Комиссар Котаня (джен)

— А кто это у нас тут такой красивый?

Бабушка с улыбкой покачала головой, всплеснув руками. В ее подслеповатых глазах мелькнули удивление и растерянность. Я молча стояла на пороге, прижав к груди писклявый шерстяной комочек.

Это был котенок. Маленькое полосатое чудо с буквой «М» на лбу. Несчастный малыш встретился мне по пути из школы. Сидел под деревом и жалобно мяукал, и я не смогла пройти мимо. На вид ему было чуть больше месяца.

— Смотри, бабуль, какой хорошенький мальчик!

— Что ты, Олюшка, таких хорошеньких — целый свет! Всех не приголубишь!

Я подумала, что бабушка заставит меня отнести котенка обратно, но вместо этого она подошла ближе и коснулась дрожащими пальцами полосатой холки. Почувствовав ласку, котенок заурчал.

— А всех и не надо, бабуль! Только одного, — ответила я. — Ты же знаешь, у нас две кошки, мама не разрешит оставить. Может, возьмешь себе, а? Жалко ведь — пропадет!

— И что я с ним делать буду? — вздохнула бабушка. — Вдруг прихватит меня, а он без присмотра останется. За ним глаз да глаз нужен. Живое существо!

— А ты о плохом не думай, не прихватит. Возьми! Все-таки с котом веселее. Будете друг за другом присматривать.

Бабушка немного постояла, подумала, а потом махнула рукой и рассмеялась:

— Ну, заходи, коль пришел! Будем с тобой вдвоем от Андреича отбиваться. Оля, чего стоишь как неродная? Малыш-то, небось, голодный!

Обрадовавшись такой реакции, я выпустила котенка из рук, а он, довольный, как будто здесь и был, помчался за бабушкой в кухню.

— Андреич опять лютует? — спросила я.

— А он и не прекращал, — сказала бабушка, наливая в блюдце молоко. — Он животных терпеть не может. Кошек пинает, мол, загадили всю округу, в собак дворовых из воздушки стреляет. Соседи на него уже участковому жаловались, а ему всё нипочем. Петровна своего рыжего Ваську на улицу не пускает, боится, как бы он Андреичу дорогу не перешел.

— Смотри, бабуль, он лакает! — радостно закричала я.

Пока бабушка рассказывала, котенок сам нашел блюдце и попробовал молоко. Он смешно причмокивал и фыркал, усы и шерсть вокруг носа были белыми. Напившись, малыш начал умываться.

— Вот молодец! — похвалила бабушка. — Осталось к лотку приучить и кличку выбрать, и будешь ты у нас полноправным членом семьи.

— Как назовем, бабуль?

— А я откуда знаю? — воскликнула она. — Ты принесла — тебе и называть.

— Так… Васька в доме уже есть, Сёмка тоже, Пушок ему не подходит, он гладкошерстный…

— А может, Дымок? — сказала бабушка. — Он же серый.

— Это как-то скучно.

— Ну, тогда сама думай. У меня фантазия плохо работает.

Бабушка наклонилась, взяла котенка на руки и прижала к себе. Через пару секунд раздалось уже знакомое урчание.

— А давай телевизор включим! — предложила я. — Какое имя раньше всех услышим, так и назовем.

По первому каналу показывали очередную серию фильма «Спрут». Мы посмотрели несколько кадров, прежде чем на экране появился любимый бабушкин персонаж — комиссар итальянской полиции в исполнении Микеле Плачидо.

Бабушка расхохоталась и погладила задремавшего у нее в подоле котенка.

— Как ты себе это представляешь? Выхожу я во двор и кричу: «Комиссар Каттани, иди домой, кушать подано!»

Я не удержалась от смеха.

— Не Каттани, бабуль, а Ко-та-ня!

— Ну что ж, Котаня так Котаня! — согласилась бабушка.

Котаня освоился быстро. С первых дней привык к лотку, ел за троих и ни на шаг не отходил от бабушки. Бегал за ней хвостиком. Она в спальню — и он следом, она телевизор смотреть — и он тут как тут. Ляжет в подол, зажмурится от удовольствия и тарахтит, как трактор «Беларусь».

Шерсть у него стала гладкая, блестящая, а буква «М» на лбу — еще ярче, чем была. Не кот, а настоящее полосатое чудо. Ласковый, умный и совсем не пакостный. По столам не лазил, еду не воровал, обои и мебель не трогал. Только на шторах иногда висел. А как музыку любил — бабушка на него нарадоваться не могла! Как ни приду — они с Котаней песни советской эстрады слушают. Как-то зашла после школы — музыка на весь дом. «Один раз в год сады цветут, весну любви один раз ждут…» Заглянула в зал, а там такая картина: бабушка на диване лежит, а Котаня проигрыватель стережет, наблюдает, как пластинка крутится.

— Смотри, бабуль, как бы Котаня лапку проигрывателя не зацепил, — рассмеялась я, сделав музыку тише, — а то поцарапает пластинку. Как ты без своей Анны Герман будешь?

— Что ты, Олюшка, он не посмеет. Комиссар Котаня — законопослушный гражданин.

— Неужели ничем не провинился? — спросила я, беря на руки кота и заглядывая ему в глаза. С тех пор, как я его принесла, он заметно поправился.

— Есть у него одна страсть, — призналась бабушка. — Подрос, осмелел и повадился на улицу бегать. Только дверь открою, он тут же прошмыгнет и во двор, а потом не дозовешься.

— Нагуляется и придет. Куда он денется, бабуль? Коты свой дом знают.

— Ясно, что знают. Да только я боюсь, как бы Андреич с ним чего не сделал. Он уже грозился. Смотри, говорит, Ивановна, нагадит твой Котаня в подъезде — не пожалею, хвост оторву. А с чего ему гадить-то? Он ни разу мимо лотка не напакостил. Ну, если только назло Андреичу машину его пометит… Слышишь, комиссар? Про тебя толкую! Нет мне с тобой покоя.

Услышав, что его позвали, Котаня вырвался из моих рук, запрыгнул к бабушке на колени и, впившись когтями в ее халат, завел свою, кошачью, пластинку.

Было воскресное утро. После завтрака я собиралась на прогулку, но вдруг раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышала встревоженный голос бабушки.

— Беда у нас, Олюшка!

— Что такое, бабуль?

— Котаня пропал.

Мы отправились к бабушке вместе с мамой. Дверь открыли своим ключом — в нос ударил запах корвалола. Бабушка сидела в кухне, растрепанная, в ночной рубашке, с красными глазами. Увидев ее, мама запричитала:

— Ну что это такое?! Разве можно так из-за кота убиваться! Вернется твой Котаня — кому он нужен? У тебя же сердце больное, мама! Сама о себе не подумаешь — никто не подумает.

— Вот такая я непутевая! — заплакала бабушка. — Привыкла к нему, как к родному, жалко мне его. Он же подросток несмышленый, за ним присмотр нужен. Убежал — и поминай как звали! А с меня какой следопыт! Я вчера с палкой весь поселок обошла, из сил выбилась, на каждом углу его кричала, да так нигде и не встретила. Это хорошо, что лето, зимой мне такие прогулки не потянуть. Я ведь даже к Андреичу ходила ругаться. Не ты ли, говорю, моего Котаню убил? Он пальцем у виска покрутил и разговаривать со мной не стал. Наверное, собаки задрали или ребятишки утащили…

Бабушка тяжело вздохнула и вытерла платком усталые глаза. Мы с мамой молча сидели рядом, зная, что ей просто нужно выговориться.

— Не плачь, бабуль! — наконец сказала я. — Сейчас я поищу Котаню. Найдется, вот увидишь! Только не плачь!

Я была уже в прихожей, когда в дверь постучали. Спросив, кто пришел, я повернула ключ. Это была Петровна, бабушкина соседка из третьей квартиры, а на руках у нее истошно мяукал наш Котаня. Морда поцарапана, ухо разорвано, весь грязный и взъерошенный.

— Нашлась пропажа! — широко улыбнулась Петровна, протягивая мне кота. Рядом со мной уже стояли бабушка и мама. — Иду из магазина, вижу, ваш Котаня через двор бежит — живого места на нем нет. С котами, видать, подрался. Схватила его и скорее к вам!

— Спасибо, Петровна, — сказала бабушка, — что бы я без тебя делала! Ну, иди сюда, комиссар Котаня! — обратилась она к коту. — Герой! Всех бандитов одолел и жив остался. А хозяйка твоя с ног сбилась…

Котаня был неразговорчив. Он тряхнул головой, облизнулся и, блеснув желтыми глазами, тихо мяукнул в бабушкину ночнушку.

С самого утра мне было не по себе. Тяжелые мысли о бабушке не давали покоя. Она стала часто жаловаться на сердце, а вчера и вовсе не смогла выйти из дома из-за сильной одышки. Мама давно предлагала ей переехать к нам, но бабушка не соглашалась.

— Мы с Котаней не пропадем, — сказала она. — Уж как-нибудь присмотрим друг за другом.

Последним уроком была физкультура. Нас отпустили пораньше, и я, купив по пути продуктов и захватив для Котани оставшуюся от школьного обеда котлету, поспешила к бабушке.

Дверь была открыта. На пороге меня встретил Котаня. Он приветственно замурлыкал, развернулся и побежал в спальню.

— Бабуль, ты где? — позвала я.

Никто не ответил. На душе стало тревожно.

Бабушка лежала на кровати, бледная, осунувшаяся. На тумбочке, как обычно, — куча лекарств, а в воздухе — до боли знакомый запах корвалола. Рядом с пузырьками и таблетками я заметила шприцы и вскрытые ампулы. Котаня тоже был здесь. Он запрыгнул на одеяло и устроился у бабушки в ногах.

— Что с тобой, бабуль? — я села на край кровати и взяла ее за руку.

— Не пугайся, Олюшка! — услышала я хриплый голос. Бабушка едва заметно улыбнулась. — Скорая ночью была, сердце схватило, видишь, сколько вкололи. Откачали, слава тебе господи! Пройдет. Это все осень, перепады давления…

— Почему нам не позвонила?

— А зачем вас беспокоить? Я же не одна — с Котаней. Он целую ночь от меня не отходил, рядом лежал, песни мне пел, массаж делал. Я боялась, что он за врачами на улицу выйдет, а он проводил их и вернулся. А дверь-то уж я не смогла закрыть. Все думаю, как бы Андреич Котаню не зашиб. Он же на днях ему колесо на машине пометил…

— Не бойся, бабуль, всё с ним будет хорошо, — я потрепала кота за ухом. — Молодец, комиссар Котаня! Присмотрел за бабушкой. Заслужил награду.

Снег шел всю ночь. Он был такой белый, что слепило глаза. Я весело шагала в школу и радовалась наступившей зиме. Бабушка всегда говорила, что первый снег — радость.

«А Котаня и знать не знает, что такое снег, — пришла мне в голову мысль, — если, конечно, от бабушки не сбежал».

Уроки тянулись медленно — всем хотелось скорее выйти на улицу, поиграть в снежки, слепить снеговика. Я собиралась после занятий погулять с подружками, а потом заглянуть к бабушке, выпить с ней чаю и, конечно, повидать Котаню.

До конца урока оставалось десять минут. Мы уже записывали домашнее задание, как в дверях возникла мама. Ее лицо было белее выпавшего снега. Я вышла к ней.

— Что случилось? — в пустом коридоре мой голос отозвался эхом.

— Ты только не плачь, Олюшка, — успокоила она меня, а у самой из глаз хлынули слезы. — Бабуля в больнице. Инфаркт. Врач сказал, жить будет, но нужно длительное лечение. Я думала, вдруг ты пойдешь к ней после уроков, увидишь, что ее нет, и напугаешься. Вот и пришла за тобой. Собирайся!

Руки у меня задрожали, но я старалась не плакать.

— А как же Котаня, мам?

— Я его не видела, когда ее увозили, — растерянно ответила она. — Да и не до Котани мне было, сама понимаешь. Я чуть с ума не сошла.

— Ты что? — возмутилась я. — Его найти надо! Он же замерзнет на улице. Что мы бабуле скажем, когда она из больницы вернется?

Я бежала изо всех сил. Мама едва поспевала за мной. Ноги проваливались в снег, щеки горели от мороза, было тяжело дышать.

— Куда ты так несешься? — кричала мама мне вслед. — Ничего не случится с твоим Котаней! Может, он дома. Испугался врачей, забился куда-нибудь…

Я заметила его не сразу. Дворник расчистил дорожку к крыльцу, и я шла по ней, глядя себе под ноги. Помню, что мама как-то странно всхлипнула и бросила взгляд в сторону гаражей.

— Оля!

Всё происходило, как в замедленной киносъемке. Я обернулась и увидела длинный след от колес автомобиля между сугробами, а на нем большое красное пятно. Оно выглядело таким ярким среди ослепительной белизны. Это была кровь. Ноги меня не слушались, но, сделав над собой усилие, я подошла ближе. В глазах зарябили серые полосы и черная буква «М». На окровавленном снегу лежало бездыханное тельце Котани.

— Не смотри, Олюшка! — голос мамы показался далеким и неестественным. Где-то рядом заохала Петровна, бабушкина соседка:

— Это все Андреич, окаянный! Выезжал из гаража и придавил вашего Котаню. Горе-то какое! Жалко мальчишку. Как теперь Ивановна без своего комиссара?

От слов Петровны стало еще больнее. Я прижалась к маме и, зарывшись лицом в ее мохнатую шубу, горько заплакала.

Бабушку выписали из больницы через месяц. Мы забрали ее к себе. Старались окружить заботой, оберегали от лишних волнений. Сообщить правду про Котаню не решились — не хотели расстраивать. Сказали, что кот потерялся в тот день, когда ее на скорой увезли.

— Всё в порядке, бабуль? — спросила я, заглянув к ней в комнату.

— Не уберегла я своего Котаню, — вздохнула бабушка. Рядом с ней на кровати лежали кошки. С тех пор, как она появилась у нас в доме, Муська и Симка не отходили от нее ни на шаг. — Уж как он за мной ухаживал, когда я болела! А я за ним. Каждому живому существу присмотр нужен. Я всё надеюсь, что кто-нибудь его приютил. Как думаешь?

Я помолчала, еле сдерживаясь, чтобы не выдать себя.

— Не волнуйся, бабуль, теперь мы за тобой присматривать будем.

Бабушка кивнула и вытерла платочком набежавшие слезы.