Диадема (джен)

Миссис Крауч — это все, что знала Аврора про мать Барти, когда подходила к дому Краучей на Палмер-стрит. Старинный серый особняк в центре Лондона. Астроном не понимала, как можно жить в одном из таких долго: холодный камень, притиснутый к соседним домам, окруженный мощеной мостовой, почти без зелени рядом, если не считать пары хлипких деревьев. Не то что уютный коттедж Синистра в небольшом городке, вдали от столичной суматохи. Но наверняка человеку, метившему на место министра, нужно было обитать поближе к работе, чтобы в любое время дня и ночи отлучаться по делам, спешно оказываться на посту, подолгу задерживаться, спозаранку отправляться на трудовое поприще. Особенно в «смутные времена», как говорили про оставшуюся за плечами первую магическую войну.

«Теперь-то он наверняка чаще бывает дома», — подумала Ав, поднимаясь по сточенным многочисленными шагами ступеням.

Она никогда не была в гостях у Барти. Но оказалось, что узнать в министерстве адрес Краучей не так и сложно. Это Синистра и сделала первым делом, защитив диссертацию. В столицу она приехала ненадолго. Скоро ей предстояло тестирование, чтобы получить доступ к работе с юными волшебниками. Да и наставница поторапливала свою перспективную преемницу, проча ту на собственное место в Хогвартсе, собираясь отправиться в свободное плавание и в глубинные исследования звезд. Но Авроре нужно было еще немного времени, чтобы закрыть свою историю, которая не отпускала, не давала покоя, мешала есть, а изредка — даже дышать. И чтобы сделать это, будущая преподавательница астрономии намеревалась встретиться с женщиной, которая единственная на свете смогла бы понять, разделить и превзойти ее в ощущении обрушившейся потери.

Хотя, если честно, Синистра не вполне отдавала себе отчет, зачем хочет увидеться и поговорить с той, которую запомнила в тот злополучный день, когда шло слушание по делу пожирателей смерти, замучивших Лонгботтомов. Но она просто не могла иначе. Сколько раз после судебного заседания, на котором Крауч-старший отказался от сына, а его мать потеряла сознание, пока Барти, вернее, пока заключенных уводили дементоры, Аврора казнила себя за то, что не подала тогда голоса, что не потребовала доказательств, не призвала разделить тяжесть преступления соразмерно установленной вине каждого, пересмотреть дело? Сколько часов проворочалась она в постели, убеждая себя, что устроить побег из Азкабана невозможно, что бороться с механизмом правосудия не имеет смысла? Сколько ночей не могла уснуть, задаваясь сменяющимися вопросами: как он мог слушать крики Лонгботтомов, присутствовать при пытках и не остановить этого? Что он должен был ощущать внутри, как ломалась его душа в тот момент? Как можно простить участие в подобном? Почему она не удержала его, когда узнала о решении примкнуть к пожирателям еще в школе, не попыталась остановить, не спасла? Ответы не приходили даже с рассветом.

И вот, наконец, Аврора решила, что не может, не хочет больше этого терпеть. Ей нужно было с кем-то поговорить о случившемся и о своих чувствах по этому поводу. Но с кем это можно было сделать так, чтобы ни себя, ни слушателя не подставить? И тогда она поняла: с матерью Барти, о которой тот ни разу не упоминал. Так она сможет не только высказаться, но и отдать свой долг ему, поддержав ту, которая наверняка ему дорога. Ведь он не хотел бы, чтобы мать оставалась наедине со своим горем. Или, как минимум, этого бы не хотел тот мальчишка, в которого Аврора Синистра была когда-то почти влюблена.

Но несмотря на принятое решение, ей все никак не представлялось подходящего случая. Прошли недели, месяцы, прежде чем Аврора увидела в «Ежедневном пророке» заметку, что у четы Краучей новое горе — миссис Крауч тяжело больна. Вскоре Синистра узнала, что у женщины рак, как называли заболевание магглы. Ждать дальше было некуда.

И вот спустя полгода и три недели Аврора впервые в своей жизни стоит на ступенях дома, где вырос Барти. Дверь открывается, и девушка отшатывается. Мистер Крауч, кажется, не заметил гостью, замершую за дверью, — настолько погружен в свои переживания. Когда он возвращается в дом, Синистра нагоняет молодую волшебницу, только что покинувшую Краучей.

— Элиза, постойте!

Та оборачивается на призыв.

— Я не Элиза. — Недоуменно вздернутая бровь.

— Ох, простите. Конечно же, я вижу, что вы не Элиза. Просто так звали девушку, которая приходила к миссис Крауч до вас. Скажите, как чувствует себя мадам?

— Простите, но я вас не знаю и не стану докладывать вам о здоровье пациентки.

— Ой, забыла представиться. Долорес Люциния. А как зовут вас? Я из фонда святого Абеля. Миссис Крауч часто навещала нашу организацию. Теперь мы заглядываем ее проведать.

— Синтия Сноу. Извините, никогда не слышала о таком фонде.

— Мы малочисленная организация. Помогаем неизлечимым больным.

— Увы. Все равно не имею права говорить с вами о здоровье пациентов. Теперь простите, я очень спешу.

— Как считаете, сейчас удобно ее навестить?

— Да, у вас есть полчаса до приема обезболивающих. Ох! — Девушка бросила недовольный взгляд на Синистру и решительно развернулась в сторону, в которую направлялась ранее. — Не могу больше задерживаться.

Аврора кивнула и неспешно пошла обратно к Краучам. К вопросам, мучившим ее, добавился новый: почему и зачем она только что так легко соврала? Но размышлять об этом было не время, ведь ноги уже донесли ее к дверям, а палец нажал на кнопку звонка. Открыл усатый мужчина.

— Синтия, вы что-то забыли?

— Простите, мистер Крауч. — Авроре было больно смотреть на отца, отрекшегося от сына. — Я...

— Кто вы, я знаю, — хозяин дома признал свою поспешность. — Вы — начинающий астроном, о котором неплохо отзывался Дамблдор в разговоре с Феликсом. Чего я не знаю — так это зачем вы стоите на моем пороге?

Синистра потеряла дар речи — ее прикрытие тем, что помогает медсестре или фонду, рассыпалось, не будучи озвученным.

— Я пришла повидать вашу жену, — честно сказала Аврора.

— Алексис? — Девушка впервые услышала незнакомое имя. — Зачем она вам?

— Я знаю, что у меня есть полчаса до того, как придет время лекарств, и хотела бы задать ей пару вопросов. Это нужно для... Для моей работы.

— Для какой такой работы? Моя жена не имеет дела с астрономией!

Усталый мужчина явно не собирался сдаваться и пропускать ее, более того, гневался и вот-вот намеревался прогнать настырную девчонку со своего порога. Но тут у дверей появился домовой эльф и что-то быстро зашептал на ухо хозяину.

— Не знаю, откуда она о вас знает, но вы можете пройти. Винки вас проводит. Имейте в виду: не больше десяти минут!

Синистра кивнула, произнесла заклинание, очищающее обувь, на пороге и поспешила за эльфом.

Много деревянных ступеней спустя, после скрипа старинных креплений, Аврора оказалась в комнате с серыми шторами, неплотно задернутыми, пропускающими дневной свет. Возле них спиной к окну в роскошном кресле, по правую руку от которого были ряды деревянных полок, уставленных книгами, сидела хрупкая женщина со светлыми волосами в простом платье из темно-синего льна. Она была бледной, с кожей в тон шторам, но с очень живыми глазами. Синистра смотрела на ведьму и не могла произнести ни слова. Эльф исчезла за дверью. Шагов Крауча-старшего или кого бы то ни было еще слышно не было. Только настенные часы монотонно отсчитывали секунды. Алексис, как назвал ее муж, неотрывно вглядывалась в Аврору, словно ожидая, пока та скажет хоть что-то.

— У вас его глаза, — не думая, ляпнула Синистра. — Вернее, у него — ваши... То есть я хотела сказать...

— Не надо, девочка, — улыбнулась женщина и тут же беззвучно заплакала. — Мужу не нужно это слышать, — добавила она.

Тогда Аврора достала палочку. Мать Барти кивнула, и девушка произнесла заклинание, не позволяющее подслушивать. А затем Синистра стояла и молчала, растрачивая драгоценные минуты впустую. Все, что она рисовала в своей голове, когда представляла себе эту встречу, рассыпалось, как пепел от сожженного листа. Все, к чему себя приучала и что внушала себе про прошлое и настоящее, разбилось вдребезги и, распоров сознание, осколками впилось в сердце, парализовало язык и мозг. Просто двум любящим женщинам не нужно говорить что-либо, чтобы понять, что любят они одного и того же человека. А в данном случае им не надо было даже конкурировать за его любовь. Все равно Авроре никогда не получить и части того, что отведено его матери. Все равно теперь он не сможет уделять внимание ни одной из них. Все равно...

— Подойди сюда, — попросила мать Барти, и Синистра приблизилась, присев возле кресла на колени так, чтобы женщина могла дотронуться до нее рукой, что та и сделала, погладив Аврору по голове один в один с тем, как гладила ее мама. — Что ты хотела мне сказать?

— Что я верю: он не виноват, — подняла глаза на собеседницу выпускница Рейвенкло. — Что он не мог так... Что я его знаю.

— А если он это сделал? — Взгляд в упор.

— Сделал что?

— Ты не глупая.

— Если он это сделал, то... — Аврора хотела гневно выпалить: «То там ему самое место!» — но под вниманием смотрящей поняла, что чувствует совсем иное, что даже если он это сделал, то… — То я бы хотела, чтобы кто угодно поменялся с ним тогда местами.

Ответом ей была тишина и блеск в глазах тяжело больной женщины, потерявшей сына.

— Вы ждете, чтобы я сказала, что готова сама поменяться с ним местами? Но это будет ложь. Я не готова идти за него в Азкабан. Я не готова за него умереть. Я... Готова написать за него контрольную, — превратила внезапную злобу на себя в улыбку Аврора. — Но он никогда меня об этом не просил.

Женщина, побледнев еще сильнее, пронзительно знакомо закусила губу:

— Да, таков был Барти...

— Был? — Если Синистра никак не могла до конца смириться с тем, что отец прилюдно отрекся от друга, что она сама молчаливо отказалась от него, то слышать его имя в устах матери в прошедшим времени стало чем-то абсолютно невозможным, немыслимым. — Но он есть! — Она подскочила на ноги, гневно вздернула подбородок, забыв, что находится в комнате больного человека.

— Успокойся, пожалуйста, — тихо произнесла миссис Крауч.

— Простите меня, — Синистра опомнилась и безвольно опустила руки. — Простите, просто мне страшно, что мир хочет сделать так, будто Бар... — Она поймала себя на том, что не может произнести это имя. — Будто его никогда и не было. Но вы — подтверждение того, что он есть. — Тяжелый вздох. — Я пойду. Скажите только, могу ли я вам чем-то помочь? Раз уж не могу помочь ему...

— Кем он был для тебя, девочка? — Женщина смотрит в сторону окна.

Вопрос выбивает воздух из легких.

— Мадам, ваш сын для меня был... — Аврора ловит себя на невыносимом прошедшем времени и поправляется: — Есть. Ваш сын для меня есть тот, чье существование в мире делает мою жизнь осмысленной. Он тот, кого я считаю близким человеком. Хоть об этом не знает никто. Даже он сам. Он — моя вина, моя боль, мое дыхание. Сейчас я думаю, что его имя вложила бы в последний вздох. — Синистра отрывает взгляд от направления, в котором смотрит миссис Крауч, и переводит его на женщину. — Я хотела сказать, что мы учились вместе в Хогвартсе, и больше ничего. Ничего, что стоило бы упоминания обо мне в беседах с вами или о вас в разговоре со мной.

— О, зато Барти много говорил со мной о звездах! — слабо улыбнулась женщина. — Ты ведь астроном?

Аврора кивнула и за секунду поняла, что, возможно, именно это передал хозяйке домашний эльф, именно поэтому она сейчас тут. Но ответить Синистре было нечем.

— Послушай, я хочу кое-что дать тебе на память. Открой ящик в столе возле кушетки. Да, этот. Достань оттуда гребень. Это тебе. Все равно он скоро мне не понадобится. Отдашь его своей дочке и больше никому, ладно?

Синистра любовалась на блики, которые рассыпались от тонкого изделия и так походили на дневные звезды на земле.

— Я… я не могу... — Аврора собиралась отказаться от столь ценного и довольно обязывающего дара, но услышала шаги за дверьми и тут же сняла чары, чтобы ни у кого не возникло ненужных подозрений. — Спасибо.

— Подойди ко мне, — попросила женщина. — Наклонись. — Она коснулась губами лба Авроры, а затем прошептала ей на ухо: — Тебе не нужно быть на чьем-то месте. Достаточно быть на своем.

И тут же Алексис Крауч продолжила речь, на этот раз адресованную Бартемиусу-старшему.

— Эта девочка стажируется у моей студенческой подруги. Не волнуйся, она уже уходит. Но, надеюсь, ты приглядишь за ней в будущем, дорогой? — Голос тихий, но сильный, напоминающий интонации Барти, когда тот подталкивал Аврору на что-то восхитительно опасное.

— Конечно, дорогая!

Синистра, не понимая отчего, незаметно спрятала подарок в карман платья. Домашний эльф в проходе словно заметила ее движение и что-то тихо проворчала, но хозяйка подозвала ее, шепнула на ухо, и та добродушно кивнула.

— Винки проводит гостью. Винки рада служить хозяйке.

— Прощайте, милая! — довольно громко летит вслед абсолютно потерянной Авроре. — Я уверена, ты займешь хорошее место.

— По вашим словам, — благодарно кивает Синистра.

— По вере вашей, — ставит точку Бартемиус Крауч — старший.

Но звездочет уже перебирает ногами ступени, бубня себе под нос:

— О, я верю, я буду верить!

— Я передам госпоже, — доверительно шепчет на прощание эльф. — Она просила сказать, что вы уж будьте покойны — она никому ничего не скажет.

Дверь захлопывается. Аврора почти бегом спускается вниз по улице, оглаживая пальцами гребень. Теперь ей еще больнее будет думать о заключении и злоключениях Барти. Зато она узнала еще одну женщину в этом огромном мире, которая стоит любви.