Жизнь в диссонансе (гет)

(Июль 1999)

Драко подозревал, что Грейнджер вымоет квартиру до блеска, и внутри действительно оказалось чисто, но как-то... хирургически, без намека на обжитость. В единственной комнате, более-менее похожей на жилую, громоздились стопки книг, и от них же ломились шкафы, что в совокупности напоминало маленькую библиотеку. В углу располагались потрепанного вида диван и стол. Из комнаты вели две приоткрытые двери, одна из них предположительно в спальню, но Драко не стал заглядывать в щель.

В гостиной висели три полки, две из которых пустовали.

— Сколько ты здесь живешь?

— М-м... год. А что?

Драко проигнорировал вопрос — ответ был очевиден. Пустого места было гораздо больше, чем личных вещей, а ведь он готовился войти в квартиру, напоминающую гостиную Гриффиндора: теплые цвета, мягкие стулья и дикое количество бесполезных мелочей, которыми она дорожила бы. Пока Грейнджер снимала министерскую мантию, он заметил в шкафу банки с краской и коробки, попутно задумавшись, почему она их запрятала.

— Я была занята. — Драко повернулся на голос — Грейнджер вышла из кухни с двумя бокалами темной жидкости в руках. Пару минут назад там раздался взрыв, так что Драко остался на месте, не рискнув отправиться за ней. — У меня много планов, но пока есть дела поважнее. Здесь я почти не появляюсь.

— Это заметно.

Грейнджер даже не посмотрела на него, не поджала губы. Ее нервозность явно была вызвана не тем, что он увидит ее квартиру. Она не находила себе места и избегала смотреть в глаза. Драко надавил бы, но, если ее беспокоила именно та причина, о которой он старался не сильно размышлять, ему не хотелось спугнуть Грейнджер.

— Огневиски? Ты же любишь?

Для неразбавленного огневиски в середине дня, который проходил не так уж плохо, было рановато, но Грейнджер уже пила, а отказавшись, он лишь сильнее заставит ее волноваться.

— Не возражаю.

— Хорошо. Есть хочешь? Я наложила согревающие чары, но если ты уже голод...

— Я...

— Я буду выступать на слушании по делу твоего отца, — и тогда Грейнджер посмотрела ему в глаза, потому что в сложных разговорах никогда не трусила.

Драко отмер и опрокинул виски, согревший ему желудок. Это оказалась совсем не та причина нервозности, о которой он размышлял.

— В Министерстве попросили. Мне зададут пару вопросов, не знаю каких именно. Про столкновения, наверное. Гарри с Роном тоже вызвали. Ви...

— Я знаю.

Грейнджер не моргала, будто ждала, когда изображение дрогнет, явив иллюзию.

— О.

— Мне озвучили список свидетелей, когда предложили выступить на суде.

— Со стороны отца? Конечно.

Она опустила взгляд на его носки, но Драко знал, какие мысли бродят в ее голове. Конечно, на другой стороне, на противоположной, не на моей. В груди вспыхнуло раздражение, от любой малости грозящее перейти в злость. Кто на какой стороне сражался, было фактом, на котором прежде они топтались каждый спор, но теперь граница размылась. Драко не знал, с какой стороны стоит, но чувствовал, что больше не встречает Грейнджер лицом к лицу. Не сейчас.

Лучше бы она не поднимала эту тему. Драко сообщили о списке неделю назад, и с тех пор они встретились четвертый раз. Он считал, Грейнджер понимала и принимала рамки, ограничивающие темы, которые они все еще не затрагивали.

— Нет, — допив огневиски, Драко забрал у Грейнджер пустой бокал и обошел ее, чтобы вновь наполнить оба. — Я отказался.

()

Гермиона, зажав коленями портфель, полезла в карман за ключами от кабинета. Пальцы сомкнулись на холодном металле, отнюдь не напоминающем формой искомый предмет, и она вынула руку, мгновенно признавая часы, подаренные Малфою Крэббом. Драко ни разу не говорил, когда их получил, и Гермиона, хоть и считала, что дело было в детстве, не могла утверждать этого с уверенностью, учитывая личность дарителя. Серебро с фиолетовыми проблесками формировало цепочку из снитчей, стрелки на циферблате представляли собой миниатюрные метлы, чья щетина закрывала собой цифры, составленные из бладжеров. Крошечные веточки свалились в кучу в нижней части часов, превращая шесть оранжевых бладжеров в два.

Гермиона обвела большим пальцем стекло над циферблатом, стараясь определить, когда и зачем Малфой подложил ей часы. Возможно, чтобы напомнить. О верности и обо всем, что остается с нами.

(Август 1999)

— ...под Империусом, и те времена были не менее ужасающими. Он жил в нашем доме. Мы фактически оказались в его власти и без приминения заклинания.

Волосы у отца спутались и были не чище кожи. В похожем состоянии Драко видел его лишь в пять лет, когда учился летать, но в то время отец не был прикован к стулу в ожидании приговора.

— ...Малфои пали жертвами В-Волдеморта в той же степени, как все, кого мне пришлось ранить за время порабощения...

Малфои пали жертвами не только Волдеморта, но и жертвами решения Люциуса. Драко гадал, не приходило ли отцу в голову, еще перед войной, выбрать нечто другое. Не был ли причиной того, что он снова вступил в ряды Пожирателей, утянув с собой сына, страх, что в ином случае с ними сделает Темный Лорд. Потому что это Драко понял бы. За это мог простить.

Но отец должен был знать, на что похожа война — ведь он уже в первой стал Пожирателем. Уже убивал и пытал, и проходил через суд, и выступал в свою защиту, марал семейное имя. И все же научил Драко ненавидеть, и, когда началась война, привел на нее сына.

— ...переборол заклинание, потому что знал, что мой сын в опасности. Я не нападал ни на кого в Хогвартсе. Я только искал сына.

То была, возможно, единственная правда, сказанная сегодня Люциусом Малфоем. Драко бесило, что ее озвучили этим судьям в форме. Это признание предназначалось ему и никому другому. Драко цеплялся за него, напоминал себе о нем, чтобы не возненавидеть отца за все, что тот натворил.

Драко зачали во время войны, родили за два месяца до конца. Во второй же он переродился в другого человека, вопреки всем делам, обещавшим ему иное будущее. Он переродился в нечто, незапятнанное ненавистью и злобой, которые владели отцом. Так что, может, и отец изменился. Может, проиграв, Люциус наконец-то понял, что важнее — за что все это время сражался Драко. За жизнь и свою семью.

Отец любил Драко, несмотря на то, что тот не смог стать человеком, которого желал видеть Люциус. И Драко любил отца вопреки тому же. Под влиянием ярости он мог быть жесток, осуждая Люциуса за его решения и жизнь, к которой они привели, но от любви, скрытой под всей этой злостью, было лишь больнее.

На зал суда опустилась тишина, и Драко оторвал взгляд от затылка отца. Ему хотелось уйти, сбежать от растущего в груди напряжения, но тогда бы мать осталась одна.

— Голосуем.

()

За Финком, ушедшим добывать еду и чай, захлопнулась дверь, и Гермиона, медленно поворачиваясь, обозрела стены. По периметру кабинета протянулась шкала времени с происшествиями, разнесенными друг от друга так, чтобы рядом оставалось место для относящихся к ним фактов. Такую же Гермиона сделала в своей квартире, но помимо прочего на ней упоминались все встречи с Малфоем и имеющаяся информация об «Эйфории».

Он сказал про месть. О'Кифа пришлось исключить из подозреваемых — на прошлой неделе обнаружили его тело. Финк поинтересовался, зачем она приплела сюда дело Уайетта, но, увидев, какое событие записано первым, вопросов больше не задавал.

Гермиона перешла к столу со стопками колдографий, распределенных по вероятности, и схватила первую. Им придется изучить каждую, чтобы проверить, не связаны ли эти люди с компаниями, с которыми связан Малфой или жертвы, а потом разобраться с каждым псевдонимом.

Месть.

(Август 1999)

Сердце билось о ребра, пальцы не гнулись и тряслись, пока Драко снимал часы и кольцо. Он потянулся в сторону, бросая их на прикроватную тумбочку, и, расстегнув последние две пуговицы, на которых остановилась Грейнджер, стащил с себя рубашку.

Гермиона с раскрасневшимися щеками наблюдала за ним полуприкрытыми глазами, подернутыми дымкой и с отблесками золота. Она прикусила нижнюю губу, и Драко наклонился поцеловать ее, отбрасывая рубашку. Его ладони скользнули по ее бедрам, талии, ребрам и переместились на спину. Пальцы нащупали застежку, Гермиона коснулась его груди горячими нежными ладонями, и он, передумав, выпустил бретельку.

Драко огладил позвонки, дошел до кудряшек, рассыпавшихся по спине, а она, скользнув языком меж его губ, обвела кончик его языка. Гермиона опустила руки ему на бедра, от неуверенности то приближаясь к ремню, то избегая, но все-таки дотронулась до пряжки. Драко, подцепив бретельки на ее плечах, потянул вниз, подавшись бедрами навстречу ее движениям.

Тяжело дыша, она запрокинула голову, послышался звук расстегиваемой молнии.

— Подвинься назад, — голос вышел низким, хриплым, почти что рыком.

Гермиона все же расслышала, оперлась на локти, а Драко, стащив брюки и пинком отправив их на пол, присоединился к ней, и они синхронно переползли к центру. В темноте спальни ее глаза казались почти черными. Драко дотронулся до ее щеки, обвел большим пальцем нижнюю губу и склонился к шее.

Вдохнул глубоко, устраиваясь между ее разведенными ногами — их тела совпали идеально, как ему и представлялось. Он быстрым движением лизнул ее кожу, Гермиона, устроив ладони у него на лопатках, огладила спину. Драко покрыл ее шею поцелуями, прихватывая кожу, и добрался до трепещущей жилки.

В нем горела острая потребность поглотить, овладеть, войти сейчас же, но он взял себя в руки. Драко собирался не торопиться, а растянуть этот момент, выжать все, что можно. Он хотел узнать ее. Так, как по-настоящему можно узнать человека. Когда тот в отчаянии или загнан в угол. Когда тот проигрывает, побеждает, спит, когда кончает, когда думает, что его никто не видит. Вот тогда ты знаешь человека. А прежде тебе известно лишь то, что показывают, и то, о чем ты подозреваешь, когда человек забывается. Драко пообещал себе, что изучит все ее тело и не подведет ни ее, ни себя.

()

Кровь веретенницы, густая, ярко-фиолетовая, темнеющая на свету, вызвала у Клива приступ нечленораздельного бормотания. Никто в Англии не держал веретенницу, но двоим власти дали разрешение на работу с кровью: один к этому моменту уже закончил, поэтому Гермионе оставался только Дом Гэри.

Он работал в финансовом отделе какой-то кредитной организации, которая, на первый взгляд, была никак не связана с уже известными Гермионе компаниями, но она не собиралась полагаться на эту информацию. Два года назад во время перерыва на обед Дом Гэри улучшил Рябиновый отвар, сидя в своем кабинете, что показывало его хорошим зельеваром и предполагало, что он мог хранить ингредиенты на рабочем месте.

Пусть даже он окажется ни при чем, все равно попасть в здание было проще простого. Если кто-то пытался вломиться в его кабинет или в дом, предлагал сделку или задавал много вопросов, мистер Гэри мог им помочь. В чьих бы руках ни оказался яд, у них не хватало ингредиентов для противоядия, иначе бы Клива не наняли собирать их самому. Сейчас эти неизвестные остались сами по себе или же с другим контактом. А может, они пытались создать антидот от нечего делать.

Гермиона вновь постучала в дверь с блестящей табличкой, сообщающей, что это кабинет Дома Гэри, и поправила висящий на шее пропуск посетителя. Ответа не последовало. Она обхватила ладонью дверную ручку, и та без проблем повернулась. Оглянувшись на легкий звук шагов, Гермиона с выразительным клацаньем выпустила ручку. Мужчина, казалось, не услышал и все так же шел в ее сторону слишком уж знакомой походкой, которую нельзя было проигнорировать.

Гостевого пропуска на нем не было, под мантией виднелись брюки и классическая рубашка. Если бы не походка и выражение лица, Гермиона приняла бы его за сотрудника компании. Он разорвал зрительный контакт, бросив взгляд на дверь с табличкой, и задел грудью руку Гермионы, вынуждая ее отклониться. Схватил дверную ручку, открывая шрам между костяшками кулака, привет из квиддичного прошлого, и тот избавил Гермиону от последних сомнений.

Обхватив его ладонь, она захлопнула дверь.

— Что ты здесь делаешь? — притворяться, что она не знает, кто он такой, было бессмысленно.

Вопрос тут же показался ей глупым. Дело было не в причине, а во времени его появления. Едва подумав об этом, Гермиона догадалась о подвохе и чуть не стукнула по лбу сначала себя, а потом — Драко.

— Я оставлю Гэри документы. Вы можете прийти, когда он вернется, — Малфой говорил низким голосом с другим акцентом, но привычка растягивать слова никуда не делась.

— Ой, да...

Он толкнул дверь так, что ручка вырвалась из ладони Гермионы, быстро обогнул ее и скользнул в кабинет. Она последовала за ним, сразу, едва зажглись огни, замечая через его плечо стоящий у стены шкаф. Одну полку за матовым стеклом занимали два горшка с растениями, оставшиеся пять заполняли сосуды и флаконы. Либо Гэри относился к тем умным людям, которые в обычной жизни проявляли непозволительную глупость, либо до сих пор находился в здании.

Гермиона углядела кровь веретенницы, лишь шагнув вбок — четыре пузырька занимали место на предпоследней полке. Она переключила внимание на Малфоя, как только тот шагнул вперед, и бросила через его плечо слабенькое заклинание, разбившее стекло с одной стороны шкафа, но не повредившее содержимое. Едва заметив вспышку, Малфой отшатнулся, с удивлением оглянувшись на Гермиону.

Проигнорировав его, она призвала флакон с кровью и, поймав, убрала в карман. Малфой сбил в полете второй, хотя, как подозревала Гермиона, намеревался его схватить, и бутылек, врезавшись в стену, разбился.

— Идиот! — закричала она, наведя на Драко палочку, и подставила запястье под его разоружающее заклинание. Покалывание дошло до локтя, пальцы дрогнули, роняя палочку.

Гермиона резко выдохнула — одна задача выполнена — и спешно подхватила палочку с пола. Она двинулась вокруг стола, тогда как Малфой, подскочив к шкафу, стал распихивать по карманам находящиеся там ингредиенты. Гермиона движением палочки стерла со стены брызги крови и натекшую на пол лужу, однако было поздно: пузырьки к тому времени уже сформировались и, оторвавшись от поверхности, поднимались в воздух. Испарить их не было никакой возможности. Это было одно из опаснейших свойств крови веретенницы: пузырьки исчезали, лишь просочившись во что-нибудь, и растворяли это что-то, пока вновь не достигали воздуха. Один уже прожигал дыру в полу, и остановиться ему было суждено, только пройдя пол насквозь. Настоящие проблемы начинались, конечно, когда пузырьки соприкасались с кожей.

Гермиона рванула к Малфою и, вцепившись в мантию, дернула его к двери. В карманах у него зазвенело, громко бряцнуло, и он запихнул еще одну склянку. Похоже, Малфой даже не знал, за чем явился: вряд ли все имеющиеся здесь ингредиенты подходили для противоядия.

— Хочешь это потрогать? С радостью навещу тебя в Мунго! — Гермиона вновь его дернула, на этот раз излишне резко, и Малфой, глянув на пузырьки, отступил с ней к двери.

Оказавшись как можно дальше от опасности и имея возможность заранее заметить летящие к ним пузырьки, Гермиона отпустила его мантию и мрачно уставилась ему в лицо. Малфой ответил немигающим взглядом, она опустила глаза на его карманы, и палочка в его руке дернулась. Если Гермиона попробует отнять у него ингредиенты, он не останется в долгу и ответит. За это его сложно было винить — она сама поступила бы так же. Быть может, если Драко отыщет для отца противоядие, это все закончится.

— Ты хоть представляешь, сколько раз меня уже могли из-за тебя уволить? — рявкнула она.

— Аж сердце разрывается, — протянул он. — Попробуй отказаться от...

Гермиона зарычала и захлопнула у него перед носом дверь.

(Сентябрь 1999)

Драко устал притворяться, что ничего не замечает, и с раздражением встретился с отцом глазами. Глядя поверх бокала, Люциус даже не моргал, и Драко выставил ментальные щиты. Он не знал, был ли отец легилиментом, но иногда казалось, что тот умеет читать мысли, так что рисковать не хотелось. Драко все же склонялся к мысли, что отец лишь поддерживает имидж. Если способностей нет, притворись, что они есть, и когда-нибудь тебе зачтется.

— Я не видел тебя целую неделю.

— Не видел.

— Ты три дня не ночевал дома и возвращался только к полудню.

На самом деле четыре, но поправлять отца Драко не собирался. Люциусу либо не давала покоя бессонница, либо — интерес к жизни сына. С одной стороны, Драко хотелось, чтобы отца беспокоил недостаток информации, но в то же время он прекрасно знал, на что пойдет Люциус, чтобы ее получить.

— Что тебя так увлекло, Драко?

Драко пригубил бокал, отставил на стол и взялся за нож и вилку.

— Гермиона Грейнджер. Иногда я захожу к Поттеру. А еще готовлюсь к Ж.А.Б.А.

Он ожидал, что лицо отца нальется кровью или проявится удивление, но — ничего подобного. Предсказать ответ Драко он мог только после разговора с Нарциссой, но Драко сомневался, что мать поделилась всеми своими подозрениями.

— А без Грейнджер ты не можешь подготовиться к Ж.А.Б.А.?

Драко глянул хмуро, срывая раздражение на кусочке стейка, который с остервенением пережевывал.

— Поверь, она больше мешает учиться, чем помогает. Я и сам справляюсь.

За то время, что Люциус смотрел ему в глаза, мать трижды подняла бокал, но Драко не отвел взгляда.

— Ясно, — медленно произнес отец, обращая внимание на тарелку перед собой, и взрезал мясо.

Ощущения победы не было. Люциус отреагировал слишком спокойно, а Драко больше ему не доверял. Но в конце концов он все равно выиграет. Драко больше не собирался делать то, что не принесет ему счастья, а это желание не могло привести к поражению.

()

Гермиона посмотрела на клубящееся темное лицо, с раскиданными по нему чертами и белыми проблесками зубов и глаз. От этой картины ее подташнивало, но она не впервые видела невыразимца в таком образе. Гермиона сглотнула, переводя взгляд на палочку, наставленную на ее запястье, откуда начал подниматься белый дымок — тот вытягивали из-под кожи будто магнитом. Невыразимец потянулся за флаконом.

— Прогоните след по всей базе. По всей.

(Сентябрь 1999)

— Так лучше?

— Разве что тому, кто любит заставлять все свободное место сентиментальными безделушками.

Ее квартира не служила примером утонченного, изысканного вкуса, но больше не пустовала и была до последней детали грейнджеровской. Драко понравилось здесь сильнее, чем он предполагал.

— Они не все сентиментальные. Лампа сочетается с диваном, а те фигурки мне просто понравились. Хотя я думала, что можно сделать их подставками для книг.

— Ага, — протянул Драко. — Просто купить украшения для интерьера бы непрактично.

— Бессмысленно.

— Смысл в том, чтобы украшать.

— Это не смысл, это функция...

— Зачем ты покупаешь одежду?

Грейнджер, оглядев себя, развела руками.

— Чтобы не ходить голой.

— Но почему именно эту одежду?

— Потому что в ней удобно. Рабочую — потому что она соответствует станд...

— Но ты могла купить хоть...

— Да, она мне нравится... в декоративном плане. Но я покупаю одежду из-за ее значимости: ради удобства и чтобы быть одетой. Зачем окружать себя бессмысленными вещами? Нужно оставлять место для чего-то значимого.

— А это разве не пародия на природу? — Драко кивнул на верхнюю полку, где стояли камень, ракушка и ваза с цветами. — Зачем все это имитировать, если можно выйти на улицу, и вот оно, настоящее? Да даже просто снеси стену. В этом же столько смысла: убрать барьер, отделяющий нас от природы.

Грейнджер ощутимо шлепнула его по плечу и тут же оперлась на него, поднимаясь на носочках за ракушкой.

— Эти цветы я люблю, а камень — очень важный камень. А это... привезла с океана, когда мне было восемь. Мне не хотелось уезжать, поэтому папа нашел ракушку и отдал ее мне.

Драко дернулся, когда Грейнджер прижала раковину к его уху и выжидательно приподняла брови. Его же мысли занимал вопрос, сколько частиц пыли и кожи с чужих ушей осели на этих краях, которые сейчас впивались ему в висок.

— Ты разве не слышишь? Послушай.

Драко обхватил ее запястье, отводя от своего лица населенную бактериями ракушку.

— Там слышно океан, Грейнджер. Я и так в курсе.

Иногда она вела себя так, будто он все детство просидел в запертой комнате, а возможно, так проявлялось ее детское удивление всему, о чем Драко уже позабыл.

— Именно! Ну, это ведь просто ток нашей крови. Но папа сказал, если я ее возьму, то океан всегда будет со мной. Сейчас я понимаю, что это глупо, но мне нравится идея, что все остается с нами, даже если оно уже прошло.

Драко опустил голову и медленно проговорил:

— Это называется воспоминаниями.

Он ухмыльнулся, Грейнджер сощурилась и вернула ракушку на место.

— С этого момента я запрещаю тебе ее слушать. Даже не подходи к моей ракушке.

— Я и не собирался ее слушать. На ней полно микробов. Повезет, если не заработаю воспаление уха.

— Я думаю о том же, когда терплю твой голос. Ты вообще, наверное, сломал мне ракушку одним лишь прикосновением. В ней теперь слышно пустую пещеру.

Грейнджер фыркнула, и Драко выгнул бровь.

— И как же звучит пустая пещера?

— Тихо. И... гулко... Как у тебя в башке.

— Как умно, Грейнджер. Вычитала шутку в сборнике острот? Ей сто лет в обед.

— Я даже не знала, что такой сборник существует, иначе купила бы его тебе, чтобы ты мог со мной поравняться.

— Мне не нравится тащиться настолько медленно, так что я останусь впереди, благодарю.

Тишина. Грейнджер захлопнула рот и только сверлила его взглядом.

— Я выиграл, — ухмыльнулся Малфой. — Запишешь? Я знаю, ты считаешь.

— Ничего подобного. Но если бы я считала, я бы все еще опережала тебя на два очка.

— Требую пересчета: ты предвзята.

— Ну еще бы, — фыркнула она. — Не можешь выиграть сам, поэтому все вокруг жульничают.

— Я выиграл тридцать секунд назад.

— Чудом.

— Ну да, не можешь выиграть сама, поэтому все вокруг выигрывают чисто случайно.

Грейнджер похлопала его по плечу.

— Да, да, еще чуть-чуть...

Драко ухватил ее за локоть и, притянув к себе, опустил другую руку ей на поясницу.

Грейнджер умела выбивать его из колеи, но в хорошем смысле. В таком, что быть вне колеи казалось лучше всего на свете. Драко не понимал, как это получается.

— Если ты сейчас меня отвлечешь, я могу случайно забыть это маленькое происшествие. Просто имей в виду.

Раздался смешок.

— Я запомню.

()

Гермиона восемь месяцев не заглядывала внутрь, но до сих пор помнила, что где хранится, лишь по форме флаконов и углублениям в пробках. Она так часто ныряла в эти воспоминания, что они ощущались ее собственными, будто все случилось с ней самой. В каком-то смысле так оно и было.

Этот же флакон, с неровным верхом и острым краем, беспокоил Гермиону больше всех. Все они беспокоили, и последний должен был мучить сильнее, но в нем крылась лишь злость. В этом же смешалось столько всего, что у Гермионы не получалось выцепить отдельные части — настолько болело сердце. Быть может, потому что она до сих пор не представляла, что происходило в его голове, ведь он уже тогда знал, какой выбор сделает. Быть может, потому что в тот момент ее было недостаточно и не хватило бы в принципе. Или же потому, что долгое время ей казалось, это будет в последний раз.

Гермиона сжала флакон и вернулась к Омуту.

(Сентябрь 1999)

Ужас. Шок. Тугой узел страха, ненависти, горя и неверия. Взрыв эмоций, что выжрал воздух и приглушил другие чувства. Ощущение, от которого хотелось разорвать себе грудь и найти то, что мучительно умирало внутри. Порой на него снисходили ясность и опустошение, но лишь в те мгновения, когда неверие перевешивало все остальное. Это неправда, потому что правдой это быть не может. Ведь иначе он обратится в пыль: живой человек просто не мог столько вынести.

Сколько успеет забрать у тебя мир, пока не отнимет нечто жизненно важное? Важное для тебя, твоей природы, существования? Когда ты уже обобран до нитки, а он забирает еще. Придет ли понимание тотчас? Или ты будешь двигаться подобно марионетке на подрезанных нитях, скелету, держащемуся на честном слове — падение рывками, треск костей, и ты уже на земле не в силах подняться. Останешься ли валяться или поднимешься, хоть не можешь пошевелить и пальцем?

Он не желал двигаться. Если бы дыхание не было непроизвольным актом, он бы и не дышал.

— Драко? — прошептала Грейнджер, протянув к нему руку, но она еще никогда не была так бесконечно далека.

()

Гермиона забрала со стойки коктейль и, выгнув шею, вгляделась в толпу, ища Финка. Тот вел легкий разговор с группой бизнесменов, которые пару минут назад покинули привилегированную часть паба. Если повезет, ему удастся хоть что-нибудь узнать.

Любая информация о «БГК» и О'Кифе заводила расследование в тупик, хотя у Гермионы в списке еще оставались зарубежные компании, к которым она пока особо не присматривалась. Не все ее действия до сих пор считались законными, но встрять в проблемы в другой стране было бы слишком. Но именно О'Киф дал Кливу зелье, а значит, был кто-то еще, кто это зелье приобрел — тот, кто хотел отомстить, как заметил Малфой. Ей просто оставалось найти этого человека.

Гермиона поспешно пробралась к ближайшему столику, пока его не заняли. Свободные места здесь оставались свободными считанные секунды. Паб принадлежал одному из собственников «БГК», и выяснить информацию о видных гостях значило ближе подобраться к самому владельцу. По двум из них Гермиона ничего не нашла, и оставалось проверить еще пару, пока голова окончательно не взорвалась от раздражения.

Финк как раз похлопал мужчину по плечу, а за ее столик кто-то сел. Гермиона отклонилась посмотреть, пошел ли мужчина на контакт с ее напарником, но за толпой людей ничего не разглядела.

Она отпила из бокала и одарила соседа по столику раздраженным взглядом. Тот поднял бровь, потер большим пальцем стакан и оглянулся через плечо. Малфой сегодня довольно скверно замаскировался, сделав волосы черными, а глаза зелеными, но оставив своим лицо. Торопился сюда, видимо.

— Ты подражаешь Гарри?

Он обернулся и, посмотрев поверх ее головы, остановил взгляд на ней. Малфой нервничал — его волнение впервые с начала расследования было видно невооруженным глазом. Его присутствие здесь не радовало не только ее.

— Если бы я был Поттером, ты бы меня послушала?

— Вероятно.

Нет, но иногда Гермиона впадала в детство, да и любая вспышка раздражения, которую можно было в нем вызвать, хоть чуть-чуть, но облегчала то состояние, в которое он сам ее загнал.

— А Поттер в курсе, чем ты занимаешься? Мне почему-то кажется, если бы знал, он был бы твоим напарником, а Поттеру таким высоким можно стать только с Оборотным, — Малфой мотнул головой назад, пригубил бокал и склонил голову. — Я заметил, низкие люди всегда самые обозленные. Им постоянно приходится смотреть снизу вверх.

— Нет, это те, кто смотрят снизу вверх и пытаются равняться на Гарри. Вот они всех злее.

Малфой сощурился.

— Намекаешь, это я равняюсь на Поттера?

Гермиона попыталась подавить ухмылку, но та осталась улыбкой на губах.

— Какой интересный вывод.

Малфой бросил на нее недобрый взгляд, а Гермиона снова завертелась в поисках напарника.

— И что... он знает про все твои дела?

Почти. Вроде того.

Она достала из кармана холодные на ощупь часы.

— Про все.

— Да ну? Так если я расскажу ему про встречу в кабинете... как его там... Гэри?

— Тогда он узнает, кто ты, и арестует тебя.

— Но я могу притвориться Гэри и заявить, что ты вломилась в мой кабинет. Вряд ли твой напарник это оценит.

— Тогда я скажу ему, кто ты, и сама тебя арестую.

Иногда Гермиона убеждала себя, что должна все бросить, раз Малфой не испытывает ни капли благодарности, но позже вспоминала, что он ведет себя так специально, рассчитывая, что она сдастся, и понимала, что не остановится.

— Куда же делась слепая вера?

— Вера остается слепой, пока нет времени открыть глаза. А когда ты угрожаешь рассказать все моему напарнику, она уж точно прозревает.

Малфой наклонился вперед, совершенно не смущаясь ее взгляда, обещающего крайне болезненные, тяжело заживающие телесные повреждения.

— Почему тебя постоянно тянет бежать навстречу опасности? Это один из твоих огромнейших недостатков.

Гермиона всегда полагала эту черту положительной... пусть даже та бывала в тягость.

— А твой — навлекать ее.

— Она сама меня находит. Я бы жил как жил, если бы мог.

— Ты мог. Жить почти так же как раньше. Но ты сделал выбор.

— Нет, — отозвался он, и Гермиона сжала лежащие на коленях руки. — Еще нет.

Гермиона протянула руку через стол, удивившись, что он не отдернул свою, когда она обхватила его пальцы и потянула к себе. Он мог бы легко вырваться, но не стал. Гермиона просто отдала бы Малфою часы, но подозревала, что он оставил бы их на столике, и ей из-за чувства некоего обязательства пришлось бы их забрать.

Запястье у него на ощупь почти горело, а может, так казалось на контрасте с холодными пальцами. Гермиона обмотала браслет, избегая смотреть ему в глаза, но чувствуя устремленный на нее взгляд. Просунула язычок в снитч и протолкнула крылышки в металлические защелки. Она едва касалась Малфоя, но сердце почему-то колотилось как сумасшедшее.

Гермиона попыталась убрать руку, но Малфой развернул ладонь и поймал ее, удерживая. Она тут же подняла на него глаза, замерев словно пригвожденная, желудок сжался.

— Здесь мой напарник.

Гермиона чуть не стукнула себя по лбу. Малфой ухмыльнулся, она дернула рукой, но он лишь сжал пальцы крепче. Оба знали, что она не особо-то и сопротивлялась.

— Что, думаешь, я сделаю? — поинтересовался он низким голосом, едва слышимым за ритмом музыки и разговорами. Его большой палец скользнул на внутреннюю сторону запястья, затем обратно, и Гермиона постаралась призвать всю злость, лишь бы утихомирить сердце. — Ты встречаешься с кем-нибудь?

— Не твое дело. И какая тебе вообще разница?

Малфой сжал челюсти — и это было то, что нужно. Злость — это правильно.

— Я знаю, зачем ты дал мне эти часы, — кашлянув, Гермиона повысила голос: — Верность же? Как какой-то знак, что... что это все что-то значит или чтобы я поверила в... — но она покачала головой. — Но это ничего не значит. Ты сделал выбор и сейчас продолжаешь поступать как знаешь. Ты мог просто поделиться, и мне не пришлось бы через это проходить и искать ответы. Ты верен только себе. Это ничего не значило. И поэтому для меня это тоже ничего не значит.

Гермиона вновь дернула рукой, его хватка усилилась, и ей пришлось буквально вырвать ладонь, прежде чем опустить ее на колено. На коже чувствовался след от его пальцев. Его ладонь сжалась в кулак, и Малфой убрал руку.

— Ты ошибаешься.

Гермиона не расслышала самих слов, но догадалась о них по движению губ.

Заглянув за Малфоя, она заметила Финка, который смотрел на нее с вопросом в глазах и уже пробирался сквозь толпу. Гермиона мотнула головой, а когда переключилась на Малфоя, тот уже поднимался из-за столика.

— Еще увидимся, — попрощался он, но будто хотел сказать совершенно иное. Знал бы он, как скоро.

Она проводила его, уходящего в противоположную от Финка сторону, взглядом и уставилась на обшарпанный столик.

(Октябрь 1999)

Драко протолкнул палочку сквозь щель в двери и услышал, как та упала. С ее помощью Министерство могло его отыскать, а так от него не останется и следа, когда власти опомнятся. Помещение под гостиной проверять не станут, дверь по-прежнему перекрывали доски, установленные после первого обыска.

Драко вернулся по лестнице к чемодану. Он упрямо не сводил глаз с гладкого черного бока, не осмеливаясь оглядеть дом. Все напоминало о матери.

Министерство временно, пока с Драко не снимут подозрения в убийстве собственной матери, заблокировало доступ в его ячейку, но он запасался галлеонами еще с того времени, как кончился его испытательный срок. Так ему хватило денег на покупку коттеджа у мужчины, который особо не задавал вопросов, а после Обливиэйта совсем перестал что-либо спрашивать. Если Драко не справится за пару месяцев, ему не хватит денег, но с проблемами он будет разбираться по мере необходимости.

Сейчас голову занимали дела посерьезнее.

()

Гермиона посмотрела на часы, возвестившие, что сейчас «4:57», и, решив, что это почти пять утра, больше не стала испытывать свое терпение. Если портключ сработает, значит, Малфой не заметил наложенные на часы отслеживающие чары. Она не сняла его заклинание, с которым он подсунул ей часы, надеясь, что при проверке он обнаружит свое и уберет только его. Ее заклинание было более сложное и даже более незаконное, но, если Малфой не снял часы, у нее появится прямой доступ к месту его проживания.

Гермиона просто надеялась, что план сработает. Что Малфой будет спать, а у нее появится время обследовать каждый уголок дома в поисках ответов.

В животе потянуло, Гермиона едва не улыбнулась и глубоко вдохнула, закрывая глаза. Малфой просыпался от каждого шороха, так что ей придется быть настолько тихой...

Поверхность под ногами у Гермионы прогнулась, и она повалилась вперед. У нее была лишь секунда понять, что под ней что-то шевелится, а в следующую Гермиона уже болезненно ударилась спиной об пол. Дыхание вышибло, и она огромными глазами уставилась на руку и лицо, что показались из-за края кровати.

Вздох оборвался, но легкие тут же наполнились кислородом — Гермиона перевела взгляд с направленной на нее палочки к глазам, скрытым за челкой, в лунном свете кажущейся серой.

— С каких пор ты не снимаешь часы в постели?! — закричала она.

— Господи, Грейнджер!

Малфой сорвал одеяло и спустил ноги с кровати, чуть не наступив на Гермиону. Та вскочила. В худшем случае ей грозило упасть на тумбочку, ведь она полагалась на тот факт, что Драко всегда снимает перед сном часы и кольцо.

— Откуда...

Малфой опустил голову, и, хоть ее волосы частично загораживали обзор на его лицо, Гермиона видела щеки, челюсть и знала, что он зол. Щелкнула застежка, и на тумбочку по правую сторону от Гермионы с громким стуком прилетели часы.

— Стоило...

Он рванул к ней, когда она осветила комнату, и закрыл ей глаза ладонью. Малфой, видно, надеялся, что она не разглядит обстановку, чтобы потом сюда аппарировать, но его ждало разочарование. Толкнув его, Гермиона отступила на шаг, но чужая ладонь лишь сильнее надавила на лицо.

Едва Гермиона подняла палочку, Малфой схватил ее, и заклинание с грохотом врезалось в потолок, а им на головы посыпалась штукатурка.

— Ты правда в меня целилась, — прорычал он. — Я знаю, что...

Она уперлась ладонью ему в грудь и дернула другой рукой, отступая, все-таки вытащив у него свою палочку. Гермиона сморгнула и сощурилась от вспышки яркого света, Малфой выругался, наставив на нее палочку.

— Даже не думай про Обливиэйт, у меня все записано, — сообщила она.

— Ну еще бы, — рявкнул он.

— Вообще-то незаконно наставлять на меня эту палочку.

— Я бы не стал, если бы ты не тронулась.

— Тронулась?

Малфой выгнул бровь, и в миг, когда Гермиона подняла глаза к потолку, палочка вылетела из ее рук. Гермиона крутанулась, но он поймал ее за талию, и она вцепилась в его руку, пытаясь отодрать от себя, и бросилась вперед.

— Гермиона.

Внутри что-то дернулось, будто задвижка, которую она последние месяцы всеми силами удерживала закрытой, но Гермиона проигнорировала это ощущение. Она изогнулась, вновь упершись в него рукой, пытаясь вывернуться из хватки. Резко наклонилась вперед и, почувствовав ослабшее давление, уперлась ногами в пол, но Малфоя лишь повело за ней. До палочки оставалась всего-то пара шагов.

— Гермиона, твою мать, я ничего тебе не сделаю.

Она это знала, но происходящее шло не по плану. Легкий Ступефай и тщательный обыск дома. Если не удавалось получить ответы от него самого, она нашла бы их среди вещей. Должно же быть здесь хоть что-нибудь полезное, что подкинет ей информацию, которой отказывался делиться Малфой.

— Я ничего не записываю, здесь нечего искать, — мышцы на его руке сократились, голос прозвучал тише: — Нельзя спать там, где убиваешь насекомых.

Гермиона обмякла на секунду, переводя дыхание и с отчаянием глядя на палочку. Малфой ее не отпускал.

— Тогда почему не отдашь мне палочку?

— Потому что ты продырявила мне потолок и, скорее всего, меня парализуешь.

— Нет.

— Врунья.

— Скорее врешь здесь ты.

Что-то мазнуло по затылку, Малфой, глубоко дыша, теснее прижался к ее спине.

— Возможно.

Его выдох потревожил кудряшки, и Драко опустил голову ниже, вновь втягивая воздух. Гермиона сильнее сжала его руку, сосредоточилась на его движениях, и перед глазами поплыло.

— Что ты делаешь? — прошептала она.

Другая рука Малфоя, сжатая в кулак у ее бедра, скользнула вверх и прижалась к животу. Носом он задел мочку ее уха. Гермиона задышала чаще лишь потому, что постаралась отыскать логику и здравомыслие, словно те были разлиты в воздухе.

— А если я с кем-то встречаюсь?

Малфой замер, пальцы на ее животе дрогнули.

— С Эвансом? — вопрос вышел резким.

— Э... ой, да брось, ты... И вообще не твое это...

— Я бы не ушел, если бы мог.

— Ты мог остаться.

— Если бы мог, остался бы. Я хотел.

— Недостаточно. Я бы не дала тебя арестовать...

— Не в этом дело.

Гермиона развернулась, тряся головой, его рука так и продолжала обнимать ее за талию.

— Тогда...

— И если бы ты с кем-то встречалась или не хотела здесь быть, ты бы не пришла.

— Др... — У нее округлились глаза, когда Малфой опустил голову ниже. — Драко...

Один толчок, и он улетит на кровать, а она подхватит палочку. Но изнутри ее прошиб дикий, статический заряд, не имеющий никакого отношения к побегу. В характере Гермионы было встречать пугающие ее трудности лицом к лицу. Малфой внушал ей желание сбежать, и поэтому, гораздо сильнее, ей хотелось остаться. Сдаться, хотя бы в этот раз. Сражаться, стоя посреди бури, которую они создали вместе, отдавшись чувству, которое — Гермиона так и не решила — вызывало то ли боль, то ли эйфорию.

В конце концов, она всегда проигрывала. Они оба проигрывали. Но мир не делился на черное, белое и серое — его наполняли различные цвета, и иногда проигрыш в конце концов означал выигрыш.

Малфой носом скользнул по ее щеке, ладонью сильнее нажимая на спину. Его плечи дернулись, Гермиона отреагировала на дробный звук по тумбочке, с трудом сглатывая через подскочившее к горлу сердце. Его палочка докатилась до стены, и освободившейся рукой Малфой невесомо провел по ее шее.

Гермиона встретилась с ним глазами, и взгляд этот пошатнул стены вокруг сердца, оставляя в груди руины.

— Хорошо, — она закрыла глаза, и Малфой ее поцеловал.

(Январь 2000)

Заклинание взрезало кожу на челюсти, но мужчина все-таки повалился на землю, извиваясь в путах. По шее Драко потекла горячая жидкость, он выругался и подошел к лежащему человеку. Палочка матери работала хуже его собственной даже на уровне ощущения, что гораздо больше оставляло его открытым для нападения.

— Еще раз, — спросил Драко, глянув вдоль улицы, — где ты его достал?

Он гонялся за информацией уже несколько месяцев, но был не сильно готов сражаться с противником. Даже знание, кто его конечная цель, не оставляло много вариантов. Нужно было добраться еще до пары человек, и с ними придется вести себя осторожнее, чем он действовал до нынешнего момента.

Драко направил на мужчину палочку, и тот зажмурился.

— Я украл.

— У кого?

— У того парня. Того парня, я не знаю! Джим... Джим Лейвезер, кажется. Он говорил, что получил его от кого-то и должен отнести в лабораторию. Сказал, улучшит рецепт и распространит сам.

— Какая лаборатория?

— Я не знаю! В «Рансоне», наверное, он там работает.

— Где ты с ним встретился?

— В «Ридикулусе», потом мы пошли в «Фелман», но он распсиховался и сбежал даже без мантии. Я ее забрал. Больше ничего не знаю.

Отступив, Драко взмахом палочки разорвал путы и аппарировал.