Видовая несовместимость (гет)

Леви Аккерману давно уже не снились мертвецы. Прошло немало лет со дня его последней битвы. Много воды утекло. Седины на висках прибавилось. Не приходили больше павшие, только живые навещали отставного героя войны.

Ребятишки подросли и закончили учиться, Армин и Конни приезжали погостить пару раз в год, Хистория мудро правила страной, восполняя отставание в техническом и научном прогрессе, ей помогали в этом Райнер и Жан.

А что же Микаса? Микаса жила в Шинганшине, там, где покоились останки Эрена.

Жила и здравствовала. А по ночам, неведомыми тайными путями, приходила к нему в сновидениях.

Сперва, эти визиты смущали Леви. Что за игры подсознания странные? Потом, со временем, он стал ждать её появления. Порой, даже с некоторым волнением и предвкушением укладывался в постель, ожидая, в тайне от самого себя, новой встречи.

Сегодня туманное облако заклубилось в его спальне к полуночи. Микаса, совсем расцвевшая взрослой женской красотой, еле уловимо явилась сперва голосом, а затем и осязаемым образом, почти полноценно обретая плоть.

— Доброго сна, капитан…

— Доброго, Микаса.

Их беседа всегда зарождалась сама собой. Сами собой находились подходящие и приятные им обоим темы. Леви списывал эти сладко бередящие душу видения на старую контузию. Просто причудливые сны одинокого мужчины. Ловушки подсознания.

Сегодня речь идёт о травмах и шрамах. Говорит в основном Микаса. Леви приятен её приглушённый голос, что так убаюкивает внутри собственного сна.

Микаса задаёт неловкий и слишком уж прямолинейный вопрос, вытягивая Леви из подспудных раздумий. Он не сразу находит, что ей ответить, но слова сами текут из его сознания тёплой ностальгической рекой.

— Эти шрамы… — Леви касается увечной кистью шва на губе. — Знаешь, я воспринимаю их вовсе не как изъяны. Это ведь память, Микаса. Память о том, как тёплые живые руки Ханджи с заботой сшивали мою изувеченную плоть. Она с каждым стежком приговаривала, как буду я похож теперь наконец-то не на смазливого подростка, но на сурового мужика, и что до свадьбы всё — всё заживёт.

А вот, на плече, шрам постарше, там меня касалась Саша Блаус. Ей было неловко и шов вышел кривоватым. О ней я тоже помню.

Здесь, на шее, два крохотных стежка от Петры. Она очень боялась сделать мне больно. И очень старалась сделать всё аккуратно. Старалась для меня. Дула на саднящую рану, как маленькому ребёнку.

Эрвин накладывал мне шину на кисть, когда я сломал запястье. Перелом был открытым — видишь, белесая полоска? Здесь наружу торчала кость. Это произошло ещё до первой атаки на стены.

Тысячи их — больших и маленьких меток. Благодаря шрамам, я помню о каждом, кто с заботой, пусть даже и неосознанной, чинил моё тело…

Дымка вокруг молодой женщины вязко заклубилась и порозовела, словно отражая её скрытые эмоции.

— И меня помните?

— Глупый вопрос. Ты же здесь, в моей голове.

Капитан помолчал с минуту, а потом улыбнулся. Это ведь сон, иллюзия, морок… Так почему бы, хоть здесь, не дать волю своей запылившейся искренности?

— Всегда помнил, и вряд-ли забуду. Ты мне оставила следы иного рода.

Прозрачная фигура Микасы дрогнула, засияла ярче дивным миражом, подплыла к его креслу и, наклонившись, оставила тёплый невесомый отпечаток губ на скуле, у незрячего глаза.

— Спасибо… За всё спасибо, Леви. Я тоже никогда о вас не забуду…

Она ушла лишь с рассветом, растворившись в мягком зареве первых лучей солнца, желтеющих сквозь прикрытые веки. Оставила только тепло на его руках и обещание прийти снова, нашептанное, прямиком в размеренно бьющееся сердце.

В те ночи сновиденческих встреч, бывший капитан разведки спал по-особенному спокойно и крепко. Крепким сном спала и Микаса в своей мягкой постели.

Старые шрамы почти не напоминали о себе. И мёртвые призраки прошлого таяли в предрассветной мгле, уступая дорогу новому живому дню.