Дольмен (джен)

Эта история случилась год назад, когда я приехал в одну южную станицу в гости к старому другу, чтобы не дать жизненному кризису поглотить меня с головой. Поездка в "творческий отпуск" была лишь отговоркой для семьи, которая в тот момент казалась шаткой посудиной, тянущей меня на дно. Я был не просто в тупике — меня накрыла волна сожаления из-за жалости к себе и разочарования во всём, чего я достиг.

Оркестр моей жизни не сразу стал выдавать какофонию. Первые фальшивые нотки вкрались в неё в студенческие годы, когда я решил, что в заказных статейках нет ничего постыдного, даже если они враньё от первого до последнего слова, ведь на гонорар можно купить джинсы и прихвастнуть ими там, где деньжата водятся у единиц, ибо дети олигархов редко запрыгивают в нашу профессию. Тогда я ещё верил, что напишу книгу всей жизни, которая станет бестселлером, потому что всё у меня впереди.

Спустя всего пару лет фальшивые ноты превратились в фальшивые аккорды, ведь тексты, на которых можно было заработать, отнимали всё свободное время. И у меня уже была Оля, а заполучить её, сидя месяцами над измаранным листом в поисках идей для шедевра, казалось невозможным. Не то чтобы она требовала многого; ей просто хотелось много дать, а ещё больше — близнецам, навсегда сковавшим нас друг с другом. Рекламная писанина перемежалась написанием речей, причём весьма успешных, но для лиц, к которым я не испытывал уважения. Оля будто стала соучастницей в преступном сговоре с жизнью, норовившей растоптать мои мечты, и была виновата лишь в том, что занималась любимым делом. Саксофон моих импровизаций скоро заглох, оркестр потерял диапазон, а после и вовсе перестал слушаться дирижёра.

В станицу я приехал по приглашению своего друга Кольки, с которым мы в детстве лазали по гаражам и палили автомобильные шины. Вообще-то на отдых приглашалась вся моя семья, но домашним я об этом даже не заикнулся. Мой унылый, среднеприбыльный копирайтинг мог вестись из любой точки; подросшие близнецы находились в том страшном для родителей возрасте, когда живёшь как на вулкане и надеешься, что завтра кто-то из них всего лишь вставит кольцо в нос и покрасит волосы в зелёный цвет, и на этом их бунт против жизни закончится. Оля не бросила бы свой фитнес-центр, чтобы осмотреть пару дольменов, расположенных в паре тысяч километров, врал себе я, чтобы уехать в компании ноутбука и депрессии средней тяжести.

Общение с Колькиной семьёй и употребление их домашнего вина не пошло мне на пользу, а долгие прогулки по холмам не могли скрыть горькой правды: жизнь прожита зря, и свой великолепный роман, который мне уже никто не мешает писать, я не создам никогда.

В то утро я пошёл к дольмену, чтобы встретить рассвет, и в какой-то момент совершил кощунство: вскарабкался на валун, который вообще-то был старинным местом захоронения, хоть и испоганенным надписями вроде "здесь был я". Я хотел почувствовать себя значимей, чем был на самом деле. Конечно же, многовековой дольмен мне отомстил: нога соскользнула, и я униженно упал, больно стукнувшись головой.

Очнулся я лёжа на полу в большом помещении; вид на потолок перекрывало встревоженное лицо молодой девушки.

— Игнат Михайлович, с вами всё в порядке?

Я сел и неуверенно кивнул.

— Может, врача?

— Не стоит.

Я медленно встал и огляделся.

Это был большой, не знакомый мне книжный, посреди которого стоял стеллаж, заставленный книгами с моим портретом на обложке.

— Открываемся через пять минут, у входа толпа и журналисты. Но если вам нехорошо, можем отложить выдачу автографов, — пролепетала девушка.

— Не нужно, — я уверенно взял книгу с полки и прочёл название: «Постфактум», а затем на обратной стороне: «Последняя часть трилогии, изменившей мир». Мои плечи расправились. Оказалось, на мне надет дорогой костюм и мягкие туфли. — Запускайте, я в порядке.

Нельзя сказать, чтобы толпа ворвалась в магазин, но первые сто экземпляров книги раздавались бесплатно, так что очередь к моему столу образовалась немаленькая. Я наслаждался триумфом, пока не устала рука.

— Умеете же вы писать подлецов, — сказала мне одна дама.

— Если бы не вы, я никогда бы не вступил в организацию, — с благодарностью проговорил молодой человек в татуировках. — Ваш Стиратель из «Большой чистки» просто гений, — он кивнул на первую книгу трилогии на плакате. — Население уменьшилось вдвое, и избранным теперь есть чем дышать.

Я выглянул в окно и замер в ужасе. По улице прогромыхал БТР, прошла группа людей в форме. И я вспомнил: девушку в магазине зовут Катя; я знаменит и был женат три раза; моя трилогия-апокалипсис изменила мир, который перестал быть миром. Я ущипнул себя, надеясь, что это сон, но очередь продвинулась, а я лишь выдавил дежурную улыбку.

Вдруг молодая женщина, подошедшая за автографом, помедлила и заглянула мне в глаза.

— Вы думали когда-нибудь, к чему это приведёт?

— Пожалуйста, не задерживайте, — проворчали сзади.

— А вам не кажется, что это он во всём виноват? — прокричала она, поворачиваясь к залу. — Да, мы сами вцепились в вымышленное и сделали его реальностью, но этот мерзавец должен за всё ответить! — резко замахнувшись, она запустила увесистым томом мне в голову, и у меня в глазах снова потемнело.

Я пришёл в себя от того, что муравьи кусали мне лицо. Солнце палило, левая нога болела, а дольмен зиял дырой, ощерив рот. Я сел и с недоверием глянул внутрь, словно ожидая подвоха от сидящих внутри сущностей. Вдруг моё внимание привлекла странная надпись, нацарапанная среди многих других прямо под круглым отверстием в камне: "Бойся мечтаний". Я быстро встал, отряхнулся и, радостно прихрамывая, поковылял к дороге.