Глава 3

Длительное ожидание фанатами возвращения своих кумиров окупилось сполна: Мёрдок развлекал их, себя и Рассела почти два часа, видимо, решив в качестве поощрительного подарка за терпение выдать им сольный концерт. С участием приглашённых звёзд вроде ТуДи и кого-то ещё из известных личностей, с кем они связались по "Скайпу". С последними Никкалс переговорил ещё вчера, велев никому из них не распространяться, где и при каких обстоятельствах состоялся их разговор. Потому что поклонников много, и они ребята простые, а большой процент вообще составляют дети, поэтому с ними подпольная контрабандистская группировка связываться не будет, а вот знаменитостей может и «прижать», возникни такое желание. Помимо всего остального, ТуДи исполнил свои музыкальные композиции из нового альбома "The Fall" — на этот раз без вокала, поскольку парню захотелось попробовать что-нибудь новенькое, но с приятной, немного меланхоличной и призрачной музыкой.

Её мотивы сами собой возникали в голове ближе к вечеру, когда фиолетово-синяя ночная мгла звёздным водопадом выплёскивалась на горные утёсы. Стекая по красному камню тонкими контрастными струйками, тревожа спрятавшихся птиц, но не выпуская их из оков сна, она затопляла землю внизу, превращая её в единый океан темноты с тем, что тянулся до самого горизонта. Расчерченную серебряными дорожками зыбкую иллюзию, напоминающими полосы-делениями на часах; остров же располагался точно по центру, как высокая острая игла. Ось мира, ставшего спасительным оплотом для Мёрдока и ТуДи: их отношений, их душ, их сокровенных и хрупких внутренних вселенных. Иногда они занимались творчеством музыки вдвоём, посреди темноты, всем своим существом ощущая благословенный рай ночной природы; для Мёрдока равносильный сладкой томительной боли, поскольку абсолютно все его чувства умерли миллионы лет назад. И теперь мужчине казалось, что его освободили от свинцового саркофага, отравлявшего всё тело, в котором он задыхался, каждодневно переживая боль и агонию. А Стю жалел лишь об одном — что его глаза не умеют светиться таким же расплавленным красным золотом. Но крылья есть и у него тоже — живые, тёплые и способные заслонить своим белоснежным оперением всё небо. Наверное, Мёрдок увидел их сразу же, когда они встретились по несчастливой случайности. Наверное, их могут разглядеть люди, пришедшие послушать его песни.

На протяжении длительного радио сеанса выяснилось много интересного. Например, трое парней рассказали подробности своей личной жизни, которые даже друг от друга услышали впервые. А ещё выяснилось, что Медс умеет петь, причём с таким харизматичным голосом и специально заниженным тембром он вполне мог претендовать на место второго вокалиста группы. Мёрдок не признавался, что ему всегда нравилось петь, но он всё равно забросил это дело — после стольких неудачных попыток организовать группу, ему хотелось взять на роль певца кого-то, кто справится с ней одномоментно и на сто процентов, не уронив честь всей группы в глазах публики ни единого раза. Несколько девушек на том конце тут же слёзно просили кумира выпустить сольный альбом, исполненный им одним, на что Медс, лукаво улыбнувшись, ответил, что обязательно обдумает это предложение, но позже. Впрочем, басисту было достаточно просто разговаривать и смеяться, чтобы привести публику в бурный щенячий восторг. То же самое относилось к реакции на ТуДи и Рассела, когда микрофон переходил к каждому из них. Возможность пообщаться с группой «Гориллаз» воспринималась фанатами, как божественное благословение; тем более, происходило подобное только по большим праздникам и далеко не каждый год.

Неизвестно, сколько бы ещё Медс своим голосом сводил аудиторию с ума, но Ди, расслабленно лежащий на диване и ощущающий по всему телу приятную дрожь от явной «передозировки» комплиментами, каскадом которых его засыпали восторженные фанаты и фанатки, обратил внимание на то, что с его другом произошли едва уловимые изменения. И парню они очень не понравились, он заволновался.

— Медс.

— ТуДи, не отвлекай меня! Дождись, когда подойдёт твоя очередь, тогда сможешь болтать сколько угодно, а я пойду курить, — прикрывая микрофон рукой, шепчет басист слегка охрипшим голосом.

Его глаза неестественно медленно перемещаются к источнику звука, вслед за поворотом головы, пугая ТуДи, которому показалось что этого вообще не произойдёт, и получится, как в фильме ужасов. С явным усилием пытаются сфокусироваться на нём; зрачки сужаются несколько раз, словно ТуДи сидит достаточно далеко, и Медсу нужно приложить усилия, чтобы его разглядеть. Басисту действительно кажется, что пространство вокруг странным образом искажается, отделяя его от ТуДи и всего остального гранёными линзами увеличительных стёкл. Алый свет подёрнулся мутной серой дымкой, затем исчез совсем; в глазах появилась какая-то сонная отрешённость. От Рассела все эти изменения тоже не укрылись, поскольку ноутбук стоял на столе как раз напротив Мёрдока. Негр вздрагивает, и поспешно переключает микрофон на себя, чтобы слушатели на том конце не догадались, что здесь происходит неладное.

— Чувак, ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Хватит, чтобы намотать ещё полчасика, — Мёрдок протягивает руку к клавиатуре, но единственное движение вдруг порождает странное ощущение в затылке. Это не боль, скорее, похоже на неослабевающее давление в одной точке.

Липкий холод расползается под рубашкой, напоминая о щупальцах Иной, впивающихся под рёбра.

«Нет, ну, только не ты снова!» — Медс передёргивает плечами от отвращения. Неизвестно, каким образом эта тварь вновь выследила его, но в момент духовной связи со столькими людьми, выпить всю энергию из этого тела ей, уж точно, не удастся. «Чтоб ты подавилась!»

— Нет, мне кажется, на сегодня достаточно. Ты всё равно молодец, — неожиданно добавляет ТуДи и смущённо опускает глаза.

— Я — бог, мелкий, если ты позволил себе забыть. Соответственно логике, ничего, кроме триумфа, меня ожидать не могло. А если у тебя с логикой и с памятью совсем плохо, я в следующий раз на футболке распечатаю с двух сторон, и буду каждый день её носить, пока не запомнишь, — с глубоким чувством собственного достоинства заявляет разноглазая личность. Расстёгивая несколько пуговиц на своём парадно-выходном одеянии, поскольку замерзавшее пару минут назад тело начало ломить от болезненного жара.

Собравшись с мыслями и внутренне велев организму подтянуться и не раскисать, басист возвращает разум в более-менее светлое состояние, чтобы завершить радиопередачу.

Мердок закрывает глаза и откидывается на спинку дивана, сложив руки под головой. Стараясь принять максимально беззаботный вид отдыхающего царя джунглей, хотя собственное неуклонно ухудшающееся состояние начинает его беспокоить уже не на шутку. Утром, и несколько дней назад всё было совершенно нормально. Медс даже позабыл большинство симптомов своих на редкость отвратительных состояний, преследующих его уже не первый месяц. Успел поверить в собственное выздоровление, и вот, опять всё по-новой? С чего бы вдруг?

— Оставь меня ненадолго. Я в норме.

— Точно? Мне не очень нравится, как ты выглядишь, — замечает ТуДи, протягивая руку, чтобы, очевидно, проверить его температуру. Поскольку капельки пота на коже становятся всё заметнее, когда солнце затянуло облаками и африканская жара на улице заметно поутихла.

Но молниеносно перехвачен в воздухе крепким захватом, из которого парень не сумел бы высвободиться самостоятельно.

— Убери свои лапки от меня, солнышко. До святого храма этого тела могут дотрагиваться только особо приближённые лица женского пола. В том числе, моя гитара и кожаный руль моей «ласточки» Винни.

Подросток возводит глаза к хмурящемуся небу: с этим человеком невозможно вести разговор — если он считает себя правым, то все несогласные и спорщики скончаются от старости прежде, чем успеют переубедить Мёрдока в любом вопросе. И если даже в один, возможно не очень прекрасный, момент обнаружится, что принятое решение было ошибочным, от чего, в первую очередь, нередко страдал он сам, Медс всё равно сделает вид, будто вообще здесь не причём. Поскольку признавать за собой ошибки для личности с идеальным статусом смерти подобно.

— А по поводу того, что тебе не нравится моя внешность, так ты просто завидуешь! И не один такой, между прочим, — раздалось вдогонку, прежде чем синеволосый успел продолжить.

Певец и барабанщик обмениваются взглядами.

— Ладно, но я посижу здесь, если ты не против.

В ответ — лишь размеренное сопение.

Он не собирается спать, однако сознание отключается само собой, не спросив. Медс понимает это, только ощутив кожей, что «снаружи» всё изменилось, открывает глаза и видит вокруг себя бесконечность, таинственно поблёскивающую кристаллами золотого песка — затянутую маревом колышущегося воздуха пустыню, которой не видно ни конца, ни края. Внешне похожую на ту, где они снимали клип к «Dirty Harry».

Та история, на самом деле, получилась весьма забавной, и могла вообще не произойти, если бы Ди не устроился на месяц отпуска вожатым в лагерь — чисто для собственного удовольствия. По всей видимости, вокалист соскучился по возне с маленькой Нудл, которая первые полтора месяца пребывания в «Конг Студио», только и умела, что развлекать компанию своим присутствием, превратившись в живую игрушку для трёх не повзрослевших папочек, а ещё пищать, точно котёнок. Потом котёнок научился говорить и начал требовать к себе не в пример большего внимания, отстаивая свои интересы, к чему ТуДи, по всей вероятности, оказался не готов. Так, или иначе, ему взбрело в голову покатать детей на "самолётике», без дела зарастающем пылью в ангаре студии. Мёрдок некогда купил его для себя, но вот уже пару лет не мог сдать даже на права для вождения автомобиля — будучи любителем ездить красиво, в нескучной компании и, по возможности, перенося всю шумную вечеринку в салон личного транспортного средства. Так, в общем-то, он и ездил — ночами и скрытно, а штрафы потом всё равно сыпались на голову несчастного Рассела, по доброте душевной покрывающего рискованные хулиганства непутёвого друга, поскольку одинокий волк дал ему клятвенное обещание больше никого не сбивать. Хотел даже, чтобы, для верности, они оба подписали договор кровью и прочли над ним особо мощное заклинание, но Расс вежливо отказался. Таким образом, внеплановое скорое отбытие самолёта в мир почивших механических приборов, мягко говоря, не очень воодушевило Никкалса. Дома ТуДи пришлось на протяжении часа держать круговую оборону, забаррикадировавшись в комнате Рассела, который, в свою очередь, держал дверь, потому что Мёрдок мог не то, чтобы снять её с петель, но процарапать когтями насквозь.

Подобное уже случалось, правда, в тот раз Рассел случайно захлопнул дверь в гараж, посчитав тёмное помещение пустым, когда Мёрдок зашел туда за каким-то нужным инструментом, и ему просто было неохота включать свет. В тот день вся команда узнала, что в изолированных от света помещениях с низкими потолками у Медса бывают приступы жуткой клаустрофобии. Причём выяснилось это двадцатью минутами позднее — после того, как бледный, точно смерть, и с разодранными в кровь руками, Мёрдок появился под распахнутым окном первого этажа. Стю и Нудл как раз пили чай и, пока девочка ходила на кухню, пред очи парня явилась жутковатая фигура в полосатой водолазке, дышащая, словно стадо загнанных слонов. Разумеется, ни на кого другого, кроме персонажа из сериала ужасов «Кошмар на улице Вязов», прошедший школу жизни пятнадцатилетний Стюарт не мог. Поэтому бедняге Мёрдоку грозило прилететь ещё чем-нибудь тяжёлым по голове, если бы не вовремя появившаяся Нудл, которая быстро разобралась, что к чему, и кого надо спасать, а от кого — спасаться. В ситуации с самолётом она мужественно вышла за баррикады, чтобы возвращать главу семейства во вменяемое состояние.

На сотую долю секунды Мёрдок осознаёт, что начинается тот самый, ужасный сон, впервые пригрезившийся падшему ангелу на корабле, после которого ему не хотелось уже ни спать, ни есть, ни жить. Но последняя ниточка связи с реальностью в момент обрывалась, оставив басиста один на один с эфемерной реальностью, и восприятием происходящего в ней за чистую монету.

Вначале ничего особенного не происходит, вокруг лишь плещется тишина, медовый солнечный свет плавит измельчённый кварц под ногами, превращая его в текучую бархатистую карамель, а ветер сгребает горстью и подбрасывает блестящие песчинки, покалывая ими смуглую кожу. Медсу не жарко, не горячо стоять босыми ногами по щиколотку во чреве пустыни, но он ощущает внутреннее неуютное беспокойство, словно бы приближается что-то неведомое, и он не может разгадать его природу. На барханы наползает густая сизо-серая тень, песок вздымается выше и сильнее, закручиваясь в маленькие смерчи и отрезая небольшой участок суши от внешнего мира. Вихри сгущаются, стекаются вместе и, неожиданно, когда один из них ветер разметает в стороны, на песок перед Мёрдоком спрыгивает лисица. Изящная, тонконогая, словно бы написанная тушью на желтоватой бумаге, с золотисто-охровым мехом. Слишком правильная и красивая для настоящего животного. Лисичка оборачивается, вводя басиста в оцепенение взглядом внимательных зелёных глаз, которые он, наверное, узнал бы из тысячи тысяч похожих.

«Нудл?..»

Кончик хвоста вздрагивает, когда мужчина мысленно называет это имя. Всё лисье тело становится струной, дрожащей от сосредоточенного напряжения; она прыгает вперёд и скрывается в клубах песчаной мглы. Первое рефлекторное и неосознанное желание Мёрдока — догнать её, однако после первого же резкого движения он проваливается чуть ли не по колено в зыбучие пески. Вынужден умерить свой пыл, аккуратно выбраться на прежнее место, и ступать, тщательно выбирая невидимые твёрдые островки, ориентируясь на быстро стираемые порывами горячего воздуха отпечатки маленьких лапок. Этот путь похож на мучительно длинный уровень из видеоигры — один из последних и самых сложных, бросающий игроку настоящий вызов перед столкновением с главным злодеем, ещё более устрашающим, чем всё, что он видел прежде. Только здесь, в случае проигрыша, не позволят перезапустить с начала. Ни кодов, ни подсказок, ни архивов сохранений — или ты жив, или на дне зыбучей реки.

В конце концов, измотанный и задыхающийся, Мёрдок, едва переставляя ноги, подбирается к подножию наполовину рассыпавшейся каменной лестнице — похоже, находящейся уже в лесной чаще, а не на краю песчаной пустоши. Лисица мелькает на верхней круглой площадке, к которой ведут массивные растрескавшиеся ступени тёмного серо-зелёного цвета. Басисту ничего не остаётся, кроме, как подняться туда, поскольку ни дороги назад, ни в стороны он не видит; часто встречающееся во сне явление.

Возвышенность окружена непонятными каменными изваяниями, выточенными в форме обтекаемых сюрреалистичных фигур, какие человек не сумел бы, пожалуй, даже вообразить. Подобия кувшинов с ручками, полусферы, нечто, похожее на тени человеческих фигур, выточенные из гладкого серебристого минерала; словно окроплённые светом луны. По внешнему кругу, парой десятков сантиметров в стороне от подножия холма, из зеленоватого моря низких травяных стеблей поднимаются другие странные творения рук человеческих: деревянные врата высотой в три с половиной роста. Их опоры стоят под углом, сужаясь треугольником к вершине, верхняя балка похожа на застывшую во времени ленту, которая извивается, точно змея. Никкалсу все эти украшения в заброшенном храме не говорят ни о чём, однако он без труда определяет предназначение древнего памятника архитектуры, затерянного в лесах — по обветшалым полотнам с рунами, свешивающимся с балок врат. Исходя из скудных знаний Мёрдока о культуре народов Востока, это, вполне вероятно, печати, используемые для подчинения призванных демонов. Заклинатель вешает печать на шею или лицо злого духа, и тогда дитя тьмы уже не может бежать назад в свой мир, и вынуждено подчиняться воли хозяина. Гнетущая мрачность покинутого святого места и ощущение предрешённого исхода, ожидание неведомой кары, читается в каждом предмете убранства небольшой каменной площадки. Стоит Медсу пересечь её черту и ступить на один из внутренних кругов, по его спине начинает градом катится холодный пот. Мужчине вспоминается, что он, как будто, видел изображённые тушью руны в своём детстве — вполне возможно, на футболке, которую носил…

Истлевшие полосы алой ткани, обёрнутые вокруг каменных статуй. Выточенные в кругах-подставках на земле желобки, потемневшие так, словно бы в них наливали бурую жидкость. Желтоватые продольные полосы на основании алтаря в центре святилища. Ни пения птиц, ни шелеста растений, ни насекомых; ветер как будто дует сквозь предметы, не нарушая равномерное течение их сакральной неподвижности. Лисица вспрыгивает на плоскую алтарную плиту, сворачивается клубочком, сама становясь похожей на переливающийся камушек светлого янтаря, и ждёт, пока Мёрдок переступит через липкий страх и приблизится к ней. Когда это происходит, она спокойно прячет мордочку между лапами, словно собирается спать. Рядом, на каменной подставке, лежит кинжал, сделанный из чего-то прозрачного, с гранёным, как кристалл, лезвием. Подсознательно, Медс знает, что от него требуется: он подбирает жертвенное орудие, и клинок проникает глубоко в паз на столешнице, с характерным трением двух камней друг о друга поворачивая какую-то деталь механизма под ней, подобно ключу. Пейзаж темнеет, как будто солнце втянуло обратно свои лучи и обратилось в чёрную дыру. Дыхание на пару секунд перехватывает, вместо воздуха до отказа наполняя лёгкие вселенской бездной, оставляющей на языке сладковатый привкус тьмы.

В грудной клетке волной возникает неприятное ощущение падения — когда твоё тело находится в свободном полёте посреди пустоты, в кромешной темноте, и ты не знаешь, что тебя ожидает, когда приземлишься. Если вообще это произойдёт. Как только нервное перевозбуждение достигает той отметки, после которой от усталости хочется забыться вечным сном — что угодно, лишь бы выматывающий страх ушёл, позволив расслабить сведённые судорогой, словно стянутые металлическими канатами с шипами, мышцы, — полёт прекращается настолько же внезапно, насколько начался. Мёрдок ещё пару минут лежит неподвижно, свернувшись клубочком, как тогда, после передозировки наркотиком; не зная, стоит ли двигаться с места, ведь он упал с большой высоты и мог повредить жизненно важные органы — в этом случае положение только усугубиться. С другой стороны, с серьёзными ранами медлить тоже нельзя: следует хотя бы осмотреть их и понять, как долго он ещё пробудет в сознании и в состоянии помочь самому себе.

Мёрдоку кажется, что он чувствует запах крови. Ноздри и горло обжигает чем-то неприятным, режущим слизистую, но невозможно даже определить, какого рода данный запах. Скорее всего, смешение нескольких химикатов, ведь ни одно порождение природы не может вызывать такой надрывный, нечеловеческий кашель. Мёрдок не может открыть глаза, плотно затянутые какой-то тканью, но боли по-прежнему не чувствует, и отваживается на риск. Ноги его свободны, но руки сложены под головой и связаны на уровне затылка, а тело укрыто подобием простыни. Бас-гитарист нащупывает одной ногой край плоской поверхности, на которой лежит, медленно садится — по-прежнему без шансов сбросить своё одеяние, — пододвигается к краю и спрыгивает, как ему думается, на пол. Но то ли от слабости, то ли из-за того, что опора оказалась дальше, чем он ожидал, при соприкосновении ступней с чем-то твёрдым, колени непроизвольно сгибаются, точно сломанные палки, и Мёрдок опять падает. На этот раз не столь долго, но ощутимо, однако боль всё равно не приходит, как нет и звука падения, что начинает не на шутку его беспокоить. Полторы минуты уходит на то, чтобы сесть на колени, выпутавшись из длинной тряпки без помощи верхних конечностей; к счастью, край стола достаточно острый, чтобы перетереть о него верёвку. Но первое же увиденное Мёрдоком после того, как он снимает повязку, стягивающую глаза и уши, моментально лишает всего того самообладания и решимости, которые ещё оставались после падения в бездну — между тонкими ножками своей койки он видит человеческую руку, свесившуюся с противоположной кушетки.

Медс, конечно, многое успел повидать в жизни, и кое-что, в особенности из детства, приходит к нему в ночных кошмарах и алкогольных галлюцинациях до сих пор. Внутренние демоны — самые опасные существа во вселенной. Их никуда не изгонишь, они будут жить в твоём теле, пока не поглотят его целиком. Это не Мёрдок научился призывать демонов, а сами Иные выбрали себе хозяина, оккупировав его земную оболочку, выстроив внутри неё свой оплот из праха, кровоточащих вен и костей. Впервые Мёрдок понял, что эти твари поселились в нём, когда ему было десять лет, и с тех пор он не мог заставить себя заснуть, ничем не подействовав на свой несчастный мозг.

Однако никогда ещё рядом не лежал мертвец, отделённый от него лишь железной конструкцией кушетки. А в том, что это был именно он, не приходилось сомневаться хотя бы из-за одного вида той руки. Басист, как загипнотизированный, проследовал взглядом вдоль неё, и натолкнулся на безжизненную, приобретшую синеватый оттенок, мордочку ТуДи с закрытыми глазами и едва дрожащими от непонятного ветра ресницами. То, во что превратили его тело, не поддавалось никакому описанию и осмыслению: словно какому-то полоумному доктору-маньяку понадобились все органы разом. Мёрдок на секунду даже нащупал в своём мутнеющем сознании мысль, что ничего подобного не может происходить на самом деле. Однако, пребывая во власти своего кошмара, он не в состоянии найти вожделенную границу между дурным сном и реальностью. Ещё будучи маленьким мальчиком, Мёрдок не умел рвать путы своей фантазии, переиначивающей мир в палитре ещё более мрачной, чем та, в чьи оттенки окрашена действительность. И не научился до сих пор.

Визуальный ряд, смешиваясь с удушливыми запахами чего-то отвратительного, разъедающей кожу и ноздри стерильностью медицинского спирта, грязными потёками на стенах и потолке помещения — словно бы тут шёл дождь и комнату залило до половины, — и мутнеющей картинкой перед глазами, превращается в ядерный коктейль, который насильно вливают Мёрдоку в глотку. К горлу подступает тошнота, с которой он не в силах справиться и, по меньшей мере, факт того, что тело продолжает частично функционировать, странен сам по себе, поскольку оно находится не в лучшем состоянии, чем у покойника напротив.

Простыня, руки, пол вокруг кушетки залит бурой, поблёскивающей в бледном свете канувшего в сумерки светильника, жидкостью. Мёрдоку вспоминается кинжал, который он возносил над алтарём, и мозг басиста фокусируется на единственной, саднящей, словно истерзанная рана, мысли, что отчаянно нуждается в этом предмете сейчас, чтобы освободиться от царящей вокруг преисподней.

В миг на пике отчаяния и ослепляющей боли, невидимая доселе дверь в левой стене открывается, впуская внутрь фигуру, задрапированную чем-то, напоминающим чёрный докторский халат. Её очертания ярко контрастируют даже с царящей внутри полутьмой, словно бы это — дыра в пространстве, вырезанная по форме высокого человека, вдвое превышающего даже рост ТуДи. Незнакомец движется неслышно, призраком скользя над кафелем, в чьих глянцевых зеркалах нет ни его отражения, ни тени, ведь это существо само соткано из первозданной черноты, а тьма поглощает свет до последней капли. Мёрдок не сразу понимает, что красные пылающие сферы на уровне лица демона — не широко распахнутые совиные глаза, а линзы маски, похожей на противогаз. Через респиратор доносятся приглушённые тяжёлые вдохи, словно под ликом человеческим скрывается огромный кит, раненый гарпуном в лёгкое.

Не произнося ни слова, существо хватает басиста за ворот порванной на груди и животе — как раз над операционным разрезом, похожим на жуткий окровавленный цветок, — грязно-белой рубашки, отдалённо напоминающей смирительную. Поднимает над землёй и тащит не сопротивляющегося человека, некогда сражавшегося за свою жизнь из последних сил и не готового отступать даже перед самим Дьяволом, в противоположный угол комнаты. Нимало не заботясь о сохранности изуродованной физической оболочки — на случай, если Иному по-прежнему нужен Мёрдок Никкалс во плоти, а не его сломленный и полуистлевший дух. Демон произносит непонятные для человеческого уха слова, колокольным звоном резонирующие в недрах опустевшего черепа, где не осталось, кажется, не только воли и мыслей, но и разума. Тем не менее, каждая сумма слогов продолжает давить на мозг, словно могильная плита, и давление это отдаётся где-то в ушах и с внутренней стороны глаз, постепенно пробуждая боль в скованном анабиозом и чудовищной потерей крови организме. Демонический голос лишён эмоций, однако Медсу кажется, что порождение тьмы зачитывает ему список его грехов. Которых куда как больше, чем семь. Даже нефилимам приходит время платить по счетам.

Мёрдок жалеет, что не может потерять сознание, или вообще никогда его не находить. Ему без разницы, куда эта тварь тащит его и зачем, лишь бы закрыть глаза, и чтобы после этого уже ничего не было.

Демон опускает Никкалса на металлический стул; не бросает со всего маху с высоты, но делает это как-то небрежно. Словно бы с толикой отвращения, что приходится марать руки в кожаных перчатках о столь низменное человеческое существо. Одно беззвучное веление, и басист больше не может сомкнуть веки или повернуть голову, вынужден смотреть лишь вперёд. Стена перед ними — не бетонная, а огромное полотно стекла размером с аквариум, подошедший бы касатке. Внутри ничего не видно, только бледный свет выхватывает из темноты точно такой же стул, и вначале складывается впечатление, что это — лишь отражение. Но нет: на стуле сидит ребёнок. С тёмными волосами, как у Мёрдока, закрывающей лицо длинной чёлкой, в чёрных бриджах, серой футболке с непонятным символом, более всего похожим на нечто среднее между ядерным грибом и кругом для призыва потусторонних сущностей. Невозможно даже понять, мальчик это или девочка, пока в голове басиста не раздаётся её голос: тихий, содержащий в себе лишь одну единственную эмоцию, но такую сильную, что она, кажется, высокочастотной звуковой волной может разбить вдребезги не только прозрачный экран, но и обратить в песок весь монолитный каркас этой камеры пыток. Эпицентр душевной боли, запертой внутри, не имеющей выхода и вырастающей непреодолимой преградой на любом пути к спасению — в сердце этой маленькой девочки. Не получившей ту любовь, которую она заслуживала, лишённой самого смелого и доброго защитника на свете, на чьи поиски она потратила всю жизнь. Не имевшей возможности признаться в своих чувствах — из-за страха быть непонятой, хотя ей хотелось кричать на пределе своих лёгких.

Ты был таким же: никому не нужным ребёнком, неудавшимся экспериментом, выброшенным за грань жизни, со сломанной судьбой и стёртым прошлым, приговорённым страдать во искупление собственного существования. Каждая минута пребывания на Земле, все движения, преодолевающие агонию онемевших мышц; каждый вздох, выстраданный тобой, не вложил в твою голову знания о том, каким бесценным сокровищем является жизнь. Так есть ли смысл тебе тратить время Бога, вынужденного бесконечно защищать тебя от твоей собственной глупости?

Она отдала тебе всё, что имела, стала твоим оберегом от проклятия, мрачной тенью стоящего у тебя за спиной с тех самых пор, как ты родился. Но что же ты подарил ей, в ответ на её любовь и доброту, Мёрдок Никкалс?

— Предатель, предатель…

Доставляя нечеловеческую боль, голос Нудл проникает к нему уши, словно ввинчивающиеся свёрла, сводя с ума, блокируя в горле рвущийся крик оправдания — единственное, что Медс может сделать сейчас в тщетной попытке доказать свою невиновность; воззвать к той, которая его не слышит. Последнему оплоту света в очаге насквозь прогнившей души, путеводной звезде, угасающей на глазах — подобно бенгальскому огню в рождественскую ночь. Внутри нарастает ужасающий холод, даже кожа покрывается инеем; ледяные иглы впиваются в тело изнутри. Время и пространство смешались для Мёрдока в смерч, взволновавший океан небытия; он больше ничего не видит и не слышит. Только её лицо, заслонённое иссиня-чёрными волосами, и низко опущенную голову.

«Нудл, я виноват перед тобой! Но, клянусь тебе, я не хотел, чтобы всё так обернулось!! Я не знал, чем это закончится! Искал тебя на этом свете и на том, но нигде не мог найти твоих следов; продал душу ради тебя, но всё было напрасно. Любимая моя, если ты слышишь меня, прошу, ответь; теперь я могу тебя спасти!!»

— Поздно, — раздающийся из ниоткуда голос пробивает спину Мёрдока ударом клинка, открывая новое кровотечение.

— Ненавижу тебя, — ему кажется, он слышит её слёзы, намеренно приглушённые и загнанные глубоко внутрь.

Детские руки стискивают пульт, похожий на детонатор взрывчатки, провод от которого тянется прямо к символу на футболке, и проходит её насквозь. Мгновение, нажатая кнопка и…

На сотую долю секунды басист видит на её лице улыбку Евангелиста.

Примечания:

Совершенно верно, у Мёрдока очень приятный голос. Кто не слушал интервью с ним, упустил много интересного об этом персонаже. И петь он тоже умеет, весьма впечатляюще (https://youtu.be/-2cG7iF03Bw?t=1m41s). Поэтому, серьёзно, хочу его сольный альбом!

Саундтрек:

Robin Schulz — Sugar

https://youtu.be/bvC_0foemLY

Gorillaz — Detroit

https://youtu.be/HjX9iDjpN74

Adele — Hello

https://youtu.be/YQHsXMglC9A

Mr. Probz — I'm Right Here

https://youtu.be/gnlEJA4BRyI

Xxxtentacion-Baby I don't understand it

https://youtu.be/LNq4WiGcsWs

Linkin Park — What I've Done