О царевнах, Богах и пророчествах (джен)

— Царевна! Царевна Хатшепсут...

Визгливые голоса нянек и свиты действовали на нервы, но маленькая девочка в белой юбке упорно пробиралась в своей цели, прячась за деревьями. Надоело... Растрепанный детский локон на бритой голове был перевязан белыми и голубыми лентами — цветами, принадлежавшими царственному дому.

Младшая дочь великого фараона всегда отличалась своеволием и никогда не любила скучать.

А прогулка со стражей и хлопотливыми няньками означала именно скуку.

В больших для маленького личика глазах горел непокорный огонек. Черты ее лица были приятными, но все же не до конца завершенным, из худенькой малышки со временем обещала вырасти красавица, ведь уже сейчас маленькое личико пленяло каждого взглянувшего на него необъяснимой прелестью.

Дочь Бога, она с младых ногтей осознавала свое место в мире и свою значимость.

Поэтому ей так трудно было покоряться запретам и сотням скучных правил, запирающих ее, царевну, в золотой клетке дворца. А вдали, за белоснежными стенами, лежал Египет — прекрасная страна, которой правил ее божественный отец и которую Хатшепсут желала увидеть своими глазами. Но для этого нужно было выбрать из дворца, что ей, младшей и любимой дочери фараона, было запрещено категорически.

На небе в своей лодке плыл Ра Ослепительный, Милостивый и Дарующий жизнь.

Она вознесла ему короткую молитву и побежала через открытое пространство в противоположенную сторону от тревожно галдящей свиты. Они не должны ее увидеть.

О том, что будет, если ее поймают или когда Могучий Бык узнает о ее своеволии, Хатшепсут старалась не думать.

Отец строг, но справедлив. И он никогда не наказывал серьезно свою малышку Хат...

Несмотря на все проказы и каверзы, которые она затевала и возглавляла.

Перед мысленным взором царевны появился отец, в сильных руках крюк и цеп, золотые сандалии украшенные бирюзой, твердый подбородок и властный всезнающих взгляд темных глаз под венцом.

Ты истинный сын Бога, отец мой. Но ведь я — твоя дочь, во мне кровь фараонов, и это Маат...

Хатшепсут пригнулась и почти поползла, чтобы укрыться от взглядов застывших у малых ворот стражников.

«Я ведь не хочу ничего плохо, просто немного прогуляюсь до храма Амон-Ра и сразу вернусь, преклонив колени перед тем, чьим воплощением и дочерью являюсь».

Она критически оглядела себя: юбка из тончайшего льна безнадежно испорчена, колени и ноги в пыли… ничего не скажешь, царевна. Няньки в обморок упадут и будут голосить, как на похоронах, увидев такое безобразие. Хатшепсут проказливо поморщилась: теперь и за одежду попадет. Но на фоне самовольного побега — это пустяк.

Перебегая от колонны к колонне во внешнем дворе, она добралась до ровной дороги, которую охраняли сотни лежавших по обе стороны сфинксов.

Там, внизу, лежал огромный, утопающий в зелени храм, чья позолоченная крыша из эбенового дерева ярко блестела в лучах солнца. А дальше, на другом берегу Нила, была их столица. Чей шум иногда долетал до стен дворца фараонов.

Хатшепсут, переступив с ноги на ногу и поправив ремешок сандалии, побежала вниз что есть духу.

Времени было не так много. Совсем скоро доложат отцу-фараону и тогда весь дворец поднимется на уши.

Она мало что знала о жизни вне стен дворца. Но и не имея семи пядей во лбу, как сводный братец, легко могла понять, что в царстве что-то происходит и это что-то не слишком хорошее. Иначе бы отец не выглядел таким усталым и встревоженным.

Вспомнив неповоротливую фигуру сводного брата, который был на три года старше, царевна фыркнула разозленной кошкой. Вечно недовольный, неловкий и к тому же плаксивый мальчишка — будущий Царевич-Короны, Сокол-в-Гнезде? Уж точно нет. Неудивительно, что Единый так гневается на сына, такому крюк и цеп не доверишь, как и Двойную Корону.

Хатшепсут выросла во дворце, знала, что такое власть и какую цену за нее платят. Да, она была маленькой, но не глупой.

Не зря же наставники говорили, что младшая царевна унаследовала решимость и силу своего божественного отца, а ум от своей бабки — Великой Царственной жены, чья мудрость служила царству ее мужа долгие годы.

Укрывшись в тени храмовых деревьев, она остановилась, чтобы отдышаться. Было очень жарко, словно уже полдень, а ведь день едва начался. Не зря же Нил казался не таким синим и огромным, как обычно. Река, дающая жизнь всему Египту, обмелела, и все молились о паводке, который все не приходил, несмотря на все расчеты и уверение жрецов.

И да, царевна подслушала разговор отца с советниками.

Великий бог Хапи умерил свой поток, и Египет задыхался от жара.

Что хуже всего, пустыня наступала...

Хатшепсут слышала легенды о Сете, Владыке Смертоносных Песков, который желает поглотить оазис Та-кемет.

Жаль, Гор не уничтожил его окончательно. Но тогда нарушилось бы равновесие, и мир поглотил Хаос.

Она хотела от всего сердца попросить Великого Ра и сына его Гора Защитника Египта смилостивиться над ними и послать паводок. Без которого придет голод.

Хатшепуст, отважную дочь фараона, напугала комета, появившаяся в небе пару ночей назад. Она озарила все вокруг багровым, злым светом и породила своим приходом ужас в сердцах. Жрецы возвестили, что мир ждут страшные потрясения. Как будто без них было это не ясно.

Единый самолично приносил обильные жертвы на алтари богов, но благоприятных знаков не было.

Царевна с младенчества слышала истории о своей рождении, будто к матери пришел сам Ра, чтобы подарить миру ее, Хатшепсут. Может, он откликнется на ее зов, если хорошо попросить? Она хотела молить Ра восстановить Маат, чтобы все было хорошо, как раньше.

Она каждый раз обращалась к Нему из своей детской, едва встав с низкого ложа и обратившись лицом к рассвету, но, видимо, ее не слышали.

Другого объяснения Хатшепсут не находила.

Иначе, почему даже в царских садах цветы начали увядать, а зелень желтеть от солнца. Там, где всегда царило лето и весна, летали тысячи разноцветных бабочек, бегали ручные обезьянки, а царственные дети гуляли в тени деревьев и купались в прозрачных прудах.

О том, что столь любимый ей Египет, золотой от пустынь, черный от плодородных полей и голубой от реки, дающей жизнь, плачет и стенает о приходе паводка, царевна не знала. Как и то, как ужасен голод в далеких селениях, где крестьянин, глядя на сухую и потрескавшуюся землю своего поля, уменьшает свою и без того скудную порцию. О том, что начался падеж скота от недостатка корма и воды. О том, что прорытые феллахами каналы трудолюбиво содержащиеся в порядке от сезона к сезону, совсем пересохли.

Царевна не обращая внимания на вытянутые лица храмовых рабов и служек, на простертых ниц жрецов рангом повыше, которые удостоились чести раньше видеть любимую дочь Единого, прошла прямиком через череду великолепных залов туда, где стояла золотая статуя божества.

Растрепанный детский локон подпрыгивал вслед за быстрой поступью девочки, которая спешила припасть к ногам Отца.

Как всегда рядом с Ним Хатшепсут затопило чувство восторга, любви и явной принадлежности — Она была Им, а Он — Ей.

Различны и едины. Вечное Солнце и его хрупкая дочь...

Девочка поцеловала стопу безмятежно смотрящего вдаль Ра и с детской непосредственностью вместе с словами молитвы начала пересказывать свои беды и горести. Так же, как бы сделала это, забравшим на колени отцу-фараону. Который позволял ей не проявлять почтительности, надлежавшей правителю Нижнего и Верхнего Египта. Царем он был для всех остальных, но для малышки Хат Единый всегда прежде всего желал быть отцом.

Безмолвный диалог царевны с Богом не осмелился прервать никто, даже срочно прибывший Верховный Жрец.

Его загорелое лицо выражало только почтение и сосредоточенность, он сложил руки на груди под леопардовой шкурой, наброшенной на плечи.

Может, он думал о том, что Единому следовала давно укротить маленькую дикарку?

Но даже он не осмелился бы говорить такое вслух и даже мысли свои обуздал. На Египет пал гнев Богов, не следовала еще больше гневить Великого Ра неподобающими мыслями о его непоседливом и живом воплощении. Амон Ра лучше знает, кого отметить своей милостью, даже если это любопытная девочка, от проказ которой нет спасения.

Милость Ра к самой младшей дочери фараона была так велика, что все вокруг воочию видели ее подтверждения.

Вот и сейчас, солнце ласкало маленькую фигурку, чьи пыльные следы четко были видны на натертом до блеска поле храма.

Жрец терпеливо ждал. Зная, что совсем скоро сюда прибудет фараон, и он будет зол на дочь за побег. Верховного Служителя Ра волновало не это, а то, что голод уже начался в самой столице, не говоря уже о провинциях. И открытие амбаров фараона не сможет помочь всем нуждающимся и начинающим умирать от засухи и неурожая.

Если ничего не изменится, страну захлестнет хаос, если не что хуже...

Солнце собралось и вспыхнуло короной над обритой макушкой, и Хатшепсут звонко рассмеялась.

Жрец позволил себе неслышный вздох — Ра недвусмысленно выражала свою волю.

Но представить в этих хрупких и исцарапанных ладошках знаки власти, а на голове Двойной Венец — было сложно. Фараон — всегда мужчина, пусть истинная царственная кровь и течет только в дочерях. Но такова Маат, которую не нарушить.

Это ведь можно считать благоприятным знаком?

Нужно велеть следить за подъемом воды лучше. Вдруг Боги смилостивятся над ними?

Как и всем, ему не очень нравился слабый наследник Могучего Быка, и точила тревога за будущие страны.

Хатшепсут встала, чувствуя покой и тепло в груди, и отряхнула юбку, готовясь к выволочке, а может быть и розгам. Зависит от того, насколько зол будет отец-фараон. Ей стало легче, как всегда после разговора с Богом.

Она отчего-то была уверена, знала, что все будет хорошо.

Скоро Гор прогонит Сета в его пустыню к шакалам, и в Та-кемет придет вода.

Ее Египет не погибнет, и Ра показал ей молодую девушку с ее глазами и лицом — тот же упрямый подбородок и полные губы, — которую короновали.

Царевна была уверена, что увидела свою судьбу. Трон Египта суждено занять ей, а не слабому мальчишке.

Гнев Богов отступил, и пройдут века, прежде чем мир изменится и время фараонов уйдет.

Но тогда она, Хатшепсут, будет спокойно спать в гробнице, а ее Ка вернется к Ра, чтобы занять место на его сияющей ладье.