Где ты, Балто? (джен)

Я ненавижу колокольчики. Во всех видах и назначениях: луговые синие цветики, правда, раздражения не вызывают, качаются себе в высоких травах, молчат, пахнут чем-то, я не принюхивался… А вот эти, звонарики, НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Честно, как только слышу их «трень-брень-бень», так почесуха начинается!

Я себя очень уважаю и никому не позволяю вторгаться в свое личное пространство. Особенно всяким колокольчикам. С их противным перезвоном, паскудно ввинчивающимся в уши. Впервые я услышал звон при рождении своего будущего подопечного. Что это за звук, я тогда не понял, потому что сам родился вместе с ним. Просто моргал, смотрел на синюю синь над головой и умилялся миру, в который мы пришли.

Потом я, конечно, разобрался: мой мир — это мой мир. Незримый и собственный. Мир моего подопечного был иным, материальным и вонючим, цвета в нем, впрочем, тоже хватало, как света и тени, но лучше бы ему быть без запахов, как по-моему… Потому что у меня нос чувствительный, малейшие нюансы ароматов слышу за милю. И колокольчики.

— Трень-брень-брень.

Ой, умолкните! Хватаюсь за уши и дергаю их вниз, но это не помогает.

— Дрень-динь-динь.

Р-р-ррр, ладно, но только на минуточку, только гляну, что там, и сразу назад. С этими мыслями вынужденно пересекаю Грань и ступаю в материальный мир своего подопечного. Так, ну что тут?.. Комната. Судя по всему — детская. У меня такая же кроватка была… Однако не успел я предаться ностальгии, как в комнату вбежала женщина с ребёнком, быстро оглядевшись, она кинулась к кроватке и, посадив туда малыша, принялась заваливать дверь мебелью. Сначала придвинула белый комод, потом сбоку — кресло, и уже сверху стала наваливать всякие мелочи вроде лошадки-качалки, манежика, горшка и прочего. Ничего не понимая, я тупо ждал, что будет дальше.

Ну, что сказать, картинка самая стандартная — в дом вломился маньяк. Выбив дверь ногой, он ворвался в комнату с какой-то палочкой в правой руке и целеустремленно направился к… кроватке?

Я не понял… Ты сюда чего вперся? Пока я офигевал и тупил, мать яростно бросилась на защиту ребёнка. Встала перед кроваткой, раскинула руки и закричала на высокого типа в черном балахоне:

— Нет!!! Ты его не тронешь!

— Отойди, девчонка! — рявкнул этот… ублюдок.

— Не убивай его! Только не Гарри, прошу!..

Я растерянно оглянулся — всё ещё ничего не понимаю, в этом мире убивают детей?

— Уйди с дороги!

— Только не Гарри! Убейте лучше меня, меня…

— А-а-авада Кедавра-а-ааа! — заорал этот. И прежде чем я опомнился, нечто зеленое вылетело из тонкой, деревянной на вид палочки и пронзило грудь женщины. Её как будто током ударило — вскинув руки, она мешком упала на пол перед кроваткой. Мертвая. А этот гнус её ногой отпихнул и шагнул к кроватке. Ну уж нет!!! Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтоб не понимать, что он собирается делать с ребёнком. С перепугу и спешки я включился на полную мощь. Вспомнив, что я тоже в какой-то мере магическое существо, срочно выпустил магию, на всякий случай загородив собой малыша.

Зеленый луч ударился о мой торопливо созданный щит и, отразившись, усвистел обратно, прямо в грудь этому… гнусу. Свалился он точно так же, как убитая им женщина, только с выражением крайнего изумления на роже. Так… всё?

Осмотрел ребёнка. Цел, невредим. Мать… к сожалению, мертва, моя вина, каюсь, не разобрался сразу, не успел вмешаться по причине тупости. Ну кто же знал, что в этом материальном мире убивают вот такими палочками…

Неслышной тенью обследовал дом, спустился вниз и перед парадной дверью обнаружил ещё одно тело — молодого мужчины в очках. Стало совсем грустно, это, судя по всему, отец мальчика и муж убитой женщины. Не успел я толком распечалиться, как за приоткрытой дверью раздались торопливые шаги. Вот они прогрохотали по ступенькам, и в дом, рванув дверь, вбежал встрепанный молодой человек. Споткнулся о тело. Странно-долго посмотрел на него и сошел с ума. Упал на колени рядом и завыл чисто по-собачьи. Тоненько и переливчато. Понятно, близкого друга или брата убили. Из уважения к его чувствам я оставил парня наедине с горем и поднялся наверх — к мальчику.

Малыш сидел в кроватке, озадаченно глядел на маму и слушал доносящийся снизу вой. Хмурил реденькие бровки, плаксиво морщился, невольно поддаваясь малышовому рефлексу. Я хмуро смотрел на ребёнка, отстраненно слушал, как под кроватью шуршит крыса, и ждал, когда парень внизу навоется и соизволит прийти сюда. Дождался. Навылся, чуть успокоился и начал звать:

— Лили! Ты где? Лили, отзовись!..

Я покосился на тело женщины и с грустью подытожил — это Лили. Парень внизу додумался до поисков, продолжая звать, поднялся по лестнице, вошел в детскую и увидел её. Вернее, их — Лили и того гнуса. Далее он повел себя крайне странно… Посмотрел на кроватку, скользнул равнодушным взглядом по малышу и как-то хищно замер, широко раздувая ноздри. Наклонился к полу, зачем-то заглядывая под кроватку, и нехорошо так ощерился, сузив глаза. Потом с гортанным рыком он перекинулся в черную собаку и ринулся в узкое пространство между полом и исподью, в следующий миг из-под кроватки выскочила крупная крыса и с писком рванула к двери. Кобелина, промахнувшись и едва не опрокинув кроватку, грохнулся на бок, тут же вскочил на длинные лапы и, как терьер, погнался за пасюком. Оставив меня в полном обалдении. Он чё, совсем кукухой поехал? Усвистел за крысой, оставив ребёнка одного???

Я и так-то был вздрючен по самое не могу, а тут ещё парень этот фокусы отчебучил! Короче, я взбесился. Ну, думаю, раз ты настолько особачился, придурок, что совсем утратил человеческий облик, то так и быть, живи и сдохни, как собака, кретин! И замораживающей магией вслед шандарахнул, навсегда превращая парня в черную дворнягу. Чтоб ему пусто было, блохолову несчастному! Убежал, понимаешь, за крысой, а ребёнка оставил!

Выплеснув свое раздражение, я повернулся к малышу — тот сидел и молча, недоуменно смотрел на дверной проем, в котором исчез тот, кто его бросил. Ох, маленький, прости, я так жалею, что не пришел раньше… Поверь, я бы очень хотел спасти твою маму! Прости, что я не знал. Просто, понимаешь, я вместе с тобой родился, и мне, как и тебе, всего год от роду, и это очень-очень мало для лагуна. Очень мало для полноценного понимания жизни. Я хоть и умный, и в речи без запинки шпарю, но успел познать только свой мир, сюда я в первый раз пришел, понимаешь, Гарри? Я твой Хранитель, это верно, но обычно подопечных так рано не убивают, и Хранители успевают подрасти, набраться опыта. Ну вот кто я сейчас, а? У меня и рогов-то ещё нет… Гарри, ты простишь меня?..

Гарри меня не слышал и не видел, жалобно помаргивал зелеными влажными глазками и продолжал неотрывно смотреть на дверь. Оставляю попытки достучаться до его сознания и тоже переключаюсь на дверь, услышав чьи-то шаги.

Он вбежал стремительно и остановился на пороге так резко, словно налетел на невидимое препятствие, тихо охнул и, ослабев, привалился к стене, не сводя остекленевших глаз с убитой женщины. Его лицо, лицо молодого юноши, вмиг постарело на сорок с лишним лет, за считанные секунды двадцатилетний паренёк стал выглядеть на шестьдесят. И побелел он так сильно, прямо сравнялся по цвету со стеной, к которой прислонился, чтобы не упасть. Из его горла спазмом вырвался стон:

— Лили…

Шагнул к убитой, опустился на колени, взял её трясущимися руками, приподнял и прижал к груди, закрыл глаза и, тихо плача, стал её укачивать… Я был просто пришиблен его горем, настолько сильным, всеобъемлющим оно было. Гарри тоже заплакал в своей кроватке, поддавшись нашему общему настрою.

Сколько это продолжалось, я не знаю, просто в какой-то момент в комнате появилось ещё одно действующее лицо — высокий седой старик. Он вошел быстрым летящим шагом, и я воззрился на него в робкой надежде, что он хоть что-то сделает… Старик мимолетно огляделся, отмечая всё, задержал взгляд на мертвом гнусе в черном балахоне, зачем-то посмотрел на мальчика и удивленно приподнял брови, потом нагнулся и подобрал палочку, выпавшую из руки убивца.

Я подобрался.

Старик шепнул:

— Приори Инкантатем…

Из палочки вылетели друг за другом три одинаковых заклинания — призрачные лучи Авад. Хмыкнув, дед убрал палочку во внутренний карман своего пиджака, наклонился к горюющему парню и взял того за плечи.

— Северус, пойдем, слезами горю не поможешь.

Но парень его не слышал, полностью уйдя в свою беду. Старик повторил настойчивей и громче:

— Северус, ты меня слышишь? Пойдем, ты здесь ничего не сделаешь.

Я расслабился, покивал — да-да, давай, уведи его отсюда, помоги хоть чем-то. Северус поднял голову и замутненными болью глазами посмотрел на старика, тоскливо выдавил:

— Она умерла…

— Да, Северус, она умерла, и ты знаешь — почему. Пойдем.

Старик снова потянул Северуса за плечи. Но тот, как не слыша, уставился на ребёнка и вдруг безотчетно рванулся к нему, захрипев:

— Это он виноват!.. Пустите.

— Тшш-ш-ш… — старик мягко, но твердо удержал парня от необдуманных поступков. — Пошли отсюда, Северус, ты ничем здесь не поможешь.

— Нет! — продолжал тот вырываться. — Я должен позаботиться о Гарри.

Мой ворсистый палец почесал пушистое ухо. Что-то я не расслышал — он позаботиться хочет о ребёнке или убить? Дед, похоже, тоже озадачился несоответствием его мнений. Заговорил сердито и властно:

— Северус, не заставляй меня применять силу! Пойдем отсюда, с минуты на минуту сюда нагрянут мракоборцы. Как думаешь — они обрадуются, увидев здесь Пожирателя?

— Гарри… нужно позаботиться о Гарри… — слабо трепыхнулся Северус.

Вздохнув, дед оглушил Северуса, нажав на какую-то точку на горле парня. Тот безвольной куклой распластался в его руках. Перехватив его поудобней, старик выпрямился и с отвращением посмотрел на мальчика в кроватке. Злобно проворчал:

— Я сам позабочусь о Гарри, Северус, кого-нибудь пришлю за ним завтра вечером. Может быть…

После чего вышел из комнаты, унося на руках бессознательного Северуса. Я в полном опупении машинально последовал за ним. Внимательно смотрел за тем, как он выкручивает черные ручки у колонки и железной плиты на кухне. Зашипел газ. Завоняло тухлыми яйцами. Моментально всё поняв, я опрометью бросился наверх, к ребёнку. И едва успел накрыть его щитом, параллельно задумываясь — а с чего это к нему такой спрос? Каждый второй мимо проходящий норовит его прибить.

Ну, что сказать… рвануло знатно. Дедок, похоже, к газу какое-то заклинание прибавил для усиления взрыва. Грохот стоял оглушающий, качался и проваливался пол, шатались и валились стены, некоторые особо крупные обломки пробились даже сквозь мой щит и вскользь задели меня и Гарри.

Для наказания злого колдуна у меня уже не хватало ни сил, ни желания, честно говоря — я упал духом. Стало как-то не до веселья, знаете… не до страстной азартной мести, для которой, как ни крути, нужен гонор. Сейчас меня снедала апатия и обида — было очень жалко себя и Гарри. Это что ж у него за враг-то такой? Сначала маньяк вперся, убил отца и мать, самого ребёнка, к счастью, не сумел — я успел вовремя. Потом вроде как друг семьи пришел, парень-собака, по идее он позаботиться о малыше должен был, так нет, за крысой ускакал, кобель ветреный! Затем третий. Вообще непонятный, рыдал над женщиной, к мальчику вроде был расположен, а вот старик… Тот все точки над «i» расставил — младенца чуть не добил. Кстати, как ты тут?

Открыв глаза, я осторожно отстранился от малыша, одновременно отбрасывая прочь осколки битого кирпича. Меня, впрочем, защитила густая шерсть, а вот маленькому прилетело чем-то в лобик — он сильно кровоточил… Задохнувшись от жалости, я плюнул на условности, и, приблизив лицо, принялся зализывать ранку. Слюна у лагунов целебная, это я точно знал. Гарри всхлипнул, дернулся и отпрянул, вдруг увидев меня. Но без испуга, скорей, от неожиданности. Ну, я его понимаю, ведь внешность у меня совершенно неописуемая, я хоть и человекообразный, но со звериными чертами лица, весь покрыт шерстью, золотистой пока, потом, когда повзрослею, стану бурым, как все лагуны-Хранители. Виновато улыбнувшись мальчику, я продолжил зализывать порез, Гарри затих, понял, что я добрый.

Вкус его крови был соленый. Я зализывал рану до тех пор, пока она не перестала кровить. Мое первое причастие. И смирение. В конце концов мы родились вместе, вместе явились в этот мир, вернее, каждый родился в своем. Гарри и я — его Хранитель. Как лагун, я развиваюсь быстрее и стану взрослым к десятому году мальчика.

Но колокольчики я всё-таки ненавижу.

Улизав ранку покрепче, я посильнее обнял ребёнка — в комнате, лишенной части стен, весьма ощутимо похолодало, снаружи оказалась поздняя осень. Или начало зимы? Не знаю. Мне холодно. Но ещё холоднее Гарри. Он изо всех сил прижался ко мне, буквально закопался в мою шерсть. И сам тепленький-тепленький, аж горячий…

А ещё мир снаружи оказался не пустым: к раскуроченному взрывом дому сбежались люди, вызвали полицию и пожарных… Но для того, чтобы подняться на второй этаж и обнаружить нас, им предстояло расчистить завал на лестнице, чем, по-видимому, и воспользовались волшебники. Этот появился прямо в комнате, в каком-то сферическом синем сиянии. Ну надо же, никак портал? Огромный и волосатый, в длиннющей лохматой шубе, он нагнулся к нам в кроватку и сгреб гигантской ручищей малютку Гарри, я успел отпрянуть, не зная точно, может ли он меня осязать? Верзила завернул ребёнка в одеяло, посмотрел на припорошенные штукатуркой и пылью тела Лили и Гнуса, передернулся при взгляде на последнего, вздохнул и, подойдя к пролому, стал спускаться по обломкам стены в сад. Поколебавшись, я двинулся следом. Тот колдун сказал, что пришлет кого-нибудь завтра, но, скорей всего, врал, никого он не собирался присылать, тогда откуда же пришел великан? Кто-то прислал его? Или он сам пришел на помощь? Как те, первые трое, явившиеся с разными целями…

Ломая об этом голову, я незаметно плелся за верзилой, стараясь не отставать — тот шагал мощно и широко, его ступни были размером с мои салазки, а шаг был равен шести футам, прямо как сказочными семимильными сапогами обзавелся! Интересно, откуда я об этом знаю? Вообще, чем больше тут времени провожу, тем больше знаний в меня откуда-то извне вливается… Я словно губка — впитываю мир в себя, всё больше и больше пронизываюсь знанием окружающего мира, чужого для меня и родного для мальчика. Наверное, так обучаются лагуны?

Верзила миновал сколько-то улиц и вышел на городскую площадь, на которой его ждал транспорт — большущий мотоцикл с коляской. Забравшись на него, он засунул ребёнка за пазуху, надел на голову мотоциклетный шлем с очками, взялся за ручки и, примостившись поплотнее, вжал в мостовую педаль стартера. Радуясь наличию коляски, я скакнул в неё и юркнул под брезентовый клапан.

Грохотал и ревел мотор, ложилась под колеса серая лента дороги, веял в лицо встречный ветер, лобовой щиток был только на руле, в коляске его не было. Верзила ехал долго, почти весь день, а потом, с наступлением ночи, он опасливо огляделся и, убедившись в пустынности местности, что-то нажал на ручке. В моторе тихо щелкнуло, и он умолк, а сам мотоцикл вдруг поднялся в воздух. Поднявшись до облаков, великан крутанул ручки, чуть повернул руль и полетел напрямик, через холмы без дорог…

Тишина и безветрие убаюкивали, и мы с Гарри, кажется, задремали, я в коляске, а Гарри за пазухой у великана. Сколько продолжался наш сон, я не знаю, только в какой-то момент меня разбудил вновь взревевший мотор — мотоцикл пошел на посадку. Великана ждали двое: высокая женщина в зеленых одеждах и такой же сухопарый старик в красивой мантии и с длиннющей белой бородой.

— Ну наконец-то, Хагрид, — в голосе старика явственно слышалось облегчение. — А где ты взял этот мотоцикл?

— Да я его одолжил, профессор Дамблдор, — ответил гигант, осторожно слезая с транспорта. — У молодого Сириуса Блэка. А насчет ребёнка — я привез его, сэр.

— Все прошло спокойно?

— Да не очень, сэр, от дома, считайте, камня на камне не осталось. Магглы это заметили, конечно, но я успел забрать ребёнка, прежде чем они туда нагрянули. Он заснул, когда мы летели над Бристолем.

Старик по имени профессор Дамблдор и безымянная пока женщина склонились над свернутыми одеялами. Поглазели на свежую рану на лбу, так похожую на зигзаг или росчерк молнии.

— Значит, именно сюда… — прошептала дама в зеленом.

— Да, — подтвердил Дамблдор. — Этот шрам останется у него на всю жизнь.

— Вы ведь можете что-то сделать с ним, Дамблдор?

— Даже если бы мог, не стал бы. Шрамы могут сослужить хорошую службу. У меня, например, есть шрам над левым коленом, который представляет собой абсолютно точную схему лондонской подземки. Ну, Хагрид, давай ребёнка сюда, пора покончить со всем этим.

Далее я с легким недоумением смотрел, как маги кладут малыша на холодный каменный порог, желают ему удачи и уходят. Улетел в небо Хагрид, скользнула в муар ночи серая кошка, в которую превратилась леди в зеленом, и, крутанувшись на пятке, исчез профессор Дамблдор. И задумался — а чем они лучше того старика, взорвавшего дом? Крыльцо-то холодное, покрыто наледью, как пряник глазурью. Даже мне, шерстяному, было довольно мёрзотно сидеть. Покачав головой, я поднял глаза к дверному звонку…

Ну ненавижу я колокольчики, ненавижу! И тем не менее мне пришлось добровольно… позвонить. Ох. Я. Это. Сделал. Нажал на черную кнопочку и зажмурился, но, против ожидания, звонок отозвался не противным звоном, а трещоткой.

— Дрррр-р-р-рынь.

Жутко обрадовавшись, я воодушевился и начал изо всех сил жать на пупочку, трезвоня на всю округу, решив во что бы то ни стало добудиться людей. А то меня дико поразила полная нелогичность дамы в зеленом — когда Хагрид зарыдал, эта нелогичная леди принялась гладить его по руке и просить плакать потише, иначе он всех магглов перебудит!

На втором этаже зажегся свет. Потом ниже и снаружи — над входной дверью загорелась лампочка в защитном белом плафоне.

— Кто там? — рявкнул за дверью сонный бас.

Я стратегически промолчал, меня ведь, по идее, здесь нет. Не дождавшись ответа, хозяин отпер замки и, приоткрыв дверь ровно на один дюйм, проверил горизонты. Его выпученный голубой глаз внимательно обозрел видимое пространство окрест крыльца, вверх и вниз, и остановился на сверточке. Тут же дверь распахнулась на всю ширь, являя моему восхищенному взору необъятного толстяка. Он был великолепен! Краснощекий и весьма внушительный. Переступив порог, он нагнулся и подобрал ребёнка, завернутого в тонкое колючее одеяло.

Я успел проскочить в дом, прежде чем он захлопнул дверь. Толстяк пересек прихожую, остановился у подножия лестницы и крикнул вверх:

— Петунья! Спустись-ка, мне нужны твои сплетни!

— Какие сплетни, Вернон, и зачем? — удивленно спросила высокая и худая женщина, спускаясь по лестнице.

— Вот, — Вернон показал ей сверток. — Не слышала, кто из дочек соседей в тягости были?

Петунья подошла и опасливо оглядела видимую часть ребёнка — личико — после чего хмыкнула:

— Ему уже около года, он никак не тянет на новорожденного. Дай-ка мне, я сейчас посмотрю — нет ли записки…

Ребёнка они развернули на кухне, нашли письмо, прочитали. Долго сидели в гробовом молчании, переваривая весть о гибели Поттеров. По щекам Петуньи безостановочно текли слезы. Вернон молча мерил шагами кухню. Гарри спал в детском креслице. Вообще, всё на кухне говорило о том, что в доме есть ребёнок: повсюду стояли молочные бутылочки и кастрюльки для кашек, несколько погремушек, молокоотсос и радионяня.

Я притулился в уголочке, там, где меня не могли случайно задеть, а сам я имел прекрасный обзор. Петунья наконец справилась со своими эмоциями и сдавленно спросила мужа:

— Вернон, что нам делать? Как объяснить и доказать, что этот мальчик — наш племянник?

Нарезавший круги Вернон остановился, посмотрел на жену, подошел к столу и проверил одеяло. Недоуменно прогудел:

— Не понял… а где документы? Без них ребёнка у нас заберут.

Я нервно заерзал, пушистой своей задницей почуяв, что дело неладно. Нам, лагунам, бумажки ни к чему, в нашем нематериальном мире они просто неактуальны, чего не скажешь о здешнем. Но и помочь я им ничем не мог, только незримо и молча наблюдал за дальнейшими событиями.

Вызванные специалисты — врачи и социальщики — после осмотров и расспросов действительно забрали ребёнка, определили его сперва в больницу, где ему провели полный осмотр и сделали кучу анализов, потом, удостоверившись, что он здоров, передали в патронажную семью на передержку. Что поделать, таковы порядки в этой стране, что каждый сирота состоит на учете у государства. А Вернон и Петунья, знавшие, что Гарри — их родной племянник, приложили немало усилий для того, чтобы получить законную опеку над мальчиком. К счастью, помогла полиция, получившая сводки о взрыве в Северном Девоне, где-то со стороны Кентисбери, и, выявив погибших Поттеров, нашла те самые необходимые документы. Благодаря чему Дурслей признали законными родственниками Гарри.

Ох, вы не представляете, какое это было громадное облегчение для моей истерзанной души! В той патронажной семейке было двенадцать детей разного возраста и пола, от десяти лет до года, семеро пацанов и пять девочек. Так Поттсам и тех было мало — они замахнулись на тринадцатого, ещё одного годовичка, на пару месяцев младше Гарри. Миссис Поттс, алчно сверкая глазками, жужжала и нудила в уши мужу, мистеру Поттсу, взять ещё и этого, и того, и вон ту… За них так прилично платят!..

Так что мы с Гарри были просто счастливы вырваться оттуда и вернуться в дом Дурслей, где из детишек был один-разъединственный Дадли. Отвоевав племянника, дядя и тётя приготовили всё для его комфорта: поставили в комнату Дадли вторую кроватку, приобрели детские вещи и игрушки, которые им предоставила благотворительная организация Армии Спасения. Всё же Дурсли не являлись богачами: Петунья была простой домохозяйкой, и весь дом держался на плечах Вернона, отца семейства и кормильца, скромного директора фирмы под названием «Граннингс», которая специализировалась на производстве дрелей.

Пожив с мальчиком ещё немного и убедившись, что он в безопасности, я вернулся к себе, в свою параллельную реальность. Мой мир встретил меня настороженным молчанием — от моей шерсти исходило столько сторонних и странных ароматов… Лагуны, гваделоры и медвелоры, волвеки и мряуны подходили ко мне и пристально оглядывали и обнюхивали.

— Люди!.. — ощетинился один из мряунов. — Во имя Глена, Балто, неужели тебе достался человек?!

— Тише, Мирр, — примирительно проворчал Габриэль. — Ты-то сам кошкой похвастаться можешь, а Балто, учти, родился благодаря своему подопечному.

— А что это значит, дядя Габриэль? — донеслось со всех сторон. Ну, я тоже навострил уши, мне самому было страшно любопытно, по каким причинам и для чего появляются на свет лагуны и у всех ли людей они есть?

Габриэль, высокий и широкоплечий, крылатый гваделор, обвел нас пристальным взглядом, толпу пушистого молодняка, и заговорил, чуть коверкая слова из-за выпирающих из верхней челюсти клыков:

— Это значит, что не сам Балто достался человеку, а гораздо тоньше, это Балто родился благодаря человеку. Вы же все знаете известную людскую поговорку: от самой первой улыбки младенца в мире где-то рождается цветочная фея. Вот и с нами так же, по велению мироздания с каким-либо человеком всегда рождается энергетический двойник — личный Хранитель. В религиозном смысле им может быть кто угодно: ангелы, духи, альвы, ещё кто-то… Меня, во всяком случае, принимают за ангела, — гваделор повел белым крылом. — А вот моего ночного брата принимают, увы, за демона.

Я поднял руку, прося внимания.

— Дядя Габриэль, а почему у той женщины не было своего Хранителя? Когда я пришел к её сыну, её как раз убили на моих глазах… — помолчав, неуверенно добавил: — Означает ли это, что я опоздал? Что я должен был спасти её?

— Дело в том, что Хранитель не у всех действующий, Балто, — очень серьезно ответил гваделор. — Он является только к тому, у кого чистая и нетленная душа.

— А разве она не у всех младенцев такая? — вполне закономерно спросил Мирр.

— Я не так выразился, Мирр, — поправился Габриэль. — Хранители приходят к тем, кто принимает их. Кто-нибудь из вас был в Нижнем мире?

Мы все поежились при упоминании этого жуткого темного царства. Ну, бывать не бывали, но наслышаны были все. Зато и вопрос теперь сам собой снялся — в Нижнем мире обретались Отвергнутые и Забытые. Габриэль посмотрел на меня и тихо спросил:

— Он тебя принял?

Я торопливо закивал: да, Гарри меня принял и даже увидел. Габриэль удовлетворенно кивнул и продолжил пояснения:

— У матери твоего подопечного, вне всякого сомнения, тоже был личный Хранитель в свое время, просто потом он, вероятно, был отвергнут или забыт. Этого мы, увы, никогда не узнаем, если только не встретим его когда-нибудь в Нижнем мире… А бывает и так, что Хранитель сам отторгается от своего подопечного, если тот по каким-либо причинам становится настолько неприятен, что хэлму и находиться рядом с ним противно. Это, как правило, убийца или моральный урод, утративший человеческий или звериный облик. Их Хранители тоже уходят в Нижний мир, но зовутся при этом иначе — Отступниками. Они живут недолго, в зависимости от тяжести проступка своих брошенных подопечных, постепенно развеиваются, распадаются, уходят в Небытие.

Гваделор смолк, мы молчали, обдумывая услышанное, потом Мирр неуверенно проговорил:

— А разве Хранители не для того приходят, чтобы уберечь подопечного от дурных проступков? Например, от убийства? Проследить за тем, чтобы он не ступил на кривую дорожку?

— Убить можно и ради спасения жизни, — мягко пояснил Габриэль. — Ты ведь свою кошку не осуждаешь за то, что она убила на ужин живую мышь? Нет, мои дорогие хэлмята, от убийства, тем более от случайного, никто не застрахован. А вот если ты увлекся смертью, вошел во вкус убийства себе подобного, то это ничем иным, как моральным падением, нельзя объяснить. То же относится и к воровству, и к нарочному унижению, особенно к тем, кто специально обижает слабого и беззащитного. Ко всем дегенератам.

Мы опять помолчали, обдумывая поступившие сведения от нашего учителя, крылатого эльфа. Он, кстати, красив: высоченный и стройный, с золотыми волосами, водопадом струящимися по спине и плечам, у него небесно-синие глаза, а за спиной пара кожистых крыльев, которые люди почему-то видят оперенными, наверное, из-за стереотипов, ведь когда видят ангела, то воображение само дорисовывает лебяжье перо на крыле… И никто не замечает, что у гваделора изо рта выпирают клыки, на изгибах крыльев и локтях имеются шипы, а пальцы оснащены когтями. Зато его брата, чернокрылого эльфа, люди видят правильно — кошмарным желтоглазым демоном, хотя он тоже всего лишь гваделор. Правда, Этелефа родился ночью и потому является ночным охотником, но суть-то от этого не меняется.

А то, что от самой первой улыбки младенца рождается цветочная фея, то это истинная правда, ведь я сам неоднократно видел их рождение. Начинается оно со звука. Просто в воздухе вдруг слышится короткий и радостный смешок, потом вокруг звука как бы появляется пузырь, он воздушный и радужный, и все, кто его видит, тут же начинает волноваться, что неудивительно, ведь это означает, что где-то в мире впервые улыбнулся младенец. Итак, пузырь младенческой радости возникает где-нибудь над цветущим лугом, впитав в себя энергию нашего мира, опускается и облегает какой-нибудь цветок. Обычно он закрытый. Тут уж не зевай, не упусти чудесного мига! Для меня это было истинным наслаждением — смотреть на бутон и ждать, когда он раскроется, чтобы увидеть, как в его чашечке просыпается крошечная фея с тонкими прозрачно-узорчатыми крылышками.

Довелось мне увидеть и рождение лагуна. Это произошло ровно через год после меня. Безделье здесь — это занятие номер один и потому самое любимое для меня. Чем я и занимался в тот день — валялся на зеленой травке и пялился на желтенькое пушистое солнышко. Ничто ничего не предвещало, и я был в полной нирване. Настолько полной, что подкралась дрёма, в которую я начал погружаться, собираясь сладко поспать.

И тут зазвонили колокольчики.

Взвившись с травяного ложа, я очумело осмотрелся — что-то стряслось с небом… Оно вдруг как расцветилось всеми цветами радуги, как пошло звоном и малиновым ароматом, во весь небесный купол, а потом рядом со мной вспух пузырь воздуха, радужный-радужный… Мне бы убраться подальше, не мешать, но я очень любопытный, хоть и помнил, что в момент моего рождения никого не было рядом, как положено правилами, но что-то удержало меня на месте. Я остался. И смотрел, как рождается лагуна. Стих малиновый звон, небо из радужного стало синим, пузырь истончился и сошел на нет, его стенки растаяли и растворились, освобождая новорожденную. Она лежала в позе эмбриона, пушистая и золотистая, только её шерстка отливала платиной, серебром на золоте. Луна. И я был первым, кого она увидела. А я влюбился, в чём честно признаюсь, ибо врать не умею, особенно о возвышенном.

С моей помощью Луна сделала первые шаги и получила первичные знания об окружающем мире. Не то что я, тупо тычущийся в ошибки и подолгу гадающий, как называется вот это, кругленькое на тонком зеленом стебелёчке. Матерей у нас нет, мы рождаемся вместе со своими подопечными… По сути, Гарри является моим родителем, вернее, создателем, и, как впоследствии выяснилось, очень хорошим создателем: он меня не оттолкнул, а принял и даже увидел, то есть позволил мне жить. Жить и радоваться жизни.

В дальнейшем, видя, как расцвечивается радугой небо, я, наученный случайным опытом, не подходил сразу к новорожденному, а сначала выжидал, пока он сформируется и закончит свой импринтинг с миром. Именно с миром, а не с лагуном, как это по глупости случилось со мной. Но я, честно говоря, был благодарен этой своей глупости, потому что Луна стала центром моей жизни, как и я для неё.

И ради неё я возненавидел колокольчики, ведь они отрывали меня от моей возлюбленной. Я их боялся, как таракан токсина зетациперметрин, страшился смертельного звона колокольцев небезосновательно, потому что они могли разлучить нас. Ни я, ни Луна не знали, кто наши подопечные и как далеко они живут друг от друга, не было полной гарантии, что они окажутся соседями…

Ну, я-то, конечно, познакомился с Гарри, помог ему, но легче мне от этого не стало — колокольчики для Луны ещё не звенели, и в будущем её могло унести за тридевять земель от Англии. Становилось страшно от мысли о том, что подопечной Луны окажется какая-нибудь китаянка или африканка из племени Дагона… Нет, это нам не мешало дружить или даже любить друг друга, просто, положа руку на сердце, хотелось, чтобы наши подопечные сошлись и в реальном мире, мой Гарри и девочка Луны, но шансы на это, как вы понимаете, были очень мизерными.

Но однажды…

Спустя где-то пару недель после моего возвращения колокольчики зазвенели для двоих — для меня и Этелефы. Чернокрылый гигант круглыми глазами уставился на меня, я — на него, чувствуя, как мои зенки выпучиваются из орбит. Небывалое, совершенно беспрецедентное событие, чтобы колокольчики гремели набатом чужому Хранителю!

Быстро отойдя от изумления, Этелефа протянул мне руку, чтобы помочь перейти Грань чужой жизни, сам я не мог переместиться к постороннему подопечному… Затолкав свое удивление подальше, я без колебаний взялся за изящную когтистую длань — не время для протестов, нужно спешить на помощь.

Сильные запахи ворвались в ноздри, когда мы с Этелефой перешагнули Грань и оказались в темном сыром помещении. Пахло плесенью, как после грибного дождя, и страшной смесью крови и паленой плоти. Человека, прикованного к стене цепями, я узнал сразу — Северус!

Этелефа с полувзгляда оценил происходящее и моментально напрягся. Отрывисто велел мне:

— Попробуй снять цепи, Балтазар, Северус должен быть свободным на случай, если придется срочно переместить его отсюда.

Сказав это, ночной охотник занял позицию возле железной двери, я же занялся цепями: осмотрел их и начал потихоньку крошить пазы кандалов, с тем расчетом, чтобы они распались и упали на пол… Северус, видимо, почувствовал, как в наручниках что-то зашуршало и задвигалось, потому что он удивленно покосился на них. Меня и своего Хранителя он не видел. Не увидел нас и старик, вошедший в камеру, которого я тут же узнал, отчего чуть не набросился на него — это же он, который дом взорвал!

— Какая досада, Северус, — обратился он к пленнику. — Только что гарнизон посетил Дамблдор, пришел ходатайствовать за тебя. Но ты же понимаешь, что я не могу тебя выпустить? По крайней мере в твердой памяти. Ты слишком много знаешь, Северус, а я, вот печаль-то, не умею стирать лишние воспоминания, поэтому мне проще тебя убить.

— И как же ты объяснишь мою смерть, Крауч? — желчно поинтересовался Северус, похоже, ему было абсолютно плевать на то, что его в любой момент убьют. — Тебе не кажется, что ты слишком заигрался в палача?

— А кому придет в голову спрашивать немых, слепых и глухих дементоров, зачем они поцеловали узника? — деланно удивился дед, пропустив мимо ушей второй вопрос. — Так что… как ни жаль мне, но когда сюда войдут твои заступники, они, увы, найдут здесь лишь твою безвольную тушку в стадии гнилой морковки.

— Погоди! — быстро проговорил Северус. — Правило последнего желания актуально ещё?

— А какой смысл в последнем желании? — равнодушно пожал плечами старик. — Всё равно ж…

— Нет! — дернулся в цепях Северус. — Уважь, прошу, вспомни своего сына!

— Как раз своего сына я вспоминать и не хочу! — зло выплюнул Крауч. — Засранец оказался Пожирателем, наперекор мне и моей бедной Изольде.

— А ты сам-то чем лучше его? — взбешенно рявкнул Северус. — Это с твоей подачи ввели разрешение казнить всех на месте при сопротивлении и попытке к бегству. Ты же беспринципный, идешь по головам ради своей карьеры, даже своего ребёнка не пощадил, а упек его сюда, в застенки Азкабана, да ты сам почти что Пожиратель Смерти! Что ты вообще делал в доме Поттеров?

— А-а-а… так это и есть твое последнее желание — узнать правду? — мерзко, по-пираньи, осклабился старик.

Северус промолчал. Я крошил железо. Этелефа выжидал. Мерзавец продолжил, решив удовлетворить последнее желание пленника:

— Ты знаешь, Северус, как я ненавижу Темного Лорда и его приспешников, Пожирателей Смерти. Я честный сотрудник Министерства, честно блюду законы и упорно иду к своей цели — стать Министром! Мне уже прочили эту власть, в мою сторону уже подали первые голоса, и вдруг всё рухнуло!.. Пожирателем Смерти оказался мой собственный сын!!!

От его вопля по стенам заметалось эхо, заглушая все посторонние звуки, и я докрошил кандалы, теперь они держались лишь на честном слове… Отдышавшись, Крауч договорил:

— В дом Поттеров я пришел, чтобы удостовериться, что Тот-Кого-Нельзя-Называть действительно мертв. И как же я был рад, обнаружив предателя Поттеров прямо там, на месте! Я и предположить не мог, что предателем окажешься ты, Северус, а вовсе не Сириус Блэк.

— Неправда… — выдохнул Северус. — Я невиновен. Барти, одумайся, ты сейчас казнишь невиновного! Дамблдор…

— А я не верю Дамблдору! — перебил Северуса Барти Крауч. — Старикашка давно выжил из ума, всем дарит вторые шансы и всеобщее благо! Ты должен замолчать, Северус, и замолчать навеки, я не хочу, чтобы ты рассказал обо мне Дамблдору. Не хочу, чтобы маги узнали, кто взорвал дом, чтобы убить мальчишку. Он мне никаким боком не всрался, лишь совершенно лишний грязнокровный рот…

И он щелкнул пальцами. В высокую дверь вплыли… с полдюжины чего-то огромного, инфернального и страшного. Мое зрение оказалось невосприимчиво к этим существам, я не видел их так, как люди, я видел их реальный облик, и он был неописуем.

Этелефа сказал что-то нецензурное, шагнул к Северусу и рывком выдернул его из кандалов, невольно становясь видимым от соприкосновения с реальной плотью. Дементоры замерли, увидев истинного Крылатого. Крауч недоуменно уставился на возникшего из ниоткуда монстра, не вру, Этелефа выглядит, словно некая горгулья, сошедшая с крыши готического здания. Подумав, я тоже коснулся Северуса, являя себя красивого. И приветливо улыбнулся, демонстрируя симпатичный львиный оскал.

Дементоры, не смея причинять нам вреда, ме-е-едленно развернулись и вперили свои бездонные подкапюшонные мраки в лицо Крауча. А что? Мы ж Хранители! Мы и не то можем!..

Так что, когда Дамблдор наконец-то пробился сквозь таможни, пункты и контрольные посты и в сопровождении тюремщиков-людей ворвался в камеру, их взгляду предстал пускающий слюни высосанный насухо Барти Крауч, ставший по-настоящему безумным. А бывшего пленника плотной и жутковатой стеной окружали верные и неподкупные дементоры, получившие от нас строгий наказ служить Северусу верой и правдой…

Сириус крысу поймал, да толку-то… Через пару улиц после стремительной погони он настиг и сцапал Пита, ликующе рыча и тряся, как грелку небезызвестный Тузик. Ну поймал, ну схватил, ну трясет — сказать-то он уже ничего не может. Не приспособлена собачья глотка к членораздельной человечьей речи.

Идущие по улице люди пугливо обходили по широкой дуге крупную черную дворнягу, оголтело трясущую здоровенного пасюка. Пёсик-то хорош, крысолов знатный, но крыса страшная… Вот с такими противоречивыми мыслями прохожие и спешили обойти неприятную парочку.

Попытки превратиться в человека у Сириуса не удались, равно как и у Пита — посланное вдогон проклятие разгневанного лагуна зацепило его, навсегда заморозив в крысином обличье.

Дар человеческой речи был утрачен, но почти сразу обнаружилась возможность говорить по-животному. Оказывается, крыса и собака вполне могут разговориться, если не думать о том, как это умение происходит.

«Ой, что это такое?!» — плюхнулся на тощий зад Блэк.

«Ты о чем?» — неприязненно сверкнул глазами Пит.

«Превратиться не могу!» — жалобно вскульнул пёс.

«Представь себе, я тоже», — фыркнул крыс. Блэк озадаченно наклонил голову набок.

«Интересно, а почему?»

«Думаю, нас наказали», — потер Питер мордочку.

«Кто?» — пёс наклонил голову на другую сторону.

«Наверное, какие-то высшие силы», — подумав, вздохнул Пит.

«Ну тебя-то понятно за что, ты — предатель! — прорычал Блэк. Потом обиженно взвизгнул: — А меня-то за что?!»

«Ну ты спросил! — Пит прижал уши. — А ребёнка кто одного оставил?»

У пса крайне потешно отвалилась челюсть, отчего безвольной тряпочкой повис язык. От дальнейших вопросов Блэк воздержался.

Целый день после этого Блэк и Петтигрю ломали мозги, сочиняя тысячу и одну попытку вернуть себе достойный облик, то есть человечий. Чтобы не привлекать внимания магглов своими странными телодвижениями, пёс и крыс укрылись за высоким забором, окружающим стройку на краю города. Люди же и вправду могли заинтересоваться — а чем это зверушки занимаются? Зачем они пятятся назад и делают обратное сальто? Уж не взбесились ли они??? А Пит и Сириус всего лишь пытались перекинуться обратно, для чего и пыжились-тужились, стремясь выдавиться из тесной зверячьей шкурки…

На ночь бедолаги остались здесь же, на стройке, потому что для двух бесхозных зверей трудно сыскать лучшего места, чем окраинная стройка, где рабочие появляются с понедельника по пятницу.

Кстати, к брошенному ребёнку Сириус всё же потрудился вернуться, но, как мы знаем, пришел он уже после взрыва. Так что, придя к дымящимся развалинам, Блэк раскаялся насквозь и навсегда — он действительно не должен был оставлять ребёнка одного!.. Тела Поттеров и Реддла забрала полиция, Гарри, судя по запаху, унес Хагрид, попутно прибрав к своим хозяйственным рукам мотоцикл Блэка.

Дойдя по следам до этого места, Сириус уселся в пыль и тоскливо уставился на тот пятачок, где прежде стоял его любимый мотик. Всё. Он уехал, и след потерян. Подняв заднюю лапу, Сириус вдумчиво почесал шею, вспоминая прошедший вечер в пабе «Дырявый котел».

Он уже изрядно наклюкался огневиски со своими дружками-приятелями, и пропитанный алкоголем мозг уже не вруливал в то, что происходит вокруг. И не врубился, когда к стойке подошел вечный растяпа Хагрид и недоуменно прогудел, не знает ли кто, где взять транспорт для перевозки младенца? У него, дескать, портключ на заполночь настроен в Годрикову впадину, туда-то он доберется, а оттуда как?

Ну Сириус и ляпнул в порыве пьяного благородства, что, мол, есть у него мотоцикл, который он может предоставить в полное расположение Хагрида. Потом он в течение полутора часов втолковывал дуболому, как управлять мотоциклом и на какие кнопочки нажимать, чтобы он полетел… Хагрид не понял. Пришлось идти на улицу и на объекте показывать, что и как. Теперь Хагрид понял — заулыбался, закивал. Гордый успехом своего гигантского ученика, Сириус расщедрился и… подарил Хагриду мотоцикл. Однако Хагрид, видя, что Блэк несколько неадекватен, от подарка отказался, несмотря на клятвенные уверения Сириуса: «Бери-бери, мне он больше не нужен!» Попросил только одолжить ненадолго. С тем Сириус согласился, конечно, и спросил, пьяный болван, что за ребёнок? Хагрид честно ответил, что собирается перевозить Гарри Поттера. Куда? К Дамблдору. Зачем? Мне отдай, это мой крестник! Ничего не знаю, а мне велено доставить ребёнка к Дамблдору.

Снова спросить «зачем?» Сириус не додумался. Но слово «заполночь» накрепко засело в проспиртованных мозгах. Ночь-полночь — время для темных делишек, и охваченный пьяным азартом, Сириус решил устроить Хагриду экзамен — проехаться туда-обратно. Ну, Хагрид парень простой, академиев не изучал, на сдачу прав на вождение согласился с детской непосредственностью и восторгом, сел за руль и сдал экзамен на отлично с первой же поездки в Годрикову впадину: прилетел, соблюдая все правила, и аккуратно поставил мотик на площади.

Здесь они разделились: Хагрид, не зная, где живут Поттеры, остался дожидаться времени перемещения портключом, а Сириус рванул в убежище, чтобы проверить Питера Петтигрю. Пита в доме не оказалось, не было и следов борьбы. Охваченный подозрениями и медленно трезвея, Сириус, полный дурных предчувствий, понесся к дому Поттеров. И нашел друзей мертвыми — Питер предал их. Это так потрясло его… А почуяв крысу под кроваткой в детской, окончательно слетел с катушек — бросился ловить предателя, напрочь забыв о ребёнке. А ведь останься он хотя бы на полчаса, подождал бы Хагрида…

Сириус ещё раз повел носом, ловя тающие запахи Хагрида и Гарри. Гарри жив, Хагрид его забрал и увез куда-то к Дамблдору. Интересно… а откуда Дамблдор знал, что Поттеры погибли? Ведь послал же он Хагрида за малышом. «Ниоткуда, — сам себе же ответил Сириус, — это я всё на свете пропил. Кутил в баре с пьяницами в то время, когда Темный Лорд убивал Поттеров. Хагрид пришел искать транспорт уже после того, как всё случилось. Отпраздновал, блин, Хэллоуин…»

Снова появилось страстное желание придушить предателя, и Блэк, поддавшись порыву, рванул на стройку, пылая праведным гневом. Крыс предусмотрительно забрался на стальной каркас будущей стены — это некая решетчатая конструкция, заготовка под бетон, крысе и, возможно, кошке, она достаточно прочная опора, чего не скажешь о собаке, априори не умеющей лазать по вертикальным поверхностям. Так что зря Сириус надсаживал глотку, силясь вылаять крысака с верхотуры. Пит сидел крепко, лишь временами вздрагивал и ежился от гулкого эха пёсьего баса, волнами отдающегося от струн стальных арматурин. Ругался Блэк, ругался и долаялся: из подсобки пришел заспанный нетрезвый сторож и хорошенько огрел брехуна поперек хребта хворостиной, потом пинками загнал кобеля под бытовку и пообещал вызвать собаколовов, если он хоть ползвука издаст!

Отпинатый и побитый (в первый раз в жизни, между прочим!), Сириус забился как можно глубже и превратился в пару обиженных щенячьих глаз. Эти глаза, огромные и влажно моргающие, могли бы растопить самый черствый булыжник, если бы тот обладал хоть толикой чувств. Но некому было пожалеть бездомного бродягу, даже Питу, ведь у предателя нет сердца.

Мы к ним ещё вернемся, а сейчас давайте заглянем в Азкабан — посмотрим, зачем Дамблдор пришел ходатайствовать за Снейпа.

Итак. Вошли стражники и тут же прижались к стенкам, пытаясь слиться с ними, потому что вышедшие из-под контроля дементоры — это караул, кошмар и мама не дыши! А эти не просто берега потеряли, а целого госслужащего усосали взасос, что вообще было немыслимо — это без пяти минут министра-то?!

Дамблдор, однако, в панику впадать не стал, а цепким рентгеновским взглядом оценив происходящее, проникся совсем к другому. Добродушно сверкнув глазами, он приятельственно обратился к Северусу:

— Я же говорил им всем, что они невиновного человека схватили, говорил им, что предателя надо искать из ближайшего окружения Джеймса Поттера. Но разве меня кто-то слушает? Вот и результат не замедлил сказаться — мудрые и неподкупные Стражи Азкабана свершили свой собственный суд! Северус, мальчик мой, будьте так любезны, позвольте людям позаботиться о, кхм, теле…

Северус приподнял правую бровь. Дементоры беззвучно посторонились, позволяя тюремщикам подойти и забрать Барти Крауча. Дождавшись, пока того вынесут за дверь, Дамблдор зажурчал дальше:

— Ах, Северус, зельевары так прижимисты, кто бы знал… У всех на них такой спрос. Должен признать, Слизнорт скоро ни кната от бюджета школы не оставит, он мне слишком дорого обходится…

— Что вы от меня хотите? — голос Северуса был способен заморозить и так уже ледяной айсберг. Дамблдор обиженно отвесил челюсть. А Северус продолжил: — Вы же обещали спрятать Поттеров, а сами ничего не сделали для их спасения.

— Но, Северус, я же не знал, что их предадут! Откуда мне было знать, что среди них окажется предатель, что они доверятся не тому человеку?!

— Как и я! — выплюнул Северус, выставив вперед запястье. — Я тоже доверился не тому человеку и поэтому отказываюсь от всех принесенных мной клятв и обетов!

Не успел Дамблдор чирикнуть протест, как с руки зельевара сорвалась нить Непреложного обета и, траурно изогнувшись, истаяла в воздухе, освободив Северуса. Дамблдор шумно перевел дух и укоризненно попенял Снейпу:

— Ну разве можно так неосторожно? А если бы магия не приняла отказа, и ты бы погиб?

В ответ Северус лишь посмотрел сардонически. И повторил вопрос:

— Что вам от меня надо?

— Я хотел предложить вам место преподавателя Зельеварения в школе Хогвартс, — смиренно ответил Дамблдор.

— Не интересно… — скучающе зевнул Северус.

— Обещаю полный пансион с хорошим окладом, — попытался подкупить Снейпа Дамблдор.

— Сказал же — не интересно! — четко и членораздельно отчеканил Северус. Лицо Дамблдора разочарованно вытянулось. А речь по косноязычности превзошла Хагрида.

— А… э… вот, значит, как… Что, совсем не интересно?..

Северус принялся рассматривать свои ногти, и старик понял, что аудиенция закончена. Удрученно вздохнув, он развернулся к двери, собираясь покинуть мрачный каземат, но его остановил вкрадчивый шепот зельевара:

— Я соглашусь занять пост преподавателя в том случае, если мне предоставят деканство над факультетом Слизерин.

— Что?! Нет-нет-нет, и не мечтайте! — с испугу голос Дамблдора дал писк драного петуха. — Человеку с Темной Меткой не место в деканате!

— Ну во-о-от… — скуксился Северус. — А как преподу, мне, значит, можно? Что-то я не улавливаю вашей странной логики…

Дамблдор трусливо забегал глазками, подразумевая себе, любимому, что-де учителя всегда можно уволить по малейшему поводу, а вот с деканом оно не прокатит, ибо это така-а-ая волокита… Дементоры, чуя неискренность, весьма недвусмысленно подались в его сторону, и старик, испугавшись их внимания к себе, задал срочного стрекача, крикнув на бегу, что подумает.

Северус, проводив взглядом край сиреневой мантии, исчезнувшей за дверью, только хмыкнул. Ничего, он терпеливый, дожмет дедушку и займет положенное ему место, не сейчас, так через годик-другой, времени ему не занимать, тем более сейчас, когда он стал Хозяином Азкабана. Хранители достаточно ясно дали понять, какие ему привилегии причитаются со вступлением на столь почетную должность.

И первым делом Северус обошел свои новые владения. Ну что сказать… Дворец был под стать его натуре, мрачный и зловещий. Верхние уровни крепости были сухие, нижние, под уровнем моря — сырые, с капающей с потолка водой. В камерах содержались, судя по описи, отщепенцы волшебного мира, но среди них Северус узрел тех, кто никак не имел отношения к преступникам. Люциус Малфой, например, законопослушный гражданин и примерный семьянин. Поглазев на белобрысого аристократа за решеткой, Северус не выдержал удивления и обратился к нему:

— Господи, Люц, ты-то каким боком тут прописался, каких богов ты разгневал?

— Крауча, вестимо, — простуженным голосом ответил Люциус. — Он же всех без разбору похватал, да ещё и разрешил авадить на месте при сопротивлении. Скажи мне, Северус, я похож на самоубийцу?

Северус сочувственно оглядел небритое лордство и вздохнул, наверное, то же относится и к верным вассалам леди Вальбурги — Нотту, Креббу, Гойлу и остальным, кто входил в состав Ближнего Круга. Сторонникам света, добра и их всеобщего вождя, доброго деда, как-то сложновато оказалось объяснить, что Темная Метка не что иное, как клеймо для быстрого вызова, основанная на Протеевых чарах. Штука очень удобная в использовании: вот допустим, попал ты в беду и вместо того, чтоб корячиться с блокнотом и карандашом на коленке, жмешь на кнопку вызова возле локтя. Помощь придет незамедлительно и отовсюду, где бы ты ни был. Помнится, круизный лайнер потерпел крушение в Индийском океане, столкнувшись с новорожденным вулканом, ну и как водится, тонет судно, люди в панике, посередь океана помощи-то хрен дождешься… Но случился на борту лорд Паркинсон, совершающий кругосветное плавание с молодой женой, своего рода медовый месяц, типа как у магглов. Тонуть ему категорически не хотелось, и он призвал подмогу посредством нажатия на Протееву Метку на левом предплечье. Так ему на помощь весь внутренний Круг заявился! Прибыли, посмотрели и осведомились:

— Ты трансгрессию от страха забыл?

— Нет, — отвечает Паркинсон и на людей кивает. — Их жалко. Потонут…

Плюнули, поругались и сорвали с курса два ближайших парохода, послав в эфир сигнал SOS в обход сдохшему радио.

И вы ещё говорите, что они кровожадные Пожиратели Смерти! Не знали же рыцари Вальбурги о том, что их предводитель, некогда харизматичный Том Реддл, вдруг сойдет с ума и начнет смертоедствовать!

Так вот, выявив незаконно (невинно) осужденных, Северус пошуршал тут-там, внедряя в мозги тюремщиков правильные мысли, и добился того, что с подачи начальника гарнизона списки опальных аристократов подали на апелляцию. Ну, в департаменте и так-то без дела штаны протирают, лениво попукивая, толстые чиновники почитали бумажки, присланные начальником тюрьмы, почесали плешивые темечки и, подписав прокламации, шлепнули печать на пересмотр дел. Особенно старался замминистра Фадж, решивший подмазать элиту и заполучить себе верные ручки, с которых ему в будущем перепадет не один вкусный кусочек, щедро смазанный золотом. Ну, аристократам что? Им совсем не зазорно купить себе свободу, и в свою очередь стремились заполучить себе прикормленного министра.

За всеми этими делами Северус не особо следил — он был занят обустройством своего нежданного дворца. В кои-то веки ему досталась такая роскошная жилплощадь, а то всего-то у него и было, что чахлый домишко в Паучьем тупичке, доставшийся ему от папеньки… Новую квартирку Северус обставлял с любовью и долготерпением. Часами дефилировал средь предметов мебели, выбирая именно ту кровать с синей бархатной спинкой, которая идеально впишется в интерьер его спальни, чьи стены были обиты блестящим синим атласом. И чтоб матрас был именно той пружинистости, ширины и мягкости, которые полностью отвечали его анатомии: что ж, такой ортопедический матрас ему найти удалось, к нему пуховую перину на гагачьем пуху, гору подушек и нежнейшие одеяла из шерсти альпаки.

В те же покои Северус приобрел и прочую всякую мебель — дубовые комоды, шкафы, на которых со всем комфортом разместились любимые книги, перевезенные из старого дома, куплен был и отличный письменный стол с очень удобным глубоким креслом. На пол лег персидский ковер, стены украсились картинами и кашпо с ползучими цветами. Как видите, нежданно амнистированный Снейп откомфорчивал себя со всех сторон и с должным уважением к себе, любимому. Финансы он, кстати, выгреб из накопленных закромов, потому что пришло время их потратить. Раньше он хорошо если на книгу раскошелится да на новую мантию взамен изношенной.

Под свои личные апартаменты Северус забрал весь верхний ярус замка Азкабан с видом на море и на тающий вдали туманный берег Англии, нагло подвинув начальника гарнизона. В гастрономии Северус себя тоже не обидел — под его неусыпным оком послушные и верные дементоры разбили фруктово-ягодный садик и высадили милый огородик с необходимыми овощными культурами. Кроме того, он заключил договор с артелью рыбаков, чьи траулеры рейдовали средь хаотично разбросанных островков Оркнейского архипелага, и с тех пор ему на стол поставлялись всевозможные дары моря — креветки, крабы, омары, тунец, сельдь и прочие вкусные морепродукты.

Параллельно Северус оттачивал свое мастерство в областях зельеварения и боевой магии. В чем, как ни странно, ему помогли его же подчиненные — дементоры. О да, эти парни оказались не лыком шиты! Будучи пневмофагами в силу своего происхождения, дементоры отличались врожденным умом и имели очень сильные предрасположенности к легилименции. Таким образом, прислушавшись к дементорам, Северус усовершенствовал свои навыки в окклюменции-легилименции, да так, что сам стал почти что дементором! Да что там, он летать как дементор научился, куда там Темным Лордам!

Воистину, никогда не знаешь, где потеряешь дешевый бронзовый кнат, а где найдешь золотой галлеон! И снова о финансах… Начальный капитал ему предоставили благодарные аристократы, не идиоты же, прекрасно поняли, кто именно их освободил! Ну а там со временем Северус и раскрутился, начав с продажи целебных зелий, благо не абы кто сварил, а Мастер Северус Снейп — имя он себе в первую очередь сотворил, став известным не только в островной Англии, но и по всей Западной Европе.

И вздыхал горестно Альбус Дамблдор, упустивший такого ценного человечка. А вот врать не надо было! Наобещал с три короба о якобы спасении Поттеров, а сам в кустики, ничего ж не сделал, дурак… И глядя на носатую физиономию, ехидно щурящуюся на него с глянцевой обложки журнала «Вестник Зельевара», Дамблдор всё чаще склонялся к мысли о том, что ладно, пусть берет деканство, всё равно уж теперь-то… Гораций ему скоро плешь проест, уже и так весь мозг вынес, всё нудит о том, что-де на пенсию ему пора, когда ж ты мне преемника предоставишь?..

Да разве ж он его держит? Вон дверь, Гораций, иди на все четыре стороны! Но нет, он уйдет не раньше, чем передаст какие-то секретные архивы своему ученику! Ценные знания не должны пропасть втуне. Ну прямо хоть плачь: и Слизнорта не вытуришь за здорово живешь, и Снейп неуловим, как диринар, чтоб его… скачет по европам со своими съездами-консилиумами зельеваров…

Я ненавижу колокольчики!!! И это не бзик, не блажь и не каприз. Это данность, густо замешанная на фактах. Оставляя Гарри в семье дяди и тёти, я настроился на долгую и спокойную жизнь, без каких-либо потрясений и нервотрепок, будучи твердо уверенным в том, что ребёнок находится в хороших и надежных руках. Ещё бы, я же видел Вернона — очень основательный и уверенный в себе мужчина, непоколебимый и несокрушимый, как скала! Так нет же…

— Трень-брень-бень, дринь-динь-динь!

Ладно, в этот раз рванул туда без промедления, помнил, что пацана каждый второй стремился прибить, и на почве этого испугался за Дурслей — а ну как убийцы на них вышли?! Пересек Грань, вошел на знакомую кухню и был оглушен женским визгом. Ну, собственно, я сам чуть не заверещал при виде ревущего столба огня, рвущегося со стола к потолку. Чудом вспомнил о своей магической природе и выцарапал из памяти способы усмирения пожаров. Поспешно повел рукой к себе и в сторону, гася пламя, потом другой рукой вызвал ветерок и развеял дым и гарь и уже после этого принялся разбираться в происшествии. Очагом (и причиной) возгорания, как выяснилось, была овсяная каша, которую Гарри отказался есть, а когда тётя его конкретно достала требованием скушать хотя бы ложечку, мелкий неслух воспламенил её.

Я офигел — эк он эгоист, паразит несчастный… Из-за каши готов дом спалить! И нянька тоже хороша, нашла на чем настаивать, упрямая дура! На всякий случай остался у них до вечера, до возвращения Вернона с работы. И из разговора супругов узнал много новых подробностей. Оказывается, Гарри не первый раз пироманией развлекается — он и прежде поджигал занавески. Просто раньше он далеко бывал, и его успевали оттащить, а занавески потушить. С кашей сегодня не повезло — огонь вспыхнул сразу и сильно, да так близко…

Ну, занавески, каша — события несерьезные, тотального внимания и вмешательств не требуют. Посмотрел строго, погрозил пальцем и ушел. Два дня спокойно жил, наслаждаясь ничегонеделаньем: грел пузо на солнышке, нюхал цветочки, встречал новых феечек, рожденных от первых младенческих улыбок, и в ус не дул.

— Трень-брень-бень!

Ну что там ещё?.. Прошел Грань, шагнул и окунулся с головой в теплую водичку. В первый миг не понял — я куда угодил? Откуда в этой географической локации взялось болото??? Мимо моего носа проплыла веселенькая желтенькая уточка. Резиновая. Потом мочалка и пластиковый тазик. Вынырнул и осмотрелся — Гарри затопил ванную комнату примерно до половины. И теперь радостно плескался, в то время как Дадли тихо утоп. Пришлось его ловить и откачивать. Попутно открыл дверь, выпуская воду в коридор и залив Петунью, которая снаружи испуганно кричала и колотилась в намертво замурованную дверь ванной. А Гарри ещё и надулся на меня за то, что я «сломал» ему бассейн. Появилось странное желание придушить подопечного. Но руку так и не решился поднять, только поругал паршивца. Показал на зареванного Дадли, на лужи в коридоре и на перепуганную Петунью и попросил больше так не делать. Вроде проняло — слезки на глазках точно проявились. Ушел к себе с большими такими сомнениями.

День-два ждал звона колокольчиков каждую секунду, неделя-вторая — всё спокойно. Я расслабился, вздохнул было с облегчением, но тут грянул тако-о-ой набат!

— Динь-дон-дон! Дин-дон-дон-н-нн!

Вот клянусь — зазвенело почище, чем вожжами по яйцам!!! Взлетел по вертикали аж на весь свой рост и тут же без раздумий рванул в параллельную реальность. Блядь! Бляа-а-адь!!! Едва увернулся от стеклянного «ножа», рухнувшего на меня с верхотуры и разлетевшегося в хрустальную пыль у моих ног. По полу змеились трещины, звонко лопались и брызгали осколками гранитные плитки напольного покрытия, качались и падали стеклянные стены-перегородки, превращаясь в острейшие ножи… Вдали с грохотом обрушился эскалатор и странно раскрошились-распались звенья тяговой цепи… Повсюду катились консервные банки из рассыпавшихся пирамид… Вокруг с криками метались перепуганные люди, застигнутые врасплох землетрясением в супермаркете.

Источником землетрясения, разумеется, был Гарри. Его я нашел с трудом посреди этого хаоса, бедная Петунья съежилась у бетонной стены, закрыв своим худеньким телом обоих мальчиков, Гарри и Дадли… Сотворив над ними щит, я постарался успокоить взбесившуюся почву под ногами, попутно пытаясь понять — а как Гарри вообще исхитрился поколебать литосферу Оловянных островов??? И с чего он так? Что на этот раз пришло ему в гениальную головку?

Думая об этом, нащупал нити возмущенного пространства и легонечко потянул за них, перехватывая их у Гарри. Отобрал и тут же выровнял, уменьшая трение геоплит… Гул и качание под ногами стихли, а потом и совсем прекратились. Перестали падать стены и люди. Петунья приподняла голову и посмотрела по сторонам, тихо простонала:

— Боже, я не выдержу… Это прекратилось?

Истина выяснилась дома, на кухне. Петунья привела мальчишек, расставила по углам и рявкнула:

— Ну не могу я вам купить то, что вы просите, мальчики, не могу!..

Я с недоумением оглядел проблемного детку. Ты чего это вытворяешь, Гарри, жить не хочешь, что ли? Мальчишка упрямо уставился на меня, сурово сдвинув реденькие бровки. А у меня вдруг появилось сильное желание побиться обо что-нибудь лбом — ну конечно! Во имя Глена, о чем ты думал, профессор Дамблдор, когда спихивал волшебного ребёнка в семью обычных людей?! Ведь Гарри не просто какой-то медиум или экстрасенс, он магическое, насквозь волшебное создание, то самое сказочное существо, которое во взрослом виде вовсю колдунствует во всех сказках, начиная с Оза и Гэндальфа и заканчивая Псаммиадом и Мерлином… И вот этого-то будущего повелителя стихий и прочих абракадабр засунули в простой дом к самым обыкновенным людям без должной магической поддержки, ведь настоящему, стопроцентному магу нужна соответствующая подпитка от волшебного источника и особый резервуар, куда он может сливать излишки магии. В домах волшебников таким источником выступают родители и сам дом, находящийся в волшебном мире или в месте силы, а излишки магии поглощают либо те же родители, либо симбионт-паразит.

Думая обо всем этом, я нарезал круги по кухне, как давеча Вернон, и пытался найти выход из положения. Самым лучшим, наверное, было бы передать Гарри в семью волшебников, в волшебный дом в волшебном мире. Интересно, а почему сам Дамблдор об этом не позаботился? Не знал? Или… — тут я аж остановился от внезапной догадки: или он хотел погубить ребёнка, иссушить его магический дар, погасить магию? И попутно убить семью магглов? Подумал и тут же отбросил эту мысль — да нет, маловероятно, скорей всего, старик решил, что они справятся…

Насколько я знал, в последнее время у многих простых людей стали рождаться волшебники. И наоборот, у магов стали появляться дети без магии, так называемые сквибы. Интересно, с чем это связано? Так, не о том думаю… Где достать источник магии и резервуар для излишков той же магии? Поймал на себе внимательный взгляд ребёнка и сам же переключился на свою грудь. Оглядел себя и вздохнул — вот он я, тройной одеколон в одном флаконе: и магический источник для подпитки сырого мажонка, и бак для отходов, и телохранитель для несчастных и ни в чем не виноватых Дурслей… Придется остаться, а то этот недоросль как шандарахнет магией — последних родственников лишится.

Гарри, кстати, чуточку подрос, порез на лбу зажил, став едва заметным восковым следом. Хм, о каком шраме, интересно, Дамблдор толковал? Где он, шрам, который «у него останется на всю жизнь»? Грешно, конечно, но я порадовался, что старик ошибся — никаких шрамов у Гарри нет, и хорошо, ведь он такой красивый ребёнок! Глаза зеленые-зеленые, волосы чернющие, как деготь. Совершенно жгучий брюнет с бесовскими глазами! И никаких шрамов, да!

Следующие несколько дней я честно бдил, следил за подопечным в три глаза, перехватывал и ликвидировал излишки его детских стихийных выплесков и подпитывал по мере необходимости, тем самым снижая риски возникновения пожаров и наводнений, землетрясений и прочих миникатаклизмов.

Вернон и Петунья, видя, что племянник прекратил свои непонятные штучки, успокоились и перестали вздрагивать от малейшего шороха со стороны ребёнка. Вовремя я, однако, пришел: оказывается, они уже подумывали о том, чтоб посадить кошмарного колдунёнка в чулан под лестницей. Туда я, кстати, заглянул интересу ради — ну ниче так комнатка, кушеточка точно поместится, туда вот можно столик навесной повесить, там полочки… Вполне можно жить.

Прошло ещё немного времени, и мальчикам исполнилось два года. У Петуньи прекратилась лактация, и она отлучила их от груди. Не вижу в этом чего-то постыдного, но Петунья отчего-то жутко стеснялась, когда кормила грудью племянника. Своему сыну Дадли она давала грудь спокойно и без задней мысли, а вот когда наступало время кормить Гарри, то с ним она запиралась в комнате. Так или иначе, а мне очень импонировало то, что мальчики являются молочными, а не просто двоюродными братьями. Вернона эти чудачества откровенно забавляли, и он порой подкалывал женушку, мол, чем детишки отличаются-то? И как в таком случае чувствуют себя профессиональные кормилицы, выкармливающие младенцев знатных господ? Петунья смущенно краснела и виновато отругивалась.

Лично я её немножко понимаю, Гарри хоть и ребёнок, да племянник, а не собственнорожденный сын… К соскам малыши привыкать не хотели, ныли и просили титьку. Петунья злилась, не зная, как объяснить спиногрызам, что у неё просто-напросто молоко закончилось. Вернон пожалел её и выкинул все пустышки, пояснив свои действия тем, что пусть пацаны совсем отвыкают сосать. Не получив желаемое, Гарри и Дадли быстро нашли альтернативу соскам — начали сосать свои пальцы. Зрелище крайне неприятное: вечно обмусоленная ладошка и постоянное «чмок-чмок-чмок» реально выводили из себя.

Меня слышал и видел только Гарри. До поры до времени. Однажды произошел случай, которого никто из нас не ждал. Крутили как-то по телевизору передачу об аномальных явлениях, помимо прочих тем, затронули и тему бигфутов… Увидев на экране коричневого волосатика, Гарри вдруг посмотрел на меня и удивленно ткнул пальцем в мою сторону.

— Ети?!

— Что ты там лопочешь, Гарри? — спросила Петунья, подозрительно оглядывая пустой угол гостиной, в котором на полу сидел я. Гарри повторил более уверенно:

— Ети! Там!

Петунья вмиг оказалась за широкой спиной Вернона.

— Боже! Он говорит, что в углу находится йети!

— И вовсе я не йети, — обиженно возразил я.

— Не ети? А кто? — требовательно вопросил малёк.

— Ну, лагун я, Хранитель твой, — ответил я, изумляясь с каждым словом — что я делаю?! Нам же нельзя со своими подопечными контактировать!

— Лягун, хьянитель! — звонко сообщил Гарри своим родственникам.

Хоть разговор и был односторонним, Дурсли по ответам ребёнка всё же поняли, что он действительно с кем-то разговаривает. Ой как им стало страшно!.. Круглыми глазами они смотрели то на Гарри, то на пустой угол сквозь меня, отчего я чувствовал себя привидением. Ощущение было настолько явственным, что я несколько раз ощупал себя, чтоб убедиться в своем существовании.

Не знаю, как прочие, а мне понравилось общаться со своим подопечным. К тому же это оказалось намного толковее, чем просто наблюдать и оберегать. Гарри же умный мальчик, ему было совсем несложно объяснить, что можно, а что нельзя. За каждую попытку устроить пожар, за каждый клочок огня, искорку, да даже намек, от меня следовал строгий втык, я устраивал Гарри часовые лекции на тему «почему нельзя играть с огнем», приводил примеры, как сгорает дом, а он, дядя, тётя и Дадли становятся Бездомными Бомжами и будут ночевать под Мостами! С потопами-наводнениями — то же самое. А вот за склеенную кружку я его похвалил. За уменьшенный свитер — тоже: мне, как и Гарри, не понравился его кошмарный цвет какашки с оранжевыми кругами. Удавил бы модельера…

В чуланчик Гарри всё же переселили. Но с кушеткой, столиком и полочками он никаких печалей не вызвал — нормальная малогабаритная комнатка. Ну кто же мог предположить, что у мальчика обнаружится агорафобия? Ну легкая такая форма: бодрствуя, он спокойно себя везде чувствует, а спать может только в чулане, поскольку открытое пространство его пугает и не дает уснуть. Это мы совершенно случайно открыли, когда Гарри перестал высыпаться и у него появилось весьма плохое настроение, начал плакать и ворочаться в кроватке, чем мешал Дадли спать. Попробовали переселить в отдельную комнату, но так стало ещё хуже — малыш жутко испугался огромного открытого пространства и со страху намагичил торнадо. Миниураган вынес окно, и спать в комнате стало невозможно.

Спокойно засыпал он только в постели дяди и тёти, надежно запрятавшись между ними и закопавшись в придачу под одеяло. Это навело Дурслей на кое-какие подозрения, и они записались на прием к психологу. Этот… вумный тип с залысинами вызвал у меня весьма неоднозначные реакции. Особливо, когда он принялся «просвещать» Дурслей.

— Агорафобия — боязнь открытого пространства, открытых дверей; расстройство психики, в его рамках появляется страх скопления людей, которые могут потребовать неожиданных действий; бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых по большой площади или безлюдной улице. Проявляется в бессознательном виде как защитный механизм. Эта фобия может быть получена в реальной жизни из-за страха чего-то, что связано с людьми и эмоциональными травмами от людей. Также может быть получена в результате каких-либо сильнейших эмоциональных потрясений.

Ну допустим…

— Сопровождает многие нервные расстройства и психические заболевания.

Ну с этим я бы поспорил, док, Гарри не больной, сам ты псих с дипломом!

— Люди с агорафобией могут переживать приступы страха в ситуации, когда они чувствуют себя в ловушке, в небезопасности, не контролируя окружающую среду (боязнь замёрзнуть, перегреться, подвергнуться нападению) или будучи очень далеко от персональной зоны комфорта. Другие люди с подобной фобией видят для себя нормальным прием гостей, но только в определенном пространстве, которое кажется им подконтрольным. Агорафобы могут жить, годами не покидая домов, в то же время работая и счастливо общаясь с другими людьми, ровно столько, сколько они находятся в безопасных для себя зонах. Безопасная зона — понятие широкое, и оно может касаться не только конкретного места, но и состояния: к примеру, человек не может встречаться глазами с другими людьми. Если он выходит из «бесконтактного» состояния, то у него начинается приступ паники.

Так, дядь, ты куда завернул? Это ж вроде из другой оперы? А слушая о том, что «симптомы тревоги при агорафобии аналогичны таковым при генерализованном тревожном расстройстве, которые могут сочетаться с симптомами депрессии. Как и при других фобических расстройствах, для агорафобии типична «тревога ожидания» и «избегание» ситуаций, провоцирующих тревогу и страх. В тяжёлых случаях тревога ожидания появляется за несколько часов до того, как пациент окажется в ситуации, вызывающей страх», тревога забилась во мне на полную мощь. Это он чего Дурслям вруливает, коновал вшивый???

Гляжу, как он начал глазками масляными поблескивать, когда Вернон полез во внутренний карман за кошельком, и взвился:

— Да не болен Гарри, блядь! Вернон, не вздумай ему платить!

А так как Вернон не слышал моих воплей, то меня озвучил Гарри, двухлетний карапуз:

— Я не болен, бля! Дядя Вевен, не плати!

Упс… Но крепкое словечко в устах младенца возымело должное действие — до Дурслей дошла абсурдность ситуации, и они, подхватив Гарри, ломанулись на выход. Оставив эскулапа с фигой, смазанной шишем.

Короче, у Гарри появилась легкая — ночная! — форма агорафобии: его стали пугать большие помещения, и в узеньком, очень ограниченном пространстве чуланчика он начал чувствовать себя вполне комфортно.

Как и почему оно случилось, я без понятия, но подозреваю, что без того типа в черном балахоне здесь не обошлось. Заявился, понимаешь, прибил отца, потом на глазах ребёнка убил мать, затем сам окочурился (с моей помощью), потом его бросает родной человек, тот, который собака… По-моему, этого достаточно, чтоб заработать душевную травму, и пусть катятся колбаской те, кто утверждают, что, мол, дитёнок слишком мал и недоразвит, чтобы запомнить мало-мальски важные события, случившиеся в раннем детстве. Неправда это… дети всё помнят, иначе не было бы той поговорки, что все страхи наши происходят из детства.

Зря, что ли, у взрослого человека такой жуткий и порой иррациональный страх перед решетками и веревками? Вроде ничего такого стремного в том, что арестованного пихают в клетку и надевают наручники, так нет же, страх нападает такой, что аж дыхание в зобу спирает. А пленники?! На них прямо какой-то ужас набрасывается, стоит их связать пеньковой веревкой — сразу слезы-сопли-истерика. Взрослые не помнят, помнит их подкорка, как они младенцами надрывались, орали и надсаживались до покраснения, туго спеленутые пеленками ушлыми нянечками-мамочками, дабы уберечь личинку человека от ударов и царапушек. А память с клеткой ассоциируется с решеткой на детской кроватке, когда детка тоже ощущает себя в какой-то мере пленником. Хотя, это всего лишь мои догадки, не принимайте мои умозаключения всерьез, просто я помню, в каких условиях познакомились мы с Гарри.

Так или иначе, а в чулане под лестницей Гарри стал спать спокойно, чувствуя себя защищенным со всех сторон и в безопасности. Днем его агорафобия никак не давала о себе знать, что ещё больше утверждало меня в догадке — Гарри помнит ту ночь. И, наверное, никогда не забудет.

А Дамблдора я всё-таки хочу придушить его же бородой: он не имел права совать сказочного волшебника в семью простых и честных людей, потому что в результате я сбился с толку — а кого я на самом деле берегу, своего подопечного или многострадальных Дурслей?

Следующие несколько лет, слава Глену, прошли довольно стабильно, колеса Жизни покатились по накатанной колее к видневшемуся впереди Горизонту. В положенное время Гарри и Дадли пошли в подготовительный класс младшей школы Литтл Уингинга. Одновременно с этим поблизости поселилась стремная старушенция с кошмарными кошками. Среди горожан начались пересуды и кривотолки, в которых бабке перемалывали кости все, кому не лень — и богачка-то она, и шкуродерка-живодерка, и кошкоебка ненормальная…

Не, ну вы сами посудите, честной народ толпами ломанулся к бабке с кошельками и душами нараспашку в возвышенном порыве приобрести элитного американского енотового котёнка, а она, ведьма старая, всем в отказ, прочь отшивает-гонит, от ворот поворот! Естественно, люди обиделись, рухнула такая редкая мечта — стать владельцами мордастого мейн-куна, вживую сравнить его с простой маленькой кошкой, взвесить на руках двадцать восхитительных фунтов живого веса против стандартных семи!

Лично я при виде бабкиных книззлов всегда нашаривал под ногами подходящий булыжник, а если таковой не находился, драл кошакам нервы гонками, пугая их свистом. Шугались и драпали они так споро, что любо-дорого посмотреть! Не люблю я книззлов, этих поддельных кошек волшебного мира. Они неискренни, сволочно-самодостаточны, да само название их крайне неприятно на слух — помимо книззлов, ещё есть рюхль, лазиль и жмыр. Твари дикие и невоспитанные, и зачем только бабка привезла их в населенный пункт??? Люди же восторгаются, млеют от невероятной красоты самых крупных кошек и тянутся их погладить, запустить пальцы в чудесный пестрый мех, почесать за огромным и таким милым ушком с кисточкой, а предательский кот (книззл!) в ответ шипит и полосует лапой доверчиво протянутую руку!

Так что драл я их в хвост и гриву, драл, драл и драл! Тем более, что эти драные (мной!) мерзавчики оказались доносчиками и шпиками. Следили они за Гарри, и где ни увидят, тут же несутся к бабке с докладом, что, мол, мальчик вышел оттуда-то и пошел туда-то и туда-то. Думаете, мне это нравилось?! Ничего подобного, это мой ребёнок и это моя прерогатива — следить за ним… ну ещё Дурслям разрешено, так как они — его законные опекуны!

А старушенция, знаете, что делала? Услышав недокошачье «мяр-мяр-мяр!», со всех шлепанец спешила к четвертому дому и жадно высматривала МОЕГО Гарри, похабненько ухмыляясь при виде того, как маленький мальчик деловито топает за тётей Петуньей с пакетами из супермаркета или работает в саду с тяпкой и лейкой. Как думаете, на что это было похоже? На старого педофила, околачивающегося возле детской площадки!!! И что с того, что она бабьего пола??? Вижу же, что эта старая грымза на маленького мальчика запала! Да ещё с таким нездоровым интересом: прямо маслится, видя, с каким трудом Гарри поднимает тяжелую тяпку или прогибается назад под тяжестью пакета с логотипом «Корн-маркета»… Налюбуется на детский труд, наохается и несется домой — писать письмо Дамблдору. Я подсмотрел одно такое через её плечо, почитал, об чем она там пишет…

Так вот, неровным старческим почерком она корябала о том, что Гарри Поттера держат в строгости и черном теле, сваливают на его хрупкие плечики непосильную грязную работу, что вкалывает он целыми днями напролет без роздыху, что его не кормят, не поят, держат в чулане, как об этом доложил ей милый Мистер Лапка… Настрочив сей пасквиль, бабка привязывала его к лапке тощей совы и отправляла куда-то по совиному адресу.

Сперва я ломал голову и ждал визита того деда с длинной бородой, когда он явится вершить правосудие. Но время шло и ползло, конверт за конвертом улетали к «дорогому Альбусу», а реакции — ноль. То есть насрать? Тут мальчика маленького гнобят-убивают, а деду пофиг? Хмыкнув, я записал бабку в паникерши — да видит дед, что с пацаном всё в порядке! Кормят от пуза, поят не только водой, но и соками фруктовыми, чаем с молоком, какао и горячим шоколадом. Чулан под лестницей после евроремонта стал просто конфеткой — светлый, чистый, обоями обклеенный, полочками увешанный, кроватка-тахта поставлена, столик висит… всё, что душе угодно! Единственное что, так это одежка с дадлиного плеча. Ну так не барин, доносит за братом, все многодетные семьи такое практикуют, у кого дети однополые.

Лично для меня начался кошмар, когда Гарри открыл для себя… динозавров. Этих тварей ему показали в школе. На вступительной биологии для самых маленьких. Увидел Гарри всех этих диплодоков и велоцирапторов и пропал с потрохами, только и тарахтит, что о любимых игуанодонах… В магазинах к каждому изображению или фигурке прилипал намертво, сох и таял до тех пор, пока ему не купят футболку с принтом ти-рекса на груди или резинового брахиозавра. У Дадли были свои интересы — игровые приставки, которые подключаются к телевизору: возьмет в руки джойстик, и всё, пропадал для мира. И не дай бог купить игру «Диномания», потому что пропадали сразу оба и до вечера. Благо что джойстиков было два…

Ещё Гарри любил лошадей и рыцарей и вместе с Дадли собирал фигурки, на пару они уже целую армию собрали, всех этих латников, кирасиров, мечников, конных и прочих. Тут тебе и арбалетчики, и барабанщики, и знаменосцы. Играли ребята очень увлеченно, создавая огромные страны и поля сражений, для чего пускались в ход самые обыденные вещи: книги, зеркала, одеяла с подушками, лосиные рога, снятые со стены. Книги и подушки, рога и зеркала клались на пол и на диван в стратегических местах, потом накрывались одеялами и покрывалами, тщательно трамбовались, принимая рельеф какой-либо местности, эдакой холмистой долины с озерами и реками; где-нибудь на возвышенности — на столе или диване — из книг и кубиков строилась крепость, к ней подбирался король и его придворная свита, и начинались игрища.

Одному из самых крупных динозавров великодушно дарилась роль дракона, обычно это был велоцираптор размером с кошку, ему привязывали на спину самодельные крылья из картона, и он был готов к нападению. Нападал он всегда подло и с неба: налетев, хватал принцессу, дочку короля Дадли, и уносил на свою гору, роль которой исполнял диван с пещерой из лосиного рога. Поставленный на кончики и накрытый сверху одеялом, он изображал отличную пещеру, в которой весьма успешно прятался дракон с похищенной принцессой.

Ограбленный безутешный папа-король кидал клич по всем Соединенным Королевствам, и к его двору съезжались три или четыре армии. Рук-то четыре… Так что пацанам было не сложно держать в руке по фигурке и говорить за четверых. Дадли держал короля и советника и с важным видом принимал послов соседней страны — рыцаря и оруженосца в руках Гарри. После обмена любезностями мальчики переходили в очень эпичную игру-путешествие с перемещением армий, обозов с кашеварами и прочей свитой, с последующей битвой с драконом и освобождением принцессы. Которую скоренько выдавали замуж, торопливо и по-мальчишечьи.

— Во имя отца и сына и святого духа объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.

— Чмок-чмок. Уф, отлично сыграли! Завтра повторим?

И повторяли. Чуть не каждый день. Пользуясь тем, что папа и дядя Вернон уходил на работу, а мама и тётя Петунья застревала на кухне у плиты, Гарри и Дадли с поразительным терпением выстраивали новые страны и города, реки и долы, расставляли повсюду оловянных солдатиков и дешевых бронзовых рыцарей и окунались в новые приключения-походы. Что интересно, зеркала они ни разу не разбили.

И главное, истории их ни разу ни в чем не повторились, ей-богу, я мог бы на этом заработать, пописывая книжки о рыцарских походах-сражениях. И откуда у них столько фантазий?! Они ж не только четырьмя фигурками управляли, а всеми, кем играли: от ленивого денщика с ворчливым камердинером до растяпистого кашевара, который вместо репы нечаянно сварил калошу. Едят рыцари походный суп, и кто-то вдруг находит в бульоне подметку, тут же разгорается скандал:

— Сэр Лоуренс, у меня сейчас начнется изжога. Это же башмак сэра Галвестона!

— Точно! Кто сегодня дежурный кашевар?

Отложив сэров, мальчишки хватают крестоносцев с оруженосцами и хором кричат на «четыре» голоса (и как только это у них получается?):

— Растяпа Гастон!!!

Вот так-то вот. Их умненькие светлые головки сочиняли такие приключения! И чем старше они становились, тем лучше и разнообразнее развивались их эпопеи. Вечерами, когда гостиная бывала занята пришедшим с работы Верноном, поля сражений и приключений переносились на второй этаж и занимали собой весь коридор и обе детские.

Я не оговорился: начиная с шестилетнего возраста, Гарри выделили ещё одну комнату, помимо чулана. Тесно братьям стало делать уроки за одним столом: больше появилось предметов и учебников, некуда было положить альбом и поставить книгу. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось Гарри перебраться в отдельную комнату с большим столом. Но ночевать он уходил в чулан. В комнате Гарри хранил вещи, делал уроки и играл с Дадли, делая из спальни соседнее королевство по вечерам.

О том, что он волшебник, Гарри со временем забыл. К шести-семи годам он уже не помнил, как куролесил в год-полтора. Тётя и дядя, видя, что магия чем-то поглощается, мудро закрывали глаза на случайные всплески вроде севшего свитера, отросших за ночь волос или посиневшего парика учительницы. С париком, кстати, выкрутились. Вызвали Вернона в школу и поставили перед фактом.

— Вы посмотрите, что ваш племянник сделал с моими волосами! — нервно провизжала учительница, сминая и комкая в руках тот самый несчастный парик. Вернон внимательно оглядел её пегие волосики, потом лохматый синий ершик в дрожащих руках и пожал плечами.

— Понятия не имею, в каком шампуне вы его постирали, но думаю, что крайне некачественном. Гарри-то мой тут при чем? Он его трогал? Прикасался к вашим волосам? Покупаете всякую бракованную дрянь и на детей сваливаете…

Вот же ж… Мужик! Я аж прослезился — эк он племянника защитил! Знай наших! Гарри, к слову, тоже впечатлился заступником, по дороге домой скакал зайчиком вокруг дяди и восторженно пищал:

— Спасибо, дядя Вернон, спасибо! Я же и вправду его не трогал. Просто я разозлился, когда она Джона отправила в позорный угол за то, что он стукнул Пентона, который ударил Майю, когда она отчитала его за то, что он толкнул Дейзи Симпсон. Джон же ни за что был наказан, потому я и рассердился.

Мало что поняв из путаного рассказа, Вернон тем не менее одобрительно прогудел что-то в усы. А Гарри вдруг задумался:

— А как я это сделал?

Вернон предпочел промолчать, и Гарри вопросительно посмотрел на меня, незримо идущего рядом. Мне была приятна версия о некачественном шампуне, и я тоже предпочел пока промолчать. Всему свое время. Да, я помалкивал, потому что во всем солидарничал с почтенными Дурслями, уважал их право и их решения. Ведь я видел, как им неприятно все ненормальное, а Гарри, увы, относился как раз к таким, аномальным, вещам. Поэтому и старался, вычесывал блох и вшей, оберегал Дурслей от ненормального племянника, тем самым обеспечивая Гарри спокойной и ровной жизнью. Ведь сытые волки равны живыми ягнятами. Пока Дурсли чувствуют себя в безопасности, то в безопасности находится и Гарри, невольный виновник всех катастроф, которые он учинял во младенчестве.

Иногда, уловив удобный момент, я отлучался к себе, в свой мир, проведать друзей и Луну. И однажды в год, предшествующий десятому дню рождения Гарри, зазвенели колокольчики и для Луны… Ушла она на рассвете, и я весь извелся, ожидая её возвращения. Вернулась Луна к полудню, запыленная и сильно измученная, её золотая шерсть дымилась, в ней пылали искорки, которых лагуна не замечала. Но самое страшное было то, что рядом с ней шла Тень. Оцепенев от ужаса, мы смотрели, как она отделяется от Луны и уходит прочь, отплывая к Закату. Страшная, невозможная по своей сути, Тень погибшего Хранителя.

— Ради Глена, что произошло? — взмолился я, попутно стряхивая и сбивая искорки с шерсти молодой лагуны.

— Она взорвалась… — всхлипнула Луна. — Взорвалась вместе со своей Хранительницей. Я едва успела закрыть собой девочку, мою подопечную.

Закрыв лицо руками, она зарыдала. Я бессильно обнял её, сожалея, что ничем не способен ей помочь. Это ужасно, но так бывает — бывает, что жизненный путь Хранителя иногда прерывается вместе с подопечным. Бессмертие и долголетие не всем даровано…

— Она просто пыталась спасти обеих, и мать, и ребёнка, — сквозь плач пояснила Луна. — Но у неё ничего не вышло — взрыв был слишком сильным и неожиданным.

— Это был теракт? — осторожно спросил Габриэль.

— Нет… — Луна помотала головой. — Какой-то неудачный эксперимент, неправильно поставленный матерью девочки. Что-то взорвалось со страшной силой, так мощно, что зацепило и Хранительницу, и дом, и девочку, которую я всё же успела прикрыть собой и щитом.

Габриэль покачал головой, молчаливо выражая неодобрение странной матерью-экспериментаторшей. Но и поделать уже ничего нельзя было, мало ли у кого какие причуды… Я мрачно снял с плеча Луны застрявший кусок штукатурной пакли и угрюмо спросил:

— Ребёнок-то с кем остался?

— О, она с отцом. Там сигналки на всю округу включились, вмиг мракоборцы слетелись, в том числе и отец девочки, муж погибшей женщины, — лагуна вытерла слезы и вдруг невесело и коротко рассмеялась: — Её, кстати, как меня, зовут — Пандора Луна… Мою подопечную зовут Пандора Луна Лавгуд.

С таким боевым крещением мало кого поздравляют, так что разбрелись мы по своим логовам в глубоком молчании. Луна потерянно и неприкаянно держалась подле меня, я же, сильно потрясенный её сверхбоевым крещением, прижимал к себе и не отпускал ни на шаг. Ох, что-то больно страшные колокольчики прозвенели для неё… Я увел её на тот луг, где она появилась на свет, здесь за прошедшее время успело вырасти невысокое деревце, и его стволик приютил нас. Мы уютненько устроились у подножия и, крепко обнявшись, затихли, слушая дыхание друг друга. Луна потерлась о моё плечо и тихо выдохнула:

— Ты уже совсем взрослый, Балто…

Я оглядел свою широкую грудь и нехотя кивнул.

— Да, моему Гарри скоро исполнится десять лет, — потом тихо спросил, вдыхая запах дыма: — Где живет твоя девочка?

— В Англии. И она тоже волшебница, как твой Гарри.

— Она тебя видела?.. — я затаил дыхание.

— Нет, — вздохнула Луна. — У нас пока не было повода для более близкого знакомства. Да и невозможно это, ведь у малышки на глазах только что погибла мать.

Я кивнул и покрепче прижал её к себе. Ничего, время у нас пока есть, ещё есть надежда, что девочка увидит свою Хранительницу и позволит ей жить, как подарил мне жизнь мой Гарри.

В силу обстоятельств я задержался в своей долине, опекая морально пострадавшую Луну, и не ждал никаких колокольчиков. Но они снова прозвенели…

— Трень-брень-брень.

И отголоском откуда-то из далекой дали донесся крик:

— Где ты, Балто?

Прыгнув из мира в мир, я едва успел перехватить тело мальчика в спонтанной детской трансгрессии, аккуратно переместил его на крышу какого-то здания, чудом избежав расщепа. Оглянулся — крыша столовой, — и неодобрительно посмотрел на мальчишку, распростертого на гравии. Гарри съежился и жалобно крикнул:

— Но они хотели с меня штаны снять! — и добавил чуть тише, покраснев: — С трусами…

— Кто? — угрюмо осведомился я, сложив руки на груди.

— Дружки Пирса и Дэнниса. С которыми Дадли в последнее время тусуется, он считает, что они клевые…

— Угу. В отличие от тебя, тощего очкарика! — безжалостно припечатал я. Гарри хлюпнул носом, приподнялся с гравия, сел и обиделся на меня.

— Ну и проваливай! Я больше не позову тебя! Больно ты мне нужен… В следующий раз пускай они меня ловят и снимают трусы, и пусть все смотрят на мою письку! Им же это так интересно, прямо жизненно необходимо… — после чего он ткнулся лбом в колени и тихо заревел. Я горестно вздохнул, уселся на гравийное покрытие рядом с мальчиком и, касаясь его боком, виновато бормотнул:

— Ну ладно, извини, сорвался. Просто я был немного занят, и мне было… некогда.

Гарри утер нос рукавом и взглянул на меня.

— А ты ещё кого-то охраняешь, да?

— Нет, ты у меня один, — успокоил я мальчика. — Просто одна лагуна… у неё неприятности. Она перенесла сильное потрясение в самом первом своем задании, ну и вот… — неуклюже закончил я. Гарри понимающе покивал. Посмотрел на край крыши и вздохнул. Я тоже вздохнул — дома паренька ожидала выволочка. Пацана на крыше столовой уже заметили и писали-звонили Дурслям. А когда Гарри снова посмотрел на меня, я подобрался, поняв, что настало время рассказать мальчику правду.

— Балто, скажи мне, кто я, что я и как называется то, что я умею делать?

— Ты волшебник, Гарри. То, что ты делаешь, называется волшебством.

Гарри удивленно поморгал, переваривая услышанное.

— Ух ты… как Мерлин, да?

— Наверное, — я пожал плечами. — Ничего не знаю о Мерлине, но родственников своих ты долго держал в тонусе. Они твои чудачества хорошо помнят.

— И поэтому они меня не любят? — печально сник Гарри.

— Ну почему? — возразил я. — Они тебя любят, по-своему и очень осторожно. Ведь любые твои эмоции — радость ли, огорчение ли — обязательно во что-нибудь выливаются. От огорчения ты что-то портишь, и наоборот, от радости что-либо веселое вытворяешь. Потому твои тётя и дядя и держат эмоциональную дистанцию между собой и тобой. Ты на них не обижайся, а просто попробуй понять, поставь себя на их место, побудь простым человеком и повоспитывай малолетнего колдуна.

Гарри привычно нахмурил брови, реденькие прежде и густые теперь, резко очерченные, черные, и задумчиво кивнул.

— Я теперь понимаю, Балто. Почему ты мне раньше не говорил?

— Потому что так хотел твой дядя, а я уважаю Вернона и не смею идти наперекор ему. Он всё же глава семьи и очень важный человек в твоей жизни.

Снова Гарри покивал и молча стал смотреть, как к нам по приставной лестнице поднимается вызванный спасатель, приехавший снимать мальчишку с крыши здания.

Десятый год потек довольно умиротворенно — Гарри стал невероятно покладистым и ласковым ребёнком. После того, как я сказал ему, что Дурсли на самом деле его любят и в то же время опасаются его магических взбрыков, Гарри умерил свои эмоции, стал крайне осторожен с родственниками.

Мне он напоминал конюха, работающего с очень нервными лошадьми… В присутствии дяди и тёти он становился прямо шелковым: тихо и приветливо разговаривал, со всем соглашался, во всем помогал, с полунамека оценив ту или иную ситуацию. Если раньше его просили в чем-то помочь, то теперь Гарри сам следил за тем, не нужна ли кому его помощь?

Разумеется, это всё вскоре сказалось: Петунья оттаяла и умиленно улыбалась мальчику, Вернон начал добродушно ворчать и перестал скупиться на грубоватые похвалы. Даже рискнул на ласковые затрещины, как Дадлику, в порыве чувств, так сказать. Отчего Гарри чувствовал себя совсем дома и совершенно родным!

Ведь характер-то у Вернона был далеко не сахар, в силу своего взрывного норова ему иногда надо и поорать, и кулаком по столу грохнуть, чтоб душу отвести. А тут пацан, который при каждом рыке вызывает наводнение или пожар, и ему, человеку со сложным темпераментом, приходилось сдерживаться, а это не всегда есть хорошо.

И я расслабился. Успокоился окончательно, видя, что жизнь в семье полностью устаканилась и неспешно покатилась по ровной, хорошо проложенной колее. Этот год я провел у себя дома. Целый чудный год без колокольчиков! Без их тревожного и кошмарного звона. И у меня наконец-то появилось время понаблюдать и поближе узнать Хранителей-одногодков.

Самым проблемным, похоже, был Аркон, опекающий какого-то мелкого аристократика: что ни день, так звон-перезвон на всю округу. С раздраженным воплем «да чтоб тебя, Драко!» он исчезал на несколько дней, чтобы, вернувшись, начать жаловаться всем, кто его слышит, о том, как он спасал Драко от утопления, удушения, укола о веретено, от укуса цапня, на яд которого у него аллергия, от остановки дыхания во сне… Клянусь Гленом, нам порой становилось жалко этого юного гваделора, которому достался столь проблемный подопечный. Он и родился-то с трудом. Младенец Драко при рождении не задышал, и акушеру понадобилось прочистить ему легкие, чтобы продолжился и без того слабый род Малфоев. Аркону пришлось стать взрослым с рождения, как и Аркане, Хранительнице Нарциссы. У него, можно сказать, появилась настоящая мама, которой он помогал опекать их общего отпрыска — Драко.

Ещё одной примечательной личностью была лагуна по имени Гегемония, совершенно кошмарная девчонка, полностью отвечающая своему имени, такая же строгая и начальственная предводительница. Хранительница генерала, не иначе… Как начнет командовать и всех строить, все так и разбегались, заслышав её менторский глас. Подопечному её помощь понадобилась лишь на восьмом году жизни, и Гегемония была уже почти взрослой, как и Луна. Как зовут её опекаемую, никто, впрочем, так и не рискнул спросить, но я подозревал, что в будущем мы с ней ещё столкнемся, и не раз.

Хотя мы и сейчас старались держаться вместе, чувствуя нечто общее в нас, вернее, в наших подопечных — они все были волшебниками. Потом к нам четверым присоединился Расмус, тихоня-гваделор, Хранитель Невилла. За год наша компания сошлась тесно, мы стали очень дружны — две лагуны, лагун и два крылатых гваделора. И мы надеялись, что дружными станут и наши опекаемые, хотя здесь были большие такие сомнения: как-то сложно было представить, что такие разные дети смогут сойтись и подружиться, особенно с девочкой Луны, она на целый год всех нас младше. Да и сословия оставляли желать лучшего: Гарри — сирота, Невилл и Драко из семей потомственных аристократов, а девочки… ну, с ними тоже пока не всё было ясно.

Это был, пожалуй, самый спокойный для нас год, лишь изредка звякали колокольчики, срывая с места того-другого. Колокольчики Этелефы молчали, и я однажды не выдержал, спросил его о Северусе.

— Как дела у твоего подопечного?

— О, хорошо-о-о, — сладко заулыбался тот, хищно скалясь. — Добился всех своих поставленных целей: прижал к ногтю Дамблдора и пролез-таки в деканы. Теперь он опекун целого факультета Слизерин. И я рад за него, Хранители-то не у всех действуют, многим детям нужна и физическая поддержка, а не только защита Хранителей. А Северус свое дело знает, сам учился на Слизерине и помнит, какие порядки надо установить, чтобы его змеек не обижали дети с других факультетов.

— А Азкабан? — припомнил я.

— А что Азкабан? — удивился Этелефа. — Стоит себе, не падает, не колышется… Из людей там сейчас только преступники, прочие члены тюремного персонала разбежались, и дементоры там полноправные хозяева. Их, кстати, с подачи Северуса занесли в реестр разумных существ, и они теперь перестали быть бесправными немыми тварями.

— Ребята, — к нам подошел серый лагун. — Кто-нибудь из вас знает, как снять проклятие с собаки? А то у меня и Брайана ничего не получается, мы уже несколько лет пытаемся расколдовать Сириуса Блэка, и никак… Последний в роду остался, а из песьей шкуры не вылазит, стыд-то такой, всё бегает и бегает черной дворнягой…

При упоминании черной дворняги зачесалась моя пятая точка, стало ну очень неуютно. Этелефа с интересом глянул на лагуна.

— А кто он, Сингер? Почему ты к нам подошел?

— Ну, я узнал, что Сириус Блэк — крестный отец Гарри Поттера, а он вроде как твой подопечный… — Сингер вопросительно посмотрел на меня.

— Крестный? — слегка припешил я, подумал и вскипел: — Ах, он крестный?! И всё равно убежал, бросил младенца на произвол судьбы! А ведь сразу после его ухода явился некий негодяй, который взорвал дом, чтобы ребёнка убить. Хорош же он крестный!..

— Погоди… — Этелефа поскреб когтем переносицу. — Это твоя работа, Балто? Это ты его в собачью шкуру засунул?

— Нет, — с наслаждением настучал я. — Он сам в кобеля перекинулся и за крысой погнался, анимаг вшивый, ребёночка маленького бросил одного.

После уточнений и подробностей мое правосудие оценили и одобрили. Правильно я поступил, что заморозил анимага в дворняжьем виде. И крысяру в придачу, потому что он тоже анимагом оказался, предателем Питером Петтигрю.

На зов подошел Брайан, Хранитель Петтигрю, и следующие полчаса мы с удовольствием слушали истории о приключениях пса и крысы. Сперва они грызлись и цапались, будучи непримиримыми врагами. То Блэк крысака за шкирку трясет, мечтая загрызть и забыть, но, увы, вынужденно отпускал, потому что нечего будет предъявлять Министерству Магии и Отделу Тайн. То Пит до собаки докапывается, достает до печенок чисто из вредности. Первые два года жили вместе, сторожа друг друга: Сириус следил за тем, чтобы Пит не сбежал, а Пит хоронился от Блэка, чтоб тот его не съел по забывчивости. Собаки, они такие, ветреные и легко увлекающиеся, запросто поддающиеся инстинктам, утратит память о прошлом, проглотит мелкую крысью тушку и не заметит.

Потом они разделились: Питер внедрился в семью волшебников, втерся к ним в доверие и зажил припеваючи, сумев расположить к себе бесчисленных детей Уизли. А Блэк затесался в пожарную бригаду: спас однажды ребёнка на пожаре и неожиданно стал героем в глазах благодарных людей. Героическую собаку погладили по голове, надели ошейник с медной медалью и записали в штат. На медяшке выгравировали имя пса — Ровер. И номер пожарной части на обратной стороне.

Казалось бы, искупил все грехи, но не для меня, я, если колдую, то колдую намертво, накрепко и навечно. Я ж тогда на эмоциях крикнул, чтоб он жил и сдох как собака, то есть до конца жизни загнал его в лохматую шкуру. А сколько годов ему отпущено, это уже не от меня зависит, но, думаю, проживет долго, если побережется. Так что если б я и хотел, то даже при самом сильном желании не смог бы превратить Сириуса обратно в человека, потому что он сам загнал себя в собачью ипостась, сделав выбор в пользу крысы, при этом предав маленького мальчика, своего беззащитного крестника.

Очень тяжело это было принять Сингеру и Брайану, но после недолгих размышлений всё же согласились с моим правосудием. Ведь настоящий выбор сделан самим Блэком, пусть и в момент помешательства, но он был сделан, и судьба его была тем самым предрешена. Дурные качества и поступки человека зависят от него самого. Человек, в конце концов, отражается в своих поступках, а не наоборот. Да и предатель Петтигрю так или иначе должен ответить за свое преступление, и житие-бытие в крысиной серой шкурке — самое то для полноценного наказания, если не перед судом и человеческими законами, то перед Богом и самим собой — точно.

Итак, это был очень спокойный год для меня, колокольчики ни разу не треньбеньбренькнули за весь полный оборот планеты вокруг Солнца, но где-то приблизительно ко дню рождения Дадли я ощутил некое беспокойство. И хоть призывного звона не было, я всё же перешел Грань. Никому не показываясь, даже Гарри, я стал свидетелем событий, которые не требовали моего вмешательства, но оказались нужными для дальнейшего понимания…

Сначала был случай со змеей в зоопарке. Миссис Фигг, та самая старая сбрендившая кошатница, сломала ногу, и Гарри не смог отсидеться у неё, и поэтому Дурслям пришлось пойти на риск — взять племянника с собой в Лондон, чего они никогда не делали раньше. Ну, правильно вообще-то, с Гарри же вечно что-то несуразное приключается, и лучше бы оно во дворе случилось, а не в центре современного мегаполиса…

Как они ухитрились услышать друг друга — совершенно глухая от природы змея голос мальчика, и Гарри удава сквозь толстое стекло — я не понимаю до сих пор. Но они как-то расслышали, разговорились и впечатлились, особенно сильно обалдел Пирс Полкисс, увидевший, как Гарри и боа-констриктор шипят друг на друга, офигел и настучал, заорав на весь серпентарий:

— Смотрите, Дадли, мистер Дурсль, вы ни за что не поверите, что эта змея вытворяет!!!

Ну, Дадли и подлетел, грубо оттолкнул субтильного кузена, для поддержания своего авторитета в глазах Полкисса, и прилепился к стеклу, которое Гарри с досады растворил. В результате Дадли плюхнулся в искусственное болотце прямо к гостеприимным кольцам удава. К счастью, змея не сочла нужным глотать толстого мальчика, она предпочла, пока нет прозрачной преграды, тихо и мирно удрать, что и проделала, прошипев что-то благодарно-прощальное, проползая мимо Гарри.

Директор зоопарка лично поднес тёте Петунье чашку крепкого сладкого чая и без устали рассыпался в извинениях. Пирс и Дадли были так напуганы, что несли жуткую чушь. Лично Гарри видел, как змея всего лишь стрельнула головой, делая вид, что хочет схватить их за ноги, но когда они уже сидели в машине дяди Вернона, Дадли возбужденно тарахтел, в красках описывая, как огромная анаконда чуть не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что она пыталась его задушить. Но самым худшим для Гарри было то, что Пирс наконец успокоился и вдруг произнес:

— А Гарри разговаривал с ней! Ведь так, Гарри?

Дядя Вернон дождался, пока за Пирсом придет его мать, и только потом повернулся к Гарри, которого до этого старался не замечать. Он был так разъярен, что даже говорил с трудом.

— Иди… в чулан… сиди там… никакой еды. — Это все, что ему удалось произнести, прежде чем он упал в кресло, и прибежавшая тётя Петунья дала ему большую порцию бренди.

Мне оставалось только посочувствовать почтенному семейству: в кои-то веки рискнули взять племянника в город и на тебе — волшебный фокус! Причем сразу необъяснимая аномалия — куда-то бесследно исчезает армированное стекло, которое и тараном-то не вышибить!

Заглянул в чулан посмотреть на «преступника» и успокоился — Гарри сидел там, насквозь виноватый, и честно ревел, понимая, что подвел доверие семьи. Решив не травить его своими нравоучениями, я тихо убрался.

Через месяц снова навестил Гарри и пришел как раз к новым ненормальным событиям. Этого дня Дурсли, очевидно, ждали. Ждали и боялись. На столе перед Верноном стояла тарелка с сырой яичницей и подгоревшим беконом. На нервной почве Гарри испортил завтрак… Дадли копал ямки в овсяных хлопьях и поливал их из ложки молоком. Петунья жевала щеку, а Вернон пытался читать газету. Газета подозрительно дрожала и шуршала.

Из коридора донеслись знакомые звуки — почтальон просунул почту в специально сделанную в двери щель, и она упала на лежавший в коридоре коврик.

— Принеси почту, Дадли, — буркнул Вернон из-за газеты.

— Пошли за ней Гарри.

— Гарри, принеси почту.

— Пошли за ней Дадли, — ответил Гарри.

Вернон опустил газету на стол и взбешенно громыхнул:

— М-марш за почтой, вы оба!!!

Пацанов просто ветром сдуло от командирского рева разозленного Дурсля. Я, не ожидая ничего дурного и ни о чем не подозревая, с интересом наблюдал за разворачивающимся психозом. Смотрел, как Гарри отдал почту Вернону, оставив себе толстый желтый конверт, как он неспешно стал его распечатывать. Вернон перебирал корреспонденцию, бросая короткие междометия, Дадли отвлекся от хлопьев и нехотя заметил:

— Пап, а Гарри тоже что-то получил.

— Дай сюда! — рявкнул Вернон так, что с потолка посыпалась побелка. Гарри от испуга выронил письмо, и Вернон схватил его. Побелев и чуть не получив инфаркт, он вышвырнул мальчишек в коридор и распечатал конверт. Петунья склонилась к мужу и вместе с ним вчиталась в строчки. Я тоже заглянул поверх их плеч, прочел и ничего такого страшного не увидел в обычном приглашении в волшебную школу. Но, оказывается, я многого не знал…

— Вернон, — произнесла Петунья дрожащим голосом. — Вернон, посмотри на адрес, как они могли узнать, где он спит? Ты не думаешь, что они следят за домом?

— Следят… даже шпионят… а может быть, даже ходят за нами по пятам, — пробормотал Вернон, который, кажется, был на грани помешательства.

— Что нам делать, Вернон? Может быть, следует им ответить? Написать, что мы не хотим…

— Нет, — наконец ответил Вернон. — Нет, мы просто проигнорируем это письмо. Если они не получат ответ… Да, это лучший выход из положения. Мы просто ничего не будем предпринимать.

— Но… — попыталась возразить Петунья, но Вернон её перебил:

— Мне не нужны в доме такие типы, как они, ты поняла, Петунья?! Когда мы взяли его, разве мы не поклялись, что искореним всю эту опасную чепуху?!

На глазах Петуньи появились слезы, и она сдавленно прошептала:

— Ох, Вернон, как ты меня понимаешь…

— Конечно, я понимаю, — Вернон сжал её руку. — Это ужасная трагедия — потерять родную сестру. У меня у самого есть любимая сестрёнка Мардж, и я действительно знаю, о чем говорю. Отпустить Гарри в эту школу значит обречь его на гибель.

Ну я-то понял, осознал, врубился по самые гланды, можно сказать, да вот маги это понимать отказывались. Началась атака письмами. Сначала они, как и положено порядочной корреспонденции, падали на коврик под входной дверью, потом через окошечко в туалете, после того, как Вернон заколотил щель для писем. Затем они проникли в дом под видом куриных яиц. Гарри сперва недоумевал и пытался ухватить хоть одно из писем, но после моего строгого запрета перестал хотеть. И не смотрите на меня так! Да, я тоже следил за тем, чтобы мальчику не попало в руки письмо. Лили Поттер была сестрой Петуньи, вот этой печальной и худенькой женщины, матери Дадли, скромной домохозяйки, честно выкормившей и вырастившей Гарри. Она потеряла младшую сестру и теперь боялась потерять ещё и племянника. Посему мы не сдавались, игнорировали письма, пока они не выжили нас из дома, влетев в гостиную через каминную трубу. Десятки-сотни писем в желтых пергаментных конвертах с эмблемой Хогвартса и идиотски одинаковым содержимым.

Вот тогда-то Дурсли и утвердились во мнении, что маги, все поголовно, психи. На скорую руку собрав вещи и детей, Вернон усадил семейство в машину и рванул в марафон по Англии. Заехав по пути в охотничий клуб, он забрал под расписку свое ружье, завернул в коричневую бумагу и погнал дальше. Подвесной мост через реку, голое каменистое поле, на котором он долго вертел головой, но потом выругался и вернулся в машину.

Ночь застала нас в пути, и пришлось остановиться на ночлег в придорожной гостинице в каком-то грязном и замызганном городишке. Но даже и там нас догнали письма, целая сотня в мешке, чему безмерно удивилась официантка, она внимательно оглядывала Дурслей и Поттера и явно пыталась вспомнить, не видела ли она кого-то из них по телевизору. Что ж, её логика была вполне понятна — а кому ещё приходят сотни писем, как не знаменитостям?

Следующий день не принес ничего нового, то же бегство по пустынным раннеутренним дорогам, унылый и оттого неприятный дождь, обесцветивший и без того тусклый английский пейзаж. Это удивительно, но за сутки наша машина преодолела чуть ли не половину Англии, и путь ей преградило морское побережье — конечная цель нашего путешествия.

— Я нашел превосходное место! — объявил Вернон. — Пошли! Все вон из машины!

На улице было очень холодно. Вернон указал пальцем на огромную скалу посреди моря. На вершине скалы приютилась самая убогая хижина, какую только можно было представить.

— Сегодня вечером обещают шторм! — радостно сообщил Вернон, хлопнув в ладоши. — А этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку.

Вернон кивнул на ковыляющего к нам берегового смотрителя, который повел нас к старой щелястой лодчонке, прыгающей на серых, отливающих сталью волнах.

Что ж, ночь была, как и обещали чертовы синоптики, очень неприятной. Особенно сильно меня расстроило то, что завтра должен был быть праздник — день рождения Гарри. Я мерил шагами главную комнату с продавленной тахтой посередине и злился на чокнутых колдунов. Устроили, блин, праздничный утренник ребёнку!

А ночью заявился невнятный тип с розовым зонтиком. Заворожил нас песенкой о папе-маме Поттера, слово за словом, зашел разговор о школьном образовании, и выяснилось, что Дурсли наотрез отказываются отпускать мальчика в Хогвартс. Да и Гарри немало новостей услышал в эту ночь и, конечно же, малость шокировался оттого, что его родители не погибли в автокатастрофе, как гуманно солгали ему дядя с тётей, а были подло убиты колдуном, который зачем-то пришел ночью в их дом. Ну спасибо тебе, Хагрид, сучий ты потрох, вот так изощренно ломать психику ребёнку, сообщая ему прямо в лоб, что его мать с отцом погибли из-за него…

А уж когда этот дуболом, взбесившийся на прямой отказ Дурсля платить старому хрычу, выхватил свой дебильный зонтик и нацелил его почему-то на Дадли, то тут вздрюченный я снова доказал, что не зря небо коптю…

Разозлившись не меньше Хагрида, я перехватил фиолетовый луч заклинания и отфутболил его обратно, прямо в грудь агрессивному идиоту. И не надо мне тут петь о защите великаньей крови, я — лагун и могу всё! Короче, хряк из него вышел просто фантастический. Более трех метров в длину и весом в полтонны, аж слюнки закапали при виде столь невообразимой горы сала. И он был настолько тяжел, что даже шевельнуться не мог, лежал плашмя и натужно кряхтел, пытаясь вдохнуть воздуху в придавленные собственным весом легкие.

Вот ты ж гад… Значит, хотел Дадлика в поросёнка превратить? Ну ты и мразь, Хагрид, как у тебя рука-то поднялась на такое подлое злодейство? Ребёнка — в свинью. Хотел было навсегда его хряком оставить, вот таким вот боровом, чтоб неповадно было, да вспомнил недавний разговор о тех анимагах, Блэке и Петтигрю, и передумал. Подумав, я решил, что ночи для наказания хватит. До утра полежит хрюшкой, а там и расколдую. Тем более, что он вроде должен Гарри по магазинам провести…

Потому что волшебству лучше всё же обучиться, а уж как и для чего Гарри будет пользоваться магией, это он сам решит. Главное, стать безопасным для окружающих.

Свин лежал, тяжело дышал и колыхался жиром, причем его окорока настолько аппетитно выглядели, что изголодавшиеся мальчишки жалобно заныли. Ну что такое четыре тощих банана и столько же пакетиков с картофельными чипсами для четырех здоровых людей со здоровым аппетитом? Вполне согласный с их голодными мыслями, я оттер Гарри в стороночку и посоветовал позвать берегового смотрителя. Гарри — мальчик умненький и сообразительный, мигом врубился в тему и выскочил в ночь с мощным фонариком дяди Вернона. По моей подсказке он махал и мигал лучом света так, как надо, и вскоре с берега его заметили.

Смотритель приплыл на моторке, выслушал мальца, заглянул в хижину, поглазел на гигантского борова породы русской белой и проникся. Попенял Дурслю:

— Ай-яй-яй, как же вы одни-то рассчитывали с ним справиться? Тута специалист нужен… Вы вот погодите тута, я счас всё достану и подмогну!

Сгонял на берег и привез гору овощей, пару тесаков и отличный мангал с шампурами. Овощами тут же занялась Петунья, а Вернон с Патриком принялись устанавливать мангал и натачивать ножи. Мясницкие лезвия с таким сочным многообещающим лязгом шворкались друг о дружку, пуская ослепительные колючие искры, что хряк от ужаса чуть из шкуры не выскочил. Ползти он попытался, но не вышло, сало его придавило к полу намертво, попробовал укатиться сарделькой… Ну, на бок он ещё сумел опрокинуться, а вот дальше никак. Сало расплющилось, отчего огромное тело растеклось таким желейным медузообразным. А Петунья с Верноном знай ножи натачивают, гарнир готовят и переговариваются между делом:

— Мясо у хряков уж больно вонючее, как бы запах перебить? Так, тимьян есть, розмарин тоже… чесночок вот… лучок.

— Только не слишком острый маринад делай, мальчикам понежней надо…

Патрик не встревал, помалкивал и готовил мангал, засыпал березовый уголь, устанавливал решетку и шампуры и нанизывал готовые овощи. Шутки шутками, а мальчиков накормить надо. Хотя бы и печеными овощами, коих он принес с толком: репу, морковь, картофель, а к ним по просьбе Гарри, так и быть, присовокупил упаковку сочных говяжьих сосисок для гриля.

Так что когда по комнате растекся умопомрачительный аромат жарящегося мяса, хряк у стены ощутимо затрясся — бедняге в силу самовнушения показалось, что его на самом деле разделали и уже жарят…

Видимо, он распрощался с жизнью, потому что на его предсмертный бред явился его собственный Хранитель, по остаточным следам панических мыслей поверивший, что Хагриду действительно угрожает гибель.

Мне вот всегда интересно бывало, а кто выступает в роли ангелов-хранителей для великанов? Думал, наивный, что предок какой-нибудь, гург каменных исполинов, к примеру, но Хранитель, выросший на пороге хижины, превзошел все мои самые смелые ожидания. Им тоже оказался лагун, такой же, как я. Я настолько опешил, что уронил челюсть, поджал хвост и растерянно бухнул:

— Ой, дядя Мак, а что ты тут делаешь?

Маккензи Мэдисон сначала проверил Хагрида, убедился в его целости и сохранности и только после этого снизошел до ответа мне. Спросил смертельно больным голосом:

— Что на сей раз этот дуболом отчебучил? От чего мне его отскребать?

— А он не в первый раз набедокурил? — осторожно уточнил я.

— Он сам — сплошная набедокуренная ошибка, — скорбно поджал губы Мак. — Можешь представить себе великанского ребёнка в мире нормальноразмерных людей? Да многие заработали косоглазие и свернутые шеи от вида того, как восьмилетний мальчик таскает на плече собственного папу… А уж любовь Рубика ко всему страшному так и вовсе зашкаливает за все пределы разумного. Мне вот и в голову не придет чмокать в щечку скорпиона, а вот ему… — когтистый палец ткнулся в сторону борова. — Сия блажь неоднократно посещала светлую головушку. Сколько раз я спасал его от укуса любимого акромантулика, кто бы знал?! Итак, Нели, — переключился он на меня. — Что он натворил?

Ну я и рассказал — что. Показал Дадлика, розовый зонтик, идиотское письмо из Хогвартса. Мак меня внимательно выслушал, оглядел мальчика-маггла, которого Хагрид хотел колдануть, и задумался.

— Говоришь, он препирался со взрослым, а атаковал при этом ребёнка? — нехорошо прищурился Мак. — И заклинание ты уже на лету перехватил?

— Да, — я закивал.

На лицо Мака наползла тень разочарования, и он устало сгорбился. В голосе его зазвучало тихое отчаяние:

— Вот скажи, за что мне такое наказание? Это так утомительно — опекать того, кого постоянно все проклинают… Особенно круто мне пришлось в школьные годы Рубика: что ни день, так вопли на весь Тихий дол «Маккензи, уйми своего растяпу!», и ведь каждый второй его от души прикладывал чем-нибудь заковыристым. В каких только видах я Хагрида ни находил! Бывало, в грибочек его превратят, ага… этот гриб полдня искал, пока не сообразил, что столб, вокруг которого я тупо гуляю, и есть ножка того самого гриба. В бревно тоже превращали, секвойное, еле расколдовал… Но в свинью его пока не оборачивали и уж тем более не разделывали для жарки. Расколдуй его, пожалуйста, Балтазар Нели.

Я расстроенно поглядел на этого измученного печального лагуна и только руками развел, говоря тем, что и не особо-то хотел дурака лечить. До утра кабанчиком полежит и всё. Поняв, что его подопечному ничего не угрожает, Мак успокоился и вдруг рассмеялся, доверительно сообщив мне:

— А всё-таки такого урока он ещё не получал, Балто, тешу себя надеждой, что уж его-то Хагрид не забудет. Надеюсь, это его образумит, и он научится отвечать за свои поступки, а то вечно прячется в тени Дамблдора, «великого человека», как он любит повторять.

— Ну, так я и думал, что он трус! — удовлетворенно отметил я. — Только трусишка способен поквитаться с ребёнком вместо того, чтобы честь по чести ответить серьезному оппоненту. Да сам посмотри, дядя Мак, против кого он струсил, против маггла.

— Да нет, Балто, — возразил Мак. — Храбрости Хагриду не занимать, просто с людьми он остерегается в прямой конфликт вступать, ведь силы у него немеряные, дракона с одного щелчка уложит. Да и ребёнку он вряд ли собирался вредить, так, слегка пугануть хотел.

— Посредством превращения в поросёнка! — несогласно буркнул я. — Нет, дядя Мак, не правый ты, для маггловского мальчика это был бы сильный стресс. Не мог я допустить, чтобы Дадли испытал такое.

— Согласен… — кивнув вперед, Мак заметил: — Мясник-то всерьез собрался Хагрида резать.

Глянув в указанном направлении, я увидел, как Патрик примеривается к шее хряка возле уха, выискивая яремную вену под слоем сала и жира. Вмешаться не успел. Хагрид спасся тем, что захрипел и закатил глаза в глубоком обмороке, чем привел мясника в полное ошеломление — ну не было у человека такого в памяти, чтобы свиньи в астрал хлопались… В силу этого Гарри по моей просьбе упросил Патрика не резать кабана сейчас, сначала они его у ветеринара проверят, а там и посмотрим. Пожав плечами и поспорив для приличия, несостоявшийся мясник укатил прочь на своей моторке, пообещав вернуться к обеду.

Остаток ночи прошел без эксцессов. Очнувшийся Хагрид долго щупал и охлопывал себя по груди и бокам, никак не веря тому, что каким-то непостижимым чудом остался жив. На Вернона и Петунью с Дадли он отныне смотрел с благоговением, как честный еврей на Десницу Божью, окончательно утвердившись во мнении, что кровь Лили Поттер защищает всё семейство. А как же иначе? Вон от Гарри Авада Темного Лорда отскочила, а теперь и его проклятие от Дадлика отразилось…

Путешествие в Косой переулок тоже прошло без сучка без задоринки. Под моим присмотром Гарри вприпрыжку скакал за Хагридом и во все стороны вертел головой, стремясь углядеть всё и сразу. После Дырявого котла, где мальчика поприветствовали весьма стремные личности, был солнечный и косенький мини-городок в центре Лондона со всеми прилагающимися локациями: банк Гринготтс с гоблинами и подземными хранилищами с золотом, магазинчики и лавочки по всей кривой диагонали длинной улицы.

Насторожившись тем, что Хагрид оставил мальчика в магазине мантий, я проследил за ним. Ну вроде не соврал. Действительно забурился в бар — пропустить рюмочку-другую. Стоял я в стороне и сверлил глазами ветреного здоровяка, крайне неодобрительно относясь к тому, что он накачивается пивом и виски. У него же задание — сопроводить ребёнка и доставить директору что-то из сейфа семьсот тринадцать. А он тут… расселся, глаза заливает. Тьфу!

После бара Хагрид, изрядно подогретый, направил свои огромные стопы в сторону совиного магазина. Сову отправить хочет? Кому? Озадачившись, я проследовал за ним. Вошли в зеленый полумрак, Хагрид постоял, проморгался со свету и прошел к стойке.

— Здорово, Иган! — бодро поздоровался Хагрид. — Сова для мальчика готова?

— Да-да! — жизнерадостно отозвался Иган Илопс из-за прилавка. — Дамблдор просил передать для Гарри Поттера большую полярную птицу. Вот она, уже привязана и послушна.

С этими словами он поставил на прилавок вместительную клетку, за прутьями которой щурилась крупная белая сова.

— Э-ээ… а на кого она привязана? — смущенно пробасил Хагрид.

— На Дамблдора, конечно, — продавец недоуменно поднял брови. — На кого же ещё?

— Ну, я думал, если она для Гарри Поттера, то должна быть привязана к нему, — неуверенно прогудел Хагрид.

— Нестрашно, — отмахнулся Илопс. — Мальчик ей имя даст, и сова получит ещё одну, фамильную, привязку.

— А-а-а, ну тогда ладно, — успокоился Хагрид и выложил на прилавок мешочек с золотом. — Подержите её пока у себя, хорошо? Нам с Гарри ещё надо по магазинам походить. Ближе к вечеру загляну и заберу.

Ушел Хагрид, а я остался. Потому что мне не понравилось то, что сова привязана первично к другому, а не к тому, кому её собираются презентовать. Это выглядело попросту подленько — дарить ребёнку неверное животное… У хорошего преданного зверя должен быть только один хозяин, которому он будет служить верой и правдой, а не вот это вот… хренотень через пень переплетень с переподвывертом. Думал я об этом, а глазами по клеткам водил, безотчетно чего-то ища, пока не наткнулся на ещё одно белое пятнышко. Моргнул, сфокусировался и понял, что смотрю на точно такую же полярную сову. Присмотрелся, сравнивая. Ну внешне они, как клоны, а вот поведением очень так различны: сова, уже проданная и в транспортной клетке, сидела прямо и важно, строго-возвышенно взирала на всех, а другая сова, в глубине магазина, смотрела пытливо и выжидательно на входную дверь, словно ждала кого-то…

Решение пришло спонтанно и единственно верное. Дождавшись, когда Илопс выйдет за покупательницей, чтобы приторочить к её метле клетки с мелкими сычиками, я без церемоний выволок за лапы проданную сову, отнес к клетке и подозвал ничейную. Поменяв птичек местами, я довольно кивнул, видя, как меняется их поведение: ничейная успокоилась и спрятала голову под крыло, поняв, что её наконец-то кому-то подарят, а отсаженная, напротив, приняла недоуменно-озадаченный вид. Ну вот, теперь порядок, а то тоже мне тайны бургундского двора!.. На всякий случай я пометил «свою» сову, чтобы не допустить обратной подмены, ну мало ли, а вдруг Илопс в них разбирается? Мои опасения оказались напрасными, продавец не заметил подмену, он вообще не обращал внимания на свой пернатый товар — сидят по клеткам и ладно. Хорошо хоть кормить-поить не забывал и клетки чистить…

Подарку Гарри обрадовался поначалу, взволновано благодарил Хагрида, а вот потом, когда остался посреди вокзала один на один с громоздким сундуком, полным волшебных покупок, и с большущей совой в клетке, до него дошла полная жопа. Радость в момент испарилась, рот отвалился и округлились глаза. Маленький брошенный мальчик растерянно осмотрелся по сторонам — серый, бетонно-стеклянный вокзал с рядами пригородных электричек и поездов, мимо и вокруг струится толпа совершенно чужих людей, в руке золотой билет на Хогвартс-экспресс, у ног клетка с совой и огромный неподъемный сундук. В глубине круглых глаз заплескались слезы, готовые вот-вот пролиться, в голосе тоненько и отчаянно прозвучала паника:

— Балто? Где ты, Балто?

Я вздохнул и вышел из-за спины.

— Тут я, тут, не дрожи… — показал на нужного человека в толпе. — Полисмена видишь? Подойди к нему и скажи, что ты отстал от экскурсии.

И как ни страшно было Гарри, моему совету он последовал — подошел к стражу порядка и робко, чуть слышно обратился к нему:

— Сэр, простите, можно вас попросить?..

Пузо, затянутое в синюю униформу отодвинулось назад, и над ним возникло полнощекое лицо с до-о-обрыми-предобрыми глазами. Прозвучавший вопрос тоже был преисполнен доброты:

— Что случилось, дорогое дитя?

Гарри сглотнул и жалобно-жалобно проговорил:

— А я от школьной экскурсии отстал, потерялся и теперь не знаю, как добраться до дома… Хнык… — последний звук Гарри добавил на всякий случай. Взгляд бобби стал ещё добрее.

— А где ты живешь, бедное мое дитя?

Свой адрес Гарри оттарабанил с радостным облегчением. Бобби выслушал, записал в блокнотик и по рации вызвал патрульных. Подлый сундук едва не испортил всё дело, оказавшись немного шире багажника полицейского нарядного желто-голубого шевроле.

— Что у тебя там такое, парень? — пропыхтел один из доблестных сержантов, устав упихивать в недра багажника слишком большой сундук (!).

— Школьный проект! — со слезами в голосе прозвенел Гарри.

К школьному проекту полицейские отнеслись с уважением, и сундучище-таки упихали, затолкав его локтями, кулаками и коленками. Потом, утерев со лба пот, усадили на заднее сиденье Гарри, передали ему в руки клетку с забавной настоящей совой, которую эти бравые парни, говоря честно, сегодня в первый раз в жизни увидели живьем, и прокатились с ветерком в неближний пригород. До Тисовой к четвертому дому добрались в глубоких предвечерних сумерках, и бедный Гарри чуть не разревелся, увидев темные окна совершенно пустого дома — Дурсли ещё не вернулись с острова…

Ну, если прикинуть по времени, они как раз где-то на полпути до своего города, если береговой смотритель снял их с острова в обед. Я вдруг поймал себя на том, что остервенело грызу когти. Блин…

К счастью, на свете существуют соседи, которые так или иначе, но знали семейство Дурслей и их двух мальчиков. Миссис Полкисс увидела Гарри в патрульной машине и, слегка всполошившись, подбежала узнать, что произошло, и где уважаемые Петунья и Вернон, которых вот уже сутки не видать в пределах Литтл Уингинга? Заикаясь от испуга через слово, Гарри объяснил, что они случайно разделились и что Дурсли приедут ночью, если их ничто не задержит в пути.

Поохав и поахав, миссис Полкисс решительно ухватила Гарри за плечи и, прижимая к себе, повела к своему дому напротив. Патрульные, беззлобно переругиваясь, начали новое сражение с сундуком, на этот раз извлекая его из недр багажника. А выдрав, занесли в дом Полкиссов и поставили в холле. Сострадательная и крайне переживательная соседка привела Гарри в комнату сына и велела Пирсу позаботиться о госте, пока его родные не приедут домой.

Тощий и нескладный, узколицый и длинноносый, чем-то похожий на ондатру, Пирс Полкисс во все глаза уставился на Поттера, знаменитого братца Дадли Дурсля. Оп-паньки, и кто это такой умный сказал, что на ловца и зверь бежит?! Губы расплылись в злорадной улыбке, серые, невыразительные глазки предвкушающе сощурились — ну, сейчас он поразвлечется!

Оказавшись в логове врага, Гарри затравленно оглянулся, но комната Пирса, как и у всех, располагалась на втором этаже, и бежать было некуда. Тут в дверь протиснулась мама Пирса.

— Гарри, дорогой, тут сову твою принесли. Полицейские говорят, что ты её в машине забыл.

И клетку в руки сунула. Гарри взял и снова повернулся к Пирсу. И увидел, что врага больше нет. Вместо него стоял очарованный ребёнок — распахнув глазищи и трогательно открыв ротик, Пирс неотрывно и восхищенно рассматривал белоснежное чудо по имени «полярная сова», которую он до сих пор видел только на картинках в книжках и на экране телевизора.

— Ух ты… — восторженно прошептал он. — Настоящая сова?! Твоя? — и жадно впился в глаза Гарри.

— Моя, — настороженно ответил тот, крепче прижимая к себе клетку.

— У-вау… — выдохнул Пирс. И с уважением спросил: — А как её зовут?

Гарри с сомнением посмотрел на птицу, сова, в свою очередь, выжидательно уставилась на маленького хозяина. Я затаил дыхание — ну-ка, ну-ка, каким именем он совушку к себе привяжет?..

Белые перышки на груди птицы были красиво оттенены черными пятнышками, пучок перьев смешно топорщился вокруг бежевого загнутого клюва, и янтарным блеском сияли круглые желтые глаза. Общими очертаниями тела и цветом сова походила на судейский парик с завитыми буклями. При ассоциации с последним Гарри невольно улыбнулся.

— Букля. Её зовут Букля.

Ну… хм. Я потер переносицу — по крайней мере, нигде в мире нет совы с таким оригинальным именем, так что ладно, принимается. Птица с именем тоже была согласна, ибо оно означало, что отныне она не бесхозная безымянная вещь, а состоявшаяся личность. А Пирс был добит, окончательно и бесповоротно.

— Ух ты… Гарри, а можно погладить твою Буклю?

Ни секунды не колеблясь, Гарри прошел к столу и, поставив клетку, открыл дверцу. Сова спорхнула с жердочки на стол и произвела ряд ознакомительных телодвижений, оглядывая стены комнаты, лица мальчиков и меня, совершенно немыслимо выворачивая голову во всех направлениях. Аж на полный круг, причем разворачивалась она телом, глазами вонзившись в картину на стене. Отчего парнишки так и покатились со смеху, хватаясь друг за дружку.

— Она же голодная, Гарри! — крикнул Пирс. — Посмотри, на плакате изображена мышь на куске сыра! У нас есть свежая рыба, Букля её будет?

— Ну, наверное, будет, — благодарно отозвался Гарри. Пирс ускакал за дверь, а Гарри счастливо улыбнулся мне и погладил грудку Букли, искренне признательный ей за то, что она разрушила вражду между ним и Пирсом. Может, и Дадли перестанет кичиться перед дружками своей крутостью? А то пыжится, выделывается, пфыкает на тощего очкарика, выставляя свое превосходство, настраивая своих приятелей против кузена. Совсем заврался…

Дурсли приехали в три часа ночи. Вернон, узнав у миссис Полкисс, где его племянник, поднялся в комнату Пирса и, бережно подняв спящего мальчика, унес домой, где уложил Гарри в его собственную кровать. Петунья так же неслышно поставила на стол клетку с совой и открыла дверцу. После чего супруги покинули спальню.

Я стоял на пороге гостиной, слушал шаги Дурслей над головой и мрачно созерцал пергаментное безобразие. Письма так и валялись здесь, по всей гостиной, пола под ними не было видно, да что там, даже диван и столик были завалены. Сводило скулы при мысли, что со всем этим будут делать бедные магглы. А вспомнив тоненькую хрупкую Петунью и представив, как она будет над этим горбатиться, я сдавленно зарычал и, притопнув ногой, смахнул письма заклинанием уничтожения. Хватит издеваться над добрыми людьми, Дамблдор!..

Последний месяц лета Гарри провел с толком. Налаживал мосты отношений с Пирсом Полкиссом и Диком Малькольмом, подружившись с ними наперекор авторитету Дадли. У того остались тупой Крис Дэннис и громила Джей Гордон, чьи интеллекты оказались неспособны оценить чудо Букли, настоящей живой совы. Сам Дадли отнесся к Букле, как к попугаю, забавной и дорогой птице, и злился оттого, что она ему не принадлежит, а то б он её променял на полный альбом марок…

Весь день с утра мальчики играли на улице, а вечерами, когда их загоняли домой, Гарри брался за книги, купленные в Косом переулке. Вычитывал из них что-то новенькое и, впечатлившись, бежал делиться с дядей Верноном.

— Дядя Вернон, а в зельях используются толченые змеиные зубы и селезенка летучей мыши! А ещё слизь глизня и сок лирокорня, ещё куда-то добавляют желчь дракона и сок мандрагоры… Дядя, а они разве существуют?

— Змеи и мыши? Да, они существуют.

В другой вечер — новые впечатления.

— Дядя Вернон, тут про анимагов! Представляешь, волшебники могут в животных превращаться! Ух ты, как это круто!!! Дядя Вернон, а в кого мне можно превратиться?

— Дай сюда!

Отобрав книгу, Вернон читает про анимагов, а, прочитав, раздраженно рявкает:

— В коня!

— Почему? — растерянно моргает Гарри.

— Потому что эту скотину можно зануздать, — мечтательно тянет дядя Вернон.

Гарри виновато куксится — понимает, помнит, что много неприятностей доставил родственникам в первые годы жизни. Но дядино желание насчет коня ему неожиданно нравится, лошадей Гарри любит и совсем не прочь стать длинногривым красавцем-скакуном. И делает в уме зарубку — поехать в школу магии и первым делом научиться превращаться в вороного жеребца. Посмаковав эту идею, он на время отодвигал её подальше и принимался читать ещё про что-нибудь интересное.

Сова Букля на первый взгляд казалась независимой и вполне самостоятельной: на ночь вылетала в окно на охоту, утром спала на шкафу, забившись в самый дальний угол. Но, оказывается, это она привыкала к распорядку и расписанию дня в доме магглов…

Разобравшись и хорошенько выспавшись, Букля ранним вечером тщательно прихорашивалась, почистившись и наведя лоск, начинала покашливать, привлекая внимание кого-либо из домочадцев. Ну, в первый раз на неё обратили внимание все, услышали совиное карканье, и настороженно уставились — не подавилась ли она? Увидев устремленные на неё взгляды, Букля приняла торжественный вид: села прямо-прямо, прочистила горло и обратилась к людям с длинной речью, состоящей из серии щелчков, клёкотов и угуканий. Видимо, она рассказывала очень интересную лекцию на очень важную тему, потому что каждое её слово сопровождалось каким-либо жестом и телодвижением: разговорившись, сова начинала прохаживаться взад-вперед по столу, вычерчивая крылом и лапой какие-то фигуры и загогулины, для уточнения показывая клювом на ту или иную важную деталь, невидимо начерченную на скатерти.

Завороженные Гарри и Дурсли сидели, смотрели и слушали нежданную лекцию пернатого профессора. Так происходило несколько дней, завладев вниманием, мудрая птица в течение полутора часа о чем-то вдохновенно рассказывала, потом, получив кусочек бекона, которым её угощала впечатленная Петунья, довольная сова вылетала в сад, чтобы дождаться ночи и улететь на охоту.

В один из таких дней Гарри додумался постелить на стол клеенку, положить лист ватмана и картонку с краской. Спорхнув на стол, Букля угодила лапой в краску, сперва не обратила внимания, но потом… Наклонившись клюнуть стратегическую точку, она увидела свои следы, линии и полосы, все эти разводы, оставленные её конечностями. Удивленно заморгав и заквохтав, сова выпрямилась, с кротким изумлением рассматривая свои художества. Поняла она не сразу, а после нескольких повторов.

К пятому вечеру Букля начала прослеживать причину и следствие. Сначала надо слететь на стол, начать разговаривать и ходить, при этом её лапки макаются вот в это, цветное и жидкое, после чего можно ходить по белому листу… И главное, Букля прекрасно поняла закономерность действий и вскоре начала писать молча, вдохновенно и страстно. Правда, потом, войдя во вкус, продолжила комментирование своих работ. Проведет черточку, угукнет, поставит особенно удачное пятно, снова издаст восхищенный звук вроде оханья. И снова длиннющая речь, сопровождающая линии и разводы. А уж шедевры, выходящие из-под её талантливых лапок, не поддавались никаким описаниям! В это было довольно сложно поверить, но Букля действительно рисовала. Вот зеленая лохматая лапа ели с шишкой, вот перо фазана, длинное и пестрое, а вот нечто похожее на мышь — серое пятнышко с ленточкой-хвостом…

По крайней мере теперь стало понятно, о чем птица рассказывает, собираясь на охоту. И мыть лапки после сеанса Букля научилась быстро: покончив с рисованием, она замирала на краю стола и терпеливо стояла на одной ноге, пока Гарри протрет ей испачканную краской лапку. Разумеется, она стала любимицей, с таким-то талантом! Разговорчивая, ласковая, внимательная к семейству, эта крайне общительная птица вскоре просто купалась в лучах любви и обожания. Чем я втайне гордился, ведь это была моя идея — подменить птиц.

За всеми этими событиями незаметно прошел август и настало время отправляться в Хогвартс. Золотой билет на поезд Гарри изучил вдоль и поперек, но так и не понял, как пройти на платформу девять и три четверти. Я тоже не знал — откуда? Но, к счастью, была в курсе Петунья, поведав о том, как уходила маленькая Лили.

— Там есть стена, кирпичный столб между платформами девять и десять, — рассказывала тётя Петунья. — Так вот, нацелив багажную тележку на этот столб, Лили разбегалась и ныряла прямо в стену.

— Ой! — вздрогнул Гарри. — А не больно?

— Да нет вроде, синяков я на ней не замечала, — пожала плечами Петунья. — Думаю, для волшебников стена исчезает, превращается в арку наподобие той, через которую ты проходил в Косой переулок.

В назначенный день Дурсли собрали племянника, посадили Буклю в другую, более просторную клетку с квадратным устойчивым основанием и хорошо закрепленными кормушкой и поилкой, погрузили в машину и повезли на вокзал. Я незримо держался рядом, всё-таки значительный момент жизни моего подопечного… Прибыли. Выгрузились, сложили багаж на тележку и покатили к той стене. Гарри почувствовал себя крайне неуютно — предстояла долгая разлука с родичами и родным городом, впереди его ждал неведомый, незнакомый мир.

— Не вздумай реветь… — шепнул я в темную макушку. Гарри обнадеженно вскинул голову:

— Балто, ты здесь?!

— Здесь я, здесь, — ворчливо отозвался я. — Отсюда и до конца жизни.

Гарри заулыбался и уже не так трагично попрощался с тётей и дядей. Махнул рукой загрустившему Дадли. Подождал, пока Вернон закрепит клетку с совой, и взялся за ручку тележки. Посмотрел на барьер и снова заробел. Тот выглядел кирпичным и прочным…

— Ну, смелей, — подтолкнул я. — Там на самом деле арка.

Поверив мне, Гарри приналег, разгоняя тележку. И до самого конца смотрел на приближающуюся стену, которая в момент перехода действительно превратилась в высокую арку. Мир за ней был совершенно другим, исчез стеклянно-бетонный Кингс Кросс с поездами и электричками, колоннами и киосками с напитками и газетами. Вместо него возникла длинная каменная улочка с одной железнодорожной веткой, на которой раздувал пары ярко-алый паровоз. На широкой мощеной платформе сновали люди в мантиях.

— Балто! Эй, Балто! — окликнул меня кто-то. Обернувшись, я увидел Гегемонию. Протолкался к ней.

— Чего?

— Как моей пройти? Она меня не видит… — расстроенно спросила меня молодая лагуна.

Просочившись с ней обратно, я оглядел проблему в лице симпатичной каштановой девочки, растерянно топчущейся рядом с родителями и огромной горой багажа. Её высокий папа с залысинами занудно уточнил, видимо, не в первый раз, потому что девочка устало закатила глаза.

— Тебе же профессор объяснила?

— Да, папа, профессор МакГонагалл сказала пройти между платформами девять и десять, — в который раз раздраженно ответила девочка. — Сказала — войди в стену и пройдешь.

— Ну и как в неё войти, в стену? — недоуменно вопросил папа.

— Не знаю… — девочка больным взглядом окинула кирпичную стену.

Гегемония умоляюще посмотрела на меня. Вздохнув, я рванул за Гарри. Нашел и попросил вернуться обратно. Мальчик — как я говорил — он умненький, в проблему въехал сразу, и будучи к тому же ещё и смелым, подошел к девочке.

— Привет, ты в Хогвартс?

— Да! — облегченно вскрикнула девочка. — Ты знаешь, как пройти?!

— Знаю, — улыбнулся Гарри и ободряюще кивнул взрослым. — Всё будет в порядке!

Помог нацелить тележку на стену, подтолкнул и покатил, велев хозяйке багажа держаться рядом. Провел на волшебную платформу и вместе с ней отправился искать свой вагон, указанный в билете. Нашли и, оставив груз в общей багажной куче, пошли искать себе купе. С собой Гарри прихватил только клетку с совой и сумку с провизией, родители девочки, слава богу, догадались снабдить дочку снедью, и у неё с плеча тоже свисала сумка, вкусно пахнущая печеной курицей.

Свободное купе вскоре нашлось, и дети без раздумий заняли его, решив ехать вместе. Встав на столик, Гарри поставил клетку с Буклей на верхнюю полку, потом спрыгнул на пол и весело глянул на попутчицу.

— Ну, знакомиться будем? Я — Гарри.

— Гермиона! — девочка с готовностью протянула ладошку.

— Ух ты, классное имя! — оценил Гарри. И… кивнул на лагуну: — А её как зовут?

— Кого? — опешила Гермиона. Я вообще-то тоже выпал в осадок — обычно наши подопечные видят только своих Хранителей… Но Гарри Поттер, очевидно был исключением из правил. Или он какой-то особенный? Крайне удивленная лагуна всё же опомнилась и, подобрав с пола челюсть, ответила:

— Гегемония. Но… разве ты меня видишь?

— Да, мэм, — вежливо ответил Гарри. — У вас рожки прозрачные.

Это было правдой, у Гегемонии были некрупные рожки цвета янтарной карамели, тогда как у меня они были оттенка сплошного темного каштана. Длинные и загнутые. Кроме того, на мне был синий адмиральский камзол с золотой вышивкой якорей и штурвалов, парчовый жилет и шелковый шейный бант, да, я пижон и ради торжественного случая соответствующе приоделся.

Гермиона продолжала озадаченно таращиться на Гарри. Неуверенно спросила:

— Кому ты ответил?

— Твоей лагуне, — серьезно ответил Гарри. — Она красивая и очень грустная оттого, что ты её не видишь.

— Да кого я не вижу, Гарри? — растерянно прозвенела Гермиона. Гарри посмотрел на меня, взглядом спрашивая, как так получилось, что он видит чужого Хранителя, и почему Гермиона не видит своего?

— Ну, — призадумался я. — Думаю, у них не было причастия, как у нас с тобой… Помню, у тебя была рана на лбу, и я зализал её, попробовав тем самым твою кровь. А видишь ты её потому, что она хочет показаться своей подопечной.

— Понятно, — кивнул Гарри. И сообщил Гермионе: — У вас инициации не было, поэтому ты не видишь своего Хранителя. И не слышишь. А жаль… мой Балто такой потрясающий!..

Вот честно, я бы покраснел, если бы мог! Но мою львиную рожу покрывала коричневая шерсть, и всё, что я мог, это лишь скромно потупить глазки и застенчиво покопать ножкой пол.

Гермиона задумалась, сверля взглядом пустой угол купе, куда смотрел Гарри, обозначив местонахождение неведомого хранителя. Негромко забормотала себе под нос:

— Ветер же не может переменить направление только потому, что на его пути оказался ребёнок? Но именно это и произошло в прошлом году, когда буря сорвала крышу столовой и она почему-то улетела совсем в другую сторону, противоположную от меня… Выглядело всё это так, как будто некто невидимый перехватил её и отшвырнул подальше, — взгляд девочки устремился в потолок, а потом она трагично прошептала: — Гарри, а оно… он — великан? Какого же оно роста должно быть, чтоб поймать и отбросить прочь крышу?!

Гарри с сомнением оглядел мои метр девяносто и изрек:

— Нормального роста лагуны. Просто они очень сильные и магией отлично владеют.

— Господи! Я хочу увидеть своего! — девочка истово сложила ладони вместе и молитвенно воздела глаза к потолку. Потом вопросительно глянула на попутчика. — Как это сделать, Гарри, что нужно совершить для того, чтобы увидеть Хранителя?

Гарри с тем же вопросом во взгляде посмотрел на меня. Мы с Гегемонией озабоченно переглянулись. С одной стороны, это хорошо, что ребёнок захотел увидеть своего Хранителя, но с другой, этот, казалось бы, благородный порыв смущала некоторая корысть. Гарри об этом знал, и он смущенно спросил девочку:

— Э-э-э… Гермиона, а ты его просто видеть хочешь или у тебя есть ещё какая-то, более уважительная причина?

— Я хочу его поблагодарить! — твердо заявила Гермиона. — Ведь он спас мне жизнь, и я рада, что знаю, кто мой спаситель!

— Поблагодарить её ты можешь и так, — пожал плечами Гарри. — Она тебя прекрасно слышит.

Гермиона подумала, понурилась, потом надула губы и подняла брови домиком, отчего в её карих глазах появились честные слезы, за которыми изо рта вырвался жалобный звук:

— Хны-ы-ы-ыыы…

Я, завороженно глядя на ручейки слез, страстно вмазал лагуне затрещину и возбужденно рявкнул:

— Лижи!

Моментально всё поняв, Гегемония нырнула к лицу Гермионы и слизнула соленые дорожки. Для инициации годится не только кровь, иногда достаточно и слез вкупе с искренним желанием, как в данном случае. Гермиона почувствовала прикосновение к своим щекам, а потом увидела и лицо родного Хранителя… Ахнув, она жадно вгляделась в такие же карие, как у неё, глаза, потом всхлипнула и с восторгом обняла лагуну. А та, истосковавшаяся за годы одиночества, с огромным облегчением заключила Гермиону в теплые объятия. Я задумчиво уставился на Гарри — может, не зря он видит чужих Хранителей, раз так чудесно соединил двоих?.. Мальчик ответил мне обалделым взглядом, по-настоящему удивленный тем, что произошло, увидел мою довольную улыбку и рассиялся.

А поезд несся по дороге, гремя и подрагивая на стыках рельс, несся на север, с каждой милей приближая нас к Хогвартсу. Несся и грохотал по зеленому тоннелю лесов, временами вырываясь в солнечный простор лугов, резал полосатые тени мостов, летя над реками, кренился на крутых поворотах, приветственно гудя хвостовому вагону, и лихо, залихватски свистел, выпуская пар на подъемах и спусках горных дорог.

К нам в купе никто не совался, а если кому случалось заглянуть, то обычно тут же закрывали двери, увидев парочку. Некоторые, правда, осмеливались на вопросы:

— Привет, вы Гарри Поттера не видели?

Гермиона качала головой, Гарри хихикал и отвечал:

— Нет, мы не видели.

Заглянул ещё один мальчик, пристально осмотрел пол и обратился к хозяевам купе:

— У меня жаба сбежала. Она тут не пробегала?

Гермиона помотала головой, а Гарри потрясенно выдохнул, глядя на высоченную фигуру гваделора, стоящего за плечами мальчика:

— Ух ты! Кто это у тебя такой крылатый?

— Где? — испугался тот и оглянулся назад. А я узнал Расмуса Рассела, Хранителя Невилла. Значит, где-то поблизости находится и Аркон Рэндалл, крылатый Хранитель Драко.

— Кто крылатый? Хранитель? — заволновалась Гермиона.

— Да! — Гарри, сверкая глазами, вскочил с сиденья и втащил Невилла в купе, усадил и с восторгом уставился на крылатого гиганта. — Ничего себе! Он похож на горгулью с парапета собора Нотр-Дама!

Невилл, как тут же выяснилось, своего Хранителя тоже не видел, но после объяснений Гермионы и Гарри понял, кто именно спас его от падения из окна, когда его выбросил безумный дед Элджи… А осознав, бурно разрыдался, до полусмерти перепугав новых знакомых. Гермиона кинулась с платочком — утирать слезы, а Гарри неуклюже и неловко похлопал его по плечу, смущенно бормоча слова утешения. Невилл уже рыдал в голос, когда Гарри не выдержал.

— Ну чего ты?!

— Я, оказывается, не один! Все эти годы со мной, оказывается, кто-то был, родной и надежный!.. — прорыдал Невилл, размазывая по щекам слезы. Как причащаются гваделоры, я не знал, и поэтому не мог посоветовать ему того же, что и Гегемонии… Но Рэсси, слава Глену, додумался сам. Уловив в плаче подопечного искреннее желание видеть его, он сел на скамью, сгреб Невилла в охапку и поцеловал мокрые щеки, сцеловывая-собирая слезы…

Таким образом, нашего полку прибыло, наша компания увеличилась на Невилла Долгопупса, мальчика с трудной, тяжелой судьбой. Его Хранителю, Расмусу Расселу, пришлось беречь его через год после рождения, как и мне, ибо Невиллу не повезло. Бабушке, слишком поглощенной домашними проблемами, до него не было дела, дедушка Элджи, напротив, норовил каждую удобную минуту прибить внучка, негодного, как он считал, сквиба. Мама и папа Невилла лежали в больнице, изображая репу и морковку. В общем, кругом бедовый пацан.

Когда пришел Драко в сопровождении верных вассалов и Аркона, я уже ничему не удивлялся и приготовился к новому представлению. Но, к моему вящему изумлению, Аркона Гарри не увидел. Как потом выяснилось, Аркону не было нужды выставлять себя напоказ — Драко его видел с рождения, знал о нем и привык к его постоянному местонахождению рядом. Ангел-хранитель всегда стоял за его плечами…

Оглядев сборище магглокровок и тюфяка, Драко скривился и собрался сказать какую-нибудь гадость, но Аркон отвесил ему подзатыльник и велел поздороваться чин по чину. Вздрогнув, аристократик выпрямился, кашлянул и предельно вежливо обратился к троице:

— Простите. Сегодня прекрасная погода, не правда ли?

Гарри перестал шарить глазами за-над плечами белобрысого мальчика и переключился непосредственно на него:

— Да-да, привет. Ну как, пронес метлу?

— Нет, не пронес, — Драко покраснел. — Первокурсникам их нельзя иметь.

— Вы знакомы? — от удивления я не удержался и встрял в разговор.

— Да, — Гарри посмотрел на меня. — Мы познакомились в ателье мадам Малкин.

Драко сощурился, видя, что очкарик разговаривает с кем-то невидимым, и, похоже, счел это достойным своего внимания — по его мнению, у простолюдинов Хранителей быть априори не должно. Во всяком случае, он снизошел до знакомства:

— Меня зовут Драко Малфой. А это, — кивнул он назад: — Кребб и Гойл.

Старожилы купе тоже назвали себя:

— Гарри.

— Гермиона.

— А я Невилл Долгопупс.

Драко вежливо покивал каждому и собрался покинуть нас, но тут Аркон зачем-то протянул руку и легким движением взвихрил волосы со лба Поттера, открывая едва заметный восковой след старого, давно зажившего пореза от прилетевшего обломка кирпича. Глаза всех ребят так и приклеились к следу.

— Ты Гарри Поттер? — растерянно спросил Драко. — Это я тебе писал письма с семи лет?..

Повисла тишина, нарушаемая лишь бодрым перестуком колес по стыкам рельс, по которым несся алый поезд, с каждой милей приближая нас к Хогвартсу.

Гремели-грохотали колеса, качался и трясся вагон, а дети оцепенело молчали и таращились друг на друга. На их лицах растерянность и полное обалдение — ну всё равно что обнаружить по соседству Элвиса Пресли… Гарри рок-звездой не был, но попробуйте объяснить это фанатам.

Драко, Кребб и Гойл именно так и уставились на Поттера — преданно-фанатично, Гермиона — экзальтированно-жадно, как профессор Енотов на экофору, редчайшую бабочку вида молей… Один Невилл просто честно удивился, моргал кротко и полурадостно улыбался, неуверенно так, робко. Его Гарри тут же записал себе в друзья.

Мы, четверо Хранителей, озабоченно переглянулись — н-да, нагнала Поттера слава, причем едва ли заслуженная. От Авады его я прикрыл, помните? «Шрам» на лбу оставлен кирпичом, и всё равно его считают победителем Того-Кого-Нельзя-Называть…

— Кто эту чушь распространил? — грозно играя желваками, осведомился рослый Аркон.

Он раньше всех начал защищать своего подопечного и считался старшим. Припомнив ту цепочку событий и восстановив в памяти причину и следствие, я уверенно заявил:

— Дамблдор эту чушь распространил. Это он почему-то решил, что порез на лбу младенца оставлен заклятием.

— А он не от заклятия? — уточнил Рэсси.

— Нет. Это ему кирпичом прилетело, я сам видел, — ответил я и почувствовал на себе благодарный взгляд Гарри. Дети, услышав про кирпич, опомнились и уже не так фанатично взирали на Поттера. Гермиона вообще засомневалась в правдивости написанного в книгах. О чем она и заявила:

— А я думала — книги не врут… Так что же там, неправда написана? — и в глаза всем разочарованно заглядывает. Моя рука сама собой потянулась к её опечаленной мордашке, так жалко стало умненькую малышку. Погладил её по каштановой макушке и негромко сказал:

— В художественной литературе львиная доля написанного приходится на волю автора. Правда пишется только в научных трактатах по математике, и то только потому, что она врать не любит. Цифры любят точность, понимаешь?

Гермиона закивала, завороженно глядя на меня — чужого Хранителя, красивого и надежного.

— А как же Гарри спасся? — встрял Драко.

— Так Балто же! — Гарри показал на меня. — Балто меня спас!

Я выпятил грудь и горделиво потыкал в неё большим пальцем. Драко оглядел меня и недоуменно спросил:

— А почему у нас такие разные Хранители? У меня с Невиллом крылатые, у вас лохматые и рогатые…

Я пригладил свою роскошную, аккуратно причесанную гриву и нахмурился, Аркон с ленцой оттянул Драко по загривку.

— Выражения подбирай!

— У всех они разные вообще-то, — неспешно проговорил Рэсси. — У кого гваделоры с лагунами, у кого Патронусы, а у некоторых гримы с баргестами. Кошек, к примеру, мряуны берегут, медвелоры — зверей лесных и полевых. И это в пределах одной только Европы, а ведь есть ещё и другие страны и народности, а у тех свои ангелы-хранители…

Тут нам пришлось умолкнуть и стать невидимками, потому что дверь купе отъехала и к нам заглянул рыжий пацан. Стрельнув голубыми глазами по шестерым путешественникам, он разочарованно вздохнул и хотел было усунуться обратно в коридор, но тут его нос, выпачканный в саже, уловил вдруг запах печеной курицы. Повел носом, нашел источник аромата и голодно сглотнул, глядя на сумки с провизией. Ну, голодный человек — это голодный человек, тут без комментариев. Рыжика пригласили, отломили ему куриную голень, в другую руку всунули толстый ломоть хлеба и усадили на лавку. Ну и сами перекусили, вспомнив про свои организмы. За едой разговорились и узнали, что рыжика зовут Рон, и что он хочет поступить на Гриффиндор. С этого момента другие темы на время заглохли — все начали обсуждать, на какой факультет пойти.

— Мне бабушка велела идти на Гриффиндор, как папа, — грустно поделился Невилл. — Сам-то я хочу на Пуффендуй…

— Фу, — скривился Драко. — На Пуффендуй только дураки и тупицы поступают. Нет-нет, на мой взгляд — нет ничего лучше Слизерина!

— Да ради Мерлина! — расфыркался Рон. — Иди туда и стань темным магом! Все, кто из Слизерина вышел, потом сделались приспешниками Того-Кого-Нельзя-Называть. А я пойду на Гриффиндор, который славен тем, что учатся там отважные и сильные храбрецы!

Говоря это, Рон вскочил со скамейки и, держа у груди воображаемый меч, гордо процитировал часть какого-то стихотворения. Под его свитером что-то затрепыхалось, внезапно потеряв опору… Гермиона с любопытством спросила, указывая пальцем на бугор на животе:

— А что это у тебя там, Рон?

— А, это моя крыса, Короста, — раскрасневшийся Рон выволок из-под свитера крупную серую подвальную тварь, в которой я тут же узнал того пасюка, предателя Пита.

Остальные Хранители тоже признали в нем анимага и настороженно уставились на крысака, зажатого в руках мальчика.

— Она старая и совершенно бесполезная, — продолжал тем временем Рон. — Спит целыми днями и ничего не делает, она мне досталась от Перси, потому что ему папа купил сову за то, что он стал старостой факультета. Вообще-то я тоже сову хотел, но она слишком дорогая, и вместо неё я получил крысу…

Помяв крысака в руках, Рон со вздохом снова засунул её за пазуху. Хранители с интересом покосились на меня — ни для кого не было секретом, как я в запарке заморозил двух анимагов в их звериных ипостасях. А я вдруг ощутил мрачное удовлетворение — а так тебе и надо, Питер Петтигрю, напакостил, вот живи теперь крысой и не жалуйся!

Гермиона — благослови, Глен, её проницательность! — жалостливо заметила:

— А чего ж ты старенькую крыску в школу потащил? Ей много лет, Рон?

— Да я не помню… — Рон шмыгнул носом, потер под ним ладошкой и договорил: — Лет пять — точно, Перси её с собой на первый курс брал.

Взгляд девочки из жалостливого стал остро-пронзительным, а в голосе прозвучало подозрение с интонациями лейтенанта Коломбо.

— То есть… этой крысе больше пяти лет?

Рон начал ковырять в носу, глянул на потолок, нашел там нужные воспоминания и сообщил:

— Да, больше пяти. Она ещё у Чарли жила, он хотел крысу виверне скормить, когда она подрастет до размера, подходящего для приема крупных грызунов. Чарли говорил, что маленькой виверне можно давать только мышей.

Гермиона посмотрела на бугор под свитером и ехидно спросила:

— Ну и как, скормил?

Рон подвоха не заметил, продолжая копаться в ноздре, ответил:

— Нет, не скормил, Перси выпросил, сказал, что хоть крысу в школу возьмет, и вообще, она у Чарли четыре года жила, пора бы ею и поделиться!

Гермиона сверкнула глазами.

— Пять плюс четыре, это сколько вместе будет?

— Девять, — Рон оставил нос в покое и недоуменно посмотрел на девочку. — А чего?

— А вы её не меняли? — Гермиона прожгла его взглядом. — У вас все девять лет жила одна и та же крыса?

— Все годы… — насторожившись, Рон вытянул крысу из-под свитера и оглядел её мордочку. — Да, это он, верный Короста, а что?

— А он чем-то отличается от других? — придирчиво спросила маленькая мисс Коломбо.

— Ага, — закивал Рон. — У него на ушках кисточки, вот, посмотри.

— Я вижу, — Гермиона поморщилась. — Но у тебя неправильная крыса, они обычно два-три года живут.

— А черные, те, которые долгожители, едва шесть лет тянут… — задумчиво вставил Драко. И припечатал: — А эта не черная и вообще пасюк!

— Её надо профессору МакГонагалл показать, она анимаг и должна в этом разбираться! — подвела итог Гермиона.

Я чуть не зааплодировал — до чего умная девочка! Но увы, Питу это не поможет, слишком крепко я его колданул. Ничего они с ним не сделают, расколдовать его невозможно, это я гарантирую, только лишней головной болью обзаведутся, но меня это мало волновало. Хотят ломать голову — пусть ломают.

А пока загадку странной крысы отодвинули на потом и продолжили дискуссию о том, чей факультет лучше и почему. Гермиона разрывалась между Гриффиндором и Когтевраном, ей вообще-то хотелось в оба сразу — и к умникам, и к смельчакам. Невилл мысленно и вслух ссорился с собой и с бабушкой, подпинывая себя к Пуффендую наперекор бабке, упорно выпихивающей внука к гриффам. Драко с Креббом и Гойлом, как и Рон, давно всё для себя решили и в спор не встревали. А Гарри лихорадочно копался в памяти, пытаясь вспомнить, читал ли он что-то про факультеты Хогвартса, наконец понял, что нет, и мысленно обратился ко мне:

— Балто, куда мне пойти?

— Я думаю, тебе помогут решить на распределении, — ловко ушел я от ответа, вспомнив сплетни Хранителей о тех подопечных, которые уже поступили в волшебную школу.

Гарри мигом успокоился и отдался мерному течению времени, которое отстукивалось и тикало при помощи колес несущегося в ночь поезда. И он в конце концов доехал, довез нас до конечной. Клетку Гарри оставил в купе, предварительно выпустив в окно Буклю. Вот честно, из мальчика получился такой же верный хозяин, как из самой питомицы!

На платформе оказалась такая непроглядная темень, что и выходить-то не хотелось из освещенных теплых вагонов. Но выйти пришлось. Судя по окнам, на станции стояли три поезда из разных концов Великобритании: алый паровоз из Лондона, синий из Кардиффа и желтый из Глазго. Старшекурсники из всех трех поездов направились к каретам, стоящим возле маленького вокзала. А первокурсников начал созывать-собирать трубный глас Хагрида.

— Первокурсники! Первокурсники, все сюда!

Дети вздрогнули и повернулись туда, где над морем голов возвышалось сияющее лицо бородатого великана. Поняв, что это единственный встречающий и другого не предвидится, дети обреченно пошли к нему.

— Так, все собрались? Тогда за мной! И под ноги смотрите! Первокурсники, все за мной!

Поскальзываясь и спотыкаясь, они шли вслед за Хагридом по узкой дорожке, глинистой и влажной, очевидно, здесь недавно прошел дождь.

— Еще несколько секунд, и вы увидите Хогвартс! — крикнул Хагрид, не оборачиваясь. — Так, осторожно! Все сюда!

— О-о-о! — вырвался дружный, восхищенный возглас. Правда, восхищаться довелось очень недолго, почти сразу началась полная жопа в виде флотилии малюсеньких лодочек. Черных, мокрых и качающихся… Кошмар. Роскошный, сияющий огнями замок возвышался на горе НА ТОЙ СТОРОНЕ ОЗЕРА, и до него предстояло добираться в этих крошечных корытцах. Н-да, ситуевина из разряда — а давайте вы нас сразу утопите, чтоб не мучить? Невилл, бедный, вспомнил, как его дед топил, затрясся весь и захныкал, поняв, что придется лезть в этот ужас. Гарри приобнял его за плечи и шепнул в ухо:

— Ну чего ты? С нами же наши Хранители… Они нам Хагрида утопят, если что.

Не знаю, чем это помогло, но Невилл приободрился и в лодку полез куда смелее. С ним сели Гарри, Рон и Гермиона. Мы, их Хранители, бдительно полетели над ними, все сорок молчаливых душ, сколько-то лагунов, сколько-то гваделоров, три Патронуса и некоторое количество мряунов — несколько детей прихватили с собой кошек.

Ну ладно, на самом деле плавание вышло не таким уж и страшным, было даже нормально. В черной бездне опрокинутого неба сияли колючие точки звезд и играли блики на поверхности невидимой воды. Медленно, неуклонно и как-то очень поэтично надвигался старинный замок. Ну, не Оксфорд-колледж, конечно, но тоже красивый, сказочный, загадочный.

Мимо моего носа пролетел мотылек, не экофора, а самый обычный, европейский, ну да я не профессор Енотов, чтоб на бабочек отвлекаться, а просто, чтобы пояснить… Про экофору мне рассказала Луна, её подопечная вместе с папой на пару лет после трагедии уехала в Россию привести нервы в порядок. Так вот, вернувшись оттуда, Луна буквально завалила меня рассказами о великой державе, в том числе и о достопримечательностях земли российской. О её людях, культуре, отраслях сельхозпромышленности, чем заразила меня вусмерть, да так, что я затосковал и начал мечтать повидать удивительную страну.

Так к чему это я? Ах да… Мне очень понравилась история про двух детишек, выпивших какое-то волшебное зелье, от которого они уменьшились и попали в удивительный мир растений. И как за ними на их поиски и спасение отправился уважаемый профессор, тот самый Енотов, он тоже выпил волшебную жидкость и, уменьшившись, смог вернуть детей домой и в обратные размеры. Попутно этот профессор преподал столько интересного о мире растений и насекомых, что я надолго выпал в осадок. Честно, так рассказывать о букашках, что они станут прямо-таки родными, это надо уметь! В общем, я извлек из той истории урок — детей нужно не только хранить, но и учить в любой-любой момент, здесь и прямо сейчас.

От своих раздумий я очнулся перед дверью, в которую огромным кулачищем грохал Хагрид. Он ударил три раза, но это громкое «бум-бум-бум» спустило меня с небес, и я осмотрелся. Но смотреть тут было не на что, и я сосредоточился на высокой тётке, в которой признал ту самую нелогичную мадам, что вместе с профессором Дамблдором приняла малыша Гарри в ту памятную ночь. И которая спокойно смотрела, как старик кладет ребёнка на ледяной порог. Не знаю, с чего и почему, но откуда-то изнутри в моей груди поднялось непонятное чувство омерзения, смешанное с ненавистью. Можете меня убить, но я возненавидел эту сушеную воблу! Дети чихают, шмыгают мокрыми носами, трясут с подолов промокших мантий комья приставшей глины, а эта… эта педагогиня лишь бровку вздернула на перекошенную мантию Невилла. С-сука!!!

Рэсси не выдержал, приложил тётку простудой и температурой, пусть тоже походит, почихает! Ну, чихать она себе не разрешила — неэтично! — но охрипшим, каркающим голосом зачитала стандартное приветствие, рассказала о факультетах и удалилась, оставив детей в маленьком зальчике. Я за ней проследил и увидел, как она пьет бодроперцовое, жаропонижающее и антипростудное зелья. Безуспешно, кстати, Рэсси её накрепко колданул.

Довольно улыбаясь, я вернулся в зальчик и застал истерику: детей напугали привидения. Не понял… Они тут зачем??? А ну-ка брысь отсюда, кровососы! Остальные Хранители опомнились и, разозлившись, разогнали призраков. Вернулась МакГонагалл, красная и больная, собрала ребят и повела в Большой зал. Мы, крайне обеспокоенные невнятным сервисом, решили пока остаться с нашими подопечными, мало ли, а вдруг на конюшне детишек поселят, кто их знает, этих замшелых магов?..

Большой зал произвел на нас сильное впечатление, его высокосводный потолок, той самой сложной консольной кладки, казался прозрачным, и сквозь него просвечивало звездное небо с облаками и луной. Гермиона его узнала по описанию и радостно тарахтела об этом до самой табуретки со Шляпой. Она угадывалась по тулье и полям, в остальном это выглядело драной старой тряпкой, если можно так выразиться о задубевшем фетре. Где-то посередке складки образовывали собой рот и глаза. Где и каким макаром у неё рождался голос, я так и не понял, но песню Шляпы мы все покорно выслушали. Пела она долго и нудно, скрупулезно перечисляя стати и достоинства каждого факультета. Простите, я нервничаю, потому и ерничаю…

Когда Шляпа допела арию, МакГонагалл собрала детей перед собой и простуженным (браво, Рэсси!), совершенно севшим голосом принялась зачитывать имена первокурсников.

И, Глен великий, как же девочкам не хотелось подходить и надевать на свою чистенькую, завитую и причесанную головку этот просаленный ужас… Ханна Аббот буквально выскочила из-под Шляпы и, трясясь в истерике, кинулась к столу Пуффендуя, лихорадочно ощупывая косички в страхе обнаружить на них вшей, блох и власоедов. Их, к счастью, не оказалось. За Ханной те же испытания пережила Сьюзен Боунс, кудрявая и полненькая девчушка. И вообще, всем девочкам было очень не по себе, особенно пышноволосым, как Гермиона. Она, кстати, после распределения не сразу встала с табурета, а задержалась для того, чтобы рассказать Шляпе, что она не права, и что её следует выстирать в воде с щелоком. Боже, я люблю Гермиону!

Так, ладно… Каркала охрипшая МакГонагалл, таяла вереница детей, распределенных на факультеты странным нечеловеческим голосом волшебной Шляпы, и настала очередь моего подопечного.

— Поттер, Гарри!

Его имя было выкрикнуто-прокашляно громче, чем имена остальных, а весь зал всколыхнулся волной шепотков и возгласов:

— Она сказала Поттер?

— Тот самый Гарри Поттер?

Вздрюченный Гарри нервно глянул на меня. Я был не менее вздрючен и поэтому кивнул ему, мол, пойдем, вместе нам никто не страшен… К табурету мы хоть и вышли вдвоем, виден я был только Гарри, уж в этом-то мы мастера. А будучи сейчас рядом с Гарри, я прекрасно слышал разговор со Шляпой.

— Хм-м… Какой ты храбрый мальчик, и в меру, в меру… Ответственный, надежный. Пуффендуй?

— А есть выбор? — осмелился Гарри на вопрос.

— Выбор-то? Есть конечно. Для Когтеврана у тебя характер не тот, к Слизерину хитрости маловато, а вот для Пуффендуя и Гриффиндора ты в самый раз. Выбирай.

Гарри вздохнул — Невилл и Гермиона, ребята, с которыми он неплохо сошелся за время пути и которых определил себе в друзья, ушли на Гриффиндор, значит, ему остается лишь последовать за ними. Шляпа прочла его мысли и безо всяких возражений крикнула в зал:

— Гриффиндор!

Боже, как все возликовали! Особенно стол Гриффиндора, за ним поднялся такой гвалт, ор и свист, некоторые и вовсе в пляс пустились, а двое парней, одинаковых с лица, вскочили на лавку и давай скандировать на весь огромный зал:

— С нами Поттер! С нами Поттер! Ур-рра-а-а!!!

Вот те на! Слава-то незаслуженная, сколько же народу в заблуждение введено… Мы нашарили серебряное пятно за профессорским столом и впились взглядами в бородатую личность, которая не пойми зачем распространила столь нежелательные слухи о Мальчике, Который Выжил. Лично у меня он вызывал здоровое недоумение — он же маг, величайший колдун столетия, ну с чего он решил, что это ребёнок отразил лбом заклятие? Он там был? В том-то и дело, что его там не было, и всё равно всех уверяет в том, чему не был свидетелем. Ведь это я отразил Аваду Темного Лорда, отразил мощным энергетическим щитом, ибо заклятие не имело физической силы и уж тем более не могло оставить какой-либо след. Так с чего же Дамблдор так уверен в том, что Авада рассекла лоб ребёнку? Откуда-то подошел Этелефа и тихонько пихнул меня в бок.

— Ну ты дорассуждался, Балто. Ты же Хранитель Гарри Поттера, часть от части его, его составляющая магии, силы, духовности… Ну? Подумал?

— Подумал… — вздохнул я. Прав Этелефа. В ту ночь Гарри был один в физическом смысле этого мира, и Темный Лорд действительно развеялся от отраженного заклятия. Просто немногие люди знают, что за их плечами стоят ангелы-хранители. Верные, незримые и неслышимые.

Рон тоже попал в Гриффиндор, когда с него сняли Шляпу, он кинулся к столу, протолкался к Гарри и восторженно облапил его с воплем:

— Ты Гарри Поттер?! А я и не знал! Ух ты, это круто!..

Гарри кисло улыбнулся. От него никак не отставали, всем надо было пожать ему руку, обнять и похлопать по спине, проорать в ухо о том, что он потрясающий, настоящий герой и самый лучший в мире кумир.

Старик за профессорским столом умиленно сверкал очками и, к моей печальной досаде, был действительно счастлив видеть Гарри Поттера… Так что бейся не бейся башкой о столб, к деду было нереально предъявить никаких претензий — он был чист и невинен со всех сторон. Тем более когда он после короткого вступления велел кому-то подать на стол.

Золотые блюда на столах наполнились снедью, и упоительные запахи вкусной и питательной пищи напомнили детским организмам о том, что они целый день не жрали. Заурчали голодные желудки, и дети, на время забыв о Гарри Поттере, насели на еду. Гарри воспользовался внезапной передышкой и тоже похватал себе того-сего, до чего смог дотянуться.

После роскошного пира старшекурсники вразнобой исполнили школьный гимн, за время которого Гарри успел перекинуться парой слов с Перси насчет Квиррелла и Снейпа, проехаться по поводу адекватности директора и послушать части разговоров вокруг себя.

Потом настала пора покинуть зал: старосты собрали первачков и повели в башни и подземелья факультетов. К нашему облегчению, ребят поселили не в конюшнях, а во вполне комфортных спальнях. Мальчишек на Гриффиндоре оказалось всего пять, и их устроили в одной комнате, в которой поджидали пять роскошных кроватей с бархатными пологами. Они стояли в круглой башне и были расположены полукругом вокруг очага с высокой и прочной решеткой, весьма неплохо для старинного замка со средневековой системой отопления. В изголовье каждой кровати находился шкафчик-тумба для личных вещей, а у изножья уже ждали доставленные кем-то чемоданы, сумки и школьные сундуки.

Постель Гарри оказалась между кроватями Рона и Невилла, что ему, конечно же, понравилось. К счастью, башня имела приличные объемы, и между предметами мебели было довольно-таки просторно, у кроватей справа даже столики примостились. Кроме того, в башне имелось три высоких стрельчатых окна с широкими подоконниками, на одном из которых Гарри немного посидел, переживая и вспоминая приключения, прежде чем пойти спать. Мы тоже остались довольны комнатой, которую предоставили нашим подопечным на семь ближайших лет.

Вот только… Где-то на краю души скреблось неприятное ощущение тревоги. Стоило мне подумать о том, чтобы вернуться к себе домой, как начинали звякать колокольчики, от которых я на сей раз не имел права отмахиваться — в чужом незнакомом месте ребёнка действительно могла подстерегать опасность. На всякий случай я обследовал замок на предмет опасных зон и в нескольких местах обнаружил-таки потенциальную угрозу для жизни: в якобы закрытом коридоре сидел на цепи цербер, под ним спал усыпленный тролль, ещё ниже, глубоко в подвалах, сонно ворочался василиск, в кабинете директора готовился к перерождению феникс, в потайных закутках хоронились молодые и крайне ядовитые акромантулы, охотящиеся за серебром и хрусталем. И вдобавок ко всему вокруг замка шумел Запретный лес, полный темных тварей. И это не считая Черного озера с дикими русалоидами. Чувствуя, как вся моя шерсть встала дыбом, я срочно разыскал Этелефу и припер его к стенке.

— Что это за рассадник нечисти?! — истерично проорал я в клыкастую рожу.

Янтарные глаза крылатого эльфа недобро сощурились, а в голосе прозвучало предостережение:

— Не забывай о субординации, лагун Балтазар Нели! Дети все под охраной своих Хранителей. Или у тебя какие-то другие… интересы? — после зловещей паузы шепнул гваделор. Опомнившись, я разжал руки и выпустил скомканный воротник его батистовой рубашки. Смущенно потупился — ну, вообще-то я хотел домой, к Луне, но раз мне напомнили о моей задаче… В конце концов, это моя прямая обязанность — стеречь и беречь жизнь подопечного, а не отвлекаться на сторонние дела.

Честно покаявшись, я всё же настойчиво повторил вопрос в более вежливой форме:

— Но почему здесь так неуютно? Это же школа, куда дети приехали учиться!

— Имеешь в виду нормальных детей? — съехидничал Этелефа.

Снова я прикусил язык — и правда, Хогвартс-то школа для колдунов, а не для обычных детей. Все эти церберы, паучья молодь, вервольфы и иже с ними встали на свои места, приобрели совсем иную расцветку, став не чем-то опасным, а практическими объектами в волшебном школьном учреждении. Но с привидениями я был не согласен, слишком их много на квадратный метр. Сотен пять, если не меньше, и это в жилом-то замке! А ведь нормальные призраки обитают лишь в местах своего упокоения. Где убили — там и остаются, а не шляются по эфиру. При этом строго соблюдая территориальные догмы: один дом — одно привидение, исключение разве что составляет история Каспера, но их там целой семьей убили, так что их дом не виноват в том, что нечаянно стал семейным склепом с квартетом призраков.

А здешние поумирали явно не здесь, за исключением Катберта Биннса, скончавшегося прямо у себя в учительской. Остальные померли в других местах. Во всяком случае не имею представления, как к Хогвартсу оказался привязан Кровавый Барон, не в школе же он сдох, скованный цепями? Тот же вопрос к Почти Безголовому Нику, ну не прямо же здесь, на школьном дворе ему бошку рубили тупым топором? Или пятьсот лет назад это было в порядке вещей, и казни действительно приводили в исполнение прямо тут, на глазах у школьников?! Честно поискал плаху или хотя бы место, где в прошлом совершали казнь, и не нашел (слава Глену!) даже намека. Правда, смерти в школе случались, и последнее убийство было с полсотни лет тому назад — в туалете для девочек на втором этаже. Уж что-что, а это камни помнят, об этом даже простые люди догадываются, не зря же пишут, что у стен есть уши, а тут не только уши, но и глаза имеются. Очи Хогвартса всё видят, уши — всё слышат, а если прислушаться к его памяти, то можно услышать всю историю с самого его основания.

Короче, не понравилось мне такое количественное засилье привидений на одну жилплощадь, и я навел чары Пространства с таким расчетом, чтоб ни один призрак не приближался к Гарри ближе чем на пушечный выстрел. Ну и что, что линейные корабли и линейные крейсера тридцатых годов двадцатого века и Второй мировой войны могли бить на тридцать-тридцать пять километров? Это всего лишь означает, что привидений, пока Гарри в школе, поблизости НЕ БУДЕТ! Я так решил. А то ишь, понаехали…

Гарри очень сильный волшебник, а я такой же сильный Хранитель, так что моей ворожбе привидения не смогли воспротивиться и печальными облачками покорно воспарили прочь за пределы старинного замка. Не имея возможности просочиться обратно в обжитые стены, им пришлось попросту вернуться к местам своих последних упокоений, а Биннс наконец-то вспомнил о покое и тихо-мирно развеялся, устремившись к Седьмому Небу.

Великий Призрачный Исход, конечно же, был замечен, и у директора с педсоставом заболела голова по причине ухода учителя истории магии. Не понял… Этот сгусток тумана преподавал важный предмет? Да тьфу на вас, тоже мне, нашли проблему, наймите нормального живого человека из плоти и крови и поставьте его у грифельной доски. И не моя печаль, что историков среди магов раз-два и обчелся, ищите и обрящете. Вон в лесу целый табун историков бегает, кидай лассо — не хочу… Да-да, я о них и говорю, о кентаврах, разумная раса в диких условиях проживает, точные науки от отца к сыну передают, по звездам судьбы мира читают, а маги и в ус не дуют. Упс, простите, беру свои слова назад — один-таки дунул, озаботился и подумал о кентаврах, как о возможном источнике знаний. В общем, мудрый дедушка Дамблдор прогулялся в лес и пригласил одного кентавра в школу на пост преподавателя истории, предложив ему нежданную вакансию.

Гнедое тело принадлежало, судя по статям и росту, шайру, окладистая черная борода до середины груди и шикарная грива волос по цвету совпадали с таким же вороным роскошным хвостом, глаза цвета чая и черная, с серебряной вышивкой попона довершали благородный образ нового учителя истории. Имя у него было под стать — Иеремия Балобан. Его цивилизованность объяснилась просто — он приехал из Египта по заданию эмира проверить, как живут кентавры севернее Арабских эмиратов. Ну, судя по степени одичалости — хорошо живут, народ вольный, самодостаточный, в помощи не нуждаются, так что, считай, зря приехал. Реми уже собирался уезжать, да тут Дамблдора в лес принесло… Поняв, что в Хогвартсе внезапно нарисовалась свободная вакансия, Реми тут же принял решение остаться на должности преподавателя. Потому что заморскому кентавру в Англии очень понравилось, но для заповедника он был слишком цивилизован и жить дикарем не мог, поэтому и вцепился в предложение Дамблдора всеми руками и копытами.

Ну а дети получили весьма хорошего профессора с изумительной соколиной фамилией — Балобан. Таким образом мой нечаянный каприз пошел всем на пользу. Ну претило мне такое количество инфернальных субстанций в здании, где так много невинных деток. Ненормально это, неправильно, душам умерших абсолютно нечего делать рядом с ними, веселыми и живыми.

Ночь прошла спокойно. Придя на завтрак, Гарри получил от старосты расписание уроков на сегодня и выяснил, что его ждут Трансфигурация, Травология и Чары. Пожав плечами, он принялся за овсянку. Рядом, навалившись грудью на стол и положив на руки голову, дремал невыспавшийся Рон, он не привык так рано вставать. Невилл пучил глаза и пытался сообразить, как его Тревор, благополучно утерянный на платформе ещё в Лондоне, тем не менее оказался с ним в лодке в далекой горной Шотландии. Пока в голову приходило только одно разумное объяснение — чертова жаба умеет трансгрессировать… Ну и как от этой лягушки избавиться?..

После завтрака два факультета — Гриффиндор и Слизерин — отправились на урок Трансфигурации. МакГонагалл хоть и не выспалась, но на урок пришла, как штык, и теперь сидела на столе, поджидая студентов и осторожно прислушиваясь к себе, не веря тому, что выздоровела. Такого с ней никогда не случалось прежде, с чего же она могла приболеть, сроду же ничем не болела?! «Старость» — вкралась в голову совершенно кощунственная мысль, от которой кошка так и застыла на краю стола соляным столбиком. О, святой Андрей! Как старость?! Эта внезапная догадка так поразила её кошачью суть, что она никакого внимания не обратила на то, что студенты давно вошли в класс, расселись по местам и оглядываются по сторонам в поисках профессора.

Покачав головой, я пощелкал пальцами над головой соляной кошки, выводя её из ступора. Та вздрогнула, опомнилась и спрыгнула со стола, в прыжке превращаясь в высокую леди в зеленом тартане. Короткими отрывистыми рявками зачитала правила дисциплины в классе, провела вступительную лекцию о трансфигурации, после чего раздала всем спички и велела преобразовать их в иголки, для наглядности превратив свой стол в свинью и обратно. И она совсем не виновата в том, что превращение стола в свинью вызовет у кое-кого веселую истерику.

Гарри так заржал… Я мысленно отвесил пинка самому себе — ну конечно же, он вспомнил про хряка-Хагрида! Дети головами вертят, ничего не понимают, МакГонагалл тихо наливается злостью, Гарри хохочет-заливается, счастливый в дилижанс. Отхохочется, кое-как успокоится, подавит смех, но глянет на стол и снова срывается в хохот, не знаю, случайно или нет, но свинья из стола почему-то была той же породы — русская белая…

Насилу угомонился, отдышался, извинился и сосредоточился на уроке: нацелил палочку на спичку и произнес формулу. Видимо, от хорошего настроения его магия сейчас была как никогда стабильна — спичка мигом превратилась в отличную швейную иглу.

Кстати, палочка… Гарри мне рассказал, как мастер-продавец Олливандер дважды пытался всучить ему палочку из остролиста с пером феникса, но когда она и во второй раз не отозвалась на магию Гарри, старик сдался, махнул рукой и помог подобрать другую волшебную палочку. Так что теперь у Гарри была верная помощница, тоже из остролиста, но с волосом единорога внутри.

МакГонагалл подобрела, подарила Гриффиндору пятнадцать баллов, а после того, как Гермиона заострила и посеребрила свою спичку, добавила ещё пять и расщедрилась на скупую улыбку.

После Трансфигурации была короткая перемена и урок Травологии с Пуффендуем. Его вела мадам Стебль, полная и очень милая, в старой разношенной шляпе, преподавала она интересно, увлеченно рассказывала о волшебных растениях и провела весьма познавательную экскурсию по своим владениям, знакомя ребят с их будущими экспонатами. После Травологии был большой перерыв с обедом, на котором дети, нагуляв аппетит на свежем воздухе, хорошенько отвели душу, наедаясь от пуза.

На уроки Чар пошли с Когтевраном. Профессор Флитвик вызвал у всех смешливую истерику, когда, зачитывая имена, добрался до фамилии Поттер, вспискнул, подпрыгнул и свалился со стопки книг.

Хоть и побывали вместе на всех уроках, первокурсники знакомиться не спешили. Осторожничали. Настороженно присматривались и прислушивались, внимательно следя за тем, какие отношения у ребят со старших курсов на разных факультетах. Что ж, выводы были сделаны нерадостные: Гриффиндор со Слизерином вели кровавую вендетту, враждовали изо всех сил, Когтевран держал строгий нейтралитет, и только пуффендуйцы миролюбиво относились ко всем, при этом держась очень сплоченно среди своих. Чему совсем не обрадовались Драко и Гарри. На ужине они тоскливо обменивались взглядами из-за своих столов, стоявших в разных концах зала. Насколько я заметил, старшекурсники активно промывали младшим мозги.

— Не смейте якшаться со слиззерами! — злобно брызгал слюной дюжий шестикурсник окружившим его первоклашкам.

В том же ключе вдалбливал истину в головы первачкам и староста Слизерина:

— Запомните — от гриффов всегда ждите только неприятностей, поэтому никаких знакомств и тем более приятельских отношений не заводите с ними!

Вот и что тут делать будешь?.. Снова я нашел Этелефу, аккуратно сгреб его за грудки и нежно прижал к стенке. Ласково оскалился и прошелестел:

— А что это за междусобойчики у ребят с разных факультетов?

Соболиная бровь Этелефы по-снейповски вздернулась вверх. А тихий хмык заставил меня занервничать и опять вспомнить о субординации. Разжав пальцы, я выпустил ворот рубашки и разгладил смятую ткань. Этелефа вздохнул, взял меня за шкирку и легонечко встряхнул, как нашкодившего щенка, после чего отнес меня в заброшенный коридор и ткнул в лужу — там, в глубокой нише обжимались двое подростков с галстуками и нашивками Слизерина и Когтеврана, курса с четвертого, парень и девушка довольно мило и неумело целовались.

Совсем смутившись, я понял, что поторопился с суждениями. Дружба и даже симпатии меж студентами с разных факультетов возможна, пусть тайная, но возможна. Теплое дыхание эльфа обдало мое ухо, когда он тихо шепнул мне:

— Как полагаешь, Балто, среди ребят нынешнего потока найдутся смельчаки, которые рискнут сломать традиции и в открытую объявить бойкот вековой вражде?

Услышав это, я приободрился — а почему бы и нет?! Слово там, слово тут, глядишь и задумаются. Тем более, что мой славный общительный Гарри совсем не готов к войне, он приехал сюда учиться, укрощать свою дикую магию, а не воевать с ребятами, вполне возможно, что он захочет пойти наперекор устоявшимся традициям, обломать их и начать межфакультетскую дружбу.

Закончился первый, очень сложный и длинный день, уставший от впечатлений, Гарри переваренной макарониной заполз в постель и застонал облегченно, вытягивая затекшие и гудящие ноги, зарылся поглубже в пуховую подушку и приготовился к нирване. Но у меня с вечера всё зудело, хотелось поделиться своими наблюдениями… И как ни жаль мне было усталого подопечного, отдых я ему обломал. Занудил в черепушку:

— Гарри, а Гарри?

— М-мм… — невнятно промычал тот.

— Я видел, как целовались парень с девушкой, четверокурсники с Когтеврана и Слизерина! — таинственно сообщил я.

Зеленые глаза широко распахнулись, из них пропала сонная одурь, и Гарри рывком сел на кровати. Обалдело и неверяще уставился на меня. Я утвердительно закивал. Рассказал мальчику о своих умозаключениях-предположениях и наблюдал, как разгораются азартным огнем глаза Гарри-полководца, ведущего тысячные армии солдат и рыцарей ко двору короля Дадли. И видел я, как в эту ночь родился лидер, который поведет за собой сплоченный союз волшебников.

Среду пропустим, в этот день совместный урок был только ночью, на Астрономии, а вот в четверг было два занятия Гриффиндора со Слизерином — на уроке Истории и Защите от Темных искусств. Настоящий, всамделишный, живой кентавр произвел на ребят сильное впечатление. Лошадиный корпус был целомудренно накрыт черной попоной с тяжелыми складками и золотым шитьем по подолу, борода расчесана и лежала на груди, блестящие волосы каскадом струились по спине, человеческая часть профессора тоже была затянута в одежду — синяя рубашка и коричневый жилет, на плечи накинута короткая крылатая мантия. О, и на животе ещё виднелась золотая цепочка от часов. Естественно, дети перевлюблялись в столь импозантного профессора!

Класс, в который они вошли, представлял собой соединение стилей в угоду учителю и удобства детей: парты стояли более широко, по залу был очень просторный проход, а учительский угол занимал высокий пюпитр и длинный стол-кафедра, вдоль которого кентавр вполне комфортно разместился. Преподавал профессор Балобан то, что и должно — историю магии. Рассказывал увлеченно и интересно, не загромождая детей датами и военными терминами. Задавал наводящие вопросы, создал нечто вроде исторической викторины, в которую ученики с восторгом включились. Гарри сидел рядом с Драко и ошарашивал его знаниями военного дела, вставляя в речь учителя случайные словечки вроде квадрата, пехоты, кирасиров, гренадеров и прочего.

На уроке Защиты Гарри снова ухитрился сесть с Драко, отчего тот начал нервничать. Впрочем, занервничал и я — от Квиррелла странно пахло смесью чеснока и тухлого мяса, нос-то у меня чувствительный… но вообще-то пахло так сильно, что и дети учуяли неприятные ароматы. У него что, гангрена? Присмотревшись попристальнее к Квирреллу, я понял: не гангрена, хуже — урок вел зомби. То есть не зомби, а зомбированный подселенцем человек, иначе говоря, одержимый. И ведь не сопротивлялся же, а вполне добровольно впустил в себя чей-то дух… Злобный, нехороший дух. И ему было довольно хреново от моего заклятия Пространства, которое изгнало всех привидений. Оно разрывало духа на части, заставляло покинуть замок, убраться прочь на расстояние пушечного выстрела, но в то же время он не мог покинуть тело Квиррелла. Вот и колбасило его с двух горизонтов, вытягивало наружу и гнало вон, но ему, бедняжке, хотелось жить, и он отчаянно цеплялся за носителя. Что-то держало его здесь крепче якорной цепи. Интересно, что?

В пятницу на уроке Зельеварения Драко опять не успел удрать от Поттера, тот его нагнал и примостился рядышком.

— Поттер, ну чего тебе от меня надо?.. — простонал Драко. Ответить Гарри не успел — вошел профессор Снейп и начал знакомство с классом. Дошел до знаменитой фамилии и включил в себе язвительность:

— Гарри Поттер, наша новая знаменитость! — поднял голову, нашел Гарри и осекся — тот сидел рядом с отпрыском семьи Малфой. На его реплику Гарри ответил приветливым и теплым взглядом, сверкнув зелеными глазами за круглыми стеклами очков. Кошмарное сочетание Джеймса Поттера и Лили Эванс… Но эта иллюзия развеялась, когда Гарри заговорил:

— Нет, сэр, я не такой знаменитый, как, скажем, Гэри Купер, вот его действительно знает весь мир, он настоящий кумир миллионов поклонников, не то, что я…

Дети растерянно запереглядывались — произошла совершенно беспрецедентная вещь: всем известный Гарри Поттер отказывается от заслуженной славы. А Северус моргнул, видя, как рассеивается флёр навеянной личины. С ученической парты на него смотрел маленький Гром, чью фотографию его отец держал на комоде и на которой были навеки запечатлены двое мальчишек, лучшие друзья своего времени — Тобиас Снейп и Гарри Эванс… Знаменитый Гарри Поттер оказался похожим на своего дедушку.

Меня аж пронзило — так силен был эмоциональный выплеск профессора Снейпа. Жизнь Северуса пронеслась перед моими глазами. Вот он, маленький, рассматривает старую порыжевшую фотокарточку с двумя мальчишками и не может поверить, что на ней изображен его папа и сосед, мистер Эванс.

— Ух ты, папа, а это правда ты? Ты такой маленький, тоненький. Нос вот только похожий!

— Конечно, Северёныш, у тебя он точно такой же! — и отец с улыбкой щелкнул его по носу. Северус засмеялся и спросил, показывая на другого черноволосого мальчика:

— А это мистер Эванс, да?

— Да, Гарри по прозвищу Гром. Храбрый капитан, вечный предводитель нашей пацаньей ватаги.

Говоря это, отец подхватил Северуса под мышки и, подняв, усадил к себе на колени. Шестилетний Северус взбрыкнул было строптиво — ему ж не два сопливых года! — но замер, услышав дальнейшие слова отца.

— Не помню даже, как познакомились, казалось, всю жизнь знали друг друга, от горшка в детском садике до армейской службы в Африке. Всё вместе, всегда и везде. Повезло мне с другом, Северус, лучше него нет никого.

— А где он сейчас, папа? — ревниво спросил Северус.

— В археологических разъездах, сынок, его служба в армии не закончилась, он ушел в запас — разминировывает города от бомб, оставленных немцами во Вторую мировую. Служака до мозга костей. Вот такой он, Гарри Эванс. Сейчас он раскапывает Херсонес, южный город на берегу Черного моря. До этого он нашел немало неразорвавшихся мин в Севастополе, ещё одном городе, расположенном неподалеку. Он очень хороший сапёр-миноискатель.

С семьей папиного друга Северус познакомился два года спустя, когда подружился с рыжеволосой девочкой на детской площадке. Лили Эванс с понятной гордостью представила Северуса папе, знаменитому капитану Грому. К тому времени Северус уже знал, почему он получил такое прозвище — гром гремит при взрыве снарядов, а Гарри Эванс стал укротителем грома, сделал так, чтобы они не взрывались, не гремели, не обрывали человеческие жизни.

Образ героя заставил слегка удивиться — перед Северусом вместо ожидаемого гиганта с медалями во всю грудь предстал невысокий щуплый мужчина с коротким ежиком седых волос и в круглых очках в проволочной оправе. Но рукопожатие его крепкой жилистой руки было сильным и уверенным, в зеленых глазах мелькнули смешинки, а в голосе прозвучал солдатский юморок:

— Бог ты мой! Тобиас что, клонировался?! Как ты на папку-то похож, сынок!

Существенная разница в годах не помешала сойтись молодому и старому, напротив, мальчик всем сердцем потянулся к старшему товарищу, а Гарри Гром был просто хорошим человеком, он не оттолкнул мальчишку, не стал ссылаться на свои года и занятость, а открыто и дружелюбно принял сына своего друга. Много историй услышал Северус от старого солдата, особенно о профессии минёра, о том, как страшно сапёру ошибиться и к каким последствиям приводит малейший его промах.

Потом был Хогвартс, куда он отправился вместе с Лили, оказавшейся, как и он, волшебницей, и капитана Грома Северус видел теперь только на каникулах. Ссора с Лили не испортила отношений с её отцом, Гарри, узнав о причине, только хмыкнул и велел не заморачиваться по этому поводу. И трое продолжили старую дружбу — два старика и молодой человек. Была ещё Петунья, но с ней не получилось особого сближения, девочка она была гордая и независимая, а вскоре и замуж вышла и покинула отчий дом. За ней, достигнув двадцатилетия, уехала и Лили, выскочив замуж за Поттера.

Гарри Эванс и Тобиас Снейп поздно стали отцами, Гарри ко времени рождения внуков достиг преклонного возраста, а Тобиас их просто не дождался — не успел. Тобиас Снейп умер к восемнадцатилетию Северуса, всего на год пережив свою супругу Эйлин, а Гарри Эванс скончался через год после рождения Дадли и Гарри. Его жизнь оборвала не старость, а многочисленные осколки, один из которых коварно притаился возле самого сердца… Гарри Эванс прожил шестьдесят девять восхитительных, насыщенных и богатых на события лет.

Ничего удивительного не было в том, что, поджидая появления Поттера в школе, Северус готовился ко встрече с отпрыском ненавистного Джеймса, который, по словам Дамблдора, был ну просто копией отца. Но из-за парты на него смотрел не хвастливый идиот Джеймс Поттер, самодовольный и нахальный звездун, а мальчик с фотографии, маленький Гарри Гром… Словно издалека донесся его голос — «Тобиас что, клонировался?» И вместо забытого вопроса про смесь измельченного корня асфоделя с настойкой полыни из горла Северуса вырвался тихий возглас:

— А вот и мимо, Дамблдор! — потом добавил чуть громче, обращаясь непосредственно к мальчику: — Значит, отказываетесь от славы, мистер Поттер?

— Да, сэр! — жизнерадостно отозвался Гарри и скорчил проказливую моську: — Мне магию усмирить надо, а не в лучах славы купаться, сэр, иначе какой от меня прок, если я что-то взорву или подожгу в доме родственников, у которых живу. И потом, как-то странно мне радоваться славе, из-за которой я лишился обоих родителей и был подброшен на крыльцо к магглам…

В классе после такого заявления настал полный ступор — все оцепенело уставились на Поттера, не понимая, это он шутит так? Ну как так-то, чистокровный волшебник, и вдруг подброшен к магглам?! Драко растерянно посмотрел на Гарри: так вот почему он пришел в ателье мадам Малкин одетым по-маггловски! Северус нахмурился, вспоминая упертую на нормальности Петунью и её сверхправильного мужа-педанта. Встревожено спросил, забыв о формальности:

— Магглы-то выжили с тобой?

— Кое-как… — виновато понурился Поттер. И упрямо сверкнул глазами исподлобья: — Вы мне поможете с магией управиться, сэр? А то я не знаю, как…

Северус скрипнул зубами — вот идиот ты, Альбус, просто аховый кретин! Ну куда ты сказочного ребёнка всунул? Благодаря тебе Гарри до сих пор не знает, как свою магию в себе удерживать. Чудо, что он обскуром не стал! А ведь живи он среди волшебников, с детства бы понимал, кто он такой и как с собой справляться! И словно со стороны услышал собственный голос:

— Научим, мистер Поттер, все вместе и научим.

И взглядом обвел притихший класс, видя, как разгораются ответным пониманием глаза студентов, вставших перед конкретной задачей: научить магии непривычного к ней мага…

Поднялась дрожащая ладошка Гермионы Грейнджер, невероятно робким голосом девочка попросила:

— И меня, сэр, мне тоже надо укротить мою магию, я родилась у простых людей…

— И Джастина, сэр! — вскинул руку Дин Томас. — У Джастина с Пуффендуя та же проблема, сэр!

Северус медленно кивнул — ну вот и ладно, навязываемая традициями вражда-вендетта неожиданно зачахла ещё в зачаточном состоянии. Сами студенты не захотят впредь разводить склоку меж факультетами просто потому, что им это невыгодно. Да и невозможно это теперь, когда у ребят появилось одно общее дело на всех — помочь детям, выросшим в семьях магглов. Вот и исполнилась твоя сахарная мечта, Альбус, свершилось то, во что ты верил… Закончилась вековая межфакультетская вражда. По крайней мере, я на это надеюсь.

Я тоже надеюсь, потому что целиком и полностью согласен с Северусом. Дождавшись, когда профессор приступит к уроку и дети погрузятся в занятия, я покинул класс Зельеварения, решив проведать того самого Альбуса. Директор нашелся в холле, где его ждал Хагрид. Ну что сказать, я подоспел как раз к началу их разговора…

— Что случилось, Рубеус?

— Она меня не слушается, сэр! — обрадованно доложил Хагрид.

— Не может быть! Я велел ей слушаться всех, — не поверил директор.

— А вот пойдемте, я вам покажу! — замахал ручищей великан. Дамблдор хмыкнул, но пойти соизволил. Хагрид понесся к совятне, поминутно притормаживая, ширина шага директора была всё же поуже его махов. Да и Дамблдор, старая язва, не торопился, шагал артритно, по-стариковски покряхтывая на подъемах-склонах. Так же неспешно он прокряхтел по винтовой лестнице совятни в основную башенку, в то время, как Хагрид несколько раз спустился-поднялся, не смея, впрочем, торопить пожилого дедушку. Я, полный любопытства, поднялся вместе с ними.

— Вот смотрите! — Хагрид помахал конвертом, подзывая некую белую личность. — Эй, птичка, иди сюда, тут письмо для твоего хозяина!

Букля в ответ перебралась на жердочку выше.

— Вот! — просиял Хагрид. — Видите?

— Надо же… как интересно! — восхитился Дамблдор. И спросил, поглаживая бороду: — А как мальчик назвал сову?

— Не знаю, сэр, — развел ручищами Хагрид. — Это не при мне было. Я просто отдал сову мальчику, как вы и велели.

Дамблдор покивал и попробовал сам призвать птицу:

— Ну-ка, девочка, спустись, пожалуйста. Хагриду надо отправить письмо твоему хозяину.

Букля недовольно гукнула в перышки вокруг клювика, обдала людей внизу презрением и перебралась ещё повыше, под самую кровлю. Да идите вы! Записку через ползала донести простым шагом не могут… Бывала она там — Гарри недалеко от профессорского стола сидит! И вообще, чего вы по пустякам-то лезете?!

Дамблдор снова пригладил бороду, озабоченно прикусив кончики усов. Однако…

— Странно, я же помню, Илопс привязывал птицу на меня… — и он возобновил попытку: — Иди ко мне, Хельга!

Шиш тебе, а не Хельгу! Оскорбленная Букля этого уже не стерпела — мало того, что пристали к личной птице, так ещё и обозвали как-то! Повернувшись на жердочке, она оттолкнулась от стропила и ракетой вынеслась в окно, в прохладное осеннее утро.

— Ничего не понимаю… — растерянно протянул Дамблдор. — Сову словно подменили… Но с другой стороны, это хорошо, что птица так предана мальчику, наверное, он ей какое-то особенное слово сказал, отчего привязал её к себе крепче якорной цепи.

— Ага! — поддакнул Хагрид. И помахал конвертом: — А с письмом как быть?

— А никак, — отмахнулся Дамблдор. — Просто пригласи мальчика в гости лично, вот и всё.

— Зачем? — затупил Хагрид.

— Ну как зачем? Чаем угости, газетку покажи, пусть почитает об неудавшемся ограблении в банке… Ты тот сверточек при нём брал?

— Ага, при нём, — закивал Хагрид. — Тока он внимания не обратил, больше на гоблинов пялился, всё на зубки ихние смотрел… И катание в вагончике ему понравилось, всё верещал и вопил: «Американские горки! Вау! Американские горки!»… Директор, а что это такое?

— Это?.. — честно задумался Дамблдор. — Хм-мм, какой-то маггловский аттракцион, расположенный в парках развлечений. Такие же вагончики, как в Гринготтсе. Рубеус, ты постарайся, обрати внимание мальчика на тот сверточек, мне надо, чтобы он заинтересовался философским камнем.

Дальше я не стал слушать — рванул к церберу. Обыскал его коридор, не нашел, спустился ниже, к троллю, обследовал его каморку. Снова ничего. Но я ж упрямый… Подюймово обшарил весь коридор, похожий на полосу препятствий, и в круглой комнатушке обнаружил некое подобие камня, вернее, его грубую имитацию. Шумно перевел дух — слава Глену, это не философский камень, а наивная подделка. После некоторых размышлений пришел к выводу — мне это не нравится. Мой мальчик приехал сюда магию свою изучать-укрощать, а вокруг него всякие старые маразматики какие-то интриги плетут!..

Значит, что мы имеем? «Философский камень», к которому зачем-то надо приманить мальчика. А чтобы добраться до камня, надо пройти мимо цербера, спуститься к Дьявольским силкам, миновать тролля, открыть намертво запечатанную дверь, сразиться в шахматы, мимо которых не пролетит и муха, найти и выпить яд, нейтрализующий огонь…

Ой, больно… Я так вцепился в когти клыками, что чуть до костяшек их не сгрыз. Выплюнув откушенный коготь, я заметался по комнате, подобно льву в клетке. Значит, надо заманить маленького мальчика в тысячу и одну ловушку, да, Дамблдор? А зачем, Дамблдор? Тебе это зачем, мудозвон ты бородатый?! Ох, не злите лагунов, а?! Я ж те так устрою, что ты сам в эти ловушки полезешь, троглодит директорствующий!

Распалившись и окончательно озверев, я бросился обратно в класс Зельеварения, рыча и сверкая глазами, как тот самый цербер — р-р-ррр, не злите лагунов! На уроке всё было спокойно, дети резали-шинковали ингредиенты, варили зелья под неусыпным присмотром профессора Снейпа. Тот неспешно прохаживался средь столов, заглядывал в котлы и что-то пописывал в блокнотике, наблюдения, наверное. Рявкнул на Невилла, запрещая прикасаться к иглам дикобраза, и застрочил пером, я из любопытства заглянул поверх его плеча в блокнот.

«Невилл Долгопупс.

Нервный, рассеянный, ни в чем неуверенный, предрасположен к панике».

Понятно — характеристики составляет. Поискал повыше — про Гарри:

«Гарри Поттер.

Не похож на отца».

И всё? Ну, если это самое важное для Северуса, не буду спорить… Драко, кстати, уже не противился тому, что рядом сидит Поттер, а предвкушающе поглядывал на него, видимо, собираясь после урока взять его в оборот. Ну вот и ладно, чем раньше примутся за воспитание моего подопечного, тем лучше для него. Главное, от деда подальше держать, не нравятся мне его планы.

После урока, однако, настал обед, Северус держал класс до упора, до третьего звонка. Но от подземелий до Большого зала не очень далеко, так что ребята не опоздали к приему пищи. А так как Хагриду не удалось отправить письмо утром, то он сделал приглашение сейчас, ближе к концу обеда. Увидев, что дети доедают последние кусочки, Хагрид подошел к столу Гриффиндора. Накрыл Гарри, Рона, Гермиону и Невилла своей широкой тенью и просительно загудел:

— Хей, Гарри! Как прошла первая учебная неделя?

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответил Гарри.

— Ага. Я чего хотел… На чай ко мне приходи, всё расскажешь в подробностях, а я тя с Клыком познакомлю, — неуклюже пригласил Хагрид. Гарри повел вилкой окрест себя:

— А ты только меня одного приглашаешь, Хагрид?

Верзила смутился, увидев любопытные мордашки Гермионы, Невилла и Рона. Виновато промямлил:

— А чё? И вместе приходите! Чё тут таково?..

Хе… кажись планы старикашки и без моего участия обламываются! Дедок-то одного Поттера велел пригласить, а не усю компанию… А она к тому же увеличилась ещё на трех ребят: Драко, Джастина и Салли Энн. Сходили в гости к великану, попили вкусный травяной чай с принесенными с собой конфетами и пирожными, погладили по морщинистой голове пса породы мастино неаполитано… Лично мне эту огромную собаку стало жалко до слез — семидесятикилограммовый песий великан оказался всего лишь по колено хозяину — худшего издевательства для дога и не придумаешь.

Газетку, которую я нашел под чехлом для чайника, незаметно переложил на подставку под горячее, в результате чего поставленный на него раскаленный чайник попросту обуглил газетную вырезку. И Гарри так ничего и не прочитал. Хагрид, кстати, не расстроился, увидев обгоревший клочок, захохотал даже. Смотрит и хохочет, слезы счастья вытирает. На вопрос ребят — что стряслось? — пояснил:

— Дык это, хо-хо, неважно! Неважно — я сказал! Хотел того, в альбоме сохранить…

— А чего смешного? — спросил Гарри.

— А смешного то, что я не помню, чё там было!

Ушли ребята, а я, прежде чем последовать за ними, одобрительно поглазел на Хагрида — растешь, мужик! Научился кой-чему в шкуре борова. Дяде Маку можно начать гордиться тобой. Потом догнал ребят и их Хранителей и вместе с ними вернулся в замок. Вечер пятницы и последующие выходные дети посвятили отдыху и домашним урокам. Для совместных игр, слава Глену, нашлись клубы по интересам, их было несколько:

Кружок по игре в плюй-камни. Ну оттуда наши первоклашки сбежали после того, как Рона обляпало ослиной мочой.

Кружок ворожбы — туда тоже никто не сунулся, считая это увлечением для шизанутых.

Кружок зельеварения — сюда, увы, принимаются только с пятого курса…

Кружок астрономии — ну… на любителя. И для тех, кто по ночам не спит.

Кружок любителей магических существ — а вот сюда запишемся! В школьный хор вроде незачем соваться тем, у кого нет предрасположенности к пению.

Кружок рисования для желающих и талантливых. Интересно, а сов сюда принимают? Ну и напоследок остался кружок коллекционеров карточек от шоколадных лягушек, в который нашим ребятам не имело смысла записываться — коллекция карточек была только у Рона, но он в одиночку не захотел туда вступать.

Так что кружок любителей магических существ пополнился сперва семью ребятами, потом к семерке прибавились пятеро, за теми ещё семеро, и постепенно собрался весь первый курс — тридцать два человека: по девять со Слизерина и Гриффиндора, и по семь с Когтеврана и Пуффендуя. А уже в самом клубе, глядя на них, опомнились и ребята со второго и третьего курса и тоже кинулись зазывать к себе в компанию бывших друзей, предлагая дружбу заново. Благодаря чему близнецы Фред и Джордж смогли снова задружиться с Седриком Диггори и Эдрианом Пьюси, с которыми разлучились из-за распределения на первом курсе. Но старая дружба, к счастью, не забывается, так что всё обошлось.

Все выходные друзья с трех курсов обсуждали и сочиняли разные методы, которыми можно было помочь магглорожденным и маггловоспитанным быстрее и легче наладить контакты со своими магиями. Пока могли только посоветовать выпускать её, когда она выплескивается, здесь, в Хогвартсе — это не только можно, но и нужно. До каникул ещё много времени, а к лету, глядишь, и совсем приручится…

Понедельник пропустим, письменные уроки и литература всем известны и никому не интересны. А вот во вторник начался, пожалуй, самый долгожданный, желанный и самый страшный урок — полеты на метлах. Перед ним был общий психоз: все просто заврались, в красках расписывая идеальные полеты и встречи с дельтапланами. Явление желтоглазой тренерши заставило нас подобраться — уж больно командным тоном она рявкала… На занятия, кстати, пришли не все: девять гриффиндорцев, один когтевранец, шесть слизеринцев и четыре пуффендуйца, всего двадцать. Встали двумя шеренгами, на земле перед ними — метлы. Мы, Хранители, озадаченно таращимся на Невилла — он-то чего приперся? Высоты ж боится… И Гермионе здесь тоже делать нечего.

— Ну и чего вы ждете?! Встаньте над метлой, вытяните руку и скажите «вверх!»

— Вверх! — вразнобой грянули двадцать голосов.

Рэсси наступил на метлу, запрещая ей подниматься к руке Невилла, то же самое проделала и Гегемония с метлой Гермионы, отпихнув и откатив её в сторону. Со стороны всё это выглядело так, словно метлы не слушаются детей.

Гарри смущенно глянул на меня, держа вибрирующее помело. Я неопределенно пожал плечами, мол, делай, что хочешь.

Мадам Трюк вся изрявкалась, пытаясь подчинить непослушные метлы, пока, к нашей досаде, не додумалась поднять с земли руками и насильно всучить в руки Невилла и Гермионы. Но и тут Рэсси нашел выход, попросту выдернув метлу из-под Невилла за секунду до свистка и зафигачив повыше на крышу, благо ему, крылатому, это было несложно.

Ну а Гарри получил истинное удовольствие от полета. А мне при этом почему-то слышался звон разбитой вазы и мяв удирающей кошки. Хм, кто-нибудь помнит — у Поттеров была кошка?

Образцовый полет Поттера был замечен и оценен Минервой МакГонагалл из окна кабинета, и она приперлась на поле для квиддича агитировать Гарьку в школьную сборную, сетуя на то, что как раз в этом году выпустился Чарли Уизли, самый лучший ловец сборной. Доагитировать она не успела — Рэсси наградил её метеоризмом. Пришлось ей спасаться бегством в туалет, дабы не опозориться внезапным пердением…

В школе было слишком много опасностей, и я не смел оставить своего подопечного ни на минуту. А беды подстерегали детей со всех сторон. Даже снизу: в самый неподходящий момент могла сдвинуться лестница или вдруг исчезала ступенька, из-за чего непривычные к таким экстримам дети едва не сворачивали себе шеи, улетая в лестничную шахту, и чуть не ломали руки-ноги, запнувшись о пустоту. Ребята постарше уже приноровились, легко балансировали на ездящих эскалаторах и спокойно перепрыгивали через ступеньки-невидимки.

Мы, видя это, старались не роптать: что поделать, Хогвартс — не простая школа для необычных детей, а значит, так надо.

В запретном коридоре побывали все любопытные. Оно и понятно — попробуйте удержаться от заманчивого запрета… Цербер, слава Глену, оказался не полным тупицей: детей сожрать не пытался — не для этого его сюда посадили. К себе он подпускал, к люку — нет. Начинал тихо рычать, если кто косился в сторону двери на полу. Среди ребят идиотов тоже не было, получив более чем внятное предупреждение из трех клыкастых пастей, сдобренных трехкратной порцией рыка, покорно забывали о том, что где-то тут находится люк куда-то.

Хотя потолок коридора второго этажа честно обследовали. Но увы, никаких отверстий не нашли, что было, конечно же, странно: на третьем этаже есть дырка в полу, а в потолке второго этой дырки нет. Становилось совершенно непонятно — куда же тот люк ведет? Или они просто напутали с планировкой помещений и зашли не в тот коридор? Это, увы, тоже не смогли толком выяснить, потому что в Хогвартсе всё время что-то менялось. Перемещались лестницы и коридоры, вчера за дверью была кладовка, а сегодня за ней кирпичная стена, тут во вторник был спуск, а в четверг вдруг появился подъем… Люди, нарисованные на портретах, ходили друг к другу в гости, стоявший на пьедестале рыцарский доспех мог поднять руку и почесать забрало или сойти с постамента, чтобы прогуляться к соседу в другом конце коридора и потрепаться с ним за жизнь. А так как у них не было голоса и глаз, то общались они перестуками — стучали костяшками латных перчаток по нагруднику.

Мой Гарри, как и следовало ожидать, вскоре проникся всеми этими чудесами и, охваченный генами дедушки-минёра, увлекся по самые гланды исследованиями. Ошалев от открытий, он лохматым ураганчиком носился по коридорам старого замка, попискивая от волнения, ну ещё бы, вчера эта лесенка вела вниз, а сегодня она ведет вверх!!! Вот это да! Это надо обследовать! И Гарри, мой славный мальчишка, разгоревшись азартом, с восторгом ввинчивался в каждую щель, с головой ныряя в малейшую загадку, которую встречал на своем пути.

Цербер и люк тоже встретились ему, но, к счастью, мальчику для полного счастья хватило трицефала и его предупреждения насчет охраняемого объекта. Предупреждению Гарри внял — всё же он уважал собак, которые что-то сторожат. Старика Филча Гарри, как и все, поначалу испугался: сбежал со всеми по крику «Атас!», но, услышав мой ехидный вопрос — куда бежим? — притормозил.

— От страшного завхоза Филча? — неуверенно предположил он. Я покивал:

— Ага-ага. Ковыляет сейчас древний дед на артритных ногах и трясет клюкой, стр-р-ра-ашный, аж не могу…

Гарри устыдился, вернулся к Филчу, извинился за бегство и помог снять с хвоста Миссис Норрис консервную банку. Косматая кошка оказалась благодарной — пять минут бодала пацана в коленки, чуть не опрокидывая того на пол. Даже странно, что кому-то пришло в голову поиздеваться над ней. Как рассказал Филч, Миссис Норрис обычно старается не даваться в руки, но если поймали, то лапы не распускает, держит когти при себе, покорно позволяя мучителям делать с собой всё, что им угодно. Потому что чревато. Если кто увидит располосованные руки и рожи, тут же начнут докапываться — чье животное так плохо воспитано?

Лично мне пришлось приложить ладонь к морде — ну и где логика? Улетать в лестничную шахту менее травматично, чем получить царапку от защищающейся кисы? Гарри, кстати, тоже задумался, спросил меня спустя какое-то время:

— Куда это я попал, Балто?

— Ну, вроде в сказку, — покосился я по сторонам. Гарри достал из кармана мантии палочку и оглядел её кончик. Деловито сообщил:

— Звездочки нет. А жаль, волшебная палочка сказочной феи куда круче будет. Представь, Балто… — Гарри помахал палочкой: — Криббле-краббле-бумс! Хочу порцию шоколадного пломбира! — снова помахал ею и лукаво глянул на меня. — Видишь, эта палочка не исполняет желания, как в сказке.

Я сел на подоконник и вздохнул — понимаю, маленький волшебник хотел по-настоящему оказаться в сказке, а вместо этого очутился в крайне ограниченном мире, полном запретов и опасностей. Где книгу с верхней полки можно достать левиосой, можно соединить осколки разбитой тарелки и превратить один предмет в другой, но нельзя полетать на добром драконе, наколдовать еду по желанию и побеседовать с говорящей собакой. Сказочный мир на деле оказался весьма посредственным. Следя за моим лицом, Гарри приуныл.

— Что, совсем нет ничего из того, что попадается в сказках? — грустно спросил он. — Совсем-совсем ничего? Ни джиннов, исполняющих желания, ни золотых карасиков, ни феечек?..

— Псаммиады есть, — нехотя буркнул я, желая приподнять подопечному дух.

— А где такие? — тут же воспрянул надеждой Гарри, засияв глазами.

— Ну, у меня, — сдался я. — В моем мире.

Потому что нельзя обманывать надежд доверчивого ребёнка, который точно знает о волшебстве и надеется на настоящее чудо. Гарри тут же уловил мой настрой и залез ко мне на колени, внаглую пользуясь своим детским возрастом. Прижался ко мне и засопел в мою пушистую грудь.

— Балто, миленький, а достань мне псаммиадика, а? Ну пожалуйста…

И что с того, что ему одиннадцать? Он — птенчик мой, маленький, тонкошеий, с огромными зелеными глазищами за круглыми беззащитными стеклышками очков. Отказать такому — всё равно, что обидеть ангела. Обнял я лохматое чудо и шепнул в темную макушку:

— А хочешь, ты сам псаммиада к себе призовешь? Только пообещай, что не будешь использовать его дар во зло…

— А он все-все мои желания исполнит? — пытливо посмотрел на меня Гарри.

— Ну, несложные — да, а вот если кому здоровье попросишь поправить, тут, увы, самый могущественный псаммиад бессилен. Дорогие вещи, перемещения во времени тоже не по его части, так что выбирай ему легонькие задания, хорошо?

— Ага, — покладисто закивал Гарри и спросил, проявляя интерес совсем к другому: — А какой у тебя мир?

— Ну… — задумался я. — Он другой. Проще. Э-э-э… Знаешь, не могу объяснить… Одно совершенно точно — он волшебный. По-настоящему волшебный, не то что этот пространственный карман, в котором маги спрятали Хогвартс и Запретный лес.

— А я могу его увидеть? — с робкой надеждой спросил Гарри.

— Можешь, — улыбнулся я. — После Хэллоуина пойдем ко мне, ладно? В эти дни Грани между мирами станут очень тонкими, и я смогу тебя провести. Заодно и псаммиада себе приобретешь…

— Отлично! — просиял Гарри.

Ну вот и ладненько, раньше всё равно никак не получится, Грани миров истончаются только в определенные периоды времени, которые совпадают с какими-либо праздниками, связанными с природными явлениями, как то Самайн, Йоль, Остара и Бэлтейн, Лита ещё, может, и пропустил какие-то течения Колеса года, но уверен, что назвал самые основные.

С этого момента Гарри окунулся в мирное и неторопливое ожидание. Спокойно учился, постигая азы волшебства, писал эссе для закрепления урока, а в свободное время исследовал замок. Кроме того, он обстоятельно изучал и усмирял свою магию с помощью профессора Снейпа. Так-то я, конечно, перехватывал и поглощал излишки, но пусть парень всё-таки сам научится с ней управляться, я ж могу и отлучиться…

— Поттер, если не можете её в себе удержать, то выплесните куда-нибудь… Да не сюда!!! В сторону, в сторону, вон на те кусты!

— Ой… Сэр, я не хотел!

— Хм, весьма интересный эффект. Рододендрон вымахал с дуб… Поттер, а выплесните-ка магию вон на тот кустик смородины!

— Ладно… Упс!

— Ну, неплохо, с листьями, а вот ягоды… Не представляю, как откусить от смородины размером с яблоко и не обляпаться при этом соком. Поттер, вот вам задел на будущее: почувствуете, как магия вас распирает, выплесните её на какое-нибудь растение в саду… У вас, кстати, сад есть?

— Да, сэр, на заднем дворике есть небольшой садик, там растут розы тёти Петуньи.

В общем, примерно в таком ключе проходили уроки с профессором Снейпом. И, должен сказать, учил он толково, так терпеливо и обстоятельно объяснял и показывал, что Гарри всё схватывал на лету, влегкую запоминал все сложные и трудно усвояемые процессы.

В остальных уроках Гарри тоже преуспел: играючи превращал предметы на занятиях Трансфигурации, радуя и теша самолюбие МакГонагалл, шпарил в теме по истории, восхищая профессора Балобана, идеально овладел чарами на уроках Флитвика, поразил Помону Стебль знаниями флористики, ещё бы, с такой-то тётей! И протащил-таки сову в Союз Художников. Сначала-то носил и показывал рисунки перышек и солнышек, пока профессор рисования не покрылся подозрениями и не потребовал показать, как он рисует.

Ну Гарри и показал: расстелил на столе лист ватмана, положил рядом картонку с краской и позвал Буклю. Сова-художница поразила почтенного профессора в самую чувствительную часть организма — сердце и душу. Так что красавица Букля и здесь получила доступ к любимому занятию — вещанию с демонстрацией своих планов. Зрителей у ней, кстати прибавилось: посмотреть на удивительную птицу сбегался весь Хогвартс. А так как триста любопытствующих тел не могли уместиться в коротком коридоре перед дверью клуба, пришлось открыть один из пустующих залов, в котором на специальном возвышении поставили персональный стол для совы, и создать всяческие комфортные условия для её художеств, ну а вокруг подиума с мольбертом устраивались благодарные зрители, с восторгом внимающие за каждым движением поразительной птицы. Надо ли говорить, что этот зал вскоре окрестили Совиной студией?

За всеми этими событиями время до Хэллоуина пролетело практически незаметно. Утро его началось как-то нелепо — когтевранец Терри Бут обидел Гермиону. Ни с того ни с сего он вдруг разозлился и наехал на неё в библиотеке.

— Грейнджер, вот смотрю на тебя и поражаюсь — что ты на Гриффиндоре забыла?

— Что надо, то и забыла, Шляпа мне Когтевран предлагала, — хладнокровно огрызнулась Гермиона.

— Шляпа, видать, в маразм впала! — фыркнул Терри. — Лично я тебя даже в Пуффендуй не пустил бы!

— Это почему? — яростно осведомилась девочка.

— Ты ж тупая! — припечатал Терри. — Разве так учатся? Думаешь, если читаешь много, так умнее всех? Чего ты ко всем лезешь? Чего ты всех поучаешь? Какая тебе разница, как я колдую левиосу? Отстань от меня, будь добра, надо будет, я сам ошибусь, ладно?

— Но, Терри, ты же неправильно произносишь заклинание, надо говорить… — попыталась было достучаться до однокурсника обескураженная девочка. Но Терри не дал ей договорить.

— Ты совсем дура, да? Я тебе прямым текстом сказал — отвали от меня!

Гермиона, покраснев, склонилась над сумкой и услышала, как Терри вполголоса добавил:

— Дошло наконец? Ох уж эта кошмарная девчонка!..

Это стало последней каплей. Разобидевшись окончательно, Гермиона рывком вздернула сумку на плечо и, сердито печатая шаг, поспешно покинула храм знаний. Терри самодовольно улыбнулся — ему удалось-таки поставить на место невыносимую заучку! Прочие парни одобрительно посмотрели на него. Гарри и Рон в том числе. Вечно командующую Гермиону никто не любил, как мы в свое время избегали Гегемонию…

Ну а вечером случился тролль. Спеша в Большой зал к праздничному столу, Гарри краем уха уловил разговор двух подружек.

— Как думаешь, она когда-нибудь успокоится? — встревоженно спросила Парвати.

— Когда слезы закончатся, — пожала плечами Лаванда. — Или когда она женский туалет затопит и начнет тонуть.

Гарри нахмурился, но предпочел не лезть к горюющей девчонке: фиг знает, как девчачьи истерики проходят. Успокоится — сама придет.

Однако в разгар праздника в зал влетел чем-то взбудораженный Квиррелл. Пронесся к профессорскому столу, высоко задирая ноги, остановился и, тяжело дыша, почти без запинки проорал:

— Тролль! Тролль в подземельях! Спешил вам… сообщить!

После чего схватился обеими руками за грудь и, картинно закатив глазки, с полуразворота рухнул на пол.

В зале поднялась суматоха. Понадобилось несколько громко взорвавшихся фиолетовых фейерверков, вылетевших из волшебной палочки профессора Дамблдора, чтобы снова воцарилась тишина.

— Старосты! — прогрохотал Дамблдор. — Немедленно уводите свои факультеты в спальни!

Перси тут же вскочил из-за стола, явно чувствуя себя в своей стихии.

— Быстро за мной! — скомандовал он. — Первокурсники, держитесь вместе! Если будете слушать меня, ничего страшного не случится! Пропустите первокурсников, пусть подойдут ко мне! Никому не отставать! И всем выполнять мои приказы — я здесь староста!

От стола Пуффендуя к Перси молча подлетела Герания Флорес, дюжая семикурсница, и смачно влепила оплеуху гриффиндорскому старосте, прорычав вдогонку:

— Я тебя сейчас в пол зарою, Персиваль Уизли! Негодяй! — схватив очкарика за тощую шею, она начала его яростно трясти, приговаривая: — Вовремя ваш Чарли сбежал, теперь я точно знаю, что не желаю влиться в вашу «дружную» семейку! Ты не забыл, гаденыш, что наши спальни находятся в подземельях? Или вы с директором заодно — хотите одним махом избавиться сразу от двух нежелательных факультетов?!

Услышав это, Северус очень внимательно уставился на Дамблдора, почище василиска прожигая дыру в его совести. Директору стало так неуютно… Его усохший стариковский зад виновато заелозил по мягкой подушке золотого трона.

Пока я на всё это таращился, Гарри и Рон успели выскочить в коридор. Рэсси пихнул меня в бок:

— Балто, не спи! Догоняй!

Спохватившись, я переместился к Гарри. Тот с Роном торопился к туалету девочек на втором этаже. Зачем? Ой, чтоб меня! Гермиона!!! Сообразив, что к чему, я рванул за мальчишками. Вот и туалет. Но и тролль тоже здесь. Вместо подземелий он почему-то оказался на втором ярусе замка.

Сначала мальчики попытались его отвлечь стандартно — криками и камнями, подобранными возле разбитого входа. Тролль рычал, отмахивался и пытался протиснуться к девочке, что-то его туда манило. Почуяв запах крови, я обеспокоенно заглянул в разгромленное помещение. Гермиона съежилась у стены с раковинами. Над ней замерла Гегемония. Запах крови усилился. Я поморщился и испуганно спросил:

— Ради Глена, она не ранена?

— Нет! — отрывисто ответила лагуна. — Менархе началось. Ей двенадцать лет исполнилось девятнадцатого сентября.

Вернувшись в коридор, я крикнул Гарри:

— Надо отвлечь монстра! Гарри, как ты думаешь — чего не любят тролли? Думай быстрее!

— Солнечного света! — без раздумий вспомнил Гарри прочитанное из сборников сказок. Поразмыслив, он добавил: — А ещё они не любят думать, это для них слишком сложно.

— Скорее! — взвыл я.

— Ой да!.. — спохватился пацан, уворачиваясь от дубинки, громко прокричал первое, что пришло в голову: — Эй! Сколько будет, если двадцать овечек умножить вдвое?

Тролль завис. Но не от вопроса, а от количества овец. Его ржавые мозги аж заскрипели, проворачиваясь в маленькой лысой черепушке: двадцать — это же много? Сначала он неторопливо сосчитал этих двадцать овечек поголовно, пока не добрался до последней и не получил целую отару, к которой прибавил ещё двух.

— Двадцать два? — неуверенно чавкнул тролль, чувствуя, что как-то не так понял вопрос.

— Нет, — ответил Гарри. — Сорок.

Ну, так далеко тролль не умел считать и снова конкретно так завис. А я, пользуясь паузой, открыл Грань, наспех крикнув Гарри:

— Я его сейчас уведу отсюда! Позаботься о Гермионе. И не пугайся — с ней всё в порядке!

После чего материализовался и предстал перед троллем во всей своей шерстяной красе. Сведенные в кучку маленькие глазки расфокусировались и сошлись на мне, красивом. Видимо, я выглядел достаточно аппетитно с его точки зрения, потому что, смачно чавкнув, он поудобнее перехватил дубину и попер на меня носорогом. Ну, мне того и надо. Пятясь, я провел чудище сквозь Грань и, оставив его в сырой пещере, поспешил обратно. Вернулся я как раз к разбору полетов…

— О чем, позвольте вас спросить, вы думали? — В голосе профессора МакГонагалл была холодная ярость. Гарри покосился на Рона, тот покосился в ответ, медленно зеленея лицом. — Вам просто повезло, что вы остались живы. Почему вы не в спальне?

Гарри уставился в пол. Рон — в потолок.

— Они искали меня… — раздался слабый голосок. Из тени разбитого косяка вышла Гермиона, бледная и болезненно съежившаяся. — Я ничего не знала о тролле. Ребята знали, что я не знаю, и потому пришли меня спасать.

— Мисс Грейнджер! — МакГонагалл гневно раздула ноздри. — Глупая вы девочка, почему вы не в зале со всеми? Что вы забыли в туалете в разгар праздника, я вас спрашиваю?! Минус двадцать баллов с Гриффиндора!

Высказавшись, Минерва развернулась к коллегам.

— Северус, Квиринус, продолжайте поиски тролля! Он не мог далеко уйти!

— Хорошо, Минерва, — Северус склонил голову. — Но я сперва всё-таки отведу мисс Грейнджер в Больничное крыло, пока она не истекла кровью.

— Какая чушь! — фыркнула МакГонагалл. — От этого ещё никто не помирал, на сей счет предусмотрены некие штучки с крылышками.

Северус предпочел смолчать, подняв Гермиону, быстрым шагом понес её прочь. Гарри и Рон переглянулись и, подхватив подолы мантий, помчались следом. Я задумчиво уставился на Минерву. Я не Рэсси, но если прижмет, тоже кое-что могу. Вот только чем бы её таким приложить, чтоб запомнилось?.. О, нашел!

Щелкнув пальцами, я наслал на МакГонагалл хорошую порцию аллергии на… кошек!!! Чтоб ей подавиться рыбьим хрящиком и захлебнуться валерьянкой! Вот так! Удовлетворенно кивнув, я повернулся и наткнулся на благодарный взгляд Гегемонии. Тихо фыркнув, я склонился и жестом пропустил даму вперед.

А Минерва осталась в коридоре с подступающими недомоганиями: сначала на неё напала чесотка с лишайной сыпью, которая лечится только серной мазью, потом засвербело в носу и горле, и она начала чихать и кашлять. Затем, чувствуя, как поднимается температура, Минерва поспешила к себе за антипростудным. Но это не помогло, конечно же, накачавшись зельями по самые гланды, она всё-таки свалилась в постель. С отчаяния решила превратиться в кошку, в результате чуть совсем лапки не склеила — аллергия на саму себя — это ядреная вещь! Расчихалась и раскашлялась она, будьте нате…

С Квирреллом, кстати, тоже надо разобраться. Какого рожна он сочинил, что тролль в подземельях?

Из-за тролля мы с Гарри упустили момент и не смогли пройти в мой мир — были дела поважнее… На следующий день я извинился перед Гарри за упущенную возможность, но он задумчиво посмотрел на меня и серьезно сообщил:

— Знаешь, Балто, а я пока передумал, не хочу приобретать псаммиада, сам стану исполнять желания. Может быть, потом?

Ну ок, не возражаю. Сам так сам. Потом так потом, можно и потом… Вчерашний вечер всколыхнул и без того шаткий мир моего подопечного: произошло событие, которое поставило в образовании и безопасности Хогвартса большую жирную точку. Во-первых, знакомый человек подвергся смертельной опасности, во-вторых, преподаватель оказался неспособен эту опасность предотвратить: речь идет о Квиррелле, как о покорителе троллей, и о МакГонагалл, халатно отнесшейся к своим деканским обязанностям. Она не имела права пренебрежительно относиться к беде Гермионы.

Но с другой стороны, девочка увидела мальчиков в ином свете и поняла, что эти парни достойны считаться её друзьями. Только настоящий друг способен вспомнить о ней и побежать на поиски, несмотря на опасность в лице тролля.

Закончился и прошел праздник Хэллоуина, в память о нем, помимо сформировавшейся группы очень дружных друзей, осталась тыква, увеличенная Поттером и трансфигурированная Малфоем в карету. Не хватало только лошади и Золушки. Это были такие мелочи, главное — тыква! Волшебство Драко и Гарри оказалось прочным, и овощ навсегда остался золотой каретой. Есть повод для гордости!

Квиррелла я отловил и просканировал его вдоль и поперек. С какого рожна он тролля выпустил, которого сам же посадил для охраны философского камня? Оказалось — с банального раздвоения личности. Дух-вселенец потихоньку вытеснял законного владельца тела и, занимая всё больше участков чужого ума, постепенно овладевал чужой волей. А захватив тело под свой контроль в Самайн, он воспользовался возможностью и отправил тушку воровать камень. А ху не хо?

Дамблдор, кстати, тоже почуял попытку кражи и озаботился более надежной охраной, для чего достал у гоблинов волшебное зеркало. За неимением места его пока поставили в пустующем классе. Всё бы ничего, но престарелый интриган с противными колокольчиками в бороде зачем-то начал потихонечку подталкивать Гарри к тому зеркалу. Насторожившись, я проверил волшебный артефакт и выяснил, что оно вредное, как и всё гоблинское. Ага, это чтобы гоблины творили добро? Не смешите мои лапки…

Наперекор старику я так же старательно оттирал Гарри от зеркала, не давая ему приблизиться к опасной стекляшке. Ведь Зеркало Гоблинов — довольно коварная вещь, рассчитанная на тайные помыслы и желания человека, с помощью зеркала гоблины и лепреконы узнавали, чего человек хочет, и сводили его с ума несбыточными мечтами, которые показывало зачарованное стекло.

Лестница по велению директора поехала к коридору, ведущему в класс, Гарри вцепился в перила, покорно выслушал мой наказ — не сдвигаться с лестницы до упора. Послушался, сел на ступеньки. Я позвал Хранителей, те — своих подопечных-деканов. Пришли профессора, поглазели, как маленький школьник мерзнет на ступенях, ведущих в заведомо нежилой пустой коридор, и налились праведным гневом. Даже МакГонагалл взбесилась и на правах заместителя директора заставила лестницу вернуться в исходное положение, после чего пошла пропесочивать старику косточки. Долго она любила его мозг, клюя и долбя, что негоже играться с Героем, каким бы великим он ни был!

А Северус, науськанный Этелефой, прогулялся в тот коридор, нашел заброшенный класс с зеркалом и, признав в нем темномагический артефакт, накрылся бешеным тазиком. Сидит, понимаешь, злая магия в зазеркальном пространстве и сушит здоровых мужиков, являя им заманчивые видения того, о чем люди мечтают — богатства и бессмертия, да так, что накачанные до отказа мышечной массой индивиды усыхают в мумию за считанные дни. А в школе — дети!!! Конечно, детские умы гибкие, и сами они мечтают совсем не о несбыточном, например, о шоколадке, но как быть с теми, у кого семья неполная или вовсе круглые сироты? Им-то как с навязанной мечтой справиться? Только зря психику ломать!.. Дурак ты, Дамблдор, и планы у тебя дурацкие!

Распалившись и добесившись, Северус вынул из чехла палочку и колданул в зеркало воздушной кувалдой, расхреначивая стекляшку нахрен. Расхреначилось оно знатно, в полную гарантию, даже не в крошку, а в пыль, стеклянную… Ого! Северус, я тя уважаю! Жаль, шляпу не ношу, снял бы, да рога мешают. Рога у меня уже, как у архара, винтами загнутые…

Дамблдора гибель зеркала совсем не обрадовала, и он попенял Северусу за поспешно принятое решение, мол, зеркало-то для охраны камня было предназначено! Северус в ответ пообещал превратить дедушку в бородатую улитку, если он не заткнется. Я аж обзавидовался его фантазии — никак не мог представить себе бородатую улитку…

Ладно, к черту дедушек с улитками, возобновил наблюдение за Квирреллом и заметил, что тот околачивается в тупике на восьмом этаже, постоит перед голой стеной, поспорит сам с собой или, вернее, с тем, что из затылка выглядывало и упиралось мордой в вонючую изнанку тюрбана, и уходит. В очередной раз проводив взглядом типа в фиолетовом тюрбане до угла, я сосредоточился на стене — зачем-то дух-вселенец желал попасть за неё. Просканировав стенку, я уловил отголоски древней магии. Ух ты… это ещё что?! Присмотревшись получше, я успокоился: магия принадлежала Хогвартсу. Интересно, меня он пропустит? Сначала я положил на камни кладки ладони, потом ухо, наконец прижался сам, распластавшись по стене. Слился с магией замка, почувствовал отклик и попросил:

— Пусти, пожалуйста. Я хороший, плохо не сделаю, только посмотрю…

Да, помню, к василиску и фениксу я сам прошел, ибо они не так шибко охранялись, но это место Хогвартс берег очень тщательно, как святыню. Почувствовав, как холодный камень сменился чем-то теплым деревянным, я отстранился и увидел черную двустворчатую дверь. Вот это да, Хогвартс мне доверился! Ну-ка, ну-ка, что тут душонка-подселёнка прячет? Хогвартс явил мне мыслеобраз сапфировой короны с орлом. Это? Понял. Ищем…

Пошныряв туда-сюда, подталкиваемый подсказками со стороны древних стен, я нашел её — диадему Кандиды Когтевран. Вот только…

От великолепной когда-то диадемы осталась лишь бледная тень — прекрасная вещь была проклята очень темной дрянью. Поняв, что именно держу в руках, я едва удержался от вопля ужаса и выронил её из ослабевших пальцев. С негромким звоном она упала и откатилась в сторону — чудесная реликвия, ставшая крестражем Темного Лорда. Так вот какую «святыню» скрывали стены Хогвартса…

Переборов свое отвращение, я присел на корточки и прикоснулся пальцами к проклятой диадеме, в душе моей разрасталась печаль — какое неприятное применение нашли к этой вещи. Поглаживая прекрасные сапфиры, я неторопливо перебирал в памяти варианты очищения проклятого предмета от скверны, а было их не так уж много: чистый огонь возрождающегося феникса, яд василиска, Адское пламя, последнее нежелательно, так как оно уничтожает всё бесследно… Что ещё? Интересно, а если…

Не успел я додумать и хоть как-то притормозить, как мои ноги уже переступили Грань. Ой. Оно так заорало! Правда, предсмертный ор так быстро и неожиданно оборвался, что я и испугаться не успел и только тупо моргал, глядя на сверкающую в моих лохматых руках совершенно новенькую, полностью очищенную диадему. Не понял… Я что, только что открыл новый и эффективный способ для уничтожения крестражей? Хотя, если хорошенько вдуматься, то пересечения Грани миров как раз достаточно, чтобы отсечь наносное и чуждое на каком-либо предмете, это как сквозь сито просеяться: благородное золото пройдет, а грубый осадок останется. Или наоборот, мелкий песок просеется, а крупные самородки будут на виду.

Параллельно с этим я вдруг понял, чей именно дух зомбирует Квиринуса Квиррелла. Наличие крестража в этой диадеме подсказало мне, почему этот дух так отличается от нормального призрака и каким образом ему удается завладевать чужим телом. Настоящие привидения так не умеют, просто физически не могут, потому что являются лишь эфирным слепком почившей души. А эта душа — неприкаянная, она не привязана ни к месту смерти, потому как не убита, ни к эфиру, потому что разорвана на много кусков, и эти куски разрознены по разным вместилищам. Тьфу ты! Аж плеваться захотелось, этот тип в черном балахоне не иначе как с дерева ебнулся… С сосны, и темечком о камушек в придачу приложился. Псих недоделанный, ну разве можно так со своей душой обращаться?

Вот так, брюзжа и костеря неумных идиотов, как столетний дед, я вернулся обратно и очутился в объятиях благодарного замка, где явственно ощутил теплый всплеск восхищения от старых стен — Хогвартс приветствовал возвращение утраченной реликвии. Это малость примирило меня с моим прежним настроем, я почувствовал гордость и умиротворение — всё-таки одно хорошее дело сделал. Заодно и придумал, как самого Квиррелла от вселенца очистить. Цоп за шкирку — и туда! Но не сейчас, не сейчас, а чуточку погодим, интересно же посмотреть, что он ещё придумает…

На Рождество Гарри решил остаться в Хогвартсе, ведь его магия была ещё сыровата и далека от совершенства. То есть, грубо говоря, Дурсли ещё не были в безопасности рядом с ним. А значит, надо было погодить, усовершенствоваться до абсолюта. Стать таким же надежным, как венгерская овчарка рядом с отарой, таким, чтобы овцы видели в нем барана, а не волка. Да простят меня Вернон с Петуньей за такое нелестное сравнение, но ведь оно наиболее точное.

А вот на само Рождество, в так называемый Йоль, мы с Гарри наконец-то собрались пересечь Грани миров. Гарри с утра был такой тонко-взвинченный от предстоящего путешествия, что его нервозность передалась и мне, сам стал переживать — а ну как всё пройдет, понравится ли ему мой мир? Догадавшись оставить на столе записку для друзей, в которой сообщил, чтоб его не искали — пошел погулять и вернется к ужину, Гарри посмотрел на меня. Я криво улыбнулся, показав клык, и протянул руку.

Грань распахнулась перед нами во всю ширь и мощь горизонта — сверкающая, как миллиард алмазных лезвий… Гарри сдавленно икнул и вцепился в мою руку обеими ладошками. Понимаю — выглядит устрашающе, но только выглядит, поверь… Верить не хотелось, уж больно жутко сияли тысячи ножей, по мере приближения вырастающие до размеров необъятности. Шаг, ещё шаг, они над самой головой, огромные, вселенские, страшные и… прекрасные, алмазные грани Грани манили, завораживали, спирая дыхание и заставляя что-то обмирать в душе.

Как я и говорил — прикосновение к ним не принесло никаких неприятностей, они только выглядят так. На ощупь они никоим образом не ощущались, даже воздух не шелохнулся при прямом нашем переходе, разве что климат в моем мире был иной.

Я привел Гарри в Тихий дол. Здесь всегда тихо, тепло, покойно. Мерно дул ласковый ветерок, качая высокие травы, бесшумно порхали над цветами пестрые яркие бабочки, которые при ближайшем рассмотрении оказались малюсенькими цветочными феечками. Гарри пришел в восторг, увидев крошечных созданий, порхающих у его лица, подставил ладонь, куда присели две феи, позволяя себя рассмотреть. Я улыбнулся — малышки нашли отца и дядю, они родились на свет от первых улыбок Гарри и Дадли. Наверное, они хотели бы, чтобы Гарри остался с ними, но он — не Потерянный мальчик Питер Пэн, так что, извинившись, Гарри с легким сожалением спустил фей на ближний цветок и двинулся со мной дальше. Феечки не стали настаивать и просто составили нам компанию, решив побыть с Гарри до его ухода. Неспешно бредя средь тепло-зеленых трав, я негромко попросил:

— Гарри, ты мне поможешь провести сюда профессора Квиррелла?

— Конечно! — без раздумий отозвался тот, мигом смекнув, что к чему. Серьезно глянул на меня: — Так и знал, что он болен, от него так странно пахнет. Это место его исцелит, Балто?

— Да, — кивнул я. — Это место поправит ему здоровье.

Навстречу начали появляться Хранители жизней, материальные в своем мире и потому видимые гостю. С нескрываемым восторгом Гарри смотрел на крылатых гваделоров, таких же, как я, рогатых лагунов и косматых мряунов и медвелоров. Последние особенно впечатляли — огромные зверолюди с медвежьими головами. А вот когда появились гранны, балиониски и синаи, Гарри пропал окончательно.

Невесомый дракон заложил над нами круг и пошел на снижение, распахнув во всю ширь крылья-паруса. Граннов, хранителей драконов, осталось очень мало, ведь драконов повсеместно и во все времена нещадно уничтожают. Балиониск, Хранитель волшебных змеев — оккамиев, василисков и кокатрисов — приподнял голову из травы, здороваясь с маленьким посетителем. Синай — синяя птица, приветно качнула крылами, каждое из которых может сравниться с футбольным полем…

Гарри так и залип, не сводя восхищенного взгляда с крылатых гигантов, ему страстно, нестерпимо, аж до зуда в ягодицах захотелось к ним прикоснуться хоть пальчиком. Его невинное желание услышали и оценили. Дрогнула земля при снижении гранна — радужного дракона, минуту спустя пронесся ветер от исполинских крыл синая, и две морды — бронированная дракона и оперенная с острым клювом птицы-рух — потянулись к маленьким ладоням. Гарри, мой славный, отважный Гарри безбоязненно погладил их.

Его храбрость, детское бесстрашие были замечены всеми, и вскоре нас окружила огромная разношерстная толпа, всем импонировал маленький гость, и многие с уважением смотрели на меня. Ибо не всякий Хранитель решится провести сквозь Грань живого подопечного, обычно сюда приходят их тени… А я поверил в Гарри, поверил в его стойкость и отвагу, и не ошибся: Гарри доверился мне и пересек Грани миров. И разумеется, к такому смелому человеку удача приходит сама, как и случилось на этот раз: в колени Гарри ткнулся псаммиад. Когда мальчик посмотрел вниз, то встретился с ответным взглядом преданных глаз.

Псаммиад многолик, во всех странах его описывают по-разному. Где-то он песчаный эльф, что следует из его наименования, где-то — выглядит как волшебник типа Гэндальфа, в хламиде и остроконечной шляпе, а где-то псаммиада описывают как мартышку с улиточьими глазками… Лично я думаю, что все описания верны, потому что он волен менять облик, как пожелается его левой пятке. Здесь и сейчас он принял образ серого кота, гладкошерстного и полосатого. Ну, правильно, если подумать, Гарри-то летом собирается поехать к Дурслям, и кот — это самое оптимальное решение. Не повезешь же к простым людям капуцина с глазами-телескопами, как у улитки? Но одно отличие от обыкновенного кота у псаммиада всё же имелось — он был говорящим… И его «привет, я Сэнди» покорило Гарри навсегда. Опустившись на корточки, он, полный трепета, погладил чудесную голову египетского кота породы мау, всмотрелся в глубокие малахитовые глаза и завороженно шепнул:

— Привет, Сэнди, а я — Гарри…

Ладно, пусть… Редко, но бывает, что псаммиад сам выбирает себе друга, обычно он ни с кем не водится, так как имеет склочный и неуживчивый нрав. Какой характер у этого, я не знаю, но надеюсь, что не очень вредный, псаммиады, они такие, существа с большим самомнением, огромным раздутым эго и ужасно мнительные, как те же кошки, впрочем… Одного у них не отнимешь: они могут исполнять желания, и ради этого псаммиада стоит потерпеть.

Но Гарри был настолько очарован жителями Тихого дола, что напрочь забыл о том, зачем сюда пришел, и просто радовался жизни и увиденным чудесам, а уж когда дракон и синяя птица предложили его прокатить, счастью не было предела. Хотя, сдается мне, это Сэнди исполнил невысказанные тайные желания Гарри, ведь мальчик именно об этом мечтал с тех пор, как узнал о существовании магии и волшебников.

В общем, чудесный канун Рождества прошел у Гарри, никак не сравнимый ни с чем, потому что лучшего и быть не может. Но как бы чудесно ни тянулось время, оно всё же настало — пришла пора возвращаться в свой мир. Снова сверкающие алмазные грани перехода, и Гарри с зажатым под мышкой котом вывалился в спальню мальчиков в гриффиндорской башне. В ней никого не оказалось — все ушли на праздничный стол, так что, спустив Сэнди на пол, Гарри, перенасыщенный впечатлениями, мешком свалился на кровать. Распластался на ней в форме морской звезды и бездумно-счастливо уставился в бархатный испод полога кровати. Сэнди обозрел комнату, обошел-обнюхал, потом запрыгнул на ложе и лег к Гарри на грудь, подышал ему в подбородок и тихонько спросил:

— Ты здесь живешь?

— До лета, — ответил тот. — Потом я уеду домой. Ты поедешь со мной, Сэнди? Учти, я живу в обычном мире.

— А ты что, можешь меня оставить здесь? Бросить меня одного? — кот выпятил челюсть, скорчив оскорбленную мордашку, Гарри засмеялся и прижал ладонью спинку.

— Ну что ты, Сэнди, я тебя никогда не оставлю! А спросил просто из вежливости…

— Угу… — проворчал Сэнди. — Зря я, что ли, такой заурядный облик принял, нацепил, можно сказать, самую непрезентабельную рожу международного стандарта? Кот дворовый помоечный!

— Ты самый красивый кот! — не согласился Гарри, почесывая мягкую шерстку за ушком, причем так, что мне самому захотелось свое ухо подставить. Ну а че? Вон как мурлыкает, аж завидно…

Позже, когда в комнату вернулись мальчики и свалили на столы принесенные сладости, которыми честно поделились с Гарри, интерес к коту проявил только Рон, и то опасливо.

— Ух ты, Гарри, это твой? А он мою крысу не слопает?

В ответ на крысу Сэнди весьма комично изобразил тошноту, от чего парни рассмеялись и закидали владельцев шуточками:

— Не боись, Рон, не видишь, кот-то у Гарри эстет! — крикнул Дин.

— Да, и такие коты-аристократы крысами не станут травиться, они креветок и отварного лосося вкушать изволят! — со знанием дела добавил Шеймус.

И только Невилл промолчал, гадая, а согласится ли кот-аристократ отпробовать лягушачьи лапки?

Наутро возле кроватей мальчиков поджидали подарки, обрадовавшись, ребята принялись их разворачивать. Гарри не отставал, тоже кинулся к своим сверточкам. Вот подарок от Дурслей — маленькая коллекционная монетка из серии «Сокровищницы древних», очень дорогая, кстати. Она служила вкладышем к марке и относилась ко временам испанских конкистадоров. Правда, Рон не понял смысла подарка и возмутился его размером, увидев всего лишь ржавую монетку. А Гарри тихо порадовался ценному прибавлению в коллекцию и, отложив галеон, занялся остальными подарками.

Печенье от Гермионы, сливочная помадка и деревянная флейта от Хагрида, от мамы Рона — сладости и свитер, при виде которых рыжик мучительно покраснел и виновато шепнул, что это он попросил маму прислать что-нибудь друзьям…

Оставался еще один сверток, Гарри поднял его с пола, отметив, что он очень легкий, почти невесомый. И неторопливо развернул его. Нечто воздушное, серебристо-серое выпало из свертка и с шорохом свесилось с колен, поблескивая складками. Рон широко раскрыл рот от изумления.

— Я слышал о таком, — произнес он сдавленным голосом, роняя на пол присланную Гермионой коробочку с леденцами и даже не замечая этого. — Если это то, что я думаю, это очень редкая вещь, и очень ценная.

— А что это? — Гарри приподнял с колен сияющую серебристую ткань. Она была очень странной на ощупь, как покрытая снегом марля, но не тающая…

— Это мантия-невидимка, — прошептал Рон с благоговейным восторгом. — Не сомневаюсь, что это она, попробуй сам.

Гарри набросил мантию на плечи.

— Это она! — неожиданно завопил Рон. — Посмотри вниз!

Гарри последовал его совету и не увидел собственных ног. Он молнией метнулся к зеркалу. Лицо его, разумеется, было на месте, но оно плавало в воздухе, поскольку тело полностью отсутствовало. Гарри натянул мантию на голову, и его отражение исчезло целиком.

— Смотри, тут записка! — окликнул его Рон. — Из неё выпала записка!

Гарри снял мантию и поднял с пола листочек бумаги. Надпись на нем была сделана очень мелким почерком с завитушками — такого Гарри еще никогда не видел.

Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне.

Пришло время вернуть ее его сыну.

Используй ее с умом.

Желаю тебе очень счастливого Рождества.

Подписи не было. Гарри изучал странную записку, написанную неизвестно кем, Рон всё восхищался мантией. Ну а я озадаченно таращился на тряпку и тихо недоумевал — что ещё придумал неуемный Дамблдор?

Дамблдору Сэнди очень не понравился. Кот появился из ниоткуда, нигде не был зарегистрирован и имел неизвестное происхождение. И главное, он никаким боком не входил в Планы директора. Да и зачем? Зачем Гарри Поттеру какой-то вшивый кот, если у него есть уникальная, совершенно прекрасная полярная сова. А кот ещё и подозрительный — появился откуда-то, взрослый и наглый! Вот откуда он взялся? Никто за ним не ездил, границ Хогвартса кошак тем более не пересекал, так откуда же? Или он УЖЕ был в замке и просто приблудился к Поттеру? Так в замке-то он как появился? Чья-то кошка окотилась, и таким образом в Хогвартсе оказались неучтенные котята? Но…

Как ни вспоминал он, так и не смог припомнить беременных кошек в Хогвартсе, пока не смирился с тем, что просто не обращал на них внимания. А так, взаимно, дедушка коту тоже не понравился. И Сэнди, действуя сугубо кошачьими привилегиями, вовсю злоупотреблял ими: гадил в шлепанцы директора, в Большом зале, пользуясь тем, что вокруг полно народа, залезал на колени к старику и лежал на них до упору, отдавив и перегрев ноги своей тяжелой горячей тушкой и оставив на мантии шерсть, которую было крайне трудно отчистить… Орал кошачьи песни спозаранок под окном директорской спальни, будя старика ни свет ни заря в пять утра. И ведь не прибьешь пушистого мерзавца, когда он на виду у всего зала у тебя на коленях мурлычет: чего доброго, ещё ярлык кошачьего душегуба навесят…

Гарри, глядя на попытки Сэнди стать котом, всё же попенял ему кое в чем, попросив быть не настолько кошкообразным в доме Дурслей, предупредив, что зарвавшихся животин люди не терпят, а отдают либо дрессировщику на перевоспитание, либо в приют. На что Сэнди снисходительно заметил, что с хорошими людьми он ведет себя иначе, так что… не переживай-ка, мальчик, учись и не мешай мне развлекаться.

Я всецело одобрял тактику Сэнди, считая, что, пока он пасет директора, у меня больше возможностей проследить за Квирреллом. У того снова начались приступы раздвоения личности, при которых одна половина не ведала о том, что вытворяет другая — обычное явление при таких заболеваниях… Короче, Волдеморт снова начал подталкивать носителя к краже философского камня. Что, кстати, ярко демонстрируют тревожные симптомы раздвоения: ведь Квиррелл знал, где лежит камень и что надо пройти мимо Пушка, в то время, как Волдья Морда об этом ничего не знала.

А Воландику очень надо пробраться к камушку, но путь к нему лежит мимо трех пастей одного умного, прекрасно выдрессированного цербера. А кто его посадил? Хагрид. Значит, будем окучивать эту бородатую грядку…

И вот Волдик, частично завладев тушкой Квиррелла, потихоньку отпинал его в Хогсмид, куда в один прекрасный день направил свои лыжи лесник. Но сначала Квиррелморд наведался в «Горбин и Бэрк», где приобрел свежее драконье яйцо. Черное, горячее, размером с приличный каравай, оно и весило соответствующе — килограммов семь. Сумку Квир не догадался прихватить, так как не подозревал о планах своего затылочного обитателя, а затылочный житель не додумался просветить своего арендодателя, так что приобретенную драконью яйку пришлось затолкать в карман мантии. Сначала во внутренний, за пазуху, но там оно начало жечь грудь, потом, перемещенное в боковой карман, яичко оттянуло подол и стало печь бедро…

В бар «Кабанья голова» Квиррелл не пришел, а протанцевал, прыгающей-приплясывающей походочкой профланировал по улице и ввалился в трактир дядюшки Аба. Натянув капюшон пониже, он нашел Хагрида, подсел к нему и начал подогревать его горячительными напитками, а хорошенько разогрев, предложил перекинуться в картишки, поставив на кон вот это. Огромное, пылающее и… и… Простите мя, но оно мне очень надо! При виде столь ценной ставки Хагрид вспомнил все правила покера и с прожженностью заядлого шулера в момент выиграл яйцо, не дав Квиррелморду и во вкус войти. Ну а там на радостях и разболтал всё: и чем цербера усыпить, и как мимо него пройти, и даже под какую песенку Пушок лучше засыпает.

Я только хмыкнул, глядя на эти подковёрные игры. Ну-ну… Как я уже говорил, Пушок был отнюдь не идиотом и в спокойной обстановке (и при хозяине) мог спать как угодно долго и под любую песенку, но никак не ночью, когда он заступал на охрану объекта и становился неусыпным и верным сторожем, как и положено любой нормальной собаке, с честью несущей свою службу.

И уж тем более я ничего не имел против появления дракончика. Даже возлагал кой-какие надежды на то, что он окажется достаточно сказочным, чтобы примирить Гарри со слишком заурядным волшебным миром. Так что зря Хагрид шифровался, пряча книжки за спиной — о драконьем яйце вскорости знали все студенты, по крайней мере те, кому это было интересно. Остальные ничего, кроме конспектов и эссе для профессоров, не замечали.

К походу мимо цербера Квиррелморд подготовился очень тщательно: приобрел где-то арфочку-самопевочку, запасся веревкой для спуска в люк, приготовил бутерброд и отправился ставить опыты. Открыл калиточку в воротах стандартной Алохоморой, приоткрыл её и прислушался — из мрака тут же донеслось приветливое:

— Р-р-ррры…

Ясно — не спит. Включил арфочку и просунул в щель. Запиликала незатейливая мелодия. Неторопливо сжевав бутерброд под завистливые вздохи с затылка, Квиррелморд решил, что времени прошло достаточно. Зажег Люмос на палочке, распахнул дверь во всю ширь и перешагнул через порог. И уткнулся лицом в мокрый нос центральной головы. Как сердце не выскочило — уму непостижимо… Но, видимо, где-то в чем-то Квиррелл был смелым человеком, раз сумел удержать сердце, нервы и жизнь на своих местах. Даже не взвизгнул. Но, выскочив в коридор, он тем не менее долго не мог унять бешено скачущее сердце, которое, казалось, колотилось в трех местах сразу — в груди, горле и пятках.

Отдышавшись и уняв перепуганное сердчишко, снова включил музыку. Потекла ночь, нарушаемая пением арфы, Квиррелл устал стоять, наколдовал себе табуретку из канделябра и, прислонившись к стене, тихо подремывал, временами встряхиваясь, чтобы посмотреть, как там Пушок. А у Пушка три головы… Две спали — одна сторожила. Потом правая или левая головы сменяли центральную.

Глубоко за полночь Квиррелл сдался и попытался пройти мимо бодрствующего пса, посчитав, что раз до сих пор не напал, то и… Отчаянно-храбро он двинулся к люку, засучивая рукава. Спящие головы тут же проснулись и, переглянувшись с центральной, сурово кивнули, сдвинув брови. Уперлись в пол огромные лапы, поднялось гигантское тулово, разделился и превратился в трех громадных анаконд тонкий длинный хвост, а на шее встопорщилась шипящая ядовитая бахрома, эдакая грива из тесно сплетенных змей…

Вот теперь Квиррелморду резко поплохело — перед ним во всем своем жутком величии предстал гордый и достойный сын Тифона и Ехидны. Не знаю, как Волдеморту, а Квирреллу очень хотелось жить, и он позорно и честно сбежал из запретного коридора, спасаясь от монстра, явившего свой реальный, очень настоящий, хтонический лик.

Арендатору затылка это весьма не понравилось: мало того, что Квиррелл ненадолго выскочил из-под контроля, так ещё и выгнать его попытался, гад! Пришлось покрепче вцепиться в душу и взять над телом полный контроль, и вот тут-то и выяснилось, что сил у тушки не так уж и много… Надо было его чем-то укрепить. Вот только чем?..

Целительных компонентов было несколько: слезы феникса, кровь единорога и философский камень. Но феникса у Дамблдора фиг допросишься, камень находится за тремя пастями «милого» Пушка, а единорог… Его вроде бы опасно трогать — проклятием так шандарахнет, что мало не покажется. Ну, в легендах так говорится, на практике это не проверялось.

Пока Квиррелморд терзался сложнейшим выбором между жизнью и проклятием, Хагрид целиком и полностью унаседился — превратился в абсолютную квочку. Над черным яичком только что не кудахчет, в полотенчико подогретое укутывает, песочек медный купоросный где-то раздобыл, тоже подогрел в котле над огнем, куда потом и положил яйку дозревать. И сел перед камином — дожидаться детку.

А у Гарри, Гермионы, Невилла, Рона и Драко теперь болела голова — как бы профессора не прознали о том, что Хагрид нелегально завел дракона. Ну, собственно, Драко и рад бы разболтать кому надо, и пусть дурака поставят на место, да Гарри с Роном уговорили не выдавать их большого растяпистого друга.

А Хагрид, да, стал другом, причем не только первоклашкам, его, оказывается, все студенты любили, да-да, за эту самую растяпистость. Большой и наивный, вечно попадающий впросак, этот добродушный великан у всех вызывал острую потребность защитить и оградить от бед, ведь сама жизнь его нещадно пинала и пихала, насаживая шишки. И как большой ребёнок, он именно детям был понятен, как тапок.

К нему, как ни придешь, хоть рано утром, хоть ночью — рад всегда: тут же заваривает душистый травяной чай, достает вечно готовый пирог с мясом горностая или каменные кексы, накроет на стол, разольет чаёк по ведеркам и всё — весь ваш, от и до. Готов слушать ваши истории хоть всю оставшуюся жизнь, вот ей-Глену, лучшего слушателя и не сыскать! Да и рассказчик он тоже отменный, такие эпопеи из своей великаньей жизни нарисует-обрисует, что и уходить никуда неохота, хочется вечно слушать сказки доброго великана Хагрида.

При таком раскладе даже Гарри оттаял к дураку, хоть и видел его с нехорошей стороны, когда он напал на ребёнка-маггла. Но с другой стороны, обижаться на дурака… легче простить, чем ощущать себя виноватым. Вот Гарри и простил, принял Хагрида таким, каким он и был: простоватым увальнем, добродушным и надежным. Ну да, Хагрид был надежным человеком, верным и неподкупным, хоть по простоте своей мог и ляпнуть чего лишнего, да и просто проболтаться, но кто из нас идеален? Именно недостатки Хагрида и подкупали своей детской наивностью и непосредственностью.

Собрались ребята в своем уголочке, что в клубе по интересам облюбовали, и принялись обсуждать очень животрепещущую тему — что будет, когда у Хагрида вылупится дракон?

— Как думаете — его сильно накажут? — боязливо шепнула Гермиона.

— Очень! — авторитетно заявил Рон. — Ведь разведение драконов строго запрещено в связи с их пожароопасностью, а Хагрид, заметьте, живет в деревянном доме!

Гарри вспомнил полет на спине гранна Галаддона и пожал плечами.

— А разве драконы опасны? Они же разумные…

Друзья растерянно вытаращились на него, потом Драко потрогал его лоб и озабоченно сообщил остальным:

— Жара нет, он, наверное, придуривается… — и к Гарри: — Где ты видел разумного огнемета, чудик?

— В сказках! — выкрутился Гарри и спросил: — А что, это неправда?

— Неправда, — кивнул Драко. — Эти зверюги — прирожденные убийцы, кровожадные, огнедышащие, способные зашибить человека щелчком когтя. Они неразумны и злобны, жгут огнем всё, что шевелится, работа с ними — самая опасная профессия: на каждую особь приходится по семь драконологов.

Гарри опять со смущением припомнил полет на драконе — без цепей, ошейников и намордников — и вздохнул, начиная потихоньку понимать, что драконы того мира, пожалуй, отличаются от драконов этого. Невилл в разговор не встревал, он был занят — мысленно разделывал Тревора и коптил его лапки, чтобы угостить кота-аристократа Сэнди, вот только…

— Скажите, а как приготовить лягушачьи лапки? — решился он на вопрос. С минуту-другую друзья оцепенело моргали на него, сбитые с толку столь неожиданной сменой темы, потом опомнились и запереглядывались, после чего Гермиона рискнула поделиться прочитанным когда-то рецептом:

— Н-ну-у-у, несмотря на множество вариантов приготовления деликатеса, первоначальный этап у всех один. Суть его сводится к предварительному вымачиванию тушек в течение двенадцати часов. При этом рекомендуется каждые два часа менять воду. Делается это для того, чтобы мясо набухло и приобрело ровный белоснежный оттенок. Затем необходимо лапки промыть, обсушить и удалить нижнюю часть. В пищу употребляют именно верхнюю часть ножек, содержащую в себе одну косточку. Поэтому логичнее было бы называть лягушачьи конечности «окорочками». Готовятся деликатесы из земноводных чаще всего в кляре, но есть и варианты подачи их с различным соусами. Причём по правилам соус всегда подаётся отдельно. Также популярно приготовление нежного фрикасе. Мясо для приготовления берётся у крупных взрослых особей. Тушки земноводных после приготовления по своему вкусу похожи на куриное мясо, по своей текстуре напоминают куриные крылышки… — оттарабанив рецепт, девочка спросила: — Невилл, а ты что, захотел познакомиться с французской кухней?

Нечаянный гурман мучительно покраснел, запоздало сообразив, что, похоже, выдал себя с головой. Я покосился на Рэсси, заметил его смущение и хмыкнул:

— Да ладно, пощади пацана — прибей его лягушку… Или вон, в озеро выпусти, пусть плывет себе.

— Так он и сам рад бы удрать, да привязка не дает. Дед Элджи жабёныша на парня крепко привязал, — просемафорил мне Рэсси.

— Так пусть отвяжет, — посоветовал я. — Скажи своему подопечному — пусть он Тревора кому-нибудь подарит, тогда и привязка снимется.

Гарри меня слышал, и его озарило.

— Невилл, а подари Тревора Хогвартсу! Станет замковым фамильяром.

До остальных тем временем дошло, при чем тут лягушачьи лапки, да так и покатились со смеху. Ржали долго, с чувством и совсем не обидно. Тихоню Невилла все понимали: получить приз от злобного деда, который порывался то и дело тебя прибить за то, что ты сквиб, и в итоге оказавшийся не им — тот ещё подарок.

Над нами послышался шорох, и мы посмотрели вверх — под потолком парил Пивз, незаметно высматривающий, кому бы напакостить? И тут осенило Невилла. Выдернув из сумки Тревора, он вскинул его над головой и крикнул:

— Эй, Пивз! Хочешь, я тебе жабу подарю?

Полтергейст, удивленный нежданным обращением, настороженно уставился на жабу, не сводя с неё разгорающихся интересом глаз, подпарил поближе и вкрадчиво прошелестел:

— Пивз не ослышался: маленький первокурсничек действительно желает подарить ему вот эту жабу?

— Да! — закивал Невилл. — Честно дарю — бери!

На памяти древнего полтергейста это был совершенно беспрецедентный случай — ещё никто никогда за всё его более чем тысячелетнее существование в замке не дарил ему никаких подарков! Всё ещё не веря, Пивз опустился ещё ниже и, протягивая руки, недоверчиво уточнил:

— Это правда мне?

— Да-да-да! — Невилл снова интенсивно закивал, чуть ли не силком впихивая жабу в дрожащие руки полтергейста. Тот наконец поверил, взял подарок и трепетно прижал к кружевной манишке. Проводив взглядом ни с того ни с сего осчастливленного Пивза, Драко вполголоса заметил:

— Странно… Призраки исчезли, а полтергейст остался. Почему? Разве он не такой же дух, как привидения?

В том-то и дело, что нет, полтергейст — не привидение. У них абсолютно разные каноны происхождения. И если призраки состоят из эктоплазмы, эфира и чего там ещё прилагается к их оболочке, то дух полтергейста именно что озорной дух, шальная сила какой-либо природной аномалии: воздуха там, дома, предмета и тому подобного. Всё это, услышанное от меня, Гарри пересказал друзьям. Выслушав Гарри, ребята с интересом переглянулись, а потом Гермиона озвучила общее впечатление:

— Твой Балто постоянно с тобой, Гарри, да?

Мы с подопечным обменялись взглядами, после чего Гарри негромко, с ноткой уважения, сообщил:

— Хранители всегда рядом. Вы разве не видите своих? Ваши ангелы вечно, бессменно, денно и нощно стоят у вас за спиной…

На этом посиделки как-то сами собой закруглились — стало не до разговоров. Решив обсудить проблему Хагрида и дракона позже, ребята разошлись.

А я наведался к Пушку, мне вдруг подумалось вот о чём… Цербер сидит в коридоре третьего этажа, так? Под ним — вертикальный туннель с Дьявольскими силками и комнатка с троллем, а ведь его посадил кто? Правильно — Квиррелл! Так как же он раньше-то мимо Пушка проходил, чтобы тролля посадить-выпустить? Ладно, допустим, сажал он тролля при хозяине, при Хагриде и всех, кто участвовал в установке ловушек… Так чего ж он сейчас-то не может пройти мимо цербера? Пушок-то его знает. Но не пускает! А если с другой стороны глянуть…

Пушка кормит Хагрид, таскает ему по ночам коровьи туши, которые прет на горбу и пропихивает вот в эту калиточку. А тролля как кормили? К нему же должна быть какая-нибудь секретная боковая лазеечка? Цепко держа эту мысль за хвост, я обследовал подюймово весь коридор снизу доверху и, догадавшись начать поиски из каморки тролля, нашел-таки потайную дверку, выходящую — та-дам! — в проход за зеркалом на первом этаже, как раз на спуске в подземелья. Вот только тоннель вел прямиком в каморку, больше никуда, таким образом, в троллье логово можно было попасть двумя путями: мимо Пушка сверху и в боковую дверь, путь к камню продолжался уже из каморки тролля. Но. Боковой ход блокировался магией — к троллю можно было только войти и уйти тем же путем, в то время как сверху через Пушка ход вел дальше — в комнату с ключами, зал шахмат и далее. Как-то хитро маги вывернули энтот лабиринт, схлопнув пространство… тут уже не чёрт, а сам Сатана ногу сломит.

Значит, понятно теперь, почему Квиррелморд так рвется просочиться мимо цербера — он действительно не знает другого прохода к философскому камню! Ну господа, ну уважаю, что тут сказать, мудрёно вы закрутили с ловушками! Разобравшись с этим феноменом, я успокоился и влился в неспешное течение реки времени: незримо и неслышимо парил за плечом Гарри, сопровождая его на уроки, слушал лекции профессоров, неторопливо прогуливался поодаль, пока студенты проводили практику на свежем воздухе, вместе с Гарри наведывался к Хагриду и слушал, как он с Гермионой и Роном уговаривает лесничего сплавить куда-нибудь яйцо, пока из него никто не вылупился. Хагрид не отвечал ни «да», ни «нет», неопределенно мычал и жал плечами, волшебным образом становясь глухим, едва речь заводилась о драконе.

Переживая за Хагрида, Гарри начал подумывать о том, чтобы вообще это яйцо украсть и… А вот дальше фантазия буксовала — ну стащит он яйцо, но девать-то его куда потом? В озере утопить? Так руки не поднимутся, дракон-то уже живой, ворочается в яйце, в стенки стучится… Ну хоть плачь. На меня с надеждой поглядывать начал — не предложу ли я отнести яйцо в мой мир? Я не предлагал, мне эта дикая идея в голову не смела даже сунуться. В мире душ материи делать нечего.

— Но я же ходил к тебе, а я — материален! — не выдержал как-то Гарри.

— Да, ты ходил ко мне, — согласно кивнул я. — Но вспомни, ты смог пройти только в знаменательный день в Колесе года — Йоль. Можно ещё на Самайн и Имболк, ненадолго и не навсегда.

— Но Сэнди! — Гарри показал на кота. — Он же оттуда и живет здесь довольно долго.

— Он псаммиад, — возразил я. — А песчаным эльфам подвластны все параллельные миры, они могут принять любой облик и творить самое великое волшебство. Не сравнивай Сэнди с собой, он необъясним, как и я. Пойми, Гарри, ты меня видишь, сам я могу показаться другому волшебнику по желанию, но при этом меня никогда-никогда не увидят магглы, для них мы запредельны. Как призраки, фантомы, ангелы…

Норберт родился на свет двадцать четвертого апреля девяносто второго года. Его вылупление произошло на наших глазах. Школьная сова доставила Гарри записку от Хагрида, в которой было всего два слова:

«Он вылупляется!»

Гарри тут же передал записку дальше по столу Рону, тот — Невиллу, Дину, Шеймусу… в конечном результате рождение дракончика наблюдали три курса. Дети и подростки чудом уместились в хижине Хагрида, да ещё и пространство вокруг стола организовали. На столе находился глубокий поднос с песком, а в нём лежало огромное черное яйцо, оно периодически дрожало и потрескивало, было очевидно, что малыш стремится выйти наружу. Он ворочался, попискивал, постукивал и скребся в стенки.

Толпа детей завороженно затаила дыхание, когда на боку яйца появилась трещина и дракончик начал отчаянно долбиться в это место. Наконец скорлупа лопнула и отошла, в отверстие просунулся узенький нос и начал расширять проход. Толчок, рывок, треск, и вот на песок вывалился драконёнок, похожий на мятый переломанный зонтик. Запахло кровью. Гарри обернулся и увидел, что за ним стоит Хагрид с ковшиком наготове. Поморщился и спросил:

— Фу! Что это, Хагрид?

— Ну дык, это… Ковшик цыплячьей крови надо ему дать, сразу, как вылупится. Я это в книжке вычитал, вона как!

Гарри кивнул было, но я покачал головой.

— Ага, вычитал… В очень старой книге по разведению боевых драконов. Скажи-ка, Гарри, ему кровожадный злобный монстр нужен или нормальный спокойный ящер?

— Хагрид! — тут же сориентировался мальчик. — А давай лучше обойдемся без цыплячьей крови?

— Но в книжке так написано, — неуверенно запротестовал Хагрид.

— Книга очень старинная! — подключилась умница-Гермиона, моментально сообразившая, что к чему. — Многие методы по разведению драконов в ней давно устарели! Давайте попробуем новую методику?

— Ну давайте, — вынужденно согласился Хагрид, впечатленный умными словами девочки. И засуетился, выливая кровь в сливной бак под рукомойником. — А что ему вместо крови давать надо?

Гарри тут же цапнул с блюда, отодвинутого на край стола, пучок листовой капусты и поднес к морде новорожденного дракончика. Тот проигнорировал, качаясь и топыря лапки для устойчивости. Гермиона показала на приоткрытый рот.

— Гарри, он же хищник, чего ты ему траву суешь?

— А это новая методика, как ты сказала! — огрызнулся Гарри. — Нам кто нужен: хищник или вегетарианец?

— Сделайте её всеядной, — буркнул я. — Это хотя бы не так грустно.

— Хагрид, у тебя рыба есть? — тут же переадресовался Гарри. И переспросил меня: — Это девочка?

Я кивнул, а ребята возбужденно загомонили, обсуждая новость. Фред присвистнул:

— Ну дела! Чарли говорил, что самки злее самцов!

Хагрид сходил за рыбой, у него на озере был огороженный садок с карпами, принес, в момент выпотрошил и отделил филе от костей. Ребята нетерпеливо похватали эти куски и, сгрудившись вокруг стола, принялись кормить малышку. Драконичка жадно хватала и торопливо заглатывала сочную рыбью плоть.

Я внимательно следил за её глазами, страшась увидеть зарождающуюся безумную драконью ярость, ведь мясо — это мясо… Но, к счастью, всё обошлось, крови малышка не попробовала и не озверилась. Рыбоядные всё-таки существенно отличаются от кровавых хищников… Наш спонтанный эксперимент удался — первое кормление заложило основу для будущего характера дракончика, перебив природную злобу, которую заводчики драконов обычно разжигают кровью. Глаза малышки остались желтыми, постепенно приобретая зеленоватый оттенок, злобная краснота не коснулась их.

Что ж, если так и дальше пойдет, возможно, не придется опасаться, что дракон рассвирепеет и на кого-то нападет. Мы сделали Ниру безопасной. Имя Нира появилось после долгих споров и пересудов, пока, наконец, не решили оставить из Норберта две буквы — так и получилась Нира.

А потом созрел и Квиррелморд — решился на убийство единорога. И я понял — пора! Пора его тормозить, пока не произошло самое страшное… Мы за ним следили денно и нощно, ни на секунду не оставляли его наедине, поэтому увидев, что он собрался вершить темные дела, мы тут же позвали подопечных. Странно выглядела наша компания: группа детей крадется по ночным коридорам Хогвартса, в авангарде бесшумно скользит серый кот с высоко поднятым хвостом, в арьергарде плывет Пивз, следящий за тылом, нас не видно — мы невидимы. Но мы рядом, мы за плечами каждого ребёнка.

Мы крадемся за Квирреллом, который так же крадется далеко впереди, вздрагивая от каждого шороха. Детей пятеро: Гарри, Рон, Гермиона, Невилл и Драко, в таком составе была наша неразлучная верная пятерка. Но в холле к нам присоединились ещё двое — близнецы Уизли, Фред и Джордж. Они склонились над листом пергамента и при нашем приближении подозрительно оглядели Рона и пространство вокруг него. Поглазели на крысу на плече Рона, сверились с пергаментом и переглянулись. Но свои мнения-открытия они оставили на потом, сейчас для этого не было времени.

Страшен и мистичен Запретный лес ночью, в нем пугало всё: и тени, принимающие причудливые формы, и призрачный свет неполной луны, и шорох ветра в молодой весенней листве… Но ребятам некогда бояться — они спешат за Квирреллом, который, ни о чем не подозревая, всё так же крался впереди.

Мы не дали ему совершить непоправимое. На одной из лесных полянок я и Рэсси вышли вперед и подхватили одержимого под руки, а пока мы держали его, Аркон отворил Грань.

— Иди, Гарри! — окликнул я. Мальчик кивнул и скрылся за сверкающими гранями.

Квиррелморд завороженно замер, перестав вырываться из наших рук, в его красных глазах застыло изумление — куда это мальчик исчез и что там, за этими лезвиями?.. Мы с Рэсси воспользовались его замешательством и рывком протащили несопротивляющегося профессора сквозь Грань. На землю Тихого дола ступил уже Квиррелл, арендатора в его затылке больше не было.

Растерянно стоял профессор Квиррелл, трогал затылок, озадаченно хмуря брови, и недоуменно озирался по сторонам, не понимая, где он находится. Гарри подошел и взял его за руку.

— Всё хорошо, профессор?

— Д-да, кажется, да… но где я? — Глаза его, голубые, тревожные, собственные.

— Неважно… — Гарри потянул его за руку. — Пойдемте домой, профессор. Здесь живым нельзя долго быть.

Ну вот и всё, мы сделали это — предотвратили убийство единорога и освободили человека от злобного духа. Прогулялись по ночному лесу близнецы и Драко с Невиллом, переполнившись впечатлениями на всю жизнь, пополнила свои знания Гермиона, в общем, насладились дети общими приключениями. А наутро нас всех ждал смешной сюрприз — ни с того ни с сего Дамблдор решил, что Гарри с Роном и Гермионой прошли мимо Пушка и прыгнули в люк. Во всяком случае, именно там старик искал детей, и ему самому пришлось проходить свои же ловушки.

Смеетесь? Понимаю, не рой другому яму…

Вид у Дамбулика был… ну очень живописный. Длинные волосы каким-то непостижимым образом встали дыбом, как наэлектризованные, борода частично ощипана — кто-то страстно выдрал из неё колокольчики с бубенчиками. Лицо покрыто сажей, а сам он весь, с головы до ног, красочно припорошен пылью. Ах да, мантия… мантия была художественно разорвана в самых стратегических местах каким-то безумным модельером типа Диора — дырок больше, чем ткани. Но сильнее всего поражало выражение взгляда… Дикий и испуганный взгляд описавшегося молодого сиамского кота — глаза такие же круглые, голубые и офигевшие.

Из подземелий его вытащил Северус, потому что Дамблдор не справился с последним препятствием — логической задачкой Северуса Снейпа — и выпил не ту жидкость не из той бутылочки, в результате чего получил два пинка за ошибки: отравился ядом и поджарился на барьерном огне. Третья ошибка едва не стоила ему жизни — старик капитально завис перед зеркалом Еиналеж. Вот чего ему в гоблинском зеркале понадобилось? Камень-то поддельный в нём спрятан…

Но если вдуматься, то можно понять, что здесь сработал банальный стереотип — инерция. Спеша в последний зал и проходя препятствие за препятствием, Дамблдор сунулся к зеркалу уже чисто машинально, а как же, финишная прямая, итог, то, сё… Посмотрел в стекло да и залип, увидев там… А вот что он там увидел, этого я, пожалуй, не скажу. Не имею права разглашать личные секреты.

Так вот, присох к зачарованному стеклу и ни туда ни сюда, прилип намертво. Так бы и усох там в мумию, у поддельного зеркала, если б Северус не отправился на поиски пропавшего директора.

Нашел, значит, бессознательного, со вздыбленными волосьями и ощипанной бородой, обгорелого, в подранной мантии, украшенного вдобавок синяками и шишками, и поразился — он что, сквозь преграды попер? Сам-то Северус предусмотрительно себе тайный ход организовал, ещё прошлым летом, когда ловушки устанавливали.

Покачав головой, Северус не стал приводить старика в сознание, а поднял Левиосой и отлевитировал до Больничного крыла, где и передал в цепкие ручки костоправа — мадам Помфри. Ну, врачу только дай пациента… Всех залечит-перелечит, как говорится — усех вылечит: и вас вылечим, и тебя вылечим, и меня…

Получив долгожданного и неуловимого директора в свои ручки, мадам Помфри, что называется, оттянулась, всласть отвела душу, продиагностировав Альбуса вдоль и поперек и к своему вящему восторгу обнаружив даже не букет, а целый стог болячек! Помимо свежедобытых в подземельях ранений, у Дамблдора нашлись и такие вкусности, как ревматизм, катаракта обоих глаз, плоскостопие, анемия, камни в мочевом пузыре, застарелая грыжа. Всё это осчастливленная целительница тщательно пролечила, с любовью спаивая любимому директору зелье за зельем для вывода камней (боль про этом та ещё, дико-неописуемая…), выправления зрения, крововосполнения и прочего. Ревматизм не лечится, а глушится обезболивающими, с косолапостью и грыжей тоже вроде ничего нельзя поделать, зато зубы можно отбелить. Ой…

Мадам Помфри растерянно уставилась на вставную челюсть, повисшую в руке на застрявшей щетке. Воровато оглянувшись по сторонам, она поспешно опустила зубы в стакан с водой и торопливо отскочила от койки, враз передумав узнавать ещё какие-то секреты.

Очнувшись, Дамблдор первым делом вставил зубы на место, осмотрел поредевшую бороду и загрустил, опечаленный отсутствием колокольчиков с бубенчиками. Эх-хе-хе-е-еее, что ж ему так не везет-то, а? Сначала Пушок долго не пускал, скалился и рычал, пока не пришлось позвать Хагрида, чтоб тот приструнил пса. Потом Дьявольские силки, придушившие его и ободравшие с бороды те самые колокольчики… чем-то они им приглянулись. Тролля, слава Мерлину, уже не было на месте, а вот ключи…

Метлу-то он оседлал, да вот ловцом-то сроду не был. Летал за ними, за наглыми ключиками, которые зачем-то обзавелись стрекозиными крылышками, словно вообразили себя феями. И ладно бы просто уворачивались и в руки не давались, так нет же! Этим наглецам погони было мало: то один, то другой крылатый ключ пикировал на Дамблдора и игриво толкал бубенчик в бороде, заставляя их звонко тренькать. Вжух-хх — дзинь-дзинь, вжжу-у-ух — дзинь-дзинь…

Ну как при таком трезвоне сосредоточиться на задаче? Как?! Плата, что ли, такая? Сперва силки колокольчики сняли, теперь вот ключи бубенцы требуют. И Акцио не помогает — Флитвик крепко их зачаровал, очень сильный волшебник этот ехидный полугоблин…

В общем, ощипали железные птички бороду, выдрали бубенчики по одному. Негодники бронзово-медные ввинчивались в бороду, наматывали пряди на резьбу головки и сильным рывком вырывали их вместе с добычей — бубенчиками. Ну а он тоже не оплошал — цапнул тот ключ, подходящий к замку на двери. Ввинтился в бороду, задергался, собираясь оторвать клок с призом, вот тут он и схватил его, нужный ключик.

Гигантские шахматные фигуры внушали прямо-таки мистический ужас, страх и трепет. Едва Дамблдор ступил на край поля, взревели, разгораясь, факелы на обоих концах черно-белого полигона, ярко освещая место грядущего сражения. Прямо перед Дамблдором стояли высокие обсидиановые фигуры рыцарей, королей, кавалеристов и слонов, фигуры напротив были беломраморными.

Пожав плечами, Дамблдор наивно двинулся вперед и был едва не убит просвистевшим над головой гладиусом, которым был вооружен пеший воин — пешка. Лезвие римского меча лишь на миллиардную долю миллиметра пролетело над макушкой, по-киношному срезав волосинку. Эта волосинка, красиво изгибаясь и серебристо мерцая в свете факелов, плавно и невесомо спланировала перед лицом побледневшего директора и опустилась на пол. Пешка бьет вперед по диагонали на одно поле. Пришлось срочно вспоминать правила игры в шахматы и вернуться в начальную позицию, заняв место одной из пешек.

Взяв на себя обязанности полководца, Дамблдор начал управлять армией своих Черных фигур. По правилам — белые начинают первыми.

Белая Пешка скользнула на Е4, по приказу Альбуса Черная пешка ступила на С6, Белая пешка перешла на клетку D4, таким образом белый открыл своих слонов. Дамблдор обрадовался и вывел Черного ферзя на А5, наивно ставя шах белому королю, Белый презрительно пожал плечом и пошел конём на D2… Далее был весьма напряженный бой: Черный пешкой на D5, Белый съедает пешку D5, перейдя с Е4, Черный мстит в ответ, перейдя с С6 на D5, Белый ходит пешкой С3, Черный ходит пешкой Е6, Белый ходит конём на D3. Тем самым выставляя защиту своей пешке и угрожая ферзю. Черный ферзь идет на D5, белый выводит слона на С4, Черный ходит пешкой на G5, Белый ходит пешкой на А4, создавая прямую угрозу ферзю…

«Съедались» фигуры крайне грубо, проигравшего противника просто разбивали в щебень, у Дамблдора все поджилки тряслись, когда он видел, с какой силой на поверженную фигуру обрушивался удар булавой, «звездой» или секирой… Огромные обломки мрамора и острые осколки обсидиана так и летали во всех направлениях, грозя в любую минуту прибить живого игрока. Некоторые из них шрапнелью вонзались в руки и щеки, одним булыжником таки прилетело в голову, к счастью, тюбетейка смягчила удар. Зато пыль и мраморная крошка ложились беспрепятственно на все поверхности, густо припорошив мантию и волосы, лезли в рот, нос и глаза. Минерва, дорогая, прости, но я тебе больше никогда не разрешу играть в шахматы, потому что когда выйду отсюда, я их упраздню!

Как он выиграл, Дамблдор не понял вообще — просто в какой-то момент обнаружил себя перед Белым Королем и с удивлением, откуда-то со стороны, слушал, как объявляет ему шах и мат. И огромный, трехметровый безликий Король склонил перед ним голову, разжав руки, из которых на пол с ужасающим грохотом и звоном вывалился гигантский двуручный меч-клеймор. Дамблдору реально стало плохо, когда он ощутил, как дрогнул под ногами пол. Мерлин, Моргана, господи Иисусе, спасибо вам…

Но далее его ждала, пожалуй, самая подлая из ловушек — логическая задачка Северуса Снейпа. А ведь с логикой как раз волшебники и не дружат…

Впереди опасность, то же позади,

Но две из нас помогут, ты только их найди.

Одна вперед отправит, еще одна — назад,

В двух — вино всего лишь, а еще в трех — яд.

Ты хочешь здесь остаться на долгие века?

Тогда ищи — к тому же подсказка тебе дана.

Во-первых, как бы ловко ни скрывался яд,

Найти его несложно — от вина левый ряд.

Второе — в крайних бутылях налито не одно и то ж,

Но если вперед тебе надо, помощи зря ты ждешь.

Затем ни в большой, ни в малой смерти ты не найдешь,

А если из второй слева и второй справа глотнешь,

Сам убедишься — налито одно и то же в них,

Хотя на взгляд они разные, но это уже в-четвертых.

Впервые в жизни за сто с лишним лет Дамблдор заплакал. Семь проклятых бутылочек, и только одна из них пропустит вперед живым. Севушка, вот убью тебя когда-нибудь, убью, закопаю и успокоюсь! Сволочь, сука, блядь… Дамблдор никогда не любил ругаться, но тут мат сам собой вылез на язык и эхом разбежался по стенам круглого зала, в середине которого и стоял стол с теми самыми семью бутылочками. Поорав, порыдав и побившись в истерике, Дамблдор постепенно отвел душу и сосредоточился на задаче, пытаясь мыслить логически. Итак — на столе семь бутылей: в трех находится яд, в двух — вино, одна даст возможность вернуться назад, а седьмая пропустит вперед. Дамблдор прошелся вдоль стола, внимательно оглядывая бутыли, они размером разные, от полулитра до наперсточка, но одного цвета — бутылочного зеленого — а значит, яд по цвету нельзя определить, жаль, он в окраске ядов разбирается… Впрочем, другие маги тоже могут разобраться, так что правильно Северус жидкости в одно стекло засунул. А если по запаху?

Поколебавшись, Дамблдор откупорил бутылочки и осторожно перенюхал их содержимое.

Вино пахло вином — крепленым кагором и жженым мускатом, в крайних бутылях… Дамблдор сверился с листком — не одно и то же. Крайняя справа круглая бутыль содержала какое-то зелье. Оно? В крайней слева жидкость пахла обычной родниковой водой, так, её убираем… Четыре бутылки проверены, остались три… Постой, но яд-то в трех! Отчаянно-подозрительно Дамблдор уставился на оставшиеся три бутылочки — две средние и одна крошечная, с наперсток. Что-то не состыковывается… Может, это было неправильное решение — определить нужное зелье по запаху?

Где-то на краю сознания промелькнула мысль о периодичности, но он отмахнулся от неё — ну какое тут чередование, мать твою Моргану за ногу! Но потом всё же задумался, что может быть решение типа Яд-Вино-Яд-Вперед-Яд-Вино-Назад… э-э-э… а может быть Яд-Вино-Вперед-Яд-Яд-Вино-Назад? Не-е-е, второй вариант не похож на логику. И Дамблдор, торопясь в последний зал за детьми, схватил высокогорлую бутыль, стоявшую ровно посередине, решив, что верно разгадал логику Снейпа.

Вкус зелья не определился, но то, что это было не то зелье, Дамблдор понял сразу же, как только шагнул в огонь — тот его поджарил, несмотря на скорость, с которой он проносился сквозь пламя. Так что в Зал с Зеркалом влетел пылающий факел, орущий благим матом. Ничего не видя из-за крепко зажмуренных век, Дамблдор не увидел ступени, ведущие вниз, в результате чего шагнул в пустоту и, свалившись, покатился по ним, пересчитав все ребра. Продолжая кататься по полу перед зеркалом, он сбил пламя с мантии. Полежал, глядя в потолок, кротко дожидаясь, когда пройдет боль, и печально констатировал тот факт — детей в зале нет. Зря он спешил сюда, проходил все эти драккловы ловушки, зря отдал свои любимые колокольчики и бубенчики, зря терпел издевательства от силков, ключей и шахмат.

Кряхтя и постанывая, он приподнялся и сел, тоскливо оглянулся, уцепился взглядом за зеркало и остановился на нём. Что было потом, Дамблдор не помнил — выпитый яд начал действовать, накатил отходняк от успокоившегося адреналина, дико заныли-заболели раны и ссадины, полученные во время марш-броска, и вдобавок включилось «Зеркало Гоблинов», скопированное взамен разбитого, высасывая из измученного старика остатки сил.

Когда он очнулся, то обнаружил рядом с собой Северуса, тот сидел в кресле возле койки и ехидно смотрел на него. Слабенько улыбнувшись, Дамблдор едва слышно прошептал:

— Се-ве-рус-с-с… Я жив? Как я рад тебя видеть…

— Да? — в голосе Снейпа прозвучала сладкая желчь. — Весело вам там было, директор?

— Ой нет, Северус, нет-нет-нет… — тут же простонал Дамблдор, надеясь на сочувствие. — Мне там было совсем не весело!

— Да? — Северус придвинулся, сощурил глаза и прожег старика ненавистью. — А теперь представьте на вашем месте маленького первокурсника, которого вы в течение года упорно подталкивали в сторону запретного коридора к церберу, подсовывали ему всякие намеки на философский камень в надежде, что благородный мальчик проникнется и кинется его спасать. Представьте, как Поттер сражается с Дьявольскими силками, как его пытаются убить живые шахматы или как его высасывает гоблинское зеркало… — сделав зловещую паузу, Северус продолжил более холодным голосом: — А если бы он погиб? И ещё… Дамблдор, позвольте спросить — у вас мозг есть? Если даже Поттер, допустим, решил мою логическую задачку, то скажите мне, неужели вы и в самом деле верите, что ребёнок войдет в огонь ради какого-то вшивого камня? Маленькие дети сгорают быстро, профессор!

— Н-но-о-о… ловушки были настроены на Темного Лорда… — жалко проблеял Дамблдор, не зная, куда деться от начавшей вгрызаться в него совести.

— Да? — всё с тем же желчным сомнением протянул Северус. И припечатал с непреклонностью судьи: — Не верю! Альбус Дамблдор, вынужден вас предупредить, что если вы в дальнейшем допустите подобную халатность в своей должности, я обращусь в Совет Попечителей с просьбой о вашем отстранении!

Совесть Альбуса оказалась короткой и продажной — услышав угрозу в свой адрес, старик возмущенно вскинулся:

— Что-о-о?! На каких основаниях?!

Северус достал из кармана нечто винно-красное и подбросил на ладони — фальшивый философский камень обличающе сверкнул гранями простого честного рубина. Голос зельевара, прозвучавший следом, обжигал почище железа, выхоложенного до -270° С в жидком азоте:

— Ещё раз увижу, как вы играетесь с жизнями детей, и останетесь директором ровно столько, сколько мне потребуется для вызова Патронуса, которого я пошлю к мадам Боунс.

— А при чем тут глава Департамента? — озадаченно выпучил глаза Дамблдор.

— При том, что в Хогвартсе учится её единственная и любимая племянница, Сьюзен Боунс, — ласково сверкнул улыбкой Северус. Ой. Как нехорошо Дамблдору стало от этой улыбки…

В больнице он пролежал три дня, покорно принимая лекарства, предписанные ему бдительной и верной целительницей, мадам Помфри, считавшей своим долгом поднять директора на ноги в самые сжатые сроки. Что ж, со своей задачей она справилась — в день выпуска Дамблдор уже был в Большом зале и произносил традиционную прощальную речь, посвященную окончанию учебного года. По итогам подсчета баллов в этом году Кубок Школы выиграл Слизерин, как и всегда, впрочем, за последние семь лет. Как ни хотелось Дамблдору перехватить славу у слизеринцев в пользу Гриффиндора, да нечем. Гриффиндорские разгильдяи опять валяли ваньку вместо того, чтоб нормально учиться и зарабатывать баллы. Со всего факультета, кажись, одна Гермиона и старалась, но много ли вытянет одна-разъединственная студентка? Перси, конечно, тоже трудился, был отличником, но каким-то скучным, так что баллы ему выдавали, что называется, сквозь зубы.

А потом… потом был поезд, увозящий детей домой на каникулы. Наша Пятерка с комфортом разместилась в просторном купе, Гарри уселся у окна, на его коленях пристроился Сэнди, с любопытством наблюдающий за бегущими мимо пейзажами. Гермиона, севшая напротив, смотрела на кота с удивлением — перед её лицом теперь не было книги и пергамента и она впервые увидела Сэнди.

— Не помню… ты вез с собой кота в школу? — спросила она, устав ломать голову. — У тебя вроде только сова была…

— Сэнди пришел ко мне в Хогвартсе, — миролюбиво ответил Гарри, почесывая котика за ушком.

— А так можно? Чтобы и кошка, и сова были? — недоуменно прискреблась Гермиона.

— В правилах об этом не написано — значит, не запрещено, — безмятежно вставил Невилл, счастливый в нирвану — на поводке он держал сильно подросшую Ниру, подаренную ему Хагридом. Драконичка, вымахавшая с апреля до размеров датского дога, чинно сидела у ноги молодого хозяина и тоже глазела на бегущие за окном панорамы. Да-а-а, «добренького» дедушку Элджи ждет грандиозный сюрприз — внучок уезжал с жабой…

— Ну конечно… — девочка с завистью посмотрела на Невилла. — Ты же чистокровный волшебник, тебе и дракона можно, ведь его не надо прятать от магглов!

— Да не шуми, Гермиона, — встрял Драко. — Хочешь, я тебе животное привезу к следующей осени? Ты только скажи, кого тебе надо, у меня всякие есть: павлины, гокко, клобкопухи, кролики, крапы, книззлы.

— Ух ты! — восхитился Гарри. — Да у тебя целый зверинец! Понятно, почему ты с собой только филина взял.

Гермиона же грустно вздохнула и помотала головой:

— Никого не надо, Драко, мне мама с папой не разрешат, говорят, что на животное времени не хватит, вот подрастешь, поселишься отдельно и заводи хоть целый табун.

Гарри с сочувствием взглянул на девочку.

— А ты очень хочешь кого-нибудь?

— Да, я очень хочу сову, ведь она может быть единственной связью с волшебным миром. Но мама как услышала о птицах, тут же запретила мне заводить пернатых, сказала, чтоб никаких куриц в доме не было! Папа отчего-то подавился и закашлялся, он газету читал и кофе облился. Мама на него почему-то разозлилась и, как папа выразился, устроила скандал на пустом месте.

Друзья, как и Гермиона, ничего не поняли, но вежливо помолчали, жалея подругу из-за того, что ей не разрешают держать дома зверушек. Тем временем дверь купе отъехала, и к нам заглянул один из близнецов Уизли.

— Эй, Рон, крысу одолжишь?

— Зачем? — насторожился Рон, слишком хорошо знавший своих братьев. — На опыты не дам!

— Блин! — близнец приложился лбом о край двери. — Не бойся — не убьем…

— Джордж! — окликнул его Гарри от окна. — Вы с Фредом тоже заметили, что крыса слишком долго живет?

— Ага, — кивнул тот, с удивлением моргая на Поттера. — Как ты догадался, что я Джордж? Нас родная мать и то путает.

— А чего вас путать?! — в свою очередь поразился Гарри. — По-моему, вас сложно спутать, я всегда вас различаю.

— Интересно — как? Мы же совершенно идентичны, прям зеркальные! — сказав это, Джордж отвернул лицо и крикнул вдоль коридора: — Фред, иди сюда!

— Чего? — в дверь просунулась голова второго близнеца. — Рон крысу не дает?

— Нет, нас Поттер различает!

— Да ты что?! И как? — две пары идентичных глаз уставились на Гарри. Тот тихо фыркнул.

— Ну, вы же зеркальные, а это означает, что один отражение другого, понятно? Вот россыпь веснушек у Джорджа на правой щеке, а у Фреда, соответственно, на левой. Но, кроме зеркальности, есть ещё один нюанс, который вас отличает друг от друга.

— Какой? — завороженно поинтересовался Фред.

— Движения и привычки, — пояснил Гарри. — У каждого человека есть такое рефлекторное движение, которое он совершает часто и бездумно, порой даже не замечая того, что делает. Вот Гермиона, — кивнул он на девочку напротив, — обратите внимание — рисует пальцем двойку.

Гермиона вздрогнула и посмотрела вниз — действительно, палец правой руки безостановочно выводил по плисовой юбке непрерывную загогулистую линию, складывающуюся в цифру «2». Фред и Джордж с уважением посмотрели на Гарри, а Рон счел нужным напомнить им о визите:

— Так зачем вам крыса-то?

Братья переглянулись, вошли в купе, задвинули дверь за собой и сели, потеснив Драко и Рона.

— Дай-ка Коросту, Рон, — попросил Джордж. Рон не стал протестовать — дал.

Близнецы не были идиотами, они прекрасно помнили, что Перси, уезжая в Хогвартс на первый курс, брал с собой Коросту. Сами же они, переходя с курса на курс, вяло удивлялись странному долголетию Коросты, отлично зная, сколько лет живут крысы. Сколько они себя помнили, Короста в их семье жила ВСЕГДА.

Джордж, держа крысу двумя руками, задумчиво объяснил Рону:

— Понимаешь, у нас есть волшебная карта, на ней изображен Хогвартс, его коридоры, залы, классы… По ней всегда видно, где кто находится.

— Так вот, — взял слово Фред. — В этом году мы заметили, что некий тип по имени Петтигрю спит с тобой.

— Чего?.. — опешил Рон.

— Погоди, дослушай! — поморщился Джордж. — Сначала мы думали, что это наш Перси того… гомик, с парнем в одной постели кувыркается.

— С Питом Петтигрю, — вставил Фред. Джордж кивнул и продолжил:

— Нам-то что, мы не возражали и даже молчали, ничего не сказали родителям, ну мало ли… Но когда в начале года мы увидели, что тот же Питер Петтигрю прилез к тебе в постель, нам стало не до сантиментов.

— Мы тебя проверили, пришли посмотреть на этого… растлителя малолетних, — снова взял слово Фред. — Но, к счастью, никакого парня в твоей постели мы не обнаружили.

— Мы стали думать, что карта врет, — снова начал Джордж. — Пока не увидели имя Пита в ту ночь, когда вы пошли в Запретный лес. Мы увидели, как Рон с друзьями куда-то пошли, и с ними был Пит. Мы вышли к вам, хотели наконец увидеть загадочного Пита Петтигрю, но рядом с тобой никого не было, как всегда, а по карте Пит был впритык к тебе. Можно сказать — на тебе, а на тебе обычно сидит крыса.

— Вот тогда до нас и дошло, что крыса — это Пит.

— Ну и почему он Пит? — настороженно спросил Рон.

— Ну… — Фред почесал в затылке. — Коростой его Перси назвал, когда с помойки его припер, паршивого и грязного. Так вот, думаю, что у него уже тогда было имя…

— Хочешь сказать, что волшебная карта открыла нам настоящее имя крысы? —

прищурился Джордж.

Фред смущенно дернул плечом. Джордж хмыкнул и придирчиво поинтересовался:

— А фамилия у него зачем? Он что, сосед кроликов Сильваниан?

— Да нет, — Фреда вдруг осенило: — Это у анимага фамилия!

Джорджа озарило следом, и братья хором воскликнули:

— И это незарегистрированный анимаг!

— Бли-и-ин!.. — Гермиона стукнула себя по лбу. — Почему мы не показали её профессору МакГонагалл? Мы же, когда в школу ехали, вроде как договорились показать странную крысу профессору!

— Ну забыли, с кем не бывает, — миролюбиво вставил Гарри.

Я явил себя занервничавшему Питу и молча погрозил ему кулаком, дескать, попробуй только копушнуться, вмиг заколдую в неживое состояние. Пит моим угрозам внял — притих. Я кивнул и снова схоронился в Тень, оставаясь невидимкой для всех.

— А зачем профессору? — коварно улыбнулся Фред. — Давайте сами откроем эту загадочную личность.

— Ну, вообще-то теперь, когда нам известно имя, мы можем поднять архивы и поискать волшебника по имени Питер Петтигрю, — предложила умница Гермиона.

— А я папу спрошу! — внес свою лепту Драко. — Спрошу его, знает ли он кого-то по имени Питер Петтигрю.

Крыс снова нервно дернулся, а я вдруг понял, что ему не место здесь, среди невинных и добрых детей. Судя по озабоченным лицам Аркона и Рэсси, они подумали о том же самом. Поколебавшись, я склонился к уху Гарри.

— Попроси Сэнди исполнить желание Пита.

— А что он хочет? — мысленно отозвался Гарри.

— Удрать он хочет, без оглядки и навсегда. И я хочу ему помочь в этом…

Гарри молча кивнул и легонечко сжал спинку Сэнди. Тот слышал нас и уловил картинку в целом — послушно распушил шерсть, начиная творить сильное волшебство. Я настроился на волну псаммиада и поймал лихорадочно-трусливые мысли Пита:

«Мерлин, всё пропало, всё пропало, всё пропало… меня раскроют, сдадут министру и казнят. Ох, на Марс бы мне…»

На Марс, говоришь? Ладно, будет тебе Марс…

Сэнди мурлыкнул и озорно сверкнул глазами. Пит в руках Джорджа заверещал вдруг, дернулся и с хлопком исчез. Джордж удивленно оглядел опустевшие ладони и подытожил:

— Точно, это был анимаг, и он только что куда-то трансгрессировал.

Рон застонал — он остался без животного. Драко снова перечислил состав своего зверинца, предлагая зверя уже Рону, который, конечно же, не стал отказываться, и попросил привезти хоть кого-нибудь. И пусть он будет сюрпризом.

Остаток пути до Лондона прошел без особых приключений. При виде дракона на поводке народ испуганно шарахался и жался к стенам, Августа Долгопупс поджала губы и с твердокаменным выражением посмотрела на Элджернона, который начал наливаться злостью. Долившись же, заклокотал:

— Ты что с моим подарком сделал, сквиб ты недоделанный?

Услышав нелестный эпитет в сторону Невилла, Нира завертела головой, вычислила недоброжелателя и, нехорошо прищурившись, смерила оценивающим взглядом длинные тощие ноги вредного старика. Сочтя их вполне укусимыми, она наклонила голову и с наслаждением вонзила ядовитые зубы в жилистую икру. Вопль был… не так — ВОПЛЬ!!! — был на весь волшебный мир. Элджи верещал так — любо-дорого послушать!

Гарри, посмеиваясь, прокатил свою тележку сквозь барьер и вместе с Гермионой и Джастином пошел к встречавшим их родственниками. Звонко звеня колесами, багажная тележка проехала мимо небольшой лохматой грязно-белой дворняжки болонкообразного вида. Шавка яростно чесалась, не забывая в три глаза наблюдать за горизонтами в поисках угрозы в лице собаколовов. Не обращая внимания на людей, бродяжка наконец учесала блох и деловито пошлепала к ближнему мусорному баку.

Среди блох-старожилов сейчас копошился офигевший Пит, не понимая, что это за монстры его окружают, вот эти жутяры шестиногие, с бочонкообразными тушами и неописуемыми мордами сплошь из жгутиков, щупиков и щетинок??? И от кого они всё время бегут сквозь странный белый вонючий лес, дурно пахнущий псиной?

Ну, извини, старина, планета Марс всё-таки далековато, а собака всяко ближе, но ты не волнуйся, мы с Сэнди честно выполнили твое желание — отправили тебя на Марс, так когда-то звали эту псину.

Дядя Вернон ждал племянника возле машины и удивленно приподнял брови, видя, как у ноги слева, рядом с мальчиком, идет стройный серый кот. Гарри подошел, поставил клетку с совой на плиты и, робко посмотрев на дядю, пояснил:

— Здравствуй, дядя Вернон, это Сэнди, волшебный кот, приставлен ко мне, чтобы поглощать излишки моей магии.

Сказал и затаил дыхание — примет ли дядя такую альтернативу домашнего питомца? Вернон нахмурился, обдумывая услышанное — ну, с одной стороны, кот волшебный, а с другой… ну не свойственно почтенному семейству живностью обрастать, и так сову завели, а она — крайне странный питомец для обычных людей. И опять же, кошка — зверь обыкновенный, в дом вполне впишется, ха… после совы-то!

— Значит, магию поглощает? — шепотом спросил Вернон, нагнувшись к самому лицу мальчика. Гарри вздохнул и так же шепотом ответил:

— Да. Вообще-то он псаммиад и выглядит по-другому, но сейчас он принял образ кота и вопросов от соседей не будет, правда, дядя Вернон?

Теперь уже вздохнул Вернон, выпрямился и привычной затрещиной погнал племянника в машину. Закинул сундук в багажник, передал в руки Гарри клетку с Буклей и подождал, когда кот запрыгнет в салон автомобиля, после чего захлопнул заднюю дверь и сел за руль.

Проводив их и твердо зная, что пацан в надежных руках, я рванул домой, ибо соскучился — страсть! Пересек Грань и с восторгом рухнул в родную траву родной долины. М-м-м… мамочка моя, как же я скучал по своей земной юдоли… И кроватка… помнится, я упоминал в начале истории, что у меня была точно такая же кроватка, как у подопечного, так вот, думаю, пора пояснить, что я имел в виду. В кроватке я не лежал, просто в первые месяцы жизни мы с Гарри были единым целым, поэтому мне казалось, что это я лежу в кроватке и сосу мамку. Потом-то, конечно, произошло разделение сущностей: Гарри остался в физическом мире, а я сформировался здесь, как отдельная и самостоятельная личность. Наверное, поэтому Гарри забыл первые месяцы своей жизни — он не помнит, как сосал мамину грудь, вообще, этого ни один младенец не помнит, потому что в какой-то момент мы расходимся и продолжаем развиваться уже отдельными путями.

Так что вы понимаете, как я зарылся в свою травяную перину, стремясь слиться с ней воедино, закопаться, закопаться, закопаться в неё поглубже, вдохнуть полной грудью запах Родины… Эх, красота моя, мать-земля, породившая меня. Вкусно пахло травами, сверху лилось тепло от солнышка, пронизывая жаром всё окрест, порхали феи над цветами, шелестел ветерок. Пришла и села рядом Луна. Я перекинулся на спину и распростер руки, и она со смехом упала в мои объятия.

Луна, любимая, как же я скучал по тебе! Прекрасная, ясноглазая, золотая. Единственная. Самая красивая лагуна в мире. Она нежно лизнула меня в губы, пробуя на вкус. Я тоже лизнул. М-м-мм, родная… Больше мы не расстанемся — со следующей осени Луна будет сопровождать свою девочку. Долго мы лежали, сплетясь в объятиях и нежно покусывая и полизывая друг дружку… Строение наших челюстей не приспособлены для поцелуев по-человечьи, да и не люди мы, если точно.

Потекли безмятежные и тихие дни лета, посвященные только нам с Луной, больше в нашем мире никого не было, были только мы, друг у друга и друг для друга. Остальной мир перестал существовать. Мы бродили по бескрайним полям, взявшись за руки, плескались и плавали в потайных местечках наших заводей, о которых знали только мы. Их было несколько, таких источников, одно даже с водопадиком, под струями которого было так здорово стоять, кайфуя от льющейся сверху прохладной воды. Она частым дождиком била нас по плечам и пропитывала густую шерсть — чудесный природный душ.

Хорошо на природе в полном бездействии, но о цивилизации нам тоже не давали позабыть, и временами нам, дикарям, приходили приглашения на чей-нибудь бал. Тут уж хочешь не хочешь, а приходилось вспоминать о приличиях, одеваться подобающе и перемещаться в гости. Балы устраивали эльфы, приглашая всех соседей, всех, кого знали, а знали остроухие всех. И ведь не гнушаются позвать на светские вечеринки даже простолюдинов вроде медвелоров и лагунов. Вообще мировой народ, стараются дружить со всеми, наверное, поэтому у эльфов нет врагов. Тролли и орки не считаются — их нет в нашем мире. Того тролля из школы, кстати, я переселил в Серые земли — это чтоб вопросов с вашей стороны не слышать…

На одном из таких балов ко мне подошел Этелефа, подал мне бокал с малиновым лимонадом и легонечко увлек за локоть в стороночку.

— Послушай, Балто, проблемы в Хогвартсе грядут.

— Какие? — я с тоской понюхал лимонад, не рискуя сделать глоток.

— Виджай Кхан-Кишнан беспокоится, ползает по округе, готовится пересечь Грань. А этого, как ты понимаешь, лучше не допускать.

Я осмелился глотнуть лимонаду, так как резко пересохло в горле — Виджай? Ой, мама…

— Зачем, Этель?

— Его подопечному угрожает скорая гибель, — скорбно пояснил Этелефа.

Остаток лимонада я выпил залпом — неужели кто-то собрался убить василиска? А при чем тут Хогвартс? Ой, ну вслух-то зачем…

— Подопечный Виджая живет в Хогвартсе, — чуть удивленно объяснил крылатый эльф.

А ну да, верно, есть такой, я видел его в прошлом году. Огромный старый гад, спит не одну сотню лет, свернувшись кольцами. Осталось уточнить.

— Он из Индии?

— Ну да… сейчас, погоди тут.

Этелефа отошел. Я поставил пустой бокал на летящий мимо поднос и цапнул с другого полный. Отпил и поморщился — яблочное вино. Тем временем раздвинулась толпа, пропуская гиганта-балиониска, змей-Хранитель в сопровождении Этелефы прополз ко мне и свернулся кольцами передо мной. Высоко вскинул голову, оглядывая меня с более удобного ракурса, и приветливо кивнул. Негромко зарокотал:

— Это ты, Балтазар-р-р Нели, чей подопечный видит всех хр-р-ранителей?

Ого, а обо мне уже слава ходит! Это меня ошеломило, и я удивленно рассмеялся.

— Да, это я, мой Гарри действительно всех видит. Только я не знаю — почему.

— Зато я знаю — почему! — утвердительно изогнулся змей. — На моем веку такие индивидуумы нер-р-редко встр-р-речались. Что ни век — то Собир-ратель душ.

— Что, простите? — переспросил я.

— Собир-ратели душ, — повторил Виджай. — Много их было в Ср-р-редние века. А так как начинался р-рассвет религии, то много их было ср-р-реди цер-р-рковников… Собир-ратели душ очень ценились Цер-р-рковью и Ватиканом. Сейчас, в наше врр-р-ремя эта пр-р-рофессия упр-разднилась за ненадобностью, р-разве что где понадобится помощь экзор-р-рциста для изгнания демонов или пр-р-ризр-р-раков.

— Он имеет в виду: родись твой Гарри на пару столетий раньше, стал бы Собирателем душ за способность видеть ангелов-хранителей, — внес ясность Этелефа, видя мое недоумение. — Виджай хочет сказать, что такие люди, как Гарри, периодически встречаются тут-там раз в столетие. Люди, говорящие с призраками. И учти, Балто, это были необязательно волшебники.

Я понимающе закивал — видел-видел, видел, как по телевизору крутят сериальчик на тему говорунов. Сюжет один и тот же: герой переносит клиническую смерть, выживает, поправляется, выходит из больницы, и вот тут начинаются странности, чаще всего забавные, комедийные — человек начинает видеть и слышать привидений. Сначала он их, как правило, боится, смешно пугается, а потом привыкает, помогает неприкаянным душам доделать недоделанные земные дела, пообщаться с родственниками и прочее, и прочее… вплоть до хэппи энда.

Виджай и Этелефа дождались, пока я уложу мысли в голове, а потом, поймав мое внимание, снова заговорили:

— Я видел знаки, по котор-р-рым стало известно, что кто-то собир-рается пробудить ото сна моего василиска. Очень нехор-ррошие знаки, — сообщил Виджай.

— И один из них — черная тетрадка, — вставил Этелефа. — С помощью этой тетрадки можно управлять древним Ужасом Слизерина. И если не вмешаться, может повториться история, произошедшая более полувека назад, а тогда, если память мне не изменяет, произошел несчастный случай — в Хогвартсе погибла школьница. Понимаешь теперь, Балто, что за знаки мы видим?

Ох ты ж… и туда как раз собирается поступить маленькая подопечная моей девушки. Вот же подлянка!.. С горя я сделал большой глоток, напрочь забыв, что в бокале другое содержимое. Кислое вино продрало глотку насквозь, отчего я поперхнулся и закашлялся. Р-р-ррр, ненавижу яблоки! Этелефа выхватил бокал из моей руки и, отставив в сторону, принялся энергично колотить меня по спине, помогая мне прокашляться и продышаться.

— Значит, погибла школьница? — откашлялся я. Этелефа кивнул, бережно поддерживая меня под грудь.

— Да, Северус все старые архивы прошерстил в свое время, как и все студенты, заинтересовавшись легендами Хогвартса, одной из которой является Тайная комната и заключенный в ней Ужас. О ней почти ничего не известно, знаем только, что Тайную комнату в последний раз открывали пятьдесят лет назад и что тогда умерла девочка, старшекурсница с факультета Когтевран.

— Н-да-а-а… — я осторожно отстранился, как можно деликатнее убирая заботливую руку со своей груди, и поинтересовался: — Я чем-то могу помочь?

— Да, — подсунулся поближе Виджай. — Помоги сбер-речь моего гада. Пер-ресели его куда-нибудь, пр-р-ревр-рати во что-нибудь, только убер-ри из замка, не дай его пр-р-рикончить. И самое главное, не допусти, чтобы он снова кого-то убил. Хватит с него смер-р-ртей, не для этого его Салли Слизер-р-рин в замке спр-ррятал…

— А для чего? — воспользовался я моментом узнать старинную тайну.

— Он же индийский! — принялся объяснять Этелефа. — А змеи испокон веков в Индии — священны. За ними закреплена слава идеальных убийц, медленных, но верных. В темные века ведь как? Все необъяснимые явления объяснялись мистикой, ведь не видно же, как змея убивает. Укусить укусит, но человек-то жив и остается живым довольно долго, зато смерть его мучительна и необъяснима. Это если место укуса незаметно или не воспалено. А если нога или рука распухли, то тем более непонятно, что ж его убивает? Кто его отравил? Необразованные люди не скоро связали укус змеи и смерть от укуса. Это потом люди осознали, что змеи ядовиты, но слава их к тому времени превзошла науку — в Индии змея стала священной.

— А теперь пр-рредставь себе огр-рромную змею, убивающую взглядом, — вставил Виджай. — Смер-р-ртоносного василиска, котор-рый вместе с Белым Нагом, индийским змеиным божеством, стор-ррожит сокр-рровища в забр-ррошенных хр-рамах. Но, помимо своей непр-р-рикосновенности, василиск ценен сам по себе. Пр-равда, только на р-рродине, в Индии, в др-р-ругих стр-ранах он изгой и зло во плоти…

— А чем в Индии ценится василиск? — спросил я, желая собрать побольше нужных сведений. К счастью, продолжил Этелефа, Виджай устал рокотать…

— У себя на родине василиск выступает как целитель, ему поклоняются, жертвуют ему дары, взамен прося покровительства и здоровья. В своей вотчине он настоящий змеиный царь, властелин кобр и удавов… Не перебивай, дослушай! — поднял руки Этелефа на мое недоумение. — Да, я понимаю, убивает взглядом, всё такое… Но именно василиску приносили смертельно больных соплеменников, раненых в бою и на охоте, приносили умирающих младенцев и рожениц, не справившихся с родами…

Наверное у меня отвисла челюсть, потому что Этелефа невесело хмыкнул. Выдержав паузу, чтобы я справился с изумлением, он продолжил:

— Неизлечимо больным и умирающим в страшных мучениях Священный Змей даровал быструю и безболезненную смерть, своего рода эвтаназия в темные времена. Раны он исцелял своей целебной слюной либо прижигал огненным взглядом, также он менял состав своего яда, который из смертельного становился целебным и мог спасти человеку жизнь. Как видишь, Балто, при правильном подходе и смертоносный монстр способен стать божеством, чем и был василиск в древней Индии. Змеям там, впрочем, и сейчас поклоняются… Нашему василиску просто не повезло: кто-то привез его и подарил Салли Слизерину, а он хоть и ни разу не индус, но о звере позаботился по мере своих сил и возможностей, спрятал его в потайных подвалах. У нас в Англии василиски не в почете.

Ну да, это верно, тем более, что у нас водится местный аналог василиска — кокатрис, драконопетух или петушиный василиск. А родиной змеиного царя считается Египет, Палестина и Индия, и вот там-то, в священных землях, они сами имеют огромное значение.

Представив себе грядущую задачу, я пообещал Виджаю сделать всё возможное, чтобы уберечь реликтового гада от преждевременной и незаслуженной смерти.

Приблизился день рождения Дадли, и я наведался к Дурслям. Крадучись, прошелся по дому, проверяя, где, что и как. Ну, вроде всё в порядке — все живы. Гарри всё тот же, жив, здоров и весел. Дадли… Ух ты, какой пухлячок, ути-пути, какие щечки! Еле-еле удержал руки при себе, чтоб не потрепать Дадлика за розовые щечки…

В двери в комнату Гарри появилась кошачья дверца, видимо, её прорезали для Сэнди, что ж, похвально, заботятся о зверике. Покрутившись и послушав разговоры, я уяснил себе, что почтенное семейство готовится к очень важному событию — подписанию контракта с фирмой «Граннингс». Подумав, решил поприсутствовать, так, на всякий случай, ибо сделки имеют склонность к нарушениям…

В положенный срок я был на месте и имел удовольствие наблюдать, как Вернон дрессирует своих домочадцев. Он их всех буквально зарапортовал: построил и провел экстренный экзамен. Гарри, Дадли и Петунья стояли перед ним по струночке и преданно ловили каждое его слово, Сэнди разлегся у Вернона на плечах наподобие мехового воротника и грозно сверкал глазами на «новобранцев». Вот так это выглядело со стороны…

— Не мешало бы еще раз отрепетировать сегодняшний вечер, — гулким басом прогудел Вернон, выстраивая семейство в коридоре. — Итак, к восьми ноль-ноль каждый должен быть на своем месте. Петунья, ты будешь…

— В гостиной, — с готовностью подхватила Петунья. — Моя обязанность — со всей учтивостью приветствовать дорогих гостей.

— Мряк! — подал голос Сэнди.

— Прекрасно. А ты, Дадлик?

— Я открою гостям дверь, — ответил толстощекий хомячок (я едва сдержался от того, чтоб не затискать его…) и, приторно улыбнувшись, прибавил: — Мистер и миссис Мейсон, позвольте взять ваши пальто!

— Ах! Они сразу его полюбят! — воскликнула Петунья.

— Мурк! — буркнул Сэнди.

— Молодец, Дадлик! — похвалил сына Вернон и повернулся к Гарри. — А ты что будешь делать?

— Буду тихо сидеть у себя в комнате, как будто меня вообще нет, — отчетно протарахтел Гарри.

— И чтоб ни единого звука! — напомнил дядя. — Затем я веду их в гостиную, представляю Петунье и предлагаю что-нибудь выпить. В восемь пятнадцать…

— Я приглашаю гостей к обеду, — важно произнесла Петунья.

— Мурк! — снова буркнул Сэнди с плеча дяди Вернона, тот машинально погладил его и обратился к сыну:

— А ты, Дадлик, скажешь…

— Мистер и миссис Мейсон, позвольте проводить вас в столовую. — Дадли протянул пухлую руку невидимой даме и прибавил, гордо взглянув на родителей: — Ну как?

— Маленький мой, ты истинный джентльмен! — умиленная мама чуть не прослезилась.

— Мряа-а-а! — тоскливо взвыл Сэнди, закатив зеленые глаза.

— А ты? — Вернон сверкнул строгим взглядом на Гарри.

— Тихо сижу у себя в комнате, как будто меня вообще нет, — заученно оттарабанил мальчишка.

— Правильно, — кивнул дядюшка. — За обедом каждый скажет гостям что-то приятное. Петунья, ты что придумала?

— Вернон рассказывал, как вы прекрасно играете в гольф, мистер Мейсон! Миссис Мейсон, позвольте вас спросить, где вы купили это очаровательное платье?

— Мряк! — вставил Сэнди.

— Очень хорошо! А ты, Дадлик?

— На летнем задании мы в школе писали сочинение на тему «Мой кумир». И я написал про вас, мистер Мейсон.

Это уж было явно чересчур. Петунья от избытка чувств разрыдалась и прижала сына к груди, а Гарри юркнул за их спину — ещё увидят, как он трясется от беззвучного смеха.

— Ну, а ты?

Гарри высунулся из-за тёти и Дадли и проговорил, изо всех сил стараясь не фыркнуть:

— Тихо сижу в комнате, как будто меня вообще нет!

Я поймал взгляд Сэнди и вздохнул — кот тихо веселился, ему было крайне забавно жить в такой семейке. Он лежал на широких плечах Вернона и любяще «месил тесто», массируя коготками шею хозяина. И ведь терпел Вернон эти «уколы», не морщился даже, напротив, поднимал руку и ласково почесывал котика по горлышку.

Отрепетировав сценку, Вернон погнал семейку по делам — надо было подготовиться ко дню рождения Гарри. Несмотря на стремное утро, праздник прошел на приличном уровне: были приглашены друзья и соседи, испечен вкусный тортик, вручены нехитрые подарки и произнесены стандартные поздравления. А моя чуйка мне покоя не дает, всё свербит и свербит, помня прошлый год рождения… И чем ближе подкрадывался вечер, тем сильнее выла и скулила моя интуиция.

И ведь не ошиблась… Мейсоны явились точно в срок, Петунья прикусила язык, видя на миссис Мейсон не очаровательное платье «Где-вы-купили?», а элегантный костюм, состоящий из пиджака, блузки и юбки. Дадлику пришлось забыть слово «пальто», ибо Мейсоны по причине лета заявились легко одетыми… Я приложил ладонь к лицу — насмарку вся репетиция. Умней быть надо — какое пальто летом??? Бедный Дадли так растерялся, что напрочь забыл слова-синонимы — плащ и ветровка. Именно их гости и сняли, заставив Гарри зажать рот и нос.

Испугавшись, что он сейчас заржет, мальчишка опрометью кинулся в свою комнату. Там уже кто-то был, однако не успел Гарри толком его рассмотреть, как подлетел я и сгреб диверсанта к полу, не дав ему и пикнуть. Оскалившись и грозно распушив шерсть, я как можно свирепее осведомился:

— Ты кто такой?

— Ик… — задушенно выдавил тот, испуганно лупая на меня огромными фонариками.

Гарри присел радом с любопытством рассматривая лопоухого чудика, с другой стороны на него вылупился Сэнди, который и сообщил задумчиво:

— А это дикий эльф-домовик, недавно обращенный из гремлина.

— И-и-и? — я покрепче сдавил тощую шейку.

— И пришел сам! — договорил Сэнди. — С какой-то каверзой…

Ага, значит, я не зря решил остаться тут и проследить за порядком!

— У него там письма, — показал Сэнди лапкой. — Краденые.

Я без церемоний засунул руку недоэльфу под грязную наволочку и извлек толстую пачку конвертов, перетянутых бечевкой. Передал их Гарри и встряхнул «шпиена».

— Давай, объясняйся!

Лупоглазик вместо ответа попытался удрать, поднял тонкую ручку и щелкнул пальчиками, но я был готов к этому и пресек попытку к бегству, снова хорошенько встряхнул, отчего он башкой о пол приложился. Гарри тем временем осмотрел конверты и с удивлением сообщил мне:

— Смотри-ка, Балто, четырнадцать писем от Гермионы, одно от Хагрида, три от Рона, семь от Драко, и пятьдесят четыре от Невилла!

— Эк его совы задолбались… — с сочувствием протянул я. И снова пристукнул недоэльфа головкой об пол. — Говорить будешь? А то я голодный… — И зубки показал — ощерился и языком по ним прошелся, чтоб поярче блестели. Ну и слюной капнул для пущего эффекта. Подействовало — лупоглазик задрожал под моей ладонью и попытался уйти в обморок. Не дал — снова потряс. Пришлось ему остаться в сознании и пропеть арию о назревающем заговоре в Хогвартсе.

Выслушав Добби и проигнорировав его робкую просьбу о том, чтобы Гарри Поттер не ехал в школу, прогнал недоэльфа прочь. Оставив Гарри наслаждаться письмами от друзей, я спустился в гостиную и проследил за тем, чтобы мистер Дурсль подписал важные бумаги. Сделка была заключена, договор скреплен печатями и подписями, мистер Мейсон и мистер Дурсль пожали друг другу руки и остались довольны своим состоявшимся партнерством. Петунья и миссис Мейсон сидели на диванчике и о чем-то уютно щебетали. Дадли, пользуясь тем, что на него никто не смотрит, втихую уминал фруктовый пудинг. Шумно выдохнув, я утер вспотевший лоб — всё-таки не зря я здесь остался, чёртов Добби мог что-то натворить…

Позже, в середине августа, Гарри попросил дядю отвезти его в Лондон за покупками к школе. В Косой переулок мы вошли втроем — я, Гарри и Сэнди, а Вернон остался дожидаться племянника в машине. В Банке Гарри додумался взять денег для родственников, попросив обменять на маггловские фунты. Сложив их в поясной кошель, Гарри пошел отовариваться к школе. Неспешно гуляя по магазинчикам, он постепенно набрал всё по списку, кое-что прикупив сверх прочего. Я не подсматривал, но краем глаза заметил яркие сверточки.

В лавке букиниста мы ненадолго застопорились — почему-то не было учебников для второго курса. Вместо них продавец зачем-то пытался всучить бульварное чтиво какого-то малоизвестного З. Локонса. Увидев, что ему под нос суют очередной томик беллетристики «Прогулки с каргой», Гарри взорвался:

— Да засуньте эту каргу себе знаете куда?! Мне учебники за второй курс Хогвартса надо!

— Но, сэр, это правда учебники! — взмолился букинист. — В этом году они включены в школьную программу Хогвартса.

Но Гарри уперся рогом.

— Тогда несите старые учебники для второго курса! Те, по которым учились прошлогодние второкурсники.

Делать нечего, пришлось продавцу уступить и пойти на предложенный компромисс. Набрав вожделенных учебников, Гарри, сердито пыхтя, затолкал их в рюкзак. Я осторожно намекнул:

— Метлу будешь брать? Со второго курса их можно…

— Да иди ты сам в квиддич! — изощренно послал меня Гарри. Поддернув лямку рюкзака, он, чеканя шаг, направился к двери, я заткнулся и молча последовал за ним. А в дверях мы столкнулись: Гарри — с маленькой девочкой, а я — с Луной.

— Осторожней! — мелодично произнесла незнакомка. Гарри поспешно посторонился и увидел, как я странно смотрю на девочку.

Так вот она такая, подопечная Луны… Тоненькая, изящная, как фарфоровая статуэтка, совершенное кукольное личико обрамляли золотые локоны, синие небесные глаза с любопытством смотрели на меня. Гарри это заметил и удивленно спросил:

— Ты видишь моего Хранителя?

Девочка не ответила, она продолжала завороженно таращиться на меня.

— Эй! Я к тебе обращаюсь! — в голосе Гарри прозвучало напряжение.

— Она тебя не слышит, — мягко произнес чей-то голос. Гарри моргнул и растерянно посмотрел на невысокого мужчину, появившегося в дверях за девочкой. Синеглазый и светловолосый, он прошел в магазин и протянул Гарри руку со словами: — Полумна абсолютно глухая. А я — Ксенофилиус Лавгуд.

Гарри со смущением пожал протянутую ладонь и назвал себя.

— Простите, сэр, я — Гарри… — и жалобно: — Совсем ничего не слышит?

— Совсем, — печально подтвердил мистер Лавгуд. — Оглохла от страшного взрыва пять лет назад. Взрыв был настолько мощным, что были повреждены барабанные перепонки и полностью нарушилось строение внутреннего уха, — тут он нагнулся к лицу Гарри и шепнул: — Постарайся не спрашивать её об этом — в то время у неё на глазах погибла мама…

Гарри торопливо закивал, не могучи выдавить ни слова из-за огромного кома в горле. Я, потрясенный не меньше его, в полной прострации смотрел на Луну. Глен всемогущий… Я и не представлял всего того, что случилось в тот год, когда у Луны прошло первое причастие. Глухая девочка. Ребёнок пострадал более чем серьезно, а не только потерял мать…

Ксено Лавгуд купил дочери учебники, попутно выспрашивая Гарри о том о сем и незаметно вербуя его в сопровождающие для своей малышки. Ну да Гарри и уговаривать не пришлось, он мальчик благородный, сам предложил свои услуги, пообещав стать её сопровождающим на весь этот и последующие годы. Позже, когда они устроились возле кафе-мороженого Флориана Фортескью, мистер Лавгул пояснил:

— У нас, конечно, есть соседи-волшебники поблизости — Диггори и Уизли, но Джинни, младшая дочка Уизли, не дружит с Полумной, её головка забита совсем другими, романтичными вещами, на Рона я положиться не могу — мальчик сам нуждается в опеке… А Диггори слишком взрослый, у него на носу СОВ и ему совсем скоро станет некогда возиться с малышней.

— А почему это Рон нуждается в опеке? — удивился Гарри — Он здоров.

Ксено махнул рукой и смешливо фыркнул.

— Так он же постоянно есть хочет. В большой семье не наешься впрок. Там, как говорится, клювом не щелкают… А кроме того, боюсь, большая семья учит жадности — каждый старается зажать кусочек повкуснее и побольше, поневоле приучаешься прятаться ото всех. Вот так-то, Гарри, вроде и есть с кем делиться, да не хочется.

Мы с Луной стояли поодаль, слушали речи и смотрели, как дети лакомятся мороженым. Полумна безмятежно вкушала сладость и тихонечко мурлыкала какую-то песенку, мечтательно поглядывая на белые облака. Слышать мир она не могла, но к счастью, умела общаться с Луной мысленно.

Дядя Вернон, дождавшийся Гарри в машине, разворчался было, но полный кошель, до отказа набитый фунтами, быстро примирил его с долгим ожиданием.

Остаток августа Гарри потратил на изучение учебников и пары книжонок того писателя, которые прихватил для ознакомления, надо же было узнать, почему беллетристика включена в школьную программу. «Тропою с троллями» вызвала зевоту, а «Встречи с вампирами» заставила затосковать. Судя по нелепостям, писал их полный бездарь и оголтелый фантазер…

«Граф Гракун пошатнулся, поскользнувшись на серебряных шариках, моментально теряя силу, я, пользуясь его беспомощностью, разрядил арбалет ему прямо в грудь. Серебряная стрела пронзила его ровно посередине, а пока он распадался, второй вампир добрался до Саймона и заскочил вслед за ним в телефонную будку. Схватив высокого блондина за шею, он склонился к горлу, обнажая клыки. Будучи таким же высоким, как двухметровый Саймон…»

На этом месте Гарри взвыл и захлопнул книгу.

— Да блин! В телефонную будку нельзя войти вдвоем! В ней и средний-то человек едва помещается…

Открыл, глянул дальше и не удержался, процитировал мне:

— Перезарядив арбалет, я пробежал оставшиеся ярды и вбежал в будку вслед за Саймоном и вампиром, его спина оказалась в паре футов от двери… Ну вот, у него и третьему места хватило. Да ещё и с запасом для арбалета. Что у него за телефонная будка безразмерная такая? Тардис?

Я пожал плечами — может, и Тардис, кто его знает… Может, он тоже поклонник Доктора Кто?

Подумав, Гарри совсем скис и мрачно сообщил:

— И вообще, только полный кретин кинется спасаться от вампиров в телефонной будке — она стеклянная и из неё нет второго выхода.

— А если больше некуда и негде спрятаться? — непонятно почему заупрямился я.

— В городе полно переулков и без телефонных будок, — прибил меня логикой Гарри.

Вздохнув, я переключил его внимание на другое.

— Что там Невилл тебе понаписал?

— О-о-о! — засмеялся Гарри. — Он про дракона своего всё пишет: и как она выросла, и как играет, и что деда Элджи никак не вылечат от укусов.

— Это почему? Она что, настолько ядовита? — притворно ужаснулся я.

— Не! — с удовольствием припомнил прочитанные письма Гарри. — Раны заживать не успевают: сегодня левое полужопие откусит, завтра — правое, послезавтра руку попытается отгрызть… В общем, по частям его кушает.

— И как на это власти смотрят? — заинтересовался я. — Дракона же могут счесть опасным. Как бы его не изъяли…

— А она умная: при комиссии одуванчики жует, всем руки лижет, ла-а-асковая-ласковая до невозможности. А стоит им за порог уйти, как бабушка тут же на Элджи её науськивает, мол, много ещё мяса осталось, доешь его, догрызи… Дело закончилось тем, что Элджи съехал от Долгопупсов, уехал в свое дальнее имение в Южном Уэльсе.

Н-да, вижу, веселые каникулы у Невилла, развлекается пацан. Молодчина Хагрид, додумался подарить изумительного зверя самому неуверенному в себе мальчику — тихоне Невиллу. Ушлая Нира быстро привела его в порядок, ожил мальчуган, повеселел. А всё почему? Потому что сообразил Хагрид, что при школе дракону жизни не дадут, директор с деканами косятся, издалека замеривают, комиссия, опять же, поговаривать начала о том, чтобы ящера в заповедник переправить, а там, глядишь, и пристроят куда-нибудь. Ага, на стол разделочный. Печень дракона — сюда, селезенку — туда, и желчь не забудьте процедить… Вот Хагрид и сменил дракону статус: из школьного пособия и заповедного имущества превратил в домашнего питомца, подарив частному лицу, Невиллу то бишь.

На вокзале Кингс Кросс всё было как всегда: многолюдно и шумно. Дядя Вернон привез племянника в десять ноль-ноль, погрузил сундук на тележку и проводил Гарри до барьера, возле которого они попрощались и расстались. Оказавшись на волшебной стороне, мы с Гарри сразу же увидели Невилла с Нирой на поводке и Драко с огромной переноской у ног. В пэт-боксе кто-то ворочался и ворчал. Мы с Гарри невольно прислушались.

— Уроды, сволочи, замуровали… И не хочу я нового хозяина! Меня бы кто спросил… Недоумки, вот только выпустите меня, враз всех перекусаю! Р-р-ррр…

— Драко, кто у тебя там? — с понятным опасением осведомился Гарри.

— Джарви, — Драко с отвращением пнул переноску. — Рон в письме упомянул, как они с братьями сад обезгномливают, вот я и решил, что джарви будет отличным подарком. Ты его не слушай — он всегда ругается.

Из всего этого Гарри, однако, уцепился за одно непонятное слово.

— Что-что они с садом делают? О-без-гном…

— Садовых гномов изгоняют, — пояснил Драко. — Это вредители такие.

Гарри смешливо фыркнул, вспомнив других садовых гномиков из алебастра, которыми люди украшают свои садики. Посмотрел на Ниру и уважительно поднял брови — драконичка вымахала с арабскую лошадь, и теперь её голова на целый метр возвышалась над головой Невилла. Сам Невилл выглядел посвежевшим, отдохнувшим и счастливым, ну оно и понятно: вредный дед перестал над ним измываться, теперь наоборот, за ним Нира охотилась, всё лето ему нервы трепала. А кроме того…

— Как они? — шепотом спросил Гарри, склонившись к уху Невилла.

— Отлично! — заулыбался тот. — Мама меня уже узнала, начала со мной разговаривать. За папой ухаживает вместе с бабушкой, надеемся, что к Рождеству он тоже поправится.

— Значит, вы всё-таки забрали их из Мунго? — просиял Гарри.

— Да, — закивал Невилл. — С Нирой никакой Элджи не страшен. Это он заставил бабушку сдать папу и маму в госпиталь, сказал, что нам, дворянам, не пристало за овощами ухаживать…

— Вот же мерзопакостный мудак! — вызверился в переноске джарви. — Мальчики, а ну-ка выпустите меня, я ж ему счас буркалы-то повыдергаю! Я ему кишки вырр-р-рву и на кадык намотаю! Пустите, слышьте?!

— Сиди… — покрасневший Драко снова пнул переноску и оглянулся. — Где Рон?

Гарри посмотрел на часы над вокзалом.

— Успеет. Ещё рано.

Однако стрелки часов доползли уже до четверти одиннадцатого, а Рона и его семейства всё не было. Что-то их задержало. Давно опустели платформы, все студенты плотно заняли свои купе, разошлись последние провожающие. К Гарри подошли Лавгуды и тепло поздоровались, потом Ксено помог ребятам с багажом, убедился, что дочка в надежной компании, и со спокойным сердцем удалился.

Поезд уже раздувал пары, когда наконец-то появились Уизли. Сначала сквозь арку пролетел взмыленный Перси, на ходу завязывающий галстук, за ним прогремели тележками близнецы и пронеслась рыжая лохматая мамка, волокущая за собой мелкую соплюшку.

— Где Рон? — крикнул Драко с подножки.

— Там! — отмахнулся мистер Уизли, катящий сразу две тележки — Перси и дочкину.

Подхватив переноску, Драко спрыгнул на перрон и устремился к арке, надеясь встретить Рона и передать ему подарок. До арки он успел…

— Тик-так! — торжественно тикнули вокзальные часы, замирая на цифре «одиннадцать» и блокируя проход. Мы с Арконом в шоке переглянулись — Драко остался в мире магглов. Точно зная, что Гарри в безопасности и сидит в купе с Гермионой, Невиллом и Полумной, я без колебаний последовал за Арконом. Драко и Рон под ругливый аккомпанемент джарви безуспешно колотились в ставшую кирпичной стеной колонну перехода. Как говорится: посадка завершена, двери закрываются, всем спасибо!

— Ну просто блестяще! — с досадой крякнул Драко. — Вы бы ещё вечером пришли! Почему именно отсюда?! Вы маги или погулять вышли? Почему не камином или трансгрессией?

— Какая трансгрессия? — трагично взвыл Рон. — Куча багажа, нас пятеро, мама с папой!

— А камин?

— Так Летучий же порох закончился! Мы сюда на машине приехали, и то маму папа еле уговорил!..

— На чём? — тут же забыл о печалях Драко.

— Ну… — Рон оглянулся и ткнул пальцем в стоянку. — Вот, машины видишь? Наша в переулке стоит, мы на ней с неба спустились.

Волшебный валенок по имени Драко завороженно уставился на хромированные металлические яркие штуки на колесах. Я нервно дернул Аркона за рукав.

— Он что, действительно не видел машин? До сих пор???

Аркон не менее нервно дернул плечами.

— Да нет, видел, просто никогда на них не катался. Папаша позаботился, считает, что рано сыночку с магглами якшаться…

— Он идиот? — отчаянно прозвенел я, глядя, как Рон и Драко развернули ронову тележку, поставили на неё пэтбокс с хорьком и потопали в сторону переулка со спрятанной машиной.

— Сейчас я думаю, что да, — скрипнул клыками рослый гваделор. Можно я не буду уточнять, кого мы считаем идиотом?.. Я сгрыз все когти до костяшек, а Аркон чуть не сжевал язык, пока Рон разбирался с управлением и поднимал машину в небо. Сундук Рона лег в багажник, клетка с джарви встала на заднее сиденье, сам Рон едва выглядывал из-за руля, а Драко, ничего не боящийся по наивности, с восторгом смотрел в окно на плывущий внизу город. В глазах Аркона мелькали то обещание ремня, то мольба — не разбейтесь, засранцы!.. Я держался рядом и судорожно бормотал:

— Ты не волнуйся… Если что — поймаем… Ведь поймаем же? И в угол, на год…

Голубой автомобиль вдруг замерцал и исчез, потом проявился, вводя в ступор пьяного маггла, сидящего на скамейке в сквере. Проводив взглядом летящую машину, алкоголик подозрительно оглядел бутылку с остатками виски, вздрогнул и, поспешно перевернув, вылил спиртное на землю.

— Держись! — крикнул Рон и резко нажал на педаль акселератора: машина взмыла вверх, попала внутрь плотного слоя облаков и полетела вслепую, как в густом тумане.

— Теперь куда? — с интересом спросил Драко, вглядываясь в молочную белизну, окутавшую машину со всех сторон.

— Теперь надо обнаружить поезд, — просипел Рон, крепенько вцепившись в руль.

— Давай тогда скорее снижайся…

Машина вырвалась из зоны облаков, и мальчики, извернувшись на сиденьях каждый в свою сторону, свесились вниз.

— Вон он, впереди! Я его вижу! — обрадовался Драко.

Экспресс Лондон — Хогвартс целеустремленно чухал внизу, похожий на красную чешуйчатую сколопендру.

— Идет строго на север, — определил Рон по компасу на панели управления. — Будем сверяться каждые полчаса. А теперь держись крепче…

Машина прошила облака насквозь и очутилась в мареве солнечного света. Мир преобразился. Под колесами — бескрайнее море пухлых снежно-белых облаков, вокруг безграничная синева, а над всем — ослепительно яркое солнце.

— Здесь, — изрек Рон важно, — надо бояться только самолетов.

Друзья посмотрели друг на дружку и давай смеяться. Смеялись, смеялись, долго не могли остановиться. Они были сейчас точно в волшебном сне. Это, наверное, самый лучший способ путешествовать. Мимо проплывают башни и купола кучевых облаков, салон машины залит горячим сиянием, в бардачке пузатый пакетик ирисок. А впереди триумфальное приземление на зеленом газоне, обегающем замок Хогвартс, и завистливые взгляды студиозусов.

Летели на север, временами спускаясь посмотреть, где там поезд, и совсем не думая о случайных свидетелях-магглах, видящих, как из облаков выныривает голубенький форд «Англия», который, посверкав фарами в души потрясенным людям, заныривал обратно в облака.

Два лондонца потом уверяли всех, кто слушал:

— Граждане, мы только что видели, как над башней почты пролетел старенький фордик, не верите? Так мы сфотографировали и сейчас пойдем проявлять пленку! И пусть потом доказывают, что НЛО не существует!

В полдень в Норфолке почтенная Хетти Бейлисс, развешивая во дворе белье, заметила летающую машину и так поразилась, что села в тазик с мокрым бельем.

Двойной шпион-разведчик Энгус Флит из Пиблза доложил полиции, что Пентагон и ЦРУ давно обошли их знаменитый Скотланд-ярд по части продвинутых технологий… или это был ваш автомобиль? Ну как какой?! Тот, который по небу летел, он что, не ваш? Тогда чего вы тут сидите, остолопы, в КГБ звоните, растяпы, так вас через этак! У вас тут шпики по небесам шпарят, а вы тут носки нюхаете…

Ну и так далее в том же духе по всей протяженности пути за странной машиной через всю Англию разнесся шлейф удивления, растерянности, пересудов и легкой паники.

Несколько часов однообразного полета, однако, заметно уменьшили восторг мальчишек. От ирисок сильно захотелось пить, стало так жарко, что оба путника сняли свитеры, но парчовая рубашка Драко всё равно прилипала к спинке сиденья, а промокшие пряди белых волос то и дело сползали на кончик вспотевшего носа. Он перестал замечать фантастические очертания облаков. Как было бы здорово ехать сейчас в одном из прохладных вагонов, которые катились по рельсам далеко внизу, и выпить стакан ледяного тыквенного сока, развозимого доброй пухленькой волшебницей-проводницей!

— Наверное, скоро приедем, а? — прохрипел Рон ещё несколько часов спустя. Солнце уже стало погружаться в облачные поля, расцвечивая их всеми оттенками красного. — Еще раз, что ли, снизиться?

Поезд по-прежнему был под ними, полз по склону горы с заснеженной вершиной. Под облаками, скрывавшими солнце, было значительно темнее. Сзади монотонно ворчал джарви, изголодавшийся и изнывающий от жажды, как и мальчишки. Мы с Арконом бдительно парили бок о бок с автомобилем, готовые к любым неожиданностям, но к тому, что случилось, мы определенно не были готовы. Машина на подлете к Хогвартсу вдруг обрела разум и самостоятельность. Лично я все ужастики припомнил, от Кристины до Дуэли, где-то на краю сознания промелькнул милый гонщик Херби, но старый добрый «жук» тут же был задвинут подальше зловещим Катафалком и жутким Черным Линкольном.

Этот автомобиль не стал исключением — он тоже попытался убить мальчишек… Причем изощренно: о дерево, одиноко стоящее на холмике. Дерево почему-то пришло на помощь — предприняло попытку добить пацанов. Как у нас сердце не выскочило — не знаю… Машина тужится, едет по стволу, кряхтит, гремит и рокочет, дерево трещит и хрыкает, хлеща плетьми куда ни попадя, мальчишки визжат и умирают от ужаса.

— Зашибись! Чтоб я так жил! Эх, растудрить твою налево! — восторженно орал совершенно ошалевший от адреналинового счастья джарви.

Наконец сочтя, что с неё достаточно на сегодня, спятившая (или поумневшая?) машина слезла с дерева, распахнула дверцы и катапультировала пассажиров вон из салона, следом вылетел пэтбокс и покатился по газону со сдавленными ругательствами, совершив же черное дело, ожившая жестянка захлопнула двери и, развернувшись, понеслась к лесу. Не забыв, впрочем, выбросить из багажника ронов сундук.

— Вернись! — опомнившись, закричал ей вслед Рон. — Вернись! Отец меня убьет!

Но умная тележка, последний раз фыркнув выхлопной трубой, растворилась в темноте. Мы с Арконом осторожно покосились друг на друга и обнаружили, что оба держимся за левую сторону груди.

Драко встал с земли и принялся охлопывать себя по одежде, стряхивая пыль и мусор. Рон неуверенно затоптался рядом. Прочесав пальцами волосы, Драко как бы между прочим сообщил:

— В переноске твой зверь — джарви.

— А-а-а! А то я всё думал — кто это там ругается… — покивал Рон. — А он разве домашний?

— А не знаю, — пожал плечами Драко. — Некоторые заводят их для того, чтобы они садовых гномов ловили.

— Значит, домашний. Хороший зверь, спасибо, — снова закивал Рон и показал на замок: — Ну что, пойдем?

Рука Драко дернулась к заду, а сам он тоскливо поежился. Всё понявший Рон виновато потер покрасневшую шею — у его мамы было мокрое и очень бо́льное полотенце…

Что и говорить, возвращение было совсем не таким победоносным, как представлялось. Измученные, закоченевшие, все в синяках, они ухватили за ручки сундук и пэтбокс и потащились вверх по склону к огромным дубовым дверям школы.

— Торжественное открытие, наверное, уже идет, — уныло проговорил Рон, бросив свой груз у парадной лестницы. Тихонько приблизился к ярко освещенному окну и заглянул внутрь.

— Иди сюда, Драко, — позвал он. — Уже началось распределение!

Драко подошел, и оба стали смотреть на происходящую в Большом зале церемонию.

— М-мм… — вдруг застонал Малфой и схватился обоими руками за попу.

— Ты чего? — обернулся к нему Рон.

— Снейпа нет! — в голосе Драко прозвучало смятение.

— Да ты что? — Рон быстро оглядел зал в поисках профессора, не нашел и возликовал: — Неужели уволился?!

Драко не ответил, он оцепенело смотрел куда-то позади Рона, а тот продолжал фонтанировать счастьем:

— Может, он заболел и потому уволился? А может, совсем ушел? Из-за того, что место преподавателя защиты от темных искусств снова досталось не ему? А может, он наконец сварил неправильное зелье и его выгнали? Его же все терпеть не могут…

— А может быть, — вкрадчиво прошелестел сзади чей-то голос, — он сейчас стоит и ждет, когда вы двое расскажете ему, почему вы вернулись в школу не поездом.

Рон мигом обернулся. В двух шагах стоял Северус Снейп собственной персоной, подол и рукава-крылья его черного одеяния кинематографично реяли от порывов ветра. Он был очень зол и весьма нехорошо улыбался. Увидев его улыбку, горе-путешественники поняли, что им грозит большая беда.

— Следуйте за мной! — приказал грозный профессор.

Проводив мальчишек и Северуса взглядами, мы с Арконом переглянулись и, не сговариваясь, рванули в Большой зал посмотреть, как проходит церемония отбора. К табуретке как раз скакал серый мыш, названный Колином Криви, а Полумна всё ещё была на очереди. Найдя Гарри, я успокоился — он сидел со своими друзьями-второкурсниками. Так, тут всё в порядке. Облегченно выдохнув, я стал дожидаться конца распределения.

Ну вот и Полумна, милая маленькая подопечная моей девушки. Как и все, она села на табурет, и профессор МакГонагалл опустила ей на голову Шляпу. После положенной паузы та, наконец, объявила результат:

— Когтевран!

М-м-м, не Гриффиндор, конечно, но да ладно, хоть куда-то определили… Встав с табурета, Полумна отправилась за свой стол, верная Луна преданно держалась рядом, бдительно следя за своей малышкой. К концу распределения появились Рон и Драко, обменявшись рукопожатиями, они разошлись по своим столам. Проходя мимо рыжей девчонки, Рон поздравил её:

— Молодец, Джинни, теперь ты гриффиндорка!

Джинни радостно улыбнулась брату. И спросила:

— А где ты был? Я весь поезд обошла, тебя нигде не было.

— Да, Рон, колись! Ты куда подевался? — подхватили с середины стола близнецы. Перси оторвался от своего значка старосты и тоже вопросительно уставился на Рона.

— Э-э-э… — замямлил тот. — Я того… к проходу опоздал. Он застопорился и нас не пропустил.

— Вас? — грянуло полстола. Рон поежился и виновато покосился в сторону слизеринцев.

В общем, Рон и Драко стали героями дня, несмотря на печальные подробности, о которых ребята стратегически умолчали. Пришедший Рону от мамы гневный Громовещатель, как ни странно, прибавил им славы, придав их путешествию легкий флёр трагизма — а как же, мало того, что сами до школы долетели с такими приключениями, так ещё и от миссис Уизли люлей получили! А она разошлась будьте-нате — пропесочила обоих: и своему родному сыну кости перемолола, и чужому ребёнку «ласковых» слов не пожалела.

Этой ругани с восторгом внимал только джарви, сидящий на коленях Рона, жадно впитывая каждое бранное словечко. Выпущенный из переноски, он вызвал к себе понятное внимание — большой, размером с лису, коричневый зверь выглядел как хорек, только с рогами. На лбу меж круглых ушек этого несомненного хищника из меха вылезали два острых загнутых рожка. Он хитро стрелял по сторонам черными глазками, тянул длинную шею и, улучив удобный момент, ловко утаскивал с блюда кусочек того-сего. Просить джарви не любят — предпочитают воровать, как и положено приличному хорю.

Понаблюдав за ним, Рон наконец придумал ему кличку — Копуша Бульбер. Кличка всем понравилась, и за гриффиндорским столом состоялся торжественный пир в честь нового члена семьи. Сам же Копуша к имени пока отнесся нейтрально, решив, что скандалить из-за него не будет, так и быть, а постарается со временем привыкнуть. Главное, хозяин адекватный появился, из большой и веселой семьи, к которой стоит присмотреться.

Я с прочими хранителями незримо дефилировал вдоль столов, наблюдая за здоровьем подопечных: мало ли, подавится кто… Увидел Этелефу и подошел к нему с вопросом о тетрадке. Хранитель Северуса как-то странно посмотрел на меня, потом склонился к моему уху и негромко сообщил:

— Мне жаль, Балто, но мы упустили момент, и тетрадка ускользнула от нашего внимания. Мистер Малфой и мистер Уизли устроили безобразную драку прямо в магазине, а когда всё закончилось, тетрадки при мистере Малфое уже не было. Как-то мы просмотрели, кому он её подкинул. Теперь черная тетрадка может быть в чьих угодно руках.

— Ну вы и растяпы… — обескураженно пробормотал я. — Прошляпить столь значимый артефакт. Что, совсем не знаете, кто теперь является её владельцем?

Этелефа расстроенно развел руками. Я встревоженно обвел взглядом огромный зал — где-то здесь находится хозяин артефакта, готовый в любую минуту поднять ото сна смертоносного василиска.

Хотя… У нас с Гарри же особые отношения — я, например, могу попросить у него помощи, чего никогда не делают другие хранители… Выждав и подловив подходящий миг, я шепнул в темную макушку:

— Гарри, мне нужна твоя помощь…

— Что нужно сделать, Балто? — моментально мысленно отозвался мой умный и хороший мальчик.

— Пока ничего, только запомнить — черная тетрадка. Увидишь её где, тут же сообщи мне.

— Хорошо, Балто! — покладисто согласился Гарри, передавая те же слова Рону, Невиллу и Гермионе.

Ну вот и ладно — четверо теперь знают, и если что, мы тут же будем в курсе. Ну и сами её поищем. Вот незадача… Как же темный артефакт незамеченным-то в замок просочился? Уму непостижимо. И Хранитель-то у Рона подлый… Где он был, пока пацан весь день жизнью рисковал?

— А зачем? Вы же рядом были, — вкрался в голову чей-то ехидный бестелесный голос. Тьфу ты… Есть у Рона Хранитель, из так называемых нефилим. То есть ангелы, которых даже мы не видим. Они почти всегда рядом и вмешиваются только в самых крайних случаях. Ангелы быстрого реагирования, чтоб их…

После пира старосты собрали первокурсников и повели их из зала, вторые и третьи курсы собрались сами, позевывая и потягиваясь, неспешно двинулись вслед за первыми. До башен шли смешанной кучей, а потом, увы, пришлось разделиться. Когтевранцы направились к восточному крылу, а гриффиндорцы — к себе. Пользуясь тем, что мои второклашки не особо спешили, я проводил Луну с Полумной, с беспокойством думая о том, как справится глухая девочка.

В общей гостиной их уже поджидал декан Флитвик. Дождавшись, когда все соберутся, он позвонил в маленькую рынду, сворованную, видимо, с какого-то парусника, и запищал:

— Прошу внимания! У нас появился особенный ребёнок — Пандора Луна Лавгуд.

Полумна по подсказке Луны подошла к декану и внимательно уставилась на него. Тот смущенно откашлялся и продолжил:

— Эта девочка по причине несчастного случая лишилась слуха. Её осматривали лучшие целители Европы и маггловские специалисты узкого профиля. Увы, утерянный слух восстановлению не подлежит. Даже магически — магия оказалась не способна повлиять на набор человеческих генов, иначе не было бы вырождения. Или что-то сделать с нейронами. В мире магглов Пандора Луна может носить слуховой аппарат, так называемый усилитель звука, но в волшебном мире, к сожалению, электроника не работает. Посему у меня к вам интересное предложение, уважаемые старшекурсники — изобрести индивидуальный усилитель звука для конкретного человека. Напоминаю — это ни в коем случае не Сонорус, не заклинание громкости, а нечто совсем особенное. Ну, ребятки, задача ясна?

Флитвик подмигнул и замолчал, зато загомонили студенты — возбужденно переговариваясь, они окружили Полумну и оживленно стали с ней знакомиться, пожимали ей руки и громко называли себя. Полумна пристально смотрела каждому в лицо, читала с губ и понимающе кивала.

У меня маленько отлегло от сердца — декан предупрежден, поставил в известность студентов, да ещё и работку им подкинул, чтоб на глупости не отвлекались. Луна лукаво улыбнулась мне, прекрасно понимая, чего я тут торчу. Криво улыбнувшись в ответ, я ушел к Гарри.

А когда Гарри лег спать, я наведался в кабинет директора — мне ещё с прошлого года не давал покоя феникс, готовящийся к перерождению. В природе фениксы для самосожжения укрываются в зарослях руты красноцветной, и кабинет директора для этого никак не годился… Ну что сказать. Признаков к перерождению стало ещё больше — феникс выглядел совсем дряхлым, он сгорбился и начал линять, из него перья прямо пучками сыпались. Бедный птиц тянул до последнего по той причине, что был прикован цепью к жердочке. Интересно, чем Дамблдор думает? Или он вообще не в курсе, что происходит при возрождении?

Фениксы должны сгорать в огне и воскресать из него на полной свободе — вот главное условие для полноценного становления истинного представителя рода авгуреев. Птиц вида огненный феникс всего два — греческие пепельники и египетские яйценосы. Греческие фениксы возрождаются из пепла, а египтяне перед сожжением откладывают яйцо, из которого вылупляются обновленными спустя какое-то время, могут и через сотню-другую лет, если хорошенько спрячут яйцо от посторонних глаз.

Этому каплуну явно не повезло — он оказался в рабстве у волшебника. Вон, цепью прикован для того, чтобы возродился там же, где сгорит. Вот и подносик для сбора пепла имеется, аккурат под жердочкой. Ишь… всё предусмотрел Дамблдор для того, чтоб сохранить при себе ценного питомца. Разумеется, старик знает, что фениксы — самые преданные друзья, ага, это после инициации-то… Конечно, так заложено в природе этих птиц: кого увидят первым после рождения — тот и друг.

Вот только со смертью нехорошо вышло, приковывать-то зачем?.. Видать, старик не доверяет своему другу полностью, раз на цепи держит перед самым значительным событием в жизни. Я подошел поближе, пытаясь поймать взгляд огненной птицы, чтобы понять, не опасным ли будет его погребальный костер? А то я слышал, как после таких гневных возгораний оставались целые пустоши выжженной земли, ведь в огне ярости сгорают даже камни, так силен гнев плененного феникса…

Откуда слышал? Да на лекциях, которые профессор Балобан читал студентам в прошлом году, я на них присутствовал, вот и запомнил. Интересно, а Гарри помнит? Покрутившись вокруг феникса, я по некоторым нюансам выяснил, что в запасе у нас есть ещё много времени — до декабря точно — и успокоился. Успею Гарри сказать. Да и взгляд у феникса скорей разочарованный, чем рассерженный. Эх, бедняга, понимаю… а хочешь, я Сэнди приведу к моменту твоего сожжения? Он исполнит твое заветное желание.

Вернувшись в спальню мальчиков, я прошелся по комнате, отмечая признаки намечающегося беспорядка студенческой общаги — с рожковой люстры свисал носок, не попавший для сушки на решетку камина, на которой висели промокшие штаны и свитера Дина и Шеймуса: те перед сном устроили морской бой — пострелялись Агуаментами из палочек. Храпел пока только Рон, остальные в свои две дырочки сопели тихо.

Рэсси умиленно пялился на своего спящего подопечного. Заметив его выражение лица, я подошел и тоже потаращился на сладко посапывающего ребёнка. Ну… милый, такой же, как мой Гарри. Чего ты, Рэсси? С этим вопросом я его пихнул в бок. Тот томно вздохнул.

— Не понимаешь ты, Балто… Мы с ним всё лето тесно общались и стали такими хорошими друзьями. Спасибо твоему Поттеру за то, что свел нас, за то, что он увидел меня и рассказал Невиллу о моем существовании. Ты не представляешь, каково это: колотиться долгие годы в невидимую стену между нами, кричать ему безголосо, что он не один, что рядом с ним есть я — его верный и бессменный Хранитель. Как горько было слышать его плач по ночам в подушку и полные боли жалобы на то, как он одинок. Бедный Невилл, он не подозревал, что все эти годы я всегда был рядом с ним.

Я молча выслушал монолог Рэсси и горестно кивал на каждое предложение. И правда, это очень больно — не иметь возможности достучаться до кого-то. Невилл был уверен в своем одиночестве и потому не видел своего Хранителя, несмотря на все попытки последнего объявить о себе.

Да-а-а, твердая штука — подкорка… Пока не знаешь — не увидишь и не поверишь, а стоит только узнать о чем-либо, так всё становится явным. Хорошо хоть некоторые люди сами догадываются об ангелах-хранителях, стоящих у них за плечами, а то совсем было бы грустно… Мне-то повезло — я ранку на лбу зализал и тем самым нечаянно причастился первой кровью своего подопечного. Хоть и запрещено правилами, мы всё равно хотим общаться со своими маленькими создателями.

На следующий день начались занятия, и первым был урок Травологии в одной из теплиц. Едва дети вышли на двор, к ним откуда-то проскользнула Нира, за ночь так соскучившаяся, что уронила Невилла, накинувшись на него с полизушками и объятиями. Возле теплиц к ним сунулся было какой-то пижонистый тип в лазурной мантии, но, увидев дракона, резко передумал и обошел детей по широкой дуге.

Профессор Стебль стояла в центре теплицы у деревянной скамейки, на которой лежали около двадцати пар наушников-заглушек. Подождав, пока ребята соберутся у верстаков с горшками и ящиками, профессор начала урок.

— Сегодня мы будем пересаживать мандрагоры, — деловито приступила она. — Кто хочет рассказать о свойствах этого растения?

Никто не удивился, что первой подняла руку Гермиона.

— Мандрагора, или мандрагорум, — сильнодействующее средство для восстановления здоровья, — отчеканила Гермиона, как будто знала учебник наизусть. — Мандрагору используют, чтобы вернуть человеку, подвергшемуся заклятию, его изначальный облик.

— Отлично. Десять баллов Гриффиндору, — просияла профессор Стебль. — Мандрагора является главной составляющей частью большинства противоядий. Но и сама мандрагора небезопасна. Кто может сказать почему?

Опять взметнулась рука Гермионы и чуть было не смахнула очки с носа Гарри.

— Плач мандрагоры смертельно опасен для всех, кто его слышит, — без запинки протарахтела девчонка, вызывая у некоторых изжогу своей старательностью.

— Совершенно верно. Припишем еще десять баллов. Мандрагоры, которые сейчас перед вами, — рассада, совсем еще юная.

Профессор указала на глубокие ящики, и весь класс подвинулся вперед, чтобы лучше рассмотреть. В ящиках росли рядами торчащие из земли пучки лилово-зеленых листьев — в каждом около ста маленьких мандрагор.

Гарри не заметил в них ничего особенного, «плач мандрагоры» был для него пустым звуком.

— Возьмите наушники! — распорядилась профессор Стебль.

Послушно надев наушники и натянув на руки защитные перчатки, дети ухватили пучки зелени и рывком выдрали из ящиков нечто крупное и живое. Густо заляпанные жирными глиной и черноземом, земляные младенцы вяло задрыгались и отчаянно заголосили на все уровни ультразвука, оглушая ребят даже сквозь плотно пригнанные наушники. Невилл, бедный, оказался слишком впечатлительным — закатил глаза и хлопнулся в обморок. А Драко, бравируя, засунул палец в раззявленный орущий рот, за что сразу же поплатился — мандрагора была, видимо, голодной, потому что она страстно, прямо-таки с яростью пираньи вонзила мелкие зубки в палец. Своим воплем Драко аж превзошел дикую баньши, куда там мандрагоре!

Профессорша, совсем не замечая хаоса вокруг себя, преспокойненько вела урок — пересаживала мандрагоровую рассаду и комментировала свои действия. Её голос, как ни странно, доходил до ушей, минуя затычки. Под инструкции урок прошел споро, дети пересадили мандрагор, щедро заляпывая компостом, торопясь их заткнуть.

После Травологии был душ, обед и Трансфигурация, на которой дети обнаружили, что перезабыли всё, что с прошлого года учили. Во всяком случае им долго не удавалось превратить скарабея в пуговицу: египетские жуки, казалось, состояли сплошь из глаз, потому что виртуозно уворачивались от волшебных палочек и старательно удирали от них — никому не хотелось становиться пуговицей. К концу урока МакГонагалл недосчиталась десятка жуков и с досады задала огромное домашнее задание. А жучков втихую подъел Копуша Бульбер, он сидел под партой у ног Рона и перехватывал удравших скарабеев.

На урок Защиты от Темных искусств, начавшийся во второй половине дня, джарви тоже проник, не пожелав покидать шею хозяина, лежал на плечах у Рона, как огромный меховой воротник на куртке полярника, и как только удерживался на вертлявом тощем пацане? Несмотря на крупные размеры, джарви оказался легоньким, как тот же хорек.

Расселись ребята, повытаскивали из школьных сумок книги Локонса — все семь томиков — и поставили стопками перед собой. Гарри, в отличие от них, положил на стол учебник, вызвав косые взгляды.

— Ты че, идиот? — шепнул Терри Бут. — Кстати, а почему ты на презентацию не пришел? Мы слышали, как Локонс сожалел о том, что не может тебе лично книги подарить.

— И хорошо, что не смог, — шепнул Гарри в ответ. — Читал я его макулатуру, для растопки каминов в самый раз…

Профессор Локонс впорхнул в класс подобно балеруну — летящим грациозным па, вызвав у девочек томно-умиленные вздохи. Мальчики недоуменно подняли брови. Локонс громко прокашлялся, хотя все и так сидели тихо, протянул руку, взял «Тропою троллей» — экземпляр, принадлежащий Невиллу Долгопупсу — и поднял его, демонстрируя собственный подмигивающий портрет на обложке.

— Это я, — сообщил он очевидное и тоже подмигнул. — Златопуст Локонс, рыцарь ордена Мерлина третьего класса, почетный член Лиги защиты от темных сил и пятикратный обладатель приза «Магического еженедельника» за самую обаятельную улыбку. Но не будем сейчас об этом. Поверьте, я избавился от ирландского привидения, возвещающего смерть, отнюдь не улыбкой!

Златопуст замолчал, ожидая смеха. Несколько учеников довольно кисло улыбнулись.

— Я вижу, вы все купили полный комплект моих книг. Как это прекрасно! Пожалуй, начнем урок с проверочной работы. Не пугайтесь! Я только хочу проверить, как внимательно вы их прочитали и что из них усвоили…

Вручив каждому листки с вопросами, Златопуст вернулся к столу.

— Даю вам полчаса, — и властно скомандовал: — Начинайте.

На первой странице Гарри прочитал:

1. Какой любимый цвет Златопуста Локонса?

2. Какова тайная честолюбивая мечта Златопуста Локонса?

3. Каково, по вашему мнению, на сегодняшний день самое грандиозное достижение Златопуста Локонса?

И так далее и тому подобное. Последний, пятьдесят четвертый, вопрос звучал так:

54. Когда день рождения Златопуста Локонса и каков, по вашему мнению, идеальный для него подарок?

К этому пункту челюсть Гарри давно лежала на парте. За перо он так и не взялся, а только тупо моргал на «контрольную работу». Чего, простите? Ну лично я Гарри понимаю, у меня, честно говоря, рога так и чесались забодать этого пижона попугаистого. Весь такой… напомаженный, в завитых кудряшечках, противный, как театральный гомик в белилах, румянах и с черной мушкой на правой щеке, в педерастичных рейтузиках с гульфиком… Может, я утрирую, но именно эти ассоциации энтот балерун у меня и вызвал.

На его дебильные вопросы одна Гермиона удосужилась ответить, за что удостоилась сомнительной похвалы от этого, с позволения сказать, учителя. Расхвалив Гермиону, Локонс безо всякого перехода вдруг поднял с пола клетку, накрытую бабушкиным пуховым платком, и поставил на стол, после чего зловеще заговорил:

— Сегодня я вас научу, как обуздывать самые мерзкие создания, существующие в мире магов и волшебников. Предупреждаю: вы будете лицезреть в этой комнате нечто действительно ужасное. Но не бойтесь, пока я рядом, ничего плохого с вами не случится. Единственно я прошу — сохраняйте спокойствие.

Понятное дело, дети настороженно притихли, впившись глазами в клетку. Хихикнув, Локонс снял платок, явив взору детей мелкотравчатых тварюшек, похожих на зеленых человечков, которые обычно появляются после третьей бутылки водки, только эти были синими, а не зелеными.

— Итак, перед вами корнуольские пикси! — провозгласил Локонс и открыл дверцу. — Встречайте!

Да ебушки мои, что тут началось! Вылетевшие из неволи монстрики за считанные секунды разнесли класс в щебенку. И ладно бы класс… так они ещё и Невилла к люстре подвесили, выкинули в окно палочку профессора и при этом так оглушительно галдели, что нам всем небо с овчинку показалось. Даже алмазы появились… Но с нами, к счастью, был джарви, спец по ругани и мату. Подняв голову с плеча Рона, он нехорошо прищурился на безобразников, потом, сочтя их выступление достаточным, он взял слово.

— А ну сидеть, л-лярвы синепупырчатые! — командирски взревел Копуша Бульбер, после чего смачно облизнулся и требовательно пустил слюну. — Где мой полдник?

Потрясенные пикси растерянно позастывали в воздухе тут-там, озадаченно моргая черными инопланетными глазками. Сэнди, сидящий на парте возле Гарри, хитро сощурился и распушил шерсть, исполняя желание джарви — синие пикси превратились в аппетитных съедобных слизней, которые, внезапно лишившись летучести, попадали на пол, парты и головы, особенно много их свалилось на пижонистую завитую макушку Локонса, густо облепив и обляпав слизью… Боже, что за жалкое зрелище предстало перед нами — мамо, не смотри, оно текет!.. Склизкая шевелящаяся жижа, из которой выглядывают синие жирные черви и охреневшие круглые глаза полностью офигевшего Златопустика.

Пока бессердечные дети давились хохотом и сдавленно икали от внезапных желудочных колик, джарви хватал ближних улиток и быстренько заглатывал, спешно набивая пузо.

Урок, хоть и дебиловатый, прошел с пользой — ребята узнали, как расправляться с пикси и для чего ещё пригоден удивительный зверек по имени джарви. Покинув класс, они наперебой обсуждали, кому пришла в голову столь гениальная идея — превратить пикси в слизней? В сём «злодеянии» никто не признался, и имя героя до поры до времени осталось неизвестным. Правда, пока решили, что это сам джарви сподобился, ну, потому что он же кушать хотел!

С того же дня стало очевидно, что за Гарри охотится папарацци. Серый мыш по имени Колин оказался ярым фанатом Поттера: юркий, пронырливый и вездесущий, он старательно фотографировал своего кумира со всех сторон и позиций, заставая объект в самых неожиданных местах вроде писсуара в туалете мальчиков… Что, конечно же, отнюдь не радовало Поттера, которому до славы, как до Марса пешком. Он бесился и ругался, костеря проныру подюймово вдоль и поперек, несколько раз порывался его проклясть, но тот с проворством мыши уворачивался и улепетывал, чтобы потом, выждав, пока Гарри отдышится и остынет, снова возобновить за ним фотоохоту.

Джинни, кстати, от Колина не отставала — тоже доставала Поттера своими обожаниями и любовями, писала неуклюжие поэмы с по-детски наивно хромающей рифмой и, зачаровав открытки, посылала их пачками. Эти послания оказались чересчур неудобными и громкими — открывались в самое неподходящее время и начинали пискляво голосить, из-за чего Гарри чуть неврастеником не сделался. Сидит он, понимаете, выписывает что-то из учебника в блокнот, чтоб потом переписать набело в эссе, а тут ни с того ни с сего рядом открытка распахивается и ка-а-ак заверещит на всю гостиную:

«И у меня есть верный рыцарь,

Я помню и люблю его!

Он краше всех царей и принцев —

Мой преданный герой!»

Ну… ладно, согласен, хорошие стихи, но всё-таки не вовремя они орут… Хоть и написаны они от чистого сердца влюбленной девочки. А в гостиной-то не один Гарри сидит, а множество ребят со всех курсов, думаете, приятно, когда они все шеями вертят в поисках верного рыцаря, которому посвящены стихи? Гарри вздрагивал, краснел, захлопывал открытку и, придавив её сверху каким-нибудь талмудом, ещё ниже склонялся над учебниками.

На все первые уроки Полумны я сумел попасть, просто для того, чтобы посмотреть, как прочие профессора справляются с глухой ученицей. Очень уж я переживал за неё… Но, как выяснилось, девочку в школу всё же не наобум отправили — её особенность была всем известна, обговорена-обсуждена, а все учителя подготовлены.

Профессор Балобан всю лекцию сопровождал жестами дактильной азбуки, откуда-то он знал её… Однокурсник Полумны не удержался и спросил:

— Ух ты, профессор, а откуда вы знаете язык жестов?

— Среди египтян частенько глухонемые рождаются, так что мне не привыкать, — спокойно пояснил учитель. — Да и по миру их немало таких, по данным Всемирной организации здравоохранения, более пяти процентов населения мира — триста шестьдесят миллионов человек (триста с лишним миллионов взрослых людей и около тридцати миллионов детей) — страдают от инвалидизирующей потери слуха. Большинство таких людей живет в странах с низким и средним уровнем дохода. Волшебники, кстати, тоже к старости глохнут, но предпочитают не распространяться об этом, так как это унизительно для мага — признать свою ущербность.

— Ага, — поддакнул кто-то с задней парты. — Моему прапрадеду триста лет стукнуло, и сто из них он пользуется слуховой трубкой, но только дома, среди своих домочадцев, на людях он всем кричит, что у него толстые пробки в ушах, и просит всех обращаться к нему погромче. А ему все советуют прочистить уши.

На это студенты беззлобно посмеялись и повспоминали своих родственников и знакомых с похожими проблемами.

МакГонагалл с дактилоазбукой не была знакома, поэтому она просто написала тему урока на доске. К такому же методу прибегнул и Северус — исписал пять досок подробными рецептами, чем воспользовались и слышащие, безупречно сварив зелья. А когда Полумна невинно спросила, пробовал ли он компот из лирного корня, Северус взял стул, подошел к парте девочки и, усевшись перед нею и оказавшись на одном уровне с её лицом, обстоятельно обсудил с ней все свойства упомянутого растения, говоря при этом четко и раздельно, тщательно артикулируя. Чем полностью расположил к себе девочку. Полумна даже сказала, что профессор Снейп такой же милый, как её любимый папочка!

Локонс… А вот у Локонса начались проблемы. Многие студенты обнаружили, что его литература никакого отношения к учебе не имеет. Те дебильные листочки с пятьюдесятью четырьмя вопросами не что иное, как перечисление его доблестей, достоинств и подвигов. Поняв, что по книжонкам они не научатся ничему, кроме как какой помадой пользоваться перед завтраком, студенты спохватились и разослали по домам сов с просьбами купить и прислать НОРМАЛЬНЫЕ учебники.

Папы-мамы-бабушки, получив запросы, задумались — а зачем? И что случилось? А разобравшись в том, что заместо настоящих учебников были куплены простые приключенческие романы, разозлились. Это что же получается, некий писака распродал свою беллетристику в коммерческих целях, да ещё под видом утвержденных Министерством учебников?! На кудрявую головку автора обрушился женский шквал возмущений и претензий. Десятки Громовещателей одновременно орали проклятия в уши дурака. Когда дошла угроза до суда, Локонсу пришлось возвращать деньги. А так как каждая из семи его книг стоила семь галлеонов, то сами понимаете, насколько отощал его кошелек.

При всём этом многие удивились — а как это он всех так заморочил, что сумел внедрить свою макулатуру в школу под видом учебников??? Ну а где подозрения, там и… сами знаете что. Под мистера Локонса начали потихоньку копать, пытаясь распознать, в чем заключается секрет его популярности.

Но это уже за пределами школы, а пока что Локонс продолжил учить детей по нормальным учебникам. Да и то больше читал, чем учил, честно говоря, но менять учителя в разгар учебного года оказалось затратно и не с руки, так что пришлось изучать Защиту пока только в теории.

Вот так у нас начался второй курс. Драко и Рон, кстати, прошли отборочные состязания по квиддичу и попали-таки в команду! Оба стали ловцами. МакГонагалл, правда, попыталась снова забрить в гриффиндорскую команду Поттера, но Гарри отбрыкался, вспомнив удобную агорафобию, дескать, на высоте горизонт шире и ему страшно! Минерва не поняла, она не знала, что такое агорафобия, и принялась стыдить мальчика, говоря, что он должен быть храбрым, как отец, и что старший Поттер не боялся трудностей и был самым лучшим игроком в квиддич!

Ну и как ребёнку возразить упертому взрослому? Верно — никак. Вот и стоял Гарри, опустив голову и чувствуя, как у него горят щеки. К счастью, разговор происходил возле раздевалки, и у него нашлись свидетели.

— Профессор МакГонагалл, а вы могли бы в космос полететь? — азартно прожурчал в правое ухо Фред.

— Да нет, ты что, кошки же боятся открытых пространств! — возразил в левое ухо Джордж.

— Ах да, верно! — спохватился Фред. — У магглов боязнь открытого пространства называется, кажется, «агорафобия»?

— Ага! — поддакнул Джордж. — И посылать такого в небо всё равно, что кошку в ваккууме подвешивать.

— Ну да… — принялся вспоминать Фред. — Ни одна кошка не прошла испытания в сурдокамере, у всех начинались сердцебиение и сильная паника.

— И поэтому в космос запустили собаку! — заключили парни хором. После чего удалились, оставив Минерву наедине с пониманием.

Гарри к тому времени давно незаметно слинял, воспользовавшись ненавязчивой поддержкой близнецов.

По своему интересно протекали будни и у необычных питомцев: учился быть котом Сэнди, наблюдая за настоящими кошками и перенимая их навыки и привычки — лежал на коленях у всех кошкофилов, дрался с котами за территорию, голосил кошачьи арии под окнами многострадального директора, гонялся за веревочкой, развлекая девочек. И незаметно исполнял случайно услышанные заветные желания детей. Причем так виртуозно и лампово: захотела ватрушку Пэнси и вслух помечтала о ней, а через час на обеде перед ней та самая ватрушка и окажется, горячая, пыхающая жаром, с таким вкуснющим малиновым джемом, что многие прямо-таки ахали и наперебой начинали кричать:

— А нам! Мы тоже хотим!

И разумеется, невидимка тут же исполнял их желание. Таким образом дети проникались верой в то, что Хогвартс по-настоящему волшебный замок.

Шнырял по школе неутомимый джарви, подъедая тут-там пауков и слизняков, временами наведываясь в курятник — навестить курочек, он очень любил свежие яички…

И нежничала со всеми ласковая Нирочка, лапушка драконичка. Из-за своих габаритов она не могла спать с хозяином в одной комнате, но не сильно и переживала по этому поводу. Спать Нира могла где угодно, просто по-кошачьи вздремнет там, где ляжет, а так она облюбовала себе пять мест: на скате крыши аккурат за окном мальчишечьей спальни; на конюшне, рядом с Бетельгейзером, старым и мирным фестралом; на крыше хижины Хагрида — она была разноуровневой и в ней оказалась чудесная мягкая ложбинка, в которую было так здорово провалиться и утонуть в прелой соломе; на грядке с тыквами под лучами осеннего солнышка, где её частенько находили, развалившуюся кверху пузом. И пятое место — Совиная студия в дождливую погоду. В этом зале она пока отлично помещалась. И Букле она совсем не мешала рисовать. А сама Букля никак не возражала против компании ручной драконички, напротив, закончив писать шедевры и помыв лапки с помощью студента-волонтера, перепархивала со стола на шею Ниры и, компактненько утрамбовавшись меж гребней, засыпала под тихий перестук дождевых капель за окном…

В общем, дружили дети и звери. Дружили мирно и верно, подстраиваясь под особенности и интересы друг друга. Учились общаться с Полумной, старательно выучивая жестовой язык, и постигали прочие малые нюансы, вроде крика: на глухого, оказывается, нельзя кричать — меняются артикуляция и движение губ… С ними лучше разговаривать спокойным и ровным голосом.

Примечания:

С этой главы начинаю потихоньку воплощать идею вот этой замечательной заявки от автора Прядущий Мизгирь

https://ficbook.net/requests/582951

Приближалось девятнадцатое сентября, день рождения Гермионы, и чем ближе подползала дата, тем грустнее становилась девочка. Она мечтала о сове и знала, что птицу ей не подарят. И однажды она в отчаянии произнесла:

— О, если бы были крылатые кошки! Чтобы и совой летали, и кошкой на коленях мурлыкали, как просто стало бы жить!..

Этот крик души прозвучал поздним вечером перед камином в гостиной, где ребята корпели над домашними заданиями. Сэнди, дремавший подле Гарри на кипе пергаментов, спросонок встопорщил шерсть, на автомате исполняя желание. Гарри, заметив это, вздрогнул и тихо пробормотал в пушистое ухо:

— Только не говори мне, что ты способен создать такого гибрида…

— Его не надо создавать, они и так существуют, — сонно ответил Сэнди. Гарри поднял голову и весело глянул на Гермиону.

— Что? — озадаченно посмотрела та в ответ.

Покачав головой, Гарри снова склонился над пергаментом — пусть это будет ей сюрпризом.

Что ж, волшебство псаммиада прошило время и пространство, прошило насквозь все сферы мироздания, пробиваясь к объекту спонтанного детского желания — Фел-Х, или, чтоб не путаться — Феликсу, крылатому коту. Почуяв зов из далекого далека, птицезверь удивленно поднял голову — неужели кто-то вспомнил о нём? Оглядев привычный хвойный лес, он встал и потянулся, в сладкой истоме точа когти о толстую кедровую ветвь. Потом ещё раз дли-и-инно-длинно вытянулся, разминая сильные пестрые крылья, готовясь к долгому путешествию. Противиться далекому зову ему даже в голову не пришло, слишком долго он жил один, пора было и послужить кому-то…

Через два дня, в день рождения, Гермиона проснулась с ощущением чего-то необычного, как будто кто-то сверлил её взглядом. Протерев глаза, девочка повернулась на подушке и замерла — на неё смотрел палево-рыжий кот с белой грудкой. Сидел он прямо, полный, круглощекий, и с интересом разглядывал Гермиону желтыми глазищами.

— Ой, ты откуда такой милый взялся? — умилилась девочка.

В ответ кот распахнул пестрые совиные крылья, словно вопрошая — совокотика заказывали? Господи! Такого изумления, смешанного со счастьем, Гермиона ещё не переживала. Честно опешив, она не мигая, во все глаза взирала на чудо-зверя и никак не могла насмотреться. А когда тот придвинулся и подставил мордочку, счастье Гермионы стало абсолютным — коротко взвизгнув, она взяла совокота и прижала к груди, заодно благодаря весь мир за доставленное ей чудо.

Подарок из ниоткуда поразил всех. Сначала на крылатого кота потрясенно глазел весь Гриффиндор, потом, на завтраке в Большом зале, на пернато-пушистое диво смотрел весь Хогвартс. Как и Сэнди, крылатый кот появился внезапно и невесть откуда и точно так же вызвал волну вопросов и пересудов. Но изъять его, слава Глену, не пытались, понятно было, что зверь волшебный, и если он появился у Гермионы, то, значит, на то были причины.

Сама Гермиона, правда, была смущена тем, что её случайный каприз вдруг воплотился, да ещё вот так, как по волшебству. Гарри её успокоил, сказав, что кота никто не сочинял и не сотворял, что Феликсы сами рождаются такими — с крыльями. Узнав, что у зверя есть название, Гермиона успокоилась. К тому же Гарри привел доказательство, рассказал ей о книге Майкла Муркока «Валет мечей», где у одного из главных героев был такой же крылатый кот по кличке Базилий.

— Но, Гарри, — возразила Гермиона. — Это же фантастика!

Гарри вместо ответа с улыбкой кивнул на рыже-белого котика, и Гермиона сдалась, поняв, что им, волшебникам, пора сменить точку зрения на границы фантастического (волшебного) и реального миров.

Имя совокотику Гермиона придумала самое лучшее — Живоглот, которое, впрочем, вскоре превратилось в домашнее, милое и уютное «Глотик». А так день рождения Гермионы прошел на высшем уровне: Гарри вытащил из тайников припрятанные заранее сверточки, приобретенные в Косом переулке, и презентовал подруге отличный набор многоцветных ручек и замечательную тетрадку в кожаном переплете. Бежевого цвета — не черного… Прочие друзья девочку тоже поздравили, надарили всяких милых мелочей вроде резинок, ленточек и заколок для волос, шарфики, платочки, фенечки, пакетики со сладостями, которые дочь дантистов украдкой спрятала под подушкой, намереваясь потом полакомиться. Ну и тортик организовали, куда ж без этого? Кондитерское трехэтажное чудо заказал Драко. Воздушное, бело-малиновое, украшенное засахаренными розами, оно настолько поразило Гермиону, что она надолго утратила дар речи. Гегемония сказала мне по секрету, что как раз тортами её родители не баловали, а разрешали только маленький кексик на фруктозе, сделанный по рецепту без сахара. Ну что ж… стал понятен её ступор.

Несколько раз в ночи до меня доносился автомобильный сигнал со стороны Запретного леса. Переместившись туда, я имел счастье наблюдать эпичную картинку престранного сражения. Стая огромных пауков дружно наседала на непонятную неубиваемую жертву — голубой форд «Англия». Машина истерично рычала мотором, отбивалась вспышками фар и отчаянно бибикала. Потом открыв двери и багажник с капотом, она с грохотом захлопнула их, откусывая нафиг паучьи конечности, которыми пауки тут же всунулись в салон и прочие внутренности. Драка была знатной: и машина, и пауки понесли существенные потери. Все поверхности автомобиля были ободраны, боковые зеркала откушены, колеса пожеваны, но, к счастью, не пропороты, зато и паукам досталось, фордик их немало передавил…

Затем, много позже, я снова услышал бибиканье, правда, на этот раз оно было другим, каким-то упорядоченным. Удивившись тому, что автомобиль всё ещё жив, я снова прошелся туда. И застал…

Вот не знаю — что ж я увидел-то?! Посудите сами: стоят пауки шеренгами, выстроившись ровненько по росту, рангу и чину… перед ними, как генерал на плацу, туда-сюда ездит автомобильчик и что-то наставительно рокочет. Сделал круг, остановился и строго бибикнул:

— Бип-бип!

Пауки начали маршировать на месте. Генерал дальше рокочет. Кружок, остановка, новая команда:

— Би-би, би-бип!

Восьминогая армия принялась отжиматься — приседать и выпрямляться на своих ходулях. У меня шерсть на спине дыбом встала, а сквозь неё продрался эскадрон мурашек, стало так страшно, что просто слов нет…

Вернувшись в замок, долго не мог избавиться от ощущения холода, даже проверил — не поседел ли я? Слава Глену — нет, моя шкура была по-прежнему бурой. Но, чёрт побери, что там в лесу происходит??? Какие-такие планы вынашивает этот невозможный четырехколесный Железный Генерал?!

В сторону леса я теперь и смотреть боялся — такого страху нагнало на меня то зрелище. Чуть заикой не стал… К счастью, автомобиль со своими прирученными и завербованными пауками из леса пока не высовывался, и я постепенно перевел дух — а может, и не высунутся? Может, он просто того… ну… приручил, чтоб в мире с ними жить, а?

Профессор Локонс тоже начал чудить. И так-то хвастливый до изумления, он оказался совсем отбитым на голову — стал приглашать на уроки всяческих монстров. Войдя в класс в очередной четверг, второкурсники увидели в углу богато инкрустированный саркофаг, из которого после короткой лекции была выпущена мумия. Скрипя задубевшими бурыми бинтами, она, зомбически вихляясь, поперла на ребят, выставив вперед перебинтованные костяшки рук.

Девочки, понятное дело, завизжали, перепуганные парни начали швыряться в мумию Петрификусами, Локонс ликующе хохотал и орал подбадривающие лозунги.

— Вперед, ребята! Давайте, покажите ей, всыпьте! Отважным откроются все дороги, помните об этом! Ну же, смелее!

Оставляя за собой дорожку из песка и пыли, мумия доплелась до первых парт, опустевших к тому времени — дети стратегически отжались к дальней стене, по-мушкетерски ощетинившись палочками. Мы, как ни странно, растерялись — мумия опасности не представляла, она была абсолютно безвредна, но пугала до усрачки…

— Да твою ж дивизию! — восхищенно матюгнулся Копуша Бульбер. — Сэнди, ты только глянь!

Сэнди приоткрыл один глаз, посмотрел, муркнул согласно и снова погрузился в дрему. А у ребят мозги включились: судя по реакции кота и джарви, мумия ничем не угрожала, а была всего лишь страшной. Драко припомнил какое-то папино заклинание по изгнанию мумий, нацелил палочку и серией заклятий загнал её обратно в саркофаг.

Последующие четверги доставили такие же неожиданные сюрпризы, заставляющие пугаться-убегать-прятаться, но потом у студентов всё же включались головы, и они, вспомнив нужные заклинания, шли в атаку на очередное чудовище. А были они разные, и каждый раз негаданно-нежданные и абсурдные… Тут тебе и гремлин дикий, которого кто-то догадался обратить в домашнего домовика, попросту дав ему имя. Или Бенни, начавшая скулить и плакать, как только её выпустили, чем дальше тем громче, пока рыдания не переросли в тоненький вой. Ну, дети растерялись, платочки устали предлагать-отжимать, переглядываются, не знают, чем плаксу заткнуть, пока Шеймус не додумался.

— Да это ж Бенни-прачка! Дайте ей тазик с водой и куклу!

Получив желаемое, водяная баньши оторвала кукле голову, раздела и стала стирать в тазике её одежку. Конечно по легендам она стирает окровавленную одежду тех, кто умрет в скором времени, но легенды на то и легенды, чтоб иногда не соответствовать реальности. Настоящую смертоносную баньши вряд ли так просто пригласишь в школу — она и слова-то такого не знает…

Смертофалд, горгона безглазая, цверг мелкий пакостный — вот неполный список тварей, представленных детям на уроках Локонса. С каждым из них дети с блеском справились, постепенно входя во вкус странных экспериментов пижонистого учителя. А ему и тех мало — он начал просить дементоров у Северуса…

Что ни день, то подкараулит Снейпа под дверью или где-нибудь в коридоре перехватит, уцепится за сильный локоть и давай в ухо журчать:

— Севушка, а одолжи-ка мне своих лапушек.

Разумеется, Северус смотрел при этом на Локонса, как на распоследнего дебилоида, сбежавшего из Бедлама, осторожно отжимал пальчики со своего локтя и растворялся во мраке. Но Златопустик не отчаивался, он был терпелив и неделю за неделей караулил и отлавливал неприступного зельевара. Ну и, наверное, приручил дикаря — Северус в дальнейшем с таким же поразительным терпением застывал на месте и, склонив голову, внимательно вслушивался в слащавые словоизлияния Локонса, хотя не исключено, что он просто грелся жарким шепотом у щеки и теплом, исходящим от тела спортивного стройного балеруна — осень-то к зиме подбиралась, и в коридорах Хогвартса становилось ощутимо холоднее. А кроме Локонса, к Северусу никто никогда так не прижимался, чтобы что-то на ушко пошептать. Тем более так…

— Северусочек, ну пожалуйста… Ну одолжи мне десяточку милых милашек, мне они так нужны! Ну десяточку дементорочков, а?..

Ну как не погреться в таком жарком шепоточке? Северус, ехида носатый, стоял, слушал, грелся и внутренне хохотал, наблюдая за нелепыми ужимками Златопустика, уверенного в своей неотразимости настолько, что стремился очаровать даже мужчин. Что за наивный идиот!

А холодная осень тем временем ползла-ползла и доползла до Хэллоуина. А конкретно — до Самайна, до дня всех святых, когда грани между мирами истончаются и становятся такими уязвимыми, что сильные духи чувствуют это и ищут малейшую лазейку в мир живых.

Гарри, хоть и не хотел праздновать Хэллоуин, считая это дискотекой на погосте, но против системы, как говорится, не попрешь… Весь замок желал праздника, и ему, хочешь не хочешь, а пришлось задвинуть тактичную скорбь по родителям, которых пусть и не помнил, но память о них уважал, и с огромной неохотой прийти вместе со всеми в Большой зал.

Тот, как и в прошлом году, был богато украшен тыквами, свечами и летучими мышами, по углам свисала декоративная паутина и дрыгались скелетики. Здесь же стоял и саркофаг из кабинета Локонса, снова выпущенная из гроба мумия на этот раз ни к кому не приставала, а тихо и мирно бродила по залу, щекоча всем нервы. Под потолком меж свечек и тыкв летал котосовик Глотик, устраивая шутливые погони за летучими мышками.

Студенты вырядились по тематике праздника: в колдовские балахоны и ведьмовские шляпы, увешались бусами из косточек и размалевали рожи пострашнее. Кое-кто был и в костюме Смерти, расхаживал по залу с бутафорскими косами и серпами. Дементоров на Хэллоуин Златопуст не допросился, поэтому сидел с видом обиженного буки и старательно дулся на жадного Северуса. Снейп потягивал через трубочку любимый перечно-мятный шербет и старался не заржать при виде надутых щечек блондинистого хомячка.

— Джинни где? — услышал я среди гомона голосов вопрос Перси. Оглянулся и увидел, как староста шарит глазами по залу в поисках младшей сестрёнки.

— А она в гостиной осталась, — пунктуально сообщила Гермиона. — По-моему, она неважно себя чувствует, сказала, что приляжет немножко поспать.

Подумав, Перси решил не беспокоить захандрившую сестричку и остался в зале. А мне в мозг вдруг ввинтился бестелесный голос:

— Ты бы проверил, Балто, не той ли черной тетрадкой девочка играется?

Завертев головой, я нашел Этелефу и просочился к нему сквозь праздничную толпу. Объяснил. Тот проникся, и мы вместе рванули в гостиную Гриффиндора. По пути Этелефа поинтересовался:

— А как получилось, что к тебе обратился чужой Хранитель?

— Случайно, — буркнул я. — Мы с Арконом за его подопечным присмотрели, вот и запомнил.

— Н-да, — протянул Этель. — Вечная проблема больших семей, когда дети рождаются чаще обычного. Так часто, что приходится нанимать ангела из отдела Небесной канцелярии. Ну а у того, сам понимаешь, заказ на заказе, времени на всех не хватает. Не у всех хэлмы появляются…

Хэлмы — это мы, лагуны и гваделоры, основная часть населения нашего мира. Рождаемся вместе с волшебниками, тогда как с людьми на свет являются ангелы, которых можно одалживать тем, у кого нет своего лагуна. У Рона его нет, но за ним присматривает наемный ангел. Они очень сильные, если не сказать — всемогущие, могут влиять не только на жизнь, но и на поступки, и на физический мир. Просто не всегда вмешиваются. Но не этот, Хранитель семьи Уизли всё же счел нужным предупредить меня о черной тетрадке.

Переместившись в гостиную, мы сразу же увидели маленькую Джинни: она сидела за дальним столом и, склонив голову, что-то писала. Мы встали по обе стороны от девочки и заглянули поверх её плеч в дневник.

«Дорогой Том, я не знаю, что мне делать. Сегодня Хэллоуин, и мой Герой ушел вместе со всеми на праздник, а я осталась, потому что не могу праздновать этот день, в который погибли родители моего Героя. Мне так плохо, Том, Он совсем не замечает меня, а я так люблю Его! Он такой красивый, такой мужественный…»

Ой, бедненькая. Я честно расчувствовался и с трудом проглотил комок в горле, хотел было погладить бедняжку по склоненной головке, как вдруг… Чернила пропали — втекли-впитались в лист. Отвалив челюсть, я обалдело смотрел, как на месте одной фразы из бумаги высачивается другая:

«Моя дорогая Джинни, я очень хорошо тебя понимаю и сочувствую всем сердцем. Хочешь привлечь его внимание?»

Едва прочтя, Джинни застрочила пером, от спешки ставя кляксы.

«Конечно хочу, Том!!! Как это сделать???!!!»

— Надо остановить это! — не своим голосом заорал Этелефа. Я вздрогнул и цапнул дневник, выхватывая его из-под носа девочки. И тут же ощутил в ладони странно знакомые эманации… А-а-ага-а, вот что за Том! Ну здравствуй, дорогой, не прошло и года… А Том «пишет» уже ответ, думая, что отвечает девочке.

«Впусти меня в себя, и я помогу тебе завладеть вниманием Гарри Поттера».

Оу, это я вовремя зашел! Ещё б чуть-чуть, и девочка была бы захвачена духом. Джинни озадаченно смотрела вверх — на парящую в воздухе тетрадку, я-то невидим. Смотрела-смотрела и не удержалась — спросила:

— Том, это ты ходишь?

А я, благодаря Гарри, живой и могу при желании показаться постороннему, что я и проделал — материализовался перед малышкой во всей своей пушисто-адмиральской красе. В синем камзоле с якоречками, только фуражки адмирала не хватает…

— Привет, Джинни! — пробасил я. — Том тебя обманывает, он хочет завладеть твоей душой. А подружиться с Гарри я сам тебе помогу, хорошо, маленькая?

Удивленная девчушка обрадованно закивала, безоглядно и сразу поверив мне. Н-да, доверчивый ребёнок, это… хм, не буду об этом. Но она и правда легкая добыча для маньяка!!! Надо с этим что-то делать, но осторожно, чтоб не сломать ей психику. Отдав дневник Этелю — пусть сам его за Грань относит — я присел перед девочкой и мягко заговорил:

— Дело в том, что Гарри не любит слишком пристального к себе внимания, он же не звезда сцены, как певцы группы «Ведуньи», за славой он не гонится. Будет достаточно, если ты тихо почитаешь книжку рядышком и попросишь Гарри объяснить тебе непонятное слово, поверь, этого вполне хватит для привлечения внимания и нормальных отношений.

— Правда? — удивленно подняла брови Джинни. — А Том как раз советовал стихами кумира завалить…

— И добился как раз обратного! — фыркнул я. — Да и откуда, он же Гарри не знает совсем.

— Но он говорил… писал то есть, что знает Гарри Поттера… — заикнулась Джинни. — Когда я написала, что Гарри Поттер — тот самый герой, от руки которого пал Тот-Кого-Нельзя-Называть, Том удивился и стал расспрашивать у меня все подробности, якобы, давно не слышал о Поттерах.

— Ну ещё бы, сам же Поттеров прибил! — буркнул я.

Девочка ахнула и огляделась в поисках дневника, но его уже не было здесь. Не найдя, Джинни потрясенно спросила:

— Неужели я переписывалась с убийцей?!

Я с сожалением покивал и успокоил, краем уха слушая далекий предсмертный вопль — Этелефа пронес дневник через Грань.

— Ты не бойся, маленькая, он теперь никому не сможет навредить.

Наверное, что-то было в моем голосе или в выражении моей львиной морды, потому что Джинни слезла со стула, шагнула ко мне и крепко обняла за шею, зарылась лицом в шерсть и тихо выдохнула:

— Спасибо вам, дяденька. Наверное, вы спасли мне жизнь…

Я молча обнял малышку и почувствовал, что она горячая — девчушка и вправду неважно себя чувствовала, вон температура такая.

— Это дневник, — сообщил мне бестелесный голос невидимки-ангела. — Он уже начал высасывать из неё силы. Спасибо вам, ребята, за то, что помогли избавиться от него.

Да не за что, друг, в конце концов — это наша работа, следить за благополучием наших подопечных. Девочку мы с Этелефой уложили на диванчик и пробыли с ней, пока она не заснула. Ну вот и ладно, сон придаст ей сил, и к утру, глядишь, совсем оправится, всё же мы вовремя пришли на помощь.

В Большой зал я вернулся с чувством полного удовлетворения и, остановившись в дверях, с удовольствием полюбовался на танцующую молодежь. Яркие синий и красный пятна привлекли мое внимание, присмотревшись, я узнал сестричек Патил в красочных сари, выплясывающих традиционный индийский танец. Тонкие руки над головой, гибкие талии с обнаженными пупочками, «змеиные» движения…

Мои мысли тут же устремились вниз — в глубокие подземелья, где в Тайной комнате мирно спал так и не пробужденный василиск. Вспомнился рокочущий глас Виджая, его просьба: «Помоги сберечь моего гада. Пересели его куда-нибудь, преврати во что-нибудь, только убери из замка, не дай его прикончить». Ну, вроде ему уже ничего не угрожает, но так долго спать тоже вредно, гаду лучше будет на родине, в своей родной стихии, где-нибудь в джунглях или в каких-нибудь развалинах заброшенного храма имени Кришны. Нашего с Сэнди волшебства, наверное, хватит, но перемещение гигантского змея всё же будет затратным делом, может, лучше попробовать по-другому?

Приняв сие решение, я тут же выловил Гарри и ввел его в курс всего. Ох, какая милая у него рожица сделалась! Глаза и рот приняли форму идеальной окружности, а само удивление прямо в потолок ввинтилось. Но мою просьбу он всё же исполнил — после праздника отловил сестричек Патил и попросил позвать в Хогвартс их отца.

Винод Аджай Патил прибыл сразу же, как получил весточку от дочек, не откладывая дело в долгий ящик — на следующий же день, чем поразил Дамблдора, не ожидавшего никаких посторонних гостей. Вошел он в Большой зал стремительным шагом, источая тонкий аромат дорогого парфюма, наплевав на предложение директора пройти в его кабинет. Падма и Парвати с почтением склонились к стопам своего отца, а господин Патил с тем же почтением поднял своих принцесс и нежно поцеловал каждую в идеальный пробор в смоляно-черных волосах.

— Ну, солнышки мои, зачем вы меня позвали, о, свирели сердца моего?

— О, папу́, нашему однокласснику понадобилась помощь от тебя! — мелодично пропела Падма.

— На, на, ачча́ — интенсивно замотала головой Парвати.

Отец прижал их головки к своей груди и ласково изрек:

— А где он, ваш одноклассник, какая помощь ему надобна, путри?

Девочки тут же оглянулись на Гарри, который поспешно вылез из-за стола и подошел к ним, с робким уважением моргая на великолепного индуса в костюме от «Гуччи». Но каким бы высоким ни был гость, в первую очередь он оставался отцом для своих драгоценных дочек, поэтому он прошел к ближней лавке и уселся на неё, готовый выслушать друга и одноклассника маленьких принцесс.

И в тишине Большого зала Гарри рассказал Виноду Патилу о том, что в Тайной комнате вот уже много столетий томится старый василиск, тоскующий по своей родине. И что вход в Тайную комнату находится за портретом Корвина Мракса, последнего змееуста в Англии. Винод внимательно слушал сбивчивую речь мальчика, ласково поглаживая того по темной макушке — примечательная черта всех индийцев, да… А когда Гарри договорил, сообщил задумчиво:

— Ну, дорогой, признаться, вести ошеломительные, но задача, к счастью, выполнима. Надеюсь, никто не будет против, если мы заберем змеиного царька с собой и переправим его по месту жительства?

Разумеется, в зале никто не был против, ага, тем более, что о василиске никто и не знал до сего момента. Дамблдор, правда, запротестовал было, затряс бородой по-козлиному, но Северус не дал ему пикнуть — нехорошо прищурился на него и одними губами проартикулировал «Эспекто Патронум!».

Потом в течение недели студенты с восторгом наблюдали, как на поле для квиддича устанавливают портал для перемещения крупных зверей. А в положенный день созерцали и великий исход змеиного царя. Вызванный из Индии змееуст отворил дверь в Тайную комнату и спустился в логово с бараньей тушей на плечах. Кстати, никому не пришло в голову возмущаться насчет того, что он-де змееуст и темный маг, чуть ли не чернокнижник! Н-да-а-а, страшная штука — стереотипы, а ведь заговори по-змеиному кто-то из англичан, крику было бы…

Метр, метр, ещё десяток метров, да ебушки мои — он где-нибудь кончится?! Василиск закончился на двадцатом метре, поразив зрителей в сердце и печень. Бесконечно длинный гад прополз на поле для Квиддича и свернулся перед порталом, услышав тот же звук, что и все — отдаленное «бип-би-и-ип!»

Мигом вспомнив, что следует за этим бибиканьем, я жутко переполошился и стал отжимать Поттера к стенам Хогвартса. Однако выехавший из леса автомобиль пронесся к площадке, остановился рядом с василиском и рявкнул клаксоном грозную команду, под которую к порталу дружным строем промаршировали пауки, вся колония, от гиганта Арагога до акромантульей молоди размером с крестовичков. Хагрид растерянно смотрел на паучий исход и собрался вот-вот заплакать, но услышал, как Винод Патил обратился к Арагогу:

— О, мой дорогой восьминогий господин, ваш священный храм Паллияра Шри Бхагавати, известный преданным вашим поклонникам как Чиланти Амбалам, место поклонения, посвященное освященному или обожествленному пауку, будет рад вашему возвращению! Но вам придется проделать долгий путь от Раджастана, ведь ваш храм расположен примерно в десяти-одиннадцати километрах от Адура и Патанамтхитты, и ещё для уточнения — храм расположен в задней части комплекса Шакти-Бхадра Самскарика Кендрам. Считается, что это единственное такое место в Индии, которое привлекает тысячи преданных почитателей издалека и близко лежащих районов с целью божественного исцеления от паучьего яда.

Слезы высохли, не успев пролиться. Ещё бы, ради друга можно и потерпеть разлуку, раз его на родине ожидают такие почести, тогда как в Англии акромантул — это ужас и страх божий!

Арагог выслушал приветственно-напутственную речь индийца, щелкнул жвалами, прогрохотав нечто вроде «прощай, Хагрид!», развернулся и вступил в портал вслед за василиском. За ним, спохватившись, прыгнул сопровождающий змеиного царя индус, спеша опередить остальную паучью армию и предупредить тех, кто ждал на той стороне, чтобы не боялись огромных пауков.

Сослав восьминогих тварей прочь, Железный Генерал хозяйским ходом покатил к лесу — теперь тот полностью и безраздельно принадлежал только ему. У меня зачесался затылок — вот шкура! Но, проводив взглядом последнего акромантулёнка, я вдруг устыдился, а может, наоборот, помог? Ведь сумел же он как-то договориться с пауками, да ещё и так, что те его «бип-бип» понимали, вполне возможно, что автомобиль проникся паучьими историями и, прослышав о том, что открывается портал до Индии, организовал срочную депортацию акромантулов на родину.

— А ведь Арагоша рассказывал мне, что его яйцо привезли из Индии! — задним числом вспомнил Хагрид. Все рассмеялись и тепло порадовались за его страшноватого любимца, который, оказывается, много лет жил совсем рядом — в Запретном лесу. На этой оптимистичной ноте мы вернулись в замок, и среди нас шагал дивный гость, отец девочек Патил.

Примечания:

А тут просто милые картинки:

Сэнди

https://fanfics.me/images/fanart_o/2021/10/08/4098351633709182.jpg

Наша лапушка, драконичка Нира

https://fanfics.me/images/fanart_o/2021/10/08/4098351633709155.jpg

И котосовик Глотик

https://fanfics.me/images/fanart_o/2021/10/08/4098351633697952.jpg

Реджин-Вельш, маленькая, ничем не примечательная деревушка, затерянная где-то на юге Уэльса, забытая картографами-историками, редко давала о себе знать. Но именно сюда направили Альберта Ранкорна, когда по югу Уэльса пронеслись слухи о новом маньяке, напавшем на прибрежные земли. Следы оборотня привели в Реджин-Вельш, и бравые парни под предводительством министра обороны прочесали каждый дворик и подворотню в поисках следов кровавого убийцы.

Наконец кто-то кому-то сообщил, что слышал от кого-то, что бешеного волка видели в семидесяти милях от Кардиффа и что «вы не там ищете, господа». Хм, ну, учитывая, что они из Кардиффа сюда как раз и прибыли, спорить никто не стал — и нарлу понятно, что мракоборцев направили по ложному следу — Ранкорн велел сворачиваться. Стоял он на деревенской площади, ждал своих людей и думал о метках на руках Пожирателей Смерти, которые начали истаивать с предплечий аккурат после Хэллоуина. Хотя некоторым казалось, что метка начала бледнеть с июня прошлого года, примерно в то время, когда из Хогвартса уволился профессор Квиррелл…

— Дяденька мракоборец, а, дяденька мракоборец! — с тонким голоском кто-то подергал Ранкорна за подол плаща. Опустив голову, Альберт узрел крохотную девчушку лет восьми. Подумав, он осторожно спросил, стараясь не дышать на неё слишком сильно, казалось, её пером можно смахнуть, насколько хрупко она выглядела.

— Чего тебе, крошка?

— А я видела настоящего героя, победившего Уэльского вампира! — малышка многозначительно распахнула бездонные глазища.

Ну видела, ну и ладно, молодец, как говорится, однако ухо Альберта царапнул акцент на словосочетании «настоящего героя», а от него порой бывает преступно отмахиваться. Поэтому министр обороны с уважением поинтересовался:

— Вот как… и как он выглядел?

— У него кривые ноги, на спине горб, а правый глаз постоянно смотрит на кончик носа! — пунктуально перечислила маленькая правдолюбка. Альберт озабоченно нахмурился — насколько он помнил, спятивший вампир вырезал две деревни за одну ночь, а в третьей зарезали его самого, насадив на серебряную шпагу. Известно и имя героя — Златопуст Локонс. Но… что-то его описание не соответствует описанию маленькой девочки — колченогий косоглазый горбун. Ну-ка, уточним…

— А ты можешь мне рассказать всё, маленькая мисс? — будучи огромным, Альберт присел перед девочкой на корточки. Малявка подняла ручки и, загибая пальчики, забормотала:

— В этом году мне на день рождения подарили чудесный двухцветный карандашик, красный с одного конца и синий — с другого; в прошлом году мне подарили куклу, её зовут Доминика, но я её зову Домка, так короче; в позапрошлом году было красное ведерко и синяя лопаточка для игры в песочек, понимаете, это мои любимые цвета… а в позапозапрошлом году… Ага, я сосчитала! Четыре года назад я видела, как по деревне прошел нехороший дядя-забыватор, он ходил от двора к двору, расспрашивал селян, а потом, когда они заканчивали рассказывать свои истории, он наставлял на них палочку и заставлял обо всём забыть. Он так и говорил всем — «забудь» — и все всё забывали, представляете? А самое обидное — он заставил забыть и дядюшку Пенна, того самого, который победил вампира. А знаете, как он его победил?

— Как? — скрипнул желваками Альберт. Маленькая свидетельница вдохновенно затарахтела дальше:

— Ещё с вечера дядюшка Пенн собрал нас на площади и попросил всех вооружиться и быть готовыми к атаке на двор тётки Перл, у неё тогда жил постоялец — мистер Найт, мы его так прозвали, потому что он только по ночам выходил на улицу… Так вот, по словам дядюшки Пенна, мистер Найт был вампиром! Меня мама укладывала спать, когда он ворвался в наш дом, так мы та-ак закричали! А мамочка не растерялась — ка-а-ак запустит в небо над домом зеленого призрака, тот так и засиял на всю всю округу, как, как, как… — сбилась девчушка.

— Как новогодняя иллюминация? — подсказал Альберт, вспоминая Черную Метку, которую кто-то наколдовал над местом гибели вампира, а она, оказывается, послужила маяком для привлечения внимания.

— Вот! — обрадовалась малышка. — Как елочка новогодняя засветилась. Все её увидели и сбежались, и самым первым появился дядюшка Пенн, наш милый косоглазенький горбунок. У него кривые ножки, и поэтому он всегда ходит с тростью, которая оказалась с секретом! Когда он вхромал в дом и отбросил трость, в руке очутилась серебряная тонкая шпага, которой он пронзил мистера Найта, правда, он тогда выглядел совсем не мистером Найтом, а каким-то чудищем — тощий-тощий, с красными глазами. А ещё у него были когти на руках, длинные, острые и загнутые. Я их очень хорошо запомнила — он меня ими собирался схватить… Дядюшка Пенн меня спас, но потом он, к сожалению, забыл об этом, потому что по деревне прошелся Забыватор и стер всем память. Его я тоже запомнила — у него желтые волосы, одетый в красивую мантию, а сам ни капельки не красивый, воть!

Протянув руку, Альберт с искренним уважением погладил удивительную девочку по головке. Локонс, видимо, счел нецелесообразным тратить заклятие Забвения на четырехлетнего ребёнка, посчитав, что по малолетству тот ничего не запомнит. Вот и просчитался ты, Локонс, твоя самоуверенность тебя погубила — ребёнок всё запомнил!

Узнав у маленькой истицы адрес дядюшки Пенна, Альберт прогулялся туда, желая до конца разобраться в этом деле. Дом горбуна стоял на берегу моря, сам горбун, вышедший на звонок в калитку, полностью отвечал описанию малышки — колченогий настолько, что и непонятно, как он на ногах-то держится, горб пригнул его к земле, поэтому на гостя он смотрел сильно исподлобья, карий глаз колюче сверлил Ранкорна из-под кустистой брови, а другое око (правое) навеки уставилось на кончик крупного мясистого носа. Персонаж был настолько живописен, что Альберт действительно остро пожалел о славе, незаслуженно доставшейся этому пижону — перед ним стоял настоящий, истинный герой, старый воин, защитивший свою деревню. Локонс, самовлюбленный нарцисс, оказался таким негодяем, он попросту украл чужой подвиг, присвоив себе то, что по праву принадлежало другому!

Пентон Пенн с честной злобой велел Ранкорну убираться от его дома подобру-поздорову, пока по хребту не огреб. Говоря это, он яростно тряс тяжелой на вид тростью с серебряным набалдашником в форме чаши. Она наводила ассоциацию с кое-чем общеизвестным и знаковым, и Альберт решил ею воспользоваться.

— Тише-тише, папаша, не бухти. Ты лучше скажи мне, — Альберт показал на трость. — У тебя там, случайно, не шпага?

Пенн перестал махать тростью и удивленно выпрямился, насколько ему позволил горб.

— А тебе… вам откуда известно?

— Птичка маленькая нашептала, поведала мне правду о том, как вы спасли деревню от вампира четыре года назад.

Говоря это, Альберт ни на что не надеялся и уж тем более не рассчитывал на чудеса свыше. Он просто говорил, искренне сожалея, что этот славный человек ничего не помнит о своем подвиге. Но, как выяснилось уже через минуту, чудеса всё-таки свершаются, как и справедливость. К Пентону Пенну вернулась память. Вздрогнув, он медленно вытянул из трости-ножен узкую длинную шпагу, эфес которой служил набалдашником трости, и растерянно уставился на неё, вспоминая всё, что было забыто. Наверное, колдунство Локонса оказалось слабоватым, а может, Справедливость и Правда так хотели встать на свое законное место, что при малейшем толчке в их сторону, развеялось слабенькое заклятие Забвения Златопуста, что бы он там ни говорил. Во всяком случае, упоминание о шпаге послужило детонатором, взорвав его личный шаблон, и колдовство пошло трещинами, осыпалось и развеялось, вернув память, частично затертую неумелым Обливиэйтом. В конце концов, Златопуст Локонс был далеко не отличником в школе Хогвартс и образование в свое время закончил с весьма скромными оценками.

Было бы несправедливо утверждать, что Локонс не был талантлив. В самом деле, его учителя считали, что способности и интеллект юноши были выше среднего и что с помощью упорного труда он мог бы добиться определенных успехов, хотя его амбициозные планы, которыми он щедро делился со своими однокурсниками, терпели крах. Локонс был распределен в Когтевран и вскоре стал получать хорошие оценки, но у него была одна черта характера, из-за которой он всё больше и больше становился неудовлетворённым: если он в чём-то не был первым и лучшим, то предпочитал вовсе этим не заниматься. Всё чаще Локонс действовал обходными и более простыми путями: он ценил учёбу не за саморазвитие, а за то внимание, которое мог получить благодаря ей. Ленивый Златопустик попросту выпрашивал призы и награды.

И вот чем он занялся после школы — воровством. Причем крал не материальные ценности, а нечто совсем иное — личности людей. Преступление более чем серьезное. Кое-что из украденных подвигов Ранкорн нашел в книге Локонса «Встречи с вампирами», где один из рассказов в точности повторял историю, рассказанную маленькой Соней Диллмарк. В «мемуаре» слово в слово повествовалось о том, как был побежден озверевший вампир, вырезавший за ночь два поселения.

Достаточно веское доказательство против Локонса. Альберт бережно собрал все воспоминания Пентона и Сони и, тщательно закупорив, передал их лично в руки главе департамента магического правопорядка. На всякий случай он присовокупил и свои воспоминания о том, как слушает рассказ девочки. Чтоб с полной гарантией.

Мадам Боунс, начавшая самолично расследовать то нашумевшее дело о книгах, просочившихся в школу под видом учебников, воспоминаниям дико обрадовалась. Вот и нашелся отличный компромат, которым мы и прижучим лживого красавчика! Правда, одной находки ей было мало, и мадам Боунс разослала агентов и мракоборцев во все графства страны, в те локации, в которых в то или иное время отметился герой Златопуст Локонс. Ориентироваться она велела по книгам, по всем рассказам, присоединив к ним даже справочник «Садовые вредители»… Ну мало ли, а вдруг не он изобрел аэрозоль для парализации докси, кто его знает, может, он эту идею тоже у кого-то украл?

И понеслись по всем Британским островам доблестные верные служаки, во все точки, указанные в героических мемуарах фальшивого орденоносца. Эти поиски будут упорными и долгими, продлятся не один месяц, так что вернемся пока в Хогвартс, к нашим друзьям.

С Хэллоуина осень поползла к декабрю, собираясь встретиться с зимой и завалиться спать под снежную перину. Черная метка, зачесавшаяся в Хэллоуин, после него заметно побледнела, и Северус, наблюдая за ней, всё больше убеждался — Темный Лорд окончательно отбросил коньки. А понимая это, он всё чаще и чаще вспоминал, что метка в самый первый раз дрогнула намного раньше — в июне, после отставки Квиринуса Квиррелла, когда он внезапно выздоровел и написал увольнительную, которую с чувством бухнул на стол заместительнице директора МакГонагалл, после чего спешно покинул школу, сверкая пятками. Удирал он оттуда, как амнистированный грешник из ада.

Я это так понимаю: огрызок души, цепляющийся за Квиррелла, не пережил пересечения Грани. Прямо говоря — умер. А раз так, то и крестражам не за что стало цепляться, заказчик-то того…

Грань-то на то Грань, чтоб сортировать и просеивать всякие неучтенные души. Цельные, нетленные — пропустит, если те пришли, к примеру, в гости. А вот это вот недоразумение, вселившееся к цельной душе, этот огрызок как понимать прикажете? Вы там у двери коврик не видели? У вас тут к подошве что-то грязное приклеилось, будьте добры вытереть ноги…

Примерно в таком ключе гостеприимная Грань и восприняла тот клочок, нехорошую бяку, мусор, которому вот совсем не место в чистом ухоженном Лимбе.

Ну а сам огрызок, отсеченный от души Квиринуса, был сметен с коврика веником на совок и выброшен в эфирное ведро, где и растворился без следа. То же и с крестражами — сосуды (диадема, тело и дневник) прошли беспрепятственно, а вот огрызки… ну темные они, плохие, протухшие, ну куда их? Правильно — в ведро, в утилизацию.

А нечего было душу рвать и крошить, она тебе не окрошка, чтоб так с ней обращаться! Как ты к душе, так и бог к тебе, вот ей-Глену, за всю историю человечества только ты, идиот волдемордовский, додумался распоряжаться своей душой по своему усмотрению, как будто она твоя собственность… А ведь она самое ценное, что дается всему сущему при зарождении жизни. Человеку — особенно. Зря, что ли, за неё так яростно сражаются черти и ангелы с самого сотворения мира?

* * *

Сплавив пауков восвояси, голубой форд «Англия» занялся обустройством своего гаража, потому что в его азбуке не было слова «логово». Были «дом», «строение» и «крыша», но в доме, как помнил автомобиль, машины не селятся, для них положен гараж. Это место мало походило на строение, но… чего нет — того нет. Здесь хотя бы пол ровный, а кроны кривых деревьев, переплетенные над крышей салона, образовывали собой отличное укрытие от дождя и снега. Холода фордик не боялся, в пище — не нуждался. Лишь одно доставляло ему существенное неудобство — ржавчина. В сыром и холодном лесу она была особенно въедливой, вгрызалась во все железные части и постепенно разъедала, кроша металл и ослабляя работу сочленений. Фордик отчаянно нуждался в смазке, а стало быть, и в человеческой заботе, чего уж там, давайте будем честными.

Так заполошно Клык ещё не лаял — Хагрид даже испугался малость. Встал под дверью с арбалетом и долго не решался её открыть. Наконец собрался с духом, наскреб немножко смелости и осторожно спросил:

— Кто там?..

— Почтальон Печкин! — буквально послышалось в тишине. Хагрид почесал в ухе и переспросил:

— Кто?

На этот раз тишина промолчала. По крайней мере там, за дверью — в доме всё ходило ходуном от бешеного лая мастифа. Досадливо отпихнув собаку ногой, Хагрид повторил вопрос громче:

— Да кто там?!

— Бип-бип, — раздалось робкое. Опешив до самых печенок, Хагрид рывком распахнул дверь. Стоявший за ней гость застенчиво мигнул фарами. Круглые, как у доброго Жигулёнка, они полностью располагали к себе своим наивным выражением. Хагрид с этим мигом согласился, отставив арбалет, он вышел и обошел вокруг фордика, внимательно оглядывая и охлопывая его со всех сторон. Заметив пятна ржавчины, Хагрид сразу понял, что у малыша проблемы.

— Так, понятно. Умный мальчик, погоди тут, счас…

Клык, выскочивший следом, заинтересовался колесами, но не успел лапу задрать, как был осажен грозным окриком хозяина. Прогнав собаку в дом и заперев дверь, Хагрид поспешил в замок — помнится, у Северуса было машинное масло для хранения зельеварческих инструментов… Или это у Филча — для садового инвентаря? Да ну его, он страшный, лучше к Северусу.

Стук Хагрида ни с чем не спутаешь — его гулкое «бум-бум-бум» — было сродни визитной карточке, так что Северус открыл дверь как можно скорее, пока она стоит. Да и Хагрид был очень редким гостем в его апартаментах.

— Северус, выручи, друг! — загрохотал он сразу с порога. — Фордик ко мне пришел, ржавый, аж разваливается. Масла дай!..

Масла Северус не пожалел — дал полную канистру и сам пошел, прихватив бархотку и щеточки. Вместе с Хагридом они разобрали мотор по винтику, прочищая и продувая каждую детальку. Заодно и внешние повреждения устранили. С помощью Акцио призвали из леса утерянные в драке части и присобачили на положенные места Репаро Максима. Царапины, вмятины, сколы — всё это было убрано, автомобильчик был полностью отреставрирован и сиял теперь, как снятый с конвейера автозавода. Да что там, Хагрид с Северусом его даже покрасили новой лазурной краской. Она тоже нашлась в запасах у завхоза Филча. Какой бы волшебной школа ни была, некоторые элементы всё же нуждаются в ремонте и покраске, крыши пристроек и заборы, например…

— Ну вот, как новенький! — довольно пробасил Хагрид, оглядывая сверкающий автомобиль. И показал на сарай: — Хочешь тут поселиться? А то в лесу опять оцарапаешься и заржавеешь.

Подумав, фордик решил, что добрый великан в чем-то прав, и медленно двинулся к каретному сараю. Место среди школьных карет, слава богу, нашлось. Хагрид нерешительно глянул на зельевара.

— Северус, как думаешь, я должен сообщить мистеру Уизли о том, что его машина нашлась?

— Не думаю, — покачал головой тот. — Это уже не та машина. Он живой, обрел личность и характер, сам принимает решения. Мистер Уизли его не поймет и, скорей всего, отправит в утиль.

— Да нет, ты что? Он человек-то хороший! — удивленно возразил Хагрид. — С чего он машину в утиль?

— Ну как хочешь, — развел руками Северус. — А пришел он за помощью к тебе.

С этим вердиктом Хагрид вынужденно согласился, Северус кивнул ему и ушел. Возвращаясь к себе, он снова был подкараулен и отловлен Локонсом.

— Северус, а на Рождество дементоров мне одолжишь?

— Нет, — снова обломал радужные мечты Локонса Северус. — Не дам.

— Ну, Северус… — заныл тот. — Ну пожалуйста, ну на один денёк, а?

На вопрос зачем — завис. Пожал плечами и заканючил, но как он ни старался, дементоров на Рождество так и не допросился.

* * *

Для Пита настали странные дни. Он так и не понял, где находится, как не осознал и того, что с ним случилось. Смена дня и ночи для него превратилось в одно бесконечно-длинное «здесь и сейчас». То есть сутки исчезли из восприятия Пита, вместо них теперь было житие, в котором осталось всего три чувства: жрать, спариваться и спасаться. Еда была под ногами, достаточно прогрызть горячую плоть, и вот она — вкусная и питательная кровь.

От продолжения рода тоже никуда не деться, вокруг него кишели жуткие злобные самки, одна из которых заявила все права на Пита, сцапав и посадив на себя, приклеив к брюшку слюной. Её Пит прозвал Бесноватой, потому что мадам не терпела с его стороны вольностей и нещадно трепала за каждую самостоятельную выходку. А спасаться приходилось постоянно, во-первых, от той же Бесноватой, которая ловила его всякий раз, как увидит, и главное, непонятно с какой целью: то ли убить и сожрать, то ли оттрахать и всё равно сожрать…

Во-вторых, белый пахучий лес часто прочесывался чем-то огромным и опасным. Чем именно, Пит не видел, его микроскопические глазки оказались неспособны охватить и оценить картину в целом, для него отныне существовал микромир, где каждая белая шерстинка в пахучем лесу была со ствол секвойи. И то, как этот лес прочесывается то рядами шипов, то колоссальными челюстями, в которых клык был ну чисто с небоскреб, для Пита теперь было за гранью восприятия. Он только чувствовал, как трещит и гремит лес под частым гребнем, как ходуном ходит под ногами горячая плоть, складывается в гармошку и трясется, что означало только одно — Оно вычесывается, и надо спасаться!

В общем, далеко не сладкой оказалась жизнь на Марсе… Временами в микроскопический мозг Пита закрадывалась такая же крохотная мысль — ну зачем он пожелал тогда убежища на Марсе и кто так великодушно исполнил его нелепое желание? Он же не в буквальном смысле просился на другую планету, а так, образно говоря… Увы и нет, как выяснилось: боги шуток не понимают.

По части прыгучести Пит стал чемпионом. Он так стремился уйти от гребней, что поставил рекорд среди блох, прыгая вдвое дальше, чем обычно. Его прыгучесть, конечно же, была оценена самками, в частности, той же Бесноватой, которая сочла Пита отличным производителем. И, отложив яйца в укромном месте где-нибудь в щели в полу, Бесноватая с поразительным упорством возвращалась на шкуру Марса, каким-то мистическим чудом находя свою собаку, отлавливала Пита и снова приклеивала к себе. Может, другие блохи по-другому спариваются, но Бесноватая любила именно так.

Замечаете разницу между Питом и настоящими блохами? Если Бесноватая и её сородичи прекрасно ориентировались в мирах Марса и наружном окружающем, причем настолько, что могли ненадолго покинуть собаку, чтобы отложить яички в каком-нибудь сарайчике или доме, то Пит об окружающем мире и не подозревал, перестав видеть его объемно и четко. Для него отныне существовал только вот этот, подвижный и пахучий мир белого леса с горячей плотью под ногами. Он не рождался блохой, он стал ею по воле случая и не обрел необходимых инстинктов, с которыми рождается настоящая блоха.

* * *

Джинни последовала моему совету — перестала доставать кумира своим чрезмерным вниманием. Правда, Гарри насторожился сперва, видя её так близко, но Джинни подсаживалась с книжкой к брату под бок, и Гарри постепенно успокоился и стал более терпимо относиться к сестре Рона. А со временем и сдружились. Девочка оказалась нормальной, даже веселой и боевой, ещё бы, с шестью-то братьями! Именно она приструнила Колина, когда от очередной вспышки его фотокамеры Гарри нервно подпрыгнул и матюгнулся. Джинни увидела это и закатила глаза, после чего пригрозила фанату расколотить его камеру, если он не угомонится. Угрозе Колин внял и перестал шибко фанатеть.

Мы с Луной тоже держались вместе по мере возможности, наблюдая за нашими подопечными денно и нощно. Полумне, как ни странно, было довольно легко учиться, все волшебные премудрости она схватывала на лету, обгоняя сверстников по части невербальных заклинаний. И даже уложила на обе лопатки профессора Локонса во время дуэли, когда тому пришло в голову основать в Хогвартсе Дуэльный клуб. Попер, понимаете, этот великовозрастный хлыщ на маленькую первокурсницу, нацелил на неё палочку и с улыбкой кричит:

— Смотрите внимательно! Сначала дуэлянты встают в позу, потом клан…

А Полумна-то глухая. Нацеленную на себя палочку она восприняла адекватно ситуации — и ответила мощным ударом Воздушного кулака. Жахнула она будьте-нате. Улетел Локонс аж до стены, в которую и впечатался со всего маху, распластавшись по ней блином. Восхищенный Северус поставил Полумне сто двадцать полновесных баллов! Боже, как когтевранцы ею загордились — шутка ли, за один урок принести факультету более сотни, впечатляющая оценка.

В общем, учимся, живем, не тужим. Гуляем на улице в светлое время суток на переменах между утренними и дневными уроками, а в выходные — до синих сумерек.

Совокотик Глотик, отправленный Гермионой к родителям с подарком на Рождество, принес от папы фотографию, на которой была запечатлена охреневшая мама. На нижней белой части поляроидного снимка тонким маркером было приписано бисерным почерком:

«Дочь, надеюсь в твоей школе присуждают награды героическим зверям? Твой кот заслуживает самой почетной медали, ибо он на целых пять часов заткнул миссис Грейнджер.

С любовью, папа».

Гермиона в этот миг была самой счастливой девочкой на свете, онемевшая на пять часов мама означала только одно — она не против кота в доме. Уж папа-то в этом точно в курсе! Он одобрил необычного питомца своей дочери, а мама — привыкнет, потому что кот хоть и крылатый, да не птица.

Кстати, о птицах… Как там феникс поживает? Заглянув в кабинет директора, я с подозрением оглядел каплуна — ну вроде держится, не рассыпался ещё. Осторожненько, чтоб не дай Глен, я проник ему в голову, желая вызнать его какие-нибудь желания, и уловил тоскливые картинки тотального одиночества. Целую сотню лет он принадлежал одному Дамблдору, с тех пор, как тот подростком запечатлел феникса и назвал Фоуксом. Вместо обещанной компании ребят тот подросток всю жизнь был один как перст, держа всех на эмоциональном расстоянии.

Ну, ебнуться можно… Сто лет одиночества!..

Ну, значит, устроим ему пышные похороны и последующее возрождение в большой и веселой компании. Вопрос только в том, кого пригласить в друзья одинокому фениксу? А вы как думаете, м?

Времени оставалось мало. Феникс вот-вот отправится на перерождение, и надо было решить его судьбу. После недолгих размышлений я пришел к выводу, прямо парадоксальному тому, что ожидалось. Феникс целое столетие был одинок в школе, полной детей, будучи насильно привязан к одному крайне жадному человеку — Альбусу Дамблдору. А если возродить его в той же школе, но на глазах у трех сотен студентов, что получится? Правда, сейчас каникулы, и большинство ребят разъехалось по домам, но и тех хватит, чтобы привязать феникса к Хогвартсу. Или его лучше в семью пристроить? К тем же Уизли, например. Так не вопрос, они могут в гости его взять…

Главное, от старикашки его отстегнуть, дедку самому на кладбище пора, ещё сто лет он вряд ли протянет. Почему я так думаю? А потому что вижу — Дамблдор не из долгожителей, он уже сейчас выглядит на свои сто с лишним лет. А ведь Армандо Диппету, что недавно помер, за три сотни перевалило, так он до самой смерти бодрячком выглядел. Шустренько бегал, в отличие от Дамблдора, едва ковыляющей развалины.

Осталось придумать, как феникса из кабинета высвистнуть в обход директора. Идей у меня не было, поэтому я снова обратился к Гарри, а тот — к друзьям. Вопрос дня взбудоражил всех, включая старшекурсников, которые к тому времени прошли всех фантастических тварей и всё знали о фениксах из учебников, энциклопедий и со слов профессора Кеттлберна. Вот их честная реакция:

— В школе находится феникс, готовящийся к перерождению? Интересно, а кому пришла в голову столь гениальная идея так изощрённо спалить школу?

— У меня идея! Звоните в полицию и сообщите, что в школе заложена бомба, вот повеселимся!

— Точно! Давай сову, счас звякну в мракоборческий центр!

А после уточнения подробностей…

— Вот же гад!!! На сто лет запереть птицу и держать её при себе… Это же преступление!

— Да! Он же лишил феникса счастья использовать свои природные способности: исцелять больных и раненых, тушить городские пожары и сжигать заражённые леса, спасать людям жизни, служа им телепортом, и дарить волшебные перья для призыва на помощь! И это далеко не полный список талантов свободного феникса…

— Люди, мне уже страшно — кто у нас директор??? Идиот, диктатор или жадина?!

— Да всё сразу! Жадный идиот, цепляющийся за тайны, и по-диктаторски не желающий ни с кем делиться своим чудом.

— Долой диктатора-а-а-ааа!!!

— Упс… заткните кто-нибудь Монтегю, пока он тут революцию не устроил!

И под последовавший дружный хохот ребята начали обсуждать новую тему-задачу — как стянуть из кабинета директора пленённого феникса. Вход в директорскую (диктаторскую!) башню только один — по винтовой лестнице, которую охраняет мраморная статуя горгульи, хотя с этим как раз проблем не было… За шесть-семь лет старшекурсники обычно уже знали основные пристрастия Дамблдора, и подобрать пароль к горгулье не составило особого труда, да и много ли сладостей в мире волшебников? Тараканий ус, клубничное варенье, лимонный шербет, малиновый джем — вот наиболее часто используемые пароли, коими директор кодировал свой замочек.

Я безвылазно сидел в кабинете уже который день, подкарауливая момент самосожжения, и вот в третий вечер умирающий феникс дал ясно понять, что он готов. Я тут же переместился к Гарри, а Рэсси, поймав мой сигнал, наслал на Дамблдора несварение — единственный на тот момент способ заставить его покинуть башню. Получив отмашку от меня, Гарри и близнецы Уизли прибежали в коридор и спрятались в нише, накрывшись для полной гарантии мантией-невидимкой Поттера.

С легким шорохом отъехала горгулья, из-за неё вышел Дамблдор, ежась и поджимая ягодицы, он заторопился в ближайший туалет. Пароли не пригодились — Дамблдор так спешил, что не удосужился закрыть за собой дверь. Ребята восхищенно уставились на отодвинутую и забытую статую, переглянулись и дружно рванули в проход. Взлетев по винтовушке, Гарри и Фред с Джорджем ворвались в самый странный кабинет — это была круглая, просторная комната, полная еле слышных шорохов, поскрипываний, постукиваний и прочих любопытных звуков. Множество таинственных серебряных штучек стояло на вращающихся столах — они жужжали и пыхали, выпуская небольшие клубы и спиральки разноцветного дыма. Стены увешаны портретами прежних директоров и директрис, которые мирно дремали в тяжелых золоченых рамах. В центре на подиуме стоял громадный письменный стол на когтистых лапах, а за ним на полке — потертая, латаная-перелатанная Волшебная Шляпа.

А объект и цель нашего вторжения находился за дверью на жердочке, унылый и сгорбленный, похожий на престарелого гоацина, потому что «ну столько не живут!». Для переноски птиц обычно используют корзину, ящик или мешок, но для феникса-перестарка близнецы прихватили носилки, сложенные и спрятанные под мантию. Их сейчас и достал Фред, расправил и оценивающе глянул на каплуна, прикидывая, как бы половчей его уложить и унести, и при этом не растрясти из него остатки жизни. Казалось — он вот-вот скончается.

— Ну, приступим? — с сомнением произнес Джордж, которого обуревали те же тревоги. Братья подставили носилки, Гарри отстегнул цепочку с кольца, а потом и само колечко развинтил и разомкнул, снимая его с ноги — если уж выпускать на свободу, то выпускать полностью, без рабских штучек — после чего осторожно подпихнул феникса под гузку. Сдавленно квохтнув, тот умирающим лебедем свалился на подставленные носилки, трагично и мультяшно задрав к потолку одну лапку и поджав к груди другую.

Я не поверил и подозрительно заглянул ему в прищуренный черный глаз — в нем явственно плясали чертики. Ага, румбу… Вот шельмец!.. И так-то на ладан дышит, а юмору по маковку, понимает он, куда и для чего его крадут. Нашел время — веселиться на смертном одре. Юморист хренов…

Не подозревая о праздничном настроении феникса, Фред и Джордж с предельной осторожностью снесли носилки по лестнице и так же аккуратно доставили в Большой зал, где собрались все те, кто не уехал на рождественские каникулы. В частности старшекурсники, которые готовились к экзаменам. Гарри на Рождество тоже остался в школе, так как Дурсли написали, что приехала Мардж и ему лучше побыть в Хогвартсе.

Прежде чем покинуть кабинет, Гарри с презрением оглядел круглую комнату и скептически изрек:

— Н-да, самомнения у директора прямо хоть одалживай — имитирует под президента и даже за столом желает быть выше всех, — в подтверждение своих слов Гарри кивнул на подиум. Высказав свое веское «фе!», мальчишка ускакал вслед за близнецами, я же обозрел кабинет новым взглядом. И правда! Прав паренёк, ох как прав… Директор-то у нас того, с завышенным ЧСВ. Хмыкнув и обдав Дамблдора заочно десятифутовым презрением, я заторопился за мальчиком.

В Большом зале всё было готово для погребального костра — воодушевленные студенты, стремясь угодить пленной птице, порубили одну из пихт, оставшуюся с Рождества. Дрова сложили в каре, поверх навалили душистые мохнатые ветви, в которых поблескивали обрывки мишуры. И в это зеленое гнездо бережно уложили принесенного феникса, присовокупив запасенные кем-то благовония: ароматные свечи, корицу, сандал, всё это вкупе с пихтовой смолой источало такие тонкие-вонькие фимиамы, что феникс едва не воспарил к небесам прямо с носилок — таких похорон он точно не ожидал! Но вот его уложили в погребальное гнездышко, после чего студенты с почтением встали полукругом вокруг кострища и приготовились к преданному и долгому бдению.

Долго ждать им, впрочем, не пришлось — всего через минуту благодарный феникс воспламенился. Вспыхнул и превратился в пылающий шар, который оказался совсем неопасным, лёгким, а само возгорание было быстрым, мимолетным, как промелькнувшая мысль. Он сгорел на свободе и на воле же возродился, не из пепла, как ожидалось, а из чистого, благоухающего смолой пламени. И не птенцом, голым, беспомощным цыпленком, а подростком, стройным, сильным и полностью готовым к жизни на воле! Ни малейшего признака не осталось в нем от старого горбатого гоацина. Вместо красного, тускло-винного, его оперение приобрело оттенок золота, отчего-то он стал рыжим, как близнецы Уизли. Рыжим, как огонь. Взгляд ясный, открытый и веселый, смотрит кокетливо — то одним, то другим глазком, по-ястребиному вертя головкой со смешным хохолком.

Молодой и совершенно счастливый феникс хлопнул крыльями и издал громкий ликующий крик, радостно приветствуя новую жизнь. Новую и свободную, он больше не был рабом. Снова всплеснул крылами освобожденный феникс, вспорхнув, по спирали пролетел к высоким сводам, к невидимым в вышине балкам, и скрылся, спрятавшись ото всех, но сам он с верхотуры будет видеть всё.

Студенты весело переглянулись и, не сговариваясь, дружным Эванеско и Тергео убрали остатки костра. Потом Люциан Боул сверкнул глазами.

— И помните: директору — ни ползвука, мы ничего не видели и не слышали!

Ребята согласно кивнули — ясен пень, никто никому не скажет.

— Он стал таким красивым! — восхищенно сказала Полумна. — Как думаете, ему понравится имя Листопад? Когда он взлетел, то был так похож на осенние листья, поднятые ветром…

Ответил ей сам феникс, одобрительно свистнув с невидимой балки. Гарри махнул рукой, привлекая внимание девочки, и жестами показал ей, что птице очень нравится имя. Ну, как по-моему, Листопад всяко лучше, чем невнятное Фоукс, невесть что означающее. С этими мыслями я вернулся в кабинет директора, наколдовал на подносике кучку холодного пустого пепла, кинул сверху цепочку с колечком и стал ждать Дамблдора, нипочем не желая упускать возможность увидеть его реакцию.

Вошел старик через полчаса, глянул на насест, да так и замер, примороженный к месту ужасом. Как так, опоздал? Метнувшись к жердочке, чуть ли не носом врылся в пепел, надеясь, что хотя бы к птенцу он успел… Увы и нет. В пепле не зародилась новая жизнь — каким-то непостижимым образом любимый феникс сгорел с концами.

Ну надо же, он всё-таки был любимым, ну да, лошадь тоже любят, так любят, что заматывают её в сотни ремешков и сковывают её тысячью и одним приспособлением для усмирения, чтоб любимая тварь не лягалась, не кусалась и не сбрасывала наездника, которого она почему-то воспринимает как насильника…

Когда Дамблдор зарыдал, я было встревожился — а ну как кондрашка хватит с горя? — но, прислушавшись, успокоился — слезы были крокодильими.

— Фоукс! Солнышко мое, как же так?! Где же я теперь перышки для волшебных палочек достану, как я теперь телепортироваться буду без тебя?..

Фу ты… я облегченно утер пот со лба — не по другу дед стенает, а по тому, чем полезный питомец его снабжал. Ну, значит, мы правильно сделали, что освободили каплуна.

Январь прошел без особых драм. Студенты, вернувшиеся с каникул, были тут же посвящены в тайну верхнего соглядателя и его появления, и теперь Дамблдор, которому, конечно же, ничего не сказали, с недоумением поглядывал на хихикающих детей, которые внезапно воспылали любовью к волшебному потолку Большого зала, почему-то они его полюбили, стали куда чаще рассматривать звезды и облака под стропилами.

Магия Поттера ко второму году полностью стабилизовалась, стала совсем ручной, и для Дурслей Гарри стал таким же безопасным, как и прочие добропорядочные жители родного Литтл Уингинга. Занятия со сверстниками и под наблюдением профессора Снейпа принесли свои плоды — Гарри почувствовал магию, понял её и укрепил там, где ей и положено быть. Теперь дядя с тётей могут не опасаться, что их племянник что-нибудь натворит — подожжет там чего-то или сломает: мальчик стал самым обычным, до определенного момента, конечно, в обиду себя Гарри не собирался давать.

С Северусом у Гарри установились вполне приятельские отношения. Помня своего старшего друга — Гарри «Грома» Эванса — Северус старался поддерживать дружбу с его внуком, и, к счастью, у него это отлично получалось. Да и Гарри тянулся к Северусу, видя в нем не только старшего товарища, но отца, которого у него не было. Он очень полюбил совместные занятия, очень внимательно слушал низкий негромкий голос, бархатно проникающий в самую суть. Полюбил пристальный взгляд Северуса под нахмуренными бровями, чуткий, пронизывающий, заглядывающий в самые потаенные глубины души. Это суровое, неулыбчивое лицо стало совсем родным. Папу Гарри не имел счастья познать, но зато у него появился Северус, такой же надежный и уверенный в себе человек, и мальчик втайне представлял себе, что он занимается с отцом. Особенно если прикрыть глаза и полностью погрузиться в медитативный голос Северуса…

— Сосредоточься, Гарри, помни, в сильных эмоциях магия может взбрыкнуть и вырваться из-под контроля. Помни об этом и держи её в узде, как норовистую лошадь.

И словно в ответ перед внутренним взором появляется картинка: желтый горячий песок морщинится на крутых барханах, течет с легким шорохом вниз по склону, над головой белое от жара небо и в зените колюче дрожит раскаленная желтая капля аравийского солнца. В руке тонкий повод, удерживающий стройного пылкого коня. Он тоненький, легонький, грациозный, нервно выбрасывает точеные ножки и страстно раздувает глубокие ноздри, шея круто выгнута, огромные, с поволокой, глаза тревожно косятся на него… Гарри понимает его тревогу и чуть-чуть ослабляет повод, щадя нежные губы коня. Арабик успокаивается, чувствуя твердую, но добрую руку…

— Молодец, Гарри, молодец…

Открыв глаза, Гарри мимолетно удивляется окружающей обстановке и, всё ещё находясь под впечатлением своего мысленного путешествия в Арабские Эмираты, делает шаг к Северусу и благодарно утыкается лбом ему в грудь. Замерев от неожиданности, Северус после секундного колебания всё же обнимает мальчика, бережно прижимает к себе вихрастую голову, зарывая пальцы в лохматый затылок. Доверие нельзя отталкивать. Что и подтвердилось через минуту.

— Я чувствую коня, профессор. Серого, пылкого и очень славного… — глухо выдохнул Гарри, согревая дыханием черные пуговицы.

— Твой отец был анимагом, в тебе тоже просыпается такая же способность, — негромко объяснил Северус.

— А в кого он превращался? — вполне естественно заинтересовался Гарри, подняв голову и пытливо вглядываясь в ставшее родным лицо. Северус мягко провел ладонью по вихрам.

— В оленя. Среди друзей у Джеймса ходило прозвище — Сохатый. Марала так не обзовут, на европейского и канадского лося он не походил, конечно, я его видел временами — невысокий легкий олень с тонкими ветвистыми рогами. Просто Сохатый на слух куда благозвучней, чем Рогач или Рогатый.

— Понятно, — покивал Гарри. — У нас дома есть рог европейского лося, широкий такой, лопатой, с семью отростками. Сэр, а вы умеете превращаться?

— Нет, Гарри, у меня нет склонности к анимагии, — мрачно улыбнулся Северус. — Да мне и не интересно. Больно надо становиться чем-то лохматым и четвероногим, — ворчливо добавил он вполголоса. Гарри улыбнулся и снова зарылся лицом в мантию, сняв очки, чтоб не мешали. Ему было тепло и уютно здесь, в подземном классе зельеварения, в обществе сурового, но такого надежного профессора.

— Вы мне поможете, сэр? С анимагией? — прозвучал в уютной тишине голос мальчика. Подумав, Северус ответил:

— С третьего курса займемся анимагией, сейчас это нереально, твое тело слишком детское. Подростку легче будет превращаться.

— Понял, — покладисто согласился Гарри. — Надо подрасти.

Уже уходил к концу месяц январь, когда профессор Локонс пришел в Большой зал героической хромающей походкой, с левой перебинтованной рукой на перевязи и элегантным фингалом вокруг правого глаза. Видок был настолько впечатляющим, что Дамблдор не удержался от возгласа:

— Мерлин великий! Что с тобой стряслось, мальчик мой?

Локонс мужественно прохромал к столу, встал перед коллегией в полный рост и гордо изрек:

— Потерпел неудачу в вербовке гонцов! — поднял руку и показал на какие-то микроскопические точечки на пальце. — Они проявили ко мне неуважение: покусали и побили, а я всего-то и хотел, что пригласить господ садовых гномов ко Дню святого Валентина, чтобы они исполнили почетную роль купидончиков, валентинских письмоносцев. Увы, увы мне, я не смог договориться с родом гермини герминбилис, они оказались совершенно невоспитанными, ах… бедный-бедный дикий народец. Вот если бы… — Локонс бросил взгляд на Северуса, — кое-кто одолжил мне дементоров, я был бы так счастлив, — и он кокетливо потупил глазки.

Минерва поперхнулась, подавившись яичницей. Септима машинально похлопала её по спине. Помона свела глаза в кучку и отставила в сторону стакан с соком. Лицо Северуса приняло выражение удивленного кирпича, вместо цементного раствора получившего манную кашу. Флитвик истерично захихикал, и почесал в ухе Хагрид, решивший, что ослышался. Один Дамблдор сохранил невозмутимость.

— Мальчик мой, а как ты представляешь себе дементоров, разносящих валентинки?

— Отлично представляю! — засиял глазами Локонс. — Стройные, в милых гламурных розовых балахончиках, с блестками и стразиками от Сваровски. Только представьте себе этих милых, любвеобильных стеснях в розовых балахонах, с огромными картонными валентинками в лапках. Этакие милые купидончики, любящие целовашки!

Представили. Выяснили, что подавиться можно и воздухом… Хохот, перемешанный с кашлем, стоял на весь зал, отчего затряслись и замигали свечи, капая стеарином.

Северус дернул краем рта — значит, дементоры ко Дню святого Валентина? Ладно, убедил, будут тебе дементоры, и даже в розовом. Главное, усыпить его бдительность и продержать в Хогвартсе до конца года — в одной из деревень нашелся ещё один свидетель, чьи показания сейчас выслушивают и фиксируют. Саймон O’Флаэрти очнулся под забором, услышав рядом голоса, а продрав залитые палинкой глаза, он увидел, как какой-то хлыщ в лазурной короткой мантии-крылатке стирает память Дорис МакГинли, местной чародейке, некрасивой девахе с заячьей губой, спасшей их деревню от ирландского привидения, накликающего смерть. Стерев ей память, хлыщ настороженно оглянулся по сторонам, явно что-то услышав. Подумав, O’Флаэрти улегся обратно под забор, изображая крепко спящего пьянчугу. Это и спасло его от стирания памяти…

Четырнадцатого февраля появились ОНИ, высокие, под три метра, фигуры, в ядовито-розовых хламидах, густо уляпанных стразами и блестками, на тонких запястьях красовались бисерные фенечки и браслеты, сверкая всем в душу звездочками рубинов и топазов. В руках, затянутых в розовые шелковые перчатки, дёмушки держали обитые бархатом картонные валентинки, на которых стопками лежали письма. Беззвучно паря по коридорам, они методично разыскивали адресата, а найдя, тормозили его и передавали любовное послание. После чего так же бесшумно парили прочь, оставляя абонента в офигевшем молчании провожать их взглядом.

Отлепился от стены и Гарри, получивший письмо. Проводив розового дементора до угла, он перевел взор на открытку — ну конечно же, от Джинни. Однако чего ж так руки трясутся? Розовый ужас ничего плохого ему не сделал… Вздохнув, он сунул валентинку в сумку и только собрался уйти, как к нему подпарил ещё один дементор с новым посланием. Гарри снова вжался в стену, чувствуя, что с таким количеством поклонников, как у него, он не доживет до вечера. Дементор испустил понимающий вздох, и Гарри вскинул голову к подкапюшонному мраку, удивившись вполне человеческой реакции монстра. Подкапюшонный мрак подмигнул ему, а рука в розовой перчатке протянула открытку, которую Гарри на сей раз взял без боязни. В конце концов, они всего лишь исполняют то, для чего их наняли.

И целый день, всё четырнадцатое февраля, парили по школе милые розовые дёмушки, разнося валентинки и вгоняя в ступор несчастных профессоров, доводя их до икоты и нервного тика своим образцовым поведением.

Примечания:

Дементор в необычном антураже:

https://fanfics.me/images/fanart_o/2021/10/15/4098351634251141.jpg

До вечера Гарри, несмотря на сомнения, дожил и, придя после ужина в спальню, огляделся, а убедившись, что в комнате он один, позвал меня.

— Балто? Где ты, Балто?

— Ну, здесь… — я нехотя выступил из Тени, так как догадывался, о чем Гарри хочет поговорить. Моя пушистая задница меня не подвела — мальчишка начал с претензий.

— Балто, а что эти чудища тут делают? — нехорошо прищурился на меня пацан.

— Разносят любовные послания, — невинно доложил я.

— Знаю, я их пятнадцать штук получил, — ехидно согласился Гарри. И придрался: — А вот ты где был, а, Балто? Почему тебя не было рядом, когда они подлетали ко мне с письмами, огромные и страшные, а?

— Ну… — я колупнул ножкой пол. — Они же никому не вредили, — и перешел в атаку: — А ты их весь день боялся, что ли?

— Нет, — теперь уже смутился Гарри. — После второго перестал, когда он нормальную реакцию мне показал…

— Ну вот и всё! — обиженно буркнул я, скрещивая руки на груди. Гарри виновато покраснел, но из упрямства продолжал протестовать.

— Ну почему они такие страшные?

Обида вмиг испарилась, я сел на гаррину кровать и пригласил мальчика сесть рядом.

— А дементоров, Гарри, никто не любит. Дементоры — страшные, инфернальные существа, питающиеся чувствами и эмоциями. Если верить учебникам, дементоры — самые отвратительные существа на свете. Они живут там, где тьма и гниль, приносят уныние и гибель. Они отовсюду высасывают счастье, надежду, мир… Дементоры слепы — им все равно, из кого «сосать» позитивные эмоции. Но они им нужны для выживания — они ими питаются. Самая страшная казнь — это так называемый «поцелуй дементора», в результате которого человек перестает существовать как разумное существо, потому что дементор забирает его душу. Не зря же его именем назвали маггловскую болезнь — деменцию. Это может случиться с каждым — независимо от пола, профессии и возраста. Старческая деменция или слабоумие входит в пятерку заболеваний, которые чаще всего безвременно уносят жизни людей на всей планете. Это, во-первых, с человеческой точки зрения, а вот во-вторых, с нашей стороны, дементоры — пневмофаги, со всеми присущими им свойствами: легилименцией, телепатией и прочими вещами, отличающими дементора от остальных жителей планеты. Они самые правдивые создания на свете — видят человека и любое живое существо насквозь. Ведь дементоры — это, по сути, лакмусовая бумажка магического мира, иными словами — детекторы лжи. Мы их и видим по-другому, не так, как вы, волшебники, а люди их, например, совсем не видят, но ощущают их тлетворное влияние. Встречу с дементором они сравнивают с общением с энергетическим вампиром — чувствуют себя выжатыми и уставшими.

— А как ты их видишь? — робко поинтересовался Гарри.

— Настоящими, — я зябко передернулся. — Очень неприятными. Черная дыра в миниатюре, вот что они такое… Воронка вселенской пустоты. Адаптированы к нашему миру частично, полуматериальны, могут проходить сквозь стену, а могут и тебя схватить, как я. А когда душу высасывают, то ртом им служит как раз та воронка пустоты, сквозь которую поглощается душа казненного человека. Не знаю как, но дементоры способны существовать в обоих мирах одновременно: в физическом и инфернальном. Поэтому мы с вами и видим их одновременно по-разному.

— Ничего себе… — впечатленно прошептал Гарри. — Балто, а они очень опасны?

— Ты удивишься, но… Нет, — я щелкнул мальчишку по носу. — Опасны они только для преступников, невиновных они не трогают. Я же говорил, что дементоры — это лакмусовая бумажка волшебного мира. Детекторы лжи.

— Значит, с ними можно подружиться? — убил меня логикой Гарри.

— Не знаю. У Северуса спроси, он с ними на короткой ноге, — перевел я стрелки. — Он хозяин Азкабана, с него и спрашивай…

— А они только в Азкабане живут? — родил Гарри новый вопрос.

— Они, конечно, живут там, где тьма и гниль, но это если о дикарях говорить, цивилизованные дёмушки, вроде наших, обитают и в домах. Азкабан-то не болото какое-то, а крепость, тюрьма для волшебников. Высечена она из цельного куска драконита, а драконит, да будет тебе известно, Гарри, состоит из породы, обожженной огненным дыханием драконов, благодаря чему камень обретает свойство полностью экранировать магию. Поэтому в стенах тюрьмы особо не расколдуешься — это попросту нереально, магия там отключается напрочь, а волшебные палочки совсем не работают. Так что палачам в застенках Азкабана приходится работать вручную, без заклинаний, при помощи подручных пыточных инструментов. Дыба там, соль на раны, плетка…

Гарри хмыкнул, не понаслышке знавший о палачах — сам сколько голов на плахе порубил на пару с Дадли во время игр. На этом мы решили закончить наш разговор, тем более, что пора было укладываться спать, и в комнату вернулись остальные четверо ребят. Раздеваясь, Рон с облегчением проворчал:

— Ну наконец-то день закончился, устал я от этого розового кошмара! Завтра их, хвала Мерлину, не будет!

Прогноз Рона не оправдался, и вообще, надежды всего персонала — тоже. На следующий день пятеро дементоров по-прежнему дефилировали по школе. Причем в черное переоделся только один, двое облачились в зеленые хламиды и серые плащи с серебряными застежками в виде листьев: судя по всему, они были поклонниками сэра Толкина и воображали себя эльфами типа Леголаса — за спиной у одного из них торчали рукоятки длинных белых эльфийских ножей… А ещё двое остались в розовом, только сменили одеяние на более скромное, без блесток.

Остались они по просьбе самого Северуса, к величайшей досаде прочих преподавателей, и только Локонс был счастлив до щенячьего визга, ему казалось, что милые купидончики задержались в школе ради него, любимого и неповторимого. Ну, собственно, так оно и было — Стражей Азкабана к Локонсу приставил Северус для пущей гарантии, и дементоры старательно изображали обожание и глубокое почтение к великолепному Златопусту Локонсу, исподволь усыпляя его бдительность.

Ведь расследования-то шли полным ходом: к первым двум свидетелям нашли ещё четверых, и показания самого последнего заставили всех похолодеть. Они были настолько невероятны, что понадобилось добыть доказательства, для чего невыразимцы подселили к Локонсу своего человечка. Была разыграна отличная партия со столкновением и знакомством, в результате которой удалось втереться в доверие и добраться до душевных бесед с объектом. А вот потом, увы, что-то произошло — при невыясненных обстоятельствах агент пропал.

Этот человек пришел к мракоборцам несколько недель спустя, ясным морозным днем в последних числах февраля. Вошел в Атриум Министерства, подошел к стойке администратора и лучезарно улыбнулся дюжему привратнику Эрику, сидящему за столом.

— Привет, я к Альберту.

— Угу, — буркнул Эрик, не глядя, протянул руку за палочкой, просканировал её на приборе и удивленно воззрился на посетителя. — Мистер Шеппард? К-как…

— Тихо! — поднял руку мужчина. — Без истерики! Скажите лучше, Ранкорн на месте?

— Э… да, он в сто семнадцатом кабинете, отдел ликвидаторов, — с горем пополам сориентировался привратник. Кивнув ему, загадочный мистер Шеппард направился по указанному адресу. Постучался в черную дверь с латунными циферками «117» на ней и дождался короткого разрешения входить. Вошел, заставив Альберта вздрогнуть и уставиться на него, как на привидение. Шеппард нахмурился, подошел вплотную к столу и, перегнувшись через него, заглянул в вытаращенные глаза Альберта, они были цвета грозового неба — серые и полные потрясения.

— Альберт! — позвал он. — У тебя с сердцем как?

— Н-нормально… — выдавил Альберт. И опомнился: — Рекс, ты жив?!

— Ну, как видишь, — человек по имени Рекс выпрямился и раскинул руки. — Вот он я, живой и здоровый.

— А почему же ты не дал сразу о себе знать, раз живой и здоровый? — скептически окинул его фигуру Ранкорн. — Где ты пропадал две недели?

— Ну знаешь, быть убитым, трансфигурированным в бревно и утопленным при этом в болоте как-то не способствует скорой реабилитации, — философски изрек Рекс Шеппард. Ранкорн поднял брови.

— То есть, тебя убили, превратили в бревно и утопили в болоте? — уточнил он. — А почему? Мы ждали от тебя сигнала, но не дождались и выломали дверь в твою квартиру, рассчитывая найти тебя без памяти. Но тебя там почему-то не оказалось.

— Ага, — гость кивнул и уселся в кресло. Сложил руки на животе, вытянул ноги и принялся рассказывать: — Учителишка-то оказался способен на кое-что покруче стирания памяти. Меня спасло то, что убийца остался недоучкой, ни одно заклинание толком не выучил, а в придачу ко всему, он и в физике полный профан — бревна-то не тонут!

— Погоди, Рекс, — заволновался Альберт. — Тебя кто убил? Разве он способен на смертоубийство?

— Локонс оказался способен, — подтвердил Шеппард. — Помимо перечисленного, он и в маггловской технике не разбирается. Как был двоечником в школе, так и по жизни остался дураком. А сведения я добыл…

С этими словами Рекс вынул из-за пазухи небольшую черную коробочку с прозрачным окошечком, в котором виднелось два зубчатых колесика, внизу на торце был рядок квадратных кнопочек, одна из которых была красной.

— Электроника у нас не работает, — счел нужным предупредить Альберт. Рекс на это лишь фыркнул и вжал крайнюю кнопочку. Из коробочки потек механический, но вполне узнаваемый голос Локонса:

«Проявите наконец здравый смысл. Мои книги и вполовину не продавались бы так успешно, если бы люди думали, что эти подвиги совершил не я, а кто-то другой. Ну кто бы стал читать про старого армянского колдуна, пусть даже спасшего целую деревню от упырей? Ах, он бы своим мерзким видом испортил обложку! Да еще и одевался безо всякого вкуса! А у колдуньи, которая изгнала ирландское привидение, накликающее смерть, была, вообразите себе, заячья губа! Моя внешность — это, как бы сказать, приманка, залог успеха…»

Второй голос принадлежал Рексу.

«Так что же это выходит? Вы просто присвоили себе то, что совершили другие люди?»

Далее снова хвастливо заговорил Локонс:

«Всё отнюдь не так просто, как кажется. Это труд, и труд нелегкий. Надо было найти этих волшебников, подробно обо всём расспросить. И затем подвергнуть заклинанию Забвения. Это входило в мои планы, им предстояло забыть свои подвиги. Чем я действительно горжусь, так это моими заклинаниями Забвения! Да, Шеппард, да, мной был проделан огромный труд! Пойми же, автографы на книгах, рекламные фотографии — это ещё не всё. Хочешь добиться славы — готовься к долгой, упорной работе. Ну, кажется, всё. Осталось сделать последний завершающий штрих… — короткая пауза с шорохами. — Весьма сожалею, Шеппард, но мне придется прибегнуть к заклинанию Забвения, чтобы вы не разболтали моих секретов, иначе я не сумею продать ни одной книги…

— Локонс, нет!.. — испуганный вскрик и звук удара. Шорохи, кто-то передвинул стул. Наконец, голос Локонса:

— Извини, но я слишком много тебе разболтал, вшивый ты овчар… Так что получи вместо забвения Аваду. Перерезать бы тебе глотку, да кровью пол пачкать неохота. Не переношу вида крови, знаешь ли. Так, какое заклинание превращает одно в другое?»

В этом месте Альберт передернулся — так и представилось, как убийца задает этот вопрос распростертому у ног трупу…

— Авада у него вышла жиденькая, всего лишь оглушила меня ненадолго, — язвительно заговорил Рекс. — С трансфигурацией у Локонса тоже туго было — еле-еле на двоечку, и бревно он додумался утопить, а не сжечь. Совсем у него плохо с головой…

Альберт встал из-за стола, обошел его и, подойдя к креслу, вытянул из него Рекса, сгреб в охапку и хорошенько придавил в чувственных объятиях. Рекс Шеппард, элитный мракоборец, невыразимец, секретный сотрудник Тайного отдела и агент под прикрытием, безвольной и очень удивленной тряпочкой обвис в медвежьих лапищах гиганта-Альберта.

Его задание — втереться в доверие Златопусту Локонсу, которого понадобилось срочно разговорить, — удалось выполнить с блеском: писатель-мемуарист выдал себя с головой. И, к счастью для Рекса, убийца из Локонса вышел такой же паршивый, как и герой. А попытка убийства — достаточно емкое доказательство для того, чтобы упечь негодяя в тюрьму и призвать к ответу.

Действовать решили на Пасху. По агентурным сведениям, Локонс на праздники никуда не собирался, кроме как в Хогсмид ненадолго, поэтому было решено убрать детей из школы и приступить к поимке преступника. Родители и родственники были введены в курс и постарались зазвать чадушек домой, наобещав им всё, что можно и нельзя. Дамблдора в известность не поставили, так как подозревали, что он тот ещё темный мерин…

Опустела школа, умолкли голоса. Таял снег, лениво падая с крыш вслед за сосульками, неслышно и как-то крадучись вылезали на полях серенькие подснежники. Стрекотали и звенели веселые ручейки, прокладывая себе проталинки во льду. Всё шире и выше распространялась весна вокруг Хогвартса, готовя теплые летние деньки для ребят.

Тихо намурлыкивал под нос мелодию Локонс, доставая из саквояжа лакированную шкатулочку — последний подарочек дебильной школе. Подарочек был из Тибета, украденный прямо с алтаря много лет назад, и вот наконец-то представился удобный случай отомстить учителям-выскочкам. Теперь, когда в школе не осталось ни одного ребёнка, а только эти высокомерные педанты, трясущиеся за каждый лишний балл, которые они жадились давать ему, Локонсу Великолепному, когда он так трудился тут в школьные годы… Ну ничего, сейчас они за всё заплатят! Молодых, конечно жалко, они-то уж ни при чем, Септиму или Северуса, например, они пришли в Хогвартс уже тогда, когда Локонс давно отучился, но да что ж поделать? Да и всё равно, они тоже учителя, а значит, идут тем же путем высокомерного наставничества — поучают умных деточек и снимают-ставят баллы, радуя одних и огорчая других, как в свое время унижали Златопуста Слизнорт или МакГонагалл.

Ну ничего, ничего, скоро вы все ответите, так ответите, что другие надолго запомнят этот день! Тонкие пальцы с наманикюренными ногтями любовно погладили резную крышечку из палисандрового дерева, под которой скрывалось чудесное и страшное содержимое — Порошок Вечного Сна.

Прочитав эти его мысли, мы с Этелефой в панике переглянулись — зашибись у него планы! Тибетский подарок не то что Хогвартс уложит, а и всю Англию угробит, погрузит в вечность, ну и самого Локонса, конечно, тоже зацепит, странно, что об этом он не беспокоится…

Оказалось — нет, он об этом позаботился. Продолжая мурлыкать мелодию, этот негодяй, этот… стервятник в павлиньих перьях примотал к шкатулке скотчем механический будильник, настроил стрелки и задвижку на открытие по таймеру и поставил импровизированную бомбу в тумбу, оставив дверцу приоткрытой. После чего неспешным шагом направился вон из класса.

Для своего успешного побега он подарил себе пятнадцать минут обратного отсчета. Как раз столько времени, чтобы без помех трансгрессировать в Ливерпуль и сесть на судно, отходящее в Ирландское море через четверть часа. Ну а в открытом море он уже будет в безопасности.

— Балто, задержи его, а я за Северусом! — крикнул мне Этелефа, ныряя в Тень для быстрого перехода. Я тоже воспользовался Тенью для скорости и благодаря этому даже опередил террориста, выскочив на улицу, где возле хижины Хагрида заметил фордик, греющийся на весеннем солнышке. Подлетев к нему, я хлопнул его по крышке капота.

— Слушай, друг, выручи, а?! Задержи Локонса, когда он выйдет!

Фордик понимающе мигнул фарами и заурчал мотором, разогреваясь и готовясь к подвигам. Локонс мило удивился, когда к нему подъехал сверкающий автомобиль и, лихо развернувшись, гостеприимно распахнул заднюю дверь и багажник. Оглянувшись на замок, Локонс весело хихикнул — он рассчитывал неспешно прогуляться до Хогсмида, а тут предлагают прокатиться с ветерком. А почему бы и нет? Можно и прокатиться. Тем более, что в Хогсмиде будет куда безопаснее трансгрессировать. И Локонс, кинув в багажник саквояж, сел в машину. Хм, ну, «Кристину» он как раз не смотрел…

Этелефа втолковал-таки Северусу о диверсии в Хогвартсе, и зельевар, ворвавшись в кабинет, вмиг обезвредил «бомбу», благо что устройство было простеньким, прямо детским. Шкатулка так и не открылась.

Локонс начал сходить с ума уже через пять минут, когда коварный форд сделал десятый круг по двору. Попытки открыть двери и выскочить на ходу ни к чему не привели — машина заблокировала двери накрепко, при этом оставив щели в приспущенных стеклах. Разбить их или выбить было нечем… На десятой минуте и сто-каком-то круге Локонс начал грызть ногти. На двенадцатой он истерично заплакал, потому что из дверей школы вышел пошатывающийся Северус, дойдя до свежей тропы, проторенной колесами форда, он остановился, зевнул и рухнул в глубоком вечном сне. Фордик доехал до распростертого тела и притормозил, причем так, что спящего мертвым сном Северуса было хорошо видно в лобовое стекло. Рыдая от ужаса, Локонс снова забился-заколотился в двери, прося и умоляя открыть.

— Выпустите, выпустите! Я не хочу умирать так, пожалуйста, выпустите! — молил бедолага. Его волшебная палочка, увы и ах, находилась совсем рядом, но в то же время в запредельной недосягаемости — в саквояже, неосмотрительно брошенном в багажник.

Мракоборцы под предводительством мадам Боунс и Альберта Ранкорна появились сразу же, как только получили Патронуса от Северуса. Оглядев любопытный пейзаж, представший их взору, новоприбывшие одобрительно хмыкнули: на лужайке между замком и хижиной лесника стоял маггловский автомобиль, в недрах которого отчаянно бился растрепанный потный блондин со следами шока на перекошенном от ужаса лице, перед автомобилем на тропинке лежит молодой профессор, который при приближении гостей приподнялся и сел, чем вверг Локонса в ещё больший ужас. Он аж взвыл от страха и заколотился так, что машину затрясло. Ранкорн подошел к Северусу и протянул ему руку.

— Ну, что он там взорвать хотел? Можешь поточнее объяснить свое сообщение?

— Могу, — встав с помощью Альберта, Северус достал из-за пазухи будильник. — Вот таймер. «Бомбу» я в кабинете оставил, это тибетская шкатулка, её я не рискнул взять.

— Что, прямо так и оставил?! — ужаснулся Альберт.

— Нет-нет! — успокоил Северус. — Её дементоры охраняют.

— Для сопровождения дашь? — Альберт кивнул в сторону автомобильного пленника. — Давай, выпускай его. Что ты с ним сделал, кстати, что он забыл, как двери открывать?

— А это не я, — Северус с невинной улыбкой развел руками. — Это фордик. Он у нас немножко самостоятельный. Но сначала сумку из багажника заберите — там его палочка.

Так и сделали: сначала забрали саквояж, потом вытащили из салона истерящего Локонса и под конвоем четырех мрачных стражей Азкабана удалили со школьной территории.

Проводив взглядом мракоборцев и арестованного, Северус повернулся к замку и увидел, что в дверях стоят все преподаватели, они смотрели на него со смесью страха и изумления. Разумеется, они слышали его речи с Альбертом и мадам Боунс и были в курсе о несостоявшемся теракте Локонса. Подождав, пока все разойдутся, Северус ласково погладил капот, шепнув:

— Молодец, ты маленький герой, задержал опасного преступника. Надо будет выгравировать на дверце почетный орден «За храбрость!».

Фордик в ответ благодарно бибикнул, польщенный похвалой высокого человека в черной мантии.

Остаток второго курса прошел спокойно. Школьники, вернувшиеся с пасхальных каникул, жутко поразились, узнав свежие новости об аресте Локонса и о мотивах его преступлений: ни фига себе учитель — мстить школе за детские обиды! Да он охренел, не иначе! Теперь-то все поняли, почему этот профессор ни одного балла не снял со студента, даже за очевидные ошибки, за них он только журил, а наказания проводил самые мягкие — строчки писать и отвечать на письма поклонников. Теперь стало понятно, что это больная тема для Локонса, такой у него был пунктик…

Полумна за учебный год тесно сошлась со своим однокурсником с Пуффендуя — Рольфом Саламандером: это был чудесный мальчишка с солнечным характером, золотыми кудрями и зелеными глазищами, страшно похожий на своего знаменитого деда Ньюта. И как Гарри ни распирало, он всё же старался сдерживать свою ревность и не сильно беситься при виде юной и прочно состоявшейся парочки. А Полумна и Рольф, словно в насмешку всем, действительно были вместе, даже по коридорам ходили, взявшись за руки. А увидев, как они общаются руками, Гарри совсем отстал от них — понял: это судьба. У Рольфа Саламандера на старости лет оглохла бабушка, и мальчик буквально с рождения знал глухого человека, и такую же Полумну он воспринял как нечто само собой разумеющееся.

Листопад, побывавший в гостях у Уизли, смешно и героически отметился. Обнаружив на чердаке упыря, феникс устроил страшный скандал: заверещав почище павлина, он обнажил когти и клюв и со всей яростью накинулся на болотную зинку. Зиночка, не ожидавший нападения, ответил на голом инстинкте и выдал себя с потрохами, явив свою истинную упырью сущность. А так как пришлось драться, то в пылу сражения зина и феникс скатились с чердака сперва в комнату Рона, потом в коридор, а затем по всем лестницам докатились до кухни и вылетели во двор, прямо к ногам мамы Молли, кормившей кур. Там орущий и верещащий клубок распался на две части — рыжую и черную.

Увидев перед собой зубастый шар тьмы с красными выпученными зенками, Молли, ни секунды не раздумывая, шандарахнула горюшко тем, что в руке держала, а держала она ведерко с ионированным просом, которым кормила курочек… Теперь, для большего понимания, небольшая справочка:

«Коллоидное серебро — это один из лучших универсальных природных антибиотиков и антисептиков, что дает возможность использовать данный продукт для внутреннего и наружного применения. Спектр воздействия коллоидного серебра распространяется на более шестисот видов бактерий. Коллоидный раствор серебра высокого качества слегка желтоватого оттенка, не имеет вкуса. Нетоксичен. Коллоидное серебро абсолютно безвредно как для человека, так и для растений. Коллоидный раствор серебра в отличие от солей серебра не накапливается в организме и потому абсолютно безвреден даже при систематическом применении. Любая известная болезнетворная бактерия погибает в присутствии минимального количества серебра, особенно в коллоидном состоянии».

Прочитали? Вот и представьте себе следующую картинку: взлетело по дуге цинковое ведерочко, в верхней точке замедлилось и со звоном опустилось на мохнатую тьму, весело рассыпая на него и вокруг серебрёное просо. Часть крупы беспрепятственно улетела в раззявленную пасть чердачного монстрика, который чисто машинально глотнул попавшую в рот порцию. А дальше дело техники. Как всем известно, серебро и нечисть между собой не сочетаются, вот и здесь: заглотив изрядное количество коллоида, зиночка сразу же почувствовал недомогание. А воспоминание о мудрой маме, говорившей ему, чтоб не брал в рот всякую каку, и вовсе запоздало — серебро вступило в агрессивную реакцию с нечистой плотью, растворяя зиночку в черную зловонную жижу.

Подозрительно обозрев грязную кляксу, Молли озадаченно спросила, ни к кому конкретно не обращаясь:

— И что это было?

Ей никто не ответил. Только феникс беззаботно клюнул ближайшее зернышко.

Экзамены снова пришлось сдавать теоретически, потому что практики кот наплакал. Что с Квирреллом в прошлом году, что с Локонсом в этом… Поняв, что год опять профукан, старшекурсники зароптали, с тоской думая о прошлых преподавателях, которые хоть и менялись каждый год в течение тридцати лет, начиная с тыща девятьсот пятьдесят седьмого года, но уроки сдавали в срок и твердо принимали ежегодные экзамены. А тут с момента поступления Поттера какая-то хрень началась: учителя сбегают ещё до конца учебного года. Точнее, Квиррелл сбежал, это Локонса арестовали. Но, во всяком случае, вот уже второй семестр студенты не могут сдать итоги года на экзамене, ну хоть плачь…

Один Гарри не тужил, он-то свою норму выполнил — перестал быть взрывоопасным тикающим механизмом для почтенных Дурслей, а это всё, что было ему нужно. Так что Гарри беспечально доучивал год, в котором, кроме Защиты от темных искусств, было множество других предметов, из которых самыми любимыми являлись Травология и Чары. Ещё чуть-чуть нравилась трансфигурация, которую ему Северус посоветовал изучить более углубленно, так как она пригодится в освоении анимагии. А потом, когда ученикам раздали листовки со списком дополнительных предметов для третьего курса, Гарри сразу же подчеркнул Нумерологию и Уход за волшебными существами — ему уже очень давно хотелось попасть на уроки к профессору Кеттлберну.

Рон, пыхтевший рядом над таким же листком, скосил глаз на подчеркушки Гарри и скривился.

— Фу! Зачем тебе эти предметы? По-моему, нет ничего хуже цифр и уборки гиппогрифьего навоза.

— Говори за себя, — рассеянно отозвался Гарри, штудируя список в поисках ещё чего-нибудь интересного. — Мне звери и цифры понятны… — подумав, он подчеркнул ещё и Древние Руны. Рон застонал и свел глаза в кучку.

Невилл был завален письмами, содержащими противоречивые советы родственников, какие предметы больше всего пригодятся в жизни. Растрепанный, вспотевший и слегка сбитый с толку, он читал список предметов, высунув язык, и озадаченно интересовался у окружающих, что интереснее и нужнее — кабалистика или изучение древних рун. Дин Томас, который, как и Гарри, вырос среди магглов, поступил просто: закрыв глаза, тыкал волшебной палочкой в список и помечал те предметы, на которые угодил. Гермиона ничьих советов не слушала, а взяла и записалась сразу на все новые курсы. Глазастый Рон опять нашел, к чему придраться.

— А маггловедение тебе зачем, Гермиона? Ты ж сама из магглов.

— А я хочу узнать, что о простых людях думают волшебники, — пояснила девочка. Драко услышал и покраснел.

— Ничего хорошего они о них не думают… — пробормотал он едва слышно.

Гермиона на это только плечом дернула и ещё ниже склонилась над пергаментами. На прорицание пришлось записаться всем, это был обязательный предмет. Помимо этого, студентам раздали формы с разрешением, которые на каникулах должны подписать родственники и опекуны. Гарри с интересом изучил пропуск и заинтересовался.

— Нам разрешены походы в Хогсмид? — спросил он у ребят. — А что это за место?

— А это деревня, на станции которой мы сходим с поезда, — пояснил Драко. — Единственное поселение, в котором обитают только волшебники и волшебные существа.

— Таких мест на самом деле мало, — подхватил Рон. — Больше смешанные, такие, как наша деревня Оттери Сент Кечпоул и Годрикова впадина.

Невилл посмотрел на Гарри и сообщил:

— Поттеры в Годриковой впадине жили, мне бабушка рассказывала, что её подруга живет там, по соседству с Поттерами и Дамблдорами.

Гарри удивленно заморгал, а потом недоуменно переспросил:

— Дамблдор — наш сосед? Как странно… Тогда я тем более не понимаю, почему он мантию-невидимку папе не занес по-соседски и зачем её вообще брал, эту вещь, которая гарантированно могла помочь моим родителям?

Я тоже горестно задумался, вспоминая, как металась по комнате молодая женщина, баррикадируя дверь мебелью. Теперь, когда я больше знал об этом мире, меня поражали некоторые неувязки: почему Лили не трансгрессировала с ребёнком; почему она встала перед кроватью полностью безоружная; почему не воспользовалась заранее подготовленным порталом или экстренным портключом для спасения жизни себя и сына? А теперь в придачу выясняется, что у Поттеров была семейная реликвия — мантия-невидимка, которую Дамблдор как раз по-соседски одолжил и не вернул вовремя.

— И крестный твой куда-то подевался… — раздумчиво протянул Драко. — Оба моих дяди сгинули бесследно в восемьдесят первом году, Регулус и Сириус Блэк. Они кузены моей мамы, — пояснил он, поймав озадаченные взгляды друзей.

— Чей крестный? Мой? — растерянно спросил Гарри.

— Да, у тебя крестный отец был — Сириус Блэк, — подтвердил Драко.

— А он где? — ещё больше растерялся Гарри. Бросил на меня взгляд и увидел мое смущение. Настороженно спросил: — Балто? Ты что-то знаешь?

Пришлось стать видимым для всех и покаяться.

— Да, я знаю, простите…

— За что простить? — напружинился Гарри, сверля мою виноватую рожу.

— Ну я тогда в первый раз пришел, не сразу разобрался, — заюлил я. — Старший Поттер был уже убит, маму твою убили на моих глазах, тебя я ещё догадался прикрыть, но предательства мы с тобой ни от кого не ожидали… — помедлив, вдруг перешел в атаку: — А как, по-вашему, должен себя вести хороший крестный, войдя в разрушенный дом и обнаружив погибших друзей и уцелевшего маленького крестника с раной на лбу? — сказал это и скрестил руки на груди, непреклонно требуя ответа. Слово взяла Гермиона.

— Н-ну-у-у, хороший крестный должен позаботиться о малыше, показать его врачу, устроить его в безопасное место, обеспечить ему няню, заняться похоронами или, если нет возможности, удрать с ребёнком как можно дальше. Главное — не оставлять его одного.

По мере того, как говорила девочка, лица мальчиков всё больше вытягивались, так как из речи Гермионы автоматом следовало как раз обратное. Крестный ничего из перечисленного не сделал. Взгляды всех вонзились в меня — единственного свидетеля тех событий на данный момент.

— Что именно сделал Сириус Блэк? — напряженно спросил Драко.

— Превратился в собаку, выгнал из комнаты крысу и погнался за ней, — с тяжелым сердцем сказал я.

— А крыса эта — наш Короста, Питер Петтигрю, — эхом договорил Рон.

— И? — скорбно подтолкнул меня Гарри, зная, что я не договорил.

— Ну я и того… обиделся. Обиделся на него за то, что он выбрал крысу, а не ребёнка, и превратил его в собаку навсегда, вернее, заморозил в той ипостаси, в которой он ускакал за пасюком… — тут мне совсем стало тошно, и я попытался исправиться: — Но если ты хочешь, я найду его и постараюсь превратить обратно. Попробую…

Гарри поморщился, а Драко забрюзжал:

— Говорила мне мама, что старший из братцев совсем на голову отбитый, никогда не повзрослеет, вечно у него вжик на уме и винт в заднице вместо шила!

— То есть он точно идиот? — с надеждой спросила Гермиона.

На это ни у кого не было однозначного ответа — Сириуса никто не знал, а врать не хотелось. Лично я полагал, что да — он идиот. Ну убили друзей, ну предатель рядом, ну и что с того? По-человечески ты должен был позаботиться о ребёнке, а не бросаться в погоню очертя голову. Ведь после тебя в разрушенный дом ещё три человека зашли, и один из них взорвал дом, малыш тогда просто чудом не погиб, получил лишь царапину на лбу. А если бы меня не было? А если бы мародеры ворвались, поживиться чем-нибудь? Мародерам только дай повод — вмиг обчистят, всё ценное вынесут, и детей в том числе, чтоб продать или в котле сварить… От обстоятельств зависит.

Вот такой разговор произошел у нас в один из весенних дней перед экзаменационной порой. Потом, после сдачи экзаменов, дети отправились домой на летние каникулы. На вокзале нас с Гарри ждал сюрприз — рядом с Верноном стоял черный пёс. Ну я-то сразу его узнал и вмиг насторожился, чувствуя подвох, а Гарри страшно удивился — дядя Вернон и собаки как-то не сочетались.

— Ух ты! Это кто?

— Ровер, — пророкотал дядя. — Списан по ранению, на пожаре на него балка рухнула, собачьи душеправы решили, что он больше не пригоден к службе, а по мне, так это ерунда — пёс храбрый и мог бы ещё поработать. Его по телевизору показали, устроили псу последний шанс, обратились к населению за помощью — подарите собаке новую жизнь, так, мол, и так, пёс немолод, только одна дорога и осталась у него — к усыплению.

— А… — только и сказал Гарри, смутившись, робко подергал пса за ухо. — Ну привет, Ровер.

Черный волкодав застенчиво хлопнул хвостом по мостовой и переступил передними лапами. Я продолжал сверлить его недоверчивым взглядом — что-то ты мне не нравишься. Недавно ведь у нас разговор о тебе шел, и ты тут как тут, как говорится — помяни черта… Осторожненько прошелся по краю песьего сознания — ну-ка, о чем ты думаешь, подозрительная псина?.. Оу… не пёс, а сплошные эмоции: безграничная радость, смешанная с тихим счастьем увидеть крестника живым и здоровым, глубочайшее сожаление от разлуки и сильное, искреннее раскаяние за все допущенные ошибки. И чистое, горячее желание исправиться. Последнее мне понравилось особенно — вот это правильно, вот тут ты молодец, попробуй исправить, если получится.

Осталось порадоваться тому, что Гарри не знает, в какую именно собаку превратился Сириус Блэк, кажется, я об этом не успел его просветить. Ну и пусть, не хочу, чтобы Гарри узнал, кто этот пёс. Пока не хочу. Вот посмотрим на его поведение, тогда и подумаем.

Дома Гарри вел себя, как лунатик: оцепенело таращился на дверные косяки и притолоки, мог застыть на целый час, бездумно глядя в потолок, и с каким-то обалдением смотрелся во все зеркала. Встревожившись, я и его просканировал — ну мало ли… Оказалось, пацан отвык от обычного дома, малогабаритного по сравнению с огромными помещениями Хогвартса. На Пасху он так же себя чувствовал, как будто приехал с другой планеты. А в зеркалах он, оказывается, себя искал, потерянного. Я аж в затылке почесал — что у детей в головах творится?

Но вообще-то должен признать, мальчишка сильно изменился за прошедший год. Тоненький цыпленок с милыми щечками превратился в тощего недоноска с длинным носом и непомерно вытянутыми руками, которые теперь висели вдоль тела как плети. А к лету ещё и прыщи выскочили, отчего он окончательно испортился — стал вредным и сварливым.

Дадли, кстати, тоже укрупнился: вместо полного круглощекого медвежонка, которому я ещё в прошлом году умилялся, перед нами предстал, да простят меня Петунья с Верноном, бугай. Толстый-претолстый, так и казалось, что он решил догнать и перегнать по толщине собственного отца. На лице, ставшем похожим на кнедлик, россыпь жутких прыщей-переростков, которые не умещались на завоеванной территории и налезали одна на другую. Я озабоченно оглядел Петунью, вроде нормальная мать, а так своего ребёнка раскормила…

Сэнди на Ровера никак не отреагировал, псаммиад прекрасно понял, что за пёс находится в доме, и не стал устраивать истерики по поводу захваченного пространства. Не зверь же дом занял, и ладно. Зато Злыдня встретил со всеми кошачьими почестями — с боевым кинсеем и выпущенными кинжалами. Ох, не надо было тётушке Мардж приезжать! Кошак бульдога чуть не сожрал, располосовав его вдоль и поперек. А всё почему? А потому, что невоспитанный бульдог посмел на него гавкнуть. Чего Сэнди не вытерпел и в духе «ты на кого пасть раззявил, сявка?!» попер в рукопашную. Ну и разумеется, последовала смертельная обида со стороны тётушки Мардж, ну как же, любимого сЫночку разобидели-побили, бяки нехорошие… И всю неделю своего гостевания только и делала, что костерила всех: и Вернона, идиота невозможного, взявшего в семью кошмарного котяру, и глупую Петунью с её лошадиной мордой и безвкусием в одежде, и Ровера, эту дворнягу блохастую, которую милосерднее было бы удавить ещё в утробе суки-матери — вон какой кабыздох вырос, ни породы ни рожи! А пуще всего досталось Гарри, хозяину чертова кота: и кретин-то он недобитый, такой же недоумок, как и его родители-пьяницы, разбившиеся хрен-зачем и навесившие своего выблядка на шею таких хороших людей, как Дурсли! И позорище рода, убожество, а не человек, разве так выглядят?!

В этот момент Ровер-Блэк весьма выразительно посмотрел на её горло, обещая загрызть. Гарри этот момент уловил и успел наступить псу на хвост, заставляя забыть о членовредительстве. Сам он на эти оскорбления вообще никак не отреагировал, считая дурные слова всего лишь сотрясением воздуха. Вот молодец! Уроки с профессором Снейпом не прошли даром — Гарри обрел прямо-таки пофигизм и стойкость даосского монаха.

А бульдог-то поумней хозяйки оказался. Получив втык от кота, он намек прекрасно понял и срочно перевоспитался, став Очень Вежливым Английским Джентльменом. И временами Мардж, к своему недоумению и досаде, обнаруживала своего пёсика мирно дремлющим в компании того самого кота, который так жестоко порвал булю в начале знакомства.

— Слушай, Балто, — обратился ко мне Гарри как-то вечером. — А это не Сириус Блэк? По-моему, Ровер слишком умен для собаки, он как-то понял то, что сказала тётушка Мардж.

— Он умный пёс, — согласился я. — Не бери в голову — он просто интонации почуял, вот и всё.

Несмотря на распри и стычки с гостьей, на Тисовой у Гарри прошли вполне нормальные каникулы, полные счастливого безделья. Все уроки, заданные на лето, он переделал ещё в первую неделю своего приезда и теперь пожинал итоги поговорки: сделал дело — гуляй смело! И гулял он с рассвета до заката в компании неизменных Пирса Полкисса и Ричарда Малькольма, пробуя те же сомнительные интересы, которым подвержены все подростки: пиво и сигареты. Пиво оказалось забавно пить — от него была смешная отрыжка, куда более пахучая, чем от колы, сигареты сначала не понравились — едкий дым жутко драл горло, заставляя перхать и кашлять, но потом, после правильных затяжек, дело пошло на лад.

Мне это не нравилось, я его стыдил, ругал, укорял, но мальчишка только отмахивался и огрызался, говоря, что другие же это делают, чем он хуже их? Положение спас Ровер, укусив Гарри однажды вечером. Гарри вскрикнул и хотел стукнуть пса, но тот увернулся и залаял на него. Из гостиной вышел Вернон. Посмотрел, как Гарри трет укушенную руку, подошел и… принюхался. Повел носом и побагровел.

— Курим? — рявкнул так, что люстра над головой звякнула. Гарри съежился. А дядя дальше загрохотал: — Ты это чем там балуешься, кретин?! Учти, узнаю, что ты и в школе тем же начнешь увлекаться, вообще заберу и переправлю в клинику святого Брутуса! Мне в семье курильщики и пьяницы не нужны! Кстати, — остановился он вдруг и нехорошо прищурился. — Помнится, тебе там какое-то разрешение куда-то надо?

Гарри испуганно кивнул. Вернон продолжил:

— Дашь твердое обещание не курить и не пить спиртное — подпишу бумагу.

Шантаж, конечно, грубый, но много ли подростку надо? Перепуганный Гарри пообещал не притрагиваться больше к сигаретам и пиву, только бы разрешили деревню посетить, а то целый год безвылазно сидеть в замке — ну сил же не хватит теперь…

Что ж, слово они сдержали: Вернон подписал разрешение на поход в Хогсмид, а Гарри на очередное угощение друзей отрицательно покачал головой.

— Нет, ребят, я не хочу. Я дал дяде слово, что не буду курить.

Его отказ произвел на парней яркое впечатление и, расходясь тем же вечером по домам, Пирс и Дик выбросили в урну свои только что начатые сигаретные пачки, взяв пример со своего более сильного друга, сдержавшего обещание, данное дяде…

За два месяца лета Гарри досконально изучил недоступную ранее территорию, обойдя все окраины Литтл Уингинга и прилегающие районы, включая часть Лондона. Теперь, как подростку, ему это было дозволено, и он, наверстывая прежние запреты, старательно раздвигал горизонты, таскаясь туда-сюда с огромной собакой на поводке. Сэнди, впрочем, тоже был при нем — любопытно выглядывал из сумки на боку.

В свободе Гарри не ограничивали, мальчик мог спокойно гулять весь день, тратя карманные деньги на перекусы, на автобусы и электрички у него был детский проездной. В один из таких дней Гарри добрался и до Чаринг-Кросс-Роуд, а оттуда через бар «Дырявый котел» проник в Косой переулок, где пополнил запас галлеонов и купил новые вещи к школе. Кот и пёс в банк были допущены, и Сэнди внимательно посмотрел на ключ в руке Гарри, тот заметил интерес кота и пояснил:

— Это я у Хагрида выпросил, ещё когда в первый раз сюда пришли. Увидел ключ и спросил — а почему он не у меня? — ну он и отдал.

— Это правильно! — одобрительно сказал Сэнди. — Волшебные вещи должны быть с законным хозяином, а не служить кому попало.

Ровер конфузливо прижал уши, как всегда делал, когда слышал человеческую речь кота. Подозреваю, он очень хотел получить ту же способность — говорить по-человечьи. Но строение собачьей глотки, увы, не располагала к такому, а что касается Сэнди, то он был псаммиадом, а не настоящим котом. Челюсти и язык настоящей кошки тоже не приспособлены к разговорной речи. МакГонагалл — отличный тому пример: её кошачья аниформа тоже помалкивает. Гарри заинтересовался.

— А ключ разве волшебный?

— Конечно! — подтвердил Сэнди. — Это ключ от зачарованного сейфа в банке Гринготтс, его нельзя потерять или украсть, он знает только одного хозяина, которому передается только по наследству. В руках другого он просто не откроет замки.

— Ух ты! — Гарри с уважением погладил ажурное колечко симпатичного золочёного ключика, привыкая к мысли, что ключ у него непростой.

Из друзей в Косом переулке Гарри встретил только одну Гермиону, которая дико ему обрадовалась и тут же подтащила к родителям.

— Мам, пап, смотрите, это Гарри, мой одноклассник из Хогвартса! — счастливо прозвенела девчонка, ещё более лохматая, чем обычно.

Высокий и чуть сутуловатый папа уныло окинул гаррину одежку и кисло осведомился:

— А созвониться с ним не?..

Мама прожгла дочку взглядом обманутой горгоны. Гермиона звонко хлопнула себя по лбу и быстро протарахтела:

— Ой, мам-пап, простите, а я забыла! — и к другу: — Гарри, у тебя телефон есть? Дашь номер?

Посмеиваясь про себя, Гарри достал из кармана блокнотик с карандашом и, черкнув циферки, отдал Гермионе оторванный листочек, начиная понимать причину скверного настроения старших Грейнджеров. Конечно, выслушивать от дочки в течение энного времени о том, что с волшебниками нет иной связи, кроме как через сов, и обнаружить, что кто-то из одноклассников вполне способен позвонить по телефону. Одет-то Гарри нормально, по-человечески.

Протащив папу-маму по магазинам, Гермиона поволокла всех на маггловскую часть города. Завернув в кафе, заняли один столик, старшие Грейнджеры начали изучать меню, и Гарри воспользовался минуткой, шепнув подруге:

— Клевая стрижка…

— Правда?! — просияла Гермиона. — Я просто подумала, что она не помешает.

— Ей воронье гнездо надоело, — дохлым голосом произнес папа из-за меню. — Теперь у неё на голове воробьиный шухер, разницы, по-моему, никакой…

— О боже! — мама с треском захлопнула меню. — Тут всё на сахаре! Здравствуй, кариес, прощайте, зубы!

— Не сказал бы, дорогая, вот в меню есть пастуший пирог к чаю, он вроде из мяса и картошки делается…

Тут встряла Гермиона.

— Мам, пап, а когда вы разрешите мне зубы подровнять?

— Зачем? — строго глянула на дочку мама. — Твои зубы хороши от природы.

— Но они выпирают! — заканючила Гермиона. — А я хочу ровную и красивую улыбку…

Гарри почувствовал, как в сумке согласно муркнул Сэнди и распушился, исполняя спонтанное желание, и запаниковал было, но тут же сообразил вовремя щелкнуть пальцами перед лицом Гермионы, спешно протараторив:

— Да будет так, ибо нет преграды чудесам! Раз-два-три, Гермиона, улыбнись!

Звонко тренькнул невидимый колокольчик, рот девочки на миг осветился, и Гермиона ахнула, поняв по прикусу и толчку, что во рту произошли перемены. Схватив мамину сумочку, она быстро выпотрошила её в поисках зеркальца, нашла и оскалилась в него, рассматривая ставшие ровными зубы. Взвизгнула и кинулась обнимать Гарри. Мама отвалила челюсть. Папа торопливо отложил меню и достал из кармашка часики на цепочке, откинул крышку… Поймал удивленный взгляд Гарри, глядящего на него поверх плеча подруги, и пояснил:

— Засекаю время, молодой человек, насколько миссис Грейнджер онемеет на этот раз.

Потом, когда страсти немного улеглись и ребята угостились мороженым, мистер Грейнджер продолжил начатую фразу:

— Раньше это было чаще, когда дочурка начала чудесить: что ни день, то тишина. Потом-то мы привыкли к волшебству, как это ни странно… К одиннадцатилетию Гермионы мы уже не особо чему-то удивлялись. Но профессор, превратившаяся в кошку, впечатлила нас на два часа, потом её крылатый котик заставил нас онеметь на полдня.

Посмотрев на миссис Грейнджер и оценив её соляное состояние, Гарри виновато заерзал. Гермиона, дорвавшаяся до запретного мороженого, ничего вокруг не замечала, полностью погруженная в морозно-сладкую нирвану. Каменно молчала миссис Грейнджер, сверля глазами дочку, волшебством выровнявшую себе зубы. Что-то рассказывал мистер Грейнджер. Тихо гудела многолюдная улица, мирно текущая мимо кафе, сидел и скучал привязанный снаружи черный пёс, тоскливо разглядывая табличку на двери кафе — перечеркнутый силуэт собаки…

В общем, мирная, спокойная прогулка обычным августовским днем, не предвещающая ничего дурного. И уж тем более никаких плохих сюрпризов не обещающая.

Кроме покатушек по городу, Гарри заглядывал в библиотеки, где искал и читал всё о динозаврах, интерес к ним у него никуда не делся, более того, он начал выискивать истории-аналоги, в которых упоминались драконы. И ведь нашел-таки! Коллекцию некоего Вольдемара Джульсруда, глиняные статуэтки которой изображали людей верхом на динозаврах. Причем некоторых ящеров ученые так и не смогли классифицировать, но Гарри запросто признал в них драконов: опалеглазого антипода и перуанского змеезуба, тварей, вполне уместных в Мексике, где были найдены фигурки «динозавров».

Я не вмешивался — пусть хоть этим увлекается, не сигареты же… Правда, намекнул как-то на спорт в надежде, что заинтересуется, но мальчишка обдал меня взглядом больного крокодила и желчно осведомился:

— А когда мне боксом-греблей заниматься? Во время летних сезонов, когда проводятся итоговые соревнования? Или осенью при школе? Я, что ли, виноват, что в Хогвартсе нет ни баскетбольных залов, ни футбольных клубов, ни боксерских секций, которые так обычны в нормальных колледжах? Конечно, можно устроить в Хогвартсе соревнования по гребле — лодки там имеются, но скажи это магам. Они или перетопят друг друга, или научатся летать на лодках над озером, поди знай, что они там придумают.

— А курить ты зачем начал? — истерично придрался я.

— Уже бросил! — рявкнул Гарри, заставив вздрогнуть всех, кто оказался поблизости. — Мне что, ребят ни за что ни про что обидеть? Мы все вместе начали, все вместе попробовали, и, как ты, наверное, заметил, мы вместе и бросили. Никто из нас не втянулся!

Договорив, он нырнул в книгу, яростно скребя зудящую щеку. Хотел было намекнуть, чтоб крем от прыщей купил, но не рискнул, побоялся нарваться на ещё один скандал — пацан стал страшно вредным. Да и потом, Гарри от них не особо страдал, попросту не заморачивался, что весь чем-то покрыт. Ну прыщи и прыщи, подумаешь! Пройдут когда-нибудь…

Нашел Гарри и исторические свидетельства одновременного сосуществования людей и «динозавров» — в рыцарских хрониках о воинах-драконоборцах. В репродукции Георгия Победоносца в гадине под копытами весьма условного коня Гарри признал василиска. Ещё какие-то гады признавались им как бариониксы и мелкие диплодоки, видимо, динозавровая молодь, которую ученые почему-то не признавали, привыкнув находить кости гигантских рептилий. А ведь диплодок вполне мог быть кем-то магическим.

Найдя и переписав к себе в тетрадь всё интересное, Гарри сдавал книги библиотекарю и с чувством полного удовлетворения покидал Хранилище Знаний. Я понуро плелся сзади, тоскуя непонятно по чему. Мне заняться было абсолютно нечем, у мальчика свои увлечения, любит пацан динозавров, что поделать…

— Эй, Балто, классное открытие, а? — жизнерадостно поделился он. — Теперь я точно знаю, что драконы — это потомки динозавров, а некоторые и вовсе их родственники!

— Ага… — кисло поддержал я. Век бы их не видеть. А Гарри, не замечая моего дурного настроения, продолжал беззаботно трындеть о своих обожаемых «завриках». Зато Ровер слушал с удовольствием и даже в чем-то поддерживал, согласно потявкивая в нужных местах. Так что слушатель у Поттера точно был.

Закончился август, и наутро первого сентября нас ждал пренеприятный сюрприз. Собрав вещи и заперев Буклю в клетку, Гарри оглянулся на Сэнди, лежавшего на кровати.

— Ну, Сэнди, я готов. Пошли.

Кот вдумчиво лизнул лапку. Гарри повторил:

— Сэнди, пора идти!

— Я не пойду, — отвел уши назад Сэнди.

— Что? — Гарри озадаченно наклонил голову к плечу.

— Я не пойду, — повторил Сэнди, упрямо глядя на Гарри. — Я останусь дома, ладно?

— Сэнди, ты не заболел? — встревоженный Гарри вернулся к кровати и попытался потрогать кошачий нос. Сэнди уклонился.

— Я здоров. Просто не хочу ехать в Хогвартс.

— Но почему? — Гарри растерянно плюхнулся рядом с котом. — Что случилось?

Сэнди честно задумался, потом неуверенно проговорил:

— Кажется, я стану слишком опасен в Хогвартсе в этом году… Или в Хогвартсе произойдет что-то нехорошее, от чего мне лучше держаться подальше. Гарри, прости, но я не хочу ехать с тобой. Возьми с собой Ровера, он точно там пригодится.

Всё ещё растерянный, Гарри вопросительно посмотрел на меня. Но я не обладал Даром предвидения, как Сэнди, поэтому лишь беспомощно развел руками, озадаченный не меньше мальчика. Расстроенно погладив кота на прощанье, Гарри с чемоданом и совой спустился вниз, в прихожую, где его ждал дядя.

— Дядя Вернон, Сэнди не хочет ехать со мной. Можно я возьму с собой Ровера?

Услышав это, подкатился Ровер, держа в пасти поводок и так виляя хвостом, что без слов стало ясно — он всеми лапами за! Вернон, к счастью, не стал возражать, спросил только, надо ли покупать билет собаке? А услышав, что не надо, велел садиться в машину.

Вид у Гермионы был какой-то оглушенный, когда Гарри увидел её на вокзале. Выйдя из машины, он подошел и с тревогой спросил:

— Гермиона, что случилась?

— Глотик! — растерянно посмотрела на него девочка. — Глотик отказался ехать со мной! Он даже поцарапал меня, когда я хотела настоять на своем. Он ударил меня лапой по руке и взлетел на шкаф, чтобы я его не достала, представляешь?

— Мой кот тоже дома остался, — бормотнул Гарри, крутя в руках поводок.

Мы с Гегемонией озабоченно переглянулись. Гарри с Гермионой тем временем попрощались с родней, взялись за тележки и покатили их к барьеру.

Платформа девять и три четверти казалась пустой из-за того, что не было кошек. Только совы ухали в клетках да поругивался джарви в переноске Рона. А когда со стороны каминов появился Невилл, Драко и Гарри с Гермионой испуганно завопили, глядя на него вытаращенными глазами:

— Невилл!

— Что? — заполошно подпрыгнул тот.

— Где твоя Нира?! — слаженный рев из трех глоток едва не оглушил его.

— Ой! — Невилл с облегчением прижал руку к сердцу. — Нира осталась дома, она почему-то отказалась ехать в Хогвартс.

Мы с Арконом, Гегемонией и прочими Хранителями нервно переглянулись — что-то тут неладно, а?.. Все кошки, псаммиад и дракон отчего-то избегают поездки в Хогвартс, как… как крысы, бегущие с тонущего корабля. Что там такого страшного должно произойти? Извержение вулкана? Селевый поток? Потоп?

Дети, обсуждая странное поведение животных, двинулись вдоль состава. Ровер, идущий на поводке, возле одного вагона приостановился и глухо зарычал. Его шерсть на загривке поднялась дыбом, а в глазах загорелся злобный огонек. Гарри это, конечно, заметил и поспешно отпрянул от опасного вагона. Я, Рэсси и Аркон, напротив, рванули внутрь — ну-ка, что там за бяка такая, из-за которой все кошки с ума посходили и бросили своих маленьких друзей???

Увидев же ЕГО, мы сами чуть не рехнулись: в глазах потемнело, пальцы сами собой растопырились, обнажая когти, губы раздвинулись в зверином оскале. Где-то в глубине наших тел зародился рык. Остановил нас дементор. Схватил нас за шкирки сзади и оттащил от купе, в котором сидел ОН. Но мы, ослепшие и оглохшие, продолжали безотчетно рваться к чудовищу, занявшему самое неподходящее место в мире — рядом с детьми. Белый сполох привел нас в чувство, а голос Габриэля вернул нам разум.

— Тихо, ребята, тихо… Полнолуние только что прошло, луна пошла на убыль, а до следующего полнолуния ещё целый месяц. Не психуйте.

— Но он же… — трепыхнулся я, вися в руке дементора, как котёнок.

— Оборотень!!! — взвизгнул Рэсси, повиснув в другой руке того же дементора.

— Мне это известно, — язвительно подтвердил Габриэль. И добил: — Более того, он приглашен в школу в качестве учителя.

Мы удивленно обвисли. Дементор, убедившись, что мы перестали трепыхаться, аккуратно поставил нас на пол. То же самое проделал и второй, поставив на пол Аркона, который имел весьма потрепанный вид.

— А что ты тут делаешь? — опомнился вдруг я, сообразив, что перед нами стоит сам Габриэль, старейшина Тихого дола, второй по величине гваделор после Глена. Он ответил не сразу, сначала пошлифовал когти о нагрудник своего доспеха и только потом снизошел.

— Что я тут делаю? А вы сами как полагаете, а, ребятки? Я что, должен оставаться в стороне, когда рядом с волшебниками находится темная тварь? Хранителя у Люпина нет, за него никто не отвечает, но мы-то с вами не можем оставить наших подопечных в такой момент…

— Дядя Габриэль, а чей ты Хранитель? — спросил вдруг Рэсси. Мы навострили уши — и правда, чей? Кто его подопечный? Гваделор как-то обмяк: плечи расслабились, а на лицо нашла сумрачная тень грусти.

— Мой создатель давно покинул мир живых, — со вздохом сказал он. — Он был замечательным человеком и хорошим другом. Совсем как твой Гарри, — с грустной улыбкой он посмотрел на меня. — Как Гарри, он дал мне жизнь и не забрал меня с собой после смерти. Он ушел в царство Теней, а меня оставил в Лимбе, попросив, чтобы я присмотрел за его потомками. И за вами, раз уж на то пошло…

Мы помолчали, смущенно обмениваясь взглядами. От необходимости что-то сказать нас избавил шум, донесшийся до нас из одного конца вагона — оттуда по узкому коридору шли трое: Гарри, Рон и Гермиона.

— Ну как всегда — нигде нет места! — бурчал долговязый Рон, таща переноску с джарви. Гермиона молча заглядывала в не завешенные двери, Гарри плелся сзади с чемоданом и клеткой, самым последним держался пёс. К нашему смятению и по закону подлости, они остановились в том самом купе. Увидев, что оно занято всего одним пассажиром, Гермиона тормознула мальчиков, ушедших вперед.

— Давайте сюда? Тут один… — устало предложила она. Парни вернулись по коридору обратно и заглянули в купе, прикинули что-то и кивнули, соглашаясь. Зашли, расселись, при этом Ровер предпочел остаться в коридоре. Вблизи Рон разглядел пассажира и хмыкнул:

— Это взрослый. Интересно, кто он?

— Эр Джей Люпин, — Гермиона ткнула пальцем в чемодан на верхней полке.

— Я думал, у взрослых свой вагон? — спросил Гарри.

— Да, есть такой, — подтвердила Гермиона. — Рядом с вагоном старост, там ещё купе буквами отмечены: купе «С», купе «D», купе «F» и прочие.

— А этот… чего тут? — Гарри окинул спящего любопытным взглядом. Я вцепился клыками в когти и принялся остервенело их грызть. Вот только интереса его к темной твари не хватало!

— Ну, наверное, от шума спрятался? — неуверенно предположила Гермиона.

— Так, может, пойдем отсюда, не будем мешать? — проявил такт Гарри.

Поглазев на спящего пассажира, ребята бесшумно встали и как можно тише покинули чужое купе. Забрав собаку, прошли дальше по коридору и, не найдя свободного купе, перешли в следующий вагон. Я осторожно разжал челюсти и выпустил из пасти сильно погрызенные когти. У нас тоже есть Хранители? Хранители, которые хранят нас, Хранителей?..

Дементор похлопал меня по плечу, предлагая пройти следом за детьми, а за оборотнем тут и так есть кому присмотреть. Приняв его доводы, мы с Гегемонией поспешно рванули вдогонку за своими, а Рэсси и Аркон унеслись искать Невилла и Драко.

Стал понятен массовый психоз кошек — они, как известно немногим, не выносят оборотней. Псаммиады и феи, и все артефакты, исполняющие желания, тоже избегают контакта с оборотнями, так как не в силах удержать их темные помыслы, полные звериных страстей, особенно в ночь полнолуния, когда Зверь охвачен желанием убивать… Так же оборотни плохо влияют на драконов и лошадей, вызывая злобу у первых и пугая до смерти вторых.

Найдя ребят в одном из купе следующего вагона, я успокоенно пристроился у Гарри за плечом и погрузился в тревожные раздумья о том, каким будет этот год с оборотнем в качестве учителя? Справимся ли мы? Мой блуждающий взгляд упал на пса — тот лежал на полу и неотрывно смотрел на Гарри. Подумав, я скользнул в его сознание.

«Я сейчас один, но я справлюсь, клянусь, жизнь за тебя отдам, но волка я сдержу, обещаю. Он очень сильный, это правда, мы с твоим отцом-оленем едва сдерживали его вдвоем, но если надо, я убью Люпина и приложу для этого все усилия…»

Выскользнув из ума Блэка-Ровера, я заглянул в его глаза. Глаза Сириуса. Не пса. Судорожно проглотив комок в горле, я пообещал самому себе — если Сириус сдержит свою клятву, то пусть снова станет человеком. Это единственное, что я мог подарить ему в благодарность.

Возможно, в скором будущем мое проклятие спадет с Сириуса Блэка. Ох, только бы не случилось чего плохого… Интересно, это Дамблдор пригласил в школу оборотня? Если это так, то его пора увольнять, причем не на пенсию, а на кладбище, сразу в яму, без гроба — слишком большая роскошь для старого маразматика.

В Большом зале старик, сверкая половинчатыми очечками, поприветствовал студентов и представил им нового преподавателя Защиты — Ремуса Люпина! Ничего не подозревающие ученики вежливо похлопали молодому профессору и голодно воззрились на пустые золотые блюда. Дамблдор спохватился и дал отмашку невидимкам накрывать на столы.

Нас, Хранителей, в зале набилось, как шпротов, — внахлест. Все. Каждый, кто был приставлен к ребёнку и профессору. Кроме ангелов — те парили над нами, не касаясь стопами бренного затоптанного пола.

Дети поели, некоторые по привычке стали кликать своих кошек, желая угостить полоской бекона или жареной рыбкой.

— Спотти, кис-кис…

— Роксана, ко мне, у меня для тебя кое-что есть…

— Рафинад, иди сюда…

Тут до них дошло — нету в зале кошек. Все они почему-то остались дома. На детских лицах появилось понимание, смешанное с потрясением и запоздалым подозрением. Встревоженно переглянувшись, студенты зароптали.

— А что случилось?

— Почему наши кошки отказались ехать сюда?

— Я читала, что кошки обладают внечувственным восприятием. Может, они какую-то беду предчувствуют?

— Но какую? Вулканов поблизости нет, землетрясений в Великобритании не бывает. Потоп разве что? Тут у нас озеро рядом… Ребята, а вдруг на дне порода лопнула и оттуда теперь какой-нибудь газ просачивается? Надо завтра сбегать на берег, посмотреть — нет ли пузырей.

— Ой, мамочки! А зачем мы сюда приехали? Почему я не послушалась Ребекку? Она так мяукала, так просила, чтобы я осталась дома! Ой, а вдруг мы задохнемся и умрем?!

— А-а-а-ааа!

Те Хранители, которые контактировали со своими подопечными, кинулись обнимать и утешать перепуганных деток, прочие лишь держались рядышком, в три глаза следя, чтоб не покалечились в случае массовой паники. Над залом прогремел сильный голос Невилла:

— Успокойтесь! Мой дракон тоже в школу не поехал, как вы думаете — почему?

Неожиданный вопрос от третьекурсника действительно всех успокоил и заставил задуматься. Старосты и префекты воспользовались затишьем и начали спешно собирать первоклашек, чтобы развести их по спальням, пока новая хрень не началась…

Гарри на меня глянул вопросительно — знаю ли я чего? Я знал, но решил положиться на учителей Хогвартса, видя, как они настороженно глядят на нового коллегу. Похоже, нам не придется вмешиваться — профессора в курсе, да и чем это поможет? Ну узнают дети, что их новый препод — оборотень, и что? Разбегутся, устроят бойкот или травлю? В том-то и дело, что мы и сами не знаем, какова будет общая реакция. Так что лучше погодить, в случае чего — мы рядом, всегда придем на помощь.

Ушли старосты, уводя младшекурсников, а оставшиеся тесно расселись за двумя столами и вокруг них, чтоб сообща обсудить странный кошачье-драконий феномен. Гарри взял вступительное слово.

— Здесь и правда какая-то опасность, мне Сэнди это ясно дал понять, она как-то очень плохо влияет на кошек.

— То есть опасность угрожает только кошкам? — уточнила Лаванда. — Моя Ребекка просила меня никуда не уезжать.

Гарри припомнил точные слова Сэнди — «кажется, я стану слишком опасен в Хогвартсе в этом году… Или в Хогвартсе произойдет что-то нехорошее, от чего мне лучше держаться подальше» — и задумался.

— Что-то нехорошее должно произойти, отчего кошкам лучше держаться подальше. По крайней мере, я так понял своего кота.

— Мне кажется, мой Глотик то же самое хотел сказать, — задумалась Гермиона.

— Злобной тварью пахнет! Вот только не пойму, где оно! — скрипуче поделился Копуша Бульбер, сидящий на коленях Рона. Слова джарви были услышаны, и дети взволнованно запереглядывались.

— Слушайте, может, в стенах замка что-то страшное завелось? — возбужденно зашептал Джордж.

— Да! Помните, в прошлом году из Тайной комнаты василиска в Индию депортировали? — подхватил Фред.

— Но кошки тогда были при нас! — возразил кто-то.

— Так василиск-то никому не угрожал! — воскликнул Гарри. — На этот раз здесь кто-то опасный появился, да, Бульби? — посмотрел он на джарви. Тот закивал.

— Да, я чую его, но смутно… его запах как будто тает, удаляется…

Я покосился на убывающую луну за окном — прав хорёк, Зверь уходит на целый месяц. Тут Драко попросил Невилла:

— Расскажи про Ниру. Как она себя вела?

— Ну, неспокойно, — принялся тот вспоминать. — На север посмотрит и рычит, все чешуйки аж дыбом вставали. Скажешь «Хогвартс», снова рычит, пол царапает, и глаза у неё злые-злые делались.

На сей раз студенты обменялись встревоженными взглядами — если уж дракон на таком расстоянии ТАК реагирует, то что же с ним будет, столкнись он с неведомым злом нос к носу? Представить даже страшно.

— А как звали основателей Рима? — вдруг спросила Гермиона, всё это время глазевшая на стол преподавателей.

— Ромул и Рем, — припомнил Гарри. — А что?

Гермиона не ответила, продолжая сверлить взглядом профессорский стол. А я опять вцепился в когти — проклятье, девочка слишком умная! Провела-таки аналогию между волками и волчьими именем-фамилией профессора. Удавить родителей мало! Только полным кретинам могла прийти в голову так явно обозвать своего ребёнка — Волчьим Волком!

Но несмотря на такое сумбурное начало года, первая учебная неделя прошла на удивление хорошо. На отборочных соревнованиях посмотреть на Джинни пришли все братья, Перси с близнецами и Роном, с ними за компанию пришел и Гарри. Джинни показала высший пилотаж, переплюнув даже саму мадам Трюк, сделав «мертвую петлю» и просвистев мимо её головы на расстоянии полудюйма. Джинни Уизли утвердили в команду ловцом на место Рона, которому квиддич за прошлый год изрядно поднадоел, в частности из-за Оливера Вуда, любящего поднять команду ни свет ни заря и после часовых лекций приступить к изнуряющим тренировкам. Так что, как ни любил Рон квиддич, но свое место сестре он с радостью уступил.

Полумне тоже не забыли устроить сюрприз: старшекурсники преподнесли ей усовершенствованный слуховой аппарат, работающий не от батарейки, а от окружающего магического поля. Кстати, подзаряженный, он мог работать и в обычном мире, сохраняя энергию надолго, аж на месяц. Н-да, мечта идиота… Кроме того, аппарат не просто усиливал звук, он передавал и фонетику голоса со всеми его нюансами: тонами, сочностью, верлибрами и перекатами… То есть голоса и звуки слышались живыми, а не механическими, как из плохого динамика. К аппарату был создан и индивидуальный ушной вкладыш из какого-то «умного» биоматериала, благодаря чему он обладал памятью и мог расти вместе с девочкой. Что особенно впечатлило Полумну, намучавшуюся с обычными вкладышами, на радостях она всех передушила-перецеловала, бесконечно благодарная своим друзьям.

По мере того, как проходило время, часть Хранителей рассеялась, ну не сидеть же нам друг у друга на головах весь месяц?! Выяснив, что Люпин не собирается нападать на детей прямо сейчас, многие ушли, решив вернуться ближе к полнолунию. Я, Этелефа, Габриэль и самые преданные остались при своих подопечных. Кроме нас, в школе ещё были дементоры, беззвучно скользящие следом за Люпином, куда бы тот ни пошел. Всего их было пятнадцать, милых окультуренных дёмушек, наряженных в красивые балахоны зеленого, синего, розового и серебристого цветов. И только один, самый главный, видимо, носил черную хламиду.

Вскоре их начали различать, и каждому даже дали прозвище — надо же их как-то обозначить! Назвали их по предпочтениям в одежде и привычкам: Сумрак — он носил серую хламиду; дементора с эльфийскими ножами прозвали Леголасом, а его зеленого напарника — Арагорном; розовых красавчиков окрестили Флора и Фауна, несмотря на их принадлежность к мужскому полу; начальнику дали вполне уважительное имя — Немо, что весьма подчеркивало его индивидуальность: некая личность, некто. Остальных девятерых сперва звали скопом — Назгулами, но потом и они постепенно получили имена по мере узнавания… Трудно не заметить, как дементор в синем полирует ногти пилочкой, из-за чего получил прозвание Франт; другого, болтливого, назвали Шелестом, он единственный, кого было по-настоящему слышно. Имена прочих назгулов я не запомнил, услышу — скажу.

Так вот, они денно и нощно и, главное, верно, несли службу, следя за оборотнем в пятнадцать пар глаз… тьфу ты, вечно забываю, что они безглазы… короче, в пятнадцать дыр бдили!

Тотальная слежка буквально по пятам Люпину не нравилась, и он временами огрызался, насылая на дементоров Патронусов, если это можно так назвать, эти чахленькие облачка серебристого дыма. Но назгулам эти туманчики были всё равно что щекотка памятнику. Впервые в жизни профессорам стало страшно, когда они увидели, что от Патронусов нет никакого толку. Ради эксперимента Флитвик вызвал своего и с изумлением наблюдал, как его птица-секретарь вежливо раскланивается с дементором, заводя светскую беседу о погоде и моде, после чего они опять раскланялись и разошлись в разные стороны, причем секретарь вернулась к хозяину и развеялась за ненадобностью. Вот и что это было?

Дамблдор несколько раз вызывал к себе Северуса и ездил ему по мозгам, упрашивая удалить Стражей Азкабана из Хогвартса, так как они нервируют бедного мальчика Ремусика. Северус непреклонно отвечал, что дементоры будут находиться в школе всё время, пока тут торчит этот его карманный верволф. Минерва неожиданно поддержала Северуса, сказав, что с дементорами ей спокойнее — они не так страшны, как оборотень, и ей намного легче оттого, что за Люпином есть кому присмотреть! Дамблдор потрясенно всплеснул сухонькими ладошками.

— Минерва, о чем ты говоришь?! Ты ж сама его учила, когда он был твоим студентом!

На что мудрая МакГонагалл ответила:

— Щенка не так страшно тыкать носом в лужу, чем взрослого и сильного кобеля под сто двадцать килограмм весом!

У Дамблдора челюсть так и отвисла — впервые в жизни на его памяти Минерва с ним не согласилась! Северус улыбнулся Минерве, а Дамблдору попенял:

— А зачем вы, кстати, позвали Люпина в школу? Неужели других кандидатов не нашлось?

— Ну как же, мальчик такой несчастный, никуда не может на работу устроиться, отовсюду его гонят, а ему так важно хоть в чем-то себя проявить! Вот я и решил предоставить ему шанс реабилитироваться хотя бы как учителю… Пусть мальчик попробует себя в этом амплуа, поучит детишек Защите.

— А от себя он будет учить их защищаться? — желчно спросил Северус.

— Зачем? — невинно заморгал директор. — Люпин — ответственный молодой человек, детям он вредить не собирается. Согласился же он принимать антиликантропное зелье!

— Которое он не удосужился научиться варить самостоятельно! — рявкнул зельевар. — И это выше моего понимания. Ведь он знает, что опасен каждое полнолуние, почему же не позаботится о том, чтобы стать менее смертоносным? Этот ваш Люпин — крайне безответственный тип, не думающий о других. Другие оборотни, которых я знаю, варят волчьелычье снадобье каждый месяц, а те, кто не имеет такой возможности, запираются в клетках или приковывают себя к стене или дереву кандалами. И только Люпин обожает чесать свое больное самолюбие и скулить направо-налево о том, какой он бедный-несчастный! На работу он не может устроиться, как же! В аптеку его приглашали, грузчиком звали, даже в полицию предлагали на службу пойти, так не то, это слишком унизительно для его ЧСВ — работать на презренных магглов!

— Но в самом деле, Северус, — осторожно возразил Дамблдор. — Пристало ли волшебнику пахать на простецов? И потом, люди могут заметить его отлучки в полнолуние и, чего доброго, пристрелят его…

— И правильно сделают! — выплюнул Северус. — Нечего темной твари делать среди нормальных граждан. Почему бы не сослать Люпина в резерват, что расположен на острове Оборотней в Эгейском море, раз он не способен контролировать себя ради безопасности окружающих?

— Ну что вы, Северус, какой резерват? — ужаснулся Дамблдор. — Он же не дикарь из отсталого племени. И потом, остров так далеко от его любимой родины! Он же тосковать будет.

— Тьфу! — сплюнув на пол, Северус рывком выскочил из кабинета, чтоб не сорваться окончательно и не открутить старику его чокнутую голову. А детей он постарался всё-таки немного обезопасить — всем студентам на своих уроках передал корни руты красноцветной, рассортированной по мешочкам, велел носить на шее или зашить в одежду. Дети ничего не поняли, но профессора послушались, надели на шеи ладанки и по карманам рассовали, пообещав зашить в отвороты, когда время свободное появится.

Гермиона, получив мешочек, только утвердилась в своей догадке, вспомнив греческое название руты — противооборотневая трава. Удивил всех и Филч, притащивший в Совиную студию, где дети собрались на очередной шедевр Букли, большой ящик, полный опалово-белых камушков, и велел разобрать.

Гарри узнал в них «Лунный камень» и взял один, начиная понимать, какая бяка в школе завелась. Лунный камень применяют как защиту от оборотней…

Профессор Вектор на самом первом же уроке принялась вбивать в студенческие головы, как читать и рисовать Руну Вольфсангел, рассказывать о её важности и значимости. Она изображалась, как обоюдоострый крюк, с перекладинкой посередине. По легендам, на такой крюк когда-то ловили волков. Дотумкав, детки массово ломанулись в библиотеку, где мадам Пинс встретила их с двумя стеллажами, сверху-донизу забитыми книгами об оборотнях. Временно уволенные с полок книги лежали на полу вдоль стен.

Ну и ну… Впечатлившись предусмотрительностью школьного персонала, я уже от нечего делать попробовал пробраться Люпину в голову, чтоб напоследок узнать, об чем он думает. И столкнулся с фигушкой. Оборотень не сканировался. Абсолютно. Не то защита на мозгу, не то мощная окклюменция, не то звериная тупость поставила на его ум тотальный блок. Пробиться сквозь него было никак невозможно, отчего человек-волк стал по-настоящему страшен. Это ж черт знает что такое, пойди пойми его, не имея ни малейшего шанса прочесть его мысли…

Только одно и оставалось — следить за ним во все глаза днём и ночью. Наблюдать за его поведением. Ибо, как уже сказано, Хранителя у Люпина нет, потому что он сам насквозь инфернальное существо, Темная Тварь из Ночи. Сейчас я откровенно не понимал Дамблдора: ну как он может видеть в Люпине то, чего априори нет — человека?

А дети, расхватав книги, принялись изучать природу оборотня и его плохого влияния на кошек, всем хотелось знать, почему их пушистые любимцы так боятся лунного волка? Ну и выяснили, что в первую очередь вервольф позиционируется как «утративший себя», что ликантропия — это болезнь, при котором человек утрачивает всё, что есть в нем человеческого, становится одержимым зверем. Ведь волк сам по себе нормальный зверь, и на человека он нападает только в том случае, когда полностью лишается рассудка, например, заболев бешенством.

Кошки, живущие на грани двух миров и имеющие утонченные натуры, видящие мир призраков, особенно остро реагируют на темную половину цельного зла. А что происходит, когда в ночь полнолуния злая часть вытесняет остатки человечности из человека и становится полноценным злом? Когда Зверь полностью вытесняет Человека и превращается в безумную машину для убийства… Оборотень абсолютно неконтролируем, до него нельзя ни дозваться, ни достучаться, на него не действуют никакие способы усмирения, принуждения, вразумления. Оборотень не слышит ни мольб, ни жалоб, к нему бесполезно взывать и молить о пощаде, как бессмысленно просить лавину остановиться — она сметет тебя, безжалостная и сокрушительная…

Оборотень — это Зло в чистом виде, в полном его проявлении. Превращение в волка очень неприятно — ломаются кости, рвутся жилы и мышечные ткани, вытягиваются кости черепа и ног, вся эта трансформация сопровождается дикой болью и потерей сознания, так что когда вервольф очухивается уже волком, то ничего человеческого в нем не остается, только зверь и все его инстинкты, все его потребности… Короче, он становится стопроцентным волком, абсолютным зверем без капли человечности. И увы, он становится плохим зверем, злобной темной тварью, не чувствующей голода, но охваченной ненасытной жаждой убийства, и цель его жизни теперь — разорвать всё живое до восхода солнца.

А волчьелычное снадобье, если принимать его неделю перед полнолунием и столько же — после, действует как простое обезболивающее, и, превращаясь в зверя без боли, оборотень остается в твердой памяти и трезвом рассудке, сохраняет человеческий разум, но это не значит, что он стал безопасным, его укус всё так же смертелен, ядовит и заразен.

Поняв, что за профессор их ждет в четверг, дети затравленно переглянулись. На глазах Гермионы сверкнули слезы, обняв бестиарий, она длинно всхлипнула.

— Глотик… как он был прав… Я у родителей единственная дочка.

— Моя Ребекка! Она тоже убеждала меня остаться дома, — зарыдала Лаванда.

Со своего места поднялся Монтегю, обвел ребят тяжелым взглядом и скрипнул желваками:

— Ну вот что. Не знаю, чего там себе школьная коллегия думает, а первоклашек отныне бережем, как свои собственные глаза! В одиночку их никуда не пускать, сопровождать повсюду строем! Пересмотрите свои расписания с расчетом быть на их уроках и не спускать с них взгляда ни на секунду. Даже во время зевка — научитесь зевать с открытыми зенками, ясно?! — тут Монтегю грохнул пудовым кулаком по столу.

Никто не вздрогнул — все преданно внимали старосте Слизерина. Люциан Боул и Перси Уизли переглянулись вдруг и рванули к стеллажам, принесли и положили на стол книги на тему «как расправиться с оборотнем?» Оживившись, студенты потянулись за новой порцией знаний и погрузились в чтение о серебряных стрелах, пулях, арбалетных болтах и прочих атрибутах, с помощью которых можно остановить волка-оборотня.

— Тут написано, что достаточно отрубить ему ногу и он станет человеком… — неуверенно пробормотала Гермиона. — Это правда?

— Не знаю, — рассеянно отозвался Невилл. — Но в случае чего — проверим. Топор только достанем.

— У Хагрида есть топор! — встрепенулся Гарри. — Как думаете, он его нам одолжит?

— И рубить ему лучше не ногу, а руки, сразу за ушами, — предложил Монтегю.

Я схватился за переносицу, очень сильно стараясь не заржать в голос — ну детки, детки, детки… Какие же вы всё-таки милые, слов нет! Храбрые до изумления, как же я вами горжусь, солнышки вы мои!..

Урок Защиты, начавшийся в четверг, слава Глену и всем богам, прошел нормально, и что самое интересное, он оказался практическим! К четвергу Люпин отъелся и выглядел не таким изможденным, как в день назначения. В класс он заглянул только для того, чтобы увести ребят в учительскую, где пообещал показать кое-что интересное. Зашли третьекурсники, настороженные аж до звона в натянутых нервах, не зная, чего ожидать от профессора-оборотня. А ожидал их всего лишь боггарт в гардеробном шкафу, в котором многие признали бугимена, вечного героя детских страхов. Тот самый монстр, живущий под кроватью.

Гарри смутился, вспомнив свое страшилище, обитающее в стенном шкафу: днем оно выглядело, как стопка одеял с подушкой сверху, но ночью почему-то упорно становилось чем-то жутким, бесформенным и рычащим…

Почему? А потому что боггарт принимал облик именно детских страшилок, ни больше ни меньше. Мумия, ползущая к Парвати; гигантский паук, прыгнувший к Рону; отрубленная рука, скребущая пальцами к Шеймусу… Все эти монстрики, выцарапанные боггартом из памяти детей, были успешно побеждены заклинанием «Ридикулус», подсказанным профессором Люпином. Пригодится в будущем, чтобы защитить своего ребёнка…

Примечания:

Блэк не забыт, о нем — в следующих главах.

Примечания:

В данную главу вставлены старые комментарии Барбидокской и Signe Hammer, спасибо им за это)

Со второй недели сентября у третьекурсников наконец начались Прорицания и Уход за волшебными существами, который Гарри предложил для краткости назвать по-маггловски — зоологией, а то пока выговоришь…

Класс Прорицаний, как поняли студенты, находился в Северной башне, на самой верхотуре, и к нему вела веревочная лесенка. Правда, к самой башне ребята тоже долго добирались, причем с помощью портрета некоего сэра Кэдогана. Этот потешный рыцарь состоял сплошь из противоречий: то он ругается на всех, орет так, что уши закладывало, то через секунду он лапочка и душка, готовый расшибиться в лепешку во имя долга, чести и благородства.

Подниматься по вихляющейся, крутящейся и провисающей веревочной лесенке то ещё удовольствие. Гарри, пока вскарабкался, судорожно хватаясь за пеньковые струны, постарел на двадцать минут. Именно столько времени ему потребовалось, чтоб добраться до класса. Во всяком случае ему так показалось, на самом деле он влез в люк за полминуты. Вполз в класс, встал на дрожащие ноги и отер со лба обильно выступивший пот. И пока остальные вползали, успел осмотреться. И чем больше охватывал взором открывшееся пространство, тем выше и скептичнее поднимались его брови. Ибо класс походил на что угодно, только не на класс…

Гарри это место напомнило мини-шатер цирка шапито — круглое помещение с двумя ярусами по периметру, на них по пять круглых столиков в окружении разномастных кресел, этакое подобие амфитеатра, в центре которого стояли стол и кресло учителя. На полках вдоль стены — бесчисленные чайники и чашки, заваленные пергаментами, перьями, птичьими лапами, бусами и прочим хиромантическим мусором. Вся эта красота густо задрапирована красными и бордовыми занавесками, прозрачными и плотными, из-за чего в комнате царил тяжелый полумрак, который не могли рассеять свечи и жаровни с курениями.

Принюхавшись, Гарри затосковал — воняло черноземом и жжеными сигарами, пресловутый запах необработанного мускуса, ага… В этот аромат тонко вписывался едкий запах свежей подожженной травы, отчего немного закружилась голова.

— Кхе… кхе-кхе… — закашлялся сзади Дин. — Конопля-то тут зачем?

Гарри пожал плечами и двинулся к ступенькам, намереваясь пробраться подальше от курилен. Но запах, увы, был повсюду: им воняли занавески, скатерти на столах, обивка на креслах. Гарри вскоре стало казаться, что он сам пропах-пропитался звериным духом кабарги — так сильна была концентрация сырого неочищенного мускуса. Расселись студенты, шаря глазами в поисках учителя и кальяна, отчего-то возникло желание воскурить окружающие ароматы…

Когда появилась учительница (без кальяна), то вид её вызвал у многих истеричный смешок — тётка походила на экзотическую гуппи, вставшую на хвост. Бесчисленные шали и юбки создавали сходство с кружевными плавниками и хвостом сей милой рыбки, а огромные очки с аховыми диоптриями дорисовывали выпученные глаза той же офигевшей гуппи. Бусы и ожерелья всех форм и размеров, браслеты с фенечками на запястьях и перстни на пальцах воспринимались уже как должное.

Трелони, пьяно вихляясь и повизгивая голосом, начала не то урок, не то сеанс гадания, вводя детей в состояние ступора.

— Так, значит, вы избрали прорицание, самое трудное из всех магических искусств. Должна вас с самого начала предупредить: я не смогу научить многому тех, кто не обладает врожденной способностью ясновидения. Книги помогают только до определенных пределов. Многие ведьмы и колдуны, как бы талантливы ни были в своей области, скажем, внезапных исчезновений, не способны рассеять туман, застилающий будущее.

Профессор переводила взгляд с одного возбужденного лица на другое.

— Этот дар дается немногим. Вот вы, — внезапно обратилась она к Невиллу, который вздрогнул от неожиданности, — не могли бы вы сказать, как себя чувствует ваша бабушка? Здорова?

Припомнив бабулю, сидящую в кресле и пяткой поглаживающую надбровье Ниры, Невилл пожал плечами.

— Здорова. Дракона пятой попирает.

Трелони поперхнулась, подавившись удивлением. Справилась не скоро, но и то, странно косясь на Невилла, кое-как продолжила:

— В этом году мы будем изучать основополагающие методы прорицания. Первый семестр посвятим гаданию по чаинкам. Во втором семестре займемся хиромантией. Между прочим, моя крошка, — Трелони метнула взгляд на Парвати Патил, — вам следует опасаться рыжеволосых.

Парвати томно вздохнула, думая о своем женихе, которому была обещана ещё с колыбели — у принца Амара был редкий цвет волос, медно-рыжий, природный и оттого очень значимый, волосы не надо было красить хной. Его брат-близнец Амрит был чуть потемнее, в бронзу…

А Трелони дальше жути нагоняет:

— В летнем семестре перейдем к магическим кристаллам, если к тому времени закончим с предсказаниями по языкам пламени. К сожалению, в феврале занятий из-за вспышки сильнейшего гриппа не будет. У меня самой совсем пропадет голос. А на Пасху один из нас навеки нас покинет…

Класс напряженно притих, но профессор Трелони продолжала, ничего не замечая:

— Вы, деточка, не могли бы… — обратилась она к Лаванде Браун, сидевшей к ней ближе всех, та в страхе съежилась, — дать мне самый большой серебряный чайник?

Лаванда с облегчением вздохнула, встала с кресла, взяла с полки огромный чайник и поставила его на стол перед профессором.

— Спасибо, милая. Да, между прочим, то, чего вы больше всего опасаетесь, случится в пятницу шестнадцатого октября.

Гермиона гавкнула. Ойкнула, извинилась, кашлянула и разразилась визгливым лаем. Вслед за ней заголосил-закукарекал укуренный в отпад Дин Томас. Рон полез к Драко на колени, нежно целуя в розовые щечки… Лаванда, которой напророчили несчастье, внимательно оглядела обкуренных подростков и, поддавшись влиянию конопли, заистерила:

— То есть как это? Шестнадцатого октября я умру??? Это поэтому Ребекка уговаривала меня остаться дома? Да?!

Гарри, чей мозг тоже слегка поехал от наркотиков, вскочил, схватил кресло и, мимоходом трансфигурировав его в тяжелый двуручный меч, с воинствующим воплем берсерка насел на профессоршу:

— А-а-а-ааа, так это ты всем беды накаркала, ведьма старая?! Порешу-у-ууу!!!

Ой, что тут началось… Визг, дым, грохот. Локоть Невилла совершенно нечаянно (честно-пречестно) задел жаровню, та, не ожидавшая пинков, улетела вперед, щедро высыпая ароматные угли на тюлевую бордовую занавеску… Красная комната стала ещё краснее за счет весело ревущего огня, золотыми всполохами заплясавшего по стенам.

Такого урока на памяти Трелони ещё не было. Её башенка, под завязку забитая горючими материалами, вспыхнула за какие-то доли секунды почище пороховой бочки. Очумевшие подростки, обкурившиеся наркотическими веществами, только чудом не сгорели, ссыпавшись в люк в полу и скопом посигав из окон, где их ловили перепуганные дементоры, не давая расшибиться о землю. Трелони спаслась сама.

Тревожные наши колокольчики трезвонили во всю мощь, выдергивая Хранителей из самых неожиданных мест, один гваделор принесся прямо из-под душа, мокрый насквозь, и едва сумел удержать своего подопечного мыльными руками. В общем, десятерых, выпрыгнувших из окон, поймали мы с дементорами, остальные скатились по винтовой башенной лестнице, набив синяки и шишки от падения в люк — лесенка, напоминаю, веревочная была, по такой не шибко-то разбежишься…

В итоге — переполненная больничная палата и взмыленная мадам Помфри, пытающаяся помочь сразу двадцати студентам, накурившимся легких наркотических курений для раскрепощения сознания, которые издревле использовались всякими гадалками и экстрасенсами. Ну и Трелони в том числе, решившей усилить эффект за счет конопли и марихуаны, типа, подростки сильные, могут не среагировать на слабенькие благовония. И вообще, она же каждый год это практикует! Непонятно, с чего у ребят такая реакция?!

Так стресс, матушка, стресс! Дети и так все на нервах, за кошечек своих переживают, не отошедшие ещё от новостей об оборотне, а тут такая ударная доза наркоты… На таком эмоциональном фоне у кого угодно мозги поедут.

— Гарри, отдай, отдай меч, — ласково уговаривал Северус, пытаясь осторожно отнять клеймор из рук Поттера. Но Гарри не отпускал — он крепко обнимал клинок, как девушку, и прижимался щекой к усеянной рубинами рукояти. Не добившись желаемого, Северус выпрямился и окинул взглядом палату — студенты сидели на койках и на полу, вяло отмахивались от санитаров, кого-то рвало в подставленный тазик, Гермиона гавкала и рычала на медсестру, пытавшуюся подойти к ней с мензуркой успокоительного.

Вздохнул и, покачав головой, перевел взгляд на Поттера. Тот вдумчиво дышал на рубин и полировал его рукавом, что-то проникновенно говоря мечу. Северус прислушался.

— Я тебя домой возьму. И Дадли подарю… Он заслуживает, ты бы видел, как он армиями командовал — настоящий генерал, наш король Дадли.

Тут Гарри позеленел, отдал меч Северусу и зажал рот руками. Кротко и молча Северус подставил тазик — у парня начался отходняк. Глупую Трелони призвали к ответу, а её полностью выгоревшие башенные апартаменты тщательно обыскали на предмет тайничков, в которых нашли запасы наркотиков и хереса. Находки поставили компетенцию профессорши под вопрос, и после срочного совещания дурочку уволили. Как говорится — лучше поздно и задним числом, чем никогда и с концами.

На том же совете подняли было проблему дня — а где достать нового учителя прорицания? — как Помона возразила, заявив со своего места:

— Вот я всегда думала — а в чем толк от таких уроков? Прорицания же не передаются спонтанно, как знания. Ведь это дар, и дар порой наследственный. С ним рождаются, а не перенимают на уроках посредством учебников. Ну какой прок обычному человеку от того, научится ли он читать по линиям ладони, это и я могу — нагадать на ладошке погоду на завтра, — если всё равно не смыслит, в чем различие между линией Судьбы и Холмом луны? Ну выучит человек хиромантию, научится распознавать все эти рисунки складок и черточек, и что толку? Он станет провидцем? У него откроется третий глаз? Начнет зрить в будущее? Что-то я сомневаюсь… Настоящих пророков во всем мире-то раз, два и обчелся.

— Ну нет, Помона, — возразил Дамблдор. — Вспомни экскурсии в Отдел Тайн, разве ты не видела Зал пророчеств? Сотни стеллажей с миллиардами шариков, и в каждом записано пророчество! А каждое пророчество — это пророк, произнесший его.

— И большая половина из них — шарлатаны, — хмыкнул Северус, снимая сюртук и закатывая рукава белоснежной рубашки — в учительской было довольно душно.

Дамблдор закусил волосатую губу, видя чистые предплечья обеих рук, а ведь на левом была черная метка… Что за Мордред, куда она подевалась?! Аргументация в лице Темного Лорда, который охотится за бедняжкой Трелони, зачахла на корню — Дамблдору нечем стало крыть. Какой-такой Лорд? Он же подох ещё в восемьдесят первом!

— Помона права: истинные провидцы чрезвычайно редки, — взяла слово МакГонагалл. — За всю историю Хогвартса в свет вышли лишь двое: Кассандра Ваблатски и Иниго Имаго. Ещё можно вспомнить американца Тихо Додонуса. Посему предлагаю на время упразднить уроки прорицания за неэффективностью, до тех пор, пока не появится компетентный и проверенный прорицатель. Не понимаю, Дамблдор, — Минерва посмотрела на директора. — Какого рожна вы утвердили на пост преподавателя эту шарлатанку Сивиллу Трелони? Эту пьяницу и наркоманку, не умеющую предсказать прирост пшеницы на следующий год, а ведь предсказать, каков будет урожай, способен даже Хагрид!

— Неправда! — взвился Дамблдор. — Трелони может! Предсказала же она падение Темного Лорда от руки мальчика, который выжил!

В наступившей после этого тишине можно было услышать, как копошится дождевой червяк в цветочном горшке на окне. Все так и уставились на директора, ляпнувшего о пророчестве, о котором никто ничего не слышал.

— Надо же… — вкрадчиво подобрался Сильванус Кеттлберн. — Трелонушка что-то напророчила? А почему же мы об этом ничего не знаем?..

— Ну почему же не знаем? — лениво протянул Северус. — Все газеты магмира трубили об этом, славили имя осиротевшего мальчишки, вместе того, чтоб посочувствовать младенцу, утратившему обоих родителей в одночасье. И потом… Вы не спрашивали, почему взорвался дом?

— Ну, Авада же, Авада! — застонал Дамблдор.

— Причем тут Авада? — поднял бровь Северус. — Дом Поттеров взорвал Крауч, безумный Палач.

— Это ты про старшего? — с интересом посмотрела на него Минерва. Северус склонил голову.

— Младший тоже помер, через год после миссис Крауч. Все трое похоронены в семейном склепе Краучей, печально, но да, оборвался старинный род. А вам, Дамблдор, — Северус посмотрел в глаза старику, — следует уяснить раз и навсегда: Авада следов не оставляет и дома физически не взрывает. Авада Кедавра — это, простите, ток, ударом которого воздействуют на труп с целью включить остановившееся сердце, нечто вроде маггловского дефибриллятора. Просто усиленная Авада способна то же сердце остановить, для чего её и усовершенствовали убийцы. Электричеством, знаете ли, человека тоже можно убить.

— Ну, так как же? — вернул всех на прежние рельсы Сильванус. — Когда Трелони напророчила вам, Дамблдор, и почему вы умолчали о пророчестве перед нами?

— Потому что липа! — выплюнул Северус. — Я там был и могу пересказать дословно всё, что она «напророчила». Высказанные пророчества забываются сразу после произнесения, а Трелони его не забыла.

Кавычки в фразе Северуса услышали все и вопросительно посмотрели на молодого декана Слизерина.

— «Напророчила»? — мягко подтолкнула Минерва.

— Понимаете, — начал пояснять Северус, — Трелони, если пророчество было настоящим, не могла о нем рассказать, потому что забыла. Значит, она этот бред или придумала, выучила, или не она донесла до широкой массы. Хотя ушей в трактире на тот момент было много, тем более, что Альбус явно заглушающие не использовал. Так вот, она не просто не забыла, она в момент произнесения этого «пророчества» отвлеклась и увидела, как Аберфорт уволакивает за шкирку меня, когда я подслушивал в коридоре. Ну и вот, меня она прекрасно запомнила. Учитывая, что я услышал только половину пророчества, Трелони потом снова вошла в транс и досказала вторую половину, которую дослушал Альбус. Спектакль. Это, простите меня, не пророчество, а фальсификация чистой воды. Настоящие пророчества так не делаются, с перерывом на чай.

Помолчали, переваривая услышанное, потом негромко заговорил Сильванус:

— Если подумать, то получается, что Дамблдор сдался под давлением, проще говоря — струсил… ну правильно, народ действий требует, а откуда их взять, когда и первая-то дуэль с Грин-де-Вальдом была вовсе даже не дуэль, ведь с Геллертом они были лучшими друзьями, хоть и разошлись на почве недопонимания общего блага. А вот выйти против Темного Лорда, человека, который ненавидит Дамблдора истово и яростно, причем умеет намного больше — не будем забывать, что Альбус силен только в транфигурации да в зельеварческом полумифическом сотрудничестве с Фламелем, но ни разу не боевая магия и не Темные искусства — это страшно и больно, а вдруг убьют? Поэтому срочно создал образ нового героя, а что этому герою ещё сопли десять лет как минимум подтирать, это второй вопрос. Так, что ли?

Взгляды всех устремились в старика, затеявшего всю эту кашу, неверящие, недоумевающие, разгорающиеся гневом. Дамблдор заерзал, чувствуя, как под ним трясется и шатается трон, и зная, что не может никого из них уволить — это означало бы полное признание их правоты.

— Ну вот что… — тяжело скрипнул желваками Северус. — Кто за то, чтобы сместить Дамблдора с кресла директора и утвердить на его место другого?

— Учебный год уже начался, так что придется подождать либо до Рождества, либо до экзаменов, — неуверенно проговорила МакГонагалл, жалея, что не может сказать обратное.

— Либо до тех пор, пока Люпин кого-то загрызет, — несогласно буркнул Сильванус. От его слов все вздрогнули. Черт, действительно, оборотень в школе… Осознав же, руки подняли все и сразу, без раздумий, потому что ну сколько можно приглашать в школу всяких неадекватов вроде одержимых жаждой мести, духами или вот последний пример — волком? Причем, на минуточку, ни один из них не имел диплома учителя как такового…

Взгляд Сильвануса был тяжелее египетской пирамиды.

— Альбус, Альбус… — укоризненно покачал он крупной головой. — Неужели ты и вправду начал «воспитывать» нового героя из Гарри Поттера? А я-то думал, зачем тебе понадобилась полоса препятствий на первом курсе мальчика…

— Но я… Но он… Но шрам… — начал заикаться Дамблдор, загнанный в угол.

— Что шрам? — спросил Северус, поглаживая руку на том месте, где когда-то чернела метка Лорда. Это напоминание заставило Дамблдора замолчать — какой шрам? Какие теперь крестражи, если Лорд сгинул с концами?.. Тоскливо погладил бороду и обреченно спросил:

— Кто будет директором вместо меня? Минерва?

— Нет, — неожиданно отказалась та. — Люпина я не потяну. Предлагаю Сильвануса.

Все с улыбкой взглянули на ширококостного бородача Кеттлберна, тот тихо засмеялся.

— Староват я уже в директоры, давайте лучше Помону. Она справится, я уверен.

Помона Стебль польщенно ахнула, удивленная предложением коллеги, и смутилась, когда все остальные выразили дружное согласие.

— Да-да! А правда, Помона, будь директором!

— Тебя все любят и уважают!

— Из тебя выйдет отличная директриса!

— А я-то могу предложить кандидатуру? — со смехом спросила она.

— Ты что, не хочешь? — поразился Флитвик. — Ну и кого ты предложить хотела?

— Северуса! — выпалила Помона. — Его дементоры сегодня спасли жизнь нескольким студентам!

— Ну нет, — отклонил щедрое предложение Северус. — Помона, милая, сделай милость — стань директором сама, у меня на попечении и так целый Азкабан.

— А почему бы вам обоим не стать директорами? — огорошил вдруг всех Сильванус. — Помните, в прошлом и четверым не тесно было?

Взгляды всех перетекли на групповой портрет над столом МакГонагалл — четверых основателей Хогвартса. Пенни и Кандида одобрительно заулыбались им, а Салли и Годрик отсалютовали шпагами, мол, дерзайте, смелее, потомки!

— Я согласен быть твоим помощником, — тут же расставил приоритеты Северус.

— А почему? — мило удивилась Помона.

— Ты старше, — пожал плечами зельевар.

Тяжко-грустно вздохнул в своем кресле Дамблдор — ну вот всё и решено. В следующем году он уже больше не увидит Хогвартса. Эх-хе-хе-е-е…

Третьекурсники, укурившиеся на уроке Трелони, к счастью, быстро оправились и уже к четвергу смогли прийти на урок к профессору Кеттлберну, на котором он начал знакомить ребят с фантастическими тварями. В качестве первого учебного пособия был представлен диринар, доставленный из зоопарка Ньюта Саламандера. В этой пухлой птице с короткими крылышками Гарри, к своему удивлению, признал дронта, вымершего голубя с острова Маврикий. Его догадку профессор подтвердил и поставил десять баллов за знание истории.

Он рассказывал интересно и увлеченно, дети стояли перед верстаками и внимательно слушали лекцию. Конспектировали и зарисовывали дронта-диринара. За уроком следили две собаки, сидящие у ног Хагрида, Клык и Ровер. Сам Хагрид стоял с арбалетом, нацеленным в сторону леса. Но как ни сторожился он, опасность всё же пришла внезапно.

Затрещали ветви, и на поляну перед хижиной вылетел гиппогриф. Опоздав на секунду, залаяли собаки. Тренькнули наши колокольчики. Гиппогриф сверкнул глазами и, яростно завизжав, бросился на детей, полосуя когтями Хранителей, бросившихся закрывать собой подопечных. К нам на помощь подоспели дементоры — окружив гиппогрифа, они оттеснили его к лесу. Зверь долго сопротивлялся, рвался в сторону замка, чуя тлетворное, сводящее с ума зло, окружающее Люпина. Но благодаря нашим совместным усилиям — Хранителей, Хагрида, псов и дементоров — удалось оттеснить гиппогрифа за хижину и там связать, чтоб передать обезумевшего зверя в центр по контролю магических популяций.

Гарри и не думал, что на уроках может оказаться так стремно. Сначала пожар в башне Трелони, когда он, едва соображая от поплывшего сознания, всё же рванул к люку, а не к окну. Спускаться, искать опору для ног было некогда — сзади напирали, так что он просто прыгнул вниз. И чуть не сломал ноги. Центровой удар пришелся на пятки и отдался в икрах и тазу, и поэтому он расслабленно и мягко продолжил падение на бок с перекатом, что позволило ему сохранить кости целыми. Правильно падать его научили ещё в младшей школе Литтл Уингинга, на уроке экстренной ситуации. Это помимо гребли и бега, входящих в обычную программу физкультуры. И кто бы мог подумать, что уроки правильного падения однажды пригодятся?!

А вот разъяренный гиппогриф явился для него абсолютным сюрпризом. В маггловских школах как-то не предусмотрено проводить занятия по защите от атакующих орлов. Так что Гарри действительно напугался, когда из леса выскочило нечто огромное, серое, гремящее перьями и орущее дурным голосом, перепуганный глаз не сразу донес до мозга картинку в целом, а только отметил, что к ребятам несется орел верхом на коне. Так, по крайней мере, понял вздрюченный мозг. Потом-то пришло осознание и удивление: о, ничего себе — оказывается, это был гиппогриф!

И не к детям он рвался, а к замку… Студенты лишь по чистой случайности оказались на пути у монстра, озверевшего от концентрации зла, исходящего от Люпина. Хотя, казалось бы, с чего? Ведь Люпин сейчас был человеком, луна уже неделю как убывала, и Ремуса в данный момент даже лошади не боялись. Это заметил и Хагрид, о чем и доложил прибывшей по вызову комиссии.

— Не понимаю… Из всех гиппогрифов, обитающих в Запретном лесу, один Клювокрыл и взъелся на Люпина. Остальным-то пофиг, пасутся себе, на кроликов охотятся…

Члены комиссии отмахиваться не стали, а прислушались и задумались, а подумав, не стали казнить гиппогрифа на месте, а пока только арестовали, решив выяснить причину его агрессии.

Околосудебные тяжбы учеников не волновали — они пытались учиться и выжить на уроках… Почему-то стало опасно на них. Особенно на Защите. Все твари, которых притаскивал Люпин на занятия, бесились и сходили с ума от близости оборотня: гриндилоу впадали в истерику и тонули или, выпрыгнув из аквариума, погибали, оказавшись за пределами водной среды; красные колпаки поджигали себя фонариками или пытались уйти в портал; молодой смертофалд притворился ковриком, а когда Люпин ткнул его палочкой, задрожал и чуть не умер. У бедняжки оказалась слишком чувствительная нервная система, Гарри он напомнил гавиала, и мальчик пожалел монстра — подобрал и скатал в рулон, а после урока унес смертофалда с собой. Как за ним ухаживать, Гарри был не в курсе и поэтому отнес малыша профессору Кеттлберну, тот в свою очередь позвал Хагрида и попросил его забрать живой плащик себе.

Ну, Хагриду только дай — чем страшней монстр, тем лучше и милее… Забрал малыша и поселил в своем доме. Клык, оказавшийся, как все доги, пофигистом, тут же проникся к «коврику» пламенной любовью — улегся на него, нежно жуя краешек, чем ввел смеркута в эстетический экстаз, что, впрочем, понятно: ещё ни одно существо не привечало его с таким пылом.

Ровер-Блэк, не понаслышке знавший темных тварей, здорово смутился, видя смеркута в новом свете. Но смущайся не смущайся, а пришлось смириться с нежданным сожителем, потому что больше некуда было податься. Только в доме Хагрида он мог спрятаться от Люпина, пропахнув немытой собакой лесника. Его план, собственно, удался — оборотень его не узнал. Блэка-пса он видел только в волчьем состоянии, а так как с памятью у него в те моменты было туго, то он попросту не помнил, в какую именно собаку превращался однокурсник. Разве что по запаху мог припомнить, но Блэк, как уже сказано, шифровался, замаскировавшись вонью мастифа.

Прошел сентябрь, прополз от луны до луны. Северус сварил волчьелычное снадобье и пошел спаивать его Люпину. Нашел, споил, выждал, пока зелье подействует, и велел убираться в убежище. Так Люпин ещё и оскорбился:

— Ну зачем мне прятаться? Я же выпил.

Северус вынул из кармана серебряный кастет и надел на пальцы.

— Сам пойдешь или приласкать серебришком? — нежно спросил он. Косясь на шипы, Люпин поджал хвост.

— Ладно-ладно, не злись. Сам пойду…

И под грозным конвоем молчаливых дементоров волк был препровожден в убежище под Гремучей ивой. Хранителей снова набилось до отказа, и всю фазу полнолуния мы жили друг у друга на головах, но в тесноте — не в обиде, мы сообща стерегли своих деток.

Прошла дурная фаза луны, и мы вздохнули с облегчением — ну всё, пережили первое полнолуние в обществе оборотня, никто не погиб, и сам волк никого не погрыз.

Из логова Люпин вышел похудевший и больной, два дня отъедался и отсыпался, глотая галлонами восстанавливающие зелья. Которые Северусу пришлось варить персонально для него и бесплатно, мать его!

Я там был. Завис под потолком и смотрел, как волк, по уши залитый антиликантропным, лежит на кровати и трясется в лихорадке. Луна всё же была посильнее зелий: её властные лучи просачивались сквозь доски, которыми были заколочены окна Визжащей хижины, пробирались в глаза оборотню и выцарапывали из него остатки ума. Бурлила кровь, смешанная с зельем, подобно чашам весов перевешивая одно от другого: то волк становился сильнее, рычал и царапал покрывало, то ударная доза зелья оглушала волка, заставляя его скулить и ежиться, когда он вспоминал, что он Люпин.

В эти напряжные моменты я смотрел на глубокие борозды-царапины в стенах, оставленные Люпином-волчонком в студенческие годы. Следы когтей пересекали глубоко процарапанные дубовые доски, лежали возле кровати обломки кресла, спинка которого была перекушена бешеными челюстями. В полу — проломы, образованные от ударов ног, ощетинившиеся осколки досок прогнили и почернели от времени. Н-да… если это всё он проделывал ребёнком, то что же он способен натворить сейчас — взрослым и сильным зверем? Представить страшно…

Октябрь был для нас немного легче — мы видели волчелычное зелье в действии и знали, что оно не подведет, только бы Люпин держался, принимал его молча и покорно, загнав подальше свою уязвленную гордость. А то ведь знаю таких бунтарей: до поры до времени принимают лекарства, а потом раз — и в полный отказ, не хочу, мол, унижаться! И поди угадай, что послужит толчком к этому. Это может быть что угодно, даже банальная обида, типа надоело, ну что вы ко мне, как к прокаженному, относитесь, а?!

Вот только как профессор Люпин был крайне неудобен. Лучше бы его пригласили литературу преподавать… Учебным пособиям при нем было очень неуютно — темная половина его сущности давила и душила своей злобой, пугая нормальных созданий и ещё больше озлобляя злобных, вроде того же боггарта, который с каждым уроком (факультетов-то четыре!) становился всё хуже и хуже, пока наконец не озверел настолько, что во время урока набросился на самого профессора, превратившись в огромную — в полнеба! — кроваво-красную луну. Она, винно-багровая, жутким куполом так нависла над головами, что даже самым смелым стало страшно — а ну как настоящая, ка-а-ак раздавит! Пуффендуйцу Эрни Макмиллану пришлось загородить собой Люпина и принять боггарта на себя — дождаться реакции и добить ридикулусом. Да и то заклинание не сразу сработало, а только с пятой команды: в присутствии оборотня боггарт стал сильнее…

Мы это заметили и занервничали — приближался Хэллоуин, и один черт ведает, как это повлияет на Грани миров мертвых и живых. Вот чего Дамблдору не икалось спокойно на жопе? Какого хрена он Зверя призвал на службу??? Хэллоуинская луна… да хуже бедствия не придумаешь!

В этом году она обещала быть красной. Зловещей. А в школе — оборотень! Так что, начиная с третьей недели октября, в Хогвартсе стали собираться мракоборцы и родители, вооруженные до зубов серебром и цепями. С учетом взрослых прибавилось и Хранителей, стояли мы на сей раз кучно, дыша в затылок и наступая на пятки. А тут и дементоры заставили всех удивиться — они призвали Патронусов! Стаи ярких, серебристых и теплых зверей заструились над нами, готовые отразить всё темное и дурное.

Ну ладно, при таком собрании и праздновать веселее: началась подготовка к торжествам, открыли квиддичный игровой сезон, в котором наконец-то выиграл Пуффендуй, переиграв новенькую — Джинни. Третьекурсники получили ещё один приятный бонус — поход в Хогсмид, где оттянулись на полную катушку, потратив все свои сбережения, припасенные как раз для прогулки по волшебной деревне.

Мы с дементорами и Патронусами парили по школьной и околошкольной территории, следя за двумя объектами сразу — за растущей кровавой луной и Люпином.

Полнолуние — слава те, господи! — настало на день раньше Хэллоуина — тридцатого октября. Грани миров открылись уже со взрослой убывающей луной. Зло Люпина никого не коснулось. Однако как много зависит от такой малости… Пронесло, короче. И наступивший Хэллоуин все праздновали с полным ощущением победы и облегчения — всё позади, ничего плохого не случилось, живем дальше!

Но терпение у людей тоже дозрело — Дамблдора уволили сразу после праздника, с чувством и от всей души пнув его под тощий стариковский зад. Ибо достал до печенок своей самонадеянностью… Оборотень ему, видите ли, сын родной! Мадам Стебль заняла его место и сразу же распорядилась разослать объявления насчет вакансии преподавателя на пост профессора Защиты — Люпина до конца года она терпеть не собиралась.

С приходом холодов с лица Гарри сошли прыщи, не то морозов испугались, не то баланс витаминов в организме парня восстановился. Настроение мальчишки улучшилось, он повеселел, стал таким же милым, как и в десять лет. Со мной, по крайней мере, перестал цапаться. Хотя я тоже ему спуску не давал — язвил и ерничал, все его младенческие закидоны припомнил. Даже прозвище его детское вспомнил — Мальчик-Катастрофа. Это сбивало с него подростковую спесь, он смущался, краснел и извинялся.

Ну, в общем, помирились мы, снова стали лучшими друзьями. Да и так ближе меня у Гарри никого и нет, в Хогвартсе, я хочу сказать — дома-то у него дядя с тётей и Дадли есть. А в этом году он и вовсе один остался бы без Сэнди, одна Букля рядом, но она сова, так что…

Настал мокрый ноябрь. Дожди лили дни напролет, заливая долины вокруг Хогвартса и превращая их в непроходимые болота. В самом Хогвартсе, несмотря на это, царила непринужденная атмосфера: старый замок словно ожил, заметно помолодел, мы со студентами начали замечать, как он обновляется — исчезли трещины и сколы в камнях кладки, стены посветлели и стали как бы ярче, моложе. Новые директора, Помона Стебль и Северус Снейп, догадались сделать привязку на магии, благодаря чему замок их почувствовал, услышал и настроился на обновление, почуяв приток магий от ДВУХ директоров, один из которых был очень молодым, а это такая огромная радость для пожившего старика. И пусть он замок, всё равно…

Ноябрьское полнолуние ожидалось в понедельник двадцать девятого числа, так что ребята спокойно учились, постигая магию Патронусов, которых им любезно предоставили дементоры. Оказывается, Патронусы — это Защитники Уснувших душ. Ангелы-прародители. Кто-то умер очень давно, ушел за Грань, а душа-то бессмертна, она продолжает жить… И вот когда-то очень давно, в начале времен, можно сказать, кому-то угрожала опасность от свирепого смертофалда, и этот кто-то с отчаяния воззвал за помощью к предкам. Его услышали и пришли помочь. Так на свет появился первый Патронус, он же Защитник, не поглощенная дементором душа, а вместе с ним родилось и заклинание Патронуса. Ненужное вообще-то, Защитники иногда сами приходят, как ангелы и мы, Хранители. Этим, пожалуй, объяснилась причина, по которой Патронусы не всем даются… в смысле, не все способны вызвать полноценного телесного Патронуса, он просто не у всех есть.

Как же ребята посмеялись, поняв, что их вызывают в защиту от дементоров! Ну да, обхохочешься прям. Вернее, дёмушки хихикают, когда маг-недоучка тужится и верещит «Экспекто Патронум» и выдавливает из палочки нечто серебристое. А поржав над клоуном, дёмушки разлетаются, видя, что волшебник светлый, раз выдоил из себя хоть какое-то подобие Патронуса. Это у преступников, убийц и темных магов не хватит сил на вызов Защитника — их души неполны, изъязвлены и попорчены.

За два месяца у Гарри наметились кое-какие подвижки в области анимагии, и во вторую неделю ноября он смог стать животным. С помощью Северуса, конечно, без него он никак и никуда. Глен великий, как же я поразился, увидев, как Гарри на моих глазах превращается в стройного тонконогого жеребёнка-стригуна! Серенький, со вздернутым носом, с короткой стоячей гривой и куцым хвостиком. Этот хвостик меня почему-то добил — я заржал, полностью утратив контроль над собой. Ну честно — не могу-у-у… колечком, как у лаечки! Черт бы побрал эту породу арабских пони…

Этелефа врезал мне крепкий подзатыльник, отчего я заткнулся и поджал лапки.

Приближалось третье полнолуние… Вот интересно, а не войдет ли это в привычку — опасаться полной луны в будущем? Так, ладно, не отвлекаемся! Северус начал варить новую порцию антиликантропного зелья, снова прибыли мракоборцы с цепями и кандалами, готовые проводить Люпина в хижину на окраине Хогсмида. Оборотень исправно принимал зелье всю неделю, предшествующую полнолунию, а вот в сам день полнолуния произошло непредвиденное обстоятельство, которого никто не ждал. Порцию зелья Северус уже доставил, велел принять, Люпин уже протянул руку к бокалу с лекарством…

И всё обрушилось в один миг. Причем в самом буквальном смысле — крыша над головой дрогнула и просела от мощного толчка снаружи, на головы Люпина и Северуса рухнули проломленные балки перекрытия, завалив обломками обоих мужчин…

Я проскочил сквозь завал и увидел виновника происшествия — в пролом ломился гиппогриф с обрывком цепи на шее. Клювокрыл! Сбежал из Министерства! На этот раз он был полон решимости добраться до оборотня и привел с собой союзников, всю дикую стаю. И пока мы разогнали их, время и прошло…

Понимая, что с оборотнем крайне опасно вступать в близкий контакт, но в то же время желая защитить детей, мракоборцы и родители образовали собой живой заслон вокруг хижины, стремясь перехватить оборотня, если тот вырвется на волю. Но темная тварь оказалась чрезвычайно хитра — она ушла в отнорок. То есть Люпин даже не подумал прорываться наверх, а воспользовался подземным ходом, выход из которого находился под Гремучей ивой. Ну конечно, логика-то людей проста — бандит выскочит из засады там, где она разрушена… да и не все знали о ходе под ивой.

Хогсмид от Хогвартса расположен на другом берегу озера, и чтобы попасть в деревню, надо просто пройти вокруг озера по берегу, то есть мили две точно наберется, а вот если напрямик, по подземному ходу лесом по краю деревни…

— Господи… — побледнел Фред, безумными глазами глядя в пергамент на столе.

— Нет… нет… они же сейчас… — посерел от ужаса Джордж.

Гарри, услышав страх в голосах близнецов, подбежал к ним, склонился над картой Хогвартса и сразу же увидел их — три точки следов, приближающихся друг к другу: две со стороны Хогвартса к Гремучей иве, и одна — от Гремучей ивы. Полумна Лавгуд и Рольф Саламандер шли к дереву, а от дерева к ним приближался Ремус Люпин. Ни секунды не раздумывая, Гарри кинулся к двери, по пути прихватив с камина меч, трансфигурированный им на уроке Трелони три месяца назад.

Полумна Лавгуд любила полную луну, любила гулять при её свете ещё с мамой, когда та была жива. Она, как и мама, любила всё, связанное с луной, ведь в её имени тоже звучала Луна. Как у мамы — Пандора Луна Лавгуд. В прошлые месяцы, начиная с прошлого года, ночные прогулки ограничивались крышами Хогвартса и его балконами и галереями. Правда, летом можно было прогуляться и по лесу, но в этом году запретили из-за оборотня. Но ведь уже третий месяц, скоро выпадет снег, неужели ей так и не удастся походить по траве, полюбоваться на луну и вспомнить маму? Да и оборотня вроде хорошо охраняют…

Рольф знал о её печали и остро сопереживал ей. Но опасность была слишком вероятна, и он как мог уговаривал подружку потерпеть этот год без луны.

— Но мы же недалеко! — убеждала Полумна. — Всего лишь по лужайке до хижины Хагрида и обратно. Рольф, ну пожалуйста… Ну, третий месяц уже, Люпина охраняют, он где-то заперт, ну что с нами случится?

И Рольф поддался на уговоры маленькой подружки. Таковы дети, и не нам их осуждать, если они совершают какие-то ошибки. В конце концов это было всего лишь стечение обстоятельств, повлекшие за собой роковую цепочку событий: сбежал гиппогриф из Министерства и разбил Визжащую хижину, Люпин не успел принять лекарство, а выкопавшись из обломков, лишь фыркнул на пролитое зелье — зверь начал его побеждать. Северуса он не стал искать под завалами — его манил лес…

Гарри опередил Ровер, выпрыгнувший вперед и перехвативший оборотня, выскочившего из-под дерева. Волкодав и волк столкнулись в полете, клык к клыку, с ревом и воем. И тут же рычащим и когтящим воздух клубком покатились прочь. Схватив за руки Полумну и Рольфа, Гарри потянул их к школе, стремясь увести от опасности. Забытый за ненадобностью меч остался лежать в жухлой осенней траве.

Рыча и лая, катился к озеру клубок, над ними летели мы с дементорами, ловя удобный момент, который никак не наступал. К тому же нам мешал гиппогриф, по-прежнему рвущийся к Люпину. Да что с ним такое?! В любви, что ли, признаться хочет?

Вокруг, повсюду на поляне в вихрях трансгрессии появлялись люди, мракоборцы, понявшие, куда перешла погоня из Хогсмида.

Люпин сделал особенно мощный рывок и стряхнул с себя пса, крепко приложив его о камень, коих на берегу озера было навалом. Восторженно рыкнув и вдохнув пленительный, вкусный запах множества людей, оборотень очертя голову понесся обратно к домику Хагрида. Ну сейчас-то он поохотится! М-ням…

Остановил его меч, выросший из ниоткуда. Но не меч заморозил его ужасом, а глаза, глядящие поверх серебристого лезвия — глаза Ньюта Саламандера. Зеленые и гневные, они смотрели в самую душу Зверя. И волк сдался, жалко заскулив, он отпрянул и съежился у ног Повелителя. Слова его, полные разочарования, были убийственны:

— Зря я создал реестр оборотней, Ремус Люпин… Ты не достоин числиться в нём!

Между тем хаос вокруг упорядочился: поймали и скрутили гиппогрифа, Люпина окружили частоколом палочек с горящими огоньками Авад, пришел Северус в сопровождении одного из мракоборцев, подошли и встали кругом все учителя и старшекурсники. Люпин был связан и насильно напоен зельем из фляги, снятой с пояса Северуса.

А потом всё внимание переключилось на берег озера, ибо там происходило что-то непонятное. Стаи дементоров, числом куда побольше пятнадцати, и Патронусов, образовав собой сердечко, кружили над распростертым телом черной собаки, безжизненно вытянувшейся на боку. Потом несколько дементоров в сопровождении Патронусов начали по одному слетываться к собаке, что они делали, никто не мог понять, своими телами они загораживали обзор.

— Они что, собаку целуют? — наконец разглядел и удивился Альберт Ранкорн. Прочие только плечами пожали, понимая не больше него. Только мы поняли, в чем дело — это начало исполняться мое пожелание Сириусу Блэку, мое разрешение стать снова человеком. Что и произошло: совместная магия Патронусов и дёмушек, усиленная моим дозволением, вернула Сириусу его истинный облик — очертания собаки расплылись, потом пёс исчез полностью и на его месте возник очень худой человек, сильно обросший бородой и черными волосами.

— Вот те на, это Сириус Блэк! — обрадованно крикнул Хагрид.

Тут и остальные загомонили, успокаиваясь и собираясь разойтись, ну и попутно начали обсуждать, что делать с чокнутым гиппогрифом и куда девать Люпина? Сириус подошел в окружении дементоров, послушал толки и…

— Да бошку ему срубить надо, и всех делов-то, — зло высказался кто-то, но Сириус его перебил:

— Нет-нет, гиппогриф не сошел с ума, это он мстит, Люпин его родителей разорвал, когда он маленьким был. Они б улетели, да дети ещё летать не умели, вот и защищали малышей до последнего, ценой своей жизни. Мы ведь, — Блэк кивнул на Люпина, — из-за него анимагами стали. Как узнали, что оборотень с нами учится, так и загорелись идеей. И ведь не пожалели потом, было много ситуаций, при которых мы с Джеймсом сдерживали волка. Кстати, а куда вы его теперь?

— В резервацию на остров в Эгейском море! — отрезал Ньют, обнимая подошедшего внука и отдавая Гарри меч. — Хороший клинок, сынок, спасибо! — поблагодарил он.

Гарри забрал клеймор, с восторгом глядя на кумира, по учебнику которого учился уже третий год. Подумать только — Ньют Саламандер! Здесь! Увидел, как на него смотрит бывший Ровер, и радостно улыбнулся, вспомнив, что это его крестный отец. И просиял обрадованный и обнадеженный Сириус, сразу поверивший, что с крестником они поладят.

Ко мне подошла Луна и взяла меня за руку. Я посмотрел на неё и увидел в её глазах уверенное спокойствие в завтрашнем дне. И понял — всё будет хорошо. Всё плохое закончилось и впереди нас ждет только хорошее.

А с Рождества в школу вернулись любимцы детей. Сэнди Гарри, Глотик Гермионы, чудесная Нира Невилла и прочие коты и кошки. Своим возвращением животные поставили последнюю точку, убрав все сомнения. Зло действительно ушло и больше не вернётся.