Хроники Тёмного леса (джен)

Кличку Куст получил ещё щенком — за шерсть.

Ему не повезло родиться с плешивой гривой: вдоль холки тянулась полоса жёстких, торчащих во все стороны волос, но уши и морда были уродливо чисты, как у тех, кто родом не из Леса. Остальные в помете удались в отца — тускло-рыжие, гладкие, злые. Они выгнали его, когда научились держаться на своих кривых молочных лапах.

Куст бродяжил недолго. Его забрал отряд наемников, проходивших по окраине Леса и опасавших заглядывать дальше первых сосен. Они решили, что Лес дал им своё благословение, выбросив под ноги плешивого лисенка. Хтон, главарь, выкормил Куста, а потом в шутку выкрасил в розовый. Всем было смешно, пока Куст не откусил Хтону половину пальцев. Потом было смешно только Кусту, и кости приятно хрустели на дальних клыках.

За свои пятнадцать зим Куст пережил достаточно, чтобы чувствовать себя стариком: его продавали, дрессировали, морили голодом на цепи, учили человеческому языку, хотели сделать шубу, позволили с отличием закончить королевскую сыскную академию. Единственное, что было неизменным — розовая полоса от середины лба до лопаток, торчащая во все стороны, словно жесткие ветки злого Леса.

Когда Куст пришёл в нашу деревню, на его жилете тускло блестела королевская звезда, один глаз не открывался, перечеркнутый шрамом, а из штанов торчала всё ещё пышная половина хвоста. Он был гораздо интереснее причины, приведшей его в наши Норы.

— Что у вас тут случилось? — хрипло спросил он за стаканом местной бодяги, выталкивая человеческие слова из своего лисьего горла. Жёлтые пивные капли стекали прямо на лацканы форменного жилета, но Кусту было плевать. Ему и на нас было плевать.

— Ребятишки у нас пропали, — проблеял мэр. Он был слегка зелёным, в неверном свете чадящей плошки с маслом. Я стоял прямо за его плечом и торопливо записывал каждое услышанное слово.

— Давно?

— Да с десятнику уже.

— Нет ваших ребятишек уже, — Куст оскалился, как от хорошей шутки, зашелся кашляющим лаем.

— Дак ведь, они пропадают каждый месяц, — торопливо сообщил мэр, опасливо оглядываясь. "Каждый месяц…" — вывел я. Куст недобро прищурил на меня свой единственный жёлтый глаз.

— Накануне полнолуния, — подтвердил я, хотя мне запретили говорить с Кустом ещё в мэрии. Секретари пишут, а не говорят.

— И сколько?

— Чего сколько? — мэр выудил из внутреннего кармана платок и несколько раз нервно провел по лбу. Лысина отражала мягкий свет таверны.

— Это длится, — Куст снова опустил морду в кружку, теряя к нам всякий интерес.

— Да, наверное, с полгода, — мэр озадаченно оглянулся на меня. Я кивнул.

— По два-три человека, — подтвердил я.

— Скоро у нас и детей не останется! Для кого учителя из столицы выписывали? — белый платок в руке мэра описал дугу и шлепнулся рядом с Кустом. Тот тихо зарычал.

— Местных офицеров ко мне, — рыкнул Куст, поворачиваясь к нам спиной. — Четверть лучины, чтобы здесь все были.

Мэр покосился на меня через плечо.

— Живо! — гавкнул Куст.

Я поспешил выйти из таверны. Подышать. За мной вылетел мэр.

— Ты беги к жандармам, а я в мэрию, посмотрю там наши документы, — и покатился по центральному тракту к главной избе в деревне. Только бока переваливались туда-обратно.

Искать Серого жандарма не пришлось. Он сам пришёл на весть о королевском сыщике.

— Этот? — Серый искривил губы, демонстрируя выдающиеся резцы. Его плешивая грива Куста не впечатлила. — Да что он может?

Я пожал плечами. Что может Куст мне ещё было неизвестно, но я слышал о нём. Все слышали о розовом лисе. Не дожидаясь моего ответа, Серый проскочил внутрь, а я поспешил за ним, ловя каждое слово и записывая.

Разговор у них сразу не задался. Серый не мог не коситься на желтоватую пену на клыках Куста, опасно блестел единственный глаз лиса.

"Никаких следов не нашли…", — вывел я, прежде чем Серый с силой отпихнул меня в сторону и вышел из таверны.

— Я приведу ещё одного жандарма, — мне хотелось услужливо улыбнуться, но лис не смотрел на меня, а лыбиться столешнице мог только придурок. Или Куст, игнорирующий всех вокруг.

— Веди сразу всех, — прорычал он мне в спину.

Оставшиеся жандармы — Жирный и Голодный были ещё менее полезны, чем Серый. Голодный потирал впалый живот, косился на кухонную дверцу, но не получил даже объедков. Жирный в принципе ничего не говорил, он был немым и единственное, что мог — издавать всякие звуки и плеваться. Я записывал: "Жирный опять мычит".

— Что у тебя за писульки? — спросил Куст, когда мы снова остались вдвоём.

— Мэр приказал записывать всё, что вижу и слышу.

— Сказочки пишешь…

Куст посидел ещё с лучину в таверне, а потом, лениво бросив на стол несколько медяшек, выскользнул на улицу. В каждом его движении сквозила опасная грация настоящего уроженца Леса, слегка притупленная воспитанием Империи. Я следил за ним с искренним любопытством, он был мне ужасно симпатичен всем: показной ленцой, пренебрежением к мнению окружающих, жилистой силой.

На улице Куст встряхнулся, скидывая сонную медлительность, бросил в пасть горсть пилюль и только тогда снова посмотрел на меня.

— Шмотье детворы осталось?

Матери пропавших детей доставали по нашим просьбам крохотные кофточки и ботиночки, горестно прикрывая глаза. Куст утешающе хлопал их по спине, хмурил единственное целое веко, по бесшерстному лбу разошлась озадаченная морщина.

Что им руководило мне неизвестно — наука или чутьё, но мы метались по посёлку, между тесно стоящими домами, Куст уверенно двигался к известной лишь ему цели. Я записывал каждый его шаг.

Когда упали серые густые сумерки, мы остановились возле леса. В черноте между стволами играли редкие отблики последних светляков.

— Тут, — сказал Куст, сбрасывая на землю рюкзак. — Ты бы домой шёл. Опасно сейчас станет.

Я упрямо кивнул, отгоняя его грубую заботу. Во-первых, любопытно было — просто страх. Во-вторых, мэр меня потом четвертовал бы, отлучись я от Куста хоть на минуту. В-третьих, ну как уйти, если там где-то детишки?

Куст хмыкнул, вытянул из внутреннего кармана длинный нож и опустился на землю. Ещё пару лучин лис что-то сосредоточенно вырезал на земле, потом бросил нож прямо в землю. Над черными листьями осталась только рукоять. К этому времени последние светлячки погасли, темнота сгустилась, словно мы были возле самого Леса, а не на родной опушке прилеска поселка. Писать я уже не мог, поэтому понадеялся на свою память.

— А что, ваш мэр частенько гуляет по лесу? — словно невзначай обронил Куст.

— Он все поиски сам ведёт, — ответил я, чувствуя законную гордость.

— Голым? — Куст довольно фыркнул, разглядев моё выражение лица. Не дожидаясь, пока я хоть что-нибудь скажу, лис встал в центр вычерченной фигуры и зарычал. Сначала тихо, потом всё более угрожающе. На оскаленной черной губе повисла пена, кончик языка свешивался, частое дыхание хрипами выбивалось из горла, смешавшись с рыком.

Из земли забился рваный тусклый серый свет.

— Нехорошее тут место, — выплюнул Куст. — Мразотное. Нет у него защитника, только кровопийца.

Жуткий холод пробрался по ногами и забился в кишки. Я крепко сжал зубы, чтобы не стучать ими.

— Достань одёжку из рюкзака, — велел Куст, а сам вытащил из земли нож и полоснул им по воздуху. Царапина засочилась зеленью, стекая на землю плотным туманом. Лис речитативом низко затянул Слово.

Руки тряслись — я впервые видел, чтобы кто-то говорил Слово не в Лесу. Да и про Лес слышал только от прадеда.

— Быстрее, — рявкнул Куст. Первыми я вытащил протертые в коленках штанишки, бросил их лису. Из прорехи донёсся тихий плач, Куст выругался, откинул штанишки, протянул руку за следующей вещью.

На каждый раз из прорехи доносилось только тихое жалобное бормотание. Словно ребенка оторвали от игры. Огрызок Луны и яркая Цецея тоскливо смотрели на мертвые души по ту сторону прорехи. Вещи кончились и Куст снова затянул Слово, угрожающе зарычал, перехватил края дыры и крепко стянул. Под его рык та неохотно закрывалась.

Ему ничего не нужно было говорить, и так всё было предельно ясно — ни один из пропавших детей больше не вернётся к родителям.

— Как и думал, — Куст печально качнул лобастой головой. — Нет детишек уже давно. Жалко, конечно...

Я промолчал.

— Теперь можно либо ловить на живца того, кто уводит детишек. Либо прощупать всех местных, — задумчиво протянул Куст, выходя из разрезанной земли. Едва он её покинул, свет погас. Мы снова оказались в темноте, только лисьи глаза светились ведовской желтизной Леса.

— Не надо на живца, — прошептал я. В ушах ещё звенели обиженные детские всхлипы.

— Щупаем, значица… — я не увидел, но, похоже, Куст предвкущающе оскалился. — Пошли, время уж к утру. Поспать бы пару часов.

И он громко зевнул.

Весь следующий день мы ходили от дома к дому, говорили с людьми, а Куст втягивал воздух, поводя чутким носом. Может, выискивал в воздухе дурные намерения?

— Мэр ваш, аппетитный такой, так и хватил бы за бочок, — облизнулся куст после беседы с мэром. — Пригласи его вечером в таверну. Посидим, пивка бахнем.

Я послушно вернулся в Совет. Мэр бессмысленно смотрел в стену, поглощённый своими мыслями. По крайней мере, такое ощущение складывалось с первого взгляда. Присмотревшись, я заметил — из уголка пухлых губ тянулась длинная розовая слюна, беселые бельма перекрывали зрачки.

Я выскочил на улицу, борясь с дурнотой и дрожью — страх крепко уцепился за позвоночник, коленки отказывали держать меня.

— А мэра-то и нет, — захихикал лис, выплевывая смешки, раскусил дальними клыками пилюли и спокойно вошёл в мэрию. Я последовал за ним, наплевав на крик внутри, убеждающий, что нужно бежать подальше.

— Чем могу быть ещё полезен? — деловито улыбнулся мэр Кусту, едва мы вошли. Я не удержался от потрясённого вздоха. Это был совершенно обычный мэр, он не походил на уродца, отдавшего концы вот уже десяток лет как.

— Да так, — лениво отозвался Куст. — На пивко пригласить хотел.

— Ну это всегда пожалуйста, — расцвёл мэр. — Пиво я ценю, — и хлопнул себя пару раз по круглому боку.

Неуловимым движением куст выхватил нож из-за пазухи — тот самый, ритуальный, прямиком из Леса с его костяной ручкой.

Мэр взвизгнул.

Дальнейшее я запомнил кусками. Черная воронка, бумаги испуганными птицами под потолком, нарастающий рёв дикого зверя…

Сейчас я почти уверен, лис хотел поквитаться. Когда-то что-то у них произошло.… И пропажи детей эти.

По рапорту Куста всё гладко — пищевой голем, хотел ожить и поглощал детские тела. В мэре действительно нашли четкие отпечатки ауры детей, когда разделывали в морге. Но почему сейчас? Почему столько лет мэр жил спокойно, а потом вдруг решился? Все знали, что мэр ходит к мозгоправу из-за своего появления, но он уже давно смирился со своей ранимостью перед внешним миром — тесто так сложно сохранять в нужном состоянии и не умереть.

Остались ещё десятки вопросов: почему именно Куст, коренной темный Лесовик, приехал на это дело? Почему он убил мэра, а не взял его под арест? Зачем погибли дети и кто повинен в их смерти? К чему было это представление в лесу? Так ли всё однозначно?

У меня остались невнятные записки о том времени, и я пообещал себе однажды во всем разобраться. После того, как выясню всё о Кусте.