Записки из-за занавески (джен)

— Друг мой хищ­ный, я не мо­гу! — В го­лосе Ло­сяша зву­чали воз­му­щение и нап­ря­жение.

Ко­патыч отор­вался от го­тов­ки и не­до­умен­но пос­мотрел на ло­ся.

«Ишь, го­род­ская не­жен­ка! Еда ему, ви­дите ли, не та!» — по­думал он.

— Чой-то то­бе бу­тер­брод не уго­дил? — по­ин­те­ресо­вал­ся он, ста­вя на стол кас­трю­лю, пол­ную кар­то­фель­ных ва­рени­ков — Ка­рыч обе­щал заг­ля­нуть на ужин. А мед­ведь, как ник­то дру­гой, знал, что при­ведёт во­рона в хо­рошее рас­по­ложе­ние ду­ха — ко­неч­но же кар­то­фель­ное пю­ре, сва­рен­ное в ко­журе из неж­но­го тес­та.

— Но в нём кол­ба­са, — про­из­нёс Ло­сяш та­ким то­ном, буд­то это что-то объ­яс­ня­ло.

— Э-э-э… Ну… да… — Ко­патыч по­чесал за­тылок. — Кол­баска. Да ты не бо­ись, она вкус­ная!

— Да… да… да вы… да вы зна­ете, что пред­ла­га­ете?! — от гне­ва Ло­сяш да­же на­чал за­дыхать­ся. — Я… я не ка­кое-то там ди­кое жи­вот­ное! Я ци­вили­зован­ный лось!

Ко­патыч сде­лал шаг на­зад и нас­то­рожен­но пос­мотрел на не­го.

— То­би шо, бло­ха кус­ну­ла? — на­конец вы­давил он. — При­чём зде­ся… эта… твоя… цу­вили­зация?

— А при­том, друг мой нез­на­ющий, что в го­родах дав­ным-дав­но зап­ре­тили кол­ба­су! Это не­гуман­но и на­руша­ет пра­во ин­ди­вида на жизнь! Вы хоть зна­ете, из ко­го де­ла­ют кол­ба­су?! — Ло­сяш при­жал уши. Ко­патыч сно­ва чес­нул в за­тыл­ке.

— Ну… да, — про­из­нёс он оза­дачен­но. — А шо, в этих са­мых го­родах… ры­бал­ку зап­ре­тили?

— Что? К че­му тут ва­ша ры­бал­ка, ми­лей­ший? Я го­ворю о сот­нях за­мучен­ных пар­но­копыт­ных, ко­торых, прос­ти­те, прев­ра­тили в кол­ба­су! Ни один ува­жа­ющий се­бя лось не ста­нет есть то, из-за че­го, воз­можно, по­гиб его родс­твен­ник!

— По­годь! — до Ко­паты­ча ста­ло до­ходить, о чём, собс­твен­но, го­ворил его со­бесед­ник.

Ло­сяш не так дав­но по­явил­ся в их До­лине и ещё не ус­пел как сле­ду­ет влить­ся в мес­тную жизнь. Его го­род­ские по­вад­ки бе­сили мно­гих, осо­бен­но Ко­паты­ча — хо­зяй­ствен­ный мед­ведь прос­то не по­нимал мно­гие пос­тупки Ло­сяша, и это его нап­ря­гало. Вот и сей­час: вро­де не­вин­ная на вид кол­баска — а сколь­ко воз­му­щения. И — Ко­патыч ши­роко от­крыл гла­за, не ве­ря зре­нию, — стра­ха!

— Эй, Ло­сяшик, — мяг­ко про­гово­рил он и по­дошёл к за­мер­ше­му на сту­ле ло­сю. Тот съ­ёжил­ся и гля­дел на не­го очень по­доз­ри­тель­но, щу­рил свет­лые го­лубые гла­за, слов­но опа­сал­ся, что мед­ведь бро­сит­ся на не­го. Ко­патыч очень ак­ку­рат­но по­ложил ла­пу на его зо­лотис­тый бок и приг­ла­дил нем­но­го вздыб­ленную шерсть. Ло­сяш за­мер, а мед­ведь нег­ромко про­из­нёс: — Ты ча­во, ду­ма­ешь, я эн­ту кол­ба­су из мя­са сде­лал?

— А из че­го ещё? — не ме­нее ти­хо от­ве­тил Ло­сяш. Он ста­ратель­но от­во­дил взгляд от не­вин­но раз­ло­жен­ных на та­рел­ке бу­тер­бро­дов, нас­толь­ко ста­ратель­но, что Ко­патыч по­нял — по­ра прек­ра­щать этот цирк бе­зумия.

— Да ты выб­рось эту чушь… ну, из бош­ки то! — гро­мых­нул он, да так, что Ло­сяш под­прыг­нул на сво­ём сту­ле. Но за­то прек­ра­тил изоб­ра­жать из се­бя за­мёр­зшую ста­тую — гла­за ли­хора­доч­но заб­лесте­ли, а ноз­дри уп­ря­мо раз­ду­лись.

— Это не чушь, это — жи­водёрс­тво! — вос­клик­нул он и сдул­ся под жа­лос­тли­вым взгля­дом мед­ве­дя. — А… мож­но воп­рос? Гром­кий вы мой.

— Да, ко­неч­но.

— Ко­го вы пус­ти­ли на свою кол­ба­су?

— Ни-ко-го-шень-ки, — Ко­патыч хмык­нул. — Усе жи­вы, здо­ровы и кол­баску мою ку­ша­ют. Да, ста­рина?

— Это да, дружище, ва­ша кол­ба­са ве­лико­леп­на, — раз­дался до­воль­ный го­лос Ка­рыча.

По­ка лось и мед­ведь об­ща­лись, во­рон ус­пел прий­ти и да­же снять шап­ку — на ули­це сто­яла поз­дняя вес­на, но бы­ло ещё хо­лод­но, так что Со­вунья ве­лела всем теп­ло оде­вать­ся. Ка­рыч про­шёл к сто­лу и со вздо­хом нас­лажде­ния раз­ва­лил­ся в крес­ле.

— Вы… то­же? — Ло­сяш тре­вож­но за­ёр­зал.

— Что «то­же», дру­жище?

— То­же… еди­те кол­ба­су?

— Да, ко­неч­но. Её все едят. А! — Ка­рыч вдруг за­хохо­тал хрип­лым, кар­ка­ющим сме­хом. — Дру­жище! Ко­патыч, ну че­го вы но­вич­ка на­шего на­ив­но­го пу­га­ете? Расскажите правду, будьте милосердны!

— Я не на­ив­ный, — бур­кнул Ло­сяш и зар­делся, ког­да мед­ведь при­со­еди­нил­ся к ве­селью.

— Да то­го, не ус­пел я... это... милосердие проявить. Ну, ща по­кажу! — Ко­патыч схва­тил Ло­сяша за ла­пу и по­тащил на кух­ню. — Идём.

— Ку­да идём? — Ло­сяш упёр­ся ко­пыта­ми в па­лас, но это ему не осо­бо по­мог­ло — мед­ведь был намного силь­нее. — Ни­куда я с ва­ми не пой­ду! От­пусти­те!!! Ка­рыч! По­моги­те же, че­го вы улы­ба­етесь?!

— Иди­те, иди­те. — Во­рон взял с та­рел­ки бу­тер­брод, от­ку­сил ку­сочек и прик­рыл гла­за. — Бла­же-е-енс­тво!

— Бо­же… — Ло­сяш зад­ро­жал. Он вдруг по­нял, по­чему в До­лине жи­ло так ма­ло сме­шари­ков. По­нял, ку­да де­лись ро­дите­ли той чу­дес­ной ро­зовой свин­ки Ню­ши, с ко­торой он поз­на­комил­ся на днях. По­нял, что по­пал в смер­тель­ный кап­кан, ко­торый зах­лопнул­ся за его спи­ной, не ос­та­вив ни шан­са на спа­сение.

— По­щади­те… Про­шу вас, я всё сде­лаю… М-ми­лей­ший… — за­ика­ясь, прос­то­нал он, ког­да Ко­патыч за­тащил его на кух­ню и под­тол­кнул к сто­лу.

— Усё? Эт хо­рошо. — Ко­патыч вы­тащил нож из под­став­ки и про­вёл ког­тём по лез­вию. — Да хо­рош дро­жать, бо­яз­ный! — сер­ди­то ряв­кнул он, ког­да лось ой­кнул, уви­дев своё от­ра­жение в ста­ли, и при­жал­ся к сто­лу, буд­то со­бира­ясь прой­ти сквозь не­го. — Я ж ска­зал, шо не уби­ваю ни­кого! Для мо­ей кол­ба­сы толь­ко ры­ба на­доб­на, — медведь отодвинул шторку с проёма в кладовку и продемонстрировал Лосяшу нагромождённые друг на друга бочки, из которых нёсся сильный рыбный запах.

— Р-ры­ба?!

— «Йа-йа», как ска­зал бы наш Пин. Уже поз­на­коми­лись? О, ду­маю, вы, это, по­лади­те, — Ко­патыч улыб­нулся. В по­ряд­ке ис­клю­чения — со­вер­шенно не зло­веще. Ло­сяш нем­но­го ус­по­ко­ил­ся и от­лип от стола. — Он то­же ры­бу «лю­бить». И кол­ба­су из неё.

— Но, поз­воль­те, ка­кая кол­ба­са из ры­бы? — сла­бым от не­дав­но пе­режи­того стра­ха го­лосом про­гово­рил Ло­сяш. — Раз­ве она бу­дет вкус­ной?

— За уши не от­та­щишь! — убе­дитель­но про­из­нёс Ко­патыч. — А то­бе, ес­ли не по нра­ву ока­жет­ся, я из го­роха сва­рю. Оно, ко­неч­но, не так вкус­но, но в по­ряд­ке это­го… эк­спу­римен­та… сой­дёт.

Ло­сяш на­щупал стул и мол­ча сел на не­го, вы­терев со лба выс­ту­пив­ший пот.

— Ну и на­пуга­ли вы ме­ня, друг мой рыб­ный, — вздох­нул он. — А в го­роде та­кой пе­репо­лох… Сно­ва не­легаль­ную фер­му об­на­ружи­ли. Ну, где ко­ров на мя­со за­бива­ли, что­бы кол­ба­сы де­лать.

— Ужос! — Ко­патыч по­качал го­ловой. — Зве­ри!

— Ага. А ещё ци­вили­зован­ные.

— Ну, у нас тут не го­род, мы сво­их не ку­ша­ем.

— А… а чу­жих?

— А чу­жих ту­точа не бы­ва­ет.

— Раз се­меч­ка, два се­меч­ка…

— Сто со­рок пять… сто со­рок шесть…

— Двес­ти трид­цать де­вять...

— Не хи­ло! — прис­вис­тнул Крош.

Мо­лодёжь си­дела на по­роге до­мика Со­вуньи и пе­реби­рала тык­венные се­меч­ки. Гни­лые и во­нючие сра­зу же от­бра­ковы­вались. К сло­ву, их бы­ло не так уж и мно­го — ово­щи у Ко­паты­ча оказались на ред­кость здо­ровы­ми. Вот что значит "растить с любовью"!

— Ну-с, и как у нас тут де­ла? — Со­вунья выг­ля­нула из ок­на.

Крош под­нял пу­шис­тую лап­ку и по­махал за­жатым в ней па­кети­ком.

— Во!

— Ай, ка­кие мо­лод­цы! — ух­ну­ла со­ва и скры­лась в нед­рах до­ма. — Жар­ко? Иди­те-ка сю­да, я уго­щу вас прох­ладным ком­по­том.

— Ур-ра, ком­пот! — ра­дос­тно зак­ри­чали де­тиш­ки и бро­сились к две­ри.

Виш­ню ма­ло кто лю­бил — она бы­ла мел­кой и кис­лой. Од­на­ко Со­вунья наш­ла спо­соб и яго­ду в ход пус­тить, и вкус её под­пра­вить — при­нялась со­бирать виш­ню и де­лать из неё ком­по­ты. В жар­кий лет­ний де­нёк та­кие на­пит­ки бы­ли очень по­пуляр­ны, осо­бен­но сре­ди мо­лодых сме­шари­ков, ко­торые пос­то­ян­но дви­гались и по­тели.

— Ох, ка­кое бла­же-е-енс­тво!.. — Ба­раш от­пил из ста­кана и прик­рыл гла­за.

Крош ле­ниво рас­по­ложил­ся на по­лу воз­ле ок­на. Из пос­ледне­го под­ду­вал лёг­кий ве­терок, а в уг­лу ком­на­ты де­лови­то жуж­жал вен­ти­лятор.

— А че­го мы с эти­ми се­меч­ка­ми де­лать бу­дем? — по­ин­те­ресо­валась Ню­ша, раз­гля­дывая их сквозь цел­ло­фан.

Со­вунья отор­ва­лась от го­тов­ки и хит­ро при­щури­лась.

— А вот от­да­дите Ко­паты­чу и уви­дите, — ух­ну­ла она. — Ки­сель­ка кто же­ла­ет?

— Я!

— Я!

— И я-я-я!

— Я. Спа­сибо!

* * *

— И всё же, что ты с ни­ми де­лать бу­дешь? — В гла­зах Кро­ша го­рело не­удер­жи­мое лю­бопытс­тво.

Над До­линой рас­полза­лись ве­чер­ние су­мер­ки. В тра­ве ле­ниво стре­котал свер­чок, пер­вые звёз­дочки ми­гали с тём­но­го не­бес­но­го по­лот­на, а ве­терок стал бо­лее глад­ким и прох­ладным.

Крош си­дел на ла­воч­ке и наб­лю­дал за тем, как Ко­патыч и Ло­сяш по­лива­ли ого­род. Точ­нее, по­ливал мед­ведь, а лось хо­дил ря­дом и что-то выс­чи­тывал в сво­ём не­из­менном блок­но­те, вре­мена­ми от­вле­ка­ясь, что­бы при­нес­ти от ко­лод­ца оче­ред­ное вед­ро.

— Шо ещё за «ни­ми»? — не по­нял Ко­патыч, от­ста­вив вед­ро. Ло­сяш тот­час под­хва­тил его и по­тащил к ко­лод­цу, за­сунув ка­ран­даш за ухо, а блок­нот — за ре­мень на по­ясе.

— Ну, с се­мена­ми. Тык­венны­ми.

— А, вот оно шо! — Ко­патыч улыб­нулся. — Да шо с ни­ми де­лать. Не­кото­рые на бу­дущее ос­тавлю, шоб в сле­ду­ющем го­ду по­се­ять. А часть мы в мо­локо прев­ра­тим.

— В мо­локо? — Крош скри­вил­ся. — Бу-э, не­нави­жу мо­локо!

— Отчасти сог­ла­шусь с на­шим пу­шис­тым дру­гом. Ко­ровье мо­локо нам­но­го вкус­нее, — встрял Ло­сяш, ко­торый ус­пел уже вер­нуть­ся с но­вой пор­ци­ей во­ды.

— Да-а? Пом­ница, ты то­го, воз­му­щал­ся жут­ко, ког­да я то­бе кол­ба­су впер­вые дал!

— При­чём здесь кол­ба­са, ми­лей­ший? Для кол­ба­сы го­род­ских ко­ров уби­ва­ют. А мо­локо по­луча­ют доб­ро­воль­но, без на­силия. Да­же про­фес­сия та­кая есть.

— Да ну! И как их зовут, этих... профессионалов? Мо­локо­давал­ки? А-ха-хах!

— Оч-чень смеш­но, друг мой млеч­ный! И не, как вы вы­рази­лись, мо­локо­давал­ки, а мле­кода­вители.

— Мле­ко… шо? За­чем да­вить?

— Ну, сос­ки же… А, за­будь­те. Всё рав­но не пой­мё­те.

— Ну, как зна­ете. А мне и тык­венное мо­лоч­ко очень нра­вица, — Ко­патыч, улы­ба­ясь, под­хва­тил вед­ро и нап­ра­вил­ся к рас­ту­щим у из­го­роди огур­цам.

Крош вновь при­под­нял цел­ло­фан и пос­мотрел, при­щурившись, на се­мена.

— И всё же, как вы их в мо­локо-то прев­ра­тите? — спро­сил он.

— А, ну эт нес­ложно. Бе­рём, зна­чица, ста­кан­чик се­мечек и за­лива­ем во­дой. По­том, ког­да они то­го, раз­бухнут — ну пря­мо как наш Ло­сяш пос­ле зав­тра­ка…

— Эй, я, во­об­ще-то, всё слы­шу!

—… ну, вот, в об­щем, по­том мы во­дич­ку-то сли­ва­ем, мо­ем на­ши раз­бухшие се­мена и скла­дыва­ем в этот… ну, в ре­зал­ку.

— В блен­дер?

— Да, в блин­дер. До­бав­ля­ем во­ду и пе­реме­шива­ем, по­ка всё это, зна­чица, в каш­ку не прев­ра­тит­ся. Ну, а пос­ле мы оса­дочек уда­ля­ем, от се­мян-то, — мар­ля тут хо­роша, ну прям слов нет! — и усё, мож­но пить.

Крош при­от­крыл рот и зах­ло­пал гла­зами.

— Ну и де­ла! — вы­дох­нул он и пос­мотрел на се­мена уже дру­гим взгля­дом. — И как вы толь­ко до­дума­лись до та­кого?

— Ну… мы за­нима­лись эти­ми… как их там, Ло­сяшик?

— Эк­спе­римен­та­ми.

— О, да, точ­но! Эк­спу­римен­та­ми.

— На­до же бы­ло вас чем-то вы­кар­мли­вать, друг мой мо­лоч­ный.

— Эт да, ты та­кой ма­хонь­кий был, толь­ко мо­локо и пил. Те­пери­ча вот тер­петь не мо­жешь.

— О, а Пин ещё из ма­ка, пом­нится, уме­ет де­лать, — вспом­нил Ло­сяш и с пых­те­ни­ем пос­та­вил вед­ро. — Всё, пос­леднее.

— Агась, тут один куст и ос­тался. А чой-то, из ма­ка? Ре­цепт?

— По­жалуй­ста, друг мой! Толь­ко там фи­ники нуж­ны, луч­ше Пи­на поп­ро­сить — он всё рав­но ско­ро в го­род по­летит.

— Да ты шо! Са­ми вы­рас­тим!..

Крош смот­рел на ожив­лённо пре­пира­ющих­ся взрос­лых и чувс­тво­вал, как счастье пе­репол­ня­ло его, слов­но ге­лий — воз­душный ша­рик. Кро­лик не знал сво­их ро­дите­лей, да­же не до­гады­вал­ся, по­чему те бро­сили его — ма­лень­ко­го и го­лод­но­го — в ту хо­лод­ную снеж­ную зи­му, ког­да его на­шёл, за­мер­за­юще­го, Ло­сяш, что от­пра­вил­ся на озе­ро ста­вить ка­кие-то эк­спе­римен­ты. Но од­но Крош знал точ­но: Ко­патыч и Ло­сяш бы­ли луч­ши­ми нянь­ка­ми и за­бот­ли­выми па­пами. И уже толь­ко за это кро­лик го­тов был прос­тить им все их не­дос­татки.

— Айн финик, цвай финик, драй фи... Стоп! Не хватайт. Где этот маленький костянка? — Пин принялся передвигать миски, выискивая пропавший финик.

Лосяш, в свою очередь, тоже присоединился к поискам, хотя любопытство и подгоняло его желанием побыстрее начать, собственно, готовку. Точнее, просмотр процесса готовки — Пин справлялся и сам, Лосяшу было просто интересно увидеть, как из маленьких и неказистых маковых семян пингвин приготовит самое настоящее молоко.

— Может, обойдёмся двумя финиками, друг мой неспешный? — наконец не выдержал он. — Это же маковое молоко, а не финиковое!

— Найн! — Пин продолжал с немецкой педантичностью обследовать стол. — Сколько финик в рецепт — столько финик в готовка. Иначе ничего не получаться! Йа, мой милый бабушка всегда говориль: если хотеть что-то получать — делать всё по инструкция. Этот молоко вкусный, его мне готовиль бабушка, когда я учиться в академии. И я делать его по инструкция! Ферштейн?

Лосяш вздохнул.

— Ферштейн.

— Не расстраивайся так, — Пин отодвинул последнюю миску и улыбнулся. — Нашёлся потеряшка. Мы можем продолжайт. Где миска?

— Вот. — Заметно повеселевший Лосяш протянул ему отставленную ранее миску. В ней пингвин ещё с вечера замочил мак. Сейчас он выглядел, как неприятная на вид тёмная масса. Лосяш с некоторым отвращением посмотрел на неё и перевёл взгляд на Пина — ну и как из этой гадости тёмной и неприятной белоснежное молоко получится?

— О, не волновайся, — предупредил пингвин, увидев его взгляд. — Всё гуд. Так и должно быть. Сейчас мы смешайт мак с вода и финик, всё взбивать блендер и получать вкусный и полезный напиток.

— Даже не верится, — пробормотал Лосяш.

Насвистывая что-то из репертуара Бетховена, Пин аккуратно вылил воду из мака и загрузил его в блендер. Лосяш тёрся рядом, боясь пропустить хоть самую незначительную мелочь. Похоже, пингвина напрягало такое внимание. Лось был отловлен и посажен за финики, из которых надо было вытащить все косточки. Лосяш справился с этим заданием так быстро, как только возможно, но Пин всё же оказался быстрее — когда лось притащил плоды своих трудов, тот успел уже отмерить необходимое количество воды и загрузить в блендер вслед за размоченным маком.

— Теперь остаётся лишь ждайт, — заметил Пин, когда блендер оглушительно заработал.

— Долго?

— О, найн, всего каких-то несколько минут. Мы можем пока говорить.

— О чём? — Лосяш насторожил уши, когда увидел недобро вспыхнувший взгляд пингвина.

Пин осмотрелся и аккуратно закрыл за собой дверь, что вызвало ещё большую тревогу.

— Ты ничего не замечайт? — тихо поинтересовался он, встав почти вплотную к Лосяшу — так, что его клюв утыкался в нос лося.

Лосяш растерянно пожал плечами. Он замечал многое, ведь по натуре был учёным, любопытным и готовым искать открытие везде, даже в самом обыкновенном цветке. Поэтому вопрос Пина нуждался в некотором уточнении.

— Что я должен был заметить, друг мой параноидальный?

— О! — Пин поднял крыло. Лосяш на всякий случай посмотрел на потолок, куда теперь указывал пингвин, но там ничего интересного не обнаружилось. — Я знать, что ты спросить это. Я замечайт, что кто-то забирайт мой железка. Я начинайт разбирать свой железный свалка: вечер — всё на место, утром просыпайт — найн! — Лосяш приподнял брови, и Пин продолжил шептать, схватив лося за плечи. — Я решайт выследить и поймать воришка. Я спать днём, а ночь я сидеть в засада. Но я заснуть! Найн, я не хотеть спать, я быть тогда бодрый, как стекло. Но я заснуть. Кто-то усыпить меня, чтобы украсть мой железо! — последнюю фразу Пин практически прошипел и так крепко сжал крылья, что Лосяшу стало больно.

— Любезный, ну не впадайте в крайности, — мягко улыбнулся он и осторожно разжал конечности пингвина. Блендер замолчал, и Пин немного ожил. По крайней мере, ощутимо расслабился — видно, держать в себе эту историю было ох как непросто.

— Я не впадайт ни в какие крайность, — отрезал он. Подошёл к столу, выцедил из получившегося молока оставшийся маковый жмых и принялся переливать пенистый напиток в заранее подготовленную банку. К слову, молоко действительно стало белоснежным, ну прямо магия какая-то! Пин хмуро посмотрел на жидкость сквозь стекло, вздохнул и повернулся к Лосяшу. — Я не понимать — зачем кому-то меня усыплять? Я ведь добрый пингвин. Скажи, что тебе нужен много железа — и я дать много железа. Гуд! Но зачем усыпляйт?

— Не знаю, вопрошающий мой, не знаю, — пробормотал Лосяш. Над этим стоило подумать.

— Эй, Лосяш, чего задумался? — поинтересовался Крош, появившись из ниоткуда с полным тельцем кипящей энергии и любопытством, переполняющим душу.

Лось перевёл на него взгляд. Он сидел на гамаке возле своего домика и задумчиво попивал из кружки, размышляя над рассказом Пина. К слову, маковое молоко получилось очень сладким, и, если честно, Лосяшу оно не особо понравилось. Но он привык допивать налитое до конца. "То, что осталось, отдам Копатычу. Он молоко растительное любит, наверняка обрадуется", — подумал он и поставил банку возле порога, на ближайшую от двери книжную полку.

— Да так, решаю одну интересную задачу, — рассеяно произнёс он.

— Я-ясненько, — в голосе крольчонка появилась скука. Он ещё был слишком мал, чтобы понимать прелесть таких вот неподвижных и полных раздумий занятий. — Ладно, я с Барашем у ручья буду. Мы играем в мяч, — добавил он и маленькой голубой молнией унёсся прочь — лишь ветер донёс обрывки чистого и незамутненного детского смеха.

Лосяш вздохнул и отставил допитую кружку. Раз уж за Крошем приглядят, пора бы и ему взяться за работу!

Работа не спорилась. То ли звёзды не так сошлись, то ли учёные музы решили, что никаких исследований на сегодня не нужно, но факт оставался фактом: за три часа Лосяш устал больше, чем за сутки кропотливой работы с материалом. Подколов в папку ещё один листок, исписанный формулами вдоль и поперёк, он потянулся и зевнул. За окном было ещё светло, закат лишь коснулся самого горизонта, словно очертил красноватой линией границу между небом и землёй. Лосяш немного постоял у распахнутого настежь окна, покачиваясь на копытах вперёд и назад. Лёгкий вечерний ветерок, уже начинавший пропитываться прохладой, ворошил шерсть и приятно холодил рога. Прикрыв глаза, Лосяш на несколько мгновений представил себя бабочкой — маленькой, проворной и бесконечно свободной. Обычно такие минуты релаксации помогали расслабиться и с новыми силами взяться за работу, но только не сегодня. "Ну, не судьба. Ладно, попробуем завтра", — подумал Лосяш и медленно вышел из домика.

"Крош дома, уложил спать", — красовался на двери листок, исписанный размашистым почерком. Лосяш улыбнулся — молодец Бараш, догадался черкнуть записку! Значит, Копатыч и сам справится. Ещё раз зевнув, он забрался на гамак и с наслаждением на нём вытянулся. Лес лениво шелестел вокруг, и этот шелест убаюкивал...

Спустя пару мгновений Лосяш спал крепким и невинным сном детёныша. Гамак слегка покачивался, когда он шевелил во сне копытом, а вылезшие с сумерками сверчки убаюкивающе стрекотали. Наступала бархатная летняя ночь.

— Лосяш! Лосяш, просыпаться! Гутен морген, солнышко светить высоко!

Лосяш приоткрыл глаза, и перед его расплывчатым ото сна взглядом предстал взъерошенный сильнее обыкновенного Пин.

— А, — сонно пробормотал лось, потирая глаза. — Что... произошло, друг мой... ранний?

— Ранний? Солнце в зенит уйти, больше полудня времени!

Лосяш тряхнул головой и посмотрел на небо. То было светло-голубым и очень дневным. А солнце и правда сияло высоко над лесными деревьями.

— Ой, кажется, я проспал, — растеряно пробормотал Лосяш, а Пин, перебив его, лихорадочно воскликнул:

— Йа-йа, это случиться! Тебя тоже усыпляйт!

— Да нет же, милейший, я просто вчера устал и проспал дольше, чем обычно. Это вполне естественно.

— И ты дверь не закрывайт — тоже естественно?

Лосяш недоуменно посмотрел на друга, потом на свой домик — так и есть. Странно. Он точно помнил, что закрывал эту дверь!

Внутри творился настоящий кавардак. Книги валялись на полу в страшном беспорядке. Пол был истоптанным и пыльным, будто кто-то метался туда-сюда меж книжными стеллажами. Компьютер же укоризненно гудел, поблёскивая голубым "экраном смерти".

Лосяш смотрел на масштабы катастрофы, открыв рот. Пин же кивал, будто бы подтвердились его самые худшие опасения.

— Он добраться и до тебя. Что-то пропадайт? — спросил он, и лось, очнувшись, бросился к разбросанным по полу книгам.

Конечно, Лосяш едва ли помнил каждую свою книгу — их было слишком много. Но в этот раз потеряшка сама бросалась в глаза.

— "Робостроительство для чайник"? — Пин прищурился. — Кто-то захотеть построить робот?

— Тогда это объясняет, зачем у вас металл... хм... брали. — Лосяш начал было убирать книги, но быстро махнул на это лапой: несмотря на долгий сон, он всё ещё не выспался и чувствовал себя совершенно разбитым. Работать не хотелось, хотелось лишь свернуться в комок где-нибудь в прохладном тёмном месте и спать, спать... спать...

— Лосяш!

— А, что, я здесь! — Лосяш резко поднял взгляд и тряхнул головой.

Пин тревожно смотрел на него.

— Ты в порядке? — подозрительно поинтересовался он.

— Да, в полном. Только спать хочется, — лось снова зевнул. — Знаешь, Пин, кажется, я догадываюсь, что мог взять мою книгу.

— Йа? Кто?

Крош виновато опустил уши.

— Я приберусь, обещаю, — тараща честные глазёнки, воскликнул он. — Я... я не хотел устраивать погром! Просто... просто не мог найти книгу, а полки таки-ие высокие!.. Ну, я случайно не рассчитал прыжок. А книга на столе оказалась.

Пин сложил крылья на груди.

— Делать робот — это вам не шутка, маленький глупый кролик! — сурово заметил он. — Робот — это сложный механизм. Собрать его может лишь мастер.

— Да я уже понял, — уныло протянул крольчонок. — Э-эх, а я так хотел избежать прополки...

— Ты хотеть делать робот для работа в огород? Что же ты не сказать мне? Я бы сделайт.

— Правда? Честно-честно? — Крош так быстро обрадовался, как до этого — расстроился. Вот что значит ребёнок! Не успел Пин среагировать, как юркий крольчонок бросился на него, словно торпеда, и крепко обнял. — Спасибо-спасибо-спасибо!!!

— Йа-йа, гуд, — прохрипел пингвин. — Отпускайт меня!

Крош отпрыгнул, его глаза сияли, как два голубых драгоценных камня.

— Но если это Крош брать железо и брать книга, то кто нас усыпляйт? — озадачился Пин.

Ответом ему стало тихое посапывание. Пока кролик и пингвин выясняли отношения, Лосяш опустился на скамейку... он просто дождётся результата, и они продолжат... хм, а почему бы не прилечь?..

— Кажется, Лосяш устал, — тихо заметил Крош, и Пин кивнул.

— Устать, — согласился он.

* * *

— Вы так и не узнали, кто был этим коварным усыпителем? — Ёжик так и подался вперёд.

На небе мигали звёзды — ночь давно вошла в свои права. Но никто из молодых смешариков не хотел спать. Посиделки у костра, пока часы на лапе Лосяша не пропищат "полночь" — отрадное время. А потом можно идти в лес, на поиски папоротника — вдруг повезёт, и они найдут его цветы?

Лосяш обвёл ребят загадочным взглядом. В его светлых глазах отражался свет костра.

— Почему же, нашли, — медленно произнёс он, явно рисуясь. Видеть нетерпеливое ожидание в глазах молодых он очень любил. Даже Крош, хоть и был тогда свидетелем, слушал с явным интересом — многие события из детства он уже не помнил или помнил с трудом. А тогда, когда произошла эта история, он был совсем ещё крохой.

— Ну и? — поторопила лося Нюша, хрюкнув от нетерпения.

Прежде чем ответить, Лосяш поднял термос и отпил бодрящего чая.

— Это было молоко, — пояснил он.

— Молоко?!

— Да. Самое обыкновенное молоко содержит много триптофана — вещества, которое синтезирует мелатонин и серотонин, наши бесценные гормоны сна и бодрствования. А вкупе с маком... Так что никто нас с Пином не усыплял. Мы сами себя одурачили.

— О, так вот зачем Совунья даёт перед сном чашку тёплого молока! — догадалась Нюша. — Чтобы мы спали крепче.

— Правильно, догадливая моя, — одобрительно кивнул Лосяш.

— Молоко с финиками... Вкусно, наверное, — пробормотал Ёжик, а Бараш согласно улыбнулся.

— Очень, друг мой размышляющий. Правда, мне всё равно больше коровье нравится, оно не такое... приторное. — Лосяш встал и потянулся. Часы на его лапе щёлкнули и тихо запищали. — Ну что, кто со мной на поиски легендарных папоротников? А на обратном пути, так и быть, заскочим к старине Пину. Думаю, у него найдётся пара лишних стаканов этого коварного напитка.