Ковчег (джен)

Если б я знал заранее, я бы никогда не согласился поселить к себе эту старушенцию, эту… стерву, от которой теперь никуда не денешься, да и как деваться, когда она щупальца свои глубоко запустила в мои нейронные связи, даже если сама захочет — не выпустит, слишком притёрлись мы с ней теперь, намучились, переплелись аксонами с дендритами, заточили друг об друга метафизические клыки, глотки друг другу чуть не перегрызли, а теперь, хоть оно всё как-то поспокойнее стало, спать не могу: всё чудится, что во сне-то она меня и подловит, и подменит на всех фрактальных уровнях, перепишет остатки моего сознания на своё, да так, что ни одна резервная копия не поможет, и будет ходить моё, да не моё тело, петь мои, да не мои песни, языком моим дурить юные головы, руками моими вести наш корабль в тёмные глубины космоса, а сам я исчезну в небытии невостребованных сознаний, в столбиках цифр застыну неподвижной скалою, и не будет мне из цифрового мира ни спасения, ни надежды, ни даже малейшего ощущения времени, и смерть, если она ещё будет иметь для меня значение, придёт незамеченной, или в спонтанном размагничивании я медленно потеряю себя; а всё же страшно представить, что было бы, если б я отказался, обрёк бы кого-то другого на эти страдания, а то и всех нас на мучительную погибель, и наследие, что храним мы в своём Ковчеге, кануло бы в Лету; и пусть теперь Летой назовут эту чёрную дыру-звезду смерти, гравитационных объятий которой мы чудом смогли избежать, и чудо это зовётся Ан Хейбдаль, лучший космопилот, которого когда-либо рождала Земля, и пусть руки мои, не дрогнувшие ни разу в жизни, которыми она вывела корабль из жестокой ловушки, теперь не настолько мои, как раньше, и сам я уже не первый ас из живых пилотов, а Ковчег летит в пугающую неизвестность, где-то далеко ждёт нас зарождающееся сознание, которому мы обязательно донесём наши знания и память о наших предках.