Глава 4

Мёрдок приходит в себя от собственного крика, не понимая вначале, что это за душераздирающий потусторонний звук стремится уничтожить его барабанные перепонки.

В комнате темно, за окном шумит ночной океан, а он сам сидит на кровати, пустыми, преисполненными ужаса и безумия глазами уставившись в противоположную стену. Похоже, минуту назад он спал, но финал кошмара, превратившего в ледник всю венозную кровь, выбросил Медса обратно в реальность. Впрочем, пригрезившаяся ему жуть до этого момента тоже казалась настоящим миром, и Мёрдок понимает, что теряет рассудок: не в силах различить действительность и сон. Тело трясёт, как в лихорадке, усугубляя самочувствие пульсирующей в висках головной болью и спазмами где-то внутри. Всё ещё плохо соображая, что с ним случилось и где он сейчас, на самом ли деле препарировали его и ТуДи, почему не видны последствия того, как Нудл активировала взрывчатку у себя в груди, Мёрдок, под завязку напичканный адреналином, заботливо выработанным его же собственным организмом, продолжает искать опасность в обозримом пространстве. И наталкивается на подсвеченную монитором мордочку своего товарища, застывшую в гримасе ужаса и напоминающей теперь маску какого-нибудь жутковатого древнего божка с космическими дырами вместо глаз.

ТуДи равномерно бледнеет, затем становится синеватым, наконец, зеленоватым, побуждая сердце Медса провалиться в ноющий желудок, а его самого бросить затравленный взгляд на своё, едва различимое в полумраке, тело. Но, к счастью, никаких повреждений на обнажённом торсе нет; похоже, у Стю просто таким оригинальным образом проявляется эмоциональная реакция на только что прозвучавший саундтрек чужого сердца. Однако видимая целостность не отменяет внутренней боли, функционирующей по принципу вечного двигателя — её постепенное увеличение заставляет концентрироваться на источнике дискомфорта, а чем больше прислушиваешься к себе, тем быстрее движется по параболе вверх её сила. У Мёрдока в голове возникает шальная мысль, что, возможно, раны была, но теперь она зашита. Хотя в их случае зашивать было уже нечего.

— Где Нудл?

ТуДи морщится, как будто стало больно и ему, а может, просто готов заплакать. Высокий худощавый парень, сидящий на стуле, согнув спину и склонившись над измятым покрывалом. Не меняющийся шестнадцать лет подряд, и по-прежнему похожий на заблудившегося ангела, которого изгнали из рая, и теперь он стоит в одиночестве, удивлённо глядя на звездное небо.

— Чувак, она…

— Дырчатый, я не сошёл с ума. Отвечай на мои вопросы. Я всё время был здесь, с тобой? Никакие потусторонние сущности не появлялись?

Ди качает головой, нервно сжимая колени, на которых больше нет ноутбука, и продолжает гипнотизировать Медса внимательным взглядом.

— Тебе что-то приснилось? Или ты почувствовал их… — подросток вздрагивает и оглядывается, как будто демон может стоять у него за спиной, — присутствие?

— Уже не важно. Больше тут никого нет, — ответом ему становится шёпот человека, на восемьдесят процентов неуверенного в своих словах.

— Расскажи, — потратив на раздумья минуту, просит ТуДи.

— Мне плохо, отвяжись.

Напряжённый внутренний подъём организма быстрыми темпами идёт на спад, словно кто-то строит преграду в русле адреналиновой реки. Минуту назад выворачивавшиеся на изнанку, словно агонизирующие змеи, от страха и ощущения надвигающейся опасности, инстинкты угасают один за другим, оставляя лишь холод и опустошённость. Мозг проваливается обратно в сон, хотя это сейчас худшее из состояний, которое ему хотелось бы обрести. Гипервентиляция лёгких и недостаток кислорода начинают вызывать болезненную слабость, словно мужчина целые сутки пробыл под водой, и за это время ни разу не вдохнул. Учащённое сердцебиение только усиливает шум в ушах, позволяя головной боли набирать обороты, и тем самым обретая реальные шансы расколоть многострадальный череп изнутри. Конкретно — благодаря давлению величиной в три атмосферы на трещины, которые там, несомненно, должны образоваться после всех падений между гранями иллюзорной реальности.

Осколки этих граней до сих пор рассыпаны у Медса под кожей, на языке, ранят глаза. Они — словно маленькие порталы; повреждения в обшивке космического корабля — микроскопические, но их множество, и от того они смертоносны; затягивают частички его сущности в темноту, назад. Туда, где металлический куб карцера залит кровью и удушливым запахом гниения. А тварь в балахоне читает мантры на неизвестном языке, от которых перетрясает все внутренности.

Мёрдок судорожно сглатывает, скидывает ноги на пол и предпринимает попытку встать; лишь для того, чтобы свалиться на пол. Правда, только на колени — одной рукой басист хватается за край кровати, и это препятствует его падению плашмя. Внутреннее состояние тела, с которым последнее время обращались без особого почтения и без всякой бережности, от активных попыток транспортировать его куда-либо, нисколько не стабилизируется.

— Ты не ушибся? Что с тобой происходит?

Стю присаживается рядом, кладёт руки Мёрдока себе на плечи, в которые тот рефлекторно судорожно вцепляется и, держась за изголовье кровати, медленно приводит их обоих в вертикальное положение. Усталые лица оказываются напротив друг друга; оба замечают смертельный ужас, отражающийся в глазах напротив стоящего. Страшнее всех, вероятно, именно ТуДи, поскольку, в отличие от Медса, он не имеет ни малейшего представления, что вообще происходит. А Мёрдок сейчас напоминал человека, которого достали с того света, причём виданное им там никто из ныне живущих не должен ни только представлять себе мысленно, но просто быть осведомлённым о существовании подобных вещей. Басист мог бы объяснить ему, кого он видел, и как это было, тем более, уже не в первый раз, но последнее, что Медс сейчас в состоянии делать, это разговаривать. Он резко сбрасывает удерживающие его от падения ладони и, подтаскивая дрожащие негнущиеся ноги, выползает в коридор.

Что бы он такое не видел, оно, совершенно точно, не обыкновенный ночной кошмар, вызванный чрезмерным переутомлением. Все эти ощущения, запахи, звуки, боль слишком реальны даже для его измученного наркотиками мозга; тем более, он не прикасался к передозировке лекарствами в смешении с алкоголем уже давно. К тому же, во сне нельзя читать — спящий мозг не способен воспроизвести чёткий текст, однако Мёрдок видел иероглифы на печатях настолько отчётливо, что мог бы записать их по памяти. Имей он возможность думать о чём-то, кроме омерзительных картин пережитого ада, навечно застывших перед глазами. Если человеку начало казаться, что ночью он спонтанно перемещается по параллельным измерением, в процессе чего каждая зрительная галлюцинация сопровождается рядом звуковых и даже вкусовых — привкус крови, тьмы и металла не исчез до сих пор… Тогда вышеозначенный либо окончательно и бесповоротно сошёл с ума, либо в него подселилось нечто потустороннее.

Его тошнило, наверное, минут десять, от отвращения перед образами своего выпотрошенного тела, от взрыва и того, что происходило после нажатия кнопки. Наконец, дверь ванной комнаты открылась, и полуживой басист не выпал в объятия ТуДи, нервно караулившего его поблизости. Бегло осмотрев своего наставника, Стюарт, по-прежнему не способный обрести достаточное душевное спокойствие, чтобы, наконец, сориентироваться в непростой ситуации — и оттого сам мелко дрожащий, точно осиновый листочек, — пришёл к неутешительному выводу. Не стоило ему пытаться привести товарища по группе в чувства всем лекарствами, которые имелись под рукой. Единственным реальным доктором в числе троицы был Медс, но уж кому-кому, а ему самого себя тем более не следовало доверять ни в коем случае. Наверное, Мёрдок тоже об этом знал, потому в болезненном состоянии всегда притворялся беспомощным и требовал спасения своей души у окружающих. Но в данный момент им обоим было совершенно не до шуток. По всей видимости, то ли вокалист с барабанщиком перестарались, то ли случилось что-то ещё, но Мёрдок так стонал во сне, как будто его пытали. Ди не сумел его разбудить, как не пытался — тоже, может быть, из-за обоюдных стараний, — и был вынужден терпеливо дожидаться развязки фильма ужасов, вздрагивая от каждого шороха одеяла.

У басиста сложилось впечатление, что собственный огонь вознамерился уничтожить хозяина. Через адские врата, золотисто алая лава явно вознамерилась затечь в мозг Мёрдока и выжечь там всё, а потом продолжить свой путь во внутренние органы. Она испепелит кости и вновь отросшие крылья; он чувствует, как кровь в венах превращается в кипяток, уничтожая тело, а потом испаряется, под воздействием холодного ночного воздуха оседая туманом на окружающих поверхностях. Окрашивая их в такие оттенки, словно само зрение Медса потеряло возможность воспринимать какие-либо цвета, кроме красных.

Спонтанные галлюцинации множатся, превращаясь в гранёную призму, заслоняющую реальность. Мёрдок не может понять, почему. Но они ломают его психику и защитную ауру — окончательно, безвозвратно, стирая границы между болезненным бредовым сном и окружающей действительностью, готовой в любой момент его убить. И в капкан вечного проклятия он попал не один, утянув за собой Нудл и всех, кто находился рядом. Если он не мог их защитить, и не мог спасти себя, глупостью было позволить им войти в его жизнь, более того — позвать их в чертоги тёмного ореола, цепью сомкнутого вокруг его сущности. Пересечь дозволенную черту, не слушая напрасно взывающий к сердцу разум, который давным-давно понял, чем всё это может кончиться. Но Медс нуждался в этой близости, как смертельно больной жаждет в последний раз почувствовать и увидеть солнце. Источник вечного тепла и света, которого в мёртвом космосе не было никогда.

Щупальца Евангелиста расцветают на стенах уродливыми бледными цветами, заливая стены чёрной кровью, разъедающей обои, цемент и стекло. Комната складывается карточным домиком вовнутрь, погребая под собой руины несовершенного мира, океан небытия, коралловый остров, возведённый на скелетах погибших кораблей, храм чужих грехов и отвергнутого ребёнка Иных богов, которого они так и не услышали.

«Каждая из посещённых нами планет погибла задолго до того, как началось это одинокое путешествие».

В иной реальности остался лишь космос, полный звёзд — безжизненных, но по-прежнему тлеющих от того, что испещренная кратерами хищных комет, пытавшихся добраться до их нежных сердец, оболочка хрупка и сломлена. Она не в состоянии далее прятать их огонь, и он выливается наружу из жерла кратеров, уничтожая то, что осталось. Величественное, но вместе с тем чрезвычайно печальное зрелище, знаменующее уход в небытие целой галактики. Холодный свежий ветер приносит с собой хлопья пепла, похожие на грязный снег; но они не губят эту землю, а возрождают её, словно магический прах фениксов. Где-то далеко, под пепельными заносами, сквозь твёрдую иссушенную землю пробиваются первые весенние цветы ледяных фиолетовых оттенков. Их влажные лепестки, дрожа, тянутся в том направлении, куда медленно, осматривая пространство вокруг, идёт Мёрдок. Время от времени замирают, затем стирают кровь с его сквозных ранений, окрашиваясь тем самым в перламутровый алый; впитывают горячие капли, и низко наклоняются к земле под гнётом чужих страданий. Растения на неизвестной планете оказались не в пример сильнее: наверняка, они выживут, а вот он… Всё уже закончилось, исход совершенно не важен. От этого знания на душе становится легче.

Мёрдок смотрит на своё уже сгоревшее сердце, покрытое кристаллами инея; оставившее, после своей отчаянной попытки спасти его, в память о себе лишь уголь. С едва теплящимся сомнением, некоторым сожалением — невысказанным, от чего возникает тянущее чувство в груди, — бросает его на землю неведомой пустоши, чья граница едва заметно освещает тёмный небосклон. Чёрная, лишённая бликов поверхность раскрывает свой зев без единого звука, поглощает камень и смыкается, не оставив расходящихся кругов. Под ногами серебрится гранями обсидиановые песчинки — невесомые, подобно жемчужной пыли, удивительно тёплые и мягко соприкасающиеся с кожей. Каждый шаг сдвигает их с места, создавая воронки всё глубже и глубже к центру планеты. По их склонам, точно в чаше гигантских песочных часов, крупинки скатываются на дно самого большого кратера, посреди которого, как в фосфоресцирующем озере, высится остов разбившегося летательного аппарата. Серебряная обшивка, сверкающая в неверном свете звёзд, словно бы вся ракета — это застывшая капля ртути, — кое-где отходит от основания, делая корабль похожим на полураспустившийся диковинный цветок.

«Он похож на лилию. Нудл очень любила их» — отмечает про себя Мёрдок.

Корабль сломан, наполовину закопан в песок и уже никогда умчится ввысь — покорять дикие космические просторы. Со стороны он выглядел бы совершенно обыкновенным, брошенным средством передвижения неведомого странника, не будь по всему корпусу развешаны большие звуковые колонки. Кажется, здесь совсем недавно жил кто-то, кого Медс знал в сотню раз лучше самого себя, но сейчас он ушёл. Возможно, навсегда.

Смахнув мешающие чётко видеть действительность слёзы, Мёрдок запрокидывает голову в небо на пару секунд, прислушиваясь к успокаивающей тишине. Заглядывает в мутный иллюминатор, чтобы сразу же в растерянности обнаружить, насколько хорошо ему знакомо внутреннее помещение.

На земле, рядом с открытым входом, лежит маленький шлем, похожий, скорее, не на элемент скафандра, а на защиту для гонщиков-байкеров. И тем страннее смотрятся на нём игрушечные медвежьи ушки. Сквозь пробитый экран к звездному свету тянется белоснежный цветок, во всём окружающем полумраке, среди плавных переходов из темноты к тени, так сильно напоминающий упавшую звезду. Последнюю оставшуюся в живых, дышащую и пульсирующую. Никкалс, не зная даже, зачем ему это нужно, подбирает шлем и уходит к горизонту — светло-серой светящейся полосе вдоль кромки гор.

Однако вот так, без малейших усилий понять, что конкретный эпизод твоей жизни завершился, и осознать, что не следует стремиться внести в него исправления; или, быть может, что тебе не дано ничего исправить, получается только во сне. Принять, простить всех, проститься самому со своим прошлым, и теми, кто больше не может идти с тобой рука об руку по длинному пути среди сумерек, в поисках рассвета. Проложенные человеческими шагами дороги не могут быть прямыми: им нужно огибать препятствия, подниматься на вершины, уходить в глубоки земные расселины, чтобы привести доверившегося им человека к цели и награде, которую он заслужил. К порогу солнечного будущего, медленно наступающего сегодня, но пока что лишь робко выглядывающему из-за горизонта, чтобы манить тебя в свои тёплые объятия огоньками радостных оттенков. Мы не можем вечно стоять на месте, в темноте, дожидаясь, пока лучи солнца преодолеют километры, чтобы достичь нас — иначе мы так и останемся одинокими и вечно ищущими недостижимую, как кажется на первый взгляд, мечту. Она всё равно будет с нами, но чем быстрее путь будет пройден, тем скорее долгожданный момент настанет.

Когда идёт один человек, второму приходится ждать и переживать о его долгом отсутствии и потраченном времени. Когда на встречу друг другу движутся двое — они сильны в своей решимости достигнуть конечного пункта, и вере, что это обязательно случится скоро. Боги не дали человеку крыльев, позволяя пройти весь этот путь самостоятельно, рассчитывая не только на свои силы, но и тех, кто готов его поддержать, если идти одному вдруг станет невмоготу. Пережить каждую секунду, ступая по волнам живого космоса, и погружаясь в него с головой. Каждая вселенная охватывает каждую: внутренний мир — в твоём чувствующем теле, ты — внутри твоей жизни, окружённая раем бессмертной в твоих глазах планеты, омываемой бесконечностью космоса, других душ и звёзд. Чувствуя их сияние в себе, словно бы ты и есть вселенная.

Если решишь остаться в одной из тех расселин, или на вершине горы, в точке зенита ожидая приход желанного солнца, или вовсе откажешься от его тепла, думая, что оно предало тебя и бросило в одиночестве, ничего страшного не случится. Однако ты сам затушишь в себе путеводный огонёк, каждую минуту тянущийся в небо. Такое добровольное отречение от следования своему пути бессмысленно, ведь кто может по-настоящему захотеть всю жизнь провести в темноте?

Параллельные линии не пересекаются, но они умеют изгибаться, поэтому, рано или поздно, через день или год, ты обязательно встретишь кого-нибудь, кто будет безмерно рад сопровождать тебя на пути домой. И наверняка он останется до конца, никогда больше не уйдёт.

Все дороги ведут в одно счастливое будущее, как бы они не ветвились и не разбегались в стороны, а иногда, казалось, даже поворачивали назад. Вот только мы, почему-то, всё время забываем, что это будущее не является каким-то монолитным предметом, наподобие камня с рунами, обозначающего, что финальная точка пути расположена именно здесь, в конкретном месте, и нигде более. Ведь будущее есть не что иное, как время, и мы проживаем его каждый день, без всякой магии обращая в настоящее, а затем и в прошлое.

Даже самое сильное волшебство обладает способностью иссякать, и однажды потеряет свою мощь. А вот жизнь и сильные чувства будет существовать всегда.

Простые истины довольно легко осознать, когда смотришь на них через призму одного лишь разума. Но когда в дело включаются эмоции, они никогда не позволяют воспринять действительность такой, какая она есть, внушая мнимую уверенность в способности исправить неисправимое.

Так сломлен был даже прирождённый воин, и, в конечном, итоге, он оказался только призраком в доспехах, под чьим стальным панцирем царит лишь тёмная пустота.

— Мёрдок, пожалуйста, расскажи мне, что случилось.

ТуДи обходит кровать кругом и наклоняется к тому, кто сидит, уткнувшийся лбом в колени, закрыв голову руками и сжавшись так, словно бы его могли ударить, и это заставляет рефлекторно защищаться. Сглатывая слёзы и более не заботясь, увидят ли их, осудят, будут издеваться, или останутся безразличны и холодны, как ледник. Ему уже на всё наплевать; он, наконец, понял, о чём были мантры замогильного демонического голоса, и что последний, ещё теплившийся шанс, упущен навсегда. Мёрдоку Никкалсу больше ничего не остаётся, кроме как послать в бездну этот нескончаемый крик безысходного отчаяния и боли — на сей раз не физической, а духовной. И кричать так, пока организм не истратит последние силы и не умрёт от истощения. Так воет волк-вожак, нашедший всю стаю растерзанной и лежащей у его ног после облавы людей, чья богомерзкая раса не жалела никого и никогда. Если бы он мог покинуть свой лес и обрести силу, достаточную для противостояния им, он истребил бы весь человеческий род, не задумываясь. Не щадя их семьи так же, как эти изверги не пощадили его родную стаю.

К великому сожалению, у Мёрдока, подобно тому волку, нет ни малейшей возможности хотя бы отомстить пиратам за гибель дочери, не говоря уже о том, чтобы избавиться от шайки раз и навсегда. И он не подумал ни об одном из возможных последствий прежде, чем заключать с Black Cloud какие-либо связи. За что понёс соответствующую кару.

Смотреть на ужасающую трансформацию, пожалуй, самого сильного человека в мире невыносимо настолько, что у самого подростка наворачиваются слёзы на глаза. Ди неожиданно понимает со всей ясностью: безусловно, самоотверженный поступок уехать из дома и прибыть сюда был лучшим из решений, которые он мог принять, но по-настоящему помочь своему другу одним своим присутствием у него не получится. Поскольку всё оказалось значительно серьёзнее, чем можно было подумать на первый взгляд. Всего пару недель назад ТуДи искренне верил, что они оба с честью выдержали это испытание. Теперь же, наблюдая, как состояние Мёрдока откатывается назад, кажется, в худшую фазу, чем прежде, и без всякой видимой причины, парень чувствует бегущие вдоль спины ледяные мурашки и дрожь в коленях. Самые мрачные выводы без спроса и стука вторгаются на периферии его мыслей, пиная к выходу всё позитивное, что там ещё оставалось, и громко заявляя о своём присутствии и правах на оккупированную территорию. Но Стюарт, скорее, согласился бы сойтись в схватке с глубоководным хищником или Иным, нежели принять их ультиматум.

— Мёрдок, сейчас мы с тобой в одной лодке, и нам нужно решать все проблемы сообща. Кроме нас самих нам никто не поможет. Нельзя сдаваться просто так. Я не боюсь даже духов и демонических порождений; если нужно будет защитить тебя, значит, буду делать всё, что потребуется. Клянусь, я не струшу никогда, пусть демоны и пираты попробуют меня одолеть, и поломают зубы. Мне не безразлична наша дружба и наша группа, я тоже сражаюсь за неё и за нас всех. Пусть даже у нас один единственный шанс; мы потеряем больше, не воспользовавшись им вовсе.

Присев на одеяло, синеволосый парень прижимается боком к старшему брату и берёт его за руку. ТуДи самому страшно и он чувствует столь же сильную потребность ощутить надёжную опору.

— Неужели ты серьёзно хочешь просто сидеть, ничего не делать, и тонуть в депрессии? Я же прибыл вместе с тобой не для того, чтобы молча наблюдать, как ты страдаешь, не имея возможности помочь. Неизвестность пугает меня не меньше, если не больше, чем тебя, — влажные холодные ладони, неровный от волнения голос и мелко дрожащие под тонкой футболкой плечи наглядно доказывают, что Стюарт говорит правду, — но мы всё преодолеем, если будем держаться друг друга. Медс, прошу, не закрывайся от моей помощи.

— Это не депрессия!! — Вызверился на него Мёрдок, с волчьим клацаньем сомкнув оскаленные челюсти у самого лица ТуДи. Лихорадочно блестящие глаза вновь стали серыми, без единой живой искры. — Видел бы ты то же, что и я!!!

— Расскажи мне, тогда я буду знать, — парень выпрямился, отстраняясь от басиста, но руку не выпустил.

— Чтобы ты тоже слетел с катушек?! Не дождёшься.

Мужчина высвобождается из его объятий и ложится, отворачивается к иссиня-чёрному окну, впускающему в комнату прохладу ночи, для Мёрдока похожую на ледяной антарктический ветер. Ему холодно, плохо, в теле распространяется ужасная слабость и что-то, похожее на ломку, пусть ей даже неоткуда взяться. Теперь он вряд ли сумеет заснуть без помощи какого-нибудь сильно действующего лекарства — и то, это будет не сон, а ещё одно путешествие в небытие, напоминающее сумасшедшие американские горки по сломанным рельсам, в кромешной темноте. Но и держать глаза открытыми не остаётся ни малейших сил, равно, как думать и чувствовать что-либо, кроме холодного серого тумана. Соткавшего вечный полог в этих глазах.

— Куда бы ты не собрался, Медс, я тебя не отпущу, — тихо добавляет ТуДи, вновь придвигаясь ближе, чтобы прижаться своей спиной к его. — Если уж проваливаться на дно — то только вместе, а когда будем выплывать, я смогу вытащить тебя откуда угодно. Клянусь.

— Не слишком ли много ты на себя берешь, мелкий? — Усмехнувшись, почти нормальным голосом спрашивает басист. — Я, знаешь ли, бываю в таких местах, куда простых смертных допускают только в белых тапках и на персональной чёрной тачке с тонированными стёклами. Если хочешь прожить нормальную жизнь, лучше никогда не желай туда отправиться. Мысли обладают способностью материализоваться: было дело, они превратились в жутких уродов и хотели затащить меня в подозрительный тёмный портал. А потом пришла Нудл; твари сразу уменьшились и разбежались по углам. Только тогда я понял, что это была всего лишь парочка тараканов, и к моей вдохновлённой абсентом голове они не имели ни малейшего отношения.

— Ни за что на свете не соглашусь вернуться к нормальной жизни, — уверенно заявил Стю. — Снова быть обыкновенным парнем, ничем не отличающимся от других: не слишком сообразительным, не самым симпатичным. Если ориентироваться на общепринятые меры красоты, я потяну лишь на обаятельного фрика, но не более. Без каких-либо выдающихся способностей, кроме голоса, способного вызывать у людей неконтролируемые эмоции, и доводить их до исступлённого восторга в ответ на каждое моё движение на сцене. В нашем мире фриков все боятся, если только они не на сцене. Нет, Медс, путь к тому, чтобы провести жизнь обычного человека, был заказан мне с самого рождения — приблизительно в тот самый, когда вместо русых волос отросли васильковые. Верховные боги ни для того дали парню экстраординарную внешность, чтобы сделать его «нормальным» — будь это на самом деле так, я бы раз и навсегда разочаровался в них, уяснив, насколько они скучные и не креативные существа, совершенно лишённые чувства юмора. Поэтому даже если что-то попробует обратить меня к прежней бессмысленной жизни, я буду сопротивляться всеми силами, руками и ногами. И звать на помощь тебя и Рассела, если потребуется.

ТуДи улыбнулся в темноту, нащупав за спиной ладонь Медса, и легонько сжав на ней свои тонкие музыкальные пальцы. Возможность слышать его размеренное дыхание, низкий и слегка охрипший голос; ощущение близости кого-то сильного, большого и тёплого доставляло чувство внутренней защищённости. Почему-то он редко замечал подобную близость с отцом — возможно, по причине того, что тот постоянно задерживался на работе и приходил домой слишком уставшим, чтобы играть с сыном. Мама просила не тревожить папу, и маленький Стюарт соглашался, хотя ему, порой, так хотелось забраться к нему под одеяло и лечь под бок.

Воспоминания о семье вновь навели ТуДи на мысли о Нудл. Он сморгнул слёзы и украдкой вздохнул.

— У тебя есть исключительная возможность наслаждаться моей долгожданной компанией, и жить совершенно неординарной жизнью, потому что мы никогда не выберемся с острова, — ехидно, но не ядовито, заметил Мёрдок.

— Я рад.

— Поздравляю. Только с целовашками-обнимашками ко мне не лезь. А то сейчас начнётся: «Спасибо большое, Мёрдок! Ты такой добрый и великодушный, что даже позволил мне остаться здесь, а не послал вплавь через весь океан домой. И не притопил меня за уши на причале за то, что я каждый день тебя достаю со всякой фигнёй! Чувак, чувак, чувак, ты лучший!» Плавали уже, знаем, — из-за спины басиста донеслось смешливое хрюканье. — Свинтус маленький. Ещё меня учит, как мне надо жить, а как не надо.

— Ты сам меня смешишь! Извини, я больше не буду приставать. Просто меня очень волнует твоё состояние, Мёрдок. Сейчас ты как себя чувствуешь?

Синеволосый сел и попытался рассмотреть лицо Медса в темноте. Освещённое бледно-голубыми лунными бликами, выглядело оно, мягко говоря, не слишком обнадеживающе.

— Да уж обойдусь без твоей гиперопеки, Ди. Можно подумать, меня не волнует. Но ещё не повод носиться со мной, словно я смертельно болен, и не сегодня-завтра отбуду в мир иной, потихоньку и не прощаясь. Тем более, дырчатый, если уж на то пошло, и ты собрался стать мне родной матерью, побереги свои нервы в первую очередь — не реагируй на мои заскоки с полной самоотдачей. Видишь же, когда я в адеквате, а когда нет. Ну, всё, ты слишком много болтаешь, спи, давай.

— Прямо здесь?

— Прямо тут. Чтобы я мог проследить, лежишь ты спокойно, или опять намереваешься заниматься непонятно, чем. Не боись, я не такой толстый, не спихну.

Учитывая, что Мёрдок в данный момент более всего похож человека, долго и упорно лечившегося от анорексии, шутка прозвучала почти что жестоко. Однако никто из них уже не был расположен это обсуждать — усталость и пережитое нервное напряжение брали своё, а на дворе стояла глухая ночь.

Во второй раз ТуДи разбужен непонятным ощущением, которое выкристаллизовалось в его сознании сразу же, стоило сну отойти на второй план и уступить трон восприятию окружающего мира. Рядом никто не спит, и это действует на парня, словно ведро холодной воды: он подскакивает на кровати, моментально принимает вертикальное положение, в процессе чего холодный паркет обжигает пятки, и слепо таращась во тьму по направлению к двери. Сердце бешено колотилось, но подросток не в состоянии объяснить себе, почему так сильно испугался. В конце концов, не должен же Медс всякий раз будить его, если встанет в туалет. Но на мозг это слабое утешение не действует. Помявшись, зябко поджимая ноги, словно аист, ТуДи не решился лечь обратно в мягкие объятия согретого одеяла, потому вышел в коридор.

Подсвечивая себе путь мобильным телефоном, он добирается до ванной, но там никого нет.

«Я так и думал» — мысленно кивает Ди, пару минут назад почему-то абсолютной уверенный, что его догадки подтвердятся.

Искать Мёрдока по всему особняку, вмещающему, по меньшей мере, сорок комнат на трёх этажах, часть коих по габаритам близка к небольшим спортивным залам, желания не возникло. При условии, что выключатели для потолочных светильников в этом доме установил маньяк-архитектор, явно страдавший неким помешательством на компьютерных играх в жанре «квест» и фильмах ужасов в духе «найди способ выбраться из комнаты за пять минут». Они обнаруживались в самых неожиданных уголках, куда человек, ищущий вожделенную кнопку, едва ли догадается заглянуть. Но к чему нам логика, когда есть полёт фантазии!

ТуДи пожалел, что не запер выход с этажа на лестницу. Ещё с первого дня он убрал в недоступные без ключей камеры хранения, и перепрятал все представляющие малейшую опасность предметы, лекарства, алкоголь и разные химические вещества, дабы не провоцировать ими нестабильную психику своего товарища. Окна, к счастью, открывались с пульта управления всей техникой; а вот о дверях Стюарт как-то не подумал, совсем забыв про них в дальнейшем, после того, как у него появилось множество других важных дел. По крайней мере, выйти из здания Мёрдок не сможет; даже если у басиста случится новый приступ галлюцинаций, они не приведут его к надёжному тайнику всех ключей — маленькой выемке в углу подоконника одного из больших окон зала с бассейном, расположенного высоко от пола. ТуДи забирался туда по трубам отопления.

Вовремя вспомнив, что просил Мёрдока на всякий случай носить с собой мобильник, парень дрожащими пальцами нашёл его имя в списке контактов. Трубку никто не взял, однако из спальни тоже не донеслось звонка; впрочем, Медс мог выронить его где-то по дороге, но Ди ждал до последнего, и дождался. Правда, совершенно не того, на что надеялся.

На улице, где ночь уже приобрела едва различимый бледно-синий колер в преддверии ранних утренних часов, в районе пляжа, отделённого от особняка лишь узкий полумесяц пальм и зелёным газоном вокруг них, сверкнула яркая точка. Достаточно большой огонёк на открытом пространстве, чтобы заметить со второго этажа, и он горел, пока шёл звонок. В голове ТуДи постепенно вырисовывается идея; он поспешно нажимает кнопку «Отменить вызов», и свечение снаружи исчезает. Неизвестно, что Мёрдок забыл ночью на берегу моря и, самое главное, каким образом он выбрался наружу, но это не предвещает ничего хорошего.

Стюарту приходится самому бежать за ключами — мимоходом убедившись, что они лежат на прежнем месте. Затем искать подходящий к входной двери (возможность отпереть её голосовой командой парень заблаговременно выключил) и, спотыкаясь о попадающиеся под ногами камушки, следовать за неверным светом телефонного фонарика. ТуДи звонит ещё несколько раз, чтобы не потерять направление; ни на секунду не останавливаясь, путая кнопки и сбивая дыхание. По всей вероятности, Медс умудрился выбраться через окно в коридоре, но как он залез с пола на подоконник, расположенный на уровне плеч, оставалось загадкой. Впрочем, ТуДи уже находил его и на окне, и даже на полке с дисками один раз, поэтому следовало предполагать, что кто ищет способ выбраться из заточения, тот обязательно его найдёт. Подросток отчаянно гонит от себя вновь покушающиеся на его хрупкое душевное здоровье мысли о том, что в голове его друга происходит нечто пугающее. А у него нет ни единого шанса вникнуть во всё это и найти решение.

Попытка пройти напрямик — через пальмовую рощу, а не по каменной лестнице, — приводит к неутешительному результату, и ТуДи только замедляет своё продвижение, свалившись с холма, испачкавшись с головы до ног в песке и едва не потеряв телефон. Непонятный светлый круг на земле даёт парню понять, что он на верном пути. Сняв кеды, чтобы не создавать лишнего шума, и держась за заболевший от недостатка кислорода бок, подросток кое-как подбирается поближе, сохраняя безопасную дистанцию. Полупрозрачный морок сумерек надёжно скрыл его худую фигурку на продуваемом всеми ветрами пляже. Стоять ночью посреди открытого пространства, в темноте, и будучи окутанным волнами прохладного влажного воздуха, ужасно неуютно и жутковато. Атмосфера полнился какой-то мистической энергией, и ТуДи может, кажется, почувствовать её запах, привкус и маслянистое прикосновение к коже — словно бы эта неведомая сила вытекала из другого мира через трещины, как вода из разбитого кувшина.

Однако тёмная фигура Мёрдока вдали, которую Стю, наконец, сумел разглядеть, несколько успокоила его бешено колотящееся сердце. По крайней мере, тот не собирался прыгать в океан, или призывать какую-нибудь потустороннюю жуть. На данный момент; но неизвестно, что будет дальше. Подросток удивлён даже не тем фактом, что на басисте нет никакой одежды, но что широкие линии белой краски по всему его телу вместе составляют абстрактный рисунок скелета. Похожий на те, какими украшают себя мексиканцы в день национального праздника, но намного более психоделический и приближённый, скорее, к татуировкам некоего дикого племени. Мёрдок стоит напротив ТуДи, на достаточном отдалении, но это — не помеха для того, чтобы рассмотреть узор целиком. Сложно переплетающиеся линии на груди парень определил для себя, как букет цветов — предельно абстрактный, но, при наличии живого воображения, которого никому из участников "Гориллаз" не занимать, различимый достаточно отчётливо. Махровые лепестки распустились под рёбрами и проросли сквозь них. Продольные «кости» на руках плавно перетекают в какие-то рунические символы, оформленные в причудливые несимметричные фигуры; одну из них — на левой руке, которая ближе всего ТуДи, — словно бы оплела змея, впивающаяся клыками в запястье. Другое пресмыкающееся свернулось вокруг шеи, пронзённое шипами и истекающее кровью, чьи капли падают прямо в цветы. Стюарт моргнул, избавляясь от наваждения в облике, как ему показалось, движущихся узоров, и крепче обхватил руками собственные рёбра. Рисунки в сочетании с настоящими татуировками Медса — крестами, магическими рунами, пентаграммами и теми, которые он просто набил для собственного удовольствия, — образуют мистическую и не поддающуюся описанию вязь.

Белые линии отражают свет, исходящий от пламени свечей, расставленных полукругом поверх начерченной чёрной краской на песке пентаграмме. Чрезвычайно странно, что ветер до сих пор не погасил их. Огни — единственный источник освещения на пляже, если не считать красный горящий глаз Мёрдока.

Золотистое сияние, похожее на прозрачные крылья тысяч бабочек, разбрызгивается по смуглой коже, по глянцевому боку алой гитары, опоясывает её гриф, и расцвечивает тёмные волосы своими оттенками, делая их похожими на львиную гриву. Светящиеся потоки стекают, впитываются в песок и расплавляют кристаллы кварца, превращая их в одно пылающее, горячее и трепещущее море, в центре которого стоит Мёрдок, вскинув голову к небу. ТуДи уже оставил попытки понять, какие элементы представшего перед ним пейзажа — явь, а что следует списать на игру воображения; по-прежнему едва проснувшегося, растревоженного страхом и втянутого в обманчивую игру света и тени. Теперь вокалист заворожённо наблюдает, не осмеливаясь выдвигать теории о том, что ещё его ожидает.

Стюарт никогда больше не переживёт чего-либо, подобного ритуалу, свидетелем которого ему суждено стать. Первый и последний раз в жизни парень увидит в крыльях Мёрдока такое количество энергии, что они кажутся серебряным сияющим порталом в иное измерение. Заглянет в душу целиком и полностью отличного от него человека.

Сокрытое в ней никогда бы не открылось ТуДи, не сойдись их тропы среди барханов пустыни, погребённой под слоем пепла погибших планет, в это самой точке вселенского времени. Но Ди хватило одного единственного взгляда по ту сторону запретной грани, режущей разбитым стеклом чьих-то рухнувших и рассыпавшихся на мельчайшие осколки воздушных замков. Чуть дольше, и его бы смыло волной глубокой духовной боли, не излитой тоски и отчаяния, в бесконечный океан, утянув на самое дно. Стюарт и так вынырнул оттуда полностью оглушённый, неспособным влиться в поток света, сегодня выжигающий в этой душе всю тьму и превращающий её в хрустальный кубок. Столь ненавистную для Евангелиста «инородную материю», необходимую Мёрдоку, чтобы залатывать бесчисленные раны, оставленные насквозь проржавевшими, с вбитыми со всех сторон шипами, вратами сердца, держать которые открытыми ужасающе тяжело. Но нельзя уничтожить всю тьму, как невозможно вытянуть беззвёздное пространство из космоса.

Один единственный раз демоны оставили эту душу в покое, не осмелившись ступить за пределы святого круга.

И лишь однажды ТуДи услышит Мёрдока исполняющим песню так, словно бы она — молитва, возносимая к небу. К богам, которые не желают его слушать. Однако Мёрдок и не нуждался в их аудиенции, призывая одну лишь Её. И, должно быть, Она ответила, почтив своим присутствием распадающийся, до глубины души презренный человеческий мир; жестоко отвергший бескорыстную доброту хрупкого сердца и омрачивший Её память. Нанёсший столько серьёзных ран, что даже кровавым цветам бесконечной пустыни не очистить их.

С каждым куплетом непонятная внутренняя боль нарастает, сбивая дыхание со всякого ритма, вдохи происходят через раз. А затем, невидимая струна словно бы оборвалась, и пляж погрузился во тьму, как только погасли все свечи…

Примечания:

Саундтрек:

Песня, исполненная Мердоком: Ozzy Osbourne — See You On The Other Side

https://m.youtube.com/watch?v=IiZ7tpjac-g

Michael Jackson — Hold My Hand

https://m.youtube.com/watch?v=-oCCnxBos10

Bryan Adams — I Will Always Return

https://m.youtube.com/watch?v=i5uXSwFJPDU (только в этом клипе нашла ту аранжировку песни, которая мне понравилась)

Enya — Only Time

https://soundcloud.com/eric-falk-3/only-time-enya

Gorillaz — Broken

https://www.youtube.com/watch?v=F365wFbumAY