Жизнь бесконечная (гет)

— Что там, Артур?

Молли устало кладёт руки на выскобленную дощатую поверхность кухонного стола и следит за тем, как Артур отвязывает от лапки министерской сипухи послание.

— Ты только не волнуйся, дорогая, — нарочито беззаботно тараторит Артур, будто быстрота его манеры речи хоть как-то сможет облегчить состояние Молли. — Ты же понимаешь, все эти суды… Мы уже давно сказали всё, что могли, ничего не случится, если ты не явишься.

— Дай… — Молли протягивает ладонь, и Артур, подчиняясь сухим ноткам в её голосе, безропотно капитулирует.

Он протягивает злополучную повестку, в импульсивном порыве пытается обнять Молли, но останавливается под её чудовищно-пустым взглядом.

* * *

Он всё на свете отдал бы за то, чтобы его Молли снова кричала, ругалась, размахивала полотенцем и руководила вселенской несправедливостью, уперев руки в бока, но вместо этого он день изо дня наблюдает одну и ту же картину: Молли молчит; её движения выверены и взвешены, будто в её голове кто-то невидимый установил часовой механизм.

"Время кормить кур", "время полоть грядки", "время мыть полы" — не указатели для стрелки на их знаменитых уизлевских кухонных часах. Это метроном в голове Молли, который двигает её тело, заставляет утром вставать с кровати, выполнять дела по хозяйству, с маниакальным усердием скоблить поверхность кухонного стола — да никогда в жизни она не была такой белёсой, — на полном автопилоте не упускать из виду ни одной травинки на грядках.

Она не плачет, по крайней мере, последние недели две-три точно, но лучше бы она позволяла себе эту естественную слабость. Тогда Артур мог бы прижимать её к себе, укачивать, как маленькую девочку, и шептать разные глупости, целуя в непокорные огненные кудри, стремительно покрывшиеся серебром в начале мая.

Честно сказать, те первые дни и недели мая он и сам плохо помнит; нереальность происходящего милосердно сделала его сознание статистом на этом празднике жизни. Он всю жизнь слушал за спиной презрительные шепотки о том, что количество их детей явно уступает его способности обеспечить семью, и давно научился не обращать внимания на злопыхателей. У каждого своё видение мира, каждый волен считать верным тот путь, который выбирает сам. Какой идиот сделал вывод, что количество твоих детей прямо пропорционально боли от потери одного из них? Какой глупец посчитал, что смерть сына скрасится жизнеспособностью остальных?

Фред ухватил часть его сердца, забрал добрую половину от Джорджа и практически уничтожил Молли. Она ходила не его могилку каждый день, и Артур не смел хоть как-то проредить этот выматывающий ритуал. Молли возвращалась ещё больше разбитая и высушенная, чем обнаруживалась поутру на кухне; неизвестно, насколько бы вообще хватило её сил в таком режиме существования.

Жизнь остановилась?

Наверное, сама терпеливая Нора всячески пыталась помочь справиться с их болью. Молли перестала плакать, зато принялась с остервенением наводить везде порядок, и Артура это пугало ещё больше. По возвращении домой с работы он обнаруживал на кухне стерильную чистоту, на плите огромный котёл с рагу, способный не дать помереть с голоду доброй дюжине волшебников, и Молли с сухими безжизненными глазами, натирающую безо всякой магии каминную полку.

А теперь ещё эта череда затянувшихся слушаний по делу уцелевших и почивших Пожирателей. Если сказать по справедливости, Артур не желал им зла. Всё, чего он хотел, чтобы люди, наконец, поняли, что жизненные ценности превыше алчности и амбиций. Сам он проходил по нескольким делам свидетелем и давно ответил на все вопросы. А вот Молли до сих пор терзали, каким именно образом ей удалось победить доселе практически непобедимую Беллатрикс Лестрейндж. Будучи правой рукой Волдеморта, та являлась лучшей его ученицей, была на самом деле асом боевых заклинаний. Как так вышло, что обычная домохозяйка победила опытную воительницу?

Парализующее заклятье, выпущенное из палочки Молли, было изучено вдоль и поперек всевозможными комиссиями, и ни одна из них так и не пришла пока к окончательному выводу, что же это было на самом деле. Нет, применение Непростительного, конечно же, Молли в вину никто не вменял, да и положение Второй магической войны снимало многие ограничения. И всё же. Всё новые и новые эксперты пытались понять, как именно Молли Уизли убила Беллатрикс. Сила материнской любви воспринималась скептиками как сказка для наивных дурачков. Никакой силы любви не хватило бы для противостояния самой сильной последовательнице величайшего Тёмного мага столетия.

* * *

И вот новое слушание.

— Меня уже тошнит от этих слушаний, — вздыхает Молли, пробегая глазами по строчкам повестки. — Что им нужно?

— Моллипусенька, ты вовсе не обязана присутствовать, — подскакивает тут же Артур. — У них есть Омут памяти, они могут прекрасно просмотреть всё в замедленном повторе не единожды.

Он вздыхает с облегчением, ведь последние дня три Молли вообще не разговаривает с ним. Не то чтобы она была на него обижена, она просто находится в странной прострации, не замечая ничего вокруг.

* * *

Три дня назад Артур застал её в полном ступоре возле чулана под лестницей с дверью с дыркой посередине. Сто лет назад Фред и Джордж украдкой испробовали своё очередное изобретение — кажется, это была петарда, — и дверь чулана украсилась красивой звёздочкообразной дырой. Юные взрыватели залепили результат эксперимента жвачкой Друбблс, и Молли обнаружила изменения в двери только спустя полгода, когда близнецы благополучно получали знания в школе Хогвартс. Кричалка тогда у неё вышла знатной, хотя жвачка продолжала добросовестно прикрывать безобразие. И вот теперь, судя по всему, она вывалилась, а может, это Молли слишком усердно наводила порядок, однако факт был налицо — Молли смотрела и смотрела в дыру с неровными краями, будто хотела узреть там ответы на все вопросы мироздания и не получала их. Артур с трудом отвёл её в спальню, где Молли деревянно повалилась на кровать, не произнеся ни звука. Артур укрыл её пледом и долго гладил по волосам, шепча под нос несуразные глупости, а на деле молясь всем Мерлинам и Морганам, чтобы его Молли ожила, справилась с болью, нашла в себе силы вернуться из небытия. Фред бы точно не хотел, чтобы Молли ушла вслед за ним.

Артур целовал легонечко Молли в макушку, укачивал, слушая её постепенно ставшее ровным дыхание, а потом ещё долгое время лежал рядом в неудобной позе, боясь пошевелиться или скинуть ботинки.

Он чувствовал от своей Молли едва теплящийся огонек, который жадно впитывал каждой клеточкой своего существа.

Неважно, что интимные отношения между ними в последние месяцы прекратились. Разве в этом счастье близости? Кажется, последний раз это случилось в марте, когда накануне Билл сообщил им, что утром переправит всех к тётушке Мюриэль для безопасности. Они долго не могли уснуть с Молли, прислушивались к звукам вздыхающей Норы, а потом потянулись друг к другу так, как тянется усталый путник к роднику. Если кто скажет, что в сорок девять лет секс неуместен и не нужен, он просто сильно лукавит или находится в нежном возрасте двадцатилетних юнцов. Артур знал, что их с Молли секс был жарким, зрелым и горячим, каким и должны быть отношения между двумя супругами, которые давно проросли корнями, сплелись воедино. Пусть эти минуты сейчас не были такими уж частыми, зато они были искренними и честными, открытыми и чистыми.

Тогда секундное желание затопилось волной нежности. Он не посмел потревожить Молли и проснулся от ноющей боли в руке — всё же спать сидя было не самым удобным решением. Хотелось послать к чёрту Отдел по борьбе с маггловскими изобретениями, Визенгамот и даже Кингсли Бруствера и просто остаться с Молли в Норе, но он не мог, а может, просто боялся, что, оставшись тут, он не справится и быстрее неё сдастся.

Он чувствовал вину, хотя не мог бы сказать, в чём он именно виноват, но какая разница, что там у тебя присутствует в анамнезе, если ты не можешь поспособствовать тому, чтобы самый дорогой для тебя человек на свете улыбался как раньше и смеялся?

* * *

Молли не замечает ничего вокруг, но Артуру удаётся расшевелить её, заставить вяло трепыхаться и реагировать на происходящее. Ему не очень нравится, что она соглашается пойти на слушание, он так и не определился, что сейчас для неё является лучшим, поэтому врёт ей, что у него отгул, и сопровождает в зал номер девять Министерства магии. Он тихо сидит в зале, не мешает вопросам и следствию, но вскакивает и теряет голову, когда Молли падает, оседая возле свидетельской трибуны. Он опережает колдомедика, который дежурит в зале, и отпускает руку Молли только после убедительного баса Бруствера:

— Артур, с ней всё будет хорошо. Отпусти руку Молли, позволь специалистам помочь ей.

Из воздуха появляются носилки, Молли укладывают и левитируют к выходу, а он смотрит на её безжизненную свесившуюся с носилок руку и всеми силами старается не закричать.

"Нервное истощение... — говорят колдомедики. — Последствия психологической травмы... — утверждают они. — Надо больше бывать на свежем воздухе, питаться овощами и приятными новостями".

В Норе свежего воздуха предостаточно, Молли днями торчит в саду или на огороде и соглашается зайти в дом отдохнуть только после провокационных заявлений Артура, что он сейчас сам сварит луковый суп.

Не то чтобы Молли не доверяла готовку Артуру, но его отчаяние в голосе ненадолго выдёргивает её из ступора, и она перемещается в дом, чтобы заняться там делами, а потом без сил упасть в кровать.

Июль самый плодовитый на сорняки месяц — если уж ты победил сорняки в июле, значит, твоему урожаю практически ничто не угрожает. Молли ловко срывает огурцы, обрезает щавель и укроп, дав им возможность впасть в детство и начать расти по-новой, обрывает стрелки у лука, когда внезапно заканчивающуюся ночь настигает туман, а однажды Артур видит, как Молли улыбается, вытянув из земли стройную рыжую морковку.

Жизнь возвращается.

Молли теперь встречает по вечерам Артура вымученной улыбкой, а сам он внезапно понимает, что ледяная лапа не так давит на сердце.

Близости между ними по-прежнему нет, но что такое интим, если близость можно определить переплетением пальцев, объятиями или прикосновениями ночью, когда каждой клеточкой чувствуешь радость?

Однажды Артур тянется за вполне определёнными объятиями, и Молли откликается, но признаётся потом, крепко прижавшись к нему, что от всех этих переживаний и потерь последних месяцев у неё нарушился женский цикл, она сама уже не помнит, когда у неё были «эти дни». Артур ласково целует её в макушку и говорит, что ей надо обязательно показаться колдомедику, ведь вся жизнь впереди, не стоит забывать про здоровье, и впервые за последние недели в их спальне не повисает напряжение. Молли и Артур нужны друг другу, страшная боль не разлучила их, но сблизила, поддержка в эти тяжёлые дни необходима как воздух. Молли выпутывается из объятий, растворяется в Артуре долгим поцелуем, и они засыпают почти счастливыми, веря, что они обязательно справятся.

Конечно, Молли и думать не думает идти к врачу, но как-то ближе к августу она не находит себе места с самого утра и понимает, что весь выстроенный миф о благополучии — всего лишь блеф. Всё валится из рук, Молли бросает все дела и идёт на могилу Фреда, ведь только здесь ей удаётся обрести относительное равновесие. Она гладит мраморный памятник, меняет цветы в вазоне, наклоняется, когда её полосует острой болью.

Молли охает, мелкими шажочками добредает до лавочки и садится, стараясь выровнять дыхание. Она не понимает, что с ней, представляет себе самые чудовищные заболевания и недуги, мысленно соглашается, что это и к лучшему, но эту эгоистичную мысль перекрывает голос Артура в голове. Она буквально слышит, как тот зовёт её по имени, чувствует, как он обнимает её за плечи и укачивает. Молли закрывает глаза, из глаз её катятся слезы.

Она не знает, сколько проходит времени, прежде чем немного приходит в себя; Молли открывает глаза, смотрит на суровую надгробную надпись и выдыхает:

— Ох, Фред…

И в эту секунду робко, но чётко, где-то под рёбрами она ощущает толчок. Она не обращает внимания, ведь с утра во рту не было и маковой росинки, но когда толчок повторяется, замирает. Теперь уже прислушивается к себе, с удивлением и недоумением. Нет, ничего такого, тело её усталой тушкой сидит на лавке, ноги совершенно не держат, и Молли хмыкает от внезапно пришедшей в голову бредовой мысли.

Ну бред же ведь, верно?

Однако спустя пару дней движение внутри повторяется. Молли знакомы эти ощущения, она прекрасно знает, что за этим может следовать. Однако сейчас она не может никак понять, что же она чувствует. Недоверие? Страх? Недоумение? Презрение? Всё сразу плюс досаду за причинённые неудобства. Только этого ей не хватало! Ну какая может быть беременность в её состоянии? Однако вторая часть её сознания, ответственная, не иначе, за невменяемость, подсчитывает возможный срок и гипотетическую дату рождения ребёнка. Ей сорок девять, конечно же, глупо было ожидать, что её недомогание и менопауза связаны с климаксом, и всё же беременность в таком возрасте — не то же самое, что ожидаемая планируемая у молодожёнов.

Конечно, лучшим вариантом развития событий было бы посещение компетентного колдомедика, но Молли понимает, что единственным человеком, кто сможет объяснить всё происходящее, является Артур.

Как-то вечером, когда он привычно обнимает её, она берёт его ладонь и перемещает себе на живот. Какое-то время они лежат вот таким тесным клубком, умиротворённым и расслабленным, а потом Молли ощущает знакомый уже за последние дни кульбит внутри.

Чувствует его и Артур. Ладонь его дёргается; Молли чувствует, что он подбирается, дремота вылетает в приоткрытую форточку в душный август.

Она не двигается; он тоже не шевелится, не произносит ни звука, не обнаруживает своего участия. Вскоре шевеление повторяется. Теперь Молли чётко ощущает, как тот, кто сидит внутри, здоровается с отцом, полностью полагаясь и доверяясь ему.

— Молли?..

Голос Артура хриплый. Она не может ему ответить, потому что у неё перехватывает дыхание. Она разворачивается в его объятиях; начинается форменная истерика. Она плачет, причитает, говорит о Фреде и о том, что они уже слишком старые, что всё это какое-то недоразумение, что это просто ошибка и ничего вообще не ясно. Ещё она в перерывах между рыданиями взывает к разумности Артура, шепчет, что ей стыдно, и вообще всё это бредовый кошмарный сон.

Артур целует её, вытирает каждую слезинку, заставляет высморкаться в невесть как оказавшееся у него в руках кухонное полотенце, а затем они говорят и говорят, будто словами можно заполнить брешь в душе, закрыть кровоточащую рану. Молли, выбившись из сил, сонно надеется, что, может быть, у неё всё же климакс, а все эти бурления в животе — результат несварения желудка. Однако это несварение тут же обнаруживает себя, укладываясь поудобнее клубочком, уверяя, что в ближайшие месяцы оно не намерено покидать своего убежища и лучше горе-родителям позаботиться о его самочувствии.

* * *

Дети воспринимают новость по-разному; хотя, скорее всего, нервы Молли на пределе и поэтому она видит во всём подвох. Как сказать взрослым детям, что вскоре ты намереваешься подарить им братика или сестричку?

Первым она рассказывает Фреду, и почему-то ей кажется, что он подмигивает ей откуда-то с небес.

Потом случается небольшой семейный обед по случаю дня рождения Джинни, и Молли находит минутку, чтобы сообщить всем о новости.

Джордж слабо шевелится и вымученно улыбается, но Молли вдруг замечает в его глазах прежние искорки.

Перси краснеет и пожимает руку отцу, уши которого в тот момент могут поспорить с щеками самого Перси.

Рон, выпучив глаза, смотрит на Гермиону и Гарри по очереди, словно они должны ему подсказать ответ, как себя вести.

Джинни искренне радуется и душит в объятиях, а Флер поднимает большой палец и игриво смотрит на Билла, словно приглашая его действовать немедленно.

Чарли на обеде не присутствует, но присылает письмо с рисунком. На нём изображена дракониха — самка Венгерской хвостороги — с яйцом.

«Береги себя», — подписан рисунок с обратной стороны, и Молли смахивает очередную слезу.

* * *

Ходит Молли тяжело, иногда тихо ненавидя весь белый свет. Слонёнок внутри неё пинается неистово, хотя, может, Молли просто забыла, каково это — носить ребёнка под сердцем. Ноги отекают, сердце часто бьётся через раз, сил нет совсем, и порой ей кажется, что все эти муки посланы ей исключительно для того, чтобы забыться и отвлечься.

Весь октябрь и ноябрь она находится в пограничном состоянии, так и не определившись, каких же чувств в ней больше — положительных, настроенных благодушно, или отрицательных, трезвомыслящих.

Молли, как и всё магическое сообщество, знает теперь историю материнской защиты Гарри Поттера. Лили Поттер защитила своего сына, уберегла его от смертельной опасности. Это древняя магия, но Молли происходит из старинной магической семьи, поэтому она знает многое об обрядах такого толка. Она бы жизнь отдала, не раздумывая, за своих детей, и уверена, что будь она рядом с Фредом в тот роковой момент, у неё бы всё получилось.

Но Молли знает достаточно и о заклинаниях другого ряда. Устоять против великолепной в бою Беллы ей помогла не только справедливая ярость.

Тот, кто находился внутри неё, удвоил, удесятерил её силы, подключил всю свою будущую магию, которой не суждено было явиться на свет, коли бы Молли сплоховала бы тогда, во время Битвы.

Он защитил её. Закрыл собой, беззащитный маленький ещё не-человечек.

* * *

И вот теперь, спустя долгих странных девять месяцев, Молли смотрит на него.

Комочек в пелёнках. Сморщенный и красный. Он устал, пробиваясь на свет, где его совсем не ожидали, но ждали.

Разве Рождество не прекрасный день, чтобы явиться на свет?

Такой себе подарок под ёлкой, конечно же, но роды на самом деле были стремительными. Родные едва успели поднять бокалы с шампанским, когда Молли выронила из рук свой с яблочным соком.

Она знает, что за дверью спальни столпились теперь многочисленные Уизли. Первым протискивается внутрь Артур.

Он снимает очки, вытирает слёзы, берёт на руки драгоценный кулёк.

— Это мальчик. Как мы его назовём? — спрашивает Молли.

— Мэтью… Дар божий, — отвечает Артур и целует твёрдый нос-пуговку.

Молли одолевает невероятная слабость. Она закрывает глаза, видя перед собой улыбающееся лицо Фреда и прежнего весёлого Джорджа, дурашливую рожицу Рона, понимающего Билла, целующихся Джинни и Гарри, Перси, в волнении поправляющего очки на переносице, добродушного Чарли и остальных.

Жизнь бесконечная.

Ведь рядом её верный рыцарь Артур и её семья, а значит, всё образуется и всё ещё будет.