На далёких дорогах забытых времён (гет)

Eryn Galen

3330 г. в.э.

Амон Ланк

Яркий луч солнца проскользнул сквозь зелёное сплетение ветвей высоко над головой и запрыгал на тропинке под ногами, игриво маня, беззастенчиво призывая бежать за ним следом. Меня переполняла свобода, за спиной, кажется, выросли крылья. Легче солнечного зайчика перескочив через упавшую ветку, я рассмеялась от счастья — мой товарищ по играм безнадёжно отстал.

Далеко позади растекался под кронами голос матери — она пела, а её песню подхватывали и на разные голоса повторяли птицы. И мелодия лилась, звенела над лесом, вырываясь из-под пронизанной солнцем листвы, улетая ввысь и затихая где-то далеко-далеко в поднебесье.

Подхватив подол платья и не позволяя ему зацепиться за выпирающий из земли корень, я резко развернулась, пытаясь скрыться от настойчиво следующей по пятам стайки разноцветных бабочек, и вприпрыжку понеслась назад, огибая морщинистые стволы вековечных деревьев.

Белые одежды матери были видны издалека. Она, напевая, неспешно шла по тропинке, удерживая правую руку чуть приподнятой перед собой. Едва завидев меня, вихрем несущуюся ей навстречу, мама укоризненно покачала головой и с улыбкой произнесла:

— Девочка моя, где ты потеряла туфли?

С её руки спорхнула ярко-синяя бабочка, улетая к своим подругам, рассевшимся на стволе могучего дуба и превратившим его в пёстрый цветник, почти как у дома владыки Орофера.

— Там!.. там!.. ам!.. — звонкое эхо отразилось от безлесного каменистого склона огромного холма, рассыпаясь на множество тонких голосков.

Наклонившись, мать приглашающе протянула мне руку и снова покачала головой:

— Пойдём, нужно найти их. Ты можешь пораниться на холме, ведь там нет мягкой травы.

Я отступила на шаг назад, готовая в любой момент снова убежать, но мать не пыталась играть со мной в догонялки. Она выпрямилась и призывно вскинула руку, и синяя бабочка, вспорхнув с дерева, покорно опустилась на её палец.

— Там нет места играм, милая. Может быть, тебе лучше вернуться в лагерь? — спросила мать, пристально глядя тёмно-голубыми, как бездонное озеро, глазами.

— Нет, я с тобой, — подбежав к ней, я обхватила её колени, ткнувшись в складки юбки лицом, и гладкая шелковистость серебристо-белого платья облаком окутала всю меня. — Ты покажешь мне старый дом?

— Покажу, моя маленькая, обязательно покажу тебе место, где мы когда-то жили...

Мать ласково погладила меня по голове и взяла за руку. Крепко сжала мою ладонь и неторопливо, осторожно обходя разбросанные по земле камни, повела по тропинке к грозно высящемуся даже над самыми древними и могучими древесными гигантами скалистому холму, с которого, как на ладони, просматривалась вся долина Великой Реки.

И где она собиралась дождаться отца, что сегодня должен был вернуться из Золотого леса, раскинувшегося за Рекой...

На вершине Амон Ланк дул резкий порывистый ветер, почти неощутимый внизу, под покровом деревьев. Растрепавшиеся волосы упрямо щекотали лицо, не давая ничего рассмотреть с пустынного склона, на который мы поднялись. Стоящая рядом мать молча смотрела вдаль.

— Нана, ну где? — вырвался вопрос после очередной безуспешной попытки обнаружить что-либо внизу, среди бесконечно колышущейся зелёной листвы.

Мать чуть улыбнулась, обернулась, и в её глазах вспыхнули голубоватые искорки. Она присела на корточки и обняла меня, поворачивая в нужную сторону и отводя от лица непослушные пряди.

— Смотри, моя маленькая, — произнесла она и повела перед собой ладонью. Ветер подхватил широкий рукав её белоснежного платья, обнажил тонкую изящную руку, протянутую вперёд. — Смотри и запоминай. Может быть, когда-то ты расскажешь об этом своим детям...

Устремив взгляд вслед за рукой матери, я тихонько ахнула. Повинуясь её взмаху, зелёное сплетение ветвей под нами медленно раздвинулось, а на открывшемся пространстве появился небольшой дом, увитый плетями диких роз. Бесшумно приоткрылась дверь. На высокое, украшенное мозаикой цветного дерева крыльцо выбежала мать. Остановившись на миг и взглянув перед собой, она сбежала по ступеням вниз на ведущую к дому дорожку и поспешила вперёд. Чуть дальше из-за деревьев появился отец, почти бегущий ей навстречу. Счастливо сияя глазами, они встретились и, на некоторое время замерев друг у друга в объятиях, медленно пошли к дому, сплетя руки.

Радость, любовь и восторг хлынули в сердце в одночасье. Казалось, миг — и я окажусь рядом с идущей парой, ухвачусь за сплетение их рук и повисну, поджав ноги и раскачиваясь над землёй. Мать со смехом попытается поймать подол моего метущего розоватую пыль платья и убрать рассыпающиеся за спиной волосы. Отец поднимет локоть повыше, легко подхватит меня на руки, и мы все втроём войдём в увитый зеленью домик с высоким крыльцом...

Я засмеялась и протянулась к ним, но что-то цепко удержало меня на месте, заставляя отвернуться от происходящего.

Сидящая рядом мать ласково улыбнулась и легонько коснулась губами моего лба в ответ на мою растерянность. Последний взгляд вниз выхватил лишь медленное движение ветвей, надёжно укрывших затерянную среди могучих дубов полянку.

— Но... Это же не по-настоящему, — разочарованно протянула я, касаясь ладошкой бархатисто-нежной щеки матери. — Это было твоё волшебство. А где настоящий дом?

— Это и был мой старый дом, девочка моя, — внимательным и проникновенным взглядом мать пыталась выразить недоступное моему пониманию. — Я... наш народ... мы все... жили здесь когда-то. А потом... многое изменилось. Я показала тебе, как это было... И это не волшебство, дорогая, это память. Память, которую всегда можно разбудить, которая хранит всё, однажды пережитое, увиденное или задуманное. Эта память живет здесь, в этой земле, в этих деревьях, в этих камнях. И тот, кто сможет прикоснуться к ней, никогда не потеряет себя.

— Но я так не могу, нана, — безуспешная попытка осмыслить слова матери вызывала в душе лишь растущее отчаяние. — Я не умею видеть и слышать, как вы с отцом. Я не умею показывать, как вы. Я ничего... совсем ничего не умею...

Скрывая навернувшиеся на глаза слёзы, я опустила голову. Мать коснулась моего подбородка, заставляя взглянуть себе в лицо, и снова ласково поцеловала, удерживая в объятиях.

— Маленькая моя, ты всё умеешь. Всё, моя малышка... У каждого свой дар. Кто-то умеет показывать, кто-то видеть или слышать. Ты увидела то, что сможешь когда-то рассказать другим. А это значит, что память всё равно останется, будет жить и приумножится. Однажды ты это поймешь, малышка...

Она протянула руку, и синяя бабочка послушно уселась на её палец, блеснув в лучах солнца пыльцой ажурных крылышек. Мать просияла улыбкой и повернулась к широкой ленте Великой Реки, вытянувшейся у западного склона холма. Проследив её взгляд, я заметила, как далеко-далеко на синей глади воды белеют точки лодок, неторопливо приближаясь с другого берега.

Запрыгав, я замахала руками — наверняка нас с матерью уже давно заметили стражи, сопровождающие отца.

— Ада-а-а-ар! — порыв ветра услужливо подхватил крик, унося его к реке.

Мать счастливо рассмеялась и взмахом отпустила в поднебесье свою маленькую синюю вестницу, сверкнувшую на прощание крылышками.

— Пойдем, девочка моя, — она протянула мне руку, — мы как раз успеем к лагерю до их прибытия.

Ухватившись обеими руками за изящную ладонь с тонкими пальцами, унизанными драгоценными кольцами, я послушно последовала за матерью по тропинке вниз с голого безжизненного холма, чтобы встретить в развёрнутом на опушке Эрин Гален лагере возвращавшегося из Лоринанда отца.

Где-то за спиной прощально вздохнул ветер, зашуршали мелкие камни, осыпаясь в зелёную безбрежность под склоном, но упругие ветви древнего леса даже не шелохнулись, надёжно храня в уютном сумраке память былого.

* * *

Спрыгнув со спины отцовского коня, я устремилась к самой кромке воды, успев заметить, как встревоженная мать быстро перехватила поводья. Её оклики остались где-то позади, слились с плеском волн, потерялись в царящей суматохе. Вспенивая синюю гладь Великой реки, к берегу одна за другой приставали большие белые лодки.

Нетерпеливо подпрыгивая на прибрежном песке и пытаясь разглядеть среди мелькания множества лиц отца, я пропустила момент, когда сбоку ко мне приблизился высокий воин, подхватывая на руки.

— Попалась, моя звёздочка, — засмеялся он в ответ на радостный визг, подбрасывая меня высоко вверх над головой и с лёгкостью ловя на лету.

— Ада-а-а!..

Лица стоящих рядом с отцом стражей озаряли улыбки. Со смехом отмахнувшись от моего писка, отец кивнул головой, и его воины рассыпались по берегу, высматривая своих близких.

Один из молодых стражников, впервые в эту поездку надолго покидавший лес, с нетерпением устремился к своей невесте, прибывшей вместе с моей матерью в лагерь... Подруга матери обняла вернувшегося мужа... Их сын с достоинством дожидался своей очереди внимания отца... Светловолосый страж у самой воды целовал молодую жену...

Приблизившаяся незамеченной мать вела в поводу двух коней, своего и отцовского, на котором сегодня удалось проехаться даже мне. Остановившись за спиной отца, она молча улыбалась, сияя глазами. Отец стремительно обернулся и, не спуская меня с рук, обнял её второй рукой, прижимая к своему плечу и касаясь губами виска.

Не в силах совладать с переполнившим сердце восторгом, я безудержно смеялась, поочерёдно осыпая родителей поцелуями и путаясь в золоте их развеваемых ветром волос...

Когда немного улеглась буря радости встречи, отец посадил меня на спину своего коня и в сопровождении матери неспешно направился к лагерю. Мать с мягкой улыбкой шла рядом с ним, временами чуть касаясь его плеча тонкой рукой. Казалось, яркий свет любви и счастья дрожит вокруг них, зажигая ответной радостью случайно брошенные взгляды.

 

В лагере прибывших с нетерпением ждал сын владыки Орофера, выйдя из своего шатра навстречу вернувшимся посланникам. Тронув плечо моего отца, эрниль⁽¹⁾ Трандуиль склонил голову в приветствии, но на его лице промелькнуло странное тревожно-вопросительное выражение. Отец поклонился в ответ, снял меня с коня и и лёгким ласковым поцелуем коснулся щеки матери перед тем как скрыться в шатре с сыном владыки.

Уловив устремлённый им вслед взгляд матери, я едва не расплакалась — они снова с отцом говорили без слов. Для меня казалась непостижимой эта способность нашего народа, представлявшаяся почти что волшебством, как и многие другие — слышать мир, чувствовать лес, понимать песню Арды. И отец, и мать всегда успокаивали меня. Они в один голос неустанно заявляли, что однажды я найду свой путь и открою дар своей фаэр⁽²⁾, но я им не верила — прожив под солнцем уже целых пять лет, я страстно желала уметь всё то, что могли они, до слёз огорчаясь очередной неудачной попытке вторить им.

Отступив в узкий проход между натянутыми полотнищами двух стоящих рядом шатров, я уселась на траву, прислонилась спиной к опорному столбику и сморгнула готовые пролиться слёзы. «Всё равно... всё равно, однажды я тоже смогу!» — упрямо билась мысль под негромкие голоса отца и Трандуиля, доносящиеся из-за спины.

Разговор звучал очень отчётливо, успокаивая и невольно заставляя прислушаться.

— Сигильтаур⁽³⁾, — говорил эрниль Ороферион, — ты принёс плохие вести.

— Я твердил об этом ещё десять лет назад, когда многие ощутили то же, что и я, — строгий голос отца обратил меня в слух.

— И мой отец тогда прислушался к тебе, — примирительно согласился Трандуиль. — Хоть и трудно было многим покинуть привычные места.

— Как знать, сколько жизней нашего народа это спасло тогда? — тихие шаги отца раздались совсем рядом, за тонкой тканью стены. — Я боюсь, что это только начало, Трандуиль. Те вести, что доходят в Лоринанд до Амдира, не дают возможности забыть о...

— Но ведь Он был уничтожен, — перебил Трандуиль с вопросительной интонацией в голосе.

— Ты ведь знаешь, что это не так просто, — перед моим мысленным взором тут же возник укоризненный взгляд отцовских глаз, устремлённый на сына владыки. — Источник Его силы не уничтожен, и ничто не способно сейчас помешать Ему вернуться, — с нажимом произнёс отец. — Кто знает, сколько у нас есть времени до того момента, как Он успеет восстановиться? Но теперь нам точно известно, что однажды это случится, что ЭТО уже началось. Мы должны успеть... успеть подготовиться.

— Как ты думаешь, — задумчиво произнёс Трандуиль, — сможем ли мы теперь ему противостоять? Нам больше неоткуда ждать помощи, корабли Амана и Нуменора больше никогда не приплывут к этим берегам.

— Поодиночке слабы все. Но свободные народы способны на многое...

Отец замолчал. Я сидела, затаив дыхание, боясь даже шевельнуться и ощущая пугающее соприкосновение с каким-то неведомым мне, но, несомненно, страшным событием.

— Трандуиль, — я почти воочию видела, как отец опустился на стул рядом с молчаливо-задумчивым сыном владыки, — мы избрали свой путь в этом мире. И я уверен, что даже если кто-то из нашего народа пожелает покинуть эту лишённую теперь благословения землю, большинство всё равно будет бороться за неё. Они не пожелали уйти тогда, а теперь, ещё сильнее сроднившись с ней, они никуда не пойдут из Эннорат. Им не нужен далёкий, прекрасный, чужой Аман, им нужен родной дом, где они будут всё также слышать голос родной земли. Ты знаешь об этом не хуже меня, не хуже своего отца. Что же теперь тебя гложут сомнения, друг мой?

— Это не сомнения, Сигильтаур, — голос сына владыки звучал глухо и напряжённо. — Я не сомневаюсь ни в себе, ни в нашем народе. Но меня страшит вероятность увидеть гибель того, что я люблю — наших домов, наших земель, наших родных и близких.

— Дома и земли можно отстроить и вернуть, — ответил ему отец. — Самое главное — сохранить драгоценные жизни. Поэтому я и настаивал десять лет назад покинуть обжитые места, ставшие наравне с этими родными для многих, и отходить ещё дальше к северу, в более спокойные земли.

— Я знаю, — усталость и тоска проскользнула в словах сына владыки. — Я всё знаю, друг мой. Ты был прав... ты во многом всегда прав. Просто сейчас, когда я вижу этот лес, меня тревожат и до боли трогают воспоминания о старой жизни. Разве ты не ощущаешь этого? Даже твоя жена ходила сегодня с твоей дочерью на холм, показывая ей прошлое.

— Я ощущаю многое, Трандуиль, — в голосе отца проскользнули тепло и усмешка. — Но я знаю, что у меня есть самое главное для жизни и счастья в любом месте. Однажды, я надеюсь, ты тоже это поймёшь. Элириэль⁽⁴⁾, выходи! — громко окликнул он, поднявшись и остановившись прямо напротив меня за стеной шатра.

Вскрикнув и от неожиданности подскочив, я добежала до входа, приподняла полог и заглянула внутрь. Отец и Трандуиль сидели у стола, выжидающе глядя на вход. Отец вмиг оказался рядом — едва заметил мелькнувший в проёме светлый краешек платья — и подхватил меня на руки.

— Снова попалась, Звёздочка, — засмеялся он.

Тревога и напряжение, явственно ощущаемые до этого, казалось, исчезли без следа. Отец вернулся на своё место и усадил меня к себе на колени. На чётко очерченных губах сына владыки заиграла мягкая ласковая улыбка.

— У тебя очаровательная дочь, Сигильтаур, — с лёгкой грустью произнёс эрниль, тепло и ласково глядя на меня.

— Я надеюсь, мой друг, однажды сказать тебе такие же слова, — усмехнулся отец.

— Ступайте, — Трандуиль поднялся из-за стола, — Тауриндиль⁽⁵⁾ ждёт тебя. Отдохни и побудь с семьёй. Мы выступим к дому завтра утром, один день сейчас уже ничего не решит.

Поднявшись, отец направился к выходу, уводя меня за руку. Обернувшись на пороге, я поймала полный тепла взгляд сына владыки, взмахнувшего на прощание рукой.⁽⁶⁾

---

1) эрниль (ernil) — (синд.) принц

Вернуться к тексту

2) фаэр (faer) — (синд.) дух, душа. То же, что на квенье фэа (fea)

Вернуться к тексту

3) Сигильтаур — (синд.) «кинжал леса»

Вернуться к тексту

4) Элириэль — (синд.) «звезда в короне звезд»

Вернуться к тексту

5) Тауриндиль — (квен.) «лесная лилия»

Вернуться к тексту

6) Для справки:

Народ Орофера несколько раз переселялся всё дальше на север от холма Амон Ланк, по мере роста влияния Саурона, пока их домом не стали горы Эмин Дуир. Героиня этой истории родилась уже после всех переселений, в лесах у Эмин Дуир в 3325 году. Её отец и Трандуиль в данный момент озабочены растущей мощью Саурона после возвращение его из погибшего Нуменора в 3320 году второй эпохи. С нынешнего момента до начала Войны Последнего Союза ещё 129 лет.

Вернуться к тексту

3360 г. в.э.

Эмин Дуир

Под копытами моего скакуна звонко пели древние плиты Старой дороги, тревожа эхом перестука тишину тёмных ельников. Лучи не достигшего ещё зенита солнца пробивались сквозь переплетение ветвей над головой и заливали путь впереди золотисто-зелёным светом. В надежде всё же успеть оторваться от упорно следовавшей по пятам стайки цветных бабочек, я пригнулась к шее коня и присвистнула. Резко свернув с дороги вправо, конь на полном скаку влетел в едва заметный проход между стволами старых елей, укрытый за молодой порослью.

Позади зазвучал переливчатый звонкий смех и донёсся громкий оклик:

— Эль! Погоди!

Старательно уворачиваясь от хлеставших со всех сторон упругих зелёных ветвей, я отёрла с лица налипшую паутину.

— Эль! Послушай же! Остановись! — взывал из-за спины тот же голос. — Ты же должна понимать, что нам от них всё равно не уйти!

Резко остановившись, я обернулась на голос — в груди кипело негодование, ядовитой волной поднималась злость: и на отставшего ещё на дороге спутника, и на невозможность скрыться от всевидящего ока матери. И на то, с какой радостью воспринимал мои неудачные попытки оторваться от преследования Лаэрлинд.

Придержав разгоряченного коня, он подъехал поближе со снисходительной улыбкой, отряхивая хвою и лесной мусор с одежды и белокурых волос. Вместе с ним подлетела и стайка маминых вестниц.

При их появлении не удалось сдержать злость:

— Будь твоя воля, Лаэрлинд, и желание, то скрыться от них не составило бы труда!

Он неторопливо развернул коня по направлению обратно к дороге, выбираясь из густых зарослей подлеска, и пожал плечами — всем видом своим показывая, что моё настроение совсем его не трогает:

— Элириэль, зачем тебе нужны неприятности?

— Мне они не нужны, — раздражённо бросила я.

— Нас и так уже ждёт разнос за одно появление на этой дороге. И твой отец ничуть не поблагодарит меня за то, что я позволил тебе здесь кататься.

— Ну, так поспеши рассказать ему, как ты старательно отговаривал меня от этой прогулки!

— Элириэль... — Лаэрлинд на мгновение приостановился и укоризненно покачал головой, — разве моя в том вина, что ты делаешь всё наперекор его воле? Он всего лишь пытается тебя защитить.

От его укоризненных слов и спокойного, мягкого тона моя злость начала испаряться, как под солнцем талая вода. Мне стало неловко. Чуть помолчав, я взглянула на спутника и, не скрывая проснувшейся вины, произнесла:

— Прости, мэльдир. Я не хотела тебя обидеть. И без того ты всегда прикрываешь меня от обрушивающихся неприятностей...

Он, как обычно, притворно тяжело вздохнул, вскидывая к небу взгляд:

— А ты, мэльдис, с особым старанием меня в них втягиваешь. Если бы ты хоть изредка слушала мои слова, тебя не пришлось бы ни от чего оберегать.

— Лаэрлинд! Не могу я так! — от его назидательного тона снова поднялось раздражение. — Как ты не видишь, как не желаешь понять?! Мне не дозволено почти ничего! Даже разрешив покинуть пределы поселения, мать отправляет следом своих вестниц... Отец не выпускает никуда без отряда стражи... И даже владыка пристально следит за каждым моим шагом, словно все орки Рованиона разом готовятся утащить меня!..

— Добавь ещё, что я вишу у тебя за спиной, как ненужный груз, — холодно бросил Лаэрлинд, и его обычно весёлые и ласковые глаза полыхнули синим огнём.

Враз его взгляд остудил весь мой гнев и все мысли, а раздражение исчезло, смытое подобно тонкому льду на быстрой реке.

— Прости... — только и сумела произнести я на его выпад, и с намерением помириться потянулась к его руке. — Лаэрлинд, я так не думаю. И никогда не хотела ничего подобного сказать...

Лаэрлинд отстранился, отвёл руку в сторону, не позволяя к себе прикоснуться, и, ничего не ответив на мои слова, отъехал, стараясь держаться впереди и поодаль. Я же осталась наедине с совестью.

Он был рядом всю мою жизнь. Всегда, с самого глубокого детства, я знала его. Воспоминания о Лаэрлинде — сыне Гветана, стража владыки Орофера, и Линнэн, доброй подруги моей матери, — жили даже в самых дальних уголках сердца и памяти. Он был всего-то на полсотни лет старше меня и казался лишь чуточку взрослее... Когда первые попытки познать окружающий мир стали увлекать меня всё дальше от родительского дома, отец посчитал необходимым подобрать мне сопровождающего более подходящего возраста, чем умудрённые многими веками жизни воины владыки.

С Лаэрлиндом мы поладили сразу — он мало в чём мне отказывал, терпеливо сносил мимолётные капризы, сопровождал в дальних прогулках и стеною вставал на защиту при недовольстве отца, зачастую принимая на себя мою вину. Но лишь сейчас под его устало-безразличным взглядом холодных глаз мне впервые явилось осознание того, как ему приходится нелегко — втягивая мэльдира в казавшееся забавным очередное приключение, я никогда не задумывалась о том, что он не просто мой товарищ по играм, но и страж, отвечающий за безопасность дочери главы совета.

От одной этой мысли стало нестерпимо стыдно.

— Лаэрлинд, — негромко окликнула я его, пытаясь приблизиться и ещё раз заглянуть в ставшие такими незнакомыми синие глаза.

Он обернулся и остановил коня.

— Элириэль, — спокойно прозвучал его голос, — если бы ты только знала, как я... — на мгновение он запнулся, прежде чем продолжить, — как я с нетерпением жду твоего взросления. Как я жду, когда ты поймёшь, что все эти ограничения и кажущиеся тебе чудовищными запреты направлены не против тебя или твоей свободы, а лишь на защиту. Ты злишься на отца и мать, но ты — их единственное, долгожданное дитя. И они не могут не тревожиться, дозволяя отправиться из безопасности охраняемого поселения на задуманные тобой безумства.

Признавая его полную правоту, оставалось лишь промолчать.

Редко кто из дочерей нашего народа соглашался разделить со мной приключения за пределами поселения. Меня же манили долины и ущелья Эмин Дуир, чьи каменистые склоны под сенью густых хвойных лесов, казалось, хранили множество тайн. Старая дорога, Мэн-и-Наугрим, делившая Эрин Гален на две части к югу от наших поселений, всегда неудержимо влекла меня. И, разглядывая в кабинете отца разложенные на столах карты, я подолгу любовалась чёткой и ровной линией дороги, рисуя в воображении устремлённую сквозь лес стрелу, способную вмиг соединить два мира — встающего и заходящего солнца.

Желающих выбраться к цели моих мечтаний, Мэн-и-Наугрим, никогда не находилось среди подруг-эллет, — как сказала однажды одна из них: «Это не за гиацинтами к ущелью погулять...» В моём окружении Лаэрлинд был единственным, способным поддержать подобное безрассудство — вот только я не понимала, что у него не было иного выбора. И что он, не сумев отговорить, попросту не имел права оставить меня один на один с подобным приключением. А я...

Я же сейчас беззастенчиво сорвала на нём раздражение, при этом сознательно втянув в очередной запретный поход.

Отвернувшись, Лаэрлинд снова двинулся вперёд, возвращаясь к малоприметной тропке, которая привела нас на Старую дорогу из чащи северной половины леса. Попытавшись догнать и поравняться с ним, я снова позвала:

— Лаэрлинд... — Но он лишь пренебрежительно отмахнулся в ответ.

При его жесте глухое раздражение тут же вернулось, а недавнее раскаяние исчезло без следа.

— Не стоит, мэльдир. Не стоит так со мной обращаться...

Намёк на угрозу Лаэрлинд безошибочно уловил, остановился и обернулся, насмешливо вскинув бровь. Его губы сложились в ироничную улыбку:

— И что же, мэльдис, мне грозит?

— Я скажу отцу, что ты не старался отговорить меня от этой поездки! — выпалила первое, что пришло в голову.

На подобное заявление он лишь беззаботно рассмеялся:

— Эль, уж поверь, в этот момент более счастливого эллона не найдётся в наших лесах! Говори что пожелаешь, я слишком устал от твоих выходок и буду только благодарен, если ты избавишь меня от необходимости разговора с твоим отцом.

Я опешила. Лаэрлинд снова усмехнулся и продолжил:

— Ты считаешь себя столь взрослой, что позволяешь себе спорить с отцом и матерью, избаловавшими тебя вседозволенностью. Ты уверовала, что в мире всё должно происходить лишь по одной твоей воле и мановению руки. Ты никогда не считаешься с желаниями или чувствами других. Ты не ценишь жизнь — ни свою, ни чужую. Для тебя все опасности — вымысел, а запреты — просто игра. Так давай же, давай, — ну, скорее, — расскажи отцу о нерадивом страже, не справившимся с обязанностями! К тому же, тебе для этого даже не придётся лгать! Расскажи всё... И я с радостью и спокойным сердцем уеду к пограничным отрядам — подальше от тебя!

Окатив меня прожигающим взглядом, он сокрушённо покачал головой и отвернулся, подгоняя коня. Мне оставалось лишь смотреть ему вслед, впервые осознавая его правоту. Во многом — но не во всём... С обвинениями в безрассудстве — он прав, но в другом... Никогда чья-то жизнь не была мне разменной монетой для оплаты сиюминутных прихотей. И... и меньше всего хотелось бы потерять дружбу и расположение единственного спутника, отправившегося со мною сюда.

Догнав Лаэрлинда, даже не повернувшего головы при моём приближении, я поравнялась с ним и настойчиво ухватила за руку.

— Лаэрлинд, — очередная попытка заговорить с ним была не намного успешнее предыдущих. — Послушай...

— Тихо, — он вдруг предупреждающе вскинул вверх вторую руку — не пытаясь высвободиться от меня, но и не оглядываясь. — Молчи, Эль.

Напряжение в его голосе не оставляло места неповиновению. Чуть прищурившись, сжав губы и сосредоточенно хмурясь, Лаэрлинд вслушивался в какой-то отдалённый звук — я же расслышала его лишь сейчас.

— Быстро, к тропе, — скомандовал он. — Только тихо.

Со всей возможной скоростью и осторожностью мы устремились к зарослям на северной стороне дороги, торопясь достигнуть тайной тропинки, ведущей к подножию наших гор. Приближающийся топот чьей-то тяжёлой поступи и металлический лязг стали слышны более отчётливо.

— А если это всего лишь путники? Или торговцы? — поинтересовалась я. — Может быть лучше их поприветствовать? Или поговорить? Зачем сразу прятаться?

Лаэрлинд, почти втолкнувший меня перед собой под прикрытие зарослей, не обратил на посыпавшиеся вопросы ни малейшего внимания. Он спешился и знаком отправил своего коня вглубь леса, а сам неподвижно застыл под прикрытием дерева, сдёрнув с плеча лук.

— Эль, сделай одолжение, замолчи. А если ты сейчас не послушаешься, я заткну тебе рот, — прошипел он, продолжая следить за дорогой и не удостоив ни единым взглядом меня.

От обиды я растерялась и смолкла. Потом тоже спешилась, по примеру Лаэрлинда отослала коня, приблизилась к мэльдиру и встала за его спиной. Стоило только подойти — и Лаэрлинд стремительно обернулся. На его лице проступил неподдельный ужас, и побелевшими губами он прошептал:

— Ты с ума сошла? Что ты делаешь?! Немедленно уходи отсюда, иначе...

Не договорив, он отпрянул, прячась от проходящих по дороге путников и крепко прижимая меня к дереву за своей спиной. Со стороны дороги донёсся громкий хриплый смех, и с нашим укрытием поравнялся небольшой отряд. Я привстала на цыпочки и выглянула из-за плеча Лаэрлинда.

И поначалу не поверила своим глазам. Это казалось невозможным — не скрываясь, среди ясного дня, по нашему лесу шагали четыре орка, лязгая металлом и громко топоча. Я в изумлении смотрела на высоких нескладных чудищ, рассказы и предостережения о которых слышали едва ли не с рождения все дети в наших лесах.

Лаэрлинд, кажется, перестал даже дышать, слившись с лесом в одно целое. Неожиданно один из орков остановился и, принюхиваясь, повернул голову в нашу сторону. Его большие, чёрные, казавшиеся зеркальными глаза подслеповато сощурились, и он скользнул каким-то полупустым взглядом по кустам и подлеску, скрывавшему нас. Опираясь, я осторожно опустила руку Лаэрлинду на плечо. Он раздражённо сбросил мою ладонь и резко оттолкнул себе за спину. Шаг назад — и под моей ногой громко хрустнула неприметная сухая ветка, притаившаяся в густой траве у самого ствола.

Лаэрлинд в ужасе обернулся.

— Беги, — прошептал он, всё ещё отчаянно надеясь остаться незамеченным. — Эль, беги немедленно! Ты слышишь меня? — скомандовал он уже в полный голос, видя, как один из орков сошёл с дороги и двинулся к нам. — Беги!!!

Выскочив из-за прикрытия ствола дерева, он встал лицом к лицу против четвёрки орков и громко выкрикнул в их сторону несколько слов на непонятном мне языке. Потом вскинул лук, долю мгновения целясь, и выпустил одну за одной две стрелы. Отбежал несколько шагов от нашего убежища и, встав у соседнего дерева, бросил на меня быстрый взгляд. И лишь устало прикрыл полыхавшие синим огнём глаза, ни слова не говоря при виде того, как я в страхе сползла спиной по стволу к земле, зажимая руками рот.

Где-то совсем рядом затрещали заросли под напором массивного тела — орк шёл напролом. Лаэрлинд успел сделать ещё один выстрел, уложив третьего из четвёрки врагов, когда вынырнувший сбоку последний противник сбил его с ног ударом окованной металлом перчатки. Рухнув в высокую траву, Лаэрлинд выронил лук, ставший бесполезным в рукопашной схватке. Правой рукой он попытался вытащить висящий у пояса кинжал, но не успел — рука его замерла на полпути, впечатанная в землю тяжёлым сапогом. Он вскинул левую, отталкивая орка от себя, но тот уже с силой сомкнул пальцы на его горле. Судорожно дёргаясь, извиваясь на земле всем телом, мэльдир пытался освободиться от цепкого захвата, но орк явно был более опытным бойцом и, рыча, только крепче сжимал пальцы, выплёвывая сквозь хриплый смех слова, из которых для меня понятным был лишь общий смысл.

Повернув ко мне искажённое от боли и яростной борьбы лицо, Лаэрлинд прохрипел:

— Беги... беги же, Эль...

Его умоляющий взгляд говорил много более с трудом давшихся слов. Подхватившись с земли, я побежала. Но не подальше в лес, а прямиком к нему — и, словно во сне, под ударами ног кровь заливала его лицо.

Я закричала и схватила выроненный Лаэрлиндом лук, вслепую нашарила одну из стрел, рассыпавшихся во время борьбы, натянула тетиву и выстрелила — почти в упор, в морду обернувшегося ко мне орка. Промахнуться было невозможно — и стрела нашла свою цель.

Удивлённо-недоуменный рык орка превратился в хриплый вопль боли, ослабевшие руки отпустили горло замершего на земле Лаэрлинда. Сделав несколько неуверенных шагов, массивное тело рухнуло у моих ног, противно хрупнув вошедшей глубже стрелой и оставляя тягучий чёрный след на земле и зелёной траве.

Я метнулась к мэльдиру, с трудом переводя дыхание и едва совладав с приступом тошноты от зловония орка. Лаэрлинд лежал без движения и, склонившись, я увидела изуродованное ударами лицо — он был бледен, губы посинели, тонкие струйки крови сочились из носа и рассечённого лба, пятнали гладкую кожу алыми росчерками и скапывали на истоптанную траву.

Замирая и трясясь от ужаса, я приложила руку к его груди и едва не разрыдалась от облегчения — под ладонью бились лёгкие удары сердца.

— Лаэрлинд, — голос дрогнул, срываясь, — прошу тебя, мэльдир, открой глаза. Умоляю, очнись.

Он не шелохнулся, не открыл глаз, и никак не ответил на мой жалкий зов. Я хотела было поднять его и привести в чувство — с конями были полные фляги воды, — но, едва коснувшись его затылка, тут же отдернула руку — пальцы мгновенно окрасились алым, мягкие пряди его волос слиплись от горячей крови.

Страх причинить ему ещё больший вред малейшим движением заставил отступиться. Мысли смешались. И накрыло бессилием перед неумолимой случайностью, способной в считанные минуты унести его жизнь. Я не знала, что делать дальше. Я потерялась...

И тогда слёзы, и без того подступавшие к горлу колючим комом, прорвались и жгучими ручейками неудержимо потекли по щекам. Вскинув голову, я закричала:

— Nana! Adar!

Лес удержал мой панический крик под мягким зелёным пологом крон, отозвавшись лёгким шелестом ближайших вековечных гигантов. Раскачиваясь над лежащим без движения Лаэрлиндом, я была способна лишь непрерывно твердить:

— Мама, мама, отец, помогите... помогите же нам...

Закрывая руками лицо, чтобы не видеть посеревшего Лаэрлинда, я закусила ладонь и зарыдала в голос — захлёбываясь, давясь слезами, окончательно осознав всё, случившееся только что. Горячие потоки слёз текли сквозь перепачканные пальцы, растворяли чужую кровь и капали на траву.

— Элириэль, прекрати, — раздался вдруг рядом слабый голос. — Замолчи, пока твои крики не собрали ненужных гостей.

С трудом опустила я трясущиеся руки и сквозь застившую глаза пелену попыталась разглядеть Лаэрлинда:

— Мэльдир, умоляю, прости меня! Прости... Клянусь, я клянусь, что никогда больше не ослушаюсь тебя!

Он слабо шевельнул в подобии улыбки разбитыми губами и, скривившись от боли, с трудом приподнял раздавленную орком руку, рассматривая пальцы. Шевельнув ними, он снова скривился, недовольно дёрнув уголком губ, и попросил:

— Помоги мне встать и найди наших коней.

Он заговорил, но тревога никак не отпускала. Я вытерла слёзы и протянула к его щеке руку, всматриваясь в бледное, окровавленное лицо.

— Лаэрлинд, ты простишь меня?

Находя опору в левой, здоровой руке он попытался самостоятельно приподняться. Я подхватила его за плечи, помогая сесть. Подтянув непослушное тело, он привалился спиной к стволу ближайшего дерева и откинул назад голову, унимая капающую из носа кровь. Правая его рука безжизненно висела вдоль тела.

— Эль, не стой надо мной, — бросил он устало, — веди коней. Нам надо уходить отсюда. Кто знает, сколько их может быть там.

Свистом подзывая коней, я поднялась на ноги.

— Лаэрлинд, — едва сдерживая готовые снова политься слёзы и сжимая трясущиеся пальцы в кулаки, я видела только его, — ты так и не ответил мне.

Он молча прикрыл глаза, стискивая пальцами тонкие крылья носа.

Мой конь, отвечая на призыв, вышел из зарослей за моей спиной. Второй скакун не заставил себя долго ждать и, появившись следом, подошёл к хозяину. Лаэрлинд протянул к нему руку и, ухватившись за гриву, попытался встать. Я подбежала к нему, желая подставить плечо, поддержать, помочь устоять на подгибающихся ногах.

Но он отмахнулся:

— Не надо. Я лучше сам. Собери пока стрелы и наше оружие.

С трудом усевшись верхом, он забрал у меня свой лук и колчан с остатками стрел. Огляделся по сторонам, проверяя возможные потери, и покачнулся, всем телом навалившись на шею коня. С явным усилием выпрямился.

Обратная дорога к дому представлялась до ужаса бесконечной и почти непреодолимой...

— Эль, не стой как истукан. Садись уже, поехали, — он достал флягу и отпил глоток воды.

Пару лиг мы продвигались через лес в полной тишине. Лаэрлинд покачивался, временами теряя равновесие и цепляясь пальцами за гриву, но удерживался верхом, прикрыв глаза и полностью доверившись коню. Я не смела с ним заговорить, ощущая жгучую вину и едва сдерживая слёзы при виде его разбитого, распухшего, покрытого коркой запёкшейся крови лица.

Когда впереди раздались звуки, отличные от шороха листьев, мерной поступи наших коней и пересвиста птиц, Лаэрлинд насторожился и прислушался. Слабая улыбка тронула его растрескавшиеся губы, едва не заставив меня закричать от радости и облегчения.

— Это твой отец, Эль, — произнёс он, покачнувшись и почти соскользнув со спины коня.

Лишь за деревьями показались наши воины, я стрелой помчалась им навстречу.

— Отец, — мой голос сорвался на крик, — отец! Помоги! Лаэрлинд ранен!

Лицо отца было непроницаемо.

Подъехавший сзади Лаэрлинд остановился коня и тяжело, с трудом, спешился. Подошёл к нам с отцом, опустился на одно колено и виновато склонил голову.

— Прости, лорд Сигильтаур, — хрипло произнёс он. — Я подверг опасности твою дочь и не смог обеспечить ей должную защиту. Я признаю свою вину и готов понести наказание.

Его слова, полные отчаяния, вины и сожаления, взметнули в моей душе бурю. Я бросилась отцу на грудь и закричала:

— Отец! Он не виноват! Это моя вина! Моя! Только моя! Не будь Лаэрлинда, и меня бы уже не было с вами... Наказывай меня! Меня, а не его. Я готова понести любое наказание, только помоги ему. Помоги, умоляю тебя!

И отец, и Лаэрлинд с одинаковым удивлением воззрились на меня и текущие по моему лицу слёзы.

— Тише, Элириэль, — спокойно произнёс отец, отодвигая меня в сторону.

Склонившись к Лаэрлинду и подняв его на ноги, он внимательно вгляделся в его лицо. Что-то прошептал, провёл рукой, осторожно касаясь кончиками пальцев разбитого лба, виска и высокой скулы. Лаэрлинд с благодарностью склонил голову, а отец повернулся ко мне.

— Элириэль, сейчас ты поможешь Лаэрлинду добраться домой и снова вернёшься сюда с теми, кого выберет владыка Орофер.

Я ожидала чего угодно, но этот приказ вызвал недоумение.

— Ты поняла меня?

Мне удалось лишь молча кивнуть в ответ.

— Но, отец...

Он властным жестом отмёл любые слова и возражения.

— Ты просишь наказания для себя и признаёшь вину, Элириэль? Что ж, тогда я рад, если ты действительно её осознала. Ты будешь наказана. Отныне тебе не разрешается покидать границы нашей долины, — он снова взглядом и жестом пресёк любые возражения, закончив беспрекословным тоном, — иначе, чем в моём сопровождении.

— А... а Лаэрлинд?.. — голос прозвучал жалко и потеряно.

— Лаэрлинд, если согласится, должен будет научить тебя обращаться с оружием.

Не скрывая удивления, мэльдир взглянул на моего отца и несколько мгновений спустя почтительно склонил голову.

— Смотри, Лаэрлинд, это может стать гораздо худшим наказанием, чем любая кара, нарисованная твоим воображением, — в голосе отца прозвенела скрытая ирония.

— Я согласен, — твёрдо произнёс Лаэрлинд, вскинув голову и глядя в глаза моему отцу.

Я успела ощутить и распознать незаметный момент обмена их мыслей, и отец кивнул:

— Езжай, покажись лекарю. Элириэль, жду тебя здесь, прошу возвратиться как можно быстрей, — его холодный, сухой, официальный тон неприятно царапнул слух, вновь заставив ощутить всю тяжесть вины.

Кивнув, я вскочила на коня и, стараясь приноровить его бег к скорости Лаэрлинда, явно державшегося лучше, чем до встречи с моим отцом, поспешила домой, раздираемая противоречивыми мыслями, желаниями и волнениями.

Дома меня ждали.

Очень непривычно было видеть мать в походной одежде вместо летящего светлого наряда, без её маленьких вестниц. Я ждала укоров, упрёков и строгих наставлений с её стороны, но вместо этого получила лишь молчаливый кивок, когда она направила своего коня вслед за отрядом стражей, высланным владыкой Орофером к моему отцу.

Мы вновь вернулись к Старой дороге, по обе стороны которой всё также шелестел густой подлесок, сладко пахло хвоей и перекликались в вышине птицы. Лишь на дороге, подсвеченной закатными лучами, да в истоптанных зарослях, не скрывающих следов борьбы, изломанными куклами валялись уродливые тела наших извечных врагов.

Воины, прибывшие с нами, разделились — небольшой отряд отправился по дороге к востоку, ещё один — к западу. Остальная стража, мой отец, мать, Линнэн и сын владыки остались у места стычки. Воины обыскали окрестности, стащив в кучу тела убитых орков и их оружие. Стоя рядом с отцом, я вопросительно взглянула на него:

— Откуда они здесь взялись? Да ещё и днём...

Отец ответил лишь холодным взглядом:

— Ты всё ещё считаешь бессмысленными накладываемые нами запреты?

Я промолчала, сникнув. Отец отошёл в сторону, а Трандуиль тихо положил мне на плечо руку.

— Это один из отрядов, которые давно посылает враг к Хитаэглир, чтобы отомстить наугрим за помощь Эрегиону, — негромко произнёс эрниль. — Они расселяются на склонах гор, и, боюсь, скоро Мэн-и-Наугрим будет заброшен путниками. Не всегда день, полный солнечного света, является защитой от них. Днём они слабеют и хуже видят. Но от этого не становятся менее опасным врагом для юных и неопытных воинов. Вам удивительно повезло остаться в живых после сегодняшнего, — добавил он после небольшой паузы, отходя к моему отцу.

Чёрный зловонный дым поднимался над погребальным костром, поглощавшим останки врагов. Мне казалось, что липкая копоть, покрывшая деревья, траву, одежду и изуродовавшая когда-то яркую зелень, обрамлявшую Старую дорогу, больше никогда не исчезнет, навеки отметив мою глупость. Я смотрела на догорающие останки, безотчётно сжимая кулаки и неосознанно пытаясь стереть с рук разносимый по лесу пепел. Когда погасли последние угли, отец, всё время напряжённо стоявший вблизи огня слегка шевеля губами, отвернулся от выжженного пятна и устало отошёл в сторону. Его место заняли моя мать, Трандуиль и Линнэн.

Соединив руки, они запели. Их голоса, поначалу едва слышные, постепенно набирали силу, разливаясь полноводной рекой над притихшим лесом. Повинуясь их напеву, измятые и изломанные во время стычки зелёные ветви медленно выпрямлялись, устремляясь к солнцу, побеги и листья, чуть заметно подрагивая, стряхивали чёрный пепел, а свежая трава прорастала сквозь уродливые следы и смыкалась над обезображенной землёй...

...Спустя некоторое время я молча проследовала за отрядом к дому, оставив позади ставшую навеки памятной просеку, где ничто более, кроме отпечатавшегося в глубинах моей души, не могло поведать о случившемся...

_______________________________

---

Примечания:

мэльдир — (синд.) друг мужского пола

мэльдис — (синд.) подруга

имена:

Лаэрлинд — "музыка лета"

Линнэн — "поющая вода"

Гветан — "доблестный муж"

Осень, 3380 год в.э.

Отбрасывая разноцветные блики, искрясь в лучах солнца тщательно отшлифованными гранями и переливаясь яркими радугами, на покрывале в беспорядке рассыпались драгоценные украшения. Мать, присев на краешек кровати, тонкими пальцами задумчиво водила по ним, смешивая кольца, фибулы, диадемы, ожерелья, браслеты. Она была уже полностью одета в серебристо-голубой наряд, приготовленный для сегодняшнего вечера. Не доставало лишь обычной роскоши её любимых украшений.

Войдя в комнату, я остановилась у двери, с улыбкой глядя на ворох цветных камней, небрежно разбросанный по постели. Мать всегда любила все эти изысканные изделия мастеров ювелирного дела, а отец очень любил мать, и её шкатулка с украшениями пополнялась новыми дарами после каждой его поездки за пределы наших земель. В детстве я часто любила играть в комнате матери — открывая эту шкатулку, словно дверцу в неизведанный мир, я могла часами любоваться переливами холодных глубин сапфиров, огненными сполохами рубинов или росяным блеском адамантов. Но более всего меня завораживали бериллы — играющий в них свет напоминал мне янтарно-зелёное сияние солнечных лучей, пробивающихся сквозь изумрудную завесу нашего леса. Отец заметил мою тягу к материнским украшениям, и вскоре я обзавелась своей собственной маленькой сокровищницей, пополняемой после его поездок. Став постарше, я раз и навсегда попросила его привозить мне лишь негранёные камни, привлекавшие меня сильнее всего. При взгляде на них казалось, что в глубине каждого цветного осколка теплится волшебный огонёк, ожидающий момента, когда рука мастера откроет ему потаённую дверь, выпуская в мир. С возрастом эти ощущения лишь усилились, и готовые украшения даже самых именитых мастеров потеряли для меня свою привлекательность — при взгляде на большинство из них я не ощущала этой скрытой жизни, ожидающей своего часа рождения.

Мать повернулась ко мне и удивлённо спросила, отбросив в сторону одно из украшений:

— Милая, ты ещё не готова? — взгляд её ярких глаз скользнул по моей дорожной одежде, задержавшись на небрежно перекинутой через плечо куртке.

— Нана, я не пойду на эту встречу, — опустившись на тёплое дерево цветного узорчатого паркета у кровати матери, я провела рукой по рассыпанным украшениям.

— Почему? — спросила она. — Отец ведь хотел, чтобы ты тоже присутствовала сегодня.

Я промолчала.

— Поня-я-ятно... — протянула мать, проницательно глядя на меня, — поэтому и не желаешь... — Со вздохом стерев пыльный развод с моей щеки, она ненадолго задержала руку, даря тёплое прикосновение. — Ты только что вернулась? Или куда-то собралась?

— К верхним источникам.

— С Лаэрлиндом? — уточнила она, пряча усмешку в уголках губ.

— Да, — я кивнула и поднялась, намереваясь уйти.

— Тогда твои планы будут нарушены, моя дорогая, — мать тоже встала и с сожалением покачала головой. — Владыка отправил его сегодня утром с отрядом Трандуиля в северное ущелье.

— Конечно, по просьбе отца? — прищурившись, холодно переспросила я.

— Не знаю, дорогая, — мать отошла к зеркалу и, приподняв роскошные золотые волосы, приложила к точёной шее одно из сверкающих ожерелий, вопросительно взглянув на моё отражение в серебристой дымке стекла за её спиной.

— Возьми лучше это. — Я протянула ей сапфировое колье, тонкой вязью серебристых нитей высоко охватывающее шею и способное поспорить сиянием с её ясными глазами.

Мать повернулась ко мне, и её проницательный взгляд вновь скользнул по моей сникшей фигуре, мгновенно читая все старательно скрываемые мысли и недосказанные слова. Ласково погладив меня по щеке, она чуть улыбнулась и покачала головой.

— Милая, ну что же ты... Зачем ты стараешься во всем перечить отцу?

Я упрямо молчала.

— Что страшного в том, чтобы выделить один вечер и провести его с нами? Ты не задумывалась, что если отец попросил тебя об этом, то для него это важно?

Об этом я действительно не задумывалась. Мать, заметив мои размышления и колебания, мягко, но настойчиво, произнесла:

— Эль, девочка моя. Ты уже не ребёнок, но твои поступки очень часто настолько ребяческие, что я даже не знаю, как их воспринимать. Вы с отцом так похожи, — продолжила она после небольшой паузы, — вы оба очень упрямы и горды, вы привыкли настаивать на своём мнении и принимать собственные решения. Это неплохо, но я была бы безмерно счастлива, если бы вы оба научились уступать друг другу. Хоть иногда.

— Я всегда уступаю, — мой голос предательски дрогнул в тщетной попытке скрыть эмоции.

— Не всегда, — качнула головой мать с укоризненной улыбкой, тронувшей печалью прекрасные глаза.

— Мама, не надо начинать старые споры. Я и так живу, словно птица в клетке, — скопившееся недовольство медленно искало выход, пробуждая эхо давнего раздражения в тщательно ограждённых уголках души. — Я исполняю все ваши требования, запреты и правила. Я безропотно поглощаю все пустые и бессмысленные знания, которыми меня щедро осыпают наставники. Но что бы я ни делала, не в моих силах вызвать удовлетворение и довольную улыбку на его лице. Я устала, мама, я просто устала всегда безрезультатно добиваться его одобрения. Хватит! — выкрикнула я, не замечая её взгляда, устремлённого за моё плечо. — Больше я не намерена искать его благосклонности и пытаться получить крохи любви его ледяного сердца! Мне жаль, мне больно говорить эти слова, но я больше не буду подчиняться всем его требованиям и играть роль послушной дочери!

Круто развернувшись к выходу, я замерла на месте, наткнувшись на отца, молчаливо слушающего у двери мою тираду. С вызовом взглянув на него и подавив первоначальный порыв раскаяния, возникший при виде мелькнувшей в его серо-зелёных глазах затаённой боли, я упрямо вскинула голову, намереваясь покинуть комнату.

— Элириэль, погоди, — тихо произнёс он, тем не менее, отступая в сторону.

Интонация его слов заставила меня остановиться, внимательнее всматриваясь в красивое, но казавшееся таким холодным лицо. Несколько долгих мгновений я желала найти на нём бережно хранимые памятью одобрение, участие, отсветы счастливой улыбки и следы тёплых золотистых искр, горевших в ясных полупрозрачных глазах при виде моих детских успехов. Тщетно. Под ставшей в последние годы привычной маской вежливого, мудрого, беспристрастного советника я не видела желаемого — родного и почти забытого отца.

— Извини, что разочаровала тебя, отец, — сорвались с губ холодные слова.

— Это не так, звёздочка, — произнес он, протягивая ко мне руку.

Звёздочка. Он так давно не звал меня этим детским прозвищем, сознательно употребляя лишь полное имя, что я успела забыть, как оно звучит из его уст. Одно слово всколыхнуло в душе десятилетиями упрятываемые чувства, и я растерянно замерла перед отцом, разрываясь между желанием покинуть комнату с гордо поднятой головой в попытке доказать свою правоту и порывом прижаться, как в детстве, к сильному плечу, положившись на его мудрость, умения, опыт и знания.

Приблизившись, отец коснулся рукой моей щеки чуть дрогнувшими от скрываемого волнения пальцами.

— Прости меня, девочка моя дорогая, — проникновенно произнёс он. — Ты и твоя мать — самое дорогое, что есть в моей жизни. Возможно, я бывал излишне суров с тобой, но я люблю тебя и до отчаяния горжусь тобой. — Слова давались ему с трудом, но он продолжал, глядя мне в глаза: — Всегда... Я всегда старался дать тебе возможность жить согласно твоим желаниям. И для меня нет большей радости, чем видеть, что ты выросла уверенной в себе, умной и сильной. Ты должна помнить и знать... я всегда буду любить тебя, каким бы холодным ни казалось тебе моё сердце и жестокими поступки. Я неизменно старался, и так будет и впредь, защитить вас с матерью. Пусть даже для тебя это выглядит равнодушием и тиранией...

Я шагнула к отцу и прижалась лбом к его плечу, сдерживая слёзы, а он продолжил, поглаживая меня по голове:

— Я рассчитывал, что ты появишься на сегодняшнем вечере, чтобы познакомить тебя с прибывшими из Лотлориэна посланцами владыки Амдира. Мой запрет для тебя покидать границы наших земель неизменен, но я вижу горящую в тебе жажду поиска новых знаний. Я надеялся, что однажды ты, повзрослев, будешь сопровождать меня в поездках. Поэтому хотел уже сейчас представить свою дочь некоторым из тех, с кем тебя, возможно, однажды сведет судьба.

Подняв голову, я не стала скрывать вспыхнувшее удивление от отца.

— Почему же ты не сказал мне об этом? И зачем нужно было отсылать Лаэрлинда?

— Прости, милая. Я забываю, что тебе, в отличие от твоей матери, не видны мои намерения, и ты не умеешь читать мои поступки. Я постараюсь в дальнейшем избегать таких недоразумений. И твоего Лаэрлинда никто не отсылал, — отец чуть усмехнулся, и в его глазах на мгновение мелькнуло давно забытое тепло. — Он знал, что ты сегодня будешь занята, и попросил Трандуиля включить его в отряд.

— Он не мой, — объяснения и слова отца успокоили и разрядили обстановку. — Я всего лишь хотела сделать ему сегодня небольшой подарок.

Достав из кармана, я протянула на ладони отцу витую фибулу, унизанную тёмно-красными гранатами, вплавленными, словно капли застывшей крови, в серебристый металл. Я изготовила её собственноручно, желая преподнести в дар Лаэрлинду к тому памятному дню, когда мой друг и несменный страж был назначен моим наставником в мастерстве владения оружием.

Отец улыбнулся, обменявшись за моим плечом взглядом с матерью.

— Как скажешь, милая. Свой подарок ты сможешь отдать ему вечером, после их возвращения. — Он накрыл мою ладонь своей рукою, пристально вглядываясь, казалось, в самую глубину сердца. — Я не буду неволить тебя, девочка моя, никогда и ни в чем.

— Отец, — прошептала я, ощущая под щекой с детства знакомый холодный шёлк его нарядных, серебристо-серых одежд, — всем сердцем желаю я лишь одного — видеть рядом не безупречного советника, отдающего приказания холодным тоном, а всего лишь своего отца, который счастливо смеялся, подбрасывая меня над головой.

Отец улыбнулся, сжимая сильнее объятия, и прошептал:

— Это нелегко, моя дорогая. Может быть, однажды ты поймёшь, как это нелегко для меня сейчас. Но я постараюсь. Обещаю.

— Я тоже постараюсь, отец, — ответила я, глотая слезы. — Мне нужно идти... — Я отстранилась от его груди и поцеловала в щеку, уловив разочарование во взгляде. — Мне нужно идти переодеться, отец. Я приду в дом владыки после ужина.

Отец улыбнулся почти прежней, тёплой улыбкой и вернул мне поцелуй. Выходя из комнаты, я оглянулась на мать, ощутив ее сияющий радостью взгляд.

— Эль, запомни, что не бывает пустых и бессмысленных знаний, — тихо произнесла она мне вслед. — Всё, что ты знаешь, останется с тобой всегда.

— Я запомню, мама, — та мудрость, что сквозила в её взгляде, была ещё недоступна моему пониманию.

Покинув комнату матери, я направилась к себе, чтобы переодеться для торжества, проводимого вечером в доме владыки Орофера, где он намеревался выслушать вести, принесённые посланцами Золотого леса.

* * *

Наш народ, ведомый владыкой Орофером, всегда стремился к уединённой, замкнутой и тихой жизни под сенью древнего леса, вечные тайны которого были открытой книгой для наших Мудрых. В то время я ещё не понимала причин, побудивших владыку к отделению от живущих за горами Хитаэглир эльдар, с которыми он не стремился поддерживать никаких отношений. И не задавалась вопросами его, на первый взгляд, беспричинной настороженности и даже враждебности к прочим свободным народам, особенно к обитающим под горами наугрим.

Прислушавшись к словам моего отца и ещё нескольких членов совета, настоявших на необходимости покинуть издревле обжитые места у Амон Ланк после разразившейся катастрофы, навсегда изменившей очертания мира, владыка Орофер стремился всеми силами сохранить давний порядок и уклад нашей жизни. Мне кажется, в глубине души он был рад предложению совета переселиться вглубь Эрин Гален, что позволило ему увеличить расстояние, пролёгшее между нашими землями и так ненавистными ему наугрим, всё увереннее обживающими подгорные просторы Хитаэглир. Галадрим Лоринанда, когда-то отделённые от нас лишь Андуином, вскоре остались единственными, с кем владыка Орофер продолжал поддерживать отношения. Их народ был связан родственными и семейными узами с нами, и это не давало исчезнуть, раствориться во времени и оборваться пролегшим расстоянием призрачно-тонкой ниточке, протянутой от нас к остальному миру. В последние годы я стала замечать, что владыка всё сильнее стал отдаляться даже от народа Лоринанда, с особым раздражением выслушивая любые речи о наугрим, процветающих по соседству с ними. И взаимные визиты стали ещё более редкими.

Переступив порог дома владыки и сразу же направившись к отцу, стоящему рядом с Орофером у противоположной от входа стены, я обогнула несколько кружащихся в танце пар и издалека кивнула друзьям, замеченным среди собравшихся в зале. Поймала одобрительный и чуть насмешливый взгляд матери. Глубоко вздохнув, с тоской представила предстоящий вечер среди бесконечного множества пустых речей и рассеянно оглянула залу, отмечая знакомые и незнакомые лица прибывших.

Линтар, Ганнар, Эртан, Халларэн... Гвейнэль будет рада узнать о его приезде... Астамар, Гвиритион... Высокий светловолосый воин обернулся, и я узнала Ардиля, одного из стражей Лориэна и, как говорили, непревзойденного мечника. Рядом с ним стояли два его сына — Орофин и Халдир, очень схожие с отцом и лицом, и телосложением — такие же гибкие, высокие, светловолосые. Орофин при моём появлении приветливо улыбнулся и слегка подтолкнул брата локтем, кивнув в мою сторону. Я невольно улыбнулась в ответ, вспоминая прошлый их приезд, около пяти лет назад, когда отец, вопреки обычным запретам, отпустил нас, юных, показать гостям истоки Зачарованной реки. Поймав приветствие Халдира, я чуть склонила голову и тряхнула волосами, привлекая внимание к заколке с крупным зелёным самоцветом, выигранным тогда у него в состязании лучников. Дружно рассмеявшись этим воспоминаниям, братья поклонились и исчезли из поля зрения, смешавшись с танцующими. Рука отца легла мне на плечо, увлекая за собой к высокому воину, стоящему рядом с владыкой. «Это лорд Келеборн», — шепнул мне отец на ухо, подводя к гостям.

Холодная безупречная вежливость и тщательно скрываемое недовольство исходило от владыки Орофера, беседующего с гостем. Внимательный взгляд отца и его лёгкий, едва заметный кивок заставили меня насторожиться — я тут же попыталась понять происходящее, угадывая настроение собеседников по малейшим проявлениям эмоций и взглядов. Отец с детства учил меня этому, пытаясь скрасить мою печаль и разочарование от почти полного отсутствия дара осанвэ, и благодаря его усилиям причины детских слёз были сейчас уже давно позабыты.

При моём появлении владыка, холодно простившись с приезжим лордом, покинул зал. Мать, легко и невесомо, подобно лунному сиянию скользя над полом в своих серебристых одеждах, приблизилась к нам и положила руку на сгиб локтя отца. Как всегда, при одном лишь взгляде на них меня охватила волна счастья и нежности — они были невероятно гармоничной и красивой парой. Отец, легко читая мои мысли, тепло улыбнулся, воскрешая этой почти позабытой улыбкой сегодняшний наш разговор.

— Я слышал о драгоценностях, хранящихся в сокровищнице владыки Эрин Гален, но не надеялся, что мне удастся увидеть самые ценные из них, — лорд Келеборн учтиво поклонился.

— В глубинах Лотлориэна спрятаны не менее дивные тайны, давным-давно доступные тебе, лорд Келеборн, — парировала мать, одаривая гостя мудрым взглядом.

Лорд с пониманием улыбнулся, и его тёмно-синие глаза зажглись огнем, с детства знакомым мне по взглядам, которыми обменивались отец и мать.

— Ты знакома с моей женой, леди Тауриндиль? — он перевёл вопросительный взгляд с матери на моего отца.

— Да, лорд Келеборн, я в былые времена часто бывала в Лоринанде. Ещё до событий, разрушивших ваши земли в Эрегионе, — мать проницательно взглянула на него.

Келеборн несколько мгновений молчал, а потом произнёс:

— Наши земли мертвы уже давно. — В его голосе слышалась глубокая печаль. — Мне даже сложно сказать, сколько раз умирал мой мир.

Он перевёл взгляд на моего отца, чуть поджавшего губы при этих словах.

Я молча слушала их не слишком понятные речи, лихорадочно пытаясь восстановить в памяти рассказы матери и отца о прошлом. Для меня, не прожившей ещё и столетия, давними преданиями казались даже истории родителей о жизни у Амон Ланк. Моим миром были каменистые отроги Эмин Дуир, наполненные зелёным сиянием солнечных лучей, пробивающихся сквозь сплетённые ветви древнего леса, и пением звонких ручьёв, струящихся меж корней могучих сосен. Сложно было представить иную жизнь в иной земле. И тем удивительнее вдруг показались жизнь и познания отца, повидавшего за свои долгие годы многие земли иных народов — от разрушенного тысячелетия назад Дориата до непостижимых подгорных чертогов Хадодронд.

— Боюсь, сейчас это невозможно, — мелодичный смех матери вернул меня из мира грёз к действительности. — Мой народ нуждается во мне, я не могу отлучаться надолго за пределы нашей земли.

Моргнув, я попыталась вернуться к пониманию продолжавшегося разговора. Лорд Келеборн перевёл на меня проницательный взгляд и произнёс:

— Тогда, быть может, твоя очаровательная дочь, лорд Сигильтаур, украсит своим присутствием долину золотых лесов и примет приглашение владыки Амдира.

— Быть может, — усмехнулся отец, пристально глядя на меня. — Моя дочь, лорд Келеборн, привыкла многое решать сама.

Несколько мгновений я молчала под выжидающим взглядом лорда и вопросительным взглядом отца. Взглянув в ласково-мудрые глаза матери и уловив в их глубине чуть дрогнувший ответ, я, склонив голову, учтиво ответила:

— Мне сложно было бы добавить что-либо к сияющему великолепию и прекрасной чистоте Лаурелиндоренана, но я с удовольствием приму приглашение владыки золотой долины.

Ещё не закончив фразу, я прочла одобрение и радость в глазах отца, а его тёплая улыбка стала мне наградой. Значит, я всё сделала правильно...

Только мне от этого не стало легче. Вихрь намёков, недосказанных слов, обрывков разговоров и вопросов, порождённых недопониманием и нехваткой знаний, закружил в сознании, лишая покоя, вызывая сомнения, тревоги и всё новые вопросы. Лишь сейчас я постигла глубочайшую мудрость отца и матери, способных быстро составить полную картину событий по разрозненным осколкам действительности и обрывкам отдельных фраз. Почему владыка Орофер отнёсся настолько холодно к лорду Келеборну? Что знают отец и мать о нём и его семье? Почему отец именно сейчас решил удовлетворить мою жажду приключений и с такой готовностью дал давно ожидаемое разрешение покинуть пределы наших земель? А ведь поездка была неблизкой... И чего он ждёт от меня? Ведь я почти ничего не знаю, не умею и, в отличие от матери, ничем не смогу помочь ему в его делах.

Кружение мыслей, сливаясь с музыкой, звучащей в зале, унесло меня далеко от реальности, и к действительности вернул лишь мягкий глубокий голос отца, чьи сильные руки удерживали меня за талию, уверенно ведя в танце.

— Элириэль, что с тобой?

Я подняла на него взгляд, медленно приходя в себя.

— Всё в порядке, отец.

— Девочка моя дорогая, ты забыла, что ты моя дочь? — улыбнулся он и добавил, отвечая на мой рассеянно-недоуменный взгляд: — Ты не умеешь скрывать от меня своё настроение. Что тебя беспокоит?

— Отец, это всё так сложно объяснить...

Он протянул руку и убрал мне за ухо прядь волос, заглядывая в глаза.

— Ты всё же попробуй.

— Лучше прочти сам, — покачала я головой, не находя слов, чтобы разом выразить все обуревавшие меня эмоции и сомнения. — Ты ведь умеешь...

— Нет, — строго оборвал он меня, — я не буду делать этого. Я хочу, чтобы твоё сердце само открывало лишь то, во что ты готова нас с матерью посвятить. И чтобы ты умела скрывать всё, принадлежащее одной тебе.

— Тогда научи меня, — отчаянно прошептала я, упираясь лбом в его плечо. — Научи, как разобраться без вашей мудрости, дара и силы во всём, что происходит вокруг. Зачем меня пригласил лорд Келеборн? Почему ты согласился взять меня с собой? Чем я могу тебе помочь? Почему владыка в этот раз был так холоден с посланником Лоринанда?

Лицо отца посуровело, пролёгшая между бровей озабоченная морщинка прочертила высокий гладкий лоб.

— Владыка Орофер не любит упоминаний о наугрим, а супруга лорда Келеборна давно, ещё до времён разорения Эрегиона, искала с ними союза. — Отец ненадолго замолчал, продолжая двигаться по залу, почти неосознанно повинуясь звукам музыки. — Скажи мне одно, девочка моя, угадал ли я порывы твоего сердца? Есть ли у тебя желание узнать больше, чем жизнь в границах наших земель? И по своей ли воле, или, как ты сегодня сказала, лишь в поисках моего одобрения, ты приняла приглашение владыки Амдира?

— Отец, не говори так, — я порывисто сжала его плечо, — прости меня за эти слова. Конечно, ты всё угадал верно, — его взгляд потеплел, а морщинка на лбу слегка разгладилась, — я очень хочу увидеть хоть долю того, что повидал за свою жизнь ты.

— Тогда я отвечу на ещё один из твоих вопросов, а остальное расскажу позже. — Он слегка улыбнулся, поймав мой вопрошающий взгляд. — Тебе не нужна сила и какие-то особые способности, дорогая. Ты ещё так юна. У тебя есть пытливый ум и желание познавать мир. А мудрость к тебе придёт в своё время, родившись из знаний и опыта. Лорд Келеборн многое знает о жизни и о том, что происходит по обе стороны склонов Хитаэглир. — Отец смолк и подарил мне многозначительный взгляд. — Но об этом потом. Тебя ждут. Трандуиль со своим отрядом только что вернулся. Пойдём, я провожу, — добавил он, направляясь к выходу из зала, легко и изящно скользя мимо движущихся в танце эльдар.

* * *

Он стоял, прислонившись плечом к деревянному столбику навеса, укрывающего резную каменную чашу со стекающими с гор водами. Неглубокий говорливый ручей мерно журчал, спадая каскадом с горного склона, наполняя чашу кристально-чистой водой и, искрясь серебром в лунном свете, вытекал в сад, продолжая свой путь к лесным низинам.

Бесшумно подойдя к мужчине со спины, я привстала на цыпочки и закрыла ладонями его глаза.

— Я тоже рад был бы увидеть тебя, Эль, — с лёгким смешком произнес он, отводя мои ладони от лица и оборачиваясь.

— Когда вы вернулись? — спросила я, пожимая его руки.

— Только что. Твой отец сказал, что ты хотела видеть меня.

— Да, Лаэрлинд, хотела. Днём. Я думала, что сегодня мы вместе съездим к верхним источникам.

— По всей видимости, сейчас уже не хочешь. И тебе предложили уже гораздо более увлекательную поездку.

Раздражённый тон, которым он произнес эту фразу, несколько удивил меня.

— Тебе, как я понимаю, тоже. — Ответ не был случаен. Я знала, что мой друг уже давно просил зачисления в пограничный отряд, а сегодняшняя его поездка с сыном владыки была, скорее всего, исполнением давних желаний. — Ты доволен сегодняшним днём?

— Вполне, — его глаза вызывающе блеснули.

— Лаэрлинд, — произнесла я примирительно, снова пожимая его руку, — ну прости, что не сказала тебе о своих планах заранее.

— Эль, — в его голосе послышалось сомнение, — я тоже не всё сказал тебе. Трандуиль согласился взять меня в свой отряд на постоянную службу, — тихо произнёс он, отводя в сторону взгляд.

— А я? — вырвались невольные слова.

Странное смешение грусти, сомнений и вины мелькнуло в устремлённом на меня взгляде.

— Мне больше нечему учить тебя, Эль, — так же тихо продолжал он, покачав головой. — Ты уже ни в чём не уступаешь мне. А в некоторых вещах, — он с лёгкой усмешкой кивнул на украшавший мои волосы самоцвет, — превосходишь. И не только меня, что уж тут скрывать.

Я удивлённо молчала. Его слова стали для меня полной неожиданностью. Мысль о том, что однажды наши пути разойдутся, никогда не приходила в голову. Его постоянное присутствие, опека, наставления, забота о моей жизни и безопасности были привычны и естественны, как ежедневный восход светил, размеренно отмеряющий проведённые рядом годы. Я не могла себе представить свою жизнь без него.

Лаэрлинд напряжённо перевел дыхание, старательно отводя глаза.

— Скажи, это лишь твое решение? Или ты о чём-то говорил с моими родителями? — все попытки встретиться с ним взглядом окончились провалом.

— Конечно, моё. — В его уставшем голосе явно звучало желание поскорее закончить этот разговор.

— Хорошо, Лаэрлинд, как скажешь, — эмоции до конца скрыть не удалось, и он поднял, наконец, голову, заслышав лёгкую дрожь в моём голосе. — У меня есть для тебя кое-что.

Я протянула ему свой подарок. Гранатовые капли на ладони казались почти чёрными, переливаясь в лунном свете, подобно застывающей горячей крови. Лаэрлинд, оторвав взгляд от украшения, с сомнением покачал головой и хрипло произнёс:

— Я не могу… Я не могу взять это, Эль.

— Почему? Считай это прощальным подарком.

Он отвернулся, собираясь уйти.

— Ты лишаешь меня своей дружбы? — с трудом произнесла я.

Резко обернувшись, он положил руки мне на плечи.

— Как ты можешь так говорить?

— Тогда в чём дело? Знаю, я часто беспричинно обижала тебя и бывала несправедлива. Я доставила тебе немало неприятностей, волнений и тревог. Ты вправе злиться на меня и винить во многом. Но...

— Эль, послушай, — его руки сильнее сжали мои плечи. — Не надо так говорить. Я не злюсь и не обижаюсь на тебя. Но я не возьму. Этот подарок слишком ценен для меня.

— Я сделала эту застёжку специально для тебя, Лаэрлинд. В память о том дне, два десятилетия назад, когда ты спас мне жизнь у Старой дороги. Если ты отказываешься, она не достанется никому, — вытянув руку над водой, я перевернула ладонь, и фибула, сверкнув серебром, соскользнула вниз.

Молниеносным движением Лаэрлинд перехватил её в воздухе. Подняв голову, я встретила его грустный взгляд и привычную полуулыбку.

— Я ошибся, — произнёс он, — я недооценил этот подарок. Да и тебя, звёздочка, тоже. И тогда, и сейчас.

Улыбнувшись, я взяла из его рук украшение и приколола у плеча вместо застёжки плаща.

— Не забывай меня, Лаэрлинд. И прости мои глупости. Ты всегда для меня останешься самым лучшим другом.

— Эль, ну прошу, не говори ты так! — его рука легла поверх моей ладони, прижав к своей груди. — Не надо прощаться! Я никуда не собираюсь исчезать. И даже не надейся уехать без меня куда-либо, — добавил он, усмехаясь.

— Ты поедешь со мной?

Радостная надежда, прозвучавшая в этих словах, не укрылась от его чуткого слуха.

— Конечно. — Лаэрлинд, усмехнувшись, взял мою руку и чуть коснулся губами, запечатлевая лёгкий вежливый поцелуй. — Я не гожусь уже тебе в наставники. Но с твоими привычками ещё один страж лишним не будет.

Счастливо рассмеявшись, я крепко обняла его, ощутив лёгкое ответное объятие.

— Эль, меня ждёт отец, мне надо идти.

— Да, конечно.

Сжав на прощание мою руку, он бесшумно растворился в темноте сада.

Повернувшись, я со спокойным сердцем неспешным шагом направилась назад к дому. Позади меня на дорожке послышались чьи-то шаги. Не желая сейчас никого видеть, я тихо отступила с дороги в сторону, скрывшись за одним из обрамлявших дорожку кустов.

— Нет, и не нужно больше об этом говорить, — резко прозвучал голос владыки Орофера.

— Орофер, ты ведь и сам понимаешь, что иначе просто нельзя, — негромко, увещевая, произнёс мой отец.

Замерев от неожиданности, я прислушалась.

— Понимаю, Сигильтаур, я всё понимаю. А ты? Понимаешь ли ты меня? — владыка резко остановился.

— Да, — односложно ответил отец. В темноте мне удалось рассмотреть его лёгкий кивок.

Владыка снова двинулся вперёд. Его длинные одежды, подхваченные ветром, тихо зашелестели о растущие над дорожкой сада увядающие цветы. Протянув руку, он сорвал один из цветков и тихо заговорил:

— Сигильтаур, я не могу. Это сильнее меня, больше моих сил. Ты прав, мой друг, умом я понимаю, что ты прав. Но сердце моё кричит о другом. — Его изящные пальцы нервно обрывали пышные мягкие лепестки полумертвого цветка, роняя их на дорожку. — Мне никогда не забыть Дориат. И мне не забыть, как закрылись её глаза. Я не могу... ни забыть, ни простить.

Отец молчал, тихо следуя рядом с Орофером, опустив голову. Немного помолчав, владыка произнес:

— Мой сын — это всё, что осталось у меня от неё. Что осталось от меня в мире. В мире, где мы все хотели жить. И где я сейчас существую лишь ради него.

— Орофер, — теперь остановился отец, коснувшись руки владыки, — невозможно спрятаться от жизни. Рано или поздно, ты сам знаешь, угроза вернётся. И она будет возвращаться всегда, снова и снова, пока не удастся довести всё до конца.

— Я знаю, Сигильтаур, — голос Орофера зазвенел болью. — И я буду хранить этот мир, эту жизнь и этот лес для нас всех, в том числе для сына.

Владыка двинулся вперед. Отец последовал за ним. Когда они прошли мимо моего укрытия, я перестала даже дышать, прекрасно понимая, что им совершенно не нужны лишние свидетели этого разговора. «Владыка должен быть сильным» — всплыла в памяти строка из старинной баллады, которую любил Орофер. Наш владыка доказывал свою силу не раз, но сейчас мне случайно приоткрылось, чего ему это стоило.

— Что ты решишь, Орофер? — настойчиво спросил отец. — Ты должен дать Келеборну ответ.

— Я не буду давать ему ответ, — холодно ответил владыка. — Ты знаешь моё доверие к нему, равно как и к нолдор Эрегиона, — в его голосе явно прозвучала неприязнь. — Их вмешательство в дела Лоринанда становится всё более явным. И мне это не нравится. Я дам ответ лишь владыке Амдиру. Мы всегда были союзниками, они наши родичи, и в дальнейшем это так и останется. Ты отвезёшь мой ответ ему. Келеборну, надеюсь, ты объяснишь всё сам. Я не хочу больше говорить с ним. Ни дружба, ни союз с наугрим, к которому стремится Галадриэль, для меня невозможен.

Их шаги всё дальше удалялись от моего укрытия. Осторожно переведя дыхание, я уловила слова отца:

— Келеборн тоже не слишком жалует наугрим, он тоже многое потерял в Дориате, как и все мы.

— Многое — не значит всё, Сигильтаур, — жёстко отрезал владыка, — и достаточно об этом говорить.

Дождавшись, когда их шаги окончательно стихли вдали, я осторожно выглянула из-за куста и, с облегчением никого не обнаружив, поспешила домой, не имея больше ни малейшего желания впутываться в случайные разговоры и мысленно выстраивая вопросы, которые утром задам отцу.

Весна, 3381 год в.э.

Лотлориэн

Я никогда не думала, что лес может быть таким...

Купаясь в ярком свете весеннего солнца, он переливался всеми оттенками золота. Красновато-рыжими бликами мерцала земля, устланная прошлогодней листвой, лишь сейчас покинувшей белые ветви лесных гигантов. Светло-жёлтыми сполохами искрили распустившиеся цветы мэллирн среди юной листвы, уходя ввысь по серебристо-зелёным кронам. И тягучим огнём расплавленного металла отливали воды и берега Великой реки, щедро залитые светом солнца.

Источая медово-сладкий аромат новой жизни, лес играл свою мелодию весны нежной сияющей листвой и пел, перекликаясь голосами птиц с шёпотом ветра. Эта песнь неумолчно звучала над лесом день и ночь, скрываясь среди речных туманов, переливаясь в говоре речных перекатов у пристани и растворяясь в бескрайних просторах синих небес.

Мне даже не приходило в голову сравнивать этот лес с привычным и родным Эрин Гален — их нельзя было сравнить. Лоринанд был не лучше и не хуже моего янтарно-зелёного сумрачного мира, пропахшего хвоей, мхом и сладкой влагой горных ручьев. Он просто был другим.

Белые изящные ладьи, высланные нам навстречу владыкой Золотого леса, легко и быстро преодолели широкую синюю гладь речного простора. Едва ступив вслед за отцом на западный берег Андуина и склонив голову перед владыкой, вышедшим к пристани, я с первых шагов была покорена и очарована этим поющим лесом — юным, сияющим и прекрасным. Как и его владыкой — золотоволосым, широкоплечим, величественным, могучим Амдиром, не зря носившим имя Малгалад⁽¹⁾. Чистый взгляд его глубоких ясных глаз, казалось, источает тот же свет, что пронизывает весь Золотой лес — от теряющихся в вышине неба ветвей до мельчайших камешков, укрытых на дне ручьёв. Уловив тёплую приветственную улыбку на его губах и успев заметить знакомые лица среди встречающих, я поняла всю справедливость слов матери, сказанных перед расставанием. «Тебя ждёт множество новых впечатлений, дорогая. Будь уверена, скучать не придётся. Лоринанд в любое время прекрасен, а увидеть его в пору пробуждения — невероятное счастье. Думаю, тебе понравится путешествие».

Моя мудрая мать, как всегда, была права. Я полюбила эти земли с первого взгляда, едва окунувшись в золотое сияние удивительного леса...

* * *

— Элириэль, мы ждём только тебя!

Настойчивый стук в дверь заставил меня поторопиться.

— Иду, я уже иду!

На ходу забросив кинжалы в ножны у пояса, я быстро распахнула дверь, едва не налетев на Лаэрлинда, ожидающего снаружи в коридоре. Отец, стоявший у порога дома, окинул меня внимательным взглядом и удовлетворённо кивнул, беря из рук уже сидящего верхом Эртана поводья нетерпеливо приплясывающего коня и лично проверяя притороченные у седла вещи. Амрот, сын владыки Малгалада, укоризненно взглянул на него и произнёс:

— Не волнуйся, лорд Сигильтаур. Мы обо всём позаботились. Твоей дочери ничего не грозит в границах наших земель.

Лаэрлинд, придержавший дверь отведённой мне комнаты и по пятам следовавший вдоль коридора гостевого дома к порогу, лишь фыркнул, привычно подсаживая меня в седло. Отец чуть дёрнул уголком губ:

— Ты плохо знаешь мою дочь, Амрот.

— Друг мой, ты всё равно не сможешь всегда предугадывать любые сложности в её жизни, — склонившись в седле, Ардиль — ещё один из ожидающих у дома всадников — успокаивающе похлопал отца по плечу. — Поверь, мы сможем защитить её от возможных опасностей. Хотя и не ждём их.

Отец чуть повернул голову и окинул оценивающим взглядом всех собравшихся к отъезду воинов. Сыновья Ардиля, Орофин и Халдир, кивнули ему в ответ. Их младший брат, совсем ещё юный Румиль, широко и радостно улыбнулся. Сын владыки и Эртан выжидающе промолчали. Ардиль, самый опытный и старший в отряде, крепко сжал плечо моего отца, обменявшись с ним понимающим взглядом.

— Будь осторожна, Эль, — отец похлопал по шее моего коня и серьёзно взглянул на меня снизу вверх. — Прошу тебя, прислушивайся к воинам.

— Будь спокоен, отец, — наклонившись, я поцеловала его в щеку, — я ведь не первый раз покидаю дом.

— Но ты впервые в незнакомой земле, — резонно заметил он. — Помни, что это не твой привычный лес. Как бы ни казался он спокоен и тих — он другой. Не забывай об этом, и не переоценивай себя.

— Хорошо, отец, обещаю, — я улыбнулась, разворачивая коня к дороге, на которую уже выезжали воины. — Я во всём буду слушать Ардиля.

— Очень на это надеюсь... — улетели нам вслед тихие слова отца.

И всё же сегодня ничто не в силах было омрачить моё радужное настроение — ни излишняя забота отца, ни его недоверие, ни недовольство, мелькнувшее на лице Лаэрлинда, когда он направил коня за мной. Мне предстояло провести несколько увлекательнейших дней среди великолепия Золотого леса, к южным границам которого мы и направились. Не знаю, как отец нашёл в себе силы согласиться на это, но я была полностью счастлива, принимая предложение сына владыки показать гостям из Эрин Галена земли золотой долины. Так и случилось, что сейчас, пока отец и владыка Малгалад обсуждали с советом послания Орофера, мы с Лаэрлиндом, вслед за Амротом держа направление на юго-запад, дружно вспоминали, прерываемые взрывами смеха, подробности подобных поездок, устраиваемых во время визитов в наши земли для молодых галадрим.

Когда на западе, нависая над вершинами деревьев, стали вырисовываться туманные пики Хитаэглир, мы сделали первую остановку неподалеку от быстрого поющего водопада с перекинутым над ним мостом. Звонко журча и растекаясь каскадом пенных порогов, водопад отдавал свои воды глубокой тёмной реке, окаймлявшей весь лес вдоль южной границы. Быстрое течение неслось среди высоких обрывистых берегов, пенясь на выступающих подводных камнях и играя отблесками золота в листьях, уносимых тёмными водами к Великой реке.

Спустившись с обрыва, я присела на камень и опустила руку в воду, пропуская стремительные струи сквозь пальцы, любуясь игрой света на дне таинственных глубин.

— Эта река зовется Келебрант, — произнёс Эртан, в голосе которого угадывалась снисходительная улыбка. — Там, — он кивнул на другой берег, — заканчиваются обжитые земли нашего народа.

— Мы поедем туда? — За спиной явно ощущалось не только его присутствие.

— Если пожелаешь.

За Эртаном вниз к реке спускался Лаэрлинд. Оба юноши, казалось, не сводили глаз с каждого моего движения.

— Что? В чем дело? — поднявшись во весь рост, я вскинула на них вопросительный взгляд.

— Ничего, — пожал плечами Эртан, опускаясь на камень неподалеку. — Мы обещали твоему отцу, что с тобой ничего не случится.

— Понятно, — медленно произнесла я. Лаэрлинд, прекрасно знавший мои интонации, насторожился и напрягся. — Вы намерены всё время не сводить с меня глаз и ни на шаг не отпускать в сторону?

— Твой отец беспокоится о тебе, а мы позаботимся, чтобы с тобой всё было в порядке, — беззаботно продолжил Эртан, не замечая ни моего настроения, ни повисшего в воздухе напряжения.

Я криво усмехнулась и прищурилась. Лаэрлинд почти умоляюще взглянул на меня:

— Эль, пожалуйста... — чуть шевельнул он губами.

— Эртан, — над обрывом раздался громкий оклик, заставив всех вскинуть вверх головы. Ардиль, глядя на нас сверху, качнул головой. — Я хочу поговорить с нашей гостьей, — произнёс он не терпящим возражений тоном, быстро спускаясь к нам.

Молодые воины, кивнув, исчезли, а я снова опустилась на камень, раздражённо сунув руку в воду. Былое умиротворение и радость исчезли, уступив место досаде и недовольству. Снова отец вмешивается в мою жизнь, привлекая лишнее внимание, заставляя других тратить время и силы. Словно я не в состоянии сделать и шагу без посторонней помощи, словно мне неведомо ничего, кроме стен уютной комнаты, словно я способна сломать себе шею, без надзора отойдя на три шага от дома!

Ардиль присел рядом, чуть коснувшись моего плеча. Подавив желание сбросить его руку, я замерла и напряглась, молча ожидая его слов.

— Элириэль, — произнёс он мягким грудным голосом, пожав моё плечо, — так нельзя. Не стоит злиться на юношей. Они дали обещание, они выполняют свой долг.

Я вздохнула и произнесла, обращаясь к своему отражению, искажённому быстрым потоком:

— Все говорят мне подобные слова, всю мою жизнь...

Ардиль неопределенно хмыкнул.

— Ты сказала отцу, что будешь во всём слушаться меня. Так вот выслушай сейчас мои слова. Не спорь с юношами, не бросай им вызов, не порти себе и им настроение.

— Ардиль! — стряхнув движением плеча его руку, мне удалось всё же не сорваться на крик. — Я достаточно взрослая, чтобы не нуждаться в няньках! Я всего лишь спустилась к воде! У меня не было намерения кидаться в реку, прыгать с водопада, нестись галопом по незнакомой дороге или делать ещё какие-либо глупости! Мне давно известна цена необдуманных поступков. Всё что я хочу — всего лишь приятно провести время в этих прекрасных землях. Только мой отец по-прежнему считает меня беспомощным ребенком, накликавшим когда-то неприятности на себя и своего друга!

Задохнувшись от сдерживаемого гнева, я смолкла и опустила голову, пытаясь справиться с эмоциями. Воин немного помолчал, давая мне время успокоиться.

— Послушай меня, девочка. — Он снова опустил мне руку на плечо. — У меня три сына. Двое из них уже воины, способные позаботиться и о себе, и о других. Ты не способна на это, ты не воин. И твой отец вправе беспокоиться о тебе. Я знаю, что говорю, — он чуть повысил голос, заметив моё желание возразить, — и ты лучше выслушай меня до конца. Выигранные состязания не сделают тебя воином и не подскажут, как действовать в сражении. — Он чуть усмехнулся, снова жестом упреждая готовые сорваться с моих губ слова. — Конечно, мне известно о том твоём споре с моим сыном. Это было ему уроком. Теперь твой черёд получить свои уроки. Ты утверждаешь, что желаешь лишь приятно провести время. Тебе никто в этом не препятствует. Мы здесь для того, чтобы так всё и было. Ты уступаешь и силой, и знаниями, и навыками любому из этих юношей, даже моему Румилю. Поэтому просто прими как должное наше присутствие, опеку и советы, и наше путешествие пройдёт в приятной дружеской обстановке, а не в бесконечных стычках и взаимной неприязни. Ты увидишь Лотлориэн во всей красе, мы успешно вернём тебя к отцу. И все останутся довольны друг другом.

Он поднялся, не отрывая от меня внимательного взгляда. Высоко вскинув голову, я тоже встала, выпрямив спину.

— Хорошо, Ардиль, да будет так.

— Вот и умница, — он чуть усмехнулся, безошибочно распознав вызов в тщательно подобранных словах. — Твой отец сегодня услышал моё слово. Я не собираюсь ограждать тебя от любой сложности, возникающей в дороге. Но и ты, со своей стороны, должна внимательнее относиться к тем, кто находится рядом. — Он немного помолчал и с улыбкой закончил: — Я попрошу Эртана не бродить неотвязно за тобой следом. Мои сыновья достаточно хорошо знают твои привычки, чтобы не делать этого. Со своим другом, думаю, ты договоришься сама.

Облегчение, нахлынувшее после его речи, трудно было передать словами. Я улыбнулась воину, заметив в его взгляде понимание и лёгкую насмешку. Ардиль повернулся и направился вверх по склону, легко ступая по едва заметным уступам обрыва.

— Можешь не торопиться, это прогулка, а не военный поход, — бросил он на ходу, не оборачиваясь. — Мы позавтракаем и отдохнём, прежде чем отправимся дальше. Если пожелаешь, оставайся здесь наслаждаться голосом реки. Или присоединяйся к нам.

— Ардиль! — окликнула я его. Воин приостановился. — Благодарю за понимание. Я тебя не подведу.

Он обернулся и улыбнулся — открытой тёплой улыбкой.

— Знаю, девочка. Всё же, я уже вырастил двоих воинов, — рассмеялся он, взглянув на моё озадаченное лицо и приподнятую в сомнениях бровь.

* * *

Лес за рекой был немного другим. Это ощущалось сразу же на правом берегу Келебрант. Несмотря на то, что здесь росли те же мэллирн, сияя белой корой, лес больше напоминал родной Эрин Гален — краски темнее, воздух плотнее, звуки приглушённее. Сойдя с удобной тропы, проложенной по берегу, мы удалялись всё дальше на юг от тёмной ленты быстрой реки. И постепенно исчезало золотое сияние, окутывающее лес у Карас Галадона, сменяясь привычным сумраком лесных теней и стелющейся по земле лёгкой туманной дымкой от близкого дыхания Келебрант.

Обернувшись через плечо на следовавшего позади меня Лаэрлинда, я заметила, что мой друг тоже ощутил перемены, произошедшие в окружающем нас лесе. Подъехав к одному из мэллирн, он спешился и положил руку на гладкую белую кору, прислушиваясь к его голосу. Мне это было недоступно. Неслышно ступая, я приблизилась и шепотом спросила:

— Что ты слышишь?

Лаэрлинд нежно погладил тёплое живое дерево и качнул головой:

— Ничего особенного, такие же деревья, как у нас дома. В отличие от тех, что растут за рекой.

— А те? — мне очень хотелось понять необъяснимую разницу между голосом леса тут и там.

— Те другие, Эль. Они древние, они видели и помнят многое. И о многом поют.

Я положила руку поверх его ладони. Лаэрлинд взглянул на меня, оторвавшись от созерцания уходящих к небесам ровных ветвей.

— Другие, — повторил он, как всегда, пытаясь передать и выразить словами недоступные мне ощущения. — Их что-то изменило.

— Да, ты прав, — к нам тихо приблизился Амрот, тоже коснувшись рукой коры. — Их изменила сила, которую принесла в эти земли леди Галадриэль.

— Супруга лорда Келеборна? — переспросила я, вспоминая высокую, величественную, светловолосую бренниль с пронзительным взглядом ярко-синих глаз и глубоким, бархатисто-низким голосом.

— Да. Когда она появилась в этих лесах, здесь всё изменилось. И это именно она посадила здесь мэллирн, растущие благодаря её силам. Её стараниями этот лес так прекрасен, могуч и не знает увядания. Она хранит нашу землю и сердце этого леса вечными и неизменными.

— Ничто не бывает вечным, — усмехнулась я, вспоминая слова матери. — Как это возможно?

— Здесь это стало возможно, как видишь, — ответил Амрот, взмахнув рукой в сторону реки. — Твой отец рассказывал что-нибудь о Дориате? — чуть помедлив, спросил он.

— Почти ничего, — отрицательно качнув головой, я задумалась, перебирая в памяти немногие известные мне события прошлой жизни отца.

Я знала лишь, что он покинул те земли вместе с владыкой Орофером и немногими из синдар, искавшими иной жизни и нашедшими её за высокими хребтами Хитаэглир. И мой отец нашёл на новом месте не только новую жизнь, но и мою мать, ставшую для него новым миром — неизведанным, загадочным, притягательным и единственно-настоящим. Моя мать была одной из Мудрых, как звали их среди нашего народа — она лучше прочих понимала мир и могла использовать во благо другим силы, даруемые Ардой. Голосу её дара было послушно всё живое — от бессловесных растений, тянущихся к ней в своей краткой жизни, до самых опасных хищников леса, покорно склоняющих головы перед её волей. Нежность её сердца, мягкость терпеливой души в сочетании с непреклонной волей и глубокой мудростью, порожденной пониманием естественного течения жизни, оказались той странной силой, которая полностью захватила и покорила моего отца, всегда сдержанного, казавшегося многим холодным и бесстрастным.

— А почему ты спросил об этом? — взглянув на Амрота, я озадаченно потерла бровь.

— Потому, что леди Галадриэль многому научилась у владычицы Мелиан, когда жила там. Благодаря ей наш лес с течением времени становится всё более похожим на бессмертные земли, напоминая об утраченном Амане.

Мы с Лаэрлиндом переглянулись. Нашему народу была неведома извечная неизбывная тоска, сжигавшая эльдар Эриадора, по землям, скрывшимся за краем мира после катастрофы. Но ведь сын владыки Малгалада, как и мы, никогда не видел бессмертных неувядающих земель. Отчего же в его словах так явно слышится горечь утраченного?

— Время идет, столетия, сменяя друг друга, сливаются в эпоху, мир вокруг меняется, и лишь наш лес под властью силы леди Галадриэль остается неизменным, — продолжал Амрот, не замечая нашего недоумения.

— Ты хочешь сказать, что те деревья, за рекой, и есть первые высаженные ею саженцы? И что они растут здесь уже почти две тысячи лет? — моему изумлению не было предела.

— Да, Элириэль. И они будут и дальше стоять, хранимые тайными силами, даря свою красоту нашей земле и преумножая её мудрость.

— А если эти силы исчезнут?

Лаэрлинд бросил на меня предостерегающий взгляд. Но это меня уже не могло остановить.

— Надеюсь, это никогда не произойдет. Это может стать концом нашего народа. Разве не прекрасно знать, что вокруг тебя всё незыблемо, что какие бы бури ни бушевали за границами любимого края, в его сердце всё будет неизменным — спокойным, вечным, нетронутым...

— Мёртвым... — не удержалась я, вызвав изумление на лице сына владыки.

Призывая умолкнуть и не вступать в спор, Лаэрлинд с силой сжал мне руку, полыхнув яростным взглядом.

— Разве они мертвы? — спокойно и терпеливо ответил Амрот, словно разъясняя простые истины непонятливому ребенку. — Они живы, и будут жить вечно, пока жив наш мир, — усмехнувшись, он покровительственно коснулся моего плеча и отошел к своему коню, погладив напоследок белую кору маллорн.

Лаэрлинд дождался, когда эрниль окончательно скроется за деревьями, и резко развернул меня к себе за плечи.

— Что ты творишь? — прошипел он, снова сжимая мне руку. — Ты можешь держать язык за зубами?

— Ты слышал, что он говорит? — не выдержала я, подавшись к нему и отвечая не менее запальчиво. — Как можно остановить реку жизни, прекратить её бег? Вечный покой невозможен — это небытие! Ты знаешь это не хуже меня, наверняка ты слышал от матери то же, что и я. В мире всё меняется, чередуясь, и это нормально!

— Нормально для Эннорат, — негромко произнёс мой друг, успокаиваясь. — Но не для тех, кто видел бессмертные земли Амана, где не вянут растения, не гибнут животные и сами эльдар остаются неизменными, оставляя за порогом вечных садов все печали и усталость фаэр. Что ты на меня так смотришь? — усмехнулся он в ответ на моё недоверчивое изумление.

— Откуда ты набрался таких познаний о бессмертных землях?

— Я, в отличие от тебя, умею слушать, а не только изнываю от скуки среди окружающих, торопясь в любую свободную минуту сбежать в лес с луком.

Насмешка, прозвучавшая в его словах, царапнула обидой. От отца мне было многое известно о других землях, но никогда я особо не придавала значения взглядам и понятиям, царящим за уютным и понятным миром родного леса, где всегда день сменял ночь, вслед за летом приходила осень, а зимний сон отступал под теплом весны. Где было привычным видеть, как древний зелёный гигант, когда-то бывший юным побегом, гибнет от старости, с тем, чтобы дать новую жизнь выросшим у его корней росткам.

Задумавшись, я отвернулась от Лаэрлинда, рассеяно водя рукой по гладкой коре.

— Ты считаешь это правильным? — вскинув голову, я встретила его внимательный взгляд.

Мой друг, как обычно, понял всё с полуслова.

— Я, как и ты, считаю верным то, что видел с рождения, что знаю от матери, что чувствую всем сердцем и принимаю душой. Но я также знаю, что нельзя в чужой земле перечить её хозяевам, высмеивая их нравы и обычаи. Если не можешь их понять и принять, то лучше молчать. И уж точно, не заявлять сыну владыки, что жизнь его народа нарушает привычные для тебя устои мира.

— Я не хотела его оскорбить. Нужно попросить прощения... — повернувшись, я собралась догнать Амрота, неспешно идущего среди деревьев рядом с конем в сопровождении своих воинов.

— Постой, — Лаэрлинд удержал меня, ухватив за локоть, — не торопись. Он не оскорблён. Оставь всё как есть, — негромко сказал он, притягивая меня к себе и приобнимая за плечи. — Пусть лучше считает тебя ребёнком, чем дерзкой невежей. — Взглянув на моё растерянное лицо, он улыбнулся. — И это, в сущности, абсолютная истина. Ты ещё такое дитя, Эль. Тебе стоило бы поучиться у своего отца скрывать иногда от других мысли и чувства.

— Я постараюсь, наставник. — Подавшись к нему, я заглянула в синие глаза и с вызовом усмехнулась: — Лишь бы ты был мною доволен.

Он не остался в долгу. Притворно вздохнул, словно на его плечах лежали все тяготы мира, поднял взгляд к небесам и устало выговорил:

— Боюсь, что мне никогда не суждено дождаться этого светлого момента.

Засмеявшись, я привстала на цыпочки, оставляя на его подбородке быстрый поцелуй, и поспешила вслед за удаляющимися воинами.

* * *

Ночь опускалась на лес, скользя чёрными тенями средь серебристых стволов молодых мэллирн и заволакивая землю густым туманом. Но с высоты расположенной в ветвях могучего дерева смотровой площадки были ещё видны последние золотистые отблески светила над багровеющей кромкой заката. Перед нами, прямо за опушкой негустого перелеска, простирались уходящие к востоку до самого Андуина поля Келебрант, где колыхались высокие травы. Долетающий с полей ветер приносил с собой дурманяще-сладкий запах молодой зелени, спешащей набрать рост до наступления иссушающей жары, и отчетливый топот множества копыт, оставляющих следы во влажной, переполненной силой жизни, плодородной земле. На западе вздымались утопающие в вечных туманах пики Хитаэглир, а к югу вдали виднелся ещё один лес, слившийся с Лоринандом узким перелеском. Фангорн... Я с детства слышала о нём рассказы от матери, видела на картах в отцовском кабинете, но впервые смотрела воочию на неизведанный островок древнего мира.

Оглянувшись на тихо подошедшего Ардиля, не оставившего без внимания мой пристальный интерес к южному направлению, я указала в сторону древнего леса и спросила:

— Это ведь Фангорн?

— Да, — односложно ответил воин.

— Туда мы тоже поедем?

На мгновение он замялся, переглянувшись с сыном владыки.

— Если пожелаешь.

— Что-то не так? — быстро переспросила я, заметив неуверенные нотки в его голосе.

— Границы наших земель заканчиваются здесь. Там, — он взмахнул рукой в направлении узкого перелеска, — граница земель онодрим⁽²⁾. Ты слышала о них?

Я задумалась, воскрешая в памяти рассказы матери, и рассеянно кивнула.

— Мы уже очень давно не пересекали эти рубежи, — продолжил Ардиль, бросив на меня быстрый взгляд. — Хотя по древнему соглашению между нашими народами и имеем на это право.

Он ненадолго замолчал, а затем вежливо произнёс, по-видимому, получив молчаливое согласие Амрота:

— Если будет на то желание гостей, мы можем продолжить наш путь к этим лесам.

Я окинула внимательным взглядом его, сына владыки, прислушивающихся к разговору воинов нашего отряда и отрицательно покачала головой — в тоне опытного воина ощущалось явное напряжение, а в глубине глаз сына владыки мне привиделось тщательно скрываемое недовольство.

— Не стану утруждать вас подобными желаниями. Думаю, для одной поездки нам будет вполне достаточно впечатлений и воспоминаний о прекрасном лесе.

— Всегда рад помочь, — заученно пробормотал Ардиль, внимательно следя за чем-то, происходящим к юго-востоку от нас за границей перелеска, где по открытой степи гулял вольный ветер, шевеля высокие травы.

Всмотревшись в том же направлении, я заметила вдали размытые вечерними сумерками фигуры всадников, преследующих большой табун диких лошадей. Сыновья Ардиля, безошибочно уловив молчаливый приказ отца, исчезли с площадки, покинув её прямо по ветвям деревьев. Эртан бесшумно спустился вниз, сопровождая сына владыки, а Лаэрлинд с Ардилем остались рядом со мной, настороженно вглядываясь в темнеющую даль.

— Кто это? — не ощущая особой враждебности со стороны своих спутников по отношению к происходящему на равнине, я осторожно тронула Ардиля за руку, с любопытством следя за настигающими табун всадниками.

— Это всадники народа фириат⁽³⁾, — ответил воин, не отрывая глаз от происходящего на равнине.

— Эдайн? — удивленно спросила я, переглянувшись с Лаэрлиндом. — Они живут здесь?

— Они давно облюбовали эти равнины, — согласно кивнул Ардиль, — но редко появляются вблизи наших границ, кочуя вслед за дикими лошадьми. Наши народы не враждуют, но и не хранят дружеских отношений. Они не доверяют нам и не понимают нас. Всё, что их интересует — это пастбища для их коней, которых они любят не меньше, чем собственных детей.

Табун, ведомый могучим жеребцом, внезапно резко свернул к реке, исчезая из виду за небольшим косогором у берега, а на равнине остались лишь несколько всадников. Окружив двух пойманных лошадей, эдайн удерживали их в путах наброшенных верёвок. Кони испуганно бились и безуспешно рвались прочь, оглашая равнину заливистым ржанием.

— Зачем это? — прошептала я, в недоумении глядя на происходящее на равнине и внутренне вздрагивая от каждого крика пленённых животных.

— Так они приручают лошадей, — спокойно ответил Ардиль, чуть пожав плечами. Заметив моё состояние, он сочувственно добавил: — Ты никогда раньше не встречалась с этим народом?

— Нет, — раздираемая одновременно любопытством, жалостью к лишенным свободы созданиям и желанием приблизиться к неизведанному, я лишь покачала головой, не в силах отвести взгляд от равнины.

— Не волнуйся, — успокоил Ардиль, — коням ничего не грозит. Этот народ не бывает жесток к ним.

На равнине появились ещё всадники, быстро приближающиеся к первой замеченной нами группе. С удивлением я поняла, что некоторые из них женщины. Спешившись, одна из них бросилась к всадникам, удерживающим диких коней, громко крича и отчаянно жестикулируя. Один из преследовавших табун мужчин направился ей навстречу, почти на ходу соскочил с коня и заключил в объятия, пытаясь успокоить. Вырываясь и крича, женщина указывала в сторону леса, порываясь бежать в нашу сторону. Пока всё мое внимание было полностью поглощено этими наблюдениями, Ардиль бесшумно спустился вниз и скрылся в направлении равнины. На площадке остались лишь я и Лаэрлинд, с не меньшим интересом следивший за происходящим.

Всадники обступили по-прежнему кричащую и рыдающую женщину полукольцом, о чем-то совещаясь и бросая взгляды на укрытую глубоким тенями стену леса. Наконец, они приняли какое-то решение и медленно направились к опушке, зорко поглядывая по сторонам и неотступно сопровождая чуть притихшую женщину, спешащую перед ними.

Когда эдайн почти достигли леса, их остановил резкий окрик с соседнего талана, расположенного ближе всех к равнине. Конники остановились, настороженно озираясь. Из сумрака леса к ним вышли трое — я узнала Амрота, Эртана и Ардиля. Что-то быстро и сбивчиво объясняя, женщина бросилась к ним, снова громко рыдая и указывая поочередно то на наш лес, то на тёмную стену Фангорна.

— Интересно, что произошло? — пробормотала я, не ожидая услышать ответ от понимающего не больше моего Лаэрлинда.

— Она говорит, что её дети пропали, — раздался позади нас голос Орофина, неслышно вернувшегося на площадку.

— Ты понимаешь их речь? — мои попытки разобрать хоть что-то в сплошном потоке криков и рыданий, доносящихся с равнины, были безуспешны.

— Немного, — кивнул он. — Она говорит, что её дети ещё днем направились к лесу и до сих пор не вернулись. Она уговаривала всадников идти их искать. Мужчины отказываются.

— Почему? — удивилась я, окидывая взглядом притихший негустой лес, уходящий к югу и постепенно сливающийся с древним Фангорном.

— Они не знают и боятся лесов, — на талан вернулся Халдир, встав рядом с братом и вступая в объяснения. — Среди деревьев они беспомощны. И они боятся нас. Мы стараемся не встречаться с фириат лишний раз. — Он чуть усмехнулся, переведя взгляд на равнину. — Если кто-то из них пропадает в лесу, многие винят в этом нас.

— Да, — согласно кивнул Орофин, — это так. Нами пугают детей, рассказывая перед сном страшные сказки о живущем среди непроходимых лесов народе, который уносит непослушных малышей.

Не удержавшись, я рассмеялась, на миг представив владыку Малгалада бегущим по лесу с кричащим ребенком на плече. Мой смех далеко прозвенел над сонным лесом, заставив Ардиля обернуться, оторваться от беседы с по-прежнему топчущимися у опушки всадниками и укоризненно покачать головой. Смутившись, я поспешно зажала рукой рот, пытаясь успокоиться и подавить неудержимо рвущийся смех. Лаэрлинд и сыновья Ардиля насмешливо смотрели на меня.

— Может быть, мы сходим и поищем их? — предложил мой друг, неопределённо кивнув головой в направлении леса.

Орофин и Халдир переглянулись, пожав плечами.

— К северу от нас их точно нет, стража границ никого не видела, значит они могли уйти лишь в сторону Фангорна, — произнёс Орофин, внимательно вглядываясь в тени леса к югу от нас.

— Или к горам, — добавил его брат. — Нужно проверить в первую очередь логово у каньона.

Орофин согласно кивнул. Я поудобнее перехватила лук, подняв его с площадки, поправила пояс с кинжалами и повернулась в сторону темнеющих на горизонте пиков.

— Элириэль! — окликнул меня Орофин. — Ты куда это собралась?

— С вами, конечно же, — непререкаемым тоном заявила я, ступая на одну из широких, словно гладкая ровная тропа, ветвей, тянущихся мимо талана в сторону гор.

— А тебе не кажется, что лучше было бы остаться здесь и подождать нас? — спросил он, тихо приближаясь и явно намереваясь остановить меня.

Развернувшись к Орофину лицом, я вскинула бровь в ожидании его дальнейших действий, вызвав у наблюдавшего за нами Лаэрлинда еле слышный стон.

— А ты хочешь попробовать меня заставить здесь остаться?

— Идёмте уже, — Лаэрлинд приблизился к Орофину, примирительно положил ему руку на плечо и с полуусмешкой добавил: — Не спорь, сейчас это бесполезно. Она всё равно пойдёт.

Халдир, взглянув в лицо брата, рассмеялся и, проходя мимо, сочувственно хлопнул его по плечу. Пропустив юношей вперёд, я пошла за ними следом, стараясь не отстать, и внимательно осматривая с высоты деревьев незнакомую местность.

* * *

Как и предполагал галадрим, дети, мальчик и девочка, вскоре нашлись на поляне, неподалеку от узкой глубокой расщелины, выходящей в лес от склона Хитаэглир, где издавна жили волки. Запах логова хищников издалека отчётливо был слышен в безветренном воздухе. Затаившись в кроне одного из лесных гигантов неподалеку, мы внимательно следили за происходящим на поляне.

Дети нашли укрытие под большим обломком скалы и сидели рядом, плотно прижавшись друг к другу. Обессилев от блужданий по незнакомому лесу, они даже не плакали, лишь испуганно вздрагивали при звуках волчьего воя, доносящегося из расщелины. Девочка закрывала лицо двумя руками, давясь истеричными всхлипами. Мальчик, немного постарше сестры, прижимал её к себе одной рукой, нервно размахивая во все стороны зажатым во второй руке камнем. Присмотревшись, я заметила прямо перед ними небрежно сваленные кучей ветви. Время от времени мальчик отпускал сестру, совал руки между ветвей и громко стучал камнями, заглушая её всхлипы.

— Что они делают? — изумлённо спросила я спутников, напряжённо осматривающих ложбину.

— По-видимому, пытаются развести огонь, — ответил Лаэрлинд.

Я в недоумении посмотрела на детей. Здесь, в приграничье, где смешивались и временами пересекались обитатели двух лесов, уважая и храня традиции друг друга, было крайне глупо и необдуманно пытаться жечь деревья.

— Не волнуйся, это ему не удастся, — успокаивающе произнёс Орофин.

— А вдруг удастся? — мой вопрос повис в воздухе, заставив всех переглянуться. — Он упорный...

Мальчик снова усиленно застучал камнями, тихо бормоча что-то сквозь зубы. Девочка, негромко пискнув от очередного завывания волка, вцепилась тоненькими ручонками в брата и уткнулась ему головой в спину, дрожа и всхлипывая с новой силой.

— Что дальше? — беспокойно прислушиваясь и опасаясь, что ребенку всё же удастся довести до конца задуманное, я взглянула на сыновей Ардиля, ожидая их решения.

— Побудьте пока тут, — Орофин поднялся, передавая свой лук брату.

Он бесшумно соскользнув вниз с дерева и, осторожно ступая, вышел к поляне.

Первым его заметила девочка. Испуганно округлив глаза, она что-то быстро затараторила, дёргая брата за рубашку и указывая рукой в сторону замершего на краю поляны Орофина. Мальчик оторвался от своего занятия, бросил взгляд в указанном сестрой направлении и, громко вскрикнув, вскочил на ноги, зажимая в руке обломок скалы. Орофин медленно поднял перед собой вытянутые руки, поворачивая их ладонями вверх в знак открытых намерений.

На миг оторвавшись от происходящего под нами, я искоса взглянула на спутников. Халдир не сводил с брата глаз, следя за каждым его шагом, но вот сосредоточенный Лаэрлинд, наблюдающий за поляной с лёгким прищуром, заставил меня напрячься. Один взгляд за спину Орофина, и пальцы невольно крепче сомкнулись на оружии — позади воина поблескивали среди зарослей зелёные огоньки глаз крадущегося хищника. Тихо достав из колчана стрелу и натянув тетиву, я приготовилась выстрелить. Лаэрлинд чуть коснулся моей руки, отрицательно качнул головой и бесшумно спустился вниз, растворяясь в темноте леса.

На немой вопрос Халдира я смогла лишь недоуменно пожать плечами, снова обращаясь во внимание к происходящему внизу.

Орофин приблизился к детям и остановился перед ними, молча глядя на воинственно настроенного мальчика и затихшую от страха девочку. Медленно опустив руки, он задал им какой-то вопрос на их языке. Дети на мгновение растерялись, а затем разом загалдели, перемежая речь испуганными всхлипами и размахивая руками в разные стороны.

— Что они говорят? — прошептала я, склоняя голову к Халдиру и стараясь ничего не упустить из виду.

— Орофин спросил, кто они такие и что тут делают. Они пытаются объяснить ему, откуда пришли, — шёпотом пояснил галадрим. — Куда исчез твой друг?

— Взгляни за спину Орофину, — кивнула я в нужном направлении.

Лаэрлинд стоял у края поляны, устремив пристальный взгляд вглубь леса и чуть шевеля губами. Перед ним замерли, яростно сверкая глазами, несколько крупных серых хищников, до конца не решаясь ни ступить на поляну, ни первыми наброситься на нежданную преграду к добыче. Халдир быстро и бесшумно достал стрелу и чуть натянул тетиву, готовясь в любой момент выстрелить.

Внезапно один из волков коротко взвыл, круто развернулся и, ломая заросли, бросился прочь от поляны. Дети, взглянув в его сторону, дружно закричали. Орофин обернулся. Треща сухими ветвями, повизгивая и не разбирая дороги, от поляны вслед за первым хищником бежали остальные. Лаэрлинд взмахом руки оповестил Орофина о своём присутствии и, не показываясь эдайн, медленно отступил назад.

Галадрим снова повернулся к детям и произнёс несколько слов, заставляя их замолчать и немного успокоиться. Мальчик ответил ему, указав на сестру, и Орофин присел около неё на корточки, что-то внимательно рассматривая.

— Она ранена? — спросила я, ища взглядом исчезнувшего из поля зрения Лаэрлинда.

— Вероятно, да, — ответил Халдир, по-прежнему держа наизготове лук.

— Здесь много волков?

Он лишь кивнул в ответ, настороженно осматривая выход из расщелины.

Орофин подхватил испуганно пискнувшую девочку на руки, легко поднялся со своей почти невесомой ношей и в сопровождении мальчика покинул поляну, углубляясь в заросли напротив расщелины. Халдир тронул меня за руку, молча кивнув головой, и мы, бесшумно передвигаясь по толстым ветвям деревьев, направились вслед за его братом, пытаясь не упустить из виду расщелину и прислушиваясь к оставшемуся у поляны Лаэрлинду.

 

Орофин пробирался через лес медленно, стараясь выбирать дорогу поудобнее, приемлемую для маленького адана. Мальчик брёл за ним почти вслепую, широко раскинув руки, цепляясь за кусты и ветви, часто оступаясь и спотыкаясь на случайно подвернувшихся камнях или выступающих корнях. Когда поляна скрылась из виду, я обратилась в слух, пытаясь разобраться в звуках, доносящихся из расщелины. Да, Лаэрлинд в некоторой мере унаследовал от своей матери дар понимать животных, но всё же его силы не шли ни в какое сравнение с её знанием и опытом. И если одного-двух хищников ему обычно удавалось легко сдерживать, то с целой стаей, лишившейся добычи вблизи логова, он ещё не сталкивался.

Разом грянувший позади нас дикий вой резко ударил по напряжённым нервам. Я вздрогнула. Орофин на мгновение оглянулся и бросил быстрый взгляд на сверкающие за спиной глаза. Не слышать преследователей он тем более не мог. Наклонившись, воин подхватил на руки второго ребенка и со всей возможной скоростью, не разбирая дороги, устремился к краю леса, непроизвольно морщась от криков перепуганной до полусмерти девочки.

Прижавшись спиной к стволу и поудобнее устроившись в развилке ветвей, я приготовила лук, осматривая свободное от зарослей пространство перед собой и ожидая появления первых преследователей. К счастью, первым появился Лаэрлинд. Облегчённо вздохнув, я ещё успела заметить, как он вспрыгнул на дерево, ухватившись рукой за одну из низко расположенных ветвей, а затем перебрался к Халдиру и принял из его рук лук Орофина. В следующее мгновение из-за деревьев хлынули волки. Сложно сказать, сколько их было на самом деле. На первый взгляд они казались непрерывным серым потоком, вытекающим из разворошенных зарослей. Три массивные туши вывалились из общей массы почти одновременно, остановленные нашими стрелами. Остальные от неожиданности замедлили свой бег лишь на мгновение и тут же снова бросились вперёд, подвывая и повинуясь вожаку. Укрываясь в зарослях, они оставили между деревьев ещё несколько тел своих собратьев, в основном всё же уйдя вслед за Орофином.

Прекрасно понимая, что ему не скрыться от преследования с детьми на руках, мы, не сговариваясь, бросились следом, время от времени сбивая выстрелами серые тени, скользящие под нами. Следовать за Орофином было не сложно, а потерять из виду невозможно — девочка непрерывно кричала, не смолкая ни на миг, почти охрипнув и захлебываясь слезами. Хотя, в то же время, это давало нам надежду быть услышанными пограничной стражей и воинами нашего отряда, оставшимися у равнины.

Стрелы у нас кончились почти одновременно. При этом мы не достигли даже того талана, на котором было принято весьма опрометчивое решение отправиться на самостоятельные поиски.

— Стой, брат! — выкрикнул Халдир, отбрасывая ставший бесполезным лук и спрыгивая вниз.

Орофин послушно остановился, осторожно опустил детей на землю и выхватил из ножен у пояса короткий меч. Мальчик тут же сжал в объятиях сестру, пытаясь успокоить. Халдир встал спиной к Орофину, доставая точно такой же клинок. Я взглянула на Лаэрлинда, почувствовав его взгляд. Молча перебросив мне колчан с остатками стрел, он достал свои клинки и мягко спрыгнул к галадрим, безмолвно принявшим его плечо к плечу. Дети за их спинами притихли, испуганно рассматривая сверкающие среди зарослей холодные глаза, кольцом окружившие воинов.

Оставшиеся стрелы не требовали долгого пересчета. Четыре... всего четыре... гораздо меньше, чем сияющих точек, всё сильнее наступающих туда, где напряженно застыли готовые ко всему друзья. Ну что ж, значит так и будет...

Вскинув лук, я быстро всадила одну за другой все четыре стрелы в мерцающие зеленые огни, поворачиваясь в разные стороны, сквозь дикий вой ощущая необъяснимый прилив решимости и, отбросив лук, последовала за Лаэрлиндом вниз, уже мало что воспринимая сквозь охвативший сознание туман. Вой, удары, толчки, горячие потоки на руках, острый запах псины и крови, и снова раздражающий, непрерывный крик — сводящий с ума, затмевающий сознание...

Знакомый свист множества стрел положил конец яростной схватке, и я очутилась лицом к лицу с полубезумным мальчиком-фириат, судорожно сжимающим в объятиях сестру. На плечо мне легла знакомая рука, возвращая ощущение действительности. Привычным движением, повернув левую руку, я выдернула кинжал из туши волка, брезгливо сморщившись от хлынувшего из распоротого горла очередного потока крови. Мальчик по-прежнему смотрел на меня ярко-голубыми глазами, не мигая и ероша на голове сестры пшеничные пряди слипшихся волос в тщетной попытке утишить крики и делая отчаянные попытки скрыть от неё картину происходящего.

— Идём, Эль.

Я послушно последовала за Лаэрлиндом, крепко зажав в обеих ладонях скользкие рукоятки кинжалов. Оглянувшись напоследок через плечо, заметила рыдающую женщину, пришедшую накануне к опушке леса. Глотая слезы, она судорожно обнимала детей, что-то приговаривая. Девочка, уткнувшись ей в грудь, по-прежнему всхлипывала, а мальчик всё так же, не мигая, напряжённо смотрел нам вслед. Желая хоть как-то приободрить и успокоить его, я приостановилась, чуть улыбнулась и взмахнула на прощание рукой. Лаэрлинд молча обнял меня и увлёк за собой.

* * *

— Держи.

Не поворачиваясь, Лаэрлинд протянул мне на вытянутой руке одежду, терпеливо ожидая, когда я приму её.

— Я готова.

Он обернулся, окинув меня насмешливым взглядом.

Собираясь в эту поездку, я даже не подумала взять с собой какие-либо запасные вещи, рассчитывая провести в дороге самое большее два-три дня. И потому сейчас лишь растерянно глядела на Лаэрлинда, одетая в штаны Ардиля, искусно расшитую серебром рубашку Амрота, с растрепанными мокрыми волосами и босиком. Мои сапоги, с трудом отмытые от крови, лежали у кромки воды ручья, где я приводила себя в хоть немного приличный вид после всего случившегося.

Лаэрлинд, ни слова не сказав, собрал мою кое-как выстиранную одежду и молча направился к отряду, расположившемуся на одном из пограничных таланов. Поднявшись на талан к галадрим, я тихо присела на место, освобожденное для меня Эртаном, завернулась в предложенный плащ и с удовольствием откинулась назад, прижимаясь спиной к тёплому стволу маллорн.

С момента, как конники фириат покинули лес, молчаливо уводя с собой рыдающую женщину, её хмурого супруга и онемевших от ужаса детей, прошло несколько часов. За это время я успела немного успокоиться, отмыться и даже бросить насмешливый взгляд на сыновей Ардиля, оказавшихся в одинаковом со мной положении — с головы до ног забрызганными волчьей кровью без возможности переодеться. Лаэрлинд оказался в этом отношении умнее... Ардиль лишь с одобрением похлопал его по плечу, глядя на вытащенный из седельной сумки свёрток, и вручил мне ещё один свёрток с запасными вещами, отправив к протекающему неподалёку ручью мыться. Его старшие сыновья остались на месте случившейся бойни расхлёбывать последствия. Хотя, кажется, их это ничуть не расстроило... Кое-как отмывшись и сидя на талане в мокрой одежде спина к спине, Орофин и Халдир, тем не менее, разом встретили моё появление улыбками.

Эртан, посмеиваясь, подсел рядом и прикрепил к моим мокрым волосам пышный золотистый пучок сладко пахнущих соцветий — гордость золотого леса.

— За что это мне такая награда? — настороженно переспросила я, ощущая на себе взгляды всех присутствующих.

— Можешь считать это ещё одним выигранным призом, — глядя прямо перед собой, торжественно заявил Орофин.

Грянул дружный смех.

— Я буду всегда помнить об этом, — в тон ему прозвучал мой ответ.

Чуть подвинувшись и сильнее откинувшись на спину, я попыталась расслабиться, с удовольствием ощущая, как напряжение и усталость покидают тело.

— Вообще-то, говоря откровенно, это не достойно шуток, — холодно прозвучал голос Ардиля, не разделившего нашего легкомысленного настроения и веселья.

Приподнявшись на локте, я поймала удивлённые взгляды молодых воинов, устремленные на него. Всех, кроме сына владыки. Амрот молча сидел, опустив взгляд на дощатый настил талана, и казался отрешенным от происходящего.

— Вы сегодня чуть не погибли, — продолжил Ардиль, сверля сыновей пронзительным взглядом.

— Ради чего? — тихо произнёс Амрот, поднимая на них тяжёлый взгляд. — Кроме того, вы чуть не погубили наших гостей, которых поклялись защищать и оберегать от опасностей. Как я после этого буду смотреть в глаза посланнику владыки Орофера?

Не веря до конца услышанным словам, я лишь распахнула глаза и мгновенно вскочила с места, с изумлением глядя на сына Малгалада. В памяти снова всплыл застывший от ужаса взгляд голубых глаз юного адана, а в ушах зазвенел крик его сестры. Ради чего?!

Лаэрлинд упреждающе опустил руку мне на плечо. Я молча пожала его пальцы, пытаясь совладать с эмоциями. Встретилась взглядом со ставшими такими близкими за последние часы друзьями и как можно спокойнее произнесла, обращаясь к сыну владыки:

— Не стоит считать нас такими уж беспомощными, эрниль Амрот. И не стоит винить во всём своих стражей.

Он обратил взгляд на меня. Я покачала головой, глядя в его глаза и развела руками, пытаясь убедить в своей правоте:

— Мы хоть и гости в этих землях, но вполне можем о себе позаботиться.

Он несколько мгновений строго смотрел на меня, а затем махнул рукой, отвернулся и спустился с талана вниз. До конца ещё не понимая, что разговор окончен, я переглянулась с Лаэрлиндом. Привыкнув к непререкаемому тону Трандуиля, с которым было сложно спорить и почти невозможно оправдаться, совершив промашку, оставалось лишь недоуменно пожать плечами вслед молчаливо удалившемуся Амроту.

— Элириэль, я признаю твои навыки и умения, — слова Ардиля вызвали у меня новую волну недоверчивого удивления. — Но всё же, ты не воин. Да-да, не воин, — повторил он, окатив всех ледяным взглядом. — Как и мои сыновья. Я поторопился, считая их готовыми ко всему.

Братья ошарашенно молчали.

— Воин не покинул бы дом, не имея при себе запасных штанов, — отчётливо произнес Ардиль, не отводя взгляда от изумлённых и растерянных сыновей.

Взглянув на их лица, я звонко расхохоталась и сползла спиной по стволу, понимая всю нелепость ситуации, но будучи не в силах прекратить неудержимый смех, вызванный натянутыми до предела нервами.

— А ты, Элириэль, сослужила сегодня плохую службу Лотлориэну, — тем же тоном продолжал Ардиль, разом прекратив моё веселье.

— Почему? — выдавила я, пытаясь прочесть ответ на невозмутимом лице.

— В нашей страже границ нет женщин, и до этого момента фириат никогда не видели их. Ты сегодня постаралась на славу, явив себя во всей красе. Эти дети надолго запомнят тебя. И будет великой радостью, если этот малыш, повзрослев, снова не явится к нашим границам в поисках таварвайт⁽⁴⁾, поразившей его детские мечты.

Опешив от этих слов, я бросила возмущённый взгляд на его сыновей, в свою очередь, зашедшихся неудержимым смехом. Даже Лаэрлинду оказалось не по силам скрыть усмешку под обычной маской спокойствия.

Вспомнив последний взмах и прощальную улыбку, посланную мальчику, я снова расхохоталась — уже вполне осознавая свои ошибки и промашки, но не в силах успокоиться и серьёзно оценить ситуацию.

Ардиль, глядя на нас, лишь покачал головой и сменил холодность и надменность на снисходительную полуулыбку.

 

— Эти волки были какие-то странные, — произнёс задумчиво Лаэрлинд, когда немного схлынуло наше нервное натянутое веселье.

Ардиль бросил на него быстрый взгляд.

— Что ты почувствовал?

— Не знаю, — покачал головой мой друг, — я никогда раньше не сталкивался с таким. Словно это были не просто звери, словно их вела чья-то воля, заставляя творить деяния, противные их природе. Обычные волки не ведут себя так, — уверенно и твёрдо произнес он.

Помедлив, словно решаясь открыть тайну, Ардиль согласно кивнул.

— Ты прав. Это уже не совсем волки.

Его сыновья притихли, а Лаэрлинд молча ждал объяснений.

— Они стали появляться на наших границах несколько десятилетий назад, вскоре после того, как случилась катастрофа, изменившая мир, и тьма снова зашевелилась на юге. Они плодятся в отдалённых логовах, иногда не показываясь десятилетиями, с тем, чтобы однажды напасть всей стаей, как это было сегодня.

— Значит, такое уже случалось? — с удивлением переспросила я.

— На моей памяти уже дважды, — вновь серьёзно кивнул Ардиль. — Первый раз они хлынули на наши сторожевые посты и были перебиты. Во второй раз они ушли к равнине, и мы ничего не знаем об их дальнейшей судьбе. Сегодня нам снова посчастливилось уничтожить их. — Он взглянул на нас и немного склонил голову. — Шутки шутками, но всё это уже давно выходит за рамки обыденного и может случиться так, что скоро положение только ухудшится.

Я задумалась, перебирая в памяти немногие известные мне сведения о случившейся ещё до моего рождения катастрофе, пытаясь дословно восстановить когда-либо слышанные от родителей фразы об угрозе с юга и необходимости борьбы.

Из задумчивости меня вывел Ардиль. Сделав глоток из хранимой у пояса фляги, он протянул её мне и кивнул в сторону юношей. Горько-сладкое вино — крепкое, как связавшие нас отныне узы — коснулось моих губ, разливаясь теплом по горлу. Передавая дальше флягу, я вновь поймала на себе задумчивый взгляд Ардиля.

— Не говори моему отцу обо всём, случившемся сегодня, — тихо попросила я, опустив взгляд и чувствуя неловкость от этих слов.

— Не волнуйся, девочка. Я скажу не больше того, что ему будет известно, — усмехнулся воин.

Приняв в свои руки обошедшую круг флягу, он снова убрал её на пояс и примирительно произнес:

— Отдыхайте. Завтра нам ещё возвращаться назад к дому. Если, конечно, у гостей не будет иных пожеланий. — Он вопросительно взглянул на нас с Лаэрлиндом.

Мы дружно отрицательно замахали головами, вызвав у окружающих новый приступ смеха, переглянулись и присоединились ко всеобщему веселью.

— Я пойду к Амроту, — Ардиль поднялся и направился к свешивающейся с талана лестнице. — Элириэль, помни мои слова. Тебе ещё многому нужно научиться.

Внимательный взгляд его синих, как весеннее небо, глаз, задержался на несколько мгновений на мне. Я согласно кивнула. Ардиль исчез за краем талана, а я медленно вытянулась на расстеленном плаще, закинув за голову руки и подумывая, что было бы неплохо расширить свои познания в языках, изучив наречие эдайн...

---

1) Малгалад— (синд.) "золотое сияние" — одно из упомянутых в легендариуме имён владыки Лориэна Амдира. Амдир в переводе с синдарина — "надежда". Возможно, что на самом деле одно из имён было просто прозвищем, но достоверно это не известно.

Вернуться к тексту

2) онодрим — (синд.) народ энтов

Вернуться к тексту

3) фириат (firiath) — синд. — люди, "вторые"

Вернуться к тексту

4) таварвайт — (синд.) лесные эльфы

Вернуться к тексту

Лето 3385 год в.э.

Эмин Дуир

...Когда над миром ляжет ночь,

Скрывая свет во мгле,

Найдется тот, кто сможет прочь

Изгнать виденья все.

Пройдя дорогами войны

В бесчисленных слезах,

Он сможет в мир вернуть весну,

Развеяв темный страх...

С трудом продираясь сквозь непривычное сплетение всё ещё плохо знакомых слов адунаика, я оторвалась от книги, вперив бездумно-пустой взгляд вдаль.

Лес, утомлённый и разморенный летним зноем, тихо шептал и вздыхал тёплым маревом хвойной дымки. Обычно в это время уже приходили первые затяжные дожди, предвестники осени, но нынешнее лето было непривычно жарким. И сейчас всё ещё один за другим тянулись сухие душные дни, выпивая из земли последнюю влагу.

Смахнув со страницы сухую сосновую иголку и ощущая спиной живой ток соков под шероховатой корой могучего дерева, подарившего мне пристанище, я снова опустила взгляд в книгу, скользя глазами по строкам и пытаясь понять, что же хотел донести до потомков тот, кто начертал эти слова много десятилетий назад.

Эта книга, одна из немногих на языке эдайн, найденных в кабинете отца, была привезена им из одной из бесчисленных поездок. Видя мой нешуточный интерес, возникший внезапно ко всему, что касалось народа фириат, отец лично начал заниматься со мной, и вскоре я смогла уже самостоятельно прочесть туманные строки сгинувшего в веках провидца из давно погибшей земли. Но это не сделало для меня более понятным весь народ, чьи поступки, оставшиеся в истории, могли одновременно быть как покрытыми тьмой, предательством и позором, так и выходить за грань великой доблести, мужества и мудрости. Отец пытался передать мне свои познания о них, но спустя некоторое время махнул рукой на объяснения. Заявив, что понять желаемое я смогу, лишь познакомившись с эдайн поближе лично, он предоставил мне доступ к своему кабинету и оставил разбираться в витиеватых толкованиях, записях и высказываниях растворившихся во времени мудрецов. И сейчас всё, что мне оставалось для удовлетворения своего интереса — это в очередной раз перечитывать древние сказания и истории погибшей земли, заучивая незнакомые слова, и ожидать обещанной отцом поездки.

Мне по-прежнему неясны были глубокие и казавшиеся далёкими цели его путешествий, но всё чаще мелькающее в его речах слово «Имладрис» неудержимо манило, вызывая предвкушение нового, неизведанного и чего-то яркого.

Заслышав на тропе, ведущей сюда от поселения, чьи-то шаги, я насторожилась. Многие знали об этом моём излюбленном месте на берегу ручья среди корней древней сосны — достаточно уединённом, но в то же время находящемся в виду поселения под охраной стражи, как и требовал всегда отец. Здесь редко кто появлялся, и сюда почти никогда не приходили мои подруги, не имея особого желания бродить вдали от дома, путаясь платьями в зарослях и корнях. Как сейчас.

Закрыв книгу, я ещё некоторое время надеялась, что ошиблась, и эти шаги не имеют ко мне никакого отношения, но негромкий и немного растерянный оклик заставил мысленно застонать и выглянуть из-за ствола дерева:

— Я здесь, Гвейнэль⁽¹⁾.

Подруга немного неуверенно улыбнулась и подошла ближе, придерживая одной рукой подол светло-жёлтого платья и ловко балансируя на выступающих из земли корнях. Ухватившись рукой за один из них, она присела и осторожно спрыгнула с небольшого пригорка вниз, к воде. Переступив с камня на камень, преодолела тонкую ленту почти высохшего ручья и остановилась, откинув за спину прядь светлых волос, с вызовом глядя на мою ухмылку.

— Ты ведь не ожидала, что я сюда за тобой полезу, так, Элириэль? — покачав головой, она выпустила из руки подол и изящно опустилась на траву, незаметно погладив тонкими пальцами сверкнувшую в пробивающемся луче солнца вышивку платья.

Этот её жест заставил невольно улыбнуться. Гвейнэль была прекрасная вышивальщица и могла по праву гордиться своими работами.

— Зачем же ты сюда лезла? — я откинулась спиной к дереву и сцепила руки на согнутой в колене ноге, ожидая её слов.

Чуть склонив голову, она молча смотрела на меня, настойчиво сверля взглядом сияющих серых глаз.

С детских лет мы росли вместе, деля радости и обиды, делясь тайнами и знаниями, получая выговоры и поощрения от родных. Моя самая близкая подруга, ставшая сейчас чужой и далекой... С того самого мгновения, когда я осознала, как далеко мои мысли и интересы ушли за пределы родного поселения. С момента моего возвращения из Лориэна.

— Ты сердишься на меня? — наконец выговорила она.

— Я не сержусь, Гвейнэль.

Странное начало разговора вызывало только недоумение. Уже давно в её глазах не было этого понимания, настойчивости и упорного стремления к общению, с которым сейчас она взирала на меня. Слишком долго в них отражалось лишь вежливое равнодушие...

Повисло неловкое молчание.

— Прости меня, — её пальцы нервно смяли золотистую сверкающую дорожку на платье. — Прости меня, Эль...ириэль, — запинаясь на моем имени, пробормотала она.

— За что?

— Ты знаешь! — выпалила она, вскидывая голову и в упор глядя мне в глаза. — Ты знаешь... и ты сердишься! Признаю, есть за что. Но неужели теперь ты никогда не простишь мне тех слов?

Я криво усмехнулась, отводя глаза. С чего вдруг она решила затеять подобный разговор?

По правде говоря, сейчас было бы сложно в точности воспроизвести сказанные тогда слова. Хотя, наверное, в памяти должно было остаться то, что положило конец нашей дружбе и перевернуло в очередной раз мой мир. Но всё, что помнилось — это лишь глухая стена непонимания, когда, сидя рядом с подругами после возвращения из Лориэна домой, я без особого интереса вслушивалась в их разговоры и ощущала себя частью чего-то иного, совершенно лишнего и неуместного здесь, в их кругу, в тихой беседке у дома владыки, посреди защищённого поселения...

— Я никогда... никогда так не думала! — почти выкрикнула Гвейнэль, возвращая мои мысли из воспоминаний четырехлетней давности.

— О чём ты? — я пожала плечами, недоумённо покачав головой.

— Я никогда не считала тебя ни холодной, ни бессердечной, ни жестокой.

Ах, да, она тогда так и сказала, не понимая, насколько точно попала в цель. Всё же она знала меня ближе, чем остальные...

— Меня в тот момент терзала зависть к тебе! — её голос зазвенел, чуть дрогнув от сдерживаемых чувств.

Её эмоции и волнение вызвали во мне удивление.

— Да, я завидовала, — быстро продолжала она, видя, что привлекла моё внимание, торопясь выговориться и излить то, что, очевидно, не давало ей покоя все эти четыре года, когда наши отношения всё сильнее остывали, а жизненные пути всё дальше расходились. — Я так хотела тогда тоже уехать с вами!

— Зачем? Ты же никогда не горела страстью к приключениям. Тебя же с детства даже в соседнюю долину было не вытащить. — С недоумением рассматривая Гвейнэль, я впервые за эти годы по-настоящему попыталась понять её и осмыслить происходившее.

— Потому что ты ехала туда, где жил он, — её слова прозвучали почти неслышно, вызвав у меня неподдельное изумление.

Конечно, мне было известно об её увлечении одним из воинов Лоринанда, приезжавшим несколько раз к нам в Эрин Гален. Но мне и в голову не приходило, что она может таить обиду за то, что отец взял меня с собой в то путешествие! Зависть... обида... хорошо, хоть не ревность... Как глупо! Глупо и бессмысленно! Ведь два года назад её возлюбленный Халларэн примчался однажды ночью к нашим границам, переполошив стражу, и, повергнув в неописуемое изумление её родных и подруг, предложил Гвейнэль стать своей женой. И совсем скоро их свадьба...

— Ты всегда была другой, не такой как мы все, — быстро продолжала она, очевидно, опасаясь не успеть высказать все мысли до того, как я приду в себя. — Ты была смелой, бесстрашной, уверенной в себе...

«Безалаберной, взбалмошной и глупой», — подумала я, собираясь прервать её тираду. Но Гвейнэль резко пересела ближе и, совсем как в детстве, накрыла рукой мои губы, не давая ничего сказать.

— Позволь мне договорить! — почти выкрикнула она со слезами в голосе. — Я и так слишком долго молчала!

Я изумлённо замерла, а она запальчиво продолжила:

— Ты всегда делала лишь то, что желала. И я тоже хотела поступать так! Но мне не хватало на это смелости. Все юноши тобой восхищались! А я боялась!.. Я так боялась, что он тоже, как и все, увлечётся тобой, не заметив меня!

Тишина, наступившая после её слов, выкрикнутых мне в лицо, поначалу казалась неестественной. Значит, всё же ревность... Глупая, беспощадная и абсолютно безосновательная ревность. Ведь сейчас, когда почти все подруги, с которыми мы вместе росли, уже были замужем, я всё ещё оставалась одна, так и не найдя в своём сердце отклика ни на один взгляд, бросаемый в мою сторону. Да их не так и много было, как думала Гвейнэль, этих взглядов — обычно на меня смотрели почтительно, видя во мне дочь советника, либо пренебрежительно, как на глупую девчонку, стремящуюся что-то доказать. Лишь те взгляды, что достались мне на пограничном талане Южного Лориэна, наполняли моё сердце чувствами — но не любовным томлением или трепетом, а гордостью. Ведь именно тогда я ощутила себя равной им, признанным воинам, и была принята в некое негласное братство, о котором до той поры лишь догадывалась и мечтала, ещё в глубоком детстве глядя на воинов владыки Орофера.

Осторожно отведя её руку от своего лица, я растерянно смотрела, как Гвейнэль заметалась, пряча глаза и отворачиваясь. По её щеке скользнула слезинка и она попыталась отодвинуться. Я удержала её и негромко произнесла:

— Гвейнэль, как ты можешь так говорить? Ты хоть понимаешь, насколько это глупо? Какие юноши? Какие увлечения? Вы, мои подруги, уже все сделали свой выбор. Разве хоть кому-то я стала преградой? — Череда праздников, ознаменовавших свадьбы друзей детства, была тому верным доказательством. — Мы доверяли друг другу, я знала о твоих чувствах к нему. И неужели ты думаешь, что однажды я встала бы между вами?

Дёрнувшись, как от удара, она внезапно обняла меня за шею и прижалась лбом к плечу, всхлипнув:

— Прости! Прости меня, Элириэль! Я виновата...

— За что? — Все эти бурные эмоции начинали утомлять...

— Тогда, три года назад, я уговорила Сэльтуиль⁽²⁾ пригласить на свидание твоего Лаэрлинда! — глухо произнесла она, закрыв лицо руками.

Онемев, я ошарашено уставилась на Гвейнэль. Вот и разгадка, почему мой друг в последние годы почти не появляется дома, проводя на границе и в разъездах с отрядом Трандуиля неделю за неделей! Вот почему он умолкает при малейшем упоминании имён моих подруг и отказывается от совместных поездок... Что же такого могла сказать или сделать Сэльтуиль, что он теперь избегает меня?..

— Он не мой, — я наконец смогла ответить ей, безропотно пережидая сдавленные рыдания у плеча.

— А чей? — всхлипнула она, чуть приподнимая голову. — Он любит тебя, только тебя. И он никогда не обращал свой взгляд ни на одну эллет. Никогда. Прости... Прости меня, — сбивчиво забормотала Гвейнэль сквозь прижатые к лицу ладони. — Мне так жаль, что я это сделала. Всегда... всегда, где бы ты ни появлялась, все юноши тут же обращали взоры на тебя. Я боялась потерять его... я хотела, чтобы ты тоже переживала... Я пыталась причинить тебе боль. Мне нет прощения, я не смогу об этом забыть...

— Ты ошибаешься, Гвейнэль, — я осторожно отстранилась от неё, опасаясь новых потоков слёз. — Во многом ошибаешься. И на счет Лаэрлинда тоже. Он не любит меня. Он просто мой наставник. Во всём... Если бы ты только знала... Ты бы никогда не думала... и... — я запиналась, не находя слов, не зная, что говорить дальше, отчётливо ощущая годы непонимания и глупых, по-детски смешных обид, пролегших между нами. — И ты бы так сейчас не плакала.

Широко распахнутые серебристые глаза подруги, с удивлением взирающие на меня, заставили улыбнуться. Её губы подрагивали от сдерживаемых чувств, а на щеке блестел влажный след слезы. Она действительно считала себя виноватой передо мной и на самом деле искренне переживала и раскаивалась.

— Зачем ты искала меня? — чтобы избежать неловкого молчания, ненужных объяснений и новых слёз, я попыталась выяснить, что заставило её сейчас искать встречи в этом уединённом месте.

— Твоя мать сказала, где тебя найти и просила передать, что ждёт тебя дома. — Гвейнэль вздохнула, переводя дыхание. — Я хотела извиниться и помириться с тобой. Скоро моя свадьба, а после... после моя новая жизнь будет далеко отсюда. Я не хотела уезжать, оставляя между нами всё так, как сейчас — не рассказав тебе всего, не попросив прощения. Но тебе не нужны мои извинения, ведь так? — после небольшой паузы произнесла она, глядя внимательно и настороженно. — Тебе правда безразлично то, что я сейчас рассказала? Или твоя обида настолько глубока, что мне никогда больше не вернуть твоей дружбы?

В проницательности Гвейнэль не откажешь...

Несколько мгновений я молчала, не зная, как объяснить ей свои чувства. Слишком далеко разошлись наши дороги, мы слишком разные... Но всё же, она нашла в себе силы сделать шаг навстречу, и я не хочу читать разочарование в её прекрасных серых глазах.

— Моя дружба всегда будет с тобой, Гвейнэль. — Она вспыхнула радостью и облегчением, прикрыла лицо руками, утирая остатки слёз. — И в моём сердце всегда есть для тебя место, мэльдис.

— Ты ведь придёшь ко мне на свадьбу? — спросила она, придвигаясь ближе и беря меня за руку.

— Ты пришла сюда только за тем, чтобы об этом спросить? — сложно удержаться под её взглядом от извечной иронии.

— Нет, — усмехнулась она, возвращая мне насмешку — почти как раньше, когда она единственная из подруг спокойно выносила мою несдержанность и шутки. — Я хочу, чтобы ты пообещала однажды навестить меня в Лориэне. С твоей страстью к приключениям это не сложно.

Я засмеялась, чувствуя, как теплеет на душе. Всё же Гвейнэль значила в моей жизни намного больше, чем я сама себя убеждала все эти годы. Протянув руку, я отвела ей за ухо прядь светлых волос и внимательно всмотрелась в лицо, мысленно оценивая оттенок её глаз и кожи.

— Думаю, в моих силах исполнить подобное обещание, мэльдис. Хотя кто может знать, какие страсти однажды ты обнаружишь в глубине своего сердца? Вдруг в тебе тоже проснётся жажда странствий? Мир огромен и не заканчивается на пороге дома... — я резко оборвала фразу, не имея желания снова начинать трудный разговор и вступать в объяснения, рискуя разрушить только-только установившееся хрупкое равновесие отношений. — И, конечно, я приду на твою свадьбу. Тебе не удалось бы от меня избавиться, даже не явись ты сегодня сюда!

— Элириэль... — начала она и смолкла, смущённо улыбнувшись. — Эль... Я ведь могу тебя звать, как раньше?

Дождавшись согласного кивка и ободряющей улыбки, она продолжила:

— Я рада, что решилась всё обсудить. Мне стало легче... Ведь ты наверняка не стала бы никогда начинать подобный разговор. Что ты так на меня смотришь?

— Я думаю, что ты будешь самой прекрасной невестой среди всех наших подруг.

Мысленно я примеряла на неё венец, который готовила в подарок ко дню свадьбы, отмечая про себя, что для листьев маллорн лучше всего подойдёт янтарь, оттенив тёплым золотом её серебристый взгляд...

Поднявшись, я прихватила книгу, переступила ручей и вспрыгнула на пригорок. Обернулась и протянула ей руку, чтобы помочь подняться. Она насмешливо взглянула на меня и, подхватив подол платья, в несколько шагов оказалась рядом.

— Я ещё не всё забыла из наших детских приключений, — упрямо и почти с вызовом усмехнулась она.

— Тебе эти воспоминания понадобятся по дороге к дому мужа, — посмеиваясь, ответила я ей, уносясь мыслями к тому времени, когда изредка удавалось уговорить её покинуть дом и на весь день скрыться среди лесов долины.

Шутя, передразнивая друг друга и вспоминая детские глупости, мы направились к поселению. На душе у меня было на удивление светло и легко...

* * *

Мать ждала меня у нашего дома, присев на скамью и рассеянно водя ладонью по кусту роз, осторожно касаясь пальцами острых краёв листьев. Её походный наряд вызывал удивление, и я остановилась на дорожке, присматриваясь к тому, как она безмолвно беседует с одной из своих вестниц: та перебралась с куста ей на палец и облюбовала камень массивного перстня, почти всегда сияющего на тонкой руке. Обернувшись при моём появлении, мать чуть улыбнулась и поднялась со скамьи, взмахом руки отпуская бабочку.

— Я рада, что Гвейнэль нашла тебя, дорогая.

— Что случилось?

Мои тревога и растерянность не укрылись от неё. Она успокаивающе улыбнулась и вытянула руку, погладив гриву подошедшего в этот момент коня — скакун слышал её безмолвный зов, как обычно, и повиновался беспрекословно.

— Ничего, дорогая. Просто сейчас я должна срочно покинуть дом и хотела тебя предупредить.

— Уехать? Одной? — невольно вырвался вопрос, вызванный растущим удивлением. — Куда ты едешь? Адар знает об этом?

В тот момент мы с матерью жили одни. Чуть больше недели назад отец отправился к северным границам наших земель с сыном владыки, и их возвращения ждали со дня на день.

— Пока не знает, Эль. Но надеюсь, ты ему объяснишь?

— Куда ты едешь? — снова повторила я свой вопрос, внимательно рассматривая мать.

Она очень редко покидала дом, а на моей памяти вообще никогда не уезжала в отсутствие отца или без его ведома.

— Далеко, дорогая, — мать медленно повела коня от дома по дорожке вниз по склону. — К самому южному краю Эрин Гален, — она загадочно улыбнулась, читая изумление на моём лице. — На встречу с самым старым другом. И нет, я не могу дожидаться возвращения отца, — ответила она, упреждая любые вопросы.

Я молчала при виде того, как она, поравнявшись, прошла мимо, чуть коснулась рукой моего плеча и произнесла, по-прежнему с улыбкой:

— Скажешь отцу, что приближается arad govannen⁽³⁾. Он поймёт, о чём идёт речь. Мне жаль, что он не сможет сопровождать меня, как собирался, но опоздать я не могу.

— Он поймёт?

— Да, — на ходу ответила мать и поспешила вперёд, к появившейся на дороге Линнэн. Тоже верхом, одетая также по-походному, мать Лаэрлинда остановилась у тропинки, уводящей со склона на юг, поджидая мою мать.

— Зато я не пойму!

Мать вскинула удивлённый взгляд и остановилась.

— Одна ты никуда не поедешь! — как можно тверже постаралась выговорить я, читая в её взгляде насмешливое удивление и совсем не ощущая в сердце той уверенности, которую пыталась изобразить голосом.

— Я не одна, — спокойно произнесла она. — Со мной поедет Линнэн.

— Почему не воины владыки?

— Потому что это касается только нас с ней. И я не намерена ослаблять охрану границ ради этого. И воинам нет нужды сопровождать нас туда, куда мы едем, — после небольшой паузы ответила она.

— Я не отпущу тебя одну.

— Почему? — насмешливо бросила она, умело повторив мои интонации.

Сколько раз я произносила это слово в подобных ситуациях, заранее отметая их с отцом возражения, упреки и увещевания!..

— Потому, что ты — это всё, что есть у отца и у меня, — эти слова заставили её остановиться и обернуться. — Потому, что именно это вы с отцом всегда мне говорили, и я старалась подчиняться. И потому, что я не хочу тебя потерять.

Мать протянула руку и погладила меня по щеке:

— Дорогая, мне ничего не угрожает.

— Это ты так думаешь. — Взбегая по ступеням крыльца в дом, я боялась услышать за спиной насмешливые голоса, но и мать, и Линнэн молчали.

Через несколько минут я вернулась со своим луком и колчаном стрел, на ходу застегивая пояс с кинжалами, и свистом подозвала коня. Мать с нескрываемой иронией произнесла:

— И куда собралась ты?

— Либо с тобой, либо навстречу отцу, — ответила я, забрасывая на спину коня седло и дорожный плащ. — Одна ты не поедешь.

Мать рассмеялась. К её смеху присоединился второй голос.

— Воительница...

— Защитница... — таким же насмешливым тоном протянула вслед за ней Линнэн, подъезжая ближе к нам.

Они переглянулись, беззвучно обмениваясь мыслями, и дружно перевели взгляды на меня, явно придя к какому-то решению.

— Возьми с собой запас еды, — произнесла мать, вскакивая на коня и поворачиваясь ко мне спиной. — Времени на охоту у нас не будет.

— Я предупрежу Орофера, — бросила Линнэн, отъезжая за угол дома. — Ни к чему лишние тревоги...

— Ждём на тропе, — коротко кивнула ей мать и снова взглянула на меня, с трудом скрыв улыбку. — Ну что ж, поехали, защитница. Только учти, мы ведь не твои стражи. И я не потерплю своеволия или непослушания.

— Его не будет, нана, — я спокойно встретила ее взгляд, привычно проверяя седельные сумки. — Я уже не ребенок.

— Посмотрим, дорогая, — она отъехала немного вперёд, оглядываясь на меня. — Посмотрим...

 

…До самого вечера, безропотно следуя за матерью и Линнэн на юг по направлению к лишь им одним ведомой цели, я медленно закипала, замечая их молчаливый разговор. Я была лишней. За всё время пути они не сказали мне ни слова, словно меня не было за их спинами. Они неутомимо двигались всё вперед и вперед, держась то рядом, то след-в-след друг за другом и не обращая на меня внимания, направляя своих коней быстрым шагом, позволяющим выдерживать размеренный темп передвижения.

Сначала, до старой дороги наугрим, путь был мне знаком и очень памятен. Я ехала, погрузившись в воспоминания и чутко вслушиваясь в голоса леса. Молчание матери и Линнэн меня не особо волновало и совсем не тяготило. Я наивно считала себя более опытной и подготовленной для таких путешествий, внимательно следя за происходящим вокруг. Затем, успокоенная царившей вокруг нас мирной тишиной, я стала больше обращать взгляд на движущихся впереди спутниц, и мне открылась истинная причина разлитого вокруг умиротворения.

Память не может подвести! Я точно помнила, что здесь не было никакой тропы! И пространство между старыми елями, пострадавшими от случившегося более десяти лет назад пожара, давно покрывал молодой густой подлесок. А валуны эти были мне знакомы, но их никогда не видно было среди зарослей. В очередной раз оглянувшись, удалось в какой-то момент заметить, как тихо сдвигаются за нашими спинами пушистые ветви молодых деревьев. И всё стало понятно. Обе Мудрые использовали свою силу, чтобы по возможности ускорить и облегчить путь. Лес принимал и беспрепятственно пропускал их, чувствуя родство их фаер, щедро даря им силы и черпая у них любовь.

Осознав это, я лишь вздохнула, ощутив всю глупость своих тревог в отношении матери и её подруги. Им не нужна была моя помощь, и ещё меньше могла бы понадобиться защита...

Когда мы пересекли Мэн-и-Наугрим и углубились в южную часть Эрин Гален, невесёлые мысли на время исчезли, вытесненные новыми тонкими ощущениями от незнакомого леса. Здесь хвойный тёмный мир постепенно отступал, сменяясь лиственными гигантами, тихо шепчущими под тёплым ветром, играющим в их кронах. Рассказы матери о жизни у Амон Ланк ожили в памяти, скрасив на время скучную монотонность поездки. А затем снова стали подкрадываться сомнения и ощущение своей ненужности...

Мать бросила на меня несколько взглядов, и они с Линнэн замедлили движение, разом спешились и вывели коней к небольшой поляне в ограждении плотного кольца кустов — скорее всего, заранее приготовленной для них гостеприимным лесом. Заслышав рядом тихий чистый говор ручья, я усмехнулась, утвердившись в этой мысли. Эта поляна существовала сейчас лишь для нас и для звёзд, взирающих на неё с высоты открывающегося между крон неба.

* * *

...Душная летняя ночь полнится звуками и голосами, серебристый свет Итиль озаряет нашу стоянку. Старый плащ, раскинутый на тёплой земле — моя постель. Мать и Линнэн по-прежнему ведут свою безмолвную беседу — и друг с другом, и с окружающим лесом. Я не слышу их, мне это недоступно. Лишь смутные ощущения, легко пробегающие по краю сознания, и вызванные ими полуразмытые образы — вот всё, что я могу понять. Лучше было бы ехать за отцом! Я здесь лишняя...

Ночные грёзы упрямо ускользали, неугомонными птицами разлетаясь от тоскливых мыслей. Поднявшись, я ушла к ручью и с удовольствием остудила лицо прохладной водой. Проведя ладонями по волосам и ощутив под пальцами выбившиеся за день пряди, я достала гребень и расплела косы.

— Никогда... слышишь меня, дорогая?.. никогда так не думай, — мать тихо опустилась рядом на траву и взяла из моих рук гребень. Её рука мягко погладила меня по голове. — Как ты, моё дитя, можешь быть лишней? Ты дочь этого леса — также как и все мы, как и каждый из нашего народа. Этот лес всегда будет помнить и оберегать тебя.

— Будет ли? Я всего лишь одна из многих, ступивших под его своды... — Я растянулась на земле и положила голову на колени матери.

Осторожно разделяя спутанные пряди моих волос, она усмехнулась и произнесла:

— Лес — часть Арды, как и мы. Мы используем одинаково её силы и её жизнь. Арда помнит всё.

— Это чувствуешь ты и Линнэн, и ещё немногие. А я... я не знаю...

— Ты тоже чувствуешь Арду, — мать ласково начала плести мне волосы в косы, — ты ещё не понимаешь, многого не понимаешь... но чувствуешь. Ты ощущала это с рождения, не осознавая. И уже сейчас ты открываешь в себе её дар.

— Какой? — с грустью произнесла я, чуть приподнимаясь.

— Ты видишь жизнь, ты её ощущаешь, ты хранишь память о многом, ты живёшь... — Мать снова уложила мою голову к себе на колени, и ласковые слова тихой речи зажурчали вновь, вторя пению ручья, даря уверенность. При звуках её голоса казалось, что вот-вот приоткроется завеса тайны, и моему пониманию станет доступна частица её мудрости. — ...У каждого свой дар. Я слышу жизнь леса, ты видишь силу, сокрытую от других в недрах Арды и её осколках... — Она удержала меня, почти вскочившую от неожиданности этих слов, на месте и с мягкой улыбкой заговорила вновь: — Тише, моя девочка. Неужели ты ещё не разобралась в себе и своих силах? Ты выбрала в жизни свою дорогу и идёшь по ней в гармонии со своим даром. Мой путь — путь мудрости; твой — путь воинов. Я — Хранитель леса, ты — Хранитель памяти. Но при этом и ты, и я — мы обе дочери нашего народа и нашего мира. И одно из наших призваний — хранить Арду. И она любит нас одинаково, как и этот лес... А след, оставленный нами на наших дорогах жизни, одинаково ей дорог...

Голос матери, снимая усталость и тревогу, убаюкивал печали. Так было всегда, сколько я себя помнила. Почему я так не умею? Как мне найти подобную мудрость? Почему в моей жизни всё так запутано?

— Потому что ты только начала свою жизнь, — тихо смеётся мать, привычно читая не скрываемые мною мысли.

Звёзды медленно скользят по небосводу, складываясь в узоры и уплывая к краю мира. Линнэн тихо напевает, наблюдая за их медленным танцем…

…Под тихий шёпот звезд уходит время вдаль,

И растворится мир в туманной мгле столетий.

Но тёплый жизни дар, держа в своих руках,

Неси сквозь пыль дорог, сквозь бури и рассветы…

Когда серебристая яркая сеть Реммират покинула небосвод, а её место заняла пылающая Боргиль, я невольно улыбнулась. Моя звезда... Мать всегда говорила, что я родилась в алых лучах её сияния, и её восход всегда наполнял моё сердце радостью.

Подняв голову, я взглянула на мать:

— Ты так и не сказала, куда мы едем…

— Пусть это пока что побудет для тебя тайной, — тихо рассмеялась она. — Через несколько дней ты сама всё узнаешь. Ты всегда больше интересовалась и понимала дела отца, а мои для тебя были неясны. Может быть, пришло время тебе познать и другую сторону нашей жизни. Просто слушай и смотри, моя дорогая воительница…

Мать взглянула на умолкнувшую Линнэн, и они загадочно улыбнулись друг другу.

* * *

К концу третьего дня пути мы настигли ещё двух эллет, едущих в том же направлении, что и мать с Линнэн. Они были мне незнакомы — мать и дочь, несколько старше меня. Они жили в одном из поселений восточной части Эмин Дуир, где мне до сего дня не приходилось бывать. Из нескольких оброненных ими вслух слов я поняла, что и мать, и Линнэн знали об их путешествии и стремились встретить до прибытия к конечной цели пути.

Еще две Мудрые, последовавшие нашей дорогой, не сделали её более понятной для меня…

 

Понимание всего происходящего пришло к концу шестого дня нашего путешествия.

Выехав на очередную замкнутую лесом поляну и спешившись, мои спутницы сложили вещи у подножия высокого гладкого камня, выступающего из зарослей за границей поляны, и тут же отпустили своих коней. Лес расступился, пропуская животных, и снова сомкнул ветви вокруг нашего зелёного убежища. Встав в центре, женщины соединили руки и тихо запели. Однажды я уже слышала подобную песню, разбудившую жизнь на памятной мне просеке, но сейчас зов их голосов был другим.

Из глубины сгущающихся сумерек вечернего леса на поляну вышли двое онодрим. До этого мне никогда не приходилось встречать народ лесов, но истории, слышанные от матери, позволили безошибочно узнать эти высокие, гибкие, бесшумные фигуры, силуэтами схожие с деревьями.

Боясь помешать матери и ее подругам, я тихо отступила к краю поляны, где были сложены наши вещи, и взобралась на камень. С его высоты мне была прекрасно видна вся поляна, а сама я, не желая привлекать к себе внимание, обхватила колени руками, положила на них голову и замерла, обратившись почти в изваяние и опасаясь упустить что-либо из происходящего.

К песне, звучащей над поляной, добавились ещё два голоса. Один из них был низким, густым, с рокочущими хрипловатыми нотками, а второй — бархатистым, мягким, тёплым. Оба они резко выделялись в журчащей песне среди звонких голосов Мудрых, но никак не портили гармонию мелодии. Прислушавшись к песне, я с удивлением поняла, что в ней говорится о событиях, случившихся задолго до моего рождения. Женщины рассказывали... Они говорили о себе, о нашем народе, о рождении детей, о радостях и об утратах, а в ответ им звучал такой же подробный рассказ онодрим.

Песня казалась бесконечной, но я слушала очень внимательно, открывая для себя новые, неведомые до сего времени эпизоды жизни нашего народа. И не только нашего. Заслушавшись, я не сразу заметила, когда смолкли все голоса, и лишь почувствовала на себе внимательный взгляд чужих глаз. Вскинула голову, и странно знакомое ощущение разлилось по телу. Четыре лета назад я уже ощущала подобное, когда стояла на талане Южного Лориэна и смотрела на тёмную стену Фангорна…

— Значит, это и есть твоя дочь, юная Гвильвилет⁽⁴⁾? — пророкотал низкий бас.

— Да Фангорн, это она, — с улыбкой ответила мать, отзываясь на чуждое для меня имя.

— Фангорн? — ошеломлённо прозвучал мой вопрос. Я уже почти ничего не понимала из происходящего.

— Да, так меня зовут на твоём языке, юная Гараф Дагнир⁽⁵⁾, — прогудел онод⁽⁶⁾, кивая головой.

При этих словах пришёл черед матери удивлённо вскидывать брови. Я вжалась в камень, желая врасти в него под её взглядом. Хотя, если она смотрит на меня с таким выражением, это означает, что мои приключения в Лориэне ей неведомы, и Ардиль так ничего и не рассказал отцу…

А онод продолжал свою неспешную речь:

— Я видел тебя на талане галадрим несколько вёсен назад, когда их золотой лес менял свою листву. И мне почудилось ещё тогда в тебе что-то знакомое…

— Да, я была с отцом в Лоринанде, — выдавила я из себя под пристальным взглядом матери. — Но, к сожалению, мы так и не побывали тогда в Фангорне, хотя я всегда много слышала об этих лесах.

— Жаль, маленькая Гараф Дагнир… Мой лес всегда рад приветствовать любого из вашего народа. И, должно быть, нам с тобой всё же суждено было встретиться — пусть и не тогда, зато теперь — чтобы я смог поблагодарить тебя за твои деяния. Ты помогла не только им, ты помогла и моему народу. За нашими границами уже много раз я замечал тьму, что поражает мои деревья. Но я не знал, что и другие с нею сталкиваются, — он окинул меня пронзительным взглядом тёмных, светящихся зелёным огнём глаз.

Его спутница — ниже ростом, гибкая, светлая и изящная, по сравнению с Фангорном — легко коснулась его рукой и, переведя взгляд на наших женщин, произнесла:

— Тьма сейчас появилась не только на твоих границах. Мы давно уже слышим о ней от эдайн. Многие из них уходят из тех земель, где родились сами и их предки. Уходят, бросая свои дома, сады, плодородные земли и могилы родных. Мы учили их, учили всему, что знали сами; и их жизнь рядом с нашими садами была спокойной и безбедной. Но сейчас они уходят от нас. Они говорят, что не в силах видеть, как вытаптывают посевы, отбирают урожай и уничтожают их земли слуги той тьмы, что вернулась на юг, в Чёрную крепость. — При этих словах она взволновано затрепетала, словно дерево в бурю, чёрные глубокие глаза вспыхнули зелёными искрами, а голос скрипуче дрогнул.

Фангорн вытянул длинную руку, покрытую толстой и тёмной, как кора, кожей, и успокаивающе погладил волосы-ветви своей подруги узловатыми корявыми пальцами.

— Не грусти, моя дорогая Фимбретиль, — прогудел он. — Они вернутся. Они всегда возвращаются. И вы снова будете вместе радоваться пышной красоте вашей земли и урожаю ваших полей.

Она вздохнула и прошелестела:

— Некоторые не вернутся... Говорят, их забрали. Туда... в Чёрные земли... И, наверное, они уже не вернутся. Их жизни так коротки, что многие даже не успевают насладиться плодами своих садов...

Мать переглянулась с подругами и печально качнула головой:

— Да, их жизнь коротка. Но они сильны и стойки, и в их сердцах есть силы противостоять злу. Так говорит мой супруг, а он за свою жизнь знал многих из этого народа.

Фангорн покачал головой, и его жесткие ветви-волосы чуть скрипнули.

— Жаль, юная Гвильвилет, что я снова не могу с ним познакомиться. Он не приходил на прошлые arad govannen, не пришел и сейчас...

— Он не успел вернуться домой до нашего отъезда, — вступилась я за отца, вызвав лёгкую улыбку матери.

— И он, и сын нашего владыки, и сын Линнэн не смогли сопровождать нас, как им этого ни хотелось, — грустно произнесла мать, словно извиняясь.

— Наши границы тоже не безопасны, — в тон ей отозвалась Линнэн. — Наши воины хранят покой наших домов и наших детей.

Дочь Мудрой из восточного поселения тихо подхватила:

— Лалвенгиль не прибыл с нами, потому что его жена ждёт ребенка, этот путь им был бы уже слишком сложен...

— Как чудесно, — в голосе Фимбретиль появилась улыбка и напевные мягкие нотки. — Может быть, на следующей встрече мы увидим их уже с маленьким квенди...

Они еще некоторое время напевали, шелестели, говорили и вспоминали ничего не значащие для меня имена, но я уже почти не прислушивалась к их речам. Я с трудом сдерживала растущую тревогу под задумчиво-пристальным взглядом матери, бросаемым ею на меня время от времени.

Тихо шептал легкий ветерок высоко в кронах деревьев, из-за стены леса доносилось пофыркивание бродящих за поляной лошадей, а на траву легли первые холодные капли росы, засверкав алмазными россыпями под светлеющим небом. Голоса онодрим стихли, они, переглянувшись, попрощались и направились бок о бок к границам поляны. Когда ветви деревьев бесшумно сомкнулись за ними, мать подошла ко мне, остановилась рядом с камнем, на котором я так и сидела, и произнесла, глядя на меня снизу вверх со странным выражением лица:

— Ну что же, дорогая моя Гараф Дагнир, ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Я расскажу тебе всё, если ты ответишь на мои вопросы, Гвильвилет, — слова прозвучали дерзко, но мать внезапно рассмеялась и, легко вспрыгнув на камень, присела рядом.

Её рука легла мне на плечи.

— У меня нет от тебя тайн, моя дорогая девочка.

— У меня их тоже нет, нана...

И мой рассказ полился бесконечной рекой, раскрывая все подробности, мысли и ощущения, пережитые в той поездке. Я говорила обо всём, без утайки, местами сбивчиво, местами пространно, а мать тихо слушала, временами поглаживая меня по голове — как в детстве, когда рассказывала мне истории длинными зимними вечерами.

Когда я закончила свой рассказ, она чуть усмехнулась и произнесла:

— Теперь мой черед, как я понимаю?

— Прости, — прошептала я, испытывая неловкость за свои дерзкие слова, — если не хочешь ничего говорить, не надо.

— Хочу, — засмеялась она. — Не зря же я тебя сюда привела. Слушай...

И теперь уже я внимала её бесконечной истории о жизни и далёком детстве на высоких берегах Андуина, в те времена, когда наш народ и народ Лотлориэна был един и не имел владык; как не было и границ между живущими в том огромном лесу, что покрывал оба берега Великой реки...

— ...И хотя с тех пор наш народ уже давно покинул те места, от лесов остались лишь разрозненные островки зелени, а народы фириат всё больше и больше заселяют пустовавшие когда-то земли, старая дружба не исчезает. Мы встречаемся с онодрим каждый йен⁽⁷⁾ и передаем друг другу события, случившиеся с нашими народами за это время. Мы помним былые эпохи и дорожим дружбой.

Мать помолчала, потом бросила на меня насмешливый взгляд и договорила:

— Кто знает, может быть на следующую встречу ты тоже изъявишь желание прийти с кем-нибудь... Например, с маленьким квенди.

Я окинула её изумлённым взглядом, онемев от этих слов, а она рассмеялась и обняла меня за плечи, окутав облаком тепла и ласки.

 

И никто из нас, собравшихся на той поляне, тогда ещё не знал, что подобная ночь больше никогда не повторится. И никто из нас больше никогда не увидит гибкую Фимбретиль. А моя следующая встреча с древним Фангорном состоится лишь спустя почти ещё одну эпоху...

---

1) Гвейнэль — (синд.) "вечерняя звезда"

Вернуться к тексту

2) Сэльтуиль — (синд.) "дочь весны"

Вернуться к тексту

3) arad govannen — (синд.) дословно "день встречи"

Вернуться к тексту

4) Гвильвилет — (синд.) бабочка

Вернуться к тексту

5) Гараф Дагнир — (синд.) убийца волков

Вернуться к тексту

6) onod — (синд.) энт

Вернуться к тексту

7) йен — yen — (квен.) единица летоисчисления у эльфов, равная 144 солнечным годам

Вернуться к тексту

Лето — осень 3385 год в.э.

Дороги...

— И что было потом?

— Ничего. Не было никакого «потом». Я сказал ей, что не могу ответить на её чувства взаимностью, и уехал следующим же утром с Трандуилем. И больше обсуждать это не намерен.

— Почему ты ничего не сказал мне? Зачем было так? — повернув голову, я оторвалась от созерцания журчащего ручья и взглянула на Лаэрлинда.

Он сидел рядом, в той же позе, что и я — обхватив колени руками и глядя прямо перед собой, — даже не шелохнувшись после моих слов. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Зачем? — вопрос, как и предыдущий, повис в воздухе.

— А как надо было? — он наконец повернул голову и спокойно взглянул на меня. — Рассказать тебе о твоей заботливой Гвейнэль, пытающейся устроить счастье всех и каждого? Или продолжить мелькать перед глазами Сэльтуиль рядом с тобой, вызывая к тебе всё новую неприязнь у ваших подруг?

— Не знаю, — бросила я, отворачиваясь.

Мы сидели на берегу ручья, тихо журчащего среди каменной осыпи южного склона Эмин Дуир, где в один из вечеров нас с матерью и Линнэн нашли выехавшие нам навстречу отец и Лаэрлинд.

Путь домой после встречи с онодрим занял у нас больше времени — мать и Линнэн уже не торопились. Я наслаждалась обратной дорогой — ласковым шёпотом леса, тихими ночами на скрытых полянах и неограниченной свободой, предоставленной мне матерью. Мать и её подруги не требовали постоянного присутствия перед глазами, молчаливо признавали мои умения и с удовольствием использовали результаты охоты вместо надоевших на третьей неделе пути дорожных припасов.

Чем ближе мы подъезжали к дому, тем сильнее меня одолевали мысли о друге. Мне не давали покоя слова Гвейнэль, сказанные перед нашим отъездом, всё чаще заставляя задумываться о том, что же в действительности произошло между Лаэрлиндом и одной из моих подруг. Что заставило его так настойчиво просить о назначении в отряд Трандуиля и месяцами не появляться дома? Только ли глупая шутка Гвейнэль и Сэльтуиль или что-то большее? И поэтому сразу же после встречи, оставив мать и отца заниматься ужином, я утащила Лаэрлинда к ручью и засыпала вопросами.

Сначала он отмалчивался, настороженно глядя на меня и односложно отвечая, вызывая в душе глухое раздражение своими скупыми сдержанными словами. Но когда я в сердцах с обидой бросила фразу о глупых выходках и его участии в них, он мягко остановил меня и, усадив рядом с собой, негромко заговорил, рассказывая о тех, прошедших мимо меня, событиях. О том, как к нему неожиданно подошла Сэльтуиль и, запинаясь и краснея, попросила о встрече. О том, как он встретился с ней вечером того же дня. О том, как она внезапно, дрожа и глотая слёзы, поведала ему о своих чувствах. И о том, как он принял решение уехать подальше из поселения, оставив дом и привычную жизнь, чтобы не бередить лишний раз ей сердце.

Я же смотрела на него и думала о том, как много я не вижу, не ощущаю и не замечаю. И сколь многое мне ещё не ведомо об окружающих...

— Не знаешь... — эхом отозвался Лаэрлинд. — И я не знаю. А что бы сделала ты на моем месте, мэльдис⁽¹⁾?

— Я бы не хотела оказаться на твоём месте.

Он молча отвернулся, чуть поджав губы.

— Она совсем тебе не нравится, Лаэрлинд? Неужели и правда она никогда не найдет взаимности?

Мне было отчаянно жаль Сэльтуиль, выбравшую того, кто не смог дать ответных чувств и разбил ей сердце. Случайно, ненароком, ничего не подозревая... Над подобным никто не властен... Но это не станет утешением для неё, потерявшей даже надежду однажды увидеть ответное сияние в любимых глазах...

— Эль... — со вздохом произнёс Лаэрлинд, не глядя на меня, — она мне нравится. Нравится, но не более. И я не могу на этом строить дальнейшую жизнь. Я не смогу дать ей то, чего она заслуживает и чего вправе ожидать от супружества.

Его ответ мне тоже был прекрасно понятен. Всю мою жизнь я видела перед глазами отца и мать и не представляла себе иного. Как и Лаэрлинд...

— И ты так уверен, что никогда не сможешь ей этого дать? — осторожно спросила я, повернув голову и положив подбородок ему на плечо, вглядываясь в безупречный профиль.

Он чуть склонил голову к плечу, в ответ коснувшись виском моего лба.

— Уверен. Хватит об этом.

— Но почему ты мне ничего не сказал? Ты снова всё решил сам и выбросил меня из своей жизни.

Он вздрогнул и поднял голову, глядя мне в лицо.

— Это не так, Эль.

— Это так, Лаэрлинд. У меня никогда не было и нет друга ближе, чем ты. А ты просто уехал, оставив меня в неведении.

— Я просто хотел тебя защитить, — с горечью произнёс он.

— От чего?

— От всего... Ты была в неведении и была спокойна. Сейчас ты всё знаешь... принесло ли это тебе радость?

Я уткнулась лбом в его плечо.

— Нет, не принесло. Но позволило многое понять. Не нужно защищать меня от жизни, мэльдир.

Его рука мягко легла мне на плечи.

— Прости, Эль.

Склонив голову, он прижался лбом к моему лбу и повторил:

— Прости...

Некоторое время я тихо сидела, краем сознания отмечая доносящиеся звуки — далёкий крик ночной птицы, потрескивание костра, журчание воды, поскрипывание под ветром ветвей, шаги лошадей, голоса родителей и тихое дыхание Лаэрлинда, согревающее мой висок. Придвинувшись ближе, я обвила рукой его талию. Он чуть пожал в ответ моё плечо.

— Что ты будешь теперь делать? — подняв голову с его плеча, я взглянула в синие глаза.

Он вздохнул, дёрнул уголком губ, чуть шевельнул бровью и произнёс:

— Думаю пойти поужинать. Твой кролик, по-моему, уже готов.

Не удержавшись от улыбки, я снова ткнулась ему лбом в плечо:

— Лаэрлинд! Я не шучу.

— Я тоже, — привычно-невозмутимым тоном произнёс он, глядя куда-то поверх моей головы. — Через три дня я возвращаюсь на границу. Так будет спокойнее всем. А потом уеду с отрядом твоего отца.

— Куда? — вскинулась я.

— В Имладрис.

— Вы с ним говорили об этом?

— Да. — Лаэрлинд перевёл на меня внимательный взгляд. — Ох, Эль, не смотри на меня так, — он усмехнулся и покачал головой, — говори с отцом. Я думаю, он согласится.

— Если мать ему ничего не перескажет из моих историй, — сказанные вполголоса слова заставили его снова усмехнуться.

— Чем займешься завтра, после возвращения домой? — помолчав, спросил он.

— Буду заканчивать работу над свадебным подарком для Гвейнэль. А что?

— Ничего, — он снял руку с моего плеча, собираясь подняться.

Я удержала его и, глядя в лицо, с уверенностью произнесла:

— Тебе не хочется возвращаться в поселение.

Он лишь молча покачал головой, неопределённо передернув плечом.

— Давай уедем к источнику, — неожиданно предложил он. — Я верну тебя домой через два дня. По крайней мере, постараюсь, — он чуть улыбнулся, бросив на меня мимолетный взгляд, — если ты не решишь искать неприятностей. У тебя ещё будет время заняться подарком после моего отъезда.

Я рассмеялась. Мы уже давно никуда не выбирались вместе, как раньше. Хотя после нашего возвращения из Лориэна отец почти спокойно готов был отпустить меня с Лаэрлиндом недалеко за пределы поселения — в горы, к реке или к водопадам.

— С радостью, я скажу родителям. Ты вернёшься к свадьбе домой?

— Да. — Он кивнул и с полуулыбкой передразнил меня. — А что?

— И мне будет с кем танцевать на празднике?

— Если бренниль Элириэль того пожелает, — поднявшись на ноги, он шутливо поклонился, приложил одну руку к груди и протянул мне вторую.

Я снова рассмеялась, вставая, и приняла его ладонь. Рука об руку мы пошли к костру, где мать, отец и Линнэн уже раскладывали по мискам ужин.

— Мне так много надо рассказать тебе, что сразу даже не знаю, с чего начать, — я приостановилась, страстно желая поделиться всем пережитым за последнее время.

Лаэрлинд усмехнулся и приобнял меня за плечи.

— Расскажешь. Всё расскажешь, мэльдис. У нас будет почти три дня на это. Сначала я бы очень хотел услышать о том, что ты видела за последние недели. Жаль, я не смог сопровождать вас, — в его голосе звучало неподдельное сожаление.

— Ничего, Лаэрлинд, — утешила я его, — в другой раз мы обязательно отправимся туда вместе... И когда я в следующий раз попаду в Лориэн, больше никогда не откажусь от того, чтобы добраться до Фангорна...

Отец и мать, услышав мои слова, лишь переглянулись и усмехнулись прозвучавшей в них абсолютной уверенности...

* * *

Жаркое лето сменилось осенью, яркой и щедрой на солнечные дни, но приносившей всё чаще и чаще короткие, пока ещё по-летнему тёплые дожди. Ночи становились длиннее и холоднее, а я с растущим нетерпением прислушивалась к разговорам отца и матери, жадно надеясь услышать упоминания об отъезде.

Когда уверенность в том, что до наступления зимы (а значит, не раньше весны) никто никуда не отправится, стала почти незыблемой, отец позвал меня к себе в кабинет и, старательно скрывая улыбку, спросил, не желаю ли я уехать с ним. Далеко... за горы... в Имладрис...

 

...Мокрая трава, достающая почти до груди коня, клонилась к земле, стряхивая под порывами ветра крупные капли, оставленные недавно пролившимся дождем. Равнина расстилалась на юг к самому краю небес, а неширокая дорога, повторяя линию синего Андуина, убегала вдаль, петляя среди невысоких холмов.

Прощаясь, мы стояли на развилке двух дорог. Мне предстояло и дальше двигаться по звонким ровным плитам Мэн-и-Наугрим на запад, где грозно высились горы; а Гвейнэль с мужем и небольшим отрядом галадрим, прибывшим из Лориэна, сворачивали на утопающую в пышных травах долину Андуина, раскинувшуюся до её нового дома. Узкая тропа вдоль берега Великой реки... берег, покрытый золотым песком... белые лодки у причала... золотой лес... Всё это я уже видела, эту дорогу уже прошла. Теперь меня ждут старый мост через Андуин, горный перевал и таинственный Имладрис. Манящая неизвестность. Что найду я на этой дороге? Что увижу в конце пути?

Оторвавшись от своих мыслей, я взглянула на подругу.

Рассеянно комкая в руках поводья коня, она смотрела вдаль, на юг, временами бросая то на меня, то на ожидающего чуть в стороне мужа растерянные взгляды. Её Халларэн молча сидел в седле, давая нам время проститься.

Никогда не любила прощаний... И не находила для них слов. Но молчание затягивалось, и нужно было идти дальше...

Протянув руку, я коснулась ладонью плеча подруги.

— До встречи, дорогая Гвейнэль.

— Эль... — она распахнула объятия, — я буду скучать по дому.

Обняв её в ответ, я чуть улыбнулась:

— У тебя теперь будет второй дом, скучать не останется времени. И ничто не мешает тебе приезжать навестить родных, как и им тебя.

Она смущённо улыбнулась и произнесла, нервно прикусив губу:

— Ты помнишь о своём обещании?

— Навестить тебя в Лориэне? Конечно, помню!

— Знай, что я буду ждать.

В памяти возник золотой свет поющего леса, согрев теплом и вызвав невольную улыбку.

— Я обязательно навещу тебя.

Она внимательно взглянула на меня своими яркими серебристыми глазами:

— Когда ты приедешь ко мне, я пойму, что ты действительно простила меня.

Я спокойно встретила её взгляд и покачала головой:

— Мне нечего прощать, Гвейнэль. И мои обещания неизменны.

Ещё раз сжав объятия, она быстро коснулась губами моей щеки и, развернув коня, направилась к Халларэну. Взмахнула рукой на прощание и получила такой же ответ.

 

И я сдержала своё обещание. Как всегда...

…Наша встреча состоялась спустя почти четыре сотни лет, когда я нашла временное пристанище в Золотом лесу, покинув дом отца. Я смотрела тогда на свою подругу и не находила в пепельно-погасшем взоре прежнего сияния, что лилось из прекрасных глаз, озаряя счастьем лицо среброокой невесты в янтарно-золотом венке. Эти глаза погасли в тот день, когда к ней не вернулся её Халларэн, сгинув в мутных топях у стен Барад-Дура, оставив по себе лишь горько-сладкие воспоминания о кратких десятилетиях совместной жизни и золотоволосого сына, удержавшего её в Золотом лесу ещё на некоторое время. Когда их сын, ставший воином по примеру отца, привёл в дом свою избранницу, Гвейнэль благословила их союз и покинула Эннорат. Я проводила её до Эделлонда и, глядя вслед исчезающему за горизонтом парусу, лишь молчаливо надеялась — там, за морем, она обретёт, наконец, радость и счастье, утраченные в этих землях...

Но всё это будет потом. Спустя столетия, в другую эпоху и в другом, изменившемся мире...

А пока что, следуя за воинами моего отца, мы с Лаэрлиндом перебрасывались шутками, отмеряя звонким цокотом копыт коней дорогу, ведущую к заснеженному перевалу, прорезавшему могучую стену Хитаэглир.

* * *

Отец не спеша подъехал к воинам нашего отряда, поджидающим его на дороге, неподалёку от старого моста, перекинутого между берегами Андуина. Остановив коня, он задумчиво выслушал слова одного из них и согласно кивнул, всматриваясь в покрытую высокой травой обочину.

— ...Да, Хэнэлин, ты прав... — донесся обрывок их негромкого разговора. Я направила коня к ним, различив вопрос отца: — Как, по-вашему, давно это было?

— Часов шесть назад, может быть, чуть больше, — уверенно ответил ему Лаэрлинд, и стражи согласно кивнули.

Приблизившись к Лаэрлинду и привстав в седле, я выглянула из-за плеча мэльдира, пытаясь рассмотреть то, что привлекло их внимание. Трава у обочины была вытоптана, размокшая от дождя земля тёмными полосами была размазана по светлым каменным плитам, а чуть поодаль были отчётливо заметны остатки лагерных костров. Это было совсем не удивительно — всё же мы двигались по древнему торговому тракту, и следы путешественников часто встречались нам по пути. Но этот лагерь был недавним — скорее всего, его покинули незадолго до нашего появления те, кто коротал ночь до рассвета перед переправой на другой берег Андуина.

Отец в раздумьях окинул взглядом пустую дорогу, скрывающуюся в низине за рекой, остатки лагеря и мрачные вершины гор, утопающие в сером тумане. Воины терпеливо и молча ожидали его решения. Наконец, он дёрнул поводья, разворачивая коня к мосту, и негромко бросил:

— Мы не будем стремиться их догнать. Не известно наверняка, кто они и насколько совпадают наши пути. В любом случае, до перевала у нас ещё будет время принять решение и сделать выбор: присоединяться к ним или просто идти следом.

Алордин — один из воинов нашего отряда, первым заметивший следы движущихся перед нами путников — молча склонил голову, соглашаясь, и первым ступил на старый мост, ведущий на другой берег реки.

 

Западный берег ничем не отличался от восточного — та же бесконечная, вымоченная дождями равнина, по которой мы двигались последние два дня, и высокие травы, стелющиеся мокрым ковром, куда ни глянь. К концу второго дня погода, наконец-то, нам улыбнулась — уныло моросящие дожди, почти неощутимые под покровом леса, но доставлявшие мало радости среди открытой местности, прекратились. Южный ветер унес завесу туч, явив по-осеннему холодное небо. Лишь горы, вздымающиеся впереди, становились всё выше и темнее, по мере приближения закрывая синеву небес серыми туманными зубцами.

Когда мост и река остались далеко позади, а пряно пахнущая ночь мягко спустилась на равнину, отец, возглавивший отряд за переправой, приказал сойти с дороги и расположиться чуть поодаль, чтобы дать отдых лошадям. Он единственный из всего отряда знал, что ждёт нас впереди и какие трудности могут встретиться среди петляющей высокогорной дороги, уже различимой на фоне тёмного массива Хитаэглир.

Огня мы не разводили, как и все ночи до этого — отец не желал привлекать лишнего внимания к нашим передвижениям по голой равнине. Поэтому отпустив коней и разместившись на подсохшей под теплым ветром земле, мы удовлетворились дорожными припасами, ведя негромкие разговоры и разглядывая предстоящий путь.

Почти у подножия гор, на небольшой возвышенности, один за другим вспыхнули несколько костров, обозначив место отдыха тех, кто шёл впереди. Я насчитала пять небольших золотистых точек, рассыпавшихся вдоль склона. Пять... их отряд явно намного больше нашего. И вряд ли они могли найти на безлесной равнине столько топлива для поддержания огня... Значит, они везут его с собой — как и припасы, и товары. Интересно, сколько их, и кто они? И что предпримет отец — так и будет держаться позади до конца пути или решит всё же присоединиться к ним?

— О чём задумалась, мэльдис? — Лаэрлинд бросил на землю свой плащ, присел боком у меня за спиной и чуть толкнул плечом, заставив качнуться вперёд.

— О дороге, — неопределённо ответила я, не желая сейчас углубляться в обрывки размышлений.

— Отдыхай, Эль, — произнёс отец, усмехаясь, услышав мои слова, — не о чем думать, завтра наш путь ещё не закончится.

Он кивнул воинам, знаком приказав делать то же, что и мне, а сам присел на свой плащ, наблюдая за притихшей равниной, где лишь слабый ветерок с лёгким шуршанием колыхал сохнущие травы. Тулудир, Хэнэлин и Алордин — трое воинов владыки Орофера, сопровождающие отца в этой поездке — безмолвно выполнили приказ, скрывшись из виду в высокой траве. Лаэрлинд с довольным вздохом растянулся на своём плаще у меня за спиной. И лишь отец остался неподвижно сидеть, устремив взгляд на горы и мигающие вдалеке огни.

— Отец, — негромко окликнула я, искоса наблюдая за его сосредоточенным лицом, — а о чём думаешь ты?

Он взглянул на меня, и тень раздумий слетела с его высокого лба, унеся пролёгшую между бровей складку; чуть прищуренные глаза ярко блеснули.

— О дороге, — посмеиваясь, передразнил он меня.

Я обиженно отвернулась и расправила под собой плащ, собираясь последовать его приказу, как и остальные воины.

— О дорогах, Эль, — совсем по-другому прозвучал его голос, заставив меня поднять голову и внимательнее всмотреться в снова ставшее суровым лицо. — Тебя гонит в путь желание посмотреть мир, а меня — желание его сохранить.

Заметив мой удивлённый взгляд, он произнёс:

— Как бы ни стремился владыка Орофер к отделению от остальных народов, нам никогда нельзя забывать о том, что мы все живём в одном мире. И приложить силы для его сохранения тоже должны мы все...

— И как послужит этой цели наша поездка на другую сторону гор?

— Я должен знать, девочка моя. Должен получить те сведения, что известны другим. Пусть между нами, живущими по разные стороны этого хребта, и нет особой любви, это я переживу, — он невесело усмехнулся. — Но цели наших народов одинаковы — сохранить наш мир. И то, куда мы сейчас едем, моя дорогая, ещё далеко не самый его край. — Он снова усмехнулся.

— От чего сохранить, отец? Вы с матерью постоянно умолкаете, говоря об этом в моём присутствии, считая меня ребёнком. Но сколько же я могу довольствоваться лишь отдельными обрывками ваших разговоров и размытыми упоминаниями о том зле, что снова растёт на юге?

Отец взглянул на меня и с сомнением протянул:

— Ну-у-у... Не знаю... А ты уже не считаешь себя ребёнком?

Досадливо фыркнув, я не стала на это ничего отвечать и отвернулась, снова устраиваясь на плаще, чтобы не встречаться с ним взглядом. Во мне кипели злость и обида.

Отец тихо рассмеялся.

— Не сердись, дорогая.

Я молча улеглась, подвинув плечом Лаэрлинда и пристроив на него голову.

— Эль, прекрати толкаться, — прошипел он, вытаскивая из-под меня руку.

— Если ты считаешь себя достаточно взрослой для того, чтобы понять всё происходящее, моя дорогая, — как ни в чём не бывало, продолжил отец, — то в Имладрисе ты найдешь ответы на свои вопросы.

Приподнявшись с места, я вскинула на него удивлённый взгляд:

— Почему ты сам не хочешь мне сейчас всё рассказать?

— Потому что там ты поймёшь и узнаешь больше. И другие лучше расскажут тебе о событиях, прошедших перед ними, но не прожитых мной... Если ты будешь к этому готова, — добавил он, набрасывая на меня тёплый плащ. — Отдыхай.

Я снова легла, опустив голову поперёк груди Лаэрлинда, в этот раз смолчавшего и успевшего вовремя убрать руку. Потянувшись, он расправил на мне накинутый отцом плащ и оставил свою ладонь у моего плеча, придерживая край плаща.

Лёжа в тишине осенней ночи, я слушала привычно-спокойное дыхание друга и уносилась грёзами к звёздам, краем мысли замечая их движение и ожидая восхода любимой Борнгиль...

---

1) meldir/meldis — мэльдир/мэльдис — (синд.) друг/подруга

Вернуться к тексту

Хитаэглир, Кирит Форн-эн-Андраф

осень 3385 г. в.э.

Испуганно шарахнувшись в сторону, мой конь коротко заржал. Эхо подхватило этот звук, на разные голоса отразило его от серых скал, добавив шуршание осыпавшегося снега и стук обломков камней, сбитых с дороги оступившимся конём едущего впереди Тулудира. Воин уверенно удержал поводья, быстро успокоив скакуна и осмотрев его ногу. Конь фыркнул и продолжил путь, стараясь осторожно ступать по мёрзлой и скользкой, покрытой твёрдой коркой снега дороге. Наши лошади, пусть и незнакомые с этой местностью, всё же хорошо умели двигаться и по горным тропам, и по снежному покрову. Отец оглянулся, проверяя, всё ли в порядке, подождал кивка воина и молча продолжил путь, стремясь добраться до очередного укрытия к наступлению ночи.

Мы по-прежнему неторопливо ехали позади замеченного ещё на равнине отряда, не приближаясь, но и не теряя их из виду по ночам, когда огни их костров отчётливо выделялись на заснеженных склонах. Они шли уверенно, быстро и не скрываясь, очевидно, прекрасно зная дорогу и не утруждая себя излишними осторожностями. В отличие от моего отца, который выбирал для ночёвок одному ему известные, незаметные на первый взгляд с дороги пещеры и не спешил объявлять о нашем присутствии обитателям горного перевала.

А обитатели на этом перевале явно были.

То тут, то там вдоль дороги встречались свежие вырубки негустого ельника, покрывавшего весь склон. Местами попадались ровно уложенные и укреплённые штабеля брёвен, чуть присыпанные снегом, и небольшие деревянные необжитые домишки с крепкими массивными дверьми и ставнями. У одного из поворотов дороги были свалены крупные каменные глыбы. Часть из них была мастерски обтёсана и предназначалась для строительства моста, уходящего огромными каменными опорами на дно ущелья и призванного соединить два склона, спрямив изгибы дороги.

Рассматривая грандиозную стройку, я с удивлением спросила:

— Здесь кто-то живёт?

Отец ответил с не меньшим удивлением:

— Конечно. Мы ведь на торговом пути наугрим. Здесь хватает как их поселений, так и их укреплений.

— Так это их отряд движется перед нами? — осенила меня мысль, вызвав лавину вопросов. — И поэтому ты не желаешь с ним встречаться? Поэтому мы и скрываемся?..

— Эль, так или иначе, нам не миновать их форта чуть дальше по дороге, — отец махнул рукой по направлению нашего движения. — Но я всё же предпочел бы не останавливаться там. И не искать их гостеприимства.

— Отец, скажи сразу, они враги нам? Поэтому владыка Орофер и держится от них на расстоянии? Чего нам следует ждать?..

— Нет, Эль. Они не враги. Наугрим, живущие здесь, никогда не враждовали с нашим народом. И в Эрегионе всегда помнили доблесть и мужество здешних союзников в войне. Но зло, сотворённое одними, легко может омрачить жизнь и стать преградой для уз с другими. Старые распри не так легко забыть, — задумчиво ответил он, — и не так-то просто переступить через прошлое.

Он взглянул на меня, жадно ловившую каждое его слово, и усмехнулся, догадываясь о поселившихся мыслях:

— Поехали, дорогая. Потом, все вопросы потом. Я знаю, что нечасто говорил о прошлом, но всё же давай сначала доберёмся до цели нашего пути. И отложим пока эти разговоры — их не стоит вести посреди дороги.

Он тронул коня и снова возглавил наш небольшой отряд, поднимающийся всё выше по петляющей дороге среди обрывистых ущелий и негостеприимных чёрных скал, присыпанных снегом.

 

К ночи мы добрались до очередной пещеры, ставшей укрытием от пронзительно-ледяного ветра, завывающего среди узких извилистых расщелин. Привычно пересчитав вспыхнувшие впереди огни, я подошла к нашему костру и присела на расстеленный плащ, по дороге взяв протянутую мне Тулудиром миску с ужином. Еловый лапник под плащом приятно пружинил, суля отдых утомлённому за день телу. Было тепло и уютно, в костре потрескивали смолистые жаркие ветки, пахло хвоей и травами, будя воспоминания о доме. Хэнэлин тихо напевал, подыгрывая себе на арфе, Лаэрлинд уже доедал ужин, а отец и Алордин стояли у входа, вполголоса переговариваясь и осматривая склоны гор.

Быстро покончив с едой и привалившись спиной к спине Лаэрлинда, я отвернулась к стене, разглядывая затейливый узор трещин, испещривший монолит серого камня. Камень... холодный, бесконечный, тёмно-серый камень... Где-то в глубине этих гор, уходя лабиринтами коридоров к корням земли, находятся огромные подземные города наугрим, укрытые от врагов в могучем теле Хитаэглир. Как странно, должно быть, жить всегда под землёй, вдали от солнечного света и дуновения ветра, не слышать ни пения птиц, ни шёпота ветвей... Интересно, каково это — ощущать над собой не небо, а бесконечные серые скалы, ставшие надёжным домом и дающие защиту?.. Нет, я бы так не смогла... это выше моих сил...

За лениво текущими мыслями я не заметила лёгкого подрагивания земли под собой, и даже посыпавшиеся из трещин стены мелкие ручейки пыли не сразу привлекли моё внимание. Лишь когда снаружи раздался раскатистый гул, отражённый горным эхом, я очнулась от раздумий и резко вскочила, с тревогой прислушиваясь и ожидая действий спутников. Хэнэлин, мгновенно сменивший арфу на клинок, обменялся взглядом с Тулудиром, который также во всеоружии уже ожидал распоряжений.

В несколько секунд разобрав несмолкающий рокот и звуки от дороги, отец повернулся к нам и коротко скомандовал:

— Вперёд…

Мне показалось, что будут сказаны ещё какие-то слова. Но он лишь кивнул в нужном направлении и первым исчез в стылой темноте ночи, уводя бесшумных, словно тени, воинов за собой. Я бросилась следом.

Эхо разносило вдоль каменных стен горного коридора отчётливо различимые крики, заливистое ржание лошадей и металлический лязг с места стоянки отряда, за которым мы следовали. Огни их костров дрожали, часть из них была потушена, а один разгорелся очень ярко, высвечивая тёмные мечущиеся тени, временами перекрывающие неверный свет.

Свернув с дороги на склон, полого уходящий вверх по правую руку от нас, отец быстро преодолел расстояние до узкой расщелины, по дну которой струился небольшой, но стремительный поток. Приостановившись, он кивнул воинам на упавшее бревно, подобно мосту перекинутое между обрывистыми склонами, и, мгновение поколебавшись, негромко сказал Лаэрлинду:

— Присмотри за ней.

— Конечно, лорд Сигильтаур, — не останавливаясь, отозвался тот.

Я не сразу даже поняла, что речь шла обо мне, устремившись вслед за Алордином по бревну на другой берег речушки.

До цели мы добрались довольно быстро, сильно сократив расстояние, сойдя с прямой дороги и двигаясь на звуки. Выбежав вслед за воинами к уступу над невысоким обрывом, я на некоторое время оцепенела, поражённая открывшейся картиной.

Под нами вилась дорога. Добротная, каменная, надёжная дорога, по которой мы ехали все эти дни. Только сейчас она была сплошь залита кровью, чернеющей в неверном свете угасающих костров. Огромный обвал перегораживал её почти полностью, погребя под собой несколько гружёных повозок вместе с тягловыми лошадьми и, очевидно, путниками.

Две повозки, кое-как сдвинутые вместе, образовывали некое подобие прикрытия, из-за которого раздавались командные крики, сливающиеся с ржанием раненых лошадей, бьющихся в крови среди камней, и воплями атакующих орков, пытающихся добраться до укрывшихся за повозками путников. Время от времени в хаосе звуков ночного побоища раздавался резкий свист стрелы, вылетающей из-за обвалов камней у дороги или на противоположном от нас склоне и звонко ударяющей в металл тяжёлых щитов, прикрывших повозки сверху. Хрипы, стоны, ругань, крики и лошадиное ржание, перекрывая друг друга, разносились с завывающим ветром далеко над присыпанной снегом теперь уже непроходимой дорогой.

Четыре лука запели почти разом, выпустив стрелы в наседающих на путников орков и возвращая меня к осознанию происходящего. Двое нападающих упали замертво, а двое других, взвыв от боли, обернулись к нам. Отец взмахнул рукой, давая новый сигнал для залпа нашим воинам, и с мягким шорохом достал свой клинок, не отрывая взгляда от происходящего внизу. Выстрел уложил ещё троих. Наше вмешательство не осталось незамеченным. Повинуясь выкрикам вожака, несколько нападавших оставили повозку в покое и обернулись к склонам, стараясь разглядеть нас среди тёмных скал.

Я запоздало сдёрнула с плеча свой лук и, протянув руку за стрелой, наткнулась на пустоту... мой колчан так и остался лежать на плаще у костра. Кинув на меня холодный взгляд, отец мягко и почти бесшумно спрыгнул с обрыва. Алордин и Хэнэлин, мгновенно убрав луки и достав клинки, последовали за ним. Тулудир задержался лишь на миг, бросив у моих ног свой колчан со стрелами.

— Эль, не стой на склоне! — рявкнул уже снизу отец, перекрывая звон стали и доносящиеся вопли. — Лаэрлинд, убери её оттуда!!!

Безотчётно повинуясь его голосу, я метнулась в сторону, под прикрытие невысокого навала камней, почти не ощутив ледяного дуновения пролетевшей рядом с лицом орочьей стрелы. Лаэрлинд подхватил с земли колчан и укрылся за соседним камнем, что-то крикнув мне, но в моём сознании застыла лишь увиденная напоследок картина... Никогда прежде мне не приходилось видеть отца в бою. В настоящем, а не тренировочном бою, когда счёт времени идет на мгновения, и от каждого движения зависит твоя жизнь или жизнь ближнего. Но в тот один-единственный миг...

Едва слетев с обрыва вниз, отец сцепился сразу с двумя противниками, успевшими добежать до нашего склона. Ещё в прыжке увернувшись от направленного в него удара и продолжив разворот всем телом, он описал широкий полукруг мечом, скосив вскинутую для удара руку одного из орков с тяжёлым боевым топором. Тех мгновений, пока ошалевший от ужаса и боли орк с воем пялился на обрубок своей руки, отцу хватило, чтобы едва заметным взмахом меча отразить удар второго нападающего и отбросить его от себя ударом ноги. А затем, подхватив валяющийся на земле топор, он всадил его в лоб снова ринувшемуся вперёд орку и, уйдя с его дороги, резким ударом меча снёс голову безрукого, прекратив его крик...

К моим ногам упал колчан, переброшенный Лаэрлиндом. Выхватив стрелу и готовясь стрелять, я осторожно выглянула из-за камня, пытаясь оценить врагов. Наступающих на повозки поубавилось — отец и трое наших воинов оттянули часть орков на себя. Прикрываясь от летящих сверху стрел щитами, засевшие за повозками путники по чьей-то команде разом ударили из-за заграждения, сразив двоих нападающих, и снова исчезли в своём укрытии.

Я выстрелила, уложив на дороге одного орка, и едва успела отпрянуть назад от сразу трёх стрел, звякнувших о камни где-то рядом.

— Стрелков снимайте! — снова раздался голос отца, перекрывая звуки битвы, кипевшей внизу.

Хэнэлин почти неуловимым взмахом меча отбил на лету одну из стрел. Отец одобрил, ни на миг не сводя взгляда с врагов.

Лаэрлинд резко выпрямился во весь рост и выстрелил в темноту противоположного склона, откуда летела смерть. И тут же стремительно метнулся назад за камень, получив свою порцию ответных стрел. А затем наши взгляды встретились. Он медленно указал на себя, потом в сторону завала на дороге, а потом на меня. Я согласно кивнула, доставая стрелу и с радостью ощущая вливающийся в разум холодный расчёт. Ну что ж, поиграем...

Выглянуть, выстрелить, укрыться, выждать, когда это же сделает мэльдир, поймать момент, снова выстрелить... Знакомо и привычно, совсем как в детстве... Только плата за неудачу в этой игре — жизнь...

Первым сразил одного из орков-стрелков Лаэрлинд. Переглянувшись с ним, я улыбнулась — бой пошёл проще. Вскоре не только с дороги, но и с противоположного склона стало лететь на один ответ меньше. Последний орк-стрелок получил сразу две стрелы — мы оба удачно воспользовались моментом, когда тот в растерянности выбирал себе цель, переводя лук с меня на Лаэрлинда.

Бой на дороге тоже подходил к концу. Выглянув из-за камней и с любопытством прислушиваясь к яростным боевым выкрикам на незнакомом языке, я не спешила присоединяться к отцу и троим нашим воителям — им не нужна была помощь. Зажатые за повозками путники, получив возможность сражаться, не опасаясь лучников, дружно откинули щиты и сами перешли в наступление, быстро орудуя тяжёлыми боевыми секирами, перекликаясь и поддерживая друг друга громкими хриплыми криками. В считанные минуты всё было кончено.

Происходящее на дороге полностью приковало к себе моё внимание.

Отец, опустив меч, молча стоял чуть впереди наших воинов, спокойно наблюдая, как к ним подходит коренастый широкоплечий наугрим с заросшим густыми рыжеватыми волосами лицом и двуручной секирой в мускулистых руках. Доспехов на нём не было — лишь кожаные щитки прикрывали руки и широкий торс поверх обычной дорожной одежды, не стесняя движений, но и не давая особой защиты. Рыжие волосы его, связанные сзади и заплетённые в толстую косу, были выпачканы кровью, сочащейся из разбитой головы. Он заговорил, время от времени потирая плечом щёку и оставляя на лице следы грязи и крови.

— Спасибо, эльф, — с сильным акцентом, хрипло и напряжённо, словно делая над собой усилие, произнес он, коверкая слова. Я не сразу даже поняла его речь — настолько непривычно звучали произносимые им слова нашего языка. — Твоя помощь оказалась нам полезна. Я Фердли, сын Фардина. И я благодарю тебя и твоих воинов. Назови своё имя, чтобы я мог отплатить тебе ответной услугой.

— Нам не нужны услуги, Фердли, сын Фардина, — спокойно, вежливо и холодно ответил отец. — Мы всего лишь следовали своей дорогой. Любой путник в таком месте и с таким врагом вправе рассчитывать на помощь. Разве не так?

Прищурившись и поджав губы, наугрим фыркнул:

— Эльфы... Даже принимая слова благодарности, вы не можете отказаться от своей надменности. — Его взгляд скользнул по завалам, грязно-кровавом месиве, покрывшем дорогу вместо снега, и валяющихся вокруг телах.

Вновь взглянув на моего отца, наугрим чуть повернул голову в сторону, где настороженно держались его спутники, и что-то крикнул им на своём языке. Те отвернулись от наших воинов и бросились к сдвинутым повозкам, осматривая своих раненых, добивая выживших орков и пытаясь убрать завалы перекрывших дорогу камней.

— Мое имя Сигильтаур. — Услышав это, наугрим, уже собравшийся было уйти вслед за своими спутниками, вновь обратил взгляд на моего отца. — В моих словах не было надменности, Фердли, сын Фардина. Мне жаль, если ты услышал их так. Я не имел целью оскорбить тебя. — Отец чуть склонил голову в вежливом поклоне. — Вам нужна помощь. Если ты позволишь, мы поможем тебе и твоим сородичам.

— Помоги, эльф, — скривившись, через силу выговорил наугрим, и в его словах явственно прозвучала горечь. Я поняла, что в иных условиях он бы никогда не произнёс таких слов. Но сейчас помощь была нужна не только ему одному, но и тем, кого он вёл. И он переступил через гордость...

Свист рассекаемого стрелой воздуха я услышала раньше, чем ощутила или заметила движение за своей спиной, и резко дёрнулась в сторону, пытаясь увернуться. Предназначенная мне стрела лишь слегка царапнула плечо, зацепив рукав. Лаэрлинд ответил мгновенно — хриплый вскрик и бульканье за моей спиной означали, что его выстрел попал в цель. Мысленно я обругала себя — глупо... так глупо забыть о том, что кто-либо из врагов мог попытаться обойти склон сбоку...

Взгляды всех на дороге устремились в нашу сторону, в руках настороженно оглядывающихся наугрим вновь появилось оружие. Поднявшись из-за камня во весь рост, Лаэрлинд взмахом руки дал понять отцу, что всё в порядке. Я присоединилась к нему, и мы вместе спрыгнули вниз на дорогу.

Отец удостоил меня короткого цепкого взгляда и быстро ушёл к повозкам, где оставались раненые путники.

Наугрим вновь предприняли попытку разобрать завал, но каменные глыбы, преградившие путь, были слишком неподъёмными для тех немногих, кто мог работать или хотя бы твёрдо держаться на ногах.

— Тулудир, — донёсся до меня голос отца сквозь шум и крики, — покажи Хэнэлину плечо. Что там?

Но воины сейчас не нуждались в его приказах. Хэнэлин уже извлёк обломок стрелы из плеча Тулудира и перетягивал ему рану.

— Чистая, — крикнул Хэнэлин с облегчением и вместе с Алордином поспешил к завалу, где наугрим вытащили всё же из-под камней тела нескольких своих сородичей.

Я ничем не могла помочь... Мои познания в искусстве целителей были совершенно недостаточны для того, что творилось вокруг. Оставалось лишь растерянно оглядываться по сторонам и торопливо отходить с пути носящихся по дороге воинов, чтобы не стать лишней помехой. Наконец, я всё же решилась и подошла к отцу, склонившемуся над одним из наугрим:

— Адар, чем я могу помочь?

— Держи, затяни сильнее, — он почти не глядя сунул мне в руки обрывок чьей-то рубахи и ушёл глубоко в себя, напряжённо шевеля губами и пытаясь затворить бьющую из раны кровь.

Закончив, взглянул на меня и быстро произнёс, поднимаясь на ноги:

— Слушай меня внимательно, Элириэль. Дальше по дороге есть форт наугрим — тот самый, о котором я говорил. Бери своего коня и скачи туда как можно скорее. Завал обойдёшь по склону. Форт будет справа, мимо него не проскользнёшь... — Рыжий предводитель наугрим, прислушиваясь к его словам, подошёл поближе. Отец продолжил, одновременно осматривая очередного раненого, тихо стонущего в бессознательном состоянии: — Свернёшь с дороги сразу, как увидишь каменную стену. Там есть небольшая тропа, сложно не заметить поворот. Лаэрлинд поедет с тобой. — Отец кинул на него быстрый взгляд и поймал ответный молчаливый кивок. — Попросишь помощи и расскажешь обо всём, случившемся здесь. Самим нам этот завал не разобрать, а время терять нельзя. Ты поняла меня?

Я кивнула и поднялась с земли, чтобы вернуться назад к нашей пещере за конем.

— Стой, эльф, — произнес рыжеволосый предводитель наурим, заступая путь. — Возьми это.

Он снял с пальца массивный перстень грубой работы с какими-то рунами и протянул мне.

— Покажешь у входа в форт.

Я снова кивнула, крепко сжав слишком большой для любого из моих пальцев перстень в кулаке.

— Скачи, скорее, — произнёс отец. — И... будьте осторожны, — добавил он, вновь подарив мэльдиру цепкий и требовательный взгляд.

* * *

Первый завал, пролёгший между нашей стоянкой и местом стычки, кони перемахнули, чуть оскользнувшись на покрывшей дорогу жиже. Второй завал, побольше, пришлось обходить по склону, ведя коней в поводу. И лишь после возвращения на прямую дорогу появился шанс наверстать потерянное время, пустившись в галоп по ровному каменному покрытию.

Мы с Лаэрлиндом оба молчали, говорить было не о чем. Моё сердце колотилось где-то у горла, и каждый его удар отзывался болью в висках. Я не привыкла к тому, что только что пережила. Это не привычная охота... это даже не сражение... это просто бойня... Ветер свистел в ушах, леденя губы и выжимая из глаз слёзы, застилающие пеленой взгляд. Вместо заснеженной дороги под копытами коня виделось кровавое месиво с приваленными камнем телами. Как это могло произойти? Откуда взялись эти орки? Почему никто не ожидал нападения? Отец рассказывал, что наугрим сражаются всегда в доспехах, а здесь... на них ведь даже кожаных щитков не было!

Мысленно я возблагодарила предусмотрительность и осторожность отца, казавшуюся до этого момента лишней и ненужной. Как знать, может быть только благодаря ей мы сейчас живы и не оказались в таком же положении, как отряд беспечных, уверенных в собственной безопасности на знакомой дороге наугрим. Если орки осмелились так открыто напасть на их немалый отряд, то страшно представить, что ждало бы нас...

— Эль, сюда! — ворвался в сознание голос Лаэрлинда, едущего чуть-чуть позади.

Круто осадив коня, я устремилась на замеченную другом тропу, снова, в который уже раз за сегодня, скрипнув зубами и мысленно обругав себя — впереди виднелась массивная каменная стена, о которой говорил отец. Боль в висках становилась сильнее, мешая и затуманивая мысли...

Высокая защитная стена... Узкий въезд во двор, полукруглая арка над воротами; тяжёлые, деревянные, укреплённые железом двери открыты... Двор пуст — ни огня, ни звука. Каменная лестница, делая три поворота, ведёт со двора вдоль высокого фундамента форта к запертой входной двери. Фасад тёмный и безжизненный — сквозь запертые ставни не пробивается ни единый луч света, светильники у входа не горят, крепежи факелов пусты. Что нам делать, если здесь никого нет?!

Отогнав непрошеные мысли и подавив липкий страх, я взбежала за Лаэрлиндом по лестнице вверх. Голова кружилась, к горлу подкатила тошнота — странно, никогда раньше не было таких ощущений. Грохот ударов, обрушенных мэльдиром на дверь, донёсся до меня словно издалека. Я тряхнула головой и судорожно сглотнула, пытаясь совладать с собой.

Дверь распахнулась, и на пороге нас встретил темноволосый наугрим, одетый в кольчугу, шлем, железные наручи и тяжёлые сапоги, опирающийся на огромный двуручный топор. За его спиной наизготове стояло трое лучников, однозначно давая понять, что лишних движений делать не стоит.

Лаэрлинд, не делая попытки войти внутрь, медленно поднял к плечам руки с раскрытыми ладонями, чуть склонил голову. Лучники немного расслабились, закованный в железо страж удивлённо взглянул на нас, задержав на мне взгляд.

— Что вас привело сюда, эльфы? — на таком же ломаном языке, что и наугрим на дороге, спросил он.

— Нам нужна помощь, — быстро ответил Лаэрлинд, вызвав ещё большее удивление у воинов форта.

Немного поколебавшись, стражник дал знак лучникам опустить оружие и отступил в сторону, взмахнув рукой и приглашая войти.

— Пойдём, — бросил он, указывая путь по коридору к ярко освещённому залу за спинами своих воинов. Расступившись, они пропустили нас и снова сомкнули ряды, по-прежнему держа оружие наготове.

За порогом царило тепло, которое мгновенно ощутили замёрзшие руки и лицо. Кровь быстрее побежала по телу, а боль в висках немного приутихла.

Шум голосов, доносящийся из зала, мгновенно стих, когда мы вошли вслед за стражем в огромное помещение, в центре которого за большим столом ужинали около двух десятков наугрим. Один из них, рыжеволосый, широкоплечий, с нахмуренными кустистыми бровями и густо заросшим лицом, восседающий во главе стола, отдалённо походил на предводителя, оставшегося на дороге. Смерив нас холодным мрачным взглядом, он о чём-то спросил стража и выслушал его ответ.

— Какая помощь тебе нужна, эльф? — спросил он, поднимаясь из-за стола и подходя к нам. — Мы можем предоставить вам ночлег и ужин. Не в наших правилах отказывать путникам. Но утром вы должны будете уйти.

— Мы не ищем этого, — шагнув вперед, я положила на стол перстень, полученный от Фердли, замечая, как вздрогнул рыжеволосый, а сидящие за столами наугрим встревожено загомонили, переглядываясь и поднимаясь на ноги. — Помощь нужна хозяину этого кольца.

— Где он? — резко спросил рыжеволосый, накрывая широкой ладонью принесённое мною украшение. — Где мой сын?

Я снова почувствовала, как резко закружилась голова, задрожали мышцы ног, а по спине прокатилась волна холода.

— Твой сын остался на дороге, где на его отряд напали орки. И им нужна помощь, чтобы добраться сюда с выжившими. Дорога завалена... — Голос Лаэрлинда уплывал и тонул в хаосе нахлынувших звуков. — Наши воины... орки... к форту... два часа назад...

Лишь обрывки фраз достигали сознания. Сделав ещё шаг, я оперлась о стол, борясь с захлестывающей глаза темнотой. Да что же со мной такое! Ноги внезапно ослабели и подогнулись, мышцы рук задрожали, и я поняла, что сползаю на пол.

— Эль!.. Эль, что с тобой?!

Губы онемели, у горла снова стояла тошнота.

— Не знаю, — прохрипела я, взмахнув рукой в попытке удержаться на ногах и зацепив случайно чьи-то кружки и тарелки на столе. Серебристый перстень Фердли, звякнув, покатился по столу и упал на пол.

Грохот бьющейся посуды резанул слух, оглушая, я поморщилась и помотала головой, но от этого стало лишь хуже — зал закружился, каменная поверхность стола стремительно приближалась к лицу... Кто-то подхватил меня, не давая упасть. Мелькали чьи-то лица, голоса, руки... Поймав испуганный взгляд синих глаз, я зацепилась за него, как за последнюю ниточку, позволяющую удержать ускользающий мир.

— Ла... ла...эр... — голос не слушался.

Я уплывала в темноту. Голоса и звуки удалялись — ни боли, ни страха, ничего. Лишь глухая темнота.

— Она ранена?

— Нет!..

— Где же нет, если да!..

— Да нет же! Всё было в порядке!

— Смотри сам!..

— ...это царапина...

— ...глупец! Вы оба...

— ...стрела... чуть задела...

— ... орки... любая царапина... Яд...

— Нет, невозможно...

— Уйди, эльф...

— Нет!..

Вспышка, яркая как внезапный рассвет... встревоженное лицо матери и громкий голос бледного отца, сверкнувшего пронзительно-яркими глазами; и единение мыслей — то, что всегда было мне недоступно:

— Eliriel!.. Lasto estad von!⁽¹⁾

Потянувшись к ним, я попыталась вырваться из удерживающих меня рук, но тело не повиновалось, сил уже не было, и я лишь смогла, повернув голову, увидеть своё обнажённое плечо, по которому стекала кровь из глубокой, развороченной раны, скапывая на каменную столешницу.

— Dino, dino, meldis... — шептал Лаэрлинд, удерживая меня, насильно поворачивая к себе моё лицо, отвлекая от увиденного. — Glinn’amim, El... Avo drego, elеn... аvo drego...⁽²⁾

* * *

Тук... тук-тук... тук... Монотонный звук, раздающийся непрерывно, преследовал даже за границей темноты. Казалось, что лишь он один звучит в глухом мире. Он мешает, толкает, бьется и гонит желанную тишину. Дёрнув головой, я желаю в свою очередь прогнать надоевшее постукивание, и неожиданно слепну — глаза заливает яркий серебристый свет. Резко зажмурившись, я ощущаю его даже через закрытые веки — искристая белизна до боли раздражает привыкшие к покою глаза.

Чья-то рука коснулась моей щеки, прикрывая размытое зрение от режущего света и чуть поворачивая мою голову. С облегчением вздохнув, я, наконец, отвлеклась от засевшего в сознании постукивания и осмелилась осмотреться.

Высокая комната с серыми каменными стенами, холодными даже на вид, серая грубая холщовая подушка под щекой и высокое окно с распахнутыми деревянными ставнями, украшенное сверкающими сосульками, подтаивающими и плачущими на щедро льющемся солнце.

И напряжённо-тревожный взгляд отца.

— С возвращением, Элириэль, — произнёс он, погладив меня по щеке.

Я нахмурилась, молча собирая отголоски пролетевших воспоминаний и прислушиваясь к ощущениям, хлынувшим разом и унёсшим тихое спокойствие. Болела голова, болели глаза, болело плечо, и слабо дрожала поднятая перед лицом рука, которую я попыталась рассмотреть поближе. Отец взял мою руку в свою и снова опустил на постель.

— Лежи, дорогая, всё хорошо, — произнёс он, вновь коснувшись тёплыми пальцами моей щеки. — Теперь всё хорошо.

— Где мы? — Мой голос мне самой показался незнакомым. В горле запершило.

— Мы в форте наугрим, — ответил отец, успокаивающе погладив меня по руке. — Всё в порядке, Эль, отдыхай.

— Но... как... — я поморщилась, вспоминая свои ощущения перед тем, как меня поглотила темнота. — Что со мной было? Где Лаэрлинд?

— Я здесь, Эль, — отозвался он, подходя ближе и присаживаясь напротив отца по другую сторону жёсткого ложа. — Тебя ранили там, на дороге. Стрела была отравлена. — Он поднял тяжёлый взгляд на моего отца, затем снова взглянул на меня. — Прости... я не понял сразу...

— Хватит, Лаэрлинд, — сухо оборвал его отец.

Я смотрела на них, и мне внезапно захотелось рассмеяться — они оба сидели с одинаковым холодно-отстранённым видом, коря себя во всём случившемся, а за их спинами у двери молчаливо наблюдали за нами Тулудир, Хэнэлин и Алордин.

— Ада, дай воды, — я попыталась приподняться на постели.

Лаэрлинд удержал меня на месте, а отец приподнял голову и поднес к губам кружку. Тёплый травяной отвар, отхлебнутый вместо ожидаемой холодной сладости чистой воды, заставил отшатнуться и закашляться, скривившись от снова нахлынувшей тошноты.

— Пей, Эль, — произнёс отец, вливая мне в рот отвратительно-горький напиток. — Пей... да, вкус неприятный, но это просто чудо, что среди обитателей этого форта оказался столь знающий травник, который так вовремя догадался вывести из твоей крови яд.

— Достаточно, отец, — оттолкнув его руку, я снова сделала попытку приподняться. — Мне лучше... Сколько мы здесь?

— Четыре дня, — ответил он.

— Четыре? — от удивления я почти вскочила. Отец с Лаэрлиндом слаженно припечатали меня к постели. — Прости меня... Ты ведь не хотел пользоваться гостеприимством этого места! Помоги мне встать, мы сможем продолжать путь...

— Эльф, твоя дочь ещё более надменна, чем ты сам, — раздался за спинами наших воинов хриплый низкий голос. Расступившись, они пропустили в комнату рыжеволосого Фердли, чью буйную шевелюру перетягивала чистая тканевая повязка, прикрывшая глубокую рану.

Отец ничего не ответил, игнорируя его вторжение, а наугрим продолжал, не обращая внимания на моё растущее изумление:

— Мало того, что она перебила всю посуду в этом доме, испортила ужин и заставила лучшего нашего целителя возиться с ней, так она ещё и не желает принимать наше гостеприимство! Если у вас, эльфы, все девицы такие, то я вообще удивляюсь, как вы с ними живёте!

Отец снова промолчал, но мне показалось, что в глубине его глаз мелькнула затаённая усмешка. Подойдя к моей постели, Фердли бесцеремонно уставился на меня, а потом протянул руку и замер, выжидающе глядя. Не зная, как реагировать на это, я приподнялась и неуверенно склонила голову, приложив руку к груди, а затем, поколебавшись, повторила его жест. Он ухватил меня за руку и крепко стиснул ладонь. Что-то скользнуло мне в руку, чуть царапнув. Повернувшись, Фердли пошёл к двери, оставив меня изумлённо рассматривать лежащий на ладони тяжёлый серебряный перстень, покрытый рунами.

— Мы всегда помним о благодарности и помощи, дочь эльдар, — произнёс он уже от двери. — Если тебе понадобится что-то от моего народа, покажи это кольцо любому наугрим в любой из наших земель. И мой долг перед твоим отцом будет уплачен.

— Но...

Мои слова его не интересовали. Он ушёл, не оглядываясь, гордо неся перевязанную голову, оставив меня в удивлении пытаться понять его поступок.

— Ложись, Эль, — отец мягко, но настойчиво уложил меня назад в постель, с затаённой усмешкой наблюдая за моей растерянностью. — Отдохни, девочка моя. Мы покинем этот форт тогда, когда ты окончательно наберёшься сил, а их раненным не будет ничего угрожать.

Я опустилась на подушку, ощущая лёгкое головокружение и усталость. Отец собрался уходить, оставив со мной Лаэрлинда, наши воины последовали за отцом.

— Тулудир, — окликнула я, вспомнив о том, что было на дороге. — Спасибо за стрелы.

Воин приостановился и, чуть приподняв бровь, взглянул на меня.

— Не за что, Эль.

Ни упреков, ни насмешек... А я их заслужила... Повернувшись, он собрался было выйти в дверь.

— Как твоя рана?

Он снова обернулся, и в этот раз его губы тронула лёгкая улыбка:

— Лучше, чем твоя, как видишь. Отдыхай, Элириэль. И не кори себя. Всё придёт со временем... — негромко добавил он, выходя из комнаты.

 

Две недели, что мы провели в этом форте, оставили после себя глубокий след в моей жизни.

Спустя несколько дней я почти оправилась от злосчастной царапины, сыгравшей в моей жизни столь важную роль, и смогла присоединиться к нашим воинам в общем зале, где обитатели форта ещё несколько вечеров поминали своих погибших. В ту ночь на дороге их полегло двенадцать. Двенадцать могил появилось разом в огромной погребальной пещере у форта, куда были перенесены родичами тела павших наугрим. И долго полыхали жаровни, отметившие дорогу до места их упокоения от этого дома-крепости, Наугримбар, как между собой назвали его наши воины.

Раненые наугрим выздоравливали, и появление каждого в общем зале сопровождалось буйным весельем и бурными возлияниями. Этот народ всё делал с размахом — и сражался, и праздновал, и строил... Исподволь наблюдая за их жизнью, я потихоньку осознавала, что они, по сути, ничем не отличаются от нас. А рост, волосы или голос никак не влияют на сочувствие, помощь или сердечную боль...

Мы покидали Наугримбар уже по-зимнему морозным утром, когда холодное солнце даже не старалось растопить наледь на дороге, а хрустальные сосульки, всё сильнее нарастающие под серой крышей форта, искрились ослепительной радугой.

С нами из форта выезжал и отряд наугрим — неугомонные путешественники, отправлявшиеся по своим делам к родичам, живущим далеко на западе, должны были разделить с нами часть оставшегося пути до Имладриса. За перевалом, когда мы разъехались по разным дорогам, Фердли, несменный предводитель своего народа, при прощании снова пожал мне руку и склонил голову перед моим отцом. И в его глазах больше не было той болезненно-сломленной гордости...

Его подарком я воспользовалась за свою жизнь дважды. И каждый раз этот символ, ложась в твёрдую широкую ладонь низкорослого хмурого родича рыжеволосого Фердли, лишь скреплял те узы, что возникли осенней ночью на залитой кровью горной дороге. Когда, спустя почти два тысячелетия, я увидела вновь этот перстень в ладони своей дочери, в недоумении пытающейся разобрать полустёртые руны, я уже знала, что память, верность и надёжность этого народа крепка так же, как и нерушимые горы, служащие им домом...

---

1) Eliriel!.. Lasto estad von! — (синд.) Элириэль!.. Слушай наш зов!

Вернуться к тексту

2) Dino, dino, meldis.. — (синд.) Тише, тише, подруга...

Glinn’amim, El... Avo drego, elеn... аvo drego... — (синд.) Смотри на меня, Эль... Не уходи, звездочка моя, не уходи...

Вернуться к тексту

Имладрис

...Мы не знаем наших судеб, мы не знаем наших дорог, нам неведомы повороты наших жизней. Никому. Даже тем, кто может предвидеть. Даже тем, кто что-то предвидит... И даже если мы уверены, что все предрешено — всё равно всё может случиться не так, как мы ожидали...

* * *

Белоснежная, нарядная, сверкающая в солнечных лучах равнина казалась безжизненной — не видны были даже следы диких зверей, занесённые лёгким чистым снегом. Порывистый ветер, подхватывая сверкающую снежную пыль, разносил её по воздуху, скрывая в лёгкой дымке возвышающуюся вдалеке высокую сторожевую башню. Её изящный силуэт, вырисовываясь на фоне ярко-синего неба, превращал чёрные отроги мрачных гор в подобие волшебного замка.

Звонкий голос сигнального рога разлетелся над выбеленной равниной, а от очертания башни отделился небольшой отряд конников, направившийся в нашу сторону.

Я чуть придержала коня, искоса взглянув на отца, по-прежнему неспешно движущегося вперёд по неширокой, вымощенной камнем дороге, отходившей от главного тракта. Заметив мой взгляд, отец едва заметно улыбнулся и произнес:

— Ну что же, ещё немного — и наш путь будет завершён...

 

...Всадников на почти одинаковых гнедых скакунах было четверо — все высокие, темноволосые, молчаливые воины, из-под широких, отороченных мехом тёплых плащей которых сверкали серебром лёгкие доспехи. Лук, кинжал и меч у каждого, тёмные косы за спиной перевиты шнурами, открывая лица, а глаза внимательно осматривают и нас, и всю равнину.

Повинуясь взмаху руки предводителя, отряд резко остановился на дороге в некотором отдалении, подняв копытами коней невесомую снежную пыль, серебром засверкавшую на их плащах и волосах. Отец усмехнулся.

— Стража Имладриса приветствует вас, — глубокий мелодичный голос их предводителя разнёсся далеко в морозном воздухе.

Приложив руку к груди, он склонил голову, и его воины слаженно повторили этот жест.

— Добрая встреча, стражи долины, — ответил на приветствие отец. — Воины Эрин Гален рады приветствовать вас.

Наши отряды сблизились, и отец произнёс, покачивая головой и скрывая усмешку:

— Ты ничуть не изменился, Фернрод.

— С чего бы мне меняться, лорд Сигильтаур, — сверкнул белозубой улыбкой воин. Отведя своего скакуна чуть в сторону, словно уступая дорогу, он взмахнул рукой в сторону башни и, вежливо склонив голову, произнёс: — Мы с радостью проводим вас до долины. Лорд Эльронд ждал вашего появления со вчерашнего дня.

— Благодарю, — прозвучал ответ отца.

Вблизи сторожевая башня оказалась ещё более впечатляющей — высокая, сложенная из белоснежного камня и увенчанная ажурным шпилем, она создавала впечатление лёгкости и утонченной грации, а каменные кружева, окаймлявшие узкие стрельчатые окна-бойницы, способные держать под наблюдением всю равнину, казалось, более подходили для украшения дворца владыки, чем для защитного форпоста.

Миновав укрепления, мы въехали в узкую расселину между двумя высокими обрывистыми склонами и по ровной, вымощенной белым камнем дороге стали спускаться вниз, следуя едва заметным изгибам этого природного коридора. Виднеющийся впереди выход постепенно приближался, и когда стены ущелья, наконец, раздвинулись, открывая панораму скрытой долины, я замерла на дороге от нахлынувшего восторга.

Узкая дорога белой лентой сбегала, петляя, по склону вниз. Туда, где в обрамлении тёмно-зелёных хвойных лесов, словно жемчужина в оправе, раскинулась белоснежная крепость, чуть припорошенная снегом и расчерченная тёмными полосами рек, вытекающих из головокружительных водопадов. Узкий и длинный подъездной мост, перекинутый над бездной ущелья, длинные террасы, обращённые к бегущей по ущелью реке, и сторожевые башни вдоль всей дороги, хранящие покой долины, превращали это сказочно-красивое поселение в поистине неприступное укрепление.

— Как красиво... — прошептала я, любуясь долиной и выхватывая взглядом то сияющую белизной лестницу, то тихую беседку, скрывающуюся за поворотом парковой аллеи, то анфиладу террас, опоясывающих всю крепость.

— Искусство мастеров Эрегиона не исчезло среди разорённых земель. Оно всё ещё живет в нашем народе и воплощено здесь, в Имладрисе, — ответил темноволосый воин, приостановившись и давая нам возможность полюбоваться открывшейся картиной.

В его словах слышалась откровенная гордость. Я искоса взглянула на отца и его невозмутимых воинов. Отец ободряюще улыбнулся мне и кивнул на крепость:

— Да, Фернрод, ты прав. Пока хоть кто-то из народа живёт и творит, живёт и сам народ. А память об этом останется навсегда. Поехали. У тебя еще будет время насладиться красотой этой долины, — добавил он мне, направляясь вниз по дороге под гул водопадов и несмолкаемую перекличку сигнальных рогов, встретивших наше появление на склоне.

«Ты найдёшь ответы на свои вопросы, если будешь к этому готова...» — слова, оброненные отцом посреди колышущейся под ветром равнины Андуина, бились в мыслях созвучно звонкому цокоту копыт коней, когда мы въезжали в Имладрис по мосту над бурным речным потоком. У ворот, сразу за подъездным мостом, нас встретил лорд Эльронд, правитель Имладриса, в сопровождении воинов и еще нескольких лордов, среди которых я узнала лорда Келеборна, приветливо улыбнувшегося отцу...

* * *

Тёплая вода, ласкающая кожу, пахла фиалками. Откинув назад голову, я полностью погрузилась под воду, наслаждаясь ощущением чистоты и сладким ароматом цветов, навевающим воспоминания о лете. После почти двух месяцев пути под дождем, ветром и снегом не заметить или не оценить уют тёплой комнаты с потрескивающим огнём камина и мягкой кроватью было невозможно.

Промыв волосы, я вышла из воды и бросила взгляд за окно на стремящееся к закату солнце. Времени, чтобы привести себя в порядок к предстоящему ужину, было ещё достаточно. Первый вечер в этой удивительной долине и первые беседы в общем зале крепости. Будоражащее предчувствие нового и неведомого, окончание длинного пути. Новые знания, новые лица, новые встречи... Присев на невысокий табурет у камина, я глубоко задумалась, рассеянно водя гребнем по волосам и восстанавливая в памяти мельчайшие подробности, замеченные при въезде в Имладрис.

Лорд Келеборн, единственный знакомый мне среди встречающих, казалось, был рад встрече с моим отцом. Склонив в приветствии голову, он не скрывал тёплой улыбки, скользнувшей по губам. Сопровождая нас в дом, он держался неподалёку, перебросившись с отцом парой негромких фраз, и ответив на вопрос о супруге: «В Белфаласе...»

Темноволосого лорда, представленного как старшего советника, отец приветствовал безупречно вежливо, а интонации его речи живо напомнили мне владыку Орофера, когда тот в последний раз принимал в наших землях посланников из Лоринанда во главе с лордом Келеборном. Советник Эрестор был из народа нолдор, как и большинство живущих в Имладрисе эльдар, как и, по-видимому, сам лорд-правитель долины. Вспоминая рассказы отца о той вражде, что уничтожила когда-то Дориат, я уже не удивлялась его холодному тону.

Третий из тех, кто стоял за спиной лорда Эльронда, сразу привлекал внимание, выделяясь среди встречающих не только золотым цветом волос, но и необыкновенно пронзительным и цепким взглядом; а в его голосе проскальзывали нотки, явно выдающие привычку командовать. Лорд Глорфиндэль, назвал его отец при встрече. Когда лорд пристально и оценивающе взглянул на наших воинов, я поняла, что именно он распоряжается вышколенными темноволосыми воителями, встретившими нас у форпоста Имладриса.

Вспоминая, какими взглядами обменялись при встрече стражи Имладриса и воины отца, я невольно фыркнула. Нет сомнений, что ближайшая неделя или две у них будет посвящена выяснению боевых умений друг друга. Это будет интересное зрелище, главное, чтобы Лаэрлинд не улизнул туда без меня...

В последний раз проведя гребнем по высохшим волосам, я поднялась и подошла к кровати, где поверх покрывала было раскинуто серебристо-голубое платье. Щедрость лорда Эльронда, предложившего этот наряд, не вызывала сомнений, но... такие наряды любила моя мать. А я всё же не она...

Когда за дверью раздался негромкий стук, я была уже полностью одета и готова к предстоящему вечеру. Переступив порог комнаты, отец окинул меня взглядом и слегка улыбнулся, заметив так и не тронутый наряд на кровати.

— Ну что, моя дорогая девочка, ты готова провести свой первый вечер в обители эльдар на «другом конце мира»? — усмехаясь, спросил он, напомнив о давнем разговоре и протягивая мне руку.

— Готова, адар, — ответила я, повязывая коричневый пояс, расшитый серебряными листьями, и кладя ладонь на сгиб его локтя. Отец вновь тепло улыбнулся при виде того, как другой рукой я расправила складки серо-зелёного платья, проделавшего путь от самого дома, и скользнула пальцами по шитью, сделанному матерью.

— Тогда пойдём. Будем искать ответы на наши вопросы... — Он взглянул ещё раз на разложенный на кровати наряд и добавил: — Эль, наше пребывание здесь будет долгим...

— Насколько долгим? — удивлённо переспросила я.

— Долгим, — отрезал он. — Мы не покинем эту долину раньше весны.

От изумления я приостановилась, а он продолжил, увлекая меня за собой вдоль длинного коридора гостевого дома к выходу:

— Мне нужно знать, Эль. Знать, что происходит не только по нашу сторону гор, но и здесь, в этих землях. А эти знания я смогу получить, возможно, лишь к весне. Да и неразумно было бы уезжать отсюда посреди зимы, когда перевалы закрыты снегами. Дорога к дому через южный проход и разоренный Эрегион слишком длинна. Так что, дорогая моя, как я и говорил, времени для знакомства с долиной у тебя будет предостаточно. И тебе понадобится одежда... Я позабочусь об этом.

 

...Входя с отцом в высокие двери каминного зала главного дома, любуясь развешанными на стенах картинами и гобеленами, я даже и не подозревала, сколько у меня будет времени для того, чтобы вдоволь насладиться изысканной красотой белоснежного Имладриса...

* * *

— Hannad lle, brannon gobethron,⁽¹⁾ — переступив вслед за темноволосым эльда порог огромной библиотеки, я медленно двинулась вперёд, осматриваясь и скользя взглядом по стеллажам, заполненным книгами и коробками со свитками. В высокие окна с цветными стеклами заглядывало солнце, заливая светом просторное помещение, играя разноцветными бликами на белом мраморе пола и колонн.

— Не стоит благодарности, леди Элириэль, — отозвался он. — Я с радостью покажу все сокровища мудрости и знаний, собранные в Имладрисе. Здесь есть и фолианты Нуменора, и свитки, привезённые из Гаваней лордом Эльрондом, — летописец взмахом руки указал на стеллажи, расположенные справа от входной двери. — Есть книги, оставшиеся после разорения Эрегиона, и то, что создано здесь, в долине, — второй рукой он повел влево и сделал несколько шагов от двери, словно пытаясь разом охватить всё помещение.

Я обернулась к нему, оторвавшись от созерцания огромных гобеленов с семейными древами, висящих в нишах между окнами над небольшими диванами с высокими спинками, и склонила в ответ голову.

— Не уверена, что моих познаний в языках будет достаточно для прочтения всего этого. — Со смущённой улыбкой я бросила взгляд на одну из раскрытых книг, лежащих на столике у камина, осознавая, что не способна разобрать покрывающие страницу тексты. — И ещё... лорд летописец, зови меня просто по имени...

Он улыбнулся, чуть прикрыв серые глаза, и кивнул, соглашаясь.

— Саэльдир⁽²⁾, — произнёс он. — Зови меня Саэльдиром, Элириэль.

— Это имя или прозвище? — удивлённо переспросила я, рассматривая его высокую величественную фигуру в длинных тёмно-синих одеждах.

— Теперь уже имя... Это уже давно моё имя. — Он подошел ближе, и его длинные тонкие пальцы чуть коснулись страницы лежащей на столе книги, вязь строк которой была мне незнакома. — Я с радостью помогу прочесть любую запись, что заинтересует тебя в этом хранилище.

— Благодарю, Саэльдир. Я с радостью приму твою помощь, — улыбнувшись в ответ, я снова повернулась к гобелену, рассматривая необычайно запутанное семейное древо лорда-правителя Имладриса. Кровь нолдор, оказывается, лишь одна из множества, смешавшихся в нём. Вновь обратившись к летописцу, я лишь покачала головой, поражённая собранными в библиотеке сокровищами. — Сколько мудрецов трудилось над этими свитками? Как удалось собрать воедино столько знаний?

— Великое множество, Элириэль, великое множество мудрецов. — В его словах явственно прозвучала гордость, совсем как у встретивших нас воителей. — Часть этих свитков появилась ещё в те времена, когда только-только был повержен Тёмный Вала. Некоторые записи создавались здесь, некоторые в Гаванях. Лорду Эльронду удалось спасти кое-что из знаний разрушенного Эрегиона. И хотя сейчас в нашем мире уже нет тех, кто покинул Эндорэ, их память, их знания, их поступки и их жизнь хранится здесь.

— Эндорэ... — задумчиво протянула я, мысленно добавляя это слово к множеству таких же, незнакомых ранее слов, часто звучащих в речи жителей долины.

— Эннорат, — тут же поправил себя на синдарине Саэльдир.

— Я догадалась, — невольная улыбка скользнула по моим губам при виде лёгкого смущения летописца. — Скажи, Саэльдир, а ты мог бы научить меня этому языку?

Он внимательно взглянул на меня.

— Элириэль, это язык изгнанников.

— Я знаю.

— Этот язык был запрещён во многих землях эльдар.

— Я знаю.

— Владыка ваших земель совсем не рад был бы услышать...

— Мы не в землях моего владыки, — перебила я, устав выслушивать осторожные отговорки. — И я знаю историю тех, кто говорил на этом языке. Отец рассказывал мне... Но сейчас другое время, и мир вокруг нас давно другой, и язык этот остался лишь на страницах твоих фолиантов. Что плохого в знаниях? — Саэльдир задумчиво смотрел на меня, рассеяно поглаживая пальцами страницу книги. — Здесь, в Имладрисе, я часто слышу слова этого языка. Я хочу понимать их в полной мере. Мой отец сейчас слишком занят, чтобы заниматься моим обучением. Если моя просьба обременяет тебя или ставит в трудное положение, то так и скажи. Я пойму и приму твой отказ. — Склонив голову, я приложила руку к груди и вскинула на него взгляд.

Летописец чуть улыбнулся и сверкнул яркими светлыми глазами.

— Я вижу и ощущаю твоё стремление к познаниям, Элириэль, — негромко произнёс он, но его слова были отчётливо слышны даже на другом конце библиотеки. — И если твой отец даст согласие, я помогу тебе обрести любые интересующие тебя знания.

— Но... Но почему? Причём тут мой отец? — мне не удалось до конца скрыть недоумение.

— Потому что лорд Саэльдир, по-видимому, опасается посвящать тебя, Эль, в некоторые подробности событий давних времён.

Тяжёлые портьеры между двух стеллажей раздвинулись, и из скрытой за ними двери вышли отец, лорд Эльронд и лорд Келеборн. За их спинами виднелся просторный кабинет, украшенный резными панелями тёмного дерева и обставленный массивной мебелью.

Приблизившись, отец положил руку мне на плечо и продолжил, обращаясь к Саэльдиру:

— Лорд летописец, я буду благодарен за любую помощь, оказанную моей дочери. И, безусловно, я буду только рад, если она обретёт то, что ищет. — Чуть прищурившись, отец окинул всех пристальным взглядом и добавил, глядя на лорда Келеборна: — Прошлое хоть и остаётся в прошлом, но знать и помнить о нём необходимо. Я не владыка Орофер, Саэльдир, я не стремлюсь к забвению. И я не хочу, чтобы моя дочь не имела понятий о мире, в котором мы живём.

Келеборн ответил ему лёгкой понимающей улыбкой. Лорд Эльронд согласно кивнул, а Саэльдир вежливо склонил голову, произнеся:

— В Имладрисе всегда рады дать знания тем, кто их ищет, лорд Сигильтаур.

— И об этом известно далеко за пределами вашей долины, лорд летописец, — в тон ему отозвался отец. Поклонившись, он покинул библиотеку вслед за лордами Эльрондом и Келеборном, оставив нас с Саэльдиром наедине у стола с раскрытой книгой.

Вновь тонкие пальцы мудреца легко заскользили по строчкам, с любовью касаясь начертанного. Его неосознанный жест неожиданно вызвал в памяти образ Гвейнэль, которая часто в задумчивости поглаживала узоры своих работ, и я невольно улыбнулась.

— Ну что ж, Элириэль, я готов хоть сейчас приступить к твоему обучению, — прозвучал голос летописца, — если у тебя есть желание.

— Есть, но не сию минуту. Ты можешь ответить сначала на несколько вопросов?

— Спрашивай, Элириэль, — Саэльдир обошёл стол, отодвинул стул с высокой спинкой и взмахнул рукой, предлагая мне присесть.

Я отрицательно покачала головой и взглянула в сторону закрытой двери на террасу:

— Мы можем пройтись и поговорить?

— Как пожелаешь, Элириэль.

— Зови меня Эль, — попросила я, принимая у него тёплый плащ, подобранный со скамьи у двери, и выходя на присыпанную снегом террасу. Он улыбнулся и согласно кивнул. — Расскажи мне о тех, кто живёт в этой долине.

— О ком тебе интересно знать? — лёгкое удивление прозвучало в его голосе.

— Обо всех.

Он на мгновение замолчал, приостановившись от неожиданности, и внезапно рассмеялся:

— Это был бы очень длинный рассказ.

— У меня есть время слушать, если у тебя есть желание говорить, — остановившись, я обернулась к нему и склонила голову, ожидая его ответ.

— Слушать... — он улыбнулся, снова двинувшись вперёд. — Слушать долгие рассказы лучше вечером у огня в каминном зале, а не здесь, — он взмахом руки указал на длинную открытую террасу, обледеневшие перила которой переливались хрусталём в солнечных лучах.

— Я сейчас готова слушать всех, всегда и везде.

Он снова засмеялся, уловив нескрываемое восхищение и в моем голосе, и во взгляде, скользящем по панораме долины.

— Спрашивай, Эль.

— Я хочу узнать о тех, кто строил эту крепость, кто живёт здесь и кто нашёл здесь убежище после разрушения их земель. Хочу узнать о тебе и твоей семье, о лордах долины и их судьбах, о тех воителях, что встретили нас у сторожевой вышки, и о тех, что сейчас пытаются доказать свое превосходство над нашими воинами на тренировочной площадке. — Я взмахнула рукой, указав туда, откуда доносился звон металла, шум, звонкий смех и возбуждённые голоса. — Я хочу услышать о том, что связывает моего отца и лорда Келеборна, и почему он сейчас здесь, хотя его семья живёт далеко у моря, а совсем недавно я думала, что их дом находится в Золотом лесу. И я хочу знать, что ждёт нас всех в скором времени, о какой силе с юга говорят все вполголоса и к каким испытаниям готовятся лорды, советники и владыки за закрытыми дверьми своих кабинетов.

Саэльдир, который до этого с улыбкой на устах неспешно шагал рядом, щурясь от яркого солнца, наслаждаясь прогулкой и поддерживая ленивую беседу, резко остановился. Снисхождение и улыбка исчезли. Серые глаза смотрели колко и настороженно.

— Ты не знаешь, о чем спрашиваешь, девочка, — тихо произнёс он, тщательно подбирая слова и внимательно наблюдая за мной.

Я ощутила осторожное прикосновение его сознания.

— Ты так уверен в этом?

Прищурившись, я встретила его взволнованный взгляд и, криво усмехнувшись, приоткрыла свои воспоминания. Орки со старой дороги, стая странных волков из Лоринанда, рассказ Фимбретиль об эдайн с южных равнин, бойня наугрим и орков у перевала… Наблюдая, как меняется выражение его лица, когда он читал всё, ставшее доступным его восприятию, мне оставалось лишь в очередной раз поблагодарить отца. Да, чужие мысли мне не доступны, но за свою недолгую жизнь владеть собственными воспоминаниями я научилась в полной мере...

— Ты всё ещё считаешь меня ничего не осознающим ребёнком?

Едва заметную дрожь в голосе сдержать не удалось, но Саэльдир не обратил на это внимания, вглядываясь в глубину моих глаз.

— Нет, Эль, — покачал он головой, — я так не считаю.

Протянув руку, он дождался, когда мои чуть дрогнувшие от волнения пальцы легли в его ладонь, и, повернувшись, пошёл по террасе назад к двери библиотеки, увлекая меня за собой.

Дверь тихо закрылась за спиной, и тепло, наполненное смесью запахов пергамента, дерева, кожи и чернил приняло нас в объятия. Саэльдир выпустил мою руку и быстро прошел к стеллажам, задумчиво ведя пальцами по резным узорам переполненных полок и сосредоточенно выискивая что-то среди тёмных корешков фолиантов. Наконец, вытащив с полки какой-то том, он вернулся ко мне.

— Возьми это, — произнёс он, протягивая книгу, переплетённую тёмной кожей с серебристой окантовкой углов. — Здесь ты найдёшь ответы на многие свои вопросы.

Взглянув на мою скептически изогнутую бровь, он вложил книгу мне в руки и сказал:

— Не думай, что я желаю просто избавиться от твоих вопросов, Эль. Ты задала их слишком много, чтобы всего лишь отмахнуться. — В его серых глазах мелькнула снисходительная улыбка, но выражение лица сохранило сосредоточенную серьёзность. — Я удивлён, что ты спросила о том, что связывает твоего отца и лорда Келеборна.

— Почему?

— Потому что твой отец родом из Дориата, а Келеборн — родич его владыки. Был... Они знают друг друга с детских лет...

— Но зато я не всё знаю об этом периоде его жизни.

Саэльдир, помедлив, кивнул головой и положил руку поверх моей ладони, стиснувшей книгу.

— Тогда тебе тем более необходимо прочесть это. Эти записи сделаны лордом Келеборном и касаются времени до разрушения Дориата.

— Нет, — отшатнувшись, я протянула ему книгу. — Не надо.

В устремлённом на меня взгляде сквозило изумление.

— Ты задала вопрос. Я на него ответил.

— Я не хочу вмешиваться в тайны моего отца.

— Твой отец только что дал своё разрешение открыть тебе то, что может быть среди всего этого, — Саэльдир повел рукой вдоль полок. — Здесь нет тайн, Эль. Нет ничего, что мог бы считать тайной твой отец. И это ему известно. Здесь только жизнь. Только то, что пережили эльдар к западу от Хитаэглир.

Я опустила руку с книгой и задумалась, рассматривая блики на мраморном полу под ногами. Саэльдир неожиданно открыто улыбнулся, наблюдая за моими колебаниями, и подошёл к полке, выбирая ещё какую-то книгу.

— Возьми, — он протянул мне фолиант светло-коричневой кожи, — это записи твоего отца.

Летописец в свою очередь полюбовался изумлением на моём лице.

— Записи о жизни в Дориате, — открытая улыбка Саэльдира подтолкнула меня сжать похолодевшими пальцами вторую книгу. — Никаких тайн, Элириэль, поверь. Всего лишь жизнь, как я уже сказал. И твой отец об этом знает.

— Почему же тогда он сам не говорил мне об этом? — сложно было скрыть дрожь в голосе.

— Но ведь ты сейчас здесь?

Я замерла и вскинула на него взгляд. Конечно, если бы отец пытался скрыть что-то или оградить меня от чего-либо, то проще всего ему было бы оставить меня дома. «Там ты поймёшь и узнаешь больше, если будешь к этому готова...» Я готова, отец... Я уверена.

Саэльдир дружески коснулся рукой моего плеча, наблюдая за сменой эмоций на моем лице — скрывать что-либо от него уже не было сил. Но он больше не пытался читать мои мысли, вежливо выдерживая дистанцию и ограничиваясь в разговоре лишь словами.

— Послезавтра в полдень я буду ждать тебя здесь, — он легко коснулся моей руки, стиснувшей книги, и чуть пожал. — И тогда я отвечу на следующие твои вопросы.

— Почему не завтра?

В глубине его глаз мелькнула смесь лёгкой озабоченности и насмешки.

— Потому что одного дня тебе будет недостаточно для обдумывания всех своих вопросов, — ответил он, посмеиваясь, и я невольно подхватила его смех, разбудив эхо среди белокаменных стен и колонн библиотеки...

 

...Потом... потом он стал мне другом. Другом, наставником, учителем, собеседником... Но он никогда не желал быть советником. Отметая все уговоры, отмалчиваясь или рассказывая бесконечные поучительно-безликие истории (хотя к тому времени я уже знала, что большинство из них касаются его жизни в Гондолине), он считал, что окончательный ответ на все вопросы, поставленные судьбой, всегда должен исходить лишь из моего сердца.

Он не желал давать советов. И всё же для меня он долгое время был именно самым лучшим и искренним советчиком...

* * *

— Эль, осторожно!

Едва выйдя на порог дома, мне пришлось отскочить снова за дверь, чтобы укрыться от мелькнувшей перед лицом тени. Звонкий девичий оклик и смех, раздавшийся за несколько мгновений до того, как в дверь ударил комок снега, подхватили ещё несколько голосов.

— Исильмарэ⁽³⁾, неужели ты не можешь хоть чуть-чуть помолчать, — сквозь смех произнес нолдо, поджидающий у входа в гостевой дом.

— Спасибо, Исильмарэ, — прокричала я из-за полуприкрытой двери, прислушиваясь к голосам снаружи и пытаясь определить их укрытия. — Лаэрлинд, я тебе это припомню!

Ответом был новый взрыв смеха и возмущенный голос Лаэрлинда:

— Почему сразу виноват я? Иди сюда, а потом рассылай угрозы!

— Да, Эль, давай, выходи. Иначе будешь платить за своего Лаэрлинда выкуп, — прокричал слева от двери звонкий голос Аглариона⁽⁴⁾, одного из молодых воинов, с которым успел сдружиться за это время Лаэрлинд.

Звук шлёпнувшего рядом с ним снега заглушил новый взрыв смеха.

— Эль, рано или поздно тебе придётся выйти, — продолжал смеяться Лассэлин⁽⁵⁾, тот самый нолдо, что первым запустил в дверь снежком. Его голос звучал справа от меня, почти у стены дома. Должно быть, он укрылся прямо за беседкой. — Исильмарэ, позови Эль, может быть, она тебя послушается. Эй, сэлер⁽⁶⁾, ты на чьей стороне?!.

— Эль, скорее!!! — Женский смех колокольчиком зазвенел у крыльца, обрывая насмешливую речь Лассэлина. — Я его держу!

Выскочив, наконец, наружу, задыхаясь от смеха, я метнулась вперёд по дорожке через сад, успев проскочить мимо барахтающихся в снегу нолдор. Исильмарэ, смеясь, удерживала не особо сопротивляющегося брата в наметённом у дорожки сугробе, не давая тому возможность использовать заготовленные рядом с укрытием снежки.

— Агларион! — хохотал нолдо. — Спаси меня, друг мой!

— Пусть только попробует, — отмахнулась от призрачной угрозы нападения его сестра.

— Прости, мэллонэн! Но я слишком долго добивался благосклонности твоей сестры, чтобы так рисковать, — крикнул Агларион, посмеиваясь.

Он высунулся на миг из-за дерева и тут же отпрянул назад, прячась от очередного шлёпнувшего рядом снежка. Капюшон его плаща уже, по-видимому, давно не прикрывал светло-русые волосы, полностью побелевшие от налипшего снега.

Добежав до Лаэрлинда и плюхнувшись у ствола дерева рядом с ним, смеясь, я не успела-таки увернуться от последнего меткого броска Лассэлина. Его укрытие за беседкой было более неприступным, чем тот несчастный бук, что приютил Аглариона.

— Ну всё, всё! Мир! — донёсся голос Лассэлина, которого снова уронила в сугроб сестра. — Прошу перемирия!

— Перемирие! — подхватил Агларион, уже сидящий от смеха на земле.

Он высунул из-за ствола руку, помахал и тут же получил два прицельных броска от нас с Лаэрлиндом.

— А выкуп вы сами заплатить не желаете? — засмеялась я, бросая снег почти не глядя то вправо, то влево, стараясь не дать юношам высунуться из укрытий.

Внезапно раздался лёгкий шелест выхваченного из ножен оружия и свист рассекаемого металлом воздуха. Я резко остановилась, глядя на то, как появившийся из-за угла дома воин лёгкими взмахами меча отбил несколько летящих в его сторону снежков и, отвернув голову, уклонился от ещё одного. Осыпавшийся снег посеребрил меховую опушку его плаща и тёмные волосы, спадавшие на плечи. Чуть приподняв бровь, он насмешливо взглянул на нас, задержав взгляд на лежащем за беседкой Лассэлине, затем небрежно дёрнул плечом, отряхнув серебристую пыль, и произнес:

— Надеюсь, что меня всё же избавят от выплаты выкупа?

Юноши смутились. Лассэлин высвободился из сугроба и подал сестре руку, помогая подняться. Агларион опустил готовую к броску руку и тоже поднялся, выходя из-за дерева. Мы с Лаэрлиндом перевели дыхание и обменялись довольными улыбками.

— Быстро он их утихомирил, — шепнула я другу, отряхиваясь.

— Фернрод их наставник, — пожал плечами Лаэрлинд. — Кроме того, он один из капитанов стражи и мастер меча.

— Это ведь он вёл тот отряд, что встретил нас у башни?

— Он, — подтвердил мой друг. — Ты не видела его на тренировках?

— Нет. — Я покачала головой и задумалась, рассматривая гибкого широкоплечего воина с ярко-зелёными глазами. Интересно, откуда его знает мой отец? — Он нолдо?

Лаэрлинд бросил на меня мимолётный взгляд и ответил, словно прочтя мысли:

— Его мать была родом из Эрегиона, а отец жил когда-то в наших землях. Твой отец его хорошо знал.

— А откуда это всё известно тебе? — осведомлённость Лаэрлинда в самых разных вопросах очень часто способна была вызвать изумление.

Тем временем обсуждаемый нами воин что-то вполголоса выговаривал юношам, слушавшим его без возражений. Закончив говорить, он в свою очередь невозмутимо выслушал Лассэлина, а лицо его при этом хранило неизменное терпеливо-снисходительное выражение.

— Среди воинов владыки Орофера помнят многое, — уклончиво ответил Лаэрлинд, наблюдая за Лассэлином.

Я тронула друга за руку, заставив обратить на себя взгляд, и насмешливо спросила:

— У тебя был такой же наставник?

— Странный вопрос. Ты же знаешь... Первым моим наставником был отец. А потом я многому научился у Алордина и... у многих, — он не стал углубляться в рассуждения.

— Как же мне повезло, — посмеиваясь, я пожала его ладонь, сплетя замёрзшие пальцы, и приблизила лицо, заглядывая в глаза.

Он вытянул вторую руку и смахнул снег с моих волос. Усмехнулся.

— В чём?

— Во всём. Особенно в том, что мой наставник всегда разделял мои глупости, шалости и игры, а не отчитывал с надменным видом.

Откинув назад голову, он рассмеялся:

— Разделял, да. Но за это в свою очередь получал подобные отповеди.

— Как и я, мэльдир... Как и я...

Смеясь, он накрыл рукой мои пальцы и поднёс к губам, согревая дыханием. Улыбаясь в ответ общим воспоминаниям, я ощутила направленные на нас взгляды и обернулась. Исильмарэ, посмеиваясь, подошла к Аглариону, и он ласково погладил тёмные пряди её волос, с нежностью глядя на свою невесту. Фернрод, вежливо кивнув, повернулся в ту сторону, откуда появился, убирая оружие в ножны и собираясь уходить. Лассэлин покинул своё укрытие за беседкой и направился по дорожке к нам.

Взглянув на Лаэрлинда, я незаметно подмигнула ему, косясь на приближающегося нолдо.

— Нет, Эль, достаточно, — шепнул он, но его глаза чуть блеснули, выдавая настороженное внимание. — Эль...

Высвободив руку из его ладони, я быстро наклонилась, подхватывая заготовленный снежок, и запустила им в приближающегося Лассэлина. И... промазала. На долю секунды раньше брошенный Лаэрлиндом снег влетел в плечо юноше, заставив того чуть пошатнуться, отчего мой бросок прошёл мимо. И едва не попал в спину удаляющегося Фернрода. Резко обернувшись, воин снова ловко отбил направленный в него удар и покачал головой.

— Надеюсь, это можно считать достаточным выкупом, леди Элириэль, — спокойно произнёс он, убирая меч. — И надеюсь, что воины Имладриса ничем не причинили гостям неудобств.

— Безусловно нет, лорд Фернрод, — готовое вырваться язвительное замечание в последний миг пришлось удержать из опасений, что у юношей могут быть неприятности после всех этих по-детски глупых игр. — Гости полностью довольны своим пребыванием в этой прекрасной долине и благодарны за заботу и внимание.

— Рад это слышать, — сухо бросил он, скрываясь за поворотом аллеи, а я перевела взгляд на Лассэлина.

— У вас будут неприятности?

— Не волнуйся, — улыбнулся он.

— И правильно, если будут, — протянула Исильмарэ, приближаясь к нам под руку с Агларионом. — Кое-кто совсем забыл о том, как нужно вести себя с гостями.

— Разве это так плохо? — мой взгляд метнулся с неё на её брата и жениха. — Я очень рада быть не только гостьей, но и частью вашей жизни.

Лаэрлинд переглянулся с Агларионом, а Исильмарэ улыбнулась.

— Эль, я рада, что ты не обижаешься на моего брата.

Тот смущённо улыбнулся и невразумительно попытался извиниться.

— Прошу, не нужно извинений, — перебила я. — Здесь, в этой земле... в вашей долине... Я не чувствую себя чужой. И это благодаря вам, друзья.

Они тепло заулыбались, переглядываясь. Исильмарэ шагнула ко мне.

— Я рада, — просто произнесла она, положив руку мне на плечо. В ответ моя ладонь легла поверх её руки. — Эль, мои близкие зовут меня Сильмэ⁽⁷⁾... Пойдёмте, — позвала она, — до ужина у нас ещё будет время обогреться в Каминном зале и выпить горячего вина.

 

...Входя в дверь Главного дома, я краем глаза заметила задумчивый взгляд Лаэрлинда, скользнувший по резным балкам высокого потолка и устремившийся к выбеленному пейзажу за окном.

Вечерело, зимнее небо ещё подсвечивали последние закатные лучи, и кружащиеся на его тёмно-синем фоне крупные снежинки яркими искрами вспыхивали в свете гудящих теплом каминов.

Я коснулась руки Лаэрлинда, выводя его из задумчивости.

— Что с тобой, мэльдир?

— Всё в порядке, Эль, — отмахнулся он.

Но его взгляд говорил о другом. Настороженно-замкнутое молчание, застывшее в глубине обычно смеющихся синих глаз, было слишком хорошо знакомо мне, чтобы просто удовлетвориться этими отговорками. Внимательно взглянув на друга, я лишь тихонько вздохнула, про себя решив не вдаваться сейчас в подробности его странного поведения, которое обычно предшествовало какому-то неожиданному решению.

Поживём — увидим...

А пока что над хмурыми седыми горами клубились густые низкие тучи, осыпаясь снегами и ледяными туманами, все сильнее засыпая дорогу к дому. И предоставляя отцу время для бесконечных разговоров с лордами долины, а мне — череду зимних развлечений среди лесов и гор, так похожих на родной Эмин Дуир, и в то же время совершенно других...

---

1) Hannad lle, brannon gobethron. — (синд.) Спасибо тебе, лорд летописец.

Вернуться к тексту

2) Саэльдир — (синд.) дословно "умный мужчина"

Вернуться к тексту

3) Исильмарэ — (квен.) "свет луны и солнца"

Вернуться к тексту

4) Агларион — (синд.) "сын славы"

Вернуться к тексту

5) Лассэлин — (квен.) "мелодия листвы"

Вернуться к тексту

6) seler — (квен.) сестра

Вернуться к тексту

7) Сильмэ — (квен.) сияние

Вернуться к тексту

3385-3386 г. в.э.

«...Прекраснейший камень — проклят и многократно омыт кровью... Адан, носящий ужасное проклятье — величайший среди воинов всех народов... Драгоценный дар — предназначен изначально для другого... Принять этот дар из рук проклятого — безумие... И ещё большее безумие — соединить всё воедино. Проклятое, слитое с принятым из рук проклятого, и проклятое вновь... Что может оно принести владельцу?! Нельзя!..

Так нельзя... Как можно не видеть и не слышать этого? Пусть... пусть это даже прекраснейшее творение в мире. Но у всего в этом мире есть свой путь. И величайшая красота не всегда являет величайшее благо. Особенно, если несёт за собой несмываемое проклятие...

Но ведь мы, дети Илюватара, можем выбирать дорогу, по которой пойдём. Нам дана свобода воли, мы можем оставить проклятие в прошлом. Пусть оно уйдёт, пусть вернётся к тем, кто жаждет его! Зачем тянуть его в наши земли? Зачем следовать за проклятым сокровищем? Разве мало оно вобрало крови? Всей крови народа, что ещё остался в этих землях, не хватит, чтобы утолить его жажду. Это безумие! Оно не вернёт те жертвы, что уже унесло, только потребует новые! Если цена красоты — безумие, то я готов навсегда отринуть её. Почему же не готов к этому ты, владыка? Разве ты не видишь — это не награда, не вира, не избавление. Это — дыхание смерти.

Ты погубишь всё... Нам всем, всем без исключения, придётся заплатить непомерную цену за лицезрение нестерпимо-прекрасного сияния этого ожерелья на твоей груди... »

 

На этом записи отца обрывались. Захлопнув книгу, я отошла от стола и снова заметалась по залу, в очередной раз воспроизводя в памяти страницы старых фолиантов. Записи, полученные от Саэльдира, были перечитаны столь многократно, что помнились почти дословно — каждое слово, каждая эмоция, каждый мимолётный день чьей-то жизни... И смерти... множества смертей... Отметивших путь тех, кто стремился восстановить справедливость.

Проклятое сокровище... проклятая красота... единение проклятий... Как же страшно, должно быть, стать творцом подобного. Но как отказаться от его создания? Как остановиться, когда творишь и ощущаешь, что несёшь в мир нечто невыразимо прекрасное?..

Мой взгляд опустился вниз, к запястьям рук, застыв на сверкающих широких браслетах, усыпанных жёлтыми и зелёными самоцветами — одна из моих любимых работ, созданная сразу после возвращения домой из Лоринанда. Мне тогда казалось, что свет, преломляясь в камнях, ложится на руки точь-в-точь так же, как и на землю долины поющих лесов. Я видела этот свет; видела и желала оставить частицу его себе. И мне казалось, что стоит лишь прислушаться — и будет слышен голос Золотого леса, повторённый шёпотом каждого из осколков Арды, сияющих в сплетении серебристых завитков... Мне знаком был свет Лоринанда — и хотелось сохранить его при себе навсегда. А незнакомый свет Древ, запечатлённый в проклятых камнях, омытых кровью и слезами, я не видела и не желала видеть. Но... но что было бы, если б он был мне знаком?..

— Элириэль, милое дитя, ты с таким рвением проводишь время здесь, что боюсь, даже мебель этого может не выдержать, — раздался насмешливый голос от входной двери, заставив разжать пальцы, судорожно сведённые на краю столешницы.

Лишь сейчас я обнаружила, что стою у стола, заваленного книгами, которые натащила с полок во время своих метаний по библиотеке. Часть из них была раскрыта, часть в беспорядке разбросана. Два свитка скатились со стола и волнистыми лентами спадали до самого пола. Тихо шелестя длинными одеждами, вошедший в библиотеку эльда приблизился к моему столу, подобрал рассыпавшиеся свитки и, бережно скатав, положил на отодвинутый стул.

— Прости, Саэльдир. — Мне было немного неловко от устроенного в библиотеке беспорядка, но особого смущения я не чувствовала — гораздо более важные мысли занимали меня. — Я всё расставлю по местам, не сомневайся.

— Я не сомневаюсь в этом, дитя, — усмехнулся он, опускаясь на соседний стул и бросая быстрый взгляд на развороты страниц. — Мне всего лишь любопытно, какие вопросы заставляют тебя проводить в этих стенах дни напролет, отказываясь от любимых занятий и развлечений.

Молча, повернув к нему одну из книг, я понаблюдала, как исчезает с его губ улыбка и чуть приподнимается тонкая бровь над посерьёзневшими глазами.

— Сильмарилли... — прошептал он. Покивав головой, словно прислушиваясь к своим мыслям, Саэльдир снова взглянул на меня, отодвигая книгу: — И что же тебя так беспокоит, что ты дни напролет не находишь себе места, забывая обо всём?

Обойдя стол, я опустилась на стул напротив летописца, нервно постукивая пальцами по гладкой поверхности. Он выжидающе молчал.

— Не знаю, Саэльдир... — отвернувшись от его внимательного дружелюбного взгляда, я снова опустила глаза вниз. — Беспокоит... — Сложно было разом высказать все тревожащие мысли и неясные сомнения, не дающие покоя последние недели. — Эти камни были созданы величайшим из мастеров, они были прекраснейшими...

— Да, это так, — кивнул он. — И что же?

— А то, что они не принесли ничего, кроме горя! — Нетерпеливо вскочив, я снова забегала по библиотеке, провожаемая его взглядом. — Как же так вышло? Мне всегда казалось, что красота порождает лишь радость, что создавать её — величайшее наслаждение. Как может то, что прекрасно, нести такое зло? И... что, если... если всё, что создано мною, однажды обернётся таким же кошмаром...

— Эль, остановись, — поднявшись во весь рост, Саэльдир взмахнул рукой, останавливая мои путаные объяснения. Обойдя стол, он приблизился и коснулся моих запястий. Повернулся к окну, полюбовался игрой света в камнях браслетов и чуть заметно улыбнулся. — Ты не права сейчас, девочка. И твои сомнения напрасны.

— Ещё бы... конечно... — Я высвободила руки и легонько потёрла серебристые плетения, украшавшие запястья. — Конечно, ты прав... Ты говоришь сейчас это потому, что мне несравнимо далеко до искусства любого из мастеров Эрегиона. Это так, блестящие побрякушки! — Браслеты чуть звякнули друг о друга от взмаха рук. — Но как жить, если знаешь, к чему может привести результат твоих усилий. Все эти проклятия...

— Эль, послушай... — снова остановил меня Саэльдир и на некоторое время умолк, собираясь с мыслями. Я молча ждала его ответа, рассеянно прохаживаясь вокруг стола. Наконец, он негромко сказал, указывая на стул: — Присядь, я хочу тебе кое-что показать.

Отойдя к полкам, он вытащил ещё какой-то фолиант и, раскрыв на нужной странице, положил передо мной. Увенчанный сиянием моряк уводил крылатый парусник навстречу свету.

— Я помню конец этой истории... Эарендиль и Вингилотэ... — Книга вернулась к летописцу. — Что ты хочешь этим сказать?

— Лишь то, Эль, что сам камень не может вершить поступки, он безжизнен. Всё зло... всё, что вызвало проклятия, смерть, слёзы и горе — всё совершено детьми Эру. Теми, кто обладает свободной волей. Теми, в ком бьётся сердце и у кого есть разум. Теми, кто мог не творить зла, а пойти иным путём... Они видели сияние света, но творили то, что велела тьма в сердце. И не вина камня, что всё это было именно так. У камня нет голоса, он не зовет ко злу. И вина нолдор не в том, что эти камни были созданы. Вина в том, что прекрасные чувства, рождённые их светом, были искажены и затемнены алчностью, злобой, местью и кровью.

— У камней есть голос, — прошептала я ему в ответ, вспоминая с детства знакомый свет жизни, живущей в глубинах цветных осколков. — Есть, Саэльдир, поверь мне...

— Верю, Эль, — в его глазах заиграл отсвет тёплой улыбки, — верю. Ты видишь то, что недоступно мне — это твой дар. Редкий дар. И он позволит тебе донести до таких как я незримое, доступное лишь тебе. Я могу поделиться с тобой знаниями, а ты способна открыть кому-то красоту… Наши умения одинаково важны, и не наша с тобой будет вина, если они разбудят в чьих-то сердцах тёмные помыслы. Ты понимаешь меня?

Я задумчиво кивнула, вспоминая слова матери, сказанные во время последней совместной поездки. «След, оставленный на дорогах жизни...»

— Именно так, девочка. — Саэльдир согласно кивнул в ответ на невольно произнесённую вслух фразу, развеивая гнетущие раздумья последних недель. Поймав мой задумчивый взгляд, он ласково улыбнулся и повторил: — Именно так...

— Мудрость матери кажется мне порой непостижимой, — улыбнувшись, я поднялась из-за стола и, бросив на летописца виноватый взгляд, принялась собирать разбросанные книги.

— Для того, чтобы постигнуть чью-то мудрость, Эль, совсем не обязательно проходить испытания, выпавшие на долю мудрецам. Иногда достаточно лишь внимательно прислушаться к их словам и разумом, и сердцем. — Помогая собирать книги, Саэльдир улыбнулся.

И в тот же миг, словно утверждая его правоту и сметая тревоги долгих раздумий, яркий луч солнца упал на мои браслеты, рассыпавшись радужными брызгами по старинным фолиантам, хранящим воспоминания былых эпох...

* * *

Невзирая на поздний час, в полутёмном здании мастерских ещё кипела работа. Хотя большинство рабочих мест пустовало — близилось время ужина, и многие мастера уже разошлись по домам — ещё теплились угли горнов, очагов и горелок, над некоторыми столами сияли фонари. Два кузнеца, поочередно раздувая горн, ковали подковы и правили мечи. У противоположного выхода трое мастеров что-то негромко, но горячо обсуждали, изредка взмахивая руками и указывая на оружейную стойку у двери. В дальнем углу мастерской, в свете фонаря, сидел светловолосый эльда. Склонившись над работой, он аккуратно, быстро и ловко соединял кольца кольчуги — одной из тех, что носили гордые стражи Имладриса. Рядом с ним на столе высилась горка наручей, у ног серебристой лужицей растеклась одна из нуждающихся в починке кольчуг, а за спиной на стене были развешаны начищенные до блеска шлемы и щитки.

При моём появлении на мгновение разговоры стихли, а внимание мастеров обратилось к двери. Окинув нежданного посетителя удивлённо-рассеянными взглядами, все вернулись к своим занятиям, оставив меня у входа. Откинув с головы капюшон и отряхнув заснеженный плащ, я медленно направилась вдоль рабочих столов, рассматривая их в неярком свете фонарей.

— Могу я чем-нибудь помочь? — светловолосый мастер-бронник отложил работу и, поднявшись со своего места, тихо подошёл, удивлённо глядя серебристо-светлым взглядом.

— Меня зовут Элириэль, — склонила я голову в приветствии.

— Я знаю, — улыбнулся он, прикладывая руку к груди, и представился: — Мэлуидан. Что привело сюда гостью из дальних земель? — настойчиво повторил он свой вопрос. — Ты что-то ищешь?

— Уже нашла.

Остановившись у одного из рабочих столов, я провела рукой по гладкой чистой поверхности, рассматривая небольшую полочку с миниатюрными инструментами и разноцветными склянками, погасшую горелку и открытый ящик с небрежно сваленными образцами пород. Заметив этот жест, Мэлуидан произнёс:

— Это стол Миргола⁽¹⁾, его сейчас нет здесь.

— Жаль… Скажи, а... где я могу найти Миргола? Или… нельзя ли мне изредка приходить сюда?

Он улыбнулся и сделал какой-то знак одному из молодых подмастерьев, помогающих кузнецам. Кивнув, юноша исчез за дверью, а Мэлуидан протянул руку, взмахом указывая на помещение мастерских:

— Миргол сейчас редко здесь появляется, но, думаю, он не будет возражать. Если пожелаешь, я покажу тебе мастерскую и работы наших мастеров.

— С удовольствием... Если моё присутствие не помешает вашей работе, курунир⁽²⁾ Мэлуидан.

— Мне приятно показать гостье плоды этой работы, — в учтивом ответе мастера явственно звучала гордость.

И никак нельзя отрицать того, что она была полностью заслужена...

 

...Обойдя всё помещение мастерских в сопровождении Мэлуидана под внимательными взглядами присутствующих мастеров, я снова остановилась у стола Миргола и, протянув руку, поворошила куски горных пород в ящике. Ничего особо примечательного — обломки камней с вкраплениями металлов и молочно-белых кристаллов, разноцветная речная галька, гладко обкатанная горным потоком, несколько небольших друз прозрачного кварца... Внимание привлёк лишь грязно-бурый осколок, приткнувшийся в самом углу и изрядно присыпанный пылью. Повинуясь ощущениям, невольно замирая от предвкушения, я взяла его в руки и почти неосознанно провела по самой широкой грани пальцем, стирая налипшую грязь, сковырнув верхний слой хрупкой породы. Миг — и в моих руках засияла туманная радуга скрытого в обломке камня, переливаясь бликами в свете серебристого фонаря. Из груди вырвался негромкий радостно-восторженный вздох — чувства не подвели, голос жизни действительно был в этом обломке...

— Неплохо, дитя, очень неплохо, — раздался за спиной насмешливо-удивлённый голос.

Вздрогнув от неожиданности и растерявшись, я стремительно обернулась, наткнувшись на немолодого темноволосого мастера, тихо подошедшего сзади и внимательно следившего за моими действиями задумчивым взглядом ярко-голубых глаз.

— Я Миргол, — продолжил он, не обращая внимания на моё замешательство. — Дринглинн сказал, что ты спрашивала обо мне.

— Элириэль, — приложив руку к груди в приветственном жесте, я обнаружила зажатый в кулаке камень и, окончательно смутившись, протянула его мастеру. — Прошу прощения за вторжение...

— Оставь, — усмехнувшись, он отстранил мою ладонь и накрыл сверху своей рукою, чуть пожав. — Тобою найдено — пусть тебе и достанется. Зачем ты искала меня?

Зачем... Сложно объяснить, почему вдруг к концу третьего месяца пребывания в гостеприимной долине, наблюдая за кипящей среди её жителей жизнью и прислушиваясь к чужим разговорам, ощущаешь непреодолимое желание взять в руки инструменты и утонуть в любимом занятии. И не видеть отрешённо-пустого взгляда Лаэрлинда, всё чаще пропадающего дни напролёт среди молодых стражников Имладриса...

Прямой вопрос требовал прямого ответа, ни к чему длинные объяснения, которые никого не касаются...

— Я хотела бы приходить сюда и... использовать это, — кивнула я на его рабочий стол.

Миргол удивлённо вскинул бровь, а переговаривающиеся у двери оружейники на мгновение примолкли.

— Ты знакома с ювелирным делом? — быстро переспросил мастер, окинув меня заинтересованным взглядом.

— Немного. Я не могу похвалиться выдающимися работами, но мне нравится создавать украшения. И... я люблю самоцветы...

— Ты их ощущаешь, — по мне скользнул задумчивый взгляд. — Не спрашивай, откуда мне это известно, — с усмешкой остановил Миргол готовый вылететь вопрос. — Я знал многих великих мастеров, девочка, и видел эту тягу к сокрытому...

— Видел?!

Слово вырвалось неожиданно для меня самой. Среди мастеров нашего народа редко можно было встретить ювелиров — не так много в наших горах копей, и ещё меньше в них встречается самоцветов. И ни один из тех мастеров, что учили меня основам ремесла, никогда не упоминал о чём-то, хоть отдаленно похожем на ощущения, охватывающие меня при виде цветных камней. Они говорили об огранке, цвете, выборе оправы или прозрачности... Но никто не говорил о том, как замирает сердце от предвкушения и слышится тихий говор, напоминающий далёкую песню невидимого менестреля. Об этом догадывались лишь отец и мать...

— Видел, — кивнул Миргол, не отводя проницательного взгляда, словно читая мысли. — Ты слышала о Гвайт-и-Мирдайн?

— Я читала о них. Величайшие мастера, обладавшие величайшими знаниями...

— И не меньшей гордыней, сгубившей все труды, — раздражённо бросил Миргол, прерывая мои слова. — Значит, слышала. Среди них было немало тех, кто умел понимать скрытое... и чувствовать.

— Откуда ты... Ты говоришь об этом так, словно... Ты знаешь! — внезапно полыхнуло понимание. — Ты наверняка чувствуешь!

— Нет, Элириэль, — в его голосе была лёгкая грусть и сожаление. — Сам я не обладаю такими талантами. Но видел... множество раз видел это в других.

— Ты родом из Эрегиона?

Он усмехнулся, подтверждая догадку.

— Ты один из них! Из Гвайт-и-Мирдайн!

— Был... когда-то был.

— Не бывает бывших мастеров!

Снова грустная усмешка:

— Если бы ты видела то, что видел я, ты бы так не считала.

Сердце забилось сильнее от его слов, вспомнились недавние сомнения. Мастер же умолк и, словно чего-то ожидая, не отводил пронзительно-пытливого взгляда.

— Искусство и красота не могут нести зла, — мои негромкие слова почти утонули в звонких ударах кузнечных молотов. — Зло идет от сердец тех, кто владеет волей и направляет её в своих деяниях.

Миргол чуть приподнял бровь, рассматривая меня с высоты своего немалого роста. Не отводя взгляда, я покачала головой, повторив с большей уверенностью:

— Не могут. Не вина мастеров, что их земли были уничтожены. Зло принесли те, кто желал владеть их работами. И так было всегда... во все времена...

Протянув руку, Миргол коснулся моего плеча, и его пальцы сомкнулись в крепком пожатии.

— Ты говоришь мудрые речи, девочка. Но в жизни не всегда происходит всё именно так. И порой то, что должно было бы стать величайшим благом, несёт величайшее горе.

Приобняв меня за плечи, он медленно направился к выходу из мастерской, задумчиво глядя перед собой немигающим взглядом, словно разглядывая что-то сквозь завесу времени.

— Пойдём, дитя, я расскажу тебе одну историю. И если, выслушав всё сказанное, ты не передумаешь, я с радостью позволю тебе приходить сюда. И даже более того, я открою тебе все знания, что доступны мне.

— Позволь сначала спросить?

Приостановившись, мастер удивлённо-недоверчиво вскинул бровь, ожидая вопроса.

— Мэлуидан сказал, что сейчас ты редко бываешь здесь. Почему ты отказался от своего искусства?

Он рассмеялся, неожиданно весело, а в его голубых глазах вспыхнули насмешливые искорки:

— Я никогда не отказывался от своего искусства. Мои умения — это часть меня, часть моей жизни. И какой бы она ни была, эта жизнь — горькой ли, радостной ли — я готов и дальше делиться своими творениями с другими.

— Тогда почему ты сейчас пытаешься отговорить меня?

— Я не пытаюсь отговорить, Элириэль. Твоя жизнь ещё только начинается. И я не знаю, готова ли ты к тому, что не всегда в ней всё будет складываться так, как ты ожидаешь.

Пришёл мой черед улыбаться.

— Вот уж к чему я точно готова, Миргол, так именно к этому... Почему ты больше не работаешь здесь?

Он враз посерьёзнел и со вздохом ответил:

— Я работаю, Элириэль. Изредка... Просто сейчас то время, когда мой народ сильнее нуждается в мечах и кольчугах, а не в изящных безделушках, радующих глаз, но не способных прикрыть сердце в бою. Пойдем, дитя, время уже позднее. Если желаешь, мы можем поужинать в моём доме, и я расскажу тебе о том, как величайшее мастерство способно принести гибель...

Следуя за ним по заснеженным аллеям к небольшому дому у юго-западной террасы, я уже тогда знала, что ни одна из услышанных или прочитанных историй более не способна изменить моих намерений. И ничто не сможет встать между мной и моим даром. Ведь никаким печалям и страхам впредь не затмить сияние истинного света — света мудрости. А для этого стоит всего лишь слушать голос сердца, следовать законам жизни и не нести в мир боль...

* * *

В долину пришла весна. Небо сменило цвет с серого на ярко-голубой, а сырые холодные туманы уступили место проливным дождям, после которых обнажённые склоны гор неожиданно быстро подёрнулись молодой зеленью. Пора собираться в обратный путь.

...Разговор не складывался. Отведя взгляд от белых хлопьев облаков, несущихся по синеющему в окне небу, я снова виновато взглянула на отца, встретив всё ту же печаль на его лице. Казалось, каждое сказанное сейчас слово гасит сияние его прозрачных глаз, омрачая высокий лоб и сжатые губы.

— Отец... Я не знаю...

— Чего ты не знаешь, дитя моё?

— Я не знаю, как тебе это объяснить...

— Я всё понимаю, девочка моя.

Приблизившись, он раскрыл объятья и я, как в детстве, прижалась к его груди, раздираемая самыми противоречивыми чувствами: сомнением, тоской, радостью, удивлением и виной. Это было мучительно больно. Но... по-другому я уже не могла.

— Всё понимаю... — его рука легла мне на затылок, поглаживая по волосам. — Помнишь, я сказал тебе, что никогда и ни в чём не буду тебя неволить?

— Помню, ада... помню.

— Тогда не печалься, моя звёздочка. — Он склонил голову и коснулся губами моей макушки. — Если таков твой выбор, я принимаю его.

Я вскинула голову, всматриваясь ему в лицо.

— Ты не сердишься, адар? Не считаешь, что я поступаю неверно?

Он усмехнулся, печально и тепло:

— Нет, дорогая моя девочка, я не сержусь. По своей выбранной дороге каждый должен идти сам. Мне грустно и нелегко от твоих слов, но моя ноша не должна ложиться на твои плечи. Я люблю тебя, моя дорогая. Ты решила — да будет так... Не плачь, звёздочка. В нашей жизни всё переменчиво, и ничто не длится вечно...

— А любовь?

— Моя любовь и любовь твоей матери к тебе будет жить до конца Арды. — Он улыбнулся, и, коснувшись губами моего лба, стёр пальцем одну из слезинок, сдерживать которые не хватало сил. — Не плачь... Что такое годы или даже эпохи по сравнению с жизнью Арды? И помни... Ничто не в силах этого изменить...

— Мне так тяжело, адар...

— Отбрось сомнения, дорогая. Пусть в твоём сердце живут лишь радость и надежда. И пусть они направляют тебя в твоём пути. А наши с матерью сердца всегда будут открыты для тебя.

Вздохнув, я снова спрятала лицо у него на груди, ощущая тепло родных объятий и знакомый холод серебристых одежд...

 

Лаэрлинд, стоя у окна нижнего холла Главного дома, обернулся на звук шагов, окинув меня ставшим уже привычным полупустым взглядом. Решительно приблизившись, я остановилась рядом с ним, отодвинув в сторону занавесь второй половины окна, разглядывая подёрнутый зеленоватой дымкой парк, купающийся в золотистом солнечном свете, и собираясь с мыслями.

— Лаэрлинд, нам надо поговорить.

Перед отъездом из долины пора было положить конец затянувшемуся молчанию — спокойно наблюдать за его сомнениями, колебаниями и размышлениями намерения больше не было.

Он согласно кивнул, повернулся, скрестив руки на груди, чуть опираясь на подоконник, и застыл в выжидающем молчании.

— Лаэрлинд... Мне это надоело.

— Что именно, Эль?

— Надоело видеть тебя таким.

— Прости...

— Что «прости»? — не сдержавшись, сорвалась я до крика. — До каких пор ты будешь ходить с этим тоскливо-задумчивым видом и утверждать, что всё в порядке?

— Но ведь и вправду всё в порядке, — пожал он плечами.

— Кроме того, что... Ну, давай, продолжай! Почему ты всегда считаешь, что я ничего не вижу?! Если мне не дано читать твои мысли, это ещё не означает, что я слепа и глуха к окружающему миру!

— Эль...

— Послушай, Лаэрлинд! Я знаю тебя всю свою жизнь и знаю, чего от тебя ожидать после подобных размышлений. Ты помнишь свои обещания?

— Какие?

— Все!

— Я помню все свои обещания, Эль, — тихий голос виновато дрогнул, выдавая гораздо больше, чем слова. — И особенно те, что были даны тебе. Что ты хочешь от меня услышать?

— Правду, Лаэрлинд, откровение и истину! Я хочу услышать, что кроется за твоими взглядами, когда ты молча стоишь, уставившись в пустоту. И о чём ты размышляешь, отрешившись от всего, забывая обо всех вокруг и даже пропуская удары от Аглариона на тренировках!

Он вскинул голову и опустил скрещенные на груди руки, сжав край подоконника.

— Хочу... И боюсь одновременно!

Он чуть шевельнул бровью:

— Почему же?

— Потому что на моей памяти уже не раз ты бывал таким! И всегда это означало только одно — ты принял какое-то решение без меня и боишься об этом сказать!!!

Он криво усмехнулся и, прикрыв глаза, устало качнул головой.

— Я ничего не боюсь, Эль. Но не все слова одинаково желанны для тех, кто их слышит...

Готовый сорваться жёсткий ответ замер на губах, растворившись в тягучей тоске его взгляда. Я шагнула ближе и положила ему на грудь ладонь.

— Прости, мэльдир... Я не должна была... и не стану вмешиваться в те тайны, что ты скрываешь в глубине своей души. Прости... Я всего лишь хотела, чтобы до отъезда между нами не осталось этой недоговорённости...

— Эль, — его руки сомкнулись на моей талии, — я никуда не еду.

— Что??? — произнесенные слова не сразу достигли моего сознания, но, осознав услышанное, я отшатнулась от неожиданности, и только кольцо его рук удержало меня на месте. — Что ты сказал?

— Я не еду с вами домой. Я остаюсь здесь, в Имладрисе. — Он опустил голову, скрывая виноватый взгляд, и тихо повторил: — Не еду...

В повисшей тишине были слышны лишь говор водопадов, ставший привычным за минувшие месяцы, и гомон птиц, вернувшихся к своим гнёздам после зимы.

— Прости, мэльдис... Я не знал, как тебе об этом сказать. — Он, наконец, поднял голову, окатив тяжёлым холодом синих глаз. — Послушай, Эль, выслушай меня...

— Я слушаю, Лаэрлинд, ведь для этого и пришла.

— Эти мысли не давали мне покоя уже давно, — он вздохнул, не поднимая головы и старательно пряча глаза, как и всегда во время подобных объяснений.

— Это было заметно, — вполголоса проворчала я, нетерпеливо ожидая продолжения.

— Эль, — он сильнее сжал руки на моей талии, но головы так и не поднял, — не сердись, прошу. Выслушай... Твоему отцу пригодился бы кто-то, кто может при необходимости быстро доставить вести отсюда домой.

— Лаэрлинд, — перебила я его, — только не надо приплетать к этому моего отца.

Он, наконец-то, поднял взгляд, заслышав в моём голосе насмешливые нотки.

— Тебе понравилось здесь больше, чем ты ожидал.

— Нет, Эль, это не так. Скажи, кроме отца и матери, кто ждёт меня дома? Что мне делать там? Родным домом мне давно стали пограничные посты, а не поселение. Ты это прекрасно знаешь. И причина тебе тоже известна... — По мере того, как Лаэрлинд говорил, его голос креп, а во взгляде сквозило упрямство, словно он пытался не мне объяснить своё решение, а убедить самого себя в безоговорочной правоте. — В этой долине я свободен. Всю эту зиму я жил так, как мог раньше лишь мечтать. Но я прекрасно понимаю, что всему иногда приходит конец, — его голос чуть дрогнул. — И мне, так или иначе, пришлось бы делать выбор...

— Какой выбор, Лаэрлинд?!

— Дома я никто. Тихо, Эль! — отмел он попытку возразить. — Дай сначала я договорю. Дома я один из стражей владыки. У меня нет жены, нет собственного дома, нет возможности жить так, как я бы хотел. Вернувшись домой, я вновь, как и раньше, уеду на границу... — он умолк, не договорив. Да и досказывать было нечего, его сомнения были понятны. — Здесь я могу научиться многому. И здесь я буду более полезен и твоему отцу, и владыке Ороферу, чем у границ наших поселений в качестве еще одного воина. Что ты так на меня смотришь, Эль?

— И тебе не жаль расставаться с домом так надолго? Если не навсегда?

— Перестань! — взмолился он, закатывая глаза. — Про «навсегда» речь не идёт. А одно из того, что действительно привязывает меня к дому — это ты, упрямая девчонка. И не смотри на меня так! Да, сложнее всего мне было решиться на это из-за тебя. Но по возвращении домой всё вновь станет как до этой поездки... Я всё решил, — упрямо тряхнул головой Лаэрлинд. — Я остаюсь. И твой отец, и лорд Эльронд уже дали своё согласие...

— И чем ты собираешься заниматься здесь? — несмотря на невразумительные объяснения, скорее походившие на оправдания, мне до конца так и не были понятны причины его решения.

— Хранить границы, собирать сведения... — он неопределённо пожал плечами, — при необходимости я знаю дорогу к нашим землям и смогу доставить срочные вести... Не отговаривай меня, Эль, не надо.

Он снова склонил голову, отведя взгляд.

— Лаэрлинд, — моя ладонь легла ему на плечо, — я не собираюсь тебя отговаривать. Я хотела попрощаться и выяснить всё до отъезда.

Он не сразу осознал эти слова.

— Попрощаться?! — вскинув голову, он напрягся, а во взгляде замелькали, сменяя друг друга недоверие, надежда, тревога, радость и удивление. — До отъезда? До моего отъезда!..

— Да, до твоего отъезда... Я пришла сказать тебе, что не еду с вами домой. Я остаюсь здесь, в Имладрисе. И никому неведомо, сколько времени мне предстоит жить здесь. Но ты должен знать... лишь здесь я нашла того, кто может мне помочь раскрыть свой дар, обрести умения и отточить мастерство. В наших землях мне не найти такого мастера, как Миргол.

— А твой отец? — быстро переспросил Лаэрлинд, недоверчиво вглядываясь в моё лицо. — Что он скажет на это?

— Уже сказал... Я говорила с ним, он дал согласие. И мне, и ему это было нелегко, но он согласился. Теперь я думаю, что твоё решение наверняка сыграло в его согласии немалую роль.

Откинув голову назад, Лаэрлинд звонко расхохотался. Вытянув руки, я обняла его за шею, прижавшись щекой к плечу, ощущая на талии крепкое кольцо надежных рук. Отсмеявшись, он потёрся щекой о мои волосы и легко коснулся губами виска.

— Ты не представляешь, как я рад, Эль...

— Я тоже очень рада, мэльдир.

— И я рад, что вы наконец-то всё выяснили, — раздался за моей спиной насмешливый голос отца. — Но всё же, хоть вы оба и остаетесь здесь, вдали от дома и своих семей, нам не безразлично ваше будущее. Я могу рассчитывать, Эль, что в случае любых принимаемых вами решений вы нас уведомите?

Лаэрлинд криво усмехнулся, а я взглянула на отца с недоумением:

— Конечно, ада, не стоит волноваться. Я смогу так многому здесь научиться... И даю слово, что любые мои решения будут тебе известны.

Отец пристально взглянул на меня, и мне показалось, что с его губ готовы сорваться какие-то слова. Но он промолчал, лишь махнув рукой и, приблизившись, поочередно обнял меня и Лаэрлинда.

— Береги её... — шепнул он моему другу.

— Как всегда, лорд Сигильтаур. Стоит ли в очередной раз мне повторять эти слова? Как всегда...

— Не стоит, мой друг, я знаю...

Улыбнувшись, отец обменялся с ним взглядом, а мне, как обычно, оставалось лишь молча наблюдать за их немым разговором.

 

Они уезжали ярким светлым утром, когда прохладный ещё весенний воздух, пронизанный золотым светом, переливался радугами. Обняв меня на прощание, отец задержался на мгновение, перед тем как сесть на коня, и, коснувшись губами моего лба, погладил по щеке.

— Помни, милая моя девочка, помни наш разговор...

В ответ я лишь согласно закивала, не в силах выговорить ни слова от сдавивших горло слёз.

— С тобой всегда моё благословение, моя любовь и мои мысли, — шепнул отец.

Придержав за подбородок, он снова поцеловал меня в лоб и вскочил на коня. Взмах руки на прощание — и небольшой отряд, выделенный лордами Имладриса, что должен был сопроводить отца до Андуина, скрылся за поворотом петляющей среди скал тропы. Стук копыт их коней, стихая вдали, словно унёс вслед за собой и часть моей жизни, отмерив один из отрезков долгой дороги...

---

1) Миргол — (синд.) mir+golu (драгоценность+искусность)

Вернуться к тексту

2) сurunír — (синд.) умелец, мастер

Вернуться к тексту

3400 г. в.э.

Имладрис

...Со свистом втянув воздух сквозь стиснутые зубы и попытавшись успокоиться, я опустила дрогнувшую руку и оттолкнула в сторону камень. Работа не спорилась; хрупкая грань уже в четвертый раз скалывалась по какой-то невидимой трещине, не давая возможности довести задуманную огранку до конца. Отложив инструменты, я задумчиво уставилась на лежащий передо мной упрямый медово-желтый самоцвет, которому, очевидно, не суждено стать перстнем для Сильмэ.

«Ну что ж, не хочешь... Значит, будешь ожерельем...» — мелькнула мысль. И тут же зловредный камень от одного-единственного касания раскололся на три почти одинаковых овальных осколка, веером легших на столе. Значит, всё же ожерелье...

С подарком для Сильмэ я сильно затянула — десятая годовщина её с Агларионом свадьбы была уже близка, а завершить задуманное украшение всё никак не удавалось. Слишком мало в последнее время выдалось свободного времени, и слишком много заказов необходимо было выполнить до отъезда в торговый форт. В эту поездку Миргол, после длительных уговоров, согласился взять и меня.

Изделия мастеров Имладриса славились далеко за пределами долины, а желающие приобрести их были всегда. Мастера вели торговлю с наугрим, чей форт находился неподалеку, к юго-востоку от Имладриса, у тракта. Наугрим, живущие там, и многие приезжие торговцы эдайн с удовольствием покупали и заказывали одежду, посуду, украшения и ткани работы эльдар. Находилось немало желающих и на оружие, но мастера-оружейники очень неохотно выставляли свои изделия для продажи. Меня это всегда удивляло — оружейная Имладриса была заполнена до отказа, и мечей в ней хранилось явно больше, чем требовалось для стражей.

Миргол ездил в форт два-три раза в год — продавал свои работы, получал заказы на изготовление украшений и закупал у наугрим самоцветы и металлы.

Вот уже почти восемь лет я помогала ему в работе. Сначала Миргол присматривался к моим умениям и знаниям, незаметно, как ему казалось, наблюдая за мной в мастерской. Убедившись в том, что ювелирное дело мне не чуждо, он изредка стал давать сначала советы, а затем и небольшие задания. Когда, спустя шесть лет после моего приезда в Имладрис, он внимательно рассмотрел один из инкрустированных мною кубков и предложил взять в работу часть своих заказов, я была польщена. Он признал мои способности. И с тех пор, выезжая в торговый форт, он увозил и то, что было изготовлено мною.

Три года назад рядом со столом Миргола появился еще один — мастер распорядился выделить мне отдельное рабочее место. И тогда же он предложил подумать над собственным клеймом. Я думала... и почти два года донимала его просьбами взять меня с собой в поездку за пределы долины. Но Миргол неизменно отказывал. В этом он был непреклонен — как однажды выяснилось, мой отец взял с него обещание проследить, чтобы я находилась в безопасности, не покидая охраняемых границ. Он неуклонно держал обещание, а все мои просьбы и уговоры натыкались лишь на насмешливо-сочувственный взгляд.

Всё изменилось нынешней весной.

Как только открылся северный перевал, первым гостем, прибывшим в Имладрис, стал мой отец. Все эти годы он время от времени навещал нас, привозя вести из дома, наблюдал за моими успехами, обсуждал что-то с лордами долины и уезжал, подарив на прощание вопросительный взгляд и отвечая понимающей полуулыбкой на мой отказ покидать Имладрис. В этот приезд после долгого разговора мне удалось получить его неохотный вымученный кивок; запрет был снят, и Миргол, скрывая усмешку, согласился взять меня с собой.

Сразу же после отъезда отца приготовления к поездке поглотили всё свободное время. Я донимала и друзей, и Миргола, и прочих мастеров расспросами, спешно заканчивала заказы, просиживая дни и ночи за рабочим столом, и мечтала о новых впечатлениях.

Как давно я не видела мир! Безусловно, Имладрис был прекрасен и полон удивительных тайн — окрестные леса, пещеры, ущелья, водопады и пустоши, покрывающиеся к осени ковром вереска, подарили немало радости и открытий. Но после десяти лет пребывания в долине мне стали известны все её уголки, и вновь проснулась тяга к неизведанному. За границами ждал мир. Мир, из которого до меня доносились отзвуки жизни, приносимые с вестями разведчиков, торговцев, гонцов и редкими посещениями отца. Однообразие мирной спокойной жизни начинало тяготить, и всё чаще взор обращался к западу, где за пустошами находились иные земли иных народов — невиданные, далёкие, манящие...

Все двери в мастерскую были распахнуты, впуская под крышу перегретого помещения гомон птиц, журчание реки и голоса играющих неподалёку детей. Когда снаружи донеслись знакомые шаги и лёгкий шелест платья, я быстро смахнула в ящик стола незаконченную работу и улыбнулась. Рано... полюбуется через месяц.

— Я ничего не видела! — воскликнула Сильмэ, смеясь и прикрывая глаза рукой, едва переступив порог мастерской.

За эти годы она успела изучить мои привычки и знала о моём нежелании показывать неоконченные изделия. Она могла посмеиваться и подшучивать над этим, но, тем не менее, никогда не стремилась рассмотреть скрываемое.

Из-за её юбки выглянула темноволосая улыбчивая малышка и, завидев среди мастеров отца Сильмэ, тут же бросилась к нему. Быстро отложив щипцы и молот, он подхватил внучку на руки и, посмеиваясь, вышел с ней наружу, подальше от горелок и раскаленного горна.

Проводив их взглядом, Сильмэ присела на край моего стола и протянула сложенный лист:

— Вот, то о чём я просила. Если найдёте что-нибудь, привезите мне...

— Сильмэ, я ведь говорил, что через месяц сам выезжаю в форт и привезу всё, что тебе нужно, — донёсся снаружи голос её отца. Мелькнув на мгновение, мастер снова исчез в дверном проёме.

— Ждать до твоего отъезда немало, — ответила ему дочь, — и не обязательно, что в твою поездку это всё можно будет достать.

— Что тут у вас? — Миргол, приблизившись, взял у меня из рук её записи и быстро пробежал глазами. — Редкие товары. Будь уверена, Сильмэ, мы поищем. Но ты же понимаешь...

— Я знаю, Миргол, знаю. — Она согласно закивала, краем глаза следя за дочерью, пытающейся убежать от деда. — Но если найдёте, я буду счастлива. Спасибо, — прокричала она уже от двери, устремляясь за своей непоседой.

Исильмарэ и её мать занимались пошивом одежды, и, кроме того, Сильмэ прекрасно рисовала — в главном доме некоторые из картин, украшающих каминный зал, были написаны ею. Не всё, что требовалось ей для работы, производилось в мастерских Имладриса, и Сильмэ часто сопровождала отца в торговых поездках, подыскивая то редкие ингредиенты для красок, то какие-то необычные украшения для отделки одежды. Её фантазия, казалось, была безграничной, превращая в умелых руках даже горсть простых стеклянных бусин в сияющую вышивку, вызывающую восторженные вздохи покупателей. После рождения дочери Сильмэ оказалась привязана к долине и вот уже четыре года не выезжала за её пределы. Всё необходимое для работы привозили ей отец с матерью или прочие мастера, покидающие Имладрис по своим делам. Сильмэ приходилось полагаться на других, ведь даже Агларион не мог в этом помочь — долг стража требовал немало времени, которое он стремился проводить с семьей, и на поездки его просто не оставалось.

Пробежав взглядом список ещё раз, Миргол взглянул на меня и, кивнув на рабочий стол, спросил:

— Всё готово?

— Не знаю. — Сложно ответить на подобный вопрос, если не знаешь, к чему готовиться. Торговыми делами заниматься мне предстояло впервые. К тому же с другими народами, язык которых был известен только из книг...

Миргол положил мне ладонь на плечо, чуть пожал и усмехнулся.

— У тебя ещё есть возможность отказаться.

— Ни за что!

— Тогда завтра к рассвету жду тебя у своего дома. Собери все заказы и не забудь список покупок. Возьми тёплый плащ, несколько ночей нам предстоит провести в горах.

Не удержавшись, я засмеялась. Он бросил на меня удивлённый взгляд, а затем, догадавшись о причине моего веселья, тоже рассмеялся.

— Да, признаю, подобные наставления излишни. Ты, дитя леса, наверное, больше времени проводишь среди ущелий долины, чем в стенах своей комнаты, — он ободряюще похлопал меня по плечу и покачал головой. — Я часто упускаю из внимания, что Имладрис не твой родной дом. И что ты успела за свою недолгую жизнь повидать и другие земли...

— Ты знаешь, Миргол, в последние годы я и сама уже не знаю, где мой дом.

— Об этом тебе может рассказать только твоё сердце, — ответил он, пряча усмешку в тёплом взгляде ярких глаз.

* * *

Широкий, мощеный камнем двор за высокими стенами форта бурлил, словно переполненный котёл. Усталый темноволосый наугрим, первым встретивший нас во дворе и проводивший к конюшне, тяжело вздохнул, принимая наших лошадей, и бросился отдавать распоряжения своим помощникам, сбившимся с ног в попытке разместить всех приезжих. Мне даже показалось, что с его губ сорвутся недовольные слова, но он лишь учтиво поклонился, произнеся ровным голосом заученные приветствия, и быстро исчез среди опорных столбов в глубине полутёмного помещения конюшни.

Миргол переглянулся с сопровождающими нас стражами Имладриса и окинул взглядом двор. На его лице промелькнули едва заметное недовольство и озабоченность — очевидно, он ожидал несколько иной встречи.

В просторном дворе форта было тесно, грязно и шумно. Вдоль правой стены, от ворот до входа в форт, почти вплотную друг к другу выстроились четыре массивные крытые повозки, гружённые до отказа какими-то товарами, проглядывающими под рваными холщовыми навесами, вылинявшими от дождя и солнца. У высокого крыльца и вдоль ведущей к нему широкой лестницы были свалены мешки, тюки, ящики, оставляя свободным лишь половину прохода, по которому непрерывно сновали наугрим и эдайн. Ещё одна вереница рабочих, сопровождаемая тучами пыли, окриками, шумом и грохотом, грузила что-то в ряд повозок у зданий складов. Работа кипела, рабочие носились из одного конца двора в другой, а на крыльце у входной двери стояли трое наугрим, о чём-то громко споря с двумя эдайн.

Несмотря на царившую во дворе суматоху, наш приезд не остался незамеченным. Один из наугрим, обернувшись, прервал спор и, раздраженно махнув рукой своим собеседникам, быстро начал спускаться по ступеням крыльца вниз, во двор, не отводя от нас озабоченного взгляда из-под густых нахмуренных бровей.

— Пойдём, Эль. — Видя мою растерянность, Миргол положил руку мне на плечо и, мягко повернув, направил к форту. — Не теряйся, успеешь насмотреться по сторонам.

Лаэрлинд и Лассэлин тут же оказались рядом, оградив нас с двух сторон от толчеи, и мастер увлёк меня к спешащему нам навстречу от крыльца темноволосому наугрим. Оглянувшись, я заметила, как командир стражей, Фернрод, лёгким кивком отправил третьего стража, Антроса, к нам, а сам скрылся в помещении конюшни.

— Я вижу, что наш приезд в этот раз не ко времени, — приветствуя подошедшего наугрим, Миргол склонил голову.

— Нет, мастер Миргол, я всегда рад нашей встрече.

Голос темноволосого наугрим, ответившего на удивительно чистом и правильном синдарине, был бархатисто-низким и непривычно музыкальным для этого народа. Сложно было определить возраст говорившего по заросшему темной густой бородой лицу, а мягкий тембр голоса мог бы принадлежать как юноше, так и прожившему не один десяток лет мужчине. Приложив руку к груди, он поприветствовал Миргола по нашему обычаю и окинул меня цепким взглядом тёмных глаз.

— Кто эта дева, мастер Миргол? Неужели я имею честь познакомиться с твоей избранницей?

— Это моя ученица, Кантин.

Наугрим чуть склонил голову в приветствии.

— Кантин, сын Кампина, — представился он.

— Элириэль.

На его лице промелькнул интерес.

— Сигильтаур твой родич? — быстро переспросил он, продолжая сверлить меня внимательным взглядом.

— Он мой отец.

В ответ наугрим почтительно поклонился и усмехнулся моему растерянному удивлению. Вытянув руку, он сделал приглашающий жест в сторону крыльца:

— Прошу, мастер Миргол, проходи. Тарлин проводит вас в комнаты. Я сейчас улажу все дела и приду к вам, а вечером мы сможем спокойно посидеть за кружкой эля.

Несколько мгновений Миргол, казалось, колебался, но затем направился к входной двери. Стоящие на крыльце наугрим поприветствовали его, а эдайн расступились, пропуская нас внутрь.

«Откуда он знает моего отца?» — рвался вопрос, но я смолчала, переступив вслед за Мирголом порог полутёмного дома и ощущая на себе любопытные взгляды темноволосых загорелых эдайн, внимательно следящих за всеми с высокого крыльца.

 

— Ты уверен, Фернрод? — голос Миргола был спокоен, даже равнодушен, но встревоженный взгляд его бегал по залу, высматривая среди знакомых лиц жителей форта высокие темноволосые фигуры приезжих торговцев эдайн. Едва пригубив кружку, он снова опустил её на стол и, хмурясь, взглянул на стража.

— Конечно, я абсолютно уверен, — кивнул тот, тоже отпивая свой эль. — И Тулин сказал так же. Они приехали два дня назад. — Он немного помолчал, наблюдая за царившей в зале суетой, и продолжил: — Ты ведь видел, сколько у них повозок. Все присутствующие здесь эдайн не смогут обеспечить охрану такому каравану и управиться с ними в дороге. Наверняка их лагерь где-то поблизости от форта. Скорее всего, дальше к югу, иначе мы обнаружили бы следы по дороге сюда.

Оглушённая обрушившимися впечатлениями, я молча сидела вместе со всеми за столом обеденного зала форта, переводя взгляд с одного нолдо на другого и пытаясь понять суть их опасений и разговоров.

— Хорошо, — Миргол решительно допил эль и отодвинул кружку в сторону, — посмотрим. Что толку гадать? Давайте лучше прогуляемся по торговым рядам. Чем быстрее мы закончим все дела, тем лучше. Я не хотел бы оставаться здесь на ночь, несмотря на всё гостеприимство Кантина.

— Мы не успеем до ночи, солнце уже перешло к закату, — пожал плечами Фернрод, также одним махом осушая кружку и поднимаясь из-за стола. — А выезжать в ночь я бы не стал. Нас всего пятеро… шестеро, — поправил он себя, бросив быстрый взгляд в мою сторону.

— Посмотрим... — повторил Миргол, тоже поднимаясь. — Пойдём, Эль. Конечно, не ждал я встретить столько народа в форте, но может быть это и к лучшему. Больше торговцев — больше товаров. — Он сдержанно улыбнулся одними губами и кивнул на восточный коридор, ведущий из зала к торговым рядам. — Пошли, список Сильмэ у тебя?

Я кивнула, вставая вслед за ними и отодвигая нетронутую кружку.

— Допей, — остановил меня Миргол, — не стоит обижать хозяев.

Пить совершенно не хотелось. Даже самый лучший эль на сотни лиг вокруг, как уверял приведший нас сюда наугрим, не привлекал. А от волнения, шума переполненного зала и мелькания множества народа голова шла кругом и без хмельного напитка. Сидящий напротив Лассэлин усмехнулся моей растерянности, подмигнул, незаметно и быстро передвинул на столе кружки и, взяв мою, допил всё до последней капли. Мне оставалось лишь поблагодарить его взглядом и поднести к губам несуществующий эль.

 

Длинный гулкий ветвистый коридор, куда выходили многочисленные торговые лавки наугрим, освещали напольные высокие кованые светильники. Яркие пятна света у распахнутых настежь дверей отмечали находящихся на месте торговцев. Коридор был почти пуст, лишь изредка по нему проходил кто-то из обитателей форта или покупателей, снующих из лавки в лавку. Окидывая нас внимательными взглядами, они отвешивали вежливые приветствия и исчезали из виду, оставляя долетающие из-за толщи каменных стен обрывки разговоров, торговых сделок или громкий смех.

Миргола знали почти все торговцы-наугрим, радостно приветствуя его появление на пороге своих магазинов. Через пять лавок у меня уже рябило в глазах от обилия товаров, предлагаемых редкостей и постоянно повторяющихся приветствий. Войдя к седьмому торговцу-ювелиру, Миргол, наконец, сжалился надо мной и, представив хозяину, оставил у прилавка с ожерельями, пообещав вернуться на обратном пути.

Хозяин, немолодой широкоплечий наугрим с приличным брюшком и ярко-рыжей бородой, согласно кивнул Мирголу, проводил взглядом наших стражей, последовавших за мастером, и молча указал мне на стул с высокой спинкой, стоящий у прилавка. Присев, я опустила локти на стеклянную поверхность и залюбовалась выложенными на тёмном бархате украшениями.

— Госпожа хочет что-нибудь посмотреть поближе? — тут же пробасил хозяин, подходя и останавливаясь напротив меня за прилавком.

Чуть кривоватая походка с прихрамыванием на правую ногу, два глубоких шрама у тронутого сединой виска, загорелое лицо и бугрящиеся под рубахой мускулы на руках и широкой груди. Вряд ли торговля была его единственным занятием в жизни. Или же она вообще была не настолько лёгким занятием, как казалось мне до этой поездки...

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

Его голова оказалась прямо напротив моего лица и, повернувшись, я наткнулась на взгляд карих глаз, внимательно изучающих меня, словно статуэтку редкой работы. От его пристального взгляда мне стало неуютно.

— Простите мое любопытство, — вежливо произнёс хозяин в ответ на немой вопрос и настороженно приподнятую бровь. — Мастер Миргол ещё несколько лет назад рассказывал о своей ученице. Я видел ваши работы...

— И это достойно столь пристального внимания?

— Да... То есть, нет... То есть да, конечно... — хозяин смолк, запутавшись в своих ответах.

Он развёл руками, не находя слов, а затем махнул рукой и тряхнул головой, отметая путаные объяснения.

— Хотите выпить? — неожиданно и бесцеремонно прозвучал вопрос.

— Самого лучшего эля на сотни лиг вокруг? — не удержалась я от иронии.

Он громогласно расхохотался, и напряжение между нами внезапно спало.

— Если госпожа хочет эля, я могу послать за ним Диви. Но, как мне говорит собственный опыт, эльф редко откажется от хорошего вина. — Наклонившись под прилавок, он достал стеклянный поднос с двумя бокалами из резного стекла и небольшой прозрачный кувшинчик, наполненный рубиновой жидкостью. — Ваш учитель, госпожа, да и многие другие, никогда не отказываются от этого. — Он плеснул в бокалы вино и протянул один из них мне. — Лучшее вино южных земель. Попробуйте.

Изумленная до предела его действиями и словами, я, тем не менее, взяла предложенный бокал и поднесла к губам, ощущая действительно превосходный аромат мёда, солнца и сладких ягод. Мы выпили. Хозяин отставил свой бокал и, чуть склонив голову, бросил на меня хитрый взгляд.

— Что скажете, госпожа Элириэль?

Он говорил на превосходном синдарине, как и большинство торговцев, встреченных сегодня здесь. Сколько же лет, если не йен, складываются отношения у здешних жителей с нашим народом, если даже совсем юные, не говоря уж про умудрённых годами, наугрим прекрасно владеют чуждой для них речью?

— Превосходное вино, гарон⁽¹⁾ Фурин.

— Тогда вернёмся к началу нашего знакомства. Не желаете ли посмотреть что-нибудь поближе в ожидании мастера Миргола?

Откинувшись на спинку стула, я не удержалась и рассмеялась, глядя на скрытую в рыжей бороде усмешку.

— Так вот как, оказывается, ведёте вы дела, господин Фурин? Тогда я не удивлена, что ваша торговля процветает.

— А как иначе, госпожа Элириэль, — посмеиваясь, ответил хозяин. — В нашем деле главное что? До-во-о-ольные покупатели, — протянул он, назидательно подняв вверх указательный палец и глубокомысленно кивая головой. — А уж если мне выдался случай побеседовать с ученицей одного из лучших мастеров, то... — он снова развёл руками, сверкнув весёлым взглядом из-под кустистых рыжих бровей.

— Хорошо, — отставив бокал в сторону, я оперлась подбородком о ладонь и поставила на прилавок локоть. — Покажите мне что-нибудь, уважаемый Фурин. На ваш вкус. Но не могу обещать, что куплю это.

Он снова расхохотался и взмахом руки указал на свой товар:

— Лучшие работы самых лучших ювелиров только для вас, госпожа.

— На сотни лиг вокруг?

— Может быть даже на тысячи!

Смеясь вместе с хозяином, я поднялась со своего места и окинула взглядом его лавку. Ожерелья, фибулы, кубки, шкатулки, посуда... Хозяин не врал, расхваливая товар. Здесь действительно было всё, что только могли предложить мастера-ювелиры. Были даже несколько ящиков с гранёными камнями, заготовленными для инкрустации. Жаль, что не было негранёных, их я, может быть, и взяла бы...

Скользя взглядом по сияющим витринам, я внезапно замерла. Подойдя ближе, склонилась к самому стеклу, разглядывая такое знакомое плетение парных браслетов, усыпанных мелкими сапфирами...

— Я же говорил, что у меня найдётся всё и для всех, — продолжал шутить за спиной хозяин. Его низкий бас оглашал каменные стены этой лавки, почти не смолкая. А я молча смотрела на витрину, вспоминая кружащуюся в танце с отцом мать, чью шею украшало широкое ажурное ожерелье точно такой же работы.

Проследив мой пристальный взгляд, хозяин отбросил шутки и подошёл ближе, ткнув пальцем в заинтересовавшее меня украшение.

— Простите, госпожа Элириэль, но это я не могу продать. Браслеты уже куплены. Их сделал мой двоюродный дед, и здесь они всего лишь ждут своего хозяина. Правду сказать, ждут уже давно, но и тот, кому они предназначены — один из вашего народа. И они дождутся его, даже несмотря на то, что уже нет с нами изготовившего их мастера.

— А ожерелье к ним случайно он не делал?

Хозяин удивился:

— Откуда вам это известно?

Обойдя вокруг витрины, я остановилась и взглянула на торговца.

— Если браннон Сигильтаур не приехал нынешней весной за этими браслетами, то, боюсь, они будут его ждать ещё не один год.

— Я так и думал! — громко воскликнул хозяин, хлопнув себя рукой по бедру. — Не зря!.. Не зря мне показалось знакомым ваше лицо, брэнниль Элириэль! Он ваш родич?

— Он мой отец.

— Я так и подумал! Вы с ним очень схожи.

— Ожерелье он привёз моей матери ещё во времена моего детства. — Я смотрела на браслеты, вспоминая манящую материнскую шкатулку со сверкающими цветными камнями, тёплые плитки паркета в залитой солнцем спальне, приятно согревающие босые ноги, и широкую кровать с синим покрывалом, где я любила раскладывать сокровища из шкатулки...

— Возьмите.

Голос Фурина выдернул меня из воспоминаний. Стоя у открытой витрины, он протягивал браслеты, с улыбкой глядя на меня снизу вверх.

— Я уже не молод, и у меня нет родных сыновей, госпожа Элириэль. Моё дело отойдёт моему племяннику, когда придёт мой час отправиться к Праотцам. Но сейчас, раз уж мне выпала удача встретить вас тут, то я хотел бы сам отдать вам то, что должен вашему отцу. Берите, берите, — прогудел он, видя мои колебания.

Я не успела принять решение, как в открытую дверь лавки вошли покупатели, забегав взглядами по сторонам. Невысокий и немолодой уже полноватый адан в длинных одеждах, которого сопровождали трое крепких плечистых охранников, очевидно, услышал последние сказанные Фурином слова. Приблизившись к нам, он бросил взгляд на витрину, и при виде протянутых мне браслетов в его глазах вспыхнули восторженные огоньки.

— Любезнейший хозяин, не позволено ли мне будет взглянуть поближе на ваши поистине прекраснейшие из виденных мною изделий... — елейные нотки в его голосе вызвали у меня отвращение, мешающее до конца разобрать витиеватые слова малознакомого языка эдайн.

Я взглянула на Фурина, пытаясь прочесть его мысли на абсолютно бесстрастном лице.

— Прошу, господин, я с радостью покажу всё, что вас заинтересует, — прозвучал предельно вежливый ответ невозмутимого наугрим на языке покупателя.

Взмахнув рукой, он указал на полки приглашающим жестом и, прикрыв витрину, унёс браслеты с собой за прилавок.

— Покажите мне эти браслеты, любезный хозяин, — залебезил адан, подходя к прилавку и пытаясь заглянуть Фурину в руки.

— Сожалею, — покачал тот головой, — эти браслеты проданы.

— Ах, какая жалость! — затараторил купец. — Но, быть может, юная госпожа уступит мне их? Они очень понравились бы моей дочери. Я дам вам тройную цену от любой названной...

Юная госпожа... Неужели я выгляжу настолько растерянной и беспомощной в этом форте, что даже адан с лёгкостью определил мой возраст? Или это его привычное обращение к эльдар? Ошеломлённая его напором, я молча стояла у витрины, не находя ответа.

— Боюсь, госпожа не понимает вашу речь, уважаемый, — Фурин пришёл мне на помощь. — Но у меня есть немало прекрасных вещей, способных порадовать вашу дочь. — Ловким жестом он развернул на прилавке небольшой чёрный бархатный отрез ткани с прикрепленными украшениями, усыпанными синими льдинками сапфиров.

Не желая вмешиваться в их торговлю и привлекать к себе лишнее внимание, я отошла в сторону и остановилась неподалёку от входа в лавку, бесцельно разглядывая полку с кубками. Фурин и адан быстро говорили, перемежая речь цифрами и восклицаниями, а я пыталась вслушаться в их разговор, чтобы уловить и запомнить незнакомые слова.

Наконец, они пришли к какому-то соглашению и адан, звякнув кошелем, направился к выходу. Когда позади меня раздалось шуршание длинных одежд и тяжёлые шаги охранников, я напряглась, ощутив спиной холодный и липкий, полный ненависти, взгляд. Резко обернулась, но покупатели уже покинули лавку, а эхо в коридоре унесло их быстрые шаги и тихие слова.

— …Принесёшь мне. Понял?

— Но… зачем, господин?

— Умолкни и делай, что было сказано…

— Да…

— Принесёшь прямо в лагерь. Пора уходить, больше здесь делать нечего… Не хватало нам ещё эльфов…

Услышанное заставило задуматься. Странно, чем этим торговцам помешал наш народ?

В коридоре раздались тихие шаги, и в лавку вошёл Миргол в сопровождении Лаэрлинда. Фурин заулыбался, протягивая ему кошель с деньгами:

— Мастер Миргол, вы быстро разобрались сегодня с делами.

— Я не хочу задерживаться дольше, чем это необходимо, мой друг.

— Ну что ж, я не буду вас задерживать. — Сунув мне в руки свёрток с браслетами, он на миг задержал ладонь, пожав мою руку. — Напомните лорду Сигильтауру, что у Фурина всегда найдётся превосходное южное вино и самые прекрасные изделия для самых требовательных ценителей.

— Обязательно, гарон Фурин.

— Я вижу, вы успели познакомиться, — усмехнулся Миргол.

— Мне было приятно побеседовать с вашей ученицей, мастер Миргол, — скрывая усмешку в бороде пробасил наугрим.

— Ступай в общий зал, Эль, — Миргол кивнул на выход из торговых рядов. — Лассэлин встретит тебя там, и будем отправляться домой.

Я кивнула, попрощалась с вежливым торговцем и вышла в коридор. За то время, что мы провели здесь, стало ещё темнее — многие лавки уже закрылись, и огни в светильниках у их дверей были погашены. Лишь вдалеке сиял тёплым светом выход в общий зал, откуда доносился гул голосов, смех, звуки музыки и песни.

Миргол и Лаэрлинд, задержавшись, ещё о чём-то говорили с Фурином, а я неспешно пошла вперёд, размышляя обо всём увиденном сегодня. Что-то было не так, что-то не давало мне покоя. К чему такая спешка, зачем уезжать именно сейчас, если Кантин гостеприимно предложил провести здесь ночь? И к тому же учитель явно не собирался изначально покидать форт так быстро. Что не так с этими торговцами, что грузили во дворе огромные повозки? Почему при одном взгляде на них Миргол сразу же пожалел о приезде? Слишком много вопросов, и ни одного ответа. И ещё этот адан, окативший холодной ненавистью…

Я не успела понять, что заставило меня внезапно насторожиться — шорох, мелькнувшая в нише у стены тёмная тень или чужой запах, висящий в коридоре, но я резко остановилась, вглядываясь в темноту. А затем быстро метнулась в сторону, прижавшись к стене. В тот же миг из ниши по правую руку от меня шагнула высокая тень, поймав руками лишь воздух и припечатав ладонью к стене пустое место. Блеснул тонкий узкий клинок, звякнув о стену на уровне моей головы, и чей-то голос грубо выругался. Ему ответили из темноты слева, заставляя умолкнуть. Я замерла, боясь выдать себя малейшим движением и пытаясь определить, где находятся нападающие.

— Ещё одно слово, и я сам перережу тебе глотку, — прошипел кто-то у стены напротив. Тихий шёпот был почти неслышен, но говорили они на наречии эдайн.

Прижимаясь к стене, я сделала шаг по направлению к общему залу, не отрывая взгляда от тёмных пятен у противоположной стены. Они меня не видели, всё же зрение эдайн сильно уступает нашему. Скользнув рукой по стене, я продвинулась ещё на шаг, и ещё… И тут моя рука коснулась ткани чьих-то одежд. Вздрогнув, я отдёрнула руку, но было поздно. Тяжёлая жёсткая ладонь ткнула в плечо, прижимая к стене, и тихий смешок коснулся щеки:

— Попалась, птичка. Ты быстра, но от меня так просто не уходят.

Раздался щелчок, скрипнула дверь, и мужчина втолкнул меня в тёмный проём, распахнувшийся за спиной.

— Что вам нужно? — сердце готово было выпрыгнуть из груди, но дрожь в голосе удалось сдержать. Прислушиваясь к доносящемуся дыханию, я пыталась сосчитать нападающих.

— Ну вот и заговорила, — засмеялся державший меня мужчина, снова коснувшись щеки дыханием. — А меня убеждали, что не понимаешь…

— Что вам нужно? — отвернув голову, я попыталась высвободить плечо. Но он лишь сильнее сжал пальцы, усиливая захват.

Вспыхнула свеча, осветив ярким после темноты светом небольшое душное помещение, забитое какими-то тюками, ящиками, бочонками и мешками. И пятерых плечистых высоких эдайн, столпившихся вокруг. Троих из них я уже видела в лавке Фурина. Высокий темноволосый адан, державший меня, был одним из тех, что стояли на крыльце форта в момент нашего приезда. Пятого, с располосованной шрамом щекой и мрачными холодными серыми глазами, я видела впервые.

Склонив набок голову, он вытянул руку.

— Отдай то, что получила от гнома, — безлико велел хриплый голос. Его спокойные интонации пугали сильнее, чем самый громкий крик. Ему не нужно было демонстрировать эмоции, чтобы вызвать страх. Достаточно было одного взгляда в его бездушные глаза, чтобы понять, что он не остановится ни перед чем для достижения своей цели.

— Тебе лучше послушать его, — рука на плече снова сжалась, а говоривший склонился ниже, почти касаясь носом моей щеки. — Он уйдёт, а потом мы поговорим…

— Быстро, — нетерпеливо повторил адан со шрамами, тряхнув вытянутой рукой.

Дёрнув плечом, я снова попыталась высвободиться, приподняв руку с зажатым свёртком. Держащая меня ладонь на мгновение ослабила захват, и адан, ухмыляясь, скользнул большим пальцем по моему горлу. Один из охранников, не отводивших глаз от происходящего, скривил губы в усмешке, пробежав по ним языком, ещё один хихикнул.

Швырнув свёрток с браслетами мимо протянутой аданом руки, я рванулась в сторону, выхватывая из-за пояса кинжалы.

— Оружие! — рявкнул он. — Я же сказал забрать! Быстро…

Договорить у него не вышло. Полоснув кинжалом по руке настойчивого ухажёра, я метнулась к двери, опрокинув на ходу ящик с гвоздями и вызвав взрыв ругани. По стене за спиной ударил кулак кого-то из охранников, заскрежетал о камень металл, покрывавший перчатку. Рыча от боли, раненый адан попытался настигнуть меня. Раздался звук выхватываемого оружия, грохот и новая ругань — в тесноте полутёмной кладовой длинные клинки были только помехой.

Резко остановившись и развернувшись, я поднырнула под руку почти настигшего меня адана со шрамом и, успев взмахом правой руки распороть его бедро, метнулась назад. Между мной и нападающими оказался стеллаж с какими-то небольшими бочонками. Но он уже не мог остановить разъярённых мужчин, надвигавшихся с двух сторон.

И тут запертая дверь с грохотом распахнулась, лязгнув сломанным запором о стену. Из освещённого факелами коридора в кладовую влетел Лаэрлинд. Одним прыжком оказавшись у стеллажа, он ухватил раненного в руку адана за волосы и приложил головой о стену. Трое охранников на мгновение опешили, а я метнулась в коридор, где за спиной Лаэрлинда виднелись Лассэлин и Фернрод. Адан со шрамами попытался схватить меня, но шагнувший за порог командир стражи Имладриса молниеносным тычком выбил у него из рук кинжал и, ударив рукояткой в лицо, лишил сознания.

Коридор больше не был пуст и тих. Из дверей лавок в него выбегали наугрим, недоуменно оглядывающиеся по сторонам, но вооружённые широкими топорами и короткими мечами. Со стороны общего зала вместо песен неслись крики и звон стали, на стенах заметались отсветы факелов; вспыхнули несколько жаровен и светильников, выхватывая из темных закоулков фигуры низкорослых воителей наугрим и высоких эдайн с отчаянно сверкающими глазами на закрытых тёмными повязками лицах.

В нескольких местах завязались короткие яростные стычки. Со двора сквозь толщу стен долетел звук сигнального рога, топот копыт и крики. Эдайн бросились из коридора, толпясь и сталкиваясь, мешая друг другу. Некоторые из них упали под ударами рассвирепевших хозяев форта.

Лаэрлинд и Фернрод вышвырнули из кладовой в коридор ещё одно бесчувственное тело, кулем упавшее на пол. Лассэлин оттолкнул меня к стене за своей спиной, где уже стояли молчаливый Миргол с кинжалом в руке и выбежавший на поднявшийся шум Фурин — безоружный, но с факелом.

Суматоха длилась недолго — наугрим прекрасные воины. Быстро расправившись с нарушителями покоя, они деловито утащили недвижимые тела в общий зал. В коридоре появился темноволосый Кантин в окружении вооружённых воинов, развеяв последние остатки темноты.

— Что здесь происходит? В чём дело? — его голос, раздражённый и усталый, зычным эхом разнёсся по коридорам.

В ответ из кладовой донесся ещё один звук удара, хрип и к ногам Кантина вывалился один из участвовавших в нападении охранников, вытолкнутый пинком кого-то из наших стражей. Взглянув на наугрим, он резво развернулся и бросился бежать куда-то вглубь коридоров. Кивком головы Кантин отправил за ним несколько своих охранников, а сам приблизился к нам, заглянув в разгромленную кладовую.

— Что произошло? — повторил он, удивленно разглядывая валяющихся без сознания окровавленных эдайн.

— Как я понимаю, в вашем форте, уважаемый Кантин, были нарушены законы честной торговли, — произнёс Миргол, отстраняя Лассэлина и подходя ближе к наугрим.

— В моём форте, мастер Миргол, эти правила всегда неуклонно соблюдаются, — процедил Кантин, сверкнув взглядом. — И это известно всем с давних пор! Нечестных сделок здесь не ведут!

— Вы все так готовы поручиться за каждого, кто присутствовал сегодня здесь? — спокойно спросил Миргол, указав на недвижимые тела.

Наугрим скрипнул зубами и шумно выдохнул:

— Мы ведём дела с людьми юга уже не один десяток лет, мастер Миргол. Народ сыновей Нимрузана⁽²⁾ всегда!.. Всегда вёл себя честно и благородно, и у меня никогда не было причин сомневаться в их намерениях!

— Я вёл дела с вашей семьёй, Кантин, более пяти поколений твоих родичей, — спокойно возразил Миргол, заставляя наугрим умолкнуть. — У тебя есть сомнения в чистоте моих намерений?

— Нет! — бросил тот, отворачиваясь и тяжело дыша. Произошедшее в форте явно было ему не по нраву, но обвинять во всём нас он не спешил.

Миргол сочувственно покачал головой и приблизился к предводителю форта.

— Послушай, мой друг, — негромко заговорил мастер, коснувшись рукой его плеча. — Не вини себя. Кто-либо из твоего народа пострадал?

— Нет, — голос наугрим звучал глухо и напряжённо. — Только приезжие эдайн. Никогда ещё такого не случалось здесь... Эдайн юга всегда были безупречно честны. А в этот раз они попытались скрыться, не заплатив за товары даже половины их стоимости! Напав на моих охранников и, как я понимаю, на вас...

— Тебе ли не знать, что не все эдайн одинаковы, а тем более эдайн юга, — негромко произнёс Миргол, заставляя Кантина оторваться от сетований, поднять голову и скрестить взгляды. — Не все эдайн тех земель принадлежат к народу сыновей Нимрузана.

— Что ты хочешь этим сказать, мастер Миргол?

— Только то, что эти торговцы не были родом из земель Гондора. И, возможно, их целью была не только торговля с вами.

Кантин поражённо замер, всматриваясь в лица темноволосых высоких эдайн, лежащих у его ног. Фернрод приблизился к адану со шрамом на лице, вынул меч и, не слишком наклоняясь к его телу, вспорол застёжку рубахи. Сдвинув ткань остриём меча, хмыкнул и кивнул головой, отходя в сторону.

— Харадрим... — выдохнул Кантин, рассматривая изображённую на левой половине груди адана змею.

— Вы уже встречались, как я понимаю, — утвердительно произнёс Миргол, наблюдая за предводителем форта.

Тот кивнул:

— Несколько раз. К нам и раньше приезжали торговцы с подобными знаками на теле. Но они, в отличие от этих приезжих, не походили на дунэдайн ни лицом, ни ростом, ни речью. Ничем. И они вели честную торговлю.

— Не все народы юга готовы отнять чужую жизнь в поисках наживы, — словно про себя заметил Миргол. — Так же, как и не все потомки погибшей земли выбрали путь запада.

Кантин вскинул взгляд на Миргола, отвлёкшись на мгновение от лежащего на полу адана, и тотчас же его горло сжали сильные пальцы. Я вскрикнула от неожиданности, Лассэлин подался вперёд, собираясь вмешаться. Резким рывком адан дёрнул хозяина форта на себя и выхватил висящий у пояса Кантина кинжал. Но наугрим оказался быстрее. Подавшись вперёд, он с силой ударил головой в залитое кровью лицо адана и, вывернув его руку, вонзил свой кинжал в его тело.

— Убрать! — бросил презрительно Кантин, поднимаясь на ноги и стирая с лица кровь.

Его подоспевшие воины подхватили оставшиеся тела и унесли в общий зал, где находились все пострадавшие в стычке. Лассэлин потянул меня за руку вслед за Мирголом и наугрим к залу. Пара шагов, и вокруг меня сомкнулись привычные объятия Лаэрлинда, стоящего на пороге кладовой. Уткнувшись лбом в его плечо, я, наконец, судорожно перевела дыхание, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение.

— Пойдём, — шепнул мой друг, касаясь губами виска, — успокойся, Эль. Всё в порядке. Идём...

Обняв за плечи, он увлёк меня вслед за всеми. Подрагивающие пальцы согрело тёплое ласковое рукопожатие и бархатный свёрток снова оказался в моей ладони.

— Что там? — кивнул Лаэрлинд на злосчастное приобретение. — Никогда не замечал за тобой страсть к покупке украшений. Что настолько ценного ты нашла у этого торговца?

— Это не моё. Это отца...

Лаэрлинд удивлённо взглянул на меня, но выяснять подробности не стал. Лишь покачал головой и сильнее стиснул ладонь на плече, вновь коснувшись невесомым поцелуем виска.

 

В зале собралось немало народу. Вооружённые хозяева форта настороженно осматривали шесть неподвижных тел, сваленных у дальней от выхода стены. Два целителя перевязывали семерых раненых эдайн, которых окружали хмурые лучники наугрим. Ещё пятеро приезжих сидели у стены с отрешённым видом.

Кантин приблизился к ним, молчаливо дождался ухода целителей и, ожёгши несостоявшихся торговцев жёстким мрачным взглядом исподлобья, лишь кивнул головой. Его охрана увела раненых и пленных куда-то вглубь форта, не оставляя без внимания ни малейшего движения.

— Где остальные? — глухо прозвучал голос предводителя.

— Успели бежать до того, как мы закрыли ворота, — презрительно фыркнул седовласый наугрим почтенного возраста с рассечённой ударом бровью и окровавленным лицом. — Товары и повозки они бросили. Жалкие жадные крысы!

— Не удивительно, что они сразу же бросились врассыпную, если им всё доставалось подобной ценой, — пробормотал вполголоса Кантин. — Как мне искупить свою вину? — помолчав, с трудом выговорил он, обращаясь к Мирголу.

— В случившемся нет твоей вины, — мягко ответил Миргол.

Кантин нахмурился.

— В моём доме произошло нападение на гостей. Я не сумел распознать намерения тех, кому дал приют и с кем вёл дела. Не нужно говорить, что в этом нет моей вины, — его голос дрогнул от сдерживаемого волнения. — Я отвечаю за всё, что происходит в этих стенах, и за тех, кто мне доверился.

В зале повисла тишина, лишь слышно было потрескивание углей в очаге под котлом с тёплым ужином и говор конюхов, пересчитывающих лошадей, часть которых успели увести беглецы.

Напряжённо наблюдая за Мирголом и наугрим, я упустила момент, когда в моих руках оказалась тяжёлая наполненная элем кружка, подсунутая кем-то из обитателей форта. Рассеянно пригубив, перевела взгляд на стоящего рядом Лаэрлинда, бледного и тоже напряжённого, как натянутая тетива лука.

— Вы покинете форт сейчас, ночью, мастер Миргол? — наконец нарушил тишину Кантин.

Миргол переглянулся с Фернродом и покачал головой:

— Если вы не против, мы предпочли бы уехать утром.

— Мастер Миргол, — торжественно выговорил предводитель форта, — вы всегда здесь желанный гость, как ведётся уже восемь столетий.

— Благодарю, Кантин, сын Кампина.

— Я отправлю воинов обыскать окрестности, и мы найдём тех, кто опозорил мой дом.

Вскинув голову, он кивнул на входную дверь и, повинуясь его молчаливому приказу, несколько вооружённых наугрим покинули зал.

— Я думаю, они уже никого не найдут, — подал голос Фернрод. — Беглецы наверняка успели поднять на ноги лагерь, а за этот час налегке можно далеко уйти.

— Посмотрим, каун Фернрод, посмотрим. Но предпринять это в моих силах...

Фернрод пожал плечами, не став спорить, и отошёл к очагу, присев на скамью и принимая из рук одного из наугрим кружку.

— Что будем делать с этими повозками? — растерянно спросил светловолосый молодой наугрим, поглядывая во двор форта. — Они ведь заплатили уже часть...

— Ничего, Диви, — оборвал его Кантин, грохнув тяжёлой ладонью о поверхность стола. — Утром вернём всё на склады и будем ждать более порядочных торговцев. То, что мы получили от этих крыс, намного меньше стоимости коней, что они увели сейчас.

— Не стоит разгружать эти повозки, — подал голос Миргол, задумчиво наблюдавший за бессильной яростью Кантина.

Тот вскинул голову.

— Имладрис купит всё. — Шагнув к столу, Миргол положил несколько заполненных монетами кошелей перед предводителем форта и спокойно встретил изумлённые взгляды.

— В этих повозках лишь металлы, руда и несколько заготовок доспехов, — негромко пробормотал удивлённый Кантин. — Разве у Имладриса нет собственных кузниц?

— Я знаю, — кивнул Миргол, пряча усмешку. — Значит, нашим мастерам будет занятие на долгое время. А из заготовки мы попросим Мэлуидана сделать для Элириэль кольчугу. — Взглянув на меня, учитель неожиданно подмигнул.

— Зачем мне кольчуга?

— Зачем она ей? — эхом отозвался Кантин, в недоумении переводя растерянный взгляд с Миргола на наших стражей.

— Чтобы торговать было удобнее, — пробормотал от очага Фернрод, допивая махом кружку.

Грянул громкий хохот. А сидящий рядом со стражем рыжеволосый наугрим ловко плеснул ему ещё эля.

Я искоса взглянула на Лаэрлинда, заметив, как его жёстко сжатые губы медленно расслабляются в улыбке. Лассэлин, смеясь, приподнял свою кружку в приветственном салюте, а Кантин, наконец, немного успокоившись, опустился за стол, взмахом руки пригласив с собой Миргола.

Вздохнув, я всё ещё чуть подрагивающей рукой поднесла к губам кружку и сделала большой глоток. За спиной послышались сдержанные переругивания и покрикивания тех, кто выносил из зала тела убитых. Да уж, за сегодняшний день я продвинулась в изучении языка эдайн наверное не меньше, чем за все годы жизни. И уж точно запомнила несколько выразительных фраз...

...Наугрим не врали — этот эль действительно был одним из лучших среди тех, что мне приходилось пробовать...

---

1) гарон — (синд.) господин, вежливое обращение к тому, кто владеет любым имуществом

Вернуться к тексту

2) Нимрузан — имя Элендиля, короля Арнора, на адунаике. Его сыновья правили Гондором.

Вернуться к тексту

3429 — 3434 г. в.э.

Имладрис

Густые осенние сумерки, плещущиеся за тёплым мерцанием окон каминного зала, разорвал громкий тревожный сигнал, пронёсшийся от одной сторожевой башни до другой.

Вслушиваясь в разлетевшееся над ущельем раскатистое эхо, я в волнении вскинула взгляд на лордов, насторожившихся и безмолвно обменявшихся мыслями. Звучащая в зале музыка, голоса менестрелей и неспешные разговоры стихли, оставив в туманной сырости осеннего вечера лишь разносящийся по долине резкий и дробный цокот копыт, перекрывший даже несмолкаемый говор реки.

Повинуясь знаку лорда Глорфиндэля, находящиеся в зале стражи Имладриса тотчас же исчезли в ночи за порогом Главного дома. Спустя несколько минут командир стражи вернулся, введя в притихший зал пятерых эдайн, едва держащихся на ногах от усталости.

Лорд Эльронд, а с ним и советники, устремился навстречу прибывшим, всматриваясь в их бледные осунувшиеся лица и встревоженные глаза, горящие лихорадочным блеском ярости, решимости и какого-то непонятного отчаяния.

Темноволосый синеглазый адан, очевидно командир прибывших воинов, склонил голову и приложил руку к груди, произнося слова приветствия хриплым срывающимся голосом. Это стоило ему немалых усилий — он пошатнулся, — но лорд Эльронд успел подхватить его под руку, усадив на пододвинутый кем-то стул. Благодарно склонив голову, адан протянул лордам запечатанный свиток, судорожно сжав холодными пальцами предложенную чашу горячего вина.

— Минас Итиль захвачен, — прохрипел он, вызвав в тишине волну перешептываний. — Осгилиат просит помощи... Король Элендиль… получил вести три дня назад и просит помощи эльдар...

— А сыновья короля? — задал быстрый вопрос лорд Эльронд, пробегая глазами привезённое послание и передавая его советникам. — Что с ними?

— Королю Исильдуру удалось спастись со всей семьёй, а королю Анариону пока что удаётся сдерживать атаки врага у столицы...

— Три дня назад… — негромко произнёс лорд Глорфиндэль, передавая послание лорду Эрестору. — Осгилиат сможет продержаться нужное нам время. Мы успеем…

— Вы из гарнизона крепости Амон Сул? — лорд Эльронд окинул взглядом облачение гонцов.

Синеглазый адан кивнул, снова отпивая из чаши и передавая её своим воинам.

— Король Элендиль разослал нас к землям эльдар, чтобы собрать тех, кто сможет противостоять тьме юга.

Лорды переглянулись.

— Время пришло… — лорд Эрестор смял в руке послание.

— Что ж, мы все ждали этого, — лорд Глорфиндэль окинул взглядом зал, и его глаза сверкнули удовлетворением при виде стражей Имладриса, на невозмутимых лицах которых не дрогнул ни один мускул.

Я взглянула на Лаэрлинда. Он стоял с таким же каменным лицом, ставшим уже привычной маской, что и прочие стражи долины. За годы, прожитые здесь, он изменился; и всё реже появлялась на его губах та улыбка, что в былые времена зажигала озорные огоньки во взгляде, вырисовывая на щеках ямочки. Сейчас в минуты радости и веселья лишь лёгкий прищур сияющих синевой глаз выдавал заблудившуюся усмешку, скользящую в уголках сжатых губ.

— Что это значит? — голос гонца звучал глухо и по-прежнему хрипло. — Что мне сказать королю? Эльдар помогут нашему народу в память былых союзов?

— Королю Элендилю нет нужды взывать к памяти эльдар и былым воинским союзам, — лорд Эльронд, отошедший было в раздумьях к пылающему камину, резко обернулся. — А вам, доблестные воины, нет нужды спешить с этими вестями в остальные земли эльдар. У нас издавна общий враг, и не будет покоя в нашем мире до той поры, пока он не будет повержен. И ваш король знает это так же хорошо, как и наши владыки.

Торжественные слова лорда Эльронда, звучавшие словно клятва, эхом разносились в напряжённой тишине зала. Приблизившись к гонцам, он легко коснулся плеча синеглазого адана.

— Отдыхайте, воители. Вы преодолели немало лиг в поисках помощи. И вы её обрели. Я сей же час отправлюсь к королю Гиль-галаду, а наши стражи отвезут ваши вести в земли за хребты Хитаэглир.

Его взгляд скользнул по лицам стражей, остановившись на Лаэрлинде. Тот склонил голову в молчаливом согласии; лорд благодарно кивнул в ответ и снова повернулся к гонцам. Эльронд протянул руку и вестник-адан отдал ему ещё два запечатанных свитка.

— Отдыхайте, — повторил хозяин Имладриса и покинул зал в сопровождении советников, скрывшись в глубине дома.

По знаку лорда Глорфиндэля стражи, находящиеся в зале, двинулись следом. Проходя мимо Лаэрлинда, командир стражи чуть коснулся рукой его плеча, и тот, ни секунды не колеблясь, присоединился к ним.

Усталых и измученных эдайн увели в гостевые, а я молча сидела у камина, ощущая, как отдаётся в висках сердцебиение и ещё до конца не осознавая, что в мою жизнь пришла война...

 

...Она входила в мирное неспешное существование затерянной долины решительно и бесповоротно, меняя устои жизни и правила, вытесняя привычные занятия и заставляя всех замирать, вслушиваясь в каждый сигнал, разносящийся над крепостью.

Она летела от поселения к поселению с гонцами и вестниками, поднимая на ноги народы всех земель. Она поставила к горнам тысячи мастеров, кующих оружие и доспехи. Она легла непреодолимой преградой между землями и народами, разделив мир пополам...

 

Лорд Эльронд на рассвете следующего же дня покинул Имладрис, отправившись к западным землям эльдар. Ему предстоял неблизкий путь к королю Эрейниону Гиль-галаду, собиравшему войска во исполнение обещания помощи и поддержки в этой войне всем, кто стремился окончательно положить конец ползущей с юга тьме.

Стражи Имладриса один за другим покидали долину, увозя тревожные вести к ближайшим поселениям и дальше, за туманный хребет древних гор, разделивший земли, но не сердца народов, помнящих об общей угрозе. Лорд Глорфиндэль провожал каждого гонца лично, вручая запечатанное послание, наставляя короткими скупыми фразами и подолгу наблюдая со сторожевой башни, как исчезают вдали, сливаясь с горизонтом, тёмные точки быстроногих вестников. По его распоряжению были открыты оружейные; и тогда мне враз стало ясно, почему Имладрис не торговал оружием — почти каждый из хранящихся там мечей нашёл себе крепкую руку готового к сражению бойца, а щиты и доспехи ждали момента, чтобы исполнить своё предназначение...

Словно во сне обнимая на прощание Лаэрлинда, которого ждала дорога в Эрин Гален к владыке Ороферу, я всем существом ощущала, как неумолимо, холодно и безжалостно меняется окружающий мир...

* * *

— Валандиль... — изнурённая аданэт устало прикрыла глаза, откидываясь на подушки, — его имя будет Валандиль. Король бы этого хотел...

Манэвен⁽¹⁾, одна из целительниц Имладриса, приняла из её ослабевших рук новорожденного и передала его Исильмарэ. Вернувшись к кровати, она присела на край широкого ложа и ласково провела рукой по лицу аданэт, убирая с её лба прилипший тёмный локон, выбившийся из тугой косы.

— Конечно, госпожа, не тревожься об этом, — голос Манэвен зажурчал, подобно ручью, а слова лились плавно и нежно, словно она не говорила, а напевала каждую фразу. — Отдыхай, госпожа, и не тревожься... Твой путь был долгий и трудный, но сейчас он окончен, все трудности позади... тебе нечего страшиться... Мы позаботимся и о тебе, и о твоём сыне... а тебе нужно набраться сил... Отдыхай... отдыхай и не тревожься...

Глаза аданэт затуманились, прорезавшие лоб морщины разгладились, и лёгкая улыбка умиротворения скользнула по губам, когда она повернула голову, глядя на Сильмэ, держащую на руках её дитя.

— Сообщить... королю... — пробормотала она, с трудом разлепив непослушные губы, и попыталась поймать руку целительницы.

— Обязательно, госпожа, будь уверена... Так всё и будет... Сей же час мы сообщим твоему супругу радостную весть... — Сжав в ладонях руку женщины, Манэвен сделала знак одной из помощниц и кивком подозвала меня к себе.

Я опустила на столик высокий кувшин, из которого подливала воду в приготавливаемое помощницей снадобье, и приблизилась к целительнице. Взгляд темноволосой женщины переместился на меня.

— Эль, будь добра, — пропела Манэвен, не меняя интонации и наблюдая за выражением лица своей подопечной, — ступай в зал, сообщи лордам радостные вести. Всё хорошо, госпожа, тебе нужно отдохнуть...

Я направилась к двери; а по другую сторону широкой постели неслышной тенью опустилась Истэлейн, одна из помощниц целительницы, и, чуть нашептывая, поднесла к губам женщины чашу с только что приготовленным зельем.

 

Террасы Имладриса расцветали и просыпались от зимнего сна. После целого дня, ночи и части ещё одного дня, проведённого с целительницей и её помощницами у постели роженицы, сладость весеннего воздуха ударила в голову пьянящим хмелем, заставив на мгновение остановиться, с наслаждением глубоко дыша.

Рождение маленького адана выдалось нелёгким. Его мать, измученная тревогой за близких, страхом пережитого бегства из объятий войны и тяготами долгого путешествия, с большим трудом сумела принести в мир новую жизнь. Супруга короля Исильдура прибыла в Имладрис несколько месяцев назад, оставив семью в Аннуминасе — столице северного королевства. Там её супруг с помощью отца собирал войска для противостояния врагу, и королеве, ожидающей появления ребёнка, не смогли бы оказать нужной помощи посреди хаоса и лишений военной крепости.

Валандиль, появившийся на свет вдали от земель своего отца, родичей и близких, потребовал к себе внимания и искусности не только Манэвен, но и всех её помощниц. Сейчас в Имладрисе было не так много опытных целителей — почти все они отправились к северным крепостям эдайн, где среди тягот лагерной жизни потребность в их умениях была очень высока. Не считая лорда Эльронда, вернувшегося от короля Эрейниона и готовящего Имладрис к размещению союзных войск, в долине осталась лишь Манэвен и трое её помощниц. И уже стало привычным для всех, живущих здесь, при первой же необходимости становиться то целителями, то охотниками, то поварами — занятие находилось всем, а умелых рук часто не хватало...

Сделав ещё один глубокий вдох, я распахнула тяжёлую дверь Главного дома, сразу же обратив на себя внимание всех присутствующих.

— Наконец-то, Эль! Пойдём, лорды сейчас в кабинете, — одна из управительниц дома тут же потянула меня к лестнице на второй этаж, — они ждут вестей.

Пытливо всмотревшись в моё лицо в попытке прочитать принесённые известия, она радостно просияла и, окликнув кого-то из своих помощниц, исчезла в глубине дома, направившись в длинный коридор мимо залов нижнего этажа...

Вести о благополучном рождении четвёртого сына короля Исильдура были встречены улыбками, и напряжение, ощущаемое в кабинете, немного развеялось. Лорд Эльронд обернулся, оторвавшись от созерцания синеющих за окном вершин, и взглянул на лорда Глорфиндэля.

— Да, я сейчас отправлю к Амон Сул гонца, — словно продолжая вслух беззвучный разговор, Глорфиндэль согласно кивнул, поднимаясь из кресла у камина.

Эльронд проводил его до двери взглядом и снова чуть улыбнулся одними лишь губами, храня во взгляде тревогу, ставшую привычной за последний год:

— В тёмные времена сердце греет любая добрая весть. Не так ли? У меня тоже есть для тебя добрые вести, Элириэль. — Он подошёл к камину и, поставив локоть на каминную полку, устало потёр лоб. — Сегодня к вечеру прибудет твой отец.

Я встрепенулась и подалась вперёд, читая в его взгляде понимание.

— Конечно, можешь, — его мягкая улыбка стала ответом на ещё не заданный вопрос. — Думаю, целители сейчас более не нуждаются в твоей помощи. — Лорд Эльронд направился к выходу, оставив в кабинете советников, и жестом позвал меня с собой. — Пойдём, я хочу побеседовать с Манэвен и заодно предупрежу стражу. К северным границам выезжает отряд Фернрода, они возьмут тебя с собой.

* * *

...Серые, сливающиеся с цветом угрюмых скал, точки всадников быстро приближались. Моё напряжённое ожидание невольно передалось и коню, нетерпеливо заплясавшему на месте. Удерживая его на дороге за спинами стражников, я с замиранием сердца вглядывалась в знакомые фигуры. Отец, Лаэрлинд, рядом с ним его отец, Гветан, Тулудир с Хэнэлином, пятеро малознакомых воинов из северного поселения, только появившихся среди стражей владыки перед моим отъездом из дома, и Трандуиль, сын владыки Орофера. Замыкали отряд трое стражей Имладриса, отправившихся прошлой осенью с Лаэрлиндом в Эрин Гален.

Когда они подъехали ближе и обмен приветствиями, так не похожий на все предыдущие, был закончен, отец, наконец, раскрыл мне объятия. Его взгляд, непривычно-холодный, какой-то погасший и тяжёлый, скользнул по стражам Имладриса за моим плечом, и лишь усталый кивок вместо привычных шуточных замечаний выразил его благодарность за встречу.

— Какое счастье, что сейчас ты здесь, Эль, в безопасности... — еле слышно прошептал отец, касаясь губами моего лба.

Я лишь крепче прижалась к его груди и разом ощутила груз всех накопившихся за время разлуки тревог, сомнений, переживаний, усталости... И тоску. Тоску по чему-то безвозвратно уходящему, неуловимому, но бесконечно дорогому — по осыпающимся склонам, прошитым корявыми корнями древних сосен, по багровым листьям, плавающим осенью в чаше источника у дома Орофера, по синим от лаванды и гиацинтов полянам у тропинки за пересыхающим ручьем... По дому — далёкому, скрытому пеленой времени и пылью дорог, но невыразимо родному.

И по матери...

 

...Качнув тонкой веточкой и стряхнув с ярко-зелёного листка капли влаги, жёлтая пичужка порскнула вглубь кроны, откуда вновь полились её заливистые трели. Я убрала руку с белой решётки ограждения террасы, увитой распускающимся вьюнком, и сплела пальцы с Лаэрлиндом, стоящим рядом. Его рукопожатие — одновременно и крепкое, и ласковое — как всегда, успокоило метущиеся мысли.

— Не знаю... я ничего не знаю, Лаэрлинд...

— Мэльдис... — он привычно положил мне вторую руку на плечи и неспешно двинулся к скамье, обращённой к обрыву террасы, откуда открывался вид на покатый склон, подёрнутый молодой зеленью. — Я отсутствовал всего лишь несколько месяцев и сейчас нахожу тебя здесь чуть ли не в слезах. Ну, что ты? Что с тобой?

— Не знаю...

Уткнувшись в его плечо, мне с трудом удалось подавить всхлип и бурлящую в глубине душе волну непонятной тоски, накатывающей каждый раз при воспоминаниях о прошлой жизни — другой, так не похожей на то, что происходило вокруг сейчас.

Вокруг расцветала весна.

Разливая синеву в небесах и водах, разбрызгивая красочные пятна цветов на полянах и склонах гор, наполняя воздух голосами птиц, солнечными бликами и теплом, она ступала по земле. Но её приход никто не праздновал.

Не было больше песен, лившихся над долиной под шепот воды, ветра и ночи, не было больше танцев под сплетенными ветвями леса, и не мелькали в призрачном серебристом свете Итиль быстрые неслышные силуэты влюблённых, спешащих к реке на свидание...

Вечера в каминном зале, голоса менестрелей у фонтана и беспечные прогулки молодых эльдар по берёзовой роще за бродом сменились непрерывным грохотом кузниц, звоном металла с тренировочных площадок и неустанными разъездами охотников, наполняющих кладовые крепости.

Изменилась наша жизнь, но мне казалось, что меняется сам мир. Что уходит нечто неуловимое, и что никогда уже не вернётся былое...

Лаэрлинд усадил меня на скамью и присел рядом.

— Эль... Э-э-э-эль... — он шутливо потормошил меня, обнимая, и ласково провёл рукой по волосам, коснувшись губами виска. — Не узнаю тебя просто...

Вздохнув, я прижалась к его груди:

— Я и сама себя не узнаю...

— Постой... У меня есть кое-что для тебя, это тебя порадует... — он чуть отстранился, вынул из нагрудного кармана небольшую коробочку и с улыбкой протянул мне. — Твоя мать просила отдать это тебе. Эль! Ну что же ты!

Уронив на колени мамин подарок, я не сдержалась и, закрыв лицо руками, разрыдалась от нестерпимой боли и новой волны тоски, внезапно хлынувшей в сердце. Лаэрлинд поднялся со скамьи, опустился рядом на землю и, отведя от моего лица ладони, попытался заглянуть в лицо.

— Эль... милая...

Обняв его за шею, я склонилась к коленям, поливая слезами и его, и лежащую в коробке заколку с синей бабочкой, что часто украшала мамины волосы... Замерев, словно статуя, и не поднимая головы с моих колен, Лаэрлинд молча выжидал, когда я успокоюсь.

— Спасибо, мэльдир...

Он сдавленно хмыкнул:

— Вот уж порадовал, ничего не скажешь...

Немного выпрямившись, я сквозь слёзы взглянула на него, чувствуя смущение за несдержанность, и запустила пальцы в его волосы:

— Я рада... правда, рада. Рада, что ты снова здесь... что приехал отец... Я скучала... скучаю... по дому, по нашему лесу. Слишком давно... не была я в родных местах.

Он поймал мою руку и чуть тронул тёплыми губами запястье:

— Когда закончится эта война, мы с тобой вернёмся в Эрин Гален, если пожелаешь...

— А сейчас?

— А сейчас... наш лес не самое безопасное место в этом мире, — уклончиво ответил он. — И перевал тоже...

— Лаэрлинд, ты не договариваешь... — взяв его лицо в ладони, я попыталась рассмотреть что-то, тщательно укрытое за глухой синей завесой спокойного взгляда. — Слишком хорошо знаком мне этот взгляд, слишком хорошо я знаю тебя, чтобы ничего не замечать. Ты что-то скрываешь.

Он улыбнулся, качнул головой, высвобождаясь, и взял обе мои руки в свою, отводя от лица и опуская к коленям. Мазнул по моей щеке второй рукой, стирая влагу, и легко коснулся сцепленных пальцев.

— Я ничего не скрываю, Эль. И дома пока что всё в порядке. Но и твой отец, и мать, и я — мы все рады, что сейчас ты здесь.

— Пока что...

— Да, — он кивнул и ненадолго умолк, наблюдая за мной. — Эта война, Эль, затронет всех... И никто не сможет сказать, какой будет жизнь в наших землях, когда некому станет хранить покой границ.

С удивлением я взглянула на Лаэрлинда, уловила лёгкий кивок в ответ и попыталась осознать услышанное, связав воедино приезд сына владыки, бесконечные разговоры лордов за закрытыми дверьми кабинета и неустанно ведущуюся подготовку к походу.

— Владыка Орофер примет участие в этой войне? — несмотря на случайно услышанные когда-то давно слова «Я буду хранить этот мир...» с трудом верилось в то, что владыка готов переступить через своё стремление к уединению и принял решение присоединиться ко всё растущему войску союзников.

— Да, — снова кивнул Лаэрлинд и повторил: — Война не обойдёт никого, Эль... Перед нашим отъездом сюда Орофер принял посланцев Амдира. Лоринанд тоже выставит войска.

— Гонцы Лоринанда прибыли в Имладрис чуть больше месяца назад. Но решение владыки Орофера для меня неожиданность...

— Враг один. Один для всех народов...

— Ты говоришь в точности как мой отец.

— Твой отец мудр и многое повидал за свою жизнь. Как и владыка...

— Я знаю, Лаэрлинд, знаю... Когда?..

Он понял вопрос правильно.

— Через две недели. Мы уедем через две недели, Эль. И в этот раз твой отец хотел бы, чтобы ты осталась здесь.

— С вами ведь бесполезно спорить, — опустив голову, я коснулась лбом его лба.

Он недоверчиво взглянул, поднялся и сел рядом на скамью, не разнимая рук.

— Это было легче, чем я думал, — усмехнулся он, по-прежнему настороженно наблюдая сбоку за моим лицом.

— Не смотри на меня так, я не намерена мешать вашим планам.

Он вздохнул и притянул меня к себе, обнимая за плечи:

— Ну, по крайней мере, ты успокоилась. Последний раз ты так рыдала, когда мы нарвались на орков у старой дороги...

— Да, а ты лежал весь в крови... и не отзывался...

— От твоих криков я тогда и очнулся... — он откинул назад голову и сверкнул белозубой улыбкой, почти прежней.

— Неправда! Я не кричала. Рыдала — да... Но не кричала.

— Кричала так, что листья на деревьях шелестели.

— Лаэрлинд, прекрати! Не было такого!

— Было! И моим единственным желанием было заставить тебя умолкнуть!

Я отвернулась и с грустью усмехнулась. Было, ещё как было... он абсолютно прав... Прислонившись спиной к его груди, подрагивающей от сдерживаемого смеха, я откинула голову ему на плечо.

— А помнишь, как я впервые утянула тебя к Нид-Кирит⁽²⁾, когда все отказались идти со мной туда за малиной?

— А ты умудрилась запутаться в кусте, порвать платье, свалиться с уступа и ободрать все ноги...

— А ты принёс домой и меня, и малину. И ничего не сказал отцу.

— Ещё бы, его гнева и сейчас боюсь не я один. А пирожные тогда у Аэглэна⁽³⁾ вышли особенные...

— И ты их почти все съел!

— Я заслужил!

От нашего смеха заливавшаяся трелью птичка умолкла и, обиженно пискнув, перелетела дальше, устроившись на ограде террасы.

— Зато я больше никогда не ходила за малиной в платье!

— Да, хоть чему-то я тебя научил, — попытался тяжело вздохнуть он и, не удержавшись, снова засмеялся, потёршись носом о моё ухо.

Ладья Ариэн уплывала за край мира, скользя прощальными лучами света по просторам зелёных склонов, а на нагретой за день молодой листве быстро оседала роса. Когда тяжёлая холодная капля, сверкнув закатным золотом, сорвалась с листка и шлёпнулась Лаэрлинду на плечо, расплескав по моей щеке брызги, мы взглянули друг на друга.

— Пойдём, проверим кухню? — предложил он, поднимаясь.

— Ты ведь даже не поел ещё после приезда? — спохватилась я, вскакивая. — Ужин уже окончен.

— Не страшно, — отмахнулся он, — найдём что-нибудь. При том количестве охотников, что сегодня возвращались в Имладрис, наверняка голодать не придётся.

— На голод здесь пока что не жалуются, — пробормотала я, потянув его за руку к дому.

— Постой, Эль. — Он вернул меня назад одним движением руки и чуть приобнял за талию. — Не желаешь ли сегодня поужинать не в доме?

— Если бы знать, что я внезапно не понадоблюсь здесь, то с удовольствием...

— Отцу и лордам сегодня точно будет не до тебя, а Сильмэ мы предупредим.

— Хорошо, — я кивнула, соглашаясь. Так хотелось провести хоть одну ночь, как во времена до разорвавшего тишину рога. — Пошли на кухню, а потом к трём берёзам. Только ты должен будешь рассказать все новости из дому!

— Всё, что пожелаешь, бренниль Элириэль, — он грустно улыбнулся и уже сам потянул меня за собой вглубь парковых аллей, медленно наполняющихся синими вечерними тенями, к желтеющим огням Главного дома.

* * *

...Для меня две недели пролетели, словно одно короткое мгновение.

С отцом мы почти не виделись. И даже то время, что он не проводил на советах в кабинете, не всегда доставалось мне — часто я заставала его с сыном владыки Орофера то в раздумьях, то в бесконечных спорах, тотчас же стихающих при моём появлении. Мне оставалось лишь, извинившись, удаляться и ждать удобного момента. И ловить усталый взгляд отца, с высокого лба которого теперь уже почти никогда не сходили тени мрачной озабоченности. Иногда он приходил ко мне сам, садился рядом или уводил в парк и, крепко держа за руку, заставлял говорить — обо мне и моей жизни, занятиях, мыслях, желаниях. О пустяках... Когда я пыталась заговорить с ним о том, что происходит вокруг, расспросить о совете лордов или вестях, приносимых гонцами, он умолкал, обнимал меня и уходил, запечатлев на лбу поцелуй. И вскоре я уже не пыталась проникнуть в его тяжкие раздумья, довольствуясь редкими минутами, проводимыми вместе, и ничего не значащими разговорами. Если ему нравилось слушать о вчерашнем дожде, новом платье дочери Сильмэ, найденном у ручья янтаре, лилиях под окнами библиотеки или планах на ужин с Лассэлином и Лаэрлиндом, то я готова была говорить об этом. Лишь бы хоть на миг разгладились тени, залёгшие меж его бровей...

Уезжали они, как обычно, на рассвете.

Они уезжали, а я оставалась... Хотя с их отъездом снова поднимала голову глухая тоска, но перечить отцу, попрощавшемуся со словами «Моё сердце спокойно хотя бы о тебе, девочка моя...», я не осмелилась.

Обняв на прощание Лаэрлинда и коснувшись губами его щеки, я внезапно ощутила вместо привычного ответного поцелуя обжигающе горячее дыхание и требовательные губы, жадно припавшие к моим. Настойчивые и нежные... Отстранившись, он взглянул на меня долгим взглядом, и в синих глазах заплясали искры сдерживаемого смеха. Оставив быстрый поцелуй на кончике моего носа, он вскочил на коня и устремился за отрядом, не сказав больше ни слова...

* * *

...Гулкое эхо беспрепятственно бродит по пустому длинному коридору. Настойчивые звуки шагов разносятся вдоль тёмных, уходящих к невидимому потолку, стен, то забегая вперёд, то настигая сзади. Невидимка-ветер, пробегая по обрывкам пыльных древних гобеленов, местами прикрывающих резные узоры каменных стен, уносится в неприметные щели, тоскливо и противно завывая. А среди густых теней под потолком слабо шевелятся ещё более густые и тягучие сумраки, изредка вспыхивая призрачно-зелёными огоньками. Внимательные наблюдатели, взирающие с головокружительной высоты мрачного помещения на происходящее под ними. Они безмолвны и холодны. Им нет дела до меня. А мне нет дела до них... Но коридор, кажется, бесконечен. И обернувшись в очередной раз на звук догоняющих шагов, я уже не знаю, в какую сторону нужно идти — оба конца этой дороги темны и равнодушны, одинаково мерные шаги оглашают их. Повернувшись ещё несколько раз на месте, выбирая направление, я вдруг обрушиваюсь вместе с полом в разверзшуюся под ногами бездну и падаю... падаю... падаю... увлекаемая яростным ветром, свернувшим мир в вихрь...

 

Распахнув глаза и глубоко втянув сладкий весенний воздух, я резко поднялась с кровати и вышла в открытую настежь дверь. К солнцу и теплу, на террасу, в надежде хоть немного развеять холодный туман, всё прочнее приживающийся в душе. Снова, уже в четвёртый раз за последние три недели, минувшие с того момента, как долину Имладриса покинули войска союзников, появилось это видение. Настойчиво вплетаясь в ночные грёзы и дневные мысли, проскальзывая в незримое и не давая покоя в осязаемом, преследовал меня этот гулкий тёмный коридор. Никогда раньше в моей жизни не случалось таких видений, и нельзя было больше молчаливо отмахиваться от подобных повторений.

Снова в долине царствовала весна. Уже пятый её приход отмечал мир после разразившейся войны. Многое прошло, многое изменилось, многое стало привычным, но сейчас, направляясь к дому Аглариона и Исильмарэ, я снова поражалась произошедшей в Имладрисе перемене.

Тишина. Непривычное безмолвие, разбавленное лишь говором реки, плеском фонтана и птичьими голосами. За пять лет, привыкнув к несмолкаемому шуму множества военных лагерей, собиравших воинов в долине, перекличке сигнальных рогов, грохоту мастерских и звону стали, не слышать этих звуков казалось неестественным. Тишина обволакивала, глушила и настораживала. И, возможно, именно она была причиной моих странных видений.

Дом Исильмарэ и Аглариона, выстроенный мастерами-каменщиками в северной части Имладриса, почти у самого отвеса скальной стены, нависающей над парком, сейчас был так же тих, как и вся крепость. И даже не звучал голос их дочери, колокольчиком разливающийся обычно по окрестностям.

Сильмэ сидела, чуть покачиваясь, на подвешенной скамье с увитым зеленью навесом, а её дочь неприкаянно бродила под деревьями, неподалёку от пустующей площадки, справа от дома. «Если вдруг однажды ты решишь выйти замуж, ваш дом будет рядом с нашим, чтобы Сильмэ не скучала, — смеялся обычно Агларион в ответ на моё предложение устроить цветник на каменистом пустыре. — А если нет — то там когда-нибудь поселится моя дочь со своим супругом. И боюсь, что в этом вопросе она опередит тебя...» А пока его далеко идущие планы не были воплощены, там устраивались праздничные фейерверки, а в последние годы — тренировки бойцов и лучников.

Сейчас же при взгляде на голое открытое пространство лишь сильнее ощущалась пустота, поселившаяся в домах и сердцах жителей Имладриса, откуда ушли воины к далёким южным землям.

Сильмэ поднялась с качели при моём появлении и обняла вместо приветствия.

— Ты снова плакала? — погасшие глаза с мокрыми ресницами без слов выдавали её состояние. — Сильмэ, милая, не надо. Не плачь... не делай их дорогу ещё более тяжкой. Им и так предстоит немало пережить.

— Мне страшно, Эль... Я боюсь, что мы больше никогда не встретимся в этих землях...

— Не говори так! И не смей даже думать об этом! Лучше открой своё сердце надежде и поделись с ним. Это поможет... это лучше, чем твои слёзы!

Прижавшаяся к моему плечу подруга то ли всхлипнула, то ли сдавлено рассмеялась.

— Знаешь, Эль, иногда не уметь слышать мысли и не видеть в сердце другого — это чудный дар...

— Сильмэ, ты не права... — поглаживая ее по голове, я не сумела сдержать дрожи в голосе.

Она просто не понимает, каково это — быть всегда отделённой и лишь со стороны наблюдать за молчаливым пониманием, соединяющим остальных. Тот миг, когда я сквозь тьму услышала зов отца и матери, цепляясь за руку Лаэрлинда, был одним из самых прекрасных в моей памяти. И сейчас я бы многое отдала, чтобы снова ощутить их присутствие...

— Эль, что с тобой? — Сильмэ подняла голову, всматриваясь в моё лицо.

— Ты просто не понимаешь... — прошептала я.

— Прости... ты права... наверное...

Она взяла меня под руку, и мы медленно побрели по дорожке, петляющей от дома до террасы. Некоторое время тишину нарушало лишь лёгкое похрустывание гравия под ногами.

— Эль, что тебя беспокоит? — снова заговорила Сильмэ, украдкой бросив несколько косых взглядов в мою сторону.

— Всё... — выдохнула я, не зная, как обрисовать все те мысли и чувства, что не давали покоя уже несколько лет, то затихая под грузом наваливающихся забот, то снова оживая. — Всё, Сильмэ. И эта тишина, и тревога, и мысли, и... пустота... Ты боишься за Аглариона, Лассэлина, отца и многих других. Но ты можешь их ощутить. Ты не одна... рядом с тобой твоя мать, и дочь. Вы есть друг у друга. А у меня нет и этого... нет ничего, кроме коридора... — мой голос сорвался, и я резко замолчала, понимая, что говорю лишнее. И не этими словами сейчас нужно было бы ободрять измученную подругу.

— Ты снова видела этот сон? — Сильмэ остановилась на дорожке, сверля меня озабоченным взглядом.

— Какая разница! — повернувшись, я присела на лежащий у клумбы валун и закрыла руками лицо. — Да!.. и не думаю, что это сон...

Она тихо опустилась рядом, положив руку мне на плечо:

— У тебя есть мы, Эль...

Опустив руки, я вздохнула, успокаивая эмоции, и поднялась с камня:

— Знаю, Сильмэ. И я очень вас люблю. Но мне не ведомо, куда выведет этот коридор... И в какую сторону идти... — Маленькая перламутровая бабочка, сверкнув ярко-синими крыльями, выпорхнула из травы, привлекая к себе внимание. Я вытянула руку. Она тут же воспользовалась приглашением, опустившись на мой палец. Тряхнув несколько раз крыльями и перебравшись с одного пальца на другой, она взлетела и исчезла, сливаясь с синевой весеннего неба. — И я так давно не слышала голос матери...

Взгляд Сильмэ стал растерянно-настороженный.

— Эль, что ты задумала?

— Сильмэ, я больше не могу здесь просто ждать...

Сказанные слова словно расставили всё по местам. Осознание этого, как и принятое решение, пришло неожиданно, принеся с собой долгожданное спокойствие и уверенность.

— Эль... — ужаснулась подруга, широко распахнув глаза. — Не можешь ведь ты... Ты шла сюда прощаться?!!

— Нет, Сильмэ... Я шла всего лишь поговорить, — спокойствие, разливающееся в душе, отражалось теперь и в голосе. — Но, кажется, выйдет по-другому...

Сильмэ вскочила на ноги и, положив ладони мне на плечи, внимательно всмотрелась в лицо.

— О, Валар! Ты всё решила!

— Прости... Я знаю, что тебе сейчас нелегко, но... я не могу больше... и ты всё же будешь не одна.

Несколько мгновений она ошеломлённо смотрела на меня, а затем крепко обняла.

— Нет вины, за которую тебе стоило бы просить прощения, мэльдис. Ты выбрала путь...

Я ответила на её объятия, а затем, повернувшись, быстро направилась к своей комнате, где уже более четырёх лет ждал своего часа готовый к долгому путешествию дорожный мешок, собранный ещё до момента последнего отъезда отца и Лаэрлинда...

 

«Пусть дорогу твою осветят звезды, и тьма не осмелится пересечь её... — шепнула Исильмарэ на прощание. — Береги себя, Элириэль. Я чувствую, что мы ещё встретимся».

«Встретимся, мэльдис, обязательно встретимся...» — билась мысль в такт цокоту копыт уносящего меня коня.

Захлёбываясь ветром, я летела навстречу восходящему солнцу по опустевшей равнине за последней сторожевой башней Имладриса. Холодные потоки воздуха выбивали из глаз слёзы, сердце рвалось от тревоги, печали разлуки и предчувствия радости, а душа ликовала, уносясь вперёд — за мглистый серый хребет, в зелёный Рованион.

Встретимся... встретимся... встретимся...

---

1) Манэвен — (квен.) "добрая дева"

Вернуться к тексту

2) Нид-Кирит — (синд.) "сырое ущелье"

Вернуться к тексту

3) Аэглэн — (синд.) "вершина горы"

Вернуться к тексту

3434 г. в.э.

И снова дорога...

Наши шаги казались громовыми раскатами среди царившей безлюдной тишины, и никакие предосторожности не в силах были этого изменить. В пустом узком каньоне эхо радостно носилось от стены к стене, играя случайно подвернувшимися звуками.

Недовольно поморщившись, я свела коня с каменных плит дороги, надеясь ступать хоть немного тише по низкорослой жесткой траве у обочины, и в очередной раз окинула быстрым взглядом склоны ущелья. Вокруг по-прежнему разливалось мирное безмолвие, наблюдаемое уже вторую неделю пути.

Прекрасно помня рассказы стражей об участившихся нападениях на северные рубежи земель эльдар, я двигалась очень быстро, стараясь поскорее преодолеть горный перевал, не утруждая себя ни излишними осторожностями, ни особой заботой о пропитании. Прошагавшие здесь не так давно союзные войска сделали эти места, наверное, одними из самых безопасных по обе стороны гор — за всё время пути мне не встретилось ни единого существа крупнее кролика. Даже следы диких зверей попадались крайне редко, заставляя всё больше задумываться о том, что взятых из Имладриса дорожных припасов явно не хватит на весь оставшийся путь и мне, и коню.

А путь предстоял ещё неблизкий. И когда позади остался форт наугрим, в котором я рассчитывала пополнить припасы — такой памятный, но совершенно пустой и наглухо запертый, — стало ясно, что дорога будет более долгой и сложной, чем представлялось вначале.

За два часа до заката мы остановились у небольшого ручья передохнуть. Усталый конь принялся лениво пощипывать жесткую траву, а я присела у воды и задумалась, пытаясь в мелочах припомнить тот путь, что был проделан много лет назад с отцом и воинами до Имладриса. Что выбрать — осторожность или скорость? Удача не могла длиться вечно, как бы ни опустели горы после прохода войск. Наблюдать почти две недели лишь безжизненные склоны и так казалось невероятным везением. Память старательно рисовала картины того, чем на моих глазах обернулась беспечность для каравана наугрим холодной осенней ночью. Но припасов мало, а путь не пройден и наполовину. Да и конь на одной этой чахлой траве далеко меня не увезёт. Нужно спешить к равнинам, там будет проще. Но до равнин ещё нужно добраться...

— Жди меня здесь, Хэлег⁽¹⁾... — шепнула я, докармливая коню часть сухарей.

Он согласно тряхнул головой и направился к воде, а я поудобнее перехватила лук и двинулась к виднеющейся справа от дороги расщелине, поросшей низким густым кустарником.

К ночи у меня был чудесный ужин из крольчатины и более-менее надёжное укрытие — в глубине ущелья, спрятанная от взглядов с дороги высоким кривым валуном, обнаружилась небольшая хижина.

Хитроумные запоры наугрим могли бы стать сложным препятствием, но старое подгнившее дерево у засова ставни рассыпалось от одного прикосновения. А замок двери без труда открылся изнутри. Затхлый воздух, густые слои пыли и зелёные гирлянды мха в углах комнаты сразу дали понять, что гости не переступали порог этой хижины по меньшей мере два десятка лет — должно быть, с того момента, когда и были вырублены могучие сосны у входа в расщелину, место которых заняли колючие кусты. Из мебели имелся лишь перекошенный стул и подобие лежанки с тремя трухлявыми ножками и грязным полусгнившим одеялом. Но добротный каменный очаг и железный крюк с котелком над ним решили вопрос ночевки в пользу хижины.

Поужинав, заперев ставни вбитым в окно кинжалом и привалившись к тёплому боку улёгшегося у стены Хэлега, я впервые с момента отъезда из Имладриса ощутила себя в относительной безопасности и погрузилась в дремоту, пытаясь прислушиваться к звукам, доносящимся снаружи.

Проснулись мы, наверное, одновременно. Ощутив резкий толчок в плечо и смутную тревогу, я тихо поднялась и подошла ближе к стоящему у входа коню, чутко слушающему ночь за стеной. Подвывающий в ущелье ветер глушил почти всё, но даже сквозь заунывный свист слышалось довольное урчание ужинающей где-то неподалеку рыси, вой волка к северу за хребтом и странный плеск и хлюп, доносящийся от ручья.

Ночь минула в напряжённом ожидании. К рассвету ощущение тревоги ушло, растворившись в свете нового дня, а в лучах светила, пробившихся сквозь неплотно подогнанные брёвна стен, радостно затанцевали пылинки. Быстро доев остатки вчерашнего ужина, я направилась к ручью, чтобы оставить котелок хижины в прежнем состоянии и набрать в дорогу воды. И, едва ступив на берег, оцепенела — кристально-чистая вчера вода сейчас отдавала стойким запахом крови и гнили, а грязные полосы мути никак не могли быть поднятыми со дна каменистого русла.

Свистнув коня и спешно похватав вещи, я кое-как приладила на место сломанный запор ставней (да простят меня хозяева хижины, если они живы) и настороженно озираясь, направилась вверх по течению ручья. Мы не прошли и четырёх фарлонгов, как обнаружился источник ночных хлюпов — у русла, наполовину засыпанного землёй и камнями, были свалены обглоданные останки, отдающие явным запахом разложения.

Хэлег зафыркал, толкаясь мне в плечо и встревоженно косясь на выступающую из общей кучи конскую грудную клетку с вычищенными добела рёбрами. А я с трудом давила панику, шаря взглядом среди камней. Тщетно. Ни малейших признаков жизни. Всё та же пустота и тишина.

— Тише, друг мой, тише, — вцепившись в его гриву, я почувствовала ту же дрожь, что била и меня. — Похоже, нам с тобой несказанно повезло...

Везение было тому причиной, воющий ветер, унёсший наш запах далеко от места ночлега, или же плесень, до основания проевшая старую хижину, но пировавшие здесь ночью орки нас не нашли.

Вскочив в седло и стараясь успокоить Хэлега, я ещё раз со страхом кинула взгляд на пустое ущелье и во весь опор рванула на восток, выбираясь к прямой дороге и приняв окончательное решение поскорее достичь Андуина, не тратя время на скрытность и осторожность.

* * *

Наша удача должна была однажды закончиться. И изменила она нам почти перед Великой рекой.

Спускаясь с восточного склона Хитаэглир к равнинам Андуина, я ощущала чужое присутствие постоянно. Но, двигаясь почти без остановок, на пределе сил, нам с Хэлегом удавалось избегать ненужных встреч. Уже у самых восточных предгорий мы едва успели укрыться в пещере за небольшим водопадом от проследовавшего мимо отряда из семи или восьми орков, не почуявших нашего присутствия за завесой воды. Выбираясь из ручья и выливая из сапог воду, я успела порадоваться, что ночь только началась и до этой встречи мы не успели покинуть горы, иначе скрыться на открытой равнине было бы невозможно.

Радость была не к месту...

До переправы через Андуин оставалось не более пяти миль. Глотнув вольного воздуха равнины, напоённого сладкой зеленью и влагой, Хэлег приободрился и с новыми силами понёсся к розовеющей в лучах рассвета ленте реки. Я вздохнула с облегчением и немного расслабилась — на бескрайней равнине никому не удастся приблизиться к нам незамеченным. И никто не сравнится здесь в скорости с моим серогривым другом! Перед рассветом мы остановимся на небольшой отдых у Андуина и к вечеру нового дня будем уже в пределах Эрин Гален...

Разглядывая в свете разгорающегося дня новый широкий мост на месте запомнившегося старого, я не сразу заметила разбитый на другом берегу лагерь, приняв его тень за небольшую рощу. Как не заметила и копошащиеся в полутьме у основания моста фигуры.

Воины союза прошли здесь более месяца назад, оставив дороги безопасными, а местность пустынной. И места их стоянок, встречавшиеся по пути, уже частично смыли весенние дожди, и скрыла высокая трава. А лагерь на противоположном берегу был обитаем...

Резко осадив коня, я в ужасе уставилась на покрытые орками берега Андуина и на лагерь, в который стекались разрозненные отряды с Хитаэглир. Как я могла совершить такую глупость! Не более шестисот ярдов...

Взвившись на дыбы, Хэлег бросился в сторону и пошёл ровным галопом, забирая к северу вдоль русла реки. Но было уже поздно, из лагеря нас заметили. Мы были ещё недосягаемы для стрелков, но в нашу сторону тут же кинулась часть орков. Верхом на крупных зверях, сильно схожих с теми волками, что помнились по Лоринанду, орки быстро преодолели мост и рассыпались широким полукругом по равнине, следуя по пятам.

Рассвет разгорался всё ярче, но вряд ли это могло бы сейчас изменить что-то для нас и преследователей — слишком утомлены и измучены были мы и слишком с большим азартом подвывали хищники за спиной.

Хэлег дышал всё тяжелее, и когда с его губ вместе с хрипом сорвались клочья пены, стало ясно, что от погони нам уже не уйти. Развернув его к реке, я склонилась к серебристо-серой гриве и обняла подрагивающую от напряжения шею:

— Я с тобой, мой друг. До конца...

Всхрапнув в ответ, он с усилием рванулся вперёд и птицей ринулся с невысокого обрыва над каменистым берегом. Одним прыжком перемахнул через вынесенное водой бревно, влетел в воду и, подняв тучу брызг, в несколько могучих движений оказался на глубине. Стремительный поток, белыми барашками огибавший высокий скалистый уступ на середине реки выше по течению, забурлил вокруг нас, но остановить Хэлега не смог. Преодолевая течение, конь выгреб к противоположному берегу и, ощутив под ногами каменистый брод, вырвался из объятий реки. Вслед нам неслись вой, дикие вопли и злобная ругань — волкоподобные твари, осыпаемые ударами, отказывались нести своих всадников в глубокие воды Андуина. По наплечнику чиркнула на излёте безобидная стрела, упав в траву, но стрелков сейчас можно было уже не опасаться — не скоро они вернутся к мосту и проделают этот же путь по левому берегу.

С нас ручьями текла вода, все вещи, кроме лука, который я успела поднять над головой, промокли до нитки, часть стрел из колчана унесло течением, Хэлег дрожал и тяжело дышал. Но нашим единственным спасением мог стать только лес, тёмной полосой виднеющийся на востоке. Подобрав орочью стрелу и сняв промокший кожаный нагрудник, я с благодарностью погладила по шее коня и, повернувшись, побежала к лесу. За спиной раздались мерные шаги и тяжёлое дыхание верного спутника, упрямо подхватившего с земли брошенные мной вещи...

 

Родной лес ласково принял нас в тенистые объятья, укрыв от преследования и рыскающих взглядов с равнины.

Углубляясь в непроходимые на первый взгляд заросли западной окраины, я шла прямо на восток, к Эмин Дуир, раздумывая о выборе дальнейшего пути. Рано или поздно, чтобы выбраться к родному поселению, мне придётся либо свернуть и приблизиться к старой дороге, либо пробираться через верхние тропы, обходя горы с севера. Второй путь был более длинным и трудным, а оставшиеся позади лиги и так забрали почти все силы. Выбора особого не было...

Остановившись у заваленной буреломом балки с журчащим на дне ручьём, я спустилась вниз, подозвала Хэлега и сняла все закреплённые на нём вещи, отобрав и то, что он упорно тащил в зубах. Он возмущённо фыркнул, но противиться не стал, с интересом наблюдая за моими действиями.

Вещи я свалила у большого валуна рядом со старой заброшенной норой. Упряжь и седло Хэлега присоединились к моей броне, любовно изготовленной Мелуиданом, и наряду, что подарила Сильмэ к последнему празднику ещё в старой жизни. Жаль было расставаться с напоминаниями об оставшихся в Имладрисе друзьях, но иначе я могла больше вообще не надеяться на новую встречу с ними...

Массивный валун лёг поверх дорожного плаща, прикрыв тайник. Я подтянула пряжку ремня на поясе куртки, проверила кинжалы и лук, перетянула один из распустившихся шнурков наручей, скормила Хэлегу раскисшие остатки дорожных сухарей и зачерпнула пригоршню воды из ручья. Знакомый, незабываемый вкус. Я помнила его всегда... Словно и не было пролёгших между нами лиг, лет и иных вод. «Этот лес всегда будет помнить и оберегать тебя...» Только теперь уже и я знала, что никогда не буду в силах его забыть...

Ополоснув напоследок лицо и окинув прощальным взглядом балку с надеждой вернуться однажды сюда снова, я повернулась и направилась вдоль ручья к юго-востоку, вслушиваясь в голос леса. Мокрая одежда не спешила высыхать во влажной сумрачной духоте нехоженой чащи, припасов, как и времени на охоту, больше не было. На лес неспешно опускалась ночь, сгущая тени под раскидистыми кронами буков, и Хэлег уже дважды оступился на неприметных выбоинах у каменистого русла. Но останавливаться на отдых больше нельзя — до дома ещё не менее двух дней пути, а упорные орочьи всадники вряд ли пожелают отпустить лёгкую добычу.

Мне очень не хватало отца — он бы сразу разобрался в происходящем у моста и принял бы необходимые решения. Но сейчас даже мне, не обладающей ни его мудростью, ни его опытом, было ясно, что просто так за спиной ушедшего войска вражеские отряды не собираются. И, должно быть, не беспричинно до сих пор не встретился на нашем пути ещё никто из обитателей лесных посёлков, разбросанных у западной окраины Эрин Гален. Нет по эту сторону гор ни одной крепости, равной Имладрису или укреплениям эдайн Арнора. Некому противостоять стекающимся с гор в лагерь врагам. А значит, всем поселениям Эрин Гален, что остались сейчас без достаточной охраны, грозит беда...

* * *

Поморщившись от очередного раската грома, заглушавшего любые звуки, я попыталась рассмотреть открывшуюся вырубку в свете ярких сполохов разразившейся так некстати грозы.

Это место было мне немного знакомо. По дороге в Имладрис отец и Тулудир заезжали к сюда, чтобы поправить подкову лошади Тулудира. Отец тогда был не очень рад вынужденной остановке в самом начале поездки. Но Тулудиру недовольства не выказал. Лишь позвал за собой к затерявшемуся у границ наших земель поселению лесных жителей. Мы ожидали их возвращения на поляне, неподалеку от неширокой тропы, ведущей к Мен-и-Наугрим, но этот старый частокол, ограждавший несколько деревянных домов и невысоких построек, я запомнила.

Сейчас старые и ещё больше потемневшие от времени брёвна ограды всё также ровной стеной стояли посреди леса, но весь посёлок казался пустым и безжизненным — не мелькали огоньки за тёмными ставнями домов, не слышался запах дыма очагов и печей, а от покосившихся сараев не доносилось ни звука. Хотя, может быть, расслышать что-либо среди бушевавшей над шатром крон грозы вообще было невозможно.

Но верхом глупости и беспечности казалось отсутствие хоть какой-либо стражи у закрытых ворот. И я не могла просто пройти мимо, не предупредив жителей о собирающихся в долине орках.

К посёлку я приблизилась в открытую, не скрываясь, но настороженно озираясь. И втайне опасаясь получить в грудь стрелу стражи, если они всё же наблюдают за происходящим снаружи частокола из какого-либо не сразу приметного укрытия. Из-за ворот всё также не было слышно ничего, кроме монотонной дроби дождя и глухих ударов какой-то неплотно подогнанной двери, хлопающей под порывами ветра.

Собираясь постучать в окованные металлом ворота рукоятью кинжала, я подняла руку и поражённо замерла, уставившись на торчащую из щели частокола орочью стрелу. С усилием толкнув тяжёлую незапертую створку сиротливо скрипнувших ворот, я уже понимала, что моё предупреждение запоздало. Спеша изо всех сил, преодолев весь этот путь почти в два раза быстрее, чем тогда с отцом, я всё же опоздала... Война пришла к границам наших земель раньше...

Залитая дождём площадь за воротами вместила, должно быть, всех жителей этой деревеньки. Охрана ворот, распятая на брёвнах частокола, с мукой на безжизненных лицах выбитыми глазами наблюдала за смешанной с раскисшей грязью и кровью грудой тел своих женщин и детей. В центре, у колодца, на наспех врытом покосившемся столбе болтался в петле какой-то старик. А на колодезном срубе, мокром и чёрном от крови и дождя, высилась голова молодого темноволосого мужчины, отделённая от раскинувшегося на земле тела.

Поражённая открывшейся картиной, я не сразу сообразила, что над безмолвным посёлком не вьются падальщики, что не слышен сладковатый запах смерти, и что слишком свежа ещё кровь, смываемая потоками дождя со старого частокола...

Он появился неожиданно, выйдя из-за той самой плохо прикрытой двери, что билась ветром о косяк. Сделав шаг к площади, дёрнул рукой, и к его ногам упало безжизненное тело юной девушки, чьи тёмные пряди волос были плотно намотаны на его кулак.

Взрыв ярости скрыл от меня мир. Краем сознания понимая, что нужно попытаться бежать, пока ещё есть время уйти незамеченной, я не смогла сделать ни шагу. Орк повернул голову, изумлённо уставился в мою сторону, моргнул несколько раз, словно сомневаясь в увиденном под неверными вспышками молний, и хрипло заголосил, мешая наречия и слова. Влетевшая в распахнутый рот стрела навеки заткнула его вопли, но мне от этого легче не стало. На его призыв раздался грохот в одном из сараев, и на пороге появились новые враги. Не став выяснять, сколько их ещё сбежится на крики, я выпустила все оставшиеся в колчане стрелы, с особым удовольствием заметив, как подобранная у реки орочья стрела пригвоздила к стене руку одного из них, и быстрее ветра вылетела за ворота.

До стены леса я домчалась в считанные секунды, отчаянно петляя, вздымая брызги грязи с мокрой земли и каждый миг ожидая удара стрелы в спину. Но позади слышался лишь топот и крики, перекрывшие грохот грозы. Хэлег ждал в зарослях, напряжённо подрагивая, но благоразумно не высовываясь из-под прикрытия деревьев. Мысленно возблагодарив в очередной раз отца, выбравшего мне этого друга много лет назад среди множества таких же серогривых жеребят с северного пастбища, я вскочила ему на спину и едва успела пригнуться под нависающей над тропой веткой, как конь вихрем сорвался с места.

Уносясь прочь от разорённого посёлка к границам наших земель, судорожно стиснув пряди серебристой гривы и до крови закусив губу, я желала лишь одного — снова не опоздать...

Крики за спиной скоро стихли, но когда справа, от скрытой зарослями дороги, донеслись лающие подвывания волкоподобных тварей, стало ясно, что до пограничных постов нам не успеть.

Обхватив Хэлега за шею, я зашептала ему:

— Reviо, Heleg! Revio ian alagos!⁽²⁾

Вытянувшись, словно струна, он ещё немного ускорил свой бег, почти стелясь по земле на поворотах узкой тропы. Выждав момент, я вскочила ему на спину, выпрямилась во весь рост и, зацепившись за нависавшую низко ветку, скрылась в кроне раскидистого бука. Привалившись спиной к стволу, переждала, пока утихнет боль от удара в ободранных руках, и прислушалась к доносящимся звукам.

Избавившись от лишней ноши, Хэлег пошёл легче. Но не успела я порадоваться этому, как его шаги внезапно свернули к дороге, прямо навстречу верховым оркам. «Уходи, Хэлег... Не туда. Только не туда...» Но не в моих силах было донести это до него.

Звонко зацокали его копыта по плитам дороги, взвыли наездники и их твари. Встав на дыбы, Хэлег перекрыл ржанием их вопли, грохнул передними ногами о дорогу, и только треск ломаемых зарослей на южной стороне леса указал его путь.

Орки заметались, выбирая направление, раздалась ругань и споры. Не теряя зря времени, я поднялась, переместилась чуть выше — туда, где сплетение ветвей было почти сплошным, — и осторожно двинулась в направлении границы наших земель. Конечно, буки — это не мэллирн Лоринанда, у которых ветви почти не отличаются от ровных троп, но сейчас безопаснее было здесь, чем внизу. Пройду сколько смогу, а за буками начнутся хвойные леса Эмин Дуир. И я буду дома...

* * *

Вновь они настигли меня у самых границ. Там, где лиственный лес сменялся хвойным.

Верхняя дорога здесь кончалась, оставались только нижние тропы, уводящие к тёмно-зелёной стене елей. Спустившись вниз и направляясь к границе, пытаясь припомнить расположение сторожевых постов, я настороженно осматривалась по сторонам. И орков заметила издали. Но деваться было уже некуда...

Так быстро бегать мне ещё никогда не приходилось. Едва касаясь ногами земли, перелетая через ямы и выступающие из земли корни, петляя среди стволов в страхе получить стрелу и слыша за спиной всё ближе вонь орков и их тварей, я молила высшие силы, чтобы стража оказалась поблизости.

Свистнула рядом с ухом стрела, не причинив вреда, но коснувшись щеки оперением. И тут же в ответ раздалось знакомое пение нескольких луков, и залп стрел резко остановил несущихся за спиной врагов. Задыхаясь и падая в чьи-то подставленные руки, я успела оглянуться, с мстительной радостью отмечая сбиваемых меткими выстрелами одного за другим преследователей. Вцепившись трясущимися руками в удерживающего меня высокого воина, я подняла взгляд на его лицо и с удивлением заморгала, пытаясь стряхнуть тёмную пелену с глаз. Он улыбнулся в ответ знакомой улыбкой, развеявшей все сомнения в увиденном.

— Аэглэн... Я дома, Аэглэн. Но... Как? Что ты тут...

— С возвращением, Элириэль, — раздался сверху звонкий голос, и со сторожевой площадки спрыгнула вниз светловолосая эллет.

— Сэльтуиль?! — только и смогла выговорить я, во все глаза глядя на надменно вскинувшую бровь голубоглазую красавицу в лёгких доспехах, уверенно сжимающую лук.

— Ты верна своим привычкам, — покачала она головой, откровенно насмехаясь. — Более впечатляющее возвращение сложно придумать...

— Что происходит? — высвободившись из рук Аэглэна, я попыталась подняться во весь рост, но вновь задохнулась, а он опять подхватил меня под руку. — Почему вы здесь?

На сторожевой площадке появился ещё один воин — незнакомый молодой лучник. Присев на корточки у края платформы, он с интересом разглядывал нас сверху. За его спиной выросли ещё две молчаливые тени. Никто из них не был мне знаком; совсем ещё юные, они родились, должно быть, уже после моего отъезда из дома.

— Почему вы здесь? — переводя недоуменный взгляд с Аэглэна на Сэльтуиль, повторила я, по-прежнему ничего не понимая. Как могли оказаться на сторожевом посту бывший охотник в окружении этих юношей, почти детей, и эллет, которая на моей памяти ни разу не брала в руки лук? — И где стражи?

— Стражи там, где им и следует быть, Элириэль, — раздражённо бросила Сэльтуиль. — А ты должна радоваться, что этот пост не пустует.

— Я радуюсь, Сэльтуиль. Мне даже сложно выразить словами, как я рада встретить вас здесь. — Стараясь не обращать внимания на её тон, я перевела вопросительный взгляд на Аэглэна.

— Большинство воинов ушло с владыкой Орофером к южным землям, — негромко ответил он. — Стражей границ осталось не так много, как хотелось бы. На восточные поселения было нападение неделю назад. Алордин отправил туда отряд. В отсутствие владыки и его сына он сейчас распоряжается оставшейся стражей.

Я поражённо молчала, скользя взглядом по присутствующим. Юноши, едва взявшие в руки оружие, эллет, никогда не выказывавшая интереса к военному делу, умудрённый веками охотник, лучше которого никто не мог приготовить оленину, и которого всю свою жизнь я видела лишь у кухонной печи... Как сказать им сейчас об увиденном на равнине?

Сделав несколько шагов, я прислонилась спиной к стволу дерева и медленно опустилась на землю. Аэглэн приблизился, чуть подволакивая правую, искалеченную много иен назад ногу, и остановился рядом. Сочувственный и привычно-насмешливый взгляд с огромной высоты его роста заставил меня запрокинуть голову.

— Где сейчас Алордин? Я должна рассказать ему о том, что видела...

— Алордин вернётся завтра-послезавтра в поселение с северных границ. Идём, Эль, — протянул он мне руку, — вставай, если можешь, и пойдём к огню.

— Мне надо домой...

— Тебе надо поесть, а потом Индор проводит тебя к матери.

Я чуть усмехнулась, вспоминая детство, когда перед тем, как бежать с Лаэрлиндом к ручью, утаскивала с кухни пирог за спиной Аэглэна, старательно делающего вид, что не замечает моего присутствия.

— Неужели и пирог есть?

Он рассмеялся и легко вздёрнул меня на ноги.

— Пирог будет дома, а сейчас получишь миску супа и сухую одежду.

— Ради твоего супа я готова пройти ещё столько же лиг...

— Ну что ты! Столько не придётся. С возвращением домой, Звёздочка...

* * *

Я дома...

Только это кружилось в опустошённой душе. Лишь одна мысль переполняла сознание.

Я дома...

Яркое пламя плясало в камине, разливая жар по просторной гостиной родного дома. За дверью слышался тихий разговор матери с одним из стражей, уходившим к западной границе — к тому посту, где остались Аэглэн с молодыми лучниками. С ним возвращался туда и Индор, проводивший меня к матери и не пожелавший остаться в поселении, пока его друзья подвергались опасности у границы. Мне хотелось поблагодарить его за заботу и помощь, но сил подняться с тёплой шкуры у камина не было, а все слова уплывали в туман, растворяясь в одной-единственной мысли.

Дома...

Отставив чашу с горячим вином, я опустила голову на пол, наслаждаясь прикосновением мягкого меха к щеке, и провалилась в полудрёму, сквозь туман по-прежнему слушая тихую речь матери.

Её ласковое поглаживание по голове вернуло меня к реальности. Поднявшись и сев, я удивлённо моргнула. Мать и Линнэн, расположившиеся полукругом рядом со мной на полу и неспешно потягивающие вино, тихо засмеялись.

— Нана, — только и смогла выговорить я, уронив голову матери на колени.

— Девочка моя дорогая... — прошептала она, запуская пальцы мне в волосы и окутывая привычным теплом.

— Я скучала...

— Знаю, дитя, я всё знаю...

Склонившись, она поцеловала меня в макушку, всё также ласково гладя по волосам. Я подняла голову и встретила взгляд её ярких глаз.

— Я видела твою вестницу, нана...

Мать и Линнэн удивлённо переглянулись.

— Какую вестницу, милая? — переспросила вторая Мудрая.

— Перед тем, как уехать из Имладриса. Я видела твою вестницу. Там, в долине...

Мать отрицательно покачала головой:

— Дорогая, мои вестники не имеют силы, чтобы преодолеть такие расстояния. Я никого не посылала.

— Но... я же видела. Как всегда, как твои...

— Ты пустилась в этот путь, увидев бабочку? — недоверчиво спросила Линнэн.

— Да. То есть, нет. Вернее, да... Я решила ехать домой, когда её увидела, — я замолчала и села, понимая сама, как нелепо звучат эти слова. — Я больше не могла быть одна... Мне казалось, что я нужна здесь. Что нужна тебе...

— Конечно, ты нужна мне, Эль! — воскликнула мать, прижимая меня к своему плечу. — Но гораздо больше я бы желала видеть тебя живой в безопасной крепости, а не мотающейся по глухомани, переполненной врагами!

Ответить на её слова было нечего.

— Защитница... — посмеиваясь, фыркнула Линнэн. Мать лишь покачала головой.

— Отец знает об этом? — я вскинула на них смущённый взгляд.

— Знает, Эль, знает...

— Он в ярости и готов меня убить...

Они переглянулись.

— А ты как считаешь? — скрывая улыбку, поинтересовалась Линнэн.

— Никак, — обхватив колени руками, я спрятала в них лицо. — И сожалею только об одном, — сжав зубы, мне удалось не разрыдаться. — Я потеряла Хэлега...

Некоторое время они молча наблюдали за мной, и только потрескивание камина нарушало тишину. Потом мать положила мне руку на голову и снова погладила.

— Твой Хэлег вернулся домой раньше тебя.

Смысл этих слов не сразу достиг моего разума. Но, осознав услышанное, я тотчас же вскинула голову, недоверчиво переводя взгляд с матери на её подругу.

— Похоже, что конь оказался умнее своей хозяйки, — пробормотала Линнэн, поднося к губам кубок.

Мать засмеялась. Не удержавшись, я тоже радостно фыркнула.

— Не могу с тобой поспорить, мэльдис, — вполголоса отозвалась мать.

— Где он?

— На конюшне у Рэндира. Сиди, — удержала она меня на месте, — завтра проведаешь его. Он тоже устал.

Я снова опустилась на пол, а мать продолжила:

— Он прискакал прямо к нашему дому, и первым его заметил Аэглэн. Он собрал своих учеников, и они тут же отправились к границе. Хэлег спас тебе жизнь.

— Не единожды, нана... Не единожды.

— Не прибеги он сюда, тебя никто бы не ждал на том посту. Стража выбивается из сил, чтобы сохранить безопасность границ. И на счету сейчас каждый, кто может держать в руках оружие, — заговорила Линнэн.

— А Сэльтуиль?.. — я осеклась, не зная, как продолжить щекотливый разговор. — Что она там делала?

Мать взглянула на Линнэн и произнесла:

— Она вызвалась идти с ними...

— И давно?

— Что давно? — переспросила Линнэн.

— Давно она умеет держать в руках оружие?

— С вашего отъезда в Имладрис. Она настояла на обучении этому после вашего отъезда.

— Аэглэн говорит, что лучница из неё выйдет неплохая, — произнесла мать.

Я молчала, не находя слов. Но Мудрым не нужны слова для объяснения написанных на лице сомнений.

Линнэн снова взглянула на мою мать и, наклонившись, похлопала меня по руке:

— Эль, дитя, не нужно так воспринимать эти события. Её жизнь — это лишь её решение, и не стоит считать себя в чём-то виноватой.

Подняв глаза, я встретила её улыбку.

— Да, она попыталась, должно быть, таким образом привлечь внимание моего сына. Но в таких вопросах решение принимать ему, а он свой ответ уже дал, насколько я знаю...

Поднявшись, Линнэн отошла к столу, где стоял ещё один кувшин вина. Мать последовала за ней. Стукнули тарелки, по комнате поплыл сладкий запах тёплого хлеба и сыра. Пока они раскладывали по тарелкам ужин, я задумчиво смотрела в огонь, пытаясь уловить в мыслях что-то, что тревожило всю дорогу до границы.

— Нана... — вёрткая мысль, наконец, всплыла в памяти чёткой картиной узкой тропы, вьющейся среди густых зарослей, и несущегося по ней во весь опор Хэлега, — нана, я хотела спросить...

— Что, дорогая? — отозвалась за спиной мать, снова опускаясь рядом.

— Разве в тех землях были раньше тропы, ведущие прямо к нашим границам?

— А кто тебе сказал, что они там есть? — посмеиваясь, Линнэн опустилась на своё место, поставив рядом наполненные тарелки и непочатый кувшин вина.

Я бросила на неё взгляд, начиная догадываться о причине столь удачно проделанного пути через кишащий орками лес.

— Ты помнишь, что я тебе однажды сказала, дорогая? — с улыбкой спросила мать.

— Что этот лес всегда будет помнить и хранить меня...

— Так что же тебя удивляет? Или в далёких землях ты забыла, что всё ещё одна из таварвайт?

— Я всё помню, нана... Всё помню...

Опустив голову ей на колени, я снова погрузилась в дремоту, убаюканная их тихим разговором и негромкими, привычными с детства, напевами Линнэн...

---

1) Хэлег — (синд.) "лёд"

Вернуться к тексту

2) Reviо, Heleg! Revio ian alagos! — (синд.) Лети, Хэлег! Лети как буря!

Вернуться к тексту

3434 г. в.э.

Эмин Дуир

Громкий стук в двери нашего дома — днём ли, ночью ли — давно стал привычным. Мать и поселившаяся с нами Линнэн тут же уходили туда, где требовалось их присутствие, с тем, чтобы после возвращения почти без сил упасть и погрузиться в тяжёлое забытье.

И не было больше в поселении тех ночей, когда среди чуткой тишины можно было услышать шёпот ручья из перелеска, любовные признания или мелодии менестреля. Ночи полнились иными звуками — и в них больше не было умиротворяющего покоя. Давно привычным стало для всех держать рядом с собой оружие, и уже не осталось тех, кто не смог бы натянуть тетиву лука при малейшей опасности.

Стража сменяла друг друга на сторожевых постах, почти не успевая отдохнуть. Алордин с каждым днём мрачнел всё сильнее, и всё чаще задумчиво поглядывал на полупустые дома, отсылая стражей к дальним рубежам.

А нападения на границы шли почти безостановочно. Орки, не имея, должно быть, сил и возможности пробить оборону прямым нападением, изматывали нас непрекращающимися набегами. И всё чаще вместе со стражами уходили юные ученики Аэглэна и охотники, только-только взявшие в руки оружие. И уже никто не гнал с границ тех эллет, что вставали рядом с братьями, отцами и мужьями в очередную тревожную ночь. Или вместо них. Потому что большинство воинов были далеко-далеко от дома. И потому, что от прошлой жизни не осталось уже ничего...

* * *

Утро, после моего приезда в родной дом, когда Алордин вернулся из северных поселений, изменило для меня многое.

Мы сидели в общей зале — Алордин, прибывшие с ним и сменившиеся с постов стражи, я, моя мать и Линнэн. Алордин устало ковырял в тарелке и внимательно слушал мой рассказ о проделанном путешествии. Мать и Линнэн, стоя рядом, тоже молчаливо внимали беседе, лишь изредка обмениваясь взглядами. Алордин хмурился всё сильнее, расспрашивал снова и снова в мельчайших подробностях об увиденном у Андуина, пока, наконец, не отодвинул от себя тарелку и не встал из-за стола.

— Собери пятерых стражей, Гланмир, — обратился он к одному из воинов в зале, — через час они должны быть готовы выйти за западные рубежи.

Светловолосый страж молча кивнул и покинул зал, а Алордин повернулся к моей матери и Линнэн:

— Скажи, Мудрая, сможете ли вы снова открыть для нас те тропы, которыми прошла твоя дочь? Для вас это возможно?

Они задумались, а затем мать покачала головой:

— Не уверена, Алордин... не всё и не всегда можно повторить.

— Некоторые пути она выбирала сама, — пояснила Линнэн. — И не всегда её путь совпадал с той дорогой, где мы могли бы чем-то помочь.

— Зачем это тебе, Алордин? — мать покачала головой, подавая ему в руки кружку с горячим отваром. — Мы ведь и так уже знаем, что в ближайшее время всем придётся нелегко.

Алордин задумался, вдыхая аромат трав, и скользнул взглядом по мне и сидящим за столом уставшим воинам.

— Я хотел бы сам увидеть всё, собственными глазами. И тогда уже решать, что делать дальше. Необходимо проверить поселения у западных окраин леса и то, о котором она рассказала. Может быть, ещё можно кого-то предупредить. И нельзя оставлять всё в том виде, что сейчас... нельзя оставить у наших границ поруганные тела и смерть.

— Я могу указать дорогу до...

Под его взглядом, оборвав себя на полуслове, я медленно закрыла рот, запоздало вспомнив, что Алордину уж явно больше моего знакомо местонахождение разорённого посёлка.

Воин хмыкнул и окинул меня тем взглядом, от которого ещё с детских лет возникало желание укрыться за чьей-либо спиной. Но спины поблизости не наблюдалось, а сползать под стол было бы не к лицу... К тому же, если уж даже Сэльтуиль способна приносить пользу, стоя с луком у границы, то для меня было бы позором сидеть в это время у матери дома.

— ...хотя бы ту дорогу, которой прошла до границ, — выговорить это удалось лишь с усилием, а каждый устремлённый на меня взгляд лёг тяжким грузом. — Если это важно. Может быть, я могу чем-то помочь... — последние слова были почти не слышны.

— Твоя дочь безумна, Тауриндиль, — насмешливо шепнула Линнэн моей матери, убирая со стола пустые тарелки.

— Это не важно, — отрезал Алордин, отставляя кружку и окидывая взглядом всех присутствующих.

И непонятно было, кому предназначался этот ответ...

Я опустила глаза, не выдержав его взгляд, и стиснула кулаки, сгорая от стыда. Мне, почти полсотни лет назад покинувшей дом и не появлявшейся в этих землях много лет, глупо и смешно было предлагать какую-то помощь воинам, проводившим половину жизни у границы.

Алордин приблизился ко мне и остановился рядом, сверля с высоты своего роста настойчивым взглядом. Таким же взглядом любили награждать своих учеников наставники стражей Имладриса, ожидая от них верных решений... Вскинув голову, я взглянула в сверкающие холодной сталью глаза и уловила в их глубине мелькнувшее на миг любопытство. Алордин взял мои руки, перевернул ладонями вверх, рассматривая поджившие ссадины, и отпустил.

— Перевяжи левую руку, — бросил он мне, отворачиваясь к Мудрым. — Вы поможете нам?

Мать молча кивнула, а Линнэн не удержалась и проворчала:

— К чему задавать подобные вопросы?..

Тяжёлая рука Алордина на мгновение коснулась моего плеча, когда воин, повернувшись, направился к выходу. Я подавлено молчала, спрятав лицо за кружкой. Стражи, закончившие есть, поднялись из-за стола и последовали за командиром.

— Элириэль, передай Аэглэну, что помощь его учеников понадобится на западных постах, — приостановившись в дверях, произнёс Алордин. — К вечеру их сменят стражи. Выступаем через час от дома Аэглэна. И... про руку не забудь.

Он вышел из дома, и со стороны конюшни донеслись отдаваемые им распоряжения. Я недоумённо захлопала глазами, провожая воинов, покидающих зал, пока один из них не взглянул на меня с насмешкой:

— Что сидишь, Элириэль? У тебя всего час, чтобы успеть собраться.

Обескураженная, я вскочила.

— Аэглэн сейчас на кухне, — негромко произнесла мать и вздохнула. — Стрелы возьмёшь в оружейной. А потом зайди ко мне, я помогу с рукой...

«Однажды, моя девочка, всё закончится — и эта война, и тьма, и опасность. Всё в нашем мире меняется... И мы тоже. Но свой путь, каким бы он ни был, пройти сможет лишь тот, кто идёт. И если мы хотим снова увидеть, как засияет свет над нашими землями, мы должны до него дойти. Иди, милая. Иди... и береги себя...»

Эти слова, сказанные в тот день матерью на прощание, я потом всегда твердила себе как заклятье — и когда казалось, что надежда потеряна, и когда она на самом деле исчезала. И когда оставался лишь бесконечный коридор.

Дойти... чтобы увидеть... свет...

За четыре дня, что провела я с отрядом Алордина у западных окраин Эрин Гален, нам удалось предупредить разграбление ещё двух крошечных посёлков лесных жителей. Понимая, что самостоятельно вряд ли удастся противостоять нападениям крупных отрядов орков, они покинули свои дома и ушли от опасного соседства дальше на юг, к родичам. В трёх местах мы опоздали. И всё, что смогли сделать — это лишь предать земле и огню оставшееся после набега.

Побывали мы и в заваленной буреломом балке у границы леса. Когда я извлекла из тайника полученные в Имладрисе доспехи, Алордин лишь одобрительно прищёлкнул языком, скользя пальцами по тиснёным узорам на коже нагрудника. И нацепил всю защиту на меня. А затем, заталкивая в сумку извлечённое из-под камня платье, я поймала его насмешливый взгляд. Но расстаться во второй раз с чудесным подарком Сильмэ было выше моих сил. Пусть улыбается, донесу...

Домой мы вернулись к вечеру пятого дня.

И для меня началась бесконечная вереница дней, сливающихся в недели и месяцы, когда дежурства у приграничных постов чередовались с выходами на охоту, а по ночам поднимал на ноги громкий стук в дверь...

 

В ту ночь требовательный стук раздался почти сразу после заката. Едва успев натянуть сапоги и прихватив с собой пояс с оружием, я ещё в пределах своей комнаты поняла, что произошло нечто страшное — громкие взволнованные голоса и заметавшиеся в ночной мгле отсветы огней изгнали из посёлка последние мгновения ночных грёз. На ходу заглянув в спальню к Линнэн, я не стала тревожить её — вернувшись незадолго до заката от раненого прошлой ночью стража, она была в усталом забытьи и ничего не слышала.

Мать уже была у входной двери, расспрашивая принёсшего вести воина, и лишь кивнула мне в сторону стоящего на возвышении Дома целителей, почти бегом спускаясь с крыльца.

Холодный туман, предвестник приближающейся осени, снова лежал за порогом густыми клубами. Плохо... В такие ночи орки с особой яростью бесчинствовали у границ, и трое раненных стражей за последние шесть дней уже заставили оставшихся в поселении лекарей явить свои навыки.

У Дома целителей горели костры, немного разгоняя туманную муть, в окнах бились яркие блики света, а у крыльца собралось, наверное, всё поселение. Спеша вслед за матерью, я с удивлением обнаружила вокруг множество незнакомых лиц; хотя, казалось, после возвращения домой мне стали известны уже все эльдар, появившиеся здесь за годы моего отсутствия. Сейчас же у костров сидели и стояли, переговариваясь, плача или утешая друг друга те, кого я никогда не видела раньше. И всех их объединяло лишь одно — отчаянье в блуждающих глазах.

Стоявшие у самого крыльца молчаливые воины расступились, пропуская мать, а я резко остановилась, словно наткнувшись на стену — у входа в дом, в кольце отбрасываемого факелами света, аккуратно, в ряд, лежало четыре тела. Окровавленные одежды, застывшие лица... Незнакомая русоволосая дева в залитом кровью желтом платье с четырьмя ранами от стрел на груди и у шеи. Темноволосый юноша без доспеха с рассеченной раной от ключицы до бедра. Незнакомый воин, чье лицо, скрытое слипшимися от крови волосами, рассмотреть было почти невозможно. И Гланмир, один из наших стражей, ушедший три дня назад к восточным селениям. Там жила его сестра с супругом, и он, волнуясь об их благополучии, часто вызывался сам увести отряд в подмогу немногим оставшимся у восточных рубежей воинам. Лишь при взгляде на его неподвижное тело мне стало ясно, что случилось непоправимое, а до слуха долетел, перекрывая царящий вокруг гвалт, громкий голос Алордина.

— Да! Именно немедленно! — рявкнул он, появляясь на пороге Дома целителей.

Стоящие у крыльца стражи плотнее сомкнули ряды, скрыв то, что происходило за их спинами.

— Это безумие! — громко и взволнованно возразила Антара, его жена и одна из оставшихся в посёлке целительниц. — Прошу тебя, не сейчас! Не ночью!

— Я должен был принять это решение уже давно! Промедление лишь погубит ещё больше нашего народа!

— Не сейчас, Алордин, послушай... — раздался за их спинами негромкий, но звучный голос моей матери, и воин резко остановился, обернувшись. — Послушай голос своего разума, не рвись за велением сердца. Случившегося не изменить. Но мы должны сейчас позаботиться о тех, кто ещё нуждается в помощи.

— Я это и хочу сделать!

— Посмотри туда, — мать, стоя на крыльце, взмахнула рукой за спины воинов, и Алордин замолчал, устало прикрыв глаза рукой.

— Ривион, собери отряд, — совсем другим, сдержанным и знакомо-уверенным голосом произнёс он после небольшой паузы. — К утру они должны быть готовы выступить к северным границам. Эндан, пойдём со мной. Нам нужно разместить всех прибывших.

Воины снова расступились, и Алордин сбежал по ступеням, направляясь на свет мерцающих сквозь мглу костров.

— Элириэль, — проходя мимо, он заметил моё присутствие, — найди Аэглэна. Он, ты и твои друзья понадобитесь мне к рассвету.

Я склонила голову, давая понять, что услышала его слова, и лишь сейчас запоздало поняла, что незнакомые мне эльдар с отрешёнными глазами — это жители поселения у восточного рубежа, самого небольшого и слабо защищённого. Поселения, которого, должно быть, больше нет...

Мелькнув белой птицей, мимо нас к крыльцу за спины воинов метнулась чья-то тень, и, обернувшись остановить её, Алордин поймал лишь воздух. На колени возле тела Гланмира упала его жена, уронив голову ему на грудь, и зашлась немым криком. Антара, воины и моя мать поспешили к ней, но целительница, оказавшаяся рядом с телами первой, жестом остановила всех. Опустившись на землю, она расцепила судорожно сведённые пальцы эллет и приподняла её с тела мужа. Голова жены Гланмира безвольно откинулась назад, рассыпая до земли каскад пепельных волос, а безжизненный взгляд устремился к чёрному небу. К далёким, скрытым за тучами звёздам, что увели их обоих в Чертоги иной земли...

Бережно опустив хрупкое тело эллет в объятия её недвижимого супруга, Антара резко поднялась и ушла в дом. Бледная, словно полотно, мать осталась стоять на крыльце, ведя с кем-то молчаливый разговор, слушая Незримое. Воины сомкнули ряд, скрыв за спинами уже пять бездыханных тел.

Чувствительный толчок в плечо вернул меня к действительности, развернув на дорожке спиной к входной двери. Чуть приподняв бровь и сжав губы в тонкую линию, Алордин молчал, удерживая меня за плечи и сверля стальным взглядом. Я высвободилась из его рук и снова склонила голову:

— Я видела Аэглэна у поворота к источнику, — удалось выговорить через силу, скрипнув зубами, чтобы скрыть дрожь.

— Приведи его сюда и возвращайся домой, — приказал Алордин, мягко подталкивая меня на дорожку от крыльца. — Ступай... Напрасно ты пришла сюда. Позови Аэглэна и ступай.

— Я приведу Аэглэна, каун. Какие ещё будут распоряжения?

Он несколько мгновений молчал, настороженно наблюдая за мной, а затем кивнул головой в сторону дома владыки.

— Распорядись принести вина и приготовить поесть для тех, кто прибыл сегодня. Понадобятся ещё дрова и постели. Затем найди Индора и ждите нас у дома владыки.

Отдав ещё несколько быстрых распоряжений воинам, Алордин в сопровождении каунов направился к кострам. И в этот миг, перекрывая все голоса и звуки, от нашего дома донёсся громкий крик. Боль, ярость, страх, ненависть, отчаяние, тоска — всё смешалось в оглушающем выплеске эмоций, мало похожем на голос живого существа. Подскочив от неожиданности и едва не споткнувшись на ровном месте, я замерла. Воины вскинулись, переглядываясь, гомон и плач смолкли. Даже Алордин дёрнулся и остановился, удивлённо вглядываясь в туман. Мать бросилась к нашему дому, выйдя из своего оцепенения, а выражение её лица заставило меня поспешить следом, получив молчаливый кивок Алордина.

Настигла я её уже в спальне. Сидя на кровати рядом с Линнэн, она сжимала в крепких объятиях бьющуюся в рыданиях подругу и что-то шептала, заговаривая хриплые вскрики. При моём появлении мать быстро махнула рукой, выпроваживая меня назад из комнаты. Мне оставалось лишь тихо отступить за порог, прикрыв за собой дверь. И поспешить снова в ночь, на поиски Аэглэна, впервые искренне радуясь тому, что видения, зримые мудрыми, недоступны моему разуму.

 

Сложно сказать, какую роль изначально хотел отвести Алордин ученикам Аэглэна, но на рассвете его планы явно изменились.

Ночь прошла неспокойно — орков замечали вблизи постов, но нападения так и не последовало. К утру Алордин не решился полностью сменить и отпустить опытных стражей с постов, как часто делал это раньше, оставляя вместо них юношей. Лишь мрачно оглядел перелесок у границы, приказав не спускать с неё глаз, и оставил по паре молодых воинов в помощь на каждом посту — лишняя пара глаз и рук даст возможность страже передохнуть хоть немного.

Вернувшись в поселение, он выслушал доклады каунов, расселивших беженцев по домам, и, на ходу глотая из чаши какой-то отвар, подошёл к нам. Индор с четырьмя друзьями, встретившими меня той ночью у границ, я и Сэльтуиль, старательно сторонящаяся меня, но всегда принимающая участие во всех вылазках сложившегося за это время небольшого отряда, ожидали распоряжений, сидя у источника около дома владыки Орофера.

Алордин окинул нас быстрым взглядом и поманил к себе Индора:

— Тебе ведь знакома дорога к северным поселениям?

Индор кивнул.

— Кто из родичей там? — уточнил Алордин.

— Брат моей матери, — ответил юноша.

— Это хорошо, — Алордин на мгновение задумался, а затем коснулся его плеча: — Выбери себе двоих спутников и самое большее через час вы должны будете выйти в путь.

Индор вскинул удивлённый взгляд.

— На север, — продолжил воин, одним взмахом руки останавливая любые вопросы. — Доберёшься до родичей и расскажешь обо всём, что случилось этой ночью. Ты понял меня? — Индор снова молча кивнул, а Алордин продолжил: — Передашь страже мой приказ — покинуть посёлок и вывести всех сюда, к нам. Здесь найдётся и кров, и пища для всех, а вот воинов, чтобы удерживать в безопасности все рубежи, у нас недостаточно.

Индор переглянулся с юношами, выбирая себе спутников, а Алордин продолжил наставления:

— Выступайте и идите как можно быстрее. К вечеру, самое большее к ночи, вы должны добраться туда. А с рассветом следующего дня выйти в обратный путь. Пусть жители берут с собой лишь самое необходимое. Днём орки вряд ли будут нападать, но ночью дорога может быть непроходима. Мы по возможности встретим вас на пути, но обещать этого я не могу — ты сам видишь, что сейчас угроза для всех нас реальна, как никогда прежде. И ты видел, чем может обернуться промедление...

Алордин замолчал, оборвав себя на полуслове, а Индор согласно закивал:

— Я всё понял, каун. Мы выступим немедленно.

— Ступай, мой мальчик. Моё сердце неспокойно за вас, но сейчас я не могу послать с вами никого из воинов. Спешите, торопитесь изо всех сил, но будьте осторожны и помните обо всём, чему вас учили. Наши земли в кольце, и от вас сейчас могут зависеть жизни многих. Гораздо важнее сохранить жизни, чем дома, а все рубежи нам, боюсь, не удержать... — прошептал Алордин вслед умчавшемуся к конюшням Индору, живо воскресив в моей памяти отца, произносящего такие же слова перед сыном владыки — давным-давно, на заре моей жизни...

* * *

Тёмная полоса деревьев по левую руку от убегающей к северу дороги была спокойна и безжизненна. Молчали склоны гор над пустынными витками тропы, молчал лес, уставший от тревожащих его покой захватчиков. И молчал простор небес, лениво толкая ладью Ариэн к закатному краю.

Так же молча, сменяя друг друга, сидели и мы на укрытой в ветвях сторожевой площадке на краю поселения, наблюдая за северной дорогой и ожидая возвращения Индора. Время от времени к нам наведывался то Аэглэн, то Алордин, интересуясь вестями. Вестей не было. Третий день, к концу которого из северного поселения уже давно должен был вернуться Индор, заканчивался, а вьющаяся среди серых склонов дорога по-прежнему пустовала. И странным казалось напряжённое молчание, плещущееся в душном воздухе жаркого дня конца лета.

Отвлёкшись на миг от пустынной притихшей дороги, я украдкой взглянула на Сэльтуиль, мраморной статуей застывшую у края площадки. Красива... она очень красива... Безупречный изящный профиль, узкие ладони с длинными пальцами, в которых непривычно видеть лук вместо лютни, золотисто-медовые волосы, сплетённые в тяжёлую тугую косу, глаза цвета небесной лазури, глядящие холодно и надменно.

— Не стоит, Сэльтуиль, — негромко произнесла я в ответ на промелькнувшую в её глазах откровенную неприязнь. — Не стоит меня так ненавидеть. Я не враг тебе. И не знаю, чем заслужила такие чувства.

— Что ты можешь знать о чувствах, Элириэль, — она криво усмехнулась, не сводя с меня глаз. — Ты никогда ничего не видишь дальше собственной руки. Прежде чем говорить о ненависти, может, для начала, поговорим о любви?

— Если ты так желаешь, то давай, побеседуем. Хоть и не мне с тобой об этом говорить, Сэльтуиль.

Она вспыхнула от прозвучавших слов и вскинула голову:

— Холодная и надменная как всегда, так ведь? — её голос просто сочился ядом и я, вздохнув, присела на корточки, задетая и словами, и тоном этих слов. Она продолжала: — И привыкшая всегда получать всё желаемое...

— Хватит! — оборвала я её, не имея более намерения выслушивать подобные обвинения и глубоко жалея о том, что вообще затеяла этот разговор. К чему мне разубеждать её в чем-то? Да и вообще... Это становится уже просто законом — выслушивать переживания друзей детства, искать в своём сердце сочувствие и оправдание их поступкам и молчаливо сносить их жалобы. Меня она не слишком щадила в тот момент, когда шла к Лаэрлинду с признаниями, поставив свои чувства выше всего!..

Я резко встала и, выпрямившись, бросила ей в лицо:

— Хватит! Достаточно я слушала подобные речи и молчаливо сносила твоё пренебрежение, как и недомолвки за спиной. Больше этого не будет! Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моих мыслях или желаниях. И не тебе, решившей когда-то причинить мне боль, упрекать меня в бесчувственности! Никогда, я никогда не становилась на пути чужого счастья. А ты с лёгкостью это сделала. И в твоих печалях нет моей вины.

— Откуда ты об этом знаешь? — ахнула она, и на мгновение в моём сердце шевельнулась давняя жалость к ней и её несчастьям.

— Иногда я слышу лучше, чем вижу, Сэльтуиль, — ответила я, досадуя на вырвавшиеся в раздражении слова.

Она чуть прищурилась, кривя губы в язвительной усмешке, и моя досада разом погасла под взглядом ледяных глаз.

— Ты никого никогда не любила и не имеешь права меня судить, — процедила она сквозь зубы. — И ты привыкла брать всё, всё... Даже то, что тебе не нужно!

— Тогда не тебе говорить о моих привычках и нуждах, — мой голос даже мне показался глухим шипением, настолько мучительной была попытка сдержать полыхнувшую ярость. — И не тебе перекладывать на меня свои беды. Я не властна над сердцами своих друзей, — при этих словах злость исчезла так же быстро, как и вспыхнула, оставив лишь старую жалость и пепел горечи. — И никогда не брала и не требовала ничего, за что не могла отплатить тем же. И мне тоже бывает больно — особенно от несправедливой ненависти и твоих обвиняющих взглядов.

Губы Сэльтуиль дрогнули, но она не произнесла ни слова и резко отвернулась, сцепив на груди руки. Я опустилась на настил площадки, скользя взглядом по пустынной местности, чувствуя себя опустошённой и горько сожалея о сказанном. Ни к чему это было. Мне не изменить её отношение и ничего не объяснить — она давно считает меня своей соперницей. Но вот так, неожиданно даже для самой себя, открыться той, что винила меня во всех своих бедах... Верх глупости...

— Знаешь, Элириэль, — негромко произнесла Сэльтуиль, по-прежнему не поворачиваясь и глядя вдаль, — мне с самого детства казалось, что ты либо непроходимо глупа, либо абсолютно наивна.

Глупа... безусловно, даже не оспорить...

Но не меньшая глупость — гнаться за тем, кто тебя отверг...

Вздрогнув, она резко обернулась, смерила меня сверху вниз долгим взглядом и опустилась рядом. Услышала и прочла?..

— Скажи, Элириэль, это правда, что Земля-за-Морем может дать исцеление и утешение во всех горестях? — спросила она, немного помолчав.

Вопрос был настолько неожидан, что я растерялась.

— Как могу я говорить о тех землях, где никогда не бывала?

— Но слышала об этом больше моего, — она чуть склонила набок голову, ожидая ответа и сверля меня настойчивым взглядом.

— Если ты ищешь исцеления от любви, то даже там не знают причину горести и боли, рождаемой ею, — осторожно ответила я, вспоминая все песни, разговоры и баллады, звучавшие на моей памяти в Каминном зале Имладриса. — Как никто не знает причину, по которой она зажигает одни сердца, оставляя холодными другие...

Откинув голову назад, Сэльтуиль внезапно рассмеялась.

— Из твоих уст это звучит забавно, — ответила она на моё удивление. — И забавно видеть твои жалкие попытки объяснить недоступное твоему пониманию.

— Ну что ж, забавляйся в своё удовольствие, Сэлла⁽¹⁾. Рада, что развеселила тебя.

Поднявшись, я попыталась положить конец бессмысленному разговору. Она ухватила меня за руку.

— Постой, Элириэль! Ты сама это затеяла, так давай же договорим до конца.

— Я думаю, мы уже всё сказали друг другу. Мне больше нечего к этому добавить.

— А я так не думаю! — Она потянула меня вниз, заставив снова присесть рядом. — И мне есть, что сказать тебе.

Я села, подогнув под себя ноги, и взглянула ей в лицо:

— Говори.

Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями, и медленно заговорила, опустив глаза:

— Глупость, считаешь... А что, если это надежда? Что, если это всё, что мне осталось? Ты так гордишься тем, что никогда не стояла на пути чужого счастья. Но ты и не знаешь, каково это — лишиться даже надежды. Ты гордишься... А мне нечем гордиться, да и гордости уже нет. Я отдала её за призрачную надежду однажды заметить в его взгляде, обращённом на меня, хоть каплю той радости, с которой он смотрит в твою сторону. За что мне любить тебя?

— Не за что меня любить, Сэльтуиль. Но я не знаю, как ещё объяснить, что никогда не была тебе ни соперницей, ни врагом... И с гораздо большей радостью я бы пела тебе свадебные песни, чем видеть, как ты ломаешь свою жизнь ради недостижимого, — я кивнула на лук, зажатый в её руке.

— Ты считаешь, что я училась военному делу из-за тебя? — Она насмешливо фыркнула. — Как всегда, ты мнишь себя сердцем мира!

Чтобы подавить очередной прилив раздражения, я окинула взглядом дорогу и попыталась встать. Она снова дёрнула меня за руку, удерживая.

— Я не договорила. Это было сделано не из-за тебя, а ради попытки испытать себя и свои силы.

— И как, довольна? — не сдержалась я.

— Нет, — покачала головой Сэльтуиль, — не довольна. Мне прекрасно понятно, что умение стрелять из лука не сделает меня тобой. — Её губы искривились в горькой насмешке. — Но кто знал, что дорога жизни свернёт в такую сторону? Что придут для нашего народа такие тёмные времена? Сейчас этот лук оказался как нельзя кстати. И я буду делать всё, что смогу, пока в моих навыках есть необходимость.

В этом она права...

— А когда закончится эта война, — медленно продолжала Сэльтуиль, — и воины вернутся из южных земель, я сделаю то, что давно решила.

Я настороженно молчала, ожидая продолжения.

— Ты говоришь, что никогда не была мне соперницей. Так?

— Так. Сэльтуиль...

— Тихо, Элириэль, — она предостерегающе подняла руку, — дай договорить. Когда они вернутся, я хочу ещё раз поговорить с ним. И если он и в этот раз откажется от того, что я желаю ему дать, я уйду.

— Куда?

— Я уйду за море, в иные земли... Я не хочу мешать его спокойствию и жизни, как он считал все эти годы.

— Сэльтуиль, он так не считал!

— Значит, так считала я! — раздражённо бросила она, мотнув головой. — Но если он изменит своё решение... То ты докажешь, что никогда не была мне соперницей. И уйдёшь...

Я растерянно моргнула, но она не дала мне произнести ни слова и снова заговорила:

— Уйдёшь из нашей с ним жизни. Куда угодно, мне всё равно. Но я не хочу видеть тебя рядом.

— Сэльтуиль! Как ты можешь?.. Как ты можешь решать всё за него?! Ты ведь совершенно не знаешь... не знаешь о нём ничего... — почти беззвучно закончила я.

Она поднялась, устремляя мечтательный взгляд на дорогу, и отвернулась.

— Узнаю... — пробормотала она с пугающей одержимостью. — Всё узнаю... Я поговорю с ним по его возвращении и всё выясню.

Я настороженно смотрела ей в спину, только сейчас понимая, что она любила всю жизнь того, кого сама придумала. И для кого уже наперёд расписала все возможные роли. Он всегда был с ней предупредителен, холоден, спокоен и вежлив. И неведомо было ей, как он может одним взмахом руки властно оборвать любые доводы. Как может зазвенеть в его переливчатом голосе металл. Как он хмурится и молчит, принимая решения или строя планы. Как сжимаются в тонкую линию его губы, а взгляд сверкает опасным блеском при словах «Я так решил...» И как он всегда берёт лишь то, что считает для себя необходимым...

— Поговори, Сэльтуиль, — прошептала я, — выясни...

«Мне тоже нужно многое с тобой выяснить, мэльдир», — промелькнула мысль при воспоминании о молчаливом прощании в Имладрисе у последней сторожевой башни...

* * *

К вечеру четвёртого дня напряжение ощущалось уже даже в воздухе. Вестей с севера по-прежнему не было, как и не видны были на дороге ушедшие к дальним рубежам юноши.

Алордин, не находивший себе места эти дни, наконец, решился снять с постов нескольких воинов и сам выступил с ними навстречу Индору. Аэглэн, со словами «С мечом от меня толку мало, но на выстрел я не подпущу никого», ушёл к тому посту, что делили все эти дни его ученики, и остался сидеть на площадке в одиночестве, обозревая горизонт, разогнав нас по домам для короткого отдыха. Но тревожно было всем. И по-настоящему отдохнуть не удавалось.

Не находя себе места в гнетущей тишине родного дома, я вышла из спальни, на ходу завязывая волосы, и собираясь снова присоединиться к Аэглэну. Мать и Линнэн были в общем зале. При взгляде на них мне стало ещё тяжелее — Линнэн сидела за столом, бессильно уронив голову на руки, а мать молча помешивала какой-то отвар в придвинутой к ней кружке.

С той ночи, когда какое-то ужасное видение выдернуло Мудрую из забытья, она не произнесла ни слова. Не звучали больше её насмешки и ядовитые колкости, рассыпаемые и мне, и воинам. И не спешила она по ночам к дому Целителей на помощь Антаре. Лишь сидела, изредка отвечая что-то на мысли моей матери, и даже горестный Плач по погибшим той ночью не тронул ни единого мускула на окаменевшем лице с опустевшими глазами.

Я была уже почти у входной двери, когда над поселением разнёсся сигнал с северного поста, где сидел Аэглэн. Мы с матерью, переглянувшись, выбежали за порог. И, неожиданно, прозвучал хриплый голос:

— Погодите. Я пойду с вами.

Поднявшись и расправив согнутую спину, Линнэн поспешила следом, прихватив со скамьи у входа свою сумку с травами.

 

Наконец-то северная дорога перестала быть пустынной — у самого дальнего витка, исчезающего за обрывистым склоном, под завесой пыли, поднятой с каменистой тропы, появились быстро приближающиеся фигуры. Часть верхом, часть пешком, они двигались плотной группой, и вскоре стало видно, что некоторые из них, несмотря на приказ Алордина, всё же не пожелали расстаться с какими-то привычными вещами. Очевидно, из-за этого и задержались, добравшись лишь сейчас.

Я с облегчением перевела дыхание — они всё же дошли, и никто не пострадал. Больше не нужно будет Алордину отсылать стражей к дальним рубежам, проще и спокойнее станет воинам у наших границ, да и юношам можно будет вернуться к охоте — зима не за горами, а забот прибавляется...

И в этот миг почти одновременно раздались два тревожных сигнала — с постов у южной границы и от приближающегося с севера отряда.

Встав во весь рост, Аэглэн быстро, одну за другой выпустил четыре стрелы. Проследив его выстрелы, я ахнула — на дороге за спинами наших эльдар появились преследователи. И, словно этого было мало, из погружающегося в сумрак леса, по левую руку от дороги, появились несколько всадников на волкоподобных тварях, отрезая беженцам путь к спасению. Проскользнув через неприкрытые сейчас северные рубежи, они всё же настигли их почти у цели.

Бой закипел на дороге — развернув воинов и приказав остальным спешить к посту, Алордин сцепился с настигшими со спины орками. Сбивая выстрелами появляющихся из леса врагов, я с ужасом видела, что их количество не уменьшается, а воины Алордина, зажатые между двух отрядов, слишком медленно отступают, не успевая прикрывать безоружных.

Орки-всадники, с их проворными тварями, были трудной мишенью — быстро перемещаясь и часто уворачиваясь от стрел, они окружали безоружных беженцев, спешащих к нам. И, когда первые три женские фигурки упали на дороге под их ударами, раздался громкий крик стоящего рядом Аэглэна:

— Стой!

Приняв этот окрик на свой счёт, я на мгновение замерла.

— Сэльтуиль! Стой!

Спрыгнув вниз, она ринулась на дорогу, к упавшей эллет в синих одеждах, не обращая внимания ни на орков, ни на окрики. Аэглэн сквозь зубы выругался, выпуская еще несколько стрел, затем сунул мне в руки свой колчан и начал спускаться вниз — неловко и поспешно, прихрамывая сильнее обычного. Внезапно я поняла, что осталась на площадке одна — мать и Линнэн куда-то исчезли, лишь только раздались сигналы с южных постов, а прибежавших вместе с нами на сигнал Аэглэна юношей он сам ещё до начала боя отправил к каунам. Никто не ожидал, что здесь может завязаться такая стычка.

Сбив одного из верховых орков удачным выстрелом, я нашла взглядом фигурку Сэльтуиль. Подхватив неподвижную эллет под руки, она пыталась тянуть её к посту. И только через два выстрела мне вспомнились рассказы детства о её поездках к родичам матери на северные пастбища.

Аэглэн был уже на полпути к Сэльтуиль, когда в его сторону ринулись сразу два орка. Я выстрелила, подранив взвывшего волка под одним из них, и, потянувшись за следующей стрелой, нащупала лишь пустоту. Охота окончена... Аэглэн мощным ударом меча с высоты своего роста сшиб второго наездника и, не оглядываясь, поспешил дальше.

Бой между отрядом Алордина и орками кипел уже недалеко от Сэльтуиль, по-прежнему не обращающей ни на кого внимания и упрямо тащившей неподвижное тело вслед за беженцами, почти добравшимися до безопасных границ. Аэглэн, видя, что его крики никак не действуют, ухватил Сэльтуиль за плечо, с силой поднимая и разворачивая к себе лицом. Он что-то ещё говорил, тряс её и хлопал по щекам, пытаясь привести в чувство, когда за его спиной пронёсся орк-всадник. Мелькнул занесённый клинок, и последнее, что ещё ясно воспринял мой разум, был хриплый вскрик Аэглэна, заглушённый сигналом, донёсшимся из посёлка.

Отбросив бесполезный лук, я прыгнула вниз с площадки.

«А ведь так уже всё когда-то было...» — мелькнула мысль. И, словно в ответ ей, родилась другая — отчётливая, трезвящая и холодная: «И будет ещё не раз. Ты сама выбрала это...» Перед мысленным взором возникло суровое лицо отца, и мать, шепчущая что-то с лёгкой улыбкой. А потом справа мелькнула тёмно-серая тень, пахнув запахом псины, и я, увернувшись от щёлкнувших над ухом зубов, с мрачным удовлетворением полоснула кинжалом по горлу твари. Всадник со всего маху слетел на землю и умер, получив удар под высокий ворот доспеха...

До Аэглэна оставалось несколько шагов, отряд Алордина был совсем близко, и уже никакая сила, наверное, не могла бы меня остановить. Взмах руки, разворот, удар — всего один, но в нужное место, — и вот уже я рядом с целью. Сэльтуиль, как зачарованная, сидит неподвижно...

Пригнувшись и проскользнув под занесённый топор, я опрокинула нацелившегося на неё орка ударом по ногам и, полоснув открывшееся горло, упала на колени рядом с Аэглэном.

— Неплохо, Звёздочка, — прохрипел он. — Кое-чему ты всё же научилась в чужих землях...

— Тихо, Аэглэн, — я попыталась поднять его, но он лишь отодвинул меня взмахом руки.

— Эль, отойди, — раздался рядом голос Алордина, — ты его не поднимешь. Забери Сэльтуиль. Индор, быстро, помоги ей.

Двое стражей по его знаку унесли Аэглена. А мы с Индором, ухватив слабо сопротивляющуюся Сэльтуиль, потащили её к посёлку, откуда уже приближались воины, подоспевшие с других постов.

Орки немного отошли назад, падая под меткими выстрелами, всадники скрылись с глаз, не решаясь появиться у дороги, путь к дому был свободен. Мы с Индором опустили Сэльтуиль на землю рядом с Антарой, хлопотавшей над Аэглэном, и оглянулись, ища Алордина. И лишь сейчас я заметила звенящий напев, разливающийся над лесом.

Однажды я уже слышала подобное — чёрная от пепла прогалина у Старой дороги, истоптанная тяжёлыми сапогами, три голоса и Песня жизни, взывающая к лесу... Сейчас голос был один, но его сила заставляла воздух дрожать неверным маревом, а ответ леса чувствовала даже я.

— Не-е-ет! — донёсся до меня крик матери. — Линнэн! Не-ет!

Оглядевшись по сторонам, я заметила её подругу. Раскинув руки, Линнэн медленно шла навстречу оркам, словно пытаясь загородить от них и опустевшую дорогу, и посёлок, и отступающих воинов. Её голос звенел несдерживаемой силой, а орочьи стрелы пролетали мимо, не причиняя вреда. И лес отвечал её призывам, шепча, вздыхая и окутываясь зыбкой дымкой.

Зачарованная этим зрелищем, я не сразу поняла происходящее.

Лишь когда сильный толчок в плечо отбросил меня к матери, судорожно стиснувшей объятия, а сквозь окутавшую разум пелену прорвался голос Алордина, разводившего стражей по постам, я осознала, что дороги к северу больше нет. Непроходимая и неприступная полоса леса встала за границами посёлка, оградив зелёной стеной нас от любой опасности. Не было больше вырубок у обрывистого склона, не было лощины с ручьём, не было осыпи около каменоломни, не было орков. И не звенел больше голос Линнэн над лесом, забравшим её в свои объятия. Мудрая отдала своей земле всё — и силы, и защиту, и саму себя...

Ошеломлённая и испуганная, я растерянно взглянула на мать, с каменным лицом глядящую вдаль.

— Нана, но...

— Тауриндиль! — окликнула её Антара.

— Иду, Антара, — отозвалась она и перевела на меня взгляд, медленно разжимая объятия. — Потом, Эль, всё потом... — прошептала она, качая головой и поворачиваясь к целительнице.

— Нана, но... что мы скажем Гветану и Лаэрлинду, — мой голос дрогнул, и я замолкла, подавив всхлип.

— Ничего, — бросила она, не глядя на меня и склоняясь к Аэглэну, — ничего...

Шестеро... Ещё шестеро ушло той ночью.

Но на долгие семь лет это стали последние эльдар в наших землях, покинувшие лес не по своей воле.

Мы жили. Жили благодаря Линнэн и её защите, жили ожиданием возвращения наших воинов. И каждый раз, глядя на кольцо леса — такого ласкового к нам и беспощадного к врагам, — я задавала себе один и тот же вопрос, ответа на который так и не дала мать. «Что мы скажем её семье?..»

И так было до той поры, пока лес не расступился, повинуясь не менее сильной воле, чем та, что призвала его, а в глубине зелёного сумрака не раздался голос сигнального рога, возвестившего о начале иной жизни...

---

1) Сэлла — от синд. sell — девочка

Вернуться к тексту

3441 г в.э.

Эмин Дуир

Они выходили из глубины леса стройными рядами, стекаясь к центру поселения, где собрались в нетерпеливом ожидании все жители. Сияющие начищенные доспехи, открытые лица, расправленные плечи и, несмотря на все пережитые тяготы и оставшиеся позади лиги, высоко вскинутые головы. И глаза, горящие предчувствием радостных встреч, удовлетворением и гордостью. Трандуиль шёл впереди войска, наравне с несколькими советниками и командирами. С непокрытой головой, сверкая серебром брони и драгоценными камнями, украшающими его одежды и оружие, он скользил по встречающим внимательным взглядом, изредка склоняя голову в ответных приветствиях.

Они шли гордо, слаженно, чётко и невозмутимо. Но...

Но как же их было мало...

Ища в ровных рядах воинов знакомые фигуры и лица, я с накатывающим отчаянием замечала, как то тут, то там среди встречающих раздаются сдавленные стоны или вздохи облегчения. А над поселением разворачивает крылья тёмная туча — тоски, боли, разочарования, печали...

 

Прижавшись к отцу и спрятав лицо у него на груди, мать неподвижно стояла среди тех, кто дождался минуты встречи с родными и близкими. Он приобнял её плечи, потёрся щекой о разметавшиеся под порывами ветра золотистые локоны и чуть прикрыл глаза, ведя с ней молчаливый разговор.

Ликования и восторгов не было. Да и откровенную радость мало кто выказывал — слишком дорогой ценой досталось счастье встречи и слишком многие были лишены его.

Заметив моё присутствие, отец вытянул руку и поманил к себе. Я приблизилась к ним и, переведя сбившееся от волнения дыхание, уткнулась в окованное железом плечо. Его объятие было сдержанным и холодным. Подняв голову, я встретила строгий тяжёлый взгляд, непроницаемый, как и укрывавшая его тело броня.

— Я думал, что твоё слово нерушимо и на него можно полагаться, — спокойно произнёс он, не отводя глаз.

— Разве я когда-либо нарушала его? — мне искренне не хотелось омрачать момент встречи, но я не собиралась сейчас виниться перед отцом за то, что вернулась домой без него.

— В тот день, когда ты решила остаться в Имладрисе, ты сказала, что ничего не будешь делать без моего ведома.

Мать подняла голову, взглянула на отца, но вмешиваться в разговор не стала.

— Я сказала, что любые мои решения будут тебе известны.

— В последнюю нашу встречу ты не сказала ни слова, что собираешься покинуть Имладрис.

— В последнюю нашу встречу ты слышал лишь то, что желал слышать, и я не верю, что с твоим даром читать сердца, ты ни о чём не догадывался.

— Но ты не сказала... Я разочарован, Элириэль. Очень... В тебе... Разочарован.

Его слова полоснули ледяной обидой и болью.

Да, я ничего не сказала ему... Но в его последний приезд подобный разговор был выше моих сил. Я не смогла. Не смогла его огорчить, не смогла добавить ещё бед к тем, что обрушились на его плечи. Он старательно уходил от беседы, сводя разговоры к пустякам, а мне... Мне хотелось помочь. И казалось, что так будет лучше, что я вынесу годы разлуки, как было всегда. Но раньше всегда рядом был Лаэрлинд...

А теперь всё, что мне осталось — лишь его разочарование и холодная отчуждённость?

Мать молчала, наблюдая за нами, отец тоже молчал. А я, преодолевая тяжесть сомнений, вины и обиды, произнесла:

— Значит, адар, ты тоже нарушил своё слово.

Он чуть изогнул бровь в немом вопросе.

— Перед отъездом из Имладриса ты сказал, что твоё благословение, любовь и мысли всегда будут со мной. Ты говорил, что твоё сердце всегда будет открыто для меня. А сейчас лишаешь даже своего расположения. Прости... Прости, что не оправдала твоих надежд.

Горькие слова разбились о броню его холодности. На короткий миг мне показалось, что он обнимет меня, как в детстве, а в прозрачных глазах вспыхнут тёплые огоньки прощения и одобрения... Но он лишь качнул головой и произнёс:

— Мы поговорим об этом позже, Элириэль. Сейчас тебя хотел видеть владыка. Пойдём, я провожу тебя, — добавил он, отстраняясь и протягивая согнутую в локте руку.

Я коснулась ладонью металла на его руке и церемонно проследовала за ним к дому владыки, по-прежнему пытаясь отыскать среди вернувшихся воинов знакомые лица...

 

Трандуиль, в одиночестве сидевший за массивным столом в кабинете владыки, мгновенно вскинул голову на звук чуть скрипнувшей двери и поднялся, приветствуя нас. Он был всё ещё в сияющих доспехах, лишь сбросил расшитый парадный плащ, посверкивающий драгоценной вышивкой в одном из кресел у входной двери. Светлые волосы, удерживаемые узким серебристым венцом, ровными прядями обрамляли его спокойное лицо. Но взгляд ярких глаз стал другим — отстранённо-безразличным и усталым, словно погружённым в себя, хотя по-прежнему цепким и проницательным. И не было в нём прежней теплоты и понимания. Война изменила всех, бросив тень на сердца и лица...

Отец остался стоять у порога, лёгким движением руки проводив меня перед собой.

— Долгожданное возвращение тебя и воинов в родные земли, эрниль Трандуиль, рождает в сердцах народа радость и надежды, — я склонила голову в официальном приветствии.

— Владыка Трандуиль, — негромко поправил отец из-за спины.

Я в изумлении обернулась и наткнулась на невозмутимого отца, качнувшего головой в сторону сына Орофера. Внезапное осознание смысла сказанного легло тяжестью на сердце и взбудоражило мысли.

— Прости... владыка, — пролепетала я, не находя слов и вновь склоняя голову, чтобы скрыть выражение лица. — Ты хотел видеть меня?

— Мне нужно сказать тебе несколько слов, Элириэль. Присядь, — раздался его звучный голос, и я опустилась в кресло у стола. Отец остался стоять у двери, проигнорировав приглашающий жест Трандуиля.

На несколько мгновений в кабинете повисла неловкая тишина — я настороженно молчала, лихорадочно пытаясь угадать причину столь внезапного разговора и осмыслить нежданные новости, отец сверлил меня от двери внимательным взглядом, а Трандуиль нарочито медленно обошёл вокруг стола и присел напротив, словно собираясь с мыслями для предстоящего разговора.

— Я слушаю тебя, владыка, — слова прозвучали натянуто и неестественно, разрушая тишину, но это заставило Орофериона принять какое-то решение.

Вытянув руку, он положил что-то на край стола между нами и, чуть шевельнув тонкими пальцами, подтолкнул в мою сторону сверкнувший серебром предмет. Я опустила взгляд, оставив попытки прочесть что-либо на его бесстрастном лице, и застыла на месте, наблюдая, как чернеют капли гранатов в тусклом потемневшем серебре витой фибулы, лежащей на столе.

— Я обещал передать тебе это украшение, Элириэль, — негромкие слова падали, словно камни обвала, прочно отпечатываясь в мыслях, но не рождая отзвуков в замершей душе. — Мне жаль... — он на мгновение запнулся, но тут же продолжил прежним спокойным голосом: — Мне очень жаль, Элириэль. Я ничем не смог помочь Лаэрлинду. Твой друг спас мне жизнь. Но я не смог отплатить ему тем же...

Он замолчал, настороженно наблюдая за мной. Я сидела, опустив голову и не в силах оторвать взгляд от стола, пока его тёплые пальцы не коснулись моей руки, придвинув ближе серебряный кубок с вином. Ярко-красным, как сверкающие на столе гранаты...

Накрыв ладонью фибулу, я поднялась из кресла, изо всех сил стараясь сдержать дрожь, и отодвинула предложенный кубок.

— Благодарю, владыка Трандуиль, — губы казались чужими, но голос прозвучал ровно. — Могу я уйти?

— Да, — глухо отозвался он.

Я повернулась и пошла к двери, до боли сжав в кулаке серебристую фибулу, несколько десятилетий бессменно украшавшую левое плечо золотоволосого стража с синими смеющимися глазами.

Отец посторонился у входа, пропуская меня, а затем негромко окликнул:

— Эль...

Но сил говорить с ним не было.

Казалось, что мои шаги разносятся по полутёмному коридору гулким эхом. Взгляд бесцельно скользнул по знакомым с детства гобеленам и резным узорам у потолка. Навстречу мне спешили стражи, сопровождая к новому владыке двух целительниц; а я, взглянув в их лица, невольно задумалась, сколько же ещё раз предстоит сегодня Трандуилю повторить только что сказанные слова. И глубокая отрешённость его взора теперь уже не казалась чем-то необычным.

Отец нагнал меня у источника во дворе, окликнул и взял за руку, поворачивая к себе. Я остановилась, обернулась, подняла взгляд и увидела в его глазах сочувствие. Но меньше всего мне сейчас хотелось вести разговоры.

— Прости, адар, мы поговорим позже, — осторожно высвободив локоть, я отступила на пару шагов и покачала головой. — Прости... позже, — повернувшись, я почти бегом бросилась вверх по дороге, к конюшне, где находился единственный сейчас желанный друг, Хелег.

"Ничего... ничего не скажем..." — в висках стучал лишь голос матери, склоняющейся над Аэглэном. Ты ведь знала всё уже тогда, нана. Знала и молчала. Всё это время...

 

Мягкое покрывало ночи ласково укутало лес, скрыв внизу, под обрывом каменистого склона, мигающие огоньки неспящего посёлка. Горестный Плач здесь почти не был слышен, заглушаемый журчанием воды. В ветвях надо мной распевал для своей избранницы песню невидимый соловей, а в глубоком чёрном омуте истока Зачарованной бурлили далёкие звёзды. Говорят, что если выпить воды из этого источника, то можно крепко уснуть и утратить часть памяти...

Протянув руку, я коснулась густого серебра, в котором плавало отражение Итиль, и зачерпнула пригоршню холодной воды. Запах хвои, листьев, земли, мха, мёда и ещё чего-то. Неуловимого и незнакомого. Забвения... Молчавшее всё это время сердце внезапно трепыхнулось, левую руку ожгло болью — задумавшись и отрешившись от всего, я слишком крепко стиснула в пальцах украшение. Серебристый металл хрустнул, рассыпаясь на осколки, острыми холодными льдинками разрезавшими руку, а освободившиеся от его плена камни скользнули в ладонь. Да, красные... как кровь...

Выплеснув назад набранную воду, я встала и чуть наклонила руку, вспоминая, как много лет назад так же держала на ладони эту фибулу и, глотая отчаяние, уговаривала принять нежданный подарок. Я не хочу это забывать. Я ничего не хочу забывать. Я буду помнить всё...

Капельки крови медленно капали с ладони, исчезая в неведомой глубине бездонного омута, а я смотрела на них и знала, что теперь уж точно никогда не забуду.

Даргиль, Ненарион, Мельтаур... друзья детства, я всегда буду вас помнить.

И я не забуду вас, воины золотого леса... Насмешник Эртан, упрямец Халларен, мудрый Ардиль... Вы все, кто так и не вернулся к своим домам, будете жить в моём сердце...

Я не забуду, Гланмир, как ты целовал жену у площади, уходя к восточному посёлку. И не стереть из памяти твоих песен, Хэнэлин, когда ты откладывал меч и брал в руки арфу...

Я буду помнить тебя, Лассэлин, а единственным утешением для твоей сестры станет возвращение домой Аглариона...

И никогда, я никогда не хочу забывать тебя, мэльдир...

Сжав руку с остатками украшения, я повернулась, собираясь вернуться домой. И наткнулась взглядом на тёмную фигуру, застывшую под раскидистым деревом у южной части поляны.

Отец не стал скрываться.

Он медленно приблизился, коснулся моей сжатой в кулак руки и с сожалением покачал головой, не говоря ни слова. За его спиной тихо вздохнул лес, где-то далеко заухал филин, а у расщелины ниже по течению реки взвыли волки. Мир по-прежнему шептался, дышал и жил. Но он был другим...

А может быть, это я выросла...

* * *

Крупный зелёный кузнечик неожиданно прыгнул на страницу раскрытой книги, заставив сидящую под нагретым от солнца валуном деву вздрогнуть и оторваться от чтения.

Окинув беглым взглядом широко распахнутых глаз раскинувшееся перед ней плоскогорье, покрытое мягким ковром колышущейся под ветром серебристо-зелёной травы, она перевела дыхание и собралась вернуться к книге.

Но внезапно её чуткий слух уловил знакомые шаги, и она растерянно моргнула, возвращаясь к реальности.

— Мэллерин⁽¹⁾, — негромко позвала остановившаяся около осыпи валунов эльфийка в поношенной дорожной одежде, рассматривая краешек синего платья, выглядывающий из-за камня.

— Я здесь, нана, — дева поднялась в полный рост, выходя к поджидающей у тропинки эльфийке, и крепко сжала в руках книгу в переплёте зелёной кожи, заложив страницу пальцем и пытаясь укрыть её в складках юбки от внимания матери.

— Мэллерин, дорогая, мы ведь собирались уезжать. Разве ты забыла?

— Прости, нана, я думала, что наш отъезд завтра...

Эльфийка покачала головой и насмешливо приподняла тонкую бровь.

— Позволь узнать, что же так поглотило твоё внимание, что ты утратила счёт дням? — протянув руку, она выжидающе замолчала.

Мэллерин тоже молчала, устремив взгляд на узкий серебряный браслет, усыпанный осколками тёмно-красных камней, плотно охватывающий тонкое запястье матери. Наконец, решившись, она вложила в протянутую ладонь книгу, попытавшись незаметно убрать из неё палец. Эльфийка лишь улыбнулась, перехватывая нужную страницу. И в тот же миг ей пришлось приложить явные усилия, чтобы удержать на лице прежнее невозмутимое выражение — чуть дёрнулся уголок губ, прищурились яркие зелёные глаза.

Пробежав глазами страницу и совладав с эмоциями, она вернула книгу дочери.

— Это Саэльдир дал тебе?

— Да, нана, — произнесла дева, смущённо наблюдая за матерью и отводя от лица длинный локон треплемых ветром золотистых волос.

— Мэллерин, дорогая, — голос старшей эльфийки звучал привычно-спокойно и чуть насмешливо. Очевидно, она вполне совладала с неожиданным открытием в руках дочери. — Ты можешь сейчас переодеться и поехать с нами, как собиралась. А можешь остаться здесь и дождаться нашего с отцом возвращения, закончив так захватившее тебя чтение. Мы не будем настаивать. Решать тебе, девочка моя...

— Я поеду с вами, — выпалила Мэллерин, перебивая мать, и снова смущённо замолчала.

— Тогда верни Саэльдиру книгу, и поспешим. Мы с отцом будем ждать тебя у подъездного моста.

Повернувшись, эльфийка пошла в сторону большого дома, утопающего в зелени под охраной ажурной сторожевой башни.

— Ты в любой из визитов сюда всегда сможешь до конца удовлетворить свой интерес, — с лёгкой улыбкой бросила она через плечо, ощущая настойчивый взгляд дочери. — Поспеши, дорогая, к ночи мы хотим перейти брод.

Мэллерин стояла, прижав к себе книгу в зелёном переплёте, и растерянно провожала мать взглядом ярких глаз. Синих, как пронизанное солнцем море...

---

1) Мэллерин — (синд.) от корня "mel" (дорогой, милый, любимый) и "rin" (воспоминание)

Вернуться к тексту