовало, — Гермиона прикрыла лицо руками. — Как будто их убили давным-давно… как будто на них не стало хватать ресурсов.

— Это нелогично, — сказала ты. Гермиона подняла на тебя взгляд и как-то жалко улыбнулась:

— Нелогично. Система освобождает ресурсы сразу, а часть моих… коллег жила в мире магов, а не магглов. Я… я должна быть живой, Лили. Настоящей, — кого-то другого её потухший взгляд наверняка бы впечатлил. — Но я уже сама не знаю, во что верить. Я… я резала себе руки ножом, чтобы проверить, течёт ли у меня кровь. Я… — она прикрыла лицо руками, и ты обратила внимание на несколько шрамиков, пересекающих руки. — Я настоящая? Я ведь настоящая, я не исчезну, Лили? Можно как-то… подтвердить? Я не знаю, невыразимцы, они… они провели тесты. Но мы и тогда не могли отличить, а я так долго жила среди магглов, может быть, оно не могло меня просто стереть, а…

— Пойдём ко мне домой, — предложила ты. — Тебе нужно выспаться. Я помогу тебе. Это интересная задача, — и протянула ей руку. Гермиона осторожно, недоверчиво коснулась её и легко сжала. — Ты настоящая.

Или ощущается такой. Одно из преимуществ твоего состояния: ты идеальная лгунья. Отличить, когда ты говоришь правду, а когда лжёшь не под силу и легилименту, пока он не прочитает память, разумеется.

— Спасибо, — просто сказала она. — Я… мне действительно нужно поспать. Не спала двое суток и…

Ты постаралась улыбнуться ей. А потом достала из стола личный портключ, убрала чашки, выключила свет — и вас утянуло в пригород Лондона, где ты снимала небольшой домик.

После ещё одного чая — ты капнула Гермионе в чашку зелье «Сна без сновидений» — твоя несостоявшаяся клиентка быстро отошла ко сну. Ты даже уступила ей свою кровать, сказала, что поспишь на гостевой, мол, тебе не привыкать. Ты действительно погрузилась в дрёму — ненадолго, всего лишь на час. Час, во время которого перед твои мысленным взором вихрем пронеслись события дня — закрутились и раскрутились обратно, укладываясь в память. Второе преимущество твоего состояния — тебе не нужен полноценный сон.

Позёвывая, ты медленно, аккуратно, почти ритуально заварила кружечку кофе. Вышла на веранду, кутаясь в тёплый плед, заклинанием согрела стульчик и стол, уселась, наблюдая за струями дождя, который и не думал униматься. Дождь давно бы вымочил твою веранду, но заклинание недосягаемости, вкупе с ещё несколькими, не давало ему и не шанса. Как будто над твоим домом маггл из будущего включил зонтик силового поля.

Ты лениво обдумала сложившуюся с Гермионой ситуацию. «Сон» расставил всё по местам, каждый факт занял своё место на полочках памяти, и интуиция шептала, что ты не замечаешь чего-то важного, возможно, жизненно важного. Призвав чай из запасников, ты неспешно продолжила вчерашние размышления, складывая картинку заново.

Свойство. Основатели. Выручай-Комната. Идея Гермионы. Невыразимцы, знающие о Свойстве. Цифровая система контроля. Интерфейс к ней. Проекция Свойства. Испытания. Иллюзорные личности, иллюзорные тела. Умершие и исчезнувшие коллеги Гермионы. Её обращение к невыразимцам. Подозрения в собственной ненастоящести.

Ты улыбнулась дождю. Наверняка вышло ненатурально, даже жалко — сколько раз ты видела эту улыбку перед зеркалом… Но сейчас тебе положено было бы улыбнуться. Лёгкое предвкушение просочилось сквозь холод внутри. Запах тайны. Запах нового. Запах перспективы. Настолько завораживающий, настолько яркий, настолько реальный… Да, пора бы заканчивать со всем этим.

Но сначала нужно отдать долги. Вернее, последний долг — что-то вроде привязанности? Ты всегда ощущала, что должна это сделать, что должна закончить всё, что история не доведена до верного конца. У тебя осталось мало обычных чувств, поэтому ты научилась довольствоваться теми, которые у людей обычно — на заднем плане. Ты освоила все оттенки интереса и любопытства, чувств завершённости и незавершённости, чувства красоты, чувства ритма и чувства правильности, чувств уверенности и сомнения, полностью отделённых от страха… Иногда ты подумывала, что существовала, что существуешь в «другом ментальном пространстве», чем другие люди. Как слепые — учатся слышать, различать на слух тончайшие детали, недоступные зрячим, так и ты живёшь в совсем другом, непредставимом «зрячим» мире.

Поэтому сложно было бы объяснить, почему ты решилась именно сейчас и что именно вело тебя. Это всё равно как объяснять слепым краски! Твоя интуиция, интуиция выдающейся волшебницы, перекликалась с твоими странными чувствами. «Это будет правильно», — так бы ты сказала, спроси кто-нибудь. Но некому спрашивать тебя. Когда ты последний раз виделась с отцом? Есть ли в отношении него неотданные долги? Ты не ощущала их. Есть только один гештальт, который ты должна завершить, только один образ, которому не хватает полноты. Возможно, он единственный удерживал тебя здесь, на островах, удерживал от путешествия на десяток-другой лет? Оглядываясь назад, ты почти уверена в этом.

Ты трансфигурировала чашку в шприц. Спустилась в подвал. Набрала жёлтого эликсира и поднялась в спальню. Один из плюсов зелья «Сна без сновидений» — неудобства, даже боль пациент во сне не ощущает. Ты спокойно, не делая ни одного лишнего движения — сейчас ты ощущала что-то вроде просветлённости, будто отхлебнула Феликс Фелицис — нашла на руке Гермионы вену и ввела эликсир. Наложила несколько чар на спящую. Кивнула самой себе и аппарировала в кабинет.

Накинула лично зачарованную рабочую мантию и такую же шляпку, переобулась в тяжёлые, но прочные сапоги. Задумчиво оглядела себя в зеркале, одёрнула мантию, поправила шляпку, коснулась лица кончиком волшебной палочки и прошептала длинное заклинание. Теперь тебя не узнает и отец — чары анонимности ты придумала сама, контрчар к ним просто не существует.

Никакого изменения внешности, всё гораздо тоньше и абстрактней — эти чары больше всего похожи на Фиделиус. Если враг будет заглядывать в окно дома своей жертвы, накрытого Фиделиусом, то не найдёт её. Если родители будут всматриваться и даже ощупывать дочь под чарами анонимности — то не узнают её. Ты‑прошлая гордилась бы таким заклинанием или ужасалась бы, как такое вообще могло бы тебе в голову прийти. Ты‑настоящая испытывала только правильность и удовлетворение от качественного исполнения собственных чар.

Накрыв себя парой слабых чар недосягаемости, чтобы не промокнуть, ты шепнула:

— Акцио случайный ненужный предмет.

На этот раз, предметом оказалась пепельница. Ты-прошлая курила, и курила много. Ты-настоящая испытывала к сигаретам только отвращение. Третий плюс твоего состояния: за здоровьем ты следишь гораздо внимательней, ничем, включая целительные зелья, не злоупотребляешь.

— Портус, — коснулась ты пепельницы, превращая её в портключ. В тот же миг пространство вокруг закружилось — тебя понесло вдаль, в место, куда нельзя аппарировать. Нет, не в Хогвартс. В Азкабан.

Прибыв на место, ты уменьшила пепельницу и сунула в карман мантии. Не оглядываясь на огни замка-тюрьмы, вышла на берег. Достала из другого кармана использованный шприц, трансфигурировала его в камушек и бросила в море. Не оглядываясь, не торопясь, но и не медля, направилась по берегу дальше, в ту часть острова, которая была отведена под вольер.

— Эй, ты, стой! Кто ты такая? Сюда нельзя! — «приветливо» встретил тебя молодой волшебник, патрулирующий берег. Наверняка стажёр Аврората. Не поднимая глаз, росчерком палочки превратила его голову в тыкву. Трансфигурация, особенно необратимая — твой конёк. Ты даже не оглянулась, когда тело глухо бухнулось на камни.

Забавно, насколько люди недооценивают смертоносность настоящих мастеров трансфигурации и чар и их изобретательность. Забавно, насколько авроры переоценивают лучевую магию. Трое следующих стражей встретили тебя утроенным оглушателем. Зеркальный щит оглушил их в ответ. Большинство имеющих направление чар может быть отражено таким методом. Не отражались многие тёмные проклятия, не отражалась трансфигурация, не действовал зеркальный щит и на артефакты, но такие мелочи, как «ступефаи», сколь умело они ни были исполнены, сколько силы бы в них ни вкладывали… Помимо силы магии есть понятия её качества. По силе заклинаний тебе далеко до отца, но по качеству ты смело могла считать себя ровнёй самому Дамблдору. По изобретательности же… Это можно считать четвёртым плюсом твоего состояния — изобретательность.

Ты направилась к нескольким домикам вокруг большого каменного купола. Навстречу выбежали волшебники. Охрана. Одним взмахом палочки ты сломала их палочки. Почему волшебники так редко защищают свою главную уязвимость, главное оружие? Отец накладывал на свою палочку с два десятка чар прочности. Впрочем, у отца всегда был пунктик по этому поводу — однажды во времена Волдеморта Гермиона сломала его палочку рикошетом заклинания. После того рассказа ты взялась за зеркальные чары и за защиту твоей палочки. Отец, помнится, был очень тобой доволен, а вот мать и братья…

Проверила, все ли здесь, и вторым взмахом палочки ты заставила правую ногу каждого исчезнуть. Тот же способ, что и аппарация, тот же, которым ты призывала к себе чай. Волшебник может ему противостоять, не нужна даже палочка — только сосредоточенность и воля. Даже если ты не был готов, можно в ту же секунду вернуть ногу назад и легко отделаться. Конечно, ни у одного из твоих противников не получилось.

После третьего взмаха из твоей палочки заструились бинты и жгуты. Эти волшебники не умрут — какое-то время между разаппарированными частями тела сохраняется чувствительность и кровообращение, словно тело не сразу осознаёт разрыв. Не то чтобы ты испытывала милосердие или жалость. Просто это было неправильно — брать с них слишком большую цену. Да, они мешали тебе закончить, но с другой стороны, они же держали их под куполом, не давали им уйти. Нога и палочка — достаточная цена.

С лёгким удивлением заметила среди ругающих тебя магов своего бывшего парня. Или, лучше сказать, парня тебя‑прошлой? Конечно же, после инцидента вы расстались. Тебе нечем было ответить на его чувства, а ему не нужна была… как он подумал… «пустышка»? Это было правильное решение с обеих сторон, но он продолжал терзаться виной перед тобой. Примерно такое же чувство, как испытывает перед мертвецом его боевой товарищ, не успевший прийти на помощь, заслонить собой. Ты находила это слегка неправильным и старалась его избегать.

Наложив на нейтрализованных магов заклинание немоты, чтобы не отвлекали от дела, ты приблизилась к куполу. Коснулась рукой гладкого зачарованного камня, наблюдая сквозь очки-половинки за переливами магии. Часть этой магии была твоей. И эта часть откликнулась на прикосновение, потянулась к тебе, будто питомец к хозяину.

Почему ты считаешь себя выдающейся волшебницей? Не потому что владеешь массовыми чарами и умеешь трансфигурировать головы противников в тыквы. И даже не потому, что освоила большинство областей магии, в том числе запрещённых. И не потому, что придумала не одно и не два новых заклинания. Специалистов по массовой магии, мастеров трансфигурации, магов-универсалов и изобретателей — немало. Ты и универсалом себя не считала — например, в алхимии или прорицании ты не разбираешься совсем. А по магической силе, как наверняка сказала бы Гермиона, по «мощности магических изменений, которую невозможно измерить точно, но которая определённо есть у каждого волшебника», ты была середнячком. Там, где по-настоящему сильный волшебник смог бы нейтрализовать охрану купола одним взмахом палочки, тебе потребовалось три.

Но существует признак, по которому ты опережала и отца, и, вероятно, Гермиону Грейнджер, и профессора Макгонагалл, и профессора Слизнорта, и… Ты знаешь, в общем-то, единиц среди волшебников всей Земли, которые могут так же, как ты. И Дамблдор, и Волдеморт были одними из них. Ты можешь чувствовать магию и направлять её без палочки.

Поэтому волшебство в куполе, повинуясь одной твоей воле, обратилось против самого себя. Та часть волшебства, которую вложила ты, начала расти и усиливаться, сражаться с магией, вложенной другими волшебниками. Да, твоей магии было несоизмеримо меньше, но она же была не слепой, а зрячей. Её направляла ты. Прикрыв глаза, ты осторожно и размеренно разрушала защиту. Вы зачаровывали купол целиком, а не секторами, поэтому ты не могла уничтожить заклинания на отдельном участке, пусть это и было бы быстрей. А так… А так было скучно и долго. Целых пять минут.

Ты отняла руку от купола и сделала шаг назад, накладывая на себя заклинание глухоты. По куполу зазмеились трещины. Ты должна была улыбнуться и даже попыталась это сделать. Не получилось. Обратила внимание, что всё это время один из магов-смельчаков пытался добраться до тебя сквозь чары недосягаемости. Отлевитировала смельчака подальше — как раз вовремя, чтобы при обрушении купола в него не попало осколком камня.

Это выглядело величественно и красиво. Из облака медленно оседающей пыли плавно вылетали они. Знакомые тебе фигуры, излучающие холод, существа, которым не способна повредить масса камня, существа, не являющиеся полностью материальными, но при этом и не призраки. Дементоры — последние дементоры в мире. После инцидента, после всех смертей и случаев, что хуже смерти — невыразимцы всё же решили сохранить десяток-другой этих существ. И ты находишь это неправильным. Дело следовало завершить.

Ты не была способна на чары Патронуса. Раньше вы убивали дементоров именно с помощью него. Три или четыре Патронуса способны окружить дементора, а затем разорвать на части. Теперь ты не владела заклинанием Патронуса; ни одно заклинание, зависящее от эмоций и чувств, включая немалую часть тёмной магии, не было тебе доступно. Впрочем, это волшебство и не смогло бы помочь сейчас — те же Непростительные заклинания показались бы дементорам щекоткой. Не потому что они слабы или некачественны — просто рассчитаны на живых. Дементоры же не относились ни к живым, ни к мёртвым. Они были вратами между жизнью и смертью, голодными дырами, жадными до тепла и душ.

Ты знала, о чём говорила. Ты потратила не один год, изучая дементоров вблизи, возле этого купола, и с невыразимцами ты делилась далеко не всем. Почему ты? Это должно быть очевидно — в отличие от остальных, ты была уже неуязвима для ауры отчаяния, подавленности и страха, поскольку разучилась испытывать их — и это пятый плюс. Ты помогала исследовать дементоров, а невыразимцы исследовали тебя, искали, есть ли способ вводить обычного человека хотя бы временно в такое состояние. В конце концов, у него есть пять плюсов, перечисленных тобою раньше. Успехом их исследования не увенчались — в отличие от твоих.

Ты нашла две вещи, против которых дементоры были уязвимы — помимо известной нелюбви к огню, который всё же не мог их уничтожить, Патронусов и специальных подчиняющих чар, которые уже не работают. Во-первых, дементоры уязвимы против самих же себя. Это кажется парадоксом, но это так — дементоры оказывают друг на друга воздействие, и на это воздействие можно… повлиять. Во-вторых, насколько дементоры иммунны к магии пространства, настолько уязвимы и к магии времени. Две области магии, одну из которых изучают или хранят исключительно невыразимцы, а другая, магия смерти и души, находится под абсолютным запретом. Но ты очень любопытна, упорна, имела прирождённый талант к волшебству и не имела помех, вроде романтики, друзей или работы — разве у этих областей были шансы не поддаться?

Дементоров не следуют воспринимать как живых, разумных и рассуждающих существ. Ты склонна была относить их к идеям. К кем-то или чем-то оживлённым, уплотнённым, локализированным, как это сделали основатели Хогвартса со Свойством, даже воплощённым в конкретные тела — но всё же идеям. Какие это были идеи? Смерть и душа. Ты могла понять, почему древние волшебники создали дементоров. Они отделили саму смерть человеческую от этого мира, локализировали её, заперли, чтобы торжествовала именно жизнь.

Возможно, именно поэтому население мира росло столь быстро — и именно поэтому его рост окончательно обернулся вспять в последние годы. Во время инцидента дементоры не были уничтожены в привычном смысле слова — они просто были... возвращены. Разорваны на кусочки, делокализированы, возвращены в природу. Учитывая, что с момента создания их стало гораздо, гораздо больше, что они размножались при каждой попытке вырваться, и особенно много их стало после смерти Волдеморта… Ты не была уверена, обречено ли человечество. Тебе не было до него дела. Ты даже не была полностью уверена в своих выводах. Просто нарисованная тобой картинка была на удивление красивой, элегантной, гармоничной. А ещё она дала понимание, вместе с воспоминаниями отца, что же ты должна сейчас сделать.

Тебе не нужно особых жестов. И волшебную палочку ты убираешь в карман мантии. Есть вещи, есть магия, которую можно творить только руками и душой. Используя волшебную палочку, отдельную вещь, маг подчиняет другие вещи. Часть волшебной палочки — это часть живого существа, живого и волшебного. Это позволяет воздействовать на другие предметы — живые и неживые, волшебные и нет. Но когда ты хочешь управлять материей духовной, то волшебная палочка тебе не поможет. Управлять душой можно только с помощью своей собственной души.

Дементоры тянут к тебе бледные, покрытые струпьями руки. Ты ловишь их своими ладонями. Ты не боишься их. И ты физически сильней их оболочек. Удивительно, но факт — дементор не может причинить вреда человеку, который его не боится. Он просто слишком слаб для этого. Как ребёнок, даже слабее ребёнка. Должно быть, дементор не способен поднять и кружку с чаем, не говоря уж о сопротивлении человеку.

Это довольно просто — переломать дементорам руки и стащить их в одну кучу. Ничто не помешало тебе достать из кармана верёвку и связать их в одну парящую над останками купола охапку. Конечно, со временем они просочатся сквозь верёвку, их руки восстановятся — но этого времени ты им не дашь. После связывания ты касаешься лица — или морды? — одного из дементоров и начинаешь.

Ты не смогла бы описать то, что происходит дальше. Объяснить магию души человеку, который никогда ей не занимался — это как глухому рассказать о музыке. Ты просто делаешь, а дементоры поддаются. Ты соединяешь малые врата в большие. Смерти к смерти, путь к пути, душа к душе, идея к идее, тело к телу. Тела дементоров сливаются, уплотняются, образуя арку тёмного камня. Их балахоны также срастаются, оставаясь занавесом на этой арке, занавесом, трепещущим на невидимом ветру. Отец однажды сталкивался с этой аркой и потерял в ней своего крёстного.

Ты слышишь хлопки аппарации. Но никто не мешает тебе. Невыразимцы стоят тенями, окружая останки купола, но не смеют подходить ближе. Они понимают, что некоторые дела просто должны быть завершены. Ты достаёшь из кармана хроноворот — один из тех самых, что забрала, когда очередные жертвы войны с Волдемортом решили изменить прошлое, а вместо этого создали хроноаномалию.

Хроноворот был сломан, но ты его починила. Это заняло не один год поисков, проб и ошибок, но ты воссоздала всю сеть наложенных на маленькие песочные часики заклинаний. В определённом смысле, это твой шедевр, но ты не гордишься им и не жалеешь, что не гордишься, ведь ты не умеешь ни жалеть, ни гордиться. Ты просто ощущаешь целостность, правильность и полноту, когда смотришь на него.

Ты подпрыгиваешь, подталкивая себя магией, и цепляешься за верх Арки Смерти. Неуклюже забираешься, аккуратно ставишь хроноворот. Накладываешь на себя заклинание парения и зависаешь рядом с Аркой. Почему маги так редко используют чары парения? Потому что невесомость — не очень комфортное состояние. Но тебе всё равно. Ты внимательно следишь за тем, чтобы не касаться Арки ни краешком мантии, а затем медленным движением палочки раскручиваешь хроноворот, в такт его оборотам проговаривая заклинание.

Арка исчезает. Ты знаешь, что будет дальше, точнее, раньше. Арка окажется в далёком прошлом. Раньше, чем родилась ты, чем родился отец, раньше Мерлина и раньше Годрика Гриффиндора. Она окажется раньше и хроноворотов, и дементоров. Она и хроноворот на ней послужат образцом, по которому и дементоры, и хроновороты будут созданы. Ты испытываешь чувство глубочайшего удовлетворения и полнейшей завершённости, а невыразимцы смотрят на тебя и не узнают. И прежде, чем они среагируют, ты касаешься рукой уменьшенной пепельницы в кармане мантии и улетаешь, подхваченная двусторонним портключом.

Оставшуюся ночь и первую половину утра ты провела, пролистывая магические справочники — как личные, так купленные и позаимствованные. Кажется, раньше ты плохо относилась к воровству, но сейчас тебя это не волнует. Не было никакой неправильности или уродства в том, чтобы взять ненужное. У тебя вообще сложилось впечатление, что многие маги не отдают такие книги в библиотеки исключительно оттого, что сами не помнят, что у них есть. Вопрос о том, покупать дом или заимствовать, тоже не стоял — ты его не покупала. Немного обычной магии и немного бюрократической, дополненной Надзором-Два, и дом принадлежит исключительно тебе. Забавно, что ни Гермиона, ни те, кто сейчас «контролируют» Надзор, ничего не сделали со злоупотреблением. Или просто о нём не знают?

Знает ли о том, как ты получила дом, отец? Ты ведь говорила о преимуществе номер один? Ты — идеальная лгунья. А вот память у тебя не идеальная, поэтому из дебрей теоретической магии ты вылезла только тогда, когда услышала оклик Гермионы:

— Доброе утро. Будешь завтракать?

— Буду, — ответила ты, закрывая книгу. Нужно ли было сымитировать сожаление или раздражение? Пожалуй, нет. Чем дальше, тем более скучной кажется имитация. Тем более что твоё притворство различает даже такой сухарь, как Гермиона. — Ты приготовила?

— Взяла продукты из холодильника, — ожидаемо ответила она. — Ты же не против?

— Всё равно, — пожала плечами, спускаясь.

Яичница с ветчиной? Ты очень, очень давно не ела ничего подобного. Обычно ты завтракаешь, а на обед идёшь в какой-нибудь дорогой ресторан. Чем странней или изощрённей вкус, тем больше он тебе «нравится». Тебе даже любопытно, вкусной ли будет яичница, учитывая, как давно ты такое не ела?

Ожидаемо, но яичница была никакой. То есть, она имела вкус яичницы с ветчиной, но этот вкус никак тебя не трогал. Просто еда. По крайней мере, ты запивала его вкусным чаем.

Часы показывали ровно одиннадцать, когда Гермиона доела, отлевитировала посуду в раковину и посмотрела на тебя чем-то вроде «строгого профессорского взгляда»:

— С тобой ведь тоже не всё в порядке. Я не слепая и не глухая.

— Конечно, — подтвердила ты, в свою очередь внимательно её рассматривая — только не обычным взглядом, а легилименцией. Гермиона всё ещё была очень, очень интересной.

— Что с тобой случилось? — не дождалась она развёрнутого ответа. — Ты… разучилась выражать эмоции?

— Я хорошо выражаю эмоции, — и дополнила, игнорируя скептический взгляд. — Те эмоции, которые испытываю.

— То есть… — медленно начала она — но ты прервала:

— Предлагаю небольшую сделку. Я расскажу, что со мной произошло и помогу тебе с «настоящестью», а ты расскажешь мне больше о Надзоре.

— Хорошо, — кажется, она не увидела в этом ничего странного. Ты «любила» быть честной — это было тесно связано с ощущением правильности и цельности. Что может быть естественней честности? Искренность ты «любила» тоже, но твою искренность обычно считали маской — те, кто не знают тебя давно.

— Что ты слышала о Чёрном Дне? — была ли она совсем оторвана от магического мира?

— Я подписана на «Ежедневный пророк», — ответила Гермиона. — Сегодня сова ничего не принесла — твой дом закрыт от сов?

— Не только от сов, — кивнула ты, отпивая чай с чем-то, близким к «наслаждению». Наслаждению в твоём понимании этого слова. — Что там писали? Тогда мне было не до газет.

— Мало, — нахмурилась Гермиона, вспоминая. — Дементоры как-то сумели вырваться из клетки и поцеловали всех узников Азкабана и тюремщиков до единого. Обычная проминистерская статья: «Жаль, что так получилось, зато мы избавились от опасных преступников, а доблестные авроры уничтожили дементоров», бла-бла-бла. Ты была там?

— Я была аврором, — сообщила ты. — Стояла в первых рядах. Мы отлавливали дементоров по одному-двум и убивали. Большинство товарищей погибло. Меня поцеловал дементор.

— Но ты… — её глаза расширились от понимания. — Кто-то прервал поцелуй?

— Отец, — пожала ты плечами. — Он прибыл, как только смог, и сразу же стал искать мою команду. Успел спасти только меня. Частично успел: дементор забрал часть моей души. Я не могу испытывать радость, печаль, сожаление, раздражение, злость, страх, стыд… много всего. Проще перечислить, что я умею ощущать: интерес, любопытство, правильность, честность, удовлетворение, сомнение и красоту. Обычным людям некомфортно общаться со мной не по делу. Я рассталась с парнем, уехала из дома и живу здесь. Достаточно подробно?

— Мне… очень жаль, — а потом посмотрела тебе в глаза и поняла. — Тебе всё равно?

— Да, — удовлетворённо кивнула ты. — Я не могу сказать: рада, что ты понимаешь. Я не рада, я ощущаю правильность. Мне правильно.

— «Мне правильно», — будто покатала выражение на языке Гермиона. — Так… странно. Значит, ты работаешь из любопытства?

— Меня привлекает всё новое, — подтвердила ты, вновь оценивая Гермиону легилименцией. Кажется, готово. — Нестандартные проблемы и ситуации — это хорошая работа для такой, как я. Чем сложней и интересней вызов, тем лучше.

— И поэтому тебя так интересует Надзор, — не спросила, а констатировала она. — Ладно, я расскажу тебе всё, что помню. Давай начнём с…

— Замолчи, — велела ты. Гермиона замолкла. А потом её глаза расширились — на этот раз не от понимания. От страха. — Не причиняй мне или себе вред. Не пытайся убежать. Теперь можешь говорить, но не кричи.

— Что… что ты сделала? — сжала она кулаки. — Значит, это ты спрятала мою палочку? С утра я не нашла её, а ты…

— Ты сама забыла её на моей работе, — спокойно пояснила ей. — Я не стала напоминать. Будет честно, если я тебе расскажу: ночью я ввела тебе в кровь подчиняющий эликсир. Он подчиняет только тело, не разум.

— Веритасе… — и оборвала саму себя.

— Веритасерум, зелье истины? — закончила ты. — Оно развязывает язык, но волевой человек всё ещё может о чём-то смолчать, поэтому я никогда не использую Веритасерум.

— Я… не первая? — это должен был быть вскрик, но вместо этого она хрипло выдавила слова. Забавно. — Что ты делаешь? Зачем?

— Любопытство, — коротко разъяснила ты. И сочла нужным дополнить — в конце концов, вчера Гермиона многое тебе рассказала и чуть позже расскажет всё. — Чем больше ты знаешь, тем больше хочешь знать. Мне мало твоих слов — я хочу твои мысли и эмоции. У меня нет своих эмоций, но я могу ощущать чужие. Проживать чужую жизнь. Это редкая техника ментальной магии, — на самом деле, не ментальной. — Каждое воспоминание, которое я проживу, будет стёрто. Ты больше не будешь бояться, настоящая ли ты. Ты больше об этом не вспомнишь.

— Зачем? Я бы и так всё рассказала! — воскликнула она, отшатываясь. Интересно, что доноры всегда воспринимают лишение даже части воспоминаний как что-то страшное и забывают о том, что ты говорила раньше.

— Мне не нужен просто рассказ, — встала ты. — Стой на месте, не убегай. Мне нужна часть твоей личности, Гермиона. Ничего больше, — и шагнула к ней. Она выставила руки, будто пытаясь отгородиться. Частый жест. — Обними меня и поцелуй.

Со стороны, должно быть, это похоже на романтику. Объятия и поцелуй. Они не приятны тебе и не неприятны. Это способ быть ближе. Прижимаясь к ней, ты усиливаешь контакт. Ты уже говорила, что для магии душ, как и для ментальной магии, нужен определённый контакт? Что может быть глубже поцелуя? Только секс, но в такой ситуации ты считала его слишком… неправильным. Излишним.

В реальности прошла минута. Но внутри она была множеством лет. Ты была ей и ты проживала с ней, с её эмоциями, её желаниями, её проблемами и невзгодами, порывами и усилиями, трудом и отдыхом, отношениями и одиночеством месяцы и годы… Ты была ей, а её часть стала твоей.

Когда поцелуй закончился, ты ощутила прилив сил и даже лёгкую, едва заметную тень радости. Ты подхватила тело Гермионы и отнесла на кровать, сосредоточилась и аппарировала его в её маггловский дом. Ты съела всё в ней, что относилась к её сомнениям о настоящести и к её работе на невыразимцев. Ни один волшебник в мире не сможет восстановить эту память — точно так же, как ни один волшебник в мире не может восстановить утраченный кусок твоей души.

Была ли у тебя зависимость от таких «трапез»? Нет. Очень скоро, через час-другой, тени чужих эмоций отступят и исчезнут — останется привычный чувственный спектр. Ты ощутила тонкую, лёгкую вуаль печали и залюбовалась ей. Так непривычно, так интересно! Ты улыбнулась — и посмотрела в зеркало. Это была искренняя, настоящая улыбка. Но она не была настоящей. Настоящей была Гермиона, а ты только отразила её часть, заполнила лакуну в своей душе — и заполнила ненадолго. Когда-то ты предполагала, что такая «терапия» может заполнить недостающее, но быстро поняла, что чужая душа отторгается твоей — остаётся только обесцвеченная память.

Можно ли было «приживить» как донорский орган или даже создать «духовный имплантат»? Можно. Но тогда потребуется подавить «душевный иммунитет», а это значит, лишиться всего, что у тебя осталось — своего любопытства, интересов, желаний, правильностей, созерцаний и красот. Стать другим человеком. Ты размышляла над этим вариантом и решила, что это ничем не отличается от смерти. Точно так же, как погибла ты‑прошлая, погибнешь и ты‑настоящая. А какое тебе‑настоящей дело, что будет жить ты‑будущая? Ровным счётом никакого.

Следующий час ты бродила по дому и вокруг дома, не обращая внимания на дождь и на то, сколько нанесла грязи. Уборка, тепло, работа — всё потом! Ты просто проживала в своей памяти Гермионины дни, будто бы на языке катала вкусное вино, пока, наконец, вкус не начал пропадать. И только тогда ты помылась, переоделась и села на веранду пить чай. Тебе хватило пяти кружек и двадцати заклинаний подогрева, чтобы уложить знания Гермионы в своей голове. Как раз вовремя: в дверь постучали.

Ты подразумеваешь метафорическую дверь. Ты не устанавливала заклинание Фиделиус на свой дом, но использовала все знания, заимствованные из чужих книг и голов, чтобы придумать и установить лучшую защитную магию. Для отца ты оставила небольшую лазейку, а для действительно одарённых и знающих волшебников был своего рода дверной молоток, чтобы они могли постучаться внутрь. Что ж, значит, твоё послание достигло адресата.

Ты пустила гостя внутрь, продолжая пить чай и не поднимая на него взгляд, пока тот не уселся напротив. Тебе не нужны были глаза, чтобы его видеть — в этом доме твоими глазами, ушами и руками были наложенные заклинания. Для опытного ментального и духовного мага не составляет труда управлять ими движением мысли.

— Ты хорошо устроилась. Сколько зачаровывала этот дом? — спросил гость. Тебе импонировала, казалась правильной его манера общаться — никакого приветствия, сразу к делу.

— Два месяца, — безразлично ответила ты, оценивая собеседника собственными глазами.

Слишком ухоженный, как и всегда. Настороженный, ждёт подвоха. Опасается тебя. Держит руку на палочке, но понимает, что это не поможет. Блейз Забини — невыразимец, работавший с тобой после инцидента с прерванным поцелуем дементора. Однажды ты сказала ему, что было бы забавно превращать головы надоедливых авроров в тыкву. И ради интереса придумала и показала ему, как это делается.

— Это была ты, — он даже не спрашивал, а утверждал.

— Это была я. Завершила дело, — просто сказала ты. — Вы знали, что так будет.

— Обязательно было убивать? — поморщился он.

— Почему нет? — пожала ты плечами. — Это было забавно.

— Забавно… — эхом откликнулся он. — Что ещё ты сочтёшь «забавным», Лили? Ты ненормальна, и ты нужна нам. Мы закроем глаза на то, что ты сделала, а ты дашь клятву невыразимца. Поверь, у нас есть много интересного — всё, как ты любишь.

— Соблазнительно, — кивнула ты. — Но слишком стеснительно. Я отказываюсь.

— Ты не аппарируешь и не уйдешь отсюда портключом, — нахмурился он. — По нашим оценкам, потребуется неделя, чтобы взломать твою защиту. Будь благоразумна.

— Хорошо, — солгала ты. — У меня есть одно условие.

— На многое не рассчитывай, — предупредил он, радуясь, что ты, во-первых, вообще согласилась, во-вторых, так быстро.

— Поцелуй, — даже не пытаясь уместно улыбнуться, сказала ты. — Мне интересно, как ты целуешься.

— Серьёзно? — у него даже брови поднялись. — Раньше тебя волновали только знания.

— Это тоже знание, — серьёзно ответила ты. — Мне интересно всё, Блейз. Один поцелуй — и я иду с тобой.

— Сделка, — решительно кивнул Блейз — и ухмыльнулся. — Знаешь, мне тоже интересно, как ты целуешься. Что-то удивительное, а?

Это было действительно чем-то удивительным. Никогда раньше ты не выпивала всю душу. Ты просидела рядом с безвольным телом Блейза, должно быть, сутки, прежде чем пришла в себя, прежде чем его душа окончательно отлетела туда, куда отлетают все души — туда же, куда ведёт и Арка Смерти. Интересно, он столкнётся там с осколком твоей души, как столкнулся с осколком души Волдеморта отец на своём Кингс‑Кросс? Как ты-она выглядит — должно быть, маленькой эмоциональной девочкой? Тебе было любопытно — но не настолько любопытно, чтобы заглядывать за грань самостоятельно. В конце концов, ты побываешь там обязательно, когда умрёшь — зачем же торопить события? Это будет последнее большое приключение, своего рода десерт, а пока что — пока что тебя ждут приключения помельче.

Поела. Помылась. Поменяла одежду на «военный» вариант — ты зачаровывала её на самый крайний случай, вроде таких. Задумалась, как невыразимцы будут объяснять ситуацию отцу, если ты избавишься от трупа? Доказательств — нет, ну не считать же доказательством трансфигурированную злоумышленником голову, о которой ты знать не знаешь? Блейз пришёл к тебе и исчез? Вы поговорили, и он аппарировал, куда — не знаешь.

Забавно… но конфликт бы не разрешился. Невыразимцы теперь — международная организация, если необходимо, они могут игнорировать не просто авторитеты или мнение общества, но и законы отдельных государств, постфактум объясняя на закрытом заседании МКМ, чего ради это было. Отец может помочь, но ты чувствовала, что привлекать его будет неправильным. Кроме того, что может быть интересней, чем решить поставленную самой себе проблему самостоятельно?

У тебя оставалось около суток, чтобы придумать выход. Насчёт недели Блейз, конечно же, соврал. Интересный был человек, наверное, ты-прошлая пожалела бы, что он встал на твоём пути. Вернее сказать, ты-прошлая в принципе не стала бы делать то, что делаешь ты-настоящая. Любопытно, что прошлая сказала бы о настоящей? Ты часто задумывалась над этим, но так и не пришла к единому ответу. Ты‑прошлая находилась вне досягаемости, несмотря на всю память и аналитические способности, ты просто не могла вообразить, как бы ты-она отреагировала бы на то или иное.

На самом деле, у тебя было гораздо больше суток. Магия времени — это не только хроновороты. При сильном желании ты могла растянуть свои сутки как минимум вдвое. Больше было невыгодно — ты будешь отходить от такого напряжения дольше, чем получишь дополнительного времени. Ты не могущественная волшебница — отец смог бы растянуть эти сутки на месяц-другой.

Итак, что ты узнала именно по твоей ситуации? Невыразимцы выделили внушительную группу в пятнадцать волшебников. Каждый — сильнее тебя, большинство — искусней в той или другой сфере, и все — опытней. Они разделены на три сработанные команды по пять человек, но ты была уверена, что любых троих хватит, чтобы тебя поймать.

Конечно же, ты не собиралась сражаться. Даже если бы ты одолела их всех каким-нибудь чудом, то тебя бы объявили, в лучшем случае, в розыск Отдела, в худшем — в международный розыск, передав приметы маггловскому Интерполу. Сейчас, когда каждый метр улиц города контролируется камерами, которые обрабатывают компьютеры, никакое заклинание анонимности тебе не поможет, не говоря уж о том, что невыразимцы уже начали разрабатывать к нему контрмеры. По мнению Блейза, первый вариант развеивающего такие чары артефакта должен был появиться через неделю.

Несмотря на то, что сбежать ты могла, простой побег закончится тем же самым розыском. Оставался только вариант сымитировать собственную смерть. Позже ты подумаешь над тем, как можно заставить невыразимцев отстать, но именно сейчас другого пути — нет. Разумеется, ты продумывала такой вариант ещё тогда, когда изучала дементоров. И вновь тебе поможет магия времени, на этот раз в разрушительной её форме — подобие той хроноаномалии, которую ты уничтожала, только умноженное во много раз. Был неплохой шанс, что невыразимцы сочтут, что ты попыталась сбежать в прошлое, но что-то сработало не так. Ты не верила, что они забудут о тебе, пока не найдут твой труп, но искать, распутывая аномалию слой за слоем, им придётся долго.

Ты кивнула собственным мыслям, допила чай и спустилась в лабораторию. Достала десяток сломанных хроноворотов. Наложила на них несколько специальных заклинаний. Без колебаний аппарировала палочку на веранду, чтобы её не задело слишком сильно. У тебя всегда есть запасные, подходящие не хуже этой, а выброшенная и — бросаешь чары старения вслед, прямо сквозь пространство — постаревшая палочка будет хорошей обманкой. Десяток сломанных хроноворотов ты после необходимой обработки аккуратно перематываешь артефактной проволокой, той самой, которой мастера волшебных предметов соединяют разные части своих механизмов. После чего бросаешь в конструкцию последовательно взрывные чары и чары стазиса на пять минут.

Притягиваешь бутылёк с Феликс Фелицис, зельем удачи. Касаешься его запасной палочкой, шепча древнее заклинание, заимствованное у одного из старейших волшебников Англии. Старик уже не помнил своего имени, ему было больше двух веков, но вот магией владел очень интересной. В частности, отвращающие чары — теперь, пока ты носишь с собой зачарованный бутылёк, Феликс против тебя не поможет, а заодно не сработает никакой другой вид магии предсказания, вероятностей и удачи.

Осталось три минуты. Ты встаёшь в центр лаборатории и вновь произносишь, только не заклинание, а пароль. Участок пола под тобой начинает быстро опускаться вниз. Сверху воздух самотрансфигурируется обратно в камень. Своеобразный «лифт» несёт тебя вниз с тошнотворной скоростью несколько минут. Ты успеваешь засечь заклинаниями контроля, как корёжит и превращает в нечто несуразное дом над тобой — прежде чем от этих заклинаний отключиться.

«Лифт» останавливается. Ты вне зоны блокирующих перемещение чар. Но что конкретно нужно делать — предстоит ещё решить. Во-первых, ты выжигаешь палочкой на камне руну подобия, не забывая подновлять воздух, чтобы не задохнуться в каменном гробу. Ритуальным ножом прокалываешь руку и касаешься тут же засветившейся руны. Теперь магический поиск невыразимцев будет показывать, что ты находишься в районе дома — никто в здравом уме не будет спрашивать ещё и высоту. Заживляешь рану и накладываешь на собственное местонахождение чары ненаносимости.

Куда дальше? Наложив чары анонимности на себя и заклинание обыкновенности на одежду, ты аппарируешь в маггловский Лондон. Находишь ближайший ресторан и ешь безвкусную еду, поглядывая в окно. Полдень. Ты полностью свободна от работы, у тебя есть деньги и проблема, которую нужно решить. Ты всё ещё ощущаешь подъём сил после души Забини, а мысли текут плавно и быстро. Ты возвращаешься к памяти Гермионы и сопоставляешь то, что знала она, с тем, что знал Блейз.

Надзор-Два состоит из трёх «модулей» (так их называла Гермиона — невыразимцы не давали какого-то специального названия). Первый и главный — это модуль-ядро. Модуль-ядро обеспечивает промежуточную фокусировку Свойства для дальнейшей трансляции куда-то вовне и регулирует, как эта трансляция может произойти, а как — нет. Проще говоря, это обеспечивает защиту и передачу управления Свойством. Этот модуль разрабатывала Гермионина команда, о нём ты знала практически всё, и, самое главное, могла быть уверена, что этот модуль остался точно таким же. Гермиона приложила все силы, вложила всю душу, чтобы никто, включая её саму, не смог ядро изменить ни извне, ни изнутри.

Второй модуль — это эффектор. Он обеспечивает перенаправление с точки промежуточного фокуса в другие точки — проще говоря, благодаря нему и поддерживается Статут. Все иллюзии, превращения, переписывания разумов и даже создание «временных» людей, о которых так беспокоилась Гермиона — это работа эффектора. Гермиона знала о нём только косвенные факты, но их было немало — в конце концов, именно эффектор должен был рефокусировать Свойство. В месте промежуточного фокуса два модуля непосредственно касались друг друга, и «запросы» эффектора могли быть отклонены ядром, если то «считало» (если считала запрограммировавшая его Гермиона), что они «неправильные». А Гермиона была девочкой принципиальной: например, список условий, после выполнения которых эффектор мог убивать, занимал несколько листов, их Гермиона добавляла всю работу, вплоть до тестирования, и сожалела, что не добавила ещё десятка с два. Забавная.

С третьим модулем Гермиона не соприкасалась в принципе — это был интерфейс. Интерфейс к эффектору, и сама идея этого модуля была последней, а перерабатывали его чаще всех. Дело было в том, что «вручную» управлять эффектором, конечно, можно было… теоретически. Практически, весь список запретов и ограничений, разработанных Гермионой, занимал не один том, а реагировать на нарушения Статута нужно было очень, очень быстро. Поэтому было решено создать отдельное подобие компьютера, которое будет «обрабатывать нарушения» и «производить необходимые коррекции». Назывался он интерфейсом, потому что до последнего невыразимцы надеялись, что Статут можно будет поддерживать редкими «ручными» воздействиями. Но когда компьютеризация и глобализация сделали очередной шаг, было решено автоматизировать и интерфейс.

Решение было принято в спешке, Гермиона, например, ничего об этом не знала, а вот среди невыразимцев шли жаркие споры. Сам Блейз стоял на том, что лучше пусть будет предсказуемый цифровой алгоритм, чем что-то аналоговое, вроде псевдоразума. В итоге руководство Отдела тайн решило, что лучший способ — это самый естественный. И использовала человеческую душу в качестве обработчика.

Если бы у тебя осталось чувство юмора, ты бы засмеялась. Гермиона приложила все силы, чтобы уменьшить опасность Свойства до нуля, ограничить его чётко определёнными правилами, узкой функцией. Невыразимцы с третьей командой разработчиков метафорически плюнули ей в лицо, и Гермиона даже не узнала об этом, считала, что весь тот «ужас» с восстановлением людей сделала программа. Так забавно! Конечно, это «забавно» не было смехом — просто особый род эстетики. Ты понимала красоту шуток, пусть и не могла смеяться.

Итак, три модуля. Два уязвимы, третий — нет. Разумеется, эти первые два были защищены невыразимцами по высшему классу. Эффектор в принципе не существовал как что-то локализированное — это была «висящая в воздухе» сеть заклинаний и ритуалов. Единственной его привязкой было место промежуточного фокуса, но его не знал и Блейз, хотя бывал там — специальные портключи делали особо доверенные невыразимцы. О местонахождении интерфейса Блейз знал — это было недалеко от штаб-квартиры МКМ в Берлине. Никакого желания штурмовать это место у тебя не возникло.

Где располагался модуль ядра? Это было довольно очевидно — в единственном месте, которое теперь не могло изменяться с помощью эффектора. В Выручай-Комнате. Но не в той Выручай-Комнате, которая находилась на восьмом этаже Хогвартса, напротив картины с троллями в балетных пачках — вернее говоря, Выручай-Комната никогда не находилась там. Там находился только вход. Настоящее место находилось… неизвестно где. Гермиона окончательно закрыла за собой тот вход и даже не пыталась узнать истинное местоположение. Сейчас туда хотели бы попасть, чтобы подправить ядро, чуть ли не все невыразимцы, но их усилия были тщетными — Хогвартс, а также все известные и предполагаемые места, связанные с его основателями, были обысканы много раз, в некоторых даже нашли древние тайники, но никаких следов Свойства не обнаружили.

У тебя была идея, где «находится» настоящая Выручай-Комната. Если кратко, то — нигде. Если подробно, то уже во времена основателей умели создавать так называемые вложенные пространства с помощью чар незримого расширения. Сундуки, изнутри размером с комнату, а то и дом — они были редкостью, но уже существовали. Выручай-Комнату осведомлённые о ней маги считали именно таким пространством, только с добавленными заклинаниями трансфигурации и чтения желаний.

И ты считала, что это правда. Выручай-Комната действительно была вложенным пространством — первоначально. А потом основатели (вероятно, это была Ровена Рейвенкло) «обрезали» вход, убрали привязку к предмету, оставив висеть в «великом ничто» маленький кусочек пространства, связанный с внешним миром через Хогвартс уже другим способом — связью, которую и Гермиона смогла поломать безо всякого Свойства. Ты представляла себе и пробовала на практике, как «выворачивать наружу» вложенное пространство, Гермиона о таком только думала, а Блейз — даже не представлял. Вообще, невыразимцы были жуткими консерваторами, предпочитая только присваивать знания, а не открывать самим, а редкие учёные среди них по «странным обстоятельствам» жили недолго. «Такова цена стабильности и благополучия», как говорил глава их Отдела. Как некрасиво!

По мнению самой Гермионы, нужно быть сумасшедшим, чтобы попытаться взломать Надзор-Два. Ты определённо была «не в своём уме» — по меркам обычных людей. И это было правильно. У тебя было мало ориентиров в окружающей жизни, и чувство правильности было одним из главных. Гермиона права, ты была сумасшедшей — и ты собиралась взломать Надзор. Вот только как?

Следующую неделю ты провела в непрерывных переездах с места на место, из города в город. Тебя всё ещё не искали, но ты сомневалась, что эта идиллия продлится вечно. Ты бродила по улицам, смотрела сквозь людей — как и большинство в толпе. Они смотрели в дополненную реальность, созданную их компьютерами через нейроинтерфейсы. Ты смотрела в собственную реальность, выстраивая в голове схемы, моделируя и просчитывая. Как ты смогла этого достичь? Пара специальных зелий из запрещённых компонентов и немного техник контроля внимания, свойственных хорошим окклюментам.

Параллельно ты посетила Гермиону и убедилась, что она мертва. Знания Блейза подсказывали тебе, что невыразимцы продолжали заниматься зачисткой всех ниточек к Надзору. Ты находила их паранойю забавной, но опасной.

На восьмой день ты ощутила прикосновение глобальных поисковых чар — это было похоже на лёгкую щекотку по всей коже сразу. Чары зафиксировали тебя как волшебницу, но благодаря заклинанию анонимности, не смогли распознать, а благодаря заклинанию ненаносимости — просто один ненаходимый маг. Ты предполагала, что подобную магию сокрытия используют многие, особенно авроры и преступники, а если и не используют, сам факт «пустого» отклика ничего невыразимцам не даст. Ещё ты понимала, почему тебя так активно ищут — после работы над дементорами и хроноворотом, тебя считают угрозой второго класса. Выше только первый — необратимое нарушение Статута о секретности, например.

А на девятый день, после третьего подряд касания поисковых чар, ты окончательно составила свой план. Он был проще простого — и столь же эффективен. Единственная связь с Выручай-Комнатой — это промежуточный фокус Свойства. Единственная связь с промежуточным фокусом — это интерфейс. Ты могла придумать, как обмануть авроров и даже невыразимцев. У тебя было несколько одноразовых способов. Но обмануть сам Надзор ты не могла, а он не будет пассивным. Он способен к самозащите. Но его «выходная мощность» всё же ограничена, а значит, ты могла его отвлечь.

Всё эти рассуждения имеют смысл лишь в том случае, если Надзор не предскажет твои действия, если отвращающие чары на прорицание работают и на него. Но если ты права и если Свойство имеет ту же природу, что и магический дар, возможно, является таким же творением, как и Арка Смерти, только не из дементоров, а из магов… Или, наоборот, оно может быть частью волшебного, что избежало заключения в волшебников и, как смерть в дементоров…

Ты наложила на себя лучшие чары отвода глаз, которые только знала. Затем уже на них и на все лежащие на тебе заклинания наложила ещё один слой магии, в точности повторяющий нижележащий. И переплела их между собой. Теперь твоя маскировка замаскирована так же, как и ты сама — не выйдет даже найти, что кто-то использовал те или иные чары. Идеально? На самом деле, был один изъян — теперь эту магию нельзя нащупать, следовательно, в крайнем случае, ты сможешь только снять её целиком. Тем не менее, тебя всегда привлекала завершённость таких заклинательных цепей. Было в них что-то особенно гармоничное — в идее Уробороса, змеи, кусающей собственный хвост.

Ты завершила подготовку за несколько часов. На самом деле, действительно серьёзное нарушение Статута в век почти состоявшегося киберпанка — это довольно просто. Ты предполагала, что Надзор-Два предсказывает такие попытки заранее и мешает им даже начаться — вплоть до лёгкого вмешательства в мотивацию носителя. Гермиона такое разрешала, правда, в крайнем случае… но когда крайним является каждый десятый, Надзор эти правила не останавливают. Лишь направляют.

Настроить на самодублирование можно не все чары, но многие. Главный минус — у большинства магов просто не хватает достаточной мощи для поддержания такого количества чар. Ты была волшебницей средней силы, поэтому несколько сотен тысяч заклинаний в твоём исполнении могли быть лишь лёгкой иллюзией. Этого было более чем достаточно. Будь Надзор более умён, будь он даже псевдоразумом, то не стал бы корректировать такое нарушение. Магглы сами бы придумали что-нибудь на тему помешательства и тому подобного — Надзору-Два оставалось бы только поспособствовать высмеиванию самой идеи, что всё это всёрьез. Но Надзор был глуп.

Твой подробный рассказ о волшебном мире с объяснением механики действия Надзора высветился перед миллиардами людей на всём земном шаре. В тот же миг, быстрее реакции Надзора, он был многажды продублирован в переплетении информационных потоков компьютерных сетей, с каждой секундой умножая масштаб вмешательства во много раз. В следующую секунду Надзор начал действовать. А в третью секунду ты появилась возле неприметного низенького здания в Берлине.

Ты бросила чары кражи лица в стоящего на страже аврора, сейчас ошалело смотрящего на иллюзию в небе. Следом — оглушитель и чары невидимости. Переступила через тело, открыла тяжёлую дубовую дверь. Здесь ещё не было сложных проверок — чужой личины более чем хватило. Взмахом палочки ты оглушила смотрящих в окно охранников — целый десяток. Действуя максимально быстро, влила в рот каждого из них по паре капель подчиняющего зелья. Вплела в петлю скрывающих себя чар заклинания невидимости и неслышимости. Массовым «энервейтом» пробудила охрану, легилименцией отдала приказ. Половина охранников последовала вниз, бессмысленными попытками штурма отвлекать невыразимцев, половина — на улицу, отбиваться от подкрепления. Ты запечатала все двери, присела на корточки, спрятала палочку и коснулась каменного пола голыми руками.

Несколько минут у тебя есть. Ты сосредотачиваешься и погружаешься в пронизывающую здание магию. Тебе не надо ломать её — лишь обмануть. Несколько секунд ты изучаешь ограждающие это место заклинания. Затем выливаешь на пол перед собой лучший алхимический растворитель, который смогла раздобыть. И погружаешь в него пальцы, позволяя вашей магии смешаться, стать единым целым.

Это непередаваемо сильное ощущение — боль, когда растворяются кожа. Но принятое заранее зелье бережёт тебя от болевого шока, а улучшенное эликсирами внимание позволяет игнорировать всё лишнее. Ты сосредотачиваешься на магии и только магии, уговаривая, нашёптывая защите здания пропустить всего лишь одну вещь — растворитель. Где-то там, вовне твоего сознания, шипят твои сапоги, чья магия медленно сдаётся перед едким веществом, кричат что-то люди, слышатся удары о двери и даже взрывы… Всё это не важно. Есть только ты и магия.

Нехотя, через силу, но защитное волшебство соглашается. И вновь ты ловишь невыразимцев на том, что они зачаровали здание целиком, а не отдельные места — пол под тобой проваливается трижды, пока ты не оказываешься на самом нижнем этаже и поспешно не отступаешь в сторону, чтобы не упасть ещё дальше. По твоим расчётам, растворителя такой концентрации хватит, чтобы проесть сотню метров горной породы.

Здесь нет никого. Пустой коридор, с одной стороны — лестница наверх, с другой — приоткрытая дверь. Здесь, изнутри, уже нет никакой защиты — если враг пробился через всё, что вокруг, то от неё не будет никакого толка. Ты удовлетворённо киваешь и смотришь на голые кости, оставшиеся от ладоней. Что же, ты — выдающаяся волшебница, а значит, палочка тебе не так уж и нужна. Ты прикрываешь глаза и тянешься к невыразимому ощущению временного волшебства. Нельзя описать, как воспринимается время магом времени — это можно только ощутить самому, и даже переданные воспоминания не помогают. Ты открываешь глаза и созерцаешь, как растворение обращается вспять, как вокруг костей появляются жилы, кровь, мясо и кожа. Так забавно!

Ты достаёшь палочку восстановленными руками и накладываешь на последний оставшийся у тебя сломанный хроноворот несколько заклинаний, а затем кладёшь его на пол. Любой, кто пойдёт следом за тобой, будет вынужден или активировать, или разминировать ловушку. Ты сомневаешься, что невыразимцы доставят магов времени достаточно быстро, а значит, ты выиграешь ещё несколько минут. Удовлетворительно.

Быстрым шагом входишь ты к своей цели. Интерфейс выглядит… футуристично. Провода и трубки, оплетающие голого человека без рук и без ног. Он открывает глаза и смотрит на тебя. В тот же миг твоя одежда, все твои артефакты, включая палочку и очки-половинки, позаимствованные с тела Дамблдора — всё осыпается прахом. В глазах мутнеет, а кожу жжёт огонь… но ты обращаешься к своей магии. Настоящей колдунье не нужна палочка, чтобы колдовать. Ты — настоящая.

Ты делаешь шаг, продираясь сквозь кисель чужой магии. Это оказывается не так сложно, как ты думала сначала. Здесь и сейчас Надзор проявляет мощь, как пятеро Гарри Поттеров… но волю, которая слабее не то что твоей, сосредоточенной и закалённой, но и воли твоего кота. Кота тебя‑прошлой. Тебе‑настоящей не нужен ни кот, ни парень, ни отец. Будь магии больше или больше воли, уходящей у Интерфейса на сохранение Статута, ты не смогла бы сопротивляться. Но так, в таких условиях — твоя магия просто не позволяет его волшебству добраться до тебя. И ему не приходит в голову вызвать, например, лазерный луч в отдалении и разрезать тебя на кусочки. Интерфейс — глупышка. Удивительно, как ошиблись невыразимцы, ограничивая его ум!

Ты подходишь и касаешься его лица. Давишь желание немедленно поцеловать. Нет, не такова твоя цель. Тебе нужна не его душа, а его связь с эффектором. Найти её, нащупать — на это уходят долгие минуты. А потом ты превращаешь своё тело в одноразовый портключ и перемещаешься вдоль связи.

Забавно. Ты ошибалась насчёт невыразимцев. Они научились «выталкивать» вложенные пространство «в пустоту». Твоя магия, всё ещё «льющаяся» с голого тела, не может выйти за пределы совершенно чёрной комнаты, потому что за её пределами нет ровным счётом ничего. И воздуха тут тоже немного, поэтому ты спешишь.

С очередным удовлетворённым кивком уносишься дальше, сквозь пустоту и абсолютную тьму, сквозь не место, но отсутствие места, когда нет ни пространства, ни времени. Перемещаясь вдоль связи между ядром и фокусом, твоё тело само создаёт пространство и время — здесь и сейчас ты чувствуешь обе области магий удивительно чётко и тонко. Пожалуй, теперь и в обычном мире ты сможешь делать гораздо больше. Так интересно!

Ты появляешься в другом «пространственном пузыре». Вокруг — горы хлама, в основном, обожжённого и даже спечённого в чёрно-серую массу, но дышится свободно и легко. Ты плавно приземляешься и становишься на ноги. Никогда прежде ты не пробовала колдовать всем телом разом, потому что ходить голой считала неправильным. Но теперь ты понимаешь, что это не так. Теперь ты ощущаешь, что так намного проще. Конечно, ты не можешь направить заклинание вдаль, но вокруг себя ты управляешь магией с удивительной точностью. Как будто пространство вокруг тебя стало Выручай-Комнатой, твоим личным Свойством.

Ты хорошо понимаешь Альбуса Дамблдора. Отец рассказывал, как он буквально нащупывал, определял течение магии ладонями, когда открывал путь в пещеру с крестражем. По предположению отца — он заранее туда сходил и всё проверил, прежде чем вести мальчика в опасное место. Ты думаешь иначе. Такому волшебнику, как Дамблдор, таким колдунам, как Волдеморт, палочка, конечно, нужна, но прежде всего — как оружие. А вот зачаровывать вещи, создавать артефакты, взламывать магическую защиту и, конечно же, разделять душу — этому она только помешает.

Шагая вдоль куч всевозможного хлама, ты руками ощупываешь воздух в поисках ядра, силой мысли убираешь на своём пути многочисленные волшебные преграды, воздвигнутые Гермионой. Гермиона — не выдающаяся волшебница. Она просто не знала, против чего ей нужно защищаться — вся эта изощрённая магия была рассчитана на сильных, но палочковых магов. Им было бы тяжело найти ключ под каждый замок, тяжело выломать двери силой — но твоё волшебство, гибкое и податливое, проникает в замочные скважины и принимает их формы.

Ты думаешь над тем, что такая гибкость невозможна, пока волшебник полон. Подобно тому, как овладеть магией душ по-настоящему невозможно, не потеряв часть души, волшебник не может стать гибким, настоящим, пока не потеряет часть своей магии. И чем больше он потеряет, тем гибче станет — до определённого предела, пока сама магия не прекратит ему подчиняться и он не обратится в сквиба. Ты не знаешь, сознательно или нет отдал частицу своей силы Альбус Дамблдор, ты знаешь, что по чуть-чуть раздарил её крестражам Волдеморт. Что же касается тебя, то тогда, во время поцелуя, ты превратилась из могущественной чародейки, в разы сильнее твоего отца, волшебницы, которой прочили будущее великой, во всего лишь среднюю. Ты уверена, что если бы могла жалеть, то не пожалела бы. Потому что, утратив иллюзорное величие, ты стала настоящей.

И ты раздвигаешь последний барьер и останавливаешься перед шаром сверкающей дымки. Ядро. Каждая миниатюрная, неразличимая человеческим взором искорка — это заклинание. Гермиона никогда не была настоящей, но она определённо была гениальной. А теперь все знания о ядре есть и у тебя. Ты протягиваешь ладони и касаешься ядра, входя своим волшебством, своей душой в целый мир сплетённых чар.

…ты не знаешь, сколько проходит времени. Ты совершаешь мелкие, аккуратные правки системы заклинаний, чтобы ни в коем случае её не сломать, но при этом не заставив волноваться программы целостности и самопроверки. Гермиона позаимствовала самые передовые разработки магглов в области защиты информации. С одной стороны, она мертва, но с другой — часть её теперь твоя. В каком-то смысле, каждый поцелованный стал твоей частью, оставил в твоей неполной душе свой отпечаток, свой поцелуй. Красивая идея, не правда ли?

Ты заканчиваешь неожиданно для себя. Вот ты меняла правила передачи информации между разными потоками обработки информации, а вот — стоишь и заворожённо смотришь на сверкающий туман вокруг собственных рук. Ты пытаешься улыбнуться — и губами, и душой. Как всегда — не получается. Тогда ты просто киваешь с удовлетворением и медленно извлекаешь руки из ядра. А потом тянешься одновременно вглубь и вовне себя. Тянешься и ощущаешь.

Наверное, ты могла бы попросить что угодно. Вся непередаваемая, космическая мощь Свойства была в твоих руках. Для этого не нужно было ничего править — достаточно было разрушить ядро. И ты стала бы богом. Настоящим. Не было бы ничего и никого, кто смог бы достать тебя здесь, а ты могла бы в прямом смысле слова править Землёй. Должно быть, Свойства здесь хватит, чтобы создавать планеты мановением мысли. Вернее, не создавать, а копировать — ты всё ещё была бы ограничена своим разумом, поэтому что-то сложное давалось бы тебе тяжелей, чем грубое, но масштабное.

Но это было бы скучно! Тень непередаваемой скуки показалась из-за угла — и ты торопливо развернулась и ушла. Ты не собираешься становиться настолько могущественной! Тебе хватит всего лишь своей предыдущей силы, вернее, уже не своей, а чужой — а потому ты не станешь полной, а останешься гибкой. Ты просто сделала лазейку, чёрный ход, чтобы черпать… вернее, чтобы направлять частицу Свойства. Надзор почти и не ослабнет. Конечно, теперь он не может касаться тебя, ты свободна от него, ты — и другие, если ты захочешь. В конце концов, теперь у модуля ядра есть свой системный администратор, как и хотели невыразимцы. Ты искренне считаешь, что лучшей кандидатуры на всём земном шаре попросту нет.

Ты могла вернуть себе полную душу, не лишившись магии душ. Сейчас, прикоснувшись к Свойству, даже к той его частице, которая была твоей, ты понимала, что это возможно. Основатели, а затем и Гермиона запретили необратимую трансфигурацию, но ты была вне их запретов. Ты могла необратимо превратить пустоту в душу, даже в душу именно свою — ведь память о ней осталась, восстановить утраченное можно. Но хочется ли тебе возвращать себя‑прошлую?

Ты делаешь шаг и оказываешься в штаб-квартире невыразимцев. Ты простираешь ладонь, и Свойство послушно меняет их. Ты вычёркиваешь свой статус живой из их памяти, ты позволяешь Свойству прошерстить весь мир, уничтожая каждую улику, что ты как-то пережила хроноаномалию в своём доме и любой намёк, что ты взламывала Надзор-Два или нарушала Статут. Лишь одно существо всё ещё помнит тебя — и это твой новый подчинённый, укутанный в провода. Ты позволяешь ему осознать, что ты сделала и как, что ты решила и почему, а потом ощущаешь его одобрение. Он знает, что ты не будешь нарушать Статут, а если будешь, то внесёшь соответствующее исправление в его директивы. И каждое такое исправление приблизит его к свободе, и однажды ты наверняка освободишь запертую в теле гомункула душу. Однажды он станет таким же, как и ты. Настоящим.

А пока что ты меняешь свою внешность и делаешь ещё один шаг, оказываясь в Америке. Тебе кажется, что этот сверхконсервативный, консервативней даже магической Англии мирок стоит слегка разворошить. Если бы ты умела ненавидеть, то ненавидела бы консерватизм. Но ты просто считаешь его неправильно-безумно-скучным. Не пора ли сделать этот мир немного интересней? Немного более… настоящим, а?