На далёких дорогах забытых времён (гет)

3385-3386 г. в.э.

«...Прекраснейший камень — проклят и многократно омыт кровью... Адан, носящий ужасное проклятье — величайший среди воинов всех народов... Драгоценный дар — предназначен изначально для другого... Принять этот дар из рук проклятого — безумие... И ещё большее безумие — соединить всё воедино. Проклятое, слитое с принятым из рук проклятого, и проклятое вновь... Что может оно принести владельцу?! Нельзя!..

Так нельзя... Как можно не видеть и не слышать этого? Пусть... пусть это даже прекраснейшее творение в мире. Но у всего в этом мире есть свой путь. И величайшая красота не всегда являет величайшее благо. Особенно, если несёт за собой несмываемое проклятие...

Но ведь мы, дети Илюватара, можем выбирать дорогу, по которой пойдём. Нам дана свобода воли, мы можем оставить проклятие в прошлом. Пусть оно уйдёт, пусть вернётся к тем, кто жаждет его! Зачем тянуть его в наши земли? Зачем следовать за проклятым сокровищем? Разве мало оно вобрало крови? Всей крови народа, что ещё остался в этих землях, не хватит, чтобы утолить его жажду. Это безумие! Оно не вернёт те жертвы, что уже унесло, только потребует новые! Если цена красоты — безумие, то я готов навсегда отринуть её. Почему же не готов к этому ты, владыка? Разве ты не видишь — это не награда, не вира, не избавление. Это — дыхание смерти.

Ты погубишь всё... Нам всем, всем без исключения, придётся заплатить непомерную цену за лицезрение нестерпимо-прекрасного сияния этого ожерелья на твоей груди... »

 

На этом записи отца обрывались. Захлопнув книгу, я отошла от стола и снова заметалась по залу, в очередной раз воспроизводя в памяти страницы старых фолиантов. Записи, полученные от Саэльдира, были перечитаны столь многократно, что помнились почти дословно — каждое слово, каждая эмоция, каждый мимолётный день чьей-то жизни... И смерти... множества смертей... Отметивших путь тех, кто стремился восстановить справедливость.

Проклятое сокровище... проклятая красота... единение проклятий... Как же страшно, должно быть, стать творцом подобного. Но как отказаться от его создания? Как остановиться, когда творишь и ощущаешь, что несёшь в мир нечто невыразимо прекрасное?..

Мой взгляд опустился вниз, к запястьям рук, застыв на сверкающих широких браслетах, усыпанных жёлтыми и зелёными самоцветами — одна из моих любимых работ, созданная сразу после возвращения домой из Лоринанда. Мне тогда казалось, что свет, преломляясь в камнях, ложится на руки точь-в-точь так же, как и на землю долины поющих лесов. Я видела этот свет; видела и желала оставить частицу его себе. И мне казалось, что стоит лишь прислушаться — и будет слышен голос Золотого леса, повторённый шёпотом каждого из осколков Арды, сияющих в сплетении серебристых завитков... Мне знаком был свет Лоринанда — и хотелось сохранить его при себе навсегда. А незнакомый свет Древ, запечатлённый в проклятых камнях, омытых кровью и слезами, я не видела и не желала видеть. Но... но что было бы, если б он был мне знаком?..

— Элириэль, милое дитя, ты с таким рвением проводишь время здесь, что боюсь, даже мебель этого может не выдержать, — раздался насмешливый голос от входной двери, заставив разжать пальцы, судорожно сведённые на краю столешницы.

Лишь сейчас я обнаружила, что стою у стола, заваленного книгами, которые натащила с полок во время своих метаний по библиотеке. Часть из них была раскрыта, часть в беспорядке разбросана. Два свитка скатились со стола и волнистыми лентами спадали до самого пола. Тихо шелестя длинными одеждами, вошедший в библиотеку эльда приблизился к моему столу, подобрал рассыпавшиеся свитки и, бережно скатав, положил на отодвинутый стул.

— Прости, Саэльдир. — Мне было немного неловко от устроенного в библиотеке беспорядка, но особого смущения я не чувствовала — гораздо более важные мысли занимали меня. — Я всё расставлю по местам, не сомневайся.

— Я не сомневаюсь в этом, дитя, — усмехнулся он, опускаясь на соседний стул и бросая быстрый взгляд на развороты страниц. — Мне всего лишь любопытно, какие вопросы заставляют тебя проводить в этих стенах дни напролет, отказываясь от любимых занятий и развлечений.

Молча, повернув к нему одну из книг, я понаблюдала, как исчезает с его губ улыбка и чуть приподнимается тонкая бровь над посерьёзневшими глазами.

— Сильмарилли... — прошептал он. Покивав головой, словно прислушиваясь к своим мыслям, Саэльдир снова взглянул на меня, отодвигая книгу: — И что же тебя так беспокоит, что ты дни напролет не находишь себе места, забывая обо всём?

Обойдя стол, я опустилась на стул напротив летописца, нервно постукивая пальцами по гладкой поверхности. Он выжидающе молчал.

— Не знаю, Саэльдир... — отвернувшись от его внимательного дружелюбного взгляда, я снова опустила глаза вниз. — Беспокоит... — Сложно было разом высказать все тревожащие мысли и неясные сомнения, не дающие покоя последние недели. — Эти камни были созданы величайшим из мастеров, они были прекраснейшими...

— Да, это так, — кивнул он. — И что же?

— А то, что они не принесли ничего, кроме горя! — Нетерпеливо вскочив, я снова забегала по библиотеке, провожаемая его взглядом. — Как же так вышло? Мне всегда казалось, что красота порождает лишь радость, что создавать её — величайшее наслаждение. Как может то, что прекрасно, нести такое зло? И... что, если... если всё, что создано мною, однажды обернётся таким же кошмаром...

— Эль, остановись, — поднявшись во весь рост, Саэльдир взмахнул рукой, останавливая мои путаные объяснения. Обойдя стол, он приблизился и коснулся моих запястий. Повернулся к окну, полюбовался игрой света в камнях браслетов и чуть заметно улыбнулся. — Ты не права сейчас, девочка. И твои сомнения напрасны.

— Ещё бы... конечно... — Я высвободила руки и легонько потёрла серебристые плетения, украшавшие запястья. — Конечно, ты прав... Ты говоришь сейчас это потому, что мне несравнимо далеко до искусства любого из мастеров Эрегиона. Это так, блестящие побрякушки! — Браслеты чуть звякнули друг о друга от взмаха рук. — Но как жить, если знаешь, к чему может привести результат твоих усилий. Все эти проклятия...

— Эль, послушай... — снова остановил меня Саэльдир и на некоторое время умолк, собираясь с мыслями. Я молча ждала его ответа, рассеянно прохаживаясь вокруг стола. Наконец, он негромко сказал, указывая на стул: — Присядь, я хочу тебе кое-что показать.

Отойдя к полкам, он вытащил ещё какой-то фолиант и, раскрыв на нужной странице, положил передо мной. Увенчанный сиянием моряк уводил крылатый парусник навстречу свету.

— Я помню конец этой истории... Эарендиль и Вингилотэ... — Книга вернулась к летописцу. — Что ты хочешь этим сказать?

— Лишь то, Эль, что сам камень не может вершить поступки, он безжизнен. Всё зло... всё, что вызвало проклятия, смерть, слёзы и горе — всё совершено детьми Эру. Теми, кто обладает свободной волей. Теми, в ком бьётся сердце и у кого есть разум. Теми, кто мог не творить зла, а пойти иным путём... Они видели сияние света, но творили то, что велела тьма в сердце. И не вина камня, что всё это было именно так. У камня нет голоса, он не зовет ко злу. И вина нолдор не в том, что эти камни были созданы. Вина в том, что прекрасные чувства, рождённые их светом, были искажены и затемнены алчностью, злобой, местью и кровью.

— У камней есть голос, — прошептала я ему в ответ, вспоминая с детства знакомый свет жизни, живущей в глубинах цветных осколков. — Есть, Саэльдир, поверь мне...

— Верю, Эль, — в его глазах заиграл отсвет тёплой улыбки, — верю. Ты видишь то, что недоступно мне — это твой дар. Редкий дар. И он позволит тебе донести до таких как я незримое, доступное лишь тебе. Я могу поделиться с тобой знаниями, а ты способна открыть кому-то красоту… Наши умения одинаково важны, и не наша с тобой будет вина, если они разбудят в чьих-то сердцах тёмные помыслы. Ты понимаешь меня?

Я задумчиво кивнула, вспоминая слова матери, сказанные во время последней совместной поездки. «След, оставленный на дорогах жизни...»

— Именно так, девочка. — Саэльдир согласно кивнул в ответ на невольно произнесённую вслух фразу, развеивая гнетущие раздумья последних недель. Поймав мой задумчивый взгляд, он ласково улыбнулся и повторил: — Именно так...

— Мудрость матери кажется мне порой непостижимой, — улыбнувшись, я поднялась из-за стола и, бросив на летописца виноватый взгляд, принялась собирать разбросанные книги.

— Для того, чтобы постигнуть чью-то мудрость, Эль, совсем не обязательно проходить испытания, выпавшие на долю мудрецам. Иногда достаточно лишь внимательно прислушаться к их словам и разумом, и сердцем. — Помогая собирать книги, Саэльдир улыбнулся.

И в тот же миг, словно утверждая его правоту и сметая тревоги долгих раздумий, яркий луч солнца упал на мои браслеты, рассыпавшись радужными брызгами по старинным фолиантам, хранящим воспоминания былых эпох...

* * *

Невзирая на поздний час, в полутёмном здании мастерских ещё кипела работа. Хотя большинство рабочих мест пустовало — близилось время ужина, и многие мастера уже разошлись по домам — ещё теплились угли горнов, очагов и горелок, над некоторыми столами сияли фонари. Два кузнеца, поочередно раздувая горн, ковали подковы и правили мечи. У противоположного выхода трое мастеров что-то негромко, но горячо обсуждали, изредка взмахивая руками и указывая на оружейную стойку у двери. В дальнем углу мастерской, в свете фонаря, сидел светловолосый эльда. Склонившись над работой, он аккуратно, быстро и ловко соединял кольца кольчуги — одной из тех, что носили гордые стражи Имладриса. Рядом с ним на столе высилась горка наручей, у ног серебристой лужицей растеклась одна из нуждающихся в починке кольчуг, а за спиной на стене были развешаны начищенные до блеска шлемы и щитки.

При моём появлении на мгновение разговоры стихли, а внимание мастеров обратилось к двери. Окинув нежданного посетителя удивлённо-рассеянными взглядами, все вернулись к своим занятиям, оставив меня у входа. Откинув с головы капюшон и отряхнув заснеженный плащ, я медленно направилась вдоль рабочих столов, рассматривая их в неярком свете фонарей.

— Могу я чем-нибудь помочь? — светловолосый мастер-бронник отложил работу и, поднявшись со своего места, тихо подошёл, удивлённо глядя серебристо-светлым взглядом.

— Меня зовут Элириэль, — склонила я голову в приветствии.

— Я знаю, — улыбнулся он, прикладывая руку к груди, и представился: — Мэлуидан. Что привело сюда гостью из дальних земель? — настойчиво повторил он свой вопрос. — Ты что-то ищешь?

— Уже нашла.

Остановившись у одного из рабочих столов, я провела рукой по гладкой чистой поверхности, рассматривая небольшую полочку с миниатюрными инструментами и разноцветными склянками, погасшую горелку и открытый ящик с небрежно сваленными образцами пород. Заметив этот жест, Мэлуидан произнёс:

— Это стол Миргола⁽¹⁾, его сейчас нет здесь.

— Жаль… Скажи, а... где я могу найти Миргола? Или… нельзя ли мне изредка приходить сюда?

Он улыбнулся и сделал какой-то знак одному из молодых подмастерьев, помогающих кузнецам. Кивнув, юноша исчез за дверью, а Мэлуидан протянул руку, взмахом указывая на помещение мастерских:

— Миргол сейчас редко здесь появляется, но, думаю, он не будет возражать. Если пожелаешь, я покажу тебе мастерскую и работы наших мастеров.

— С удовольствием... Если моё присутствие не помешает вашей работе, курунир⁽²⁾ Мэлуидан.

— Мне приятно показать гостье плоды этой работы, — в учтивом ответе мастера явственно звучала гордость.

И никак нельзя отрицать того, что она была полностью заслужена...

 

...Обойдя всё помещение мастерских в сопровождении Мэлуидана под внимательными взглядами присутствующих мастеров, я снова остановилась у стола Миргола и, протянув руку, поворошила куски горных пород в ящике. Ничего особо примечательного — обломки камней с вкраплениями металлов и молочно-белых кристаллов, разноцветная речная галька, гладко обкатанная горным потоком, несколько небольших друз прозрачного кварца... Внимание привлёк лишь грязно-бурый осколок, приткнувшийся в самом углу и изрядно присыпанный пылью. Повинуясь ощущениям, невольно замирая от предвкушения, я взяла его в руки и почти неосознанно провела по самой широкой грани пальцем, стирая налипшую грязь, сковырнув верхний слой хрупкой породы. Миг — и в моих руках засияла туманная радуга скрытого в обломке камня, переливаясь бликами в свете серебристого фонаря. Из груди вырвался негромкий радостно-восторженный вздох — чувства не подвели, голос жизни действительно был в этом обломке...

— Неплохо, дитя, очень неплохо, — раздался за спиной насмешливо-удивлённый голос.

Вздрогнув от неожиданности и растерявшись, я стремительно обернулась, наткнувшись на немолодого темноволосого мастера, тихо подошедшего сзади и внимательно следившего за моими действиями задумчивым взглядом ярко-голубых глаз.

— Я Миргол, — продолжил он, не обращая внимания на моё замешательство. — Дринглинн сказал, что ты спрашивала обо мне.

— Элириэль, — приложив руку к груди в приветственном жесте, я обнаружила зажатый в кулаке камень и, окончательно смутившись, протянула его мастеру. — Прошу прощения за вторжение...

— Оставь, — усмехнувшись, он отстранил мою ладонь и накрыл сверху своей рукою, чуть пожав. — Тобою найдено — пусть тебе и достанется. Зачем ты искала меня?

Зачем... Сложно объяснить, почему вдруг к концу третьего месяца пребывания в гостеприимной долине, наблюдая за кипящей среди её жителей жизнью и прислушиваясь к чужим разговорам, ощущаешь непреодолимое желание взять в руки инструменты и утонуть в любимом занятии. И не видеть отрешённо-пустого взгляда Лаэрлинда, всё чаще пропадающего дни напролёт среди молодых стражников Имладриса...

Прямой вопрос требовал прямого ответа, ни к чему длинные объяснения, которые никого не касаются...

— Я хотела бы приходить сюда и... использовать это, — кивнула я на его рабочий стол.

Миргол удивлённо вскинул бровь, а переговаривающиеся у двери оружейники на мгновение примолкли.

— Ты знакома с ювелирным делом? — быстро переспросил мастер, окинув меня заинтересованным взглядом.

— Немного. Я не могу похвалиться выдающимися работами, но мне нравится создавать украшения. И... я люблю самоцветы...

— Ты их ощущаешь, — по мне скользнул задумчивый взгляд. — Не спрашивай, откуда мне это известно, — с усмешкой остановил Миргол готовый вылететь вопрос. — Я знал многих великих мастеров, девочка, и видел эту тягу к сокрытому...

— Видел?!

Слово вырвалось неожиданно для меня самой. Среди мастеров нашего народа редко можно было встретить ювелиров — не так много в наших горах копей, и ещё меньше в них встречается самоцветов. И ни один из тех мастеров, что учили меня основам ремесла, никогда не упоминал о чём-то, хоть отдаленно похожем на ощущения, охватывающие меня при виде цветных камней. Они говорили об огранке, цвете, выборе оправы или прозрачности... Но никто не говорил о том, как замирает сердце от предвкушения и слышится тихий говор, напоминающий далёкую песню невидимого менестреля. Об этом догадывались лишь отец и мать...

— Видел, — кивнул Миргол, не отводя проницательного взгляда, словно читая мысли. — Ты слышала о Гвайт-и-Мирдайн?

— Я читала о них. Величайшие мастера, обладавшие величайшими знаниями...

— И не меньшей гордыней, сгубившей все труды, — раздражённо бросил Миргол, прерывая мои слова. — Значит, слышала. Среди них было немало тех, кто умел понимать скрытое... и чувствовать.

— Откуда ты... Ты говоришь об этом так, словно... Ты знаешь! — внезапно полыхнуло понимание. — Ты наверняка чувствуешь!

— Нет, Элириэль, — в его голосе была лёгкая грусть и сожаление. — Сам я не обладаю такими талантами. Но видел... множество раз видел это в других.

— Ты родом из Эрегиона?

Он усмехнулся, подтверждая догадку.

— Ты один из них! Из Гвайт-и-Мирдайн!

— Был... когда-то был.

— Не бывает бывших мастеров!

Снова грустная усмешка:

— Если бы ты видела то, что видел я, ты бы так не считала.

Сердце забилось сильнее от его слов, вспомнились недавние сомнения. Мастер же умолк и, словно чего-то ожидая, не отводил пронзительно-пытливого взгляда.

— Искусство и красота не могут нести зла, — мои негромкие слова почти утонули в звонких ударах кузнечных молотов. — Зло идет от сердец тех, кто владеет волей и направляет её в своих деяниях.

Миргол чуть приподнял бровь, рассматривая меня с высоты своего немалого роста. Не отводя взгляда, я покачала головой, повторив с большей уверенностью:

— Не могут. Не вина мастеров, что их земли были уничтожены. Зло принесли те, кто желал владеть их работами. И так было всегда... во все времена...

Протянув руку, Миргол коснулся моего плеча, и его пальцы сомкнулись в крепком пожатии.

— Ты говоришь мудрые речи, девочка. Но в жизни не всегда происходит всё именно так. И порой то, что должно было бы стать величайшим благом, несёт величайшее горе.

Приобняв меня за плечи, он медленно направился к выходу из мастерской, задумчиво глядя перед собой немигающим взглядом, словно разглядывая что-то сквозь завесу времени.

— Пойдём, дитя, я расскажу тебе одну историю. И если, выслушав всё сказанное, ты не передумаешь, я с радостью позволю тебе приходить сюда. И даже более того, я открою тебе все знания, что доступны мне.

— Позволь сначала спросить?

Приостановившись, мастер удивлённо-недоверчиво вскинул бровь, ожидая вопроса.

— Мэлуидан сказал, что сейчас ты редко бываешь здесь. Почему ты отказался от своего искусства?

Он рассмеялся, неожиданно весело, а в его голубых глазах вспыхнули насмешливые искорки:

— Я никогда не отказывался от своего искусства. Мои умения — это часть меня, часть моей жизни. И какой бы она ни была, эта жизнь — горькой ли, радостной ли — я готов и дальше делиться своими творениями с другими.

— Тогда почему ты сейчас пытаешься отговорить меня?

— Я не пытаюсь отговорить, Элириэль. Твоя жизнь ещё только начинается. И я не знаю, готова ли ты к тому, что не всегда в ней всё будет складываться так, как ты ожидаешь.

Пришёл мой черед улыбаться.

— Вот уж к чему я точно готова, Миргол, так именно к этому... Почему ты больше не работаешь здесь?

Он враз посерьёзнел и со вздохом ответил:

— Я работаю, Элириэль. Изредка... Просто сейчас то время, когда мой народ сильнее нуждается в мечах и кольчугах, а не в изящных безделушках, радующих глаз, но не способных прикрыть сердце в бою. Пойдем, дитя, время уже позднее. Если желаешь, мы можем поужинать в моём доме, и я расскажу тебе о том, как величайшее мастерство способно принести гибель...

Следуя за ним по заснеженным аллеям к небольшому дому у юго-западной террасы, я уже тогда знала, что ни одна из услышанных или прочитанных историй более не способна изменить моих намерений. И ничто не сможет встать между мной и моим даром. Ведь никаким печалям и страхам впредь не затмить сияние истинного света — света мудрости. А для этого стоит всего лишь слушать голос сердца, следовать законам жизни и не нести в мир боль...

* * *

В долину пришла весна. Небо сменило цвет с серого на ярко-голубой, а сырые холодные туманы уступили место проливным дождям, после которых обнажённые склоны гор неожиданно быстро подёрнулись молодой зеленью. Пора собираться в обратный путь.

...Разговор не складывался. Отведя взгляд от белых хлопьев облаков, несущихся по синеющему в окне небу, я снова виновато взглянула на отца, встретив всё ту же печаль на его лице. Казалось, каждое сказанное сейчас слово гасит сияние его прозрачных глаз, омрачая высокий лоб и сжатые губы.

— Отец... Я не знаю...

— Чего ты не знаешь, дитя моё?

— Я не знаю, как тебе это объяснить...

— Я всё понимаю, девочка моя.

Приблизившись, он раскрыл объятья и я, как в детстве, прижалась к его груди, раздираемая самыми противоречивыми чувствами: сомнением, тоской, радостью, удивлением и виной. Это было мучительно больно. Но... по-другому я уже не могла.

— Всё понимаю... — его рука легла мне на затылок, поглаживая по волосам. — Помнишь, я сказал тебе, что никогда и ни в чём не буду тебя неволить?

— Помню, ада... помню.

— Тогда не печалься, моя звёздочка. — Он склонил голову и коснулся губами моей макушки. — Если таков твой выбор, я принимаю его.

Я вскинула голову, всматриваясь ему в лицо.

— Ты не сердишься, адар? Не считаешь, что я поступаю неверно?

Он усмехнулся, печально и тепло:

— Нет, дорогая моя девочка, я не сержусь. По своей выбранной дороге каждый должен идти сам. Мне грустно и нелегко от твоих слов, но моя ноша не должна ложиться на твои плечи. Я люблю тебя, моя дорогая. Ты решила — да будет так... Не плачь, звёздочка. В нашей жизни всё переменчиво, и ничто не длится вечно...

— А любовь?

— Моя любовь и любовь твоей матери к тебе будет жить до конца Арды. — Он улыбнулся, и, коснувшись губами моего лба, стёр пальцем одну из слезинок, сдерживать которые не хватало сил. — Не плачь... Что такое годы или даже эпохи по сравнению с жизнью Арды? И помни... Ничто не в силах этого изменить...

— Мне так тяжело, адар...

— Отбрось сомнения, дорогая. Пусть в твоём сердце живут лишь радость и надежда. И пусть они направляют тебя в твоём пути. А наши с матерью сердца всегда будут открыты для тебя.

Вздохнув, я снова спрятала лицо у него на груди, ощущая тепло родных объятий и знакомый холод серебристых одежд...

 

Лаэрлинд, стоя у окна нижнего холла Главного дома, обернулся на звук шагов, окинув меня ставшим уже привычным полупустым взглядом. Решительно приблизившись, я остановилась рядом с ним, отодвинув в сторону занавесь второй половины окна, разглядывая подёрнутый зеленоватой дымкой парк, купающийся в золотистом солнечном свете, и собираясь с мыслями.

— Лаэрлинд, нам надо поговорить.

Перед отъездом из долины пора было положить конец затянувшемуся молчанию — спокойно наблюдать за его сомнениями, колебаниями и размышлениями намерения больше не было.

Он согласно кивнул, повернулся, скрестив руки на груди, чуть опираясь на подоконник, и застыл в выжидающем молчании.

— Лаэрлинд... Мне это надоело.

— Что именно, Эль?

— Надоело видеть тебя таким.

— Прости...

— Что «прости»? — не сдержавшись, сорвалась я до крика. — До каких пор ты будешь ходить с этим тоскливо-задумчивым видом и утверждать, что всё в порядке?

— Но ведь и вправду всё в порядке, — пожал он плечами.

— Кроме того, что... Ну, давай, продолжай! Почему ты всегда считаешь, что я ничего не вижу?! Если мне не дано читать твои мысли, это ещё не означает, что я слепа и глуха к окружающему миру!

— Эль...

— Послушай, Лаэрлинд! Я знаю тебя всю свою жизнь и знаю, чего от тебя ожидать после подобных размышлений. Ты помнишь свои обещания?

— Какие?

— Все!

— Я помню все свои обещания, Эль, — тихий голос виновато дрогнул, выдавая гораздо больше, чем слова. — И особенно те, что были даны тебе. Что ты хочешь от меня услышать?

— Правду, Лаэрлинд, откровение и истину! Я хочу услышать, что кроется за твоими взглядами, когда ты молча стоишь, уставившись в пустоту. И о чём ты размышляешь, отрешившись от всего, забывая обо всех вокруг и даже пропуская удары от Аглариона на тренировках!

Он вскинул голову и опустил скрещенные на груди руки, сжав край подоконника.

— Хочу... И боюсь одновременно!

Он чуть шевельнул бровью:

— Почему же?

— Потому что на моей памяти уже не раз ты бывал таким! И всегда это означало только одно — ты принял какое-то решение без меня и боишься об этом сказать!!!

Он криво усмехнулся и, прикрыв глаза, устало качнул головой.

— Я ничего не боюсь, Эль. Но не все слова одинаково желанны для тех, кто их слышит...

Готовый сорваться жёсткий ответ замер на губах, растворившись в тягучей тоске его взгляда. Я шагнула ближе и положила ему на грудь ладонь.

— Прости, мэльдир... Я не должна была... и не стану вмешиваться в те тайны, что ты скрываешь в глубине своей души. Прости... Я всего лишь хотела, чтобы до отъезда между нами не осталось этой недоговорённости...

— Эль, — его руки сомкнулись на моей талии, — я никуда не еду.

— Что??? — произнесенные слова не сразу достигли моего сознания, но, осознав услышанное, я отшатнулась от неожиданности, и только кольцо его рук удержало меня на месте. — Что ты сказал?

— Я не еду с вами домой. Я остаюсь здесь, в Имладрисе. — Он опустил голову, скрывая виноватый взгляд, и тихо повторил: — Не еду...

В повисшей тишине были слышны лишь говор водопадов, ставший привычным за минувшие месяцы, и гомон птиц, вернувшихся к своим гнёздам после зимы.

— Прости, мэльдис... Я не знал, как тебе об этом сказать. — Он, наконец, поднял голову, окатив тяжёлым холодом синих глаз. — Послушай, Эль, выслушай меня...

— Я слушаю, Лаэрлинд, ведь для этого и пришла.

— Эти мысли не давали мне покоя уже давно, — он вздохнул, не поднимая головы и старательно пряча глаза, как и всегда во время подобных объяснений.

— Это было заметно, — вполголоса проворчала я, нетерпеливо ожидая продолжения.

— Эль, — он сильнее сжал руки на моей талии, но головы так и не поднял, — не сердись, прошу. Выслушай... Твоему отцу пригодился бы кто-то, кто может при необходимости быстро доставить вести отсюда домой.

— Лаэрлинд, — перебила я его, — только не надо приплетать к этому моего отца.

Он, наконец-то, поднял взгляд, заслышав в моём голосе насмешливые нотки.

— Тебе понравилось здесь больше, чем ты ожидал.

— Нет, Эль, это не так. Скажи, кроме отца и матери, кто ждёт меня дома? Что мне делать там? Родным домом мне давно стали пограничные посты, а не поселение. Ты это прекрасно знаешь. И причина тебе тоже известна... — По мере того, как Лаэрлинд говорил, его голос креп, а во взгляде сквозило упрямство, словно он пытался не мне объяснить своё решение, а убедить самого себя в безоговорочной правоте. — В этой долине я свободен. Всю эту зиму я жил так, как мог раньше лишь мечтать. Но я прекрасно понимаю, что всему иногда приходит конец, — его голос чуть дрогнул. — И мне, так или иначе, пришлось бы делать выбор...

— Какой выбор, Лаэрлинд?!

— Дома я никто. Тихо, Эль! — отмел он попытку возразить. — Дай сначала я договорю. Дома я один из стражей владыки. У меня нет жены, нет собственного дома, нет возможности жить так, как я бы хотел. Вернувшись домой, я вновь, как и раньше, уеду на границу... — он умолк, не договорив. Да и досказывать было нечего, его сомнения были понятны. — Здесь я могу научиться многому. И здесь я буду более полезен и твоему отцу, и владыке Ороферу, чем у границ наших поселений в качестве еще одного воина. Что ты так на меня смотришь, Эль?

— И тебе не жаль расставаться с домом так надолго? Если не навсегда?

— Перестань! — взмолился он, закатывая глаза. — Про «навсегда» речь не идёт. А одно из того, что действительно привязывает меня к дому — это ты, упрямая девчонка. И не смотри на меня так! Да, сложнее всего мне было решиться на это из-за тебя. Но по возвращении домой всё вновь станет как до этой поездки... Я всё решил, — упрямо тряхнул головой Лаэрлинд. — Я остаюсь. И твой отец, и лорд Эльронд уже дали своё согласие...

— И чем ты собираешься заниматься здесь? — несмотря на невразумительные объяснения, скорее походившие на оправдания, мне до конца так и не были понятны причины его решения.

— Хранить границы, собирать сведения... — он неопределённо пожал плечами, — при необходимости я знаю дорогу к нашим землям и смогу доставить срочные вести... Не отговаривай меня, Эль, не надо.

Он снова склонил голову, отведя взгляд.

— Лаэрлинд, — моя ладонь легла ему на плечо, — я не собираюсь тебя отговаривать. Я хотела попрощаться и выяснить всё до отъезда.

Он не сразу осознал эти слова.

— Попрощаться?! — вскинув голову, он напрягся, а во взгляде замелькали, сменяя друг друга недоверие, надежда, тревога, радость и удивление. — До отъезда? До моего отъезда!..

— Да, до твоего отъезда... Я пришла сказать тебе, что не еду с вами домой. Я остаюсь здесь, в Имладрисе. И никому неведомо, сколько времени мне предстоит жить здесь. Но ты должен знать... лишь здесь я нашла того, кто может мне помочь раскрыть свой дар, обрести умения и отточить мастерство. В наших землях мне не найти такого мастера, как Миргол.

— А твой отец? — быстро переспросил Лаэрлинд, недоверчиво вглядываясь в моё лицо. — Что он скажет на это?

— Уже сказал... Я говорила с ним, он дал согласие. И мне, и ему это было нелегко, но он согласился. Теперь я думаю, что твоё решение наверняка сыграло в его согласии немалую роль.

Откинув голову назад, Лаэрлинд звонко расхохотался. Вытянув руки, я обняла его за шею, прижавшись щекой к плечу, ощущая на талии крепкое кольцо надежных рук. Отсмеявшись, он потёрся щекой о мои волосы и легко коснулся губами виска.

— Ты не представляешь, как я рад, Эль...

— Я тоже очень рада, мэльдир.

— И я рад, что вы наконец-то всё выяснили, — раздался за моей спиной насмешливый голос отца. — Но всё же, хоть вы оба и остаетесь здесь, вдали от дома и своих семей, нам не безразлично ваше будущее. Я могу рассчитывать, Эль, что в случае любых принимаемых вами решений вы нас уведомите?

Лаэрлинд криво усмехнулся, а я взглянула на отца с недоумением:

— Конечно, ада, не стоит волноваться. Я смогу так многому здесь научиться... И даю слово, что любые мои решения будут тебе известны.

Отец пристально взглянул на меня, и мне показалось, что с его губ готовы сорваться какие-то слова. Но он промолчал, лишь махнув рукой и, приблизившись, поочередно обнял меня и Лаэрлинда.

— Береги её... — шепнул он моему другу.

— Как всегда, лорд Сигильтаур. Стоит ли в очередной раз мне повторять эти слова? Как всегда...

— Не стоит, мой друг, я знаю...

Улыбнувшись, отец обменялся с ним взглядом, а мне, как обычно, оставалось лишь молча наблюдать за их немым разговором.

 

Они уезжали ярким светлым утром, когда прохладный ещё весенний воздух, пронизанный золотым светом, переливался радугами. Обняв меня на прощание, отец задержался на мгновение, перед тем как сесть на коня, и, коснувшись губами моего лба, погладил по щеке.

— Помни, милая моя девочка, помни наш разговор...

В ответ я лишь согласно закивала, не в силах выговорить ни слова от сдавивших горло слёз.

— С тобой всегда моё благословение, моя любовь и мои мысли, — шепнул отец.

Придержав за подбородок, он снова поцеловал меня в лоб и вскочил на коня. Взмах руки на прощание — и небольшой отряд, выделенный лордами Имладриса, что должен был сопроводить отца до Андуина, скрылся за поворотом петляющей среди скал тропы. Стук копыт их коней, стихая вдали, словно унёс вслед за собой и часть моей жизни, отмерив один из отрезков долгой дороги...

---

1) Миргол — (синд.) mir+golu (драгоценность+искусность)

Вернуться к тексту

2) сurunír — (синд.) умелец, мастер

Вернуться к тексту