Я верю в тебя (гет)

Сакуре определенно не нравится Ойроке но дзюцу Наруто.

Он — взрослый юноша, в конце концов. Как не возьмет в толк, что перевоплощаться в девиц некультурно и попросту вызывающе? Это было непростительно даже по отношению к Конохамару, а этот, сидел в кресле Хокаге, все еще мучился от заданий Годайме, а то и дело норовил скрыться в облаке сладостного дыма и обратиться в неё.

— Са-акура-чан, — тянула девица нараспев. Сам Наруто перестал использовать детское обращение. И было так странно вновь его слышать, что где-то в районе желудка сводило. Ощущение казалось приятным и неуловимым, но при этом вставало комом.

Его Ойроке было в одежде, не выглядело вульгарным, как прежде, а Сакура не могла сглотнуть слюну и едва переводила дух.

Глоток воздуха оказался слишком шумным, когда Харуно совершила его. Узумаки лизнул ее ушную раковину, язычок был тонким и шершавым.

— Ты н-не лис, — едва выговаривала Харуно, пребывая в объятиях дурмана, сковавшего здравый рассудок. — Кот. Самовольный и бестолковый.

Все ее вздохи оказывались протяжными и разносились по его кабинету. Девушка усмехалась.

Сакура оказалась игрушкой, она впервые пребывала в такой ситуации, и ей очень-очень необычно. Только выпутываться из своей паутины она почему-то не собиралась. И даже ничего больше не говорила Наруто, тогда как в любой другой раз она бы назвала его дураком, смутилась хотя бы, а она — расслабилась и подставила шею, выдыхая воздух на загорелую грудь Узумаки.

— Я ведь тебе никогда не нравилась, а? — провокационно говорил Наруто, сцеловывая каждую вызванную им каплю пота, стекавшую до яремной впадины Харуно.

— Не нравилась, — соглашалась она, не имея сил ответить иначе. Истома разливалась в ее крови реками, обуяла и не давала показать характера. Сакура оказалась мягче вишневого лепестка и готова была продолжать игру без желания победить. Просто насладиться ей и узнать, чем она обернется.

Стоны Сакуры Узумаки славливал как звуки, сорвавшиеся с музыкального инструмента. Они вызывали волну дрожи по телу, их было приятно слушать и, что важнее, появлялись они по его воле.

— А сейчас как ко мне относишься? — лукавые вопросы не желали кончаться, где-то Харуно и осознавала, что Наруто играл, но ведь она сама хотела продолжить.

— У-узумаки, провоцируешь, — выговаривать слова было все сложнее, ноготки точеных пальчиков окружили ореол соска, а губы скользили по груди. Каждый произнесенный слог приходилось выдыхать, просто иначе бы не вышло сказать что-либо. Было слишком приятно, язык размяк во рту. Сакура заводилась от этой девицы, вызванной Ойроке. Но признавалась она далеко не ей и говорила — тоже. — Люблю я тебя, как будто не знаешь, — только это не значило, что она не могла принимать ее поцелуи и ласки.

Это был все еще ее Наруто. И понимать она это могла сквозь возбуждение и любой дурман. Иначе бы отбилась и ушла.

Наруто был потрясен. Слезы скользнули по его щекам, пронессшись мимо шрамов, и упали на тело Харуно. Обожгли.

Руки Узумаки тряслись, и шалость зашла слишком далеко.

Он все еще не привык слышать от нее таких слов. Не мог поверить, что Сакура с ним. Она всегда была мечтой.

И только ее воплощение могло поцеловать его. Мягко и размеренно, вселяя уверенность и любовь.

— Спасибо, Сакура-чан, — ответил Узумаки и поцеловал ее в висок. Кротко. Почти мгновение. Сакура подалась в пустоту, когда подставила щеку и понимающе улыбнулась, стоило дымке спасть.

— Теперь мне нравится твое дзюцу. Только можешь ты показывать его мне? — «и никому больше» затерялось в воздухе.

Узумаки и так прекрасно понял. В его руках сидела любимая девушка и склонила голову к плечу. Он был готов сделать что угодно.

А Ойроке — это так, глупости, чтобы обратить ее внимание в детстве.

Наруто глупо — влюбленно — улыбался.

Обратила.