Глубина (джен)

Судьи переодеваются в одиночестве.

Никто не может сказать, когда это было придумано: непохоже, что идея возникла из-за избытка свободного пространства в Мега-Сити. Но все же когда-то было принято решение, что у каждого носящего броню судьи должно быть личное пространство, где он каждый день сможет сменить гражданскую одежду на униформу и наоборот.

Андерсон понимала, что, став судьей, она получит и код от своей собственной раздевалки, но все равно испытывает шок, когда дверь открывается перед ней и она видит свою форму, висящую на стене.

Она прикусывает губу, чтобы скрыть довольную улыбку, и шагает вперед, а дверь закрывается за ней с глухим стуком.

* * *

Андерсон уходит от «Персиковых деревьев», уверенно глядя вперед, во всяком случае пока не добирается до своего мотоцикла. Около него она замирает.

Есть ли у нее право управлять им? Форма пока остается на ней, так как снять ее Андерсон может только во Дворце правосудия, но мотоцикл?..

Стоит прикрыть глаза, и перед ней снова предстают останки сброшенных с высоты жертв Ма-Ма. Андерсон шатается впервые с тех пор, как ее ранили на верхнем уровне мегаблока. Только поэтому — она может поклясться в этом — ее качает так, что приходится опереться о мотоцикл. Перед глазами появляется рука с поблескивающим на солнце значком. Ее значком.

— Рассуждения верны, — произносит Дредд, когда она смотрит на него. — Вывод ошибочен.

Андерсон моргает, удивленно глядя, как его рот кривится, и она не сомневается, что пожалеет, если попытается забраться ему в голову, чтобы понять, что это значит.

— Твоя аттестация закончена, новичок. Ты выдержала проверку. Главный судья проинформирован.

Мысли в голове путаются. Андерсон выпрямляется и оглядывается по сторонам. Никто не обращает на них внимания, выполняя свою работу — приводя в порядок район или преграждая путь гражданам, наблюдающим, вероятно, за самым большим собранием представителей закона, которое им только приходилось видеть.

Дредд протягивает ей руку, поддерживая, когда она снова шатается, закрепляя свой значок. Все еще дает о себе знать рана, которую он перевязал, пока они спускались из творившегося в «Персиковых деревьях» филиала ада на земле. Он не уходит, явно чего-то ожидая.

— Да сэр. Спасибо, — наконец получается сказать у нее.

Теперь Андерсон и без экстрасенсорных способностей ясно, что когда он так кривит губы — это означает улыбку.

* * *

Не таким она представляла свое первое задание. Конечно, даже после назначения в тринадцатый сектор Андерсон не ожидала, что станет напарником Дредда. Одинокий, образцовый судья... но сразу работать в одиночку? Новички всегда сначала работают под присмотром, право принимать собственные решения приходит с опытом. Новичков не допускают до самостоятельной работы без сопровождающего судьи с десятилетним или даже большим стажем.

Однако она понимает, что иногда лучше не спрашивать. Даже многолетняя привычка инстинктивно блокировать мысли, которые она сама не хочет прочитать, не позволяет ей отгородиться сейчас. Особенно пока она глядит на лицо этого человека, на котором буквально написано, что он был бы счастливее, если бы не знал о ее существовании.

— Имущественный спор. Мегаблок «Атлантик Тауэр», сто двенадцатый уровень. Подробности будут переданы по пути.

— Да, сэр, — все, что она отвечает.

Диспетчеры обычно не носят шлемы во время работы. Почти никто из тех, кто сидит за столами во Дворце правосудия, не делает этого. Направляясь к выходу, Андерсон задумывается, назначили ли этого судью сюда недавно после работы на улице, устал ли он носить шлем или его просто не волнует, что любой может прочитать плохо скрываемое отвращение на его лице.

В «Атлантик Тауэр» Андерсон не чувствует того отчаяния, которым буквально пропитался воздух в «Персиковых деревьях». Хотя это такой же стандартный мегаблок, в котором живет множество людей, но все же тут можно найти признаки лучшей жизни... или, по крайней мере, надежды на нее. Тут больше чистых окон, и почти нигде нет граффити.

На сто двенадцатом уровне из-за двери в темном конце коридора, в котором еще недавно на стенах были намалеваны всяческие, теперь закрашенные, непристойности, слышится громкий плач. Осторожно подойдя к двери, Андерсон поворачивает ручку и толкает ее рукой, держа во второй оружие. Весьма живописная гостиная пуста, мягкое кресло опрокинуто на спинку. Как и в спальне, здесь много всякого хлама и никого нет. Осмотревшись, Андерсон замечает, что приоткрыта дверь, ведущая во вторую спальню — редкая роскошь в мегаблоках.

— Мэм? — зовет она и принимает стойку боевой готовности, когда рыдания обрываются резким звуком пощечины.

Из переданной диспетчером информации Андерсон знает, что здесь живут Лейла Смарт и ее брат Роберт. Квартира принадлежала их матери, и она завещала ее Лейле, чем Роберт был очень недоволен, и со временем его недовольство проявлялось все сильнее — в первую очередь в вандализме.

Андерсон мысленно тянется внутрь, проскальзывая через почти истерический ужас Лейлы, осторожно касается разума мужчины, стоящего около двери. Андерсон отступает на шаг и вся подбирается.

— Роберт! — окликает его она, стараясь придать голосу властность, с которой обращается к преступникам Дредд. — Это судья Андерсон, выходи!

Из-за двери слышится сумасшедший хохот.

— Нет уж. Джако предупреждал, что ты придешь! Сама иди сюда! — новый приступ истерического смеха. — Слышишь, сука? Теперь это моя квартира!

— Ответ неверный, — говорит Андерсон, чувствуя, как напрягаются ее плечи.

Ее ботинок с силой впечатывается в металлическую дверь — и действительно, Роберт не слишком умен: не учел, что все двери в мегаблоках открываются вовнутрь. Он получает весьма болезненный удар по лицу, и Андерсон с удовлетворением слушает его вопли, полные боли и гнева.

— Сука, — не обращая внимания на кровь из носа, Роберт направляет на нее пистолет. — Джако обещал...

Договорить он не успевает, потому что Андерсон наносит ему удар в челюсть тыльной стороной ладони. Теперь у него кровоточит не только нос, но и прикушенный язык. Роберт охает, с ошарашенным взглядом сползая по стене, а пистолет выпадает у него из руки.

Пинком отбросив пистолет в сторону, Андерсон разворачивает Роберта лицом к стене и надевает на него наручники.

— Нападение с использованием огнестрельного оружия, попытка присвоения чужой собственности. Приговор — пять лет в изокубе, — она усмехается. — Забудем про покушение на жизнь судьи, потому что у тебя недостаточно мозгов, чтобы оно было преднамеренным.

Роберт все еще скулит и не может понять, что случилось, поэтому Андерсон отводит от него взгляд, чтобы посмотреть на сидящую на кровати Лейлу. Прикрыв лицо ладонями, та все еще плачет, но уже заметно, что она потихоньку успокаивается. Андерсон вздыхает и включает свой коммуникатор.

— Андерсон — Центру.

— Слушаем вас.

— Дело завершено. Запрашиваю фургон к «Атлантик Тауэр», сто двенадцатый уровень. Один в изокуб.

— Принято, ожидайте.

Андерсон подходит к Лейле и присаживается на корточки, чтобы взглянуть ей в глаза, но не решается прикоснуться — ни физически, ни ментально — и как можно мягче окликает ее по имени.

— Спасибо, судья, — всхлипнув, смотрит на нее Лейла.

В ее взгляде благодарность и больше нет страха. Андерсон знает, что у Лейлы найдутся силы жить дальше, она способна многое перенести. Андерсон сделала мир чуть лучше, и от этого испытывает незнакомое прежде удовлетворение. Это чувство останется с ней даже вечером, после того как она снимет форму.

* * *

«Мутантская мразь», — одна из первых мыслей, которые Андерсон научилась блокировать.

Дети могут быть злыми, но она также рано усвоила, что проявившиеся в детстве жестокость и ненависть с возрастом никуда не исчезают.

Окружающие, по мере того как она проходила обучение в академии, обычно реагировали на нее двумя способами. Одни изо всех сил старались скрыть свое беспокойство из-за ее способностей и испытывали скорее любопытство, когда они проявлялись. Другие сразу же приказывали ей держать свои «экстрасенсорные штучки» при себе и ни в коем случае никому не говорить, что именно она о них узнала. Судейский совет мог счесть ее полезной, но при этом ничего не делал, чтобы убедить в этом подвластных ему судей.

Стоило ослабить блоки, и она снова слышала только «Мутантская сука», «мразь», «Мутант!» «Мутант!»

Иногда она сворачивалась калачиком в своей постели, сожалея, что радиация не расправилась с ней с той же пылающей яростью, с которой отняла у нее родителей.

* * *

То утро у «Персиковых деревьев» — не последний раз, когда Андерсон встречается с Дреддом. Она видит его почти каждый раз, когда ее вызывают к главному судье. Кажется, они оба там частые гости, хотя Андерсон готова поклясться, что разговоры Дредда с главным судьей проходят приятнее. Она была рада, что на второе задание отправилась с напарником, но вскоре проявилась некая тенденция. Один за другим судьи информировали главного судью о своем желании взять себе в напарники другого новичка, и взгляд главного судьи становился все более хмурым каждый раз, когда Андерсон приходила сообщать ему об этом. Прошло уже несколько недель, и Андерсон все чаще задумывается о самостоятельной работе.

Через два месяца после того как она стала судьей, выходя из Дворца правосудия, Андерсон обнаруживает, что рядом с ее мотоциклом на своем восседает Дредд.

— Я занимаюсь рядом имущественных споров в мегаблоках на северо-востоке этого сектора.

Никакого приветствия, простое заявление. Удивленно подняв бровь, Андерсон старается не переборщить с удивлением в своем ответе, не понимая, как это относится к ней.

— Да, сэр?

— Три из них привели к смертям. Еще один — второй на этой неделе — к коме. У меня нет ничего, кроме некоей тенденции и имени, которое фигурирует в каждом деле.

Это почему-то кажется знакомым, но она не может вспомнить, почему, и поэтому просто кивает.

— Джако, — говорит Дредд.

— «Атлантик Тауэр», Роберт Смарт.

Его рот слегка кривится в подобии улыбки, голова немного наклоняется в знак подтверждения.

— Он в изокубе, — Андерсон хмурится, не понимая, потому что Дредду это должно быть известно.

— Преступник может временно покинуть изокуб для допроса, — Дредд, кажется, что-то цитирует. — Требуется присутствие судьи, вынесшего приговор.

Андерсон кивает и отводит взгляд, делая вид, что ей нужно срочно взять шлем. Требуется ее присутствие. Конечно.

— Я подал заявку на перемещение Смарта из изокуба сегодня в два часа дня.

Она садится на свой мотоцикл, надевает шлем и следует за ним.

* * *

Наблюдать за тем, как ее родители умирают в течение нескольких месяцев, было едва ли не самым тяжелым, что приходилось испытывать Андерсон. «По крайней мере, это случилось довольно быстро», — такие слова она слышала не раз, произнесенные как вслух, так и в своей голове. Так говорили люди, которых не было рядом, когда у родителей случился первый приступ кашля и осунулись лица, когда мать дрожала от озноба, а ее кожа буквально пылала...

Они сами отказались принимать лекарства — когда Андерсон почувствовала, что им больно заставлять ее видеть, как они мучаются. Она должна была их отпустить, и этот выбор был правильным — и потому хорошим. Выбор, который они сами могли сделать.

Этого она не сказала Дредду тогда, в «Персиковых деревьях». Да, она хочет изменить то, что в ее силах. Но она хочет позволить людям самим выбирать свой жизненный путь, а не заставлять обстоятельства сделать этот выбор за них.

* * *

После задержания она не допрашивала Смарта. Его преступления и без того были очевидны, приговор она вынесла верно.

Почти два месяца в изокубе не пошли ему на пользу. Когда он садится на стул по другую сторону стекла, его лицо болезненно-серое. Стекло не было зеркалом — заключенным не предоставлялась и такая иллюзия свободы. Они здесь, и никуда не денутся, пока не истечет срок.

Дредд смотрит на него, как всегда, бесстрастный. Андерсон заговоривает первой.

— Сэр, вы сами будете вести допрос?

Дредд медленно поворачивается к ней.

— Тебе нужно быть с ним рядом? Ты смогла прочитать ту женщину через дверь, — его голова наклоняется, когда он начинает вспоминать. — Но когда выведывала информацию у членов банды Ма-Ма, находилась с ними в одной комнате

Андерсон удивленно вздыхает. По ее губам пробегает улыбка. Как серьезно он выглядит, напоминая ей, как много она узнала в тот день, когда все изменилось.

— Не нужно, получится и отсюда. Все, что он знает о Джако?

— Да, — Дредд кивает и смотрит на Смарта.

Она расправляет плечи, прикрывает глаза, глубоко вдыхает и тянется к разуму Смарта.

* * *

В первый раз очутившись в чужой голове, она даже не поняла, что случилось.

Мысли, чувства... Она научилась блокировать их, за исключением тех случаев, когда хотела услышать. Ее способности не нравились совету, но в академии все равно нашлось достаточно экстрасенсов с подходящими навыками, которые помогли ей их развить. После двух лет строительства собственных деревянных калиток стало настоящим облегчением научиться сохранять контроль над собой и устанавливать в своем разуме настоящие железные двери с надежными замками. После того как она впервые пришла на общий обед без привычной головной боли, Андерсон плакала от счастья в уединенном уголке.

Никто, кроме нее, не обладал такими способностями. Может быть, дело в том, что она получила их будучи ребенком — такая теория выдвигалась не раз. Ее разум еще развивался, был более податливым, чем у взрослого, потому радиации оказалось легче воздействовать на него.

Однажды она просто открыла одну из созданных ею же дверей, но, вместо того чтобы просто слушать, решила войти.

Цвета вокруг стали насыщеннее, все излучало яркий свет — как всегда, когда она тянулась к миру... Но она знала, что ее не было там, где она очутилась. По-другому это описать у Андерсон не выходило.

Она знала, что стоит в своем классе, одна, а ее инструктор стоит в коридоре вдалеке от нее. Но это было не так. Она стояла в кабинете, а инструктор сидел за своим столом с выгнутыми ножками и потертой столешницей, наблюдая, как его сын за окном стучит старым мячом по забору, за которым сушится белье.

Внутри у нее все сжалось, высокий звук застрял в горле. Инструктор поднял голову, широко раскрыл глаза... И дверь захлопнулась, отбросив ее обратно на стул. Она закашлялась, ее скрючило и вырвало обедом прямо на пол.

Инструкторы не знали, что с ней еще делать, поэтому дальше она осваивала свои способности уже сама. Совершенство достигается только практикой.

* * *

Неважно, сколько доверия она завоевала своей работой в качестве судьи, по-настоящему комфортно она все еще чувствует себя только в головах других людей. Андерсон не может сказать, как это ее характеризует.

В голове Смарта все хуже, чем она ожидает, и перенасыщенные цвета приглушены. Он стоит с тяжелыми цепями на лодыжках посреди лишенной окон комнаты, уставившись в стену. На ней снова и снова показывают, как он же, лощеный и гордый собой, раз за разом пинает сестру, когда она подползает к двери квартиры, принадлежащей ему, а не ей. Снова и снова, бесконечный цикл.

— Восхитительно, — комментирует это Андерсон.

Смарт поворачивается к ней и замахивается...

Но она стоит уже у него за спиной.

— Ничего не выйдет, — говорит Андерсон ему еще до того, как цепи, ни к чему не прикрепленные, сковывают его.

Смарт пытается вырваться, но наступает на металлические звенья, спотыкается и падает перед ней на колени. Его голова склоняется, и картинка со стены исчезает. Он пытается разжалобить ее, но она хватает его за подбородок, заглядывая в глаза.

— Кто такой Джако?

Дредд стоит все так же неподвижно, когда она открывает глаза. Она никогда точно не знает, сколько времени проводит в чужих головах, но уверена, что никогда не чувствовала себя так спокойно, как когда он находится рядом с ней.

— Малак Джакондо. Работает где-то в тринадцатом секторе, но Смарт не знает, в каком блоке.

Она делает успокаивающий вдох и отходит от стекла и человека, съежившегося у стены у двери. Той двери, которую охранник сейчас открывает, чтобы забрать преступника. Андерсон не жаль его, и ей не хочется на это смотреть.

Дредд делает то же самое, берет стул и садится. Она следует его примеру, и у нее уходит около минуты на то, чтобы сложить разрозненные кусочки логического паззла.

— Насколько мне известно, в этом секторе много ломбардов и контор по выдаче займов. Раз в месяц Джако появляется в «Атлантик Тауэрс» и раздает деньги в обмен на все что угодно. Смарт считает, что он занимается сутенерством, детской проституцией... помимо торговли наркотиками и драгоценностями.

— А еще распоряжается недвижимостью? — Дредд, похоже, нисколько не удивлен, Андерсон не уверена, знакомо ли ему вообще это чувство, однако по его тону понимает, что должна поторопиться.

— Для Смарта это тоже стало неожиданностью. Он пошел в контору Джако с ожерельем матери — единственной вещью, которую он получил по завещанию, и поэтому решил, что оно должно стоить хороших денег. Джако так не думал, что вывело Смарта из себя, но тут у Джако возникла идея насчет квартиры матери Смарта...

— Что за идея?

Андерсон пожимает плечами.

— Джако велел Смарту не беспокоиться о завещании. Просто пойти в квартиру, выгнать свою сестру... и ждать, пока появятся судьи.

— Подожди-ка. Судьи? — почти рычит Дредд, и Андерсон не видит, но знает, что его брови нахмурены. Отвечает ему кивком. — Интересно...

Дредд встает и подходит к стеклу, за которым видна опустевшая комната.

— Интересно, — повторяет он, — каким количеством недвижимости мистер Джакондо владеет в тринадцатом секторе.

* * *

Трудно не делить время на «до» и «после» «Персиковых деревьев».

После случившегося там Андерсон написала об убитых ею судьях в своем рапорте и предполагала, что Дредд сделал то же — об убитых им. Но больше она никогда и ни при ком не упоминала о подозрениях, что продались не только эти четверо. У нее было лишь несколько мгновений между убийством первого и тем, как Дредд достал другого, чтобы осознать, что это ее совсем не удивляет, а потом она просто ничего не могла изменить.

Однако это не означало, что она ничего не замечала. Коррупция всегда свирепствовала в Мега-Сити. То, что она просочилась во Дворец правосудия, было ожидаемо. Стоило начать искать, и можно было заметить, что некоторые преступления в некоторых секторах так и оставались безнаказанными, независимо от того, как часто поступали вызовы и высылались за информацией дроны. Конечно, это можно было списать на постоянно высокий уровень преступности и недостаток судей, но все же хотя бы один судья должен был отрабатывать хотя бы что-то. Возникало ощущение, что некоторые преступления будто намеренно игнорировались.

Никто не потребовал подробностей после ее рапорта. Дредд, кажется, тоже отнесся к этому с присущим ему фатализмом. Поэтому Андерсон также просто выполняла свою работу, задаваясь вопросом, что бы делала, встретившись с другими судьями, нарушившими присягу.

Она подозревала, что сначала стреляла бы на поражение, а потом бы писала новый рапорт. Что еще ей оставалось?

* * *

Она уже видела это раньше, но Андерсон все равно поражается, насколько сосредоточенным может быть Дредд, когда у него есть цель.

У центра не намного больше информации, чем у них. На самом деле, даже меньше. Малак Джакондо числится в системе как гражданин, совершавший лишь мелкие правонарушения, пока был несовершеннолетним и жил со своими тетей и дядей в одиннадцатом секторе. Он преуспел в своем бизнесе, занимаясь займами, и в его списке собственности были один дом, одна машина и один велосипед. Больше, чем у многих, особенно учитывая, что дом представлял собой двухэтажный особняк, но все же Джако трудно назвать богачом.

Ясно, что Джако не уличный преступник и не главарь какой-нибудь банды. Андерсон не знает, возбуждена она этим или встревожена.

Вместе с Дреддом они решают, что ежемесячные появления Джако в «Атлантик Тауэрс», вероятно, означают также и появления в других мегаблоках сектора, так что стоит заглянуть и в них. Ближе всего «Стернхаммер» — почти близнец «Персиковых деревьев». Андерсон старается держать руку подальше от оружия, пока они в этом мегаблоке: она пока плохо понимает задумку Дредда.

— Мы не ищем его, — говорит она, когда они возвращаются к мотоциклам. — Мы даем ему знать, что интересуемся им.

— Это более эффективно, — кивает Дредд.

— Может быть, — бормочет она.

— Есть другие идеи, новичок?

Она качает головой, но, садясь на свой мотоцикл, все же делится с ним своими сомнениями.

— Он вряд ли придет за нами сам.

— Верно, — соглашается Дредд.

На самом деле, у нее просто нет подходящих слов, чтобы рассказать, что еще она думает. Прежде чем у нее получается их подобрать, Дредд заводит свой мотоцикл и оборачивается к ней.

— Держись поближе, — говорит он. — Готова?

Андерсон не спрашивает, к чему. Она знает, что ответ — ко всему.

— Готова.

* * *

Оглянувшись на прошлое, на события в «Персиковых деревьях», Андерсон поняла, что тем, что всегда сдерживало ее, заставляя балансировать на грани между «сдала» и «не сдала», была неопределенность.

Когда вы слышите и видите больше, чем большинство людей, вы не можете не пытаться обработать всю информацию — и потом не можете не гадать, не кроется ли за ней что-то большее. Принимая решение, Андерсон была уверена в нем, но принятие решений — не говоря уже о вынесении приговоров — это прежде всего понимание, каким должен быть твой следующий шаг. Время, нужное для этого, — непозволительная роскошь на поле боя. Поэтому в стимуляциях Андерсон продолжала получать хорошие оценки за точный анализ ситуации, но в конечном итоге оказывалась ранена или мертва. Слишком часто.

В первые часы в «Персиковых деревьях» Дредду постоянно приходилось подталкивать ее к принятию решений и самостоятельным действиям. Андерсон знала, что не соответствует требованиям, даже если принятые ею решения встречали его одобрение.

А потом они стояли под открытым небом, в ночи, и Дредд говорил, что они не могут там оставаться, им некуда идти, и пока не придет помощь, придется самим позаботиться о своей безопасности. Тогда она и поняла, каково единственно верное решение на реальном поле боя.

Делай то, что нужно, чтобы выжить. Принимай решения, которые защитят тебя и невинных в этот конкретный момент.

Андерсон перестала колебаться.

* * *

Удар наносится на закате, когда они направляются обратно ко Дворцу правосудия.

У Андерсон не больше секунды на удивление, когда грузовой автомобиль останавливается прямо на дороге перед ними, а его задние дверцы открываются, показывая чертову пушку.

— Скользи! — рявкает Дредд

Андерсон инстинктивно наклоняет мотоцикл вслед за ним так, что их мотоциклы двигаются теперь почти параллельно земле. Ее правая нога едва не задевает асфальт, когда они скользят под грузовик, и они останавливаются совсем рядом, чуть ниже механизма, соединяющего прицеп с кабиной.

Пока Андерсон достает оружие, Дредд уже успевает прострелить передние колеса, а затем она слышит, как он стреляет по задним. Поэтому она приседает и целится, готовая всадить очередь в ноги любому, кто решит подойти слишком близко.

Время тянется, пульс стучит в висках. Ничьи ноги не появляются.

— Мы не можем здесь оставаться, — шепчет она.

Дредд поднимает свободную руку и проводит пальцами по гладкой нижней части трейлера.

— Усиленный, — констатирует он.

Осторожная попытка узнать, кто находится над ними, подтверждает это. Все, что Андерсон может прочитать, — это тревожное возбуждение гражданских, наблюдающих за остановившимся грузовиком.

— Он хорошо экранирован, — говорит она Дредду. — Ничего не выходит.

— Параноик или предусмотрительный человек? — усмехается Дредд.

Требуется секунда, чтобы смысл дошел до Андерсон — вместе со страхом.

— Ты думаешь, они знают обо мне?

— Думаю, это так, — отвечает Дредд. — И ты права, оставаться здесь мы не можем.

— Эй! Судьи! — мужской голос доносится из какого-то динамика, когда они выбираются из-под грузовика, рука Андерсон тверже сжимает оружие. — Вам ничего не грозит. Джако просто хочет поговорить с вами!

Дредд хмурится еще сильнее, но продолжает молчать, а Андерсон стоит рядом с ним, неподвижная, как скала.

— Ну же, — продолжает мужчина. — Вы уже подпортили мне тачку, не усложняйте ситуацию.

— Оружие пятого класса в гражданском транспортном средстве, — отвечает Дредд. — Наказание — семь лет в изокубе. Покушение на судей...

— Покушение? — смеется голос. — Хорошо, судьи, вы сами этого захотели.

Металл скребет по металлу, и они оба наблюдают, как из-под кабины грузовика появляется труба. У Андерсон перехватывает дыхание, и она засовывает руку в поясную сумку за дыхательной маской, но уже чувствует сладкий запах того, что принято называть усыпляющим газом.

Она успевает услышать ругань Дредда и теряет сознание прежде, чем успевает сказать ему, что все в порядке.

* * *

Никто в академии не любил нянчиться с детьми. В Мега-Сити жизнь ни для кого не была легкой, а судьи должны были лучше остальных справляться с ее тяготами.

Это одна из причин, по которым Андерсон никому и никогда не рассказывала, что с ней происходило всякий раз, когда они проходили химический тренинг.

Когда она первый раз вместе с командой других курсантов проходила симуляцию с несколькими комнатами, в которых их могло ждать что угодно, в том числе комната, заполненная газом, который должен был убивать любого, кто делал вдох после открытия не той двери, она первой потеряла сознание. Естественно, другие курсанты посмеивались над ней из-за того, что именно она угодила в ловушку. Но Андерсон чувствовала себя очень плохо, поэтому насмешки были не такими резкими, какими могли бы быть.

При следующей попытке и другие курсанты потерпели неудачу, так как не смогли открыть дверь и решили взорвать ее, заполнив коридор газом.

В ту ночь Андерсон осторожно расспросила их об ощущениях. Однако то, что она узнала, не успокоило ее: никто больше не испытывал таких же последствий и не терял сознание так же надолго, как она.

Только полгода спустя она сделала первый шаг через ментальную дверь в голову своего инструктора. А еще через полгода она поняла, что может это сделать и против своего желания.

Оказалось, что естественная для нее потеря сознания при намеренном проникновении в чужой разум в корне отличается от вызванной внешними причинами.

* * *

Какая-то часть ее все еще хочет кричать.

Сейчас Андерсон лучше управляет собой, чем во время учебы в академии. Даже находясь под воздействием химических веществ, делающих все возможное, чтобы лишить ее самоконтроля, она знает, как держать себя в руках и плыть по течению.

Андерсон никогда не видела реку с порогами и камнями, но когда была маленькой, то смотрела фильмы и короткометражки: их любили бабушка и дедушка, потому и родители показывали их Андерсон. «Езда по Колорадо» — так они это называли, прижимаясь друг к другу, пока резиновая лодка подпрыгивала и крутилась в бурлящей воде.

Вот на что это похоже. Разумы множества людей, находящихся поблизости, — защищенные или нет, — это огромный бурный поток вокруг, пытающийся засосать Андерсон, и чертовски трудно разделить этот поток на ручейки. Ей не всегда это удается, но на этот раз она полна решимости преуспеть.

Андерсон не знает, сколько времени потребуется, чтобы дойти до предела сил. Пузырь — вот ее спасение. Теперь она находится в созданном ею пузыре, наблюдая за суетой вокруг. Пузыре, защищающем ее от всего надежными стенками. Никто не сможет дотянуться до нее здесь. Безопасно. Так будет безопасно.

Время тянется и тянется, но наконец она ощущает первый разум. Темный и с острыми краями, сложно не порезаться о него. Он защищен, но Андерсон знает, что причина в шлеме. Она помнит, что это Дредд, хотя прикасалась к нему ментально всего один раз. Вторгаться к нему снова без разрешения... не стоит и думать об этом.

Она проскальзывает мимо него в другие разумы. Ей требуется вся сила воли, чтобы найти разумы людей, которые их похитили.

Один находится в бассейне, наполненном женщинами разной степени обнаженности и мужчинами в точно таком же виде. Все они тянутся к нему, чтобы провести руками по его мускулистому телу. Довольно типичная фантазия для бандита.

Другой летает. Не как на самолете — просто летит, широко раскинув руки, огибая возвышающиеся мегаблоки, издавая клекот и иногда выбивая из окон стекла. Наркотики, причина этого полета, — веская причина для разрыва контакта, пока одурманенный разум не попытался проникнуть в ее собственный.

У третьего человека в мыслях полный порядок. Преступные планы, вкрадчивый голос... Андерсон скользит глубже, соблюдая осторожность, и образы проносятся мимо. Один из планов особенно отвратителен, словно маслянистое пятно на чем-то чистом. Затем возникает прокуренная комната, наполненная людьми. Андерсон присматривается и видит лицо с идентификационной карточки, Джако, вокруг него люди... Там есть кто-то еще. Знакомые очертания...

Пузырь лопается, и волна чьего-то сильного гнева заставляет ее очнуться.

Гнев становится все сильнее, переполняет саму Андерсон, и она открывает глаза как раз вовремя, чтобы нанести удар в колено склонившегося над ней мужчины, попытавшегося что-то сделать с ее формой, но теперь резко отшатнувшегося. Ее мышцы еще напряжены, она готова довести дело до конца, но веревки, которыми она привязана к стулу, не дают ей этого сделать.

Мужчина ухмыляется, у него желтые зубы и неприятный запах изо рта.

— Только посмотрите, — произносит он, и это тот самый голос из грузовика. — Наша спящая красавица наконец-то проснулась!

— Да, наконец-то.

Мужчина отходит в сторону, и Андерсон пользуется возможностью, чтобы быстро взглянуть налево, затем направо, и видит Дредда. Он тоже привязан, и видно, что едва сдерживает ярость. Андерсон понимает, что именно он был тем источником гнева, который вернул ее обратно: она чувствует гнев даже через его шлем.

— Если бы Дредд не очнулся так быстро, — продолжает новый голос, снова привлекая ее внимание, — я бы подумал, что ты совершил еще одну ошибку, Дэвис.

Голос доносится из динамика на стене в дальнем конце комнаты... Нет, она чувствует движение, они в грузовике, и единственное, что она может видеть, кроме людей, — это люк, который должен служить входом в кабину... а еще блестящую точку объектива камеры. Андерсон чувствует пустоту на поясе и в ножнах у ботинка, где должно быть ее оружие, и не чувствует ничьего присутствия, кроме Дредда и Дэвиса, чей букет эмоций теперь включает в себя нотку страха, когда он поворачивается и подобострастно улыбается в камеру.

— Никакой ошибки, Джако. Одна небольшая случайность. Должно быть, газ подействовал на нее слишком сильно...

— Должно быть, — спокойно соглашается Джако. — Оставь нас сейчас.

— Да, сэр.

Дэвис послушно уходит и протискивается в люк, а всякое ощущение его разума исчезает вместе с ним, как только люк запирается.

Спустя мгновение, достаточное для того, чтобы Андерсон сделала три глубоких вдоха, пытаясь успокоиться и сосредоточиться, Джако снова начинает говорить.

— Итак, кто-то явно допустил ошибку...

* * *

Когда Андерсон было шесть лет, она считала судей роботами. Ее подруга говорила, что их изготавливают без глаз, поэтому они и носят шлемы. Звучало, конечно, немного странно, но поверить в это не так сложно, если видишь судей только в новостях.

Когда судьи пришли за ней — Андерсон тогда было девять, — она уже сама мечтала стать роботом. Ничего не чувствовать должно было быть здорово. Может быть, судьи могли бы научить ее этому...

Еще задолго до «Персиковых деревьев» Андерсон узнала, насколько на самом деле неверна мысль насчет роботов. Судьи могли быть хорошими и плохими, совершающими ошибки, благородными и очень-очень человечными.

Однако только когда она увидела, как Дредд набросился на Ма-Ма, готовый избить ее до смерти за то, что она чуть не уничтожила десятки тысяч невинных жителей мегаблока, Андерсон подумала, что она не единственный судья, способный на жалость и слишком сильные для служителя закона эмоции.

* * *

— Судя по тому, что я о тебе знаю, — говорит Джако, — ты не пойдешь на сделку.

Дредд усмехается, его нога нетерпеливо постукивает по полу.

— Добавим взяточничество в список?

— По правде говоря, оно уже там.

— Что я о тебе знаю, — непринужденно произносит Дредд, — так это то, что ты человек, умеющий пользоваться возможностями.

Андерсон очень хочется уставится на Дредда во все глаза, но она лишь бросает на него быстрый взгляд. Постукивание не прекращается.

— Я деловой человек, — соглашается Джако. — Однако тебя таким не считал.

— Мое дело — снижать число преступлений в этом городе.

Смешок.

— Хорошо сказано, судья.

Андерсон вслушивается в постукивание.

«В», «з», «р», «ы», «в»...

Воспоминание. Днище грузовика, руки Дредда...

Постукивание не прекращается, но теперь оно передает ей уже не буквы.

Шесть, пять, четыре...

Ухватившись за подлокотники кресла, Андерсон отталкивается обеими ногами, стараясь очутиться как можно дальше от кабины и отчаянно надеясь, что их с Дреддом самих не заденет взрывом.

Он именно той силы, какая и нужна для точечного подрыва: он не должен причинять больших разрушений, но способен помочь в критической ситуации и без моральных терзаний устранить преступника. Усиленный кузов грузовика принимает на себя основной урон.

С трудом поднимая голову, Андерсон видит, как оплавился металл в том месте, где Дредд поместил заряд. Пол искорежен, в потолок и стены вонзились смертоносные металлические обломки. Андерсон чувствует боль в ноге: один из них пролетел мимо стула и задел ее.

От кабины мало что осталось, а крови и плоти Дэвиса досталось больше, чем металлу. Взрыв был слишком близко, чтобы у людей в кабине был хоть шанс спастись.

— Мне кажется, Дэвис действительно совершил ошибку, — замечает она и слышит позади себя странный звук, не похожий на смех. Она вздрагивает.

— Да, — вот все, что произносит Дредд.

* * *

Андерсон завела традицию каждый год подниматься на крышу мегаблока, в котором жила в детстве, чтобы очутиться как можно ближе к небу. Она никогда ни на чем не летала. Как и ее родители, насколько ей известно. Но сидеть на крыше, там, откуда она могла видеть только звезды — никаких людей или зданий, — должно быть, было сродни полету.

Во время учебы в академии традицию соблюдать было нелегко. Побег был серьезным нарушением, а увольнительные давали не слишком щедро. Но на какие бы трудности ни приходилось пойти, Андерсон делала все возможное, чтобы оказаться на крыше в тот день, когда родители оставили ее, и сидеть там до тех пор, пока удавалось рассмотреть хотя бы одну звезду.

Никто и никогда не спрашивал, зачем ей это нужно. Андерсон не знала, сможет ли кому-то об этом рассказать.

* * *

Дэвис и его люди не потрудились забрать у них коммуникаторы, вероятно, рассчитывая, что экранирование кузова не даст судьям попасть в сеть. После взрыва проблем с этим не возникает, как и с освобождением от веревок.

Они молча возвращаются на улицу, на которой остались их мотоциклы. Всю дорогу Андерсон пытается понять, что будет дальше.

— Это еще не конец, — говорит Дредд, когда они осматривают мотоциклы, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

— У Джако не просто судьи в кармане, он работает на одного из них, — сообщает Андерсон.

Даже не видя глаз Дредда через стекло шлема, Андерсон знает, что он пристально уставился на нее.

— На кого?! — рычит Дредд.

— Я не знаю, — отвечает Андерсон, поднимая обе руки в попытке успокоить его. — Я не смогла прочитать его... Скорее всего, дело в расстоянии.

— Тогда почему так решила? Я не заметил, чтобы ты пыталась прочитать Дэвиса.

Он знает, что говорит. У него было достаточно времени узнать, как действуют ее способы, и Андерсон нервничает, ей не просто неловко: ей придется поделиться с Дреддом тем, о чем она вообще никому еще не говорила, даже судейскому совету...

— Андерсон... — рычит Дредд.

— Ты прав, — признается она. — Но такое бывает, когда меня вырубают химией.

— Такое?

— Потеряв сознание, я могу читать кого угодно, — пожав плечами, поясняет она. — Через любую защиту. В радиусе примерно мили, я думаю. По правде, я не слишком стремилась это выяснить.

Дредд ничего не говорит. Секунда, другая... затем:

— Совет не знает, — Андерсон качает головой и настороженно наблюдает, как его губы сжимаются. — Хорошо.

Трудно поверить, что такое говорит именно он.

— Хорошо? — он смотрит на нее.

— Хорошо, — соглашается она, принимая его реакцию за знак доверия, и тут же решает, что ей есть чем отплатить. — Я не читала тебя. Я бы никогда...

Он перебивает ее на середине фразы, садясь на свой мотоцикл.

— Хорошо, — произносит он и кивает. — Мы разберемся с этим вместе, найдем виновных и уничтожим их.

— Так просто? — Андерсон удивленно изгибает бровь.

В этот раз гримасу на лице Дредда удивительно легко прочесть.

— Ничего не бывает просто, новичок. Но мы это сделаем.

— Да, сэр. Мы это сделаем.