Рудник Полынь (джен)

— Его милость, великий гетман Иван Франко ожидает вас, господа, — с низким поклоном возвестил приемщик в длинном бордовом костюме, расшитом золотым орнаментом, и распахнул дверь в зал переговоров.

Сэр Артур Николсон первым поднялся со своего места и склонил голову. Повинуясь этикету, мы встали вслед за ним и, также поклонившись, молча последовали за послом в зал, где выстроились у входа. Великий гетман сидел на троне: в отличие от халата приемщика, костюм правителя Киевской Сечи выглядел на удивление буднично — черные брюки и европейского покроя пиджак ничего не говорили о личности их обладателя. Единственное, что подчеркивало его статус — высокий головной убор из черной шерсти, прошитый золотыми лентами. Спокойный взгляд темных глаз под кустистыми бровями лучился интеллектом, складка на лбу и пышные усы придавали суровости его облику.

— Посол Соединенного королевства Великобритании и Ирландии, сэр Артур Николсон… — вновь подал голос приемщик, представляя нашу делегацию.

Я терпеливо дожидался окончания формальностей, расположившись с самого края. Несмотря на всю окружавшую меня славянскую экзотику, церемонии такого рода вызывали во мне настолько непереносимую скуку, что я лишь титаническим усилием воли удержался от приступа зевоты. Тем самым я, вероятно, предотвратил дипломатический скандал, и эта мысль порядком развеселила меня. Знаете, как выглядит человек, изо всех сил пытающийся не засмеяться? Хуже того, с утра я успокоения ради выпил слишком много чая и теперь с легким ужасом осознал, что хочу в уборную. А что если переговоры затянутся часа на четыре?

Так, сражаясь с зевотой, смехом и ужасом одновременно, я прослушал долгую вступительную речь посла и стоически вытерпел демонстрацию аккредитивных грамот. Чтобы отвлечься, я бросил взгляд за окно в надежде, что это не сочтут выражением неучтивости. С высоты осенний Киев оказался еще краше, чем виделся мне по прибытии в столицу. Воистину, изобилие пирума способно преобразить жизнь людей. Несмотря на прохладную и дождливую погоду последних чисел октября, ни один дымок не вился над печной трубой, да и сами трубы высились лишь над самыми старыми зданиями.

Я от всего сердца пожалел, что старина Уолш остался в гостиничном доме и не видит всей этой красоты. Еще бы! Если ближе к земле улицы заполняло влажное марево от непрестанной работы паровых двигателей, то, поднявшись на пару этажей вверх, можно было узреть чистейшее синее небо с тяжелыми рельефными облаками всех мыслимых оттенков и отчетливо проступающий на краю небосвода диск луны. Мой родной Дублин лишь недавно стал избавляться от смрадного наследия ранней индустриализации. Пирум оставался дорог в Королевстве — дорог и востребован.

— Прошу садиться, господа, — донесся скрипучий голос гетмана, оторвав меня от созерцания величественного транспортного дирижабля, неторопливо швартующегося к башне городского аэропорта.

Мы заняли свои места по периметру полукруглого стола. Гетман с видимым облегчением отложил золотую булаву — символ верховной власти — и обвел взглядом нашу делегацию.

— Насколько я понимаю, господа, — заговорил он прежним скрипучим голосом, — Британская империя желает приобрести долю в разработке кратера Полынь? Мне не совсем ясны причины. Между нашими державами свыше двадцати лет действует торговый договор о поставках пирума. Вы хотели бы изменить детали соглашения?

— Не совсем так, ваша милость, — отозвался посол. — Пирум действительно являет собой огромную ценность для нашей развивающейся индустрии. Но ее величество королева Виктория, как вы, несомненно, знаете, — выдающаяся покровительница наук. В этот раз нами движет не только экономический, но и научный интерес. Британская империя будет благодарна за возможность отправить своих инженеров и ученых на место падения звезды Полынь и получить доступ не только к залежам пирума, но и также и к другим минералам, которые попадаются в породе Полыни. В особенности нас интересует мистерий, который все больше востребован британскими специалистами по кибернетике.

Иван Франко спокойно выслушал многословную просьбу посла и откинулся на спинку трона. Его лицо оставалось безмятежным и непроницаемым: решительно невозможно было догадаться, считает ли он предложение смехотворным, возмутительным или, напротив, совершенно разумным. Сэр Николсон, конечно, ходит по краю: он практически дал понять, что нам кое-что известно о находках в руднике. Шпионить за союзниками — дело опасное, в нашем случае — опасное вдвойне.

— Конечно, мы готовы пойти навстречу своим могущественным друзьям, — сказал наконец гетман. — Процветание обоих государств выгодно нам всем, а залог процветания — научный и технический прогресс. К сожалению, нам выпало жить в непростую эпоху, господин посол. Вам не хуже меня известны планы Австро-Венгерской империи. Их войска уже сейчас сосредоточены вдоль нашей западной границы. Думаю, не секрет для вас и то, что они смогли привлечь в союзники Московское царство. В столь опасных обстоятельствах для нас было бы желательно заручиться поддержкой Соединенного королевства, в первую очередь — научно-технологической.

— Без сомнения, ваша милость! — воскликнул посол. — Интересы Британской империи также пострадают в случае захвата территории рудника…

— Киевская Сечь желает освоить принципы кибернетики, — быстро сказал гетман. — Это даст нам решающее военное преимущество над врагом в этой войне, а заодно гарантирует бесперебойные поставки пирума и мистерия в Лондон.

Посол нахмурился и опустил голову, выдерживая тщательно отмеренную паузу. Переговоры — своего рода ритуал, где стороны могут изображать тяжкое сомнение, энтузиазм или уверенность, но в действительности лишь отыгрывают свою роль. Мы знали, какие условия будут выставлены Киевской Сечью. И, конечно, Британская империя готова была пойти на соглашение, в противном случае я просто не оказался бы в составе делегации.

— Кибернетика — наше главное оружие, ваша милость, — заговорил сэр Николсон. — Мы все понимаем, что научное познание не остановить и рано или поздно секреты этой науки будут известны всем. Но сейчас нельзя допустить их попадания в руки враждебно настроенных государств. Взять хотя бы недавнее сражение в заливе Ферт-оф-Форт. Если бы не наши автоматические дредноуты, германский флот одержал бы победу. И тогда…

Он покачал головой, всем видом демонстрируя озабоченность возможными последствиями. Мне изображать ничего не пришлось: я был тогда проездом в Эдинбурге и своими глазами видел жуткую армаду стальных кораблей Великой Германской империи. И все же воспоминание это заключало в себе и приятный момент. Наблюдать, как творения твоих рук вдрызг разносят превосходящие силы врага, как ужас на лицах сограждан сменяется воодушевлением — ни с чем не сравнимое удовольствие для ученого.

— Безопасность государственных секретов — наш важнейший приоритет, господин посол, — спокойно ответил гетман. — Вы можете быть спокойны: тайны кибернетики не покинут территорию Киевской Сечи.

— Ее величеству королеве Виктории, полагаю, также было бы приятно знать, что это оружие должным образом используется нашими союзниками, — осторожно заметил посол. — Насколько нам известно, Киевская Сечь заключила договор о морских путях с Османской империей, поэтому ваш флот не требует немедленного усиления…

— Не флот, — покачал головой Иван Франко. — Наша авиация.

— Простите? — брови посла поползли вверх, и на сей раз его удивление было совершенно искренним.

Гетман встал со своего места и в задумчивости прошагал к ближайшему окну, где застыл, глядя на раскинувшуюся перед ним столицу. Потом резко развернулся и вонзил острый взгляд прямо в меня. Ничего подобного я не ожидал и поспешно выпрямился. В спине что-то щелкнуло, и я, сам не знаю отчего, громко икнул. Сэр Николсон стал белым как смерть и одарил меня испепеляющим взглядом. Мне очень захотелось провалиться до первого этажа.

— Я читал ваши работы, доктор Лудгейт, — сказал гетман, не обратив ни малейшего внимания на мое ужасающее поведение. — Как и работы вашего великого предшественника, доктора Ампера. Они действительно вдохновляют.

— Вы… вы очень добры, мистер Франко, — промямлил я непослушным языком, заработав еще один возмущенный взгляд посла, который, по-видимому, полагал, что переговоры на грани срыва.

Гетман небрежно махнул рукой и наконец-то отвел от меня взгляд. Я словно мешок муки сбросил с плеч и почти вернул себе способность дышать.

— И я очень рад вашему прибытию, — продолжал гетман. — Будучи научным экспертом, вы как никто другой сможете оценить по достоинству перспективы внедрения ваших разработок на нашей технологической базе. — Пан Сикорский, наш ведущий авиационный специалист, уже давно желал встречи с вами.

— Мистер Игорь Сикорский?.. — опешил я. — Это такая честь для меня…

— Для него тоже, поверьте, — ответил Иван Франко, снова повернувшись ко мне, и впервые с начала переговоров улыбнулся, отчего все мое оцепенение куда-то улетучилось. — Сейчас он занят на производственной линии рудника Полынь, помогает оснастить охрану территории боевыми пароптахами. Ежедневный поезд на рудник отправляется в восемь утра. Думаю, вам было бы интересно поговорить о перспективах научного сотрудничества. Мы будем ждать вашей экспертной оценки, после чего возобновим переговоры. Как вы на это смотрите, доктор Лудгейт?

* * *

Сцепки загрохотали, и вагон, качнувшись, покатился мимо окутанного паром длинного перрона. Неизменно чопорный Патрик Уолш, который, выпрямившись, сидел напротив, неодобрительно покосился в окно и снова уткнулся в газету. Моего никуда не годного знания славянских языков едва хватило на то, чтобы худо-бедно понять смысл нескольких заголовков на первой странице. «Война с Австро-Венгрией неизбежна! Угрожающее выступление Франца Иосифа I», «Посол Британской империи прибыл в Киев», «Ракетное оружие Циолковского — реальна ли угроза?» и все в таком духе: как видно, пресса Киевской Сечи мало отличается от британской и страдает той же болезненной страстью к громким заявлениям.

Я отчего-то занервничал и придвинул поближе к себе драгоценный саквояж с кодовым замком. В самом деле, что мешает людям Ивана Франко просто отобрать у меня бумаги, дождавшись, когда я окажусь подальше от Киева? Конечно, это спровоцирует дипломатический скандал, но им не составит труда обставить все так, как будто меня ограбили обычные бандиты или вовсе московские шпионы. Тогда мы лишимся важнейшего козыря на переговорах, и это наименьшее из возможных последствий. Одно лишь внушало мне относительное спокойствие: этих чертежей недостаточно, даже вместе с автотичером. Ключевой элемент любой кибернетической технологии пребывает сейчас в Лондоне под тщательной охраной. И, конечно, у меня в голове. Черт, а если меня станут пытать?

— Беспокоитесь, сэр? — не поднимая глаз от газеты, спросил Уолш и в который раз пригладил свой идеально чистый и непривычно дорогой для слуги костюм, который недавно купил себе на пятидесятилетие. — Напрасно. В вагоне только мы и охрана.

«Сэр», боже мой. Рыцарское звание, пожалованное мне ее величеством чуть больше года назад, оказалось для меня как снег на голову. Уолш, напротив, воспринял королевскую милость как должное, о чем не давал мне забыть с того памятного дня, когда я вернулся домой, сгибаясь под тяжестью пожалованного мне меча и груза впечатлений от визита в Букингемский дворец.

— Вовсе я не беспокоюсь, — пробурчал я и нервно провел пальцами по шестерням кодового замка. — Но охрана не всесильна. Если кто-нибудь…

В дверь громко постучали, и я вздрогнул, больно прикусив себе язык. Бросив взгляд на Уолша, который сохранял полное спокойствие, я запихал саквояж под стол, развернулся так, чтобы его не было видно, и прошамкал онемевшим языком:

— В-в-в… войтите!

Дверь немедленно распахнулась, и в дверном проеме в слепящих лучах восходящего солнца я увидел ангела. Поймите меня правильно: я никогда не был падок на женщин, и Уолш, по-моему, всегда подозревал, что они меня не интересуют вовсе. Но тут был совершенно особый случай.

Патрик поднялся и с достоинством отвесил гостье поклон. Я все это время сидел, раскрыв рот и глядя на вошедшую. Потом опомнился, молниеносно стащил с головы шляпу и вскочил со своего места, больно ударившись коленом о край стола. Шляпу я, естественно, выронил и, безнадежно сдавая позиции наступающей панике, наклонился, чтобы поднять ее. В этот момент вагон ощутимо качнуло, и я, лишившись равновесия, кубарем покатился прямо в раскрытую дверь.

Сжавшись в предчувствии неизбежного удара и столь же неизбежного позора, который, несомненно, мне будут припоминать еще лет десять, я не сразу сообразил, что падение не состоялось. Чьи-то сильные руки поддерживали меня за плечи, а я, нелепо изогнувшись, смотрел на очаровательную девичью ножку прямо у меня под носом. Сгорая от стыда, я поспешно выпрямился и отступил на шаг.

— С вами все в порядке, доктор Лудгейт? — как ни в чем не бывало обратилась ко мне гостья на прекрасном английском языке и протянула ладонь. — Я Мирослава Франко. Куратор технологической линии рудника Полынь.

Судорожно вспоминая все, что мне рассказывали об этикете Киевской Сечи, я схватил ее руку и влепил поцелуй в тыльную сторону ладони. В этот момент до меня дошел смысл сказанного.

— Мирофлава Фла… Вы т-точь… Ваш отец… — заикаясь, забормотал я прокушенным языком и ухватился за край стола, потому что вагон снова качнуло.

Он смерила меня удивленным взглядом, столь же удивленно оглядела свою ладонь, куда пришелся мой поцелуй, и заложила правую руку за спину — несомненно, чтобы украдкой вытереть ее о платье.

— Да, вчера вы говорили с моим отцом, — спокойно отозвалась она и вошла в купе, затворив за собой дверь. — Какое интересное у вас произношение! Не думала, что ирландский акцент так звучит.

Теперь, когда меня не слепили лучи рассветного солнца, я мог лучше ее рассмотреть. На вид Мирославе было лет семнадцать, не больше. Лицо ее, несмотря на утонченность черт, не имело той неизменной бледности, характерной для лондонских красавиц: легкий золотистый загар свидетельствовал о том, что ей нередко доводится бывать под открытым небом без зонта. Волнистые черные волосы, выбивающиеся из-под скромного берета, небрежно падали на плечи, а от одного взгляда в огромные карие глаза я, и без того неспособный связать двух слов пострадавшим языком, и вовсе лишился дара речи.

Положение спас верный Уолш.

— Присаживайтесь, мисс Франко, прошу вас, — церемонно проговорил он, указав на свободное кресло, и сам вернулся на свое место за столом.

— О, вы можете звать меня Мирослава, — улыбнулась она, присаживаясь. — Или просто Мира.

Я последовал ее примеру и с облегчением рухнул в кресло.

— А вы… — обратилась она ко мне.

— А я Патрик, — ляпнул я. — То есть Перси. Патрик это не я. Я Эдвин. Я имею в виду…

— Простите?.. — она озадаченно наклонилась ко мне, еще шире раскрыв свои бездонные глаза.

— Патрик — это мое имя, — смиренно сказал Уолш. — Сэр Лудгейт носит имя Перси Эдвин.

Я с усилием сглотнул, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и наконец-то выдавил из себя что-то членораздельное:

— Лучше Эдвин. Я не очень люблю свое первое имя.

— Очень приятно, Эдвин, — заулыбалась Мирослава, и от ее улыбки у меня мир поплыл перед глазами. — Простите мне мою назойливость, но я ужасно люблю вашу страну. Вам знаком сэр Артур Конан Дойл? Его рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе — что-то невероятное! И мистер Герберт Уэллс! Вы наверняка встречались с этими великими людьми.

Я замотал головой.

— Н-нет. Не имею чести. Я, знаете ли, редко покидаю лабораторию… Исследования мистерия занимают все мое время. С тех пор, как я обнаружил, что пропускание через него…

Уолш бросил на меня предупреждающий взгляд, и я осознал, что несу. Еще минута — и я безо всякого принуждения выболтал бы любые государственные секреты, которыми был обременен. Не с этой ли целью гетман подослал свою дочь? Умно, черт возьми. Закашлявшись для вида, я невнятно скомкал фразу и бросил опасливый взгляд на Мирославу. Ее лицо выражало живой интерес и ничего больше. И тем не менее, этот ее визит… С какой целью она здесь? Вряд ли только затем, чтобы увидеть воочию посланцев Британской империи.

— Прошу простить мой вопрос, — заговорил я, — но чем мы обязаны столь неожиданному…

— О, мне просто интересно, — ответила она с невинной и, казалось, совершенно искренней улыбкой. Потом, мельком взглянув на висящие над входом часы, продолжила: — Нам осталось чуть больше часа. Не хотите прогуляться, Эдвин? Я покажу вам наш поезд.

В голове вертелась куча возражений. Требования безопасности — я не должен оставлять без присмотра техническую документацию. Мне нельзя уходить из-под внимания охраны. Я прибыл сюда с конкретным делом, а никак не для прогулок. Я, наконец, расшиб колено о проклятый стол, и прогулка по раскачивающемуся поезду вряд ли пойдет ему на пользу. Вместо этого я с готовностью встал на ноги, а мой рот раскрылся только для того, чтобы произнести:

— С огромным удовольствием, Мира.

Под тяжелым взглядом Уолша она с жизнерадостной улыбкой взяла меня под руку и повела к двери. Морщась от боли в суставе, я послушно заковылял рядом.

— Между прочим, это паровоз нового типа, он пока в единственном экземпляре, — сказала она, когда мы вышли в коридор и чинно прошагали мимо остолбеневшей стражи. — Изобретение Алексея Шаврова. За счет рециркуляции водяного пара удается снизить его потери на порядок и увеличить мощность. Хотите посмотреть в действии?

— Конечно… Гм, кажется, я слышал про мистера Шаврова. Он ведь подданный Московского царства, не так ли?

Мирослава неожиданно прыснула, но тут же приняла серьезный вид и покачала головой.

— Уже нет. Вы не слышали? Года три назад разразился грандиозный скандал. Шаврова обвинили в богохульстве и злословии на царя, ему грозила каторга. Так он ухитрился сбежать на маленьком паровом планере во время урагана, и ветром его унесло на наши земли. Теперь он ассистент Игоря Сикорского, они вместе работают в кратере. Вы ведь не были раньше на руднике? — неожиданно сменила она тему. — Впрочем, конечно же, нет. Я бы запомнила. Отец очень редко пускает туда иноземцев.

— Могу понять, — кивнул я. — Крупнейший в мире источник пирума. Ольденбургский Осколок гораздо меньше, а нам остались и вовсе крохи, да и те под водой.

— Не просто источник, — кивнула она и тихо добавила: — Если бы не звезда Полынь, не было бы никакой Киевской Сечи. И я, вполне вероятно, просто не родилась бы на свет.

— В самом деле? — повернулся я к ней.

Ветер из приоткрытого окна взметнул ей волосы, и они мягко скользнули по моему лицу, отчего я на минуту перестал дышать. Поезд на полном ходу въехал в широкую просеку, и за окном замелькал темный частокол могучих деревьев, стволы которых вздымались над буйно разросшимся кустарником на невероятную высоту. Мне не раз доводилось слышать о странных изменениях в живой природе в окрестностях кратера, о крупных насекомых, опыляющих цветы размером с чайное блюдце, и волках ростом с медведя, но только теперь в полной мере осознал, что все это — отнюдь не художественное преувеличение.

— Звезда упала под Чернобылем, на пути следования армии генерала Текели, — медленно сказала она. — Выжившие вернулись обратно, объятые ужасом, так и не выполнив приказ императрицы — сравнять с землей Запорожскую Сечь. Вы не знали, Эдвин?

— Увы, — стушевался я и мысленно проклял себя за эту невольную демонстрацию невежества. — Не особенно силен в истории. Но я очень много читал о самой звезде. Залежи удивительных минералов в месте ее падения…

— О, минералы — не самое интересное, Эдвин, — с загадочной улыбкой ответила она. — Самое поразительное мы обнаружили в наиболее глубоких слоях. Об этом нигде не писали. Отец уверен, что человек науки, такой как вы, по достоинству оценит находку.

Мне снова стало трудно дышать, и на сей раз — отнюдь не из-за романтических чувств. Они нас подозревают. Хуже того, они знают, что мы знаем. Как я должен себя вести в таких условиях? Я не сэр Николсон.

— Но что это? — постаравшись изобразить искренность, спросил я.

— Всегда лучше увидеть своими глазами, — сказала Мира и мелодично рассмеялась. — Потерпите немного, Эдвин, мы скоро будем на руднике. А пока я покажу вам паровоз. Уверяю, там тоже есть на что посмотреть!

Она потащила меня за локоть к переходу между вагонами, и я, беспомощно оглянувшись на оставшееся позади купе, двинулся следом.

* * *

Увидев рудник, я притормозил, чтобы разглядеть его получше. В самом центре гигантского кратера высилось сверкающее металлом сооружение, вздымаясь над кронами тесно обступивших его деревьев. Широкая круглая площадка над ним соединялась несколькими канатными дорогами с краями кратера: одна такая транспортная линия была протянута в нашу сторону, где под резкими порывами ветра покачивалась просторная кабина. Даже привыкнув к полетам в гондоле дирижабля, я ощутил сухость во рту при мысли о том, как буду скользить в этой железной будке над каменистым склоном.

— Пирум перевозится вагонетками через узкий туннель внизу, — пояснила Мирослава, правильно истолковав мое состояние. — Для людей там тесно и опасно. Порода рыхлая, потолок иногда осыпается, и каждый год приходится восстанавливать поврежденные пути. Поэтому не обессудьте, это единственный путь.

Неприятности начались сразу. Стоило мне шагнуть на подножку кабины, как та вновь качнулась, уйдя из-под моей поднятой ноги. Я взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и влепил хорошую затрещину несчастному Уолшу, сбив с того новенький котелок, который тут же подхватил ветер и унес в темное марево между деревьями внизу.

— Сэр… — с видом мученика вымолвил Уолш, проводив скорбным взглядом свою потерю.

— Простите, Патрик, — простонал я. — Что-то я с утра не в своей тарелке. Я оплачу вам новый, обещаю.

— Не стоит тревожиться, сэр, — вздохнул он и занял свое место в кабине.

Когда кабина пришла в движение, я поспешно оторвал взгляд от окна и перевел его на Мирославу: так гораздо легче было воспринимать и бесконечность футов под тонким железным днищем, и порывистый свист ветра, и угрожающее поскрипывание каретки, катящейся по натянутому тросу. Покачивание кабины даже навевало нечто вроде транса, и, наверное, оттого я пропустил момент прибытия. Пришел в себя я лишь тогда, когда дверь распахнулась и здоровенный козак ростом с Голиафа, обвешанный оружием и бряцающий при каждом движении широкими бронепластинами, сурово провозгласил:

— Есаул Богдан Марченко. Ваши документы, господа.

Он внимательно проинспектировал предоставленные ему бумаги, после чего протянул нам ворох тонких картонных карточек.

— Здесь список обозначений, которые используются на внутренних указателях, — пояснил он. — На случай, если потеряетесь на территории рудника.

Я покрутил карточку в руках и, не придумав ничего лучше, затолкнул ее за поля шляпы. Когда со всеми формальностями было покончено, мы в сопровождении приставленной ко мне охраны проследовали к подъемнику, оборудованному в центре площадки. Козачья стража по обе стороны проводила нас цепкими бесстрастными взглядами, держа руки на оружии: у меня отчего-то не было ни малейшего сомнения в том, что они пустят его в ход при малейшей необходимости. По периметру я приметил несколько пусковых установок неизвестной конструкции.

— Воздушные торпеды, — пояснила Мирослава, перехватив мой взгляд. — Не так давно они были эффективны против многокамерных дирижаблей, но уже устарели — с появлением магнитной сети. Потому-то пану Сикорскому и нужна ваша помощь.

— Мы сейчас к нему?

— Если только вы не хотите отдохнуть с дороги.

— Дорога была скорой, — пожал я плечами. — Думаю, не стоит терять времени.

Я ожидал, что спуск будет долгим, однако через минуту непрерывного движения стал понимать, что все еще серьезней. Надземная часть рудника при всей своей циклопичности составляла лишь небольшую часть целого сооружения. Бурильные установки, склады, лаборатории и жилые помещения — все находилось ниже, много ниже. Я видел пролетавшие мимо нас целые сети прорытых в породе туннелей и ряды непрестанно работающих машин. Людей было сравнительно немного, и каждый был занят делом.

— Да здесь целый город! — не сдержал я удивления, когда клеть наконец остановилась.

— Город-крепость, — кивнула Мирослава. — Это центр всей нашей промышленности. Возможно, центр мировой промышленности. Даже столица не столь важна в конечном счете.

На удивление здесь было не так шумно, как я себе представлял. Пока мы шагали вдоль длинного коридора с двумя рядами стальных дверей по обе стороны, я слышал мерный гул работающих механизмов где-то внизу — настойчивый, но тихий. Всепроникающая вибрация вскоре перестала восприниматься сознанием, и обступившую нас тишину нарушали только доносившиеся из глубины рудника ритмичные удары.

— Прошу вас, Эдвин, — сказала Мирослава, указав на широкую двустворчатую дверь в конце коридора, рядом с которой стояли двое рослых козаков с оружием. — Вашей охране придется остаться за дверью.

— Но мне дали инструкции…

— Таковы правила, — развела она руками. — К безопасности здесь относятся более чем серьезно.

Помедлив, я кивнул своим охранникам, которые хмуро слушали наш диалог, и, перехватив саквояж в левую руку, распахнул дверь.