Седьмая жрица (джен)

Редакция 050324

Это было похоже на огромный камень, падающий на голову. Повинуясь чувству опасности, тёмная эльфийка инстинктивно попятилась от алтаря, прикрываясь руками, и заметила, как другие жрицы, женщины с серой кожей, белыми волосами и в алых платьях — тоже отпрянули. Ни одна из них не ожидала ничего подобного. Зеленоватое изваяние паука с головой красивой эльфийской женщины раскололось и с тяжким грохотом лопнуло, ударная волна с осколками камня поразила всех находящихся в круглом помещении храма, раскидав их вокруг. Эглиссу, чьё место было с краю, швырнуло в сторону колонн, стоящих вдоль стены, провезло по каменному полу. Вскрики посечённых осколками, ошеломлённых женщин наполнили темноту.

В голове гудело, как после удара в гигантский гонг, в глазах играли цветные пятна, ошеломляющая боль разгоралась в голове, колене и локте. Эглисса скрючилась на боку, подтянула ноги, приподнялась, опираясь на руку, слизнула кровь с рассечённой губы и заметила движение у входа. Кроме жриц Дома Де'Вир в храме был кто-то ещё. Стражник?.. Нет. Это чужой — солдат Дома-агрессора, неведомо как попавший сюда.

Он тихо вошел в зал, высокий и мощный, даже слишком для тёмного эльфа дроу. Его лицо было скрыто капюшоном и чёрной маской. Но Эглисса слишком хорошо знала эту осанку, эту фигуру, хищно-мягкую манеру двигаться. Знала давно и при других обстоятельствах. Он был из десятого Дома, был одним из лучших мастеров боя в городе — и пришёл сюда убивать. Да. На четвёртый Дом в городе дроу напал более низкий по положению, десятый Дом. Чтобы продвинуться.

Она знала его имя — и не хотела произносить даже в мыслях. Имя ему теперь — Убийца, и никакое больше. Он бросил что-то перед собой, замахнулся хлыстом — и Эглисса резко отвернулась. Хлопнуло и ослепило даже сквозь сжатые веки — всё окрасилось жгуче-розовым, напрочь лишив дроу способности видеть во тьме. Эглисса скривилась, зажимая ладонью свои чувствительные глаза.

"Он должен был ослепить и себя!.." — запротестовала её логика.

Но слух Эглиссы оставался по-прежнему тонким, что свойственно для тёмных эльфов. В какофонии криков дезориентированных, растерянных женщин она услышала резкий спазматический вздох, судорожный хрип умирающей с пробитыми лёгкими. Почти сразу оборванный вскрик — так погибла старшая дочь, высшая жрица, цвет красоты и силы семейства Де'Вир. И послышался голос Верховной матери Джинафэ — тихие от скорби и ярости слова быстрого отбрасывающего заклятия, которое находит цель вслепую. Но свистнуло — и третье слово она не успела. Хлёсткий удар, и её выдох превратился в громкий мучительный крик. Затем Джинафэ осеклась, на вдохе нанизанная на лезвие — был слышен мокрый режущий звук, и затихающее хрипение в горле Верховной матери Де'Вир. Убийца задержал движение, явно наслаждаясь своим делом.

Эглисса скорчилась на боку у колонны и замерла, притворяясь мёртвой. Её голова была направлена в сторону противника, но глаза давали картину мерцающей тьмы с неясными очертаниями — никакой возможности ориентироваться. Она зажмурилась, заставила себя вспомнить окружающий молельный зал, и вдруг стала видеть — "чувствами", как это иногда у неё получалось.

Убийца вытащил из груди Верховной матери Де'Вир свой меч — теперь уцелевшая жрица видела это отчётливо, пусть и в монотонно тёмном виде. Увенчанное тиарой с декоративными рожками грациозное тело бессильно свалилось ему под ноги.

Младшая дочь сидела и корчилась, держась за разбитую голову, и тягучая струйка крови стекала со лба по руке и свисающим растрёпанным волосам. Её напряжённый стон привлёк внимание смерти. Широкий взмах — и голова тёмной эльфийки упала отдельно от обильно истекающего кровью тела.

Эглисса забыла про свои травмы; внутри у неё всё сжалось, скрутило желудок, её пробрало тошнотворным холодом. Она всегда предпочитала плохую правду хорошим иллюзиям, но это было уже слишком; теперь она жалела, что может видеть всё это. Она считала себя бесстрашной, да и многие другие так думали; до сегодняшнего дня.

Захлебывающийся крик пятой жрицы, той, с которой они час назад обсуждали положение Дома, напомнил ей об одной вещи. Пока враг выдёргивал меч из тела, она тихо отползла дальше меж колонн, за которыми перед молитвой оставила кое-что.

Шестая по счёту, молодая девушка с тремя пышными хвостами белых волос, облачённая в частично прикрывающий лаконичные формы алый паучий шёлк, тем временем встала на ноги и шагнула в сторону, видимо, желая сбежать из места этой бойни, но, судя по неуверенности движений, ничего не видела. Он преградил ей отход так, что она наткнулась на него, резко отпрянула, затем натолкнулась спиной на колонну, стала робко щупать руками. Он полюбовался ею сперва, а затем без замаха проткнул в живот. Она коротко ахнула, отшатнулась со сдавленным стоном к колонне, сползла по ней спиной, села на колени перед своим убийцей, словно перед изваянием богини, затем завалилась набок и скрючилась у его ног, теша мрачное самолюбие дроу. Конвульсивные содрогания тела затихли через несколько ударов сердца, стучащего у Эглиссы в ушах. Стало тихо. Седьмая — она.

Лёжа, она вытянула руку между колонн и стала осторожно щупать, так, чтобы себя не выдать. Убийца пошёл по залу, осматривая тела зрением дроу, подкрашивающим предметы в зависимости от их температуры. Тела ещё не успели начать остывать — живые и мёртвые пока не слишком различимы. Он испачкал ступни в лужах крови, и теперь оставлял кровавые следы. Под его подошвами хрустели осколки кристаллического изваяния богини Ллот, размётанного магическим взрывом. Эглисса замерла в напряжении, словно бы кожей ощущая его скользящий взгляд. Всё живое естество в ней противилось происходящему. Губитель наткнулся на восьмую — павшую первой от совместного удара жриц вражеского Дома — самую юную и чувствительную жрицу. Скупым движением полоснул ей по шее, на всякий случай. Она лучше всех пела — помнила Эглисса. И сегодня её голос оборвался первым, в миг магической атаки. Убийца постоял чуть, слушая тишину и убеждаясь, что никто не шевелится, не стонет. "Беспомощных убивать легко...

И воина недостойно!" — украдкой шевельнулась мятежная мысль. Последняя жрица пристально следила за врагом. Протянула руку чуть дальше, почувствовала кожей твёрдую преграду, сильнее вытянула руку, сжала пальцами прочное древко. Мелкая дрожь в теле притихла.

"А что ты скажешь вот об этом, проклятый демон?" — подумала она, втягивая холодящий воздух сквозь стиснутые зубы в затаённом ожидании. Сто двадцать лет назад Эглиссе Де'Вир повезло родиться рослой и сильной, и теперь её тренированное тело было готово взвиться в атаку, как отпущенная стальная пружина. — Ну, иди же ко мне..."

Донеслись приглушённые звуки боя — откуда-то снизу внутри здания.

"Битва уже здесь, — с холодной отрешённостью подумала седьмая жрица. — Наша песнь спета... Ну же, подходи, ещё успеем сплясать!"

Убийца ещё раз осмотрел зал, развернулся и пошёл прочь.

"Нет! — её кольнуло, словно разрядом магии. — Куда ты?! Не может быть, чтобы ты меня проглядел. Ради чего такое исключение? Оставишь на позорное растерзание рабам? Не смог убить меня своей рукой?! Слабак!.."

Она тихо встала, уже не таясь. Зрение ещё не пришло в норму, показывая лишь свет в проходе и высокий чёрный силуэт на его фоне. Такой страшный и такой желанный: цель. Очаги боли от ушибов притихли достаточно, чтоб их игнорировать. Эглисса Де'Вир стремительно двинулась вдогонку — занося свою двойную глефу Глад'н'риль — лучшее из оружия, которое когда-либо держала.

Мать Джинафэ строго чтила традиции: ни света, ни оружия — вообще никаких посторонних предметов в молельный зал не допускалось, как и участие в молитвах в доспехах или чём-то не предназначенном.

"Твоё оружие — твоя воля", — говорила Мать Джинафэ. Но Эглисса прошла воинскую школу раньше, чем стала жрицей, и тихо имела на этот счёт своё мнение. За пределами круга из восьми колонн — уже не молельня. Мать Джинафэ распылялась на мелочи, и потеряла самое главное... Жизнь.

Фигуру Убийцы седьмая жрица чувствовала плохо, но хорошо — его оружие: длинный хлыст и широкий меч, отлично подходящий для отсекания конечностей. Молча ускорилась, сознавая, что решимости в ней на несколько шагов. Он вроде не замечал её — она знала, что это не так. Учитывая длину глефы со свой рост, прицелилась уколом пониже лопаток. На противнике была чешуйчатая кираса, и очевидно, её так просто не пробить. Нанося этот удар как обманный — вполсилы, Эглисса приготовилась ударить вторым лезвием туда, куда скорее пойдёт голова при уклонении. От первого выпада он увернулся влево, молниеносно выкинутый меч задержал глефу на втором, несмотря на силу замаха. Убийца повернулся, и хлыст рванул жрицу за бок, практически не прикрытый тонкой алой тканью. Вскрик — превратив в клич, она ударила сверху и сразу же на полуобороте вторым лезвием сбоку — осыпала его атаками с разных сторон и потеснила, заставила уйти в оборону, отступить. Хлыстом не очень-то отразишь клинок... Но меч успевал везде.

— Я заберу тебя с собой!! — яростно выкрикнула она, ощущая боевой раж. Чешуйчатый хлыст охватил её жилистое, изящно-сильное бедро, противник рванул на себя, обдирая кожу. Женщина наморщилась и зарычала от боли, сдвинулась с места, но удержала равновесие, и умудрилась поймать его клинок выступом на древке, выполняющим роль гарды, и, повернувшись, резанула другим лезвием натянутый хлыст. Лопнуло, ослабший конец свалился с окровавленной ноги.

Издав яростно-торжествующий вопль, Эглисса бросила в атаку своё гибкое тело, ударила наотмашь снизу вверх и сразу навстречу, провела за колющим рубящий, перескочила труп жрицы, преследуя противника и, подстрекаемая жгучей болью в ноге, обрушила на Убийцу шквал неистовых атак, чтобы отрезать его от выхода. Сталь торжественно звенела о сталь, едва не оглушая чувствительные уши дроу. Он уступил, куда-то ушёл из-под её догоняющего выпада. Седьмая жрица подалась вперёд с широким взмахом, прогнула спину, готовая отразить обходной удар сзади, вывернула шею в поиске противника и...

Вспышкой поражённая в затылок, провалилась во тьму.

Первой была боль в голове. Тупая и гулкая, вдавливающая в землю. Вторым было осознание лежачего положения. Тьма в поле зрения. Пробирающий холод. Солоноватый привкус крови во рту. Тошнотворное сочетание запахов чужих тел и стынущей крови со смрадом давно сгнившей плоти. Сверху лежит что-то тяжёлое и придавливает к неровной скользкой массе. Холод пронизывает затёкшие конечности. Лицо уткнулось в шёлк чьей-то одежды, во рту чьи-то длинные волосы. Усилие, чтобы приподнять голову, потребовало напрячься изо всех сил. Кругом тьма. Призрачный свет где-то в стороне. Выплюнув собственные волосы и ожидая привыкания глаз, дроу догадалась, где находится. Ломящая боль в шее и затылке заставила её уронить голову на то, что было под ней: мёртвые тела семейства Де'Вир. Она поняла это по прикосновению. Это была трупная яма, то есть, братская могила за пределами города дроу.

Донёсся тихий звук — цокот коготков по камню. Первая подземская тварь пришла на поживу: огромный муравей, а может, хлысторыл... Скоро их будет больше: падальщикам не требуется особого приглашения. Почти триста тел тёмных эльфов, воинов и жриц, слуг и рабов Дома Де'Вир обеспечат долгий пир всем разновидностям плотоядных созданий Подземья — от насекомых до драуков. И скоро последняя жрица — Эглисса — отправится к Паучьей Королеве, послужив им живой закуской, деликатесным дополнением к главному блюду. Из трупных ям выход лишь в небытиё.

Эглисса лежала, погружаясь в боли тела и отчаяние разума. Не было сил, всё тело казалось изломанным, тяжесть лишала воли. Тишина. Шорохи поодаль. Кольнуло неприятным чувством опасности. Напрягшись, она высвободила свои руки из влажной, медленно остывающей массы тел, выпуталась из чьей-то одежды, выбралась из-под мёртвой жрицы, откинув изящную, ещё мягкую руку — немного времени прошло от её смерти. Глаза уловили слабое мерцание, источаемое плесенью на потолке, и едва заметный другой свет, шедший из пещеры сверху.

Отплевавшись от крови, женщина дроу сидела на вершине громадной скользкой кучи мёртвых сородичей. Слабый свет шёл через толстую решётку над высоким, в три роста, карнизом, откуда сбрасывали тела. Это был свет от города Мензоберранзан. Но туда не забраться, и решётку руками не открыть.

Она нащупала сквозь волосы очаг резкой боли на своём затылке и скривилась. Это был не второй ментальный удар жриц Дома врагов, а эфес меча. Её оставили в живых намеренно — чтобы оттянуть момент кончины, чтобы яростнее других сопротивлявшаяся Де'Вир полнее прочувствовала боль своего поражения, а затем медленно умерла, раздираемая заживо жвалами трупоедов. Чтобы страданиями своими потешила тёмную богиню Ллот здесь и в вечных муках воссоединилась с Матерью Джинафэ и её дочерьми там, в Демонической Паутине.

"Проклятая Джинафэ!" — вспыхнула мысль. Эглисса не знала, выкинули ли её сюда, или повесили, например, над воротами разорённых пяти колонн...

Эглисса проклинала Джинафэ за небдительность, за упрямство, за фанатическую слепоту, привёдшую её род в яму для трупов. Это поражение Джинафэ, это её кара, а не Эглиссы; та же преданно служила Дому, пресекая малейшие слабости, латая любые дыры, и твёрдо верила, что грех беглянки Виконии тоже можно было искупить. Не смогла отдать Ллот своего сына — отдала за неё другая. Мужчина убил верховную мать — и его страшно покарали. Но об этом узнали за пределами дома — непонятно, как... Виконию искали и не нашли, хотя крупные средства были потрачены на поиски. Вот что есть слабость и грех — неспособность удержать ситуацию под контролем или в тайне...

Столкнувшись с Чёрным молчанием Ллот, Джинафэ забыла обо всём, пытаясь отмолить эту беду. Не слушала ничьих советов об укреплении Дома, двойной осторожности, в том числе от самой Эглиссы — пусть жрицы не самого высокого уровня, но тренировавшей воинов, и знающей об обороноспособности больше других жриц. Невольно распустила страх и панику среди стражей. И теперь, по заслугам Джинафэ, верной Дому Эглиссе выпало ждать кончины на мокрой куче трупов.

Но что значит верность для богини, которой безразлично понятие чести? Понятие, дающее аристократке удержаться на расстоянии от грязи, от бесхребетной черни и животной дикости? Медленная смерть станет жрице Де'Вир наградой за вышколенную внутреннюю силу и живучесть... И карой за лишние идеалы.

Эглисса сидела, повесив голову в тёмном отчаянии, и непроизвольно ощупывала своё разодранное бедро. Её мутило и пробирало холодом, и эти резкие ощущения из действительности не давали списать всё на кошмарный сон. Глаза постепенно возвращали свою чувствительность после ослепления и давали всё более подробную картину окружающей обстановки. Тёмная эльфийка узнала взрезанных мечом Убийцы коллег по молельне вокруг себя, грязных и извалянных в крови, а также некоторых воинов. Тёмные глаза, открытые в пустоту. Вражеские рабы, тащившие их сюда, оборвали с них часть одежды и украшения, доспехи и оружие. Кое-где среди мёртвых дроу виднелись рабы-гномы и гоблины, но их тут было гораздо меньше, чем должно. В среднем около трети бойцов проигрывающего Дома предавали прямо в битве или сдавались в плен, предпочитая рабство. Особенно рабы — им без разницы, тот Дом или этот... Темновое зрение — смесь теплового со световым, плод тренировки дроу — подкрашивало всё это сиянием тепла на фоне пещеры.

Блеск холодного металла привлёк взгляд седьмой жрицы. Короткий, широкий клинок с изящным изгибом одной стороны лезвия и зубчиками на другой, соединённый с древком, утопающим в куче. Глаза её распахнулись: "Глад'н'риль? Не может быть..." Одна из самых верных вещей в окружавшем её мире. Это точно не случайность — кто будет такое выбрасывать? Это бросил сюда он — для неё. Выпрямила спину, откинула свои спутанные волосы за плечи, уже по-иному глядя на мир; наткнулась на свёрток у себя на поясе. Приглядевшись, различила вышитый знак — паука, держащего во всех восьми лапах различное оружие: герб Дома До'Урден. Это он — прицепил ей свой перевязочный набор. Открыла. Там был флакончик со снадобьем, бритва и моток особого мха, плотного, волокнистого, которым удобно затыкать и бинтовать раны.

Сердце забилось. Он помнил её. Не хотел убивать, несмотря на прямой приказ и риск для его дома. Он помешал ей умереть быстро, бросил сюда живой и опозоренной, лишённой самого главного — положения в обществе.

Эглисса Де'Вир сползла с вязкой кучи тел, выдернула оружие, обтерла чьим-то алым плащом. Держа в руках свою Глад'н'риль, она наконец встала на ноги и, превозмогая головокружение, выпрямилась, отошла от мёртвых тел к стене пещеры. Древко глефы внушало успокаивающую твёрдость; вес звал руку вперёд, обещая придать мощь её ударам. Глядя на оружие, дроу растянула губы в ухмылке. Конечно, Эглисса отправится ко Ллот. Но не сейчас.

Для жриц, постигших владение оружием в превосходной степени, в языке дроу существовал особый термин — yath'sargtrin, "воин-жрица". Эглисса особенно гордилась собой за это.

Немного оправившись, подземная эльфийка присела на одно колено, раскрыла свёрток, плеснула терпко пахнущей жидкостью себе на пальцы, на бинт и принялась заматывать бедро, на котором хлыст Убийцы изодрал кожу в клочья. Отчаянно защипало. Отлично... Дыша сквозь зубы, осмотрела себя дальше, смочила средством ссадины. Больше ран не нашлось, кровь, измазавшая алое платье средней длины из паучьего шёлка — чужая. Ощупав горящую ушибами голову, нашла в волосах уцелевший золотой ободок, удерживающий их; рабы не полностью обобрали седьмую жрицу — кто-то им помешал. Подняла глаза на отдалённый шорох. Мелкие твари копошились где-то за горой мёртвых и на виду не показывались. И вдруг она увидела маленькую руку, торчавшую меж двух тел воинов. Краешек расшитой детской рубашки нежно-бирюзового цвета в кровавых пятнах. Ручка остывала, как и все трупы, тёмные рубцы от кнута пересекали её. Глаза женщины расширились.

"Дети!" — Эглисса вскочила на ноги, стиснула зубы до скрипа, чувствуя внутри и холод, и огонь.

Маленькие дети, неважно, какого происхождения, не могли обвинить напавший Дом перед Советом восьми правящих Домов, и были совершенно неопасны. Зачастую их просто забирали, проверяли здоровье — и брали к себе: больных на жертвенник, а из тех, кто посильнее, воспитывали рядовых воинов, ремесленников, жриц... Погибнуть в Подземье очень просто и для дроу, а дети рождаются у них не так уж часто. Напрасное убийство детей было омерзительной расточительностью. По мнению Эглиссы, это откровенный перегиб даже в угоду Ллот, нарушающий её завет "усиливай свой род". И это стало последней каплей.

"Что за чудовища эти До'Урден? — простонала седьмая жрица в голос. — Что за чёрный, проклятый народ здесь побеждает?!"

И вздрогнула, услышав отдалённое царапание. Во тьме за поворотом кралось что-то крупное.

Эглисса отступила к холодной, влажной стене, сжимая глефу. Казалось, её собственное сердце стучит всё чаще и громче — ритмичными ударами барабана войны. Существо затаилось. Напрягши чувства, бывшая жрица увидела его. Крупная туша с восемью ногами, в которую врощено — противоестественной колдовской силой всажено изувеченное тело дроу. Драук. Такой же чуждый даже для природы Подземья монстр был создан из мятежного брата Виконии, Валаса Де'Вира. При этом дроу теряет всякий разум, который заменяется инстинктами хищника и падальщика, с пришпиленной к нему страдающей душой пещерного эльфа. Такие твари не были редкостью за околицей традиционных городов приверженцев Ллот, учитывая слухи о случаях наказания, которому подвергали чаще всего мужчин дроу. Эглисса всегда с омерзением к этому относилась, считая подобное недостойным тёмного эльфа, какое бы преступление он ни совершил. Но были же жрицы, проделывавшие это по многу раз... Викония не смогла убить сына, а Эглисса поняла, что ни за что не стала бы делать драука. Она стиснула свою Глад'н'риль. Избавить дроу от этого ужасного существования, отправив в объятия Ллот, казалось ей правильным делом.

Пещера через полсотни шагов сужалась и резко заворачивала влево. Враг был совсем рядом за поворотом. Эглисса затаилась, готовая к бою. Но против неё был драук — самый крупный хищник околиц подземных городов. Она знала, на что они способны, не раз побывав свидетельницей выпускных зрелищ в Мили-Магтире, школе воинов Академии Мензоберранзана, в те годы, когда была там преподавателем.

Отряд из четырёх-пяти подготовленных рабов не-дроу вооружали топорами, глефами, копьями и выпускали в яму, подобную этой. Их задачей было убить тварь, которая там обитает. За победу обещали свободу. И множество глаз сверху наблюдало, как вроде бы слаженный отряд гибнет под ударами подобных мечам острых передних ног с когтями-крюками, почти не нанося урона в ответ. Драук был не глуп: он точно определял лидера в отряде, и проникающим выпадом зацеплял его, вытаскивал из строя и рвал когтями, словно тряпку. А дальше начиналось избиение... Иногда чудовище гоняло вопящих жертв по яме, играя с ними. Это зрелище всегда вызывало большой ажиотаж у молодёжи и бурные обсуждения. Многие рвались показать, мол, они-то лучше гоблиноидов, да только на словах... Как с драуками бороться, в Мили-Магтире не учили.

Осознание непобедимой силы за пределами общественного порядка удержит дроу в границах повиновения; и это усиливалось слухами, что в казематах Дома Бэнр содержат нескольких послушных драуков, ничуть не слабее дикого. Однако, зрелище не боя — расправы — задавало им вопрос: что нужно, чтобы быть лучше?

Эглисса много думала над этим вопросом. Как быть лучше тех гоблиноидов? Для борьбы с таким противником нужна особая тактика. Тут не поможет ни стена щитов, ни лес копий. Отряды зачистки Подземья использовали тяжёлые стрелы, метательные копья и сильную магию — и всё это в режиме шквального огня. А сейчас что делать?..

Присмотрев неподалёку груду камней, которую образовали упавшие когда-то с потолка глыбы, воин-жрица тихо пошла вперёд и заняла позицию между стеной и этой грудой. Под ногами хрустели кости. Они были разбросаны повсюду, источенные зубами падальщиков и тленом, хрупкие, покалывающие ступни сквозь подошвы сапог жрицы. Черепа смотрели на неё из разных положений пустотами глазниц. Некоторое время пришлось подождать, наблюдая угрожающий, и оттого, кажется, сильнее сгущающийся мрак в конце тоннеля. И вдруг там тихо появилось существо.

Огромный ворсистый паук, в которого вместо головы был вживлен голый торс мужчины-дроу. Хладнокровная тварь — тело было лишь чуть теплее окружающей среды. Неестественно разросшееся, оно выглядело уродливо непропорциональным, а его морщинистое лицо (если это так назвать) расширялось не в меру большим ртом, полным неровных зубов, и из-за них не до конца закрывающимся. Из костлявых плеч тянулись длинные руки, длинные пальцы заканчивались когтями. Голова была увенчана бесформенным пучком седых волос на макушке. Дроу-паук двигался плавно и хищно, перебирая восемью ногами, взгляд белесых глаз, в которых толком не разглядеть зрачков, уцепился за стоящую у стенки женскую фигуру. Он был выше её настолько, что сочленение двух тел находилось на уровне её груди. Эглиссу пробрало мелкой дрожью на границе с оторопью, и потребовалось напряжение всей силы воли, чтобы не шелохнуться. Она стояла, ровная и недвижная, с глефой в руках, словно статуя стража, и ждала, что драук станет делать. Не надеясь, на самом деле, что такое существо отступит или даст ей уйти.

Драук приблизился на двадцать шагов, остановился, вытянул вперед шею. Лицо его двигалось в подобии полоумной мимики, отражающей непонятно какой ход мыслей. Он пожевал, промямлил что-то неразборчивое. Он заинтригован? Эглисса держалась изо всех сил, понимая, что те кончаются. Глядя на ужимки уродливых черт, встречая белёсый взгляд, она так хотела крадучись убежать, броситься прочь, залезть на стену или спрятаться в узкой щели, если бы такая нашлась тут... В груди мелко дрожало и падало куда-то вниз, и Глад'н'риль, сжатая вспотевшими руками, не очень-то помогала. Но нельзя бежать или шуметь: хищник ждёт такого поведения как сигнала к нападению.

Руки существа соединились в замок возле груди — гротескный жест приветствия дроу, и разошлись, и между пальцев засверкало — драуки бывают способны к магии. Воин-жрица, не дожидаясь, выставила глефу перед собой вертикально и прищурилась. Серия ярких вспышек, в древко стрельнуло несколько молний, тут же разрядившихся из нижнего клинка в камень. Глад'н'риль имела в древке особые волокна, отводящие магию и уберегающие владельца, и Эглиссу лишь пару раз укололо. На миг ослеплённая, она пропустила момент, как драук приблизился вплотную. О первом ударе длинной паучьей ноги ей подсказали скорее чувства. Это была проба — хищник хотел лишь зацепить добычу когтем, и получил отвод лезвием глефы. Звук был похож на соударение металла с металлом — из чего сделаны ноги этого создания мрака? Эглисса чуть не пропустила молниеносный второй удар на поражение, и тут же третий, и следующий — едва хватило скорости рефлексов.

"Так не пойдёт, — смекнула она, отступая. Улучив мгновение, ткнула пальцем в голову врага, и вокруг неё возникла сфера кромешной тьмы. Драук гротескно вякнул, и сфера исчезла. Защита.

Эглисса тем временем попыталась перебежать к каменным глыбам. Новые удары обрушились на неё с такой силой, что заставляли то присесть, то отшатнуться. Тварь поднялась на четыре задних ноги и напирала, пустив в бой четыре передних. Одновременные выпады отводить уже не получится — отразила одну ногу, едва увернулась от второй, и коготь третьей диранул ей по спине. Ахнула, бросилась в сторону, перекатилась кувырком к препятствию, услышала два удара по тому месту, где была только что. Драук воспринял её голос как сигнал и приблизился. Он возвышался над эльфийкой, ноги его были слишком длинными, чтобы достать тело даже глефой, и не было ни малейшей возможности открыться, что неизбежно при колющей атаке. Эглисса спряталась за камни, достаточно большие, чтобы разделить противников. Создание тьмы забормотало и прыгнуло к камням, пытаясь двумя ногами достать свою добычу. Дроу отпрянула и по ту сторону встретилась с двумя другими ногами, которые едва удалось отразить. Тут камни мешали чудовищу видеть, оно действовало на ощупь. Вокруг камней началась жуткая игра в прятки со смертью, с сюрпризами в виде клинообразных ног то слева, то справа. Страшные глаза и перекошенная рожа показывались то и дело над камнями, высматривая жертву, вынужденную метаться между камнями и стеной. Ещё раз задело, ободрав плечо. Воин-жрица поняла, что долго так не протянет: она уже начала уставать; движения становятся не столь быстры, смоченное кровью платье прилипло к коже по всей спине. И скоро не помогут ей чувства, подсказывающие, с какой стороны следующая атака.

Чудовищу это тоже вроде бы надоело: оно попыталось влезть на глыбу, но сползло обратно. Эглисса затаилась под грудой, напряжённо следя за врагом. Драук бормотал что-то, сопел, покачиваясь на восьми ногах, немного даже отступил назад.

И выжившая Де'Вир поняла, что этим замешательством надо воспользоваться. Она полезла на груду камней (глефа при этом мешала), забралась на самый верх, встала в рост и оказалась выше головы чудища. То смотрело на неё с интересом.

Теперь настал черёд ещё одной способности дроу. Она вытянула вниз левую руку, растопырила пальцы, примерилась и прыгнула, фокусируя сознание на полёте. Почувствовала, что может лететь выше и дальше, и управлять затяжным прыжком. Перехватило дух — как же редко она использовала врождённую способность благородных дроу парить под сводами Подземья... Пролетев над удивлённо запрокинутой седой головой, воин-жрица приземлилась прямо на паучье туловище и вонзила Глад'н'риль в него всем весом падения. Тварь подскочила и рванулась назад. Эглиссу шмякнуло о спину тела дроу, затем швырнуло обратно на колюче-щетинистое паучье брюхо, всаживая ей в ногу выше сапога ломкие щетинки. Она отчаянно держалась за глефу, как за вбитый кол, расширяя рану (только бы опасно пружинящее лезвие не сломалось). Ноги паука мелко и бестолково задёргались, тело шмякнулось оземь и замерло, казалось бы, убитое. Только часть дроу вывернулась назад, пуча глазищи, забасила невнятно на всю пещеру, протянула узловатые руки, пытаясь схватить пещерную эльфийку. Та отстранилась, оседлала верхом паучье брюхо, невзирая на боль от заноз, выдернула глефу, отмахнулась от рук и броском вперёд вогнала лезвие в спину тела дроу, перебивая позвоночник.

Тварь испустила старчески-хриплый клокочущий вопль, пугающий звук, который ни один нормальный дроу не смог бы издать, и, прогнувшись назад сильнее, за пределы гибкости спины, сомкнула неестественно длинные пальцы на талии жрицы. Больно стиснув, одним рывком сорвала её с себя и подняла в воздух. Эглисса попыталась ударить по рукам и промахнулась, не имея опоры, затем почувствовала, что свободно падает в неизвестность, закричала в ужасе и грянулась с высоты в кучу мёртвых тел Де'Виров. Второй раз тела сородичей спасли её от перспектив переломать кости; но всё равно это оказалось демонски больно. Рядом с ней в тела врезалась, глубоко вонзилась паучья нога. Женщина извивалась, оторопело пытаясь уползти и убежать, соскальзывая по мокрой массе, и поняла, что попытка безнадёжна. Драук клокотал и ворчал прямо над ней, и она заметила, что на каждом выдохе разбавляет эти звуки своими надсадными стонами.

И вновь эти длани схватили её за ляжку и плечо, и потащили вверх, к нависающей всклокоченной голове с безумно вытаращенными глазами. Одной рукой держа эльфийку за ногу, драук охватил второй её голову, пальцами в лицо, и стал крутить, пытаясь свернуть шею. Широкая пасть, полная кривых зубов, раскрылась, приблизилась... Рыча и выворачиваясь в надрывных усилиях, Эглисса почувствовала две точки опоры. Используя их, полоснула несколько раз куда получилось, по пальцам, локтям, ткнула чудищу в подмышку. Брызжущий слюнями визг, руки чудовища бросили её, и эльфийка снова впечаталась в тела сородичей, теперь спиною вниз. Лишившись воздуха в лёгких, она изо всех отчаянных сил толкнулась от этой опоры — и всадила глефу в тушу, куда-то в сочленение дроу и паука. Теперь тонко заверещало, и тварь надвинулась на неё, хлестнула располосованными руками, брызгая кровью, глубже насаживаясь на Глад'н'риль. Глефа глубоко вошла в кучу тел, утопив гарду. Оттолкнувшись от древка, Эглисса скатилась с кучи вбок от драука и кувырком вскочила на ноги; развернулась, наблюдая, как нанизанная тварь дёргается и визжит, пытаясь двинуть вперёд своё жуткое паучье тело, и словно не понимая, что мешает...

Воин-жрица Де'Вир, кривясь от боли в надорванной спине, мысленно попрощалась с верным оружием. Что дальше делать — у неё не оказалось даже кинжала, чтобы продолжить бой. Она стояла, хватая ртом смрадный воздух, и смотрела. Тело дроу бестолково болталось, словно жуткая кукла. Драук получил как минимум три ранения, очевидно смертельных для любого нормального существа. Странное впечатление, будто две сущности драука разделились, никак не желая расставаться с жизнью, и неясно, кто из них тут больше преуспел. А Эглисса, оказывается, ещё способна была удивляться...

Бросив потуги задавить противницу, драук отполз назад, волоча за собой глефу и оставляя кровавую полосу. Надрезанные руки цеплялись за древко, не в состоянии ухватить. Большой рот шепелявил, бессвязно что-то бормотал. Драук явно ослаб.

— Давай, я тебе помогу! — вдруг крикнула дроу, кинулась вперёд и, на пробеге схватив, вырвала упругую глефу из плоти. Тварь завизжала, хватанув пустоту перед собой, и осела паучьим брюхом, в попытках зажать свои раны изрезанными руками. Тёмная кровь потоками лила из под пальцев. Эглисса развернулась и, используя всю длину своего оружия, размашисто полоснула по шее и плечу существа, но позвоночника так и не достала. Выйдя из взмаха, на том же разгоне всадила клинок примерно туда, где у дроу находится сердце.

— Сдохни же, наконец!!! — надсадно выкрикнула воин-жрица. Булькающий хрип через рану стал ей ответом.

Собственные боли, как фон ко всему происходящему, давали о себе знать, понижая пределы силы мышц. Вспышка ярости приливом затопила их, приглушила... Эглисса надавила, толкая ещё пытающееся держаться вертикально тело дроу на спину паука. Монстр дёргался в кашле, захлёбывался своей же кровью.

— Сдохни же, сдохни!.. — самой дыхания не хватало. — Бездна ждёт тебя!!

Сознание мутнело, жар глушил разум и чувства, лишь ярость становилась всё сильнее. Напряжение давало боль, оно же от неё отвлекало. В неистовом порыве дроу вырвала глефу и вонзила снова, рядом:

— Прими же!..

Снова вырвала, вонзила ниже:

— О, Паучья Королева!..

И ещё раз на себя, и удар:

— Исчадие твоё!! — эхо разнесло по пещере это стонущее восклицание. Опьянённая избытком ощущений, теряющая силы воин-жрица выдернула оружие, шагнула назад в поисках места для нового удара.

— Во имя!.. — прозвучало тише и менее решительно. Облитое тёмной кровью, блестящее в тусклом свете от недостижимого Мензоберранзана тело драука безвольно нагнулось и массивно шлёпнулось в кровавую грязь лицом.

— Во имя... — жрица потеряла слова, оглушённая смесью чувств в наступившей тишине.

Вдруг её кольнуло: ухо поймало шорох за спиной. Мгновенно реагируя, Эглисса одним ударом смела большого блестящего жука, и отбросила далеко назад. И увидела дальше личинку хлысторыла, подземного хищника, который ловит добычу длинным "хлыстом" из паутины. Затем существо подтягивает её к себе и пожирает, раздирая сильными клешнями. Личинка, ещё небольшая, длиной всего с руку, как раз драла лицо воина Де'Виров, выедая, что помягче. Молниеносный прыжок, и мародёрствующая тварь разлетелась пополам. Два крупных, с локоть длиной, подземских таракана испуганно побежали прочь и по стенам вверх. "Выпустившая пар" дроу под гнётом наваливающейся тяжести развернулась к распластанному драуку.

Учащённое дыхание отдавало болью в надорванном прессе, холодный воздух жёг в груди, жар исходил от тела, подкрашивая собственные руки и воздух вокруг, отчего жрице казалось, будто она овеяна божественной аурой... Она рухнула на колени, положила Глад'н'риль на пол пещеры, сложила привычным жестом липкие от крови ладони, коснулась их лбом и хрипло выдохнула:

— Во имя жизни в этом мире... Таком, который ты хотела!

Восемь ударов — число паучьих ног. Сакральное число. Сильная жертва. Вожделенная тишина. Боевой раж отпускал Эглиссу, и реальность проявлялась целым оркестром болевых ощущений. Пришлось отказаться от мысли обтереть лицо ещё более грязной рукой, пощупать пострадавший нос. Всё сильнее саднила кожа ног, в которой торчало множество щетинок драука, впившихся под углом; болела и кровоточила рваная рана на спине от плеча и до талии.

Алое платье жрицы, ещё недавно красивое, превратилось в несколько окровавленных тряпок, кое-как висящих на теле. По своей воле дроу никогда не вышла бы из дома в такой никчёмной одежде — не то, чтобы за пределы города. Другое дело — кольчуга с тёплым поддоспешником... Это сейчас жарко, а дальше в Подземье будет холодно: в таком виде тут долго не продержишься, просто замёрзнешь.

Братская могила Де'Виров в темновом зрении дроу тлела багровым изнутри — остаточным теплом, словно огромная куча углей. Эглисса пошла вокруг, присматривая, что могло бы сгодиться, что враги проглядели... Снова использовала разодранный плащ для очистки; потратила последнюю жидкость, протёрла тем мхом самые крупные из ран и ссадин, что покрывали буквально каждую пядь серой кожи дроу. Со вздохом недовольства присела на камень и стала выдёргивать щетинки-занозы из ног, помогая себе бритвой. Ранки уже зудели и чесались — эта гадость просто так не пройдёт — если мер не принять, воспаление обеспечено. Те, что обломились внутри, доставала, разрезая кожу. Вытащив большинство заноз, жрица вылила последние капли на больные места, растёрла, завязала свёрток на поясе и закрыла глаза. Вспомнила молитву. Теперь, быть может, Ллот всё-таки ответит ей и наделит хоть немного силой? Она стала вполголоса выводить одну из песен Джинафэ, повторяя интонации и рифмы на особом священном языке дроу. А может, Ллот принципиально не внемлет песням погибшей матери Дома, и надо молиться по-своему? Решив пока продолжить, Эглисса возблагодарила богиню за свою победу и за сохранённую жизнь вопреки своему горю. Она выделила и очистила свои противоречивые чувства, словно терпкое зелье, и вложила в свою молитву. Ощутила то самое, рождающееся где-то в груди, будоражащее и вдохновляющее ощущение, такое же, как в общем хоре, тогда, когда впервые она была удостоена чести войти в круг восьми. Лёгкая дрожь возникла, давая ощущение внутреннего тепла, и болевой фон стал слабеть. Эглисса закончила, смолкла, провела руками вдоль тела, изгоняя боль, зуд и дрожь.

Чувствуя себя намного лучше — прилив сил и веры в себя — жрица раскрыла глаза, поднялась. Пройдя вокруг груды тел, вытащила более-менее уцелевший тёмный плащ-пивафви какого-то воина, встряхнула, завернулась. Ткань пивафви изолировала тепло, скрывая дроу от темнового зрения, и являлась, пусть слабым, но средством от холода. Кровавая сырость — ничего, высохнет. Взяла также ещё один пояс и выдернула из чужих одежд несколько ремешков — пригодятся.

Эглисса Де'Вир в последний раз окинула взором умертвлённых сородичей. Они, несмотря даже на собственную смерть, несколько раз помогли ей выжить. Разве мог это быть слабый Дом?

Со смешанными чувствами скорби и гордости, печали и веры, седьмая жрица из погибшего круга и последняя по счёту Убийцы, перехватила поудобнее Глад'н'риль и отправилась в глубины Подземья.

Атмосфера:

Hans Zimmer — Tia Dalma

Редакция 120324

"Ничто так не сжигает сердце, как пустота от потери чего-то или кого-то, когда вы ещё не измерили величину этой потери".

© Дзирт До'Урден

Тёмные Владения. Это место относилось к ближайшей дикой области вокруг города. Основные пещеры иногда прочёсывали войсковые отряды дроу, но безопасных мест здесь искать не стоило. Множество плотоядной живности со всего окружающего Подземья стягивалось к островам жизни, поддерживающимся за счёт тепла горячих подземных вод. Вокруг источников росли грибы и мхи, которыми питались животные, завершающие пищевую иерархию этой ограниченной природной системы. Многие существа Подземья для защиты были ядовитыми или вредными для всех, кто попробует их на вкус; мертвая плоть тех, кому не повезло, находила себе едоков на всех ступенях здешней жизни. Ни клочка отжившей материи не пропадало даром.

Дроу, как высшие существа в этих местах, встроились во все этапы жизненного процесса, и, привнося в пещерный лабиринт дополнительное разнообразие, привлекали к своим поселениям наибольшее число подземных обитателей.

Многие здешние создания встречались только в Тёмных Владениях, и нигде больше. Бродя в холодных тоннелях вдалеке от тёплых источников, можно было циклами не повстречать никакой живности. Было в пещерах и другое тепло: называемая Кровью Тверди раскалённая магма, кипевшая в разломах; однако ненадёжные своды тех пещер были смертельно опасны, а воздух в них отравлен испарениями глубин.

Послушная обычаям Эглисса всегда жила в черте города и лишний раз не совалась в пещеры за его пределами, но бывала на патрулировании с выпускниками Мили-Магтира, и даже сама водила группы. Это была скорее учебная практика и проверка на деле, чем забота о безопасности города. И трофеи, если попадутся, лишними не будут. Это было давно — но она ещё помнила карты, на которых разные уровни пещер были раскрашены разными цветами. На картах всё было просто, и Эглисса не думала, что однажды будет блуждать тут одна. Большинство пещер связано ходами, образуя густую сеть, но не все они проходимы для дроу.

Ещё несколько членистоногих стрекануло от неё как только — так сразу. Пещера, по которой пришёл драук, за поворотом сузилась и влилась в вытянутую залу, похожую на косую расщелину. Впереди уклон нарастал, переходя в узкую пропасть, и где-то внизу звонко падали капли. Вправо и влево — тьма. Куда же теперь идти? До'Урдены были практичны и не стали бы тащить трупы через весь город. Скорее всего, они использовали одну из ям на южной окраине, поближе к грибной роще. Значит, идти надо влево и вниз: промытые водой ходы ведут на восток, к озеру Донингартен... Но уклон пола там становился таким, что Эглисса не решилась лезть по скользкому крутому склону и выбрала путь вправо.

Расщелина забрала вверх, сузилась, пролегла горизонтально, стало суше и уютнее. Разводы плесени и кустики мхов возле трещин в потолке немного мерцали, позволяя глазам дроу видеть несколько лучше, чем в полной темноте. На полу у стен встречались тонконогие полупрозрачные грибы. И прямо посреди прохода на пути осторожно идущей дроу попалось кое-что другое.

Скопление зеленовато-бурых, влажных, сморщенных шляп на коротких ножках торчало, облепив небольшую продолговатую кучку. Эглисса знала, что это сакаш, трупный гриб. Зрелый гриб при приближении крупного существа источал споры, и, если они попадали в дыхательные пути, существо могло тяжело заболеть. Если это кончалось смертью, грибы прорастали и постепенно покрывали весь труп, а их миазмы отравляли плоть, делая её несъедобной для падальщиков. Получался вот такой грибной холмик, который она видела сейчас перед собой. Споры трупного гриба были и в грязи пещер. Для подобной участи достаточно просто испачкать рану...

Она отдернула руку, непроизвольно касающуюся бинта на ноге и тихо прошла стороной, с ужасом себе представляя, как братская могила блистательных Де'Виров превратится в сплошной лес жуткой грибной массы. И Эглиссе сильно повезло, что этих грибов не было там, в яме, когда её туда бросали.

"До'Урден... Что же вы за твари? — сжала зубы Де'Вир. — Твари, сами достойные подобной участи!"

Они называли себя Дармон Н'а'шезбернон. Эглисса даже симпатизировала им за их практичность, целеустремленность без ненужных кичливых выходок... Теперь они — девятые по списку Домов, за один шаг до вхождения в Правящий Совет города. Эглисса ненароком подумала, что даже сейчас не желает им участи стать почвой для сакаша. Она предпочла бы их скормить рыбкам пиримо, которых можно ловить и есть.

Выживший аристократ побеждённого дома может вполне заявить на Дом-агрессор, и его настигнет противоречивое правосудие правящих семей. Но для этого надо быть дочерью или сыном верховной матери или её дочери. Эглисса же, несмотря на то, что Джинафэ возвысила её до Священого круга, была лишена таких прав. Даже если она доберется до дома Бэнр, главного в городе, и дерзнёт высказать обвинения — никто всерьёз её не воспримет. Эглиссу, скорее всего, тихо прикончат, едва пустив за порог. Такую глупость она делать не собиралась. Первое, что ей теперь нужно — новое положение в обществе.

Было тихо. Ход постепенно сужался, слева была промытая щель ручья, над ней вдоль стены горбились причудливые наросты. Ещё несколько мелких пауков-охотников удрало прочь — когда по пещерам разносится запах крови, плотоядные создания собираются на поживу. Следом подтягиваются хищники всех мастей. Видимость ограничивалась плавным поворотом хода и натёчными выступами, но пространства было с запасом. Тут можно вполне нарваться на взрослого хлысторыла или дикого ящера... Но лишь бы не на драука. Вымотанная воин-жрица точно знала, что второго драука она не переживёт — тем более, лоб в лоб. Она тихо ступала по пещере, в чём ей помогали мягкие сапоги жрицы, облегающие её ноги вплоть до колена. Она пыталась одновременно быть бдительной и абстрагироваться от жутких впечатлений недавнего прошлого. Стало светлее: изгибы потолка слегка мерцали мелкими пятнышками лишайников. Плавно пошло вверх: против течения существовавшего в древности водотока. Тут было относительно ровно для ходов Подземья — можно просто идти. В такт своим собственным шагам Эглисса вспомнила слова ещё одной молитвенной песни.

Она слышала немало песен жриц, начиная с Арах-Тинилита. В разных домах пели по-разному. У одних это был меланхолический шёпот, у других — энергичное воззвание. Молитвы Де'Виров — считала Эглисса — были красивыми. Джинафэ сама придумывала, как должны звучать их оды к Паучьей Королеве. Они были таинственно-протяжными, с переходами, отмеченными резкими нотками, тональность плавно поднималась, отыгрывала мелодичную последовательность и спадала. Удивительные одухотворяющие чары получались при этом, своевольные, на первый раз пугающие, настраивающие на уверенность в выбранном пути, укрепляющие способность ради могущества своего рода пойти на всё. Зачастую после молитвы исполненная необычных ощущений Эглисса шла к воинам Дома и сплетала узоры взмахами клинков, показывая им, как их ещё можно убить, и как быстрее и изящнее избавиться от врага. Она передавала им своё настроение, пробуждая у них единодушную и непоколебимую решимость. Конечно, у дроу каждый сам за себя. Но и каждый Дом — тоже.

Работать с воинами Эглисса начала раньше, чем стала жрицей. Сначала училась, потом стала учить. Урок, который ей однажды преподали, изменил её жизнь.

Дело было в Мили-Магтире. Полтора десятка учеников младшего курса под надзором учителя отрабатывали приёмы защиты с оружием разной длины, учились удерживать противника на нужном расстоянии от себя. Все работали, устали, вспотели. В зале, слабо подсвеченном круглыми проволочными сетками с особым мерцающим мхом, стоял пар, заставляющий воздух светиться для тепловидящих глаз.

— Смотри, как движется твоё тело, — говорила она, — и как идёт удар. Ты сопротивляешься удару, а зря. Прими мой удар, повинуйся ему, смягчай и обтекай, вот так, ты — жидкий, словно тьма. Можно ли ударить тьму? А тьма — ударить может!

Окончив очередные объяснения, сопровождающиеся показом на одном из учеников — без травм, но наглядным, Эглисса Де'Вир обтёрла рукою лоб, поправила обруч, удерживающий её гладкие волосы и заметила около двери его́.

Могучий воин стоял и наблюдал за ними уже некоторое время. Он казался выточенным из обсидиана — благородные скулы, мощные мускулы — высокая, прочная фигура, атлетические достоинства которой не скрывались лёгким кожаным нагрудником. Длинные волосы седой белизны были собраны в хвост. Его звали, вроде бы, Зак. Также доходили слухи, из какого он дома. И он тоже кого-то учил, наверное, старшие группы.

— Неплохо, — сказал он, — но всё же, кое-чего тут не хватает.

Ученики разом повернули головы, Эглисса чуть вскинула нос, приподняла изогнутые светлые брови.

— Словами трудно объяснить, — продолжил он. — Только языком тела.

Эглисса кивнула, чувствуя любопытство:

— Давай...

Он взял со стены учебный заменитель простой короткой сабли — немного изогнутую палку:

— Возьми свой шест.

Зак казался созданным для более тяжелого оружия, под ударом которого в его руке никто не выстоит; а псевдо-сабля выглядела игрушкой.

И понеслось. Это был совсем другой ритм, иная скорость, другие касания... Как будто после вальса заиграли быстрый танец. Ученики все прижались к стенам, чтобы не задели — ведь от этого их никто не предохранял. Она крутила шестом, не давая ему приблизиться для толкового удара, напирала, заставляя защищаться, то и дело пыталась зайти сбоку или обмануть ложным манёвром. Вошла в азарт, тело запылало теплом. Получала удовольствие: ведь одно дело, когда опускаешься до уровня учеников, и совсем другое — достойный соперник. Испытай себя. Она не уступала ему ростом — его преимущество могло быть разве что в силе... Да и это требовало проверки. Его тоже было хорошо видно: он отражал все выпады шеста одной рукой легко и безупречно. Среднего выпускника Эглисса быстро бы вымотала, заставила бы ошибиться...

Она запомнила этот момент: чувствуя себя в безопасности, переходя в следующий каскад атак, она оставила перед собою брешь. Он рванулся вперед, будто его тянули, сближаясь вплотную, погнался за её руками и шестом, толкнул шест дальше, вывел за пределы зоны, где всё решалось. И невооружённый кулак с разгону въехал Эглиссе пониже рёбер.

— О-охх!! — вышибло весь дух.

Она отлетела назад, врезалась спиной и затылком в стену, перед глазами сверкнуло, учебная сабля обошла выставленный шест и холодом упёрлась в её горячее горло. Распятая так, учительница боя замерла с приоткрытым ртом, сквозь щёлочки глаз глядя на победителя, на его тёмный силуэт против света моховых фонарей. Неспособная вдохнуть.

Обозначив момент, он убрал палку, отстранился. Вдохнуть всё же придётся. Боль душила её, она согнулась, тяжко охнула сквозь зубы. Она была наказана за свою ошибку очень низкой ценой — не смертью. То, что она так долго против него "отработала", было обманным послаблением, призванным спровоцировать её раскрыться. Ложная оценка силы противника, беспечная гибельная авантюра.

Её ждали. Ученики собирались вокруг, стали перешёптываться, кто-то хохотнул. Преодолев себя, учитель разгладила лицо и выпрямилась.

— Ну вот, видите... — начала она через силу спокойно, — ...как это бывает.

И не поймёшь, что труднее: вытерпеть ещё один удар или не кривиться после первого. Поправила волосы, вернула голосу требовательный тон:

— Кто заметил, в чём моя ошибка?

Гробовая тишина. Двое преподавателей стояли перед учениками и ждали. Эглисса сложила руки на груди, трижды постучала ногтем по наплечнику лёгкого кожаного доспеха, покрывающего её стан. Какая же должна быть сила, чтобы ударить через плотную кожу так, как будто по голому телу?

— Ну что? — настаивала учитель, обходя взглядом лица. — Неужели никто не заметил?

Она выследила хохотуна, и тот мигом спрятал глаза.

— Вы двигались так быстро... — стал оправдываться за всех самый смелый из учеников, высокий худой парень из дома Фрэт. Некоторое время учитель смотрела на него с интересом, затем отвернулась, вслед бросив:

— Ты будешь так же, или умрёшь.

Зак кивнул и удалился.

— Благодарю тебя, — сказала вслед ему Эглисса (на языке дроу это прозвучало буквально как "довольна тобой"), и вернула внимание к ученикам. Поморщилась от боли в ушибленном затылке.

— Что ж, наше время на сегодня вышло. Я объясню вам завтра.

Затем снова поймала взгляд смешливого и иронично подмигнула ему.

— Вы все свободны... А тебя, Шехир, я попрошу остаться. Также задержатся Вандре и Ллистра.

Смеяться Шехиру больше не хотелось. Он рефлекторно поймал шест, брошенный ему в руки. В руке учительницы боя, откуда ни возьмись, оказалась палка, которой тот высокий воин только что бился с ней самой. Она сделала пару шагов вправо, влево, бесцеремонно присматриваясь к парню. Ловко крутанула "саблей", перехватила в левую руку и после такого же манёвра вернула обратно. Он замер в стойке, нервный и напряженный.

— Что ты как палка? — спросила она, недовольно хмурясь. — Уже испугался? Ну что ты за воин?

И началось. Не так быстро, как тогда, без "музыки боя"... Но Эглисса решила не делать скидок. А смеяться пусть будут другие.

Не пришлось притворяться и ловить моменты, как Зак. Шехир пропустил удар, смертельный с запасом: позволяющий выбирать, как его убить. И она зарядила ему эфесом так же пониже груди.

Ученик стоял на карачках, сопел и кряхтел. Учительница боя ходила вокруг и разжёвывала его промахи.

— Что ты делаешь? Куда ты смотришь? Мы едва начали схватку! — она пылала недовольством. — Ты допустил те промахи, которые мы считали давно пройденными!

Окинула взором двоих оставшихся:

— Все видели? Что же с тобой делать, Шехир Ханцрин?

Она опустила взгляд, задумалась, по привычке постучала ногтем по защите. Ученик за её спиной быстро вскочил на ноги. Палка в её руке была ещё быстрее: с разворота по и́крам — и юный дроу шлёпнулся на спину плашмя о пол. Все краски болезненности падения отобразились на утончённом лице. Возвышаясь над ним, учительница боя добавила яростного металла в голос:

— Я разрешала тебе встать?! Мы ещё не закончили!

Она развернулась к другим. Те мигом присмурнели, поникли головами.

— Ох, Шехир, Шехир... — смягчилась она, выдохнула, уперла руку в бок, палкой в другой похлопала себя по бедру, глядя на смирно лежащего ученика. — Позор. Похоже, Ханцрины мало следят за своими будущими мужчинами. Слишком много внимания уделяют рофам. Почему же так?.. Помимо кротости и послушания мужчина должен быть ещё и эффективен. Иначе на кой ты сдался своему фермерскому дому? Завтра мы с тобой начнём это исправлять. Встать. Вон отсюда.

Порядком уже уставшая, Эглисса слушала убегающие шаги и снова думала, поглядывая на оставшихся. Вздохнула.

— Ллистра.

— Да, Учитель.

Аккуратная девушка с двумя серебристыми хвостиками смотрела на неё во все глаза.

"Вылитая жричка, — подумала Эглисса. — И почему она тут, а не в храме? Говорили, плохо себя вела..."

Да, в Арах-Тинилите новеньких учениц, разочаровавших жрицу-наставницу, ждал Мили-Магтир с его лишениями, тумаками и грубым искусством. Исполнять это искусство изящно мог разве только... Зак.

Вандре, простой сын далёкого от главенства дома, был на голову выше Ллистры и сильнее. А рост тут даёт преимущество. Придётся это компенсировать точностью и быстротой. И силой воли.

Сама Эглисса Де'Вир попала в Мили-Магтир сразу. Она казалась крепче сверстниц, и никто тогда из-за неё не переживал. Никто не озаботился поиском ей жрицы-наставницы и прохождением вступительных проб. Сама она, наслушавшись от кого-то всяких страхов про храм Паучьей Королевы, и не знала толком, куда хочет. Ни туда, ни сюда.

— ...Бери шест. Вандре... — подала ему палку. — Кто не справится, будет иметь дело со мной.

Отошла в сторонку. Ученики работали в унисон, в защите никто вроде не ошибался. До момента её ошибки не дошли — не та атака.

— Стоп. Поменялись.

Следующая схватка прошла так же гладко. Эглисса не знала, сговорились ли ученики на языке тела, или просто одинаково старались, — ну, сейчас неважно.

— Довольно. Справились оба. Завтра продолжим. Свободны.

Ученики поклонились. Подождала их удаления. Что ж, сегодня те, кто вызвал её недовольство, получили ясные намёки. Она устало вздохнула. И последней пошла переодеваться.

Ученики в Академии жили постоянно, но преподаватели имели право выбирать. По пути домой она снова заметила эту высокую фигуру. Он ждал здесь кого-то. Он стоял на её пути и встречал взглядом, в котором сквозил явный интерес. Она расценила этот взгляд как вызов. Вызов мужчины-дроу женщине. Какая дерзость... Принять его сейчас она просто обязана, и никак иначе.

— Закнафейн До'Урден, — представился он, по этикету сложил руки в замок перед грудью и наклонил голову.

— Эглисса, — мягко отвечала она, чисто по-женски с кивком головы опуская ресницы. — Де'Вир.

Какое-то время оба молчали, обмениваясь выжидающими взглядами.

— Не думал, что ты Де'Вир.

Она чуть склонила голову, подняла уголки покрашенных тёмно-красным губ:

— А я знала, что ты До'Урден.

Заинтригованная пауза.

— Хорошо, — наконец сказал он, жестом приглашая её идти вместе, — хорошо ты работаешь.

— Видно, недостаточно, — съязвила она.

— Нет предела совершенству. Я гораздо дольше тебя в воинском деле. И вижу, как они слушают тебя. И тумаков не требуется. Умеешь учить.

Она улыбнулась. Искренняя похвала в мире дроу — редчайшая редкость, такая же ценная, как, наверное, чистые алмазы в верхнем мире; это в Подземье их предостаточно...

— Ну, совсем без тумаков не бывает... Но ты прав: быстрее и лучше, когда они сами смекают, что к чему. И мне нравится с ними заниматься.

— В конце года перед Состязанием я проверю, чему ты их научила.

— Давай.

Помощь учителя более высокого стажа была бы ценна как для учеников, так и для неё. Умение здесь ценность, зачастую эквивалентная жизни.

Он заметил её подход к учёбе давно: эту работу с каждым, эту тщательность, какое-то естественное, материнское отношение. Он видел её не раз, и видел, что с каждым годом она учит всё лучше. Он решил помочь ей быть совершеннее, чтобы такое дарование не погибло однажды безвременно среди теней Мензоберранзана.

Она была значительно его моложе, но вовсе уже не юной; она была сложена изящно и крепко, и хороша собой. Она двигалась непринуждённо и мягко, без малейшей тени сомнения или притворства, которые он замечал в походке многих дроу, выходивших за пределы домов. Она двигалась, как он.

Он помнил резкие черты лица и сухощавую фигуру Джинафэ, которую изредка видел в городе, но эта Де'Вир была другой. Её простые и правильные черты были мягко скруглены, скрывая под женственной внешностью прочный стержень воли и мощную пружину характера. Сейчас она шла рядом, поглядывая на него своими алыми глазами, и свободные платиново-белые волосы с подстриженной чёлкой колыхались за спиной от движения воздуха. Она слушала о его приходе в Мили-Магтир, о событиях в Мензоберранзане, произошедших, вероятно, ещё до её рождения и методах ведения боя, освоенных им тогда. Он гадал, кому же из Де'Виров она приходится дочерью. Явно не Джинафэ. Вероятно, она такая же простолюдинка, возвышенная в Доме за своё мастерство, как он.

Это была, пожалуй, самая прекрасная встреча за последние... много лет его жизни. В его доме, где женщины тайно заглядывались на него и обсуждали между собой, не было таких встреч. Они, начиная с Мэлис, при каждом его появлении менялись в лице, надевая надменные хладнокровные маски, зачехлялись в практичную бесчувственность. Его так и подмывало преподнести им очередную неожиданность, сбить маски — лишь в такой миг женщины казались ему красивыми... А эта — была хороша здесь и сейчас, каждый миг. Она была настоящей, смотрела смело и честно. Она сама стала для него неожиданностью. И плевать он хотел на мнение тех, кто эксплуатирует его там, дома.

Афишировать эти отношения никто не собирался. Он нашёл пустую комнату в Истмире, арендовал её для частных уроков, и это было полностью их время — только двоих. Через пару недель она уже не допускала таких ошибок в защите. К концу года она оказалась среди лучших преподавателей, уверено нагоняя его. А ещё через год Джинафэ приказала ей оставить всё и усиленно готовиться стать жрицей.

Самым любимым местом во всей тьме для Эглиссы Де'Вир была в то время простецкая квартирка в Истмире. Эглисса брала от своего учителя всё, во всех смыслах и проявлениях, она "пела, как натянутая струна" в его руках — во всём своём спектре, работала на пределе своей гибкой прочности, и тут ей давали максимум, чувствуя его как будто лучше неё самой. Зак женщин не жалел и не вёлся на их хитрое поведение, точно определяя их состояние. Она чувствовала его надёжность и знала, что он не допустит ей послабления. Домой Эглисса возвращалась вымотанной, одухотворённой и увереной, что несёт в родную крепость лучшее, что смогла добыть.

Она вспоминала это время с ощущениями сладкой горечи и корила себя за легкомыслие: ведь тогда желанный мужчина был рядом, не было преград, и она могла завести детей. Это добавило бы забот, отняло бы время, но могло хорошо сказаться на её репутации в Доме: дети от первоклассного мастера по оружию... А увести такого воина из другого дома — вообще блеск.

Она тогда расцвела, она следила за собой, как никогда, и это, возможно, подтолкнуло Джинафэ выбрать именно её в качестве следующей жрицы.

Эглисса сама себе довольно ухмыльнулась, но тут же утратила это настроение, посчитав, сколько лет было бы её детям в момент падения дома. Они бы выросли, но взрослыми стать бы не успели. Мысль эта кольнула её: найти в той куче трупов своих детей — Эглисса не знала, как выдержала бы ещё это.

Воды в карстовом русле было подозрительно мало: только сырое дно. Пол под ногами был гладко вылизан водой, местами встречались наносы мягкого песка, на который было приятно ступать; когда-то здесь шумела бурная струя. В песке попадались белые косточки разного размера. На одной из таких песчаных подушек Эглисса решила задержаться, заодно прислушаться и поднапрячь чувства. Напрашивался вывод, что водоток где-то выше по течению отведён в одну из рек, которые питают озеро Донингартен. Река — это отличный ориентир, она может вывести к часто патрулируемым тоннелям, которые, в свою очередь, связаны с дорогами Подземья, ведущими ко входам в Мензоберранзан. Стало сухо и темно даже для дроу: мелкие лишайнички на самом потолке едва мерцали, и приходилось полагаться на тёмно-синюю "холодную" картинку тепловой составляющей зрения.

Впереди показалась неровная стенка, и продолжение прохода виднелось выше: ступень водопада. В промытой водопадом яме в окружении валунов горбился остов огромного жука. Его размеры позволили бы дроу сесть и прокатиться верхом... Чёрный гладкий панцирь с несколькими пробоинами был пустым внутри. Жука убили не дроу: панцирные пластины жука весьма ценились, и дроу такой трофей бы здесь не оставили. Приглядевшись, Эглисса заметила тонкие стебельки спороносов мха, выглядывающие из дыр. Смерть здесь даёт начало другой жизни, и та, умирая, даёт начало следующей. И так замыкается бесконечный круговорот природы. Эглисса задержалась, рассмотрела остов, сама не зная, зачем.

"И вот, мои родичи тоже стали частью круговорота. И женщины, и воины, и... дети..."

Она сжала зубы, зажмурилась и отрицательно помотала головой.

Гладкая скала выше роста преграждала дальнейший путь. Над скалой был проём, горизонтальная щель: пролезть только ползком... Эглисса постояла немного, размяла пальцы, но способность парить решила поэкономить. С краю было пониже; дроу подскочила, закинула свою глефу наверх, вторым прыжком схватилась за край, и, цепляясь мысками за неровности, попыталась забраться... Ушибла себе колено и сорвалась, шипя проклятие. Слишком гладко...

...С третьей попытки всё-таки получилось — нащупала щели, зацепилась, пусть и ободрала себе пальцы; и вот уже воин-жрица лежала на краю сухого водопада, разглядывая дальнейший путь. Дальше и впрямь пришлось продвигаться ползком, задевая макушкой свод. Ход постепенно сужался и становился выше. Наконец, стало возможно встать. Подземное русло сделалось высоким и узким, начало извиваться. Стены поднимались вверх вертикально, повторяя все изгибы русла; получался причудливый лентообразный коридор. Не видя вперёд дальше пары десятков шагов, Эглисса ощупывала чувствами каждый поворот, и тешила себя мыслью, что драук здесь не пролезет; однако был риск наткнуться на какую-нибудь другую гадость. Русло вилось и вилось, становилось у́же, оставляя лишь догадываться, что впереди: банальный тупик или новое испытание?

"Испытание? — навострила уши Эглисса. — Джинафэ говорила про испытания — особые испытания для избранных Ллот... Неужели сейчас я нахожусь в разгаре такого испытания?... Джинафэ говорила про роль избранных для всего нашего дома. На собрании всех родичей она перечислила вереницу событий и с замечательной логичностью подвела черту, что Де'Вир — Дом, удостоенный особой чести и должен выдержать то, чего никто ещё не встречал. Произнесла речь, воодушевившую так всех нас. И получалось ведь сколько лет: успешная оборона в самом начале Чёрного Молчания; никто не смел сказать о нас дурного. Но что в итоге? Что получилось? Мы не справились?.. О чём подумала Джинафэ, умирая? Чем всё это было? И что дальше? Вызвать её дух и спросить? Нет, я не решусь никогда на такое: потревожить её там, Внизу... Паучья Королева наверняка предусмотрела ей особое место в своих мучительных путах. Все они попали туда. А я... Я осталась. Почему?"

Логика Эглиссы тут дала отказ, смытая потопом хаоса растерянности, в котором потонули все бессмысленные осколки прошлого. Дроу остановилась возле мерцающей грозди тонких полупрозрачных грибов, растущих из влажной трещины в стене, взялась за голову напряжёнными пальцами. Разболелся ушибленный ещё в храме висок, явная шишка вспухла среди волос на затылке. Эглисса бережно потёрла больное место, втянула воздух сквозь сжатые зубы. Повела ухом, тревожно нахмурилась, замерла, не дыша. В темноте позади поскрёбывали коготки. Пауки-охотники бежали по следу? Или глубинные муравьи? Эскорт мелких падальщиков ждал смерти одинокой дроу. Её пробрало мурашками холода, заставило немного опомниться. Она возвела очи ко своду. На выступе висела летучая мышь.

"Значит, муравьёв тут нет".

Оглянулась: больше ни там, ни тут — ни движения, ни искорки тепла; никого. Мысли все как-то выцвели. Апатичная женщина пошла дальше по изгибам пещеры.

Вдруг её кольнуло мыслью:

"Он — должен был убить меня, исполнить замысел Паучьей Королевы. Он — помешал этому. Он проявил жалость. И теперь я заплачу́ за это... За эту связь с маловером, которая усугубила нашу немилость."

Сердце захолонуло: это был страх, тот самый, когда постфактум обнаруживаешь серьёзный свой промах, который уже не отозвать, не исправить. Дышать стало тяжелее. Выцветшая и обмершая жрица остановилась в нерешительности, затем продолжила меланхолично перебирать ногами по пещере: лишь бы что-нибудь делать. Теперь она не знала, желает ли спастись:

"От немилости Ллот спасения нет".

Вообще-то, граница между волей Паучьей Королевы и её нарушением была довольно размытой, и даже высшие жрицы, верховные матери часто ошибались в трактовках событий и знаков, и попадали в немилость, о которой им сигнализировала собственная резко ослабевшая магия.

Но как понять тот целительный эффект, облегчивший травмы Эглиссы после того, как она сгоряча принесла в жертву своего ужасного врага? Магия работает?

"Ллот даровала жизнь проклятой жрице павшего дома? Или она ведёт меня к изощрённой гибели так же, как и мой Дом?.. Впрочем, все наши судьбы в её руках," — сказала себе Эглисса. И легче ей от этого не сделалось.

Эглисса стала соображать бесцветно-логически:

"Однозначно, гибель — удел слабых. Ну, мне что остаётся? Выйти на торговую тропу, уходящую из Мензоберранзана? Ни средств, ни припасов. Охрана караванов убьёт меня, твари или голод. Вернуться в город? В лучшем случае попаду в рабство. Так что — есть шансы? Но, не найду дороги — сгину здесь несомненно".

Вспомнив множество тривиальных историй из жизни, она осознала, что так, скорее всего, и случится, а надежды — удел романтиков — могут лишь скрасить ей блуждание.

Живое существо сопротивлялось этой логике. Не хотело принимать. Отринуло. И не осталось: ни чувств, ни логики. Зато проявилось ощущение голода и жажды.

Помимо мерзких и опасных грибов в Подземье были съедобные. Были и лекарственные, надо только суметь их найти. Остроглазая дроу принялась осматривать стены. Она бы распознала нужные грибы, даже самые маленькие.

Только здесь, близ границы Мензоберранзана, не стоило питать иллюзий: всё более-менее пригодное было вычищено, выскоблено многочисленной ползучей фауной. А растут эти грибы медленно. Бестолковое занятие: ничего полезного не попадалось раньше, не попадётся и сейчас. Отвлёкшись, Эглисса не сразу осознала шум, достигающий чуткого уха: негромкий, но постоянный. Шум потока воды. С нетерпением она устремилась вперёд, чтобы преодолеть эти несколько десятков изгибов.

Наконец. Шум воды заполонил уши, лишая слух защитной функции; глазам предстала большая дыра в полу, куда низвергался полноводный кристально прозрачный ручей, приходящий ей навстречу из продолжения изгибистой пещеры. Мерцание лишайников, полипов и водорослей подсвечивало воду, превращая водопад в искристую феерию, улетающую вниз.

Воин-жрица остановилась в нерешительности. Дыра, квадратная по форме, перекрывала проход полностью. Идти дальше вверх по ручью не было смысла: русло, сужаясь, уходит в холодные глубины Подземья. И по ледяной воде долго не побродишь. Глянула вниз. Потоки водопада отражались от гладких стен без выступов или каких-либо возможностей зацепиться. Высота немалая. Единственный шанс — припасённая левитация... Если получится, второй раз за сегодня.

Бывшая седьмая жрица постояла немного, глядя на улетающие потоки, провожая их глазами. Казалось, шарики воды летят так медленно, что удаётся ими полюбоваться — на их прозрачный блеск, их переливающуюся форму... Затем сняла с себя второй пояс, привязала его концы к древку Глад'н'рили, сделав петлю и повесила оружие себе за спину. Размяла пальцы. Глянула вниз.

"Куда падает вода? Не видно..."

Вода шумела. Дроу поняла, что боится. Но не возвращаться же туда, к той сомнительной расщелине, откуда, предположительно, явился драук? Он — падальщик, и его обычные пути должны проходить от ямы к яме. А больше ходов не было. Тянуло холодом вдоль водотока. Хотелось пить и есть. Дроу вдохнула и решилась, в который раз за сегодня. Почувствовала силу вокруг себя — которая вроде как поддерживает. И шагнула в колодец.

Падение пронзило тысячей ледяных игл ужаса ей живот, ноги, всё тело. Расставленными руками она пыталась цепляться за скользкие стены, обдирая пальцы, и заметила, что вода обливает её сверху — падает быстрее, и лишь возле тела сворачивает и повисает шариками вокруг и перед лицом. Колодец расширился, шум усилился, Эглисса отклонилась в сторону от воды и обнаружила себя в большом тёмном пространстве. И было падение — удар пересилил, сложил ноги, тело само перевело его в перекат, Эглиссу приложило крепко о плотное, перевернуло, и она осталась лежать на мокром песке.

Боль пришла первой, как обычно — волной по суставам и мышцам — так, что Эглисса забыла, как выдохнуть, где верх, и где низ. Она выгнулась от этой боли, ослеплённая невидимым светом. Потом пришло понимание, что тело двигается, что кости целы, и голова тоже. Глад'н'риль здесь — нащупала рукой. Шум воды в ушах. Жар испуга и холод усталости. Чёрная тьма. Никого поблизости. Сырость под боком заставила подняться, боль в суставах — скривить лицо. Промокший пивафви неприятно касался кожи.

Дрожа от холода и перенесённых нагрузок, мокрая дроу сбросила плащ, коснулась лбом сложенных рук, успела лишь подумать — и пришло тепло. А боль в надорванных мышцах и ушибленных суставах стала уходить.

"О, Ллот! Слава тебе!.."

Твердь под ногами прогоняла дрожь от испуга. Эглисса убрала со щеки намокшие волосы, огляделась. Белым столбом выглядел едва подсвеченный водорослями водопад, вылетающий из дыры в потолке, теперь кажущейся такой маленькой. Высота залы — ростов пять. Непривычно темно. "Холодная картинка" и мелкие пятнышки мхов позволяли догадаться о форме помещения. Неровные рубленые своды: искусственная пещера, копи. Вот почему здесь так темно. Мхи ещё не успели разукрасить эти своды — их разрастание идёт очень медленно в таких местах... Водопад шумел и выбивал пену в промытой чаше, во все стороны летели брызги. Из чаши вода собиралась в тихую речку, что прозрачной лентой струилась по тоннелю. Выход был только в одну сторону.

Поглядев по сторонам, Эглисса обошла чашу и приблизилась, присела к тихой воде. Помыла песком руки, набрала воды в ладони, и, встав поцарапанными коленями в мокрый песок, долго пила, несколько раз набирая. Затем умылась, отскребла от своей мягкой и упругой кожи присохшую кровь и снова огляделась. Ни движения. Усилием воли сотворила шарик белого света и повесила его над речкой. В воде стало видно её колышущееся отражение: тревожные глаза — как два провала с точками отблесков, обрамление прилипших белых волос — словно намазанных белилами кистью, разводы грязи на щеках — как боевая раскраска безумца. Рваное алое платье в тёмных пятнах засохшей крови ещё пыталось облегать округло-стройный стан сильной женщины дроу. Поглядев подольше, седьмая жрица Де'Вир пришла к выводу, что она выглядит матёрой дикаркой из Браэрина или заблудшим созданием, обезумевшим в тоннелях Тёмных владений от голода и дикости — какие иногда являются к вратам города, чтобы умереть на пиках стражи. И у неё нет ни малейшего понятия, по каким таким причинам городской страже не изрешетить бы её стрелами, а то и вовсе — пропустить внутрь. Впрочем, думать об этом пока ещё слишком рано: добраться бы, сохранив рассудок. Огонёк над речкой ослабел и погас. Пробрало холодом. Дроу отряхнула холодный пивафви от мокрого песка, завернулась, и, отрешённо поднявшись, пошла вдоль потока.

Искусственный тоннель был прямым и тёмным. Пол устилало каменное крошево, глина и песок. Чьих-либо следов не наблюдалось. Река извивалась, несколько раз пришлось пересекать её, прыгая по камням, пару раз с потолка улетала спугнутая летучая мышь и с писком металась под сводами. Коридор был длинным и не спешил заканчиваться. Дроу отвлеклась от тёмных мыслей и отогрелась ходьбой.

На глаза попалась новая деталь подземного пейзажа: белёсые тяжи спутанной старой паутины — они свисали со стен, и чуть дальше валялись грязными мочалками на полу. Эглисса остановилась.

"Вот оно что... Здесь пауки. Вот почему на пути не встречается живности" .

Впрочем, эта паутина была старой.

Чуткая и настороженная дроу пошла медленнее, внимательно глядя на стены. Мягкие сапоги жрицы помогали ей ступать бесшумно. Паутины встречалось всё больше: её тяжи висели гирляндами вдоль стен. Тонкая, потолще, кое-где сохраняющая натяжение. Эглиссе это очень не понравилось. Впереди показалась пустота — расширение. Дроу аккуратно выглянула из-за угла, охватывая глазами картину, от которой у неё дыхание спёрло и сердце провалилось куда-то вниз.

Высокие и толстые, грубо вырубленные колонны, заполняющие огромное помещение, и широкие проёмы между ними были сплошь затянуты пеленами паутины, сетями и хаотическими тяжами, пересекающими пространство во всех направлениях. Тут было темно, как, наверное, в Бездне, но монотонная "холодная картинка" не позволяла обмануться. Эглисса явилась прямо в гнездо восьминогих, царство священных животных Ллот, против которых нельзя поднимать руку. Кое-кто даже не позволял называть их животными...

Редакция 141023

Седьмую жрицу пронзило догадкой о назначении её пути, и она почувствовала себя одноразовой ничтожной жертвой. Всё в ней обрушилось. Повинуясь инстинкту, она отшатнулась за угол к стене тоннеля, прислонилась к камню, скрываясь за его неровностями. Тело её задышало часто и мелко, не желающее принимать действительность. Что такое жрица — по сравнению с богиней?

Что такое пища по сравнению с едоком? Ноги ослабли, и дроу медленно сползла спиной по стене на колени, сложила руки и попыталась молиться. Горло ей свело, слова сбивались — один из тех страшных признаков немилости Ллот, сулящих погибель любой жрице. Тонко дрожа, Эглисса пыталась овладеть собой, хотя воля богини была для неё очевидна. И она знала, что Ллот не отвечает на вопросы, ответы на которые и так уже известны. Осталось лишь одно — принять свою судьбу, принять волю богини. Эглисса бросила попытки выйти в тонкий магический мир, щупать пространство, искать пауков, сменила молитву силы, которую беззвучно шептала в голове, на оду воздаяния — ведь единственное, что ей осталось — это послежизнь, та участь, которая ждёт дроу в Демонической Паутине... Никто не пребывает там в покое — это вечное рабство и муки на потеху йоклол, демонических слуг Паучьей Королевы. Однако, верили, что хорошая жрица может быть поглощена самой богиней и стать частичкой её силы — которая в далёком будущем придёт ко власти надо всем и вся...

Сосредоточиться не получалось. Жрица прервалась и с тоской посмотрела на тоннель, приведший её сюда, и снова осознала, что бесполезно искать выход: пауки настигнут её. Даже с магией она не сможет подняться против водопада.

Убить священное существо — значит заслужить смерти на месте по воле Ллот и стать вечным кормом демоничесих пауков в её царстве. Это гораздо хуже, чем муки смерти в паучьем коконе — так верили дроу в Мензоберранзане, и убивший паука получал приговор более суровый, чем убийца другого дроу. Жрицы не медлили с карой, в каждом случае преумножая свою силу. Беззащитная Эглисса медлила, ходя по замкнутому логическому кругу, и просто не могла решиться. Подавленная ужасом перед собственной богиней, она стала прикидывать, как бы броситься на свою глефу в последний момент, уперев её в камни...

Гнездовые подземские пауки вырастают до размеров, при которых их длина тела без ног превышает рост взрослого дроу. В гнезде их обычно пара десятков — тех особей, которые сейчас не на охоте. Даже на отдыхе они прячутся на стенах и караулят любых пришельцев, охраняя гнездо. Пауков почти невозможно заметить в их среде обитания: окраска делает их неразличимыми на фоне камня в темноте; тепловое зрение бесполезно: это хладнокровные существа. А вот сами они отлично различают во тьме теплокровных — вкусную добычу. Собственная рука Эглиссы нарушала "холодную картинку" отчётливым алым теплом. Похоже, не так долго ей осталось подсвечиваться этим внутренним светом.

Эглисса достаточно знала о паучьих повадках и участи добычи. Получив дозу яда, спелёнутая паутиной, она будет висеть в коконе под потолком, ожидая, пока её внутренности не разложатся до жидкого состояния. Пауки практичны: их яд дейстует медленно, начиная с конечностей, и долго сохраняет жертву живой, чтобы не портилась. Но, говорят, яд вызывает что-то сродни опьянения, и жертва почти не осознаёт своего положения.

Ллот задумала ей это, вела и наконец, привела, чередой ничтожных побед и поражений, сюда, к неизбежному. Души съеденных пауками отправляются прямо к Ллот, как с жертвенного камня. Разумеется, жертва должна бояться и чувствовать боль — Ллот любит это.

"Неужели мой страх сильнее веры?!" -

Последнее, оказалось, жрица прошептала вслух.

Всю жизнь учить и повторять законы дроу — одно дело, а один раз применить их по отношению к себе — другое. Эглисса чувствовала в себе небывалое расслоение. Тело, которое она всю жизнь тренировала и смело бросала в бой, сопротивлялось сейчас с каким-то особенным исступлением. Оно обессилело и стало неловким, объявило бойкот. Предчувствие, равных которому никогда не было, приковало дроу к камню. Не было ни злости, ни слёз, только бесконечное отчаяние и пустота. Эглисса сидела, повесив голову, и слушала далёкие звуки журчания воды.

Немного успокоившись в тишине, она повторила молитву "Воздаяние" и выпрямила спину, вслушиваясь в журчание. Тишина — мука, небытиё. Звуки воды зовут и манят — туда. Не желая, не в состоянии больше предаваться пониманию своей судьбы, Эглисса бросила все рассуждения.

Она мысленно вернулась в то время, больше ста лет назад, когда ребёнком впервые исследовала мир, делая беззаботные, наивные шаги по территории дома. Там тоже были ручьи, бьющие из подножий колонн Де'Вир. Вдоль них росли разноцветные грибы и были перекинуты декоративные мостики. Маленькая Эглисса гуляла там, когда ей дозволяла сестра-воспитательница, одна из молодых жриц. Эглисса смутно припоминала лицо своей матери, но, будучи взрослой, сколько ни искала, а найти её не смогла. Впрочем, у дроу было несколько способов, как отвязать ребёнка от матери, в том числе с выборочной чисткой его памяти. Слушая звуки воды словно сквозь годы, Эглисса встала и вышла из-за угла в просторный зал копей.

Справа и слева от речки тянулись впечатляющие колоннады высотой в семь-восемь ростов, сплошь затянутые паутиной так, что второй ряд колонн было уже еле видно. Но дроу не смотрела на всё это. Она шла вдоль прямого русла по правому берегу, аккуратно перешагивая нити паутины. Пауки — мастера чувствовать колебания... Беззаботно несла в руке Глад'н'риль, позабыв о том, что глефа ей больше не пригодится. Подземские пауки не любят воду, поэтому возле самой речки паутины было меньше. Лишь отдельные тяжи, зацепленные за камни, уходили куда-то вверх, к потолку, и терялись среди заполняющих копи тенет. Иногда приходилось пригибаться под нитями, протянутыми над водотоком. Старые волокна колыхались в воде, неприятно проскальзывали под ногами. По неровной подземской почве среди ошмётков тенет были разбросаны гнилые кости, чешуйки, обломки панцирей, ножки членистоногих и прочие остатки паучьей жизнедеятельности. Кое-где под потолком виднелись старые коконы с иссохшими останками, частично выпавшими из них. Пахло гниющей падалью с резким неприятным оттенком паучьих выделений. И ни одного паука: ни зрением, ни чувствами. Навалы битых камней у воды были скользкими, ступать было трудно даже ловкой, длинноногой дроу. И Эглисса, оступаясь и рискуя подвернуть ногу, постепенно влезла в ледяную воду, промочив сапоги. Эглисса любила воду, в отличие от пауков. Медленно пошла, порождая тихий плеск. Не глядя по сторонам. Ей было всё равно.

Множество чёрных арок меж грубо вытесанных колонн, затянутых хаотичными паутинными занавесами, медленно шли назад, пока из темноты не показалась небольшая пещера, по которой продолжала свой путь речка. Там виднелось немного света от лишайников около воды, что намекало на естественное происхождение её сводов. Перед выходом образовалось небольшое озерцо, запруженное навалом камней. Дроу, залезшая в воду выше колен, вынуждена была остановиться. Ледяной холод в немеющих ногах пробирал всё сильнее. Хотелось выйти на берег. Стиснув зубы, Эглисса отступила назад и обернулась. И увидела их.

Безмолвные взгляды черных, круглых, словно тарелки, глаз уставились на неё с разных ракурсов. Два больших, два поменьше, ещё по два по бокам монотонно-тёмной вытянутой головы ближайшего паука, который тихо подкрадывался сзади. Оканчивающиеся крючковатыми жалами волосатые хелицеры медленно шевелились, словно прикидывая, сколь вкусна будет добыча. Нежное мясо тёмной эльфийки — всё же не таракан какой-нибудь... Другой паук, контурное пятно на фоне холодного камня, спускался с колонны. Два бесшумно шли спиной вниз по наклонным прядям нитей, которые заметно прогибались под их весом. Ещё один подбирался вдоль реки, по ту её сторону. И один висел на паутине немного впереди, лениво шевеля ногами.

Добыча замерла, пригвождённая к месту невидимыми копьями паучьего внимания. Тьма сгустилась, в груди сжалось и затрепетало, а воздух стал жечь кожу ног собственным теплом тела. Эглисса же решила — не обращать на пауков внимания. Ведь она идёт ко Ллот, а Ллот — Королева пауков... Но оброненная мысль упала, словно капля, брызги — усилие воли — и дроу оделась в кокон непроницаемой ни чьими глазами тьмы. Перестав что либо видеть, тихо пошла вдоль берега. Чувства ясно обрисовали ей ближайшее окружение. Пригнулась под паутиной, обогнула глыбу... Определила безошибочно: волосистый комок с восемью ногами замер прямо над головой, готовясь... И самовнушение рухнуло.

Огонь, возникший в груди, ударил в голову и мускулы, набор пружин, с которыми нередко сравнивали Эглиссу, начал срабатывать по очереди. Одним прыжком бросившись влево, она оттолкнулась от склизкого камня, лежащего в воде, и услышала сзади плеск от паука, который промахнулся и угодил в озеро. Наскок, укус, отскок — их тактика; затем они ждут, когда жертва обмякнет, станет неопасной, и можно будет пеленать да вешать... Она знала всё это. Мимо пролетели белёсые брызги паутины, выплюнутые из паучьих желёз — дроу была чуть быстрее. Она ускорилась в бешеном беге, огибая камни и сталагмиты так, чтобы они попадались преследующим хищникам на пути, проскочила через воду, подняв тучу брызг, перемахнула через пучок нитей и спрыгнула в пещеру-выход.

Вода шумела, водопадиком сбегая через край каменной плотины, вероятно, сложенной теми, кто разрабатывал давнишние копи — рабами в подчинении дроу. Шар тьмы развеялся, позволив снова видеть. В пещере оказался ровный пол, мощёный теми же осколками породы с копей, вода журчала в канаве слева. Справа в дорогу вдавалась большая промоина, и воин-жрица прыгнула через канаву на левую стену, отпружинила к противоположной стене, вновь увернувшись от попытки обдать её паутиной. Чувства подсказывали: кто-то есть поблизости, сзади, прямо-таки наступает на пятки. Делая очередной зигзаг, Эглисса повесила за собой новый шар непроглядной тьмы. Это был чистой воды экспромт, и на бегу Эглисса отвлеклась, налетела на груду камней и упала, больно разбив себе колени и запястья. Прорычав проклятие, она кувырком вскочила и оглянулась чтобы увидеть, как что-то тёмное и разлапистое падает на неё сверху. Руки сработали инстинктивно, отмахнувшись от паука плоскостью глефы. Выброшенные вперёд паучьи ноги хватанули дроу, оцарапали когтями руку и плечо, но сам паук, неожиданно лёгкий, улетел назад во тьму. Позади слышалось шуршание и поскрёбывание, и чувства показали других пауков, которые толпой, мешая друг другу и натыкаясь, мчатся следом по пещере. Тогда Эглисса вскинула руку и выпустила в воздух целую гроздь разноцветных магических огней, таких ярких, как только могла, и отправила их в полёт навстречу хищникам. Собственные глаза отозвались болью и лишились теплового видения, погрузив Эглиссу в натуральную подземскую темень. Запечатав "световой сюрприз" новым шаром тьмы, дроу поспешила дальше, руководствуясь оставшимися чувствами. Поздновато заметила липкую сеть на своём пути и попала рукой в податливую, неприятную тягучесть, отпрянув лишь в последний миг. Дроу ахнула от неожиданности, встряхнула рукой и впуталась по самый локоть. Липкая гадость тянулась следом за рукой, упруго растягиваясь и задерживая добычу... Ловить "зрением чувств" тонкие ловчие нити весьма непросто, однако воин-жрица быстро поняла, что проход полностью перекрыт липким хаосом. Пауки не оставляют открытыми подходы к своему гнезду.

Жрица с тревогой оглянулась на шуршание по ту сторону барьера тьмы и, зажмурившись, отправила туда еще несколько ярких вспышек. Похоже, они отпугивают пауков? Выставила клинок глефы вперёд к своей руке и парой слов призвала на лезвие призрачный огонь, способный жечь, как обычный, и торопливо счистила паутину с руки, немного обжигая кожу. К зачарованному лезвию нити не липли. Затем круговым взмахом отсекла сигнальные нити, тянущиеся вдоль пещеры, и взрезала заслон; паутина тряпкой повисла с краю, и дроу осторожно пробралась через дыру. Через несколько шагов попалась еще одна сеть. Это значило лишь одно: выход близко. Но звуки позади заставляли поспешить: паукам не обязательно видеть жертву, ведь они прекрасно "слышат" любое движение по колебаниям воздуха с помощью волосков на педипальпах. Эглисса спешно кромсала заслоны, их насчиталось всего шесть, и, преодолев последний, облепленная ошмётками паутины, выскочила в более просторное помещение. Вернее, в огромную пещеру с уходящим ввысь потолком и непроглядной далью слева и справа.

Тёмная эльфийка оказалась на небольшой площадке из насыпанных камней, а впереди чернела тихая гладь воды. Это был берег большой и спокойной реки, шириной шагов сорок. На том берегу виднелся неровный подземский рельеф с нагромождением глыб и натёчных образований. Кривые пасти гротов обнажали свои чудовищные сталактитовые зубы, жаждая добычи. Малая речка впадала в большую с краю насыпной площадки. Дальше по сторонам были отвесные стены, спускающиеся в воду. Здесь, видимо, добытую породу грузили на лодки и увозили... В Мензоберранзан.

Эглисса оглянулась. Чувства подсказали, что надо взглянуть вверх. На стене сидел паук в странной позе, удерживаясь на нитях, приклеенных к скале, как на качелях. Его брюхо метнулось книзу, и липкая паутина щедро окропила то место, откуда за миг отскочила дроу, и паука, который выпростался из пещеры следом. Дроу сходу бросилась в тёмную воду реки.

Ледяная тьма поглотила её с головой и мыски не достали дна. Мышцы живота свело, она отчаянно задвигала ногами, но в сапогах и с одной свободной рукой не чувствовала, что может плыть. Но расстаться с верной глефой она тоже была не готова. В нос набралось воды, вызывая отвратительное жжение, и дроу попусту барахталась в охватившей её толще. Эглисса любила воду, если это были ванны и бассейны в зданиях Де'Вир, питаемые горячими источниками. Вода была проведена внутри зданий прямо в покои знати. Но в личных покоях Эглиссы на верхнем уровне ванны не было, и она ходила в общий бассейн с мутноватой тёплой водой, насыщенной мельчайшими пузырьками, большой и глубокий, где можно было плавать и нырять. Впрочем, там иногда кто-нибудь тонул, вроде старых любовников жриц... Но Эглисса-то плавать умела.

Чувствуя, как её сдавливает этот жгучий холод, она перестала барахтаться, долгий миг собиралась с мыслями, затем нащупала ремешок, который сама привязала на Глад'н'риль, и накинула себе на плечо. С освобождёнными руками она поплыла вперёд и вверх, и, когда задерживать дыхание стало невмоготу, вырвалась на поверхность. Громкий вдох, кашель, и снова лицом в воду, пуская пузыри: нет уже сил. Гребок, рывок, вдох. Резь в глазах, все мысли вылетели напрочь. Нога коснулась твёрдого и соскользнула. Эглисса плескалась, стараясь плыть как можно быстрее: ей было известно, что в водоёмах городов Подземья водится достаточно всякой живности, взять хотя бы тех плотоядных рыбок или кого покрупнее... Гоблины-рыбаки пропадали прямо с плотов, а иногда и вместе с плотами. Говорят, озеро Донингартен связано с подводной бездной Глубинного Подземья, где водятся твари, источающие доисторический ужас, который сводит с ума. Нога ударилась о твёрдое, колено пронзила боль, дроу толкнулась что было сил, чуть проплыла и наткнулась на другой подводный камень. Что-то поползло под ней, шероховатое и ранящее руки, потащило вбок... Да это она сама съехала по покатому камню, покрытому какими-то наростами. Оскальзываясь, жрица дроу спешила выбраться из воды во что бы то ни стало. Нога попала в щель, Эглисса шлёпнулась на мелководье, шипя проклятия, и на четвереньках выползла на сухую прибрежную гряду. От усталости сводило мышцы, от холода трясло, дроу лихорадочно дышала сквозь стучащие зубы, однако, понимала, что ноги и пальцы вроде все на месте. Ползком перебравшись через скопление наростов, она осталась лежать без сил в ложбинке среди камней, сокрытая от прямых взглядов с любой стороны. В голове как второе сердце билась мысль, что пауки эту реку не пересекают, так как их паутины под потолком не видно.

Запредельно усталая, мокрая женщина-дроу лежала среди грубых и грязных камней и содрогалась от холода и хлещущих через край эмоций: одновременно и рыдания, и смеха. Тому, что с ней происходит, она могла найти только одно объяснение.

"О, Ллот, Богиня Хаоса, — зашептала Эглисса вслух, — это испытание... Твоё испытание... И я... Его часть прошла!.. То самое испытание... Джинафэ права... Ох, Ллот, я выдержала... Эту часть. Выжила... Я вы-жи-ла...

Она сложила перед лицом кровоточащие ладони и стала молиться. Получалось сбивчиво и без ритмичной расстановки, но слова в молитву ставила уже свои. Жрица возблагодарила богиню собственным обращением, завершив словами "Я выжила!"

Пришло тепло, как и раньше, но тёмная эльфийка продолжала дрожать, теперь ещё и в священном трепете.

Однако, Эглисса ежемоментно помнила о том, что может стать добычей для кого угодно, притаившегося на этом берегу, и испытание тут же провалится. А потому она взяла себя в руки, затихла, ощупала пространство чувствами, затем приподнялась и выглянула поверх камней.

Тишина и неподвижность. Холодное Подземье молчало, и лишь в ушах тёмной эльфийки звенела кровь. Сердце бухало слишком громко, и неуёмная дрожь мешала сосредоточиться. Пауков видно не было, ни на том берегу, ни на стенах — нигде вокруг. Потолок пещеры уходил высоко вверх, теряясь среди мерцающей пятнышками лишайников темноты. Этот слабый свет контрастировал и не давал рассмотреть своды огромной пещеры. Эглисса лежала тут, внизу, на своём плаще, мокрая и истерзанная, но живая, и светилась внутренним светом для тепловидящих глаз. И призналась сама себе, что этот свет жизни прекраснее мерцания всех сокровищ Подземья, во всей тьме, вместе взятых.

Усмехнувшись сама себе, дроу взглянула на свои изодранные ладони и стала языком зализывать ранки, словно животное, проглатывая солёную кровь — ведь бинта больше нет. Затем попросила немного силы Богини, и увидела, как ранки стали на глазах темнеть и подсыхать. Остатки силы она потратила, растирая и успокаивая разбитые колени, тоже все в кровоподтёках, пропитавшие кровью облегающие голенища сапог. Бинт на разорванном хлыстом Убийцы бедре сполз и тоже требовал внимания.

Она знала про гоблиньих пиявок — чрезвычайно гадких существ, которых оторвать от себя невооружённой рукой невозможно: до того они скользкие. Было можно лишь срезать их острым ножом, но при этом в теле оставались челюсти, которые приходилось вырезать "с мясом". Говорили, что укус грозил дроу заражением опасными гоблиньими болезнями, против которых помогала лишь сильная магия жриц, и то — не избавляя от мучений и временной немощи. Внимательно осмотрев и ощупав себя, Эглисса не нашла ни одного паразита. Убрав прочь мокрую и грязную повязку, тёмная эльфийка обратила внимание, что вся обляпана паутиной. И плащ, и платье, и, главное, волосы... Теперь они слиплись и безобразно спутались, доставляя неудобство при каждом движении. Мокрое нечто, в которое теперь превратилось её платье — вообще побуждало от него скорее избавиться. Сырость неприятно раздражала рану на спине.

"Бездна побер-ри!.." — выругалась шёпотом дроу, пытаясь убрать с себя липкие тяжи. И вдруг затихла.

Она знала, что в Подземье водятся существа, способные слышать её тихую возню на большом расстоянии. Выглянув в очередной раз, заметила — как будто движение поодаль под высоким неровным сводом, возносящимся над рекой. Шипохвостые летучие мыши, чья тактика напоминает паучью: ядовитый укол и ожидание смерти. Мыши меньше пауков, но они охотятся стаями. Их мех имеет эффект пивафви, скрывая тепло тела от темновидящих глаз. Пещеры с высокими сводами — их любимые обиталища. И мыши эти не любят пауков, так как часто гибнут в их паутинах.

Дроу поняла, что должна уйти отсюда как можно скорее. Настороженно выглядывая из-за каменного выступа, она искала возможные выходы либо укрытия: узкие щели или гроты. Закуталась в холодный пивафви, осторожно перебралась на другую позицию среди камней, планируя свой маршрут. Поглядев на спокойную реку, уловила движение холодных вод, направление течения. Все реки текут в Донингартен. Мензоберранзан — в той стороне, куда ведёт эта пещера.

Взбодрившись, бывшая седьмая жрица проверила тыловое пространство взором и аккуратной перебежкой устремилась к складкам пещерного рельефа возле отвесной стены слева, примеченным как первый промежуточный пункт. Там оказалась трещина с водой, бившей снизу, среди камней, поросших грубыми несъедобными лишайниками, часть из которых слабо мерцала. Мелкая ящерка скользнула под камень. Тут стало видно, что стены и камни здесь были другого цвета: не свинцово-серые, как в трупной яме, а коричневые и розоватые. Схоронившись на уступчике за краем трещины, дроу стала наблюдать за пространством под сводами. И ничего нового не увидела. Подземье было почти безмолвным и неподвижным. Поёжившись от холода, темная эльфийка перепрыгнула трещину и впригибочку перебежала к следующему пункту — группе каменных грибов, ещё одной здешней формы жизни. Эти грибы были тверды, как скала, но медленно росли. Они могли жить тысячелетиями, незаметно увеличиваясь в размерах. Толстые ножки грибов были чуть ниже роста дроу, а бугристые шляпки, слепившись воедино, раскинулись в стороны на длину вытянутой руки: отличное укрытие от шипохвостов здесь и сейчас.

Тёмная эльфийка затаилась в тесноте среди грибных ножек, перевела дух. Теперь она чувствовала, насколько устала. Тепло, выделенное ей силой богини, полностью ушло в мокрый плащ; движения уже были не те, и мышцы двигаться не рады. И снова в животе стал сосать и жечь голод.

Неподвижный взор назад снова уловил движение под сводом. Быстрое, бесшумное. Эглисса стала вся внимание. Ещё движение. Конечно, это крупные летучие мыши, примерно в сажень размахом крыльев. Дроу хорошо представляла себе такую большеухую мордашку со сморщенным носом, красными глазами и пилообразными рядами зубов во рту. Шипохвосты следовали короткими перелётами по пятам за своей целью, цепляясь к потолку, прячась в его неровностях. Понятно, они осторожничают. Ещё бы. Дроу считались опасными противниками, а мыши слыли довольно умными. Чем дольше Эглисса следила, тем больше было подтверждений. Себя проявили четыре или пять шипохвостов. Тёмно-бурые (цвета холодной скалы) угловатые крылья, обтекаемые тела промелькивали и скрывались во тьме. Они стали приближаться быстрее, вероятно, потеряв затаившуюся дроу из виду.

Эглисса была вовсе не рада перспективе оказаться в осаде под грибами; она оставила на своём месте шар тьмы, выскользнула из-под шляп и направилась вдоль стены ко впадине за карстовыми наростами, попутно соображая, как бы отпугнуть мышей. Присев за наростом, она наметила следующий пункт: гротик в стене слева, подход к которому немного поднимается и выглядит... Натоптанным? Пещера вдоль реки шла и дальше, там становилось шире, и в "синей" тьме виднелся лес сталагмитов, над которым, как отражение, завис такой же лес сталактитов, придавая пещере вид жуткой демонской пасти. Какое-то сияние виднелось там местами, и вся местность заметно понижалась. Эглисса пригляделась и сделала вывод, что сталагмиты стоят... В воде? Сталагмиты в воде образоваться не могут; значит, этот участок реки искусственно запружен после их образования — потому и река столь глубоководна... Ещё один плюс в пользу близости города.

Лишь два удара сердца потратив ещё на догадки, воин-жрица закутала себя в шар тьмы и кинулась вперёд, к дырке в стене, напоминающей округлённый в недоумении рот. На бегу ловила слухом хлопание крыльев, держа наготове свою глефу. Личные способности Эглиссы к восприятию менее "дальнобойны", чем зрение, и мышей почувствовать она не могла, но знала, что это расстояние для них — несколько взмахов широкого крыла. Впрочем, шар тьмы помешает шипохвосту прицелиться. Всё равно чувствуя себя выслеженной жертвой, дроу неслась, не чуя ног, пока не влетела в желанный грот. Что-то попалось ей под ноги, крупное, твёрдое и подвижное: оно ринулось вбок из-под неё, поскрипывая, и сбросило дроу на пол грота. Что-то неровное, неприятно хрустящее больно впилось в её спину при падении. В инстинктивном прыжке испуганная дроу взвилась куда-то вверх к потолку, встала враспорку, держась ногами и рукой за какие-то выступы, и выставила перед собой глефу. Шар тьмы развеялся, глаза обрисовали ей огромного черного бугристого краба, тянущего вверх свои клешни длиной с руку крупного мужчины-наземника или орка. Каждая оканчивалась кинжалоподобными зубчатыми лезвиями. Бледные глазки краба на бугорках панциря развернулись и уставились на дроу. Конечно, ещё один хищный падальщик, на этот раз, обитающий у воды. Оценив, куда забилось теплокровное, краб повернулся и стал приближаться, высоко подняв разинутые клешни. Эглисса понимала, что эти клешни не разожмёшь, они запросто лишат её оружия, руки либо ноги, стоит лишь попасться. И оба выхода для неё перекрыты.

Дроу разозлилась, стиснула зубы, подыскала ногой опору, подобрала момент и прыгнула. Через краба на ту сторону узкого пространства. Клешня молниеносно хватанула, но пустой воздух. Дроу развернулась, изготовилась. Кругом стены, не размахнёшься; когда краб стал поворачиваться — удар в полуприсяде был коротким и резким сверху вниз по ближайшей крабьей лапе точно в сочленение — и конечность отлетела, свалившись во тьму. Краб, скрипя, отпрянул, залез боком на противоположную стену почти под самый потолок и принял оборонительную позу, готовый оставшейся клешнёй хватать всё, что приблизится. Дроу выпрямилась, оценила расстояние и противника. Схватка с ним в таком тесном месте очень опасна, но оставлять хищника за спиной, не зная, что впереди — еще опаснее. Достающим выпадом поддела его за ноги, сбрасывая со стены, и сразу же отскочила. Краб шлёпнулся кверху тормашками, забил, заскрёб короткими мощными ногами, ища опору, защёлкал клешнёй наугад. Одним решительным наскоком дроу вонзила лезвие туда, откуда у краба растут ноги — где непробиваемый панцирь имеет для них отверстия. Глад'н'риль вонзилась туго, на четверть клинка. Дроу толкнулась от панциря и отскочила назад, сильным рывком выдергивая оружие; клешня схватила глефу, но лезвие выскользнуло. Краб понял, где противник, повернулся, скребя сочленениями, затем зацепился когтями непострадавших ног за неровности стены и перевернулся, угрожающе выставив вперёд клешню. Дроу стала прикидывать, как отмахнуть и её, но краб широко разинул эту "челюсть" и стал надвигаться, держа её под неудобным углом. Сокрушительница драука почувсвовала сзади стену, решительно недовольная тем, что так долго возится с каким-то крабом.

Она вспомнила, как говорили про это охотники в Мили-Магтире: берут в одну руку прочный предмет, например, большую кость (дерево для дроу слишком дорого, чтобы делать дубинки), и "скормив" его крабу, который быстро сжимает, но разжимает медленнее, обрубают клешни тяжёлым мечом; здесь нужен помощник, так как клешни две.

"Однорукий" хищник двинулся на дроу, хотя раненые ноги были явно слабее и медленнее. И она перешла к следующей части советов охотников. Прыгнула снова со стороны раненых ног вдоль стены, отбила бросок клешни упругим ударом со звоном (такой же звук, как о драучьи ноги?), извернулась и поддела краба под панцирь возле ног, приподнимая его, и на это потребовалась вся сила воин-жрицы. Тем же движением пронзила основание ног с другой стороны, вложив в атаку вес краба и всю досаду от этой незапланированной схватки; отпрянула. Пробитый краб сполз на пол, шевелясь бестолково и вяло, всё медленнее, затихая... Ноги подвернулись под тело, клешня бесцельно хватала пустоту. Скоро он станет уже не опасным... Но Эглисса Де'Вир знала, что это не так. Среди дроу не просто так ходили рассказы об охотниках, которым отстригла ногу недавно отрубленная клешня подземского краба. Стоя в сторонке, тёмная эльфийка бегло осмотрелась.

Маленькая комната овальной формы была грубо обтесана для расширения, и судя по выбоинам — не до конца; в стенах обнаружились ржавые крючья и петли около входа — здeсь, похоже, когда-то была двeрь. Но главное, что привлекало взор — узкий проход дальше вглубь, начинающийся напротив входа. Дроу постояла, внимательно слушая тишину. Ни шороха. За время "кувыркания" с крабом шипохвосты могли притаиться прямо за углами входа и изготовиться для удара хвостом. Прижавшись к дальней стене, Эглисса ощупала вход своими чувствами. Никого. Что может помешать хищникам скрадывать такую заметную жертву? Или отпугнуть их? Настороженная до предела, она тихонько подкралась и заглянула в туннель. Темно. Тянет другим воздухом — более сухим. Узкий пятигранный ход только под невысокую фигуру — так тешут тёмные гномы, дергары. Прямой и ровный. Тенью Эглисса скользнула в проход. Убитый краб вдруг заскрипел панцирем, зашевелился. Дроу замерла, взглянула назад. И только сейчас поняла, где находится.

Сторожка, патрульный пост. Через вход грота открывался хороший вид на пещеру реки, было видно погрузочную площадку заселённых пауками копей и другой берег, плохо различимый в мерцающей тьме. В овальной комнате были ворота, и патрульные могли находиться там в относительной безопасности, скрытые от пещерной живности, и наблюдать. Живучий краб снова шевельнулся, но внимание воин-жрицы дроу привлёкло то, на чём он сейчас лежал, и чем перекусывал до встречи с ней. Аккуратно упершись кончиком лезвия, она с усилием отпихнула массивную тушу краба ко входу: пусть послужит затравкой голода и ненадолго займёт тех тварей, что вздумают её преследовать: ведь одна клешня у него ещё есть.

Собственный голод неласково намекнул о себе огненной бездной в желудке и воспоминаниями крабового вкуса во рту. Да, такой краб — это значительное количество деликатесного мяса, но Эглиссе пришлось просто сжать зубы: у неё не было ни времени, ни принадлежностей для того, чтобы его разделать и приготовить. Она вернула своё внимание к тому, что лежало на полу, и утратила всякий аппетит: полуобглоданный щуплый скелет в остатках кожаных доспехов, приплюснутый её собственным недавешним падением. Без головы. Эглисса присела, заставила свою руку немного засветиться, чтобы осмотреть труп. Смрад разложения заставил её задержать дыхание. По виду и цвету — несомненно, дроу. Ничего: ни подвесок, ни пряжек, ни кошеля... Никаких знаков. Обчищен заблаговременно. И убил его не краб: тонкие порезы на костях выдали собственных соплеменников — дроу. Не имея повода дальше нюхать эту вонь, воин-жрица тихо встала и, пригибаясь, пошла по тоннелю вглубь.

Теперь спускаться к лесу сталагмитов и лезть снова в эту ледяную воду, имея "на плечах" стаю шипохвостов, не придётся. Отогревшись вспышкой схватки и надеждой, Эглисса быстро и тихо двигалась по узкому проходу, едва не задевая стены. Сотня шагов, другая, третья... Как же терпеливы и точны были те дергары, которые рубили этот туннель. Впрочем, это гномы, а Эглисса-эльфийка всегда плоховато понимала гномов и недолюбливала их. Теперь она шла и шла, напрягая волю, и ей казалось, что бесконечный путь спереди сужается в одну точку, и так же сужается сзади, погребая её в толще подземных пород. Вдруг справа и слева появились такие же проходы — перекрёстный тоннель, идущий под наклоном. Посмотрев немного в эти непримечательные ходы, дроу решила двигаться прямо. Наконец, пятиугольник впереди обозначил выход в помещение.

Выглянув из выхода, Эглисса обнаружила, что попала в большую пещеру округлого сечения, уходившую концами вдаль насколько хватало глаз. Проход примыкал к ней аккурат сбоку, и под выходом была высота примерно в рост, плавно переходящая в пол. Тут было не так темно, как в копях или тоннеле. Пол, усыпанный гравием, песком и пылью, выглядел хорошо натоптанным. И пахло здесь по-другому. Это была глубинная тропа — торговая дорога между городами Подземья.

Приглядевшись в тишине, Эглисса решилась, повесила глефу на плечо и, повиснув на руках за край, сползла вниз, попутно оценив, как непросто будет забраться обратно...

"Как же так коротышки промахнулись по высоте?.."

Прикинув свои похождения в пространстве, воин-жрица сообразила, что это должна быть Восточная тропа — дорога на Ятхол и Чед-Насад. Она знала, в какую сторону идти, повернулась и тихо пошла.

Тема преследования:

Rok Nardin — Hell rising

Редакция 070424

Одинокая дроу шла посередине пустой широкой дороги, среди мрака, уходящего вдаль. По пещере веяло — тянуло воздухом, каким-то другим, тёплым и более сухим, в попутном направлении, колыхало ей волосы и остатки одежды. Запахи вроде бы обычные для Подземья, но было тут что-то новое, настораживающее и манящее, приносимое подземным ветром. У пещер были выходы на Поверхность, — знала она, — они все находились далеко от поселений дроу, но ароматы приносило оттуда. Повинуясь обычному ритму жизни дроу, Эглисса никогда не помышляла о путешествиях. Но сейчас, вдыхая этот ветер, она шла тихо, как заворожённая, анализировала свои чувства, и желала побыть здесь подольше.

Вскоре напомнила себе об осторожности и стала оглядываться. Заметила еще несколько небольших проходов, рукотворных на вид. Что и как проделало эту прямую и круглую пещеру — существовало множество разных версий: от преданий о гигантских потусторонних червях, пожирающих твердь на своём пути, о призрачных великанах, запускавших под землёй раскалённые шары, и до божественных легенд, как образовалось Подземье, отличающихся своей неправдоподобностью. Заметив очередной проход под самым потолком, Эглисса выбросила посторонние мысли прочь из головы. На глаза попалось кое-что другое. Белой краской на стене было намазано объявление:

"Мантол-Дерит. Эриндлин. Проводники. Охрана. Разлом, 5-43".

Эглисса распахнула глаза.

"Это западное направление, а не восточное, — в смятении подумала она, — я иду всё время в другую сторону?! Но река... Она же параллельно! Не может быть..."

Эглисса вспомнила про потоки воздуха в Мензоберранзане, которые поднимаются к сводам, унося городские миазмы и испарения. Воздух приходит по нижним пещерам, а значит, тянуть должно к городу.

"Всё правильно. Город в этой стороне. А к каким вратам выйти — мне разница невелика".

Вскоре обнаружилась другая надпись, неизящно намалёванная чёрным:

"Здесь Мензоберранзан. Пади ниц перед Богиней!"

И страшный разлапистый паук с угадывающейся головой длинноволосой женщины, размером в полстены. Эглисса фыркнула, размышляя, кто мог бы нарисовать богиню так убого. Женщины-новобранцы в патрулях, впустую мечтающие об Арах-Тинилите?

Однако, это напомнило ей кое о чём. Ворота. Как пройти мимо стражи, фильтрующей входящие и исходящие потоки? Отсеивающей запрещённый товар, бегущих рабов и всяких нечестивых пришельцев?

Она никогда не сталкивалась с подобной проблемой. У неё нет ни денег, ни знакомств, ни документов о принадлежности к какому-либо делу. Только знак Де'Вир, теперь равносильный пропуску в рабство. Обходных путей в город быть не должно — за этим следили стражи Правящего Совета. Потайные ходы, наверное, были, в тайных местах, и как надо охраняемые, так как иметь такой ход считалось нарушением воли правящих семей и вело к расправе со стороны Паучьей Стражи над теми, на чьей территории ход обнаружен. И у Эглиссы Де'Вир не было нужных сведений. Она прикусила губу:

"Что я могу? Могу кого-то убить и заполучить что-нибудь. Но поодиночке здесь не ходят, а нападать на группу даже мне, прикончившей драука — откровенно бессмысленно. Выжившие поднимут тревогу, за мной пойдёт охота. Ополчить против себя город, в который пытаешься попасть — глупо, не правда ли?"

Она знала ещё способ. Прикинуться безбожной простолюдинкой, зарабатывающей на похотях таких же безбожных мужчин, подловить одного среди торговцев и с ним войти внутрь. Эглисса покривилась от омерзения при этой мысли; к тому же, она не умела вести себя нужным образом. Придётся как-то импровизировать. Для этого чистые волосы и одежда просто необходимы. Надо просить силы у Ллот и снова искать воду.

Впрочем, этот способ не сработает: её попросят обнажиться, а кому приглянётся израненная женщина, в свежих рубцах и ссадинах — словно сбежавшая из демонской Бездны? Шрамы в обществе дроу не почитаются — это следы полученных ударов, которых не удалось избежать; это символ неудачливости дроу. Грубая победа в открытом бою ценилась меньше победы изящной, исподтишка. Эти мысли принесли противоречивое успокоение. Но разведать обстановку у ворот всё равно придётся.

Воин-жрица шла наготове и высматривала проходы в правой стене — в сторону реки. Но пока попадались только выцветшие рекламные надписи да религиозные призывы.

"Гостевой дом. Склад. Дешево. Не Браэрин..."

Наконец-то: проход. Такой же низкий и пятиугольный. Заглянула. Забирает вверх. Немного прошла. Навал камней. Проход был завален округлыми валунами, и непонятно, как они сюда попали? Впрочем, так устраивали примитивные ловушки: камни наверху наклонного тоннеля или лестницы. По команде их сталкивают на приближающихся врагов, которым некуда увернуться. Посозерцав последствия чьего-то конфликта, Эглисса вернулась на тропу, искать другой ход. Следующий сворот оказался более широким и натоптанным. Петли для знаков в стене. Типичный патрульный тоннель. Здесь точно проход свободен, хотя, следует быть настороже. Напоминание о ловушках Эглисса сочла уместным. Но медлить тоже нельзя: патрули ходят тихо и при встрече ей придётся бежать. Вспомнив себя наставницей в Мили-Магтире, она сама бы приказала преследовать и поймать одиночку, да выяснить, кто это есть. Воспоминания нарисовали ей растянувшийся по тоннелю осторожный отряд, и её во главе, но не впереди отряда, а ближе к середине — как принято у дроу — под прикрытием тыловой группы. Впереди всегда шли скрытные разведчики.

"Хм, хочешь не попасться отряду — ухмыльнулась она, — думай, как глава отряда". Вряд ли они станут разделяться для долгого преследования одиночной цели: целостность отряда важнее. И конечно, у неё тогда, и у других патрульных сейчас, не было полезных фокусов жрицы.

Настороженная Эглисса пошла по ходу. Вскоре до уха донеслось капание воды. Тоннель, тоже рукотворный, был тёмным, и перспектив вдали не виделось. Но капель слышалась отчётливее, и вскоре на полу повстречались лужи, а сверху, высоко над полом, обнаружился грот. Округлые естественные формы пещеры напоминали ушную раковину, и что-то слабо сияло там, в таинственной глубине. С натёчных выростов лило прозрачными струйками, вода собиралась у стены и ручейком уходила дальше по тоннелю. Наверху торчали остатки отбитых сталактитов. Усмотрев проход вглубь, Эглисса вызвала свою способность и воспарила под потолок, зацепилась за наросты и взобралась в пещеру. Ход, извиваясь, уходил наклонно вверх; вода, журча, мчалась навстречу. Немного мерцали мхи на складках камня, позволяя видеть на грани чуткого зрения коричневые, охристые, кремовые и белые переливы гладкой породы. Чувства подсказали, что в пещере никого нет. Тут было мокро и холодно, а потому чисто: подземская живность, как ни крути, предпочитает земное тепло.

Пещерная эльфийка засветила свою руку и, стараясь не поскользнуться, пролезла по ходу подальше. Тут был изгиб с расширением, сухая ступень водопадика, и рядом чаша нового русла, в которую звонко лилась вода сверху. Дроу уселась на ступень, неожиданно обрадованная таким чудесно укромным местечком, поёжилась от холода и принялась приводить себя в порядок.

Сперва натаскала ладонями воды в ложбинку сухого русла и провела над ней светящейся рукой, сосредоточив волю на заклинании. Прозрачная поверхность обратилась в зеркальную. Настроение резко упало: увиденное в зеркале существо выглядело ужасно. Усталые запавшие глаза, чёрная ссадина на щеке, грязно-белые лохмы в тяжах паутины... Эглисса сказала бы, что это распадная помесь с демоном из Бездны, а не чистокровная дроу. Отвернулась, снова поёжилась, призвала себе тепла и стала терпеливо выщипывать из волос паутину, смывая ошмётки в ручей.

Эглисса знала, что не родилась красавицей по здешним меркам. Она была недостаточно изящной для эльфийки-дроу. В ней было многовато какой-то не эльфийской прочности, и пропорции были... не совсем такими. Кто-то даже сравнивал её с сёстрами Ханцрин, над которыми Ллот поиздевалась, и кроме полноты фигуры они ещё и ростом не вышли. Впрочем, они брали своё характером и истинно кислотной въедливостью, а обсуждение их недостатков вслух могло закончиться внезапной смертью. Говорить гадости об Эглиссе тоже не решались, так как у неё был отменный слух и реакция; кроме того верили, что она в милости у Ллот. Эглисса любила своё сильное тело и ухаживала за ним, как всякая обеспеченная женщина. Кроме того, однажды она стала жрицей, а жриц с самых первых лет учат демонстрировать себя и производить впечатление, и говорить понятно для других. Ведь в обществе дроу именно жрица является указателем направления и источником решений, как жить.

Когда Эглисса попала в Арах-Тинилит, она была старше нужного возраста, и Джинафэ пришлось пустить в ход финансы и дипломатию, чтобы "закрыть на это глаза". Новая ученица была толковой и сразу стала получать высокие оценки. Конечно, тут не обошлось без прислуживания младшим девочкам из больших домов, поступившим в правильном возрасте; но Эглисса — тоже из большого дома, и она делала всё с терпением старшей сестры, осаживая холёных малолеток, для которых является проблемой то, что ей — запросто. Она не кичилась, не искала самоутверждения, а просто делала своё дело и наслаждалась результатами. Кроме того, она была уверена в своём превосходстве над женщинами, которые пусть и блистали красотой, но уступали силой и умениями.

Но теперь что делать жрице без дома, репутации и средств? В других домах чужая жрица не нужна — кто станет ей доверять? Благородные дроу презирают бездомных и бродяг, делая исключения только если им самим что-то надо (как правило, расходный материал). Простолюдины чужаков не любят, а благородных ненавидят, поэтому падшую жрицу ждёт злая смерть за любым углом бедных районов города, вроде Браэрина. Эглисса уверена: им доставит удовольствие этот в широком смысле акт мести своим угнетателям. Мензоберранзан большой, но всё, что она знала о нём, вызывало в её сердце отчаяние. Бросив чистить волосы, она поднесла к глазам медальон Де'Вир, пятиугольную золотую брошь.

Знак Де'Вир — символическое изображение головы Каменного Стража, горгульи. Ни в коем случае нельзя носить теперь эту вещицу. Город в эти дни негласно чествует победителей, и любому выходцу из проигравших не сдобровать. Имя Де'Вир вообще не должно больше звучать. Его забудут, замолчат, словно и не было никогда. Эглисса сжала зубы, стиснула брошь в руке, затем убрала в поясной перевязочный мешочек, доставшийся ей от До'Урден.

И замерла, представляя себе, как Закнафейн там, возле ямы, под видом обдирания трупа крепит этот мешочек ей на пояс. Затем подбирает её, несёт на руках и бросает на вершину кучи сброшенных в яму тел... Далеко не каждый мужчина способен нести Эглиссу с её ростом и сложением; она бы отдала полмира, чтоб увидеть себя, бесчувственную, у Зака на руках. И отдала бы вторую половину, чтобы прийти в сознание, открыть глаза...

Раздираемая сильными противоречивыми эмоциями, Эглисса зажмурила веки, чувствуя, как между ними прорывается мятежная слеза. Страдание и счастье: ведь это означало, что он её не отверг. В прошлую "ночь" он дважды сохранил ей жизнь, совершенно преднамеренно, и даже рисковал при этом. Возможно, ей ещё есть чего искать в этом мире? Впрочем, это казалось безумием...

Она же помнила, как произошло их расставание после последней встречи,

когда он узнал, что она отправляется в школу жриц, в Арах-Тинилит.

"Всё прекратилось сразу, как только он узнал, что я стану жрицей.

Он как-то помрачнел сразу.

— Да ладно, — убеждала я, — что с того?

— Ты изменишься, — говорил он.

— Почему?

— Потому, что та́м все меняются.

Он резко остыл ко мне. А потом исчез куда-то. Я шла вперёд, ещё надеясь, что одержу победу и всё вернётся. Что докажу ему — он не прав. Но он оборвал все наши встречи, игнорировал меня, не хотел даже смотреть в мою сторону. Это ранило. Но что же делать — я оставила его на время. Ушла туда́ на сорок лет. Потом искала его и ждала новой встречи. Мне было, что ему сказать. А потом — он пришёл нас убивать."

Пальцы онемели от холодной воды, пока дроу мыла голову в чаше, куда падают звонкие струи, удаляя из волос кровавые корки и волокна паутины. Под конец, стиснув дрожащие челюсти, жрица призвала тепло своей магии и почувствовала, что скоро сегодняшние запасы её божественной силы иссякнут — не так уж они велики... Отжав свои платиновые пряди, привычно закрепив их ободком, дроу сделала вывод, что сушиться лучше ходьбой и движением воздуха на глубинной тропе.

В городе дроу встречают по одёжке, и бывшая седьмая жрица стала раздеваться. Впереди ещё одна холодная процедура — постирать это платье. Типичная конструкция для жрицы Дома дроу: скроенное точно по фигуре, длиной до колен, с четырьмя разрезами до верха бедер, плетёный пояс с узорами и верхняя часть из нескольких неодинаковых лоскутов, облегающих грудь и плечи, оставляя глубокое декольте, переплетённое серебряными нитями, словно паутиной. Эластичный паучий шёлк дерзко-алого цвета и сетчатые вставки по бокам. Шею Эглиссы ещё недавно охватывал ошейник из плоских рубинов в форме клыков горгульи, но теперь он достался грабителям, как и мифриловая перевязь для оружия, которая отличала воин-жрицу от других.

В холодной воде и без снадобий едва ли избавишься от пятен, зато простудиться — запросто. Поёжившись, Эглисса снова призвала тепло, но повременила надевать мокрую, тягучую ткань, чтобы получше промыть намокшие ещё в реке царапины и ссадины, которыми было покрыто её тело. Затем, шипя сквозь зубы, натянула на себя холодное платье и стала подвязывать его порванные части полосками ткани, отрывая их от плаща — чтобы хотя бы держалось.

Напоследок снова сотворила зеркальный эффект на лужицу, сделала свет. Есть такой стиль у дроу — нарочно носить лохмотья, чтобы подчеркнуть своё презрение к бренной материи и показать закалённость духа и тела.

"Но нет, не всё так плохо, — подумала с ухмылкой Эглисса, узнавая свои черты и благородную осанку. Расправила плечи и собралась с силами:

— Он помнит меня. И я — помню всё".

Выжившая Де'Вир переправила свои мокрые волосы за спину, накинула плащ, подхватила глефу, и со всей осторожностью подобралась к выходу из мерцающей пещерки в чёрный тоннель. Заглянула чувствами за углы. Шум воды мешал прислушиваться. Обидно было бы после всего пережитого и проделанного напороться на засаду... С помощью своей способности бесшумно спустилась в тоннель. Свернув снова в большую пещеру, своей мягко-уверенной походкой направилась к Западным воротам города.

Идти пришлось довольно долго, и это позволило обсохнуть и согреться. Надписей на стенах было всё больше: жильё, склады, обмен и некая "помощь" для иногородних. Затем в конце тоннеля показался неясный свет. Круглая пещера окончилась большим помещением с колоннами, стройными и гладкими, сделанными на вкус дроу. Стены тут немного светились мерцающим моховым налётом. Впереди и вдали широкий проход перекрывала светящаяся фиолетовым паутина — ажурная решётка над воротами. Две стройных башенки обрамляли проём справа и слева; перед воротами толклось какое-то аморфное скопление, доносился тихий шум. Волей подавив внезапную неуверенность, Эглисса — одинокая фигура посреди подземного тракта — спокойно пошла вперёд.

Здесь скопились приезжие, по каким-то причинам задержавшиеся снаружи. Не караваны, а отдельные повозки или кучи вещей на некотором отдалении друг от друга, вокруг которых находилось по нескольку фигур. Трое низкорослых, коротко стриженных дроу лихого вида в коротких кожанках возле повозки без тяглового животного проводили прибывшую подозрительными взглядами. Возле возов с какими-то ящиками суетилось несколько коротышек — тех самых дергаров, чёрных гномов. Какие-то ощетиненные, с куцыми бородами, в грубых стёганках и с топориками на поясах, они впрягали в один из возов грузного серого четвероногого ящера с коротким хвостом, и притом отрывисто переговаривались гортанными голосами на своём языке. Животное не слишком-то хотело подчиняться, мотало большой головой с маленькими глазками, уклоняясь от упряжных ремней. Мотнув хвостом, ящер сбил одного гнома с ног, и в это время ему накинули головной щиток с шорами и изловчились застегнуть. Заунывный низкий рёв огласил пещеру, но гномы уже подкатывали массивную телегу с огромными колёсами, толкая за эти самые колёса.

Заглядевшись, дроу слишком приблизилась к другой повозке. Обернулась на сверлящий самую душу взгляд. Чёрными глазёнками на неё смотрело пугающего вида существо: выступающий собачий нос над мощной челюстью, шерстистые уши и плоский лоб, покрытый шерстью торс звериных очертаний... На существе было надето подобие кирасы из кусков грибного луба, скреплённых верёвками, и, пожалуй, больше ничего. Когти на его длинных лапах вполне сошли бы за ножи: что на передних, что на задних. Повозка была небольшой, большими колёсами напоминала арбу, и похоже было, что псоглавец таскал её сам. Челюсть его дернулась, и зверолюд едва слышно угрожающе зарычал. Эглисса прошла мимо, и не подумав менять траекторию или как-либо реагировать. Дальше было ещё с десяток разношёрстных возов с гномами или дроу в обслуге, несколько ящеров, какое-то мохнатое четвероногое, и даже огромный бурый муравей — возле самых ворот. Ворота между двух чёрных башенок тоже были сделаны в виде паутины, перед ними топорщилась какая-то шипастая баррикада, за которой виднелись фигурки стражи — воинов дроу в островерхих шлемах с простыми глефами или шпонтонами. Эглисса неспешно прошлась среди приезжих, слушая тихий гомон. Что ей тут светит? Шанс вызвать подозрение и нажить неприятностей. Зато волосы и одежда почти высохли. Дроу нашла себе местечко в тени одной из колонн недалеко от ворот и стала наблюдать за однообразной картиной, попутно стараясь пальцами хоть как-то расчесать свои спутанные волосы. У ворот кто-то толпился, что-то творилось, иногда мелькала стража. Воин-жрица долго ждала, снедаемая приступами голода, разглядывала присутствующих и пока не видела для себя никаких вариантов. Никакого движения вокруг не наблюдалось: похоже, все приезжие застряли здесь надолго. После долгой гномьей суеты и беготни в проём между башенок медленно вполз дергарский воз с ящером. Потом долго ничего не происходило. А потом ящер с гномами вышел обратно: видно, он остался один на весь дергарский караван; остальных, наверное, уже продали. Эглисса томилась, точно понимая одно: тут относительно безопасно. В диком Подземье её шансы совсем низки.

И вдруг донеслись разговоры, встревожившие её острое ухо. Звучал резкий голос стражницы у ворот, спорившей с одним из купцов, иногородних дроу. Коротковолосый мужчина в зелёном кафтане с поясом, увешанным кошелями и подсумками, бойко жестикулировал, пытаясь что-то доказать щуплой женщине в воронёной кольчуге и глянцевом шлеме, украшенном гребешком из чёрной щетины. Жидковатые пепельные волосы стекали на её плечи и за спину. На левой руке крепился небольшой щит с гербом стражей Правящего Совета — четырьмя скрещёнными мечами, второй она бесцеремонно тыкала пальцем в купца. Эглисса оставила своё укромное место, чтобы невзначай приблизиться.

— ...Ты не имеешь права ввозить в Мензоберранзан такие вещи и торговать ими! Потому, что ты — мужчина! — тон полного, неоспоримого превосходства.

— Ну и что? — возмущался купец. — Я ими везде торгую, в Чед Насаде, Эриндлине, повсюду! Чем Мензоберранзан таким отличается?

— Мензоберранзан — столица Паучьей Королевы! — менторским тоном диктовала стражница. — Здесь царит её закон, и ты подчинишься, жалкий раб, или провалишь прочь!

Она схватила с пояса кнут и щёлкнула им. Не змееголовым — простым.

Купец попятился от греха подальше.

— Я постоянный поставщик! Много лет вожу товар! Никогда не слышал о таком правиле.

— Ну так теперь услышь, коль раньше был глух! — она снова взмахнула кнутом. Похоже, эту женщину в шлеме забавляло объявлять другим их судьбы. — Ты сможешь пройти только без этого. Девай, куда хочешь, пока я не конфисковала всё!

Она сделала широкий жест рукой.

— Тьфу на вас! — махнул рукой купец. — Вы теряете прибыль!

Он невнятно выругался и пошёл к повозке, запряжённой гигантским муравьём и двоим гномам-дергарам, погонщикам, нерешительно топтавшимся возле.

Чуть выждав, Эглисса поправила волосы, плащ и тоже направилась к повозке. Так же целеустремлённо, как хищная рыба идёт сквозь подводные заросли.

Перекинувшись парой слов с погонщиками, купец опёрся о повозку, погруженный в мрачные думы. Чернобородые лысые дергары, одинаковые, как два близнеца, первыми заметили её приближение. Один тронул хозяина за предплечье.

— Проблемы? — начала она сходу, глядя прямо на купца.

Дроу упёрся в неё взглядом, полным скепсиса и неприязни.

"Что ещё за?.." — говорили глаза гостя города.

— Ты́ кто такая? — утомлённо спросили уста.

Эглисса "надела" на лицо что-то вроде делового дружелюбия и стала импровизировать:

— Вероятно, я твоя спасённая прибыль. Я могу провезти твой товар до рынка.

Он смотрел на неё с большим подозрением, но явно хотел знать больше.

— Я — Чиара Ши'ко из Чед Насада, — безмятежно сочиняла она на ходу. — Мне надо в город, но я не хочу платить пошлины.

Купец задумался. Проблемы на входе, потенциальный союзник.

— И давно ты здесь? — поднял он густую серебристую бровь.

— Уже полдня. Прибыла раньше моих компаньонов, чтобы спокойно изучить здешний рынок, но меня не пустили без текста договора, — она метнула недовольный взгляд в сторону ворот. — Не желаю дожидаться караван тут, на дороге.

— Хм... — он посмотрел на одного дергара, на другого — те стояли, как два столба, в полной неопределённости, — пошлина не так уж высока для одиночки...

— Мне положен беспла́тный вход, — подчеркнула Эглисса, стремясь прервать нежелательную логику. — За меня заплачено по контракту. С чего это я стану платить им дважды?

Она скривила губы, изображая возмущённую принципиальность.

— Ну как? — скрестила руки на груди, придерживая глефу сгибом локтя.

Купец окинул взглядом её фигуру и оружие.

— Что ты хочешь?

— Главное — пройти в город. А там — на твоё усмотрение.

Он призадумался.

— В конце концов, мы теряем время. А время — деньги, — бросил он и обратился к своему погонщику:

— Дай лист.

Гном полез куда-то за ящики и вытащил круглый листок с отверстием с краю, и печать.

За неимением бумаги дроу использовали грибные листы, своеобразный аналог. Листы были тонкими, прочными и круглой формы. Их скрепляли заколкой или гвоздиком с края, и листали, разворачивая нужный из стопки. Лист был тёмным, чернила — белыми. Иногда в них добавляли блёстки для лучшей видимости или специальный состав, отражающий тепло тела читающего, и тогда текст мерцал в тепловом видении дроу.

Купец достал из подсумка стило, чернильницу, прижал листок к борту, с умелой быстротой проставил два штампа, макнул, написал несколько строчек серебристым по чёрному и поставил подпись. Сунул стило Эглиссе.

"Я, Лофир Шиаз'Зрам, принимаю на работу приказчика — прочерк — сроком на — прочерк — с окладом — прочерк. Все права разъяснены устно.

— Ну, не тяни, засохнет...

Она вписала в первый прочерк выдуманное имя и ниже расписалась, небрежно и размашисто выведя слово "Чиара".

Торговец выдернул лист из-под её рук и, взмахнув им, жестом приказал гномам гнать муравья вперёд, к воротам. Гном помахал перед головой муравья прутом, на конце которого было что-то привязано, и массивная повозка на огромных колёсах, гружёная "с горкой", тронулась с лязгом и скрипом. Ну да, Эглисса знала, насекомыми управляют с помощью пахучих веществ, напоминающих их сигнальные выделения.

— Пропускай меня, — крикнул страже Лофир, размахивая контрактом — теперь ты не имеешь права мне отказать! Вот моя новая приказчица — я нанял её только что!

Он явно гордился своей находчивостью.

Та самая стражница небрежным жестом направила к ним свою коллегу. Её сопровождала пара воинов-мужчин в тёмных кольчугах и злобных железных масках вместо шлемов. Изучив контракт и ещё пару листов, женщина-дроу пристально посмотрела на самозваную Чиару Ши'ко тёмно-красными глазами. Та беззаботно держала глефу на плече, делая вид, что созерцание паутинных ворот Мензоберранзана поглощает её целиком и полностью. Зазвенели монеты пошлины, переключая внимание стражницы. По мановению изящной руки в когтистой перчатке шипастая преграда отодвинулась в сторону. Муравьиная повозка двинулась в город.

— А ведь раньше сколько раз меня пропускала, стерва облезлая, — процедил себе под нос торговец, когда Чиара поравнялась с ним.

Миновав арку в сияющей паутине, Эглисса заметила необычные колонны справа и слева от прохода, словно бы воткнутые в каменистый грунт. Вскинув глаза выше, она увидела чудовищного паука, задравшего зад вверх и нацелившего хелицеры для атаки на вошедших. Острые ножницы жвал размером с взрослого дроу, четыре огромных глаза, и всё глянцевое тело состояло из тёмно-зеленого камня. Среди его ног можно было ходить в полный рост, спешащая навстречу группа дроу так и поступила. С другой стороны от прохода стоял такой же неподвижный каменный паук-страж. Жрица, знавшая нужное заклинание, могла "оживить" эти статуи и наделить их демонической волей для нападения на врагов города. Эти пауки были аналогичны горгульям, охранявшим Дом Де'Вир, только управлял ими Дом Бэнр. Дальше, за казармами привратной стражи — дверями прямо в левой стене, возле которых стояли стражники, начинались дома простых горожан. Жить так близко к воротам было вовсе не престижно и неудобно — далеко от всех мест интереса города. Возле дверей пестрели вывески: здесь были лавки и мастерские, продающие путникам товары и услуги "последней необходимости" в дорогу. Некоторое время новоприбывшие шли чинно рядом с возом — чтобы удалиться на достаточное расстояние от ворот. Привратные заведения остались позади, проход расширился, уступив место ряду куполообразных либо островерхих домов простолюдинов вдоль левой стены и мрачной ограде массивного здания с огромным куполом по правую сторону. Впереди тревожно и маняще мерцало в дымке зарево большого города.

Лофир, спрятав довольную улыбку под деловой собранностью, обратился к Чиаре:

— Ну, всё. Наш контракт исполнен.

Та приподняла бровь:

— Неужели так дёшево стоит твой товар?

Он нетерпеливо сунул руку в ящик и не глядя протянул ей... алую восковую свечу.

"Ах, вот в чём дело!" — едва не вслух удивилась женщина. Свечи — источники света для храмов и магов, изготовляются где-то на поверхности и их путь сюда долог и не прост. Они являются ценным товаром в тёмном Подземье и их облагают особыми пошлинами. Даже при самом ярко мерцающем мхе не очень-то почитаешь старые рукописи или рассмотришь структуру кристаллов, и творение магии облегчается в присутствии надежного источника естественного огня. Свечи — своего рода стратегический товар. Она спрятала свечу за пояс сзади, чтобы прикрывало плащом, и просто отстала от повозки.

— Удачной торговли! — пожелала вслед. Ответ был вроде:

— И тебе ни яда...

"...Ни клинка," — гласила здешняя поговорка.

Эглисса оглянулась на ворота, сияющие фиолетовым меж двух башен позади, за фигурами пауков, и улыбнулась, довольная своей шальной импровизацией. Прямолинейная по жизни, она почти не прибегала к уловкам. Но это оказалось так легко. Решив, что эта лёгкость — своего рода награда от богини за стойкость, она поправила капюшон и спокойно пошла вслед за торговцем. Ограда справа закончилась, открыв взору угловатый хаос зданий города. Выше, над их ломаной границей, в лиловой подсвеченной дымке таяли своды огромной пещеры города. По центру этой картины узким конусом возвышалась тёмная колонна, опоясанная ярким пламенным кольцом — Нарбондель. Пламенеющий пояс незаметно восходил вверх, миновав уже большую часть пути. Город находился в разгаре очередного цикла бурной деятельности.

Эглисса остановилась, сойдя в сторону с общей дороги. Если вглядеться в дымку над нагромождением зданий причудливых, несимметричных, но изящных форм, можно было рассмотреть тускло сияющие различными цветами громады Великих Домов. Эглисса подняла голову, навострив чувства. Приподнятое настроение улетучивалось, словно эфир: ведь перед ней был город дроу, огромный, хаотичный и подавляющий. Она была снова в Мензоберранзане. Тут всё было знакомо: и полусвет, и воздух, полный сложной смеси запахов, и веяние тепла от стен, нагретых горячими водами Подземья, заключёнными внутри каменной толщи... Здесь ничего не напоминало о случившемся ночью на вчера. Она была тут своя — каждый день прошедших двенадцати десятков лет... Но только не сегодня. Сегодня она знала, что ей некуда идти.

Она медленно пошла по родному городу, грозному Мензоберранзану — просто вперёд, созерцая его во всём великолепии и противоречивости.

Within Temptation — Ouverture

Редакция 141023

Улица уходила полого вниз, где был виден перекрёсток. На вышлифованной ногами проезжей части маячили фигуры, идущие по своим делам. Муравьиная повозка Лофира уже скрылась из виду, куда-то свернула. Эглисса снова остановилась, вглядываясь в дымку.

Отсюда, из самой западной оконечности, было не разглядеть плато Ку'элларц'орль, и лишь переливчатое красно-синее зарево на возвышении подсказывало, где находится Дом Бэнр. Рядом сияло таинственным синим — Дом Хан'этт, правее туманно-зелёным — Миззрим, и за ним мрачно-пурпурным — Дом Дирр. И правый край плато был бесцветным. Вглядываясь в тёмный край, его уютный угол, бывшая Де'Вир не хотела верить собственным глазам. Где алое свечение, временами чередуемое с огненно-жёлтым или едко-зелёным? Должно быть, там теперь руины... Остро ощутив пустоту и холод в груди, она ускорила шаг, всё ещё не веря памяти своей и втайне от себя надеясь. Она устремилась вперёд, понимая, что спешит вникуда.

На перекрёстке этот "запал" прошёл. Взглянув вправо, Эглисса увидела пологий подъём в район Нарбонделлин, находящийся на невысокой возвышенности и отделённый от города простолюдинов скальной стенкой. Место для особняков и присутственных мест знати. Над высокими крышами изящных, больших зданий возвышались острые шпили поместий Шобалар и Туин'Тарл. Там всё сияло роскошью и магией, красотой архитектуры и опасностью ловушек. Эглисса вспомнила, как ходила туда по делам, а потом — из интереса, и водила с собой одного мага Дома, желая научиться распознавать магические ловушки.

Сейчас, глядя в ту сторону, заметила стражу с длинными глефами и патруль — всадников на длинномордых зубастых ящерах возле подъёма в элитный район. Не всем допускалось входить туда...

"Нет, в Нарбонделлин мне лезть — точно не стоит".

Замешкалась и отступила в проход между ближайшими двухэтажными зданиями. Их гладкие стены были прочны, двери заперты, окна — зарешёчены, даже на верхних этажах. В этом городе любое здание служит своим жильцам крепостью. Настало время придумать реальный план. В тихом воздухе переулка уловила запахи еды. Поняла, что голодна, как все демоны Бездны сразу.

"Мне нужна еда. И жильё. Деньги. Рынок," — первое, что пришло в голову. Не желая маячить возле чужих стен — пока не пустили стрелу — Эглисса направилась в другую сторону: к рынку через западный район. Она хорошо знала маршруты от дома на Ку'элларц'орль на юге города до Академии на самом севере. Её регулярный путь лежал мимо рынка, что по центру города, и пройти можно было по-разному, но в западный район заходить было незачем.

В доме Де'Вир на стене была объёмная карта города высотой в три роста, вылепленная из гипса. Все крупные постройки были изображены с модельной точностью, а разные районы имели свой цвет: в гипс добавляли краски. Двое специальных слуг следили за картой и вносили изменения, если в городе что-либо менялось.

Большое, освещённое огненно-рыжим крыльцо с красивой тёсанной лестницей заставило отвернуть от правой стены. Светящиеся друзы кристаллов лежали в закреплённых к колоннам чашах. "Тёплые Огни", — гласила надпись, высеченная в граните над стеклянной дверью. За стеклом темновое зрение подкрашивало фигуру охранника. Съёмные апартаменты для тех, кто по какой-либо причине не живёт в своём доме. По левую руку тянулась длинная ограда какого-то поместья, украшенная густыми переплетениями проволочных колючек.

"Где взять деньги? — думала Эглисса на ходу, неся в руке свою глефу. — Могу ограбить кого-нибудь у границ Манифолка и Браэрина..."

Поймала себя на мысли, что понятия не имеет, где и на кого лучше нападать — так, чтобы обойтись без последствий. Усталость тоже давала о себе знать...

"Что ещё я могу? Влезть в дом какого-нибудь простолюдина, приставить клинок и потребовать еды? Убить простолюдинку, занять её место в квартире рядом с её мужчиной и детьми? Хм... И бойся яда в тарелке... Или вовсе, нагрянут жрицы того дома, чья это территория, будут выяснять, что за чужачка внедрилась".

Нет, ей хотелось расслабиться, как раньше, вернувшись домой, в свою колонну.

Но на улицах города дроу расслабляться нельзя. На первый взгляд, тут никому нет до тебя абсолютно никакого дела... До того момента, когда понимаешь, что уже поздно. Но Эглисса чутьём и глазом держала привычный круговой контроль, не задумываясь об этом.

Улица вела на север. Впереди темнели своды пещеры города, расцвеченные какими-то постройками, взбиравшимися высоко по стене. К ней примыкали витые башни, виднелись балконные галереи, внизу мерцали высокие сторожевые обелиски.

"Это его Дом! — вдруг осенило бывшую Де'Вир. — Поместье Дармон Н'а'шезбернон, или До'Урден! Празднующие победу, взявшие богатую добычу. Их воины, должно быть, сейчас пируют и гуляют по всему городу..."

Тревожными глазами окинула она улицу, выискивая вооружённые отряды, какое-либо необычное движение, хоть что-нибудь. Но кругом было тихо, на глаза попадалось лишь переливчатое мерцание стен да хаотичное движение горожан.

Улица свернула вправо на восток, и дроу устремилась вперёд, мимо ряда простых домов, разных вывесок, зубчатой ограды какого-то небольшого Дома. Её так и подмывало оглянуться на дом своих врагов, едва ли подозревающих о том, что она-то здесь... Это вызывало смесь опаски и затаённого азарта.

Впереди типичный бытовой раб города — гоблин в безрукавке и портках из мешковины рылся в одноколёсной тачке с мусором, выбирая, видимо, что-то ценное. Закончил, взял тачку "за рога" и покатил в переулок.

Путь преградила ещё одна усадьба Дома, состоящая из хаотичной чащи островерхих, слово клыки, сталагмитов разной величины, соединённых висячими мостиками. Голубоватые друзы мерцающих минералов частично развеивали таинственную тьму в этом "лесу" — это было видно сквозь частокол из тонких, одинаково неровных шипов, порождающих лабиринт теней. Свернув направо, Эглисса увидела несколько скоплений корявых, словно грибы, зданий, и за ними открылось пространство, над которым доминировала главная достопримечательность — колонна Нарбондель на уступе плато района Нарбонделлин.

Теперь она была гораздо ближе и впечатляла размерами. Тёмная, неровная, как неотёсанная стена пещеры, она была результатом слияния сталактита со сталагмитом — естественного процесса в Подземье.

"Сколько ж веков прошло?.." — Эглисса поймала себя на том, что стоит и глазеет, задрав голову, прямо как визитёрша из Чед Насада. Огненный венец охватывал колонну почти у самого верха; слабый свет от него окрашивал сумрак и все обращенные к нему поверхности, подобно гигантской свече. Скоро он пойдёт вниз, а суточный цикл — к концу. Оборвав своё созерцание, Эглисса пошла вперёд, и списала это на усталость.

Ниже, под обрывом, сгущался туман над Мглистой Пропастью — опасным местом ровно посреди города. Впереди была невысокая ограда, за которой начинался этот ужасный зловонный разлом неизвестной глубины, куда веками сливались все нечистоты города. В разломе вечно висело облако пара, и временами оттуда поднималась вонь; также это было отличным местом, чтобы избавиться бесследно от... чего-то или кого-то. Никто не спешил селиться вокруг Мглистой пропасти, несмотря на удобное расположение в центре города. Не желая приближаться, Эглисса быстро прошла мимо края с левой стороны, стараясь держаться ряда зданий по правую руку. Обычные мастерские и магазины с глухими, прочными дверями и ставнями на всегда закрытых круглых окнах, или вовсе без окон.

Минуя очередной переулок, дроу резко обернулась на звук кнута. Гоблин-уборщик, хныча, повалился на мостовую, его тачка упала на бок. Над ним возвышалась дроу с хлыстом в руке. Чёрный цвет, ломаными линиями переходящий в ярко-оранжевый на её платье — какой-то из меньших домов, вроде Текен'дуис... Малый да агрессивный. Гоблина корчило судорогами от ядовитого укуса. Трое рабов жрицы — дроу и два здоровых гоблино-орка — подошли сзади, оказавшийся ближе поддал тачку ногой так, что она упала и придавила лежащего. Надо было быстрее убираться с дороги. Бывшая Де'Вир миновала банальную сцену, не сбавив шага.

Это был её родной мир дроу во всём многообразии сугубых и хаотических проявлений. Она относила увиденое к низшим проявлениям. Высшие проявления она видела в другом месте — и среди них жила: тайный отлаженный распорядок в доме Джинафэ, священно оберегаемый теми, кто в него посвящён. В нём Эглисса видела корень силы, и была уверена, что в других Великих Домах должно быть что-то похожее. Наблюдая за вершинами общества дроу, она подметила логичную особенность: только умно обустроенные Дома достигают высот и удерживают их. Был ли таким Мензоберранзан в целом?..

Над крышами Нарбонделлина виднелся край более высокого плато Ку'элларц'орль, бугристый от шляпок гигантских грибов рощи Къорббливвин. Зелёные точечки "вечных" фонарей обозначали его край. Вдалеке мерцали таинственными синими и красными оттенками огромные купола дома Бэнр, занимавшие почти всё пространство на своей территории, а пики на их вершинах терялись под сводом, с которого навстречу им свисали "висячие дворцы", увитые спиралями галерей и лестниц. Край плато не давал увидеть дворцы других Домов, но световые пятна на сводах ясно давали понять, где какое поместье. Тёмное пятно необжитой пустоты в правой части бросалось в глаза, вызывая резкое чувство неправильности. Эглисса резко отвернулась, приложила руку к виску, загораживая от себя ту сторону обзора, скривилась, сжала зубы и пошла правее, чтобы край Нарбонделлина скрыл от неё те своды. Наоборот, она повернула голову влево к северу, где над широкой лестницей С'срил сияло кроваво-сиреневое зарево Арах-Тинилита. Легче не стало. Эглиссу тянуло дальше, к подъёму на Ку'элларц'орль, она рвалась пойти туда и выяснить, может, там что-нибудь осталось?..

"Нельзя. Забыть!"

От этих слов у Эглиссы свело горло, ей стало попросту больно; она почти бежала вперёд. Захотелось закрыть глаза, зажать ладонями и закричать — сорвать связки, сорвать своим протестом эту пелену реальности, которую не было сил выносить.

К кому это пылали в ней такие чувства? К Джинафэ, к дочерям? Нет. К мужчинам? Тем более нет. К детям? Дети казались ей чем-то исключительным, священным: будущее Дома. Но недавно она была готова опустить кинжал и на ребенка, если так потребуется Дому. Она считала себя сильнее Виконии, и была уверена, что не повторит её ошибки. Воины тоже казались ей своего рода детьми, каждого из которых она готовила послужить Дому. Именно Дому — который был той силой, той связующей основой, что придаёт смысл существованию и делает его возможным.

Она вспомнила, как, стояла на галерее самого верхнего уровня родной колонны под самым потолком великого Мензоберранзана, смотрела на комплекс Бэнр и сознавала, что находится на уровне его вершин, а то и выше. Стайки летучих мышей носились под ней, крутились, ловя насекомых, и прилипали к стенам и выступам потолка. Такой Дом был тут один. Казалось, этот Дом подпирает собой свод, и без него мир обрушился бы всем дроу на головы. В какой-то миг Эглиссе послышался звук — будто и вправду трескается потолок...

Словно бы своды грозились упасть на неё, устремилась она вперёд: не затем, чтобы прибыть, а затем, чтобы уйти. Как бы она хотела сейчас обмануться... Стать действительно Чиарой Ши'Ко из далёкого Чед Насада, которой нет никакого дела до всех событий в этом городе, кроме праздного любопытства. Тогда она, пожалуй, прошлась бы до рынка и повернула назад — в обратный путь на Чед Насад, город висячих домов...

Тёмное заслонило поле зрения — какой то грузный гоблиноид с объёмным мешком на плечах пёр на неё — седьмую жрицу Священного круга Четвёртого Дома... Дома, которого больше нет, и никогда не будет. Она машинально уклонилась, и её выдернуло из раздумий. Гоблиноид с грузом шарахнулся в сторону, что-то нечленораздельно бурча. Глад'н'риль была в руке, да так и осталась в покое. Больше-не-седьмая жрица проигнорировала помеху, как заколдованная следуя вперёд. Мглистая Пропасть осталась позади, застройка стала плотнее, народу вокруг стало больше, что говорило о приближении к рынку. В основном дроу, некоторые с рабами. По их одежде было трудно распознать принадлежность к Домам, но некоторые ходили с охраной.

Что-то не давало обманываться. Всю свою жизнь она стремилась к тому, чтобы её обмануть было как можно труднее. Чиаре Ши'Ко некуда было идти, и у неё ничего не было в Чед Насаде. Потому, что Чиары самой не существовало. Не должно теперь существовать и Эглиссы Де'Вир... Холодные мурашки прошибли её от затылка до пят. Она почувствовала, что растеряла способность рационально мыслить и не знает, что ей делать там, на рынке. Ошарашенная женщина остановилась у какого-то столба, оглядывая многолюдную улицу — дроу с масками равнодушия и самоуверенности на лицах следовали по своим делам. Затем свернула правее — в сторону теней небольшой грибной рощицы под стеной Нарбонделлина. Вошла под сень гигантских грибных шляп на кривоватых ножках возле скальной стены, едва мерцающей налётом светящейся плесени. Тут всё было так знакомо, и это было так неправильно. Закружилась голова. Нерешительно прошла дальше и села на край пригнутого к земле гриба, напоминавшего по форме большое кресло. Кто станет вглядываться в лицо одинокой дроу, грустящей под сенью грибного дерева, не иначе как по делам душевным? Кроме шпионов и карманников? Но она никто, звать её никак, и у неё нечего украсть.

Самое худшее, что может случиться с Домом, — считала Эглисса, — это падение. Всю жизнь она была уверена, что её Дом не падёт до скончания веков. Она четко понимала, за что ценит свой Дом: за уверенность в "завтрашнем дне", разум, благородство, смелость быть немного "иноходцем" — поступать по велению души, и хитрость сочетать это с традициями дроу и прихотями богини. Она видела смысл в существовавшей структуре своего Дома; здесь была иерархия по способностям и последнее время почти не случалось карьерных убийств, несмотря на то, что немало жриц сменилось в круге. Верховная Мать тщательно перебирала всех, кого можно, по талантам составляя круг; своим указом низлагая одних и возвышая других; при её тонкой политике убийство ради места вызвало бы её гнев. Благодаря таким перестановкам Эглисса несколько лет назад попала в круг. И, кажется, Джинафэ была довольна ею.

Седьмая жрица мысленно восхищалась тем, с какой спокойной стойкостью Де'Вир переживал Черное Молчание Ллот. Ещё неизвестно, протянул бы столько лет любой другой Дом? Впрочем, Джинафэ, несомненно, верила, что это своеобразное испытание для избранных, которое скоро закончится небывалым возрастанием силы Де'Вир. Она ослепла в гордыне своей.

И как это они пропустили приготовления к войне? Была обыкновенная тишина, привычный ход жизни города, и ничего, совершенно ничего не вызывало подозрений. Ни слухов, ни изменений настроения где бы то ни было... И информаторы, коих в городе было немало, молчали. Эглисса-то была в курсе... Невозможно перекупить стольких дроу, каждый из которых материально зависим от дома Де'Вир, и не станет скрывать любые подозрения. Внезапность была идеальной, и Эглисса замирала, обдумывая это. Может, идущие по улицам полчища кто и заметил, но Джинафэ была на молитве и не позволяла никому беспокоить круг. А предводители воинов пока сообразили, что к чему, пока стражи подняли тревогу... И горгулий надо было пробудить, а магически ошеломлённые жрицы круга не смогли этого сделать.

Эглисса считала, что её Дом лучше и сильнее, чем есть. Она хотела, чтобы он таким был. Но Дом оказался слабее... Она просчиталась, но оказалась наказана очень низкой ценой — не смертью.

Мелкие жёлтые пылинки — грибные споры медленно падали сверху и оседали на всё вокруг, припорошив шляпку кресла-гриба, оставались на плаще. Дроу отдыхала, следя за ними параллельно тихому ходу своих усталых горьких мыслей. Маленький паучок спускался откуда-то сверху по тоненькой паутинке. Дроу сфокусировала взор на нём и наблюдала, как он скользит вниз, наращивая ниточку. Тихое движение воздуха колыхало его, сносило в её сторону. Дроу замерла, увидев, что паучок спускается прямо ей на грудь. Бросив ниточку, паучок побежал, щекоча ей кожу, по груди, ключице, шее, куда-то в волосы, а она боялась шевельнуться — только бы не раздавить священное животное. Как парализованная, Эглисса сидела некоторое время, пока не почувствовала щекотку у себя на руке. Осторожно, мягко вскочила с гриба, вытянув руку. Паучок пробежал к кончикам пальцев и спустился по ниточке на гриб.

"Ох, Богиня, неужели ты всё ещё со мной?.." — выдохнула дроу, накручивая паутинку на пальцы и следя за животным, бегущим вверх по спинке "кресла".

Они были не только религиозно-священными, но и жизненно полезными в этом городе. Разнообразные пауки-охотники питались всякой живностью от мошек и до крыс, и являлись своего рода стражами быта дроу от кровососущих насекомых, некоторые из которых, вроде иблитской мухи, разносили смертельные болезни. Это же касалось тараканов, клопов и всего прочего, что ползает. Вентиляционные ходы, заплетённые паутиной, были отличным решением, обеспечивающим спокойный сон в спальне дроу без комариного зуда и чесотки во сне. Младшие жрицы дома Де'Вир специально следили, чтобы все нижние этажи были заселены пауками, и Эглисса в своей спальне наверху не раз наблюдала их на потолке. Сейчас, озадаченная этим, несомненно, знамением, она запустила руку себе в волосы и нащупала на макушке золотой ободок, скреплявший их, чтобы не разлетались при резких движениях. Вытащила ободок. Тонкое искусное изделие изображало, конечно же, паучьи ножки, по четыре с каждой стороны, охватывающие голову, и тельце наверху. Чистое свирфнеблинское золото мягко грело глаз отражённым светом.

Эглисса решительно вышла из переулка на рыночное пространство — обширную площадь, загромождённую прилавками, телегами, палатками, сборными павильонами и тому подобными конструкциями, где торговцы самого разного происхождения арендовали места у Домов, имевших право присутствия на рынке в зависимости от могущества. Заранее постаралась "исправить" лицо: душевные переживания никогда не должны отражаться на внешности дроу.

Рынок Мензоберранзана был, конечно же, хаотичен. Расположение рядов здесь постоянно менялось так, что покупателям приходилось каждый раз искать свой товар и проходить мимо множества других товаров: нет-нет, да и соблазнишься... Это создавало толчею, шум и гам, в котором свободно жилось ворам и карманникам, охотящимся как на кошели, так и на товар с прилавков. Эглисса, терзаемая вкусными запахами, шла быстро, завернувшись в плащ и зажав ценное украшение в руке.

Показываться знакомым торговцам не следует. С гоблиноидами такими вещами не торгуют. Дергаров стоит избегать — эти рвачи сколь безнравственны, столь и упрямы. Пошла вдоль рядов где торгуют дроу — тут и цены выше, и подход лучше. На ходу просмотрела множество прилавков, и, дойдя до конца, вернулась к лавке, обстановка в которой ей приглянулась больше других. Изделия из кости, серебра, минералов и привозной с Наземья лакированной древесины висели на досках, расположенных за загородкой: смотреть можно, стащить — не дотянешься. Под тяжёлым пологом было тихо, и царил мерцающий полумрак.

— О, прекрасная воительница, чем могу служить? — зазвучали обольстительно сбивающие с толку речи сухощавого морщинистого дроу, чей безвременно увядший вид говорил о далеко не лучшем образе жизни. — Пришла познакомиться с новинками?

Эглисса протянула ему свой ободок. Он осторожно взял его в руки, словно это был какой-то шедевр.

— Такой красивый — неужели желаешь продать?

— Надоел, — бросила бесцветно.

— Вот как? У меня есть много подходящих вариантов дивной красоты...

— Рассчитай, — перебила она.

— А как же — прекрасные волосы останутся без украшения?..

Эглисса видела свою теперешнюю внешность, и это лицемерие задело её, пробуждая гнев.

— Потом.

— Сейчас, конечно же... — он отошёл куда-то, забренчал монетами. — Ах, какие самоцветы Миззримы добыли в копях свирфов... Целая партия пришла, но по рынку ещё разойтись не успела — только у нас и парочки купцов, цены скоро взлетят, рекомендуем поспешить!

— Рассчитай! — настаивала она, демонстрируя нетерпение. Хотела уж плюнуть и пойти к конкурентам, но торгаш утащил украшение в лавку. Да что притворяться — купец уже определил своё отношение. Грех не обмануть неудачливую женщину, спешно меняющую красоту на деньги. Видно же — богиня её больше не поддерживает. Чему возмущаться? Сильное общество стремится сразу отторгнуть тех, кто ослаб, и ему не важно, какова причина этой слабости.

— Сейчас-сейчас, — донеслось из полутьмы. Он появился, неся в ладонях горсть золотых и серебряных монет. Разложил на прилавке, Эглисса внимательно пересчитала.

— А я ведь считать умею, а не только убивать, — скептически заметила она, глядя на деньги. — Почему двадцать? Цена этой вещицы не меньше пятидесяти золотом, а по-хорошему все семьдесят.

— Позвольте, я ещё не всё принес! — донеслось звяканье, и на стол попала ещё большая куча мелочи.

— А помельче не мог? — сердито стрельнула глазами больше-не-жрица.

— Самое подходящее, что было. Измельчал клиент, сейчас такие в самом ходу...

Наполнив деньгами перевязочный мешочек До'Урденов, Эглисса пошла прочь, держась за него рукой. Подвяжет волосы верёвочкой. Вспомнив про вооруженного паука и про то, что Дом с этим гербом нынче в тихом почёте, передвинула мешочек наперёд, чтобы было его видно тем, перед кем придётся доставать его содержимое. Желудок жгло и сводило. Теперь еда и жильё.

Гостиницы — слишком людное и дорогое место. Не то. Идти надо в простой, но не рабский район, вроде Истмира. Золотой ободок был один, и денег хватит ненадолго.

"Истмир. Я ведь запросто снова найду эту дверь. Может, там свободно?"

Снова нахлынули воспоминания про Зака и квартиру, которую он брал для двоих. И снова душу подтопили чувства. Отмела эту мысль сразу по ряду причин, в том числе — снять её обойдётся довольно дорого.

Ряды, где торгуют съестными припасами, встречали покупателя хаотическим лабиринтом, овеянным волнами солоноватых, грибных, пряных, мясных и рыбных запахов. Здесь прилавки были открытыми, стояло множество бочек, торговцы в фартуках и характерных бесформенных шапочках выставляли горшки, взвешивали, рубили и отрезали, считали монеты... Стоял гомон, такой же густой, как и смесь запахов. Желудок Эглиссы свело, и она ничего не могла с собой поделать — повернула в эти ряды.

У ближайшего прилавка, заставленного горшками и бутылями из мутного стекла, работал обыкновенный раб. У гоблина была тёмная серо-зелёная кожа, длинный кривой нос, скуластое лицо в морщинах, растопыренные гротескно большие уши, одинаково похожие на эльфийские и свиные, и жёлтые ромбовидные глаза с вертикальными зрачками. Он был одет в грязно-бежевый халат из мешковины, застёгнутый на железные крючки — своеобразная униформа работника рынка. У гоблинов было зрение в темноте, отличный слух и нюх, отчего некоторые говорили, что это — богиней проклятая помесь крысы и дроу, и девочек пугали, что якобы от связи с не-дроу рождаются такие вот дети. Но Эглиссу не волновало это ни капли. Её нюхом завладел запах маринованных грибов, водорослей и раков, и она подошла, разглядывая кругляши, плавающие в бутыли. Это не должно стоить дорого, голод мешает соображать при выборе жилья, и она указала на бутыль, глядя на гоблина. Тот быстро сложил пальцы в жесте, обозначавшем цифру. Эглисса быстро выудила четыре мелких монеты и кинула на прилавок; сцапав бутыль, пошла прочь. Закинула глефу ремешком на плечо и острыми ногтями выдрала пробку, выудила первый гриб. Грубоватый на ощупь и вкус, отнюдь не деликатес со знатного стола, гриб всё равно принёс ей наслаждение. Эглисса припомнила, как ещё давно, по пути в школу воинов, проходила через рынок, чтобы ухватить какое-нибудь лакомство и насладиться в одиночестве в своей преподавательской. Трапезные Де'Вир или Мили-Магтира могли предоставить куда более качественные блюда, но это же там, где увидят другие, кто-нибудь обязательно начнёт шептаться и подкалывать, заметив маленькую слабость...

Занятая тасканием грибов по одному, дроу миновала мелковещевой ряд, где что-то позвякивало, шелестело, мерцали гирлянды светящихся мхов, кто-то постукивал в кастаньеты...

"Вот они..."

Доски объявлений услуг — широкие и высокие ширмы, возле которых дежурили пара стражников-дроу и несколько крупных, вооружённых зазубренными тесаками орков. По неряшливому виду и хаотичному обмундированию — наёмники. Эглиссу они не интересовали. Она напрягала глаза, вглядываясь в объявления о сдаче жилья, примечая уровень цен.

"Комната, квартира, убежище, хранилище, жилище..."

Переходила от одной доски к другой, игнорируя подозрительные взгляды наёмников. Досмотрев последнюю ширму, обнаружила свою руку опущенной в рассол пустой бутыли из-под грибов. Недовольно закусила губу и перешла к той доске, где заметила слово "квартира" при минимальной из распространённых цен.

"Квартира. Значит — не будет соседей за одной дверью".

Указала пальцем. К ней неохотно шагнул наёмник-дроу.

— Где хозяин? — спросила Эглисса.

— Берёшь? Пойдём, — махнул рукой худосочный лохматый дроу с копьём в руке и кривым клинком, заткнутым за ремень. Его голову защищала много раз гнутая и выправленная полумаска, за спиной висел шипастый орочий щит.

Наёмник быстро повёл Эглису куда-то в переулки между тесно стоящих хаотически разномастных построек, похожих на грибы без шляпок; она старалась запомнить все повороты. Наконец он свернул к крыльцу с лестницей и перилами, наверху была дверь, перед которой пререкались двое тёмных гномов на своём непонятном языке. Стражник доски рявкнул на них, направляя копьё, и дергары скатились с лестницы, позволяя пройти новым посетителям. Поднявшись, он постучал семь раз и вошёл, раскрывая дверь перед женщиной-дроу. Эглиссе пришлось пригнуться. Это была контора, тесная, тёмная и прокуренная, и за коренастым столом, заваленным писчими листами, сидел тёмный гном и пускал в потолок клубы дыма из трубки. Гном был низок ростом, его бугристый череп покрывала полупрозрачная щетина, оставшаяся от волос, и чуть более густая поросль топорщилась на широкой челюсти в качестве бороды. Стражник доски что-то сказал ему быстро и невнятно. Гном пожевал, вынул трубку, потянулся в ящик стола, поискал и вытащил ключ.

Да, Эглисса слышала — дергары захватывают жилища бедняков, чтобы сдавать их в аренду приезжим. Притом жильцы выдворяются самыми разными способами — от приглашения на "доходную" вахтовую работу или угона в долговое рабство до колотушки по голове в тихом месте.

— Плати, — буркнул гном, снова затягиваясь через трубку. Эглисса припомнила цену. И решила поторговаться:

— Тридцать шесть за три сразу?

Дергар был упрямее рофа:

— Нет. Плати или иди дальше.

Не желая даже взгляда тратить на это ничтожество, бывшая жрица отсчитала двадцать восемь серебром. Успокаивала себя тем, что это всего на пару циклов Нарбондели.

Эглисса получила ключ.

— Идём, — позвал стражник.

Опять переулки: куда-то дальше на восток; жилища всё ниже, кривее, пространства меньше, всё больше не-дроу в качестве прохожих. Наконец, наёмник свернул к дверце под нависающим козырьком-балконом.

— Вот, твоя дверь, — дроу остановился, затем указал рукой прямо по улице:

— Общий колодец вот здесь. Отхожее место там дальше — не спутаешь.

Эглисса поковырялась ключом в замочной скважине, нашла зацеп и отперла изношенный замок дергарского производства. По привычке держа глефу наготове, приоткрыла дверь. Это была не квартира, а комната дюжину шагов в длину. Внутри виднелась кровать. Эглисса шагнула внутрь и огляделась. Страж доски объявлений молча повернулся и уже шагал прочь.

Эглисса медленно зашла в своё новое жилище. Кроме кровати, внутри обнаружился круглый стол на одной ножке и две таких же табуретки. Эту мебель делали из целиком забальзамированных грибов определённых видов, обрабатывая специальными составами — получалось немногим хуже дорогостоящей наземной древесины. В одном углу стоял открытый каменный сундук; в другом был занавешенный чулан. С оружием наизготовку квартиросъёмщица приблизилась туда, лезвием отодвинула штору. В чулане стояло грязное пустое ведро, было несколько полок, на которых лежали какие-то тряпки. Потыкав их глефой, Эглисса успокоилась и села на низкую, широкую кушетку, положив рядом Глад'н'риль. Заметила на входной двери железные петли и внушительный засов, прислоненный к стене. Позволила себе немного расслабиться. Взгляд упал на клинок глефы, тускло блестящий в свете, падающем через узкое зарешеченное, словно в тюрьме, оконце формы неправильного овала. Стекла в нём не было, зато была внутренняя ставня, стоящая у стенки внизу.

На воронёных лезвиях Глад'н'рили появились зарубки и выщербины — после боя с драуком. Впервые. Но на уцелевших местах сталь сияла не позволяющей расслабиться остротой. Эглисса помнила, как однажды неосторожно порезалась о своё оружие...

"Из какого колдовского материала состоят драуковы ноги?.. — подумала она. — Отнести бы верную глефу к хорошему оружейнику..."

По новым меркам, ремонт обойдётся в целое состояние, и придётся несколько дней ходить безоружной. Это в Доме Де'Вир был Тал'анн, Мастер оружия и кузнец в одном лице. А пока — это типичное бывалое оружие, как у наёмников. Теперь бездомная воин-жрица должна понимать, что за Глад'н'риль её могут и убить, если распознают ценность. И чем хуже оружие сейчас выглядит, тем ей безопаснее.

Глад'н'риль досталась Эглиссе случайно, когда она уже была жрицей. Как-то раз она приметила, что один маг дома ходит с посохом о двух лезвиях и как-то по-особому улыбается, когда считает, что на него никто не смотрит.

— Что это? — спросила Эглисса, повстречав его очередной раз в коридоре.

— Мой новый посох, — задрал нос гордый маг. — Глад'н'риль.

— Что он может?

— Проводить энергию, — был ответ. — Кристальные волокна, встроенные внутрь, позволяют мне взаимодействовать с ним.

Магу так и хотелось похвастаться. А между слов и в облике его так и сквозило что-то вроде: "Да что ты, жрица, понимаешь в тонких науках? Ты максимум-то училась считать количество паучьих ног..."

— Где ты его взял? — она пошла рядом.

— Купил, — отмахнулся маг. Общество жрицы его не воодушевляло, и он даже не старался скрыть недовольство. Круговой коридор внутри главной колонны вывел их на небольшую веранду, с которой был выход на внешнюю галерею и уходил коридор внутрь. В стенах то и дело встречались закрытые двери личных покоев, обшитые цветными металлами, украшенные искусно коваными узорами грибов, корней или паутины. Мягкий свет давали засеянные мерцающим лишайником узорчатые панно, закреплённые на стенах. Здесь было пространство.

— Разреши-ка взглянуть, — попросила жрица, с заинтригованной улыбочкой принимая древко. Как от неё отделаться, маг не придумал, а прямо отказать не решился.

Она сделала два шага назад, стала в стойку, плавно повела глефой в руках и почувствовала её. Тяжёлое, крепкое древко овального сечения сразу предупреждало: мощь требует силы. Отменно сбалансированное, оно звало руку вперёд, брало "на слабо", обещая при нужной подаче нанести неотразимый удар. Сколько шестов, глеф, копий, алебард и секир из оружейной Де'Вир побывало в руках у Эглиссы, но подобных среди них не было. А ещё, в её руках появилось чувство необычайной надёжности и веры в себя, откуда ни возьмись. Понятно, что эти свойства заинтриговали чуткого мага...

Принимая вызов, Эглисса дала силу. С шумом воздуха описав дугу, из которой можно сделать два удара, шагнула вперёд, выкинула клинок вправо, затем, с отступом — влево, и резко остановилась в широкой стойке. Разрезное платье жрицы, которое она дополнила тонко выполненными защитными накладками, не мешало двигаться, в отличие от мантии мага. Он стоял подальше, на всякий случай.

— Купил, говоришь? — приподняла светлые дуги бровей жрица. — У кого?

— Да у одного, этого... — маг поморщился, будто запамятовал, — на рынке, ну, торговца магическими предметами.

"Ага, ври мне... Скупщика краденого и награбленного?" — Эглисса не сказала эту фразу. Вместо этого снова поглядела на клинок глефы, зафиксированной в руке. Мягко блестела изгибами и рёбрами воронёная сталь. Одна сторона каждого клинка изящно изогнута, вторая состоит из прямых линий и острых углов, наподобие зубьев пилы, и получается контрастно-красивое обоюдоострое лезвие.

— И задорого?

— Не помню, слуга платил.

Жрица молча кивнула:

"Деньги из казны — зачем узнавать цены?"

Такая вещь априори не могла быть дешёвой, но Дом Де'Вир был достаточно богат, чтобы спокойно делать дорогие покупки; а маг привык жить на широкую ногу и не видел в этом ничего особенного. Подумаешь — цена средней квартиры простолюдина...

И со знанием дела заявила:

— Это боевая глефа — оружие воина, а не посох. Я забираю её: в руках мага она не покажет себя.

Маг остолбенел. Его серое лицо ещё потемнело.

— Глефа требует силы тела и выучки, которых у тебя нет, — по-деловому говорила жрица. — Два лезвия — это хорошо, когда умеешь их направить.

В подтверждение словам последовал ещё один стремительный и красивый взмах.

— Приходи завтра после общей молитвы на воинскую тренировку, и я покажу, что тебе нужно, чтобы пользоваться такими вещами. Научишься — получишь обратно.

Она смотрела на него вполне серьёзно. Маг сделал каменное лицо, выждал, чтобы понять, что она закончила, резко повернулся и зашагал прочь, весь напряжённый и угловатый от гнева. Оставив своё приобретение и жрицу позади. Маг ненавидел жриц. И их улыбки, приводящие к потерям.

"Ты волен сам всё изменить, — подумала Эглисса, недвижно глядя ему вслед. — Я дала тебе шанс... И почему я готова поклясться, что завтра ты не придёшь?.."

Воин-жрица чувствовала досаду. Белоручки-маги считали, что лишь им подвластна истинная мощь, и недооценивали божественную одарённость жриц и силу тела воинов. Впрочем, Эглисса знала пару исключений — магов-воинов в других домах, и искренне уважала их. В Доме Де'Вир такого не было...

Нестерпимый желудок — вернее, голод — поднял дроу с кушетки. Присоединилась ещё и жажда. Дроу взяла бутыль из-под грибов и вышла, заперла за собой дверь. Идти пришлось недолго, послышался приятный звук — шелест воды. Четырёхгранный обелиск посреди улицы исторгал из своей сколотой вершины курчаво-пенистый поток воды, сбегавший по его грани и падавший с подножия водопадиком в чашу пару шагов в поперечнике. На дне чаши виднелись какие-то черепки, и, похоже, кости... Эглисса брезгливо покривилась. Стекая из чаши по желобку, вода исчезала в отверстии в мостовой. Подойдя к обелиску, бывшая жрица Великого Дома внесла горлышко бутыли в поток, сполоснула её и стала набирать. Увидела, как в её сторону ковыляет стриженный, худой, как скелет, подросток-дроу в тёмном кафтане на вырост, с двумя пузатыми жбанами. Вода набиралась до нетерпения медленно. Эглисса оглянулась и увидела, что подросток остановился поодаль в тени стены и смотрит на неё исподлобья мрачными и не по-детски серьёзными багровыми глазами.

Наконец-то наполнилось. Отставив бутыль, Эглисса сложила руки лодочкой, умылась, выпила воды — по вкусу не чета той воде, что журчит в естественной пещере возле патрульного маршрута... Подхватила бутыль и, провожаемая немигающим взглядом подростка, быстро пошла в свою квартиру. Оставив бутыль на столе, вытащила из-за пояса своё сокровище жрицы — толстую алую свечу с белым фитилём. Спохватилась, схватила глиняную ставню-затычку и вставила её изнутри в оконный проём. Стало темно, дроу чуть попривыкла, и снова стала приемлемо видеть свечу. Некоторое время с удовольствием смотрела на неё, щупая воск.

"Зачем её таскать с собой по рынку? Но можно ли доверить её сохранность этой конуре?"

Кто мешает ворам с копией ключа обшарить там всё, пока съёмщица отошла? Дроу заткнула свечу обратно за пояс, высыпала на стол наличность и пересчитала, затем собрала, запахнулась в плащ и вышла, заперев дверь. Взглянув на улицу, определила направление на рынок. Здесь, среди рядов жилищ, Нарбондели было не видать, но цветные зарева от больших домов на далёких сводах позволяли безошибочно определить направление и даже удалённость. В воздухе висела тонкая дымка, вечная пелена пара.

В Мензоберранзане печей не топили — тут не было топлива и некуда отводить дым. Но тут было сухо и относительно тепло за счёт горячей подземной воды, проходившей по каналам и трубам под городом и собиравшейся в озеро Донингартен; нечистоты сбрасывали в разломы и пропасти — за этим здесь строго следили. В домах были водопроводы, питающиеся этой водой, а наверх её доставляли различными механизмами либо рабским трудом. Например, ученики Мили-Магтира носили воду вверх в качестве тренировки; и воины домов тоже.

Еду здесь готовили не на огне, а методами вымачивания в различных растворах, доводивших мясо и грибы до кондиции. И сейчас Эглисса снова шла вдоль рядов с маринованными грибами и мясом. На её плече была только что купленная тряпичная сума, в которой лежала пара бутылей сладковато-терпкого настоя. К одной из них дроу регулярно прикладывалась, после чего вновь затыкала грибной пробкой. Жизнь как будто бы налаживалась.

На прилавках, кроме сосудов, встречалось огромное множество разных ингредиентов, требующих готовки. Некоторые из них шевелились. Над столом подпрыгнула безглазая рыбина, выскочившая из рук остроухой покупательницы в нежно-лиловых одеждах. Юноша-прислужник в тех же цветах пополз на карачках под стол, поймал её и запихнул в сумку. Сумка стала извиваться в его руках.

Донёсся испуганно-раздражённый женский возглас:

— Неси её! Что ты мне её даёшь? Гадость такую?..

В меню жителей этого города встречалось немало деликатесов, подаваемых к столу живьём, чаще всего это живность водной среды и насекомые; но Эглисса предпочитала, чтобы на её тарелке ничего не ползало и звуков не издавало. Вид некоторых лакомств заставил бы её брезгливо скривиться. Она шла мимо моллюсков, червей, непонятной пузырчатой глянцево-чёрной массы, лап крупных членистоногих... А готовые кольца нарезанной и завяленной толстой змеи легли в её сумку.

Многие прилавки опустели под конец дня. Рынок начинал сворачиваться, вдоль рядов ездили телеги купцов, запряжённые самой разной силой, от тройки дюжих орков с торчащими жёлтыми клыками до мелкого ящеровола. На обратном пути Эглисса раздобыла себе самое важное — жгучее снадобье для ран, и перевязочный мох...

Вещевые ряды работали подольше. Огненное кольцо Нарбондели уже скрылось за крышами. Множество разных вещиц манило и возбуждало любопытство. До́ма у неё было всё необходимое, но только то, что действительно нужно. Там не было этого разнообразия всякой всячины — круг обязанностей воин-жрицы не оставлял лишнего времени на досуг. Теперь разглядывание ассортимента поглотило её и, казалось, загладило все пережитые несчастья. От резных изделий из кости: гребней для волос, ножичков, вилочек, ложечек, разных подставок шла она дальше, к нефритовым подсвечникам, писчим перьям, скребкам, иглам... Один из гребней уже лежал в её сумке. Цены на подсвечники заставили идти дальше. Кожа. Пояса, перевязи, подсумки, искусно выделанные руками дроу. Пощупала кожи. Тонкие. Для обычной обывательницы, любящей кружева и не носящей ничего серьёзнее кинжала. Мысли о том, что жильё придётся снимать не один цикл, и наверняка будут неожиданности, а источник доходов ещё не найден, омрачили настроение. Эглисса в очередной раз оглянулась по сторонам.

"Может, в конце цикла прижать тихо в углу вон того подстриженного парня, что торгует духа́ми, и выменять его жизнь на вакансию?.. Но что я понимаю в духа́х?"

Тысячи ароматов, доступных жрицам, были для неё привлекательны, да и только.

"Да и не выглядит он столь высокооплачиваемым, чтобы получки хватало на двоих... А вон те торговцы минералами и изделиями из них наверняка хорошо охраняются. Вместо вакансии получу стрелу..."

Эглисса стояла и рассматривала гранёные кристаллы разных форм, цветов, с разными узорами. Многие из них светились за счёт магической энергии, пронизывающей лавку. Степенный и стройный дроу в опрятной мантии следил за подозрительной посетительницей. Он отлично умел понимать, кто пришёл за покупками, а кто "просто тратит время". Решив больше не тратить, Эглисса пошла прочь. Дальше были оружейные ряды: клинки, кинжалы, ножи, серпы, глефовые лезвия, наконечники копий, метательные звёзды... Глаза разбегались. Разные размеры, формы, узоры, отделка... Но Глад'н'риль, наверно, стоила как весь ассортимент средней лавки скопом.

"Какая дроу ходит без кинжала? — подумала Эглисса и взглянула на себя. Стала присматриваться. Разные марки дергарской стали, адамантит, какие-то привозные цветные металлы соседствовали с откровенно дешёвыми поделками из перекованных отходов, лезвия которых могут сломаться или согнуться при ударе. Всё более-менее приличное съело бы разом половину бюджета, и это заставило дроу в неудовольствии отойти прочь от оружейных рядов. На границе с вещевыми она купила крошечный ножичек из цельного куска адамантита, увесистый и острый. В самый раз порезать еду, и в сапоге будет незаметен. Обелиск на рынке, дублирующий Нарбондель, погас окончательно. Вездесущий тихий шум рыночной торговли сменился более громким шорохом сборов, стуком закрывающихся прилавков. Торговцам надо отдыхать, пополнять запасы и прятать непроданное. Скоро "Черная смерть Нарбондели", время, которое в ином месте назвали бы ночным, время воров. Рынок опустеет, и лишь внимательные стражи товаров обратят своё внимание на каждого появившегося, и оно не будет доброжелательным. Но это продлится недолго, рынок откроется в первой четверти восхождения огня по колонне. Напоследок перебрав в голове сочетание своих желаний с возможностями, Эглисса покинула рынок — в сторону своего жилья.

Обнаружив жилище нетронутым, она заперлась на замок изнутри, вложила в крюки ржавый железный засов и рухнула на кровать, оставив сумку на полу. Совершенно без сил смотрела в потолок, бесцельно изучая разводы на каменной породе. Принялась читать молитву, благодаря богиню за то, что в этом испытании ей сопутствует... Вроде как успех?

Голод, сбитый перетасканными из банки по дороге грибами, снова "сосал под ложечкой"; обрабатывать саднящие раны просто нет сил. Выпила воды и легла снова. Молитва ко Ллот потянулась меланхоличными повторениями тихим усталым голосом, и сознание подземской эльфийки стало плавно уходить в сон с мыслями, что в пару последних циклов она познала совершенно новый уровень борьбы за себя, выходящий далеко за пределы её обыкновения. Новый уровень силы?

Редакция 070424

Аудиотема части:

Pain — Behind the wheel

Из тьмы проявляется подсвеченный клетями со мхом-споросветом тренировочный зал. Дверь напротив распахивается, и в зал вплывает фигура. Абсолютно чёрный силуэт могучего сложения, в капюшоне возвышается до потолка. В одной руке широкий меч, в другой — извивающийся, как тонкое щупальце, длинный кнут. Фигура Убийцы холодна как камень — а потому плохо различима в полумраке. Восемь паучьих ног с острыми, как копья, когтями стучат по камню. Глад'н'риль неуверенно поднимается в дрожащих руках. Парализованная ужасом, преподавательница Мили-Магтира чувствует спиной стену, желая только заползти, просочиться в тоненькие трещины в камне. Глаза оторопело распахиваются и видят каменный потолок со знакомым уже рисунком. Поверхность под спиной жесткая, как стена.

Бывшая преподавательница скатилась с койки, порываясь буквально сбежать от этого сна, и обнаружила себя сидящей на жёстком полу на коленях, опираясь на руки. Истощающий дух набор чувств: всё тело ломило от не проходящей усталости и болей. В животе свинцовым комом залёг голод. Взгляд на дверь: закрыта, засов на месте. Взлохмаченная женщина заставила себя подняться, взять бутыль и выпить воды; затем шагнула к зарешёченному окну, вынула "пробку"; потянуло не совсем свежим воздухом бедного района города дроу. Схватившись за прутья решётки и всё ещё чувствуя перед мысленным взглядом след ужаса сна, она уставилась на Истмир, на кривые и бугристые подножия простых домов, плавно вырастающие из пола пещеры. Нарбондели отсюда не видно.

"Сколько времени прошло?.. Сколько я проспала?"

Рука машинально пощупала на груди — не нашла броши, которая указывает время цветом сияния. Задумалась, склонив голову, ощущая на себе своё платье из алого шёлка, всё ещё приятного для тела.

Де'Вир вспомнила свои покои на одном из верхних уровней пятиколонного комплекса. Просторно, красиво, уютно. Встроенные шкафы, столик из полированного мрамора, два кресла, замысловато сплетённых из затвердевшей паутины, широкая кровать, умывальник в нише, большое овальное зеркало в красивой золочёной раме. Вполне обычная картина для благородной дроу.

Там было окно, через которое она свысока смотрела на Нарбондель и весь город. Грибная роща Кьорбливвин тянулась от южной стены вдоль края плато Куэ'лларц'орль пёстрым скоплением кривоватых кругов разного размера. Справа, у края обзора, воины Миззримов, выходившие иногда во двор своей группы сталагмитов на строевые тренировки, копошились внизу, словно насекомые, а фигурки на улицах виднелись точечками... Окно выходило на северо-запад. На сторону, откуда пришла сперва любовь, потом горе. Теперь, должно быть, всё это покоится, погребённое в руинах...

Словно узница держась за решётку, Эглисса зажмурила глаза, бессильно стиснула зубы, в беспомощной досаде уткнулась носом в собственный сгиб локтя. Не желая больше смотреть на стесняющие взор стены грязного переулка, она поддалась тяжести и усталости, рухнула ничком на застеленную смятым плащом кровать и просто дышала, глядя во тьму закрытых глаз. Засохшие раны пощипывало, напоминая о недавних приключениях.

Теперь ни к чему думать обо всём этом. Как и о мечте увести Зака из десятого дома в четвёртый. Теперь всё существование Де'Виров сошлось клином на ней одной. Эглисса чувствовала, что обязана жить, ибо пока она жива — жив Дом Де'Вир, и, видит Ллот, До'Урдены не победили.

Дроу с трудом поднялась, чтобы разобрать вчерашние покупки, найти наслаждение в еде, а затем расчесаться, распутать волосы. Зеркала здесь, конечно же, нет, и не могло быть. И смотреть на себя не хотелось. Взор привлекла свеча на столе и крышка от горшка вместо подсвечника.

Пустые горшки тут выносились за порог. Гоблин-дворник забирал их и сдавал на рынок; а если отнесёшь их лично торговцу, чистыми — получишь скидку. Сложив тару в сумку, дроу устроилась на табуретке и принялась за главное — снадобье и бинты. Долго и тщательно она промывала зельем и чистила свои раны и царапины, в том числе, выгибаясь — ту, что на спине. Глубоких не было, всё поверхностные, просто портящие внешность и имидж дроу.

"Жжёт — значит, лечит..."

На бёдрах была самая неприятная картина — после хлыста и драучьих заноз заживать всё это будет долго, останутся следы.

Забинтовала бедро, затем принялась меланхолично ремонтировать платье с помощью тонкой иглы и ниток. Шить по тканям воин-жрица не умела; зато ещё в школе воинов она научилась зашивать раны, упражняясь на орках да гоблинах — чтобы сокращать небоевые потери рабов. Большинство оперированных ею бурокожих возвращались в строй. И платье вернётся.

Стук в дверь огласил комнату резким и нежеланным вторжением. Хрипловатый мужской голос с той стороны проорал:

— Эй, ты здесь с вчера? А мы — сторожа этой улицы. Две монеты в день, то есть, по две — за вчера и сегодня.

Эглисса встрепенулась, повернула голову. Прислушалась, не торопясь вставать.

Стук повторился.

— Ты слышишь, эй? Тебя видели: ты тут, не притворяйся. С теми, кто не платит, разговор здесь короткий. Воздух здесь отравлен: задохнёшься — не заметишь, мва-ха-ха! Чтобы этого не случилось — гони монету!

Настойчивость вымогателей заставила Эглиссу натянуть платье и тихо встать с Глад'н'рилью в руке. Она подкралась к двери и постаралась проникнуть чувствами по ту сторону. Перед дверью стоял один, небольшого роста; ещё двое были по бокам.

"Дергары?.."

Новый стук разрушил тишину. Женщина откинула засов и приоткрыла дверь, не выходя — чтобы стены прикрывали её фланги. Перед ней стоял высохший горбатый дроу в орочьем шлеме-котелке и стёганке с хаотично приделанными пластинами из разных материалов, с лезвием кривого меча на древке и двумя кошелями на поясе, и сверлил её злыми красными глазами. Типичный выходец из Браэрина.

— Да-да, ты всё слышала, две сейчас, и дальше по одной, — горбун выставил указательный палец. — А лучше купи знак — сразу на много циклов. На углу.

Эглисса недобро прищурилась, упирая руку в пояс возле кошеля с вооружённым пауком:

— Какие ещё сторожа?

— Такие! — рявкнул дроу. — Взимаем плату!

— Какую ещё плату? — невозмутимый вопрос уверенной в себе женщины, которой нет дела до рутинных мелочей.

Физиономия дроу вытянулась, но мигом вернула себе злобное выражение:

— За воздух, которым ты дышишь! Плати давай, или не дыши!

Вдруг его голос стих и как-то сочувственно погрустнел:

— А не заплатишь — умрёшь от гадких миазм проклятого района.

Эглисса не дрогнула от угроз этого раба, немного потянула, испытывая его терпение, прищурилась, как на идиота:

— Че-его?

Он сделался серьёзным:

— Воздух здесь остаётся пригодным, лишь пока ты платишь. Хозяева охраняют его чистоту. Плати и не припирайся!

— Что — за — хозяева? — расставила она, чуть воздев голову в намек на пределы терпения.

— Э-э, — загудел сборщик, — этого я не знаю, и знать не положено.

Не дожидаясь новых побуждений, женщина спокойно сказала:

— Я здесь с этой ночи. Не знаю ни про какое вчера; вчера надо было застать меня тут. Держи это и катись к демонам.

Горбатый дроу заколебался между такой наглостью и простотой решения.

Эглисса кинула в вымогателя пару заранее вытащенных мелких монет и захлопнула дверь, вложила засов, пока он ловит деньги, словно рыбёшек, ускользающих из рук.

В дверь снова загрохотали:

— Слышь, ты! Будешь должна! А не заплатишь — отравим! Они велят пла-тить за воздух сколька нада!!

Кто-то в стороне изобразил злорадный хохот. Раздражённо выдохнув, воин-жрица села на свою кровать. Услышала, как эти побирушки стучатся в следующую дверь, донёсся тот же рявкающий голос.

"Мрази. Шею бы свернула..."

Впрочем, этому не стоило удивляться. Местные воротилы вербуют браэринское отрёбье "держать район". Им ответ она дала бы лично; а вот отрава, пущенная в щели во время сна... Не спать она могла долго, но Вся эта гадость тревожила Эглиссу куда больше грабителей: тут уж клинками не отобьёшься. И у неё не было средства остановить собственную деградацию в здешней грязи, грубости и неустроенности... Другого, кроме божественной помощи.

Жрицами становятся раз и навсегда. Эглисса села за стол, посередине которого стояла свеча. Сотворила бледный огонь на кончиках пальцев — который не жёг руку, но зажёг свечу. Капнув воска на крышку от горшка, установила своё сокровище. Опустившись, вгляделась в чуть колышущийся овал пламени. И начала молитву. Тихо запела в голос: жрица — символ власти, и нечего ей бояться. Она знала, что скоро ей предстоит новая часть испытания Ллот, и сейчас стоит снискать всю благодать, которую Эглисса Де'Вир заслужила.

"Занять место в обществе — означает вписаться так, чтобы не нарушить структуру и функции общества — и тогда никто против тебя не выступит, — говорила Мать Джинафэ. — Если ты хороша, если внушаешь признание силы и страх, тебя только поприветствуют и постараются угодить тебе. До первой твоей ошибки. Помни об этом и следи".

Так Джинафэ напутствовала уходящих в Арах-Тинилит женщин Дома.

Выводя тихим голосом волны песнопения для одной себя и богини, жрица покинула пределы своего тела, воспарила над частично обтёсанной глыбой камня, у основания которой находилась её дверь, а вершину облепляли литые пристройки других жителей, и к ним по глыбе вели кривые, опасные лесенки. Кругом топорщились постройки повыше, увенчанные башенками из литого камня: густой, окутанный призрачной аурой магии каменный лес города дроу. Сгущения силы чувствовались в стороне — ауры Домов и особняков с мощной защитой. Нематериальная проекция жрицы поплыла выше и увидела Нарбондель, близкую к Чёрной Смерти — тусклое пламя в самом низу. Конец цикла. Удивилась, как быстро прошло время. В таком состоянии она могла добраться в любую часть города и сотворить заклятье на любого, кого захочет; могла поискать тех попрошаек и отомстить им. Именно так сработала атака дерзкой Мэлис, и Эглисса Де'Вир уже испробовала, каково это... Но атакующая рисковала быть атакованной другими жрицами или защитными чарами в городе. Тогда удар Мэлис смягчила толстая энергетическая "броня" четвёртого дома. Иначе всех жриц Де'Вир просто размазало бы... Хорошо заряженный алтарь — это не просто одна свеча. Поэтому Эглисса стала снижаться обратно в своё тело. Оно сидело чёрным силуэтом на низкой табуретке, поджав ноги, перед яркой золотой свечой. Парящая душа собрала тонкую энергию вокруг себя — ощущаемую как плёнка или множество светящихся паутинок — и нырнула вниз, в чёрное тело.

Обнаружила себя облокотившейся на стол; свеча светила прямо в глаза, слепя яркостью. Распрямилась, стряхнула волосы за плечи, ощущая себя полной сил и тепла, и ни одна царапина больше не болела. Встала, почти касаясь макушкой потолка, раскинула руки и поблагодарила богиню:

"Я использую эту силу во славу твою!"

И улыбнулась сама себе, оглядываясь в скудной обстановке, охваченной огненным светом.

"Черная Смерть Нарбондели. Время воровства, тёмных сделок и дерзких действий. Есть те, кто не отдыхает в это время — он рассказывал мне о них. И это лучше, чем участь вшивой простолюдинки!"

Тёмная эльфийка беззвучно расхохоталась от внезапного торжества, вызванного наполнившей её энергией и новым решением, которое и лежало-то на поверхности.

"Но не буду спешить: время будет моим союзником; сейчас я ещё отдохну, и в начале нового цикла пойду".

Собрав бинты, ножик, ремешки, сложила всё на стол, затем аккуратно двумя пальцами сжала горячий фитилёк, загасив пламя.

Неглубокий сон как рукой сняло чувством готовности. Сосредоточенная дроу застегнула пояс, заткнув под него свиток бинтов, закрепила нож под ремешки сапога, собрала боковые пряди волос и перевязала их верёвочкой на затылке, закрепив классическую эльфийскую причёску. Перекусила остатком солоноватых змеиных колец и простой водой, взяла Глад'н'риль и тихо покинула квартиру, тщательно проверив замок.

"Теперь меня не остановить".

Улицы ещё пустынны; мастерские только начинают открываться. Она стремительно шла на север мимо множества высоких башен и монументального, украшенного арками купола, возвышающегося над ровными, гладкими, скользкими стенами. То был Дом Облодра — пристанище странного рода дроу, которому подвластно колдовское воздействие на разум, и который находится на третьем месте в иерархии Домов. Были слухи, что горожане, идущие мимо стен этого Дома, иногда сворачивали в неприметную калитку, чтобы никогда больше оттуда не выйти. Потому возле этих стен всегда было свободное пространство. Эглисса, как обычно, прижалась к ряду простых домов, дабы не испытывать судьбу. Она узнала торчащее зеленоватое здание таверны "Изумрудная Яма" со шпилем сбоку, куда много лет назад водил её он. В то благословенное время двое преподавателей школы воинов были вместе, веселились и заигрывали, словно дети. Слишком повзрослевшие дети.

Что такое годы здесь? Просто длинная вереница одинаковых циклов. Тут ничего не изменилось. Тот же узкий переулок, ведущий на север под арку, мимо кузницы, в квадратный проход... Изменилась лишь она, идущая этой дорогой. Да и он теперь не такой...

Колодец, зарешёченная дверь подвала на замках, поворот в узкий тёмный дворик... Нашла нависающий кривой искусственный сталагмит, у подножия лестницу вниз и дверцу в этой нише. Спустилась, отворила, держа наготове глефу. Темно; никого. Спустилась дальше по узкому винтовому ходу с крутыми ступенями до следующей дверцы. Отворила так же осторожно. По ту сторону был круглый зал, полутёмный и полупустой, лишь у правой стены которого находилась барная стойка. У стойки стояла пара высоких стульев, а дальше у стены ютились придвинутые вплотную столики. Пространство в зале было специально расчищено. Так и должно быть. Эглисса изучала взглядом помещение, слабо освещаемое несколькими полочками со светящимся тускло-голубым и желтоватым мхом, и приметила несколько тёмных пятен на полу посередине. Запашок давно засохшей выпивки и курева пробирался в ноздри. Возле стойки была дверь, а за стойкой сгорбился дроу. Коротко стриженный худой простолюдин с крючковатым носом и длинными оттопыренными ушами — красавцем-эльфом не назовёшь. Эглисса приосанилась, оправила платье и уверенно пошла к стойке. Дроу оторвался от разглядывания чего-то у себя и смерил её неприятным, подозрительным взглядом. Он понял, что она тут не затем, чтобы выпить.

— Чего хочешь? — прозвучало сухо и вникуда.

— Завербоваться, — столь же сухой ответ.

— Куда?

— Сам знаешь, — полувопросительно подняла бровь она.

— Тут не артель для разнорабочих.

— Я знаю. Зови вашего головореза.

— Вызов?

— Да — я бросаю вызов, — она несильно стукнула гардой по стойке.

— Эй! — он постучал по двери возле выхода из-за стойки. Приоткрылось.

— Тут клиентка для тебя.

— Че-го?.. — послышалось оттуда.

Чуть погодя из двери вышел мужчина-дроу. По его взгляду можно было гадать, клиентка какого рода имеется в виду. Дабы развеять сомнения, Эглисса, глядя на него хмуро и ожидающе, положила плащ на стойку, взяла глефу наизготовку и шагнула в зал. Теперь здешним взглядам открылись недавно засохшие раны на её теле. Лениво-бесстыжее выражение лица наёмника добавило себе чуть интереса.

Дроу был сухощавым и жилистым, немного меньшего, чем Эглисса, роста. Сквозь тесную безрукавку из чёрной кожи виднелся рельеф мышц эбенового тела, волосы были короткими и эфемерно-редкими, словно они — призраки самих себя. Складывалось впечатление, что жизнь в этом дроу борется со скверностью условий и вредностью привычек, и медленно проигрывает им. Впрочем, совершенно типичный вид для тех, кто решил продавать свою жизнь за монеты. Черты его были резкими, но вполне складными, и Эглисса назвала бы его внешность сносной, если бы не две вещи: шрам, отделяющий от мимики большую часть левой щеки, и закостенелое выражение неприязни ко всему и вся на лице. Он отцепил с ремня, держащего короткие чёрные штаны, наёмничью саблю, висевшую в петле без ножен, и стал подходить лениво, демонстрируя, что этот вызов не стоит его внимания. Выдохнул струйку сизоватого дыма. Эглисса смотрела на него скептически. Он на неё — пренебрежительно. Казалось, ещё немного — он повернётся и уйдёт обратно за дверь. Стоящий за стойкой ожидающе смотрел на них: время пошло.

Подозревая, что бездействие может кончиться какой-либо неожиданной пакостью, Эглисса, ни одной мышцей не дрогнув, заготовила внезапный удар, из полного спокойствия поражающий цель в полмига.

Наёмник "спустил пружину", вдруг небрежно ткнув воин-жрицу саблей. Та отпрянула так, чтобы тычок задел лишь ткань платья и не мог поранить, и осуществила задуманное. Два сильных удара: сверху и снизу навстречу заставили наёмника отпрыгнуть, потеряв позицию, и измениться в лице. Теперь он был сосредоточен. Эглисса, пружинистая и стремительная, повела этот "танец" — осыпая противника сильными и частыми глефовыми выпадами, доставая с расстояния, заставляя уходить и крутиться — демонстрировала своё оружие во всём многообразии атак.

Бой маневренной сабли с тяжёлой глефой похож на состязание летящих камней с ветром. Можно ли ударить ветер? Такие противники были для Эглиссы опасны, но она знала, как с ними работать. Защиты доспехов у неё по-прежнему нет, зато быстрота на высшем уровне. Летящие камни создают свой ветер. Узкая дорожка: не стоит давать ему времени подстроиться под тебя и подловить; каждый удар должен лишать инициативы. Она посылала свои атаки, не давая противнику приближаться, поцарапанные ногами драука лезвия с разных сторон метили в его тело. Противник оказался гибок и быстр, он легко маневрировал в навязываемом ему ритме. Такова жизнь наёмников: приспосабливаться ко всему, что выпадает. Он пытался одновременно увернуться и ударить, и пару раз был близок к цели. Эглисса проводила выпады дальше, перечёркивая его попытки. В следующей серии ускорилась, поднажала. Она не знала, как происходит посвящение наёмников, но хотела впечатлить их. По блеску глаз противника она решила, что он раззадорился: оценил. Она чуть улыбнулась и добавила силы. Заставив его в очередной раз низко нырять под удар, провела сразу нижний, и когда он спасся кувырком в сторону и вскочил, связала саблю выпадом сверху и стукнула противника ногой по ноге. Лишённый равновесия, он неуклюже отпрыгнул, потерял позицию и снова оказался вынужден защищаться.

Инициатива была уверенно на стороне претендентки — зачем затягивать? Неужели тут боевых рук слишком много? Она звонко отбила саблю и отскочила, сделав паузу. Противник шагнул вперёд, отвёл клинком выставленное лезвие глефы и махнул рукой ей прямо в лицо. Облачко белой пыли, жжение, резкая боль и чувство постороннего в глазах ошеломили воин-жрицу.

— А-арх!.. — женщина зажмурилась, отпрянула, искренне не понимая: зачем это?.. Уши уловили свист лезвия. Наугад отбивая атаку, она почувствовала боль: сабля прошлась по её руке. Тут же включились те "чувства", что спасали её столько раз за пару последних дней: ответной реакцией она отбила саблю далеко влево и обратным ходом ткнула противника лезвием. Он крякнул, отшатнулся. Вынесенное назад другое лезвие глефы понеслось по дуге, по траектории, предвосхищающей результат. Бой — это всегда работа на пределе до последнего момента, и даже чуть дольше. Воин-жрица вела дугу до конца. Вспышка сопротивления с разницей твёрдости стали и тела — короткая, как оборванная жизнь дроу; лезвие, свободное в пустом воздухе. Чувства чётко показали ей, как падает тело, как крутится в воздухе круглый предмет.

Глухой стук мягкого о камень, голова покатилась по залу, оставляя мокрую дорожку. Эглисса вернулась в стойку, обращая чувства вокруг. Никого поблизости. Тихо. Только боль терзала лицо, заливая его слезами и заставляя втягивать воздух между сжатых челюстей.

"Где эти демоновы наёмники?"

Вспомнив вторую дочь Джинафэ и Убийцу, она подумала, что это репетиция мести. Летать должны головы До'Урденов. Силой подавив эмоции, развернулась к барной стойке.

— Ну что? Испытал?! — крикнула со злобой.

Ответом — тишина. Эглисса потёрла глаза тыльной стороной ладони, часто моргая. Зрение постепенно возвращалось — слёзы вымывали из глаз смесь соли с песком. Песок — ещё не так плохо; она знала, что некоторые мелко толкут битое стекло — и противник может потерять зрение навсегда. За стойкой никого не было. Вдруг откуда-то сбоку и сверху медленно проговорил чуть звенящий мужской голос:

— Яростная убийца показала нам свою злобу.

— Терпеть не могу, — процедила она, — неоправданные грязные приёмы.

Кто-то усмехнулся.

— А по-мо-оему, — протянул кто-то другой, чуть издали, — приём был вполне оправдан. Только и это ему не помогло.

Эглисса дёрнула углом рта. Сквозь пелену в глазах начал проявляться зал и лестница вдоль стены, ведущая куда-то под потолок. На лестнице стояли двое.

— Ну, так что? — сердито повторила претендентка на место в обществе. Её раздражало, когда с деловыми вопросами вот так затягивают.

— Ты идёшь до конца? — спросил вместо ответа звонкий.

— Я достигаю своих целей, — настороженно сказала бывшая седьмая жрица.

— Как зовут тебя, наёмница? — спросил он.

— Шéссо.

— Из какого ты рода, города или места?

— Бреган Д'Эрт.

Он усмехнулся, оценив ответ. Чуть помолчали. Затем звонкий сказал:

— Хм, что ж, пойди умойся, перевяжись и следуй за мной, Шéссо Бреган Д'Эрт.

Вспомнив про окровавленную руку, с которой на пол всё время капало, та, которую зовут теперь Шéссо, привычным движением вынула из До'Урденской сумочки перевязочный мох и туго замотала длинную продольную рану. Затем подошла к трупу, расстегнула его ремень, сдёрнула кошелёк, ножны с кинжалом и петлю, шагнула дальше, переступая через потёки крови и подобрала саблю, заткнула себе за пояс.

— А теперь веди.

Спустившийся мужчина открыл незаметную дверь в стене, в месте, где дверь и не заподозришь. Она нырнула за ним в низкий проём, только-только под рост чёрного гнома, поспешила следом по тёмному коридору, потолок которого был оплетён паутиной. Лестница вверх в кромешной тьме вывела их... через окно в очередной мрачный дворик глухой северной части Манифолка...

Зрение позволило разглядеть типичного мафиозного дельца: стриженного "под ёжик" красноглазого дроу в чём-то среднем между доспехами и кожаной одеждой, с рапирой и метательными ножами на поясе. Он выглядел опрятным, лихим и гораздо более опасным, нежели недавний противник. Доверяться ему никакого желания не возникало. Но новенькая шла за ним, желая увидеть своё будущее.

Она помнила нотки, с которыми один дроу говорил ей об этих проходимцах: зависть? Сожаление? Тогда она недоумевала и списывала это на никчёмные причуды мужчин. Теперь близился шанс всё узнать самой. На душе было легко, несмотря на неприятный сюрприз в конце боя. Не было того чувства лёгкого стыда, которое обычно следует за вспышками несдержанной ярости. Того разбойника незачем помнить — его закономерная участь обеспечит ей новое место в обществе. И это отличный урок для неё самой.

Шéссо. Это слово из тех времен, когда юная Эглисса была на старшем курсе в Школе воинов. Она начинала делать успехи, показывала другим студентам пример, и кто-то назвал её так. Что это слово значит, она уже позабыла.

Нырнули в квадратный проход. Нагнала своего провожатого:

— Куда мы идём?

— В таверну, — дроу не оборачивался при ответах.

— Я буду работать вместо него?

— Нет. Не беспокойся, его место пустым не останется. У тебя будет своё. Ты благородная?

Она хотела не отвечать, но ладно:

— Воспитание получила.

— Хех, здесь ты получишь его ещё раз, если выживешь.

— Чем сейчас занимаемся?

— Всем, за что платят. Как всегда.

Обогнув вход "Изумрудной Ямы" свернули на северо-восток, прошли мимо ряда построек с хаотически натыканными каменными столбами перед фасадами, направились в захламлённый кучами тёсаного камня переулок и свернули вправо ко входу в здание, напоминавшее бугристую глыбу из непонятной субстанции... или вполне понятной. Вход подпирали две криво установленных статуи вытянутых по струнке мужчин-дроу в длинных мантиях, с комически серьёзными лицами. Явно они раньше стояли не тут. Внутри было шумно и многолюдно, душно и воняло куревом, и Шéссо, морщась, оказалась среди множества столиков, занятых разными компашками дешево одоспешенных дроу, дергаров и орков. Грубые мужские голоса бубнили и ворчали на все лады. За каждым столиком был свободным хотя бы один стул.

"Для клиента", — схватывала на лету новенькая.

Провожатый прошёл дальше вглубь этой какофонии и приблизился к какому-то громиле в кожаном табарде и клобуке. Громила обернулся и оказался клыкастым бурокожим полуогром. Не столь крупный, как нормальный огр, он мог относительно без проблем пролезать в дверные проёмы. Разговор провожатого с ним состоял всего лишь из пары слов, утонувших в общем шуме, но этому иблиту было и так всё понятно. Маленькие жёлтые глазки вперились в Шéссо.

— Что умеешь? — выплюнула пасть вместе с облачком дыма здешнего курева.

Шéссо задержала дыхание, прищурилась в ответ с презрительной твёрдостью, с какой обычно торговалась. Поставила клинок Глад'н'рили между собой и ним:

— Убивать и лечить.

Полуогр недолго смотрел на женщину, словно роф на новые ворота. Вонь развеялась. Затем кашлянул, прошёл мимо неё немного в скопление столиков и громоподобно прочистил глотку.

— Эй, вы!! У нас тут пополнение! Она умеет убивать! И, говорит, латать раны!

Полуогр отступил вбок, дабы не загораживать собой новоприбывшую, которая ростом ему не сильно-то уступала. Оглянувшись, она заметила, что провожатый бандит исчез.

— Кто даст больше за неё?! — прогремел полуогр, осматривая притихший зал.

— Шéссо, — вдруг окликнул её провожатый от выхода, — ты кое-что забыла на том трупе!

Кинул. Поймала небольшой грязный медный медальон в форме монеты со скрещёнными кинжалом и саблей.

"Знак принадлежности к делу, — осенило её, — моего места в обществе".

Продолжение следует...

Inon Zur — The Betrayal