Иван Иванович (джен)

В детстве я, кажется, таким ещё не был, это потом началось. Обшкрябался где-то на стройке или цапнул кто — это дело молодое, пока мамка не заметит, сам не заметишь. А потом, как вырос, всё и зацвело. Стал я по полнолунию превращаться в этого.

Этот поначалу был смирный. Принюхивался, разбирался, что происходит.

Ему сложно — он не помнит, как мной был, только урывками. Я тоже плохо помню, что этот делал, но такое хорошо помнить — бр-р-р. Превращение тоже бы не помнил — но его, зар-разу, каждый раз во всех деталях, и туда, и обратно. Одежда прям врастает и отрастает, чувствовать, как у тебя ботинки и куртка в кожу врастают... даже этому, наверно, не пожелаю.

Ну я и расслабился. У кого кашель, у кого червяки, а у меня, вон, этот. И такое, значит, бывает.

А потом я бегаю по парку себе с утреца, никого не трогаю, и слышу: две тетки про маньяка судачат. Страшный, значит, маньяк, уже какую девочку задрал. И строго по полнолуниям — ну это маньяки, говорят тетки, они такие, регулярные.

У меня аж под кожей всё засвербело, с трудом мимо протрусил. И обрывочки, которые я с ночей помнил, стали цельно складываться.

Этот — тварь ещё та оказалась. Ему самочки слаще всего, молоденькие, такие, чтоб только в возраст вошли или вообще ещё не входили. Но этот непереборчивый, если молоденькой не покажется, и обычную возьмет. Пацанята тоже сойдут.

Я это, конечно, пытался пресекать. Забиться куда подальше, чтоб этот не вылез, тело у него ведь совсем другое. Какое-то время у меня это получалось. Но этот — тварь хитрая, навострился сбегать. То дверь откроет, то шумом кого привлечет, на жалость надавит.

Понял я, что если хочу, чтобы мне хоть немного за себя не стыдно оставалось, из города надо сваливать. И после полнолуния в первую электричку забрался и поехал куда едется. Контролерша — вот зар-раза — пыталась меня выгнать, но я как оскалился, так её и сдуло. Потом охранников привела, от них уже бегать пришлось. Так что ехал я долго, ехал, и в общем, с трудом, но доехал куда-то. Лес, трава, дышится легче, чем в городе. Только вокруг никогошеньки и что делать, не ясно.

Но я же упрямый дурак, поэтому-то по пыльной дороге от станции и побрел куда глаза глядят, не возвращаться же. Так там чуть от усталости и летней жары по дороге не подох — но сжалились надо мной, подобрали, напоили, выходили. Хорошие люди.

Такой, как я, людям вообще симпатичен, они не осознают — но тянутся. Красивый, понимающий, проницательный очень — на чувства и эмоции у меня же чутье. Всепонимающий собеседник, чуткий. Необычайно умный ещё.

В общем, стал я жить в деревне на постое. Не за просто так — я бродяга, но честный. Постеречь, отвести, приглядеть за скотиной, сумки или мешок донести, ещё что помочь — это я могу хоть постоянно, мне не сложно, силища у меня ещё та. Стали меня Иван Ивановичем звать, говорят, мол, "Иван Иванович, сгоняй до деревни, принеси обед", "Иван Иванович, скотину попаси сегодня".

Одного я ждал с ужасом — полнолуния. Становился нервный весь, на кошек хотелось кидаться. А они только обостряли: как меня завидят, так сразу вверх на крышу. Их, конечно, можно понять: кошки, они проницательные, прекрасно чуют, что бы этот с ними сделал. Этот вообще живое любит помучить. Но всё равно обидно: нет что бы посочувствовать.

Страшно было подумать, как этот в деревне может разгуляться. Так что перед полнолунием я поднакопил сил — и дал деру в лес, подальше ото всех, чтобы этот за ночь не добрался.

Боялся, что он всё равно что-то придумает, но оказалось — зря. Этот — там из ловушек хитрый выбираться и на жалость давить, а так тупой совершенно. В лесу заплутал только, ничего вообще сделать не смог.

Я после того полнолуния по земле катался и плакал. Я же теперь жить мог нормально, никому не угрожая. Не просто куда-то на всю жизнь забиться, а жить, тут, в деревне, с людьми! Как же это здорово!

Я к ним вернулся, меня встретили — волновались за меня всё-таки, и за одно это "волновались" я был готов снова прыгать от счастья. Всю жизнь как-то сам да сам, подальше держался ото всех и жалобно в глаза никому не заглядывал — чтобы этот ни до кого не добрался, а тут... Непривычно, в общем. Но здорово.

Так и живу в деревне уже третий год. По полнолуниям сбегаю в лес, отсиживаюсь, потом обратно прихожу. К моим отлучкам люди давно привыкли, знают, что я обратно приду, и ждут.

Вот возвращаюсь опять в деревню, а навстречу мне Главный Дед:

— Здорово, Иван Иванович, — говорит мне Главный Дед. — Что как в лесу, как жизнь, всех волков построил?

Как их можно строить, они же не дома, я не знаю, но киваю. Дед смеется.

Иногда мне кажется, что они о чем-то догадываются. А потом решают, что не, быть не может, чушь кошачья.

Я виляю хвостом и бегу навстречу своей семье. Вся деревня — моя семья, но эти — больше, потому что они меня и подобрали. Девонька Манька обнимает меня за шею и говорит: "Иван Иванович, а отведешь меня завтра в школу?" Она здорово чешет меня за ушами, и я ещё чаще виляю хвостом.

Киваю активно на вопрос, обязательно доведу и присмотрю по дороге, потом ещё по её мамкиной просьбе в магазине деньги и список отдам, продукты получу и донесу. Я ведь очень, необычайно умный. Маньку потом встречу и обратно доведу. Ото всех защищу, не сомневайтесь. Потому что я — хорошая собака. Гав!