Из Мыслей, Плоти и Крови (гет)

От сквозняка огонек свечи зябко подергивался, заставляя тень стоявшего на коленях человека бешено бросаться из стороны в сторону. Человек не шевелился. Склоняясь, он рассматривал вычерченные на полу перед ним силуэты человеческих костей.

* * *

Все началось несколько месяцев назад, когда он в очередной раз проснулся в холодном поту. В голове все еще отдавались слова из пророчества. «Ни один из них не может жить, пока жив другой», — эти слова, склоняясь, произносил он сам. — «Ни один из них не может жить, пока жив другой».

Он перевернулся на спину, ощущая как почти до боли быстро колотится его сердце. Перед его все еще закрытыми глазами заструились рыжие волосы, послышалось едва уловимое дыхание, он невольно даже вытянул руку над собой, словно пытаясь поймать ускользавшее видение, ему казалось, что вот-вот его пальцы коснутся кожи, теплой и живой.

Потом он проснулся снова, и уже на этот раз остро и окончательно, — навстречу раздирающей печали оттого, что видение его было потеряно навсегда и бесповоротно. Когда он небрежно одевался и принимался за работу, мыслями он все еще был все очень далеко от этой холодной комнаты, шаткой лестницы и лаборатории, заваленной книгами и пустыми колбами от ингредиентов.

Он не мог предположить, почему кому-то вздумалось вдруг предложить ему готовить зелья для больницы Святого Мунго, и почему ему самому вздумалось вдруг согласиться. Да, он был хорошим зельеваром, но никогда не увлекался медицинскими зельями, и, уж точно, ему никогда не приходилось готовить их в таких количествах. Кровевосполняющее зелье, Летейский эликсир, Укрепляющий раствор, Костерост. Он почти автоматически добавлял ингредиенты в котлы, помешивал, регулировал жар, пока разум его метался. Раньше ему и самому казалось, что зелья могли отвлечь его от мыслей о том, что она умерла навсегда, но все было иначе. Каждое зелье могло спасти чью-то жизнь — и только напоминало ему о той, кого спасти не получилось.

— А еще ты боялся пойти и сам встать перед ним. Поступить честно, хотя бы раз в жизни, — пробормотал он сам себе, добавляя в котел толченых скарабеев. — Не удивлюсь, если теперь придется врать до самой смерти.

Он усмехнулся и принялся помешивать зелье. Это получалось правильно само собой, он и думал даже, что правильно следовать рецепту — никакого ума не надо, хотя в школе ему доставляло большое удовлетворение, что некоторые его однокашники не могли справиться даже с этим.

— Интересно, когда все пошло прахом? Еще тогда? — спросил он себя, внимательно смотря на поднимавшийся над котлом пар и машинально кивая. — Когда тебе показалось, что тебя наконец оценили по достоинству, и ты продал свою преданность за это восхищение.

Он в последнее время решил, что, если уж будет врать до самой смерти, то уж, по крайней мере, перестанет врать самому себе. Может быть, боль, которую он чувствовал каждый день с момента ее смерти, подтолкнула его к этому.

Если он никогда не был большим знатоком лечебных зелий, то целителем не был даже в большей мере. И все-таки почему-то ему вздумали поручить нескольких пациентов — им слишком не хватало людей. Его работа была рутинная и точно так же быстро ему надоевшая — он не находил в ней никакого удовлетворения и просто делал все по инструкции.

Одним из его пациентов был волшебник, лишившийся руки в какой-то схватке. Он ходил к этому волшебнику каждый день, проверяя, чтобы тот принимал костерост, как полагается, и наблюдая, как на месте обрубленной культи вырастает сначала белая кость, и как потом постепенно обвивают ее мускулы.

— Сколько можно, мистер Снейп? Сколько еще? — волшебник всегда задавал один и тот же вопрос, спросил и в тот раз.

— Еще столько же, полагаю, — ответил тот, аккуратно оценивая прогресс. — Пару недель.

— Пару недель… — волшебник мучительно скорчился, посмотрев на свою закрепленную на металлическом штативе еще не полностью восстановленную руку и на него, осматривавшего ее. Снейп обычно не слишком много внимания обращал на самого пациента — так было проще работать, вот и теперь он методично подкручивал то один зажим, то другой, проверял, чтобы они не разбалтывались, но и не препятствовали росту. Когда он взялся за последний — державший еще голые кости в районе запястья — волшебник вдруг всхлипнул и дернул рукой, как будто хотел высвободить ее.

— Знаете что! — закричал он обернувшемуся, чтобы отчитать его, Снейпу. — Отрубите ее!

— Вы не хотите, чтобы ваша рука восстановилась? — равнодушно спросил тот.

— Нет! Рубите! — волшебник был бледен и дрожал. — Я не могу больше.

— Здесь нет еще нервов. Болит не из-за этого, — бесстрастно заметил Снейп. — Болит потому, что вы чувствуете, словно у вас все еще есть рука. Но когда это пройдет, восстановление будет невозможно. Так что советую подумать.

Не получив сразу же ответа, он отвернулся и поправил последний зажим. Волшебник всхлипнул, прижал другую, здоровую, руку к лицу и как-то застыл, по его щекам потекли слезы.

— Знаете, восстановление идет довольно хорошо, — сам не зная, зачем, заметил Снейп, бросая последний взгляд на проделанную работу и собираясь уходить.

— Я вас помню. — сказал вдруг волшебник, все еще не отнимавший руки от лица. — Мы учились вместе. Вы исправляли все зелья в учебнике.

— Да, давно это было… — отозвался Снейп.

— Исправьте это, — волшебник уставился на него с какой-то безумной надеждой. — Исправьте его, чтобы оно работало быстрее.

Снейп какое-то время смотрел на него, невольно раздумывая, смог бы он это сделать или нет.

— Даже если я попытался бы, — рассудительно заметил он. — Вы понимаете, что принимать непроверенные зелья может быть довольно опасно?

— Мне все равно, — с отчаянной решимостью отрезал тот. — Попробуйте, пожалуйста!

— Хорошо, — заметил Снейп, — но, скорее всего, ваше лечение успешно закончится до того, как у меня получится.

Волшебник болезненно улыбнулся и кивнул. Потом он откинулся назад и уставился в потолок, стараясь больше не смотреть на свою руку.

Снейп и сам не ожидал, что решение этой задачи так увлечет его. Он экспериментировал с разными комбинациями ингредиентов, пытаясь понять самую суть того, что заставляло костерост работать. Анализировал и анализировал, разбивал на мельчайшие составляющие и собирал снова. Как он и предсказывал, волшебник, подавший ему идею, закончил свое лечение, а нужного эффекта добиться все не получалось. Снейп не спал ночами, опаздывал к срокам.

Зачем он все это делал? Почему был так одержим? Ему почти казалось, что кто-то подгоняет его в этом безумном желании закончить. Зачем?

Когда он все-таки забывался коротким сном, скрючившись прямо за письменным столом, ему снова виделась она, ее рыжие волосы, зеленые глаза, иногда даже казалось, что он чувствовал ее прикосновение, словно она гладила его по плечу. И чем больше он работал, чем больше бессонных ночей посвящал экспериментам, чем ближе подбирался к разгадке, тем реальнее она вставала перед ним, почти как живая, из плоти и крови. Словно она и вправду была все-таки частью его, как сердце, которого он лишился, но которое, точно призрак, все еще ощущал в своей груди.

А потом, наконец, в один из дней он посмотрел на кипевшее в котле прозрачное, как слеза, зелье и понял, что улучшенный костерост готов.

— Получилось, — с благоговением пробормотал Снейп, и, не раздумывая ни секунды, положил левую руку на стол и отсек собственный мизинец. Он скорчился от боли, а потом, капнув немного только что приготовленного зелья, принялся наблюдать, как его палец восстановился в точности.

Снейп довольно и почти с недоверием усмехнулся. Он и сам не до конца верил, что у него получилось. Но все же в голове его роились идеи — вопрос, что же дальше. Потом вдруг он почувствовал будто она тоже радуется успеху вместе с ним, как будто она обнимала его, ее рыжие волосы щекотали шею, а губы прижимались к щеке.

Почему нельзя было так же вырастить все тело? Она все еще была в его мыслях, значит он сможет дать ей дыхание, плоть и кровь.

Его руки задрожали от возбуждения, а потом он решил, что именно к этому, наверное, стремился, когда бессонными ночами сидел в лаборатории. Она вновь будет жива.

— Лили, ты вернешься, — едва не задохнувшись, прошептал он, и ему показалось, что она прижалась к нему крепче, что она улыбается.

* * *

Некоторое время Снейп задумчиво смотрел на чертежи костей перед собой, потом наклонился, чтобы что-то поправить, снова оглядел свое творение и, решив, наконец, что все в порядке, достал откуда-то небольшой пузырек и, едва держа его в дрожащей от волнения руке, взмахнул волшебной палочкой. Из горлышка начали, словно бусины, подниматься капли и, одна за другой, распределяться, зависнув в воздухе над каждой из вычерченных на полу костей.

Едва дыша, Снейп снова взмахнул палочкой. Капли осыпались, словно дождь и в тот же миг кости стали, вырастая, собираться в целое. У основания черепа один за другим крепились позвонки, выстроив шею, спину, вросли на свои места ключицы, распахнулись, как крылья, руки. По соединившимся белым костям заструились алые нитки мышц, вкладывались на места розоватые массы внутренних органов, забилось опутанное сосудами сердце, ребра вздымались, раздувая легкие, а потом по оголенным мышцам начала, словно сусальное золото, стелиться полупрозрачная белая кожа, проглянуло умиротворенное лицо молодой девушки, распахнулись, взглянув в первый раз, зеленые глаза, заструились медью волосы, и, наконец, она мягко опустилась обратно на пол.

— Лили! — выдохнул Снейп, бросаясь к ней и срывая свою мантию, чтобы укрыть ее.

— Лили! — повторял он, обнимая девушку. — Лили!

— Сев? — спросила девушка, смотревшая в пространство и, кажется, не догадывавшаяся о том, что только что даже ее кости были всего лишь чертежом на этом же самом полу. — Как… Где мы? Что случилось?

— Все в порядке, теперь все в порядке, — повторял Снейп, прижимая ее к себе, гладя ее волосы. Он почти не верил тому, что его видение наконец обрело плоть и кровь. — Ты жива! Ты теперь жива!

— Теперь? Сев, что случилось? — глаза девушки расширились от страха, она отстранилась и уставилась на него.

Снейп вдруг осекся. Он так часто мечтал об этом моменте, но никогда не думал, что скажет, когда ему наконец удастся. Голос неожиданно изменил ему.

— Ты умерла, — почти беззвучно произнес он. — Но я исправил это.

Лили резко вскочила, запахнув черную мантию.

— Умерла? — с ужасом прошептала она. — Исправил?

Придерживая свое черное одеяние одной рукой, она вскочила на ноги, отошла к стене, высунулась из крохотного окошка башни, только, кажется, чтобы не видеть его.

— Что это значит? Как можно исправить смерть? — послышался ее немного размытый ветром голос.

— Что ты жива теперь, — сказал Снейп, невольно не отрывая глаз от ее закутанной в мантию фигуры. Ему слышалось его собственное, частое от волнения, дыхание.

— Я просто хотел, чтобы ты жила, — прерывающимся голосом добавил он. — Я очень хотел, чтобы ты жила, Лили.

Сперва ему казалось, лучше соврать, сказать, что он просто вылечил ее, что она чуть не умерла, но он вдруг понял, что не сможет этого сделать, и тогда, сбиваясь, рассказал ей всю правду — про смерть и костерост, про скелет и вырастающие мышцы, про забившееся сердце и раскрывшиеся глаза. Лили какое-то время все так же молча смотрела в окно.

— Я люблю тебя, — закончил он. — Всегда любил.

— Но ведь это уже не та Лили, да, Сев? — вдруг сказала она. — Это новая Лили. Которую ты вырастил из костероста, как отрубленную руку. Думаешь, я — часть тебя?

Она вдруг расхохоталась и, все еще бешено улыбаясь, обернулась на него.

— Чего ты хотел добиться, Сев? Чтобы я поцеловала тебя и сказала, что никогда не любила Джеймса?

Она вдруг бросилась к нему и, скользнув ближе, поцеловала в губы.

— Я никогда не любила Джеймса, — произнесла она, глядя ему в глаза. — Ты веришь, Сев?

Какой-то момент Снейп смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Как соблазнительно было поверить — он не знал, откуда, но она, кажется, знала, что эти слова он иногда мечтал услышать.

— Нет, не верю, — наконец сказал он, резко отвернувшись, несмотря на то, что все еще чувствовал на губах поцелуй. — Я просто хотел, чтобы ты жила.

— Но ведь я не та Лили! — все еще улыбаясь с каким-то бешенством, она заключила его лицо между своих ладоней и повернула обратно к себе. — Та Лили умерла! И останется мертвой. Зачем же тебе нужна была копия?

Когда Снейп смотрел в ее глаза, ему казалось, что сознание уплывает. В голове у него метались разные мысли, ни одну из которых он не понимал до конца. Чувствовал только, что жаждет, чтобы эта Лили, из плоти и крови, обнимала его, как когда была только его видением.

— Тебе нужна была твоя личная Лили, — со злостью усмехнулась та, как будто читая что-то по его лицу. — Только твоя.

Она выпустила его и, как-то отшатнувшись, снова вскочила на ноги, дернулась, как будто хотела сбежать. Он, как завороженный, ловил каждое ее движение. Она была права, конечно, он действительно надеялся, что теперь она будет с ним. Упустил только, что она никогда не хотела этого.

— Ты желал быть ближе с той Лили, — словно вторя его мыслям, повторила она. — Даже если против ее воли. Вот зачем эта… — она развела руками, ее голос сорвался, — эта кукла.

Снейп молчал. Он не знал, ни что сказать, ни даже о чем он думает.

— Так зачем, Сев? — уже спокойнее, спросила Лили, снова подходя к окну. — Если не мне, то себе хотя бы признайся.

— Не знаю, — наконец с усилием произнес тот. — Безумен был, наверное.

Он отвернулся и взмахнул палочкой, собирая разбросанные по полу листки бумаги. Ему думалось, что Лили получилась совсем такой, какой она была при жизни, хотя он мог бы создать ее и так, чтобы она любила только его и ненавидела Джеймса — в самом деле, создать свою личную Лили. Ему показалось важным, что он этого не сделал. Наверное, он оказался все-таки лучше, чем сам о себе думал.

Это была безумная идея все-таки. Вырастить человека, словно свою отрубленную руку.

— Где сейчас Гарри? — вдруг спросила Лили.

— Я не знаю, но Дамблдор наверняка сможет тебе сказать, — заметил он, чувствуя, что к нему наконец возвращается голос. — Я помогу тебе добраться.

И, едва эти слова слетели с его губ, его вдруг охватило странное, легкое ощущение.

В этот момент он вдруг почувствовал себя не трусом, не жалким, не безумным, не человеком, продавшим себя за дешевое восхищение, и собирающимся врать до конца жизни. Тем не менее, это было не счастье, не радость и не гордость от собственного решения. Даже не печаль, не боль, не грусть и не отчаяние — несмотря на то, что, он знал, после сегодняшнего вечера их с Лили пути снова разойдутся.

Ему и самому даже не сразу удалось понять, в чем же было дело. А потом наконец все стало ясно.

Тогда он, в первый раз, может быть, за всю свою жизнь, вдруг почувствовал себя по-настоящему свободным.