Хроники Тёмного леса (джен)

Соленый ветер бил в лицо, оседая на коже острыми каплями. Палто не обращала на него внимания. Уже почти полный цикл лун и солнца она стояла у этого места. После того дня, когда камни, из которых были собраны стены замка, подчинились голосу Палто, отец велел заковать её. Слава морям, язык не отняли, навсегда лишив голоса, а вместе с ним и силы. Всего-лишь оставили в каменном пузыре, почти целиком облаченную в мёртвый металл. Попасть в эти пузыри можно было одним путём — сквозь узкую расщелину в потолке, куда опускали заключенного вместе с охранником, а поднимали обратно только охранника. Всего таких пузырей насчитывалось едва два десятка, Миераат редко брал пленных, чаще просто убивая неугодных. Врагов.

Со стороны моря это место было вовсе не защищено — открытая прорезь, открывающая взгляду стальные беспокойные воды. Даже летом эти места были затянуты тяжёлыми серыми тучами, сливающимися у горизонта в единую непроглядную пелену. А сейчас, поздней осенью, они всегда тревожно бились, сливаясь с густым небом в пологе тумана.

Отсюда не было выхода. Отвесные гладкие скалы холодными пиками обрывались возле засыпанного каменной крошкой берега. Не стоило даже думать, что получится по ним выкарабкаться. Стены самого пузыря были отшлифованы волнами. Придут зимние штормы, и даже та немногая защита, что давало это место Палто, исчезнет. Останется безразличный холод, тяжёлая стужа, что заберёт её жизнь раньше, чем отец решит её вытащить отсюда.

Но он вытащит. Палто это точно знала.

Нет, она больше не надеялась и не верила в него, но она знала, что отец всегда ломал своих сильных, а потом неведомым ей обрядом привязывал их к себе сильнее, чем пуповина связывает мать и ещё нерожденное дитя. И по его собственным прикидкам, он уже сделал достаточно, чтобы её сломать.

Палто слишком хорошо знала ход мыслей отца. И могла предсказать его. Только почему же она не учла, что он решит вести её путем всех сильных, что попадали к нему под руку? Может, не верила, что отец, которого она всем сердцем, всей своей силой любила поступит с ней также, как с пять минут мальчишками, слишком возгордившимися, что попали в личное войско Морского Змея?

Палто подавила горький вздох, только губы искривились, невольно выдавая её боль. Ничего, она ещё вырвется. Она ещё вырвется. Она уйдет в Свободный город, наймёт себе армию и свергнет отца. Она займет его место, а его самого посадит в один из этих проклятых пузырей. Она так решила. А отец, на его беду, научил её не отступать от своих решений.

Над головой, тяжело перебивая голодный вой моря, заухала металлическая коляска. Можно было решить, что отец приехал её проведать, но осадка была слишком низкая — в коляске явно везли что-то огромное и тяжелое.

Палто забилась вглубь пузыря, прячась от шума волн, и прислушиваясь, как сквозь тонкие трещины в камне стекают редкие звуки.

— Держи его… — донеслось до неё. Человеческие голоса просочились прямо в её сердце. Палто зажмурилась. Как же давно она не слышала людей... Живых, настоящих, а не тех, что ей рисовало её воображение. Не тех, чьи голоса звучали в песнях моря.

— Куда его?

— Крайний пустой…

Палто притянула ближе сырое шерстяное покрывало, пряча в миг озябшие руки. Крайний пузырь был от неё на расстоянии роста взрослого человека, а, значит, была возможность увидеть нового пленника. Стоит только подальше выглянуть. Она сможет держаться за край пузыря и разговаривать с новеньким. Интересно, кто это? Вряд ли кто-то ниже правителя из соседних земель. На простолюдинов, даже сильных, отец не потратил бы пузырь. Эта тюрьма была для особенных преступников. Она, вот, чуть не прикончила всё семейство владыки Миераата. Правда, если бы ей это удалось, никто не посмел бы бросить её в пузырь. Ей надели бы корону и нарекли Змеицей, чтобы она могла свободно править подневольными землями.

— Держи!..

— Лесовик!..

— Не смотри, не смотри в глаза!.. — над головой раздался оглушительный треск. Палто вздрогнула и невольно отскочила ближе к краю пузыря. Это её не спасло бы, провались крыша пузыря — её цепи были плотно прибиты наверху где-то наверху, так что даже выпрыгнуть не получится. А получится — это ничего не даст, её тело разобьётся о каменную щепу и низкие воды, едва укрывающие камень берега.

Наверху явно случилась свара. До Палто долетали крики, звериный визг, свист сабель, резкие хлопки выстрелов арбалетов. А потом всё неожиданно прекратилось. Стражники, кряхтя потащили тяжелую ношу к расщелине пузыря. Долгое мгновение ничего не было больше слышно, а потом по камню заскрежетали то ли когти, то ли броня, послышался тяжелый удар, и через лучину коляска заскрипела в обратную дорогу, теряя скрип с каждым мгновением.

* * *

Ближе к ночи — Палто угадывала время по затухающему блеклому пятну у кромки мира — новый заключенный застонал. Похоже, его крепко приложили. Палто отпихнула деревянную миску с остатками пустой похлебки (их спускали дважды в день, но Палто почти не различала похлебку от воды, что спускали в таких же мисках) и подползла к краю пузыря. У неё ещё не хватало смелости свешиваться через край, но сейчас любопытство толкало её выглянуть и постараться что-нибудь рассмотреть. Совершенно бесполезное занятие, но всяко лучше, чем сидеть, грызть ногти и мечтать о мести, как только её отсюда вытащат.

— Эй, — окликнула она. Ветер отнёс её голос в сторону, но кроха силы всё равно просочилась, так что пленник должен был её услышать.

Палто подождала, но ей никто не ответил. Тогда она ухватила за край — камень больно впился в ладонь, оставляя порезы на тонкой коже, но Палто не обратила внимания.

— Эй, — повторила она, высовываясь наружу. Ветер трепал полы её оборванного грязного платья, бросал в лицо спутанные пряди, но она не обращала внимания. Солёный холодный воздух забивался прямо в нос, мешая дышать, но Палто не сдавалась.

— Эй! — крикнула девочка, удерживаясь на кончиках пальцев.

— Не тронь меня, — донеслось до неё глухое рычание. — Прячься, отверженная.

Палто колыхнулась обратно, почти залетая в свой пузырь. Она не знала, кому принадлежит голос. Но одно знала совершенно точно, он — не человек. А, значит, когда стражники кричали «Лесовик», это было вовсе не простое ругательство.

* * *

Лесовики крайне редко появлялись на землях без леса. Ещё реже они появлялись возле моря — на территории Миераата их не видели множество зим. Даже Небесные города сюда прилетали чаще, а небесные кочевники не терпели затянутые вечными облаками владения Миераата.

О них ходили страшные легенды. То ли слухи, то ли быль, слишком жуткая, чтобы выглядеть правдоподобной. Говорили, те выполняли требования вечно голодного Леса, отправляясь на охоту в человеческие места. Они никого не щадили. Им не было дела до обычной жизни. Как чума, они появлялись, истребляя всё на своём пути, а потом возвращались под покров Леса, где ни один человек не мог их достать, потому что сам Лес их берёг.

В страже Змея был один сильный, попавший в когти лесовика. У него не было глаза. Половина щеки была словно перемолота, а затем неловко слеплена обратно. Он никогда не говорил, а ещё не проявлял свою силу, но отец держал его возле себя.

А несколько зим назад Империя кинула клич, дошедший даже до Миераата. Владыка собирал лесовиков со всей Империи: от окраин вольного Хребта до последнего свободного поля Плодородных земель. Первого нашли в лесу в двух ночах пути от Леса. Мальчик был изуродован волчьим оскалом, по длинным клыкам стекала голодная слюна. Он попытался сожрать мужика, что на него наткнулся, но битый охотник сумел его повязать. А потом продал в зверинец при императорском дворце. Может, владыка хотел похвалиться, что даже проклятья лесовиков его не страшат, а может, нынешний владыка потерял рассудок, как это уже бывало несколько поколений назад, когда Империя решила захватить свободные Плодороные земли и начать вырубать Лес. Ни один имперец в той войне так и не вернулся домой, хоть сёла Плодородья и открывали сами им двери в свои дома, надеясь, что их наконец освободят от тварей Леса.

Палто лежала, обернувшись в своей тюремное покрывало, вдыхала тяжёлый мускусный запах подгнивающей шерсти и думала. Это лесовик, её сосед, мог сбежать из имперских зверинцев. Но тогда какими путями его занесло на прибрежье? Он должен был идти к Лесу. По всему выходило так.

А если он не сбежал из зверинца, то шёл от Леса? И куда он шёл? Как его поймали и как заключили в кандалы? Это детёнышей можно заковать, они ещё не смыслят ничего, только голод и холод чуют, а взрослого — уже нет.

Уснула Палто под грохот надвигающегося шторма и слышалось в нём что-то утешительное. Шторм был знакомым и понятным, в отличии от лесовика, посаженного в соседний каменный мешок. Хорошо бы камень его выдержал и не пустил наружу. Хорошо бы он умер во время этого шторма. Так покойнее.

* * *

Ночь прошла почти мирно. Палто напела камням песню тепла, выталкивая из перетянутой металлом силы искорки, их едва хватило, чтобы не замерзнуть насмерть, но близилась зима, а с ней ночные мертвецкие туманы. Шторма каждую ночь обещали вымыть её из каменного пузыря.

Обычно в это время все бойницы в замке закрывались плотными ставнями, а залы протапливались толстыми кубами торфа. Полностью не спасало — камень под ногами всегда был ледянее уличной стужи, но ткачихи не зря ели свой хлеб — длинные ковровые дорожки тянулись по каждому коридору, пыльные гардины и портьеры сдерживали сквозняки, гобелены прикрывали трещины в стенах.

Палто всегда раньше ненавидела толстые шерстяные чулки, двойные штаны, тройные юбки, чепец, кофты, шали… все то, что её сестры украшали рюшами и бантами. А сейчас с радостью отдала бы половину своей силы, только чтобы снова почувствовать себя дома, открыть утром глаза и понять, что всё это страшный сон и только, но нет. Это не было сном. Это была явь. Проклятая явь. Как и сосущий голод, и отвращение к похлебке на одной капусте, и вечно сырая ткань, липнущая к коже, и вонь от собственного тела.

— За что тебя отвергли? — донеслось до Палто. Девчонка вздрогнула и отшатнулась от стены. Голос, казалось, шёл от самого камня.

— Я стала не угодна отцу, — выдавила Палто. Вряд ли лесовик её услышал, да и говорить с лесовиками — подписать себе приговор. Но впереди и так смерть, какая разница? Да, отец вытащит её отсюда. Она снова попытается отомстить, и тогда Змей выпустит свою силу. А она ни мгновения не выстоит против Змея, это и дикарю ясно.

— Твой отец — Змей? — пролаял лесовик.

— Да, — безжизненно ответила Палто.

— Мерзко, — отозвался лесовик и хрипло рассмеялся. — Или как вы тут говорите?

— Так и говорим, — Палто закрыла глаза. Голос лесовика звучал совсем близко, словно между ним была не каменная стена в человеческий рост шириной, а тонкая деревянная перегородка. И от этого неожиданно стало спокойно. Она впервые за много дней была не одна. Рядом было чудовище страшнее, чем она сама. Тот, кто ненавидел вообще все живое, а не только своего отца, что раньше был почти смыслом жизни.

Больше они в тот день не говорили.

Но на следующее утро, лесовик заговорил с ней снова. И опять назвал Отверженной и впервые Палто поняла, насколько он прав. Было только не ясно, откуда он узнал про то, что её отвергли?

С каждым днём Палто всё больше привыкала к его грубому выговору, будто человеческая речь застревала в его гортани. Его смех-лай вызывал у неё улыбка, а глухое рычание обнадеживало. В нём еще была сила. Она свою тратила на то, чтобы не замерзать ночами, а днём находить мужество заталкивать в себя горькую воду и едва соленый суп, больше похожий на вываренные грязные половые тряпки.

— Ты отсюда не выйдешь, если сама не захочешь, — однажды сказал лесовик. Палто ещё не узнала его имени, да и не была уверена, что у него оно есть. — Я тоже.

Палто промолчала, привычно прикрыв глаза. Лесовик частенько говорил что-то такое, от чего мороз вырывался из груди и заковывал её в болезненные горькие кандалы. Будто мало было реальных металлических цепей на руках и ногах.

— Стряхни их, — прорычал лесовик неожиданно. Палто вздрогнула.

— Что?

— Стряхни их, они тебе велики, — повторил лесовик, а через лучину хрипло расхохотался. — Твой отец — идиот. С такой диетой, ты уже через неделю отощала достаточно, чтобы скинуть свои наручники.

Палто недоверчиво посмотрела на собственные руки. Запястья, казалось, превратились в тонкие веточки. Палто сложила пальцы в копьё, и железный обруч стек с руки.

— Как вылезешь, дёрни наверху рычаг, я тоже вылезу, — повелел лесовик.

Палто беззвучно хмыкнула. Ага, как же, выпускать лесовика на свободу.

— Не выпустишь меня, я выберусь сам и сожру тебя, — и его голос по-прежнему звучал совсем рядом, будто лесная тварь стояла за самым плечом. Палто поежилась. — Сожру, так и знай.

Палто потрясла рукой, скидывая второй обруч. Ножные кандалы поддавались тяжелее — застревали в суставах. Что-то хрустнуло, ногу пронзила резкая боль, Палто стиснула зубы и дернула за обруч на второй ноге. Да, далеко она теперь не уйдёт. Придётся вытаскивать лесовика. Если не сожрёт, так, может, поможет смотаться подальше. Чтобы потом вернуться и вернуть себе Миераат.

Палто тряхнула головой. Не о том думается. Не о том. Нужно вылезти.

Камни с трудом поддавались её ещё не расправленной силе — слишком долго её сжимали железом.

Тяжело ковыляя Палто подобралась к узкой щели лаза, в который её спускали. Она была выше, чем Палто могла достать. Из черной расщелины ясно тянуло стылым земляным духом, как будто над головой девчонки была не громада камня, а заливные луга глубоко в окололесных землях. Палто подпрыгнула, пытаясь ухватиться за острые края лаза, но только царапнула грязными обломками ногтей, загоняя каменную крошку прямо в их нежное нутро. Голова закружилась, ноги подломились. Палто заскрипела зубами. Отец ей ответит. Отец ей за всё ответит.

Спустя десяток неудачных попыток, Палто смогла втиснуться в ход. Непослушные пальцы скользили по слоям скал, каждое движение ногами вызывало горячее желание остановиться и никогда не шевелиться. Но Палто только крепче сжимала зубы и продолжала двигаться, ввинчиваясь в узкую щель.

«Как змея, как настоящая змеица», — Палто хихикнула и до неё донесся удовлетворенный рык лесовика. Ей нужно было родиться в Лесу, иметь змеиное тело и голос наследницы Миераата, может, тогда отец с ней так не поступил бы? А все лесные твари подчинялись бы ей. И этот лесовик, то ли зверь, то ли человек, дитя мрака и Леса, казался ей сейчас роднее отца. Пусть даже она никогда и не видела его. Пусть даже он уродец, который её сожрет потом. Зато сейчас он был здесь и звучал сквозь камни, поддерживая.

Голова упёрлась в люк. Ну да, было бы слишком просто вот так вылезти.

Железяка не поддавалась.

Палто закричала. Боль, ненависть, отчаяние, голод — всё разом выплескивалось в её крике. Маленькие кулачки с силой колотили по крышке. Сила захлестнула её, вырываясь, как в замке бесконтрольной волной, снося всё на своём путь.

* * *

А потом остались только слёзы. И усталость.

Палто лежала на промерзшей земле, тонким слоем покрывающей скалы, и смотрела в пугающе далекое, но всё ещё тяжелое пепельное небо. И почему ей раньше не приходило в голову, что небо совсем как пепелище?

— Открывай, — донеслось из-под земли.

Палто приподнялась на локтях. Как лесовик и говорил, там были рычаги. Каждый пузырь можно было найти по железной крышке и торчащему, будто нож из спины, рычагу. Даже на вид они были тяжёлыми.

— Я помогу.

И всё-таки это было неправильно. Это было неправильно. Нельзя было выпускать лесовика. Нельзя было ему доверять. Нельзя… Палто навалилась всем телом, но её веса едва хватило, чтобы чуть поколебать махину.

— Давай ещё, — голос лесовика звенел в ушах.

Палто глубоко вздохнула, а на выдохе выпустила силу. Она слишком устала, чтобы в полной мере контролировать её, но даже та малость, что вырвалась, пригодилась. С натужным отчаянным скрипом рычаг дернулся и медленно пополз. Ещё было не поздно отступить, поддавшись солёным порывам ветра, но решение уже плотно сидело в груди, и Палто решила не отступать.

Лесовик победно взвыл, когда кромка лаза показалась из-под люка.

Тяжело отдуваясь, Палто опустилась рядом с откинутой крышкой и прикрыла глаза. Сухостой и мелкие камешки впивались в спину, но единственное, что Палто ещё чувствовала — бьющуюся в ушах кровь. Мир отчаянно кружился под прикрытыми веками.

— Я представлял тебя побольше, — раздалось над головой девчонки. Она взглянула на лесовика из-под ресниц. Даже если он прямо сейчас её растерзает — плевать.

Девчонка не могла разглядеть его целиком, видела только гигантскую тёмную фигуру, перекрывающую собой небо целиком.

— Валить надо, — прорычал лесовик. — Охранники тут тупые, но не заметить нас не могли.

Палто встревоженно села. От башни стражи до самих пузырей было не более часа ходу. Уходить нужно было прямо сейчас. Девочка подняла голову на лесовика, и они наконец встретились взглядами.

Что ж, он был даже менее уродливым, чем она себе его представляла.

* * *

Он нес её на плече, предусмотрительно накрыв шипы куском железа, оторванного от люка. Палто висела вниз головой, размеренно раскачиваясь от каждого его шага. Другую уже давно укачало бы. Ни одна из её сестер не могла продержаться на корабле дольше двух лучин, едва всходила, тут же, позеленев, убегала. А Палто ходила с отцом по берегам Миераата. Как-то они все владения его обошли по морю.

Одной ладонью-лопатой чудище держало её на спину, служа грелкой, а второй мягко удерживал её поврежденные ноги.

— Ты слишком заботливый, — недовольно сказала Палто, когда устала от тишины.

— И что? — прорычал лесовик. Вблизи это звучало более угрожающе, чем сквозь камень — его клыки и вытянутое лицо, больше похожее на медвежью морду, были слишком близко.

— Ты же лесовик, ты должен был меня сожрать, — пояснила Палто.

— А твой отец не должен был сажать тебя в тюрьму, построенную специально для Лесных тварей, — отбрил лесовик.

Палто снова прикрыла глаза. Она не знала, что полагается чувствовать двум преступникам, один из которых был страшнее самого страшного человека, только что сбежавшим из самой страшной тюрьмы Миераата («хотя охрана у этой тюрьмы отвратительная. Надо будет её реорганизовать, когда Миераат перейдет ко мне»), но сомневалась, что это должен быть покой. Даже сосущего голода и тяжёлой усталости почти не осталось.

Вообще кошмар последнего времени: Мегги, отец, даже мерзкие сестры, всё отступило. Было покойно. Было правильно.

Они шли, пока солнце совсем не потухло в холодной стылой мгле. Над морем поднимались ночные ветры — духи погибших кораблей. А ведь она теперь тоже погибший корабль. Пока не придёт время вернуться в мир живых, она будет духом, ночным ветром. Она будет завывать в бойницы отцовых покоев, мерещиться всем этим мерзавкам, что погубили её жизнь. Палто тяжело вздохнула, а потом поёрзала, устраиваясь удобнее.

— Почти дошли, — сказал лесовик.

— А куда мы хоть идём? — сонно спросила девочка.

— В небольшое убежище, нас там не будут искать по первости.

— А потом?

— А потом мы уже уйдём.

— И куда?

— Кончай болтать, а то сожру, — рыкнул лесовик.

— У тебя сомнительные методы воспитания, — буркнула девочка.

— Ничуть не уступают методам твоего отца.

Палто замолчала.

* * *

Сон пришёл неожиданно, вот она тёрлась измученным животом и косточками бёдер о железку, а вот они в пещере и костер мягко потрескивает, разбрасывая вокруг тёплые блики.

В неверном свете глаза лесовика казались прозрачно-голубыми, совсем человеческими. Челюсть выдавалась вперёд, будто у какого-то деревенского мужика, которому не повезло попасть под лихую снасть и навсегда свернуть прикус. Шерсть и шипы, покрывающие необъятное тело выглядели словно доспехи или чудная одежда. Сейчас его можно было принять за обычного человека, разве что очень большого.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросила Палто. Лесовик поднял на неё внимательный взгляд.

— А тебя?

— Я — Палто, сильная, дочь сильного, из дома Змея, наследница Миераата: вод, земель, лесов и людей его, — слова сорвались сами собой — слишком долго она их разучивала.

— Наследница? — хмыкнул лесовик.

— Да, — девочка гордо вскинула подбородок. — Никто меня это не лишит. Я приду и заберу своё по праву, — Палто покраснела. — Не сейчас, но однажды.

Лесовик отвернулся, явно пряча ухмылку.

— Ты так и не сказал, как тебя зовут, — упрямо заявила девочка. Её щеки всё ещё полыхали, но она старалась удерживать независимый вид.

— Моё имя не произносится в вашем языке, — ответил лесовик.

— Как это? — Палто нахмурилась.

— У нас разное строение горла, — пояснил он, но Палто всё равно не поняла, что имелось в виду. Лесовик снова усмехнулся, а потом издал долгий гортанный рык. Девочка замерла, пораженная красотой звучания.

— Повтори, — попросила она.

— Нет, — лесовик качнул головой. — Если на вашем языке, то моё имя — Пустая глазница.

Палто замерла.

— Почему так?

— Долго говорить, — лесовик откинулся на каменную стену, закрыл глаза. — Потом расскажу. Нам нужно поспать, сильная, дочь сильного.

— Последний вопрос, — Палто невольно прикусила язык, когда её пронзил острый голубой взгляд лесовика.

— Ну?

— Зачем ты пришёл в Миераат?

Лесовик тяжело вздохнул и снова облокотился на камень.

Девочка подвинулась ближе к костру. Видимо, на этот вопрос Глазница не собирался отвечать.

— Где-то здесь мой сын, — выдохнул лесовик.

В солёной тишине тихо потрескивал огонь.