Правильный выбор (гет)

В шлюпки решились садиться далеко не сразу. Сначала с опаской туда прошла одна молодая женщина, лишь потом стали потихоньку забираться и остальные.

Ночной морозный воздух охладил кожу щеки, все еще саднившую. Но Роза чувствовала себя оглушенной куда более жестоким ударом. Все события последних дней оказались чудовищной ложью, а человек, которого она впервые в жизни полюбила, видел в ней лишь чужой кошелек, из которого можно вытащить что-нибудь ценное.

Хотелось рыдать и кататься в истерике, но Роза никогда не могла себе этого позволить. А в такой момент, когда судьба сотен людей висит на волоске, когда многим предстоит горе страшнее, чем ее горе, а кто-то через час встретит смерть — нет, она не опустится до жалоб. Мать поморщилась, но, к счастью, удержалась от обычных капризов и при помощи Молли Браун влезла в шлюпку. Роза последовала за ней. Кэла не пустили, но Роза не беспокоилась за него: он наверняка что-то придумал бы.

Шлюпку стали опускать, и в этот момент болезненно сжалось сердце. Воспоминания о последних днях закружили. Солнечный полдень и долгий разговор с Джеком, который так не хотелось заканчивать: ведь он понимал ее, не осуждал, не отталкивал, слушал. Наконец-то, как ей казалось, кто-то увидел в ней человека. Безумная вечеринка в третьем классе и снова разговор, тихий-тихий, слышный лишь звездам. Невероятный полет навстречу заходящему солнцу, трепет Розы, когда она предстала пред Джеком обнаженной, столько в его взгляде — восторг, желание, смятение... Его нагое горячее тело и ласковые, хоть и грубые от работы руки... И все это было ложью, простенькой слащавой сказкой для наивной дурочки.

Роза вспомнила, как Джека тащили прочь из каюты, как он кричал, умоляя ее не верить в обвинение. Как не верить, если она сама предложила ему положить рисунок в сейф? Если она не знала, что он делал, пока она одевалась? Если она видела, как он посмотрел на "Сердце океана"?

Да, все становилось на свои места. Он не мог упустить шанс попасть в каюты первого класса. Потому-то добивался встречи с ней. Понятно также, откуда он брал деньги, чтобы путешествовать. И почему три дня назад она помедлила и не стала прыгать, едва услышав его голос...

Шлюпка отплывала все дальше, и теперь стало видно, насколько корабль погрузился в воду. И тут с палубы донесся приказ капитана вернуться, но рулевой не послушался, а миссис Браун, начавшую с ним спорить, никто не поддержал. Роза хотела выступить на ее стороне, но что-то сдавило горло, заставив молчать. Она ощущала странное спокойствие, наблюдая, как отдаляется "Титаник", как прорезает небо падающая звезда.

"Чья-то душа отправилась на небо", — прозвучал в памяти голос Джека. На этом все. Больше она думать о нем не будет.

Фабрицио сам не знал, каким чудом ему удалось уговорить упрямых родителей Хельги довериться ему и как семейство Даал умудрилось не отстать от них с Томми, искавших, где можно прорваться на шлюпочную палубу. Стюард, не желавший отпирать решетки, довел их до исступления, они с Томми живо отвинтили скамью в коридоре и вместе с отцом Хельги пошли на таран. И вот теперь все вместе выбежали на палубу, пробиваясь среди толпы, охваченной паникой.

— Тонем под музыку! — крикнул Томми, но Фабрицио его даже не слышал. Эх, и почему же он такой медлительный и так туго соображает! Джек уже наверняка бы нашел, где здесь сажают в шлюпки. Только куда сам Джек делся в такое-то время?

— Небось, развлекается со своей красоткой, — заметил Томми, еще когда они были внизу. — Надеюсь, она протащит его в шлюпку на поводке.

Наконец Фабри разглядел, какую шлюпку еще не спустили на воду. Он потащил Хельгу за руку, она все оглядывалась и окликала родителей. Ее отец быстро проталкивал вперед ее мать.

— Здесь две женщины! — крикнул Фабрицио, подбегая к офицеру. — Умоляю!

Он вместе с офицером подхватил Хельгу под локти, подсаживая, потом так же помог сесть ее матери. Шлюпку стали опускать. Хельга, сжимая руки матери, с отчаянием смотрела вверх — на него и на отца.

— Не беспокойся! — крикнул Фабрицио, свесившись за борт. — С нами все будет в порядке! Мы приплывем в Америку все вместе!

Старик Даал хлопнул его по плечу и что-то одобрительно сказал.

— Ладно, будет вам, — рядом возник Томми. — Надо выбираться отсюда, пока не все шлюпки ушли.

"Титаник" стонал, погибая. Вода заливала каюты первого класса, а все помещения на нижних палубах уже наполнились до потолка.

В одном из них осел на пол человек. Руки его были прикованы наручниками к трубе отопления, голова склонилась на грудь. Волосы в воде слабо шевелились, как водоросли.

Это была ужасная ночь. Роза, у которой под пальто было лишь легкое платье, едва не умерла от холода. Кто-то из женщин отдал ей шарф, чтобы она могла накрыть голову, а мать безуспешно сжимала ей руки. Они видели, как корабль разломился пополам и затонул. Им всем выворачивали души жуткие крики, мольбы о помощи тех, оказавшихся в воде. Роза против воли снова вспомнила слова Джека о том, что в ледяную воду упасть страшно больно. Сколько же невинных душ погибало сейчас в ледяном аду? Теперь она присоединилась к Молли Браун, умоляя вернуться за утопающими, но рулевой снова грубо отказал им. И вот крики смолкли. Пассажирам "Титаника" пришел конец.

Розе казалось, конец придет и тем, кто успел сесть в шлюпки. Может, они тоже умерли и обречены скитаться по океану среди вечной ночи? Уже стало светать, когда мглу рассекла вспышка сигнальной ракеты. И уже рассвело, когда они с матерью поднялись на "Карпатию".

— Наконец все закончилось, — вздохнула Руфь и прижала к себе дочь. Потом призадумалась. — Надо как можно скорее найти Каледона. Я не сомневаюсь, что он выжил. Когда мы встретимся, я надеюсь, Роза, ты понимаешь: ты должна сделать все, чтобы он тебя простил.

На секунду сердце вспыхнуло гневом, но тут же Роза усмехнулась. Допустим, сейчас она оттолкнет Кэла — что же дальше? Кто еще ей встретится на пути? Видимо, она совсем не умеет разбираться в людях. Если Кэл сможет простить ей измену, значит, он по крайней мере любит ее.

Через час Кэл отыскал их.

Все закончилось и для Фабрицио. Он и сам до сих пор не верил, что выжил. Как странно это: по сути, его спасло то, что он успел надеть спасательный жилет Томми, застреленного одним из офицеров. Потом их с отцом Хельги смыло с палубы. Вынырнули, и тут на старика упала огромная труба. Чудом Фабрицио смог отплыть. Он добрался до перевернутой шлюпки, его втащили, и он дожил до прибытия помощи — а кто-то из сидевших рядом замерз до смерти. На "Карпатии" его, обессиленного, отыскали Хельга с матерью и теперь выхаживали, знаками объясняясь с ним, с другими пассажирами и командой. Он не мог им объяснить, что случилось с их отцом и мужем, но кажется, они обе сами все поняли, потому что долго плакали, обнявшись.

Только одно беспокоило Фабрицио теперь: судьба Джека. Он попросил Хельгу сходить и посмотреть списки выживших — точнее, несколько раз повторил имя и фамилию Джека, и Хельга догадалась, что он просит ее отыскать его друга. Она то и дело отправлялась на поиски, но возвращалась, качая головой. Фамилию Розы, той девушки из первого класса, которая его искала вечером накануне катастрофы, они оба не знали и не могли попробовать отыскать ее и расспросить.

Наконец пришлось смириться с неведением. Конечно, если бы Джек был жив, он дал бы знать о себе... Но лучше уж верить, что он почему-то не смог этого сделать.

1921 г.

Джереми Дартл, выйдя из такси, осматривался. Здесь ему предстояло жить много месяцев, пусть и в качестве домашнего учителя, и не сказать, чтобы он был недоволен такой судьбой. Перед ним был один из красивейших домов Питтсбурга: белый особняк в колониальном стиле, с изящными колоннами, с прекрасным газоном. "Сад наверняка тоже превосходный". Джереми любил бывать в подобных местах; созерцание цветов, красиво подстриженных деревьев и кустарников успокаивало его. А сегодня на свежей майской зелени и на белых стенах играло яркое, уже жаркое солнце, и ветер был свеж, как молодая надежда — словом, окрыляло все вокруг.

Видимо, такси увидели в окно: тяжелая резная дверь отворилась, и по ступенькам крыльца спустилась девушка в темно-синем платье. Она чуть наклонила голову, и солнечный луч позолотил ее короткие, гладкие пепельные волосы.

— Доброе утро. Вы, вероятно, мистер Дартл? Меня зовут Полли Харт, я экономка у мистера и миссис Хокли. Пойдемте, миссис Хокли велела показать вам комнату, а потом привести вас к ней.

Обстановка внутри дома, хотя Джереми и видел только коридоры, отличалась явным вкусом. Приглядевшись, однако, Джереми заметил смешение двух стилей: современная легкость и лаконичность контрастировала с чем-то более основательным, временами вычурным. Обои были простыми и светлыми, например, но перила лестницы — витыми и крепкими. Впрочем, он особенно не успел приглядеться: у Полли оказался на редкость быстрый шаг, с чемоданом в руке он едва поспевал за ней.

И это, конечно, было не его дело, но он ожидал, что чемодан ему поможет донести дворецкий или горничная. По крайней мере, в других домах, где он работал, было именно так. Джереми, однако, не стал высказывать Полли претензий. Оставив чемодан в комнате, он покорно отправился за ней в маленькую гостиную, где его ждала миссис Хокли.

Он уже видел эту женщину в агентстве мистера Декстера, когда договорился о трудоустройстве. Она произвела на него яркое, хоть и своеобразное впечатление, которое теперь повторилось.

Полноватую фигуру миссис Хокли скрывало простое темно-зеленое платье; вопреки моде она не стригла свои роскошные рыжие кудри, а убирала их в простой пучок. Ее облик, словом, отличался бы скромностью, с который не согласовывалась разве что неуместная утром помада... Но ее жесты, движения, голос, грубоватые черты лица, даже складки платья — все дышало нечистой чувственностью, сладострастием; за ней точно тянулся шлейф разврата. И теперь, когда рядом с ней, непринужденно раскинувшейся на диване, встала Полли Харт, Джереми сильнее ощутил это.

Будь он художником, пожалуй, он изобразил бы этих двух женщин как олицетворение чистоты и порока. Облик Полли Харт был проникнут зимней свежестью, строгостью и бесстрастием; взгляд ее больших голубых глаз отличался прямотой, какую не всякий выдержит. Миссис Хокли напоминала сгнивший изнутри плод, сохранивший румяную и сочную оболочку. Джереми не сразу вспомнил, где уже видел подобное выражение лица; только спустя минуту осознал: так же утомленно и мрачно глядела проститутка, которую он однажды вечером видел на улице во Франции.

Тем более странно было наблюдать, как эти женщины обратились друг к другу с искренним дружелюбием.

— Мистер Дартл прибыл, миссис Хокли.

— Рада вас видеть, — хозяйка протянула ему полную белую руку; в другой она держала мундштук с сигаретой. — Надеюсь, вы извините, что вас не встретили надлежащим образом? У Присси, нашей горничной, сегодня выходной. Я давно ей обещала.

— Данное слово нужно держать, — Джереми постарался улыбнуться. — Когда я смогу познакомиться со своим учеником? Мне кажется, чем скорее я проэкзаменую его и приступлю к занятиям, тем лучше.

Его вопрос, кажется, слегка озадачил миссис Хокли. Она почему-то посмотрела на Полли.

— Джеффи уже встал?

— Да, мэм. Он позавтракал и сейчас, должно быть, читает тот отрывок из Библии, что я ему задала.

Джереми подавил нервный смешок. "А потом окажется, что она у них еще и за кухарку". Миссис Хокли, кажется, заметила его выражение лица и рассмеялась.

— Да, мисс Харт раньше была няней Джеффюрсона, моего сына, но согласилась взять на себя еще и обязанности экономки. Прежняя очень скоропалительно нас покинула, буквально сбежала. Прислуга вообще у нас не держится, не так ли, мисс Харт? У нас для обычных людей слишком... своеобразная атмосфера.

Ее подвижное лицо выражало лукавство, как будто она дразнила его, но потухшие глаза не смеялись. "Зачем она мне все это рассказывает? Разве дамы ее круга обычно не скрывают такие вещи?" Джереми не мог бы представить, чтобы с ним, едва знакомым человеком, делилась подобным любая прежняя работодательница.

— Присядьте, мистер Дартл. Мисс Харт сейчас приведет Джеффи. Я хочу, чтобы вы познакомились при мне.

Джереми подчинился. Полли вышла, и ему показалось, будто он остался наедине с опасной большой кошкой. Миссис Хокли с приветливой улыбкой расспрашивала его о прежней жизни, пару раз мило подшутила, но он не мог отделаться от тяжелого чувства. Была ли то гадливость при виде явно развратной женщины, непонимание ее поведения или неприязнь, которую вызывали ее глаза — он сам не сумел бы точно сказать.

Наконец вернулась Полли, ведя за руку хорошенького мальчика лет семи. Его рыжие кудри почти достигали плеч, а черные глазенки с любопытством уставились на незнакомца. Впрочем, доверчивым это любопытство не было, а том, как ребенок прижался к матери, Джереми почудилось что-то нервное.

— Познакомься с мистером Дартлом, он твой новый учитель, — ласково сказала сыну миссис Хокли. Мальчик обернулся и осмотрел Джереми с головы до ног. С третьей попытки удалось уговорить его поздороваться.

...Оставшись с ребенком наедине, Джереми проэкзаменовал его. Мальчик знал довольно много, был сообразителен, но часто отвлекался. В самый разгар диктанта, который ему устроили, он вдруг заявил:

— А мама с папой были на "Титанике!"

Признаться, Джереми был удивлен. Он слышал о "Титанике" и всегда считал, что люди, прошедшие подобную трагедию вместе, будут по-особенному относиться друг к другу. С ней не вязался дух разврата, окружавший миссис Хокли — и не вязалась, как он позднее убедился, холодность, которую проявляли друг к другу она и ее муж.

Самого мистер Хокли Джереми увидел вечером, за ужином. Это был очень красивый человек лет под сорок, высокий, смуглый, черноглазый. Правда, по некоторым признакам Джереми угадал в нем пристрастие к алкоголю, но при такой жене это было вовсе не удивительно. Мистер Хокли бросил на него оценивающий, подозрительный взгляд, выслушал представлявшую Джереми жену со скептическим видом и сухо, но вежливо поинтересовался, как Джереми оценивает подготовку их сына. Ответ, кажется, его не слишком интересовал.

Первый вечер на новом месте Джереми провел за чтением. Ему позволили воспользоваться библиотекой, которая в этом доме была большой, но чересчур современной, состояла в основном из новомодных или сомнительных авторов, к тому же была украшена парой картин, какие приличные люди называют мазней. Джереми наугад вытащил книжку с фамилией "Драйзер" на обложке. Чтением, однако, он остался доволен: роман оказался весьма поучительным.

Один раз, встав, чтобы пройтись по комнате, Джереми заметил миссис Хокли, в одиночестве бродившую по саду. В другой услышал, как в коридоре зазвенел голосок Джеффи, ему тут же ответила Полли, и снова настала тишина. Стоило бы порадоваться, что можно отдохнуть, но приходилось признать: тишина в этом доме была недоброй.

Со дня, когда Джереми поселился в доме супругов Хокли, прошло полтора месяца. Он успел составить вполне определенное мнение и о них, и обо всех, с кем ему приходилось здесь общаться.

Прежде всего, конечно, Джереми старался сосредоточить внимание на своем ученике. Джеффи успел проявить себя, как восприимчивый, эмоциональный, подчас неуместно ласковый ребенок, но вообще с ним было непросто. В порыве чувств он мог обнять, а мог сознательно, нарочно игнорировать присутствие учителя, сосредоточившись на покачивании ногой или пережевывании бумаги. Он совершенно не сдерживал обещаний. Например, мог поклясться, что будет заниматься, если Джереми оставит его в комнате одного, а сам исчезал куда-то, стоило отлучиться. Часто прикидывался больным, причем самым нелепым образом: например, однажды стал упорно лгать, что сломал руку. При малейшей угрозе наказания сжимался и тихо хныкал, явно стараясь разжалобить. Джереми, конечно, оставался непреклонен, и если доходило до порки, то Джеффи поднимал вой и визг на весь дом.

Волей-неволей пришлось присматриваться к его матери и няньке, поскольку отцу, конечно, некогда было заниматься мальчиком. Полли Харт была человеком строгим, последовательным и ответственным, несмотря на явно хрупкое здоровье. Она совмещала обязанности няньки и экономки без единой жалобы, хоть и бледнела от усталости. Кажется, все, что успел освоить Джеффи, то, что он вообще был способен слушаться взрослых, было именно ее заслугой, потому что все, что делала миссис Хокли — это тискала ребенка, под настроение болтала с ним полчаса за день и отменяла все запреты, которые только могли наложить другие взрослые. Вслед за ней мальчишку баловали почти все в доме, кроме его няньки, которая, впрочем, все равно обожала его, да еще его отца, да еще мистера Лавджоя — охранника, который жил во флигеле.

Джереми все собирался с духом, чтобы высказать миссис Хокли претензии, но осторожничал, опасался потерять место. Печальный опыт у него уже был.

Первое место работы Джереми было самое лучшее, какое можно себе представить. Порвав с семьей и покинув Гаррисберг, где вырос, он уехал в Филадельфию и устроился учителем к младшему сыну миссис Пэрри — богатой вдовы, женщины разумной, добродушной и хлебосольной. Сидни, ученик Джереми, был самый послушный и понятливый мальчик на свете, а недостатков у него было всего два — некоторая ленца и излишняя любовь к сладкому, так что страницы тетрадок иногда оказывались слипшимися из-за засохшего джема. Старшие сын и дочь, изредка приезжавшие к матери из закрытых школ, были с Джереми очень приветливы. Сама атмосфера дома отлично помогала успокоиться и заживить душевные раны, насколько возможно. Но увы — все кончается. Сидни настала пора поступать в школу. Миссис Пэрри после явных колебаний познакомила Джеми со своей кузиной, миссис Финн, сын которой был на год младше Сидни. Предупредила, правда, что ее кузина — женщина с характером, а мальчик "избалован".

Как убедился Джереми в первую же неделю на новом месте, миссис Пэрри явно не знала всей правды. На людях миссис Финн и ее сын изображали людей воспитанных, но перед домашними не стеснялись проявлять свою истинную натуру. Миссис Финн постоянно скандалила: с мужем, с прислугой, даже с подругами. Она не терпела, чтобы ей перечили. Единственный, кому можно было не слушаться ее — ее собственный сын, Джон.

Джереми в страшном сне не приснилось бы, что ребенок может так себя вести. Джон мог встать и уйти с занятия, если ему хотелось, мог начать обстреливать учителя бумагой или отвечать исключительно неприличными словами. Он издевался над прислугой, убивал птиц, как-то облил кипятком кошку. Когда Джереми попытался открыть миссис Финн глаза на его сына, то услышал из ее уст почти те же эпитеты, что Джон применил к нему на последнем занятии. Джереми обратился к мистеру Финну. тот редко бывал дома и еще реже приходил трезвым, однако на фоне жены и сына казался человеком порядочным. Он прислушался к Джереми и сделал сыну строгое внушение. И что же? На следующий день мальчишка прямо на уроке, подойдя к Джереми, ударил его.

Это стало последней каплей. Джереми немедленно взял расчет, наплевав на рекомендации, а так как миссис Финн к тому же была любительница распускать лживые сплетни, он уехал в Питтсбург, надеясь, что там у нее нет знакомых.

Ее сына Джереми старался вспоминать всякий раз, когда Джеффи выводил его из себя. Ну, что по сравнению с обваренной кипятком кошкой случай, когда мальчишка удрал с занятия и залез на высокий дуб в саду? Спускаться Джеффи отказывался наотрез, Джереми позвал Полли, и та после пары минут разговора выяснила, что мальчик боится высоты. Пришлось брать у садовника лестницу.

Однажды в рассказах о Шерлоке Холмсе Джереми встретил мысль, что поступки ребенка можно понять, изучив характер его родителей, и наоборот. Идея всегда казалась ему спорной и сомнительной, ведь бывало, что у пьяниц и бездельников вырастал человек трудолюбивый и целомудренный, а у людей достойнейших — развратник и эгоист. Но в семействе Хокли, несомненно, ребенок отражал, даже концентрировал в себе всю неровную, поверхностную, временами безумную жизнь.

Вина в такой жизни, конечно, лежала прежде всего на миссис Хокли. Она не занималась ни ребенком, ни хозяйством, нисколько не интересовалась делами мужа, только все разъезжала по каким-то выставкам, спектаклям и вечеринкам, наряжалась да покупала картины и книги. Пару раз она бросила кокетливый взгляд на самого Джереми, однажды очень уж долго болтала с шофером, а как-то явилась домой поздно ночью, пьяная, без перчаток и сумочки. Конечно, на следующий день мистер Хокли устроил ей скандал. Он тоже не сдерживался, обзывал ее грязными словами и, судя по звукам, несколько раз ударил. Проходя мимо комнаты миссис Хокли полчаса спустя после ссоры, Джереми увидел в полуоткрытую дверь, как Полли накладывает хозяйке, лежащей на диване, примочки на лицо. Вообще, хотя миссис Хокли совершенно заслужила побои и оскорбления, Полли почему-то в тот день выглядела расстроенной.

Что касается самого мистера Хокли, конечно, при такой жене он давно озлобился. Он придирался к слугам, особенно к тем, что нравились миссис Хокли, не любил платить деньги и не интересовался собственным сыном, даже избегал его. Он часто напивался по вечерам и тогда особенно легко впадал в ярость. Но нельзя отрицать, что миссис Хокли часто словно бы вызывала огонь на себя, нарочно дразня мужа своим чрезмерно вольным поведением.

Настал июль. Все в доме томились от жары. Полли позволила себе носить светлое муслиновое платье. Миссис Хокли, когда была дома, не вставала с дивана. Джеффи стал особенно непослушен, а его отец — еще раздражительнее, чем обычно. Джереми по ночам плохо спал: если закрыть окно, становилось нечем дышать, если оставить открытым — донимали насекомые и звуки летней ночи. А от бессонницы всё горькие мысли лезли в голову, тяжелые воспоминания.

Уже года два, как он был совершенно одинок. Все воспоминания детства, все надежды на будущее счастье оказались в одночасье отравлены. Он никогда никому не сделал зла, а с ним так гнусно, так отвратительно поступили. И главное, родные, близкие люди позволили это. Они сам не подозревал, что всегда был изгоем. Что когда он пострадает, с него же и спросят. Что его боль никого не тронет.

Только надежда на торжество справедливости его поддерживала. Пусть он сам стал жертвой — может, так и было нужно, как ни горько это признавать. Раньше он жил, упоенный своим благополучием, и не задумывался, сколько зла творится в мире. Теперь, когда кожа на сердце была содрана до крови, он стал острее ощущать порок и научился ненавидеть, быть беспощадным. Пострадав сам, он теперь точно знал, что его цель — не дать пострадать другим.

...Итак, в ту ночь Джереми не мог уснуть. Окно было открыто, и звуки полнее отдавались в ночной тишине. Вот, кажется, миссис Хокли вернулась с очередной вечеринки, и судя неровным шагам, снова пьяная. Ну вот, зашла зачем-то в кабинет к мужу, а ведь он тоже мертвецки пьян. Джереми не разбирал, о чем точно они говорили, но скоро уловил какую-то возню.

— Хватит, Кэл! — громко вскрикнула миссис Хокли. — Хватит!

Снова возня, будто кто-то отбивается. Еще крик — неразборчивый, будто человеку зажали ладонью рот. Джереми стало не по себе. Как нарочно, Полли сегодня отпросилась навестить мать, а больше никто не выйдет даже посмотреть, что происходит. Звук разбитого стекла. Джереми вскочил и вышел в коридор. Услышал хрип и тихий мужской голос:

— Роза! Эй, Роза!

Он даже не узнал голоса мистера Хокли — какой-то сдавленный сип, отсюда казавшийся шепотом. Джереми прислонился к стене. Ему очень не хотелось понимать, что произошло. Вдруг заскрипела дверь — и Джереми моментально юркнул к себе, прильнув, однако, к узенькой щели между дверью и косяком. Он слышал шаги, потом кто-то прошел мимо. Очень тихо Джереми решился высунуться: в неосвещенном коридоре он заметил силуэт мужчины, державшего на руках женщину.

Трясясь от ужаса, Джереми отпрянул. Бесшумно прикрыл дверь. Он не мог раздышаться, точно у него снова была испанка. Он осознал, что минуту назад рядом с ним убили человека.

Тот час был самым жутким в жизни. Джереми вытянулся на кровати, не смея пошевелиться. Он слышал шорох колес проезжавшей мимо окна машины, но не решился выглянуть. Он вообще не представлял, что теперь делать, к кому обращаться, куда бежать. Его с головой накрыла паника, и только один вопрос бился, как рыба на крючке: заметил ли Хокли, что Джереми подглядывает? Если заметил — Джереми не жить. Хокли вряд ли оставит свидетеля. Неужели придется бежать?

"Этим я точно выдам, что мне что-то известно. А может, Хокли и убийство попробует на меня свалить. Нет, лучше оставаться в доме, но вести себя с осторожностью". Джереми заставил себя встать и запереть дверь, после этого рухнул на кровать и провалился в тяжелый сон.

По своей привычке проснулся он рано. День начинался, предстояло спуститься вниз и встретиться с Хокли, Джеффи, слугами. Как теперь все они будут себя вести? И что делать ему самому? Первой мыслью было отправиться в полицию и сообщить, что совершено убийство. Он видел и слышал достаточно... Хотя, собственно, что именно он видел и слышал?

"Может, вчера мистер Хокли опомнился и повез жену к врачу? Может, никакого убийства не было? Надо хотя бы удостовериться, что миссис Хокли сейчас нет в доме". Итак, Джереми решил спуститься к завтраку.

Первый, кого он увидел, входя в столовую, был мистер Хокли, и Джереми на секунду замер на пороге, ужаснувшись, что сейчас придется посмотреть ему в глаза. "Он же поймет, что я все знаю!" Однако тот и головы не повернул в его сторону.

Из столовой как раз выходила хорошенькая горничная Присси, и выражение лица у нее было самое обыкновенное. Да, скорее всего, из комнаты, где жила, она просто не слышала, что происходит в кабинете Хокли.

Джереми понимал, что кусок ему не полезет в горло, но заставил себя взять один панкейк, чтобы не подавать плохой пример Джеффи. Тот, как обычно, куксился, вертелся и болтал ногами, покуда отец грозно его не одернул. Помогло лишь на пару минут.

— А где мама? — спросил Джеффи, поковырявшись в тарелке.

Лицо Хокли исказила легкая гримаса брезгливости, и он раздраженно дернул плечами.

— Где-то шляется. Если ты не доешь это в течение пяти минут, не сядешь потом неделю. Мистер Дартл, это должны были сказать вы, почему вы пренебрегаете своими обязанностями?

— Простите, сэр, — пробормотал Джереми. Он был потрясен. Или Хокли — великолепный актер, или... Что же вчера произошло?

Пару минут спустя в столовую, постучавшись, вошел Лавджой. Джереми невольно покосился на крупную фигуру и рубленое лицо этого пожилого, но еще очень энергичного человека. Лавджою, кажется, было известно все, что происходит в доме.

— Простите, что беспокою вас во время завтрака, сэр, но ваша машина пропала.

Джереми вспомнил шорох колес под окном вчера вечером. Хокли скомкал салфетку и швырнул ею о стол.

— Придется вызвать полицию. Миссис Хокли еще не возвращалась?

— Нет, сэр.

"Но я же сам слышал, как она вернулась и как..." Джереми снова едва не проворонил, как Джеффи принялся баловаться с соком, едва не пролив весь стакан.

Полиция была у дома уже через час, но Джереми так и смог заставить себя выйти к ним и рассказать о случившемся вчера ночью. Он совершенно не был уверен в том, чему именно стал свидетелем. Давно вернулась Полли, а миссис Хокли все не возвращалась. Ее муж, страшно обозленный, наконец уехал на завод, приказав в случае чего позвонить ему.

Время шло, Джереми заставлял себя отвлекаться на повседневные обязанности, чтобы заглушить страшное чувство ожидания катастрофы. Он бы бы, пожалуй, рад, если бы миссис Хокли явилась домой, пусть пьяная и помятая, но живая, а вчерашним событиям нашлось разумное объяснение — но каким-то шестым чувством ощущал, что этого не случится. И точно, в три часа после обеда раздался звонок. Джереми в приоткрытую дверь слышал, как Полли подошла к телефону и взяла трубку.

— Да, слушаю вас. Нет, мистера Хокли нет дома, но я могу позвонить ему и все передать.

В трубке что-то говорили, и под конец Полли тихо охнула.

— Да... Да, я передам сейчас же.

Она положила трубку. Джереми выглянул: Полли стояла, уронив руки, глаза ее блуждали.

— Нашлась машина мистера Хокли. Там внутри труп. Женский труп. Его просят приехать на опознание. Видимо, была авария... Все обгорело.

Полли отвернулась к стене, оперлась кулачком, плечи вздрогнули, но она быстро взяла себя в руки. Джереми попытался справиться с собой.

— Это может быть не миссис Хокли. Может, она кому-то дала машину.

— Нам нужно дождаться результатов опознания, — пробормотала Полли со слезами в голосе. — Я сейчас позвоню мистеру Хокли. Сейчас же.

Результаты стали известный уже вечером. Мистер Хокли опознал и свою машину, так как сохранился номер, и свою жену — по сложению, кольцу, остаткам платья и волос. Об этом шепталась в коридоре Присси, сам же Хокли велел подавать на стол. За ужином он был мрачнее тучи, но ел с аппетитом. Джеффи не было. Полли сначала хотела ему что-нибудь солгать, но мистер Хокли сказал сыну правду. Джеффи долго рыдал, сидя на коленях у Полли, и наконец, наплакавшись, уснул.

Что до Джереми, он чувствовал, что голова сейчас взорвется. Итак, миссис Хокли была мертва, но ее муж не вел себя, как убийца. Похоже, он ничего не подозревал о том, что случилось вчера. Но кто тогда убил его жену?

В какой-то момент Джереми понял, насколько устал. Он не мог в одиночку решить, как поступить, ему требовался совет. А близких у него не было, так что того, кому он доверится, приходилось выбирать лишь из смутной симпатии. И вот, когда все в доме стихло, он спустился к комнатам прислуги и постучался к Полли. Конечно, он компрометировал ее, но уж лучше потерять работу, чем жизнь или душевное спокойствие.

Полли была сильно удивлена его приходом. Кажется, она плакала: веки у нее покраснели, щеки были влажными. Все же за ее холодной внешностью скрывалась обычная девушка — нежное, слабое существо.

— Я должен кое-что вам рассказать о том, что вчера видел и слышал. Только тихо. Так, чтобы раньше времени никто не узнал.

Полли кивнула, заперла дверь, вывела его на середину комнаты и велела шептать ей на ухо.

Когда он закончил, она отпрянула.

— И вы молчали? Тут же была полиция утром, почему...

— Потому что меня слишком многое смущает. Мистер Хокли... Не ведет себя, как виновный.

Полли издала непонятное восклицание. Джереми подумал еще.

— И вчера... Я не уверен, что слышал именно его голос.

— Но кто еще там мог быть?

— Пока я не знаю. Потому я и рассказал вам все, что надеюсь на вашу помощь. Ведь я очень мало знаю о них обоих.

— Я знаю немногим больше. Я здесь всего два года.

— Да разве это мало, чтобы узнать любого человека?

— Конечно. Чудовищно мало.

— Неважно. Расскажите все. Вы ведь понимаете, мы с вами сейчас решаем судьбу человека. Мы можем погубить невиновного. Не стоит торопиться в таких делах.

Полли опустилась на стул.

— Я не знаю, с чего начать.

— Хорошо, я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Попробуем так.

Они не зажигали свет, чтобы их силуэты не заметили в освещенном окне. В окно светила желтая круглая луна, яркая, точно фонарь. Джереми пытался понять, о чем же хочет спросить в первую очередь. А Полли ожидающе на него смотрела, грустная и спокойная.

— Насколько я понял, вы любили миссис Хокли?

Это не было так уж важно, но его слишком удивляло, как Полли переживает за эту женщину. Да и стоило понимать, в какой степени она предвзята.

— Да, любила, — ответила Полли просто. — Миссис Хокли помогла устроить мою мать в санаторий, когда та заболела. Она вообще была очень добра ко мне, и не только ко мне.

— Но была ли она хорошей женой? Хорошей матерью?

Полли печально кивнула.

— Нет, не была. Как и мистер Хокли не был хорошим мужем.

Да, Джереми успел заметить, что к хозяину в кабинет слишком уж часто заходит Присси. Ее розовое личико, окруженное темными кудряшками, казалось порой слишком уж нахальным. Но в конце концов, их связь была тайной, оба не нарушали правил приличия, никого не оскорбляли. И вообще, явно мистер Хокли не первый начал.

— Я думаю, вы согласитесь, что он лишь платил жене той же монетой.

— Об этом я не могу судить. Я не знаю историю их брака, ничего об их прошлом, кроме того, что женихом и невестой они оказались на "Титанике". Джеффи всем об этом докладывает, и миссис Хокли подтвердила мне, что это правда.

— Такая трагедия должна бы сплотить?

Полли поколебалась.

— По некоторым оговоркам я поняла, что она вышла за него без любви, по бедности, по принуждению. Конечно, это не оправдывает ее поведения, но, может, объясняет его. Но это только мое предположение. И может быть, я сужу предвзято, но я бы совсем не удивилась, если бы их брак закончился... Тем, на что вы сначала подумали. Честно говоря, я всегда этого опасалась. Мистер Хокли такой вспыльчивый, особенно, когда выпьет или когда у него неприятности.

— Вот именно! Можно ли предположить, что такой человек, совершив серьезное преступление, будет вести себя, как ни в чем не бывало?

Полли не ответила. Она явно взвешивала, оценивала его слова. Джереми потер переносицу.

— Скажите откровенно, вы знали кого-нибудь из любовников миссис Хокли? Ведь их было много, правда?

Даже в полумраке он заметил, как она вспыхнула. Ему было ее жаль, но кто знает- может, миссис Хокли убил ее пробравшийся в дом любовник, которого она в темноте приняла за мужа?

— Я не знаю. И никого из них не знала. Только слышала, что они были.

— А можете предположить, кто? Может, кто-то из тех, кто вхож в дом? Шофер, учитель вроде меня?

— Слышала, у нее был роман с шофером, но еще до того, как я появилась здесь, — Полли еле выговорила это, и вообще вид у нее был такой, будто она сделала что-то постыдное. — Но ничего больше... Вы первый учитель, которого наняли Джеффи. У миссис Хокли не было подруг, никто из ее знакомых не появлялся в этом доме. Только ее мать иногда приезжала из Филадельфии. Принимали хозяева в основном знакомых мистера Хокли и его родителей.

— А с кем-то из знакомых...

— Я не могу, не могу предположить, я не разбираюсь в этом! — Полли закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. — Что мы делаем? Бедную женщину еще даже не похоронили, а мы копаемся в ее грязном белье.

— Чтобы, возможно, спасти невиновного. Или помочь правосудию.

Она потерла подбородок.

— Знаете, я вспомнила кое-что. Полгода назад мы с миссис Хокли и Джеффи ездили в Нью-Йорк. Приезжал из Африки ее кузен, они встретились буквально на пару часов. В тот же день мы уезжали, но до того решили немного прогуляться по городу. Зашли в одну лавочку, где продавались всякие гипсовые и фарфоровые безделушки — вы знаете, у миссис Хокли была слабость к искусству... Там был продавец — молодой итальянец. И он назвал ее по имени.

Джереми навострил уши. Интересно, откуда бы этому итальянцу знать женщину из другого города, из другого круга?

— Так, и что же дальше?

— Она явно тоже его узнала и велела нам с Джеффи выйти. Мы стояли у двери и не слышали их разговора, только один раз... Донеслось смутно.. Итальянец вскрикнул слишком громко...

— Что же?

— Он называл какое-то имя... Очень простое. Джон? Нет, не так. Джек.

"Да уж, лучше бы это был Эбенезер или Юрайя. Ну да ладно, хоть какая-то зацепка".

— Так, и что же дальше?

— Они говорили минут двадцать. Миссис Хокли вышла сама не своя. Я не разбираюсь в выражениях лиц, но... Она обычно была веселая, разговорчивая, когда мужа не было рядом, рассказывала мне всякие интересные вещи про историю, про пси-хо-а-на-лиз — вы слышали такое? А в тот вечер молчала и все думала. А на следующий день стала такой, как всегда.

— Вы можете мне примерно объяснить, где эта лавочка?

— Пожалуй, да.

Ну что ж, теперь Джереми понимал, что ему делать, и успокоился. Путь его лежал в Нью-Йорк, оставалось придумать предлог, чтобы отпроситься. Полли поднялась с ним на второй этаж: она хотела удостовериться, что Джеффи не просыпался. Джереми решил подождать ее в коридоре.

Полли вышла, снова попав в прямоугольник лунного света — светлый призрак, неправдоподобная девушка.

— Спит. Кажется, не притворяется.

Ее голубые глаза больше не казались холодными, а их взгляд — слишком жестким.

— Вам нравится быть няней, мисс Харт?

— Я больше ничего не умею, — она потупилась. — Я самая старшая в семье, на мое образование не было денег.

— А семья большая?

— Три сестры, включая меня, и два брата. Отец был пастором, но он давно умер. Честно говоря, я даже не знаю, как мама смогла вырастить нас всех.

— А у нас — наоборот, — улыбнулся Джереми. — Тоже пять человек, но трое из них — мальчики. Правда, отец и мама живы до сих пор. В своем будущем я всегда был уверен... относительно, конечно.

Он впервые за долгое время без боли вспомнил о своей семье.

Они прислонились к стене, и Джереми понял, что Полли пристально его рассматривает, точно любуется. Ему и раньше говорили, что он красив, что у него прекрасная фигура и античный профиль, и его большие синие глаза и темные вьющиеся волосы -это хорошо. Он всегда смущался от таких слов, смутился и сейчас от взгляда Полли, но невольно повернулся так, чтобы она смогла его лучше видеть. Она расцвела улыбкой, и будто ничего не осталось от строгого ангела, какой он ее увидел впервые. И Джереми подумал, что очень хотел бы, чтобы она ждала его возвращения из Нью-Йорка, как когда-то девушки ждали воинов со святой земли. Странно, когда он уходил на войну три года назад, таких мыслей у него не было.

— Вам привезти что-нибудь из Нью-Йорка, мисс Харт?

Она растерялась, но ей явно было приятно.

— Какой странный у нас с вами разговор. Нет, ничего не нужно. Тише, кажется, сейчас мистер Хокли выйдет в коридор. До завтра.

Она пустилась вниз по лестнице, и Джереми различил, что она прижимала ладонь к щеке. А ему больше всего хотелось сейчас дотронуться до ее пальцев.

Он вернулся к себе в комнату, сбросил рубашку и долго лежал, заломив руки за голову, глядя в окно. Снова ему не спаслось, грудь теснилась, но не от страха, а от радостного волнения. Он и сам не знал, чему радуется, но лунное сияние, и темно-голубое небо, и темные кусты с белеющими розами в саду — все показалось полным удивительного смысла, необычайно прекрасным.

Джереми напрасно беспокоился о правдоподобности предлога, чтобы съездить в Нью-Йорк: якобы армейскому другу предстояла тяжелая операция, он звал попрощаться на всякий случай. Мистер Хокли даже не дослушал его, только предупредил, что вычтет из жалования соответствующую сумму. Он вообще был эти дни в самом мрачном расположении духа, можно сказать, в унынии, но волнения не проявлял, чем укрепил Джереми в мыслях о его невиновности.

Полли смогла довольно точно начертить план того, как следовало искать эту лавочку, вспомнила ее название и примерно описала вывеску, и все же Джереми искал ее без малого час и успел утомиться. Он не любил такие огромные города, где ты потерян среди суеты, где никому нет до тебя дела, где запутанные кварталы простираются на много миль, а наглая сытость граничит с отчаянием нищеты. Ему приходилось опасаться карманников, а еще посреди улицы промчались, оглушая сигналами, две машины — каждая едва не вылетела на тротуар, едва не задавила кого-нибудь. Оставалось только погрозить им вслед кулаком. Ну вот, наконец он нашел, что искал.

В лавке царили приятный полумрак и прохлада. Последнее — так как дверь не прикрывалась плотно (наверное, потому Полли и смогла услышать хоть что-то из разговора). Первое — вероятно, чтобы клиентам был не слишком хорошо виден товар.

За прилавком сидел человек лет тридцати, смуглый, с вьющимися черными волосами — да, пожалуй, в самом деле итальянец — уже начавший расплываться. Радушно улыбнувшись, он стал описывать каждую безделушку на витрине, которая, по его мнению, могла понравиться самому Джереми, его маме, сестре, тетке или невесте. Долгое время Джереми не мог и слова вставить в его монолог, пришлось наконец остановить его жестом.

— Я пришел к вам не как покупатель. Вы ведь знаете Розу Хокли, не так ли?

Он взглянул итальянцу в глаза. Тот смешался.

— Простите, я... О... Кажется...

"Возможно, он не знает ее фамилии", — предположил Джереми и подсказал:

— Это женщина лет двадцати пяти, рыжеволосая, с пышными формами. Полгода назад она заходила к вам в лавку, с ней были маленький сын и его нянька. Не отпирайтесь. Вы назвали тогда ее по имени и довольно долго говорили с ней. Упомянули какого-то Джека.

Да, теперь он понял, что не ошибся: на лице итальянца застыла какая-то враждебность.

— Допустим, знаю. Чего вы хотите?

— Я пришел сообщить, что Роза Хокли мертва. Она погибла в аварии два дня назад.

Джереми впился взглядом в лицо собеседника, наблюдая за реакцией. Расстроенным тот определенно не выглядел, только удивленным. Он перекрестился, что-то пробормотал и торжественно кивнул самому себе.

— Что же? — вновь заговорил Джереми. — Вам нечего мне сказать по этому поводу?

— Нечего, — равнодушно ответил итальянец. — Я был весь день в лавке, потом пришел домой и провел вечер с моей женой, Хельгой, и нашим сыном.

— Зачем же так сразу? Я не из полиции и не подозреваю вас ни в чем. Хотя мне довольно странно, что может связывать вас с ней.

— Да уже давно ничего не связывает. Шли бы вы отсюда, сеньор, у меня много работы, — итальянец принялся возиться с товаром, который до того спокойно скапливал пыль на витринах.

— А что связывало раньше?

— А вам-то какое дело?

— Я ее родственник. И хочу удостовериться в том, что авария, в которой она погибла, действительно была несчастным случаем.

— Ну так вы не там ищете, — итальянец бестолково скомкал тряпку. — Человек, который связывал нас с ней, мертв уже девять лет. А эта... Она считала его вором. Она его вором назвала при мне!

У него сверкнули глаза, он стиснул зубы.

— Тот самый Джек, правильно? Почему она назвала его так? И если он был одного с вами круга, как они познакомились?

— Этого я вам не могу сказать, сам не знаю. Джек — он вечно был такой. Достал нам с ним билеты на "Титаник" за пять минут до отплытия, представляете? — гнев итальянца уже сменился мягкой грустью. — И вот там он впервые ее увидел. Она ехала первым классом. Он ее увидел на палубе, да и застыл, пропал. Мы над ним смеялись с Томми, еще одним нашим приятелем, а уже на следующий день она сама к нему спустилась.

— Но у нее ведь уже был жених, — напомнил Джереми. Итальянец его словно не услышал, погрузившись в воспоминания.

— Он весь тот день провел с ней. Вечером привел ее к нам в третий класс — ух, повеселились же они вдвоем! Когда он ее проводил и вернулся, то всю ночь потом ворочался, все не спал, да улыбался этак... А утром оделся кое-как — и сразу к ней. Только что-то не задалось, вернулся — голову повесил, притих. К вечеру ближе ушел на нос корабля, любил он там стоять. И все, не видел я его больше никогда. Вскоре и она пришла, его искала, я сказал, где он может быть. А ночью... Вы слышали, наверное, что тогда было. Я еле спасся вместе с Хельгой и ее матерью, Томми вот погиб, а где Джек был, я только полгода назад узнал. Оказывается, его, уже когда "Титаник" наткнулся на айсберг, арестовали. Обвинили, что бриллиант какой-то взял у жениха вашей Розы! И что же... Увели, поди, заперли... Шлюпок едва хватало, разве будут спасать арестанта?

У итальянца запрыгал подбородок.

— И сидел он, поди, смерти ждал... Если бы я знал, я бы пришел помочь, но я не знал! И она ничего не стала делать... Решила, он вправду вор! Как будто она не видела его! Да, я ей так и сказал: что он, как увидел ее, не спал и дурной был, и что я его год знал и он всегда работал честно и каждым куском хлеба со мной делился! Она говорила, бриллиант прямо при нем нашли, и пальто на нем было ворованное... вот чепуха! Будто бы он с краденным бриллиантом стал бродить по кораблю с ней вместе! Пальто взял чужое, да. Хотел вернуть, да не успевал все.

Джереми сдержался, чтобы не фыркнуть. Слишком много мути поднялось в душе, многое вспомнилось, и если бы не необходимость выяснить все до конца, он давно бы резко оборвал не к месту сентиментального собеседника.

— Итак, вы сказали ей все это, и что же она?

— Вышла, ничего не сказав. Ну, теперь Господь их рассудит.

Джереми понял, что услышал все необходимое. Уточнив имя и фамилию итальянца — Фабрицио ди Росси, фамилию и род занятий Джека — Доусон, художник — он вышел.

Погода испортилась, дул резкий ветер, поднимая облака пыли, пахло дождем. Лучше было зайти в любую забегаловку до того, как попадешь под ливень. И очень сильно хотелось выпить, так что можно было позволить себе немного нарушить тот самый закон, который Джереми поддерживал всей душой.

В забегаловке он с "крепким чаем" сел у окна и позволил себе погрузиться в горькие, унизительные воспоминания.

Джереми был вторым из пятерых детей в их семье. Растили их в любви, строгости и твердых правилах. Самым непослушным был старший, Джозеф; он часто лентяйничал и проказничал, но никто тогда не придавал этому значения. В шестнадцать Джозеф отселился, стал работать, а вскоре уехал из города.

Джереми после школы поступил в колледж; через два года у них появились новые соседи — немолодая пара с прехорошенькой дочерью, Айви, его ровесницей.

Впервые Джереми увидел ее в саду, свежим утром августа. Она собирала в корзину яблоки. Их прихватило ночным заморозком, Джереми чувствовал их аромат, смешанный с запахом сосен. Он впервые в жизни засмотрелся тогда на освещенную солнцем девичью фигурку, ловкую и легкую в движения, на рассыпавшиеся по плечам черные волосы и мелькавшие среди ветвей белые руки с быстрыми пальцами. Девушка обернулась, и Джереми увидел ее лицо: бело-розовое, точно яблоко, со смеющимися зелеными глазами.

Она тоже долго смотрела на него, но они тогда не заговорили. Но очень скоро Айви подружилась с его сестрами, стала часто бывать у них в доме, и хотя Джереми очень робел, он все-таки смог заговорить с ней.

А дальше были месяцы, казавшиеся потом непрерывным потоком счастья. Каждое воспоминание, самое незначительное, блестело ярко, как бриллиант: вот Айви собрала в букет осенние листья, вот вместе он и она катаются на коньках. Джереми сделал ей предложение, она согласилась, обе семьи были за них рады.

И тогда вдруг снова объявился Джозеф. Вернулся в город с деньгами и заявил, что хочет остаться. И ему поверили, ему всегда верили, он умел расположить к себе. Джереми и в голову не пришло, какой нож брат на него точит.

Джереми ушел добровольцем на войну, но едва высадившись в Европе, слег с испанкой, и к моменту его выздоровления война успела закончиться. Письма из дома приходили сдержанные, Айви не писала вовсе, хотя родные утверждали, что с ней все в порядке. Правду Джереми узнал, лишь вернувшись домой.

Едва он уехал, как Джозеф стал ухаживать за Айви и очень скоро добился успеха. Он всегда пользовался популярностью у женщин и легко переходил с ними запретную черту. Так вышло и на сей раз, но это стало известно. Джозеф согласился жениться на Айви — более того, заявил, что так и хотел с самого начала, потому что с первого взгляда полюбил ее.

Как себя чувствует человек, которому снится, что он падает? Бесконечный, страшный полет... С таким чувством вспоминал Джереми ужасные дни после возвращения домой. Джозеф пришел, чтобы извиниться перед ним, но говорил в основном о том, как любит Айви. Он явно выполнял какую-то формальность и на самом деле ни капли не сожалел. Мать, сестры, младший брат — все просили их помириться. И даже отец однажды после завтрака взывал для серьезного разговора.

— Послушай, я не пытаюсь оправдать Джозефа. Я уже пояснил ему, насколько он неправ. Но я не хочу, чтобы вы, родные люди, мои дети, становились врагами на всю жизнь.

Джереми молчал. Он не решался высказать отцу прямо все, что кипело, обжигая душу: ярость от того, как легко его предала Айви, бесконечная тоска, ненависть к Джозефу, которому так просто оказалось разбить счастье брата ради своей похоти, обида на родных, которые и не думали порывать с предателями.

— Вы оба мне нужны. И может, сейчас ты не понимаешь, но вы нужны друг другу. Прости брата. Я не требую, я только прошу: прости.

Отец учил их не выдавать свою боль, но Джереми не мог больше сдерживаться. Как можно спокойнее он ответил:

— Мэт ничего плохого мне не сделал, а других братьев у меня нет.

В тот же день он сам уехал в Филадельфию и вскоре устроился там учителем.

Простил ли бы он Айви, если бы она обнаружила, что Джозеф — бесчестный человек, и вернулась? И каково бы ему было уже в браке с ней снова терпеть ее измены? Разве он сам не пошел бы на преступление в конце концов?

Вернувшись из Нью-Йорка, Джереми застал весь дом как бы застывшим в напряжении. Мистера Хокли взбесило, что полиция все не хотела выдавать для похорон тело его жены. Он рассчитал дворецкого, накричал на Присси и дал пощечину Джеффи, который не вовремя вздумал капризничать. К приезду Джереми у мальчика на щеке багровел след большой ладони, а Полли была в таком холодном бешенстве, что с ней никто не решился бы заговорить. Поэтому разговор Джеерми отложил на следующий день: отправился с Джеффи на прогулку после завтрака и попросил Полли сопровождать их под каким-нибудь благовидным предлогом.

Покуда Джеффи запускал воздушного змея, Джереми рассказал все, что ему удалось узнать. К его удивлению и некоторому разочарованию, судьба этого проходимца сильно расстроила Полли.

— Какая ужасная смерть. Ждать и понимать, что никто тебе не поможет.

— Подобные люди не стоят того, чтобы на них тратили жалость, — упрекнул ее Джереми. — Вор он или нет, он соблазнил чужую невесту.

— Разумеется, он поступил очень дурно. Но разве за это казнят?

— Я бы казнил, — не сдержался он и тут же с натянутой улыбкой добавил. — Шутка. Хватило бы позорного столба, клейма и плетей. Однако лучше уж преступник будет наказан чрезмерно, чем останется безнаказанным. Речь не о нем. Мисс Харт, у меня чувство, что я все глубже запутываюсь. Я думал, что узнаю, кто еще мог убить миссис Хокли, а вместо этого узнал еще одну причину, по которой ее мог убить муж. Ведь она предала его еще до свадьбы, он ее простил, и вот чем она ему отплатила.

— Простил? — Полли сосредоточилась, ее лицо прорезала морщинка, глаза потемнели. — Подождите... Но если этот Джек не был вором, значит, камень ему подбросили... Это прощение?

— Да причем тут этот негодяй, забудьте вы о нем. Речь о ней, это ее простили, а она...

— Вы сами не понимаете, какое важное звено отыскали! — внезапно рассердилась Полли. — В том вашем рассказе меня кое-что смущало все больше. И теперь, кажется, все может встать на свои места. Расскажите мне еще раз, что произошло той ночью.

Она достала из кармана блокнотики карандаш и принялась все записывать, что, с точки зрения Джереми, выглядело весьма неразумно.

— Жених и невеста, жених и невеста! — раздалось рядом. Джеффи вынырнул из-за кустов совсем не с той стороны, куда вроде бы убегал запускать змея. Странный ребенок: он как будто очень быстро оправился от смерти матери и стал прежним непоседой, но непременно за день с ним случалась истерика, когда он громко звал мать и рыдал.

— Джефферсон, как ты себя ведешь? — ласково склонилась к нему Полли, отрываясь от записей. — Разве можно пугать взрослых и дразнить их?

— Я вас напугал? — спросил довольный Джеффи.

— Конечно. А где змей?

— А когда вы поженитесь?

— Не прежде, чем как следует надерем вам уши, молодой человек, — Джереми слегка взял его за ухо, но выкручивать не стал. — Немедленно ступайте за змеем.

Мальчишка побежал, а Джереми, глядя на покрасневшую Полли, ощутил, как краснеет сам.

— Жаркая погода, правда? — пробормотала она. — Доскажите мне, что тогда было.

Она быстро дописала, и они договорились встретиться ночью, в саду, у солнечных часов. Оба опасались, что в доме их могли услышать. Вне его стен они уже говорили куда вольнее, если бы не Джеффи, то и дело требовавший внимания.

Они возвращались, когда солнце было в зените. Резкий ветер сдул тополиный пух, он стал оседать, точно снег, блестя в снопах света, и несколько пушинок попало Полли на шляпку. Она неловко хихикнула, когда Джереми их смахнул. Он охнул, точно его укололи.

Как же колотилось сердце, когда ночью Джереми вышел в сад. У солнечных часов уже стояла фигурка в темной шали поверх светлого платьица. Полли протянула руку, Джереми сжал маленькие пальчики, и вместе они сели на скамью.

— Я думала весь день, сопоставляла, — у нее сбивался от волнения голос. — Мистер Дартл, миссис Хокли может быть жива!

— Что?! — Джереми едва не вскочил.

— Смотрите: вы говорите, что не узнали голос мистера Хокли. Допустим, это был не он. Но она же называла его по имени! Она перепутала? Маловероятно: когда с человеком рядом столько лет, его и в темноте узнаешь. Значит, она нарочно назвала так другого человека! Они изобразили, что он ее убил, угнали машину, инсценировали аварию и скрылись.

— А труп?

— Да ведь опознавали не по лицу! — Полли, забывшись, стала говорить громче и даже взмахнула руками. — Даже не по отпечаткам пальцев. А прочее можно подкинуть. Знаете, чем больше я думала, тем подозрительнее мне становилось все это, но я не понимала: если миссис Хокли не умерла, зачем ей притворяться мертвой?

— Тише! — напомнил Джереми. — И что изменилось?

— Вы не понимаете? Все встало на свои места! Она мстила мужу за того несчастного человека, которого она любила, а он погубил.

— Погубили этого, с позволения, несчастного собственные распутство и подлость.

— Но миссис Хокли могла так не считать! И руку даю на отсечение, не считает. Она не такая, как вы, Джереми, она совсем не так относится к нравственным правилам.

Джереми затаил дыхание: Полли, забывшись, назвала его по имени.

— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Для нее существуют лишь ее удовольствия, и она готова мстить каждому, кто ей помешает?

— Пусть так, — вздохнула Полли. — Но теперь-то вы понимаете, к чему я веду? Она так и хотела с самого начала: чтобы кто-то увидел и услышал их ссору, пошел в полицию, и тогда...

— Уличная женщина, — сплюнул Джереми.

— Тише! — Полли схватила его за руку. — Кажется, Лавджой вышел из флигеля.

Да, на тропинке, ведущей к солнечных часам, звучали шаги.

— Не надо было так кричать, вы его разбудили, — Джереми взял Полли за руку. — Бежим отсюда!

— Направо, — едва успела она шепнуть, и они скользнули под низко нависшие ветви яблонь.

Они старались двигаться бесшумно, огибая дом, они держались в тени и были осторожны, но все-таки поскользнулись и упали в мокрую траву. Так и лежали минуты три, отдыхиваясь, а над ними светлело летнее небо, пело множество насекомых и птиц, и лиц касалась влажная прохлада.

Ночной мотылек сел Полли на щеку, она не моргала и не касалась его рукой. Джереми приподнялся на локте, потихоньку оглянулся. Нет, никого вокруг не было. Полли лежала на траве перед ним, серебряная, нежная, горячая от бега. Ее рот приоткрылся, она смотрела на него с таким выражением, будто он был потусторонним существом.

"Рано. Вы еще совсем не знаете друг друга". Джереми помог ей подняться, они вошли в дом через черный ход и разошлись по комнатам.

...У себя Джереми долго ходил из угла в угол, пытаясь унять колотящееся сердце. Ему было ясно, что он снова влюблен, но в тоже время все было иначе, чем с Айви. Он восхищался Полли, но мог и не понимать ее, и огорчаться ее поведением, и раздражаться. Она была ему бесконечно дорога, и все-таки разум его оставался ясным.

Он спросил себя, не боится ли снова доверить женщине свое счастье, и смог честно ответить, что страха не испытывал. Во-первых, в Полли он почему-то был уверен. Во-вторых, на сей раз рядом не было никого вроде Джозефа, стало быть, он мог быть спокоен: ни один бесстыжий, бессердечный наглец не покусится на его счастье.

Вспомнив про брата, Джереми ощутил привычный прилив ненависти и сам этому удивился. Ведь от чувства к Айви давно осталась только горечь, Джереми встретил девушку гораздо лучше ее и был — он в этом не сомневался, вспоминая сегодняшнее поведение Полли — уже любим. И все-таки он уничтожил бы брата, будь его воля.

"Как Хокли уничтожил того проходимца?" Джереми попытался представить, как умирал этот негодяй. Сначала наверняка пытался выбраться или хотя бы звал на помощь, но вода все прибывала, и настал момент, когда он осознал: к нему никто не придет. Что он стал делать тогда? Вряд ли молился и каялся в грехах, хоть и стоило бы. Плакал и твердил, что не хочет умирать? Клял судьбу, Хокли, свою случайную любовницу, хотя следовало только себя? Рвался, как бешеный, в безнадежных попытках освободиться, покуда вода не стала заливаться ему в рот и нос? Да, пожалуй, Джозеф вел бы себя именно так. " А ты хотел бы представить брата на его месте? Ты мог бы сделать все, чтобы брат так же погиб?"

Джереми задумался. Боль от поступка брата так протравила душу, что он и не вспомнил, любили ли они когда-то друг друга. Что до Джозефа, он никого любить не способен. Но все-таки — нет, Джереми не смог бы так поступить. Ни оболгать, обвинив в краже, ни оставить умирать. И не из соображений чести: с бесчестными людьми можно поступать как угодно, только так от них защитишься. И не из родственных чувств: ведь Джозеф первый забыл о них. Но Джереми было бы мало страданий брата, а смерть его и вовсе была ни к чему. Он хотел настоящего раскаяния, а таким путем этого было не добиться.

Он хотел бы, чтобы Джозеф перестал быть собой: бессовестным, эгоистичным, наглым, без раздумий топчущим всех ради своего счастья, подлым и развратным. Однако способен ли раскаяться и измениться такой человек? Есть ли в его душе хоть искра человеческого чувства? "А как сам думаешь: если бы была, он поступил бы, как поступил?"

Ответ был очевиден. Насколько Джереми знал, сейчас Джозеф жил в их родном городе, в их с Айви семье все хорошо, недавно родилась дочь. Они блаженствуют, не ответив за его страдания и не сожалея о них. А ему осталось жить с кровоточащей раной на душе.

Утром Джереми спустился вниз в приятном предвкушении новой встречи с Полли. За ночь он обдумал ее слова, и хотя желание мести со стороны миссис Хокли по-прежнему приводило его в недоумение пополам с возмущением, он признал, что иного от подобной женщины, пожалуй, нельзя было бы ожидать. Видя цель и смысл жизни в низких наслаждениях, она не способна была оценить великодушие жениха и наверняка осознавал одно: ей не дали поступить, как она хотела. Вероятно, уже тогда она затаила обиду, которая до поры выливалась лишь в распутное поведение. Пока однажды ей не дали новый повод, уже для более резких действий.

Джереми не сомневался, что ей помогал в "мести" ее новый любовник. Видел же он какого-то мужчину в коридоре в ту ночь. А помогать женщине в таком деле способен только человек, одурманенный страстью к ней.

Джереми не терпелось поговорить с Полли об этом, но едва он присоединился за завтраком к мистеру Хокли и Джеффи, в коридоре раздались голоса. В столовую запыхавшись, вбежала Присси и выпалила:

— Мистер Хокли, там... вас хочет видеть лейтенант Пикар! И с ним еще полицейские.

— Что за ерунда, что им надо? — сердито спросил мистер Хокли. — Во всяком случае, я завтракаю. Пусть подождут.

— Лейтенант Пикар настаивает...

— Ты оглохла? Я ясно выразился. Лейтенанту Пикару придется подождать.

Присси вышла. Мистер Хокли отрезал немного бекона, принялся жевать, тщетно стараясь скрыть волнение, но вдруг отбросил вилку, сдернул салфетку, выругался под нос и вышел.

Джереми несколько мгновений оставался на месте, обдумывая ситуацию. Сейчас мистер Хокли безумно волновался, но было ли это обычное волнение человека, столкнувшегося с законом, или ужас убийцы, которому не удалось всех обмануть? После совсем недолгих колебаний Джереми прокрался в коридор, даже не озаботившись что-то сказать Джеффи, притихшему после недавней отцовской оплеухи.

Джереми не успел и оглянуться, как в гостиной раздался голос мистера Хокли — грянул, как гром, так что пара картин точно покачнулась.

— Что?! Да вы в своем уме?! Вы понимаете, что у меня есть знакомые в Конгрессе, в Сенате, вы осознаете, что один звонок — и я сотру вас в порошок?

— Нет нужды отрывать их от дел, мистер Хокли, — послышался другой голос, полный спокойной иронии, едва уловимо грассирующий. — Если вы невиновны, конечно, я это выясню и не стану вас больше задерживать. А пока не задерживайте меня. Проследуйте за мной.

— Да что за идиотизм, что вы мне приписываете? Кто я, по-вашему? Пьяница из подворотни? Моя жена погибла в аварии, и мало того, что вы не хотите выдать мне ее тело, чтобы достойно его похоронить, вы еще... Нет, вопрос решен. Ваша карьера на этом закончена.

— И это тоже покажет время. Ну же, вы пойдете или мне применить силу?

— Уберите руки. Делать нечего, придется потратить на вас полчаса.

Джереми отпрянул как раз вовремя, чтобы не попасться на глаза мистеру Хокли, резко покинувшему гостиную. Следом прошли полицейские и какой-то темноволосый человек лет за тридцать, в плаще и шляпе.

Мистеру Хокли позволили переодеться и затем увезли его.

За все это время Джеффи так и не притронулся к завтраку. Когда Джереми обернулся к нему, мальчик сидел, вытянув шею, уставившись в коридор. Нервный и чувствительный, этот ребенок явно угадал в доме новую беду, но на сей раз даже не посмел спрашивать. Тем лучше: Джереми не знал точно, что ему ответил бы.

— Если в следующие двадцать минут ты не доешь кашу, будешь голодным до самого обеда.

Он сознавал, что Полли будет очень занята, и точно, он успел не только задать Джеффи диктант, но и добиться от него решения двух задач, прежде чем девушка заглянула к нему в класс. Задав Джеффи читать рассказ в хрестоматии, Джереми вышел к ней в коридор.

— Простите, я звонила матери мистера Хокли, она скоро приедет, чтобы забрать Джеффи, и потом едва отбилась от Лавджоя. Он все расспрашивал, о чем мы с вами вчера говорили в саду, и что это за месть я упоминала.

— И что вы сказали?

— Что мы обсуждали один роман.

А Джереми и не подозревал, что Полли тоже умеет лгать. Она между тем сжала его руку.

— Нас всех будут допрашивать. Я расскажу все, что знаю, что видела сама и услышала ото вас. Вы, конечно, подтвердите мои слова?

Он попытался представить, какое впечатление на следователя произведут его слова. Ведь речь шла о человеческой жизни. А что, если следователь уже настроен предвзято? И вот Джереми расскажет ему, как слышал ссору, в ходе которой миссис Хокли назвала мужа по имени, как видел потом в коридоре мужчину с телом женщины на руках, как слышал отъезжавшую машину... Если прибавить к этому рассказ о подонке, получившем по заслугам тогда, на "Титанике" — разве не решат следствие и суд, что у мистера Хокли были и мотив, и возможность убить жену, и что никто больше ее убить не мог?

С другой стороны, он выставит Полли лжесвидетельницей — или она его лжесвидетелем, если их показания будут противоречить друг другу. Может, легче уговорить ее молчать? Он объяснил ей, что думает, но девушка покачала головой.

— Нет, мистер Дартл, так нельзя. Надо идти до конца. Мы должны сказать правду, что бы за этим ни последовало.

— Но ведь его могут казнить!

— Его могут казнить и без нашего рассказа. А могут оправдать, если сделают те же выводы, что сделала я. В любом случае, мистер Дартл, я не собираюсь лгать под присягой.

Джереми вытер пот со лба.

— Хорошо, но может... Может, не стоит говорить хотя бы о событиях на "Титанике"? Ведь они не имеют отношения к делу.

— Как не имеют, если именно за это миссис Хокли и могла решить отомстить мужу так жестоко?

— А вы уверены, что огласка того случая не обернется для мистера Хокли новыми малоприятными последствиями?

Полли задумалась

— Если узнает полиция — это еще не огласка, они наверняка сделают все, чтобы эта история не попала в газеты. Что до чего-то другого... Доказать вину мистера Хокли, хотя бы косвенную, в смерти того человека почти невозможно. Не думаю, чтобы кто-то стал этим заниматься.

— Ну что ж... Тогда я расскажу все, что знаю.

Они пожали друг другу руки.

— Да, — вспомнила Полли. — Я сказала Лавджою, что мы обсуждали роман "Виконт де Брожелон". Там ведь о мести, да?

— О мести — "Граф Монте-Кристо". Но я думаю, Лавджой не осилил в свое время даже "Трех мушкетеров", так что он ничего не заметит.

Днем прибыла мать мистера Хокли — еще красивая, изящная женщина. Несмотря на свою, вероятно, ужасную тревогу, она держалась приветливо, хотя и немного отстраненно. Джеффи обрадовался бабушке: она явно была из тех, кто его баловал.

Ей пришлось пережить еще одно нелегкое испытание: вскоре после ее приезда снова нагрянула полиция. На сей раз дом осматривали, опрашивали всех, кто там находился. Тогда-то Джереми и предстал перед лейтенантом Пикаром и все-таки рассказал и о событиях роковой ночи, и о своих сомнениях, и о разговоре с итальянцем в одной из лавочек Нью-Йорка.

Он пытался понять, какое впечатление его слова произвели на лейтенанта, но выразительное лицо Пикара оставалось лишь любопытным. Единственное, что он уточнил: какие именно звуки Джереми слышал в ночь, когда миссис Хокли исчезла.

— Слышали ли вы, например, звуки ударов? Драки?

— Нет, — честно ответил Джереми. — Такого не было.

"Интересно, почему он про это спросил". Об этом стоило подумать, обсудить с Полли.

— Почему же он об этом мог просить? — удивилась Полли, когда Джереми, придя вечером к ней в комнату, пересказал ей разговор с Пикаром. — Неужели они смогли найти следы побоев? Все-таки пожар, авария...

— Да никаких побоев в тот вечер и не было! Я точно слышал.

У Полли появилось выражение, точно она припоминала что-то неприятное. Наконец она выдавила:

— Присси болтала... Труп так изуродован, что не было даже зубов. Может, полиция

решила, что зубы выбил мистер Хокли?

Джереми почувствовал себя странно: точно перед ним на миг блеснул свет. Какое-то воспоминание детства... Нужно постараться его вытащить.

Почему ему вдруг вспомнилась Айви? Дело не в ней самой, нет. В доме, где поселилась ее семья, до этого жил дантист, мистер Майер. И однажды...

— Однажды нашего соседа, зубного врача, вызывали в полицию, чтобы он помог опознать труп. Уж не знаю толком, в чем дело, но Мэтью, мой брат, болтал, что опознавать пришлось по зубам.

— Вы считаете, что... трупу в машине зубы выбили нарочно? — поморщилась Полли.

— Да. И мне кажется, — тут по телу пробежала жаркая волна, Джереми даже вспотел, — да, я понял! Сообщником миссис Хокли может быть только человек, который знает, как опознают изуродованные трупы! Или полицейский, или врач. Но если он где-то достал тело... Стало быть, врач, если только они с миссис Хокли не пошли на прямое убийство.

— Нет, — твердо сказала Полли. — На это она бы точно не пошла.

Джереми усмехнулся, удивляясь причудам логики, если убить напрямую для кого-то хуже, чем подвести без вины под смертный приговор.

Оставалось немногое: понять, кто из врачей Питтсбурга мог быть любовником миссис Хокли. И тут Полли наконец удалось вспомнить кое-что еще.

— Когда миссис Хокли помогала мне устраивать маму в санаторий, мне показалось... Она очень дружески общалась с тамошним врачом. С мистером Кларком.

Джереми усомнился было. У такой развратной женщины, как миссис Хокли, мог за это время смениться десяток любовников. И все же это была зацепка. Санаторий вполне годится для того, чтобы спрятать человека, покуда не уляжется шум.

— Тогда вы скажете мне, где этот санаторий, и я...

Полли накрыла его руку своей.

— Я поеду с туда с вами.

— Но зачем? Это может быть опасно!

— Ну неужели вы будете рисковать один? И потом... Извините, но мне кажется, вы не сможете уговорить миссис Хокли сдаться добровольно.

— Я и не собирался. Я только хотел убедиться, что она там, и вызвать полицию.

— Нет, прошу. Надо сделать все, чтобы избежать скандала. Ради Джеффи, ради его будущего. Я не хочу, чтобы его мать была опозорена.

Джереми отодвинулся от нее. Он ее снова не понимал. Позор — это именно то, чего заслуживала миссис Хокли, что до Джеффи, тот был неприятным и испорченным ребенком и не стоил того, чтобы о нем слишком уж заботились.

— Если вы и вызовете полицию, как вы докажете, что там именно миссис Хокли, если ее муж сам опознал ее?

Да, теперь снова пришлось признать правоту Полли.

Оба осознавали, насколько рискуют, когда одновременно отпрашивались у матери мистера Хокли. Покуда добирались до санатория, погода испортилась, небо скрыли сизые тучи, порывами налетал ветер. Парк, окружавший высокие белые стены санатория, казался мрачным, фантастическим лесом.

Им пришлось рискнуть: перелезть через ограждение и потом бродить по аллеям, делая вид, что они — такие же отдыхающие. Джереми не хотел показывать сосредоточенной Полли, насколько он боится — но было страшно так, что потели руки.

— Может, нам лучше как-то проникнуть в здание?

— Насколько я знаю миссис Хокли, она точно не проведет весь день в четырех стенах, — ответила Полли тихо.

Им приходилось держаться незаметно, и Джереми не знал, как у него не истрепались все нервы, прежде чем под низкими ветвями толстого дуба они не увидели знакомую фигуру. Не узнать ее очертания даже под плащом с капюшоном было невозможно. Полли по траве бесшумно приблизилась к ней и взяла за руку. Миссис Хокли дернулась, обернулась и увидела Джереми.

Несколько секунд она просто смотрела на него бессмысленным взглядом, явно соображая, что случилось, и еще не веря, что ее план сорвался. Потом прислонилась к дереву.

— Вам тяжело говорить, — обратилась к ней Полли. — Поверьте, мы вам не враги.

Джереми был бы ей признателен, если бы она говорила за себя, ну да ладно.

— Тогда зачем вы меня искали? — миссис Хокли в упор посмотрела на них своими страшными, мертвыми глазами.

— Мистер Хокли арестован. Будет несправедливо, если его накажут за то, чего он не совершал.

Миссис Хокли очень тяжело вздохнула.

— А если он это уже совершил, только раньше?

— Его арестовали по обвинению в том, что он убил вас, а не вашего любовника тогда, на "Титанике", — вмешался Джереми. — Даже если умолчать о том, что он поступил тогда справедливо и правильно...

— Так вы узнали про "Титаник"? Про Джека?

— Да, мисс Харт рассказала мне про ваш разговор с итальянцем, и я отыскал его.

— Зачем?

Джереми почувствовал, как его распирает от гнева.

— Потому что. Из-за вас. Могут. Казнить. Невиновного. Из-за вас, подлой, развратной стервы!

Он осекся, заметив, какие знаки делает ему ужаснувшаяся Полли, но на лице миссис Хокли не было и следа обиды — только грусть.

— Разве от подлой, развратной стервы можно ожидать чего-то другого? Вы сказали правду, я такая и есть. Добавлю только, что именно Кэл меня такой сделал. Роза Дьюитт-Бьюкейтер была другой, но он убил ее на "Титанике", девять лет назад.

— Насколько мне известно, именно на "Титанике" вы впервые изменили вашему тогда еще жениху, — фыркнул Джереми. — Как по мне, разница незаметна.

— Тогда я поверила. Я полюбила.

Захотелось закатить глаза. Когда люди прекратят путать любовь с похотью?

— Полюбили, только не человека, с которым уже были связаны обещанием.

— Я не хотела давать это обещание. Я была готова покончить с собой, только бы не выходить за Кэла. Джек спас меня, так мы и познакомились. Иногда мне кажется, я и жила по-настоящему только те два дня, что мы друг друга знали.

— Вы знали его только два дня, и он успел стать вашим любовником?

— Да.

О чем еще можно было говорить с этой женщиной? Да и с этим негодяем все окончательно стало ясно. Но тут нить разговора перехватила Полли:

— А потом, в ночь катастрофы, его обвинили в краже?

— Да. И тогда мне казалось, это звучало правдоподобно. Тогда меня как будто бы убили, внутри что-то разбилось. Мне казалось, я никому не смогу больше поверить. Моя мать и Кэл показались мне единственным, что в мире осталось надежного — и надо отдать Кэлу должное, сначала он поддерживал во мне эту иллюзию. Незадолго до свадьбы оказалось, что я беременна. Это мог быть только ребенок Джека. Я рассказала Кэлу. Бракосочетание состоялось, а во время нашего свадебного путешествия, далеко от Питтсбурга, Кэл нашел врача, и я избавилась от ребенка.

Джереми передернул плечами. Аборты он безоговорочно считал убийством, но, в конце концов, этот ребенок лишь поплатился за преступление своих родителей, его кровь была на них. Миссис Хокли продолжала, точно забывшись:

— Поверьте, тогда я была благодарна Кэлу и старалась быть ему хорошей женой. Родился Джеффи... Характер Кэла постепенно портился, то есть он перестал скрывать ревность, раздражительность и выражал ее грубее, чем раньше. У меня запас терпения невелик, и начались скандалы. Потом я узнала, что Кэл изменяет мне. Мы снова поссорились, и он второй раз в жизни поднял на меня руку. Первый был из-за Джека, тогда ограничилось пощечиной, а во время этой ссоры Кэл избил меня по-настоящему. Когда я пожаловалась матери, она велела мне терпеть, напомнила, что Кэл простил мне измену.

"Интересно, а чего же она еще ждала?"

— Я осталась без опоры в целом мире. Ужасное ощущение... Я уже знала, что не найду ее, и была готова на все, чтобы забыться, не погружаться в отчаяние. Я стала под стать Кэлу. И все это время я ненавидела и презирала Джека, винила его за мое разбитое сердце, загубленную душу. А потом я встретила Фабрицио и узнала правду.

— Ну и какую же правду вы узнали? — не стерпел Джереми. — Что ваш жених, оскорбленный, оплеванный, воздал по заслугам человеку, который растоптал его чувства ради своей прихоти? Кто кому первый разбил сердце? Кто все начал? Вы думаете, это так легко простить? Вы думаете, вы и ваш любовник заслуживаете прощения?

— Я знаю одно, — холодно ответила миссис Хокли. — Джек погиб.

— И вам, несчастной, больше некому довериться на этом свете, ах, как мне должно быть вас жаль! Только вот Джек ваш был бессовестный, безнравственный, бесчестный и бессердечный человек, и вы бы очень скоро поняли: ему доверять следует меньше, чем кому бы то ни было еще. Для таких предавать — как дышать.

— Да вы же его совсем не знали! — воскликнула миссис Хокли, на ее бледных щеках выступил румянец.

— А вы за два дня успели узнать больше? Мне довольно одного его поступка: соблазнения чужой невесты. Это слишком о многом говорит. И кстати, даже его дружок-итальянец не отрицает, что ради свидания с вами Джек украл пальто. Вам, конечно, все равно, вас тоже не интересуют нравственные правила, но не требуйте от меня сочувствия ни к вам, ни тем более к вашему негодяю-любовнику.

Миссис Хокли выпрямилась, как-то подтянулась и, глядя сквозь Джереми, спросила:

— Чего вы хотите?

— Чего вы хотите?

Джереми хотел, конечно, передать миссис Хокли в руки правосудия, но Полли пришла не за этим. Он вопросительно взглянул на свою спутницу. Полли заговорила негромко и твердо:

— Миссис Хокли, мы с Джереми хотели бы, чтобы вы открыли всем, что живы. Что бы ни сделал ваш муж, не надо становиться такой же, как он. И главное — подумайте о Джеффи. Он очень страдает с тех пор, как ему сказали, что вы мертвы. Кто знает, что ему еще придется вынести, если все останется, как есть. А ведь он ни в чем, ни перед кем не виноват.

Миссис Хокли сжала руки.

— Если я объявлюсь, то немедленно стану добиваться развода. А Кэл не отдаст мне ребенка.

— Но Джеффи хотя бы будет знать, что вы живы, что вы есть у него. С чем ему иначе придется жить? С тем, что его отец якобы убил его мать? Возможно, был казнен за это?

Миссис Хокли стала колебаться.

— Будь я одна, я объявилась бы. Но... Вы же понимаете...

— У вас был сообщник, — констатировал Джереми. Миссис Хокли кивнула.

Ну что ж, человек, который вступил в связь с замужней женщиной и помог ей совершить преступление, жалости опять же не заслуживал, однако Полли задумалась, подыскивая ответ.

— Вы можете... не выдавать его. Или дать ему уйти.

— Вряд ли он согласится.

— Значит, вы можете ему доверять? — улыбнулась Полли, коснувшись плеча миссис Хокли. Та вдруг отшатнулась.

— Так вот оно что!

Джереми обернулся: рядом с ними невозмутимо стояли Лавджой и еще пара молодчиков.

Лицо Полли исказилось.

— Это не мы их привели!

— Да уж, лишних заслуг себе приписывать не надо, — согласился Лавджой. — Хотя вы оба оказались догадливы, но опытного сыщика вам все же не провести. Миссис Хокли, вы тут загостились. Давайте так: сейчас вы поедете со мной в полицию, там расскажете, что отдали машину покататься какой-то шлюхе, с которой познакомились на вечернике, а сюда записались под чужим именем, чтобы отдохнуть недельку от семьи. Ваш, хм, сообщник не пострадает, да и вам лучше показать себя дурой, чем преступницей, правда?

Джереми невольно восхитился этим человеком, его самообладанием и здравым смыслом. Миссис Хокли некоторое время смотрела на Лавджоя со жгучей ненавистью, потом наконец отступила от дуба, к которому было прислонилась, будто он мог ее защитить.

— Хорошо. Я иду.

И уже проходя мимо Джереми, пробормотала:

— Крепко же Джек меня проклял...

Поверил Пикар в версию, придуманную Лавджоем, или знакомым мистера Хокли все же удалось запугать его, но на следующий день мистер Хокли уже вернулся домой. Его жена не выходила из своей комнаты, а Джеффи не удавалось увести от нее.

А еще через день Джереми и Полли оказались уволены. Мистер Хокли предоставил им отличные рекомендации и заплатил достаточно, но в своем доме их видеть больше не желал. Что ж, Джереми мог понять его.

Джеффи, прощаясь с Полли, плакал, пока не охрип, хотя она обещала навещать его и писать ему как можно чаще.

Итак, Джереми и Полли вместе отправились в Питтсбург, чтобы как можно скорее найти работу. Они поселились в меблированных комнатах, на разных улицах, но недалеко друг от друга. Они часто виделись, подолгу прогуливались, много разговаривали. Единственная тема, которую они обходили стороной — то, что случилось в семье Хокли.

Месяц спустя обоим наконец повезло: Джереми приняли в одну из городских школ, а Полли наняла в качестве приходящей няни театральная актриса, Кэрри Блоссом. В тот же день Джереми узнал из газеты о начале бракоразводного процесса между Каледоном и Розой Хокли.

Джереми, когда гулял с Полли, не удержался от того, чтобы высказаться.

— Интересно, что ей мешало давным-давно так поступить? Если уж она была настолько несчастна в браке. Только не говорите, что она не хотела лишиться ребенка.

— Я не буду этого говорить, — тихо и грустно ответила Полли. — Да, миссис Хокли непоследовательно себя вела, а под конец и преступно. Хорошо, что все обошлось и никто не пострадал. Но, мистер Дартл, я давно хотела спросить у вас кое о чем.

— О чем же?

Полли насупилась, собираясь с мыслями. Наконец произнесла довольно медленно:

— Почему вы защищали мистера Хокли? Поймите правильно: я согласна, невиновный в любом случае нуждается в защите. Но при том, что он вел себя не лучше, чем его жена, при том, что его жену вы готовы камнями побить, его самого вы не осуждали за те же самые поступки. Он ведь тоже изменял... Тоже оболгал человека. Ведь одно и то же не может прощаться одному и не прощаться другому, правильно?

Джереми отвернулся от нее, глядя на проносящиеся мимо машины. Вокруг шумел мир, все больше клонящийся к падению, мир, на глазах пропитывающийся развратом, как хлеб — сиропом. Разнузданность кричала с киноафиш, смотрела из-под шляпок и котелков, из окошек спикизи. Вопросы нравственности, правильного выбора пути в нем больше никого не интересовали, и Джереми даже не ожидал, что однажды его спросят, как правильно, почему он делает выбор именно так. Он был так растроган, что даже не сразу осознал: Полли все же его не одобряет, пусть и хочет понять.

— Для начала, мисс Харт, скажите: разве это с мистера Хокли началась цепочка преступлений?

— Он хотел жениться на девушке, которая его не любила...

— Это не преступление. Вступать в брак без любви не запрещают никакие нормы. Итак, до того, как по отношению к мистеру Хокли повели себя непорядочно два человека, он не делал ничего плохого.

Джереми перевел дыхание.

— И это преступление — осуждать его за то, что он пытался отомстить за свою боль. О, я представляю, как ему было больно! Вы не поверите, в какое черное отчаяние может повергнуть измена. Как будто душу окунают в кислоту.

Полли невольно сжала его руку, и он отвернулся от нее. Только бы не проболтаться сейчас о личном: ведь правда должна быть объективной, беспристрастной. Пора было сказать все, о чем он успел передумать с того самого дня, как узнал об измене Айви.

— Человек, способный причинить такую боль другому, все равно что убийца. Во всяком случае, своим поступком он ясно доказывает, что для него есть лишь одно — его желание. В нем не звучит голос совести, для него ничего не значат нравственные правила. Он не способен поставить себя на место другого, да его и не интересует чужая боль. Он берет не раздумывая, как без раздумий поглощают пищу и совокупляются звери. Осознания и исправления от него ждать глупо, он никогда не переживет такой же боли, какую пережили из-за него другие, потому что его грубое сердце к ней неспособно. Подобное животное нельзя оставлять безнаказанным. Но закон защищает его от прямой расправы. Что же еще остается? Нет, с такими все средства хороши.

— Но если все будут позволять себе подобные средства, мир утонет во лжи, клевете и предательстве! — вспыхнула Полли. — Мораль нельзя защищать аморальными методами.

— Мир и так уже утонул.

— Но он и не выплывет, если каждый, кто чувствует себя оскорбленным, будет позволять себе что угодно.

Джереми фыркнул:

— Если уж вы так обеспокоены миропорядком, остается одно. Закон должен взять нравственность под защиту. Как это было раньше. И даже в большей степени. Потому что предлагать человеку смириться и проглотить безнаказанность обидчика, когда рана на душе горит огнем — нет, это немилосердно.

— Значит, все дело только в том, кто начал первый? Поэтому мистер Хокли прав в ваших глазах?

Порой сложно быть честным с собой, но приходится.

— Нет, не только. Но я не уверен, что вы поймете.

— Я постараюсь, говорите.

— Такие, как мистер Хокли — опора порядка и нравственности.

— Что?!

— Не удивляйтесь. Они довольно ранимы и очень переживают за свои интересы, но понимают, что моральные нормы как раз и оберегают их от обидчиков. Они растопчут любого, кто посмел задеть их, играя не по правилам, как вы и сами могли убедиться. И всегда первыми потребуют, чтобы мораль соблюдалась.

— Но сами они охотно нарушат нормы ради своего желания.

— Ну, на какие-то уступки придется согласиться, на что-то закрыть глаза. Человек слаб. Главное, что они не идут против морали открыто.

Полли, кажется, слегка передернуло.

— Знаете, я слишком ценю мораль, чтобы отдавать ее под защиту таким, как мистер Хокли. И не верю, что больше ее защищать некому.

Они остановились около дорожки к часовне, полускрытой ветвями кленов.

— Я зайду ненадолго, — сказала Полли. — Вы пойдете со мной?

Нет, в таком настроении молиться не идут: в душе Джереми кипел гнев вперемешку с каким-то злым наслаждением. Он не мог, да и не хотел сейчас брать себя в руки, радуясь, что наконец высказался, и позволив себе помечтать, что победа его идеалов стала чуть ближе.

— Я подожду здесь. А вы подите, помолитесь за три грешные души.

— Пять, — поправила его Полли. — Пять грешных, две безвинные.

Она тихо пошла по каменным плитам. Джереми смотрел вслед ее фигурке в темном плаще. "Когда она вернется, я скажу, что люблю ее. И расскажу ей правду, чтобы она понимала... Все понимала... Если я пострадал, меня можно заподозрить в предвзятости, однако это неправда. Она сможет сделать правильный выбор".