Знакомой тропой я рядом с тобою иду (гет)

Осенние листья шумят и шумят в саду,

Знакомой тропой я рядом с тобой иду.

И счастлив лишь тот, в ком сердце поёт,

Кто рядом с любимой идёт.

М. Лисянский

Мелкий колючий дождь тоскливо шелестит вторые сутки, стекая каплями по маленькому окошку под потолком. Серый туман пухнет, как тесто в кадушке, расползаясь от пруда, затянутого ряской, до старых яблонь в саду. Солнце окончательно захандрило, кутаясь в свинцовые тучи, тяжёлые и холодные; кажется, что дождь вот-вот перейдёт в мокрый снег.

Артур возился с радиоприёмником, когда заметил боковым зрением, что окошечко внезапно покрылось туманом. Он не успел сильно удивиться — ведь только что светило не по-осеннему щедрое солнце — как изумление растеклось внутри теплом от кончиков пальцев с отвёрткой в руке до слегка оттопыренных ушей, отчего стало жарко. Артур смотрел на контур сердечка, появившегося на запотевшем окне, и улыбался. Молли могла сколько угодно звать Артура на обед, но он зачастую забывал о своём обещании быть вовремя, увлёкшись разборкой очередного маггловского чуда техники, притащенного с рейда. Кажется, Молли нашла действенный способ выманить его из мастерской. Артур спешно бросил отвёртку на верстак, вытер руки о подол мантии и выскочил на улицу, жмурясь от яркого света и вдыхая сырой морозный воздух. Чуть не бегом устремился по тропинке к дому, на ходу оборачиваясь и стараясь запечатлеть в памяти не совсем симметричное, но самое дорогое нарисованное сердечко на окошке.

Ветер-забияка собирает нити дождя в кулак и бросает их на крышу мастерской, заставляя дробно стучать, то убыстряя, то замедляя темп. Воздух напитался влагой как губка, кажется, его можно запросто отжать в бочку под водостоком.

Артур устало потёр глаза, думая о том, что на сегодня хватит. Весь выходной он проторчал в мастерской, а ведь обещал помочь Молли с хозяйственными делами. И как она одна умудряется справляться со всем? Артур слышит всплеск воды — рядом с мастерской стоит бочка для полива, благодаря частым дождям в последнее время всё время полная. Артур улыбается, представляя, как Молли деловито споласкивает в бочке зелень. Приоткрывает немного дверь и подглядывает в щёлку, решив подобраться к Молли незаметно и обнять её со спины. Вместо неё он видит возле бочки Джинни, которая торопливо отмывает разодранные коленки. Опять стащила у братьев из сарая древний «Чистомёт»! Артур уже хочет обнаружить себя, когда понимает, что Джинни ещё не закончила свою тренировку. По крайней мере, она не отправляется к сараю, а, украдкой озираясь на дом, крадучись выбирается по тропинке через сад к дыре в ограде. Артур пробирается вслед за дочерью и, спрятавшись за корявой елью, контролирует полёт Джинни, страхуя её от падений. После часовых упражнений Джинни выглядит довольной, а Артур облегчённо выдыхает. За обедом он врёт Молли, что увлёкся устройством фелетонной трубки, поэтому задержался. Джинни и Молли по очереди смотрят на красные уши Артура — верный признак того, что тот что-то скрывает — и переглядываются. Молли уже хочет учинить разбор, как Джинни с горячностью доказывает, что всё так и есть, она сама помогала папе.

Артуру совсем не хочется выходить из мастерской, но короткий день быстро заползает сумерками в окошко, а развешивать шары света почему-то кажется неуместным, ведь дождь продолжает оплакивать лето и заползает хандрой куда-то в самую душу. В последнее время всё чаще ноет спина, а правую ногу так крутит, что приходится её приволакивать. Артур вздыхает, бросает всё как есть и выходит на улицу.

Убранные грядки ёжатся чёрными комьями; границы с межами стёрлись и раскиселились. Последние листья яблонь лепреконским золотом устилают тропинки в саду, а среди голых ветвей висит красно-жёлтое яблоко, чудом удержавшееся на ветру.

Артур находит Молли в саду, она стоит возле сухой яблони, сама вся какая-то высохшая и увядшая. Весной весь сад дружно невестился, а одна яблоня так и не распустилась. Может, подмёрзли корни, может, ещё какая напасть приключилась, только её почки так и не наклюнулись, не выпустили нежные бело-розовые цветы. Потом погиб Фред, и никому не было дела до умершего дерева. Сейчас же, поздней осенью, когда яблони облегчённо выпрямили ветви, сухое дерево едва ли можно отличить от остальных. Но Артур знает, что это именно оно. Молли не плачет — слезы дорожек на её щеках от мелкого дождя, который сочится из набухших туч. Только они почему-то солёные на вкус, как убеждается Артур, когда целует Молли легонько в краешек губ. Он берёт Молли за руку, и так они стоят бесконечно долго, но достаточно, чтобы услышать, что мёртвое дерево ещё живое. Потом уже, следующей весной, из пня проклюнется молодой побег, жизнеутверждающий и сочно-рыжий, дарящий поздние яблоки.

Артур идёт мимо старых яблонь; облетевших кустов малины, подвязанных на зиму; смородины и крыжовника, уснувших до весны; высоченной груши, из ствола которой настырно лезут пасынки, и думает о том, сколько же раз вот так в Норе заканчивалась осень.

Ту самую корявую ель, за которой он прятался, когда помогал Джинни учиться летать, они наряжали на прошлое Рождество с Розой и Хьюго, а вот на этом пятачке между сараем для мётел и огородом Молли всегда укладывала тыквы и как бы она их ни пересчитывала, Джордж с Фредом, а позднее с Роном, утаскивали добрую часть к Хэллоуину для своих экспериментов и «вредных опытов», как называла деятельность братьев Анжелина. Один только Волдеморт, комично выглядывающий из тыквы, чего стоил…

Тропинка к дому хорошо видна, ведь буйная зелень сейчас пожухла, сиротливыми бустылами обозначая фарватер. Артур не замечает пронизывающего ветра, потому что внутри тепло от воспоминаний. Он убыстряет шаг, желая побыстрее взглянуть в любимые глаза, обнять ту, с которой вот уже больше сорока лет идёт рядом.

Он открывает заднюю дверь кухни, выдыхает короткое:

— Молли…

Она в тревоге спешит навстречу, поднимаясь из глубокого кресла возле камина. Потом понимает, что всё хорошо; взгляд её теплеет, она утыкается ему в плечо, позволяя обнять себя всю, поцеловать в посеребрённую макушку, и слушает удары сердца любимого мужчины.