Вся министерская рать (джен)

Ужин оборачивается полнейшей катастрофой. По крайней мере, именно так его оценивает Джеймс. Потому что Люциус Малфой смотрит на него с выражением глубокого непонимания и удивления на лице, говорит тоном, каким сейчас не пристало обращаться даже к домовым эльфам, и хмурится, стоит Джеймсу открыть рот. А последнее происходит слишком часто: Джеймс в принципе болтливый, а уж когда нервничает, болтает еще больше.

Альбус с противоположного конца стола весь вечер бросает на него насмешливые взгляды и совсем не помогает. Скорпиус хотя бы пытается выглядеть сочувствующе.

Драко же как будто вообще ничего не замечает. Так Джеймс думает целые полчаса, последовавшие после фразы «Отец, это Джеймс Поттер, и мы живем вместе». Но когда Люциус бросает на Джеймса очередной уничижительный взгляд, все же припоминая ту историю с павлинами, Драко с предельно спокойным и хладнокровным видом откладывает в сторону нож с вилкой и говорит:

— Отец, я бы попросил.

— Да, Драко? — переспрашивает Люциус с невинным видом, с которым он, наверное, выступал десятки лет назад перед Визенгамотом.

— Джеймс Поттер — этой мой выбор, и тебе следует его уважать точно так же, как ты уважал когда-то Асторию, — замечает Драко. По его лицу невозможно что-то прочесть, но Джеймс чувствует себя польщенным из-за того, что за него заступились. Это непривычно — обычно он бывал тем, кто за кого-то вступался.

— Разве я проявляю неуважение? Мистер Поттер, что скажете?

— Мистер Поттер ничего не скажет, отец, пока ты будешь говорить с ним таким тоном, — обрывает его Драко. — Незачем устраивать этот цирк. Мы оба взрослые люди. Твоего мнения, если ты не заметил, никто не спрашивал.

— Дорогой, давай правда не будем, — вмешивается Нарцисса и посылает Джеймсу извиняющуюся улыбку. — У нас с Поттерами сложные отношения, но мы же приняли Альбуса Северуса. Давай будем лояльны и к его брату.

— Я должен был убедиться, что это серьезно, Цисси, — хмурится Люциус, и Джеймсу кажется, что он совсем потерялся в происходящем. — Драко вполне красноречиво дал понять, что настроен серьезно. Но мнения молодого мистера Поттера я так и не услышал.

Драко бросает на Джеймса сочувствующий взгляд, а Альбус легко пинает его ногой под столом и играет бровями: мол, говори.

— Вполне серьезно, мистер Малфой, — осторожно начинает Джеймс и бросает панический взгляд на Драко. Тот выглядит недовольным происходящим и закатывает глаза. Но Джеймсу улыбается, и это ободряет. — Я... я люблю Драко и надеюсь, что мои чувства взаимны.

— Блядь, Джеймс, — едва слышно выдыхает Альбус, морщась. Скорпиус фыркает в бокал вина, а Драко... Драко выглядит неожиданно впечатленным.

— Вот как, — роняет Люциус, и Нарцисса накрывает его ладонь своей.

— Дорогой, — предупреждающе замечает она. Люциус кажется на секунду потерянным, но его лицо тут же принимает прежнее надменное выражение.

— Тогда что вы думаете о предстоящих выборах министра магии, Джеймс? — интересуется Люциус.

Драко вздыхает:

— Наконец-то мы перешли к сути дела. Спасибо, отец.

Джеймс же теряется, потому что как раз он о выборах министра магии вообще не думал. Последнее время его занимали мысли поинтереснее — вроде Драко Малфоя и того, какой он удивительный. Джеймс отвечает что-то крайне абстрактное и остаток ужина проводит в замешательстве, потому что не понимает почти ничего.

Особенно его изумляет всплывшее в беседе имя Коннора Забини, с которым они виделись буквально вчера, и Коннор ничего ему не говорил.

Альбус же при упоминании Забини бледнеет и кусает губы. Он хочет курить — чертовски хочет, потому что Коннор Забини — это не тот человек, чье имя он может игнорировать или хотя бы слышать со спокойной душой. С Коннором Альбуса связывает слишком многое с конца четвертого курса Хогвартса, и он не уверен, как вести себя сейчас — спустя чертовы годы после того, как сбежал от него однажды утром, испугавшись, что все становится слишком серьезно. И после того, как снова сбежал несколько месяцев назад.

Когда они с Коннором виделись в последний раз, Скорпиус считался погибшим, а Альбус чувствовал себя паршивей некуда. Он искал возможности забыться и обнаружил себя на пороге дома Коннора с бутылкой магловского виски и пачкой сигарет в кармане, новой, только распечатанной. Коннор почему-то впустил его. А наутро Альбусу стало стыдно, и он сбежал прежде, чем тот проснулся. И избегал его с тех пор, даже на дне рождения Джеймса, изредка думая, что им стоит поговорить, но не решаясь первым эту необходимость обозначить. А потом появилась надежда найти Скорпиуса живым, и все остальное отошло для Альбуса на второй план. Альбус так и не нашел в себе сил поговорить с Коннором и расставить все точки в их отношениях.

Джеймс, конечно, не в курсе. Для Джеймса они с Коннором расстались вскоре после Хогвартса и пытались играть в друзей с привилегиями лет пять назад. И именно Джеймс тогда просил Альбуса не ломать Коннору жизнь из-за того, что он никак не может устроить свою. Так что сейчас у Альбуса есть все основания тревожиться насчет того, что ему устроит брат, если узнает. Коннор — лучший друг Джеймса с первого курса Хогвартса.

— Сочувствую, — говорит Альбус позднее вечером, когда сталкивается с Джеймсом на балконе. Альбус наконец-то курит — конечно же, тайком ото всех, — а Джеймс просто вышел подышать и привести нервы в порядок. — Люциус — та еще сволочь, но, кажется, он вполне готов с тобой мириться.

— Боюсь, Люциуса огорчает, что его сын и внук выбрали Поттеров, — замечает Джеймс и крепко цепляется за перила — так, что костяшки пальцев белеют.

Альбус затягивается, выдыхает дым и отстраненно интересуется:

— Ты знал? Что Коннор собирается участвовать в выборах?

— Он не говорил, — Джеймс пожимает плечами и неодобрительно косится на сигарету, которую Альбус держит между средним и указательными пальцами. Но для разнообразия никак не комментирует. — Тебе тоже?

— Мы не общались последние несколько месяцев, — Альбус раздраженно дергает плечом. — Мы не... Это сложно, Джей.

— Что ты опять натворил? — Джеймс спрашивает это с каким-то удивительным спокойствием, почти философским. — Коннор не стал бы сторониться тебя просто так. Ты всегда был его слабостью.

— В этом и проблема, — выдыхает Альбус. — Я не... ничего я не натворил. Просто все очень сложно. Ты же знаешь, как мы друг к другу относимся, а тут...

«А тут Скорпиус» не звучит, но Джеймс прекрасно понимает. Альбус был влюблен в Скорпиуса, пожалуй, еще раньше, чем вообще осознал, что это такое — испытывать к кому-то подобные чувства. И Джеймс с самого начала не одобрял его «все сложно» с Коннором Забини. Потому что Коннор был хорошим человеком, которому не повезло по какой-то нелепой случайности по уши втрескаться в Альбуса.

По правде, больше всего на свете Джеймс жалеет, что познакомил Альбуса с Коннором. Они учились на одном факультете, но разницы в два года хватало, чтобы особо не пересекаться. И если бы не Джеймс, Коннор, может, никогда и не посмотрел бы на Альбуса. Не пригласил в Хогсмид, когда Альбус заканчивал четвертый курс. И не влип в самые тяжелые в своей жизни отношения, порядком измотавшие ему (и Джеймсу заодно) нервы. Даже Альбус с этим не спорил и согласился все-таки порвать с Коннором, когда Джеймс не выдержал и заметил: давать надежду бесчестно, когда сам влюблен в кое-кого другого.

— Поговори с ним, — просит Джеймс и кашляет от выдыхаемого Альбусом дыма. — Коннор не заслужил дерьмового отношения. Пожалуйста, Ал. Тем более если он правда собирается ввязаться в эту гонку, ему не нужны еще и такие проблемы.

— Я поговорю, — хриплым голосом обещает Альбус, с силой подавляя дрожь. Он не уверен в себе, когда речь идет об Конноре Забини.

— Так и знал, что найду вас здесь, — прерывает их беседу голос Скорпиуса, и Альбус бросает на Джеймса предупреждающий взгляд: пожалуйста, ни слова про Забини. Джеймс понимает.

— Прости, — виновато замечает Альбус, нахально ухмыляясь и затягиваясь. Скорпиус фыркает, невербальным заклинанием вырывает сигарету у него из пальцев и отправляет вниз, прямо в цветник под балконом. Джеймс едва успевает прикусить язык прежде, чем потребовать: осторожнее с цветами. Он думает, что чувствует себя в мэноре слишком по-хозяйски. Его даже домовые эльфы слушаются, больше не называя этим тупым «молодой гость хозяина Драко». Теперь он для них «хозяин Джеймс», и Драко не устает поддевать его по этому поводу.

Скорпиус утягивает Альбуса прочь с балкона, и они бесстыдно целуются прямо в коридоре. Скорпиус вжимает Альбуса лопатками в стену, и тот теряется, растворяется в поцелуе. Потому что Альбус влюблен в Скорпиуса еще с Хогвартса и до сих пор помнит слишком отчетливо, каково это было — потерять его и думать, что это навсегда. Альбусу по-прежнему снится, как они с Джеймсом поднимаются на вершину в Гималаях, но находят не Скорпиуса, а лишь его окоченевшее, скрюченное морозом и ужасом тело.

Альбус в глубине души чертовски завидует Скорпиусу, потому что для него время остановилось в октябре и возобновилось спустя год, и он не знает, что это такое — жить в боли и непроходящем отчаянии. С другой стороны, Альбус готов отдать все на свете, чтобы Скорпиус никогда в жизни не испытал того, что довелось пережить ему.

… — Когда на меня неслась лавина, а я не мог даже пошевелиться, я жалел только об одном, — признался ему Скорпиус вскоре после того, как они все вернулись домой. — Что не могу сказать тебе, что ты мне дороже всего на свете.

«Дурак, — подумал тогда Альбус. — Это ты — самое дорогое, что у меня есть и что было. И если нет тебя, то нет и меня».

А вслух сказал совсем другое:

— Я ненавидел всех, кто улыбался, пока тебя не было.

… Сейчас Скорпиус вскользь касается губами его шеи и чуть прикусывает кожу зубами. Альбус вздрагивает, обнимая его и прижимая теснее к себе, потому что кажется, что если они не будут ближе, то Скорпиуса тоже не будет.

— Из-за чего ты расстроился? — интересуется Скорпиус.

Альбус пользуется моментом, чтобы взглянуть ему в глаза — серые, как грозовое небо, и отвечает, смущенно алея скулами:

— Коннор мне ничего не сказал. — Ему все еще кажется, что говорить со Скорпиусом о Конноре в корне неправильно, но почему-то солгать под его прямым взглядом не может. — Мы... не очень хорошо расстались, но я думал, что он не так уж сильно на меня в обиде, чтобы не рассказать.

— Не очень хорошо расстались? — Скорпиус хмурится, и в его тоне мелькают ревнивые нотки. — Это когда же? Потому что я помню, что вы неплохо общались перед тем, как мы засобирались в экспедицию в Гималаи.

— Я... — Альбус теряется и прячет взгляд. Он крепче обнимает Скорпиуса за талию, как будто боится, что тот уйдет. — Я вроде как виделся с ним в последний год. Пока тебя... Пока ты...

— Пока я торчал в горах под толщей снега? — подсказывает ему Скорпиус, и Альбус не уверен, что за выражение он слышит в его голосе. — Ал.

— Я знаю, что не должен был этого делать, — бормочет Альбус и прячет лицо у Скорпиуса на плече. — Но я...

— Ты все еще что-то к нему чувствуешь? — с опаской спрашивает Скорпиус, и Альбусу страшно слышать отголоски боли в его голосе.

— Нет. Это... это сложнее, Скорп. Я, кажется, никогда не чувствовал к нему того, что чувствовал к тебе. Но ты всегда казался недоступным, и я думал, что мне придется мириться с ролью лучшего друга до конца жизни. Знаешь, сложно было представить, что ты тоже можешь быть во мне заинтересован, когда ты с пятого курса только и делал, что встречался с девчонками. Да еще с такими, что все как на подбор — и красивые и умные. А я...

— А тебя я люблю с первого курса, — обрывает его Скорпиус и неловко улыбается. — Просто до меня долго доходит. Даже папа понял еще на пятом. Я все думал, почему он стал так неожиданно внимателен к моим письмам, почему расспрашивал, как я отношусь к тебе и Коннору. Только недавно сообразил: он переживал, что я расстроюсь. А я...

— А ты позвал Розу в Хогсмид, — ворчит Альбус и сам же морщится от того, сколько ревности в одной короткой фразе. — Блядь. Я все еще не могу с ней нормально разговаривать.

— Прости, — говорит Скорпиус с таким видом, будто ему совсем не стыдно, и Альбус фыркает.

— Я тебе когда-нибудь говорил, что без ума от тебя?

— Ни разу, — врет, сверкая глазами, Скорпиус. — Но ты вполне можешь доказать.

— О, меня не нужно просить дважды.

— Малфои, Ал, никогда не просят, — заносчиво ухмыляется Скорпиус и тянет его за руку в сторону своей комнаты. Он так легко переплетает их пальцы, что Альбус забывает, как дышать, и улыбается как дурак.

Что ж, в одном Альбус с Джеймсом точно похож: он выглядит точно так же глупо, когда по уши влюблен.

* * *

Скорпиус выходит из Атриума министерства на шумную улицу и устало прислоняется к зданию спиной. Камень холодный, Скорпиус чувствует это даже сквозь теплую зимнюю мантию, и его пробирает дрожь. Он рассеянно думает, что стоит застегнуться под горло, но дурацкий галстук его как будто душит. Скорпиус не готов к тому, чтобы на его шее сомкнулся еще и меховой ворот мантии. Он мрачно смотрит на спешащих по своим делам и праздно гуляющих маглов и со злым напряжением расстегивает две верхние пуговицы рубашки, разматывает галстук и, скомкав, пихает его в карман брюк. Со стороны он, наверное, выглядит немного странно, но здание зачаровано, а значит, его вряд ли кто-то видит.

Порыв ветра бросает колючие снежинки в лицо, и Скорпиус недовольно фыркает, все-таки застегиваясь. Мех тут же лезет ему в рот и щекочет нос.

Джеймс Поттер появляется рядом неожиданно, как будто снова таскается в мантии-невидимке. Он одет в слишком легкое, на взгляд Скорпиуса, пальто и ежится, потуже затягивая на шее шарф — слизеринский, оставшийся у Драко Малфоя еще со школы. Скорпиусу любопытно, действительно ли Джеймс не понимает, как все это выглядит со стороны, или просто прикидывается.

Потому что отец Скорпиуса не из самых заботливых в мире людей, и если он заставил Джеймса напялить этот шарф перед выходом на работу, он и правда им дорожит.

— Опять не вышло? — интересуется Джеймс, и Скорпиусу остается только обреченно кивнуть. Отросшие светлые пряди падают на лицо, закрывая глаза. Скорпиус рад спрятаться от мира хотя бы так, потому что он по-настоящему расстроен: это далеко не первая его попытка достучаться до министерства и получить лицензию. И заниматься всем приходится именно ему, потому что Альбуса даже в Атриуме видеть не хотят, не то что где-то еще в коридорах Министерства магии.

— «Ваше предприятие небезопасно, мистер Малфой, могут пострадать люди», — тянет Скорпиус противным высоким голосом, передразнивая Шелли Брод из Отдела магических происшествий и катастроф. Ее подпись под документами Скорпиус выбивает с декабря. — Она считает, что частные артефактологи могут воскресить Волдеморта, не иначе. А без ее подписи Отдел магического правопорядка не будет даже смотреть в наши с Алом бумаги.

— Можно попросить отца, — предлагает Джеймс. Скорпиус смотрит на него таким укоризненным взглядом, что тому сразу хочется забрать свои слова назад. Вместо этого он спешит добавить: — Я серьезно. Ал же с ним помирился или типа того.

— И это совершенно ничего не изменило. Ал — упертый, он считает, что не нужно вмешивать кого-то еще. — И, если честно, за это Скорпиус иногда хочет ему врезать — просто, по-магловски, чтобы дошло, что даже для гордости есть подходящие место и время, а есть — неподходящие. Но он терпит, потому что Альбус всегда таким был. И в том числе за это Скорпиус его любит. В конце концов, если бы не Альбусово упрямство, кто знает, может, Скорпиус все еще торчал бы запертым в снегах Гималаев. — И, возможно, он ищет еще один повод, чтобы однажды взорвать министерство к чертям.

— В это я готов поверить даже больше, — с усмешкой кивает Джеймс. — Вы зайдете сегодня?

— Мерлиновы подштанники, — тянет Скорпиус и смеется. — Никак не привыкну к тому, что ты приглашаешь меня в мой же дом.

Джеймс корчит обиженную физиономию, но его губы предательски разъезжаются в улыбке.

— Тебе придется с этим смириться.

— Ты вообще помнишь, что у тебя есть свой дом, Поттер? — интересуется Скорпиус и шутливо шлепает его папкой с документами по плечу.

— Я появляюсь там, только чтобы отец ничего не заподозрил. — Джеймс морщится и чувствует укол вины — уже почти привычный. Он практически живет в Малфой-мэноре, но так и не сказал отцу. Джеймсу кажется, что он не поймет и не примет тот факт, что Драко Малфой так прочно обосновался в его жизни. Они с Драко об этом не говорили, и тот вроде бы относится с пониманием — по крайней мере, никак не комментирует отлучки Джеймса на Гриммо, чтобы создать видимость обжитости перед визитами отца.

Возможно, если бы у Гарри Поттера и Драко Малфоя была не такая сложная история, Джеймс бы признался.

— Знаешь, Поттер, — тянет Скорпиус, удивительно напоминая этой интонацией Драко, когда тот говорит с Гарри Поттером. — Если ты обидишь моего отца, я подброшу тебе такой артефакт, который будет медленно сводить с ума, и ты ни за что не сможешь от него избавиться.

— Ты мне угрожаешь? — Джеймс удивленно вскидывает брови.

— Обрисовываю перспективы, — Скорпиус качает головой. — Мой отец — не двадцатилетняя девчонка из бедной семьи, чтобы жить с кем-то, постоянно скрываясь. Может быть, ты не понимаешь, не видишь, но это, Поттер, не нормальные отношения. Ты, должно быть, действительно много значишь для него, раз он терпит подобный бардак.

Джеймс отводит взгляд в сторону. Скорпиус на самом деле прав: будь Джеймс на месте Драко, он вряд ли был бы рад скрываться. Но он не привык вообще кому-либо рассказывать что-то настолько личное. Джеймсу, несмотря на его характер, сложно по-настоящему открываться людям, даже самым близким, еще и поэтому он так привязался к Драко — перед ним это делать легко. Родителям же Джеймс не говорил ни про одни свои отношения, даже когда всерьез раздумывал о женитьбе на Клео Дэвис из Отдела магического транспорта. Возможно, именно из-за этого — нежелания пускать кого-то на самую личную территорию — он и передумал в конце концов.

Джеймс вполне понимает опасения Скорпиуса. Но его отношения с Драко уже вышли за пределы того, что обычно было у Джеймса. О них знают, и не только Альбус с Хьюго, но и — черт возьми — родители Драко. И это неожиданно нормально. Джеймсу впервые комфортно от мысли, что кто-то еще в курсе, с кем он проводит свое время и делит постель.

Но одно дело — брат с кузеном и Малфои и совсем другое — его собственные родители.

— Я разберусь с этим, Скорп, обещаю, — говорит Джеймс и потерянно ерошит волосы на затылке. — Просто... мне нужно время.

— Только не облажайся, ладно? — просит Скорпиус, и его голос теперь звучит привычно ровно, без претенциозно тягучих гласных. — Даже Ал уже переживает из-за этого.

— Он говорил мне что-то похожее пару дней назад, — вздыхает Джеймс. — Обещаю, я не облажаюсь. Ты сам не представляешь, насколько я хочу не облажаться.

— Просто помни, что я слежу за тобой, — Скорпиус делает суровое лицо, но впечатление портит вздернутый в усмешке уголок губ. — И не жди нас, я обещал Алу, что помогу с очисткой магического фона в доме.

— Попробуй уломать его поговорить с отцом. Иначе вы эту лицензию можете еще год выбивать, — советует Джеймс, на что Скорпиус только закатывает глаза и аппарирует, махнув ему рукой на прощанье.

Джеймс смотрит на вихрь снежинок, поднявшийся на месте, где только что стоял Скорпиус, и тоже аппарирует — в Малфой-мэнор.

Мэнор встречает Джеймса неожиданным шумом и гостями, к появлению которых Джеймс точно не готов. Он удивленно смотрит на увлеченно объясняющего что-то отца — Гарри размахивает палочкой, передвигая начерченные в воздухе сверкающие фигуры. За ним с интересом наблюдает Коннор Забини, а Драко отстраненно-надменным тоном вставляет комментарии.

— Да нет же, Ричардс поддержит Гермиону, — говорит Гарри. — Нам ни за что не убедить его отдать голос за кого-то другого — тем более за человека с фамилией Забини.

— Не Ричардс ли в прошлом году заявлял, что надо быть объективным, несмотря на происхождение человека и сторону, которую занимала его семья? — спорит Драко.

— Тем более моя семья держала нейтралитет, — напоминает Коннор.

— Ну и каким образом это сыграет тебе на пользу? — интересуется Джеймс, запоздало понимая, что его по идее здесь быть не должно, во всяком случае, по мнению минимум двоих в этой гостиной.

— Нейтралитет лучше стороны Волдеморта, — щурится Коннор и поспешно добавляет, бросая взгляд на Драко: — Прости, крестный.

— Твоя правда, — пожимает плечами Драко. — Но...

— Но Джеймс прав, — замечает Гарри и только тогда смотрит на него озадаченно. — А ты что здесь делаешь?

Джеймс, наверное, выглядит очень беспомощно, переводя напряженный взгляд с Драко на отца и обратно, раз Коннор, который сам вряд ли в полной мере представляет, в чем дело, его выручает:

— Джей — мой друг, и мне важно его мнение. Я подумал, он сможет сказать что-то полезное.

Гарри кивает, будто поверив, и Джеймс выдыхает, подходит к ним ближе и как можно более непринужденно занимает место на диване по левую руку от Драко.

— Да, Джеймс прав, — соглашается Драко и бросает на него полный лукавства взгляд. — Присоединяйся. Мы как раз прикидываем, сколько голосов можем получить в Визенгамоте.

— Вряд ли много, — осторожно замечает Джеймс и косится на Коннора. Тот ухмыляется, недвусмысленно вскидывая брови. Джеймс запоздало думает, что его уж точно стоило поставить в известность. Потому что Коннор явно догадался, наверняка придумал еще невесть что, а при первой же возможности не упустит своего, чтобы ткнуть Джеймса носом в никому не нужное скрытничество.

— Это и так понятно, — фыркает Драко. — Нам не нужно много. Для регистрации нам достаточно набрать проходной минимум — поддержку двадцати пяти процентов.

— Это минимум тринадцать голосов. У нас есть максимум четыре, если принять во внимание моего отца, Гарри и еще двоих представителей чистокровных семей. — Коннор кивает на нарисованную Гарри схему. — Не самый лучший старт, но что есть. Визенгамот назначил регистрацию кандидатов на 13 февраля, и...

— И вы хотите склонить кого-то еще на свою сторону всего за неделю? — Джеймс хмурится. — Вы же помните, что об участии в выборах уже заявил Кингсли? И Гермиона? И они без проблем наберут нужное число голосов, чтобы их имена вписали в бюллетени.

— Ты недооцениваешь силу слова твоего отца, — говорит Драко. — Но ставить только на него мы тоже не можем. Поэтому нужно придумать, как подобраться к кому-то еще.

— И Драко предлагает начать с Ричардса, — объясняет Гарри. — Но Ричардс — маглорожденный. Не участвовал в войне, был слишком молод, но прекрасно все помнит и потенциально настроен против чистокровных.

— Однако если нам удастся склонить на свою сторону его, то мы получим еще двоих — Бэйла и Уолриджа.

— Потому что они — его протеже, — вспоминает Джеймс одну из старых статей «Пророка». — Но как быть с тем, что он очень лоялен Гермионе? И, пап, серьезно, ты правда собираешься пойти против нее?

— Я надеюсь, что она поймет. — Гарри морщится, как от зубной боли, и Джеймс чувствует легкую панику от того, что может последовать за публичным заявлением отца в поддержку другого кандидата. Он слишком хорошо помнит, какой скандал устроила мать в прошлый раз, и Джеймс совершенно не готов снова оказаться на Гриммо вместе с отцом.

Кажется, Альбус и Скорпиус правы, и ему стоит поставить отца в известность о статусе его отношений с Драко как можно скорее.

Мерлин, как же он влип.

Джеймс старается не думать об этом и с энтузиазмом включается в обсуждение. Они разбирают по косточкам каждого члена Визенгамота, все ключевые связи между ними, и пылающая схема в воздухе выглядит в итоге невероятно сложно и пугающе. Как Драко и Гарри что-то в ней понимают, Джеймс не представляет. Коннор, похоже, тоже: у него всегда с чертежами и схемами было не очень.

Часы бьют полночь, когда Гарри уходит домой, а Драко деликатно отлучается, якобы для того, чтобы переговорить с кем-то из своих репортеров по камину. Уходя, он бросает на Джеймса такой красноречивый взгляд, что сомнений нет — он будет совершенно по-детски подслушивать.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — интересуется Коннор, когда Драко скрывается в коридоре.

— Я думал задать тебе тот же вопрос, — укоризненно замечает Джеймс. — Давно ты на это подписался?

— Крестный намекал на такую возможность еще в прошлом году. Кажется, просчитывал все варианты, и в итоге они с твоим отцом решили, что на мне можно остановиться. — Коннор трет левое запястье, даже не замечая, и этот нервный жест выдает его с головой — он не так уж доволен происходящим.

— Ты же всегда хотел построить карьеру в министерстве, — осторожно говорит Джеймс. — Что не так?

— Боюсь, как бы твой отец и Драко не попытались сделать из меня свою марионетку, — признается Коннор. — Знаешь, у меня ведь есть свои идеи о том, как все должно работать, но...

— Помню, ты придумывал их еще в Хогвартсе, — Джеймс чуть улыбается. — Я думаю, что ты строишь проблему на ровном месте. Потому что мой отец никогда бы так не поступил.

— Несколько месяцев назад весь магический мир думал, что Гарри Поттер никогда не отступит от Грейнджер-Уизли или Кингсли.

— Резонный аргумент, — соглашается Джеймс и усмехается, вспомнив лукавый взгляд Драко. — Но ты не будешь спорить с тем, что Драко Малфой не такой уж любитель марионеток, путь даже и своих собственных.

— А ты, смотрю, узнал его ближе, — Коннор возвращает Джеймсу усмешку. — Как тебя... как вас обоих угораздило?

— О, это была чудесная история с восхождением в горы и чьей-то неуемной настойчивостью и болтливостью, — отвечает вместо Джеймса Драко. Он стоит, прислонившись плечом к косяку, и смотрит на них обоих с насмешкой. Джеймс чувствует, что краснеет, потому что слова Драко звучат как-то почти на грани приличий — то ли из-за тона, то ли из-за некоторого двусмысленного подтекста.

Коннор смотрит на Драко с интересом.

— Любопытно. Мне стоило догадаться, что к этому все идет, когда Джей без умолку восхищался твоими статьями в «Пророке». Он буквально мог не затыкаться часами.

— Он в принципе может не затыкаться часами, — ухмыляется Драко, и Джеймс неожиданно остро понимает, что он в этом серпентарии единственный гриффиндорец. Это пугает.

— Эй, ты вообще должен быть на моей стороне, — нервно замечает Джеймс. Он ни в коем случае не стесняется, но эта его детская восторженность чужими статьями и мастерским умением подмечать детали — не то, что должен испытывать взрослый маг. А он чувствует странный трепет, даже когда просто видит, как Драко пишет. И черт его разбери, чего в этом трепете больше — предвкушения скорого прочтения, или осознания того, что у Драко Малфоя невероятно сексуальная манера прикусывать кончик пера или в задумчивости водить им по губам.

— Мне кажется, тут нет сторон, — фыркает Драко и обращает на Коннора серьезный взгляд. — Послушай, я знаю, как все наши с Поттером рассуждения выглядят со стороны. Но когда я говорил о перспективах твоего выдвижения в министры с Блейзом, я был серьезен на все сто процентов. Последнее, что нужно сейчас Англии, — это марионетка в чужих руках. Да, у тебя мало опыта, но ты молод, у тебя есть рабочие идеи, которые нужно лишь чуть-чуть отшлифовать для презентации Визенгамоту. И ты чистокровный из незапятнавшей себя шашнями с Пожирателями семьи. Достаточно широких взглядов, чтобы суметь удержать баланс между маглорожденными, полукровками и чистокровными. Ты и сам пришел бы к министерскому креслу или хотя бы к борьбе за него. Но так у тебя есть шанс сделать это в несколько раз быстрее и лет на десять раньше. И если я знаю тебя достаточно хорошо, ты не из тех, кто упустит такую возможность.

— В этом и проблема: если бы идея моего выдвижения на этих выборах исходила от меня, и это я пришел бы к вам с мистером Поттером за помощью, расстановка сил была бы другая. А так я выгляжу чистой воды ставленником даже в своих глазах. Так что, уж извини, крестный, но меня тревожит ваше с мистером Поттером участие в моих решениях.

— Меня бы тоже это тревожило в первую очередь, — согласно кивает Драко. — Но мы с Поттером уже нашли свое место. И ни ему, ни мне не приспичило из кожи вон лезть в кресло министра. В конце концов, гораздо проще было бы сделать ставку на имя Поттера и повести на выборы его. Победа была бы у нас в кармане, с его-то имиджем и удачей. Но есть разница между амбициями личными и амбициями государственными.

— Не мне объяснять тебе, что ни один уважающий себя слизеринец не сделает что-то подобное просто так. — Коннор хмурится и снова нервно трет запястье. Джеймс думает, что от этой привычки ему придется избавиться — она слишком его выдает.

— Верно. Но я уже говорил, что мне нужно: в первую очередь это усиление представительства чистокровных семей в Визенгамоте и министерстве. И ты сам понимаешь, что это необходимо. Как необходима реформа системы регистрации маглорожденных волшебников и изменение подхода к интеграции магического и магловского миров. Министерство нужно привести в порядок, и это в интересах абсолютно каждого гражданина Магической Британии.

Коннор смотрит на Драко долгим оценивающим взглядом и в итоге кивает.

— Хорошо. Но я возьму с тебя и Поттера Непреложный обет о степени вмешательства в мою работу. Если, конечно, выиграю выборы.

— План истинного слизеринца, — усмехается Драко. — Договорились. Можешь считать этот наш разговор предварительной магической клятвой. Поттер не будет против.

— Принято, — серьезно кивает Коннор и поднимается на ноги, бросая на Джеймса заговорщический взгляд. — Беру Джеймса в свидетели.

— Как скажешь, — Драко тонко улыбается. — А теперь я не хочу показаться негостеприимным, но мне нужно поговорить с Джеймсом наедине.

— Конечно-конечно, — смеется Коннор. — Я знаю, где рабочий камин.

Когда он оставляет их одних, Джеймс с опаской смотрит на Драко:

— Кажется, мне нужно извиниться.

— За что? — Драко вскидывает бровь и скрещивает на груди руки, всем своим видом выражая неприступность.

— За то, что так и не сказал отцу. О нас с тобой.

Драко на секунду кажется удивленным.

— Джеймс, если бы меня это волновало, я бы тебе сообщил. Я прекрасно понимаю, почему ты этого не сделал. И если уж кому и нужно извиняться, то это мне за то, что поставил тебя сегодня в неловкое положение.

— Ты можешь говорить чуть менее чопорно? — интересуется Джеймс, подходя к Драко почти вплотную. Он привычным уже движением поправляет воротник чужой рубашки, педантично застегнутой на все пуговицы, ненароком расстегивая пару верхних. — К твоему сведению, это было даже горячо — сидеть здесь, в этой гостиной, рядом, и любоваться тобой у всех на глазах. Тебе когда-нибудь говорили, что ты дьявольски сексуален, когда на чем-то сосредоточен?

— А тебе когда-нибудь говорили, что ты смертельно очарователен, когда краснеешь? — парирует Драко, обнимая его за шею и притягивая ближе. Их лица в нескольких сантиметрах, носы почти соприкасаются, и Джеймс находит этот момент особенным. По-настоящему личным.

Скулы Джеймса вновь окрашивает румянец, и он закусывает губу, пытаясь сдержать непривычно робкую, уязвимую улыбку. Драко лохматит его волосы, с нежностью смотрит на тусклые веснушки на чужих щеках и подается вперед, ловя губы Джеймса для поцелуя — тягучего, многообещающего, от которого у Джеймса предательски подгибаются колени.

Драко Малфой — лучшее, что случалось с Джеймсом, и он, кажется, готов это признать хоть перед всем миром.