Вся министерская рать (джен)

Усиленный Сонорусом голос Розы Грейнджер-Уизли звонко прорывается сквозь привычный фоновый шум Косого переулка. Альбус недовольно морщится и увеличивает громкость музыки в зачарованном плеере — от голоса кузины он устал за последнюю пару недель, как и от ее горящего взгляда и пылких речей в поддержку Гермионы.

Нет, Альбус совсем не против того, чтобы его тетя участвовала в выборах министра магии, и он, быть может, отдал бы в итоге за нее голос. В конце концов, Гермиона — не такой плохой вариант, если закрыть глаза на то, что Альбус не верит в ее способность что-то изменить. Из-за этого он разругался с Розой в прошлые выходные, и теперь она делает вид, что Альбуса Поттера не существует. Его это, впрочем, не задевает. С Розой у Альбуса отношения ни к черту со старших курсов Хогвартса, так что он привык к конфликтам, а она, кажется, и вовсе получает от их ссор удовольствие.

Музыка в наушниках перекрывает голос Розы, агитирующей за свою мать, и Альбус с ухмылкой проходит мимо организованной Гермиониным штабом палатки ярких красно-золотых цветов. На фоне заснеженной январским снегопадом улицы палатка выделяется резким, цепляющим взгляд пятном. Как бы Гермиона Грейнджер-Уизли ни относилась к войне факультетов, она не дура, чтобы отказываться от этого символически важного элемента в предвыборной гонке. И от лицемерия гриффиндорской бравады Альбусу немного тошно.

Парнишка-волонтер в красно-золотой шапке протягивает Альбусу листовку. Альбус фыркает, забирает бумажку и безжалостно комкает под гневным взглядом Розы. Она что-то говорит — кажется, уже без Соноруса, — но Альбус не снимает наушники и не слышит. Он пожимает плечами и идет дальше, не оборачиваясь, чувствуя мрачное веселье от того, что досадил Розе.

Он сворачивает в узкий проулок с нависающими кособокими карнизами и скатами крыш — аллею Николаса Фламеля. Голос Розы сюда не долетает, но музыку потише Альбус не делает. Он любит, когда гитарные риффы ревут почти с той же экспрессией, что на живом концерте, на грани комфорта для барабанных перепонок. От этого что-то внутри переворачивается; Альбус обожает это чувство — оно похоже на ожидание чего-то яркого, магического в самом волшебном смысле этого слова. С похожим ощущением Альбус каждое утро смотрит на Скорпиуса и никак не может привыкнуть к тому, что все это — правда, что Скорпиус действительно жив, что он не исчезнет.

Хьюго считает, что Альбусу стоит поговорить об этом с колдопсихологом, но Альбус скорее пошлет его на хер, чем признает, что это необходимо.

Альбус тянет за ручку дверь, обклеенную в несколько слоев плакатами и газетным вырезками. Из-за постоянного движения запечатленных на бумаге людей кажется, что дверь рябит и проваливается в какое-то иное измерение. Альбус со смешанными чувствами замечает прямо возле ручки выдранную страницу из «Пророка» с интервью Гарри Поттера. Отец со снимка смотрит серьезно и кивает своему невидимому собеседнику — Драко Малфою, кому же еще. Это интервью вышло месяц назад, когда избирательная кампания если и началась, то только в министерских кулуарах. Многие ждали, что Гарри Поттер объявит о своем участии в выборах министра магии, и от этой перспективы Альбус был в ужасе. Отец удивил — и спровоцировал грандиозный скандал внутри семьи, который только чудом не грянул в Рождество. Тот воскресный выпуск «Пророка» даже Джеймс прочел лишь на следующий день после выхода, что уж говорить про остальных.

Статья была на первой полосе номера. Гарри удивительно открыто рассуждал о проблемах в Министерстве магии и магическом обществе, делился тем, что знает о магловском мире, и его слова сами по себе имели резкий политический окрас. Но их семью взволновало не это: отвечая на вопросы Драко, Гарри заявлял, что не собирается участвовать в выборах министра магии, даже публично высказывая поддержку кому-то из кандидатов. И не просто так, а потому, что считает эти выборы бессмысленными и бесперспективными. Предсказуемыми.

О намерении Гермионы баллотироваться в министры тогда уже было известно, и слова Гарри вызвали бурю. На него сперва обиделся Рон, затем — Джинни, а после и вся рыжая часть их семьи. Гермиона, похоже, тоже была огорчена, но говорить об этом не стала — по крайней мере, Альбус не слышал.

Гарри тогда полторы недели провел в доме на Гриммо, потому что Джинни объявила ему бойкот. Джеймс жаловался Альбусу на соседство отца каждый день: его постоянное присутствие рядом лишало Джеймса возможности без вранья и натянутых поводов не возвращаться домой после работы. Говорить отцу о своем только закрутившемся романе с Драко Малфоем он не собирался и не собирается, хотя Альбус искренне считает, что нужно быть очень большим тугодумом, чтобы не догадаться. Джеймс палится так отчаянно и беспощадно, как может только по уши влюбленный человек. Он и раньше говорил о Драко Малфое чаще, чем принято в их семье, а уж теперь...

Альбус, не удержавшись, показывает язык колдографии отца и заходит внутрь скрытого за дверью помещения. Затхлый воздух сразу бьет в ноздри, но Альбус едва ли замечает — привык. Этот запах вывести пока не удается, как и справиться с вечно барахлящим Люмосом на входе. Место это все местные считают несчастливым — здесь открывались и закрывались самые разнообразные лавки, и ни одна не продержалась дольше трех месяцев. Скорпиус полагает, что под домом скрыто что-то проклятое. Альбус же грешит на нестабильность магического поля, потому что над крышей сходятся несколько энергетических дуг, из которых черпают силу всякие магические существа типа пикси. Они со Скорпиусом на прошлой неделе даже нашли их гнездо на крыше. Тревожить, конечно, не стали: пикси хоть и надоедливые вредители, но с ними вполне можно сосуществовать.

Скорпиус, конечно, считал, что им нужно место ближе к Косому переулку, но там даже аренда была запредельно дорогая. На покупку помещения в два раза меньшей площади Альбусу не хватило бы денег, а скидывать всю сумму на Скорпиуса и его семью было просто бесчестно. Занимать деньги у отца Альбус не хотел.

Этот же дом на аллее Фламеля выставили на продажу за бесценок из-за постоянных сбоев с магией и бытовыми чарами. Скорпиус поначалу морщил нос, но потом Альбус затащил его на второй этаж, и тому пришлось согласиться: это лучше любого дома в Косом переулке. Потому что вид с узкого заставленного полузасохшими растениями балкона открывается отличный — не только на магическую часть Лондона, но и на извилистые улицы в районе Трафальгарской площади. Если приглядеться, то можно различить адмирала Нельсона, уверенно взирающего на окрестности. Такого обзора здесь тоже не должно быть, но магическая застройка всегда невольно искажает пространство. С ракурсом им просто повезло.

Да и помещение на первом этаже прекрасное. Здесь достаточно места для нормальной лаборатории и хранилища, а бывшую подсобку можно приспособить под комнату для обезвреживания особо опасных артефактов.

Пока что дом похож на заброшенную развалюху, но Альбус уже разобрал бардак, оставшийся после прошлых арендаторов. Скорпиус с этим ему почти не помогает, потому что на него свалился весь бюрократический ад со сбором разрешений, подписей и документов, необходимых для получения лицензии, так что Альбус не жалуется. Тем более что помощники у него все же есть — в выходные Джеймс и Хьюго, по будням — Лили, которая еще не уехала обратно в свой зверинец на материке.

Альбус как раз заканчивает отдирать со стен первого этажа обои, когда входная дверь со скрипом открывается, и из коридора доносится приглушенное ворчание Джеймса на темноту.

— Люмос все еще не работает, — предупреждает его Альбус и оборачивается ко входу, приветственно взмахивая рукой. Джеймс как-то напряженно улыбается ему в ответ. Он проходит, поднимая своими шагами пыль, и протягивает Альбусу стакан кофе. Альбус фыркает:

— Довольно глупо пытаться избавить меня от одной зависимости и прививать другую.

Скорпиус в начале января заявил, что его достал вечный запах сигарет, и объявил войну этой вредной привычке Альбуса. Джеймс неожиданно поддержал — предатель — и с тех пор отказывался доставать Альбусу сигареты тайком от Скорпиуса. Вместо этого он стал приносить кофе и следить, чтобы Альбус не делал сигаретные заначки в новом доме. Скорпиус же просто уничтожал каждую обнаруженную им сигарету.

Хьюго смотрел на весь этот цирк с философским пофигизмом, и Альбус завидовал, потому что ему выдержки и спокойствия не хватало, а курить хотелось часто.

— Уж лучше кофеин, — отвечает Джеймс и присвистывает, окидывая взглядом ободранные стены. — А ты тут просто горы свернул, братишка.

— Все равно работы еще до черта. И придется дальше без магии — во-первых, она тут из рук вон плохо работает, во-вторых, чтобы оставить меньше фона в рабочем пространстве. — Альбус, скривившись, цедит кофе из стакана. Кофеин, по его мнению, ничем не лучше никотина, да еще и оказывает прямо противоположный эффект. Альбусу хочется, чтобы в голове было хоть немного пусто, чтобы дыхание от иррационального страха перехватывало не так часто, чтобы можно было выдохнуть, расслабиться хоть чуть-чуть. И он не знает способа достичь всего этого без сигарет. Ладно, знает один, но тащить Скорпиуса в постель из таких соображений Альбус не собирается.

— Это будет непросто. — Джеймс легко пинает свернувшийся на полу лист обоев с выцветшими изображениями шоколадных конфет. Последней в доме располагалась кондитерская, и Джеймсу странно, что помещение в итоге выглядит так ужасно. Как будто правивший здесь кондитер был поклонником некоторых магазинчиков из Лютного переулка.

— Поэтому мне и нужны в помощь все свободные руки, — цокает языком Альбус и смахивает в сторону упавшую на глаза челку. — У тебя что-то стряслось? Ты выглядишь немного... взволнованным.

Джеймс издает нервный смешок и ерошит волосы на затылке, как никогда напоминая себя же лет в шестнадцать, когда пытался скрыть от матери восхитительно нелепую историю сгоревшего чулана для метел. Альбус вопросительно выгибает бровь и сверлит его пристальным взглядом. Джеймс обычно такие взгляды не выдерживает и все выкладывает, чем до сих пор беспощадно пользуется мать.

— Драко завтра хочет о чем-то поговорить, — бормочет Джеймс и отводит взгляд, смущенно краснея.

Альбус восторженно ухмыляется:

— О, поговорить. Воистину страшная фраза. Я обычно после нее сбегал.

— Мне-то можешь не рассказывать, — припечатывает его Джеймс с пассивно-агрессивным выражением. Альбусу становится стыдно: Джеймсу действительно есть что сказать по этому поводу. Самые продолжительные в жизни Альбуса отношения как-то чуть не стоили Джеймсу лучшего друга. И Альбус только надеется, что Джеймс никогда не узнает, у кого он искал тепла и возможности забыться, когда Скорпиус считался погибшим несколько месяцев. Потому что старший брат точно оторвет ему за это голову.

— Ты же у нас любишь поболтать, так в чем проблема? — съезжает с опасной темы Альбус и чуть хмурится, царапая ногтем кофейный стакан.

— В том, что завтра приезжают старшие Малфои, и я... — Джеймс вздыхает. — Я не видел их с того дня, как забирал тебя от Скорпиуса во время сбоя в каминной сети, помнишь? Прошло уже сколько? Лет пятнадцать? И знаешь, почему-то я уверен, что Люциус помнит, как я перекрасил его белых павлинов в цвета Гриффиндора.

Альбус фыркает. Выходка Джеймса была глупой и абсолютно детской. Он до сих пор не понимал, как его старшему брату, который уже получил лицензию на аппарацию, вообще подобное пришло в голову. Джеймс тогда отшучивался, что хотел посмотреть на лица Малфоев, когда павлины гордо прошествуют мимо них, разукрашенные в красно-желтый, но это даже для него звучало довольно нелепо.

— Какой скандал, любовник Драко Малфоя в детстве перекрашивал павлинов его отца, — смеется Альбус. — Представляю себе лицо Люциуса, когда Драко тебя ему представит в этом качестве. Да и вообще...

— Ты думаешь, он представит? — переспрашивает Джеймс с ужасом в голосе. От этой перспективы он даже бледнеет, отчего на щеках отчетливо проступают веснушки. — Это... Это же будет катастрофа.

— Ну я не думаю, что Драко все еще боится реакции отца, — пожимает плечами Альбус. — Ты, кстати, когда нашим признаешься?

— Сам говорил не пугать отца новостями, — ворчит Джеймс и с деланным интересом разглядывает пол. — Я и не пугаю. Ему сейчас вообще не до этого.

— Твое дело. Но предупреди меня, если соберешься рассказать отцу. Я поставил на тебя тридцать галлеонов.

— Вы со Скорпиусом на меня поспорили?!

— Ну почему сразу со Скорпиусом, — самодовольно усмехается Альбус. — С Хьюго. И с Лили. Она, кстати, поставила на то, что ты так и не признаешься, и отец догадается обо всем сам.

— Почему это моя семья? — страдальчески стонет Джеймс и снова пинает обои. — Не хочу ничего знать о ставках. Давай лучше займемся делом, потому что если я еще хоть секунду буду думать о встрече с Люциусом Малфоем, я свихнусь.

— Видел бы ты себя со стороны, знал бы, что двинутый уже давным-давно, — тянет Альбус и кивает Джеймсу на старый «Чистомет» в углу. — Сперва надо выгрести тут все.

— Ты варвар, — замечает Джеймс и с жалостью смотрит на метлу. — Нормальный Поттер никогда бы не использовал для уборки метлу. Даже со слетевшими чарами.

— Так я же и не нормальный.

* * *

Драко Малфой сверлит Гарри Поттера недовольным взглядом, и тот чувствует себя неловко в собственном кабинете. Месяц назад Драко сделал крайне дерзкое и опасное заявление прямо в зале Визенгамота, и последствия той его эскапады все, включая Гарри и Гермиону, расхлебывают до сих пор. Рон даже фыркнул недавно что-то насчет того, что Малфой, как был трусливым хорьком, так им и остался, раз скинул все на них. Вот только это Гарри сейчас сидит напротив Драко и ощущает себя не в своей тарелке. Для Драко, похоже, нет никакой разницы, где говорить и бросать свои заносчивые и надменные взгляды — хоть в кабинете Главного аврора, хоть у себя дома или в полном зале Визенгамота под прицелом десятков колдокамер.

Гарри даже интересно, что так изменило его школьного врага — работа в «Пророке», война или что-то еще. Но Драко вряд ли ответит, если спросить прямо. Он из того типа людей, что всеми силами избегают прямых и однозначных ответов.

— Ну что ты хочешь от меня услышать? — устало спрашивает Гарри и надеется, что хотя бы выглядит сейчас не так жалко, как себя ощущает.

— Ничего, Поттер, — презрительно бросает Драко. — Ты уже все сказал, я так посмотрю. Ты когда-нибудь запомнишь, что не со всеми можно откровенничать? И что человеку твоего положения нужно очень тщательно взвешивать, кому и что говорить? Где делать заявления? Если ты сам не справляешься, найми себе пиарщика, черт возьми.

Гарри морщится.

— Мне нанимали лет десять назад. Мы не сработались.

— Это не ответ. Поттер, на носу самые серьезные министерские выборы за последние несколько десятков лет, а ты можешь все похерить, потому что не в состоянии держать язык за зубами, когда надо. — Драко, наверное, даже в ярости. Он чеканит слова так, что Гарри кажется, будто его методично бьют по лицу.

— Я не сказал ничего...

— Начнем с того, что ты вообще не должен был ни с кем говорить, не посоветовавшись со мной, — рычит Драко, и Гарри не выдерживает. В конце концов, кто тут главный? Почему он должен терпеть, как Малфой со вкусом смешивает его с дерьмом и давит на больные мозоли?

— Я ничего тебе не должен, — спорит он, повысив голос. — Я Главный аврор, мать твою. И член Визенгамота. Я не обязан плясать под твою дудку и не говорить с другими журналистами.

— С другими журналистами? — Драко опасно щурит глаза. — Другие журналисты, Поттер, тоже бывают разные. А ты, черт возьми, дал интервью гребаной Сцилле Уайлд! Сцилле Уайлд, которая родную мать продаст, если ей предложат хороший гонорар. «Виндзорский вестник», Поттер, это то, чем был «Пророк», пока туда не пришел я, только у оппозиции. Ты издеваешься, говорить с ними?

— Я повторю: я не сказал ничего ужасного. Мне задавали почти те же вопросы, что и ты в декабре. — Гарри чувствует, как начинает давить на виски мигрень. И это неудивительно, учитывая, как его раздражает Драко и бесит ситуация, в которой он оказался по милости того же Малфоя. — Малфой, пожалуйста, давай хотя бы ты не будешь капать мне на мозги. Мне хватает того, что Джинни до сих пор готова сожрать меня живьем за отказ участвовать в выборах. И я не уверен, что дело только в Гермионе и том, что я не поддержал ее публично.

Драко смотрит на Гарри долгим взглядом, как будто прикидывая, стоит ли прислушаться к его словам. Он хмурится, все еще сердито постукивает пальцами по столешнице, но Гарри все равно надеется хоть на какое-то понимание. В конце концов, Малфой ведь тоже был когда-то женат. Не может быть, чтобы его супруга ни разу не осуждала какие-то его решения так же яростно, как это делала порой Джинни.

— Ладно, — тянет в итоге Драко. — Ты хотя бы договорился, чтобы тебе прислали интервью на согласование?

— Я же не совсем идиот, — бормочет Гарри. Вспомнил он, признаться, в самый последний момент. И Драко наверняка об этом догадывается.

— Тогда прежде, чем ты дашь свое согласие на публикацию, покажи текст мне, — все еще раздраженным тоном просит Драко и неожиданно смягчается: — Ты же помнишь, что я больше тебе не враг, Поттер?

— Знаешь, сложно смириться с тем, что кто-то планирует твою жизнь и твои слова.

— Ты сам попросил, — напоминает Драко, и Гарри вздыхает, потому что правда — сам ведь просил.

Когда Драко Малфоя в прошлом году арестовали, Гарри понимал, что это не просто так. В министерстве происходили мутные и темные вещи, о которых он даже не догадывался до поры до времени, потому что Аврорат держался особняком от всех подковерных интриг. Со стороны в аресте Драко не было ничего удивительного, даже предлог был вполне состоятельным — незаконное пересечение государственной границы и взятка чиновнику из транспортного департамента. Формально все так и было: Драко нелегально достал портключ до Бутана. Но он сделал это, чтобы найти своего сына, на которого забило министерство, и... Гарри поступил бы точно так же.

Гарри знает, всегда знал, что Драко за своего сына перегрызет глотку кому угодно. Если бы он увидел приказ на обыск Малфой-мэнора в тот день, когда Драко вернулся домой со Скорпиусом (а заодно с Альбусом, Джеймсом и Хьюго), он бы сказал, что разберется сам, и отослал наряд авроров заниматься более важными вещами. Но приказ пришел дежурному откуда-то из центрального аппарата министерства, и Гарри узнал обо всем только на следующий день, когда дежурный Роджер Дент заглянул к нему перед планеркой и сообщил, что Гарриных детей видели в доме, который потребовали обыскать накануне.

Гарри работал на министерство достаточно давно, чтобы знать: ничто не происходит просто так. И уж тем более никто просто так не задевает главного редактора и собственника ведущей газеты Магической Британии. Драко Малфой, конечно, напрашивался на неприятности. Его журналисты дерзили, они писали о тех вещах, о которых принято было помалкивать. Но именно за это Гарри в конечном счете стал уважать Драко — он сумел сделать из желтой газетенки, какой был «Ежедневный пророк» в их школьные годы, то, что маглы вполне обоснованно называли пятой властью.

А еще Гарри прекрасно понял одну вещь: этот удар по Драко был всего лишь первой ласточкой. И судя по тому, что происходило вокруг, Гарри не сомневался — в конце концов очередь дойдет и до него. Поэтому он переступил через свою гордость и пришел к Драко за помощью, пока тот еще был скован наручниками в изоляторе при Отделе магического правопорядка.

...Оказалось, что у Драко он был не первым посетителем. До этого к нему успел заглянуть, как ни странно, не Скорпиус, а Джеймс, поставивший напротив своего имени печать Отдела тайн. Гарри почему-то подумал, что вряд ли Отделу тайн действительно было дело до Драко Малфоя, но задаваться вопросом, почему старший сын навещает его бывшего школьного врага в изоляторе, он не стал.

Драко встретил Гарри скептично вздернутой бровью и изрядной дозой язвительности. Но Гарри честно постарался смириться: в этой войне они точно были на одной стороне.

— Мне нужна твоя помощь, — заявил тогда Гарри и смутился, когда Драко бросил красноречивый взгляд на наручники.

— Чувствую необходимость уточнить: со мной сейчас говорит Главный аврор или Гарри Поттер, который проебался по всем фронтам и теперь не знает, как ему быть? — протянул Драко с привычным надменным выражением, которое когда-то хотелось стереть с его лица кулаками. — Потому что, если ты не заметил, Поттер, я сейчас в наименее выгодном положении.

— Почему-то мне кажется, что это ненадолго, — качнул головой Гарри и уточнил: — Гарри Поттер. Не Главный аврор, нет.

— Тогда слушаю.

— В министерстве что-то происходит, и мне это не нравится. Мне кажется, кто-то хочет дискредитировать меня, Кингсли и, может быть, Гермиону. Это неправильно, Малфой, ты должен понимать.

— Надо же, — заметил Драко. — Мы с тобой можем, оказывается, прийти к одинаковым выводам. Давай так, Поттер. Я говорю тебе все, что ты хочешь знать. А ты даешь мне такое интервью, которое расшатает всю действующую министерскую систему. Как тебе?

— Зависит от того, чего ты добиваешься.

— Зависит от того, насколько ты готов меня слушать.

— Ты лучший в этом, — сказал тогда Гарри и обрек себя на то, что встречи с Драко стали для него чем-то более постоянным, чем еженедельные аврорские отчеты.

... Драко думает, что Гарри, пусть и стал частью министерства, но так и не сумел понять, как же эта система работает. Крупный коррупционный скандал, который Драко спровоцировал во время своей пламенной речи в зале Визенгамота, добавил работы Аврорату, но это была только верхушка айсберга. Что такое несколько продажных чиновников и членов Визенгамота против серых кардиналов, распустивших свои руки перед очередными выборами министра?

— Ты должен согласиться с тем, что Кингсли пора уйти, — замечает Драко и бросает внимательный взгляд на Гарри. Гарри хмурится — он явно против того, чтобы лишать своей поддержки старого друга. Но он должен быть последователен. Вынужден. — Магическое общество, Поттер, очень плохо относится к переменам. Но давай объективно: Кингсли уже пора отдохнуть. Он сделал для этой страны все, что мог, но времена меняются. Если мы не хотим получить еще одного харизматичного ублюдка, который потянет за собой людей и устроит очередную войну, мы должны действовать на опережение. Мы должны дать обществу то, что необходимо. Старшее поколение этого не понимает. Но молодежь, Поттер, та самая, которая пока еще не получила право голоса, или получила его совсем недавно, она знает, чего хочет. И текущий министерский уклад дать это ей не может. И не сможет, как бы мы ни пытались что-то изменить. Иногда нужно пожертвовать ферзем, чтобы выиграть партию, спроси хоть своего рыжего дружка.

— И в данном случае ферзь — Кингсли? — Гарри морщится, ему не по себе, но показывать это Драко он не собирается.

— В данном случае ферзь — это Кингсли, Грейнджер, ты, все наше поколение и около того. Мы, Поттер, ухитрились просрать слишком многое, развязать войну, которая очень дорого обошлась. И мы не сумели все исправить. И не сумеем, если не дадим власть тем, кто свободнее нас от старых предрассудков.

— Ты говоришь так, будто все-таки нашел кандидата, — хмурится Гарри. Драко говорит об этом не впервые, и Гарри понимает, что им нужен кто-то даже не из их поколения. Кто-то младше, у кого есть силы и желание что-то изменить. Но в этом и была проблема: никто из тех, кого они с Драко могли бы предложить, не потянул бы все то дерьмо, что неизбежно выльется в процессе избирательной кампании.

— Коннор Забини, — роняет Драко и с вызовом смотрит Гарри в глаза, как будто готовится защищаться. — Знаю, он чистокровный, но...

— Мне нравится, — Гарри кивает и ухмыляется в ответ на изумленный взгляд Драко. — Он достойный человек, и у него есть хватка, которая не помешает министру магии. Вероятно, самому молодому в истории.

— Позволь уточнить, откуда у тебя столько знаний об обычном служащем Отдела тайн?

— Он встречался с моим сыном, с Альбусом. В Хогвартсе. Альбус нас даже познакомил по всем правилам приличия. Мне он показался вполне здравомыслящим юношей. И с Джеймсом они дружат, — пожимает плечами Гарри, и Драко почему-то хмурится.

— Вот как. Поттер, об этом, пожалуйста, не говори ни одной живой душе. Те, кто знают, и так знают, остальным сообщать о тесных связях Забини с твоей семьей не стоит.

— Брось, хватит того, что ты его крестный.

Драко морщится:

— Иногда я ненавижу, насколько тесно магическое сообщество. Ничего не скроешь.

— Если подумать, то я удивлен, что ты не предложил его раньше.

— Я только вчера поговорил с его отцом. Ты же знаешь, после того как Блейз сошелся с Финниганом, его застать в Англии почти невозможно. Они буквально переехали в Италию. А я не хотел втягивать Коннора во все это, пока не узнаю точно, что Блейз не против. Не хочу подставлять министерскими дрязгами лучшего друга.

— А что думает по этому поводу сам Коннор?

— О, поверь, он не против. Парень с детства мечтал о карьере в министерстве. Он и в Отдел тайн пошел, чтобы заполучить хорошую строчку в резюме. Вот только засиделся, как по мне.

— Джеймс говорил, что ему так и не предложили повышение. Хотя он старался.

— И это мы тоже сможем использовать, — Драко усмехается. — Коннор объявит о своем участии в выборах через «Пророк», и мне нужно, чтобы ты пока помалкивал. Хорошо?

— На меня можешь рассчитывать. Но как ты будешь объяснять все Гермионе...

— Поверь, я знаю, как найти общий язык с Грейнджер. Я обещал, что она не будет на тебя злиться? Я от своих слов не отказываюсь. Так что ты либо веришь мне, Поттер, либо нет. И пора бы тебе определиться. Выборы уже в апреле.

— Верю-верю, — бурчит Гарри. — Только давай хотя бы вместе поговорим с Забини перед всеми этими формальностями.

— Формальности, Поттер, это часть работы, — морщится Драко и согласно кивает: — Поговорим. Не хочешь, кстати, присоединиться завтра к нам за ужином? Мой отец вернулся из Франции ради этих выборов.

— Не пойми меня неправильно, Малфой, но твоего отца я видеть лишний раз не хочу.

— Ну и отлично, — поразительно легко соглашается Драко. — Тогда я дам знать, когда мы встретимся с Забини и все обсудим в более приватной обстановке.