Невеста Призрака (гет)

К моргу вёл низкий каменный переход, в котором Эрику пришлось пригнуться. На гладком кирпиче Изабель заметила неглубокие царапины. Казалось, будто в помещение несли мебель и случайно задели ею стены.

Или же кто-то, боясь попасть в морг, отчаянно цеплялся ногтями за гладкую поверхность.

Изабель на мгновение зажмурилась. В полумраке ей мерещились кровоподтёки на стенах, вмятины, оставшиеся от ударов, тени людей, исчезающие за тяжёлой железной дверью.

— Для чего вам нужен был морг? — обратилась Изабель к Гаскону. Её голос, ставший от волнения слишком высоким, эхом отразился от стен.

— Ты будешь удивлена, Идо, — прохрипел Гаскон. Он, не привыкший к высоким, крутым ступеням и долгой ходьбе, дышал тяжело и часто. — Как и любой морг — для хранения.

— Очень смешно.

— Сейчас не будет.

Эрик толкнул дверь, и она медленно открылась с пронзительным скрипом.

Здесь было холодно, пусто, сыро. Изабель обхватила себя руками — в лёгком платье она моментально продрогла до костей. Эрик накинул ей на плечи свой фрак и прошёл вглубь пустого пространства, поставил старые свечи, зажёг их. Здесь, так глубоко под землёй, не было электричества.

Кутаясь в фрак, Изабель огляделась по сторонам. В морге на равном расстоянии друг от друга стояли тяжёлые каменные гробы, на боковых стенах которых были вырезаны геральдические лилии.

Не только морг.

Крипта.

Здесь, в этом холоде, темноте и сырости могла оказаться и сама Изабель, если бы не согласилась довериться Эрику.

Если бы её страх не отступил, сменившись одержимостью.

В неверном свете свечей, Изабель заметила на стенах что-то странное, какие-то движущиеся тени. Взяв подсвечник, она подошла к одной из них.

Девушка застыла, увидев в стенах статуи. Обычно ангелов изображали печальными, задумчивыми, погружёнными в скорбь.

Но эти ангелы кричали, впивались ногтями в свои лица, сдирая кожу. Они были полны не скорби, но гнева, бессилия, ненависти и величайшего страдания.

Кто бы ни приказал высечь эти статуи, он явно не мог смириться с утратой тех, кто покоился в крипте.

Должно быть, Эрик во всём Lacroix больше всего любил этот ледяной склеп. Самое глубокое место в замке, самое тёмное, самое труднодоступное. Сюда не проникал солнечный свет, мёртвых не тревожили звуки оживлённого Парижа.

Изабель обернулась, встретилась взглядом с Эриком.

Здесь, на глубине, в этом жутком холоде стихала боль от ожогов, здесь никто не видел его уродства.

Здесь, среди покойников, он чувствовал себя там, где должен был быть. Он ощущал... правильность происходящего.

Эрик закрыл глаза, проведя пальцами по гробу.

— Милый, — прошептала она, сжав фрак на груди. Нужно отвлечь его, нельзя, чтобы он снова решил поселиться здесь и оставить её уже навсегда. — Мне так холодно. Обнимешь меня?

Мужчина подошёл к ней на негнущихся ногах, встал со спины, обхватил девушку сильными руками, крепко прижимая к себе. По дороге сюда он не проронил ни слова, будто бы боялся, что с ними выплеснутся наружу его болезненные эмоции.

Он обнял её так крепко, будто уже прощался.

Гаскон тяжело вздохнул, глядя на них. Он уже отдышался. Скрестив руки на груди, начальник прислонился поясницей к каменному гробу, словно это был стол в его кабинете.

— Терпеть не могу это место, — он потёр губы, ему хотелось курить. — Но оно довольно функционально. Когда решаешь избавиться от целого семейства, нужно где-то... хранить тела.

Эрик крепче стиснул Изабель в объятиях.

— ...зачем? — произнесла девушка.

— Чтоб следствие на нас не вышло. Видишь ли, Идо... мы планировали убить каждого из этой чёртовой семейки. Глаз за глаз, зуб за зуб.

Изабель провела ладонью по руке Эрика. Ей показалось, что его кожа стала совсем ледяной, такой же холодной, как и воздух в крипте.

— Мы подстраивали всё таким образом, чтобы каждый месяц Леру натыкался на труп родственника, — Гаскон растёр озябшие руки. — Конечно... провернуть такое сложно. Рано или поздно даже самая безмозглая семейка заподозрит неладное и сбежит. Поэтому, чтобы заманить сюда родителей, мы использовали детей.

— Вы...

— Дай мне закончить, Идо. Мы не убивали их. Не смогли. Похищали — да, запугивали — да, держали в плену — да. Но не убивали. Возможно, напрасно. В конце концов, все они остались без семьи.

Не выдержав, он закурил, грея заледеневшие пальцы сперва о пламя зажигалки, потом — об огонёк сигареты. После первой глубокой затяжки затхлый воздух крипты разбавился горьким сигаретным дымом.

— А ещё Леру должен был понять, что всё это не было самоубийствами. Что это было местью. И поэтому на телах должны были оставаться одинаковые метки. Чтобы и следствие, и Леру понимали, с кем имели дело, — начальник снова затянулся, выдохнул струйку дыма. — Поэтому каждого для начала нужно было опоить опиумом.

Гаскон поднял взгляд на Эрика и напрягся. Изабель чувствовала дрожь в руках возлюбленного.

— Часть семейки покинула мир без лишних мучений. Но не все, — Гаскон хмыкнул, глядя в сторону. — Лоретт назвала нам имена причастных к поджогу. Им опиум был противопоказан. Они умирали от пыток.

Изабель прерывисто вздохнула.

— Ты знакома с Вивьен де Валуа? — после недолгого молчания спросил Гаскон.

— ...да, — девушка опустила взгляд в пол. Она заметила, что в крипте не было паутины, не было червей, крысиного помёта. За этим местом тщательно ухаживали. Господи, как же часто Эрик спускался сюда? — Я видела её на больничной койке.

— Валуа?

Эрик не ответил. Изабель сжала его пальцы, поднесла к губам и поцеловала их, оставив красный след помады на шёлковой перчатке.

Она прекрасно знала о его привычке замыкаться в себе, сбегать от реальности. Так Эрик время от времени защищался от боли.

Он... такой ранимый. Только об этом знали далеко не все.

— Продолжайте, — произнесла Изабель. — Что случилось с виновными?

Или по-другому: что сделал с ними Эрик?

Гаскон отвёл взгляд, пожав плечами.

— Мы с Бодлером не могли решить что больнее: ожоги третьей-четвёртой степени или освежевание, — он сделал паузу, доставая сигарету из пачки, глубоко затянулся. — Потом это было неважно. С тех самых рук, которыми они подожгли поместье Валуа, с их замаранных кровью ладоней, мы срезали кожу.

Изабель задрожала.

— Без наркоза, — произнёс Гаскон, — лоскуток за лоскутком.

Он выдохнул струйку дыма.

— И от их криков мы чувствовали только наслаждение.

Изабель надолго умолкла.

— Почему.., — наконец, выдохнула девушка, чувствуя, как глаза замерцали от непрошенных слёз, — почему вы так спокойны? Это же люди!

В ответ Гаскон грустно, невесело рассмеялся, выдыхая дым. Никогда прежде Изабель не видела от него такой реакции, такого титанического спокойствия.

Лучше бы по привычке ругался, отдавал приказы, ставил на место!

Но не это...

— Потому что это не люди, Идо. Они могли испортить Валуа карьеру, могли лишить репутации, могли подставить и отправить в тюрьму. Но они решили его сжечь. И потому, Идо, это не люди. Это не животные. Это грязь.

Изабель сжала губы в ниточку, чувствуя, как по щекам потекли слёзы.

Гаскон прав. Тысячу раз прав. И всё же, она сама никогда в жизни не совершила бы подобное — ни одно из преступлений Эрика. У неё бы не хватило мужества.

Она бы выронила оружие, если бы человек рядом с ней заплакал. Неважно, кем он был и что делал. Изабель не смогла бы причинить ему боль.

А ради Эрика?..

— Здесь, в подвале, не подходящие условия для таких ран, — продолжил Гаскон. — Сырость, пыль, кое-где Валуа так и не вывел крыс. Туда мы и отправляли нашу семейку прогуляться. И они гуляли. Долго. Без еды, воды и одежды. Пока руки не начинали сгнивать.

Гаскон сощурил взгляд, подавшись вперёд. В оранжевом свете свечей его лицо приобрело истинно дьявольское выражение.

— Ты знаешь, что это такое, Идо, — боль от сепсиса? Когда на живом теле отмирают ткани. Когда гниют руки. Когда гной пробирается выше по венам, в органы, когда и они поражаются язвами? Вот и мы не знаем. Но раз они вопили, раз их крики отражались от стен, раз они молили о смерти и бились в агонии, значит, мы добились цели. Мы сожгли их без огня. Око. За око.

Изабель всхлипнула. Руки затряслись, колени дрожали и от холода, и от ужаса.

А она жила в этих подвалах целый месяц. Она знала, что где-то в подземельях есть крипта.

Но даже и не подозревала, что в этих жутких, мрачных лабиринтах бродили узники, обречённые на медленную и мучительную смерть.

А ведь Изабель с Эриком здесь были в какой-то степени счастливы.

Здесь появились их надежды, здесь он с такой отчаянной нежностью смотрел на неё.

Если бы Изабель узнала о этой истории чуть раньше...

Гаскон кашлянул дымом, вновь возвращая девушку в реальность.

— Мы не просто так позволяли им гулять. Мы давали им ложную надежду на спасение: побродить по лабиринтам и найти выход, — Гаскон закрыл глаза, затягиваясь. — Когда они совсем ослабевали — тащили ещё живых сюда. Выжигали на телах "П.О.", потом оставляли до востребования.

П.О.. Теми же инициалами Эрик подписывал полные страсти письма.

Гаскон медленно выдохнул дым.

— А потом и вешали. То дома у Леру, то на дереве над его парковочным местом, то у него на даче, то в любимом пабе. Он нигде не мог от нас спрятаться. И зная, что ему не избежать возмездия, он ускользнул, — Гаскон скрежетнул зубами. — Нырнул в Сену, набив карманы пальто камнями. Гнида.

Изабель не была с ним согласна. Луи не ускользнул. Эрик, Гаскон и Пьер довели его до такого раболепного ужаса, что он попросту не выдержал. Сдался.

Решение наложить на себя руки приходит не за один день. Для такого нужно время, крайняя степень отчаяния и ужас перед дальнейшим существованием.

И мысли самоубийцы перед роковым шагом казались Изабель страшнее смерти.

Там пустота, холод и страх. Там лишь безнадёга и отчаяние.

Изабель были слишком хорошо знакомы эти чувства.

— Милый, — наконец, произнесла она, справившись с эмоциями, совладав с дрожащим голосом, — пойдём. Нам пора.

Эрик словно очнулся от звука её голоса, ожил, отпустил её из объятий.

— Изабель... нет.

Обернувшись, она коснулась его щеки, заставив мужчину вздрогнуть. Её ладонь была ледяной, впрочем, и от кожи Эрика исходил холод.

— Думаешь... я теперь смогу смотреть тебе в глаза? — он вздохнул, отпрянув, сделав шаг назад. — Ты всё обо мне знаешь. Больше не осталось тайн. И я не вынесу, если увижу, как ты снова прячешь за улыбкой страх.

— Эрик, я вовсе не...

— Уходи. Моё место здесь, среди мертвецов.

— Эрик...

— Я перепишу всё своё состояние на тебя. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Только прошу... уходи и живи. Живи счастливо. Не тяготись моими грехами.

Изабель вновь хотела коснуться его, но Эрик пренебрежительно ударил её по руке.

Девушка вздохнула и перевела взгляд на Гаскона.

— Мсье Мартен, — её голос звучал словно издалека. — Спасибо, что нарушили обещание. Скажите... вы найдёте путь назад?

— Да.

— Тогда возьмите фонарь. И прощайте.

— Идо...

— Ангел мой...

— Как ты посмел подумать, что я буду счастлива без тебя?

Она перевела взгляд на Эрика, хмурясь. В её голосе не было ни угрозы, ни упрёка, однако в глазах мужчины она впервые увидела страх.

Он был беззащитен перед ней, беспомощен, с обнажённой душой и открытым сердцем. Эрик посвятил её в детали своей безрадостной жизни, заполнил все пробелы, не оставил ни одной тайны.

И он был в ужасе от своей же откровенности.

Был в ужасе, что больше ни одна маска не могла скрыть его мрачных секретов.

Был в ужасе от того, кем стал.

Он до того погряз в темноте, что его слепила её доброта, обжигала её любовь, ранила надежда.

Эрик не мог позволить себе быть счастливым.

— Гаскон, — процедил он, — что ты стоишь, идиот?! Забирай её и уходи!

— Мсье Мартен! — воскликнула Изабель. — Только троньте меня!

Она вытащила из кобуры, прикреплённой к фраку Эрика, тяжёлый револьвер, с громким щелчком взвела курок, направив оружие на начальника. Он тут же поднял руки.

Честно говоря, пару месяцев назад она искренне мечтала прибить Гаскона.

Мечты сбываются — ничего не скажешь.

— Убирайтесь, — произнесла девушка, указав дулом на фонарик. — Мы остаёмся.

— Идиоты.

Дважды просить не пришлось. Гаскон схватил фонарик и исчез за тяжёлой дверью.

Сердце Изабель пропустило удар.

Снова наедине.

Вот только ничего романтичного в этом не было. Эрик в отчаянии, в ужасе, в смятении.

А её разум одолела не менее отчаянная мысль.

— Ты... — прохрипел он, едва сдерживая гнев. — Изабель, ты не можешь здесь остаться! Уходи!

— Эрик, — она улыбнулась, бросив оружие на пол. Подойдя, девушка крепко стиснула в объятиях мужчину, сжала пальцами рубашку у него на спине. — Я не вынесу, если ты исчезнешь. Мне никто не нужен. Только ты. Ты один.

Он замолчал, содрогаясь в её объятиях, борясь с эмоциями.

— Я ненавижу тебя, — слова давались ему с такой болью, что казалось, будто изо рта вот-вот брызнет кровь. — Уходи. Ты мне не нужна. Я не хочу тебя видеть.

— Эрик...

Мужчина прерывисто вздохнул, когда девушка прильнула к нему, мягко поцеловала в губы. И впервые на её памяти лицо её возлюбленного отразило такую острую боль, такое всепоглощающее страдание.

— Я так замёрзла здесь, — произнесла она, закрыв глаза. — Давай поднимемся?

Простой вопрос застал его врасплох. Эрик вздрогнул, взглянув ей в глаза, не сразу осознав, о чём она просила.

— Уходи...

— Ни за что.

— Я чудовище. Мерзкое, отвратительное чудовище, — он прерывисто выдохнул. — Изабель... я слышал их. Слышал их крики, угрозы, мольбы, стенания. И для меня они были слаще любой музыки.

Эрик отвёл взгляд, зажмурился, коснувшись ладонью шрама. Изабель замерла. Раньше он касался раненой половины лица только через маску.

— Они... порой снятся мне.

— Эрик. Хватит. Хватит жить прошлым.

Он застыл, глядя в пустоту перед собой. Эти слова прозвучали так внезапно, так спокойно, но словно заставили мужчину пробудиться после мучительного забвения.

— Всё хорошо, — она крепко сжала его ладони. — Вместо криков — детский плач, вместо угроз — трещотка погремушек, вместо мольбы — колыбельные. И моё ворчание вместо стенаний. Эрик... позволь мне заполнить пустоту в твоём сердце.

Его самоконтроль вновь дал глубокую трещину. Изабель всегда было непросто понять его эмоции, истолковать их, но сейчас она видела, как сильно его ранили её слова.

Эрик был равнодушен к грубости, угрозам и обвинениям.

Но слова любви оставляли на нём шрамы куда более глубокие и болезненные, чем от огня.

— Эрик, — выдохнула она, прильнув к мужчине, носом уткнувшись в его грудь. Он обнял её до того бережно, словно боялся сломать. — Ты столько боли мне причинил. Хочешь так же поступить и с малышом? К сожалению, я знаю, как тяжело жить без папы.

— Господи, Изабель...

— Ты ведь даже не задумался об этом? — она мягко улыбнулась. — Глупый.

Эрик не ответил, лишь поцеловал девушку в лоб, не выпуская из объятий.

— Милый, — девушка вздохнула, закрыв глаза. — Я до костей продрогла.

— Да... сейчас...

Он взял подсвечник с тремя свечками и на негнущихся ногах вывел Изабель из морга. Стоило тяжёлой двери закрыться у неё за спиной, как девушка облегчённо выдохнула.

Наконец-то. Смогла. Выбралась. Вытащила. Обманула. По крайней мере, смогла выкрасть его из могилы, из холодных рук смерти.

Но не из когтей Призрака Оперы.

Ещё нет.

Они вернулись в его обустроенные комнаты — такие тёплые, такие уютные и такие знакомые. Не говоря ни слова, Эрик накрыл её своим тяжёлым плащом, подошёл к камину, растопил его.

Изабель наблюдала за каждым действием мужчины.

Она так любила его мрачное жилище.

Она так сильно ненавидела его.

Каждый проведённый здесь день был полон покоя, тишины, умиротворения и безопасности. Словно жизнь пластиковых фигурок в стеклянном шаре.

Настало время его разбить.

Освободить Эрика.

Не допустить, чтобы он снова вернулся в свою подземную гробницу.

— Хороший мой, — она улыбнулась, взяв за ручку старинный стеклянный фонарь с корпусом из бронзы. — Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится?

Он не успел ответить. Размахнувшись, девушка разбила фонарь об стол. Прозрачная жидкость растеклась по ковру, шкафу, бумагам, попала на диван. Комнату наполнил резкий запах керосина.

— Твоя старомодность.

Эрик рванул к ней, но было слишком поздно. Изабель схватила подсвечник, бросила в керосин горящие свечи.

Пламя ярко вспыхнуло, обдав девушку жаром. Эрик в ужасе отпрянул, невольно закрыв шрам на лице рукой. Сухая мебель, книги, партитуры, ковры быстро занялись огнём, загорелись с сухим треском.

Огонь взревел, высекал искры, пускал чёрный дым.

— Изабель!

— Раз не можешь жить со мной, — произнесла она, и по её лицу потекли слёзы, — так умри со мной!

Эрик заскрежетал зубами.

Пламя пожирало всё, что он так долго, так кропотливо создавал.

И, улыбаясь, Изабель расправила руки в стороны, позволяя огню поглотить себя.

Примечания:

https://vk.com/misternevermore