Диадема (джен)

Близость — что это такое? Нужно ли находиться рядом, чтобы ее ощущать? Но тогда почему свет далеких от звезд дотягивается до нас, проникает сквозь зрачки, впитывается кожей и греет? Да, свет этих белых точек на черном небосклоне делает окружающий мир теплее, хотя мы не всегда его замечаем. Надо ли регулярно общаться, чтобы поддерживать близость? Но тогда почему порой «своими» кажутся люди, которые находятся очень далеко и, может, вовсе не помнят твоего имени? А едва вы пересекаетесь, что-то внутри отзывается, и ты понимаешь: ваши сущности всегда были и будут рядом. Словно вы — мельчайшие частицы звездной пыли, которые несутся в едином потоке, пусть не сталкиваясь, но неизбежно воздействуя друг на друга.

Аврора повзрослела уже так давно, но ей по-прежнему нравилось наблюдать за теми, кто выходил из Хогвартс-экспресса и собирался отправиться в замок. Особенно за теми, кто делал это впервые, — за новичками. Она начала ходить на станцию спустя несколько лет после того, как стала преподавать, и примерно столько же времени уже этого не делала. А раньше, бывало, сядет на скамейку и ждет, прикрываясь свежим выпуском «Пророка». И вот огонек поезда приближается, шумит. Следом начинается толчея и суета. А она может спокойно оставаться в стороне, делая вид, что не обращает внимания на сутолоку. Но при этом прислушиваться, вглядываться, опустив край газеты так, чтобы над ним были видны глаза.

Вот трое девчонок, одна с соломенными тугими косичками, что-то взахлеб обсуждают. Кажется, новую сову подружки. Рядом сосредоточенно тащит свои чемоданы мальчишка, который и вовсе бы исчез под их весом, если бы не легкое волшебство. Мимо скользит грациозная старшекурсница, едва не задевая мантией кончики туфель преподавательницы по астрономии. Заметив это, она оборачивается и приветственно кивает. Сбоку ее нагоняет молодой человек и, что-то спешно тараторя, подхватывает сокурсницу под локоть. Та одергивает его и коротко бросает взгляд на Синистру.

— Здравствуйте, профессор, — почтительно улыбается рейвенкловец.

Аврора медленно опускает ресницы и еле заметно кивает в ответ на приветствие. Затем встает и стремительно уходит с платформы. Она не любит быть замеченной, не хочет привлекать повышенного внимания, не жаждет выделяться. Потому и пришла сюда в самом рутинном из платьев. Но, кажется, так и не сумела как следует слиться с толпой.

Синистра ловко поправляет шляпу. Ей никогда не удавалось быть как все. Может, потому, что она всегда слишком боялась этого или чересчур жаждала? И потому часто притягивала свой страх, начиная чувствовать себя изгоем, невидимкой. Чтобы избежать этого, стала отстраняться первой, отступая к краю, — видеть всех, ощущать, что происходит, но не вмешиваться. По крайней мере до тех пор, пока не случится что-то страшное или кто-то не окажется слишком близко.

Но вот девочку, идущую перед профессором, кто-то задел, и та выронила книгу из рук. Аврора замедлилась и на автомате подняла ее, протягивая студентке.

— Спасибо, профессор! — слизеринка убирает светлые пряди за уши и перехватывает темную кожаную обложку из пальцев Синистры. Женщина вздрагивает, сглатывает, коротко кивает и ускоряет шаг.

«Спасибо!» — так же она сама поправляла волосы совсем недавно, на самом деле много долгих лет назад. Правда, книгу ей тогда протягивала рыжая девчонка. А за спиной у той прыснул от смеха долговязый пацан и тут же осекся, споткнувшись о настороженный взгляд Синистры, которая остановилась и со вниманием чуть склонила голову набок. Выражение лица у парня тогда изменилось. На ее форме еще не было цвета, а на его... Этого профессор Синистра почему-то никак не могла вспомнить.

И все же интересная штука — память. Подбрасывает картинки из прошлого, цепляясь за любую мелочь. И почти никогда не бывает однозначной. Все хорошие воспоминания присыпаны горечью утраты. Плохие — разбавлены ценностью полученного опыта.

Но за предложенный сейчас момент Аврора была благодарна. Он грел ее. Не зря Синистра высунулась из башни и поехала встречать новоприбывших. Кажется, это ненадолго отвлекло от мыслей о дементорах, нарочно приближенных к Хогвартсу. Но разве можно было о них забыть вовсе? Особенно когда мимо приходится проходить? Ведь в это время они расковыривают в памяти образ, о котором Аврора долгие годы приучала себя не думать...

Дементоры. Астроном не боялась их, хоть, как и все адекватные волшебники, старалась избегать. Просто она считала, что страх — это неизвестность, а девушка совершенно точно знала, в какой момент своей жизни провалится, едва окажется под их влиянием. Она понимала, чей голос услышит: «Отец! Я не виновен! Отец!»

Отрекались ли вы когда-то от того, кто даже не знал, что вы имеете право испытывать это чувство относительно его персоны? Наблюдали ли молча за тем, как чужой свет утекает сквозь пальцы, возвращаясь обратно к втягивающей его в себя звезде, которой предстоит раствориться во мраке? Чувствовали ли, как жжется воздух в легких, как глаза борются со слезами, как в ушах звенит голос, захлебывающийся в общем недовольном рокоте, а в сердце ни на секунду не умолкает собственный беззвучный крик?

Аврора жила с этим чувством довольно долго. С того самого дня, как сидела, вдавливая ногти в ладони так, чтобы не заметили со стороны, и едва улыбалась, чинно кивая в ответ на взгляды знакомых. Вот только его внимания она тогда так и не дождалась, не поймала на себе, не привлекла. И ничего не сделала, никак его не защитила. Промолчала, онемела. Лишь думала про себя еще много ночей подряд: «Авада милосерднее десятков лет в Азкабане. И она не оставляет надежды!»

— Смерть лишает надежды, — шепнула девушка и подняла голову к разгорающейся звезде, которую не затмить даже жутким серым тварям.

Близость — что это такое? Ослабнет ли это чувство, если его однажды предать, от него отказаться? Исчезнет ли, когда вас разделит разный жизненный опыт? Способно ли оно возникнуть от одного зацепившегося взгляда? Насколько легко его спутать с миллиардами других состояний от симпатии до обожания? И почему рука об руку с ним ходит доверие, от которого не так далеко и до веры?