Федорино счастье (гет)

На двери его кабинета висела скромная латунная табличка, сообщавшая всем желающим, что внутри ведёт приём ветеринарный врач Айымхан Болитов. Конечно, лошади и коровы читать не умели, да и коты с собаками тоже, табличка предназначалась для владельцев пернатых и четвероногих, которые, прочитав имя и фамилию доктора, заметно успокаивались и вздыхали с облегчением, потому что слава о добром Ай Болите — так звали в народе ветеринара в сокращённом варианте — давно шагнула за пределы города.

Поговаривали, что доктор Айымхан мог разговаривать на зверином языке и понимать животных, а некоторые уверяли, что в шкафу его кабинета живут зайцы и белки, а в ящике письменного стола — белые мыши.

На самом деле слухи, конечно же, были сильно преувеличенными, но одного не отнять было точно — лучшего специалиста по установлению диагноза мохнатых пациентов и назначения им лечения было не сыскать.

Животных Айымхан любил, сколько себя помнил. Первые его детские воспоминания были связаны с фермой, где работали родители. Отец ветеринаром, а мама — дояркой. Часто Бахыт Болитов сажал сынишку впереди себя на каурую Касатку и нёсся на очередной вызов, где была нужна его помощь. Колхоз их «Новый путь» был большой и богатый, дня не хватило бы, чтобы объехать все сёла и деревни. А без ветеринара в животноводстве никак нельзя. Айымхан с отцом и телят принимал, и поросят определял в специальный поросячий детский сад, когда у свиноматки нарождалось слишком много деток, и прививки дворовым собакам делал. А когда отец уезжал один, Айымхан и дома не скучал, забот всегда хватало. Мама уходила на утреннюю дойку ещё затемно, и Айымхан оставался за старшего: и кур покормит, и корове сена задаст, а как надо, так и к стогу сходит, нащиплет крюком специальным железным, да и принесёт на запас.

Хорошо жили люди, дружно. В их Новом Усаде и казахов много было, и татар, и даже немецкая семья одна проживала — учительница Клара Оскаровна с мужем и детьми. В школе занятия на русском языке были, казахскому же Айымхана отец выучил, всё мечтал когда-нибудь свозить его на чудесное озеро Балхаш в город Джезказган.

Да не успел. Свернул шею Бахыт Болитов, принеслась Касатка одна в тот день во двор вся в пене, ноздри шумно раздувая. Нашли Бахыта в поле — два дня прочёсывали все окрестности. Что напугало лошадь, что случилось — теперь уже никто не мог сказать.

Айымхан тогда восьмой класс заканчивал — в Усаде восьмилетка была. Посеревшая Мария, похоронив мужа, продала всю скотину, дом да перебралась с детьми в райцентр, чтобы Айымхан смог спокойно учиться. В техникум он пошёл, на ветеринара, хоть мама и уговаривала его пойти в десятый.

Айымхан мечтал в Тимирязевку поступить⁽¹⁾ после армии, да весной, когда он вернулся, мама умерла.

Она уборщицей устроилась в районный суд, как они из Усада переехали, и в тот день тоже на работу собиралась.

— Что-то нехорошо мне, — улыбнулась она Айымхану, держась за стену в коридоре.

Он едва успел подхватить её. Скорая быстро приехала, да фельдшер только руками развёл. Сердце…

И остался Айымхан один на один со своими планами и мечтами.

Да ещё с сестрой Варварой на руках фактически.

Варя была старше Айымхана на десять лет.

Мама маленькая была росточком, а Варька родилась крупная. Мучилась мама долго, акушерка уж думала, вовсе не сможет Мария разродиться. В районном центре, глядишь, и прокесарили бы, а в колхозе — ну какая уж медицина особо?

Варька почти задохнулась, пока её посиневшую выталкивали из Марии. Откачать акушерка её смогла, да только мозг успел без кислорода наголодаться, а может, и повредили ей что во время родов. В общем, не обошлось без последствий. Родители всё надеялись, что выправится Варя, перерастёт. Но она и поползла гораздо позже, чем остальные детки обычно начинают, и ходить никак не хотела, и отставала во всём. Говорить толком так и не научилась, всё звуки какие-то невразумительные издавала. Мария с Бахытом её понимали, конечно, а она тогда радовалась, слюни пускала и улыбалась счастливо почти беззубым ртом. Предлагали Варьку в приют сдать — ну каково это молодым родителям крест такой нести всю жизнь, за дурочкой ухаживать? Но разве можно было отдать свою кровиночку горемычную на верную погибель? Так и жили-поживали втроём.

Долго Мария не решалась на второго ребёнка, ей уже хорошо за тридцать было, когда она забеременела Айымханом. Хотела на аборт даже поехать, с утра встала рано, собралась, к молоковозу поспешила — автобуса не было в тот день, да и собирал автобус все окрестные деревни, это до обеда не управиться было бы.

Договорилась с водителем, Иваном, он её подсадил в кузов — в кабинке дама из сельсовета сидела. Только выехали за Усад, обогнув ферму, пыль на дороге подняли, как догнал их Бахыт на Касатке. Чуть не под колёса бросился. Иван остановился, матом трёхэтажным начал крыть, даром что при женщинах, а Бахыт за борт кузова зацепился, на Марию смотрит. И столько боли в глазах, столько горя. Заплакала она, вылезла из грузовика, домой пошла.

Айымхан родился здоровеньким, в положенный срок. Его Мария на удивление легко родила, в тихую лунную ночь.⁽²⁾ На счастье и на радость и себе, и Бахыту.

Как бы не было Айымхана, кто бы приглядывал теперь за Варварой?

В селе, когда она ребёнком была, понятно, и речи не было о том, чтобы её в специальную школу отдать. Таких школ не то что поблизости, и в районе-то не было. Да и Варька, хоть умом не блистала, да и говорить так почти и не научилась, но слушалась, понимала, что ей наказывали. Надолго, конечно, её одну старались не оставлять — мало ли что, всё-таки дитя неразумное, — да соседка приходила за ней приглядывать, когда Мария на ферме задерживалась, а Бахыт на выезде был.

А потом Айымхан подрос и стал присматривать за сестрой наравне со взрослыми.

Иногда, правда, Варвара буйной делалась. Айымхан слышал, как мама говорила про «эти дни» и «стыдобищу» и не понимал, чего она стесняется. Что он, маленький, что ли? Или не видел течки у коровы? Или вон хоть взять их кошку Марфу. Ежели ей жених был не по нраву, она устраивала такой ор, хоть из дома беги. Мама тогда стыдила Марфу и охаживала полотенцем, но та продолжала подвывать, оттопырив хвост.

Вот и у Варьки, наверное, так же было. Она же не понимала, что неприлично об этом заявлять на всю округу. Ну, хвоста у сестры не было, и она, конечно, не подвывала, зато кидалась на всех с криками и ревела по любому поводу. Один отец и мог её тогда успокоить. Обнимал, голову укладывал на своё плечо и гладил по жиденьким волосам. Варька тогда успокаивалась, слюни пускала.

Когда отца не стало и перебрались они в райцентр, Айымхану доставалось от Варвары больше других. Она уже взрослая была барышня, но разумом не далеко ушла от ребёнка. Шумела часто, не давала уроки делать, всё тянула куда-то по её, Варвариным, одной ей ведомым делам. Любила петушки на палочке — Айымхан ей покупал в парке — и нарядные юбки. Чем ярче — тем лучше, ну чисто цыганка.

Когда мамы не стало, Айымхану как раз двадцать один год исполнился, Варвара, значит, только-только четвёртый десяток разменяла.

Ну какая тут могла быть Тимирязевка?

Устроился Айымхан в ветеринарную клинику; хоть и тяжело ему бывало — впору выть начать, не мог он Варвару сдать в лечебницу. Захирела бы она там быстро. Пусть и умственная инвалидность у неё, так ведь сестра родная. Любил он Варьку, несмотря ни на что. Жалел и любил.

Годы потекли своим чередом. Айымхан освоился, слава о толковом зверином докторе быстро облетела всю округу. Приезжали к нему из ближних сёл колхозники и рабочие, а он никому не отказывал. У многих денег не было, так они в благодарность привозили Айымхану кто кусок мяса, кто кружок масла, кто творожку домашнего. Айымхан вздыхал — не привык он к подаркам, но не отказывался, ведь одним воздухом сыт не будешь, а у него на руках сестра да ещё целый отряд выздоравливающих зверушек.

Так уж получилось, что Айымхан вечно приносил домой кого-нибудь подлечить. То курицу слепую, то кролика с разорванным ухом, то попугая какого с зобом.

Кошки-то у них всегда жили, да и собака во дворе была. Они были членами семьи, можно сказать. Как и петух Карудо, названный в честь Энрике Карузо за бархатистый тенор своего кукареку, и курица Бумба, которая считала себя совой и днём любила спать, а по ночам вслепую тыкаться по двору.

Весной Айымхан выводил Варвару на улицу на подольше, она солнцу радовалась, к будке собачьей подходила, звала:

— Ав-ва! Ав-ва!

Авва выскакивала из будки, прыгала, оставляя грязные следы на юбке, на Варьку, а та хохотала.

Плохо только было, когда у Варвары случались обострения. Становилась она тогда злой, агрессивной. Тут уж Айымхан её на улицу не выводил и старался вообще всю живность от неё прятать подальше, чтобы она не перевозбудилась лишнего.

Запирал её дома, прятал все ножи и острые предметы, пробки выкручивал и газ перекрывал, коли лето было. А зимой просил соседей-пенсионеров — тётю Таню и дядю Ваню — присмотреть за домом.

Однажды задержался Айымхан, а соседей не предупредил. Ездил в соседнее село за двадцать километров, там лошадь никак не могла разрешиться. Жеребёночек ножку вывернул в утробе, вот никак и не шёл. Вернулся Айымхан поздно, в окнах соседей уж и свет не горел. Зашёл в дом, в коридоре чуть не упал, поскользнулся. На ощупь по стеночке добрался до панели с пробками, включил свет, да так и обмер. Вся кухня и коридор кровью были забрызганы. Варвару нашёл под круглым столом в комнате. Сидела тихо, глаза стеклянные. Руки в крови, а рядом Муся безжизненной тушкой валялась.

Оказалось, надумала Муся котиться, да поскольку не успела с утра на улицу выскочить, выбрала в качестве родовой палаты платяной шкаф. Не повезло ей разлечься на любимой зелёной юбке Варвары. Как увидела та пятна крови, схватила Мусю и бить начала о стол. Та сколько-то ещё сопротивлялась — руки у Варвары все в глубоких царапинах были, когда Айымхан стал сестру осматривать. Обезумела Варька, уже мёртвую Мусю продолжала наказывать, пока силы её не покинули. Тогда залезла под стол и стала Айымхана поджидать. Как увидела его, завыла, в Мусю стала тыкать и причитать:

— Дил… Дил…

Крокодил, значит, Муся. Юбку её испачкала.

Айымхан поскорее Варвару обнял, успокаивать стал, а сам и не видит ничего из-за слёз.

С того дня тётя Таня и дядя Ваня следили за Варварой исправно, Айымхан им чуть не всю свою зарплату отдавал, лишь бы спокойно работать и не вздрагивать.

С работой-то теперь наладилось, мог и задержаться когда, а вот на личной жизни крест пришлось поставить окончательно после пары вялотекущих романов. На ночь он одну Варвару оставить не мог, а к себе привести кого — тем более. А ну как Варвара вцепилась бы в волосы избраннице Айымхана?

Собственно, настоящей семьёй для доктора стали его звери.

Иногда, особенно холодными осенними вечерами, он мечтал уехать куда-нибудь в жаркую Африку, построить там аккуратный беленький домик и заняться лечением обезьян и бегемотов.

И уж совсем редко он всё ещё мечтал о тихой женщине рядом. Чтобы она обязательно любила котов и улыбалась бы ему ласково и нежно.

Варвары не стало три года назад. Старенькая тётя Таня, которой было почти девяносто, забыла перекрыть газ, когда приходила накормить Варвару обедом. А та, когда тётя Таня ушла, выкрутила вентили у плиты. Хорошо ещё, что не случился пожар. Когда Айымхан подходил к дому, почуял запах газа ещё от поворота улицы.

В прошлом году Айымхан встретил свой пятидесятилетний юбилей в полном одиночестве. Нет, поздравлений и тёплых слов он получил немерено — его уважали и ценили, но всё реже ему хотелось уходить по вечерам из клиники, выбираться на суетливые улицы и ходить в толпе спешащих по своим делам людей.

Как так получилось, что он, дожив до пятидесяти лет, оставил позади всех, кто привязывал его прочно к земле? И не стремился вперёд, словно зависнув в прошлом?

Вот и в один из вечеров он почти обрадовался, когда за пятнадцать минут до закрытия позвонила женщина и взволнованным голосом попросила о помощи. Что ж, можно было задержаться и не спешить в постылый дом.

Когда вышел к хозяйке кота после осмотра, застал её за чтением брошюрки о породах домашних кур. На стенах висело много разных плакатов, рассказывающих, допустим, о правильном рационе питания для питомцев, важности прививок и опасности клеща в весенний период. Но Айымхан знал, что те, кто привозили сюда питомцев экстренно, читали все эти умные статьи разве что для того, чтобы чем-то занять себя в томительном ожидании.

Вот и хозяйка чёрного кота вскинула голову сразу, как он приоткрыл дверь. Взгляд был испуганным, но исполненным надежды.

Он ласково улыбнулся женщине, надеясь, что его улыбка не выглядит актом скорбного участия.

— Доктор, ну как он? — спросила она.

— Бәрі де жақсы болады! — ответил Айымхан и снял шапочку, чтобы утереть пот платком в клетку — почему-то при взгляде на неё его кинуло в жар.

— Что, простите? — непонимающе спросила она.

— Ой, это вы меня простите, — спохватился Айымхан. — Я говорю, всё будет хорошо. Когда я волнуюсь, то всегда перехожу на казахский язык.

— Всё так серьёзно? — с тревогой спросила женщина.

— С вашим питомцем всё в порядке, — поспешил успокоить её доктор. — Это воспаление. Конечно, случай запущенный, но вы вовремя обратились. Придётся ему ночь провести в клинике, да и лучше будет, если вы пока оставите его под моим наблюдением.

— С ним точно всё хорошо? — уточнила ещё раз она и посмотрела на него с беспокойством. — Просто вы сказали, что волнуетесь.

— Конечно, волнуюсь. Не каждый день встретишь такую красивую женщину, — тихо сказал доктор, смущаясь.

Она уставилась на него во все глаза, пытаясь разглядеть на его лице усмешку. Да он смеётся над ней! Но нет. Сама серьёзность. И такая ласковая улыбка...

— Как ваше имя? — спросил он.

— Федора, — сбивчиво ответила она. — Федора Егоровна Корнеева.

— Очень приятно. Скажите, Федора Егоровна, могу я вас пригласить на чашечку чая? — церемонно спросил доктор.

Федора подумала-подумала и согласилась.

1) Российский государственный аграрный университет — МСХА им. К. А. Тимирязева — высшее учебное заведение сельскохозяйственного профиля в Москве

Вернуться к тексту

2) В переводе с казахского языка "ай" означает луна. Луна символизирует красоту, верность и вечность. "Айым" — моя луна. "Хан" в переводе с казахского языка — царь, глава, высокое положение.

Вернуться к тексту