Сумрак, в котором (джен)

Антон всегда поражался, как Гесер умел выбирать самые неудобные моменты.

Вот и сейчас. Антон только-только собрался с ребятами на шашлыки в эти долгожданные выходные. Там должна была быть и Света, что особенно его радовало. Их странным отношениям очень не хватало нормальных свиданий, нормальных посиделок с друзьями… и что ещё там обычные люди делают? Антон уже и не помнил. Иной, что сказать.

С такими мыслями и готовностью долго и нудно рассказывать про то, что он никак не может освободиться на выходных, он зашёл в кабинет главы Ночного Дозора.

И тут же решил по возможности молчать: Гесер был очень, очень мрачным.

— Знаю, что ты скажешь, Антон. Нет, больше некого. Да, дело очень серьёзное. Эту информацию удалось придержать на два дня от Дневного Дозора, один мы уже потратили. Нет, я не читаю твои мысли, там и читать нечего.

— Что надо делать? — вздохнув, устало спросил Антон, без приглашения усаживаясь на кресло для посетителей. Гесер поморщился.

— В одном провинциальном городке происходят некоторые… нестандартные события. Надо поехать и разобраться. Поговорить с участниками. Возможно, нейтрализовать кого-то или что-то.

— Как-то очень расплывчато.

— Речь идёт про дом-интернат для сирот-инвалидов. Исчезновения людей, кома, смерть…

— Вы думаете, речь идёт о сильном тёмном маге? Или о воронке?

— Я боюсь, что я не могу даже рассказать тебе, что я думаю. Это нестандартная ситуация, и здесь требуется нестандартный подход. Поэтому я вызвал именно тебя. Вот папка с перечислением всех фактов. И амулеты.

— Ого, Борис Игнатьевич. Вы меня на войну собираете?

— Поезжай туда прямо завтра с утра. К обеду успеешь. Завтра суббота, но директор будет на месте. Я надеюсь, что ты завтра же и вернёшься, я буду тебя ждать. Если что — звони, разберёмся. Но по возможности не привлекай внимания. Это, возможно, опаснее, чем даже просто проигнорировать. И… не заходи в Сумрак. В самом доме. Всё, иди!

* * *

Дом ждал.

Он был терпелив. Он умел ждать.

Дом жил.

Серые тени тянулись, прячась от солнца за серыми шторами, забегая в трещины старых стен, покрытых множеством рисунков, и дыша страхом, любовью и ненавистью.

И свободой.

Свобода и страх переплетены порою так тесно, что не знаешь, где заканчивается одно и начинается другое. Свобода бояться? Страх быть свободным? Обитатели дома хорошо понимали и то, и другое. Слишком хорошо. Именно об этом и были большинство надписей на стенах. Именно с мечтой о свободе люди покидали этот дом.

Или оставались.

Его хотели снести бесчисленное количество раз, но почему-то всегда находились причины этого не делать.

Его ненавидели и боялись оставить.

Его любили и боялись покинуть.

Но дом знал, что скоро случится что-то, что, возможно, навсегда изменит и сам дом, и всех его обитателей.

Дом ждал.

Он был терпелив. Он умел ждать.

Назойливая муха жужжала всё время возле уха, мешая провалиться из полудрёмы в нормальный сон. Электричка гудела, разговаривали старушки напротив, хлопали двери, шумел кондиционер, пытаясь охладить вагон с открытыми окнами. Антон размышлял об инерции в Сумраке и о том, что будет, если он уйдёт туда прямо сейчас.

Не ушёл. Доехал до нужной станции, спросил дорогу у пробегающего мимо мальчишки.

— О, это вам к Расчёске! — воскликнул паренёк, указав рукой нужное направление. — А зачем вам туда?

— Вот наглые дети пошли, — пробормотал про себя Антон, благодарно кивнув мальчишке.

Миновав зубчатые ряды длинных многоэтажек, он увидел серый дом с голым и мрачным фасадом. И именно тогда он почувствовал Взгляд.

Никто на него не смотрел — людей не было, словно они избегали окрестности дома. Из окон на него тоже никто не смотрел — или, по крайней мере, никто не смотрел явно. Да и взгляд был… на уровне Сумрака. На секунду он заглянул в Сумрак, но ничего не заметил. Стены дома казались толще, а в окнах он заметил странные тени… но, в общем-то, это был обычный дом, как и множество других домов, которые он видел в сумраке.

«Не заходи в Сумрак». Чёрт. Антон совсем забыл про эту просьбу. Ну, так он ещё не в доме, правда?

Антон вышел из Сумрака и, следуя указаниям охранника, поднялся в кабинет директора.

— Отлично, вы пришли! — кинулся ему навстречу маленький толстенький человек с пышными усами. — Это просто кошмар. Мы надеялись, в этом году будет последний выпуск, но нет. Отложили. И собираются набрать новых. Я надеюсь, вы сумеете их переубедить, Антон… Извините, я не знаю, как вас по отчеству…

— Просто Антон. А вы директор интерната?

— Так точно, товарищ Антон. Ох, инспекция из самой Москвы! — разливался соловьем усач, неожиданно крепко пожимая Антону руку. — Мы вас ждали уже несколько лет… Но раньше это было не так важно. Понимаете… Больше всего нас беспокоит один ребёнок… Кстати, ваш тёзка. Стрельников. Понимаете, он спит. Уже вторую неделю. К нам приезжали медики, но они не стали его забирать… Сказали, что он просто спит… Вы понимаете? Несколько других детей, которые так долго спали, просто исчезли. И никто ничего не знает. Такое и раньше бывало, вы знаете, выпуски часто бывают... странные. Вы хотите на него посмотреть? Вас проводить?

Антон торопливо шагал за этим человеком по серым коридорам. Он неотрывно чувствовал на себе Внимание, но не понимал, что это такое. Колдун? Вампир? Раньше Антон не встречался ни с чем подобным.

— Вот он.

Разметавшись на дешевом сатине с выцветшими цветочками, лежал паренек. Он был худ и бледен, но он явно дышал, и даже немного двигался во сне — так, как будто он спит по-настоящему.

— Температура в норме, давление в норме, всё в норме, но он спит. Он был из тех, кто должен был выпуститься. Но родственников у него нет. Уже нет. Некому было его забрать. Да и, знаете, паре человек становилось хуже, когда их переводили из интерната. А пара вообще исчезла. Прямо во время транспортировки. А этот пока на месте... спит.

Словно подтверждая его слова, паренёк заворочался, и из под тонкого одеяла показалось плечо, из которого росло три пальца.

— Что случилось? — вздрогнул Антон. — Что произошло?

— Это врождённое, — вздохнул директор. — Он привык. Выглядит, конечно… Но, по крайней мере, он хорошо видит, слышит, говорит, может свободно передвигаться и ухаживать за собой… У нас не всем детям так повезло.

— Вообще, такое, как ни странно, в нашем интернате бывает довольно часто, — рассказывал Антону директор, показывая ему остальных спящих детей. Другие дети в медблоке, неспящие, следили за Антоном внимательно и настороженно, с угрозой и страхом, и Антону вдруг стало страшно — страшнее, чем от безликого Внимания, к которому он уже успел притерпеться. Но может ли быть так, что один из этих детей — Тёмный Иной, который всё это и устраивает? Непонятно… Почему Гесер сказал ему не заходить в Сумрак? — Но редко так надолго, и сразу столько...

— Скоро обед, — продолжал усач. — Вы пообедаете с нами?

В столовой было полно детей — и ещё больше любопытных и недовольных глаз и пристального Внимания. Директор рассказывал про усилия, которые он предпринял для закрытия учреждения. Он рассказал, что для него уже было присмотрено место в нормальном интернате — но теперь оно, конечно, упущено. Вопрос отложили на два года, и вот Антон — его последний шанс на то, чтобы всё сделать как надо…

— Я в туалет, — кивнул Антон директору и вышел из столовой. Он не был уверен, что директор поделится с ним какой-то важной информацией. Коридор, ещё один… Убогий туалет с признаками двадцатилетнего ремонта и слабым запахом курева. Когда он вышел, он не сразу заметил притаившуюся тень за дверью. Скрип позади оказался для него неожиданностью.

— Кто здесь? — Антон обернулся и увидел полноватого паренька в инвалидной коляске. Тот молчал и смотрел на Антона.

— Ты меня слышишь?

Антон шагнул к пареньку. Тот не двигался с места, но его губы двигались, как будто он говорил что-то, но очень тихо.

Антон наклонился к парню.

— Вы не закроете Дом, — шепнул тот и взмахнул рукой. Блеснуло лезвие. Антон только на чистых рефлексах успел уклониться и провалиться в Сумрак.

И чертыхнулся, поняв, что только что нарушил единственное указание Гесера.

И чертыхнулся ещё раз, увидев здешний Сумрак.

Стены раздвинулись, вместо них очутились цепкие лапки елей с нанизанной на них чернотой. Мох был, как и в обычном Сумраке, но здесь он был другой — он был тёмно-зелёный, потрясающе пах и ласкался к ногам.

И тогда он увидел путь.

Примятая трава, раздвинутые ели, голубые светлячки. Он шёл туда, куда звал его Лес, и не мог поверить.

Что происходит?

И когда он уже отчаялся и решил вернуться — попытаться вернуться — из Сумрака, он увидел свет костра.

Вокруг костра сидели дети.

Дети, которых он сегодня видел спящими.

— Антон, — вскочил вдруг тот парень, который две недели был спящим. Но выглядел он старше, года на три или четыре. — Я знал, что ты придёшь. Дом сказал мне. Дом сказал мне, что ты теперь всегда будешь присматривать за нами, уводя от него тех, кому пора уйти. Это же правда? Мои товарищи, — он оглянулся на людей рядом, но вместо них сидели огромные коты с жёлтыми глазами, — привели меня в этот Лес, и по очереди были со мной, чтобы я снова не заблудился. Дом хороший, но мне здесь не место...

Последующие несколько минут были жуткими и больше походили на сон, чем на реальность. Он истратил почти все амулеты, пытаясь вытащить мальчишку из Сумрака. И в тот момент, когда он отчаялся, ему помогла песня котов.

Коты пели совершенно по-человечески.

Они пели про дождь, про время, про тайны и про то, что всегда есть время остаться и время уходить.

И с последним словом их песни, с криком "Давай", Антон очутился перед кроватью Стрельникова, который щурил глаза, моргал и глупо улыбался. Молоденький Светлый Иной, выбравшийся из жуткого Тёмнолесья.

— Вы же заберёте меня с собой? — робко спросил он Антона. Антон поразился: куда подевалась эта уверенность в своих силах и своей правоте, которая была у парня в Сумраке?

— А ты готов работать на Ночной Дозор?

— А вы будете там?

В Москву они вернулись вместе, после серьёзного разговора с директором, в котором директор обещал присматривать за бывшим воспитанником, как обещают все директора, провожая трудных ребят, а Антон обещал присматривать за интернатом, как обещают все проверяющие, оказавшиеся недовольными увиденным. И сейчас они шагали по свежей летней плитке, лишь изредка переговариваясь, но вполне комфортно себя чувствуя в своём молчании — худенький и слабый однорукий мальчишка со способностями светлого Иного и высокий худощавый парень, сотрудник Дневного Дозора.

Они выглядели странно, но вместе с тем гармонично, и никому бы не пришло в голову заподозрить, что они познакомились только сегодня.

* * *

— Вы знали, — ворвался Антон в кабинет боссу, как только передал мальчишку на попечение целителям. — Это был ваш эксперимент. Невозможно, чтобы такие сильные, жуткие эмоции, детские эмоции — не породили Чудовище. Сколько смертей там было? И всё ради чего? Регулярного пополнения?

— Ох, Антон, Антон, — раздражённо махнул рукой Гесер. — Поверь, не стоит искать злой умысел там, где можно предположить обычную человеческую глупость. Изначально это был просто дом для сирот-инвалидов, место, где о них могли заботиться, где их учили бы вливаться в общество после выпуска. Это было больше сотни лет назад. То, что случилось — этого никто не ожидал.

— Знаете, как они называют место, которое находится за домом? — продолжал бушевать Антон. — Наружность. Это не просто чудовищный дом. Это настоящая лакуна в Сумраке, выпадающая из реальности. Однажды она может затянуть туда весь мир! Я истратил почти все ваши амулеты, чтобы вытащить мальчишку из этого подобия Сумрака! А несколько детей там и осталось. Навсегда. Вы понимаете это?

— Хватит, — только услышав стальной голос Великого Мага, Антон вдруг вспомнил, с кем говорит. Зато кто ещё может похвастаться, что накричал на главу Дозора, и ему даже премию за это не урезали? Антон грустно усмехнулся. — В России пятьсот сорок пять тысяч детей-инвалидов. Из них двенадцать процентов проживает в домах-интернатах. Что ты предлагаешь с ними делать? Убить?

Антон замолчал.

— И почему ты сразу решил, что затянет? Тебя же она не затянула. И даже не пыталась. Хотя могла.

— И это вы называете не пыталась?

— Ты мог сам покинуть её в любой момент. Трудность была в мальчишке, который не понимал, как вернуться, и какой-то частью своего Я не мог отпустить Изнанку Дома.

— Откуда вы знаете?

— Я сам бывал в таких Домах, Антон. Ряд наших сотрудников — именно оттуда.

Гесер прошёл к окну.

— Кому будет лучше, если ты уничтожишь эти Дома? Дети боятся Наружности. Да, я знаю это слово. Дом создали сами дети — чтобы защититься от мира, который их не принимает. Это — их спасительный маяк, если тебе будет угодно. Ты готов погасить этот маяк?

— Нет, — помолчав, сказал Антон. — Но мы должны дать этим детям шанс. Выбор. Зажечь ещё один маяк.

— Ты готов взять это на себя?

В голове пронеслись Светлана, пикник, спокойная жизнь…. И дети-инвалиды, готовые убить за угрозу их миру.

— Да.

— Тогда обсудим это в понедельник. А пока… свободен. Кажется, тебя ждут.

Подождав, когда дверь закрылась, Гесер повернулся к чучелу совы.

— Что думаешь?

Сова громко ухнула.

— Ты права, он идеалист. Но я и сам таким был. Пару тысяч лет назад.

Сова ухнула ещё раз и скептически поглядела на Гесера. Тот вздохнул и бережно погладил белые перья.

— Конечно, пройдёт. Но лучше бы это произошло как можно позже.

* * *

Антон вышел из здания и постарался успокоиться. Всё хорошо. Он спасёт всех детей, кого сможет. Вернёт их к свету, покажет им другую сторону жизни… И сделает это без помощи магии, чтобы не дать повода Тёмным что-нибудь испортить. Приняв решение, он направился к проезду — как и говорил Гесер, там его ждала машина с ребятами. Они всё-таки не поехали без него. В груди потеплело.

А на заднем сиденье сидела… конечно же, Света.

И когда она посмотрела на него своими удивительными серыми глазами и улыбнулась, он понял, что всё сделал правильно.

* * *

Дом ждал.

Он был терпелив. Он умел ждать.

Дом жил.

Серые тени тянулись от Дома к другим домам, и далее, за теми людьми, что, покинув Дом, не смогли от него отказаться.

Мало кто мог понять, что сегодня Дом не потерял одного человека, а приобрёл сразу двоих.

Двоих своих адептов, которые будут распространять волю Дома.

И тогда, даже если стены Дома — и тысяч других подобных Домов — исчезнут, он останется жить. И даже более того: вскоре Сумрак не сможет остановить его каменными стенами с плохой штукатуркой.

Дом дышал страхом, любовью и ненавистью.

И свободой.

Дом ждал.

Он был терпелив. Он умел ждать.