Холодный дом (джен)

Холодно.

Как же здесь было холодно!

И холод такой… не летний. Пронизывающий, медленно пробирающийся сквозь рубашку, кажется, даже под кожу пытающийся вползти.

В остальном же здесь было здорово. Само здание было замечательным: красивое, старое и сохранилось прекрасно, зато проводка внутри была уже новая и ремонт вполне себе ничего. Он уже каких вариантов только ни насмотрелся, пока выбирал, и этот ему показался лучшим.

Холодно только очень.

Поначалу Сергея это даже обрадовало: среди летнего зноя его комнатка показалась ему настоящим оазисом. Тем более, он так долго её добивался! Может, и не в самом центре, как ему когда-то хотелось, зато в исторической части, и с парковкой днём проблем никаких не было, а рядом, буквально в десяти минутах ходьбы, крупный жилой квартал, и других юристов поблизости не наблюдалось. Для юрисконсульта не место, мечта! Да ещё и на кондиционер тратиться не придётся. Надо же — он слышал, конечно, что в старых домах жара меньше чувствуется, но никогда не думал, что разница может быть такой сильной.

Половину своего первого рабочего дня Сергей потратил на обустройство на новом месте — от прикручивания к фасаду таблички «Юридические услуги» среди остальных, пёстрых и облупившихся, и развешивания указателей внутри аккурат до своей двери, и до собственноручной сборки и расстановки нехитрой мебели. К обеду Сергей замёрз так, что пожалел, что не взял с собой куртку или хотя бы рубашку с длинными рукавами. То-то все здешние обитатели, кого он встречал сегодня на лестнице и в коридорах, кутались в кто во что мог и даже куртки на плечи накидывали! Теперь-то Сергей их понял.

— Здрасьте. Прохладно тут, — бодро сказал он тощей, застрявшей в возрасте глубоко за сорок пять тётке, завёрнутой в толстую шерстяную шаль неопределённого мышиного цвета.

— Новенький? — вместо приветствия поинтересовалась та и, не дожидаясь ответа, сказала: — Вижу, что новенький — вон, руки голые. Холодно тут у нас, — констатировала она вполне очевидный факт. — Летом-то ещё ничего, если окна открыть и дверь, а зимой вот да, — она потёрла ладони друг о друга, то ли согревая их, то ли чему-то радуясь.

— У меня там батареи в полстены, — довольно сказал Сергей. — Чугунные, старые. Я с ними в моих двенадцати квадратах спечься боюсь.

— А ты не боись, — усмехнулась тётка и снова потёрла ладони. — Все эти батареи… а, — она махнула рукой. — Живое тепло — вот что надо. Им и спасаемся.

— Не работают батареи, что ли? — Сергей расстроился.

— Почему не работают? — удивилась тётка. — Ещё как работают, — она обхватила себя руками и потёрла ладонями плечи. — Долго до зимы-то, — сказала она с упрёком и пообещала: — Околеешь.

И ушла.

Сергей тогда только плечами пожал: околеешь тут, как же, когда за окном тридцать с лишним, и синоптики не спешат обещать дожди.

Впрочем, к вечеру его сомнения заметно поколебались: он промёрз до костей, и никакой горячий чай не спасал. Ещё и простыл: в носу хлюпало, горло саднило, ну и уши заложило — в общем, весь набор. И то, что он едва ли не каждые полчаса бегал греться на улицу, ситуации не меняло.

Ещё и чай кончился.

Пить пустой кипяток было совсем грустно, и Сергей пошёл было по соседям — идти в магазин не то чтобы не хотелось, но вдруг в его отсутствие как раз подойдёт клиент? — увы, у ребят за стенкой водился исключительно кофе, в конторе напротив нашелся только зелёный чай — да чем пить это сено, лучше уж кипяток с сахаром! Через два офиса чай был чёрный, но ароматизированный какой-то цветочной дрянью — всё равно что набрать полный рот духов, нет, спасибо. В итоге Сергей в своих поисках добрался до сторожа и истопника в одном лице, спустившись подвал, где располагалась домовая котельная.

— Холодно у нас, да, — с непонятным Сергею удовольствием протянул сторож Митрич, невысокий жилистый старик с тёмной то ли от времени, то ли от рождения кожей и глубоко посаженными яркими тёмными глазами. — Сядь, погрейся, — предложил он, кивая на старый засаленный колченогий стул, приткнувшийся почти вплотную к котлу с топкой, в котором жарко рокотало пламя.

Рука сторожа, протянутая для приветствия, как с мимолётной завистью отметил Сергей, была горячей и крепкой — правда, не слишком чистой и исцарапанной. Ну да истопник же — какой ещё ей быть?

— Да я не ожидал как-то, — сказал Сергей, садясь на стул и протягивая к котлу ледяные руки. — Вроде мне не показалось, что тут очень холодно, когда я об аренде договаривался. М-м-м, — промычал он с наслаждением. — Хорошо-то как…

— Хорошо, — подтвердил Митрич, отодвигая ногой пёструю кошку, направившуюся к Сергею. — Ты погрейся, — он включил чайник. — Ты б себе чего для тепла завёл, — Митрич неопределенно кивнул куда-то в сторону.

— У меня обогреватель есть, — возразил Сергей. — Завтра привезу из дома.

— Обогреватель — это правильно, — согласился Митрич. Хотя я по старинке люблю, — добавил он, — чтобы, значит, тепло живое...

— Так дом старый, — сказал Сергей, разминая сладко занывшие от тепла пальцы. — Перекрытия деревянные. Какой уж тут открытый огонь. Хотя в котельной-то разумеется, но…

— Зачем открытый? — удивился сторож. — Дверцу закрывать надо.

— Всё равно же, — Сергей удержал улыбку. — Мало ли что. Да любая пожарная инспекция…

— Инспекция? — усмехнулся Митрич и почесал заросший седой щетиной подбородок. — Да не ходят они сюда. Вот как дом после ремонта приняли, так и не появлялись, черти…

— В смысле? — озадаченно переспросил Сергей.

Чайник звякнул, и сторож плеснул в простую чашку белого стекла кипятка, а затем бросил туда пакетик обычного чёрного «Ахмада».

— Тут раньше печи были, — сторож махнул рукой куда-то в сторону старой кладки. — Рабочие… А потом котельная появилась, вот, теперь один тут топлю…

— Углём? — в принципе, чего он удивляется? Старый дом, и котельная тоже старая… хорошо что батареи хотя бы есть — ну, мало ли. Всё равно же холод собачий.

— Да как получится, — задумчиво покивал сторож, щедро бросая в чашку четыре кубика рафинада. Сергей чай с сахаром не особо жаловал, но спорить не стал. Из вежливости. Но спросил:

— Я чего зашёл-то: у вас чая чёрного не найдётся? Простого черного чая? Не одолжите пару пакетиков? А то в магазин бежать…

— Что ж не одолжить? Бери, — согласился сторож, придвигая большую, на сто штук, и уже наполовину опустошённую коробку к краю стола. — Так бери, — уточнил он. — Чаю мне не жалко. Ты юрист? — уточнил он, и когда Сергей кивнул, протянул ему чашку, благодушно заявив: — Это хорошо.

— Вам помощь нужна или просто проконсультироваться? — любезно спросил Сергей, делая первый глоток. Чай был обжигающе-горячим и приторно-сладким, но сейчас это было даже приятно. К тому же в комнатке было тепло, и от этого Сергея начинало слегка клонить в сон.

— Мне? — почему-то изумился сторож. — Зачем это?

— Мало ли, — Сергей улыбнулся. Пёстрая кошка прорвалась-таки к нему и теперь тёрлась боком о его ноги. — Ваша? — спросил он, наклонившись и погладив зверька по выгнутой спинке.

— Местная, — ответил сторож, отгоняя кошку под стол. — Их тут много вокруг. Кормлю вот… тоже божьи твари, — он, как показалось Сергею, смущённо усмехнулся. — Ты бы тоже кого завёл, — повторил сторож. — Замёрзнешь же и помрёшь, как Викторыч давеча.

— Кто? — переспросил Сергей, оторвавшись от чая.

— Викторыч, — повторил сторож с сожалением. — Часовщик наш покойный. Видел мастерскую на первом этаже? Там прежде другой, старый мастер был. Той зимой схоронили… лет двадцать тут проработал. Говорил ему беречься, так нет, — сказал сторож скорей раздражённо, чем расстроено.

— От чего он умер? — Сергей внутренне поморщился.

— Старый был, — Митрич махнул рукой, на которой не хватало одного пальца — безымянного. — Дурной. Упрямый, что триста ослов. А помер — спину застудил да умер. Почки. Пиелонефрит, — важно выговорил он.

— Так он лечится же, — удивлённо сказал Сергей.

— Это ежли лечить, — Митрич наставительно поднял палец вверх. — Викторыч дурной был — пройдёт, мол, деньги нужней… а ты тоже больной, что ль? — спросил он с внезапной подозрительностью.

— Да нет, — Сергей улыбнулся. — У сестры был, вот я и в курсе.

— А-а, — сторож явно успокоился. — Но ты побереги себя, — повторил он снова.

Сергей вежливо пообещал подумать.

На следующий день Сергей привёз обогреватель — хороший, масляный. И, представив себе выражение лица посетителя, увидевшего такое в тридцати-с-лишним-градусную жару, спрятал его за столом, поближе к себе.

И окно открыл — чтоб оттуда тянуло июльским зноем.

Однако то ли у него была температура — всё-таки простыл он вчера основательно — то ли ещё что, но и обогреватель, и открытое окно помогли мало, и к обеду Сергей, предусмотрительно сегодня явившийся на работу в костюме-тройке: рубашка под запонки, жилет, пиджак, все как положено, но всё равно, продрог. Хотя посетителям — коих наблюдалось целых два! — температура в его офисе как раз казалась более чем комфортной. «Как же хорошо тут у вас!» — восклицали они, утирая пот с красных лиц.

Да, определённо, нужно будет обновить гардероб — и носки бы хорошо шерстяные, и пиджак. А то так недолго и какое-нибудь воспаление лёгких подхватить или тот же пиелонефрит. Или ещё что.

На следующий день Сергею пришлось торчать дома: севший голос, кашель, насморк в три ручья и температура под тридцать девять других вариантов не оставили. Ничего, твердил себе он, обливаясь потом и ворочаясь на мокрой простыне, он только открылся, да и народу сейчас немного — лето… а он будет аккуратнее и станет одеваться теплее. Можно, кстати, не париться в машине, а хранить все вещи на работе — у него же есть там шкаф. Можно под костюм и под рубашку даже свитер надеть. И носки шерстяные, конечно.

Господи, какой-то бред. Что же зимой будет? Хотя зимой как раз начнут топить, а вот осенью да, осенью они там вымерзнут, наверное.

Шерстяной костюм вместе с обогревателем и распахнутым окном помогли: теперь, по крайней мере, Сергея не трясло от холода, а если пить почаще что-нибудь горячее, то вполне можно было жить. Постепенно Сергей перезнакомился со всеми соседями — чему особенно способствовала единственная на весь дом и, соответственно, общая кухня с двумя микроволновками и даже целой и вполне работающей плиткой. Постепенно часть знакомств переросла в приятельство — правда, не со всеми отношения складывались так, как бы ему хотелось.

Вот, например, всегда улыбающихся и бодрых сектантов из конторы по впариванию каких-то навороченных пылесосов Сергей бы с превеликим счастьем выселил на мороз, хотя правильнее было бы, наверное, говорить с мороза… Гнездились они на третьем этаже, аккурат над его офисом, и каждый день ровно в одиннадцать, когда у них начинался тренинг по мотивации, Сергей вспоминал про себя уголовный кодекс и в очередной раз составлял в голове жалобу к хозяину помещений. Старые деревянные перекрытия позволяли Сергею слышать практически каждое слово, да он их уже по голосам узнавал! И ведь вот кто не жаловался ни на холода, ни на кризис! Будто им всё нипочём! Словно заговорённые!

Впрочем, и от них была польза: когда минута в минуту над головой начинала играть энергичная музыка, а затем бизнес-мантры сменялись аплодисментами, это служило остальным обитателям дома сигналом для того, чтобы собраться на кухне для второго завтрака и чаепития.

Зато с парнями из интернет-магазина на третьем же этаже Сергей сдружился и нередко забегал к ним — у них офис хоть и был всегда забит коробками и пакетами, а всё равно было легко и весело. А девочки из небольшого турагентства, что располагалось через офис от его собственного, охотно угощали его всяким домашним. Было у них уютно и как-то по-особенному легко: стояли сувениры на полках, на стенах висели фотографии со всего света, а в углу стояла просторная клетка с жёлтыми волнистыми попугайчиками. И были Сергею рады и попугаи, и девушки, они же и подсказали ему отличный способ сохранять ноги в тепле, подкладывая в шерстяные носки простые горчичники.

Впрочем, они все тут друг к другу ходили и оказывали соседям небольшие услуги. Обычное дело посмотреть очередной договор или подобрать путёвку получше… здесь было принято с соседями если не дружить, то по крайней мере проявлять тактичность, и Сергея это вполне устраивало.

В середине августа размеренную и почти уже привычную Сергею жизнь на новом месте омрачила смерть Александры Фёдоровны — пожилой сотрудницы конторы по бухгалтерскому учёту, в которой всегда витал непередаваемый аромат «Рижского бальзама» и «Звёздочки».

Старушкой она была интеллигентной и очень заботливой, угощала всех десятком сортов варенья, подкармливала иногда пирожками, баловала и овощами-фруктами с собственной дачи, так что её смерть многих здесь расстроила, тем более, что все они оказались невольными свидетелями этой смерти: плохо ей стало аккурат после обеда, и пока ждали скорую, всё кончилось. Не успели врачи. Но что делать — это жизнь: люди умирают. А ей всё же было уже за семьдесят… вроде, семьдесят один, если Сергей не перепутал — ну и жара эта… вот сердце и не выдержало. Жалко, но бывает. И ведь Сергей намекал ей на то, что может помочь с составлением завещания, а она вот так и не собралась, и почему-то от этого ему было особенно грустно.

Но это всё были мелочи — главное, с работой дела шли отлично. От клиентов не то что бы отбоя не было, но кто-то приходил к нему сам, кого-то он увёл ещё с места практики… Впрочем, теперь дохода Сергею вполне хватало и на оплату аренды, и на налоги, и на жизнь. Даже кредит уже не висел над ним мёртвым грузом, и Сергей мог позволить себе что-то ещё кроме еды и оплаты бензина.

А потом жара кончилась, словно кто-то выкрутил ручку на термостате, и Сергей понял, что такое настоящий холод, от которого горчичники носках уже не могли спасти. Но он не сдавался: свитер из исландской шерсти, надетый на голое тело под рубашку, и туристические зимние ботинки вкупе с такими же носками ситуацию исправили.

Помогало ещё бегать в котельную к Митричу греться, вот уж где всегда было тепло. Вот Сергей и бегал — и не он один: многие туда нет-нет, да заглядывали. Митрич всех привечал, а вот чая с щедрой капелькой коньяка наливал только избранным. Усаживал вместе с собой за стол да отгонял кошек — то рыженькую, то пёструю, то белую…

— Ты их перекрашиваешь, что ли? — пошутил как-то Сергей. — Что они у тебя всё разные?

— Зачем? — возразил Митрич. — Вон их полдвора. Какая зайдёт — такую и кормлю.

— Ты бы оставил себе одну, — неодобрительно заметила Эльвира Эдуардовна, оставшаяся без почившей Александры Фёдоровны с бухгалтерскими отчетами и бальзамом один-на-один. — Принесут же какую-нибудь заразу — а мы все сюда ходим чай пить, — она брезгливо поджала накрашенные тонкие губы.

— А ты не ходи, — ухмыльнулся Митрич, выразительно глянув на полупустую бутылку недорогого российского коньяка. — Али приходи со своим... — Эльвира Эдуардовна обиженно взглянула на него и, поставив недопитую чашку на стол, ушла, а сторож, покачав головой, сказал ей вслед: — Не, не продержится она тут одна… до весны.

— Если вы перестанете её к себе пускать греться, — пошутил Сергей, — конечно же не продержится. Замёрзнет же за неделю, куда же мы без бухгалтеров?

Митрич поглядел на него неожиданно серьёзно и кивнул, словно подтверждая его слова:

— Замёрзнет, вот как есть.

— Да мы все без вас тут замёрзнем, — улыбнулся Сергей. — Вы же тут здесь единственный источник тепла. Вот бы и поделились со страждущими, — шутливо заметил он кивнув на старые трубы.

— Слишком оно дорого, чтоб делиться, — буркнул Митрич и, открыв топку подбросил еще угля. — Но пора, пора уже пускать отопление… Чтобы вы без меня делали, молодежь… — а затем повернулся к вентилям.

«Судились с домовладельцем», — мог бы ответить Сергей, но предпочёл примирительно развести руками.

— Не хватает им, — внезапно рассердился Митрич — Всё, иди отсюда, — проворчал он и зачем-то с силой оттолкнул, почти пнул лежащую на старой тряпке под столом грязно-белую кошку. — Работать буду.

С началом отопительного сезона Сергей с удовлетворением обнаружил, что батареи здесь просто мечта: старые, чугунные, и нагреваются настолько, что руку больно приложить. Батареи и вправду нагревались отлично… только вот не грели толком всё равно. И все в доме спасались тем, что усаживались к ним вплотную, практически прижимаясь спиной — но почему-то сам дом прогревался слабо. Окна, что ли, надо было заклеить, даром что пластиковые…

Впрочем, в офисе стало всё же не то чтобы тепло, но терпимо, особенно если поддеть свитер. Однако эту радость омрачили похороны тихого Армена Артуровича, державшего маленькую обувную мастерскую на первом этаже. Впрочем, по нему грустили мало и не особенно долго: был он человеком замкнутым и едва перекидывался с соседями парой-тройкой слов на не слишком хорошем русском. И всё-таки Сергей был расстроен: отличный же мастер был… Он и умер на работе: просто словно бы уснул за своим столом и не проснулся. Что делать — возраст… Нашёл его ближе к ночи Митрич, он же вызвал скорую и полицию.

Радость от пришедшего подобия тепла длилась недолго: уже к ноябрю дом стал промерзать настолько, что не спасали ни зимние ботинки с двумя парами шерстяных носков, ни два свитера — ничего.

Оставалось греть на батарее свитер, надевать его — и тут же класть греться второй.

Этим Сергей и спасался.

Не сидеть же в куртке или в пальто. Несолидно.

Ближе к Новому году уволилась Аня, Анечка, секретарь аудиторской фирмы, название которой и прежде было у Сергея на слуху, и занимавшей целых две большие комнаты на втором этаже дома. Без Ани стало не то чтобы холодней, но красок в доме словно бы поубавилось, и Сергей понял, что скучает по ней настолько, что заходить теперь в гости к аудиторам ему было неприятно и тягостно, если только по делу.

Новый год, впрочем, отмечали весело и все вместе. Без подарка не остался никто: даже поредевшему поголовью «туристических» попугайчиков перепала коробка корма и зеркальце с колокольчиком, а очередная, пёстренькая на этот раз, кошка Митрича получила пакетик Шебы. Разошлись уже за полночь, и домой Сергей возвращался в приподнятом настроении. Ничего. Дом, кажется, прогрелся, и они дотянут до весны — а там и солнце станет теплей, и метровые сосульки под крышей растают, и вообще…

Дома же его ждал потоп. Из открытой входной двери Сергею на ботинки выплеснулась горячая вода, на волнах которой издевательски качался коврик, следом за которым выплыло облако пара. Несколько секунд он растерянно стоял, просто наблюдая, как вода через порог льётся на лестничную площадку, затем словно бы проснулся и кинулся к стояку, что за бачком. Однако в ванной было предательски сухо.

Вода лилась весёлым дождём с потолка и бежала ручейками по стенам кухни — тем, где батареи. Поэтому, наверное, была такой горячей — сквозь толстые ботинки Сергей этого пока не чувствовал, но вся квартира была словно в тумане.

Катастрофа.

Это просто катастрофа!

Значит, им не просто перекроют воду.

Им отрубят отопление.

Стеная и матерясь, Сергей побежал наверх, однако сколько ни звонил — ответа не было: вероятно, соседи уже отбыли на зимние каникулы.

Засада…

Телефон аварийной службы оперативно отыскался в сети. Аварийщики приехали нежданно скоро — а до их прибытия Сергей пытался спасти от воды хоть что-нибудь, в бессильном отчаянии понимая, что пропал его пусть и не самый новый и роскошный, но ремонт: от пара обои уже начинали отходить, а что ещё будет? А про ламинат и думать было нечего. Да и мебель — икеевские комод, шкаф, и полки — разбухли, и Сергей начал подозревать, что им место уже на свалке. А вот у дивана был ещё слабый шанс…

Суки! Сволочи! Ну какие сволочи, а! Даже если они выплатят ущерб… да как же! Выплатят они! Хотя они выплатят. Они всё ему выплатят! Зря он, что ли, шесть лет на диплом свой впахивал? Он им такой иск вчинит…

Сергею хотелось от обиды и досады завыть. Вот тебе и Новый год! В холоде! Хорошо, если горячую оставят — должны, по идее, но кто их знает? — и, конечно же, никто не будет ничего ремонтировать ночью: в лучшем случае завтра днём, чтобы не возиться потом тридцать первого.

Приехавшие аварийщики его подозрения подтвердили: воду перекрыли, оставив весь подъезд… или только их стояк? Сергей в подробности не вдавался — без отопления и уехали с размытым обещанием «починить как можно скорее».

Но даже если вскроют они квартиру, заварят там — ему-то ничуть не легче, разве что плесенью все быстрей зарастёт. Вернуться к нормальной жизни до Нового года, считай, шансов не было.

Полночи Сергей собирал на удивление медленно остывающую воду, а когда закончил, уныло рухнул на стул и с тоской задумался. Он даже спать лечь не мог, потому что от пара всё вокруг промокло, и кровать вместе с бельём была сырой. Может, перебраться пока в гостиницу? Но сколько может стоить номер в предновогоднюю ночь? А в новогоднюю? И где он есть сейчас вообще? Или попробовать поискать квартиру? Хотя бы на сутки?

Думать о том, в каком состоянии пребывает техника, Сергей сейчас не стал. Просто не мог. И так было понятно, в общем-то, в каком… а ведь и сервисы сейчас закрыты. Все.

Нет, об этом он подумает завтра — сейчас всё равно уже не сделать ничего. Надо всё же попытаться снять номер. Звонить кому-то в четвёртом часу утра Сергей, во-первых, считал не слишком-то приличным — и потом, кому звонить? Близкие друзья разъехались, а не близкие пожалуй что пошлют его подальше — и нельзя сказать, что он бы их не понял.

Значит, всё-таки гостиница. Сергей распахнул окно и принялся искать на Букинге те, чьи цены не обещали лишить его слишком крупной части его невеликого дохода, но мест не было. Он даже попытался позвонить в некоторые из них в надежде на чудо, но его не случилось.

Да чего он мучается, где-то через час сообразил Сергей. У него есть кабинет, из которого его никто не выгонит. Можно лечь на стол или составить стулья — и поспать. Холодно, конечно, но если придвинуть стол к батарее вплотную, или нет, лучше стулья поставить в ряд, а с другой стороны ещё и обогреватель, получится в самый раз. А завтра он временное жильё подыщет и подумает. Опять же, ноутбук у него на столе остался, это же куда удобнее, чем с телефона искать.

Надо только потеплей одеться… но во что?! Всё, все его вещи отсырели, пропитались паром — правда, на работе в шкафу был костюм, и с лета там хранился запасной свитер. И носки с ботинками, кажется… ничего. Продержится как-нибудь один день. В любом случае, там теплее, чем дома, где и отопление отключили, и сыро, будто это хамам. Да и вещи же на батарее посушить можно!

…К офису Сергей подъехал почти в половине пятого. Дом был тёмным и даже на вид казался холодней обычного. Сергей приложил магнитный ключ, открыл центральную дверь и поёжился: словно холодильник распахнул в жару. Хотя, может, это у него от усталости? Сергей вбил код, снимая офис с сигнализации, поднялся на второй этаж, отпер кабинет и первым делом переоделся и выложил на батарею взятые из дома почти сухие джинсы, свитер и носки с трусами, придвинул к ней вплотную стулья, прикатил обогреватель поближе — и, улёгшись кое-как, почти сразу провалился в сон.

Снилось странное. Будто он оказался в огромной бесформенной и странной пещере, и в бесплотных попытках оттуда выбраться попался неосторожно в ледяную липкую и колкую паутину, тончайшими иголками проникающую сквозь одежду под кожу и превращающую его кровь в холодное, отвратительное желе, словно заливное на бабушкиных поминках. И чем больше он, Сергей, барахтается, тем сильней запутывается в тонких нитях, тем яснее различает в темноте тихий шелест. Сперва едва слышный, он медленно приближается, становясь всё громче и богаче интонациями: в нём слышится шорох чего-то полого, трущегося друг о друга, и шуршание лёгкого, сухого, хрупкого, но крайне опасного существа, и трескучий, словно в сильный мороз, тихий хруст, о котором не хотелось даже и думать.

И когда оно оказалось уже настолько близко, что, казалось, они должны были вот-вот с ним соприкоснуться, Сергей, окоченевший от ужаса и ледяной стужи, вдруг услышал скрежет, отчаянно диссонирующий с этим местом, но почему-то показавшийся знакомым, близким, почти родным. Он замычал — и тут же задохнулся, когда словно бы в ответ на этот звук паутина залепила ему не только рот, но даже глаза и ноздри. Скрежет усилился, а затем пещера затряслась и вдруг рассыпалась, и когда острая глыба льда рухнула прямо на лицо Сергею — он, задыхаясь, проснулся.

И понял, что его бьют. Хлещут по щекам, словно пойманного на горячем любовника. Какая идиотская ассоциация… тем более что била его вовсе не обманутая жена — которой у Сергея даже в проекте не было, — а сторож, материвший его с неожиданной выдумкой и даже, в некотором смысле, искусством.

— Митрич, да ты что? — возмутился наконец Сергей и замахал затёкшими руками. — Озверел? Хорош!

— Кто тут ещё охренел, — проворчал сторож, отступив и грузно плюхнувшись прямо на ноги Сергею. — Разве ж можно спать тут?

— Да в чём дело-то? — зло спросил Сергей, растирая горящие щёки. — Кабинет мой — тебе какое вообще дело? Не курю, огонь не развожу в помещении, сигналку снял — ты что за истерику тут устроил?! — он дёрнулся, высвобождая ноги из-под неожиданно тяжёлой задницы сторожа и опустив их на пол.

— Похороны в Новый год — дело больно хлопотное, — пробурчал Митрич. — Ты чего сюда на ночь глядя припёрся? — спросил он так, словно Сергей стоял на пороге его дома.

— Захотелось, — Сергей встал и повёл плечами, разминая их и спину. Тело затекло — ещё бы, спать на стульях боком! — и словно бы заледенело. Да как так-то? Он же спал вплотную к батарее! К двум!

— Вот неймётся вам, — словно малому ребёнку сказал сторож, глядя на Сергея с непонятным упрёком. — Праздник же. Чего дома-то не сидится?

— Того, — проворчал Сергей, кивнув тяжелой со сна головой на развешенные по всей батарее вещи. Кстати, если высохли, надо бы их надеть! Они же горячие — вот он и согреется заодно.

— Стряслось что? — с неожиданным участием спросил Митрич.

— Стряслось, — буркнул в ответ Сергей, стягивая с себя практически задубевший свитер. Торопливо нацепив другой, восхитительно прогретый на спасительной батарее, он даже замычал от удовольствия. Сейчас бы еще в душ горячий… эх. — У соседей трубы отопления то ли потекли, то ли лопнули. Я домой пришёл — а там потоп. С потолка хлещет, и всё в пару. Аварийка отопление перекрыла, а толку-то, всё мокрое — находиться там невозможно! А в гостиницах перед праздниками мест нет. Да в чём вообще проблема? — оборвал он сам себя, спохватившись, что почему-то вдруг то ли оправдывается, то ли жалуется совершенно постороннему человеку. — А то у нас тут на ночь никогда никто не остаётся.

— Остаётся, — хмуро ответил Митрич. — Но уж, конечно, не так! Я ж всегда при них.

— Да я как-то лет двадцать уж без няньки справляюсь, — съязвил Сергей. И тут же исправился: — Верней, двадцать пять.

— И что? — Митрич помрачнел на глазах. — Ты теперь тут поселишься?

— Да, хоть бы поселюсь! — нет, к Митричу Сергей относился неплохо, но что он себе позволяет? Его-то это каким боком касается? По договору Сергей имел право здесь хоть по потолку ходить, не то что работать ночью — другие тоже оставались нередко, когда аврал. А он даже не курит! И благовоний не жжет, между прочим. В чём проблема-то? — Ты еще скажи, что нельзя!

— Нельзя, — сурово отрезал Митрич. — Если на тот свет не торопишься.

— А я рискну, — Сергей попробовал всё перевести в шутку. В самом деле, не ругаться же со стариком, тем более накануне праздника. — Мне всё равно деваться некуда, — попытался он объяснить. — У меня дома холод, как на улице почти, и сыро. Там я точно не выживу.

— Ты и тут чуть не подох, — взгляд Митрича был таким тяжёлым, что Сергею стало вдруг не по себе. Он что, чокнулся? Допился, может, белочку поймал? Беда… сейчас и скорая, наверно, не поедет?

— Я спал вообще, — сказал Сергей. — Чего ты на меня вдруг накинулся?

— Спал, — подтвердил Митрич и резко встал. — А ну, идём.

— Куда это? Зачем? — спросил Сергей, но когда сторож, не ответив, ухватил его за плечо как, хватают расшалившихся детей за ухо их рассерженные родители, не решился спорить. Ну не драться же ему было со стариком! Разве что тот соберётся выкинуть его прямо на улицу…

Однако Митрич потащил его даже не к лестнице, а в туалет — и, щёлкнув выключателем, буквально ткнул носом в зеркало:

— Полюбуйся, каков.

Сергей послушно посмотрел на своё отражение — и онемел.

Его волосы были покрыты инеем — густым, пушистым, даже и не думавшим таять инеем: по бокам изломанным, и хорошо сохранившемся на макушке. Неверяще подняв руку, Сергей коснулся дрожащей ладонью тонких белесых иголочек, и скорей почувствовал, нежели услышал, как они ломаются словно лёд.

— Это вот сейчас вообще что? — как-то глупо и растерянно спросил он.

— То, — мрачно ответил Митрич. И мотнул головой: — Пошли, поселенец, ко мне, там и поговорим. А то что-то тут холодает.

Они молча прошли по коридору и так же молча спустились по темной лестнице.

В котельной жарко горел огонь, раскаляя котёл отопления, и рядом с ним было восхитительно жарко. Сергей рухнул — голова после спуска по лестнице ощутимо кружилось, а ноги предательски подрагивали, словно он прошёл километров двадцать, и все в гору — на хорошо ему знакомый старый стул. Тот скрипнул, как обычно, но даже не покачнулся, и Сергей протянул руки вперёд, греясь. Сторож щёлкнул было кнопкой чайника, потом ругнулся, взял его и вышел за водой. От котла волнами расходилось тепло, и Сергей, которому хотелось обхватить его руками и ногами и обнять, как самую горячую любовницу, придвинулся поближе и даже топку слегка приоткрыл, чтобы жар оттуда ощущался сильнее.

Сергея отчаянно начало клонить в сон, и он даже, кажется, задремал, и даже, пожалуй, совсем бы заснул, если бы ему удалось согреться. Но жара от котла не хватало — ах, если бы он шёл со всех сторон! Сейчас вот лицо, руки, плечи, грудь у Сергея согрелись, а спина была ледяной, но ведь если он повернётся к котлу спиной, то снова замёрзнет спереди… как это неправильно и несправедливо… и если бы можно было забраться в огонь целиком — ненадолго, просто чтобы согреться…

— Да что ты будешь с ним делать! — услышал Сергей и почувствовал, как его толкают и тащат куда-то в сторону. Он с трудом разлепив глаза: Митрич, оттащил его от котла вместе со стулом, а затем отвернулся, нагнулся куда-то под стол, а потом вздохнул, тяжело зашвырнул какую-то пёструю и смутно знакомую Сергею ветошь в топку и с лязгом захлопнул дверцу. Вот ещё удумал тряпки жечь…

Сергей зажмурился, а потом поднял отяжелевшие руки и потёр глаза, чтобы проснуться. Как его разморило, надо же… Широко зевнув, Сергей потряс головой — с волос полетели капли. «О, разморозился», — подумал он, и, улыбнувшись собственной шутке, огляделся.

Митрич возился у стола, в котле мерно гудел огонь, и вся котельная выглядела привычно уютно и мирно. И всё-таки Сергея не оставляло какое-то неприятное ощущение — будто что-то было не так. То ли не хватало чего-то, то ли напротив… И запах. Запах был странным. Пахло чем-то очень противным и донельзя знакомым — так воняет… да что же?

Шерсть, сообразил через пару секунд Сергей. Так пахнет палёная шерсть.

Вот, что не так.

Что же там Митрич такое спалить удумал?

«Где кошка?» — пронзила его внезапная мысль. Здесь всегда, всегда была кошка — а порою и не одна.

А сейчас не было. Сергей огляделся, выискивая её — но нет…

И тут до него, кажется, начало доходить. Перед глазами вновь встала картина: вот Митрич что-то нашаривает под столом, и держа, как ребёнка, отправляет в ревущее жерло топки, с лязгом захлопывает чугунную дверцу и накидывает засов.

Страшное понимание овладело Сергеем. Тошнота подкатила к горлу, обожгла его, сжала, и он закашлялся.

— Понял, да? — голос сторожа заставил Сергея подскочить на месте. Митрич стоял, привалившись к столу и опершись о него ладонями, и смотрел на Сергея тяжело и пристально.

— Это... это была не ветошь? — вдруг осипшим уточнил Сергей.

— Ветошь… Мурёнка моя, — буднично ответил Митрич, снова возясь у стола. — Была, — добавил он зачем-то.

Развернулся и, поставив чайник на подставку, нажал кнопку.

— Вы… вы что? — Сергей отодвинулся вместе со стулом.

Хорошо, если за стариком и вправду явилась белочка. А если нет? Перед глазами пронеслись постоянно меняющиеся в коморке кошки — серые, белые, цветные… пёстрые…

— Греюсь, — мрачно откликнулся Митрич.

Он тяжело подсел к столу и хрустнул пальцами.

— Я… я пойду, — Сергей попытался было протиснуться мимо него, но не преуспел: старик с неожиданной силой и ловкостью толкнул его обратно на стул, который недовольно заскрипел под внезапным весом.

— Сиди уже, — сказал Митрич, поднимаясь и буквально нависая над Сергеем. — Странные вы люди, — угол его рта чуть дёрнулся. — Никогда никто не спрашивает, в чём тут дело. Мёрзнут все да помирают — а не спрашивают. Дом, что ли, так действует? — спросил он, постучав ногой по половице, словно пробовал её на прочность.

— Мне правда… — начал было Сергей, но Митрич, словно и не услышав, продолжил:

— Здесь холодно. Всегда было, что ни делай. Я давно тут сторожем — начинал ещё при Леониде Ильиче. Долгая история, да и неинтересно. Сколько тут контор сменилось — и не счесть… а сколько народу померло, — он покачал головой, словно осуждая — кого? Умерших? — Уходи отсюда, парень, — вдруг велел он. — Или вот, — мотнул он головой в сторону печки, — используй. Или уходи. Он до тебя почти добрался. Просто так останешься — помрёшь. Я вижу, — он неожиданно ткнул Сергея пальцем в середину лба — странно, но было совсем не больно, Сергей даже почти не почувствовал удара, лишь толчок.

— Что? — тупо спросил он просто чтобы что-нибудь сказать.

— Что помрёшь, — повторил Митрич. — Он тебя уже пометил. Дом. Здесь в одиночку никому нельзя. А у тебя и посетителей — один, два да обчёлся. Теперь вот ночевать пришёл… сожрёт. Он, — по лицу сторожа скользнула брезгливая гримаса, — всегда зимой лютует. Ты тут до весны не доживёшь. Кошек ему уже не хватает, — сторож нахмурился. — Мне их тоже жалко было, как ты думаешь, — вдруг добавил он, и Сергей отчётливо осознал: сторож не врёт. Было. Правда было. — Да людей жальче. Люди — это люди. А помру я, — он махнул рукой и, покачав головой, отступил и тяжело опустился на свой стул.

— Я не понимаю, — почему-то прошептал Сергей.

— А я будто понимаю, — горько усмехнулся Митрич. — Говорят, дом этот немец один, архитектор, строил для дочки купца Кирпичникова. Хотел, значит, тот своей любимой дочке его в приданное. Красавица была… единственная его радость. Ну и влюбился немец в неё без памяти. Он же сам состоятельный человек был, замуж звал… Только вот, — сторож вздохнул, — девицы же не головой выбирают. В общем, выскочила она за другого, а тот тем ещё аферистом оказался, и как Кирпичников-то скончался, доходный дом превратил в дом терпимости, как тогда говорили. Бордель. И жена его, как говорят, там первая была работница… немец тот весь извелся от ревности, но исправно заведение посещал, и ушли все трое от чахотки аккурат в один год — говорят, тогда всё и началось. Не то поломалось тут что-то, а то и поселилось. В советские годы чего тут только не было! Никто тут долго не держался, разве что особисты… Но и те съехали. Рассказывали, что сразу после войны собрались чуть не в два дня, и только их тут и видели. Это врут, конечно, — заметил он со знанием дела. — Но факт: съехали. Говорят, там, — он махнул рукой куда-то в сторону, — с тех пор щербины на стенах остались… не знаю, теперь же гипсокартон один, не найдёшь. А дом после сперва под какой-то склад отдали, а потом — минкульту, — сторож хмыкнул. — Ну а как пришёл Борис Николаич — так понеслась… и вот то ли эти трое тут после смерти и прописались, то ли дом, что с любовью и надеждой строили, сам не выдержал того, что творилось в его стенах — только веет от стен с той поры даже не знаю чем.

— Чем? — еле слышно перепросил Сергей.

— Может и злобой, — резко ответил Митрич. — А может и завистью. Холодно здесь, чуешь? И чем дальше — тем сильнее. Хотя, может, моя кровь уже вся остыла, — добавил он с некоторым сомнением. — Хочешь тут жить — учись греться, — его верхняя губа заметно дёрнулась. — Не то замёрзнешь.

— Чем греться? — Сергея передёрнуло. — Кошками?

— Не чем, — поправил его сторож. — Кем. Кем хочешь, — он пожал плечами. — Кошек много — но я в иные годы и мышами топил, и крысами. Их, правда, надо больше…

Сергей понял, что мотает головой, не сразу, да и то по понимающей ухмылке сторожа. На сей раз он не стал удерживать вскочившего и что-то невнятно пробормотавшего Сергея — только смотрел вслед со странным выражением в мутных глазах.

А Сергей буквально вылетел из котельной, чьё тепло теперь казалось ему душным и тяжёлым, как положенная на лицо подушка. Он и сам не знал, поверил ли он Митричу, но ясно понимал, что отсюда нужно поскорей убираться. Бежать — в конце концов, город большой. Холод, зло, сгорающие под котлом кошки — с него, определённо, хватит этого фильма ужасов. Бежать, бежать прочь… но как жаль, жаль такого хлебного места! Он ведь за полгода почти кредит выплатил… ещё столько же — и он расплатился бы… и клиентура какая-никакая у него тут появилась… но оставаться здесь? Да есть ли такие деньги, что стоят подобного?!

* * *

— Как отдохнули? — бодро спросил Сергей заглянувшую к нему Эльвиру Эдуардовну со стопкой бумаг. Та привычно куталась в свою толстую пуховую шаль. — Давно вас видно не было — в отпуск ездили?

— В Таиланд, — с удовольствием откликнулась она. — Погрелась хоть… какой тут, всё же, холод! — она картинно передёрнула плечами. — Хотя весна же — март почти кончился!

— Да, холодно, — согласился с ней Сергей, доставая из своей новой микроволновки пластиковый контейнер с разогретым рисом. — Ну, главное, что перезимовали.

— Это да, — она кивнула, и Сергей, демонстративно потянулся за вилкой. Уловив намёк, Эльвира Эдуардовна поспешила ретироваться из тёплого не в пример остальным кабинета.

Сергей отодвинул обед, постучал по клетке с джунгарскими хомячками — две самки и их выводки, один уже подросший, другие ещё совсем крохи — и поглядел на закреплённый в углу шкафа градусник. Всего девятнадцать градусов…

— Извини, подружка, — сказал он, открыв клетку и беря одного из подросших малышей. Полосатый самец в отдельно стоящей клетке приподнялся на задних лапках и нервно завертел головой, словно бы пытаясь разглядеть происходящее... Сергей вздохнул, посадил его в стеклянную миску, и оправив её в микроволновку, поставил на разогрев.

В конце концов, хомячок — не кошка, по крайне мере, не пытается расцарапать тебя до крови. Да и плодятся они на зависть быстро. Мало ли, кто мог бы снять после него эту комнатёнку в коварном доме — место-то замечательное. Вот чем бы это тогда могло кончится? Нет уж, это уже как минимум сто двадцать пятая — оставление в опасности — если не хуже, и ему, Сергею, с этим жить! Зато сам он, по крайней мере, может здесь вполне себе приспособиться. Всем приходится чем-то жертвовать… но уж лучше ограничиться малой жертвой, не так ли? Да и клиентов хомячки настраивают на благодушный лад...