Когда я на почте был домовиком (джен)

В Простоквашино весна рано наступила.

В лесу разных трав выросло видимо-невидимо. Дядя Фёдор только диву давался. В его книжке о растениях было написано, где какие травы искать, только вот там говорилось, что растут они в разное время. А тут они как будто все хором понавырастали. Можно сказать, план перевыполнили. Дядя Фёдор по выходным бродил по лесу и каждую травинку рассматривал. Сравнивал с картинками из книжки и удивлялся.

Зато Печкин не удивлялся, у Печкина удивляться времени не было. Они с Шариком и Матроскиным тоже по лесу бродили. Только дядя Фёдор бродил из интереса, а они по делу. Они травы разные заготавливали и у Печкина в доме сушиться развешивали.

Дяде Фёдору и вообще всем любопытным Печкин говорил, что травы они сушат, чтобы в чай потом заваривать. А на самом деле он чай обычный пил, в пакетиках, из деревенского магазина. И травы не в чай сушил, конечно. Ему бабушкина колдовская книга всё никак покоя не давала. В отворотных рецептах он разочаровался, когда к дяде Фёдору психиатра звать пришлось, зато очаровался лечебными. Лечебных рецептов в книге тоже было много.

— Вот эти травы — весеннего сбора, с ними лекарство от одних болезней делают, — говорил Печкин, когда они пучки по всему дому развешивали. — А потом летние соберём — от других болезней. А потом осенние.

— А потом зимние из-под снега пойдём выковыривать, — ворчал Матроскин.

Ему все эти новые печкинские затеи не нравились. Но и отказываться было никак нельзя. Вдруг по колдовской книге что-нибудь интересное сварить получится. Можно будет в киоске продавать, вместе с молоком и открытками. Это всё Матроскин про себя думал, конечно. И никому свои бизнес-идеи не раскрывал.

Скоро трав скопилось так много, что вешать стало некуда. Тогда Печкин решил, что самые ранние травы уже можно в дело пускать.

И дело пошло, но как-то не в том направлении. В обратном желаемому. То в книге написано, что отвар должен быть зелёным — пожалуйста, получите розовый. То вообще такой запах стоит, что хоть из дому беги хвостом вперёд и через печную трубу. Один раз даже из соседнего дома пришли — спросить, чем таким Печкин тараканов травит. Печкин обиделся, а Матроскин потихоньку рецепт запомнил. Мало ли, может, правда от тараканов пригодится.

И вот как-то раз Печкин сказал:

— Всё, хватит!

Они в тот день как раз с первомайской демонстрации вернулись, все красивые и нарядные. Шарику Матроскин бант парадный повязал, а сам матроску новую надел. И Печкин по случаю праздника тоже принарядился. Зашли они в дом в самом торжественном настроении и пошли смотреть, как там поживает целебное зелье. Зелье Печкин с вечера настаиваться оставлял.

Открыли крышку, а там не зелье, а прямо зарождение жизни на новой планете. Всё серо-буро-козявчатое, пузырится и булькает. Шарик это как увидел, так на печку запрыгнул, от греха подальше. А Печкин в полное расстройство пришёл.

— Всё, — говорит, — хватит! Нечего и думать дальше самим работать. Надо помощника звать.

— Это какого ещё помощника? — спрашивает Матроскин. — Дядю Фёдора я вам звать не дам, и не надейтесь. Тут же не дом, а сплошное вредное производство без доплат и гарантий.

Сказал так, а сам подумал: нет, не пойдут продажи. Такими зельями нельзя в киоске торговать. Такими зельями можно только наравне с военными секретами приторговывать, для устрашения противника.

А Печкин и говорит:

— Я вашего дядю Фёдора звать и не собирался. Что ваш дядя Фёдор, колдун, что ли? Он через книгу и не призовётся. Не сбивайте меня с толку.

Тут уже и Шарику любопытно стало. Он с печки свесился и спрашивает:

— А что у вас за помощник такой, чтобы его через книгу звать? Домовой, что ли? Так домового блюдечком с молоком зовут, а не книгой.

Печкин рассердился и говорит:

— Сами вы домовые! И лешие с кикиморами. Только вас и звать не надо, сами придёте. А в книге умные люди написали, как помощника позвать, когда самому некогда. Вот бабушка моя, Светлана Романовна, была одна колдунья на три деревни. У неё спрос на колдовские услуги всегда превышал предложение. Она же ещё в сельсовете работала, а колдуньей только по вечерам подрабатывала. Вот приходит к ней, допустим, соседка Марья Кукушкина и говорит: «Выручай, Романовна, Василий-то у меня совсем распоясался: так и зыркает на соседок молодых, так и зыркает! Ни одной не пропустит. Ты, Романовна, поколдуй как-нибудь, чтобы его немножечко скрючило. Чтобы он, значит, скрюченным-то никому в ответ не понравился». И кладёт на стол сала шматок. Ну, бабушка моя открывает книгу, слова специальные шепчет, и всё. Скрючивает мужа Кукушкиной в лучшем виде. А дня через четыре она на ответственное собрание торопится, вдруг глядь — в дверях Василий Кукушкин скрюченный стоит, собственной персоной, и банку мёда ей протягивает. «Романовна, — говорит, — меня тут на днях что-то хондроз прихватил, видишь, скрюченный весь хожу. Так моя Марья вокруг меня теперь прыгает, как в молодости! И чаю принесёт-унесёт, и курить на улицу не гонит. Ты, Романовна, поколдуй как-нибудь, чтобы меня ещё с недельку не раскрючивало, пока работы никакой нет!». Ну, что ты будешь делать! И в сельсовет опоздать нельзя, и заказчиков терять нельзя. Тут-то моя бабушка и открывает свою книгу, и зовёт через неё ведьму какую или колдуна, которые в скрючивании соображают. Чтобы помогли, значит.

Шарику такое объяснение понравилось, а Матроскин сразу подвох почуял. Не мог он поверить, что всё так просто.

— А кто же, — спрашивает, — задаром-то к ней приходил? Или она их за проценты призывала?

А сам подумал: нетушки, фигушки вам, а не проценты. Кому надо, пусть с Печкина и берут.

Печкин в ответ принялся объяснять:

— Нет, товарищи животные, проценты — это в вашем ларьке на бутылках с молоком пишется. «Жирность 9%». А у колдунов так не принято, у них своя система. Через книгу же не просто абы какой колдун призывается, который поблизости живёт. Самых ближних колдунов бабушке никак призывать было нельзя. Самые ближние жили через две деревни от нас, да ещё в городе, и все молодые и неженатые. А у бабушки муж был ревнивый. Нет, через книгу можно призвать только того, у кого сейчас сложные жизненные обстоятельства. Угрожающие жизни, может быть. У нас тут в округе редко что-нибудь случалось, поэтому колдуны и колдуньи часто были иностранные. Они по-русски — ни бум-бум, но это ничего, в книге почти все рецепты и по-русски написаны, и на латыни. А латынь любой уважающий себя колдун знает.

— А вы знаете? — спросил Шарик с печки.

— Я не знаю, — признался Печкин, — но я пока колдун совсем начинающий. Не на полставки даже. Так вот, получается, вы кого-то спасаете от обстоятельств, а он взамен на вас работает. Скрючивает-раскрючивает, привораживает-отвораживает, ну, и по дому помочь может. Когда колдуньи приходили, они бабушке суп варить помогали. А когда колдуны, бабушке их от дедушки в подпол приходилось прятать. И никто никогда заранее не знал, надолго ли очередной колдун пришёл. Поэтому она этим заклинанием пользовалась редко, только когда от заказов совсем отбоя не было…

Такое объяснение уже и Матроскина заинтересовало. Он сразу в уме стал перспективы для бизнеса прикидывать. Если приходящих колдунов у Печкина одалживать, можно было бы и ассортимент товаров расширить. Посылать этих колдунов по вызову за грибами и ягодами, а потом собранным торговать.

Но всё-таки кое-какие детали его смущали. Он подумал-подумал и спрашивает:

— А если эти колдуны на вас работать не захотят? Или вообще убегут?

Печкин в ответ только головой помотал:

— Никак невозможно. Этот ритуал так устроен, что раз уж ты кого позвал, он тебя будет слушаться. Ну, в пределах разумного, конечно. Выступать против тебя ему нельзя, и всякое незаконное делать нельзя. То есть если кто-нибудь захочет, допустим, у соседей курицу украсть, то на этот ритуал надежды никакой.

Матроскин после этих слов слегка погрустнел, но виду не подал. Только спросил:

— А точно будет слушаться? Мало ли какие бывают колдуны неуравновешенные.

Печкин в ответ рассердился и закричал:

— Эта книга столетиями проверялась! Это вам не любовный роман, тут инструкции, проверенные временем!

А Матроскин в ответ тоже орёт:

— У нас в прошлом году от ваших столетних инструкций дядя Фёдор с ума сошёл! На Марс полетел и обратно!

Печкин в ответ на это только рукой махнул:

— Там была технологическая ошибка. Первый блин всегда неправильный. Я это точно знаю, я блины сто раз жарил. В этот раз вашего дядю Фёдора никто ничем поить не станет. Он вообще ни о чём не узнает. Так что я сейчас приберусь немножко, а завтра будем призывать помощника.

На том и порешили. Печкин пошёл полы мыть и неудавшееся зелье выкидывать, а Шарик с Матроскиным домой отправились.

* * *

На следующий день Матроскин с Шариком снова к Печкину пришли. Зашли и видят: дом весь чистотой сияет, как игрушечный, а сам Печкин костюм надел и даже галстук повязал. И книгу держит, завернув в чистую тряпочку.

— Ну, — говорит, — друзья животные, сегодня у нас особый день. Сегодня мы наш штат работников будем расширять, производственные мощности наращивать.

И галстук поправил. Тут у Матроскина сразу в голове подозрения возникли. Он посмотрел на Печкина пристально и спрашивает:

— А чего это вы так нарядились, будто на свадьбу собрались?

После этого его вопроса чудеса физики случились. У Печкина сначала уши покраснели совершенно сами по себе, а потом и нос, тоже совершенно сам по себе. Смена цветовой гаммы на лице самоорганизовалась. Шарик сразу решил, что это уже книга начала действовать, а Матроскин ничего не решил. Матроскин на Печкина смотрел и полное непонимание демонстрировал.

А Печкин им вдруг говорит:

— Наряжаться законами не воспрещается. Откуда вы знаете, может, какая-нибудь приличная иностранная ведьма придёт. Что теперь, только вашему дяде Фёдору влюбляться можно? Да я, может, тоже только жить ещё начинаю! У меня теперь велосипед есть, и к тому же я на пенсию скоро выхожу!

Он снова галстук поправил, положил книгу на стол, тряпочку с неё убрал, открыл нужную страницу и очки надел. Очки тоже были нарядные, с новой красной верёвочкой.

— Ну, — сказал Печкин, — начинаем.

И принялся какие-то слова бормотать. Все как будто не по-русски, некоторые по слогам, а некоторые и нараспев. И чем дольше он так бормотал, тем дальше Шарик с Матроскиным к двери пятились. Очень уж им не по себе от печкинского бормотания сделалось.

— А если нам колдун какой-нибудь ненормальный попадется? — спросил Шарик у Матроскина шепотом. — Я вот не знаю, как у них нормальность определяется. Я кроме Печкина никаких колдунов не видел, только профессоров.

А Матроскин в ответ на него взглянул гипнотически и отвечает:

— А если колдун ненормальный попадётся, то я, Шарик, пойду дядю Федора извещать и профессора Сёмина, а ты тут останешься и примешь удар на себя.

Шарик от такой перспективы слегка обалдел.

— А чего это, — спрашивает, — я-то должен оставаться? Может, это ты лучше останешься, а я извещать пойду?

Матроскин на это загадочно улыбнулся:

— А то, Шарик, что на войне собаки геройски погибали при выполнении заданий. И в лабораториях всяких опыты разные, бывало, на собаках ставили. У вас предназначение такое, удары на себя принимать.

— Ах так? — закричал Шарик. — А у вас тогда предназначение какое? Молоком торговать? Комнатным мурчальником работать?

На это ему Матроскин ответить ничего не успел. В доме ветер поднялся, всё завертелось, зашумело, очки с Печкина слетели, он испугался и бормотать перестал. Но было поздно. На лавке возле печки уже незнакомый человек сидел.

Матроскин на него только краем глаза взглянул — и сразу понял: всё, доигрались. Самый настоящий криминальный элемент к ним призвался. Весь бледный, как гриб-африканец сверху, а плащ на нём черный, как гриб-африканец снизу. Волосы немытые, нос крючком и взгляд совершенно преступный. А на шее как будто рана. Матроскин с одного взгляда почувствовал, что и рана тоже от преступного образа жизни. И что ничего хорошего от такого помощника ждать им не приходится.

А Печкин ничего такого не почувствовал. Он очки с пола поднял, надел, посмотрел на нового помощника и немножечко разочарованно сказал:

— Ну, здравствуйте, товарищ, с прибытием вас. Меня звать Печкин Игорь Иванович, я тутошний почтальон, а там возле двери стоят кот Матроскин и пёс Шарик. Они у нас образованные и говорящие, так что вы не пугайтесь. Рады вас приветствовать в нашей местности. Жилплощадь мы вам потом сообразим, а пока располагайтесь где-нибудь тут. Надеемся, значит, на плодотворное сотрудничество.

И улыбку на лице соорудил. А человек на лавке сидит себе и молчит. Только рана у него на шее всё меньше и меньше становится, как по волшебству, пока совсем не затянулась.

Печкин, впрочем, к такому повороту сюжета готов был.

— Видите, товарищи животные, гражданин нас не понимает, — сказал он Шарику с Матроскиным. — Иностранец получился. Рецепты на латыни мы ему потом дадим, а сейчас надо его в подполе спрятать, чтобы никто не увидел. А то его в милицию сведут, а потом и нас тоже.

И Печкин с Шариком стали обсуждать, как бы этого иностранного помощника в подпол сопроводить без потерь и сопротивления. А Матроскин в их разговоре не участвовал. Матроскин к помощнику присматривался, и чем больше присматривался, тем сильней ему казалось, что эта криминальная личность очень даже всё понимает. Но соображения свои Матроскин решил до поры до времени при себе держать.

* * *

Снейп сначала думал, что умер. Он же не Поттер был, чтобы умирать и воскресать туда-сюда по кругу. А три странные личности, которые его встретили, кем угодно могли оказаться. Снейп до этого никогда не умирал и не знал, кому там свежеприбывших покойников встречать положено.

Но потом одна из странных личностей, усатая и в костюме с галстуком, на языке Долохова заговорила. И Снейп сразу понял, что он не умирал. Потому что на языке Долохова с ним только в аду могли разговаривать, а ему ад не полагался, и вообще он в него не верил.

Он очень удивился, когда понял, каким заклинанием его призвали. Потому что заклинание это уже давным-давно нигде в цивилизованном мире не использовалось из-за непредсказуемости. Но Простоквашино в стороне от цивилизации находилось. В противоположной стороне, можно сказать.

Ещё его удивило, что это заклинание мог не только волшебник применить, а вообще все подряд. Он о таком даже не читал никогда. Это уже было такое нарушение Статута, что хуже не придумаешь. Впрочем, попозже Снейп понял, что это не только одно заклинание такое. Это вообще по всей печкинской книжке Статут горючими слезами обрыдался. Не волшебство получалось, а проходной двор какой-то. Где это видано в нормальном мире, чтобы магглы волшебника могли в помощь призвать, а тому даже дёрнуться было нельзя.

А вот говорящие пёс и кот Снейпа совсем не удивляли. Особенно после того, как Шарик ему в первый день поесть принёс и про свою жизнь у профессора Сёмина рассказал, хоть и думал, что Снейп ничего не понимает. А Снейп таких профессоров Сёминых штук сто перевидал. На колдографиях преступников, которых за нарушение Статута посадили. Только этого Сёмина никто никуда сажать не собирался. Он сам сажал картошку у себя в огороде. А вся деревня ходила, как под Конфундусом, и на говорящих животных внимания не обращала.

Снейп и сам скоро ходить начал, но не под Конфундусом, а в лес — то за травами, то за ягодами. Печкин сперва его отпускать боялся, а потом ничего, привык. Тем более, Снейп не просто так ходил, а под дезюллюминационными чарами. А всё собранное в каморку на почте нёс и там для нужд производства употреблял.

Эта каморка была гордостью Печкина. Когда-то давно, когда Печкин был ещё молодой, там хозяйственное помещение располагалось. Потом никакого хозяйства на почте не осталось, и в этой каморке уборщица баба Люба чай пила. А потом баба Люба ушла на пенсию, а новой уборщице стало лень в лишней комнате мыть полы. Она решила на дверь замок навесить и больше туда не заходить, но Печкин каморку отстоял. На всякий случай. И полы в ней сам мыл, а ключ хранил у себя. С тех пор там грабли хранились, которыми осенью листья опавшие гребли. И вот Печкин с Шариком и Матроскиным под покровом ночи грабли все вытащили, а Снейпа в это грабельное помещение заселили.

В грабельной каморке сначала ничего не было, только матрас старый Печкин притащил откуда-то. Снейп сперва решил, что сам всё трансфигурирует. А потом оказалось, что трансфигурировать он только тумбочку смог, и всё, силы кончились. Пришлось ждать, пока Печкин по дальним знакомым лишнюю мебель собирал.

С силами вообще что-то странное было, Снейп это быстро понял. Если ему нужно было для Печкина колдовать, то всё прекрасно получалось. Даже дезиллюминационные чары. А вот если что-то для себя, то с трудом. И после этого труда Снейп так себя чувствовал, как будто за коровой Муркой полдня гонялся, чтобы подоить.

Зато Печкин был доволен просто невероятно. Теперь-то все зелья получались так, что любо-дорого. Он, конечно, знать не знал, что для Снейпа все эти зелья были как задачка для первокурсников. А вслух Снейп ничего не говорил, только поглядывал едко, да выражение лица делал многозначительное. Ну, а Печкин без очков многозначительность распознавать не умел. И считал, что Снейпу у них хорошо живётся.

А Снейпу и правда жилось не так уж плохо. Это в первые дни он чернее тучи ходил и всё думал, как так вышло, что ему даже и помереть нельзя спокойно. И ладно бы просто нельзя, так он теперь ещё и у магглов практически как домовик. Дожил, называется. Но со временем Снейп успокоился и решил, что, может, лучше у магглов домовиком, чем у Лорда на побегушках. В любом случае, выбора у него не оставалось. Трепыхнёшься — и расщепит, как при неудачной трансгрессии. Печкин про это, конечно, не знал, но Снейп-то знал.

Главное, ему в Простоквашино спокойно было. Так спокойно, что он сначала сам себе не верил. Ни тебе Поттера, ни Дамблдора с портрета, и в лес можно ходить за травами, а не чтобы меч подкинуть. И никто его здесь не знал и ничего от него не хотел, кроме совсем простеньких зелий. И никто не подозревал ни в чём, кроме Матроскина. Но Матроскин всех вообще подозревал, у него только корова Мурка да дядя Фёдор были вне подозрений.

Правда, скучно временами становилось донельзя. Снейп из каморки выходил только в лес, а в остальное время скрывался. Книги ему Печкин приносил, но Снейп по-русски читать не умел. Он русский литературный язык только на слух понимал, и то не всегда. Он же всё-таки у Долохова учился, а Долохов был специалист больше по нелитературному. Так что почти полная изоляция от цивилизации получалась.

* * *

Так бы Снейп и жил незаметно в каморке, пока действие заклинания не кончится. Но тут на его пути непредвиденное обстоятельство в лице профессора Сёмина нарисовалось.

Профессор Сёмин вообще-то нигде нарисовываться не собирался. Была уже осень, он за грибами шёл. Как вдруг в паре метров от него со Снейпа чары дезиллюминационные слетели. На минутку всего, но профессору Сёмину и этого хватило. Тут Снейпа внешность подвела. Слишком приметная она была у него, не перепутаешь. Профессор за деревом притаился и странную эту внешность запомнил. Кого-то она ему напоминала.

Профессор Сёмин был человек основательный. Без оснований ничего не решал. Вот и после встречи он пришёл домой и принялся газеты листать, старые и новые. Он хоть и жил в Простоквашино, но прессой всё равно интересовался. Для общего развития.

Листал он газеты, листал — и точно: вот она, колдография Снейпа прямо на него смотрит. А под колдографией заметка о героической кончине и пропаже тела героя. Профессор Сёмин заметку подробно изучил, газету с собой прихватил и пошёл Снейпа врасплох заставать. Профессору лишние волшебники в Простоквашино совсем не нравились, а этот новый был ещё и иностранец. Такими темпами, раз уж и в их деревне заграничные волшебники завелись, остаётся только бежать в тайгу глухую. Больше, видимо, нигде покоя не будет.

Поиски он решил начать с леса, потому что начинать было больше неоткуда. И самое простое заклятие чтения следов быстренько его на почту привело. А он ведь как чувствовал, что тут без Печкина не обошлось. Правда, не понимал, как именно Печкин поучаствовал. Профессор ведь знал, что Печкин никакой не колдун.

Каморку Снейпа Сёмин нашёл быстро, а открыл ещё быстрее. И это его на очень нехорошие подозрения навело. Не может же быть, чтобы у британского героя было так плохо с защитными чарами. Значит, что-то их ослабило.

Снейп за столом у окна сидел и печкинскую книгу листал. А рядом на стуле фуражка Матроскина висела — тот её пару дней назад забыл. А на подоконнике сплошь миски с зельями стояли. Профессор глянул на это всё, и нехороших подозрений у него стало ещё больше.

Снейп профессора увидел и со стула резко вскочил. И палочку приготовил. Но профессор Сёмин улыбнулся примирительно, шагнул вперёд и говорит:

— Добрый день, мистер Снейп. Сердечно прошу меня простить за вторжение. Я случайно вас в лесу увидел и вспомнил, что про вас даже в наших газетах писали. В колонке «новости международной политики». Ваши друзья считают вас погибшим, а я к вам пришёл с взаимовыгодным предложением.

Сказал он это всё на чистом английском языке, чтобы Снейп уж точно понял. Но тот только молча скривился. Тогда профессор продолжил:

— Мы с вами культурные люди и, думаю, конфликтовать нам не на руку. Давайте мы сделаем так: я вам постараюсь помочь вернуться домой и решить проблему, из-за которой вы тут очутились, а вы взамен навсегда покинете эту деревню и ни с кем не будете обсуждать, кого и что вы здесь видели. По-моему, это будет оптимальное решение.

Тут Снейп понял, что дальше немоту изображать уже нельзя, а не то леший знает, что получиться может. Он, в отличие от Сёмина, улыбнуться даже не постарался. И сказал как отрезал:

— Так не пойдёт. Если хотите договариваться, всё должно быть наоборот.

Профессор Сёмин от такого поворота разговора растерялся и спрашивает:

— Наоборот — это как же?

— А вот так. Вы не пытаетесь помочь мне вернуться домой и решать мои проблемы. И никому не говорите, что я здесь. И приносите мне литературу, какую я скажу. А я взамен, когда моё вынужденное пребывание здесь закончится, навсегда покину эту деревню и ни с кем не буду обсуждать, кого и что я здесь видел.

Решение никогда домой не возвращаться Снейп уже давно принял, ещё когда только понял, что попал не на тот свет, а в Простоквашино. Он уже точно знал, что Лорда больше нет. Метка у него после битвы за замок совсем исчезла. А это означало, что он свою задачу выполнил и может быть свободен.

А ещё это означало, что он теперь герой. И Поттер, как пить дать, об этом героизме всем раструбил. И о воспоминаниях рассказал. И теперь героический образ Снейпа уже изваляли в сладкой вате, окунули в карамель и для надёжности сахаром присыпали. С такой передозировкой сладкого Снейп никаких дел иметь не хотел. Лучше уж в тайгу с медведем. Только вот до сегодняшнего дня он никакому профессору Сёмину о своих планах рассказывать не собирался. Сёмин в этих его планах вообще никак не фигурировал.

А Сёмин, выслушав условия Снейпа, почти не удивился. Он ведь не просто так профессором был. Он в жизни всякое видел. Так что он в ответ только кивнул и сказал:

— Очень даже понимаю, мистер Снейп. Популярность, она не всем нравится. Вы тогда работайте тут дальше потихоньку, а я вас буду литературой снабжать. Уж чего-чего, а литературы у меня много.

Сказал он так и домой пошёл, а сам думает: неизвестно, что там с этим Снейпом случилось, но чары следящие лучше установить. Для надёжности. Снейп хоть и герой, а мало ли что у него на уме. Герои тоже сумасшедшие бывают.

А Снейп, оставшись один, про профессора даже и не думал. Он вдруг вспомнил, что за всё время работы в Хогвартсе ни разу в отпуске не был. Какой тут отпуск, когда Поттер вечно в опасности, которую сам себе и нашёл. Зато сейчас у него всё равно что отпуск получился, причём даже не на том свете. И он решил, что завтра в лес отправится. Не за травами, а просто так. И чары на себя накладывать не станет — всё равно профессор Сёмин его уже видел. А потом вернётся и опять домовиком побудет, пока заклинание действует.

А когда оно перестанет действовать — уедет куда-нибудь в глушь и наконец-то заживёт. Главное, подумал он, котов говорящих и собак не начать заводить. А то уже есть прецедент.