Гувернантка (гет)

Впервые увидев лорда Малфоя, я невольно вздрогнула от охватившего меня странного волнующего ощущения, от которого сердце беспокойно сжалось, словно (как сказала бы тетя Агна) «серый грифон пролетел над моей могилой».

Тогда я посчитала, что чувство это — обычная неприязнь… ведь несмотря на то, что лорд оказался очень красивым мужчиной, выражение его лица было столь же надменным и презрительным, сколь его манеры — холодными и высокомерными.

Сейчас, много лет спустя, оглядываясь назад и вспоминая тот момент, я задаюсь вопросом: не являлось ли оно чем-то гораздо более глубоким и серьёзным… возможно даже, предчувствием того рокового пути, по которому нам обоим ещё только предстояло пройти?

Но в те времена я отнюдь не была мечтательницей, склонной увлекаться столь романтическими идеями, как судьба и предназначение. Моя тётя (вернее, пожилая ведьма, забравшая меня на воспитание из приюта для магглорождённых детей) позаботилась об этом со всем возможным тщанием.

— Ты — магглорождённая ведьма, притом безродная, — часто говаривала она мне в присущей ей прямой и безапелляционной манере. — Лучшее из того, на что ты можешь надеяться, — это тихая, размеренная жизнь честной служанки. Ты не создана для замужества, дорогая, но тебя это и не должно тревожить… в конце концов, меня ведь это никогда не беспокоило.

— Да, тётя, — смиренно бормотала я, отворачиваясь, чтобы она не заметила боли в моих глазах.

Я сознавала, что в словах её нет намеренной жестокости: она не собиралась ранить меня ими, но пыталась подготовить. Жизнь не была так уж добра к ней, и (хотя она никогда мне ни в чём подобном не признавалась) я уверена, что в юности какой-то легкомысленный маг безжалостно разбил ей сердце. Горькая обида и тоскливое одиночество отравили тётю Агну недоверием к тому миру, что находился за пределами её маленького коттеджа, и она воспитывала меня в длинной мрачной тени своих многочисленных страхов.

...Если бы она только знала, как часто я тайком замирала перед старым растрескавшимся зеркалом посреди царящего на чердаке беспорядка, не в силах сдержать текущие по щекам слёзы отчаяния, когда рассматривала свою невзрачную фигуру: непослушные, вечно путающиеся каштановые кудри; не столько женственное, сколько, скорей, по-мальчишески угловатое лицо... Может быть, тогда она хотя бы чуть-чуть пожалела меня...

Или (что более вероятно) отругала бы за то, что я слишком сосредоточила внимание на собственных внешних изъянах, вместо того чтобы совершенствовать внутренние качества…

И была бы совершенно права, поступая так. Во многих отношениях было бы жестоко забивать мою голову несбыточными надеждами и мечтами. Потому что безродная магглорождённая ведьма из провинции в конце концов заплатила бы за подобные мечты горьким и мучительным разочарованием.

По этой причине тётя учила меня только тому, что (как она считала) обязательно пригодится для поддержания моей скромной участи: основным заклинаниям ведения домашнего хозяйства; чарам вышивания и штопки, которые должны были гарантировать мне доход, достаточный для того, чтобы я смогла сама себя содержать, и технике изготовления зелий, но только тех из них, что использовались в лечебных целях.

Однако, несмотря на все разумные советы тёти Агны держать ожидания и надежды в узде, полностью подчинить мой дух ей так и не удалось. Билась во мне какая-то мятежная жилка, которая по ночам нашёптывала... упорно твердила, что мне предназначена лучшая судьба, чем постепенное превращение в полную копию старой девы, моей тётушки… что в жизни существует нечто большее, чем бесконечная, утомительная штопка заклинаниями ворохов порванных платьев и поношенной одежды, которые словно сами собой появлялись в нашей гостиной каждое утро.

Правда, то, каким образом мне удастся избежать подобного удручающего будущего, всегда оставалось для меня загадкой.

К восемнадцати годам жизнь моя, казалось, уверенно влилась в то русло, по которому должна была неуклонно следовать до конца моих дней. Ничтожная безвестная магглорождённая сирота, Гермиона Джин Грейнджер, в поношенной, уже дважды перелицованной мантии; с чужой, купленной с рук, подержанной палочкой и воспитанная приёмной тётушкой так, чтобы, прежде всего, быть полезной. С головой, набитой практичными хозяйственными заклинаниями. С лицом и фигурой, неприглядными настолько, насколько это возможно, чтобы не казаться совсем уж уродиной.

«Да и разве умею я делать что-то ещё, кроме как быть полезной?» — спрашивала я порой саму себя.

Я была лишена возможности ходить в школу и учиться по книгам, которой по праву пользовались «законнорожденные» маги. Как магглорожденная да к тому же женщина, по положению в нашей общине я находилась лишь немногим выше домового эльфа. Наиболее снисходительные ведьмы из числа магического дворянства жалели «подобных мне», милостиво собирали пожертвования и проводили благотворительные акции в помощь беднейшим. Менее состоятельные, но всё же склонные к альтруизму люди, вроде моей тёти, предпочитали более практичный подход, за который, несомненно, я должна быть ей бесконечно благодарна.

И я была благодарна! Хотя всей душой мечтала, чтобы она не столь буквально выполняла принятый на себя долг «воспитывать их так, чтобы они помнили своё место».

В самые мрачные моменты жизни меня мучили одни и те же вопросы:

«Зачем я вообще родилась? Что могла бы сделать такого, чего не в состоянии выполнить (лучше и охотнее) одно из тех странных созданий, которых богатые волшебники этой страны обычно старались нанять в услужение?.. Что толку быть ведьмой, если весь мой мир категорически лишён какой бы то ни было магии?»

* * *

Когда столь долгожданная перемена всё-таки случилась, она была быстрой и пугающей, словно течение, внезапно унёсшее меня в бурные, глубокие воды.

Тётя Агна подхватила смертельно опасный штамм драконьей оспы и умерла спустя всего несколько часов после появления первых симптомов.

Второй раз в жизни я осталась в этом мире совершенно одна.

Крайняя замкнутость моей тёти означала, что в нашем небольшом магическом поселении Тёрнингстоун с «самыми близкими знакомыми» мне дозволялось лишь здороваться. Единственным магазинчиком, который я посещала, была местная галантерейная лавка, куда тётя посылала меня за разными хозяйственными покупками, строго-настрого наказывая ни с кем не разговаривать, кроме самого галантерейщика и его жены, но ни тот, ни другая не вызывали желания наладить дружеские отношения.

У меня не оказалось ни доверенных лиц, ни друзей, ни семьи, ни какого-либо мало-мальски значимого положения в обществе. Всё, что у меня имелось за душой, — жалкая, скромная кучка собственным нелёгким трудом заработанных кнатов и сиклей да один-единственный галлеон, который тётя завещала мне на смертном одре вместе с рекомендацией и письмом, составленными ею ранее.

Письмо это, написанное с типичной для неё бесцеремонной заботой, поясняло, что после тётиной смерти небольшой домишко, в котором мы жили, отходит её дальнему родственнику, какому-то там кузену, однако, тётя не сомневалась, что он позволит мне жить там до тех пор, пока я не сыщу себе достойное место, а положение моё не поправится. Заканчивалось оно следующими словами:

«...оставляю тебя, вполне удовлетворенная тем, что выполнила свой долг перед обществом и тобой. Ты довольно сведуща в умениях, которые всегда обеспечат тебя средствами для собственного содержания, и я верю, что привила твоей душе несгибаемое чувство самоуважения и практичность. Я была достойно вознаграждена за приложенные усилия, обеспечившие меня в самые мрачные мои годы преданной компаньонкой и благодарной преемницей. Ты стала мне родной, как дочь, которой так и не благословили меня небеса.

Полагайся на собственное благоразумие, не засматривайся снизу на тех, кто выше, и будешь счастлива.

Агна Гердхарт»

Слезы застилали мне глаза, пока я читала и перечитывала те слова, которые она не позволила себе произнести при жизни.

«…как дочь, которой так и не благословили меня небеса».

Я никогда не осмеливалась считать её матерью, хотя она стала мне ближе всех в этом мире.

Что же касается её последнего, прощального совета-предупреждения, я приняла его как комплимент моему здравому смыслу и проигнорировала оскорбительное упоминание о моём низком происхождении. Возможно, мне и не стоит «засматриваться снизу на тех, кто выше», но кто сказал, что я не могу, фигурально выражаясь, «взобраться на гору» и рассмотреть их оттуда?

* * *

В день похорон тёти Агны её кузен-узурпатор прислал мне сову. В записке холодно сообщалось, что в моём распоряжении две недели, чтобы найти себе новое место жительства, после чего меня вышвырнут прямо на холодные, мощеные булыжником улицы Тёрнингстоуна. Подобная низкая мелочность не вызвала удивления. Похоже, он видел во мне не более чем служанку, даже скорей бесполезную приживалку, чьи услуги никому больше не требуются.

Я знала, что подаренный галлеон может обеспечить мне трёхмесячный пансион с питанием в местной гостинице, но что будет после? Будущее рисовалось в мрачных и угрожающих красках, если мне как можно скорей не удастся найти работу.

А потому следующим же утром я шла по главной улице Тёрнингстоуна, сжимая в ладони кошелёк с несколькими медными и серебряными монетами и единственным моим драгоценным галлеоном. Придя в деревенскую почтовую контору, я приобрела экземпляр «Ежедневного Пророка», а также местную еженедельную «Тёрнингстоун таймс».

Увы, в опубликованных там объявлениях о найме спрос на работу оказался гораздо выше предложения, и ни в одной из колонок, озаглавленных «вакансии», я не нашла ни единого места швеи.

Каждое утро я покупала и внимательно, от корки до корки просматривала «Пророк», постепенно всё больше и больше страшась того, что вскоре могу стать одной из тех сирых и убогих, в помощь которым благородные ведьмы собирали благотворительные средства.

Для получения любой вакантной должности требовалось документальное подтверждение опыта работы, квалификации или всесторонней осведомлённости в практическом применении специфических заклинаний, о которых я даже не слышала. Во многих объявлениях предупреждали: «обращаться только магам», в то время как те, кому требовались именно ведьмы, почти всегда оговаривали дополнительные условия: «школьное образование обязательно» или «весьма желательно знание всех женских умений и иностранных языков».

Несколько вакансий, подходящих «магглорождённым или неграмотным», предполагали малооплачиваемую, а порой и опасную работу вроде уборщицы на фабрике или тестирования на себе зелий. Нашлось также некоторое количество подозрительно неясно сформулированных объявлений, обещавших «хорошо оплачиваемую перспективную работу в Лондоне для молодых и привлекательных ведьм, женщин-сквибов и магглорождённых», которые я, невольно покраснев, быстро пролистнула, так как в ушах зазвучал нехарактерно приглушённый голос тётушки, бормотавшей о «падших ведьмах», которые от отчаяния или развращённого нрава отвергли добропорядочную бедность ради роскошного, но постыдного и унизительного существования (какого именно, она никогда не конкретизировала)…

По мере того как во мне росло беспокойство, росли так же негодование и гнев на тётушку за то, что она так недальновидно ограничила моё образование.

«Как я могу работать швеёй теперь, когда у меня нет даже крыши над головой? И чем платить за эту крышу, если у меня нет денег?»

Я чувствовала себя загнанной в ловушку и недееспособной, выведенной из строя собственным невежеством. Мрачные стены надвигающейся нищеты давили на меня, окружая со всех сторон.

Спустя неделю после присланного с совой предупреждения я в который раз отправилась на почту теперь уже с намерением разместить собственное объявление, хотя это и обошлось бы мне недёшево. Дома я аккуратным, понятным почерком заполнила карточку на поиск вакансии:

«Магглорождённая ведьма, прилично воспитанная, искусная в хозяйственных умениях и с обширным опытом в применении чар вышивания и штопки, ищет работу за скромное вознаграждение. Имеется превосходная рекомендация. Подробнее справляться у Г. Дж. Грейнджер, через Тёрнингстоунскую почту».

Я подошла к стойке, приготовившись вручить карточку клерку и оплатить объявление (почтовая контора выступала посредником в делах подобного рода), но замешкалась, заметив элегантно одетую ведьму средних лет, вошедшую на несколько секунд позже меня. Безотчётно согласившись с её превосходством, я отодвинулась в сторону и, присев в реверансе, пробормотала:

— Прошу вас, мадам, проходите вперёд.

Ведьма, красивая полноватая женщина с блестящими тёмными, собранными на затылке волосами, милостивым кивком признала, что заметила мой вежливый поклон, и подошла к стойке.

— Я хотела бы разместить объявление в завтрашнем «Пророке», — обратилась она к магу-почтмейстеру тоном, который наводил на мысль о человеке, давно привыкшем отдавать приказы.

— С сожалением должен сообщить мадам, что на объявления существует очередь, — склонившись в подобострастном поклоне, пробормотал дородный малый. — Опубликовать ваше получиться самое ранее через две недели.

— Поскольку дело срочное, — невозмутимо продолжила ведьма, — я готова удвоить гонорар.

Алчно блеснувшие глаза мага-почтмейстера затянуло печалью.

— Если бы это было в моей власти, ничто не помешало бы мне исполнить просьбу мадам. К сожалению, тут я бессилен… Но может быть, мадам подумает об объявлении в «Тёрнингстоун Таймс»? Еженедельный выпуск как раз выходит завтра.

Недовольно вздохнув, ведьма кивнула.

— Прекрасно. Я размещу в обоих. Напишите в них следующее…

Торопливо схватив с конторки перо и обрывок карточки, маг начал записывать под диктовку:

— Срочно требуется ведьма на место няни или гувернантки, главная обязанность — забота о маленьком ребёнке. Знание целительской, защитной и связанной с уходом магии желательно. Питание включено в условия проживания, жалование будет зависеть от опыта. Справляться у мадам Марш из Малфой-Мэнора, Тредраконис, Корнуолл.

У меня перехватило дыхание.

Тредраконис, Малфой-Мэнор — эти названия казались мне почти мифическими: я не раз слышала, как благоговейно произносила их тётя, замечая порой в различных географических и архитектурных журналах, на которые была подписана, или в редких газетных статьях, которые позволяла просматривать мне. И, хотя я мало что знала о внешнем мире, но всё же слышала о Малфоях — самой знаменитой семье магов во всём Корнуолле.

Сердце бешено заколотилось в груди. Я понимала, что у меня осталось всего несколько минут, чтобы собраться с духом и заговорить, но вынужденная необходимость сделать это намертво сковала мышцы, не позволяя мне открыть рот.

В безмолвной агонии я наблюдала, как благородная дама платит за объявление, кладёт сдачу в зелёный бархатный кошелёк, поворачивается и идёт к услужливо распахнутой двери. А потом, выходя на улицу, исчезает из поля моего зрения.

Прежде чем поняла, что делаю, я бросилась за ней, громко крича:

— Пожалуйста, сударыня! Пожалуйста, подождите минутку!

Дама остановилась и, повернувшись, удивлённо посмотрела на меня, очевидно, гадая, не забыла ли она что-нибудь. А затем, видимо, решив, что я хочу выпросить у неё монету, чуть нахмурилась и потянулась к кошельку.

Покраснев от стыда, я попросила убрать его.

— Нет-нет… Спасибо, но мне не нужны деньги… Я хочу лишь поговорить с вами… Одну секунду… Если бы только вы сделали мне одолжение, прочитав это, — и передала ей собственноручно написанное объявление, которое она нерешительно приняла, а затем с вернувшимся на лицо удивлением внимательно изучила.

После чего быстро осмотрела меня с ног до головы, наверняка отметив острым взглядом опрятное, но до строгого простое траурное платье и, без сомнения, мою непримечательную внешность.

Порывшись в кармане, я быстро протянула ей оставленную тётей рекомендацию. И с облегчением заметила, что, пока благородная ведьма изучала документ, лицо её расслабилось, а губ коснулась слабая улыбка.

— Я знала Агнастасию совсем молодой девушкой, — произнесла она, возвращая рекомендацию, — и недавно услышала печальную весть о её кончине. Так вы… тот самый магглорожденный ребёнок, которого она взяла на воспитание двадцать лет назад?

— Д-да, — ответила я дрогнувшим голосом, отчасти потому, что никогда прежде не слышала, чтобы тетю называли полным именем, а отчасти потому, что меня потрясло осознание того, что кому-то было обо мне… известно; что обо мне говорили, меня обсуждали вот такие люди — элегантные, нарядные — магическая элита из сверкающего мира, столь далёкого от моей скромной безвестности.

— Значит, по воле случая вы ищете как раз то самое место, которое мне так необходимо заполнить кем-нибудь! Действительно, счастливое совпадение! — она ещё раз внимательно осмотрела меня. — Допустим, вы обладаете определёнными навыками в целительстве и швейном деле, но есть ли у вас опыт ухода за маленькими детьми?

— Нет, мэм, — честно ответила я, а затем, сглотнув, решительно добавила: — Но я не сомневаюсь, что справлюсь и с этим.

— Хм! — последовал короткий ответ, но я почувствовала, что дама не увидела ничего плохого в моей смелости, а потому поспешила добавить:

— Я быстро учусь и не боюсь тяжелой работы.

— Неужели? Для прислуги это хорошее качество... На какие условия вы рассчитываете?

— На любые, мэм, лишь бы мне было где ночевать.

— Насколько я понимаю, ваше нынешнее положение весьма шатко?

Мне была отвратительна сама мысль показать кому-то, насколько мной овладело отчаяние, но скрыть дрожь в голосе, произнося признание, не удалось.

— Через неделю у меня не останется места, которое я могла бы назвать собственным домом… — и, не сдержав внезапной вспышки эмоций, заверила: — Если только вы дадите мне шанс, я не подведу вас!

Она поджала губы, словно что-то обдумывая. И улыбнулась.

— Ну, как раз это мы и посмотрим. Обменяемся рукопожатиями, мисс...Грейнджер, не так ли? — и подала мне затянутую в перчатку ладонь. — Потому что вы только что поступили на службу к лорду Малфою.

Запинаясь, я пробормотала слова благодарности, приняла её руку и присела в реверансе, до сих пор не до конца веря в столь неожиданный счастливый поворот событий.

— Сколько дней вам понадобиться, чтобы подготовиться к переезду в Тредраконис, мисс Грейнджер? Я бы хотела, чтобы вы перебрались как можно скорее.

— Начну прямо завтра, если так угодно Вашей Светлости, — по-видимому слишком горячо откликнулась я.

Весело, но без злорадства усмехнувшись, она заявила:

— Вы странная девушка! Я не хозяйка поместья… Боюсь, этот титул принадлежит той леди, которая уже давно покинула этот свет. Я всего лишь домоправительница. Можете называть меня «миссис Марш» или «мэм», если хотите.

— Д-да, миссис Марш, — пробормотала я, смущенная тем, что допустила столь грубую ошибку. — Я могу переехать хоть завтра, если так вам угодно, мэм.

— Меня бы это очень порадовало, — ответила она, — но потратьте некоторое время на подготовку. Понимаю ваше желание сохранить траурные цвета одежды, но нашему хозяину нравится, когда его слуги выглядят нарядно. У вас найдётся шёлковое вечернее платье? Ах, по выражению лица вижу, что нет. У вас достаточно денег, чтобы приобрести пока хотя бы одно? Могу одолжить вам необходимую сумму и удержать её из жалованья за первый квартал.

—Нет… Нет, я могу себе его позволить, — промямлила я, с тоской подумав о своем драгоценном золотом галлеоне. — Э-э... то есть я могу позволить себе купить шёлк и сшить из него платье.

Она коротко кивнула.

— Обратите внимание на элегантные модели, мисс Грейнджер. Возможно, вам придётся сопровождать ребенка в официальной обстановке, и ваша одежда не должна смотреться… неуместно.

Я кивнула, снова покраснев от осознания очевидной нехватки самого необходимого.

Миссис Марш достала из кармана кожаную записную книжку и вынула из неё маленькую визитную карточку.

— Вот адрес. Можете сначала отправить багаж и аппарировать прямо к воротам, которые в дневное время открыты. Попросите привратника показать вход для слуг. Жду вас через несколько дней.

— Спасибо, — пробормотала я, не в силах заставить себя признаться в том, что не умею аппарировать, поскольку тётя считала, что «не подобает настоящей леди путешествовать такими бешеными скачками».

Мы обе присели в реверансе.

— Доброго дня, мисс Грейнджер. Я рада, что наши пути случайно пересеклись, как бы прискорбны ни были обстоятельства, приведшие к этому. Вы избавили меня от множества неудобств и потери большого количества времени, чего я не могла себе позволить.

— Доброго дня, миссис Марш, — кое-как выдавила я, не в силах выразить свою благодарность и в то же время боясь расплакаться от того, что приходилось скрывать огромное облегчение.

Наблюдая, как благородная ведьма грациозно пересекает улицу и исчезает в лавке модистки, я, дрожа всем телом, без сил привалилась к стене почтового отделения, почти сокрушённая столь бурным валом эмоций.

«Наконец-то, наконец-то у меня появится шанс вырваться за пределы узких рамок, в которых была заперта всю свою жизнь. Наконец-то, я смогу испытать собственные силы в чём-то новом, что не будет связано с бесконечно скучными починкой и шитьём одежды...»

Эта мысль напомнила мне о плачевной ситуации, в которой находился мой собственный гардероб. А потому, собравшись с духом, я направился к галантерейщику, жена которого приняла меня откровенно холодно.

— Мисс Грейнджер, полагаю, вы пришли закрыть счёт вашей тёти?

Я уставилась на неё, не совсем понимая, что она имеет в виду, и пробормотала:

— В действительности, нет… Я пришла купить у вас несколько видов ткани.

Она недовольно поджала губы и коротко процедила:

— Боюсь, вы ничего не сможете здесь приобрести, пока не расплатитесь по счету.

— Но… Я… Я не думала, что это бремя ляжет на меня… Наверняка вы получите компенсацию от её поверенных?

— Я скорее доверюсь шайке мошенников, — непреклонно возразила она. — Нет, счет должен быть оплачен сейчас же и полностью.

Удрученная, я потянулась за сумочкой.

— Каков долг? — спросила, надеясь, что он составляет лишь несколько кнатов.

Достав большую конторскую книгу, ведьма, взмахнув палочкой, пролистала страницы, пока не нашла нужную.

— Девять сиклей и четыре кната, — объявила она, поворачивая книгу так, чтобы мне стало видно запись.

Грустно вздохнув, я с сожалением передала ей свой единственный галлеон, который мне впервые в жизни повезло не просто увидеть, но даже подержать в руках, и получила сдачу: семь сиклей и двадцать пять кнатов*.

После чего заметила, как ведьма с довольным видом, старательно скрипя пером, поставила большую красную галку в конторской книге и захлопнула её, подняв облако пыли.

— А теперь… — сказала она более учтивым тоном. — Чем могу вам помочь?

Для повседневной работы я выбрала чёрный шёлк и тёмно-серый бомбазин, а также несколько подходящих отрезов поплина ненавязчивых тонов. К ним добавила довольно большой кусок полотна из шерсти мериноса, чтобы пошить новую мантию. Обошёлся он дорого, но мне была невыносима даже мысль о том, чтобы появиться у ворот знаменитого, величественного поместья Малфоев в своём дважды перелицованном, потрёпанном одеянии с чужого плеча.

Отрезая и упаковывая выбранные ткани, жена галантерейщика, не в силах сдерживать любопытство, поинтересовалась: не получила ли я где новое место?

— Да, — ответила, впервые на своей памяти испытывая прилив гордости. — Я буду гувернанткой ребёнка из Малфой-мэнора, что в Тредраконисе.

— Не может быть! — воскликнула ведьма, явно удивлённая и впечатлённая этим известием, а затем ехидно добавила: — Удачный поворот событий для такой, как вы.

Я прекрасно поняла её мерзкие инсинуации и невольно вспыхнула от гнева, но ответила как можно спокойней, не желая реагировать на её злобный укус:

— Бесспорно, я тоже так считаю.

Несколько минут она продолжала резать ткань молча, а затем, бросив исподтишка вкрадчивый хитрый взгляд, почти равнодушно произнесла:

— Поговаривают, что молодой хозяин Малфой — личность грубая и необузданная, с беспутными скандальными друзьями и изрядной склонностью к лондонским увеселениям и разгульному образу жизни.

— Мне ничего об этом неизвестно, — ответила я, разрываясь между желанием услышать больше подробностей и нежеланием участвовать в низменных сплетнях.

— О, да… А его отец, лорд Люциус, — жестокий и мстительный человек, могущественный маг с обширными познаниями в Тёмных Искусствах… — тут её голос понизился до заговорщического шепота. — Говорят, жена-то его померла из-за жестокого обращения… Хотя, конечно, подробности скрыли, а в случившемся обвинили её болезненную хрупкость.

Все больше раздражаясь явным желанием жены галантерейщика привести меня в замешательство и тем самым расстроить мои радужные планы, я не удостоила её ответом. Просто дождалась, когда она завершит работу, и передала требуемую плату.

Взяв под мышку три обёрнутых в бумагу пакета, я присела в реверансе и попрощалась:

— Доброго дня.

— Доброго дня, мисс, — ответила ведьма и добавила: — Ради вашего же собственного блага надеюсь, что вы прислушаетесь к моему предостережению и немедленно начнете искать другую работу.

— Благодарю вас, — холодно сказала я, — но не намерена позволить досужей клевете запугать меня, лишив приличного места.

Прежде чем развернуться и покинуть галантерейную лавку навсегда (по крайней мере я на это надеялась), с удовлетворением заметила, что лицо невоспитанной ведьмы заливает злобный румянец. Никогда в жизни я не осмеливалась так дерзко говорить с кем-либо, и испытанное при этом ощущение оказалось одновременно и новым для меня, и довольно приятным.

Вернувшись домой, я разложила на столе полосы непривычно мягкой материи, виновато раздумывая о том, что тётя Агна никогда не одобрила бы подобной расточительности. Я очень страшилась того, что, став гувернанткой в семье богатых волшебников, как раз и попаду под её определение людей, что «засматриваются снизу на тех, кто выше».

Той ночью я лежала без сна много долгих часов, не в силах унять бешеное биение сердца и пытаясь представить поместье Малфоев и прибрежный деревенский ландшафт Тредракониса (ведь я никогда не видела моря). Мне было интересно, что за ребёнок станет моим воспитанником — мальчик или девочка, и чей он в той семье… может быть, как раз того самого грубого и необузданного сына?

И естественно, мои мысли снова и снова возвращались к человеку, который должен был стать моим хозяином, к тому самому «лорду Люциусу».

«Интересно, есть ли хотя бы ничтожная доля правды в ужасных слухах о том, что он жестоко убил жену, а в свободное время не прочь побаловаться тёмной магией?»

В моей голове тут же возник образ некоего страшного горбуна с перекошенным лицом, который, нашёптывая зловещие заклинания, помешивал в кипящем котле какое-то сильнодействующее запрещённое зелье…

Я вздрогнула и поплотнее закуталась в одеяло. Хотя мне и не хотелось верить подобным гнусным сплетням, всё же я не могла не нервничать, когда думала о том, как такой человек может относиться к подчинённым, которым платит деньги... Будет ли он справедливым работодателем или требовательным самодержцем?

«Скорее всего, — сказала я себе, — он даже не заметит присутствия какой-то там безродной магглорождённой гувернантки низкого происхождения».

Эта мысль несколько успокоила меня, и я наконец заснула.

* — 1 галлеон = 17 сиклей, 1 сикль = 29 кнатов.

На следующее утро я получила ещё одно письмо: величественный филин принёс скрученный в трубочку свиток, перевязанный зелёной бархатной лентой и скреплённый чёрной, словно клеймо, печатью.

Как же сильно отличалось то тёплое трепетное чувство, что поселилось в моей груди, когда я распечатала это письмо, от ледяного отчаяния, в которое ввергло меня полученное ранее резкое, если не сказать грубое послание кузена моей тёти! С каким радостным, трепетным волнением вчитывалась я в строки изысканно оформленного договора найма в услужение, выведенные изящным каллиграфическим почерком на дорогом пергаменте!.. И с каким восхищением, совершенно очарованная, очертила дрожащими пальцами роскошный герб Малфоев на фамильном бланке: большая серебряная буква «М» украшала чёрно-зелёный, поделенный на четыре части щит, который по бокам поддерживали странные крылатые существа (возможно, змеи или драконы). В основании его вилась серебряная же лента с начертанным девизом «Sanctimonia Vincet Semper», что в переводе с элементарной латыни примерно можно было перевести как: «Чистота побеждает всегда».

Документ был составлен в двух абсолютно идентичных экземплярах, располагавшихся на пергаменте бок о бок, примыкая друг к другу. Каждый содержал обязательный перечень условий службы, под которым пустовало место для моей подписи. В каждом уже стоял автограф миссис Марш с примечанием рядом:

«От имени и по поручению лорда Малфоя. Малфой Мэнор. Тредраконис».

Условия были, на мой взгляд, вполне разумными, даже щедрыми, учитывая мою неопытность и статус крови: ежеквартальное жалование в пятнадцать сиклей, питание и полный пансион с единственным выходным в неделю. Обязанности заключались в уходе за ребёнком (или детьми), включали в себя обучение знаниям на уровне частной начальной школы, приучение к порядку и дисциплине, а при необходимости и меры по их поддержанию. А так же некоторые лёгкие хозяйственные дела: штопка порванной одежды и мелкий ремонт сломанной домашней утвари.

Мне предстояло пройти шестинедельный испытательный срок, и если результаты обеими сторонами будут признаны удовлетворительными, обязательства контракта вступят в силу на весь оставшийся год.

Мой пульс невольно ускорился, когда я взяла перо и аккуратно поставила подпись в каждом из двух экземпляров документа, обратив внимание на то, как излишне педантично и сдержанно выглядит она рядом с энергичными, уверенными росчерками миссис Марш.

Не успели чернила высохнуть, как посредине пергамента, разделив его надвое, пробежала ломкая зигзагообразная линия, и он распался на части. Одна из них сама собой свернулась и скользнула обратно в петлю бархатной ленты, которую филин, бесшумно сорвавшийся со своего насеста на подоконнике, тут же унёс прочь.

Оставшаяся часть договора, как я полагала, теперь принадлежала мне.

Некоторое время я смотрела на неё, не в силах избавиться от мысли, что мне просто снится какой-то волшебный сон, но я вот-вот проснусь, и он прервётся. И лишь раздавшийся бой каминных часов вывел меня из оцепенения, напомнив, что ещё многое предстоит сделать, прежде чем этот сон станет явью.

Аккуратно сложив свой экземпляр договора, я спрятала его на хранение в ридикюль и отправилась шить себе новую одежду.

Мне потребовалось всего два дня, чтобы закончить четыре платья и мантию. Никогда раньше моя палочка не порхала с таким проворством и результативностью, а язык не выплетал сложные заклинания кройки и шитья с таким энтузиазмом и даже удовольствием.

Осознав, что теперь моё будущее уже не так крепко связано с пожизненной участью трудолюбивой швеи, я чувствовал нечто вроде трепета, собирая воедино части одежды, которая словно олицетворяла моё спасение от этой незавидной судьбы.

Из обычного поплина по незамысловатым выкройкам я сшила себе платья с расширяющимися к низу рукавами-пагодами, которые при необходимости можно было закатать в соответствии с некоторыми, требующими физических усилий особенностями работы в детской. Помня замечание миссис Марш о том, что «хозяину нравится, когда его слуги выглядят нарядно», я украсила каждое чёрным кантом и чёрным же кружевным воротничком, которые без особых усилий могла бы сменить на белые, как только закончится надлежащий срок траура.

Моё выходное платье (им должен был стать отрез тёмно-серого бомбазина) я создала более приталенным и украшенным, пустив по манжетам и неглубокому вырезу оборки, а на лифе — вертикальные рюши.

Трудней всего оказалось сотворить чёрное шёлковое вечернее платье. И не потому, что я не умела шить подобные наряды, а потому, что просто не могла представить себя в чём-то настолько утончённом. Пришлось потратить несколько часов на то, чтобы вдоль и поперёк изучить огромный каталог тётушкиных выкроек и наконец найти что-то «надлежаще элегантное», в чём я не чувствовала бы себя так, словно позаимствовала костюм для игры в шарады.

В конце концов я остановилась на платье с красивым силуэтом, открытым полукруглым вырезом, заниженной V-образной линией талии и многослойной юбкой-колоколом. Дополнение наряда «воротником Берты»* из чёрного кружева (на создание которого ушло четыре часа кропотливого труда) обеспечило благопристойное прикрытие для довольно низкого декольте, но в то же время создало иллюзию того, что за скромно подбитым корсажем моя плоская, так и не оформившаяся фигура имела чуть более женственные формы.

Критически изучив конечный результат в зеркале тётиной спальни, я оказалась приятно удивлена. Я выглядела не совсем… собой. Девушка в отражении не стала красивей, выше или солидней меня прежней, но уже и не была жалким, робким, словно загнанная на чердак мышь, существом. Неуловимо изменилось выражение глаз: они стали более выразительными и сияли. Во всём облике и манерах появилось нечто новое… Я понимала, что лишь отчасти эти перемены можно объяснить новым платьем, но в большей степени — вновь обретённой надеждой и душевным волнением, что зажглись во мне, подобно таинственной лампе, ведь неведомое будущее простиралось передо мной в том направлении, о котором я никогда даже мечтать не осмеливалась…

Но мой первоначальный восторг померк, как только я задумалась: действительно ли мне придётся находиться в «официальной обстановке», на которую намекала мисс Марш… и, охваченная дрожью внезапного беспокойства, поймала себя на том, что горячо надеюсь на обратное. Даже мысль о появлении в столь великосветском обществе, откровенно говоря, пугала меня. Разве могла я иметь какое-то отношение к роскошным, одетым по последней моде господам и изысканным званым вечерам? Я даже на утреннем чаепитии никогда ни у кого не присутствовала, а моё знание этикета, принятого в приличном светском обществе, носило чисто теоретический характер.

Несколько подавленная, я сняла шелковое платье, вместо него надев одно из простых поплиновых. И сразу же почувствовала себя менее элегантной, но гораздо более похожей на обычную, настоящую Гермиону Грейнджер.

* * *

Тёрнингстоун, расположенный неподалёку от маггловского городка Бодмин (к югу от знаменитых вересковых пустошей, носящих то же самое название), являл собой один из самых крупных магических анклавов юго-западных провинций. Прежде всего он гордился своей респектабельностью и благопристойностью и, казалось, был полон решимости стряхнуть с себя налёт варварства, унаследованный от диких земель Корнуолла.

Но, несмотря на всю свою респектабельность, Тернингстоун до сих пор оставался маленькой деревушкой с двумя общественными каминами, один находился в отеле, расположенном на другом конце города, второй — в общедоступной чайной. Именно к последнему я и направила стопы ясным свежим весенним утром, сжимая в руке ридикюль, а за спиной левитируя небольшой кофр.

Между этими двумя вместилищами была теперь разделена сумма всего моего мирского имущества.

Кофр содержал очень малое количество вещей: мою одежду и несколько зачитанных книг, каждую страницу в которых я знала наизусть, но была привязана к ним определёнными сентиментальными чувствами, ведь они оставались единственными подарками моей тёти, не бесполезными, но приятными пустяками, а ожидаемо практичными: «Руководство по ведению домашнего хозяйства для каждой ведьмы», «Полное собрание швейных заклинаний для девушек», «Оздоровительные чары и целебные заклинания, применяемые дома».

В ридикюле лежали: кошелёк, записная книжка и небольшая шкатулка под заклинанием расширения с дюжиной маленьких флакончиков, наполненных наиболее часто используемыми зельями и настойками. Кроме того, внутри были аккуратно уложены самые ценные из моих вещей: отделанный бархатом швейный набор с большим запасом незатупляемых игл и булавок; несколько катушек нескончаемых ниток разных цветов и самоизмеряющая портновская лента — всё это было подарком на мой восемнадцатый день рождения и последним из полученных от тёти.

Остальные вещи в доме теперь принадлежало её кузену, а потому забрать что-либо ещё было равносильно воровству — преступлению, караемому пожизненным заключением, а то и вовсе страшным «поцелуем дементора», которым порой пугала меня в детстве тётя, добиваясь покорности.

Лишь немногим менее устрашающей оказалась стена взглядов, на которую я натолкнулась, стоило распахнуть застеклённые двери чайной и войти в её тёплый, ярко украшенный салон. Оживлённый гул бесед тут же сменился низким вкрадчивым шипением домыслов, и стало понятно, что жена галантерейщика выполнила свой долг перед городскими сплетниками.

Я могла сосчитать на пальцах одной руки все разы, когда пользовалась каминной сетью (всегда в компании тёти), так что теперь с немалым трепетом прокладывала путь к стойке.

Пробираясь между столиками, я уловила общую суть раздававшихся со всех сторон едких шепотков, а воображение легко подсказало остальное…

— Это она! Магглорождённая, взятая из милости старой бедной Агной!

— Говорит, что будет гувернанткой у Малфоев…

— И что это за гувернантка такая, которой для работы вдруг понадобилось непременно красивое шёлковое платье, позвольте спросить?

— Подумать только, это создание поступает в респектабельное место и отправляется туда одна, без сопровождения! Можете себе представить подобное бесстыдство!..

Выпрямив спину, я уставилась перед собой, изо всех сил стараясь не обращать внимания на желчные пересуды, хотя чувствовала, что щёки пылают. Подойдя к стойке, я ожидала, что кто-нибудь появится и поможет мне, но после минутного ожидания пришлось взять в руки маленький колокольчик и позвонить, чтобы меня всё-таки обслужили.

Наконец явился метрдотель. Он всегда был чрезвычайно вежлив с моей тетей, но со мной таких стараний не проявил.

— Чего надобно? — рявкнул он, пренебрежительно разглядывая меня сквозь монокль.

Три дня назад я была бы обескуражена, напугана подобной грубостью, но сегодня, стоя в новой мантии и собираясь начать новую жизнь, я почувствовала, как меня снова захлёстывает то же бунтарское чувство негодования, которое испытала в галантерейной лавке. Сознавая, что меня подслушивают, я бесстрашно удовлетворила общий интерес.

— Я хотела бы отправиться камином в Тредраконис. Билет в один конец, будьте добры, сюда я уже не вернусь.

— Десять кнатов, — ответил мужчина, — пять за вас и пять за ваш багаж.

Я достал из кошелька требуемую сумму и положил её на прилавок.

С пренебрежительным ворчанием метрдотель зачерпнул из стеклянной чаши немного летучего пороха и высыпал его мне в ладонь.

— Вам нужна гостиница «Тредраконис», — процедил он. — Она единственная в том городе и, могу добавить, что для респектабельных, уважаемых людей это заведение не подходит.

Я коротко кивнула, не желая больше слушать, как меня пугают новой клеветой. Подойдя к очагу, прижала к себе скудный багаж и, стиснув в ладони летучий порох, несколько мгновений стояла совершенно неподвижно, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить: грандиозная важность шага, который я собиралась сделать, буквально парализовала меня…

Но потом мой взгляд скользнул по залу, осматривая столы, до отказа заполненные едко ухмыляющимися и возмущёнными ведьмами, беззастенчиво разглядывающими меня, я подумала:

«Мне тут больше нечего делать. Ничто меня здесь не держит…» — и, бросив порошок, воскликнула:

— Гостиница «Тредраконис»!

* * *

Комната, в которой я оказалась в следующее мгновение, представляла собой разительный контраст с той, которую покинула.

Исчезли сверкающие чистотой столы, хорошо одетые клиенты и просторные светлые окна чайной. На самом деле в этой закопчёной, тусклой комнате было так сумрачно и грязно, что мне потребовалось несколько мгновений, прежде чем смогла хоть что-то разглядеть вокруг.

Первое, на что я обратила внимание, — ударивший в нос запах, царивший в этом месте: сильная и неприятная смесь скисшего спиртного, затхлой влажности и подгорелого прогорклого сала.

Когда глаза привыкли к полумраку, я поняла, что нахожусь в какой-то таверне, и вряд ли могла бы припомнить случай, когда посещала заведение столь грязного и сомнительного вида. В животе все сжалось в тошнотворном спазме, стоило мне заметить несколько компаний неопрятных, грубо ведущих себя мужчин, развалившихся за шаткими, колченогими столиками. Часть пила из больших глиняных кружек пиво, часть держала в руках стаканы со сколами, наполненные прозрачной, маслянисто поблёскивавшей жидкостью. В воздухе колыхалась завеса густого табачного дыма, от которого у меня запершило горло и начало щипать глаза.

Барная стойка — огромная дубовая плита в подозрительных кляксах и пятнах — казалось, осталась без присмотра. Нервничая, я шагнула из камина, ища глазами хоть одно доброжелательное, внушающее доверие лицо (или, по крайней мере, женское), к которому могла бы обратиться за помощью.

Не найдя никого, кто отвечал хотя бы одному из этих описаний, я нерешительно обратилась ко всей комнате:

— Это… Это «Тредраконис»?

Никто не ответил, меня, похоже, даже не заметили.

Крепко сжимая палочку, я сделала ещё один шаг в комнату.

— Будьте любезны… Где я могу найти трактирщика?

«Наверное, это не «Тредраконис», — подумал я, затрепетав от ужаса. — Возможно, я неправильно произнесла название…»

— Ну и ну, — вдруг прохрипел прямо мне в ухо чей-то голос, я с испуганным вскриком подскочила и, развернувшись, почти уткнулась носом в угрожающе нависшую фигуру, незаметно появившуюся из полумрака. — Похоже, маленькая заблудшая птичка влетела в дымоход на запах ячменя.

Дюжий волшебник возвышался надо мной в опасной близости, на заросшем тёмной щетиной лице играла глумливая улыбка. Его внешность не внушала доверия, скорее, он в точности соответствовал описанию того, кого моя тётя назвала бы мошенником. Длинные волосы свисали всклокоченными спутанными прядями, на лице цвели следы недавней ссоры, а предметы одежды, потрёпанные и неопрятные, удивительно не сочеталась друг с другом, как будто были собраны из множества несвязанных между собой источников.

Его акцент звучал странно: не то чтобы иностранный, но уж точно не какой-нибудь корнуольский диалект, который был привычен моим ушам.

Никогда раньше я не находилась столь близко ни с одним волшебником (не говоря уже о настолько отвратительном на вид), а потому инстинктивно отпрянула и попятилась. И почти сразу же споткнулась о пару тяжёлых ботинок, принадлежавших ещё одному мужчине, который, оказывается, бесшумно подкрался сзади и, стоило мне покачнуться, в тот же миг поймал меня.

— Ого, думаю, я ей понравился, — вкрадчиво произнёс он.

Я была потрясена, почувствовав, как его ладони без стеснения нагло стиснули лиф моего корсета, пока он якобы ставил меня на ноги. Стоило мне дёрнуться в попытке вырваться из его хватки, как он внезапно крепко прижал меня к себе, а его руки обвились вокруг моей талии, словно железные кандалы.

Протестующе вскрикнув, я попыталась поднять палочку, но рука оказалась в ловушке, прижатая к телу.

— Отпустите меня!.. Как вы смеете!.. Помогите! — в отчаянии обратилась я к остальным посетителям за помощью, но мой призыв был вознаграждён лишь громким издевательским хохотом.

— Остынь, сладкая, не пыхти, как котелок, — насмешливо блестя глазами, посоветовал черноволосый волшебник, — мы всего лишь стараемся быть дружелюбными, — и начал наступать на меня, пока я не оказалась накрепко зажата между ними. — Нас здесь не так уж часто радуют визитами леди.

— Теперь понятно почему! — сердито огрызнулась я, в отчаянной попытке освободиться безрезультатно стараясь отцепить мощные лапищи, обхватившие мою талию. — Немедленно отпустите меня, вы… негодяи!

Этот эпитет вызвал новый взрыв гадкого хихиканья у зевак, видимо, привыкших в своей среде наблюдать подобный стиль общения с незнакомками.

— Ну, не очень-то вежливо разговаривать подобным образом с такими любезными джентльменами, как мы, — прорычал на ухо тот, что держал меня, прижимаясь всё сильней и непристойней. — Мы лишь хотим познакомиться… поближе.

С этими словами он внезапно схватил меня за подбородок, вынуждая приподнять лицо и не позволяя отвернуться, в то время как его черноволосый приятель склонился и, оборвав вырвавшийся у меня крик ужаса, грубо прижался ртом к моим губам, протолкнув между ними скользкий язык.

— Ладно, парни, хватит, — произнёс вдруг чей-то голос совсем рядом. — Отпустите девчонку или острое жало моего заклинания основательно попортит вам шкуры.

Ощутив внезапную свободу, я тут же шарахнулась прочь от двух наглецов, слёзы страха и ярости текли по моим щекам, пока я ожесточённо тёрла губы рукавом мантии, пытаясь избавиться от ужасного горького привкуса во рту.

Я запоздало вскинула палочку, хотя вряд ли она как-то могла защитить меня, поскольку я не знала никаких защитных заклинаний, кроме «Экспеллиармуса», ни одного проклятья или заговора. И тут же мысленно поклялась, что первым делом куплю на своё квартальное жалование книгу дуэльных заклинаний.

— Чёрт бы тебя побрал, Флетч, весь кайф сломал! — выругался черноволосый колдун в адрес вмешавшегося человека, которого я приняла за трактирщика, хозяина гостиницы. — Мы всего-то и хотели чуть позабавиться с этой девкой.

— Я же предупреждал тебя, Скабиор, не устраивать здесь беспорядков, — прорычал трактирщик, пожилой кривоногий волшебник с неприятным лицом и хитрыми, бегающими глазками. — Последнее, что мне нужно, так это жалобы, после которых здесь будут рыскать и совать нос не в свои дела законники.

— Она не жаловалась, — возразил второй волшебник, здоровенный светловолосый головорез бандитской наружности (крупнее даже, чем его черноволосый сообщник), одетый менее эксцентрично, но столь же потрёпанный и грязный. — По крайней мере, не очень громко.

— Хватит трепаться, Роул, — предостерегающе прошипел недовольный возражениями трактирщик, затем, не опуская направленной на них палочки, чуть громче потребовал:

— Извинитесь перед молодой леди, парни.

Сообщники обменялись взглядами, затем тот, кого звали Скабиор, повернулся ко мне с наглой ухмылкой.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он наиграно извиняющимся тоном. — Я, должно быть, потерял голову от ваших чар, как говорится.

Я густо покраснела: жало его сарказма добавило остроты уже нанесенной оскорблением обиде.

— Ты тоже, Роул.

Взгляд белокурого волшебника дерзко скользнул по моему помятому корсажу.

— Если только вы простите меня, мисс, клянусь, в следующую нашу встречу я буду обращаться с вами как с истинной леди, — закончил он с фривольной ухмылочкой.

Трактирщик повернулся ко мне.

— Надеюсь, вы не поймёте их слишком превратно, юная леди, — сказал он таким вкрадчивым тоном, что у меня мурашки побежали по коже. — Парни могут быть несколько… грубоватыми, когда посмотрят на дно стакана, если понимаете о чём я. Вы же не станете жаловаться на них властям, не так ли, мисс?

Воцарилась глубокая тишина. Комнату наполнило тугое, словно натянутая струна, звенящее напряжение, казалось, все присутствующие навострили уши, сосредоточенно ожидая моего ответа. Инстинктивно я поняла, что моя безопасность (а возможно, и жизнь) зависит от правильного ответа.

— Нет, — произнесла я, заметив, что голос всё ещё дрожит, — я не буду жаловаться.

Напряжение мгновенно спало, и мужчины в зале вновь начали пить и разговаривать. Трактирщик льстиво улыбнулся.

— Спасибо, мисс, — сказал он. — Мы любой ценой хотели бы избежать неприятных последствий… — он сказал это таким тоном, что у меня не осталось ни малейших сомнений: именно я, а не они, пострадаю от этих «последствий».

Он снова обратился к напавшим на меня верзилам:

— Так, вы, два мешка с помоями, прижмите зады и держите свои глотки закрытыми, или я перекинусь парой слов о вас с губернатором.

Нарочито медленно бесстыдники направились к барной стойке. Проходя мимо меня черноволосый отвесил издевательскую пародию на поклон, а светловолосый гадко ухмыльнулся.

Трактирщик повернулся ко мне.

— Итак, что же привело вас в «Тредраконис», девушка? — спросил он, окинув меня пронырливым взглядом с каким-то расчетливым интересом.

— Я бы хотела попасть в Малфой Мэнор без аппарации, — произнесла я всё ещё дрожащим голосом. — Поместье ведь недалеко расположено?

— Путь неблизкий, мисс, — возразил трактирщик. — Если вы умеете летать, у нас есть метлы, но боюсь, не найдётся ни одной дамской или с боковым седлом.

— Нет, — ответил я. — Я не умею летать, полагаю, мне придётся идти пешком. Вы не могли бы указать мне путь?

— Пешком дорога займёт три часа, мисс. Но если вы соблаговолите переждать часок, то привратник поместья как раз заедет сюда за кое-какими… э-э, вещами. Вы сможете договориться о том, чтобы добраться туда с ним, — заметив мою неуверенность и подозрительный взгляд в сторону двух наглецов возле барной стойки, он добавил, понизив голос: — Привратник — уважаемый волшебник, мисс, вам не стоит его бояться. Его сестра работает гувернанткой в поместье.

Я тихонько вскрикнула от удивления.

— Но ведь это я — гувернантка! — сказал я. — По крайней мере, именно эту должность собираюсь занять.

Трактирщик заинтересованно прищурился.

— На самом деле, мисс? Ну что ж, новости в этих краях ползут со скоростью улитки. Осмелюсь предположить, что мисс Уизли оставила место, чтобы выйти замуж: такие жизнерадостные красотки, как она, недолго ходят в девушках… Даже м’лорд положил на неё глаз, хотя она слишком сообразительна и себе на уме, чтобы попасться в его ловушку.

Я почувствовала странную, мучительную боль в груди. Гувернантка, что работала до меня, — всеми признанная красавица, умная ведьма, которой восхищаются даже дворяне! Она не подверглась бы такому недостойному, презрительному обращению со стороны негодяев спустя всего несколько секунд после прибытия… и никогда не попала бы в столь сомнительное и опасное положение, не то что я, совершенно одинокая и безнадёжно невежественная.

И снова собственные недостатки предстали передо мной с болезненной ясностью, усиленные сравнением, которое воображение тут же провело с моей предшественницей… той самой «мисс Уизли».

— Ну так что, девушка? — мои мрачные мысли прервал голос трактирщика. — Может быть, желаете перекусить чем-нибудь, пока ждёте? Всё будет за счёт заведения за… э-э-э… причинённые неудобства.

— Нет, спасибо…

— Вынужден настаивать, мисс.

Я почувствовала, что упорствовать и отказываться далее будет просто неразумно, и едва слышно пробормотала:

— Только… только кофе, пожалуйста.

— Я сам принесу его. Садитесь поближе к огню, — он указал на небольшой очаг, в котором скорей дымилась, чем горела жалкая кучка хвороста, — и не тревожьтесь по поводу этих паршивых псов, они больше не побеспокоят вас и будут держать свои руки при себе, если считают, что они им ещё понадобятся, — он произнёс это достаточно громко, так чтобы было слышно всем вокруг.

Я послушно села на указанное место и взмахом палочки придвинула ближе кофр.

Спустя несколько мгновений трактирщик вернулся с потускневшим от времени подносом, на котором стояли помятый оловянный кофейник, кувшинчик мутного, водянистого молока и не слишком чистая чашка.

— Вот и мы, дорогуша, — пробормотал он и снова окинул меня оценивающим взглядом. — Осмелюсь спросить, мисс, как вас зовут?

— Мисс Грейнджер, — ответила я как можно тише, не желая, чтобы моё имя стало достояние гласности среди своры этих негодяев.

Мужчина поклонился.

— Мистер Флетчер к вашим услугам, — представился он. — Что ж, мисс Грейнджер, если захотите ещё кофе, только позовите.

Я кивнул в знак благодарности и с показной решительностью налила себе кофе и молока, хотя пальцы ослабли и отвратительно дрожали. Кофе оказался ужасно горьким, а застрявший в горле комок ещё сильней мешал сделать глоток.

Моя волнующая, вдохновляющая мечта о приезде в Тредраконис уже превратился в кошмар, а я не пробыл здесь и четверти часа. Я вспомнила чайную комнату — метрдотель предупреждал, что это место «не подходит для респектабельных людей». Похоже, он всё-таки не преувеличивал.

Оставалось лишь надеяться, что в поместье Малфоев — если, конечно, я всё же туда доберусь — меня не ожидают столь же неприятные сюрпризы.

__________________________________________________________________________

* — https://elizeba.livejournal.com/238485.html

Мне очень хотелось выйти на улицу и посмотреть на деревеньку Тредраконис, но после унижения, испытанного в руках двух бандитов-магов, я уже не была уверена в том, что мне здесь окажут дружеский или хотя бы уважительный приём. Острый (и смущающий) взгляд трактирщика казался единственной преградой, что стояла между мной и неведомой, но оттого не менее грозной опасностью.

Ожидая прибытия привратника из Мэнора, я не смела поднять глаз и, переводя напряжённый взгляд с камина на кофейную чашку и обратно, старалась стать как можно более незаметной.

Я не смогла не впасть в уныние. Чувствовала себя так, словно всё нараставшее за последние несколько дней воодушевление, волновавшее и согревавшее меня неясными надеждами, оказалось смыто ледяной волной заклинания «Агуаменти», а я, ошеломлённая и дрожащая, осталась, гадая, что ждёт меня дальше. Голос тётушки эхом отдавался в голове, отчитывая за то, что я поставила под угрозу собственную безопасность и (что ещё хуже) репутацию: не прошло и десяти дней, как она оставила меня одну в этом мире, а я уже оказалась вовлечена в события, которые сулили мне будущее, полное бед и страданий; за то, что, не смотря на весь её тяжкий труд и самоотверженные усилия воспитать меня достойно, я споткнулась о первое же препятствие и, несомненно, в дальнейшем паду ещё ниже.

Эти наводящие тоску размышления были прерваны скрипом распахнувшейся настежь тяжёлой дубовой двери, на пороге которой появился молодой человек лет на пять старше меня. Он был высокого роста, можно даже сказать, долговязый; с весёлыми голубыми глазами на открытом веснушчатом лице; с ярко-медными волосами, подстриженными короче, чем диктовала современная мода, и частично прикрытыми коричневым кожаным кепи.

Он определенно производил лучшее впечатление, чем завсегдатаи этой мрачной таверны, будучи опрятно (хотя и скромно) одетым и безупречно чистым. Добродушное выражение его лица как-то сразу успокаивало, и я инстинктивно почувствовала: нет причин бояться этого человека.

— Доброго утречка, парни! — обратился он к собравшимся в трактире с жизнерадостной самоуверенностью, приправляя речь старомодным диалектом, который я почти не слышала на благопристойных улицах Тёрнингстоуна. — Как дела, Флетчер?

— Доброго утречка, Уизли, — гаркнул в ответ с другого конца комнаты трактирщик. — Сияю почище фарфорового сервиза, мой мальчик, и надёжен, как древесина для волшебной палочки. Заходи и позволь налить тебе кружку, пока ребята загружают повозку.

Молодой волшебник прошел мимо меня, но, казалось, не заметил, что место у очага кем-то занято. Украдкой я наблюдала за тем, как он приблизился к стойке, кивнул в знак приветствия и обменялся парой слов с теми самыми магами, которые совсем недавно так нагло напали на меня, а сейчас, после разговора с ним, прошли за стойку и скрылись через заднюю дверь. Мне не нравилось наблюдать демонстрируемую молодым человеком вежливость в отношении двух таких отпетых негодяев, и я задалась вопросом:

«Защитил бы меня этот человек, если бы присутствовал здесь часом ранее?»

Почему-то хотелось верить, что он именно так и поступил бы.

Трактирщик налил привратнику — этому «Уизли» — кружку эля, и у них завязалась серьёзная беседа, на протяжении которой старший из волшебников то и дело украдкой окидывал комнату острым, подозрительным взглядом. Наконец оба выпрямились, и трактирщик подвел молодого человека к тому месту, где сидела я.

— Мисс Грейнджер, — произнёс мистер Флетчер с неприятной масляной улыбочкой, — позвольте представить вас моему близкому приятелю, Портеру Уизли из Малфой-Мэнора.

Поднявшись со своего места, я присела в реверансе, с удовлетворением наблюдая за тем, как медноволосый волшебник снимает кепи и почтительно кланяется в ответ.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мисс, — произнёс он, обращаясь ко мне, и милый румянец разлился по его веснушчатым щекам. — Флетчер сказал, вы будете новой гувернанткой в Мэноре.

— Да, сэр… — ответила я скованно, кидая взгляд то на пол, то на собственные руки, словом, куда угодно, только не на стоящего прямо передо мной человека, и остро ощущая абсолютное отсутствие опыта в общении с молодыми волшебниками, не говоря уже о смелости попросить одного из них об одолжении.

Все приличествовавшие ситуации слова тут же вылетели из головы, и я с лихвой превзошла лёгкий румянец привратника более ярким и тёмным оттенком собственного.

Заметив, должно быть, моё внезапное замешательство, он любезно предложил:

— Если позволите, мисс, я в вашем полном распоряжении и готов сопроводить вас… Подождите ещё немного, пока помогу с погрузкой, и я подгоню повозку к парадному входу.

— Благодарю вас... Д-да, будьте столь любезны, — запинаясь, пробормотала я, испытывая огромное облегчение от того, что смущение, вызванное необходимостью просить о помощи, исчезло, когда он сам предложил её.

Мы вновь поклонились друг другу, и младший из волшебников удалился тем же путём, что и два негодяя несколькими минутами ранее.

Мистер Флетчер, напротив, остался, жестом пригласил меня снова сесть и, придвинув деревянный табурет, расположился рядом.

— Могу я на прощание в нескольких словах дать вам дружеский совет, мисс Грейнджер?

Не особенно хотелось его слушать, но я не могла повести себя столь грубо и отказаться. Коротким кивком я выразила согласие.

Трактирщик вновь наклонился ко мне.

— Надеюсь, вы не обидитесь, мисс, — хрипло пробормотал он, — если я упомяну, что в этих местах не следует задавать слишком много вопросов.

Резко выдохнув, я отпрянула, не понимая, то ли трактирщик угрожает, то ли действительно (как он выразился) всего лишь даёт мне совет. А он быстро продолжил:

— Не сочтите за неуважение, мисс: я вижу, что вы порядочная, тихая девица, а потому, думаю, простите мне… этот неделикатный оборот речи. Я лишь хочу оказать вам добрую услугу, ничего больше.

— Весьма признательна за заботу, но не считаю, что нуждаюсь в подобном совете, — холодно ответил я. — Очень сомневаюсь, что в ближайшем будущем захочу вернуться в Тредраконис после… — и резко умолкла.

Я собиралась сказать: «после того, как в вашем заведении со мной обращались столь бесчестно», но что-то в пронзительном взгляде этого человека помешало мне.

— Возможно, так оно и есть, мисс… — вкрадчиво сказал трактирщик, выразительно улыбнувшись моей внезапной запинке. — Как бы то ни было, вы наверняка обнаружите, что он подходит как к месту, куда вы направляетесь, так и к тому, из которого вы уезжаете. Несмотря на весь их важный вид и правила приличия, вы обнаружите, что у всех этих славных людей в Мэноре столько скелетов, сколько шкафов, чтобы спрятать их, если простите ещё одну грубую поговорку. Я просто хочу, чтобы вы были настороже, мисс Грейнджер, учитывая, насколько вам незнакомы традиции и обычаи этих мест.

«Еще одно предупреждение! — я не знала, что и думать. — Следовало ли мне, действительно, слепо ввязываться в какое-то «логово беззакония», ничем не лучше того, в котором я нахожусь сейчас, или я просто слушаю негодяя, вынашивающего собственные планы?»

— Благодарю вас, мистер Флетчер, — пробормотал я, приняв покорный вид, хотя всё ещё не была уверена, хотел ли он меня предупредить или напугать. — Я обдумаю ваш совет.

Как нельзя стати распахнулась входная дверь, и стройная фигура Портера Уизли второй раз за день украсила собой порог трактира. У меня на душе стало легче от его дружелюбного, честного вида, и я подумала:

«Если такой человек работает на Малфоев, они не могут быть совсем уж плохими… так ведь?»

— Готовы, мисс? — спросил он.

Я быстро надела шляпу и перчатки, взяла ридикюль и подновила на кофре заклинание «Локомотор».

Присев в неглубоком реверансе перед мистером Флетчером и поблагодарив на прощанье за кофе, я развернулась и направилась туда, где с очаровательной улыбкой на лице меня ждал привратник.

— Пойдёмте, девушка, — пробормотал он на своем простоватом сельском диалекте, приглашая следовать за ним. — Доставлю вас в целости и сохранности.

На мощёной улице стояла тяжёлая деревянная повозка, гружёная коробками, бочонками, свёртками, обёрнутыми в клеёнку. В неё были впряжены два огромных ширских тяжеловоза с белыми шелковистыми гривами и большими тёмными глазами. Мне не доводилось раньше сталкиваться с этой породой так близко: в светском Тёрнингстоуне на улицах можно было увидеть только изящных тонконогих лошадок, а животных рабочих пород отправляли в окрестные поля.

Увидев благоговейный трепет и восхищение, отразившееся на моем лице при взгляде на эту пару (в холке наверняка ладоней* восемнадцать каждый), Портер Уизли гордо ухмыльнулся и ласково похлопал тяжеловозов по мордам.

— Эт Дуб, — представил он, — а эт Ясень. — затем, обращаясь к животным, сказал: — Ну что, приятели, вы повезёте леди, так что ступайте легко и ровно.

Пристроив мой кофр среди вороха прочего груза, привратник наложил на всю повозку облегчающее вес заклинание, усадил меня на деревянную доску, служившую сиденьем, и, подпрыгнув, устроился рядом, чтобы взять поводья. Я оглядывалась по сторонам, и любопытство понемногу притуплялось из-за непривлекательного вида полуразрушенных зданий и грязной узкой улицы. Мне всегда казалось, что деревня, расположенная так близко к знаменитому своим великолепием поместью Малфоев, будет служить отражением его славы, но теперь могла только надеяться, что её достоинства заключаются в контрастах, а не в сходствах.

Привратник дёрнул вожжи, и повозка покатилась.

* * *

Тредаконис оказался не более чем деревушкой с единственной улицей, возможно, всего лишь в треть от размеров Тёрнингстоуна. Через несколько минут езды приземистые, гранитные здания, стоявшие почти вплотную друг к другу и, казалось, угрожающе нависавшие над узкой главной улицей, сменились рядами маленьких, когда-то давно выкрашенных известью коттеджей. Сейчас они выглядели неухоженными, как правило, обветшалыми, а многие и вовсе пустовали.

Меня так и тянуло поинтересоваться у Портера Уизли, в чём причина столь заброшенного состояния деревни, но предупреждение мистера Флетчера («не стоит задавать слишком много вопросов») вновь, словно наяву прозвучало в ушах, так что я передумала и прикусила язык.

Вдруг, гораздо раньше, чем я ожидала, мы свернули с мощёной булыжником улицы и выехали на открытое пространство, обдуваемое напористыми порывами ветра, который с одной стороны дороги проносился над девственно-дикими вересковыми пустошами, а с другой...

— Ох!..

У меня перехватило дыхание от прилива накатившего с новой силой трепетного волнения, когда я повернулась и осмотрела пейзаж, который если и видела раньше, то только на иллюстрациях или холстах живописцев.

«Вот оно! Серебряное море! Сверкающее под ярким утренним солнцем, простирающееся в бесконечность, такое необъятное, мощное и потрясающе красивое!»

Нетерпеливо, жадно, почти взахлёб я пожирала глазами открывшуюся передо мной потрясающую панораму, впитывая незнакомые виды; странные звуки и запахи моря, разбивающегося о галечный берег далеко внизу; резкие крики чаек, кружащих над головой, и бодрящий, солёный воздух, наполнивший мои лёгкие и осевший острым вкусом на языке.

Я не могла не чувствовать радостное возбуждение, сдерживать опьяняющий восторг не получалось, он вырвался из меня ликующим смехом. Привратник, который до сих пор хранил почтительное, но всё же дружелюбное молчание, усмехнулся, видя столь явную экзальтацию.

— Никогда не видели моря, девушка?

— Нет, никогда! — воскликнула я. — Даже только ради подобного зрелища стоило сюда приехать! — затем, заметив вдали цветное пятнышко, спросил: — Это маггловская рыбацкая лодка?

— Не-а, слишком далеко, магглы не осмеливаются там дрейфовать.

— Значит, эти воды опасны?

— Вероломны даже для таких как мы. Многие волшебники отваживались бросить вызов могучей Атлантике, но бесследно исчезали в её глубинах.

Я не смогла сдержать лёгкую дрожь.

— Так это лодка какого-то волшебника?

— Да, скорее всего, судно ловкачей

— Ловкачей?... Никогда раньше не слышала такого слова, — сказал я.

— И ничего странного, вряд ли вы найдёте таких людей где-то, кроме как на побережье. Ловкачи — крепкая и выносливая команда, которая занимается заготовкой особых ингредиентов: их не отыщешь ни в лесу, ни в поле.

— Вы имеете в виду ингредиенты для зелий?

— Зелий, настоек, снотворных... и других, не столь полезных препаратов...

Мои глаза расширились от вывода, который невольно напрашивался из этих слов.

— Ядов? — спросил я, ошеломленная даже намеком на подобное беззаконие.

Привратник тут же прикусил нижнюю губу, словно сожалея о том, что сказал так много.

— Не, эт я так… в шутку, — быстро ответил он. — Мэнорский люд и деревенские часто зубоскалят друг над другом. Они обзывают нас «вялыми девственницами», а мы их «контрабандистскими псами». Тут уж никаких сомнений: народ они грубый и не слишком-то заботятся о проявлениях учтивости.

— Несомненно. Я слишком хорошо об этом осведомлена, — ответила довольно резко, вспомнив, с каким заносчивым пренебрежением обошлись со мной в гостинице те два грубияна. — Я уже на себе испытала их «неучтивость», как вы бы это назвали, хотя я предпочитаю слово «дерзость».

На мгновение молодой человек умолк, затем скованно пробормотал:

— Флетчер упоминал о каких-то неприятностях.

Я вспыхнула от унизительного воспоминания о том, как один волшебник лишил меня способности двигаться, пока другой насильно засовывал свой язык мне в рот.

— Со мной обошлись столь бесчестно, что ноги моей больше не будет в том месте, — ответила я, чувствуя, как дрожит от вновь вспыхнувших отвращения и гнева голос. — Признаться, я поражена тем, что в круг вашего общения вхожи подобные грубые животные.

Портер Уизли виновато пожал плечами.

— Да, Скабиор и Роул — закоренелые задиры, сомнений нет, — признал он. — Но было бы неразумно оскорблять тех, с кем приходится работать бок о бок.

Я ахнула.

— Вы… вы же не хотите сказать, что они работают на Малфоев?

— Не напрямую, мисс. Они наемные работники: служат тому, у кого есть деньги, чтобы заплатить, и не щепетильны в делах, за которые берутся... — он внезапно напрягся, закаменев всем телом, как будто вновь поймал себя на том, что сказал слишком много, затем быстро добавил: — Хотя, как по мне, в их бедовых характерах больше тупого баловства, чем желания причинить вред.

Я была не слишком довольна подобным ответом на моё возмущение. Ведь лично мне показалось, что не вмешайся столь своевременно трактирщик, эти бандиты-маги могли бы причинить мне весьма существенный вред. А ещё мне показалось, что «наёмные работники» — всего лишь эвфемизм, скрывающий под собой «наёмников».

— Что же, надеюсь, больше никогда их не увижу, — коротко резюмировала я.

— Скорее всего, нет, — ответил привратник. — Дела редко приводят их в Мэнор, но даже если так случится, я приложу все усилия, чтобы они не попались на вашем пути.

— Спасибо, — ответила я, хотя, несмотря на заверения, была крайне огорчена тем, что в поместье не чураются подобными негодяями, которые очерняют его порог одним своим присутствием.

Однако спутник, казалось, не заметил моего беспокойства, быстро пришёл в себя и вскоре начал насвистывать весёлую мелодию.

Следующие полчаса мы ехали вдоль изрезанной береговой линии, пока, наконец, дорога не свернула в сторону. Мы покинули прибрежное великолепие, сменив его на более спокойную, но тоже непривычную глазу местность, где покрытые буйной растительностью поля перемежались извилистыми дорогами, окаймлёнными «корнуоллскими изгородями» — высокими стенами, образованными цепочками скал, заросших травой, мхом и вереском.

Благодаря заклинанию, облегчавшему нагрузку на телегу, лошади мчали быстро, и, когда я спросила, сколько времени займет оставшаяся часть пути, привратник заверил меня, что мы доберемся до Мэнора примерно через полчаса.

Спустя какое-то время я набралась смелости заговорить на тему, которая занимала меня с тех пор, как была высказана трактирщиком.

— Портер Уизли, надеюсь, вы не сочтете дерзостью мой вопрос, — сказала я и тут же смолкла, на самом деле боясь задать его.

Обернувшись, привратник ободряюще улыбнулся.

— Спрашивайте, мисс, я не против.

— Ну... вы знаете… мистер Флетчер невзначай обронил, что предназначенную мне в поместье должность последней занимала ваша сестра. Простите моё любопытство, но могу я спросить, почему она покинула его столь внезапно?

Ничто в облике молодого человека не дрогнуло, лишь улыбка, казалось, пристыла к лицу.

— Она не поделилась со мной собственными соображениями, — произнёс он наконец после недолгого молчания. — С другой стороны, между нами никогда не было близких или доверительных отношений. Ей всегда не нравилось... — привратник резко умолк, потом заговорил снова, но таким тоном, что мне показалось, будто произносит он не то, что собирался сказать поначалу: — …подолгу оставаться на одном месте. Она взбалмошная, упрямая девчонка, — прозвучало не то чтобы недобро, но уверена, в голосе его явно проскользнула нотка недовольства.

— Простите, если кажусь назойливой, просто я кое-что слышала… какие-то странные истории о семье Малфоев, и мне интересно: могут ли причины ухода твоей сестры вскоре коснуться и меня.

После этих слов привратник, казалось, немного расслабился, и улыбка его вновь стала искренней.

— О, эт сомнительно, что вы часто будете иметь дела с их семейством, мисс. «Не высовывайся, и тогда со всеми прекрасно поладишь» — вот моя собственная политика, и она служила мне добрую службу пять с лишним лет.

Я кивнула, но ничего не ответила. Это «не высовывайся» очень напоминало мне советы тётушки Агны. Наверняка, так бы она и сейчас сказала.

Пока я размышляла, на узкой дороге внезапно появилась огромная чёрная карета, запряжённая четвёркой великолепных чёрный лошадей. Натянув поводья, Портер Уизли торопливо свернул на обочину, уступив дорогу — и это было к лучшему: встречный транспорт и не пытался замедлится или отклониться от выбранного пути.

Это было довольно устрашающее зрелище: несущийся с такой скоростью экипаж, огромный, чёрный, сверкающий лаком под ярким утренним солнцем. Когда он приблизился, я заметила, что им управляют два кучера, сидящих на высоком облучке, а позади, на запятках, стоит лакей. Все трое были облачены в пышные ливреи, цвета которых сочетались с серебристо-зелёной отделкой кареты и красивым узором на дверце, идентичным тому, что украшал верхнюю часть листа с подписанным мной контрактом, и который, как я теперь знала, был гербом Малфоя.

Ни один из кучеров не удостоил нас вниманием, пока карета с грохотом проносилась мимо.

Глаза мои скользнули от герба на щите Малфоев вверх, и я вдруг почувствовала, что сквозь стекло над ним чей-то взгляд сталкивается с моим, незримо связывая нас. У меня перехватило дыхание, странная дрожь пробежала по всему телу, когда я увидела пару льдисто сверкнувших серебряных глаз на резко очерченном, породистом лице, эффектно обрамлённом длинными и густыми белокурыми прядями.

Через считанные секунды карета исчезла, но даже несколько минут спустя странное ощущение, что эти глаза всё ещё пристально смотрят на меня, так и не отпускало.

— Кто это был? — осторожно спросила я привратника, который прищёлкивая кнутом, мягко подгонял лошадей вернуться на дорогу.

— А, да… Милорд, естественно, — ответил он.

«Да… да, конечно...»

У меня сперва мелькнула такая мысль, но этот мужчина в карете так сильно отличался от того образа, который нарисовало моё воображение, что я почувствовала безотчётную тревогу. Тот факт, что у него был уже взрослый сын, слухи о его бессердечии и пристрастии к тёмной магии — благодаря всему этому я представляла хозяина Мэнора гораздо более пожилым человеком с осунувшимся, морщинистым лицом, искаженным злобой и преступными намерениями; со сгорбленной от изучения запрещённых книг и адского варева спиной...

«Я и подумать не могла, что он так молод — в очевидном расцвете сил, лет сорока пяти или , может быть, чуть-чуть старше. И я, конечно, никогда не представляла его таким… таким слишком… красивым».

— А куда он поехал в карете? — спросила я, кажется, немного громче положенного, пытаясь отвлечься от последней, непонятно откуда возникшей мысли. — Разве в Мэноре нет частного подключения к каминной сети?

— Есть, но у милорда широкий круг интересов в этом районе, порой там, куда доступа каминной сетью нет.

— Почему тогда он не полетел на метле или не аппарировал?

Молодой человек помолчал, прежде чем ответить, словно раздумывая, как лучше объяснить.

— Роскошные выезды сейчас в моде, — пробормотал он неуверенно, а затем, после нескольких минут раздумий, добавил: — Не хотелось бы вас тревожить, мисс, но, я так понимаю, вы ещё не слышали о несчастных случаях, постигших семью Малфоев в последнее время?

— Нет! — воскликнул я, весьма встревоженная, вопреки его желанию. — Что вы имеете в виду?

— Не беспокойтесь, мисс, мы-то с вами в безопасности, как в сейфе Гринготтса, как говорится... — и огляделся вокруг, будто был не совсем уверен в собственных словах. — Там целились только в семью милорда, потому и не желают они больше летать на мётлах или путешествовать как-то по-другому, без сопровождения.

— Целились! — похолодела я. — Хотите сказать, что на их жизнь покушались?

— Ага, думаю, именно это я и имел в виду, — ответил он. — Сначала молодого хозяина столкнули с метлы, потом сестра миледи (упокой Мерлин её душу) угодила в засаду и получила проклятие в лицо… чуть не лишилась глаза. Сам милорд подвергся нападению всего две недели назад, но ему удалось от них отбиться…

— От них? Значит, нападавших было больше одного?

— Да, в тот раз их было трое.

— Но почему? — вскрикнула я, уже до дрожи напуганная. — Кто мог желать убить их?

— Никто не знает, мисс. Но, как бы выразиться… эта семья легче наживает врагов, чем приобретает друзей, хотя, — поспешно добавил он и, опасаюсь, не совсем искренне, — мне об этом ничего не известно.

У меня сердце оборвалось от этих слов. Значит, возможно, в слухах (которые, как я надеялась, были лишь досужими сплетнями) обнаружилась доля правды... Живо вспомнив серебряные глаза и красивое, надменное почти до жестокости лицо, я осознала, что вполне могу в них поверить.

Прежде чем я успела погрузиться в уныние, дорога свернула, внезапно став гораздо шире, и нам открылся вид почти такой же захватывающий, как и тот, что поразил меня при первом взгляде на море. Я громко ахнула, чувствуя как бешено стучит в груди сердце.

Прямо в полуденное небо вздымались исполинские ворота из кованного железа, украшенные витиеватыми ажурными завитками и расположенные между двумя величественными каменными колоннами, по обеим сторонам которых под покровом густой растительности тянулась высокая изгородь. За воротами виднелся обширный, покато поднимавшийся вверх склон, покрытый ровной бархатистой травой, заключённой в круг из гравия посредине разделявшей участок длинной подъездной дорожки, ведущей к зениту холма. А там, на вершине, словно огромная средневековая крепость, возвышался знаменитый или (по крайней мере я начинала в это верить) печально известный Мэнор Малфоев.

Хотя я видела в иллюстрированных журналах и книгах художественные наброски, сделанные по его образу и подобию, но оказалась совершенно не готова к огромным масштабам этого места, его неприступному фасаду, величественным башенкам и мощным контрфорсам, которые, казалось, доминировали над самим ландшафтом, на который смотрели окна поместья.

«Я… Я должна жить и работать здесь?»

На мгновение это показалось мне невозможным (вообще всё теперь казалось невозможным!), и я была почти парализована сомнением, смятением и даже каким-то ужасом.

«Как могла я хотя бы подумать о том, чтобы искать место в столь знатном и мрачном доме, принадлежащем столь знатному и мрачному хозяину? Разве смогу я соответствовать уровню, заданному прекрасной и умной гувернанткой, что работала здесь до меня? Как посмела я ступить на землю, где каждый камень пропитан древними преданиями и величием?.. Я, слишком простая, слишком невежественная, слишком недостойная...»

— Не волнуйтесь, мисс, — бодрый голос привратника ворвался в мои мысли: очевидно, он заметил отчаяние и панику, которые я не сумела скрыть. — Они ничем не лучше нас, а некоторые гораздо хуже.

Он взмахнул палочкой, и ворота бесшумно распахнулись.

* — ладонь, хенд (мера длины, равная четырём дюймам; ≈ 10,16 см), то есть высота лошадей в холке составляла где-то 1м 83см