Встрепенувшееся сторге (гет)

Примечания:

Будь терпелив, читатель: перед тобой душа

---

Пролог

Там, за улицей, стоял красивейший ряд уютных трёхэтажных домов. В ночи их освещали только уличные округлые и утончённые фонари, и горели они жёлто-оранжевым цветом, падающим на ещё зелёные кроны и на пастельно-белые стены жилищ, меняя их. В обстановке этой, сонно завораживающей, успокаивающей, хотелось всегда рядом кого-то близкого, даже если пока, в этот час и в это время, такое было невозможно. Но человек, думающий о своём любимом, вспоминающий все прекрасные моменты и мечтательнопланирующий быть с ним, чувствует уже семейную теплоту, пока даже просто гуляет по таким местам. Слева тишь Луны убаюкивает любой стресс его, утешает, придаёт гармоничности всем движениям и дыханию гуляющего в ночи, а справа обнимает стена ещё полных постелей. Он бродит по незнакомым улицам один и не является всё же одиноким, потому что невидимая радость обитает где-то рядом с ним.

Был полный разгром, как в человеке, так и в природе, после которого обиженные люди-мимозы стали верить во что попало. Этими грубыми словами я пытаюсь объяснить то, как люди научились в моей скромнейшей вселенной совершать «чудо».

Это мини-роман о жизни чудной девочки Таси и о том, как её внутреннее душевное состояние влияет на видение окружающего мира, как люди внешне преображаются, попадая к ней в её скучающие руки. У Таси нет цели в жизни, нет предыстории, поскольку все вокруг неё утверждают, будто она взялась из ниоткуда и именно в том возрасте, в котором она и начала свою судьбу в романе, и подобные упоминания с самой первой секунды сознательной жизни девушки, похожей внешне на ребёнка, превращают её в по-настоящему серую, потерянную субстанцию, как луч, без начала и без конца. Единственное, что делает Тася правильно и интуитивно, это поиск человека, для которого она сможет совершить чудо, что изменит и его, и её.

И раньше говорили, что определённую силу всё же имеет мысль: она позволяет человеческому организму и разуму даже неосознанно стремиться к тому, во что верит человек. Например, он хочет чего-то добиться, что многие считают невозможным, и добивается, хотя даже не имеет за собой черту особого упорства или целеустремлённости; он может и не думать о своей цели, но всё равно её достигнет. Или он может выздороветь, не узнав о болезни. Или завалить экзамен, потому что внутри верил, что так и будет. Также случается и с людьми, не нарочно поверившими во что-то. Так влияет время на людей, окружающее общество — оно невольно заставляет тебя принимать какие-то решения, и даже человек, стоящий против неоправданных и несправедливых стереотипов, может сам невольно подчиниться им. Так девушки становятся глупыми, жестокими или легкодоступными, так ребёнок, которому всё детство только и ставили кого-то из ровесников в пример, хая его, этого ребёнка, за все промахи и ошибки, в которых он даже не виноват ввиду своей неопытности, так и вырастает неудачником, завидующим тем, кто лучше его самого. Безусловно, так случается не со всеми, но причина этому, как я считаю, — податливость. Есть люди, глубоко воспринимающие всё, они даже при сильном желании не всегда могут бороться с тем, что им внушают, что они слышат вокруг себя или замечают. Их организмы слабые (или, скорее, нервная система), поэтому они очень подвержены стороннему влиянию. Неосторожно сказанное слово может изменить или даже сломать чью-нибудь судьбу.

Таким образом, особо чувствительные люди, чья психика довольно шаткая (но не всегда), могут быть способны к «волшебству». Я имею в виду что-то невероятное, влияние той самой силы мысли, мечтаний, разума, выделяющегося даже через взгляд. Такой человек может посмотреть на тебя и полностью переубедить в чём-то, поскольку сам действительно и глубоко верит в это. Дело не только в психологии — это огромная невидимая паутина, касающаяся любого, «случайность», «совпадение», при котором может чуть раньше вернуться с работы муж и застать жену с любовником, могут встретиться и пожениться спустя очень много лет друзья детства или всего лишь кто-то может по такой «случайности» выиграть что-то у фортуны. Когда ты идёшь и думаешь о ком-то, не ожидая его встретить, но желая этого, а потом сталкиваешься с ним — «удача». Так и с маленькими, и с большими желаниями. Смысл их существования не в том, чтобы верить и думать, что вот-вот это произойдёт, а, наверно, в приятном чувстве от момента исполнения такого желания или же наоборот: обвинении некого «Закона подлости». Есть то, чему неосознанно подчиняется человек, потому что обладает мышлением, которое может как раз погубить или одарить чем-то.

Мир, описываемый мною, открыл эту способность в людях. В этом переломе создался чудесный и невообразимый мир осмысленной магии, но в то же время серый из-за самих его жителей. Как бы мне ни не хотелось всё называть этим словом из-за его репутации и отождествления с чем-то абсолютно полностью нереальным, действительно невозможным, но я вынуждена это делать, дабы сократить все объяснения и лишние слова. Далее, пожалуй, я также буду звать это «сознанием» или «особым сознанием», «причудой» …

Мой несуществующий друг, человек осознанный, как представитель отдельного вида, которому принадлежат все порядочные непосредственные умные и добрые люди, как на счастье мне склонен к писательству, лечебному делу и интересу к детективным, криминальным делам и историям. Думаю, это потому, что он логик (такой чертой тоже обладает этот «вид»). Мой друг не обладает магией во всей чистоте этого слова, он слишком здоров, а потому слишком реален и далёк от прямого использования своей причуды, однако мне нравится, как он связывается с окружающими. На этой паутине он как паук-вегетарианец, который способен следить за всеми в ней и понимать каждого, но никогда даже не думает о том, чтобы воспользоваться этим в корыстных целях. Он трезво оценивает обстановку перед тем, как войти в неё, а затем пристраивается по необходимости в общий механизм, никого не обижая и помогая этой общей системе как правильный гражданин, хорошо знающий свою работу и правильно, честно выполняющий её, а благодаря сильной воле и живому уму он всегда находится на такой высоте своей значимости, которой другим не достигнуть, на таком посте, с которого его никогда не уберут ввиду его большой полезности.

Это первый из описываемых мною здесь людей, которые мне нравятся. Есть личности, которыми я в какой-то мере восхищаюсь, и знание их, способность найти информацию о ком-либо, о каких-либо событиях, поддержание порядка где-либо я считаю своей работой, поэтому описание некоторых людей или моментов не может обойтись без меня.

I глава: Малое путешествие

Семья

На видеозаписи мы увидели счастливую семью. Длинный худой отец, со светлой кожей и еле заметной тоже светлой рыжиной, с веснушчатым лицом, глубоко посаженными красно-карими умными щенячьими глазами и густыми низкоопущенными бровями, совершенно добро и счастливо улыбался нам в камеру, придерживая вместе с женой малыша. Жена была смуглая женщина среднего роста, с округлыми, но в то же время скромными формами и лицом, с тёмно-рыжими коротковатыми волосами, миниатюрным носом, губками и, как у мужа, карими глазами; она периодически краснела или немного бледнела и постоянно смеялась, показывая свои белые зубы. Пока она смеялась, её глаза сощуривались в узенькие блестящие щёлочки с чёрными ресничками, полными слёз, а малыш, что был, как ни странно, рыжее обоих своих родителей, был почему-то спокоен, даже когда мать, потрясаясь от смеха, вызванного какими-то словами папки, полностью передала ему на руки ребёнка и опустилась куда-то вниз, откуда её уже на записи не было видно. Её несдержанная эмоциональность поразила меня, однако, насколько мне известно, на учёте у психотерапевтов или у психологов она не числилась. Впрочем, похоже, это была очень жизнерадостная женщина, переполненная любовью к дому и семье.

Дальше в видео было показано всё детство огненного ребёнка с года от рождения по семнадцать лет — а больше нам и не было известно, хотя это являлось тем, что мы искали. Запись не дала нам много полезного, но мы не сдавались: даже просмотрев одно только это и саму квартиру, полную вещей пропавших хозяев, не несущих в себе причину их исчезновения, я всё же чувствовал, что нити, ведущие к истине, где-то рядом.

В найденном дневнике я так же не прочитал ничего интересного, только сделал вывод, что мать семейства, очевидно, сохраняла свою юность и свою детскость и являлась творческим человеком. Я прочитал это на одной из страниц, первых, сразу открытых мною в дневнике:

«Не хватает кислорода на море, полном воздуха, мучает жажда при горе различных прохладительных напитков, — это так любовь мучает меня и возбуждает, как Солнце светит, согревает и обжигает. Но моя кожа темна — значит, меня Солнце любит. И это взаимно».

* * *

Там, за улицей, стоял красивейший рассвет,

И сонные высыпали люди.

Уже устали фонари и нет

Ночных маньяков — лишь на блюде

Уже пахнет у кого-то завтрак…

Ночь отступила — вместе с ней

Ушло плохое, забываемое, как

Любой кошмар днём станет светлей.

Фигура полицейского вышла из двери здания. То был дом семьи Летовых, уже пожилой пары с ребёнком, который намного больше взрослых преступников привлекал здешнюю полицию ещё со своего детства. Признаться, раньше он даже не был таким опасным — только вызывал подозрения, но достигнув совершеннолетия, Роман стал главной целью для всех отделений как Дальнего Востока, так и Центральной России или других стран. Великие лбы в среде лучших сыщиков собрались в этом спокойном когда-то месте, решая загадку по поводу исчезновения целой семьи.

Тася

Мир подчиняется власти фей и чудаков, он полон чудес и одновременно скептицизма, что накрывает пелена сознания, даже если никто этого не видит. Да и мир красится так не чтобы на него смотрели. Деревья растут прямо из земли и сторожат в себе заключённую человеческую душу даже после того, как другие люди срубают их. В мебели… В посуде… В игрушках… В рамах и окнах живут сотни душ. Они — нити сетей, что образуют время и пространство, пуская корни и связывая всё происходящее вокруг, как держат землю в саду. Потому мечты, испущенные головой, или сердцем, или душой, обязательно попадают в эту невидимую паутину. Они питают великих и страшно могущественных фей, рождённых из многочисленных ошибок людей. Умирают феи так же необычно — на своей заре, которая наступает, когда создающие их люди путаются в себе и во мраке, когда их мечты сменяются предвкушением и мыслями о смерти, когда страх или отчаяние заполняют то место, что было когда-то отведено сладостным звёздам и желаниям. Потому все убийцы являются настоящими преступниками против природы, создавая бесконечные страдания в мире. У животных такого нет. Они не жаждут ни своей, ни чьей-либо смерти, и их головы не содержат кровожадных или мрачных мыслей. Наоборот: те желают жизни себе и своему потомству. Они не несут зависти к людям из-за того, что те обладают бессмертною душой, лишь берегут собственную роль, отведённую им в этой жизни. Они преодолели конец света, и тот не сказался на них как на человечестве, которое потерпело собственный упадок и потерю многовекового опыта. В живых остались только лицемерие, запретное творчество и, конечно, медицина, позорно превратившаяся из точной науки в обитель чудных людей.

В любом случае, человек всё равно относится к животным по своему строению и по своей природе. Но почему именно он обладает бессмертием своего существа? Самым блаженным даром? Потому что именно он идёт наперекор своему мозгу и телу, будто те — всего лишь отдельные составляющие его. Потому что только он, не повинуясь инстинктам и внутренним, заранее заложенным, законам, делает столько серьёзных ошибок. Душа человека трансформируется и перерождается снова и снова, чтобы исправлять эти ошибки… Или иметь такую возможность. У каждого есть своё бремя, оно определяет его суть, его значение.

* * *

Они надели на Селестию откровенное, но вместе с тем элегантное серебристо-белое тонкое платье, открывающее развитые, большие груди маленькой худенькой девочки, что всё время прятала своё тело под большой для неё, мешковатой одеждой и огромным рюкзаком, чем служила своей небольшой команде, ибо больше не умела для неё что-нибудь сделать.

— Ва-а-а, а тебе идёт! — восхитилась та, что в эти минуты являлась для милой Селестии костюмером.

— И правда. Почему ты вечно носишь этот рюкзак? Тебе бы очень пошло, если бы ты носила одежду своего размера, к тому же, сейчас у нас пока на это есть деньги.

И правда, хищный кошачий взгляд её больших светло-карих глаз на фоне пушистых вьющихся волос создавал в танце с этим молчаливым, но вызывающим одеянием впечатление страстной и дикой женщины, способной не завоевать, а именно управлять чужим сердцем…

— Нет, просто понимаешь, я не могу носить такую одежду… Я боюсь, что меня неправильно поймут люди, потому что скажут, что какой-то бомж украл это прекрасное белое платье… Хах…

«Никогда не пойму таких людей, — подумала Тася. — Зачем так говорить о себе, особенно когда остальные видят лучшую версию тебя? По-моему, это неуважение по отношению к доброте и мнению этих людей», — но она оставила своё мнение при себе, в голове под тысячей тёмно-русых кучеряшек, будто она-то уверена в себе.

Всего лишь за последние два с четвертью года все объединились с Тасей, незаметно для неё став друзьями, или хотя бы приятелями и приятельницами, и она прекрасно помнила, что совсем недавно всё было по-другому, однако, конечно, была благодарна судьбе за всё это.

* * *

Она ни с кем не дружила, не могла к кому-то привязаться и часто раздражалась. Её воспитала любящая Богиня, что подарила малютке ласки больше, чем умения самостоятельно проявлять к кому-либо чувства. Тася только ходила по городу, как бестелесная, как само настроение этих домов, этого народа и этих улиц, становясь то весельем, танцующим и играющим на маракасах, то печалью и тоской дождя, то любовью, витающей в воздухе… Однако живя такой бесполезной и бессмысленной жизнью, постоянно перемещаясь ветром и не имея постоянного дома, она вдруг почему-то поправилась внешне, о чём сама Тася узнала от старых знакомых, которые, встретив её впервые за некоторое время их необщения, отметили это, а также то, что она заметно похорошела и явно стала более активной и улыбчивой.

«Это, наверное, из-за тех объедков, — подумала она после размышлений и искреннего непонимания этих улучшений после голодной и одинокой, на её взгляд, жизни. В последнее время абсолютно незнакомые ей толстые кошельки в уличных кафе и ресторанах порой приглашали смугленькую девчонку, часто гуляющую по дорогам, особенно возле пристани, перекусить за их столом, когда большинство гостей их уже валялись пьяные или вовсе разошлись по своим домам и семьям, хвастая заказанными заранее дорогими блюдами. Везде ещё кто-нибудь да предлагал ей что-нибудь: то яблочко, то пирог, который чей-то молодой именинник не доел… И ей стало стыдно. — Моё тело — мой дом, а я вношу в него какие-то помои… То, что кто-то недоел. Меня кормит какая-то улица. Неужели в душе я всего лишь бродяжка и истинное наслаждение мне приносит только эта свободная жизнь? Или же я всё-таки хочу большего?.. Эх… Надеюсь на это. Вот бы приключилось нечто, перевернувшее всё вокруг и меня саму в нём», — с этими мыслями она под деревом на вершине над городом предалась мечтам о силе и магии, о совершенствовании, с которым она будет помогать людям, а они будут её благодарить под вонью продающихся крабов и устриц, под далёким шумом старых волн и назойливых чаек, за которыми девочка наблюдает сейчас. Они постоянны и настойчивы, а значит, постоянно радуют взгляд любящего море.

Кощей в платье

Меня, как оказалось, нигде особо не любили ровно с тех пор, как я начала часто менять место жительства и школу. Я думала, что дело в окружающих, а сейчас думаю, что дело во мне и в сегодняшнем менталитете. В этот раз это не оправдание, не перекладывание своей вины на других, а дело вот в чём: недавно я устроилась впервые на работу, на полставки, и одна дама, что была там менеджером по продажам, на ровном месте получила отрицательное впечатление обо мне и отношение как к кому-то презренному, находящемуся на ничтожной должности. Также однажды я, возвращаясь с работы через магазин, пыталась зайти с тяжёлым пакетом в автобус и споткнулась. Естественно, я упала, в пакете разбилась бутылка минеральной воды, и пол транспорта оказался немного в ней и моей крови, так как я ободрала коленку. Мне не было особо легко сразу встать, да и вокруг были свидетели моего небольшого происшествия — я полагала, что мне как-то помогут или хотя бы спросят, цела ли я, потому что, как я потом заметила, моя кровь была и на руках, и на вещах, как и на самой ноге, да и сама я такого мнения, что всегда надо хоть как-то реагировать… Но окружающие сделали вид, будто ничего не заметили, а я, испугавшись звука разбивающегося стекла и реакции людей, заплакала. Да, в восемнадцать лет… Я ничего не могу с собой поделать, в такие моменты мной сильно овладевают мысли и эмоции: я искренне не понимала, почему никто не помог, я думала и представляла себе, что в подобных случаях всё должно быть с точностью да наоборот. Это мелочь, но огромное количество таких неприятных капель составляет грязное кислотное море. Возможно, смысл его в том, чтобы породить жизнь заново, будто в первичном бульоне. И правило любви к недостаткам людей на меня явно не работает. Затем моя мама выписалась из больницы, и выпустили её в такое непредсказуемое время, что меня не оказалось рядом, и маме пришлось топать со всеми бывшими передачками до ближайшего автобуса самостоятельно. Она заверила меня, что даже ещё сама заедет в банк, однако, обессилевшая после болезни, с трудом добралась даже до остановки. К слову, возле больницы и поликлиники постоянно есть какие-то люди, в том числе много мужчин, причём не каких-то маленьких, тоненьких хиляков, а реальных мужиков— и никто не предложил моей маме помощь. Когда я, невысокая, да и не спортивная, девочка, единственная говорю какой-нибудь бабушке, что могу донести её сумки, она обязательно отказывается, даже если видно, что ей тяжело. Я не понимаю, почему случилось так, что люди потеряли друг к другу доверие? Почему они не предлагают сами и не принимают от других руку помощи? С каких пор мы, такие немощные, слабые и беззащитные, обязаны черстветь и делать что-либо из самых последних сил? Ведь, насколько мне известно, раньше все русские были братьями, сёстрами, матерями и батьками. Вспомните обращения из старых наших фильмов: «Ну что, мать, как ты поживаешь? Куда дорогу-то держишь? Потеряла, может, кого или чего?»

В своей последней школе я имела счастье подружиться с одной девушкой и её комплексами по поводу прекрасной внешности: она была всегда очень тонкой и миниатюрной, но с красивой сформировавшейся грудью, которой обычно нисколько не было видно, поскольку та пряталась под одеждой, что всегда была моей однокласснице велика. У неё были чёрные восхитительные крепкие волосы, каким позавидуют многие, длинные ресницы и довольно смуглая кожа — а я, признаться, люблю такую кожу (с точки зрения эстетики, естественно). Мне и до сих пор хочется находиться с таким социально-активным и открытым человеком как она, но то, что она однажды сказала, не даёт мне возможности вернуть наши отношения. Да и может, она сама того не хочет. По правде говоря, я была тогда виновата сама: я видела и знала, как та девушка относится ко взрослым, к мнению и вездесущей оценке родственников и, в частности, родителей, но всё равно наивно затеяла один повседневный разговор, который окончился импульсивным полу внезапным ответом моей одноклассницы мне и нашей ссорой. Я знала, что она так может отреагировать, и всё же подала неправильно ту свою мысль, которую не надо было подавать вовсе. Я считаю, здесь имел место тот самый фактор, что называется «человеческий», который часто не берут во внимание мужчины, из-за чего считающие женскую логику бессмысленной, иррациональной и недоступной пониманию. Как было со вторым моим потерянным навсегда другом. Тот решил в один ужасный для меня день, что я стала странной.

Это разбило мне сердце. Вероятно, я сделала то, что она так не любил: эмоционально привязалась к нему, потому что больше никто так не относился ко мне. Мне всегда трудно находить реальных и постоянных друзей, а особенно интересных собеседников, что сочетал в себе тот мальчик. Мне нравилась его рациональность, которую, похоже, он ждал и от меня, но той во мне ещё меньше, чем умения лгать, его бесстыдность и то, что он говорил всегда: «Ты можешь спрашивать всё» (я могла чуть-чуть переиначить, но смысл остался прежним). Вероятно, можно было конечного исхода и избежать, но есть ли смысл бороться, если человек в тебе разочаровался? Если раньше он считал тебя «классным», а потом уже нет? Если к тебе был потерян интерес, если ты стал тем, на кого раньше друг жаловался тебе.

Меня эти события необычайно сильно кольнули в душу и вызвали во мне большие переживания, из-за которых, наверное, я охладела в своих ещё, к счастью, существующих отношениях. Моего молодого человека не было рядом, чтобы меня поддержать, и я чувствовала себя покинутой, никем не понимаемой… Той, с кем никто не хочет и не может дружить, и никакая периодичная романтика меня не спасала от этих мыслей. Я и отношения свои почти испортила, и не знаю до конца, с чем это связано: с поступлением или с тем, что я «пришла в два часа ночи, а не как обычно днём», и все решили, будто я другая. Я загонялась так же, как бывало раньше, срывалась с той же силой, с какой бывало раньше, но чего не видели они.

Очень жаль, что так получилось.

Тася

Тася действительно не знала, чего она хотела: иногда она очень хотела пойти на работу и накопить денег на свой приют для животных, иногда — продолжить учиться, чтобы потом добиться чего-то более высокого (но чего?), что пока и делала, когда, окончив скромную школу для квадратных людей в своём маленьком городе, порой мечтала стать живописным убийцей и читала книги, чтобы отточить для этого свой ум, но одно и тоже быстро надоедало, бывало, причём часто, что Тася уходила мечтами в толпу поклонников или на тусовку в её честь, на которой даже девушки будут следовать хвостиком за ней, что будет статусом и признаком вожделения и общего одобрения — слава, но и не только такая она была желаемой для Таси. Что-то сделать важное для людей, то самое «а кто если не я это сделает?», которое повлечёт за собой именно исполнение самой важной мечты — все люди будут помнить её. В них останется тот след, в котором после смерти Тася будет жить вечно. Но сейчас она маленькая ленивая девочка, которая хочет всего и сразу и не знает с чего начать, как и положено, впрочем, молодому человеку, нереалистично оценивающему свои возможности и перспективы. Она надеется на то, что кто-то изменит её судьбу, что появится что-то такое, после чего у неё не будет сожалений, из-за которых она бы оставила свою маленькую семью, или школу, или город, ничто не заставит её идти по тому пути, который уготован для всех — только не она, у неё в жизни особенная цель.

Но, может, если так много разных ролей ей нравится, значит ли это, что Тасе стоит быть писателем, который будет писать обо всех этих историях? Или режиссёром? Режиссирование даже представить сложно, особенно в этой стране, а как же писательство? Нет, такая глупая и неначитанная девочка не может стать писателем, особенно в мире, где не терпят творцов и чудесных людей. Но кем же тогда? Любителем приключений? Говорят, что некоторые путешествуют для заработка… но как? Неужто они находят что-то такое ценное? А как они потом это продают? Это же не игра какая-нибудь… Таких много было раньше, ещё даже до рождения Таси, когда люди не верили сами себе и не умели думать так, чтобы получать желаемое, тогда люди служили больше действию и чистой науке. Сейчас мысли мешают передачам через радиоволны, да и после Конца Света человечество утратило множество ранее созданных технологий. Прогресс откатился, но зато третьим миром сейчас считают магов и колдунов, хотя, по мнению Таси, они единственные, на кого должна быть сейчас вся надежда, потому что своей магией они могут вернуть потерянные знания, воссоздать разрушившиеся конструкции, может, даже изменить климат, при котором сейчас становится всё жарче и жарче, при котором сгорают все надежды и одежды, обнажая важных сливочных девиц в ведьм, подобно крему Маргариты.

Вспоминая тему о книгах, должно быть сказано и то, что всё полезное осталось на страницах, пусть те и периодически сжигаются за ненадобностью, ведь люди стали избавляться от старого и необходимого, сложенного тысячелетиями и столетиями, опытами и знаниями, будто ланцетники, коим ненужной сталась хорда.

Брат Эредин

В Дыре.

— Если ты спрашиваешь о том, куда тебе лучше первым делом податься, чтобы начать странствовать, то скажу тебе, что главное не в Руины. Они называются так, а на самом деле жару тебе дадут. Они как бывшие расисты и радикальные феминистки, только хуже. Сама выбирай смысл, в каком хочешь это понять. Они не любят нас, они же воруют у нас энергию по трубам, хах, и пользуются магией наших чудных в «тайне», пока у нас их чморят.

— Но как? Почему тогда наши не задают им жару? Все знают, что одна страна ворует у другой, и все с этим мирятся? И одна другой подстилает страстную постельку?

— Конечно! Руины победили когда-то в войне, получив поддержку от больших стран пустынь, теперь они всё себе позволяют. На Государстве Россов ещё долго будет позор той войны, хотя время сейчас мирное. Те, как говорят старики, убили в нас всё то светлое и чистое, что отличало нас и что у нас было. Да, убили изнутри даже, а не снаружи. Да и Руины сейчас поднялись, говорят: у них чудная в парламент попала как представитель Южных Руин. Но это, наверно, бред, нигде никогда людей с причудами не чествуют, даже у воров, а политики так вообще делают вид, что их нет. Ну, а ещё: кто будет жаловаться на то, что россы почти даром сами отдали своих чудесных?

— Они будто рабы… Как эльфы в сказках.

Тася задумчиво опустила голову, чтобы взгляд её друга, Эредина, не отвлекал её:

— Понятно…

На самом деле её друг имел магии немного, именно поэтому он радовал её вечно скучающее лицо своими естественными красными волосами, которые остальные люди получали только с помощью краски. Сама Тася постоянно заплетала свои недлинные жиденькие и рыжеющие на постоянном солнце волосики в косички или завивала, потому что хотела себе кучеряшки. Так они даже были немного похожи на брата с сестрой: высокий якобы крашеный парень и маленькая ржавая девочка, что ходит за ним попятам. Пожалуй, это и есть исключение во фразе «у неё не было друзей». Сама Тася считает, что им просто иногда приятно поговорить друг с другом о чём-то, о чём другие люди не любят даже упоминать. «Послушай, а «Эритася» звучит весьма эротично, не считаешь?» — сказала она однажды, и это как всегда почему-то для них было забавно, пусть и не несло никакого смысла.

Эредин был в семье не один, но и нельзя было сказать, что в этой семье он не одинок, и на всë были свои причины. Этот молодой человек был чуть старше Таси, высок, красноволос, по-своему загадочен и привлекателен, и казался он положителен во всëм: в готовке, в общении, в части об образовании, в доброте, щедрости и так далее. Однако и у этой медали есть обратная сторона: Эредин не любит, когда с ним кокетливо пытаются играть занятые девушки, хотя сам не прочь поухаживать за любой, которую сочтëт достойной и достаточно развязной в общении, чтобы не вынуждать себя ломать стену инакомыслия, крайней интровертности и чужой неуверенности в себе. Он бывает очень требователен к своему окружению и свои пороки, оставляющие острые углы в отношениях с другими людьми, оставляет скрытыми в тени, а дамам же приятно было видеть лишь тëмную сторону прилежного студентика и пай-мальчика.

Эредин также любил книги, много читал, что поддерживало его скромную силу в колдовских делах и большую — в делах реалистично-разумных. Он выглядел старше своих лет, но оттого не казался хуже, тело его было подтянутое, а от кожи исходило постоянно тепло, как от батареи.

Два золотых мальчика

Дыра. Еë Центр.

Существовало два золотых мальчика в сознаниях людей этого мира: Олег Селестии, со старым росским именем, о котором она всегда мечтала, который когда-то, между прочим, был её одноклассником, невыносимый, самовлюблённый, но чертовски умный и хитрый иногда человек, а второй — буквально мальчик, ему не больше двадцати, не двадцать, а всего 13 лет.

Маленький принц, кусочек которого желает буквально каждая женщина, даже не взирая на его возраст. Золотые пушистые волосы, сапфировые синие большие глаза и лицо, которое, как говорят, «слеплено ангелами». Детское тело спрятано под богатыми расшитыми серебром и золотом одеждами с синим бархатом, подчёркивающим цвет и блеск глаз, а на ножках его туфли на каблучке, что стоят дороже любых нарядов куртизанок при дворе Его величества. Только невеста его носит такие же. Мальчик и правда был желанен и хорош собой, ибо в тринадцать лет он мог выиграть в шахматы у всех своих тридцатилетних дядь, иногда обогнать в конной скачке своего личного тренера по верховой езде, являющегося одним из лучших в стране, сшить своей любимой идеальные рукавички или написать небольшую песню для игры на пианино. Но, по секрету, безусловно, известному всем, этот самый принц имел склонность к магии и любил читать, потому воображение его часто покидало пределы собственной головы, но читал не всё, а чаще перечитывал любимые книги, всякий раз находя в них для себя что-то новое и обязательно достаточно интересное и познавательное, чтобы стать пищей для размышления маленькой короны.

Смысл тех двоих обычно в даровании мечтаний всем несмышлёным девицам, а никак не в управлении миром, городами или хотя бы самими собой.

Разговоры

— Вот меня недавно назвали старухой на лавочке, просто из-за «раньше было лучше». Но ведь и правда в чём-то так! Хотя я больше говорила о возрасте… Точно! О возрасте! Бабки на лавках обычно говорят о своём времени, а я говорила просто о детстве… хотя всё-таки я не одобряю, что сейчас детишки воруют, либо им покупают шар судьбы, и они целый день сам-на-сам с ним играются, да ещё агрессивные какие-то становятся и очень обособленные, одинокие: лет в мои десять меня во-от такой шкет обматерил, представляешь?! Мои ровесники даже в таком возрасте так не матерились, хотя и не были тоже паиньками…

И так Тася много болтала, пока, наконец, не пришла к тому, о чём хотела сказать изначально:

— В общем, пусть я и не знаю точно, но вроде как раньше мужчины были более настойчивы в плане ухаживаний. И, я считаю, это очень здорово, ведь сейчас у меня зачастую создаётся такое ощущение, будто мальчики, парни просто «пробуют» — получится ли. Они не любят девушек, а пытаются с ними повстречаться, а если бы любили, то им не важно было бы, скажет она «да» или «нет», им было бы важно, что они могут сделать, чтобы было «да». А на деле в наши дни получается, что ваша мужская симпатия или даже любовь ничего не стоят… Любая… Ну, почти любая девушка, конечно, хочет, чтобы за ней ухаживали, а в итоге это мы бегаем за вами. Мы-то и будет бегать, но всё равно как-то грустно… Я бы очень хотела, чтобы за мной поухаживали, а то на словах одно… а потом и след простыл…

— А если бы я за тобой ухаживал?..

Тася посмотрела на своего высокого собрата.

— Ты о чём? Мы же и так вместе ходим, — после этих слов она смутилась. Она поняла, к чему ведёт Эредин, но не могла ему на это ответить. Да, она плохо воспитанная в вопросе отношений между людьми, да, она любит играть с Эредином, приставать к нему, лезть под кофту, шутить ниже пояса… Но она никогда всерьёз не думала, что они всерьёз могли бы иметь какой-то роман, тем более, что, по секрету, она уже была влюблена в кое-кого. Хотя, возможно, она и ошиблась насчёт чувств Эредина, но братец оставался по-своему интересным.

Кампания Таси

С Селестией и Таей Тася познакомилась случайно и не напрямую. Вечно убитая своим настроением, Тася и её дружелюбное кислое лицо пришли в бар. «Скоро мне восемнадцать», — подумала она и решила, что её пустят, но Эредина она, по правде, ещё толком не знала, только была с ним знакома, и один раз он её уже провёл в эти прекрасные, чарующие врата в хмельный мир. Однако сейчас Эредина нигде видно не было, да и, в принципе, способная его отыскать девочка не стала этого делать, потому что, по-глупому, боялась ему навязаться. Такой высокий юноша с красивыми красными вечно отрастающими быстро волосами, пользующийся большой популярностью среди девушек вряд ли мог бы уделить ей время по своему собственному желанию. Так, по крайней мере, она думала. Безусловно, пользоваться полным вниманием популярного человека, в раз способного найти себе как друга, так и собеседника, значительно повышает мнение о себе самом и держит в хорошем настроении и уверенности всегда, однако даже попытка влиться в коллектив такого внутреннего мира кажется опасным и заведомо провальным. Придётся сильно побороться с душевными противоречиями, чтобы подружиться с таким деловым человеком-рестораном, подпускающим к себе заранее зарезервировавших столик.

Многое определяло и рождение, но своё происхождение Тася не знала, что только усугубляло положение. Когда-то она просто нашлась Богиней, и та приняла её как свою родную дочку. Они и впрямь были похожи, особенно глазами, однако что Богиня могла знать точно, так это то, что Тасю кто-то сотворил намеренно и относительно недавно, оттого она и не помнит своего прошлого как другие дети.

Она усердно заботилась о девочке, пусть тогда Богиню и ждали только препятствия да страдания. Когда-то в Богов никто не верил, да и сейчас это те же люди, только сумевшие чудом дожить до сего момента ещё со Дня Конца Света или имеющие особенное колдовство. Мама Таси исцеляла от невзгод, создавала уют и приносила окружающим счастье, тогда как сама была лишена его. Многие пытались воспользоваться её счастьем, создавая лишь вид крайне нуждающегося, либо попытаться стать ей ровней. Но особенность Богов и Богинь в том, что простые люди только оскверняют их души своими пороками, спрятанными в сердце, если делят с ними одни чувства…

Время неслось, и всегда даже самая прекрасная женщина стала немощной, и пришло время юной и слабой духом преемницы. От уверенности в своём качестве обучения или наоборот, от отчаяния, девочка решилась отправиться в путешествие, и цель побудила в ней любым способом найти себе хотя бы одного компаньона.

Так Тася и нашла Эредина. На самом деле это было очередной случайностью. Балуясь любимым детьми шаром с предсказаниями, она услышала далёкий голос такого же неудачника и пригласила его погулять со своей скромной компанией, в которой девочка тогда находилась, а в итоге все оказались у него дома. Красноволосый высокий мальчик, что выглядел, в отличие от Таси, старше своих лет, восседал на мягких, вышитых красным подушках. «Друзья» расселись около него любопытными проказливыми гномиками в саду и жутко его достали. На самом деле после той встречи Тася и Эредин над всем этим долго смеялись… или Тася над Эредином. В любом случае, круг общения обоих с тех пор несколько поменялся.

— А знаешь… Я всегда мечтала о хрустальном шаре, — рассказывала как-то она ему. — Но не о таком, конечно, как у нас. Некоторые чудные, говорят, берут целые дома или уголок леса и помещают его в абсолютно пустой и чистый хрустальный шар, в котором потом пускают дождь, или метель, или просто блёстки…

Но всё же ещё интересно, что мы познакомились именно благодаря этой дурацкой штуке! Эх…

И через какое-то время Эредин подарил ей тот самый шар, какой она хотела, но в ответ она ничего не смогла ему дать кроме благодарности.

Пожалуй, самое приятное в зародившейся дружбе, особенно с противоположным полом, — это купание в чужой любви, в любви твоего собеседника. Пока ты даже не знаешь, что нравишься ему или ей, ты уже чувствуешь себя с человеком так свободно, так защищённо, будто, наверное, вы знакомы уже давно и действительно понимаете друг друга, словно на уровне химии и души. Вы связаны, вы точно знаете, что имеете общие цели, желания или и то, и другое, — на двоих, и это сближает вас, даёт точное сознание того, что этот человек хочет находиться рядом с тобой, потому что вам обоим просто приятно проводить друг с другом время. Однако проходят дни, и кто-то из вас изъявляет желание двигаться дальше. Но куда это дальше? К чему оно ведёт? Ведь всё и так было хорошо. К чему этот шепчущий горячий ветер перемен над ухом? И в этом вы начинаете расходиться, и никто из вас в итоге не получает желаемого, а ведь самым лучшим другом мог быть бы именно он, стоять у тебя в кухне без твоего спроса, танцевать задом и сжигать твои продукты в искренней попытке, наверное, сделать тебе завтрак, или наоборот. Вы вдвоём могли бы находить утешение друг в друге, однако, что с вами стало? Любовь? Любовь-разлучница? Не только ведь такой тип отношений возможен между мужчиной и женщиной!.. Так почему в итоге именно романтическая любовь побеждает дружескую и портит всё?

Вероятно, то же должно было случиться и с Эритасей, и самой девушке, по правде, хотелось понравиться ему, Эредину, но, может, как и любому парню, но это желание не было вызвано любовью или чем-то схожим; Тася любила внимание, в тайне хотела попробовать много чего, в том числе и испытать своего друга, который бахвалился своей устойчивостью ко всему и хладомыслием. Её бы обидело, если бы Эредин нашёл себе девушку, от которой не потерял бы голову: по её мнению, любые подобные отношения должны иметь в себе сильные и искренние чувства с эмоциями, способные даже победить здравомыслие, чего никогда вроде как не делал Эредин. Этот парень должен почувствовать это! К тому же, страсть всегда заканчивается, другое дело сторге. Если Эредин почувствует страсть с другой, это может также и разделить его с Тасей, поскольку он отдастся той любви полностью.

На самом деле её терзали сомнения. Если друг Таси и испытает, наконец, это, то всё равно с другой женщиной, с настоящей любовью, а не с ней самой, однако увидеть это лично, первой, ощутить на себе изменившийся взгляд девушка хотела бы, но дождаться этого она так и не могла, даже несмотря на то, что Тася всегда была рядом. Она не знала, нравилась ли ему, как плохо с ним поступала, когда в ней просыпались вот такие детские и плохо обдуманные желания.

Но всему должен был прийти конец. Тася угомонилась, когда они оба отправились в это путешествие в немыслимом поиске вряд ли существующих денег. Она назвала это «Кампанией Таси против сухопутных ведьм», и смысл этого странствия заключался в том, чтобы отправиться как можно дальше от родного моря, как можно ближе к столице и найти как можно больше ведьм…

— …и провести расследование, — закончила она.

Конечно, человек-идея не может собрать всё и всех воедино в цельном и готовом пазле, вспышка и взрыв сами по себе не создают планеты и жизнь на них, но без этого бы не происходило всё дальнейшее, это как импульсы, проходящие через дуги и синапсы, отдавая приказ действовать. То есть Тася ничего не подготовила для своего скорого путешествия, однако всё ещё была уверенна в его необходимости и необходимости срочности такого события. Однако у неё был хороший друг, руки которого были сильны в этом деле, и они сковали непоколебимую решимость, разбивающую недостатки и нехватку информации и ресурсов. Эредин уже имел при себе деньги, а его подруга имела характер, не имеющий потребности в регулярных пинках для Эредина, чтобы он не бросал начатое. Осталось только составить какой-никакой маршрут и подумать над разрешениями и документами…

Любая таможня интересуется твоим рождением, не взялся ли ты из неоткуда, например, как Тася.

— Ну же! Включи своё женское обаяние!

— Но у меня его нету-у! — проскулила Тася, прячась от злого таможника за рукавом Эредина.

— Ещё как есть. Ладно, он пока занят другими, я тоже отойду, мне надо кое-что взять.

— Не-ет, подожди! Не оставляй меня здесь! Как это «кое-что взять»? Что ты хочешь купить?

— А вот это секрет-секрет, мда-а, — проговорил он, сделав голос тоньше и покачав немного бёдрами.

На самом деле, безусловно, в нём не было ничего женского: сильные сухие руки, длинные ноги, рыжевато-медная щетина и форма мускулатуры, — всё это, в принципе, давало ему разрешение иногда похлопать своими рыжими ресницами. Но вот он ушёл, повернувшись своей широкой спиной и всё же оставив Тасю одну.

«Питер Пен. Сомнение — потеря крыльев», —

прочитала Тася на корешке книжки со сказками.

— Это мне когда-то дал моему брату мой отец.

— Брату?.. Я думала, ты единственный ребёнок в семье.

— Да, но раньше у меня всё-таки были братья и сестра… Но мы почти не общались и вообще жили отдельно. Я был самым любимым сыном и поэтому меня отдали на воспитание моей бабушке…

— Что, прям так? А почему? Как они могли? А остальных детей они оставили? Почему именно с тобой они…

— Да я вообще-то не жалуюсь, — перебил её Эредин. — Я зато один вырос нормальным. На самом деле у нас были, как я понимал, проблемы с деньгами, мы даже не могли платить по счетам, а для бабушки я и правда был самым любимым внуком, потому что я один ей помогал, и она забрала меня. Родители даже хотели и остальных на бабушку повесить, угрожали ей судом, но она сказала, что она им ничего не обязана, что детей они для себя рожали и меня она единственного готова взять. Она потом оборвала с отцом всякие связи, и больше я ни с кем из них не общался. …Но, насколько знаю, никто из них сейчас не остался в живых. Я имею в виду, из братьев и сестёр — насчёт родителей не знаю.

Тася после кратко парализующей паузы, будто отведя самой себе время на понимание, спросила:

— Как так? Почему? Неужто все?

— Неужто все что?

— Погибли…

— Да, но, как я уже сказал, я ни с кем из них не общался, да и все они меня по-своему недолюбливали, — понятно по каким причинам, — так что я по ним не горюю. Да и с ними не случилось ничего сверхъестественного: старший брат стал наркоманом, у него, по-моему, заражение крови вышло, двое младших братьев-близнецов сами ввязались с кем-то куда-то в какое-то преступное дело, а затем они же и преследовали эту жизнь, даже после того, как встали на учёт за хулиганство и мелкое воровство, и за это их кто-то из своих кикнул, самая маленькая сестра умерла от болезни. Всё. Что? Не-ет, никто их не заставлял. Нет, я… Я знаю, что говорить так нехорошо, но я это и не говорю всем подряд, а с братьями и сёстрами я даже вместе не рос. Я даже ни на кого из них не был похож, только на маму, поэтому, всё, что я помню об отце, это что он тряпка, которая нарожала детей, ничего им не дала, ничему не научила, зато избивала мою мать. Я считаю, что настоящий мужчина должен уметь держать, если уж не всё, то хотя бы себя в руках. А бить беспомощную женщину, какой бы она ни была — низший поступок.

— Поня-ятно, — почти пробубнила Тася, словно погружаясь в свои мысли. Мягкие подушечки её пальцев прошелестели страничками книги, пока заторможенный взгляд следил за ними и убегающими за закрывающиеся врата к ним словам, и закрыли её.

«Питер Пен. Сомнение — потеря крыльев» было написано на шероховатой монотонной соломенной обложке. Звучит не очень весело для маленьких детей, пусть внутри и говорится о беззаботном мальчике, летающем с птицами, дружащем с хитрыми маленькими феями и создающем свою команду из беспризорных, как и он, маленьких пиратов. «Наверное, это своего рода иностранная притча», — промелькнула малозначимая мысль в голове девушки. Тася отложила книгу и стала задумчиво смотреть в окошко поезда со смешивающейся в ребристые пятна высокой травой и старыми мелькающими столбами с оборванными проводами на фоне скучного дневного голубого неба, воздуха которого она не чувствовала. Она считала всю историю Эредина безумно интересной: никогда что-то такое опасное даже не показывалось близко на глаза ей, а для кого-то это была жизнь, причём несчастливая. Она бы посчитала, что сама бы вела себя в подобной ситуации по-другому, или хотя бы написала бы из этого рассказ, что на самом деле было бы, наверно, глупо. Но сейчас на Тасю словно вновь нашло какое-то настроение, как это часто бывало: вот только что она боялась таможника, вот она же с ним разговорилась и подружилась, вот они весело, почти прокравшись, как синоби, сели на поезд в скрытое купе, вот они достали немного еды, блокнот Таси, книжку Эредина, и теперь девушка не хочет ни разговаривать, ни рисовать, ни читать книжку… а просто смотреть в окно…

Эредин что-то рисовал в её блокноте, даже пару дней спустя, изнурённая Тася уже муторно описывала еле переплетающимся языком муху, что, по её мнению, слишком нагло ползала по их столу, и затем только подняла глаза на своего друга.

— Ты что, рисуешь?

— Ага.

— А что ты рисуешь?

— А вот это секрет.

— Почему? — спросила девушка и выкатила губу, явно не готовая на самом деле допрашивать парня дальше.

Но он сделал ещё пару небрежных штрихов, бросил карандаш и, тяжело поставив локти на стол и вздохнув, повернул интересующий девушку лист с грубым наброском к ней: «Вот».

— О-о-о! А что это?..

— Это…

— А! Я поняла! Это-о… инопланетянин? Ящеролюд? Сфинкс? Нет, это что-то между пресмыкающимся и человеком: это человек-дракон?

— Нет-нет — это просто человек в костюме. Это всего лишь костюм. Вот здесь отходит подол плаща.

— А-а-а! Интересно. Всё, я поняла. Это называется ретро-стиль, да? А это рюшечки такие? Или как это называется?..

Тем временем колёса прошумели громче, чем обычно, и весь вагон вздрогнул, будто на мгновение даже накренившись и снова встав на место.

— Что это? — в поезде встала тишина, как и серая картинка за окном. Они были посреди моста через реку.

Тася испуганно следила за лицом Эредина, чувствуя около него защиту. Тот напряжённо приподнялся с сидения и застыл, глядя на дверь и прислушиваясь ко всему, что творится за ней, но всё было тихо. Девушка заметила, что в этот момент венка на его виске под огненно-красными волосами вздулась, руки тоже напряглись и затвердели. Затем поезд тронулся и постучал колёсами по мосту, как ни в чём и не бывало. «Что это? Что это?» — допытывала Эредина Тася. Над её веками хмуро сжался лоб между сведёнными вопрошающими бровями. «Всё нормально», — ответил он ей, хотя и не был до конца в этом уверен.

Они доехали до ближайшего города, и команда машинистов и проводников объявила здесь «привал». Друзья собрали сумки, сдали постельное бельё и, еле передвигая почти неразгибающимися ногами, спустились на перрон. «Ух! Кажется, что мы так долго ехали!» — провозгласила Тася, радуясь свежему воздуху, и тутже потянула Эредина в город, распахивающий над ними объятья цветных и в то же время прозрачных, незримых крыльев красок пейзажа, словно защищающими то ли этот город, то ли мир от этого города.

Огромное, густоватое, словно в сахаре, небо несло по себе исключительно белых птиц и изливалось пурпурным, персиковым, янтарным и голубым там, где его не пресекали верхушки бирюзовых и зелёных елей.

«Приятный тут запах хвои», — говорила Тася, глядя себе под ноги на проминающийся под ней слой сухих неубранных иголок, и Эредин следил за её маленькими ногами в неухоженных синих старых ботиночках, хотя на самом деле его завлекали не эти стопы, стоящие на несущей приятный холодок земле, не эти живописные холмы — а те холмики, что должны прятаться у местных «деревенских» девчушек под раздуваемыми летним ветром блузками.

«П-п-пуустите меня-я!» — пришлось кричать Тасе, когда некая стража у входа в город не захотела пускать маленькую двадцатилетнюю невинную девочку. «Спокойно, она со мной, не нужно так хватать», — отвечал людям явно понравившийся им с первого взгляда Эредин.

Они вошли в заражённый город. «Необычный и прекрасный», — как думала о нём младшая сестра, и необычие Милоградова состояло в сочетании милых его пастельных и семейных улочек с неоновыми вывесками мегаполисов чудных из третьего мира, а также количество нищих и больных на полах этого чужого большого дома.

«Самое что некстати было то, что она влюбилась именно в эту поездку и именно в этом городе, — позже писал он в дневнике, будто не его скрытой целью были подобного рода похождения, — Какой-то парень, альбинос из нашего города (интересно, что он здесь вообще забыл?) — и она в один миг от него в восторге и таянии. Это место не вызвало у меня доверия с самого того начала, как я успел увидеть местных зевак и подозрительных караульных у выхода с платформы, а тут ещё такие неуместно быстрые чувства забивают голову Таси.

…А эта станция полностью перекосила мою уверенность в нашей безопасности. Таисия ходила как блаженная, любуясь городом и стенами его домов, «цвета тирамису, лимонных пирогов и клубничных йогуртов», как она говорила, но меня не особо волновали цвета тех зданий, пусть там и правда было красиво, пускай и слишком просто (даже по сравнению с нашей Дырой). Меня больше волновало то, что остальные, кто ехал с нами в одном поезде, резко куда-то делись, а местные жители, похоже, были не очень-то рады нас видеть, будто на наших одеждах красовалась вечно светящаяся надпись «туристы». Впрочем, возможно, они винили нас или таких как мы в том, что с ними тогда происходило, хотя это и настигло горожан ещё за несколько месяцев до нашего приезда.

Я не мог наслаждаться привычными прогулками с Тасей, поскольку она всё время говорила о Роббе, белобрысом мальчике, или убегала, даже не замечая иногда, слушаю я или вовсе от неё отстал, и я разглядывал от досады людей, пусть мне и нравилась она такой живой. Уже к концу третьего дня нашего пребывания в Милоградове я заметил и заключил, что все здесь чем-то больны, но я ещё не понимал, почему тогда нас пустили и оставили в этом населённом чумой пункте.

«Я должна делать что-то полезное!» — заявила мне в один момент Тася и объяснила мне, что существует некий комикс про девочку-школьницу с васильковыми глазами, которая одновременно просто безответно любит своего одноклассника, великолепного блондина, и является супер-героиней, чьё истинное имя никому неизвестно, и в этом обличии она нравится всё тому же блондину-красавцу-однокласснику. Ах, да, и эта супер-героиня успешна во всём, много умеет и очень добра, как я понял (спортсменка-активистка-комсомолка…)… И теперь Тася хочет быть как она. Впрочем, именно благодаря таким неожиданным её порывам мы и нашли госпиталь, в котором лежали все приезжие (что было, как мне тогда казалось, почти невозможно, потому что никто из горожан не изъявлял большого желания вступать с нами хоть в какой-либо контакт). Тогда я предположил впервые, что могу распространять свою магию на других, что было почти невероятно. Несмотря на все меры предосторожности, люди всё равно заражались, к тому же, ещё эта интуиция и сверхвезение, что помогли нам вообще найти тяжело больных… Тася при этом ни разу даже и не чихнула, хотя, бывало, что закашливалась, но потом я понял, что это больше самовнушение, под которым она ждёт, что заболеет, пока пытается помочь докторам своим волонтёрством, но на деле она не заболела. Нам повезло и с тем, что врачи вообще были не против подпустить нас к пациентам в палаты (вероятно, они рассчитывали, что мы пойдём «на убой» к самой заразе и на этом всё). Я знал, что я не заболею, с самого начала, ведь я, да, не волшебник там какой-то, но в какой-то мере защищён своей кровью, но вот своего единственного такого друга как этот неуправляемый ребёнок изначально я не хотел подпускать так близко к опасности, но похоже, что Тасю бывает не переубедить. Она слишком упряма, пока горит чем-то и пока болтает.

Что бросилось мне в глаза, эти люди очень часто молятся, хотя, по идее, мы даже не отъехали далеко от дома и ничего не должно было измениться в этих краях. А ночью в искусственном ярком свете чего-либо сильно пахло сладкими ананасами… Пожалуй, это для меня было самым странным кроме того, что альбинос быстро пропал из виду, когда мы занялись делом; Таисия отвлеклась, но потом быстро вернулась к разговорам об остро очерченным мужском подбородке Робба и его матери. Честно говоря, меня даже это перестало волновать тогда, я не то чтобы был в ужасе, но в Милоградове мы проторчали долго, будто даже кто-то намеренно нас заточил там. Нас не хотели выпускать за его пределы, скорее пытались привлечь нас как нулевых пациентов за распространение болезни, что абсолютно не поддавалось логике и здравому смыслу, но всё обошлось, однако Тася осталась расстроенная и ещё осуждённая за то, что так глупо старалась помочь тому городу и его абсолютно неблагодарным и корыстным жителям. В принципе, здесь я на самом деле только убедился в том, что далеко от родного уголка мы не отъехали, а скорее остались всё там же.

Конечно, мы так и не смогли никому помочь. Ни у кого из нас не было опыта или медицинского образования, врачи нам ничего не говорили и не давали никакой работы, кроме разбора их старых, не относящихся никак к нынешней ситуации бумажек, а медсёстры относились с презрением, что, пожалуй, было, конечно, объяснимо. Однако Таисию не успокаивало то, что она не может напрямую помочь пациентам, а может только ходить и спрашивать самочувствие у тех, кто в сознании, и приносить им стакан воды, но на «смертельно скучную и почти бесполезную работу с макулатурой», как она выразилась, Тася, по правде, не слишком-то много жаловалась, хотя из-за доктора Морриаса расплакалась, как маленькая».

«Этот город был прекрасен: весь в ярких зелёных листьях и солнечном свете, будто сама погода говорила обо мне и тебе. Твои белые волосы так выделялись на чуть загоревшей коже саламандры, ты улыбался, как взрослый и страшный, для меня, высокий человек, однако оказался меня младше. Эти стены так же улыбались мне своими кондитерскими оттенками, как и подвядшие тюльпаны, высаженные вдоль большинства дорог и их развилок. Всё было прекрасно, кроме поражающе уродующей этих же Милоградовцев болезни, а само место подарило нам загадку: я почувствовала ещё давно, что этих людей кто-то отравил, однако мысль эта оставалась в моей папке предположения, пока мы ещё не знали это наверняка, поскольку я так и не нашла явных доказательств кроме внешнего вида горожан. Возможно, это ведьмы! Аж не верится, что мы их так быстро нашли! Но я не стала говорить это Рю… Наверное, я стесняюсь его… Или просто боюсь показаться в нелучшем свете, я не хочу быть глупышкой. Хотя раньше он говорил, что ему нравится во мне именно способность говорить и делать то, что вздумается, не прогибаясь под общественное мнение или страх быть непонятым и нелюбимым. Надеюсь, мы из-за этого не поссоримся. Он довольно умный человек, он, наверняка, посчитает мою идею бредом, ведь какие могут быть ведьмы? Их придумали ещё когда магии не существовало. Хотя нет! Именно поэтому они могут быть! Их могли создать чудные… Или они сами могут являться чудными… Это интересно… Всё-таки, считаю, эта остановка в Милоградове не была напрасной! Я даже была близка к тому, чтобы побыть хоть немного медиком: интересно быть полезной кому-то. …Но эти дурацкие врачи меня не пустили. То есть… Да, я не имела права вообще там находиться, но ведь заместительница главврача сама сказала нам, что мы можем помочь! А что в итоге вышло? Агх! Какими некоторые врачи бывают злыми и отвратительными! Она была так груба! «Бесполезные малолетки!» — ну да, конечно! Как будто наши руки будут им лишними! Всё доктор Морриаса. Сами все жаловались, что не хватает людей, сами обговорили и дали добро нам на волонтёрскую помощь им, а потом обосрали с ног до головы и на этом всё! Нет, не всё: ещё пытались обвинить нас во всём том, что случилось с их гражданами, будто это мы принесли заразу! Там такая зараза, что я со своим иммунитетом уже за компанию харкалась бы на них кровью или выкашляла свои лёгкие — такое в лёгкой форме у простых людей не бывает.

В любом случае, я рада, что оказалась здесь, наверное, даже рада и тому ещё, что этот дурацкий поезд уехал без нас. Но Эредин переживает: он думает, мы не уедем. Да, мы не на курорте и не в отпуске, но можно же сесть на электричку и хотя бы доехать до дома… На это у нас деньги ещё есть вроде».

Тася устала. Оказалось, на время эпидемии они не имеют права выехать из города, но они не могут и долго оставаться в нём, а поезд уехал… Эредин нашёл им дешёвый хостел, Тася кривилась и всячески пряталась в себе от людей, что были с ними в одной комнатушке, но молчала: она понимала, что пока это их единственный выход, однако уезжать надо было как можно скорее, а пытаться оплатить прокат на лошади, проскакать всего километров пять, а дальше идти несколько дней или недель пешком желанья не было, да и можно было потеряться. Девушка погружалась всё больше в себя, переживая и не замечая своего Рю, но уже вскоре Эредин сказал, что есть возможность поехать с каким-то служебным вагоном в обмен на помощь с погрузкой и перевозкой, на что страдающие вдали от дома не могли не согласиться.

— А почему книга называлась «Сомнение — потеря крыльев»? Почему она была об этом? Если даже не знаешь, на что способен, твои способности от этого никуда не денутся, разве не так? И то, что ты сомневаешься в своих возможностях, не говорит, что у тебя нет таланта, — спрашивала Тася.

— Это название говорит о том, что сомнения мешают раскрыться твоему потенциалу, мешают сделать задуманное, рвут канаты моста, даже если тот у тебя был врождëнным, как связки.

Доктор Морриаса

Доктор Морриаса чудная и ненавистница чудных. Высокая и очень худая темнокожая дама средних лет в чёрных кожаных каблуках со строгим острым носом и, что естественно, в белом халате. Сама она больше похожа на гибридную островитянку: глаза большие, но с красивым суженным разрезом, нос маленький, аккуратный и ровный, но через чур острый из-за худобы, а губы очень пухлые, как у негритянки, волосы тёмно-серого металлического цвета крупными мягкими волнами объёмной причёски ложатся на пояс плеч. Сейчас эта уважаемая больницами леди, пожалуй, больше следила за собой, чем за пациентами, поскольку ныне они не сильно-то её волновали. Доктор Морриаса заключила сделку, из-за которой все души под её ладонями предавались страданиям и очищению в страданиях. Чем больше людей ещё погибнет от её ножа, тем больше душ исцелится. Они пусты, пока не наполнятся чем-то свежим, должно получиться новое вещество, новое создание, если к холёности прилить нужду. Под каблуком доктора Морриаса все они испытывают жажду и страдание, пациенты видят муки обыденных жизненных и бытовых проблем перед собой, бедность, из которой не могут найти выхода, чувствуют голод и нехватку во всём, закрытые двери, даже если в настоящих домах их полно золота и пищи, ждущих своих хозяев после «лечения».

Больше Морриаса не имела своей собственной души: она обменяла её на такое лекарство и способность давать его каждому неосознанному.

* * *

Воображение — большая сила, но иногда чудными становятся больные люди, либо не отличающие вымысел от реальности или воспоминаний, либо убеждённые, которые видят мир только в определённом свете и оттого портят его, превращают в то, во что верят сами. Пессимисты.

Вот причина, по которой леди Морриаса ненавидела чудных. Да, она сама являлась убеждённой.

Несси на сковороде под Жиром

Я честно вижу тебя чудной тоже, потому и думаю, что мы подходим друг другу. Есть определённая связь, я считаю, некоторая общность или параметр, по которой мы находим своих близких. Я помню, как однажды моими убеждениями, мечтами и планами на жизнь мне удалось повлиять на тебя, и ты подарила мне невероятное чувство, которое я обязательно ещё повторю, оно стоит того, чтобы к чему-то стремиться. Это восхищение. Сейчас, наверное, мы очень разные, и мой след в тебе, как и твой во мне, этого не отменяет, и я продолжаю помнить лишь ту девочку, с которой училась в шестом классе, с которой очень любила и люблю гулять по Хабаровску, которую вижу здесь до сих пор, и тебе же я дала прочитать свой первый нормальный и полноценный рассказ, он был тогда про Персиковое золотое королевство, а сейчас — про мои размышления о просто друзьях, влюблённости и любви. Знаешь, сейчас я на сто процентов уверена только в том, что люблю маму, Женю, умершего кота, его старую маму, мяукающего чёрного двадцати однолетнего пирожочка, и свою собаку, что суёт приправой свою шерсть в любую еду и питьё, а конкретно сейчас лежит возле меня, домогается и вздыхает. Я реально вижу тебя в других людях, они все кажутся очень похожими на тебя: у всех на лице родинка, смуглая кожа, карие глаза, каштановые волосы и потрясающий вкус в одежде — это невыносимо. Ты — дух в моём «Сторге», который поддерживает рост травки и деревьев, ты тёмная зелень и редкая прохлада в этих краях, моя свежесть в голове, которой сложно, по правде говоря, там устроиться. Я хочу теперь, чтобы мной восхищались, но даже если я сама этого не добьюсь, пусть теперь Тася сделает всё возможное. Не думай, пожалуйста, что она такая незрелая и скучная. Её незрелость — мой кисловатый плод на этой ветке, он достоин быть хотя бы потому, что косточка, прячущаяся внутри мякоти его, однажды попадёт в землю и породит дерево с кучей гроздьев великолепных сочных розовых ягод. Они будут сладкими, я обещаю.

Сейчас есть ещё один человек, отношение к которому схоже с отношением к тебе, часть его маленькая в Эредине, так что знакомьтесь (но там много ещё кого внутри персонажа, так что лучше читай отдельные, более личные мини-главки).

Пугающийся джентльмен

«Дети невинны и чисты», — говорят взрослые, но они не знают, сколько красок те впитывают из палитры родителей и даже случайных знакомцев и незнакомцев. Но этот ребёнок держал на голове руки, прижав к животу маленькие ноги, чьи кости врезались сквозь великоватые для мальчика брюки.

— Мама, почему люди жестоки ко мне?

Но в горле её встал ком, когда она услышала это, глаза, широко распахнутые, карие смотрели в глаза его: её чистый белый малыш, которого она всегда так любила, в которого всё это время вкладывала всю заботу, доброту и искренность, сейчас грустно вопрошал умным, но растерянным взглядом свою маму. Она погладила его по голове, но так и не нашлась, что ответить, хотя знала, она давно сама задавалась таким вопросом и, пусть привыкла к собственному же ответу, сейчас будто не могла произнести ни слова, чтобы успокоить маленькую душу, прятавшуюся у неё под крылом.

Бедная женщина не знала тогда, что душа её сына уже потеряна.

Вдоль стен робко и дрожа ходил тонкий и худой нервный пожилой человек, дети смотрели на него и отчего-то смеялись. Кажется, они о чём-то говорили ему, но джентльмен молчал и закрывался от детей, словно эти шкоды-малыши, эта подворотня могла что-то ему сделать. И ребятки, посчитав дядю сумасшедшим, стали кидаться в него камнями. Взрослый человек натягивал на бок лица шляпу, сжимался ещё больше внутрь своего старого полосато-серого костюма и затем, достигнув края арочного перехода между домами, бежал по светлой улице со всех ног, чтобы его не догнали. Кто не догнал? Зачем бы детям такое? Тем временем человек знал, что его в этом мире не любят, что человечество всегда было жестоко и ничто это не изменит. Люди презирают его и втайне смеются над ним. Обществу было бы лучше, чтобы он умер. Да, все они в тайне хотят его смерти…

Слепой мальчик

Бар при отеле «Океан». Поздний вечер.

— Ты хочешь перестать быть девственником!

— Я хочу перестать быть девственником!

— Так возьми же её!

— Так возьму же я её!

— О-о-о! Как потекла!

— Ах!.. — выдохнул юнец, допив всю воду из стакана.

— Да-а! Вот теперь ты почти мужчина!

— Да-а! …Почти? Почему почти мужчина?..

— Потому что настоящие мужчины не берут всё так просто: им всегда приходится идти напролом, потому что их всегда ждёт какая-нибудь дрянь! А ты этот стакан просто поднял со стола и выпил. Осушил, как эти прекрасные бабы через пять минут высушат этого могучего старикана, — он похлопал себя по своему внушительному пузу, — ты только не падай от волны громких стонов из моей «каюты».

— Хаха… Обижаете, капитан Мелл, сравнить меня с девушкой…

— Значит сказать, наконец, жалкому мальцу правду в лицо и оскорбить при этом девушку! Хе-хе! А теперь дай дорогу, я ещё должен подняться с моими цыпочками наверх, на шестое небо — а дальше уж они меня сами поднимут… Ну-у, дела… — протянул он последнее уже куда-то и не ясно кому, когда его голос отдалился вместе с ним самим.

А мальчик остался сидеть у барной стойки с застывшим задумчивым взглядом, немного отведённым от яркого света, исходящего от стеллажей с напитками, и с небольшим румянцем неловкости и эля. Робб вытер рукавом жилетки оставшуюся пенку с губы, выйдя из оцепенения, и покинул бар, предварительно не забыв оставить свои скромные чаевые. Ночь была прекрасна, звёзды рассыпались по небу и по воде бесконечными крошечными кристалликами, а тёплые огни фонарей отражались в морской глади и в случайной паре, плавающей тихо на лодке, будто в отдельном мире уединённые и такие близкие…

— Мальчик, ты слеп, — сказал кто-то, указав на красные глаза Робба, и тот обернулся в сторону, из которой тянулась тычущая пальцем длинная рука.

«По-моему, жизнь его не пощадила, когда отдалась ему», — подумал мальчик, когда оглядел своего собеседника: от сплошного бочкообразного тела отходили длиннющие непропорциональные ему кривые руки, пухловатые, будто в них неравномерно накидали ваты, ассиметричное, чуть вздутое из-за частых драк и запоев бородатое лицо смотрело маленькими чёрными заплывшими глазками, но очень внимательно, будто изучало объект перед собой. Сий не совсем трезвый человечек стоял на ногах, полностью спрятанных под рваные мешковатые джинсы, испачканные в чём-то коричневом…

— Я альбинос, — с пренебрежением отрезал он в ответ на дуновение перегара.

— Я вижу, — хрипонул тот.

— И что же Вам от меня нужно?

— Ты слеп, мальчик, — ещё раз повторил дядька.

— И как же мне это понимать?

— Ты стоишь сейчас на моём ботинке.

И правда, когда Робб опустил глаза, он увидел, что стоит на остром вытянутом носке изношенных и мягких несоразмерно ноге уже больших туфель.

— Простите, — он убрал ногу со вздохом. Ему не очень была приятна эта встреча, пусть он и не понимал, как всё это время мог находиться, почти не двигаясь, рядом с таким вонючим, пропитанным сигаретой и алкоголем мешком.

— Будь осторожнее в следующий раз, юный господин.

— Господин? С чего это бы я был господином?

Но неопрятный джентльмен уже исчез прямо у него из-под носа, как будто и перегара его здесь не было. Нахмуренный и сбитый с толку высокий парень ещё постоял так с несколько минут и ушёл медленно к себе домой, в «Нору» в самом центре города, будто весь мир его сейчас немного изменился, преобразился, и не стоило так спешно бежать по нему, не замечая того, что по сторонам, наоборот же: следовало всмотреться к этим стенам, к этим деревьям, к этому морю по левую руку, что отражало восход полной Луны, прислушаться к ночи, к одиноким парочкам в лодках, что украшали берега по пути, к этой подозрительно шепчущейся листве, к шагам… пока не услышал свист и заливистый женский смех. «Ой! Я столкнулась с Вами! П-простите мне мою неосторожность, господин! Ха-ха!» С ним поздоровалась маленькая рыжеватая смуглая девушка, что над чем-то долго смеялась, при том она шла по этим ночным переулкам одна и вызывала мало доверия к себе, однако разница в целую голову не позволила бы крошке-убийце даже дать сдачи, если бы это Робб на неё напал. Но Робб хороший парень, он не нападает на юных красавиц, шляющихся по пустынному городу в одиночестве, да и странных встреч ему за последние полчаса пока хватало. «Такой белый, такой красивый и такой высокий», — тем временем подумала про себя Тася и даже успокоилась, хотя её дружный с настроением румянец ещё не пропал, и она даже решилась попробовать немного пококетничать с этим случайным прохожим, однако парень быстро отверг её и исчез из переулка, бормоча что-то про мать, от которой ему достанется.

Чёрный дым от чистого огня инквизитора, или его предвестие

Пригородный лагерь сенсея Морриаса для чудных и талантливых молодых людей и детей.

«Она сейчас с любимым», — передал весело Эредин кривому старичку, назвавшемуся детективом, и сам удалился в обнимку с какой-то девушкой.

Таисия сидела на воображаемом троне из стула и подушек в комнате маленького деревянного домишки, в котором были только она и её беленький Робб, что сидел около неё, обнимая её ноги и засыпая. За неплотно прорастающими короткими волосами, если проводить пальцами, виднелась его розовая кожа, что и делала с ним Тася, чьё волнистое каре незаметно приподнималось в воздухе и «пушистилось». Раздался стук и за ним зашёл детектив. Он отталкивал почему-то Тасю одним своим видом: небольшой рост и несоразмерные ему длинные кривые руки, а также опухшее небритое лицо не вызывали умиления. И правда, такая внешность была дана Наставнику когда-то как проклятие.

— Таисия Елена (фамилия дана по имени её Богини)?

— Моя Богиня в телах многих, её характер раздроблен, как Вы догадались, что именно Елена?

— Это моя работа, — лишь сказал детектив. — Я пришёл сюда задать вопросы Вам.

Увлечённая сейчас игрой в госпожу на троне, Тася пригласила мужчину жестом.

— Недавно Вы с Вашим другом Эредином посещали южный город Милоградов? — звучало это больше как утверждение. — Кем Вам приходится тот юноша?

— Другом, как вы же и подметили.

— И не больше?

— Я лучше пока пойду, — шепнул Робб и, погладив напоследок Тасю, вышел из домика.

— А похоже?

— Нет, конечно нет, — буркнул из-под кривых покромсанных усов детектив, но всё же записал что-то у себя в заметках, — но как Вы объясните то, что Вы так и не заболели в городе, полном болезни и пыли? И что Вы сейчас делаете в лагере сестры доктора Морриаса?

«Доктора Морриаса? Я не успела спросить Агафью о её семье и её фамилии, но вряд ли она, близкая родственница такой отвратительной женщины, стала бы брать меня под крыло… Хотя кто знает…», — она густо покраснела от одного упоминания.

— У меня были некоторые признаки болезни, возможно, я перенесла её в лёгкой форме.

— Смертельно опасную болезнь, подкашивающую даже людей с крепким иммунитетом?

— Я не знаю, чего Вы от меня хотите? А Агафья Стефановна считает, что у меня есть талант и натаскивает на спортивных тренировках, чтобы я была ей полезна, мы познакомились сразу, как я и Эредин вернулись домой из Милоградова.

— Милый город, который подарил такую удачу и подругу-чудную для абсолютно простой девочки, не так ли? — давил Наставник. Он упомянул и о Селестии.

Таисия раскраснелась, она не понимала, к чему клонит детектив.

— Поезд, уехавший без вас, через семь часов взорвался. Как думаете, кто виноват?

— Неужели Вы думаете, что это я?! Я не могла это сделать! Я была тогда в Милоградове!.. Вы… Вы… Вы же сами понимаете, меня не было на том поезде!

— Успокойтесь. Я и не обвиняю Вас. Вы познакомились с Селестией Атакишиевой (как бы нескладно ни звучало) в электричке, когда ехали домой из Милоградова, не так ли?.. Она ехала тем рейсом, что отъезжал от Облихова, неподалёку от которого взорвался головной вагон Вашего поезда.

Тася поняла. Этот человек хотел забрать маленькую Селестию, обвинив её в подрыве поезда. Она не знала наверняка, было ли это правдой, но и это же означало, что девушка не могла сказать ничего против своей новой подруги.

— Извините, но меня это не касается. Я могу сказать только, что не думаю, что Селестия в чём-то виновата. Мне она ничего не говорила, а сама я не видела ничего кроме того, что она очень милый и добрый человек.

— И Вы думаете, что «милый и добрый человек», которого Вы знаете от силы полгода, не может оказаться террористом, убийцей или мародёром, прячущимся уже два года?

Мужчина был прав, но Тася считала, что он лишь вывернул её слова наизнанку, искривив смысл. Она хотела только сказать, что не способна ничего полезного дать детективу или осудить подругу.

— Нет.

— Я не желаю Вам и Вашим друзьям зла, поймите, — раздобрел вдруг Наставник. — Но Ваша подруга чудная, она может устраивать взрывы и поджоги и непроизвольно. У меня есть обязанность: не допускать опасных людей в общество и задерживать тех, кто уже скрывается в нём, дабы предотвратить возможные жертвы. Вы же понимаете, что это такое, Тася. Вам ведь тоже жалко этих людей. …Ну, ладно, не буду Вам больше докучать. Если услышите или увидите что-то странное на Ваш взгляд или опасное, сообщите Агафье Стефановне, а она найдёт способ связаться со мной. До свиданья!

После одного этого разговора у Таси появилось море пищи для размышлений, как и новой информации. Возможно, детектив был прав и в том, что Селестия могла ненамеренно устраивать беспорядки, а что насчёт тренера? Агафья была сестрой доктора Морриаса? Является? Что ей на самом деле нужно от Таисии? А Милоградов?.. Почему пять месяцев спустя её всё ещё это преследует? И… Неужели она тогда и вправду не заболела? Что же случилось?

Через день Тася резко поднялась с постели, будто её ударил гром, и выбежала на улицу, и её облило дождём. «Где Дин? Эри-рю должен был быть рядом!» — почему-то резко забеспокоилась она, но её друга нигде не было видно.

Так было часто: теперь Эредин был только со своей девушкой, которую даже почему-то не было видно, а Тася скучала одна, пока Селестию привлекали к общественно-полезным магическим действиям, от которых не было толку, пока сама девушка не хотела помочь, и пока Робба контролировала мать, что всюду была рядом с ним, как надзиратель, притворяющийся, особенно благодаря таким же, как у сына, белым волосам, божьим одуванчиком. В лагере стало для феи жаждущей веселья скучно. Агафья словно забыла про свои планы на Таисию и только поговаривала ей, чтобы та отдыхала, потому что молодец, но сама девушка не считала себя пока таковой и унывала вместе с погодой, лишь иногда предаваясь любви к пейзажу, поскольку даже в колке дров Тася была бесполезна.

Привычного гула многочисленных людей в лагере не было. Костерочек приятно трещал, отбрасывая от себя тени двух сидящих и горячие тонкие искры с запахом горелого угля. «Это довольно приятный запах», — думали многие, однако в этот вечер мало кто сидел у костра. Робб никогда не любил дождь, а Тася смутно всегда верила, что её мама бы обожала ливень, отчего тот становился как-то роднее. Последние дни обещали долгую холодную и сырую неделю, но оттого она не становилась ужасней. Слякоть, в которую превратились тропы, несли по своим мягким песчано-грязевым венам ручейки, сливающиеся в быстробегущие плоские реки. Всё полотно между одеялом густых, как мрачная синяя пенка или дрожжевое тесто, туч и травой с промокшей насквозь землёй было тёмно-зелёным, хоть и плоским, что обычно несвойственно пушисто-колючему лесу, и в этом цвете, особенно с ярким, страстно-тёплым языком костра, становилось приятнее и спокойнее. Даже бросающиеся друг на друга и шумящие вверху ветви лишь ласкали душу. Всё журчало или слегка подвывало, а огонь накренялся в сторону, стремясь вслед за ветром, что крал его жаркое сердце, и руки с мокрой под пледом головой стали подмерзать. Вдруг Тасю что-то ужалило в сухую на деревянном коротком поддоне ногу, и она взглянула сквозь полупрозрачную стенку дождя на Селестию, которая чудом ещё не убежала сушиться в дом. Взгляд её, этой крайне миниатюрной светлой кошечки с сильно выраженным носом, наблюдающим за пылающей древесиной, смотрел перед собой, теряясь явно где-то в другом месте, и она даже не заводила разговоров об Олеге, а в это время сухой лист под стопой Таси загорелся и стал слегка жечь её. «Ай! Ай!» — вскрикнула девушка, но её голос был заглушен бесконечно льющимся небом. «Что с тобой случилось?» — услышала она голос подруги прямо у себя над ухом, будто тот мог существовать отдельно от дождя. Селестия стояла перед ней с очень озабоченным выражением лица. По нему стекали реки воды, но её карие глаза пристально следили за Тасей, и она, взяв её под руку, повела в дом. Как только обе повернулись спинами к костру, тот потух, как маленькая свеча. «Та-ася!» — громко звал, крича, с размывающегося в потоке расстояния Робб. Он вышел из жилища за своей неуёмной любительницей капризов погоды и уже был на полпути до неё.

— Ты же теперь весь мокрый! — нарочито заметила она.

— Да! Как и ты. Я тебя вообще-то ждал, чем вы там так долго занимались?

— Всего лишь смотрели на огонь и на деревья, иногда хорошо бывает подумать. А ты чего не вышел с нами, раз всё равно потом пошёл под дождь? — но на самом деле её милый не слышал так много, как она говорила.

— А я думал, дамскими поцелуйчиками. А погода отвратная конечно, — он весь дрогнул. — Бяка в общем. Но за тобой я как мог не выйти? А огонь вы потушили? Как какой? Не-ет, не-ет, надо всегда тушить, даже если дождь: ты сама мне говорила, — Робб часто так шутил, пользуясь частыми навязчивыми советами Таси обо всём, но её это ничуть и не возмущало.

— Ну, значит, я пойду и потушу его, если он ещё сам не потух. Ой, а он ведь, кстати, очень стойко держался! Ты бы видел! Такой небольшой костёр в такой-то ливень!..

— Никуда я тебя не пущу!

Белый кролик нежно обнял её и стал самостоятельно переодевать, когда довёл до домика и внёс девушку внутрь.

— А, ну да, простите, иногда неловко дружить с парой… Кстати, костёр сам потух, так что не переживайте. Я пошла спать, спокойной ночи! — Селестия всё ещё была рядом с ними.

— Сладких снов, Леся.

— Я не Леся, я Селестия! — угрожала милая маленькая дюймовочка, похожая иногда на стручок гороха. Только гневный.

«Она тоже как ребёнок», — подумала Тася. Для неё это было что-то роднящее, поэтому она только глубже уткнулась носом в одежду и подмышку Робба, вдыхая его запах. …Она привязалась к нему. Близость подруги тоже радовала её: никогда она не жила так близко с теми, кого могла выбрать и кто нравился ей. Но и это лишь мимолётное приятное чувство.

Как бы ни странно, но Тася ни к кому не была привязана по-настоящему сильно, даже к Богине, однако часто тосковала или впадала в уныние отчего-то. Осознанно она жила немного, так как появилась совсем недавно, но в её сердце жило томление, которое сейчас разбавляли всё больше эти новые события и лица, особенно лицо Робба, похожее ещё на мелководье в бухте, полное морского неравно поверхностного разнообразия. Она отличала его запах от других, запах его вещей и его дома, который он долго поначалу возил с собой. С ним было теплее и спокойнее, её плечи расправлялись, ноги расслаблялись и плыли, а веки тяжелели и падали при нём… Сон… Как будто его долго не хватало. Тася была нервная и чувствительная, особенно с тех нелёгких годов с Богиней, которой все говорили бросить неоткуда взявшуюся маленькую ведьму в виде подростка, отчего иногда её беспокоило здоровье, но рядом с молодым человеком, белым зайчиком и белым кроликом, ей становилось будто легче, особенно если их двоих никто не беспокоил…

Она жаловалась ему даже на отношения с Эредином, который полностью ушёл в свои постельные свидания с девушкой — Тася считала, что очень нуждалась в друзьях или хотя бы в собеседнике, но никто в полной мере не мог ей этого дать.

Происходить начали странности, когда девушка осталась одна, даже без надзора разваливающегося следователя: то за стенами в пустых наколдованных чудными комнатах или в палаточных лагерях, именно в тех единичных местах их, где никого не было, слышались голоса, то запахи неприятные по целым дням мерещились, то ходило примерзкое ощущение тараканов по коже, то казались волосы собственные, пронизывающие насквозь всю еду в тарелке, — но позже стало даже страшно. Пока Тася находилась под крылом тëти Морриаса, еë безуспешно пытались обучить и магии, к которой девушка была вроде бы не склонна, и вот однажды, возвращаясь к просëлочной дороге от реки, возле которой проводился урок, она наткнулась на пустырь, на котором ещë недавно были люди, путешествующие с ней. Таисия была встревожена, но еë быстро успокоила Агафья, остающаяся рядом. Тëтка сказала, что ещë до их откола в сторону воды лагерь собрался, чтобы немного сменить место пребывания на более удобное и защищëнное от ветра. Направляясь в сторону предполагаемого нового местоположения приятелей и друзей, куда указала Агафья, Тася потеряла Морриаса из виду, но так и не обратила сама на это внимания. Вскоре за кустами, чуть поодаль от дороги, послышались родные голоса, и первой встала на глазах одинокая маленькая палатка Лëшки, главного весельчака, авантюриста и просто доброго дядьки, что на самом деле был ровесником Таси. В прыгающих по ткани тенях чëтко вырисовывался полуприплясывающий в положении «сидя» Алексей, наслаждающийся отдыхом явно под музыку от костра и звонкой гитары, хорошо слышимой отсюда. Девушка не стала его беспокоить и, обойдя палатку, прошла дальше, но ни костра, ни людей там не оказалось. Тася потерялась. Уже темнело. Вокруг были лишь высокие сухие и свежие заросли однообразной травы, кустарники и деревья, ничем не отличающиеся все друг от друга, будто с любой стороны некуда было идти, и ничего не было видно. К ушам поднялся знакомый стук — его посылало напуганное ситуацией сердце. Поверхность на мягкой коже похолодела, и волоски на ней зашевелил ветер, погладивший обнажëнные руки Таси. Еë напряжëнное лицо пульсировало, но не давало жару, только страх. Кто сейчас был за еë спиной? Можно ли оборачиваться? Но обернуться ведь всë-таки придëтся, чтобы хотя бы попытаться вернуться к единственной здесь дороге. Слышит ли она музыку сейчас? Даже на такой простой вопрос девушка не могла найти ответа, даже отчаянно напрягаясь и вслушиваясь в звуки, окружающие еë в этом месте, словно сам её мозг подводил её. Тася усилием воли обернулась. Палатка оставалась на месте, и в ней всё также плясал контур вроде бы её знакомого. Тут человек внутри замер, и девушка почувствовала, как на неё пристально, ровно и тяжело смотрят сквозь непрозрачную ткань. Огонёк внутри потух, и некто, скрипя, вышел к Тасе, абсолютно непохожий на Лёшу, и только от его движения уже она вздрогнула, да и вид незнакомца не призвал душу и колотящееся сердце к спокойствию. Руки задрожали, подавая знак необходимости что-либо предпринять, челюсти в леденящем холодке свело, и ногам не было покоя. Аккуратно для человека в поле одетый джентльмен будто терял в своём образе какую-то важную деталь, заставляющую своим отсутствием пропасть всякое чувство безопасности, что-то странное было в том или даже не вполне естественное. Во всяком описании и объяснении, невысокий подозрительный мужчина вызывал своим видом тревогу. Только Тася, уже пятившаяся назад, увидела трещину в глазу незнакомца, она, наполненная страхом и испугом до предела, повернулась к высокой стене травы, до краёв которой дотягивались лишь протянутые ручки, и побежала сквозь неё. Ноги девушки с размахом перепрыгивали бугорки и ямы на заросшей земле, перелетая по два метра за шаг, и быстро пульсирующая кровь в ней несла Тасю далеко отсюда, но будто свихнувшийся дяденька не отставал от него, а только нагонял всё время, пока та не сворачивала резко и очень вовремя в какую-либо другую сторону, что у неё получалось лучше, чем у джентльмена с треснувшим стеклянным глазом, но вскоре девушка выдохлась, чего почему-то не случалось с хихикающем с пеной у рта человеком, который, возможно, и не был уже похож на человека. «Он совершенно безумен!» — понимала Тася, как и то, что незнакомца ничего не остановит, раз уж эту немыслимую охоту затеяла его раненая голова, и это оставляло на душе её безвыходности только больше. Уже хрипящая девушка, неспособная нормально дышать, с ватными нетренированными ногами и несчастьем, читающимся на лице, поскользнулась на грязи, ознаменовавшей здесь болото, и упала, в попытке ещё удержаться, на спину. Тогда, в ту же секунду, на неё навалилась и громадная слюнявая и грязная собака.

«Плоттер!» — позвал псину кто-то и, тутже появившись, отдёрнул её за ошейник. Это был тот самый Лёша из лагеря Агафьи для чудных и чудил.

— Да что ты? Мы бы никогда не ушли без тебя, это ты как-то загуляла, затерялась, маленькая маньячка, — говорил Алексей, когда успокоил Тасю, привёл её ко всем своим, укрыл пледом и дал горячий лимонный чай со сладким рулетом.

Где-то было слышно, как бухтела на кого-то Морриаса за то, что потеряли «её девочку», взаправду играла у костра гитара какую-то весёлую и заводную песню с плохо различимыми словами из-за тихого голоса певуньи. Там же сидели на брёвнышке и Тая с Лесей, а вот Робба и Эредина с его девушкой нигде не было слышно.

— Там был страшный человек с треснувшим глазом!

— Ну ты даёшь! Я же красавчик, как ты могла меня с ним перепутать?

Они говорили полночи, а на утро, когда объявился Робб, весь лагерь тронулся дальше, к горам, где были горячие источники.

Горячо

«Горячо!» — вскрикнула она, опустив свою маленькую смуглую ножку в воду. Сейчас Таисия выглядела намного женственнее, и её кукольное лицо и фигурка идеально вписывались в приятную, завораживающую и расслабляющую атмосферу горячего источника под открытым звёздным небом, в которое уходил пар вместе с растаявшими в нём телами. «Вот бы потеха была, если бы источник был один на всех, а не разделён на женскую комнату и мужскую… Ох, нет, пожалуй, было бы опасно так купаться со взрослыми мужиками. Даже Эри-рю смутил бы меня! Да, это было бы ужасно!.. Его размер… Даже вода бы не скрыла такого, и Робб-и меня бы не защитил от этого стыда», — думала она и медленно, шажками больше погружалась в воду. Сейчас её лицо было бело на фоне прямых и коротких крашеных волос цвета тёмного сапфира в ночи или самого неба, в котором плясали холодные огоньки и подмигивали голым девушкам, наслаждающимся природной ванной или её имитацией. Сейчас Тася выглядела элегантней и привлекательней, в ней будто успокоился её детский вздор, но на самом деле никто не знал, что она скучала. Будто фея, отгородившаяся от шалостей. «Робб-и совсем меня не любит… Он давно, кажется, не обращал на меня так внимание, как на первых свиданиях, он почти меня, наверное, не замечает… Конечно, его друзья намного интереснее меня…», — ей было грустно, и она винила себя, что часто бухтела, как старая бабка, пытающаяся исправить в чём-то молодого и неудержимого парня, но не могла от этого успокоиться, и ничто не успокаивало её до конца, даже этот горячий источник, на котором она всегда мечтала побывать.

«Как бы выглядел такой бассейн горячей крови? Она казалась бы очень густой и тёмной, так?» — застучало у Таи в голове, и на мгновение она потеряла связь с реальностью, готовая провалиться во мрак.

Старушка

Ранее, в Дыре.

«Она боится спать одна!», — вспомнила Тася разговор каких-то мужиков у бара и продолжила фыркать и описывать своё крайнее неудовлетворение любыми даже обсуждениями легкомысленных и крайне харизматичных в среде мужчин дам. Эредина не особо беспокоила такая реакция. Он объяснил маленькой Тасе, что подобно Лелле, девушке, так часто оставляющей порог бара при отеле «Океан» в телах из тех, кто отчаянно пытается заглянуть под её и без того постоянно как-либо приподнимающуюся короткую юбку, многие девочки любых возрастов таким способом пытаются компенсировать внимание, которое не смогли получить от своих отцов. «А ведь я тоже, можно сказать, без отца… Но распространяется ли это на рождённых кислородом и прочими составляющими воздуха?»

— Зуб даю: если бы я встретил эту твою Леллу, я бы её так отшил, что она бы месяц плакала в подушку!

— Очень смешно! Да ты бы уже валялся у её ног, как и все остальные, потому что она носит чулки!

— А-ах… чулки-и-и!.. Чёрт, об этом я не подумал: очень жаль отшивать такие чулки. Похоже, плакать будем мы вдвоём.

Внезапно небо облило их неприятным дождём, рядом из ниоткуда появилась явная бесиха, которой не хватало только козлиных рожек. Она была во всём чёрном, в сетчатых колготках, берцах, но каждая деталь хорошо выделялась, не давая соблазнительному, бросающемуся в глаза телу утонуть в однородном бесформенном чёрном пятне. Девушка под красивым цветным и большим зонтом шла с кем-то под руку, обгоняя зачем-то всех, затем оборачивалась, оценивала прохожих и обсмеивала с ног до головы, как этот дождь. Разговор Дина и Таси, похоже, она слышала хорошо, а потому внятно прокомментировала его своим отвратительным ртом с раздвоенным тонким языком и пухлыми матовыми губами: «Вот они! Все недостатки общества в лице двух нищебродов, которым никто, очевидно не даёт! Милочка, станешь хорошей проституткой, с таким-то милым личиком и одержимостью другими шлюшками! Главное помни, соси с удовольствием и не кусайся, а то собачий кайф — это не всегда подарок». Глупая Тася не всё поняла из того, что ей было сказано, однако в ярости, застелившей, как пот, глаза, она и не слышала уже слов, только думала: «Как жаль, что закон запрещает… Нет, жаль, что он не наказывает таких людей. Я бы тебя наказала!» Но на удивление девчонка-бес растворилась с паром от горячего летнего пыльного кирпича, устилающего бульвары и улочки. Резкий запах её убегающих пяток попал в нос, будто действительно вся пыль не примялась от небольшого ливня, а поднялась сейчас, когда дождь только-только закончился, быстро, как и явился пару мгновений назад. Но все уже были мокрые, а потому улица медленно опустела.

Тася и Эредин сохли, лёжа на булыжнике, напоминающем о старых и толстых заборах здесь. Они находились на вершине холма с некоторыми развалинами и неким подобием бывавшего замка, прильнув затылками друг к другу, и тот участочек был самым тёплым, как и самым влажным. «Уф! Устала!» — пожаловалась девушка, но её друг любезно напомнил ей, что она снова прогуляла школу, а потому не могла устать, раз не делала ничего тяжёлого и серьёзного, и она замолчала.

Красные волосы Дина снова горели в закатных лучах и завораживали больше, чем надоевшие листья и деревья рядом. Длинноватые гладкие локоны переливались чуть золотистым огоньком и притягивали к себе. Тася повернулась и привстала на локти, чтобы быть сейчас выше друга и иметь больше возможности разглядеть его. Девушка застыла, её сердце забилось быстрее от волнения, и она наклонилась к голове Рю, чтобы поцеловать её, и её губы коснулись его мягких горячих у корней волос, в ноздри тутже попал их свежий мыльный запах.

— Что ты делаешь?

— Ты вкусно пахнешь.

— А, ну теперь понятно, — и Эредин без тени смущения пристально посмотрел ей в глаза, распахивая свои мягкие и пушистые рыжеватые ресницы.

«Приятно находиться рядом и «не краснеть удушливой волной», — каждый раз вспоминала Тася Цветаеву, поэтессу, чудом не стёртую за столько лет и изменений в мире. Как хорошо, когда ещё живут хотя бы книги. Тася чувствовала себя спокойно, будто ничего не должно случиться в ближайшие годы.

«Хорошо живём», — подумала старушка, что редко сидела дома и всюду обо всех всё вынюхивала. Она видела и как убили её старую подругу из-за делёжки денег, как пропадают без вести дети, как некоторые сами уходят из дома, а потом режутся и показывают всем свои несчастные ручонки, — всё, но никому ничего не сообщала. А что тут сообщать? Кому? Счастливо ведь живём. Никто не замечает, если под носом у него что-то не так.

Наставник

— Знал ли ты о таких существах как антропосавра, или антрополацерта? Они считались когда-то вымершей формой ящеролюдей, но на самом деле раньше таких и не существовало. В общем, сейчас они населяют некоторые пещеры Южных Руин, и их не считают за людей, однако, те имеют человеческие чувства и признаки человеческого осмысленного поведения, насколько я слышал. По правде, с одним я даже был мельком знаком. Звали его Билл и за это он всех убил. Ящеролюд мечтал о своём собственном имени, однако биологическое его поведение одержало верх над социальным, и существо напало на экипаж, находясь в открытом море. Там же умер и он сам. От голода. Человеческие потребности, желания, стремление выделиться из толпы, обрести собственное «я» на лицо. Однако можно ли считать такое существо человеком? Да, он был одним из немногих таких агрессивных зверолюдей, на самом деле обычно они не нападают и даже проявляют такое же сострадание к другим как человек. Но стоял вопрос: стоит ли относиться к плодам человеческого же разума по-человечески? А я скажу тебе: твоё отношение к другому должно зависеть не от того, кем является он, а от того, кем являешься ты. Но и, если кто-то ведёт себя недостойно, не стоит строить из себя того, кто простит любые грехи. Уважение исходит от тебя, его не надо заслуживать, но его можно легко лишиться как самому, так и любому иному. Ящеролюди, чудные могут ничем от нас не отличаться кроме внешности или характера. Нужно помнить, что и ты не выбирал, кем рождаться, но ты выбираешь, кем показывать себя. Ты будешь таким же диким Биллом, если недостойно проявишь себя в отношении других людей.

Песнь высокой раненой птички

Тематический район для туристов. Вален-Вилль.

«Я никогда и не думала, что влюбиться можно так запросто. Наверное, я очень наивна, раз меня так легко можно обворожить талантом или внешностью его. Меня покорила француженка и её красивое страдание. Она пела в мой славный тёплый вечер в каком-то кабаке, когда в него праздно и пьяно ворвались я и Эредин. На крошечную сцену тогда, на которую никто не обращал внимания, в тонкий белый свет вышла столь же тонкая фигурка очень молодой и очень красивой блондиночки с короткими подкрученными волосами, обрамляющими её жемчужное еле-еле разборчивое в лампе лицо, которое потом запело полными красными накрашенными губами, похожими больше на спелую вишню, наполненную соком и дрожащей, упирающейся плотно в тонкие стенки ягодной кожурки музыкой, что полилась из них, как из пореза. Она рассказывала мне, а я не понимала. Кто-то переводил мне тихо, что она поёт о своём одиночестве и бессмысленном, бесцельном существе на этой земле, как она пытается убежать от всего, что так мучает и терзает её, но в итоге она погибает на пустой холодной площади Парижа, что стоял когда-то… Птица пела так пронзительно и с такой печалью, что невольно накатывались слёзы. Моё лицо скривилось, наверное, как у младенца, предаваясь рыданиям, и я молча спрятала его от людей, чтобы никто не увидел меня. Я знаю, людей трогает подобная реакция, однако всё равно я не хотела, чтобы меня вдруг поняли неправильно, ведь все восхищались вокруг, если, конечно, вообще слушали певичку, но восхищение это больше вызывало одобрение, наслаждение или радость, а во мне её талант вызывал слёзы. Вообще любое сильное переживание, особенно позитивное, у меня выливалось в слёзы, поэтому Эредин уже подготовил мне гору свежих салфеток и увлёк меня в уголок».

Олег

Около города Вален-вилль.

После всего застоя наступившая череда событий и знакомств привела, наконец, к той самой дружбе, ради которой можно жить десятки лет в терпеливом ожидании. Олег мой познакомился с девушкой, для которой по характеру был создан. Это та дружба, при которой люди могут жить на расстоянии душа в душу, при том не имея друг с другом ни романтических, ни сексуальных отношений, но фантазия моя мне не даёт оставить этих двоих в покое, потому данная страница будет как фанфиком, опирающимся на некоторые события из реальной жизни созданного мною человека.

Стояла высоко в небе серебряная и яркая, как начищенная монета, круглая Луна, скромно, но с теплотой и семейной любовью освещающая тонкую полевую дорожку Олегу и Лесе. Он идёт к старой могиле своего брата, поливая вином землю, нетрезвый и беспокойный, приправляя сарказмом свои жалобы на бесконечную жизнь. Леся, понимающе, сидя на корточках рядом с ним, коснулась его спины в чёрной рубашке, аккуратно погладив. Они были втроём, с молчаливым призраком рано ушедшего из жизни родственника, и двое ушли, когда третий остался, не имея возможности ходить, прикованный к своей вечной могильной земле. Олег с Лесей остались одни. Тёплый желтоватый свет лампы вырисовывал обеденный деревенский стол, на котором стоял, вазу с высыхающими полевыми цветами, маленькую грязную кружку и двухъярусную не застеленную ещё с утра кровать. Мужчина, худой, с чёрными вьющимися волосами, голубоглазый красавец по юношеским дням, сейчас некрасивый, злой и пьяный, сел в одежде на постель, касаясь длинными кривыми пальцами пустой кружки и разочарованно опрокидывая её, снова на что-то сматерился и уставился в какую-то воображаемую точку, погружённый в свои мысли, неслышимые даже им самим.

— Вот ты… хотела бы меня? Ты же нормальная девчонка, почему у тебя давно нет мужа и четверо детей?

— … Я не знаю… Потому что у меня никогда их и не было…

— …Ты вот могла бы… сейчас утешить меня и мою жалкую душу? — прерывисто, постоянно сбиваясь, Олег говорил, намёками, но его полупроглатываемые слова так и оставались непонятыми. — Сердца у меня нет, в моей груди — дыра. …Ты видишь? Давай ты побудешь со мной ещё немного, ладно? Садись сюда… Не бойся…

Он сидел с краю, ближе к столу, и большая часть кровати была пуста. Девушка села, ощущая непонятное, смущающее и щекочущее волнение в груди. Олег часто был рядом с ней так близко, но раньше мужчина не вызывал такого ускоренного сердцебиения у неё. Ей это было непонятно, но разум её, как ей казалось, оставался чист. Друг её продолжал говорить сам с собой себе под нос, пока Леся терпеливо ждала, когда же он устанет и заснёт, чтобы спокойно уйти. Олег обнял её за талию, а она почувствовала, как горяча его сильная рука.

— Ты можешь дать мне только один раз? Один раз, солнышко… Мы останемся друзьями.

— …Тебе правда это нужно?

— Да.

Повременив, в больших сомнениях… в растерянности… она всё же дала ему «да». Не испытывая никакой половой привязанности или же хоть мимолётных романтических чувств (возможно), девушка согласилась. Признаться, никогда он так не смущал её, близкие отношения всегда сохранялись дружескими. Леся отошла за свечами, пока Олег «готовился» — он был согласен на любые её условия, а она не могла совсем не настроиться на романтику. За несколько коротких тактов она устроила себе нужную обстановку, её тело дрожало, она боялась подойти к нему… Он подозвал шёпотом её к себе. Леся подошла, встала одним коленом на кровать, а руками обняла Олега за шею, но ему это было не нужно. Он облизал её всю, кусая, оставляя багровые засосы на коже, перевернул на спину и, расстегнув её джинсы, сунул руку под них и под нижнее бельё, пальцами залезая внутрь самой девушки, во влажное и горячее влагалище, затем разделся сам и провёл так полчаса ночи, прежде чем уснуть.

На следующее утро он всё забыл, а девушка так и не напоминала ему. И они остались друзьями.

Селестия знала всё о своём избраннике, о котором собирала тонну материалов и фотографий, в которого влюблена была безумно, хотя и скрытно для себя, и с которым могла пересечься лишь иногда, когда лагерь Агафьи гостил у городов или когда могла оставить его вовсе. Но это не позволяло ей переходить границ, и где-то, может, она осторожничала зря, однако, к счастью и она была близка, пусть и не настолько, сколько привычно всем.

Самые светлые цвета во тьме

Существует и в более материальном понимании Тень, или Тьма. Это пространство и банк всех скрываемых чувств и эмоций, являющийся отражением обыденного мира, та самая паутина иначе говоря. Как писал уважаемый Сэр Джеймс Мэтью Барри, автор сказок о Питере Пэне: «Ночь, как и день, окрашена в разные цвета, но только более яркие и волшебные. Не верите? Тогда посмотрите, как ослепительно сияет лампочка в одиноком ночном окне и как невзрачен и тускл свет, когда за окном светит солнце».

Если успокоиться, отречься от занятий и прочих дел, Тася, присев у какой-нибудь реки, могла увидеть над самой её гладью маленьких жужжащих синих и голубых фей, особенно ярко сияющих в тумане и в ночи. Те крошечные существа то танцевали, то шептали Тасе чужие мечты, естественно, не раскрывая ничьих личностей. Так она услышала про попытку кого-то попробовать вкус радуги, получить всесмысленно большой и прекрасный праздник, заниматься давно утерянными, но оттого не менее полезными технологиями, стать врачём или режиссёром и научиться играть на пианино. Были даже и более взрослые желания: чтобы власть признала творчество, чтобы правил президент или просветлённый царь, а не какая-то шпана, которой лишь бы пить, кутить и баловаться дамами и танцами.

Но надвигалась и та тьма, что представляла собой рой монстров, человеческих страхов, ненависти и тёмных желаний. Она приближалась вместе с храмом.

---

Примечания:

Чем дальше в лес, тем интереснее и злее камни, жду тебя в следующей главе☕