Балтика (гет)

«На самом деле меня не должно тут быть».

Удивительно, до чего легко это осознавать, глядя на свинцовую Балтику.

Волны разбиваются о борт, и в их реальность трудно не поверить. А вот засомневаться в собственном здесь присутствии — да запросто.

Это должна была быть не её командировка, а Игоря. Просто у него закончился шенген, а у Ани еще открыт. Можно было вообще никого не посылать, потому что на самом деле про эту сеть отелей они уже писали полгода назад. Но пресс-тур «Хельсинки, паром до Стокгольма и обратно» — это такая штука... В общем, когда она падает с неба, очень трудно отказаться. Очень трудно не делать большие круглые глаза, глядя на редактора. А редактору не самого шикарного ежемесячного журнала ну очень трудно не отпустить туда корреспондента, который никогда в жизни не видел ни Хельсинки, ни Стокгольма.

Паром огромный, здесь куча уютных мест помимо каюты. Любая кафешка, комната отдыха, игровой зал, лаунжи, даже бар «под салун» с ковбоем за стойкой. Но, кажется, Аня любую свободную минуту торчит на палубе, натянув капюшон до бровей и до бесконечности всматриваясь в море.

Тут много людей, а их группа совсем небольшая — восемь человек из Москвы и Питера. Три «печатника», три блогера и два радийщика. Есть у Ани такая особенность: обожает ребят с радио. Язык у них как-то иначе всегда подвешен или характер особенный, черт их разберёт, но интересно с ними. Если в пресс-туре она с кем-то разболталась и они всю поездку торчат вместе, обрастая собственными шуточками и секретами, стопудово это человек с радио.

Вот и здесь они с Алёной весь день осваивали паром вдвоем. У них и каюты рядом оказались, так удачно. Но сейчас ее новую приятельницу уже сморило, да и понятно — время за полночь.

Глеб тоже радийщик. Аня бы угадала, даже если б он сразу сам не сказал. Просто с первых фраз, по голосу.

Глебу сейчас полагалось если уж не спать, то торчать в баре с другими ребятами. У него вообще-то день рождения наступил семь минут назад. И его даже начали предварительно отмечать, но потом часть группы разошлась, а кто-то остался.

Аня ушла первой.

Это очевидно. Если человек, с которым ты проведешь два дня в одной компании, а потом никогда не увидишься, начинает тебе нравиться, лучше свалить с его дня рождения, пока не настал момент под кодовым названием «размякла и запечалилась». Размякла — потому что он оказался еще лучше, чем показалось сначала. Запечалилась — потому что среди всей компании он тебя никак-никак не выделяет, и зря ты тут себе что-то начинаешь думать, вы вообще в разных городах живёте, а время стремительно утекает.

Лучше вместо этого уйти так, будто тебя там и не должно было быть. В конце концов, снаружи ждёт Балтика со своим мокрым ветром и неугомонными волнами. И картинки в голове — первая встреча со Стокгольмом.

Бывают места, куда всегда мечтаешь попасть. А бывают такие, про которые знаешь, что они прекрасны, но которые как-то никогда не было особенного желания увидеть. Стокгольм был Ане интересен скорее ради самого путешествия по морю, он был просто городом со старой открытки, вложенной в книгу на папином столе. Она всегда там лежала, такая толстая, с потертой ярко-красной обложкой. И открытка всегда была в ней.

А оказалось, что Аня мечтала здесь жить. Странно это понять с первых десяти минут, но бывает же. Просто раньше она была не в курсе, что где-то в мире кто-то вылепил идеальный город для того, чтобы она по нему ходила и улыбалась, как шестилетка. Не знала, а хитрый город всегда был и просто поджидал момента, чтобы её поймать.

— Привет.

Глебу точно полагается сейчас сидеть в баре. А не торчать тут на ветру даже без капюшона, с бутылкой вина в руке.

— Все разошлись. Я хотел воздухом подышать.

— А я решила музыку перед сном послушать, — отвечает она, трогая болтающиеся на шее наушники. Очень вежливо, малыш, очень, вот вообще без намёка.

— Тогда не буду мешать.

Жизнь — не кино, но бывают же в ней иногда моменты, когда словно кинематографическая пауза повисает в воздухе, доли секунды растягиваются на минуты, а где-то за кадром звучит музыка, откровенно намекающая зрителю: «Смотри, ВАЖНЫЙ МОМЕНТ!»

Ну или просто бывает в жизни миг, когда рычаг переключения рельсов зависает, балансируя, и самая незначительная фраза определяет, куда всё покатится.

— Ты не мешаешь.

Она припомнит себе эту фразу где-нибудь через десять лет.

И даже раньше припомнит, вот сразу, как эта бутылка вина — на двоих по очереди из горлышка — закончится.

И потом в каюте припомнит, когда Глеб достанет вторую, и они будут распивать ее по той же схеме, но уже сидя на кровати и разговаривая о том, кого как занесло в профессию.

Потом опять на палубе, под остатки вина.

Потом опять в каюте, рассуждая об отечественном футболе. О вариантах переезда в Прагу. О том, кто какие олимпиады выигрывал в детстве. О студенческих годах. О его жене. Об Аниных романах. О лучших альбомах в истории мировой рок-культуры. О политике. О жизни без политики.

Аня обожает радийщиков. Они шикарно умеют рассуждать, о чём бы ни говорили. Просто заслушаешься.

И в принципе она согласна просто встретить рассвет в обществе этого чувака, беседуя за жизнь. Они разговаривают уже четыре часа, и за это время трудно даже с натяжкой предъявить им хоть что-то, похожее на флирт.

Совершенно непонятно, в какой момент они начинают целоваться.

Когда Аню спрашивают: «Сколько у тебя было парней?», она теряется с ответом. Не в том смысле, что не умеет считать. Она маткласс закончила вообще-то, это потом нелёгкая занесла в журналистику. Просто непонятно, как считать. Что брать за критерий «был/не был»?

Если считать всех парней, с которыми у неё были отношения в общепризнанном плане — ну, то есть как минимум «все его и мои друзья знают, что мы встречаемся», иногда в курсе семья, а в исключительных случаях декан — это одно число. Если просто всех, с которыми она целовалась, то это число другое, и оно... ну, больше в разы. Примерно раза в четыре оно больше.

А если считать секс...

То тут математика уверенно говорит нам, что ноль — это тоже результат.

Странный ответ для двадцати семи лет и довольно бурной репутации, но так уж вышло. Жизнь не кино, и её сценарии порой лишены логики даже в большей степени. Красивый папин мажор, интеллигентный юноша с красным дипломом, друг детства, на которого смотришь иначе после долгой разлуки, музыкант-автостопщик, сосед по съемной квартире — всех их объединяет одно. Эти прекрасные во всех отношениях ребята рано или поздно в решающий момент слышали: «Знаешь, я пока не могу». И вариации на тему.

Среди подруг у Ани репутация идеального безжалостного динамо. Мастер с чёрным поясом верности своим идеалам. И имя этим идеалам — «что-то всё не так, как мне хочется».

Идиотская принцесса, у которой всё должно быть идеально и с бабочками во всех местах, а иначе не то, «ну я же чувствую, что так неправильно». Была бы она мужиком — в жизни сама бы не связывалась с такой дурой.

Иногда ей даже бывает жалко очередного героя, ведь он еще не знает, что его ждёт.

Вино закончилось довольно давно, и голова абсолютно ясная, так что нет примерно никакого объяснения тому факту, что они действительно целуются. Чуть ли не посреди какой-то фразы Глеба. И чёрт, теперь точно можно размякнуть, потому что этот парень прямо вот умеет. Отлично целуется, просто отлично.

А у Аниных джинсов, кстати, очень слабая молния.

— Тебе не кажется, что если после всего этого ты меня трахнешь, будет как-то совсем пошло?

— Не знаю, я пока не думал об этом.

Чувство юмора — это всегда убойно.

Не то чтоб никто до него не умел классно шутить.

Но за окном бьётся о борт Балтика, а утром их встретит дождливый Хельсинки, потом три часа поезда — и Питер. Потом дорога в Москву.

Или этого всего не существует. Кроме Балтики, потому что Аня её слышит.

Или не существует Ани, потому что её тут не должно быть.

Со всеми её тараканами, шуточками, рассказанными историями, которых за эту ночь вывалилось три пачки.

Со всеми знаками «Не заезжать, опасно».

Если её здесь на самом деле быть не должно, разве что-то от неё зависит?

Это очень приятно — стаскивать футболку с кого-то тёплого и приятного на ощупь. Проезжаться пальцами по коже, видя по лицу перед собой, как каждое движение ловится там внутри и отзывается в улыбке, в прерывистом смешке. И чувствовать, как твоя собственная футболка тоже постепенно сдаёт позиции.

— Я буду верещать, что боюсь щекотки, но на самом деле я просто смущаюсь.

— Почему?

— Потому что ты первый.

Чувак, ты только что победил в конкурсе «Полная невозмутимость в ответ на нечто удивительное».

И никаких идиотских «ты уверена?» — ну а смысл: если она еще здесь, значит уверена.

Если она здесь все-таки есть.

Интересно, а насколько повышается в среднем температура человека во время секса? Стоило нагуглить заранее и сейчас блеснуть эрудицией. Но на самом деле это жарко. Горячая кожа к такой же горячей коже, каждое движение будто в расплавленном воздухе. Очень забавно сочетается с беговой дорожкой мурашек на спине. От каждого прикосновения пальцев к пояснице они моментально стартуют, а финиш, наверное, где-то в районе затылка.

— Кстати, у тебя же день рождения.

— Я и забыл. Ого, это что, подарок?..

— Типа того.

Она смеётся. Очень вовремя, ну хорошо, хоть рот еще свободен.

— Что?

— Извини. У меня есть подруга, она как-то сказала, что мужской член наощупь напоминает лысого котика. Или что котик напоминает член, я точно забыла. Но я до этого только лысых котиков гладила, а теперь сравнила. Похоже.

— Ну спасибо. Зачем ты мне это рассказала, мне же с ним еще жить.

Нет времени отвечать. Анина смелость не что-то бесконечное, может и испариться.

А кто придумал, что в минете главный тот, кому его делают? Какое потрясающее заблуждение. Поразительно, как легко управлять целым мужчиной: движение рукой — и он выгибается, ещё парочка — и ох, хочется верить, что Алёна за стенкой спит крепко, потому что так стонать — это тоже надо уметь. Когда в дело вступает рот, обзор уже не такой удачный, но каждый звук и каждое движение с той стороны заставляют довольно жмуриться. Возможно, Аня просто не подозревала в себе контрол-фрика, а он вон где вдруг вылез.

Ши-кар-но. И очень, очень интересно.

Рассвет они встречают, сидя на полу и глядя в небольшой иллюминатор. Море в него не видно, только кусочек постепенно светлеющего неба.

— Всё было очень классно. Только в моральном плане... Знаешь, я ведь правда никогда раньше так не поступал.

— Не поверишь, я-то уж тем более.

Он смеётся куда-то Ане в макушку. Тепло и очень щекотно.

Она знает, что завтра утром будет в Москве и напишет ему, что доехала и всё хорошо.

Потом напишет через год, чтобы поздравить с днём рождения.

Никогда больше не увидит. И когда соберётся в Питер, не станет предлагать встретиться.

— На самом деле эта история как будто совсем не про меня.

— Даже я так подумал. Ты не похожа на... Как бы сказать...

— Девушку, которая может потерять девственность где-то посреди Балтики, подарив ее женатому парню, которого знает меньше суток?

— Ага.

— Вообще не похожа. Знаешь, если я кому-то из подруг расскажу, они даже не поверят. Это максимально не про меня.

— А почему тогда?

Аня пожимает плечами. Потом спохватывается:

— Ой, извини. Надо было сказать: «Это потому, что ты неотразим»?

— Будем считать, что ты так сказала, и я поверил.

Глядя на убегающие рельсы, очень легко осознавать их реальность, и трудно — поверить в реальность всего остального. Особенно в свою собственную.

«Просто меня не должно было здесь быть».

Вот и всё.