О птицах, тенях, героизме и живых сновидениях (джен)

Море в этом году было спокойным. Оно тихо плескалось у самого берега, накатывало на гальку, убегало назад. Волны мягко шумели, перепрыгивали друг через друга, и только при особо сильном порыве ветра выгибали спины, чтобы через минуту снова успокоиться и продолжить свою игру.

На берегу моря лежала перевернутая лодка, сушились рыболовные снасти. Здесь стоял дачный поселок — один из тех, что строятся вблизи больших городов. Невдалеке особнячком расположился летний лагерь, куда из разных школ, детских садов и детдомов съезжались на каникулы ребята. Тут они купались, бродили по лесу, взбирались на скалы, нависшие над самой водой. Дачники угощали гостей рыбой и катали на лодках вдоль горных ущелий. Ранней весной и поздней осенью поселок замирал, но перед Новым годом оживал вновь, когда в лагере начинался зимний сезон. Тогда здесь устанавливали большую елку, заливали каток, строили горки и ледяные фигуры. А в Новогоднюю ночь в центре поселка запускался грандиозный салют из множества разноцветных фейерверков.

Теперь было начало сентября — лагерь пустел, со дня на день должна была уехать последняя группа из Петербурга. Холодало, осень подступала все ближе, и листья, пожелтевшие, побуревшие, медленно укрывали остывающую землю.

На берегу моря, у самой кромки воды, на перевернутой лодке сидел мальчик. Обыкновенный мальчишка лет десяти, веснушчатый, в вязаной шапке с длинными «ушками» и просторной куртке-бомбере. Он хмуро чертил что-то пальцем на внешней стороне дна лодки, а ветер легонько трепал рыжую челку, которая нет-нет, да выбивалась из-под полосатой шапочки. Мальчик, вероятно, кого-то ждал — иногда оборачивался к лагерю и долго глядел на узкую ленту тропинки. Потом, вздохнув, начинал снова рисовать замысловатые узоры на засыпанной песком лодке или складывать в ряд камушки: от большего к меньшему. Шумели волны, ветер играл опадающими листьями. На берегу не было абсолютно никого. Дачники попрятались по домам и, вероятно, наслаждались теплом и уютом околопечных посиделок.

Вдруг издалека послышался нарастающий шум. Несколько голосов не то кричали, не то смеялись, перебивая друг друга, и эти звуки постепенно приближались, становились громче, пока, наконец, не достигли ушей мальчишки. Он обернулся.

Вдоль берега моря бежала собака: дворняга, не то белая с черными пятнами, не то черная с белыми. Скулила, широко распахнув пасть с высунутым наружу розовым языком, поскальзываясь на мокром песке, а следом за ней, что-то громко крича, со всех ног неслись трое подростков. В руках они держали комья мокрого песка, и несчастному животному то и дело приходилось уворачиваться от бомбежки сыпучими снарядами. Вся эта компания промчалась мимо мальчишки на лодке, который проводил ее сосредоточенным взглядом, и вслед за собакой побежала дальше. На первый взгляд парням было лет одиннадцать-двенадцать. Не из приезжих, что было заметно по видавшей виды домашней одежде: джинсам, свитерам и потертым ветровкам. Это стало делом привычки: местные ребята, в отличие от гостей, обычно не беспокоились по поводу того, как выглядят и во что одеваются. Кому какое дело, если ты хозяин здешних мест, не связан учебой и обязательствами взрослой жизни, которые диктуют особые правила поведения в обществе?

У одного из домиков на невысоких колышках висела большая рыболовная сеть. Пес на полном ходу врезался в нее, зацепился, упал, запутался и теперь, жалобно скуля, прыгал из стороны в сторону в бесплодных попытках вырваться из толстых тугих веревок. Хулиганы остановились в стороне и с усмешкой смотрели на страдания животного.

— Погодите, сейчас я ее, — один из них отошел немного и поднял с земли самый большой из комьев песка, смешанного с глиной. Почуяв недоброе, собака припала к земле, сжалась в комок. Двое других следили за товарищем, с интересом ожидая дальнейшего развития событий, когда внезапно раздался чей-то незнакомый, но требовательный голос:

— А ну, отойдите от нее!

Мальчуган в полосатой шапке стоял позади, сурово сдвинув у переносицы рыжие брови, глядя светлыми решительными глазами на удивленную троицу. Те недовольно переглянулись.

— Эй, тебе что, больше всех надо?

— Просто отпустите собаку, — повторил мальчишка, не двигаясь с места, только сильнее сжал маленькие кулачки.

— А ну, беги отсюда!

Паренек не шелохнулся. Надо сказать, что в его положении заключалось меньше преимуществ, чем у его противников, если вообще какие-то преимущества были. Все трое подростков выглядели старше, сильнее и при случае, легко могли его поколотить, что и собирались теперь сделать. Заметив, что угрозы не помогают, и малолетка явно не собирается отступать, компания решила приступать к действию.

— Ну, держись!

Они уже двинулись вперед на маленького нахала, который приготовился к обороне, поднимая кулаки к лицу, когда другая незнакомая фигура метнулась буквально из ниоткуда, со стороны, и выросла напротив.

Это был еще один мальчишка-подросток: высокий, худой, загорелый. Блондин, примерно одного возраста с теми тремя, что недавно гнались за собакой. В темно-синих джинсах и водолазке, на ногах — когда-то белые, а теперь затертые и испачканные в глине, но все еще целые найки. Замечательнее всего выделялась венчавшая голову шевелюра кудрявых светло-русых волос, которые трепетали на ветру, как сотни мелких пушистых змеек. Вскинув кверху обе руки и лихо улыбнувшись, парень сделал шаг по направлению к троице и полусерьезно-полушутя произнес:

— Стоп, стоп, стоп… Ребят, подождите. Вы что же, собрались выяснять отношения? А трое против одного — не слишком ли много?

— А тебе-то что? — буркнул тот, что был старше всех, в спортивной мешковатой ветровке. — Не суйся, куда не просят, иначе и тебе прилетит вместе с ним.

Парень покачал кудрявой головой.

— Нечестно как-то получается, пацаны. Он один, вас трое. Может, договоримся по-хорошему?

— Вали, я сказал!

— Да что ты их слушаешь! — крикнул другой мальчишка в синем свитере и шагнул вперед. — Бей их!

— Беги потихоньку, — шепнул незнакомец рыжему. — Беги, я разберусь.

— Ни за что, — проворчал тот, удивленно глядя на своего неожиданного защитника. — Сам уходи. Зачем ты здесь появился вообще?

Подросток не успел ответить. Как раз в этот момент один из хулиганов размахнулся для хорошего удара, но новенькому удалось перехватить руку и оттолкнуть противника в сторону. Завязалась драка. К слову сказать, бился новый знакомый умело, прикрывая собой рыжего мальчишку и отбивая атаки быстро, четко, слаженно и даже немного весело.

— Тебя хоть как зовут? — крикнул он во время короткой передышки.

— Сергей!

— Отлично! — бойкий взмах кудрей и та же широкая добродушная улыбка. — Приятно познакомится, Сергей. А я — Игорь. Игорь Гром.

Больше всего на свете Игорь Гром не любил, когда его поучали. Просто терпеть не мог. В такие моменты в нем просыпался злой надутый мальчишка, не желавший никого слушать и абсолютно уверенный в том, что лучше всех знает, что ему делать и как правильно поступать. Одно дело, когда Гром был неправ, знал это, но то ли из вредности, то ли по какой другой причине, упорно не желал этого признавать. Другое — когда он на сто процентов был уверен, что правда на его стороне. Тогда он мог огрызаться, язвить и стоять на своём, лишь бы последнее слово оставалось за ним. В конце концов, в двадцать девять лет он уже майор полиции. Имеет он право на своё мнение или не имеет?

Вот и сейчас, слушая, как его в очередной раз распекает начальник — Фёдор Иванович Прокопенко, Игорь хмурил брови, отворачивался в сторону, сверля недовольным взглядом офисную дверь. Он знал, что за ней ребята-коллеги уже делают ставки на его увольнение. Правда, по опыту работы, Игорь был уверен: никогда в жизни суровый Фёдор Иванович не подпишет его заявление, разве только под давлением очень сильных обстоятельств. Ну а сейчас? Что он такого сделал? Промчался по Питерским дорогам на мусоровозе? Снёс памятник на торжественном мероприятии перед кучкой журналистов? Так ведь никто не пострадал. Зато грабители уже схвачены и сидят за решёткой. Дело закрыто и даже план выполнен, все замечательно. Так он и заявил Прокопенко, но тот все равно был недоволен.

— В команде надо работать, Игорёк, в команде, — тон генерал-полковника был уже скорее просительный, чем начальственный. Игорь усмехнулся. В команде… Нет уж, спасибо, в одиночку оно как-то надёжнее. Плавали, знаем. Да и с кем? С Цветковым, у которого слов всегда больше, чем дела? Или с Зайцевой? Она хоть девчонка и неплохая, толковая, но представить её своей напарницей Игорь не мог ни за что. Да и зачем они ему? Он сам себе голова, отлично справляется с преступностью своими методами. Немного эксцентричными, конечно, методами — это факт. Но ведь с ними и нельзя по-другому, с этими бандитами.

Однако Фёдор Иванович в этот раз, похоже, был настроен решительно. День у него не задался с самого утра. Пришлось встать очень рано и репетировать торжественную речь для открытия памятника, которую не успел выучить накануне. А он эти речи не любил — всегда чувствовал себя неловко, даже когда приходилось поздравлять коллег по работе с Днём рождения. От переживаний и недосыпа разболелась голова, а может, давление подскочило — Прокопенко выяснить не успел — опаздывал на церемонию. А в итоге все сорвалось благодаря одному парню с его мусоровозом, который теперь сидит за столом и пытается уверить все отделение в том, что он круче всех. В общем, генерал-полковник рассердился. Достал из ящика стола листок бумаги, ручку и положил все это перед Громом:

— Пиши. Пиши, по собственному.

Игорь поднял на Прокопенко удивлённый взгляд. Опять? За что? Но начальник только сердито шевельнул седыми усами и кивнул на листок:

— Пиши, пиши.

За дверью кабинета началось активное движение. Весь полицейский отдел, внимательно наблюдающий за происходящим, сделал вывод: сегодня Игорь Гром уж точно покинет стены этого заведения. И ставки резко возросли. Кучка из банкнот на столе Игоря стремительно увеличивалась, пока тот в кабинете генерал-полковника подписывал заявление об увольнении.

Все с нетерпением ждали исхода поединка. Не потому что ненавидели Грома, а так, из желания почувствовать азарт, ну и немного разбавить серые рабочие будни. А чем ещё заниматься? Не потерянный же кошелёк дедка-пенсионера искать, только время без толку тратить. Полный полицейский, битый час уже пытающийся растолковать этот момент тому самому пенсионеру, тяжко вздохнул. В это время дверь генеральского кабинета отворилась, и майор Игорь Гром собственной персоной предстал на его пороге. Глаза всех бывших в это время в зале обратились к нему.

Нисколько не смущаясь, Игорь танцующей походкой спустился по лесенке с балкончика перед генеральским кабинетом, подошёл к своему столу и сгрёб изрядную охапку банкнот. Затем направился прямо к приунывшему пенсионеру и сунул деньги ему в руки.

— Держи, отец.

От такого подарка дедушка буквально оторопел, открыл рот, да так и сидел, пока Гром направлялся к выходу. Полный полицейский только развёл руками, а все остальные сразу поняли, что это значит — Игорь снова остаётся — и многозначительно переглянулись.

В своём кабинете Фёдор Иванович задумчиво сидел в кресле над Громовским заявлением. Отодвигал его, подвигал обратно, чертил ручкой на соседней бумажке замысловатые узоры и круги. Наконец, плюнул, взял листок и убрал в один из выдвижных ящиков стола. Шут с ним, все равно Игорь в чем-то прав. Раскрываемость без него действительно давно бы упала в глубокую яму. Да и сразу выгонять упрямого майора нет смысла. Перевоспитать можно. Приставить к нему кого-нибудь, чтобы учился командной работе. Вопрос только — кого?

А Игорь, между тем, направился в суд на слушание дела Кирилла Гречкина — богатенького сына местного бизнесмена, которого своими же руками и арестовал на прошлой неделе. На шикарной машине ярко-красного цвета, купленной явно не за свои деньги, Гречкин сбил насмерть девочку из детдома и позорно уехал с места преступления. На прошлой неделе Игорю удалось схватить и арестовать мажора под натиском бесчисленных вспышек и камер журналистов. А сегодня, в суде, тот сидел нагло развалясь на лавке, с таким выражением лица, что Игорь сразу понял: тут уже все решено и без его свидетельства.

Мальчишка в светло песочной куртке поверх красной толстовки, чуть не плача, выступал с трибуны. Игорь знал его. Лёша Макаров был близким другом погибшей девочки — из того же детдома, и теперь с пылкостью, поразившей даже самого́ майора, пытался доказать вину подсудимого. А тот лишь насмешливо скалил зубы, жевал жвачку и едва не расхохотался, услышав возмущённое: «Он их купил!» Под «ними» подразумевались судьи. Кончилось все тем, что через несколько минут Гречкин — уже свободный человек — все с той же скалистой улыбкой и жвачкой вышел из здания суда под шум и вспышки камер журналистов. Посылая всем вокруг салюты, попутно припомнив Игорю Грому своё жестокое задержание, он сел в красную машину и укатил, бесконечно довольный собой и произведённым эффектом.

Игорь вышел позже, когда рассосалась толпа, утащили свои камеры операторы, и убежал Лёша Макаров, возмущённый, обиженный, поражённый до глубины души произошедшей на его глазах несправедливостью. Игоря, который попытался было остановить паренька в коридоре, он оттолкнул и бросил что-то очень злое, на что Гром даже не нашёлся, что ответить. Сам майор не то, чтобы был очень уж удивлён, скорее, раздосадован. Не в первый раз на его глазах случалось подобное. Не в первый раз от рук правосудия уходил кто-то, у кого было много денег, много власти, и кто мог благодаря всему этому творить все, что вздумается, не опасаясь последствий. Обычно такие дела проходили тихо — чтобы не было лишних волнений. Но инцидент с Гречкиным вышел-таки в общественный доступ, и теперь о нем говорили все. И судя по всему, будут говорить ещё долгое время.

Игорь поглубже надвинул серое кепи на глаза и сунул руки в карманы любимой коричневой кожанки. Пасмурное Питерское небо, казалось, собиралось пролиться дождём, хотя по прогнозу его на сегодня не обещали. Подул лёгкий прохладный ветер. Игорь уже собирался направиться обратно, в отделение, как в кармане завибрировал старенький мобильный телефон. Майор взглянул на экран, недоуменно нахмурился и, нажав кнопку «принять», поднёс телефон к уху.

— Да?

— Игорь, это правда? Это что, действительно, правда?

Гром вздохнул. Ну конечно, как он мог забыть. Сергей Разумовский — гений, миллиардер, филантроп. Одно из самых заметных лиц современности, во всяком случае, в их городе. А для него просто Серёга — рыжий веснушчатый парень, с которым они дружили ещё с самого детства. Вот кто больше всех интересовался делом Гречкина. И похоже, что информация об освобождении последнего уже дошла и до него.

— Так значит, его отпустили? Игорь, но он же преступник!

— Серый, послушай меня, успокойся, — Гром старался говорить максимально ровным голосом, хоть нервы и у самого были на пределе. — Возьми себя в руки.

— Но как же это возможно? Он же… Почему ты ничего не сказал, Игорь?

Гром не ответил. Что бы он мог сказать? В таких случаях решение принимал не он — другие. Повыше, поважнее и повлиятельнее. Игорь прекрасно это знал. Как, впрочем, и Разумовский, который теперь ненадолго замолчал. Гром мысленно представил себе, как друг стоит где-нибудь у стола в своём шикарном офисе, закрыв глаза и стиснув зубы — он часто так делал, когда необходимо было успокоиться. Майор вдруг снова вспомнил Макарова Лёшу. Тот также импульсивно, по-детски, пытался сегодня бороться за справедливость. Кстати, где он сейчас? Как бы чего не натворил.

— До каких пор это будет продолжаться, Игорь? Выходит, что им все можно? И никто их не остановит? — голос Разумовского срывался и дрожал, как и всегда во время сильных эмоций. Потом вдруг он проговорил очень тихо: — Это же из нашего детдома девочка. Из моего… Как… Как же так?

Игорь прислонился к стене ближайшего магазина и вздохнул. Он не знал, что говорить. Да и слова тут были излишни. Оба прекрасно понимали друг друга. Оба хорошо знали, что у другого на уме. Но что это меняло?

Игорь посмотрел вокруг. Поднял голову вверх. Все было как всегда. Даже тучи на Питерском небе не расползлись в разные стороны, а по-прежнему серым покрывалом укутывали большой город. Куда-то торопились люди. Парочка: парень с девушкой, обнявшись и смеясь, прошли мимо. Мужчина с мальчиком — вероятно, папа и сын — остановились в двух шагах от майора. Мужчина присел на корточки и затянул потуже развязавшиеся шнурки у паренька на кроссовках. В конце концов, что изменилось? Разве в первый раз за все то время, что Игорь служит в полиции, происходило подобное? И — ему ли не знать — не в последний.

Игорь поймал себя на мысли, что уже около минуты просто молчит в трубку, и решил поинтересоваться:

— Как твоя презентация?

— Презентация?

— Презентация соцсети. Ты говорил, будет сегодня. Она ведь, — Игорь взглянул на наручные часы, — уже состоялась?

— Ах, да, — Сергей нервно рассмеялся. — Точно. Да, прошла… Но я лучше потом тебе расскажу.

— Заеду?

— Что?

— Заеду — расскажешь.

— Сейчас? — майору показалось, что в голосе Разумовского послышался испуг. — Н-нет. Сейчас не нужно… У меня встреча. Вечером.

— После работы заеду, — Игорь усмехнулся. — Сейчас все равно не могу — дела.

— Да. Да. Вечером жду тебя.

Игорь нажал «отбой», ещё раз посмотрел вверх, и сунув руки в карманы, в задумчивости направился своей дорогой.

— Ты сказал ему?

Сергей обернулся, поглядел на своего собеседника сквозь упавшую на глаза прядь рыжих волос.

— Нет. Не сказал.

— Прекрасно…

— Ты так и не объяснил мне, почему я должен молчать.

— Все узнаешь. Со временем. А пока пообещай мне, что не сболтнёшь лишнего, пока я не скажу. Это ведь не так сложно?

Сергей усмехнулся.

— Не переживай. Не настолько я безнадёжен.

Больше всего на свете Сергей Разумовский не любил, когда что-то шло не по плану — страшнее этого для него, вероятно, был только кабинет стоматолога. И если вдруг судьба резко заносила на повороте, становилась непредсказуемой и неопределённой, Сергей чаще всего терялся, паниковал и рисовал для себя самые ужасные перспективы. Игорь Гром нередко подшучивал, что, мол, с таким уровнем стрессоустойчивости его другу следовало бы выбрать профессию попроще, скажем, инженера или библиотекаря. Ну или, по крайней мере, не лезть в бизнес, где каждый следующий день приносит ещё больше неожиданностей, чем предыдущий. Серёга на эти подколы не обижался, но всякий раз одаривал друга испепеляющим взглядом птеродактиля перед нападением. Игорь только невинно улыбался в ответ, пробрасывая в зелёных радужках глаз лукавый огонёк, и получал от собственной шутки невероятное удовольствие.

На окружающих же Разумовский производил загадочное впечатление. Он редко появлялся на публике, мало говорил, много работал и жил в самом высоком здании в центре города. Кроме того, Сергей был молод, хорош собой и ещё не женат, чем особенно привлекал прекрасную половину человечества. Молодой миллионер, несомненно гений, человек-загадка. Про него ходило множество слухов. Говорили, что в своих апартаментах он держит чертежи секретных инженерных разработок, и вот уж чего бы только не отдали журналисты, чтобы узнать, что это за разработки! Новый факт из биографии — у Разумовского нет родителей, мальчик-приемыш из детдома сам добился всего — дал дополнительную пищу для голодных до информации мозгов и повод для сплетен. Составлялись невероятные теории о прошлом молодого гения. Появилось даже целое движение, к которому можно было присоединиться в социальных сетях по хэштегу #поддержитесергеяразумовского. Искали его родителей.

Тогда будущий миллионер только начинал делать свои первые шаги в большом бизнесе, и шумиха, которая поднялась вокруг его персоны, была ему даже на руку. Фанаты, как известно, идеальный инструмент для любого пиара, и Разумовский грамотно воспользовался этим инструментом. По вечерам, залезая с ногами на серый диван в своём новом офисе с огромными стеклянными окнами, он углублялся в соцсети. Читал посты, комментарии. Кому-то даже отвечал, чем вызывал огромный прилив нежности у своих поклонников. Шутил, подливал масла в огонь и добился-таки того, что его имя стали произносить не иначе как с особой ласковостью и даже при знакомстве называли запросто: Серёжа.

Со временем страсти утихли. Появились новые задачи, новые идеи и цели. Тогда-то Сергей Разумовский впервые открыто заявил о своём желании открыть принципиально новую социальную сеть, для создания которой у него уже были какие-то наброски. Наброски, надо сказать, довольно смутные, но это сейчас, а потом... О, потом эта соцсеть обгонит всех конкурентов на много шагов вперёд. Ведь у неё будет то, чего нет ни у кого из них. Возможность бесконтрольной публикации того, что называют свободой слова, и неограниченное использование ресурсов.

Актуально ли это? Конечно! Опасно ли? О чем вы говорите? Вы против того, чтобы люди выражали свою гражданскую позицию? Короче говоря, где мытьём, а где катанием Разумовский проложил себе путь в светлое будущее и надеялся, скрестив пальцы, удержаться на плаву в этом бурном море суеты и конкуренции.

Прошло три года. Сергей Разумовский брился в ванной перед зеркалом. Готовился к важному событию — пожалуй, самому важному в своей недолгой ещё жизни. Наступало время его триумфа, день, которого он ждал многие годы. Стряхнув с кончиков пальцев воду в раковину, миллионер продел руки в рукава свежей белой рубашки; застегнул тугие пуговицы на груди и манжетах. Одёрнул рубашку, прошёлся мокрой ладонью по стрелкам на брюках, бросил критический взгляд в зеркало и остался доволен. Хорош. Нет, ну а что — хорош. К двадцати трём годам он окончательно сложился в харизматичного молодого человека с выразительным, скуластым лицом, широкими плечами и осанистой фигурой. Бледность лица, голубые глаза и рыжие волосы только подчёркивали образ таинственного гения, а Разумовскому было крайне важно выразительно выглядеть на публике.

Ему вдруг показалось, будто в воздухе витает что-то едва осязаемое, неопределённое. Тише, тише. Вот оно. Только бы не спугнуть, не упустить призрачную дымку. Что это? Вдохновение? Предчувствие? Трепет победителя?

Он закрыл глаза, выдохнул и снова посмотрел в зеркало. Волосы расчёсаны на прямой пробор. Рубашка идеально выглажена, заправлена в брюки — отлично, верхняя пуговица расстёгнута. Брюки и кеды — всё в совершенном порядке. Часы. Конечно, не забыть надеть часы. Очки он возьмёт с собой. Нужно ещё повторить текст доклада перед выступлением. Что ещё? Вроде, всё. Неужели всё? И больше ничего не нужно? Через час, нет, через час и десять минут он выйдет на сцену. На него будут смотреть несколько десятков пар глаз. Его будут оценивать и обсуждать — его и его детище — новую социальную сеть «Vmeste», и по итогу этих обсуждений решат: давать разработке зелёный свет или же отказать.

«Откажут?» — спросил сам себя Разумовский и последний раз глянул в зеркало.

Нет, не откажут.

В офисе его ждала Марго — виртуальный помощник-голограмма, которая ровным вежливым голосом предупредила о новом сообщении на телефоне.

— Выведи на экран, — Разумовский отвлёкся от своих мыслей и повернулся к огромному полотну посредине офиса. Тот засветился белым светом, а затем выдал текст сообщения, состоящего всего из одного слова.

«Удачи!»

Сергей усмехнулся. Игорь, как всегда, краток и совершенно неисправим. В век IT-технологий, интернета и соцсетей пользоваться СМС? Гром был такой один. Сдержан, строг и немного старомоден. В своём кепи с коротким козырьком и коричневой кожанке он напоминал выходца примерно пятидесятых годов прошлого века. Было в этом что-то забавное, во всяком случае, для тех, кто Грома не знал. Но Разумовский знал, причём, преотлично. Друг детства, что и говорить. Ответив на сообщение таким же коротким «Благодарю», он спустился на первый этаж и занялся последними приготовлениями к предстоящей презентации.

* * *

Как так получилось? Как вышло так, что уже через пару часов Сергей Разумовский — миллионер, самый молодой гений современности, человек, о котором последние полгода говорил едва ли не весь Санкт-Петербург — бежал по коридорам офисного здания, и огромная толпа вездесущих журналистов неслась следом с микрофонами и камерами. Что-то громко кричала, задавала вопросы. Мелькали стены, лестницы, двери и коридоры. Сергею вдруг показалось, что он находится в каком-то кошмарном сне. Вот-вот опасное чудовище настигнет его и разорвёт на куски, а он ничего не сможет поделать. Проснуться! Надо проснуться, сейчас же, сию секунду! Ну же, Сергей Разумовский, соберись... Давай же!

Из-за поворота появилась чья-то тень в чёрном строгом костюме и остановилась у миллионера на пути. Не успел он опомниться, как сильная рука схватила его за шиворот и буквально втащила в кабину лифта, двери которого сразу же закрылись за спиной. Толпа, налетевшая на преграду, ещё что-то кричала и бушевала снаружи, но стеклянная капсула вырвала из её объятий двух мужчин и унеслась наверх. Тяжело дыша, Разумовский прислонился спиной к стенке кабины.

— Спасибо. Олег… выручил…

Его спаситель коротко усмехнулся. Сунув руки в карманы черных брюк, он слегка откинул голову назад и прикрыл глаза.

— Я всегда рядом, Серёж. Ты же знаешь.

Потасовка принимала скверный оборот. Троица хулиганов теснила приятелей к морю, надеясь прижать к кромке воды и там разделаться с ними окончательно. Уже Сергей начинал понемногу сдавать позиции. Даже оптимист Игорь, на которого насели сразу двое, всё реже сыпал остротами и всё чаще пропускал удары. Оба уже мысленно готовились к неизбежному, когда откуда ни возьмись подоспело счастливое и неожиданное спасение.

Высокий долговязый парень, худой настолько, что потёртые джинсы обтягивали острые коленные чашечки, темной тенью метнулся к дерущимся и с силой оттолкнул хулиганов на песок. В руке он держал короткую ветку дерева, вроде дубинки, с которой грозно шёл на испуганных парней.

— А ну, пошли вон отсюда!

— Шухер, пацаны! — крикнул один из троицы, отползая в сторону и не спуская с дубинки глаз. — Волк вышел на охоту!

— Пошли вон, я сказал! — замахиваясь дубинкой над головой, рявкнул парень так страшно, что хулиганов и след простыл. Подскочив с песка, они бросились наутёк, и вскоре скрылись между дачными домиками. Тогда только незнакомец отшвырнул ветку в сторону, обернулся, прищурил глаза и укоризненно покачал головой:

— Тебя одного и на пять минут нельзя оставить, Серёж.

Голос у парня был низкий, чуть сиплый, по-видимому, только недавно сломавшийся и очень тихий, так что даже удивительно было, что это он недавно так громко кричал. Тёмные длинные волосы до плеч собраны в низкий хвост. Чёрная распахнутая кожанка висела на острых плечах, открывая миру чёрную же футболку с отложным воротником. Сергей в ответ шмыгнул носом и недовольно пробурчал:

— Тебя слишком долго не было.

— И поэтому ты снова нарвался на неприятности, — хмыкнул незнакомец и перевёл взгляд на Игоря: — Кто это с тобой?

— Это…

— Игорь Гром, — тот сделал несколько шагов вперёд и протянул руку, — можно просто Игорь. Я тут мимо проходил, смотрю, ребята беседуют. Дай, думаю, присоединюсь.

Парень снова хмыкнул, глядя на Грома с тем же заинтересованным полуприщуром. Рукопожатие у него оказалось сильное, довольно крепкое для такого худого телосложения, и Игорь подумал — не зря, видимо, так испугалась хулиганская троица.

— Олег Волков. Для друзей просто Олег. Хорошо дерёшься, Игорь. Дзюдо? Джиу-джитсу? Каратэ?

— Вольное самбо, — рассмеялся Гром, опуская руку. — Отец учил. Ну и сам немного… Тренировки и так далее, — он стряхнул с рукава водолазки налипший откуда-то песок, а Олег одобрительно кивнул. Затем снова обратился к Серёге:

— И что же я пропустил?

— А вот, — Сергей указал на пса, который по-прежнему сидел на песке, опутанный верёвочной сеткой. — Представляешь, они бросали в неё камнями.

Олег взглянул на собаку, потом на друга. Покачал головой:

— Твоя доброта тебя когда-нибудь погубит.

Серёжка усмехнулся одним уголком рта. Рыжие брови, наконец, разгладились на бледном лбу, и втроём мальчики пошли освобождать несчастное животное.

Через минуту пёс уже радостно скакал вокруг своих спасителей, вилял хвостом и так и норовил лизнуть кого-нибудь в лицо мокрым, шершавым языком. Сергей вынул из кармана целлофановый пакет, в котором лежал уже изрядно помятый бутерброд с колбасой, и бросил еду псу. Тот подхватил её на лету, довольно вильнул хвостом и сел на землю, прося добавки.

— Больше нет, — Сергей развёл руками и обернулся к друзьям: — У вас есть что-нибудь?

— Только я сам, — ответил Олег, а Игорь вдруг хлопнул себя рукой по колену:

— Слушайте, а может быть, пойдём ко мне? У нас дома куриный бульон, отец котлет наготовил. Пойдём? И собаку накормим, да, приятель? — он ласково почесал пса за ухом.

Олег с Сергеем переглянулись.

— Да может, как-то… неудобно?

— Идём, идём! — Игорь махнул рукой и, не принимая больше возражений, двинулся в сторону посёлка. Ребята последовали за ним.

Так и получилось, что уже через полчаса все трое сидели за круглым деревянным столом, покрытым клеёнчатой скатертью, и перед каждым стояла тарелка, наполненная божественно пахнущим бульоном. Мальчики вдруг сразу поняли, что ужасно проголодались и беспрекословно принялись есть. Даже Олег с Серёжей, поначалу неловко чувствовавшие себя в чужом доме, вскоре обвыклись и теперь с готовностью отвечали на вопросы, которые им задавал отец Игоря — Константин Гром — высокий, усатый мужчина с такими же, как у Игоря светлыми глазами и доброй улыбкой. Во дворе перед одноэтажным дачным домиком счастливый пёс (все, наконец, как-то согласились с тем, что это всё-таки пёс, а не собака) довольно хрустел костями.

— Ну что же, мои юные друзья. Расскажите мне, пожалуйста, где это мой сын умудрился получить такой симпатичный фингал под глазом?

Игорь укоризненно насупился:

— Пап…

Гром-старший только хитро улыбнулся.

— Понимаете, — Сергей взял с тарелки ломтик чёрного хлеба, — там хулиганов было трое человек. И Игорь взялся их прогонять.

— Что же они плохого сделали?

— Пса обижали.

— А-а, — понимающе протянул Константин Гром.

— Не только пса, — заметил со своего места Олег. — Пса, Серёж, ты сам от них отбил, а Игорь вступился за тебя.

— Да я тут вообще не при чём, — Игорь махнул рукой. — Это же Олег нам обоим помог. Если бы не он, всё бы могло кончиться гораздо хуже.

— Значит, вы втроём хороши, — усмехнулся Константин Гром, забирая у ребят пустые тарелки и кивнул: — Ну что же, защищать слабых всегда похвально. Правда, не всегда необходимо для этого драться.

— Я знаю, пап. Ты часто так говоришь. Мы ведь пытались сначала решить все миром, но… — Игорь развёл руками. — Да ты бы и сам также поступил на моем месте.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся отец и поинтересовался: — Кто будет котлеты?

Две ладони мгновенно взлетели вверх. Олег немного подумал и тоже поднял руку. Из всех троих он один вёл себя всё ещё скованно, будто до сих пор не мог привыкнуть к новому для него обществу. Серёжка же, наоборот, вполне освоился и болтал теперь за двоих, уважительно называя отца Грома Константином Сергеевичем.

— А вы сами откуда, ребят? Местные?

— Не-ет, — протянул Сергей, покачав рыжей головой. — Мы из Питера.

— Из Питера? — Игорь даже подпрыгнул на стуле. — Здорово! Так ведь и мы из Питера. Тут у папиного друга дача в наследство осталась, он не пользуется, так мы вот, в гости периодически приезжаем. А там, в Питере, где живёте?

Друзья переглянулись. Потом Олег всё же ответил, натянуто и будто немного обрывисто:

— Детский дом у нас в Московском районе. Не слыхал?

Странно, но информация эта, о которой оба друга, по-видимому, стыдились упоминать, не произвела на Игоря никакого впечатления. Он задумался, потом покачал головой:

— Нет, откуда… Пап, ты знаешь?

— Вроде был такой. Ребят из отдела как-то туда приглашали на беседу с молодёжью. Я сам не был, не довелось. Так вы, значит, тамошние?

— Так точно, — и Олег вдруг просто и легко улыбнулся.

Они не могли знать тогда — Игорь и его отец, что для Серёги с Олегом — лучших друзей вот уже несколько лет — любое напоминание о сиротстве было как удар под дых. Они не любили об этом говорить и даже условились, если есть возможность соврать, то лучше уж врать, говоря, что родители есть, родители хорошие — важные люди, предприниматели, а как же иначе. Мамы у обоих обязательно очень красивые, умные, а отцы очень добрые, но все вокруг их побаиваются и непременно уважают. Таким путём можно было избежать дальнейших расспросов и жалостливых вздохов, которых Сергей не любил, а Олег просто ненавидел, настолько они казались ему пустыми и абсолютно фальшивыми.

Однако семейству Громов врать не получалось. Неизвестно почему. Может быть, из-за доверчивых зелёных глаз Игоря, а может, из-за того, что Константин Сергеевич создавал впечатление человека, такого, что любую ложь распознает сразу и наверняка. В конце концов, он ведь милиционер — Игорь сообщил об этом с особенной гордостью.

Громы лишних вопросов не задавали. Было в них в обоих, несмотря на характерную фамилию, какое-то удивительное обаяние, которого ни Серега, ни Олег объяснить себе пока не могли. Единственное, что они поняли: здесь бояться нечего и скрывать ничего не нужно. И хотя знали этих людей от силы пару часов, чувствовали, что каким-то образом становятся здесь своими.

Это были ранние нулевые — время, когда всё новое воспринималось особенно свежо и остро. Не только в силу впечатлительности возраста, но ещё и потому, что нового действительно было очень много, так, что не хватало глаз, рук, сердца и души объять всё и сразу. Ещё свежа была память о недавно ушедшем Викторе Цое, а группа БИ-2 только-только набирала обороты. Одна за другой выходили книги о Гарри-Поттере, а в кино — «Властелин Колец», фильмы о Тёмном Рыцаре и Железном Человеке. Интернет опутывал мир неразрываемой сетью. В Санкт-Петербурге ребята вновь отыскали друг друга и с тех пор стали почти неразлучны. Это было удивительное время, полное свободы, впечатлений и удивительных открытий. Таким, по крайней мере, оно запомнилось будущему майору полиции — Игорю Константиновичу Грому. Таким — он был уверен — оно осталось и для остальных.

* * *

— Ты сказал ему?

— Нет.

— Прекрасно…

Сергей смотрит на Олега с недоумением и забавно морщит лоб. Ему непонятна вся эта таинственность и конспирация. Зачем? Ведь если Игорь Гром узнает, что друг его снова здесь, то будет ужасно рад. Чего же в этом плохого? Но Волков в первый же день по возвращении оттуда строго-настрого запретил Сергею говорить о его появлении в Санкт-Петербурге. «Для твоего же блага. И для моей… безопасности».

— Ты так и не объяснил мне, почему я должен молчать.

— Все узнаешь. Со временем. А пока пообещай мне, что не сболтнёшь лишнего, прежде чем я не разрешу. Это ведь не так сложно?

Сергей все равно ничего не понимает. Но пусть. К странностям своего друга он уже давно привык. Да и в конце концов, что плохого может случиться, если Игорь узнает обо всем немного позже? Может быть, у Олега Волкова действительно есть основания скрываться, и чем меньшему числу людей будет известно о его возвращении, тем лучше. Так Сергей себя и успокоил, усмехнулся и кивнул головой:

— Не переживай. Не настолько я безнадёжен.

Дождь начался ровно в тот момент, когда Игорь добрался до башни «Vmeste», которая в темноте вечернего города сияла, словно огромный Александрийский маяк. Небо прорезало косой вспышкой молнии, громыхнул гром, и потоки воды полились из отяжелевших туч. В последний момент Игорь успел заскочить в просторный холл через открывшиеся перед ним стеклянные двери; стряхнул с кожаной куртки капли воды, достал из кармана пропуск. Пропуск был выдан Сергеем Разумовским около года назад, в единственном экземпляре и под честное ментовское: «Не терять. Второго не будет». Беспрепятственно проникнув через турникеты, Игорь через несколько минут поднялся на последний этаж и вошёл в офис, где миллионер встретил его ироничным замечанием:

— Тебе не обязательно было приводить с собой своего товарища.

Он указал на окно, за которым в это время сверкнул очередной разряд, и послышался приглушённый раскат грома. Игорь хмыкнул:

— Интересно, когда тебе надоест шутить по поводу моей фамилии?

— Не дождёшься, — Разумовский покачал рыжей головой и усмехнулся в ответ: — А что тебе не нравится? По-моему, весело.

— И главное, оригинально, — Игорь потёр ладонью лоб. — У тебя парацетамола, случайно, не найдётся? Голова раскалывается.

— Выпей лучше.

Серёга широким жестом указал на журнальный столик, где аккуратно разместились несколько тарелок с маслинами, оливками, нарезкой из сыра, вяленого мяса и крохотными канапе на деревянных зубочистках. Тут же, между тарелками, стояла уже открытая бутылка виски и два бокала, наполненных прозрачным янтарём. По правде говоря, пить Игорь сейчас намерен не был и отказался бы, если бы не дождь. Тот, судя по всем признакам, собирался продолжаться ещё, как минимум, час, поэтому Гром, от нечего делать, согласился, занял место сбоку от стола, на угловом диване, взял в руки бокал. Разумовский упал слева, откинулся на диванную спинку и забросил в себя кусочек сыра.

— Я так понимаю, презентация прошла с успехом?

— А ты ещё не слышал? — Сергей взял в руки второй бокал, подержал, поставил на журнальный столик: — Провалилась моя презентация.

— Провалилась?

Разумовский махнул рукой и залпом опрокинул в себя виски. Налил ещё, смахнул крошки с серого диванного вельвета и заложил ногу на ногу:

— Угощайся, с фуршета осталось. Не пригодилось, правда, никому. Девочки только зря старались: с раннего утра накрывали столы…

— Погоди, погоди, — Игорь, поставил свой бокал на стол и снял с головы серое кепи. — Ещё раз. Тебя провалили? Почему? Шикарный же был проект.

Сергей раздражённо покачал головой:

— Ты не понял? Не меня провалили — я провалился. Спасибо, конечно, за высокую оценку моей работы, — он язвительно хмыкнул. — Шикарная, факт. Только я, как выяснилось, оказался неудачником.

— Ты толком можешь рассказать, что произошло?

Разумовский взял с тарелки канапе, и запрокинул голову на спинку дивана. Он был все ещё в брюках и рубашке — так и не переоделся после презентации, пил вяло и неспешно. По привычке — мало (никогда не умел пить — быстро пьянел и потом долго страдал от головной боли). О своём побеге со сцены он рассказал во всех подробностях. Рассказал о том, как пришла к нему новость об освобождении Гречкина, и о том, что новость эта мгновенно стала известна всем присутствующим на презентации. О том, как вдруг растерялся, испугался и помчался прочь, не желая отвечать на множество вопросов. Умолчал Разумовский только об одном — об участии в этом деле Олега. Глубоко вздохнув, он поставил на колени локти и принялся растирать подушечками пальцев виски́ и переносицу.

— Вот что мне теперь делать, Игорь, скажи?

Гром пожал плечами:

— А что делать? Позвонишь завтра своим инвесторам, или кто там у тебя? Скажешь: так, мол, и так, переволновался, растерялся. С кем не бывает?

— Да, тебе легко говорить. Я в жизни своей так не позорился.

— Неужели? — из-под полуприкрытых век майора блеснул ехидный огонёк. — Даже тогда, в университете? На выпускном…

— Я тебя когда-нибудь придушу.

Игорь громко захохотал и чокнулся донышком своего бокала о бокал друга. Стекло звякнуло коротко и весело.

— Ну, тогда — моё здоровье, — он допил остатки виски и уже серьёзно произнёс: — Все равно я тебя не понимаю. Ты говорил: дело всей твоей жизни. А теперь хочешь всё бросить из-за какой-то, в общем-то, чепухи.

— Не хочу, — Сергей покачал головой. — Да и дело тут, по правде говоря, не в презентации, просто…

Он немного помолчал, а потом вдруг неожиданно спросил:

— Игорь, почему ты ничего не сказал сегодня в суде?

Гром нахмурился:

— Ах, вот оно что…

— Нет, действительно, почему? — Разумовский испытующе поглядел на друга. — Ведь ты же брал этого… Гречкина. Ты вёл его дело от начала до конца. Ты разбираешься в нём, как никто другой. Почему ничего не сказал?

— Опять ты за своё, — с досадой бросил Игорь. — А что, по-твоему, я должен был сделать? Кричать: «Судью на мыло»?

— Нет, зачем так? — неловко засмеялся Разумовский.

— А как? Или снова повязать Гречкина прямо там, в зале суда? И потом, что бы это изменило?

— По крайней мере, твоя позиция бы прозвучала.

— Вот как, — хмыкнул Гром. — А я, знаешь ли, не имею привычки болтать языком зря. Уж если делать что-то, так хотя бы знать, что делаешь не напрасно.

— Ты хоть уверен в том, что говоришь?

— Слушай, что ты пристал? — Игорь сердито поднялся, надевая кепи. — Извини, я пойду, мне ещё домой ехать.

— Стой, стой, — Разумовский засмеялся и схватил друга за руку. — Ну извини, не буду. Какой ты! Хорошо? Прости. Не торопись, я тебе потом водителя вызову — быстро подбросит.

— Спасибо, не стоит, прогуляюсь лучше, — Игорь снова сел на краешек дивана и, всё ещё хмурясь, взглянул на друга. — Ну что, ты думаешь, я этого всего не вижу? Вижу ещё как. И хотел бы что-то исправить. Но не могу. Не в моих силах.

— Где же тогда справедливость?

— Хороший вопрос, — Игорь откинулся на спинку дивана, покачал головой, разминая затёкшие шейные позвонки. — Знал бы — ответил.

— Может, её совсем нет? — как бы про себя пробормотал Разумовский, но Гром услышал.

— Может, и нет, — ответил он, прикрывая полусонные глаза.

Игорь не видел, какой странный взгляд бросил на него друг при этих словах: смесь отчаяния, удивления и какой-то злобы что ли. Будто ожидал услышать что-то другое. Возможно, твёрдый и честный ответ на свой вопрос. Но Игорь молчал. Он ни о чем не подозревал, ничего не видел и ничего не говорил.

Сергей опустил голову.

Так они сидели ещё какое-то время. Дождь понемногу перестал и теперь лениво моросил за окном, подгоняемый лёгким вечерним ветерком. Наконец, Гром открыл глаза, потянулся, сел ровно и хлопнул друга по плечу.

— Не кисни. Пройдёт и по твоей улице инкассатор. А за презентацию не волнуйся — сильный проект и жюри его точно оценит, гарантирую.

— Спасибо, — как-то криво улыбнулся Разумовский и поднялся, чтобы проводить друга к выходу. — Может, всё-таки вызвать водителя? Двенадцатый час…

Игорь упрямо покачал головой.

— Оставь человека в покое, пусть отдыхает, — напоследок хлебнул ещё виски и закусил маслиной. Оглядел Разумовского с ног до головы. — Помятый ты какой-то, Серёг. Бледный, как привидение. Отпуск тебе нужен и срочно.

— Отпуск, — ухмыльнулся миллиардер. — Кто мне его даст?

— Разве миллиардерам и плейбоям нужно получать разрешение?

— Больше, чем кому бы-то ни было.

Серёга становился все более и более раздражительным. Игорь, впрочем, привык. Его друг склонен был к частым перепадам настроения, и его нынешнее состояние майор объяснял обыкновенной усталостью и психом по поводу срыва презентации. Увы, он и не подозревал о настоящих причинах.

Уже спускаясь в лифте на первый этаж, Разумовский снова вернулся к недавней теме разговора:

— Как думаешь, что теперь будет с Гречкиным?

— А что с ним будет? — Игорь пожал плечами. — Вернётся к своим девчонкам, тачкам и бесконечному веселью. Ты ещё надеешься, что всё будет по закону? Или думаешь, в нём вдруг проснётся совесть?

— Неужели он не боится? — Разумовский будто и не слышал вопросов.

— Чего?

— Не знаю… Мщения, например.

Игорь расхохотался без особого, впрочем, веселья. Сергей тоже кисло улыбнулся. В это время створки лифта раскрылись, пропуская пассажиров в холл, освещённый яркими лампочками объёмных букв. Впереди вместо стены от пола до потолка высилась прозрачная стеклянная панель, и улица за ней казалась совсем чёрной.

— Дружище, тебе надо поменьше читать комиксов, — Гром остановился у закрытого турникета и протянул на прощание Разумовскому широкую ладонь. — У нас тут пока ещё не Готэм и Бэтсигнал тоже не изобрели. Может, это и хорошо. Но придётся разбираться своими силами.

Серый пожал в ответ протянутую руку и бросил взгляд на стеклянную перегородку, за которой виднелась уличная чернота и низкое ночное небо.

— А может…

Но Гром уже снова достал из кармана пропуск и шагнул за турникет:

— А водителя не нужно. Доберусь.

* * *

Было около часу ночи и улицы уже совсем опустели, когда Игорь оказался-таки у подъезда своего дома. Похолодало. Лёгкий алкогольный дурман успел выветриться, и майор мечтал сейчас только об одном: горячая ванна, чашка чая (вроде бы недавно на кухне он видел завалявшийся пакетик Эрл Грея) и сон. Завтра, впервые за много месяцев, планировался более-менее свободный день. Игорь даже надеялся уйти из управления пораньше, как закончит с отчётом по сегодняшнему делу хоккеистов, и чего уж там, посидеть в одиночестве на какой-нибудь из Питерских крыш. Он знал несколько мест, откуда открывался прекрасный вид, и где, в отличие от некоторых подобных, нечасто бывали посетители. Город давно был изучен вдоль и поперёк, и многие из его потайных закоулков были известны только майору Грому. Крыши с некоторых пор стали одним из его излюбленных мест уединения — местом силы, как теперь говорят. Здесь он мог собраться с мыслями. Здесь никто не отвлекал по пустякам, не болтал, не задавал глупых вопросов, а шум большого города даже способствовал усилению мозговой деятельности. Достаточно было выбраться наверх, желательно с хорошим таким образцом шавермы, забраться с ногами на ближайший выступ и глядеть вдаль, уткнув подбородок в колени. Прекрасный вид досуга для такого интроверта как майор.

Правду говоря, совершать такие вылазки в последнее время становилось все сложнее и сложнее. Работы прибавлялось, время от времени начальство повышало план. Бумажная волокита часто отнимала времени больше, чем само расследование, но дело было даже не в этом. Пожалуй, дело было в том, что…

Игорь вдруг замер. Он стоял собственного подъезда и уже вынул ключ из кармана, намереваясь открыть тяжёлую железную дверь. Но что-то привлекло его внимание. Профессиональное чутье, выработанное годами, подсказывало: что-то здесь не так. Вернее кто-то…

Игорь обернулся. Постоял, вглядываясь во мрак улицы, прищурился. Жёлтый свет единственного фонаря заливал пространство от подъезда до поворота в полукруглую арку. Там, под аркой, частенько собирались группы весёлых ребят, пили, курили, ругались, и поздние прохожие стремились заходить во двор с другой стороны. Но сегодня кругом было тихо — ни души. Да и когда минуту назад Гром шёл тем самым путём, он не увидел никого ни перед собой, ни позади. Показалось? Игорь приложил чип к считывателю на домофоне и шагнул в подъезд. Оглянулся ещё раз. Тишина.

Показалось. Пора отдыхать.

«Так в чем же всё-таки дело? — думал Игорь, закрывая за собой дверь. — О чем это я? О том, что недавно говорил мне Сергей. О справедливости. Он спрашивал, где она. А ты, Игорь Гром, служитель закона, ответил, что не знаешь. И ты, правда, может быть, не знаешь. Давно уже не знаешь. Но дело, наверное, не в этом. Дело в том, что где-то в глубине души ты уверен, что друг твой на самом деле прав. Хотя то, что он говорит, идёт вразрез с твоими убеждениями и с тем, чем ты занимаешься».

* * *

Когда дверь с улицы закрылась, из-под арки показалась тёмная, высокая фигура в черных брюках и толстовке с надвинутым на лоб капюшоном. Постояла, глядя на подъезд, куда только что вошёл майор, затем развернулась и исчезла в темноте двора.

Бизнесмен и миллиардер Всеволод Александрович Гречкин — отец скандально известного Кирилла Гречкина — находился сегодня в самом скверном настроении. Сидя в своём кабинете, в кожаном кресле с широкими подлокотниками, он хмуро барабанил пальцами по столу, иногда поднимался и отходил к окну, закладывая за спину руки. На рабочем столе Гречкина стоял ноутбук. Всеволод Александрович смотрел репортаж с судебного процесса, в котором участвовал его сын, и нетрудно догадаться, что именно этот репортаж приводил бизнесмена в такое раздражение.

Раздался звонок. Не отрывая взгляда от экрана ноутбука, Гречкин-старший достал из кармана мобильный, принял вызов и поднёс телефон к уху:

— Слушаю. Да. Да.

Неизвестно, что сказал дальше его собеседник, только Гречкин вдруг вскочил с кресла и раздражённо закричал прямо в трубку:

— Послушайте, вы! Мне надоели ваши бесконечные звонки и допросы! Я уже говорил, кажется, что комментировать ничего не буду… Да. Да! И прекратите обрывать мне телефон! Иначе буду заявлять на вас вашему начальству. Да, именно так! Всё! До свидания!

Миллиардер отключил мобильный и рухнул обратно в кресло, прикрывая лицо рукой. Репортаж закончился. Гречкин закрыл крышку ноутбука, нахмурил седые брови, скрестил руки на груди и задумался.

Ему, и правда, уже с полудня звонили разные издательства, блогеры, журналисты. Спешили получить новости о нашумевшем судебном процессе. Всеволод Гречкин даже не подозревал, насколько далеко успела разлететься информация. Уговаривались провести разбирательство тихо и незаметно, чтобы не спровоцировать лишнего шума. Но кто-то будто бы нарочно нарушил договорённость, так что бизнесмен теперь прекрасно знал всё, что думают о нём совершенно незнакомые ему люди. О нём и о его сыне, который и явился главной причиной скандала. Да, старший Гречкин был зол — ужасно зол — и даже не знал, на кого больше. На Кирилла, которого не видел с момента того позорного ареста под вспышками камер? На журналистов, обрывавших ему телефон? На остальной сброд, который ополчился теперь против их фамилии, и прогонял по всему интернету, как вшивых псов? А может быть (и где-то в глубине души Гречкин подозревал, что так и есть), на самого себя? За то, что когда-то упустил и теперь, как ни старался, вернуть уже не мог.

В соседней комнате послышались быстрые шаги. Дверь в кабинет распахнулась, и Кирилл Гречкин собственной персоной предстал на пороге. Весёлый, со своим извечным каким-то акульим оскалом, от которого даже у его отца сводило зубы. Совершенно беззаботный — так, по крайней мере, казалось на первый взгляд.

— Здравствуй, па! — Кирилл легко прошёл к зеркальному шкафу у правой стены кабинета, где хранились книги, документы, какие-то журналы и личные вещи отца. Присел на корточки, выдвинул один из ящиков и бросил тем же развязным тоном: — Я ненадолго! Возьму только ключи от квартиры. Где они? Ты не брал?

Всеволод Гречкин поднялся с кресла, опёрся о столешницу руками и внимательно наблюдал за сыном. Кирилл, судя по всему, избегал его взгляда, сосредоточенно рылся в ящиках и неутомимо жевал жвачку. Будто желал занять чем-то рот и не разговаривать с отцом, по крайней мере, сейчас.

— Ты ничего мне не хочешь сказать? — спросил, наконец, последний ледяным тоном, изо всех сил стараясь сдержаться и не перейти на крик.

— Что? — бросил Кирилл, не поворачивая головы.

Бизнесмен шарахнул по столу кулаком так, что толстое стекло столешницы жалобно зазвенело и едва не раскололось.

— Встань и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Кирилл замер, медленно задвинул ящик шкафа на место, поднялся с видом оскорблённой невинности.

— Объясни, что ты устроил в суде?

— Что я устроил в суде?

— Прекрати язвить! Почему твоё лицо опять на всех каналах страны? Неужели нельзя было уйти по тихому?

— Тебя это как-то беспокоит?

— Ты… ты хоть знаешь, сколько денег мне понадобилось дать судье, чтобы вытащить тебя из-за решётки? Тебя бы посадили, и правильно бы сделали… Ты меня благодарить должен!

— Благодарить? — оскал Кирилла вдруг пропал, как будто и не бывало. Лицо исказила злоба, и сын с ненавистью посмотрел на отца. — Благодарить? А тебя только это и волнует? Сколько бабла ты отвалил за моё освобождение? Так вот, чтобы ты знал: мне плевать!

— Ты…

— Хватит! Прекращай! Надоело. Я ухожу. Не хочу больше тебя видеть!

Это было настолько неожиданно для старшего Гречкина, что он замолчал и только с удивлением следил за сыном. Тот снова бросился к ящику, стал лихорадочно рыться в нем. Наконец, нашёл ключ и поднялся на ноги.

— Ты же этого хотел, да? Избавиться от меня? Так я уйду. Завтра заеду за вещами и съеду отсюда. Прощай!

Он был как в каком-то припадке. Потом через силу улыбнулся и шутливо отдал честь:

— Адьёс вам!

Кирилл вышел из комнаты. Миллиардер остался один. Медленно опустившись на стул, он сложил ладони под подбородком и глубоко задумался.

* * *

А Кирилл Гречкин помчался на свою квартиру, купленную ещё два года назад на отцовские деньги. Зло утирая слёзы, он вылетел на перекрёстке на красный, просигналил в ответ на возмущение встречных водителей и, не сбавляя хода, подрулил к огромному особняку неподалёку от центра города. Здесь он припарковал свою машину и быстро поднялся по ступенькам, на ходу набирая номер на мобильном телефоне.

— Алло! Зубр? Здорóво! Как кто? Гречкин, не узнаёшь? Свободен, прикинь! Что вечером делаешь? Бросай всё, собирай команду, сегодня гуляем у меня. Отметим мой выпуск, — Кирилл тонко рассмеялся. — Конечно, девчонок бери! Всех, кого найдёшь. Жду в восемь.

Гречкин сбросил звонок и рухнул на диван посредине комнаты. Посидел немного, но что-то, видимо, по-прежнему не давало покоя. Он подскочил на ноги, метнулся к стоящей в углу комнаты колонке и включил музыку. Выкрутил на полную громкость так, что звук ударил по ушам, выскочил на середину комнаты и принялся танцевать.

* * *

К восьми часам вечера собрались гости. Зубр — давний знакомый Гречкина — привёл с собой обещанную толпу, человек десять парней и девчонок. У Кирилла много друзей не было, но некоторые, зная его страсть к тусовкам и расшвыриванию денег, всё же околачивались рядом. Это были странные друзья и странные тусовки. Компанию всегда находил Зубр, прозванный так за свою фамилию, а ещё за ужасную упёртость и бесцеремонность. Разумеется, у него было имя, но Кирилл плохо его помнил и особо не вдавался в расспросы.

Музыка шарашила вовсю. Друзья пили, смеялись, курили. Только Кирилл почему-то спустя полчаса от начала гулянки как-то сник, сел в углу комнаты и мрачно наблюдал оттуда за гостями.

— Слышь, Гречка, а ты чего такой загруженный? — Зубр подсел к товарищу с двумя бокалами шампанского в руках. — Боишься, что выпивки не хватит? Не кисни, закажем ещё, хоть пять ящиков. Ну?

Он отдал один бокал Кириллу, а свой выпил тут же залпом. Гречкин хмуро взглянул на него.

— Это хорошо, что тебя отпустили, — продолжал между тем Зубр полупьяным голосом, не замечая того, что Кирилл мрачнеет всё больше и больше. — А с этими «представителями закона» так и будет — пока на лапу не дашь, хрен отделаешься. А теперь ты свободный человек. Забудь всё и кайфуй. Давай!

Он вдруг подхватился с места и выскочил на середину комнаты, где вовсю резвилась приглашённая компания. Схватив за руку одну из девчонок, он притянул её к себе, обхватил руками за талию и стал двигаться в некоем подобии медленного танца под громко орущую музыку. Девушка смеялась и слабо пыталась отбиться от назойливого ухажёра. Ладони Зубра между тем опускались всё ниже и ниже ей на бедра. Кирилл смотрел на них, и ему вдруг стало невыносимо тоскливо. Он и сам не знал почему, но и компания, и громкая музыка — всё в один миг осточертело. Кирилл попытался вспомнить имя той девушки, с которой танцевал сейчас Зубр и не мог. Он понял, что даже не знает в лицо добрую половину тех людей, что были сейчас здесь. Кто они? Зачем пришли? Что хотят от него? Вместо этого ему вдруг вспомнилась другая девочка — совсем маленькая, — которую он видел один раз в жизни из окна своего автомобиля и которую, как ни старался, до сих пор не мог забыть.

В конце концов, Гречкин окончательно взбесился. Поднявшись с дивана, Кирилл подошёл к колонке и выключил музыку.

Вокруг сразу же раздались недовольные возгласы:

— Эй! В чём дело?!

— Всё! — обернулся Кирилл к толпе. — Вечеринка окончена. Расходимся.

— Как? Только же начали!

— Двенадцати нет ещё!

— Ты чего творишь?!

— Стоп! Стоп! — вперёд вышел Зубр. Подошёл к Кириллу, удивлённо посмотрел в глаза. — Гречка, ты, внатуре, чего вытворяешь?

— Слушай, пошёл вон, — прошептал тот, и вдруг, вскинувшись, с какой-то болезненной ненавистью заорал: — Вон! Все слышали меня? Пошли вон! Убирайтесь, ну!

Компания с недовольством начала расходиться. Все они, конечно, решили, что Гречкин просто выпил и, по своему обыкновению, начинает валять дурака. Кто-то бросил на прощанье «пару ласковых». Кирилл не обратил на это внимания. Ему становилось всё хуже и хуже. Причём, не только морально, но и физически. Может быть, от нескольких бокалов шампанского, а может быть от утреннего срыва у отца — неизвестно.

Наконец, все разошлись. Гречкин остался один в огромном пустом доме. Прошло что-то около часа или двух. Кирилл сидел в гостиной на диване, допивал остатки шампанского и тупо щёлкал пультом от телевизора. Сон всё не шёл, и Гречкин, волей неволей, начал вспоминать весь свой прошедший день.

Он вспомнил заседание суда и неуверенный, заискивающий взгляд пожилого судьи, когда тот выносил оправдательный приговор. О том, что отец примет все меры к тому, чтобы не придать делу большой огласки, Кирилл знал наверняка, и может быть, именно поэтому изо всех сил стремился показать свою независимость. Тогда ему было действительно смешно. Смешон был судья с его дрожащей старческой рукой и испуганно бегающими глазками. Гречкин подозревал, что дедушке не только дали взятку, но для верности ещё и припугнули. Кирилл хорошо знал, как отец умеет это делать. Смешны были ему два охранника, которые с постными лицами сидели справа и слева от него, и тоже делали вид, будто не знают заранее сценарий разыгрываемого здесь спектакля. Смешон был даже мальчишка… Впрочем, мальчишка, наверное, больше злил и вызывал какое-то презрительное сочувствие с его стремлением к правде. Кирилл даже усмехнулся. «Он их купил». Бедный мальчик, как мало ты ещё знаешь о жизни. Хотя, знаешь что? Лучше бы тебе о ней никогда не узнавать слишком много.

Кирилл вдруг запнулся, вспомнив ещё одно действующее лицо на этом заседании. Усмешка медленно сползла с его лица. Тот майор. Тот, что задержал его и арестовал под вспышками камер. Он ведь тоже там был. Как же его звали? Фамилия-то точно была запоминающаяся.

«Игорь Гром», — Гречкин вспомнил, что именно так майор представился перед арестом. Кирилл тогда ещё сделал попытку пошутить над странной фамилией. Впрочем, майор, кажется, чувством юмора не обладал. А вот захват у него сильный. Чуть руку не вывернул, когда наручники цеплял. Сволочь.

И снова представилась девочка. Но это воспоминание Кирилл тут же попытался спрятать куда-нибудь подальше, вглубь себя, потому что было слишком больно в очередной раз видеть перед собой эту картину… Он ведь тогда даже не вышел из машины — испугался. И потом каждый раз боялся, что поймают, посадят, застыдят. Но разве дело только в том, что ему было стыдно и страшно? Если бы… Но Гречкин оборвал мысль. Нет, не сейчас. Он сейчас пьян и, кажется, болен. Честно говоря, Кирилл даже и не подозревал, что от моральных терзаний может быть настолько отвратно физически.

А потом вспомнился отец. Седовласый, худой. Хорошо сложенный для пятидесяти-то лет. Гречкин отчётливо представил перед собой высокую фигуру и властный взгляд зелёных глаз. Завтра он поедет за вещами и, может быть, снова столкнётся с отцом. И снова будет сцена, а может быть, и нет, кто знает. В последнее время отношения Гречкиных накалились до предела, и когда-нибудь это все должно было кончиться взрывом.

В это время в соседней комнате Кириллу послышались странные звуки. Будто кто-то что-то толкнул или щёлкнул замком. Гречкин прислушался, но шум не повторился, и он решил, что ему это просто показалось. Однако прошло минут пятнадцать, и звук повторился яснее. Теперь уже понятно было, что кто-то бродил по дому, может быть, Зубр забыл что-то на вечеринке и вернулся обратно. Хотя странно было, как бы он мог попасть в дом без ключа?

— Эй! — крикнул в темноту Гречкин. — Кто там шарится? Предупреждаю: у меня ведь и оружие есть!

Звуки затихли. Несколько минут стояла тишина, только шумел телевизор. А потом дверь в гостиную отворилась и на пороге появился…

Честно говоря, Кириллу с первого раза трудно оказалось определить, кто же возник у него в комнате. Это была странная фигура, облачённая в нечто вроде доспехов с плащом за спиной, в перчатках и сапогах. На голову фигуры накинут был капюшон, из-под которого выглядывала тёмная маска с большим клювом. Она закрывала всё лицо и даже глаза, на месте которых в маске проделаны были две тёмные глазницы. Фигура сделала пару шагов по направлению к Гречкину и остановилась, слегка наклонив голову.

— Что за дела?! — Кирилл подскочил с дивана и отбежал в сторону, не совсем ещё понимая, что нужно делать: бежать, кричать или возмущаться. — Что за маскарад? Ты кто?!

Фигура не ответила, только молча продолжала осматривать Кирилла. Тот, не ощущая непосредственной опасности, но, справедливо полагая, что дело тут не совсем в порядке, решил все-таки возмутиться:

— Слушайте, если это ограбление, то я предупреждаю: в доме установлена сигнализация. Стоит нажать кнопку, и вы не выйдете отсюда. Что вам нужно?

Гость не отвечал. Гречкин давно уже заметил, что на поясе у странного посетителя прикреплены несколько колб с жёлтой жидкостью. Такие же колбы прикреплены была на запястьях костюма. Кирилл все пытался понять, что это такое, но в это время фигура подняла руку. Послышалось шипение. Жидкость в колбе забурлила, и вдруг из отверстия под ней вырвался веер пламени. Гречкин вскрикнул и бросился за диван, сжимаясь в комок, закрывая голову руками. Ещё немного и огненный вихрь дотянулся бы до него. Дождавшись затишья, Гречкин вскочил на ноги и увидел, что фигура медленно приближается к нему.

Вот тогда Кирилл бросился бежать. Обогнув диван и выскочив в соседнюю комнату, он захлопнул за собой дверь, ударил ладонью по выключателю. Когда беглец был уже у выхода в следующую комнату, дверь в зал за его спиной слетела с петель, и немая фигура, появилась на пороге. Вслед полетел новый сноп пламени.

Гречкин не помнил уже как оказался у выхода на улицу. От огненных выстрелов за спиной уже полыхали комнаты. Страшный гость, вероятно, нарочно, на ходу жёг картины, занавески, стулья. Те мгновенно вспыхивали и загорались ярко-жёлтым пламенем.

Кирилл толкнул дверь. Та не поддалась. Он толкнул ещё раз. И ещё — сильнее. Так он бился о стекло, пока не понял: заперто. Этот, с клювом, закрыл дверь, когда вошёл внутрь и, вероятно, повредил замок. Так что теперь вырваться было невозможно.

В ужасе Кирилл обернулся, прижался спиной к стеклу, сполз по нему на пол. На пороге, через комнату, он увидел незнакомца. Тот стоял на месте и снова молча смотрел на несчастного беглеца.

— Нет! — со слезами на глазах закричал Гречкин. — Не трогай меня, прошу! Все, что угодно… Не надо! Пожалуйста!

Фигура в несколько шагов пересекла холл и схватила свою жертву за ворот рубашки. Приподняла над землёй и со страшной силой швырнула о стекло. Дверь разбилась с жалобным звоном. Гречкин вылетел наружу, упал на асфальт и слепо пополз к автомобилю, захлёбываясь ужасом и слезами. От удара у него совсем помутилось в голове, и хотелось только одного: в машину, умчать отсюда, пока есть возможность, к отцу. Почему-то казалось, что тот с его силой и властью сможет защитить от всего, даже от этого психа в маске и с огнемётами.

— Да что тебе нужно?!

Фигура сделала шаг вперёд и произнесла одно слово. Голос у неё был тихий, глухой и механический, что вкупе с костюмом и огнём создавало зловещее впечатление.

— Правосудие.

Особняк полыхал вовсю. Гречкин не стал ждать очередного огненного выстрела, буквально влетел в автомобиль, повернул ключ и с силой вдавил педаль в пол. Машина взвизгнула колёсами и задом рванула с места. Последнее, что увидел Кирилл, как фигура повернулась к нему лицом (или клювом), выставила вперёд обе руки, и понял, что не успевает отъехать на достаточное расстояние…

Пламя вырвалось вперёд со страшной силой. Кажется, это был самый мощный удар, который смог выжать из себя этот странный костюм. Огонь охватил автомобиль рыжим цветком, и через минуту все было кончено. Приехавшие на место происшествия пожарные застали только обломки прежнего великолепия, из которых в небо поднимался густой чёрный столб дыма.

Громкий и резкий звонок разбудил майора Грома рано утром. Часто моргая заспанными глазами, Игорь подорвался с постели, помотал головой, пытаясь определить источник звука. Звонил мобильный телефон, оставленный вчера вечером в комнате на подоконнике. На ходу натягивая футболку, Гром взял в руки трубку и хриплым голосом ответил:

— Да.

Прокашлялся.

— Да, я слушаю.

— Игорь Константинович?

Это была Татьяна Михайловна — воспитательница из детского дома, где жил мальчик Лёша. Тот самый, что присутствовал вчера на суде. Игорь был хорошо знаком с ней. Отчасти благодаря Лёше, отчасти потому, что в этом же детдоме жили и воспитывались когда-то его друзья: Серёга Разумовский и Олег Волков.

Сам Гром когда-то оставил Татьяне Михайловне свой контакт. Лёша влип в историю и только благодаря усердию майора был возвращён воспитательнице в руки целым и невредимым. Игорь посоветовал на будущее звонить сразу ему, дал номер телефона, но Татьяна Михайловна так ни разу и не воспользовалась его предложением. Эта немолодая уже, тихая женщина не считала нужным беспокоить полицейского, как она выражалась — «нашими маленькими проблемами». Она и сама неплохо справлялась со своими воспитанниками. Сергей Разумовский, которому посчастливилось последние пять лет до своего совершеннолетия находиться под её началом, вспоминал свою воспитательницу как самого душевного человека, который встречался ему в жизни. Значит, случилось нечто действительно важное, что даже скромная Татьяна Михайловна решила воспользоваться своей привилегией. Игорь потёр переносицу, чтобы окончательно проснуться и повторил:

— Да, слушаю вас. Здравствуйте. Конечно, помню.

— Игорь Константинович, простите, если разбудила. Хотела ещё вчера вам набрать… У нас ЧП. Лёша пропал. Дома он не ночевал и вчера целый день не приходил. Может быть, вы знаете, где он?

Вот это новости. Игорь машинально взглянул на часы. Шесть утра. А у него был ещё один такой прекрасный час, чтобы выспаться…

— Я последний раз его вчера и видел, Татьяна Михайловна.

— Знаю, знаю, — заторопилась женщина. — Я тоже в суде была. Но, видите ли… Лёша… вы же знаете, он очень импульсивный мальчик. А вчера убежал сразу после заседания, я даже не успела увидеть куда. Думала, что он вернётся домой. Ждала его. Потом начала уже искать, когда стало совсем поздно. Всю ночь не спала, верите ли…

— Да, я прекрасно вас понимаю, Татьяна Михайловна, — Игорь попытался вложить в свой голос как можно больше убедительности. — Хорошо, я постараюсь вам помочь. Вы не переживайте и, самое главное, не звоните пока что в полицию. Может быть, парень сам вернётся сегодня. В любом случае, думаю, все должно кончиться благополучно.

Воспитательница обрадовалась и принялась горячо благодарить майора. В её словах заключалось столько тепла и искренности, что Игорю почему-то даже стало неловко. Он подумал, что ему, на месте Алексея, не хватило бы духу доставлять этой милой женщине столько переживаний и неудобств. Распрощавшись с Татьяной Михайловной, Игорь прошёл на кухню, поставил чайник. Раз уж не получилось выспаться этим утром, то можно было хотя бы позавтракать по-человечески. Но в это время телефон зазвонил снова.

— Да что ж такое!

Гром взглянул на телефон и нахмурился. На этот раз на черно-белом экране обозначился номер Фёдора Ивановича Прокопенко. Игорь поднял трубку:

— Слушаю.

— Игорёк, — серьёзный тон начальника не оставлял сомнений в том, что что-то случилось. — Игорёк, дело есть для тебя.

* * *

С самого утра весь город был потрясён известием о ночном пожаре в дома Гречкина. Снова имя Кирилла было у всех на слуху. Снова говорили о сыне миллиардера, правда, уже как о покойнике, и жадно передавали свежие сплетни. Впрочем, сплетен было не так уж и много. Взрыв автомобиля и пожар в особняке не могли остаться незамеченными, однако то, каким образом все произошло, оставалось неясным. Тут был детектив — тайна, которую каждый стремился разгадать. Поговаривали об убийстве, но преступник, если он был, разумеется, скрылся, а пожар начисто уничтожил следы каких бы то ни было улик.

И все же слухи ползли.

Игорь Гром прибыл на место происшествия часам к семи. До его приезда здесь уже побывали пожарные и поработали на славу. Залили пеной всё вокруг, потушили горящие обломки автомобиля и теперь заканчивали свою работу, оставляя полиции грязь и пепел. Два молодых сержантика устанавливали заграждения. Игорь подлез под ленту и прошёл несколько шагов к дому.

От особняка несло гарью. Белые стены покрылись чёрной копотью. Крыша провалилась, и обуглившиеся обломки поднимались в небо как покорёженный остов разбитого корабля. Рядом с домом дымилась груда железа, и в этом металлоломе с трудом можно было узнать шикарный Ламборджини. В целом, здесь мало что осталось такого, по чему можно было бы восстановить хронологию событий, но Игорь все же прошёлся по пепелищу. Внимательно осмотрел дом, вернее, ту его часть, куда смог пройти вне опасности провалиться или наткнуться на острые обломки. Подошёл к сгоревшему автомобилю, сделал несколько шагов в сторону и присел на корточки. На асфальте, в том месте, где автомобиль трогался с места, виднелся чёрный смазанный след. Игорь поднялся на ноги, оглянулся на груду обломков, потом направился к одному из пожарных, который в этот момент сматывал в бухту длинный толстый шланг.

— Добрый день! Майор Гром. Полиция Санкт-Петербурга, — Игорь вынул из кармана и раскрыл перед мужчиной корочку удостоверения. — Разрешите вам задать пару вопросов?

Пожарный — средних лет мужчина с некрасивым рябым лицом — внимательно оглядел майора ясными серыми глазами. Тихим и спокойным голосом он рассказывал Игорю обо всём произошедшем, в то же время, не прекращая своей работы. Их команда приехала поздно ночью, когда огонь уже полыхал вовсю. Тушили долго, в какой-то момент хотели даже вызвать ещё одну бригаду в помощь, но в итоге справились своими силами. О возможных причинах возгорания пожарный ответил, как и следовало, коротко: «Экспертиза покажет», но своим предположением все же поделился.

— Поджог, — утверждающе заметил он.

Игорь даже удивился:

— Вы так уверены?

— Ну, моя уверенность мало что вам даст, но я бы ставил… процентов шестьдесят, что это не короткое замыкание и не нарушение техники безопасности.

Мужчина укрепил пожарный шланг на автомобиле, отряхнул ладони от грязи и поднял на майора серые глаза.

— Экспертиза покажет, — повторил он и как-то печально вздохнул. — А вы знаете, жаль парнишку. Жестоко это как-то. Нечестно.

И козырнув, распрощался.

Игорь молча смотрел ему вслед. Потом достал из кармана телефон, задумался ненадолго и набрал знакомый номер.

* * *

Ещё во время разговора с пожарным Игорь заметил, что за ним кто-то внимательно наблюдает. Из-за угла дома выглянула и тут же спряталась чья-то маленькая голова в капюшоне. Осторожно, не подавая виду, что обратил на что-нибудь внимание, Игорь положил телефон в карман и направился к противоположному углу дома. Обошёл его вокруг и, минуту спустя, выглянул с другой стороны. Ещё несколько секунд, и в руках майора оказался брыкавшийся мальчишка в светло-песочной куртке и красной толстовке.

— Вот это сюрприз. А ну-ка, стой! Ты что это здесь делаешь?

— Пустите! — продолжал вырываться Лёша и пару раз даже умудрился сильно пнуть Грома по колену ногой. — Да отпустите же, ну!

— Нет уж постой! — Игорь сжал обеими ладонями плечи мальчишки и поставил его прямо перед собой. — Успокойся. Не съем же я тебя! Ты что здесь? Подслушиваешь? И давно?

— Ну подслушиваю, — проворчал Лёша. Наконец, выпрямился и сердито посмотрел на майора снизу вверх. — Хочу и подслушиваю. Вам-то что с того?

— Да ничего, просто что-то я тебя частенько в последнее время вижу. Вчера на суде, сегодня здесь. Ты знаешь, что мне сегодня твоя воспитательница, Татьяна Михайловна звонила? Интересуется, где ты был этой ночью.

— Она уже и до вас добралась?

— Алексей! — Гром сурово нахмурил брови. Лёша исподлобья взглянул на него, насупился ещё больше и замолчал. Игорь подождал немного, взял мальчишку за руку и безапелляционно заявил:

— Пойдём.

— Куда? — Лёша даже испугался.

— Как куда? Отвезу тебя в детский дом к Татьяне Михайловне. Она тебя уже заждалась. Хотя, по-хорошему, тебя бы в отделение к нам забрать. Чтобы не шатался, где попало.

— Я не хочу в отделение! — Лёша снова попытался вырваться из сильных рук майора. — Я…

Он вдруг замер и доверчиво взглянул на Грома голубыми глазами:

— А хотите, я вам скажу, кто Кирилла Гречкина убил?

Игорь остановился, обернулся и удивлённо посмотрел на парнишку. Это было неожиданно. Настолько, что Игорь даже выпустил руку мальчика из своей ладони. Тот, впрочем, убегать не собирался и продолжал смотреть на майора невинным взглядом голубых глаз.

— Кого ты видел? — нахмурился Гром.

Лёша огляделся по сторонам:

— Чумного доктора.

— Кого?

— Чумного доктора, — повторил Лёша.

Игорь с досадой поджал губы:

— Так, слушай, друг мой. Кончай валять дурака и поехали в управление.

— За что?!

— За всё хорошее. За бродяжничество — это раз, — Игорь загнул большой палец. — За враньё — это два. А ещё три: потому что надоело мне с тобой возиться. Пусть тебя Татьяна Михайлова воспитывает.

Он снова хотел взять мальчика за руку, но тот отскочил в сторону и обиженно крикнул:

— Да я правду говорю! И вообще, не имеете права! Я не бродяжничал.

— Ох, ты какой. Ну а находиться на месте преступления в то время, когда все нормальные люди сидят по домам — это как называется?

Лёша обиженно молчал. Игорь поправил на голове кепку, поинтересовался:

— Как он выглядел хоть этот твой Чумной доктор? Если он на самом деле был.

— Был. Высокий такой, в чёрном костюме. И с клювом.

— С каким клювом?

— Ну, маска! — Лёша показал рукой большой нос. — Как у птицы. Ещё плащ за спиной.

— Забавно. И откуда ты его видел?

— Да вот отсюда же. Он стоял вот так. Вполоборота. Смотрел на горящий дом. А потом вдруг голову повернул в мою сторону. А у него маска. И глаз не видно. Я испугался, если честно… вы мне не верите?

Лёша даже вдохновился, пока рассказывал. Щёки его раскраснелись, глаза блестели. Он, похоже, не врал, ну или, во всяком случае, очень убедительно врал. Но Игорь всё равно отнёсся к рассказу с недоверием.

— Ну а как, по-твоему, я должен в это поверить? Чумной доктор… В маске, с плащом. Сам-то ты бы в это поверил?

— Делайте что хотите, а я правду говорю, — буркнул Лёша. — И вообще, мне ведь домой пора. Пойду я.

— Стой.

Игорь снова взял парня за плечо, подтащил к себе и внимательно посмотрел в глаза.

— Ну, вот и что мне с тобой делать? Молчишь… Значит, слушай меня внимательно. Мне нужно успеть ещё в одно место, а ты давай-ка пообещай мне, что сейчас вернёшься к Татьяне Михайловне и не будешь больше лазить по ночам у чужих домов. Или я тебя действительно закрою ненадолго, чтоб подостыл. Ну?

Лёша мрачно молчал

— Через час позвоню твоей воспитательнице: проверю, как ты добрался. И если вдруг тебя там не будет или я ещё раз узнаю, что она из-за тебя ночь не спит… Понял меня?

— Понял, — недовольно проворчал Лёша, и Игорь, наконец, отпустил руку. Парень отправился восвояси. Гром внимательно глядел ему вслед, пока мальчишка не скрылся за поворотом, и потом только направился в другую сторону. Нужно было успеть нанести ещё один визит.

Зайдя за угол, Лёша обернулся, убедился, что за ним никто не наблюдает, нырнул между домами и зашагал в сторону совершенно противоположную той, где находился его детский дом. Вскоре он затерялся в узких улочках Санкт-Петербурга.

Ещё во время разговора с пожарным Игорю пришла в голову идея навестить человека, о котором он много раз слышал, и даже мельком видел издалека, но пока что не был знаком лично. Человеком этим был Всеволод Александрович Гречкин — отец погибшего Кирилла. Впрочем, вряд ли можно сказать, что эта идея была очень уж оригинальной. К бизнесмену всё равно необходимо было зайти как к ближайшему родственнику. Вопрос был только во времени. Поэтому Игорь, по своему всегдашнему обыкновению, решил бежать, как говорится, по свежим следам, и набрал номер Прокопенко.

— Фёдор Иванович? Мне нужно, чтобы вы помогли мне организовать одну встречу. Да, именно сейчас. Всеволод Гречкин. Да, тот самый. Нет, лучше у него в офисе или на квартире. Фёдор Иванович, я вам потом всё объясню… Большое спасибо. Вечером обязательно буду.

«Иногда просто необходимо иметь в знакомых генерала полиции», — усмехнулся сам себе Гром, пряча телефон в карман. И, незаметно оглядевшись по сторонам, направился за угол дома, чтобы через несколько минут встретиться с Макаровым Лёшей.

* * *

Бизнесмен встретил майора довольно сухо. Молча пожал руку, пригласил сесть и сам сел в рабочее кресло за столом, не выпуская из пальцев сигарету, которую только что курил. На столе стоял недопитый бокал коньяка и открытая бутылка. В беспорядке были разбросаны карандаши и ручки. Здесь же лежали часы, которые бизнесмен снял с запястья перед самым приходом гостя. Игорь машинально отметил и запомнил время: двенадцать часов двадцать две минуты ровно. Встреча была назначена на двенадцать тридцать.

— Да, вы простите, я тут…

Миллиардер убрал со стола коньяк, потушил сигарету, бросил окурок в пепельницу. Он был, казалось, немного рассеян. То расстёгивал, то застёгивал нижнюю пуговицу пиджака, передвигал на столе предметы. Светло-серая рубашка под пиджаком измялась, волосы растрепались на седой голове. Гречкин проводил по ним ладонью, но они всё равно торчали в стороны нелепым колючим ёжиком, и странно было видеть миллиардера в таком непрезентабельном виде. Голос Гречкина, впрочем, был, как и прежде, вежливо ровным, когда тот, немного успокоившись, обратился, наконец, к Игорю:

— Я вас слушаю.

— Всеволод Александрович, когда и где вы в последний раз видели своего сына?

— Вчера вечером в этом кабинете. Сразу после суда. Он уезжал к себе домой и зашёл за ключами.

— Домой, вы имеете в виду, где произошёл пожар?

— Да.

— И ключи есть только у вас?

— У него и у меня. Он оставил свой экземпляр здесь перед арестом. А вчера зашёл забрать его.

— Ясно… он собирался ехать один?

— Насколько я знаю, да.

— Получается, сын жил отдельно от вас? Давно?

— Я купил этот дом пару лет назад. До этого Кирилл перебивался на съёмных квартирах. Лет, наверное, с семнадцати.

— Почему?

— По разным причинам. У меня не удавалось уговорить его переехать ко мне, и в конце концов, я решил хотя бы обеспечить его собственным жильём.

— Но вы не ответили на мой вопрос. Почему?

— Я ответил: по разным причинам.

— А подробнее?

— Простите, Игорь…

— Константинович.

— Игорь Константинович, мне кажется, это никакого отношения к делу не имеет. Я вообще не пойму цель вашего визита. Произошёл несчастный случай. С чего вдруг полиции это стало интересно?

— Ну, хотя бы потому что это моя прямая обязанность — расследовать разного рода случаи. А во вторых, потому что с вашего сына только вчера сняли обвинения в убийстве. У него теперь сколько угодно недоброжелателей. Вы ведь это и без меня знаете.

— Недоброжелателей, — Гречкин язвительно усмехнулся. — Недоброжелателей у него всегда было больше, чем нужно. Вы почитайте как-нибудь, на досуге, что пишут в интернете. Подозреваемых наберётся на целый том.

— А вы кого-нибудь подозреваете?

— Кого угодно. Вот хоть вас, например.

— Меня?

— А почему нет? — Гречкин вдруг будто озлился. — Вы на суде были? Приговор слышали. А может быть, буду подозревать того пацанёнка, который свидетелем выступал.

— Вы серьёзно?

— Абсолютно, — Гречкин даже хмыкнул довольно презрительно.

Игорь сжал зубы. Разговор начинал выводить его из себя.

— Всеволод Александрович, послушайте меня, пожалуйста, внимательно. Ваш сын был обвинён в преступлении. Погибла маленькая девочка. Кирилла поймали, судили и посадили бы, если бы он каким-то чудом не получил оправдательный приговор. Вы знаете, что дача взятки — такое же уголовно наказуемое преступление? Вы не можете этого не знать. И если хотите, я возьмусь доказать, что Кирилла Гречкина выпустили из-под стражи не без участия его влиятельного отца… Тихо, тихо. Не надо так горячиться. Я же пока только предполагаю.

— Да вы… Какое право имеете?! — подскочил миллиардер.

— Да, имею право! — Игорь подался вперёд, заглядывая Гречкину в глаза. — Всеволод Александрович, давайте начистоту. Я ведь пришёл сюда по собственной инициативе. Я могу сейчас сделать две вещи. Могу уйти, и гибель вашего сына так и останется списанной на несчастный случай. Либо могу остаться, и мы поговорим с вами обстоятельно обо всем.

Игорь немного помолчал и добавил:

— Я хочу, чтобы вы меня услышали и поняли. Меня никто к вам не отправлял, хоть это дело и поручено мне. У меня есть основания полагать, что пожар в том доме не был простой случайностью. Как бы я ни относился к вам или к Кириллу, я обязан проверить все версии, работа у меня такая. Поэтому я здесь. Ну, так что? Поговорим?

Бизнесмен молчал, опустив глаза, и пальцем правой руки осторожно постукивал по столешнице. Потом тяжело вздохнул.

— Хорошо. Согласен. Вы не против будете, если я? Он не договорил и, не дожидаясь разрешения, налил себе рюмку коньяку. Выпил залпом, сжал челюсти, закрыл глаза. Выдохнул, поднял голову, взглянул на Грома.

— Я прошу извинить мне мои слова, — проговорил Гречкин медленно и хрипло. — Похоже я немного… Не в себе. Так что вы хотели узнать?

От прежнего самодовольства миллиардера не осталось и следа. Перед Громом сидел другой человек. Уставший, разбитый горем мужчина — едва ли не старик. Только теперь Игорь заметил, что у Гречкина покрасневшие глаза. Всеволод Александрович достал из кармана пиджака пачку сигарет, зажигалку, закурил, глубоко затягиваясь бледным дымом. Гром продолжил:

— Какие у вас были отношения с сыном?

— В последние дни очень натянутые.

— А до этого?

— Видите ли, это все очень давняя история. Мы с его матерью… Короче говоря, я тогда был женат. С женой моей мы жили уже лет десять как. Она была прекрасная женщина, Еленой её звали. Красивая, умная, образованная. Мне ничего большего и желать-то не оставалось… Но я ей изменил.

Гречкин снова затянулся, затушил сигарету в пепельницу. Игорь молча слушал.

— Банально, в общем-то. С секретаршей, знаете ли, — Гречкин криво поморщился и вздохнул: — Ну, был скандал. Жена узнала — потребовала развод. Секретарша тут же уволилась, однако через несколько месяцев снова пришла сюда. Объявила, что ждёт ребёнка. Что обнародует всю историю, если я не выплачу определённую сумму в качестве компенсации. Деньги я отдал, а сына потом забрал себе. Он ведь оказался никому не нужен. Лена после развода уехала за границу, оборвала все контакты. Настоящая мать поскорее выскочила замуж и убежала куда-то вместе со своим возлюбленным. Так вот я Кирилла и воспитывал один. Пока…

Гречкин замолчал и снова потянулся за сигаретами. Игорь поглядывал на него исподлобья:

— И вы ему ничего не сказали?

Всеволод Александрович отрицательно покачал головой:

— Но я подозреваю, что он знал все и без этого. Кто-то донёс, возможно. Друзья… Я не позволял Кириллу говорить о матери. Хотя он спрашивал и очень интересовался. Я говорил, что мы развелись, а почему, не объяснял.

— Ну а кто мог донести, как вы говорите?

Гречкин уныло пожал плечами.

— Он как-то раз пришёл сюда. Весь бледный, взъерошенный. Страшно ругался. Первый раз мы тогда с ним поссорились вот так вот сильно. Он все кричал, а на следующий день переехал на съёмную квартиру, даже меня не предупредил. Вот тогда я и подумал, что он знает обо всем.

— Когда это было?

— Лет шесть назад.

— И больше Кирилл не возвращался?

— Нет.

Игорь поднялся. Гречкин тоже. Он выглядел вымотанным и уставшим, и больше, по-видимому, сообщить ничего не мог.

— Ну что же, Всеволод Александрович, спасибо за информацию. Если что-то станет известно, я вам позвоню.

Гречкин не ответил. Молча протянул руку, которую Игорь также молча пожал. Уже у двери Грома остановил оклик:

— Игорь Константинович!

Майор обернулся. Всеволод Александрович стоял на своём месте, опустив голову и опираясь кулаками о столешницу. Голос его был глухим, когда он произнёс:

— Я вам один вопрос задать хочу. Прошу прощения, если слишком личный. Скажите, как по вашему… должен был я все рассказать Кириллу или нет?

Игорь нахмурил брови и ничего не ответил. Ждал. Гречкин поднял голову:

— Я знаю, вам этот ни к чему. Но всё-таки… должен был или нет?

— Я думаю, теперь уже поздно об этом говорить, — ответил осторожно Гром.

Гречкин усмехнулся, коротко и горько.

— Поздно… А вы знаете, мне кто-то говорил однажды, что слово «поздно» — самое страшное слово в жизни.

Он выпрямился и уже другим голосом, почти просящим, произнёс:

— Найдите убийцу моего сына, Игорь Константинович. Если правда то, что вы говорите… Найдите того, кто сделал это. Хоть, может быть, вы и не захотите продолжать это дело совсем…

Больше миллиардер ничего не сказал, и Игорь ему ничего не ответил. Нечего было говорить. Гром развернулся и вышел из комнаты, а Всеволод Александрович Гречкин остался совсем один с пачкой недокуренных сигарет и недопитой бутылкой коньяка в пустом, одиноком кабинете.

От бизнесмена Игорь Гром ушёл с тяжёлым чувством.

"Дети закатов" (песня группы "BURITO")

https://www.youtube.com/watch?v=liGjkWRMxlw

Зима с конца 2011 на начало нового 2012 года выдалась на редкость снежная. Казалось, никогда ещё холодный Петербург не выглядел настолько весело и празднично. Снег падал с неба хлопьями. Щекотал лицо, щедро посыпал шапки, воротники, спины и плечи. Суровый Невский превратился в белоснежную аллею между этажами каменных домов. Ветер сметал с крыш снежную пыль и рассеивал ее по зимнему городу.

На дворе детского дома уже с середины декабря лепили большие ледяные фигуры. Устанавливали ёлку. Заливали каток, расчищая его от сугробов широкими скребками. Наступали зимние каникулы. Все население детского дома в предвкушении предстоящих праздников работало не покладая рук. Впрочем, такая работа ощущалась не столько трудом, сколько приятным времяпрепровождением. То тут, то там слышался громкий смех, и белые липкие шарики перелетали через весь двор, попадали по спине, за шиворот, вызывая новые взрывы хохота.

Олег с Сергеем тоже были тут. С самого утра, вооружившись двумя огромными, не по размеру, лопатами, они расчищали от снега дорожки и к полудню так вымотались, что едва передвигали ноги. К счастью, всю большую ораву тружеников уже позвали в столовую, где их ждал обед и горячий чай, после которого предполагался час общего отдыха.

— Слышь, Серёг, — Олег потянул приятеля за рукав и, когда тот наклонился ближе, зашептал на ухо: — Предлагаю после обеда отсюда по-тихому смыться, я кое-что хочу тебе показать.

— Что?

— Увидишь, — хитро подмигнул Волков. — Сейчас сделай вид, что пойдешь в свою комнату, но туда не ходи, а захвати свою куртку и жди меня за углом, слева от выхода. Я позже подойду. Только постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Лады?

Сергей пожал плечами. Однако любопытство его уже было раззадорено и поэтому, покончив с едой, он поднялся из-за стола, поблагодарил повариху Анну Степановну и спокойным шагом направился к выходу из столовой.

Через несколько минут он уже ждал в условленном месте. После теплого помещения надевать сырую куртку и снова выходить на мороз было, мягко говоря, малоприятно. Чтобы согреться, Серёга принялся ходить от стены здания до белого ограждения вокруг него и обратно, подсчитывая шаги. В одну сторону получалось восемь шагов, в другую — почему-то девять. Сергей прошёлся ещё раз. Снова восемь и девять. Он подумал, опустил голову, разглядывая синие шнурованные ботинки. Пошел в третий раз. Тут и появился Олег Волков.

— Ты представляешь, чуть на Татьяну Михайловну не нарвался, — выдохнул он и надвинул на глаза черную шапку. — Пришлось в уборной отсиживаться. Ты чего тут?

— Ничего, — Сергей отрицательно покачал головой и сунул руки в карманы брюк. — Чего ты там хотел показать?

— Не здесь. Давай хоть со двора выйдем, засекут ещё.

— Не потеряют?

— Я тебя умоляю, — Олег махнул рукой. — Кому мы там нужны ближайший час? Уйдем — вернёмся — никто и не заметит.

Они вышли на улицу и зашагали вдоль домов и витрин. Олег все время прятал руку за отворотом зимнего полупальто и страшно спешил. Серёга еле поспевал за длинными шагами своего старшего друга. Они свернули в какой-то переулок, затем в ещё один, прошли через арку и оказались во дворе-колодце, пустом и тихом как бочка. Тут Олег остановился и огляделся по сторонам.

— Ну?

Олег вытащил из-за пазухи руку и показал Серёге римскую свечу — яркий новогодний фейерверк. Сергей только присвистнул:

— Ого.

— Рванем?

Серега с опаской поглядел на друга. У Волкова блестели глаза, и на губах играла довольная улыбка.

— Поймают, — неуверенно пробормотал Сергей.

Олег только вопросительно выгнул черную бровь. Но в это время позади друзей раздался громкий крик:

— А ну, стоять!

Парни резко обернулись: Серёга с испугом, а Олег, сунув руку за пазуху, в полной боевой готовности. Однако тут же спокойно выдохнули. Игорь Гром стоял перед ними и хохотал во весь голос:

— Вы бы видели себя сейчас!

— Дурак, — Серега закатил глаза. Олег насмешливо поджал губы и покачал головой. Оба, впрочем, нисколько не сердились. Игорь подошёл на шаг ближе и пожал парням руки.

— Не поверите, случайно вас увидел. Хотя я шел к вам, туда, — Игорь махнул рукой в сторону детдома. Все ещё смеясь, он кивнул Олегу: — Что ты там прячешь, показывай.

Волков вынул из-за пазухи фейерверк. У Игоря округлились глаза, он покачал головой:

— Не хило. Где нашел?

— Где нашел, там уже нет, — усмехнулся Волков.

— Нет, серьезно.

— Серьезно. Ну, есть человек один, мой хороший знакомый. У него можно все достать. При желании.

Игорь косо посмотрел на Олега. О таинственных контактах своего друга и он, и Сергей знали уже давно. У Волкова везде были знакомые, которые снабжали его сигаретами, зажигалками, прочей мелочевкой, даже деньгами. Или вот, как теперь, новогодним салютом. Вещи, в целом, безобидные, но Игорь все равно относился к таким связям с недоверием, а Сергей с опаской. Впрочем, сейчас было важно не это. Вниманием мальчишек полностью завладел приобретенный Олегом фейерверк, и даже у Игоря загорелись глаза. Волков хитро усмехнулся и снова спросил:

— Рванем?

Игорь огляделся по сторонам:

— Здесь что ли?

— Нет, смотри.

Олег повел товарищей вглубь колодца, где в стене здания виднелась одинокая железная дверь. Они зашли в подъезд, спустились к черному ходу, который почему-то оказался открытым, вышли с другой стороны дома, пролезли через дырку в железном заборе и оказались на большом пустыре. Посреди него ребята увидели полуразрушенный и занесённый снегом дом в два этажа. Это была огороженная территория, и дом стоял тут уже около года. Готовился под снос, но до сих пор так и не был разрушен. Парни зашли за угол дома, и здесь Олег воткнул римскую свечу в снег. Достал из кармана спички.

Вечерело. Полуразрушенный дом глядел на мальчишек выбитыми глазами-окнами. Олег чиркнул спичкой, поджёг фейерверк и трое товарищей разом отбежали в сторону на приличное расстояние.

Послышался тихий стрекот, а затем оглушительный выстрел. Свеча рванула вверх снопом красно-оранжевых искр, огненный цветок расцвел в вечернем небе. Сергей с Игорем разом ахнули. Олег стоял, задрав голову вверх, и на его губах блуждала восторженная ухмылка.

— Вот это сила, — тихо пробормотал он, ни к кому не обращаясь, но Игорь услышал и бросил косой взгляд в его сторону.

Поздно вечером друзья возвращались домой. Снег, наконец, перестал и мягко похрустывал под ногами. В воздухе стояла морозная дымка.

— Кажется, Новый год получился предварительным, — вдруг рассмеялся Сергей. — Такой выстрел!

Он сделал руками в воздухе некий жест, показывая недавний салют. Игорь шел задумавшись. Олег со стороны наблюдал за ним и наконец, не выдержал:

— О чем думаешь, Игорёк?

— А? — Игорь вскинул голову, будто очнулся от сна, и огляделся по сторонам. — Нет. Ни о чем... Ни о чем.

И виновато улыбнулся.

Олег покачал головой:

— Колись.

— Вам оно надо?

— Колись, давай, — хмыкнул Волков. — А-то подумаю, что нечто противозаконное замышляешь.

Игорь тихо рассмеялся и вздохнул:

— Нет, почему же? Я просто… мать почему-то вспомнил.

— А-а, — протянул Олег, и сразу в воздухе повисла какая-то неуютная пауза, как когда заговаривают о чем-то табуированном. Игорь, и правда, никогда особо не рассказывал о своей семье. Ни об отце, ни о матери. Не рассказывал, а друзья не спрашивали — подозревали, что тема эта для их товарища не из тех, о которых принято распространяться.

Но сегодня Гром почему-то сам продолжил разговор и так же задумчиво заметил:

— А я ведь ее совсем не знаю. И даже не видел. Мне всего полгода было, когда... ее не стало.

— Это ее фотография у вас на подоконнике, в гостиной? — спросил Олег.

— Да. Отец принес. Нашел где-то в старых альбомах, — Игорь снова улыбнулся. — Он рассказывал, что они с мамой познакомились как раз на Новый год. Она преподавала в школе, в старших классах, и одна компания из ее учеников, вот таких, как мы, фейерверком чуть не выбила стекло в жилой квартире. Ну, вызвали их в милицию. Отец там, в отделении, участковым работал. А маме кто-то об этом рассказал, она взяла, и сама приехала туда же. Так вот они и познакомились. Поженились. Три года вместе прожили…

Некоторое время шли молча. Потом Сергей тихо спросил:

— От чего она умерла?

Так тихо, что сам себя еле расслышал, но Игорь, тем не менее, ответил:

— Она болела. Сильно заболела перед самыми родами. Врачи говорили, что есть опасность, уговаривали на операцию... Ругались даже… А она отказалась. Хотя прекрасно все понимала. Её не стало через полгода. А я вот — живу. Благодаря ей. И помню ее, хотя не должен был. В Новый год особенно часто вспоминаю.

Ребята подошли к детскому дому. Игорь вздохнул, грустно улыбнулся, прогоняя печальные мысли:

— Простите, я вам не должен был, наверное, это рассказывать. У всех Новый год, а у меня…

Они пожали руки. Когда Гром уже отошел от ворот на порядочное расстояние, его вдруг окликнул Олег:

— Игорь! Погоди!

Гром остановился. Волков быстрыми шагами нагнал его и вдруг сильно прижал к груди, обхватывая правой рукой за плечи:

— Ты, дружище — слышишь… не смей раскисать. Понимаешь? Мы с тобой. Мы оба. Ясно тебе?

И отстранившись, так же быстро скрылся во дворе детского дома.

Вечерний Петербург гудел сигналами запоздалых автомобилей и маячил огнями витрин. Старые фонари рассыпали теплый свет. Спешили по домам прохожие. Воздух остывал, и мягкая сырость кралась по набережным Фонтанки и Мойки. Ночь подступала все ближе.

Прошел почти месяц с того дня, как город всколыхнуло известие о гибели молодого Кирилла Гречкина. Несколько дней эта история бурно обсуждалась в прессе. Потом страсти утихли, жизнь в городе потекла своим чередом. Никого больше не интересовало дело о пожаре в особняке. Появились куда более важные заботы. Новым объектом внимания публики стала некая Ольга Исаева — глава Рос-Гарант-Банка — властная экстравагантная женщина, слухи о которой ходили отнюдь не из приятных. По некоторым рассказам за банком числились разные махинации, передавались смутные воровские истории. Подтвердить их, впрочем, не удавалось никому. И все же город ждал. Город ждал новостей. Город чувствовал, что неотвратимое подступает все ближе, и затаился в ночных объятиях сырости.

Единственным, пожалуй, человеком, которого совершенно не интересовали городские сплетни был Игорь Гром. Единственным, который никак не мог успокоиться и весь месяц упорно продолжал искать хоть какие-то следы, ведущие к раскрытию дела Гречкина. Однако история оказалась куда сложнее, чем майор мог предполагать. Дело было даже не в уликах, а точнее в их отсутствии. Экспертиза совершенно точно определила места возгорания и вынесла заключение о поджоге. Но это было, пожалуй, и все, что Гром смог выжать из своего расследования. Были ещё показания Лёши о некоем Чумном Докторе, но мальчик буквально на следующий же день принялся отнекиваться и утверждать, что никого и ничего не видел. Игорь удивился, даже возмутился поначалу, но потом решил не настаивать. Он и сам не вполне верил в существование какого-то загадочного злодея в маске. Кроме того, с такими показаниями в отделе его бы точно подняли на смех. Экспертиза здесь была куда более сильным аргументом, и вот тут-то и начали возникать загвоздки, о которых Игорь спустя месяц рассказывал своему другу — Сергею Разумовскому.

Тот заехал буквально на минуту, передал кое-какие документы, о которых Игорь его давно просил. Поделился новостями. Развитие соцсети шло довольно успешно. Внезапный побег Разумовского со сцены во время выступления вскоре забылся, как и предполагалось. Более того, сработал Сергею на руку, став неожиданным пиар ходом. Теперь Разумовский готовился к официальному выпуску своего детища. Уже был назначен день релиза платформы для бета-тестирования первыми пользователями. Вероятно, поэтому Разумовский снова страшно переживал и нервничал. Что скажут, как отреагируют? Не будет ли то, к чему миллионер стремился всей душой последние несколько лет, его самым большим провалом? Не появятся ли новые, непредвиденные осложнения? Не станут ли совать палки в колеса конкуренты и (у кого их нет) недоброжелатели?

Гром относился к страданиям друга с легким снисхождением. Своих забот ему тоже хватало, по горло и выше. Впервые за много лет Игорь готов был пожалеть о том, что работает в одиночку. Как оказалось, всем было абсолютно плевать, почему погиб Гречкин, и был ли пожар в его особняке результатом поджога или просто несчастного случая.

— Понимаешь, нет у меня ничего, — с досадой ворчал майор, стоя в одних носках на лестничной клетке, пока Разумовский копошился в своем портфеле. — Матери у него толком нет, отец в депрессии, друзья посылают куда подальше, да и не знают они ничего. Таких вообще можно назвать друзьями? А бюрократы наши давят. Знаешь же, как это бывает. Говорят: закрывай как самовозгорание. Сдался, мол, тебе этот мажор? У них, видите ли, план. Да я их план… два раза уже закрыл, открыл и снова закрыл в этом месяце.

Сергей, наконец, нашел, что искал, и вручил Грому пять или шесть листов А4 формата, сложенных в прозрачный файл. Игорь пробежался по тексту глазами, кивнул и мрачно вздохнул:

— Что-то я упускаю в этом деле, Серый. Чувствую, что вот что-то не доходит до меня. А что — не пойму.

Друзья распрощались. Когда за майором закрылась дверь в квартиру, Разумовский нахмурил рыжие брови, скривился и с досадой стукнул кулаком по портфелю.

Вот уже довольно долгое время Сергей Разумовский жил будто бы не своей, а чужой жизнью. Ему казалось, что он разъединяется, разделяется на две разные личности. Если бы его спросили, когда все началось, он бы не знал, что ответить. Тогда ли, когда погиб Кирилл Гречкин? Когда на презентации соцсети Разумовский бежал со сцены? Или может быть тогда ещё, два года назад, когда в его жизни появилась тайна, слишком важная для того, чтобы доверить ее даже самым близким людям?

Так или иначе миллионер чувствовал, что все больше и больше начинает запутываться в каком-то бесконечном лабиринте. Одна его личность активно продвигала социальную сеть «Vmeste», выходила к публике в смокингах, улыбалась инвесторам, верила в то, что однажды все ее усилия увенчаются успехом, и любимый город Санкт-Петербург станет самым прекрасным местом на земле. Другая — мрачная и нелюдимая — просматривала по вечерам сводки новостей и злилась, как хохлатая ворона. Мало того, она ещё и боялась всего на свете. Из-за нее Сергей тогда бежал со сцены и не докончил свой монолог. Действительно, стал бы он пугаться, когда прямо посредине выступления что-то сбилось в телефоне, и на обозрение публике появилась новость о несправедливом решении по делу Гречкина. Непрофессионально. Стал бы он звонить после этого Игорю? Глупо, конечно. Нервы. Но дело было не в этом. Существовал тут, помимо всего прочего, ещё один момент, буквально вгоняющий в ступор. Сергей задавался вопросом: мог ли тот звонок стать поводом для того, что случилось потом? Одним из поводов. Мог ли разговор между ним и Игорем, который слышал ещё третий человек, стать причиной всех последующих событий? Или все было решено очень давно, когда первый раз в своей жизни ещё маленький Серёжа Разумовский понял, что значит ложь и изворотливость?

Так что же всё-таки произошло?

Произошло то, что на следующий день, после того как стало известно об убийстве Кирилла Гречкина, в офис к Разумовскому пришёл Олег Волков.

Обыкновенно Сергей ложился спать далеко за полночь. Перед сном листал новостную ленту на большом экране. А в тот раз особенно внимательно просматривал комментарии по делу о пожаре. Комментарии были разными, в большинстве своем негативными и даже злорадными. Поджав под себя босые ноги, Разумовский сидел на диване и был мрачнее самой мрачной тучи, когда внимание его привлекла темная тень в углу офиса.

Сергей вздрогнул и повернул голову. Из тени вышел Олег Волков, молча остановился у экрана, пробежал по строкам текста цепкими темными глазами. Он был одет в черный костюм и темную водолазку, поэтому, может быть, Разумовский не заметил его сразу. Сплюнув, миллионер недовольно пробормотал:

— Слушай, и когда ты перестанешь так тихо входить. Давно ты здесь?

Волков не ответил. Дочитал новости до конца, хмыкнул в черную бороду и повернулся к другу:

— Чувствуешь?

— Что? — не понял Разумовский.

Олег смотрел на него каким-то странным торжествующим взглядом:

— Дышится легче, — тихо ответил он и вздохнул.

Сергей перевел взгляд с него на фотографии пожарища в особняке Гречкина. Затем снова взглянул на Олега. Тот, тем временем, подошёл к огромному полотну «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, которое висело у Разумовского напротив рабочего стола, через комнату. Когда-то давно миллионер приобрел его за большие деньги, и Олег, побывав первый день у друга в офисе, чрезвычайно заинтересовался картиной. Подойдя к Боттичелли, он заложил руки за спину и в который раз принялся с интересом разглядывать знаменитое полотно. Разумовский поднялся со своего дивана и подошёл ближе к Волкову.

— Олег, слушай, надо поговорить.

Олег не обернулся, продолжая рассматривать картину. Возможно, что он и в самом деле не слышал обращённой к нему фразы. Весь его вид выдавал крайнюю степень какой-то таинственной сосредоточенности. С губ не сходила надменная усмешка.

Разумовский сделал ещё шаг вперёд и настойчиво повторил:

— Олег!

Волков обернулся, и миллионер поразился тому, как лихорадочно блестят у него глаза. Впрочем, Олег тут же опустил веки, гася лихорадочный блеск, и посмотрел на друга уже по-другому: исподлобья, вопросительно. Сергей попытался заговорить снова:

— Слушай, что происходит?

— О чем ты? — Волков вроде бы даже удивился.

— О тебе. Обо всем. Что происходит, Олег?

Волков поднял голову:

— Сереж, ты как-то неправильно задаёшь вопросы. Давай конкретнее, не-то я тебя совсем не понимаю.

— Могу и конкретнее, — Разумовский вдруг почувствовал, что начинает злиться. Он знал, что друг прекрасно понимает, о чем сейчас пойдет речь. Хотя бы потому, что разговор этот зрел давно, но по разным причинам все время откладывался. Тем более было обидно видеть в поведении Олега откровенную издевку. Собрав в кучу всю уверенность, на которую был способен, Сергей пошел напролом:

— Олег, я чувствую себя идиотом. Два года… Два года я изворачиваюсь как могу. Два года я скрываю тот факт, что ты жив. Два года я вру всем, кому нужно и не нужно, сам не понимая зачем это делаю. Ты просил меня не говорить даже Игорю о том, что ты вернулся, и я выполнил твои условия. Ты обещал объяснить, но я так и не понял, в чем на самом деле причина. То ты заявляешь, что от кого-то скрываешься, потом просишь помощи с документами. Олег, ну я же тоже не совсем дурак…

Сергей видел, что слова его не производят на Волкова никакого впечатления. Тот спокойно стоял перед ним, молча скрестив на груди руки, и даже усмехался в ответ. Миллионер начал понемногу распаляться:

— Я записал тебя в свою охрану, устроил сюда на работу по подставным бумагам. Олег, я плачу тебе деньги из своего кармана. Для чего, спрашивается, вся эта конспирация? Поиграли и хватит. Объясни мне, наконец, что происходит?

Разумовский замолчал, тяжело дыша. Волков подождал немного и тем же равнодушно-насмешливым тоном поинтересовался:

— Успокоился?

Сергей не отвечал. Олег снова обернулся к «Венере», окидывая картину последним оценивающим взглядом и произнёс:

— Ну что же, я думаю, теперь тебе тоже нужно знать обо всем.

На слове «теперь» Волков сделал особенное ударение. Сергей недоуменно следил за ним. Куда-то вдруг исчезла вся злость, и от слов друга по спине пробежал неприятный холодок. Олег отошёл к экрану, на котором по-прежнему мелькали новости о пожаре в доме Гречкина.

— Ты помнишь, Серёж, свой первый проект?

— Первый? — как эхо повторил Сергей.

Волков повернул к нему голову и удивлённо приподнял черные брови:

— Неужели не помнишь?

Разумовский нервно сглотнул.

— Мой единственный проект — моя социальная сеть.

— Нет, нет, нет… Не то, над чем ты работаешь сейчас. Неофициальный. Тот, которого нет в документах. Который остался в учебной тетради в клетку. О котором знали лишь двое человек. Ты и я.

Сергей округлил голубые глаза:

— Ты имеешь в виду…

— Да, Серёж. Проект десятилетней давности. Твое гениальное изобретение. И твоя большая мечта. Тебе сколько тогда было? Тринадцать?

— Олег, но это же несерьёзно!

Волков даже засмеялся:

— Да неужели?

— Конечно, несерьёзно. Тогда было несерьёзно и тем более сейчас. И вообще, какой проект? Я не понимаю, что за чушь ты…

В этот момент страшная мысль поразила Разумовского. Он так и остался стоять с открытым ртом. Пазл начал собираться в логическую картинку. Кирилл Гречкин — разговор по телефону — пожар — гибель мажора…

Чувствуешь, дышится легче?

Волков внимательно проследил за взглядом миллионера, усмехнулся и кивнул:

— Видимо, не зря тебя все считают гением.

— Ты, — просипел Разумовский. Ему будто не хватало воздуха. — Ты…

Он вдруг без сил опустился на длинную и узкую кушетку прямо у «Венеры». Запустил тонкие пальцы в волосы и сильно сдавил голову руками.

— Что ты натворил? Боже мой… Что. Ты. Натворил, — простонал он.

Волков, казалось, удивился.

— Я совершил правосудие.

— Правосудие? — Сергей вскинулся, как будто его ударили по лицу. Гневно сверкнул глазами:

— Да ты что, не понимаешь, что ли? Ты же… Ты человека убил!

— Человека? — Олег со смешком кивнул в сторону фотографии Гречкина на экране.

Сергей снова вцепился руками в волосы и вдруг подскочил со своего места. Страх пробрал его до самых костей. В голову Разумовскому пришло, что он находится с убийцей в одной комнате, и кто знает — не захочет ли сейчас Волков расправиться заодно и с ненужным свидетелем? Но Олег только вздохнул, подошёл к дивану и упал на него, устало запрокинув на спинку голову. В офисе стояла тишина, даже шум машин не доносился сквозь толстые бронированные стекла.

— Серёж, я не понимаю, а что ты хотел? Чтобы я пришел к Гречкину и поставил его в угол? Нужны были действенные меры, такие, чтобы каждый в этом городе понял.

— О чем ты говоришь, Олег, какие меры? Это же… самосуд, — с тоской бормотал Разумовский.

Олег сел прямо и посмотрел на миллионера с откровенной досадой.

— Самосуд? Интересно. А что же ты тогда, друг мой, метался здесь пару дней назад? В день суда. Помнишь наш разговор? Ты все спрашивал, почему таким вот как Гречкин все сходит с рук? Так страдал… Забыл? Сознайся, ты понимал, что я пойду к нему.

— Я?

— Ты все понимал, Сережа… Более того, ты тоже этого хотел. Поэтому и меня не остановил. Думал, что это будет единственный выход. «Справедливый» выход, а ты ведь так веришь в справедливость. Ну, что, скажешь, я не прав?

Сергей с мольбой посмотрел на Волкова. С ужасом он осознавал, что хочет и не может возразить. А Волков поднялся со своего места, одернул пиджак, потер ладонью пятно на рукаве.

— Ну вот и не истери. Веселье только начинается. Я тебе не просто так все это говорю, Сереж. Ты мне будешь нужен. Ты и твой проект. Но вот Игорю обо всем этом знать не обязательно. Теперь, я думаю, ты понимаешь, почему. Он, конечно, наш друг. И я знаю — вы все еще периодически пересекаетесь. Но не надо ему этого. Он умный, но уж больно честный. Кроме того, мент. Не так поймет, согласен?

Разумовский не знал, что ответить. Так и стоял на одном месте, бледный, как собственная футболка. Волков собрался уже уходить, но у самого выхода вдруг обернулся и крикнул через всю комнату:

— Слушай, Серёж, а каково это так долго врать и ни разу не запалиться? Уважаю. Может, научишь когда-нибудь?

Несчастный миллионер бросил в его сторону болезненный взгляд. Волков расхохотался и вышел из офиса.

Они появились, как и любая уличная шпана — из ниоткуда — и сразу стали грозой ближайших окрестностей. Их было шестеро. И ходили они почти всегда толпой — вшестером. Так было удобнее отбирать наличные у тех, что помладше, и ломать самых непокорных. Они были сильнее, безжалостнее, и уж если ставили кого-то «на счётчик», то просто так от себя не отпускали.

Неизвестно, чем их зацепил Олег Волков. Может быть, проходя один раз по улице, он не слишком учтиво ответил на оклик кого-то из этой шестерки. Может быть, не поделился зажигалкой. К шестнадцати годам Олег уже потихоньку курил за углом детского дома и прятал на кровати под матрасом пачку сигарет. Одним словом, парня заметили. Запомнили, а потом невзлюбили.

Поначалу всё ограничивалось лишь стычками по углам, от которых Волков с достоинством, но уходил. Он вообще старался лишний раз не лезть на рожон, прекрасно понимая, что одной драки хулиганам будет недостаточно. Давать слабину, разумеется, не собирался, но любое столкновение могло повлечь за собой последствия, при которых ставки возросли бы во много раз. Кто знает, чем в конечном счёте это могло обернуться?

Но вот однажды Олег вернулся в детский дом со ссадиной на левой скуле и большим синяком на подбородке. В темноте проскользнул в комнату, молча лег в постель, отвернулся к стене и почти сразу уснул.

На следующий день синяки стали заметнее. На все вопросы Олег повторял будто заученное: упал, как в известном фильме. А спустя пару дней Сергей стал замечать, что костяшки на кулаках у друга всё чаще сбиты в кровь. Олег злился, возвращался в детдом поздно вечером. Накинув на голову капюшон, пробегал мимо охранника и тут же ложился спать. Вставал рано и незаметно ускользал из комнаты так, что никто не успевал заметить, когда и куда он уходит.

Сергей, разумеется, видел, что происходит что-то не то. Догадаться, в чем дело, было не так уж и трудно. Но мальчику долго не удавалось проверить свои подозрения, пока однажды он не подкараулил друга в коридоре у входа в общую спальню:

— Стой! Стой, я сказал!

Серёжа прижал Волкова к стене за плечи:

— Ты чего это, а? Чего?

— Отстань! — прошипел Олег.

Почти все в детском доме уже спали, и друзья говорили шепотом.

— Нет, погоди. Что происходит?

— Пусти, — злобно огрызнулся Волков, и вдруг всё его лицо буквально перекосило от боли. Он совсем другим тоном, тихим и почти молящим, повторил: — Пусти, пожалуйста.

Разумовский отшатнулся. Тут только он заметил, что друг едва стоит на ногах. Олег обхватил правой рукой живот, левой опёрся о стену и, прихрамывая, двинулся в сторону умывальной комнаты. Подумав, Разумовский направился вслед за ним.

В умывальной Олег стянул с себя футболку, майку и включил холодную воду. Опираясь ладонями о бортики раковины, он поднял глаза к зеркалу напротив, оглядел себя и неприязненно усмехнулся. Сергей, войдя следом, тихо ахнул:

— Это… Кто тебя так?

Олег опустил голову. Намочил ладонь в ледяной воде и принялся осторожно прикладывать её к темным кровоподтёкам на груди, животе, рёбрах. Потянулся к левому плечу, сделал неловкое движение, замер и от боли оскалил зубы.

— Что смотришь? — огрызнулся он на Разумовского. — Всё увидел? Завтра побежишь стучать?

— Чего это я побегу стучать? — Сергей, наконец, обиделся. — А даже если так. Долго это будет продолжаться?

— Я сам с этим разберусь.

— Нет, постой. То есть, по-твоему, это нормально? На тебе же живого места нет.

— Так, Серёж, видишь дверь? Это выход. Тебе туда. Всё.

Волков открыл напор посильнее и сунул под кран голову. Разумовский постоял немного на месте, вздохнул:

— Хорошо. Не хочешь, чтобы тебе помогли — не надо. Но имей в виду, я не собираюсь ждать, пока они пристанут к тебе с ножом к горлу. Либо ты завтра говоришь обо всём Татьяне Михайловне, и она звонит в полицию, либо это сделаю я.

Сергей был уверен, что друг просто по своему всегдашнему упрямству не желает получать помощь со стороны. Неудивительно — Олег обладал тем ещё характером. Но стоило Разумовскому направиться к выходу, как сзади его нагнал требовательный оклик:

— Стой!

Мальчик обернулся. Волков стоял на месте, вода капала с длинных волос на плечи, и в неярком свете жёлтой лампы вдруг стали отчётливей видны страшные синяки и кровоподтёки.

— Послушай. Они сказали, если вякну только кому, то они мне… Короче мне не жить. И это не шутка. Понимаешь?

Серёжа замер.

— Поэтому, — сурово продолжал Волков, — я тебя как друга прошу — ни слова. Никому, о том, что ты видел. За мной не ходи. Ни о чем не спрашивай. Я сам с этим разберусь. Сам. Понял? — И, заметив, что Разумовский пытается ещё что-то сказать, добавил: — Серёж, я тебя очень прошу. Это всё…

Он не договорил — снова повело куда-то в сторону. Пришлось ухватиться за бортик раковины. Сергей, оцепенев, глядел на своего товарища с боевым прозвищем Волк. Всегда такого сильного и вконец обессилевшего теперь. Глядел и ничего не понимал.

* * *

Он тогда промолчал, но лучше от этого не стало. Беспокойство за друга только увеличивалось. Сцена в умывальной, следы побоев, фраза: «Мне не жить» вновь и вновь всплывали в памяти. Воображение тринадцатилетнего мальчишки рисовало ужасные картины. Может быть, Сергей, в конце концов, ослушался бы друга и рассказал обо всей этой ситуации хотя бы Игорю. В конце концов, отец Грома работал в полиции и мог бы помочь. Но, как назло, именно в то время Игорь с отцом уехали в Москву и вернуться обещали только через месяц. Таким образом, Сергей остался один на один со своими переживаниями. Тем более трудно было скрывать их, что Татьяна Михайловна тоже что-то подозревала и, не получив никакой информации от Олега, обращалась с вопросами к Серёже, как к самому близкому другу. Но и тут добрейшая женщина наткнулась на ту же замкнутость. Мальчик упрямо молчал и лишь поглядывал на воспитательницу несчастными голубыми глазами.

И вот прошел день, два, неделя.

А потом случилась трагедия.

Как-то, возвращаясь в детский дом из школы, Серёжа Разумовский увидел за углом, в подворотне, всегдашнюю компанию — шестёрку молодых людей. Столпившись у заплеванной кирпичной стены, те над чем-то громко смеялись. Первой мыслью Сергея было незаметно пройти мимо. Кому хочется сталкиваться со знаменитой бандой? Но неизвестно что, может, дурное предчувствие, потянуло его за угол. Разумовский подбежал чуть поближе и притаился недалеко от компании за мусорным баком.

Голоса сливались в неясный гул. Говорили шестеро негромко, вероятно, боясь, что их услышат. Однако по обрывкам разговора Сергей смог уловить его угрожающий тон. «Снова раскачивают кого-то на деньги, — с досадой подумал он. — Действительно. Чем ещё они тут могут заниматься?»

Разумовский стал осторожно пробираться обратно. И в это время за его спиной послышались странные звуки. Глухой удар, восклицание, чей-то стон — явные признаки потасовки. Сергей обернулся. Помнил, что мелькнула слепая мысль: «Только бы не…»

Пригибаясь к земле, мальчик перебежал обратно и, уже почти не скрываясь, выглянул из-за мусорного бака.

Взору его открылась страшная картина. У стены двое парней держали за локти третьего — тот стоял на коленях. А четверо били его ногами, руками — в кровь — по лицу, по всему телу. Но самое ужасное было не это. А то, что в том, кто стоял теперь на коленях, Разумовский узнал своего друга — Олега Волкова.

Сколько раз потом он чувствовал громадное облегчение от того, что не поддался первому порыву, и не ринулся спасать товарища своими силами. Толпа из шести человек запросто переломила бы их двоих. Ни о чем не думая, мальчик со всех ног бросился прочь, выскочил на улицу и кинулся к первому попавшемуся прохожему.

— Помогите! — плача кричал он и указывал на подворотню. — Там! Там… Пожалуйста! Они его убьют! Там! Помогите!

Дальше всё было как в тумане. На шум сбежались ещё несколько мужчин. Хулиганов поймали, Волкова благополучно спасли. Кто-то вызывал скорую, кто-то звонил в полицию. А Сергей плакал навзрыд и не мог успокоиться. Для впечатлительной души тринадцатилетнего мальчишки оказалось слишком много того, что произошло за последние дни. Он проплакал весь остаток дня и вечер, и только ближе к ночи затих на кухне с Татьяной Михайловной, которая отпаивала мальчика чаем с овсяным печеньем.

— Ах, детки, — вздыхала она, кутаясь по привычке в тёплую шаль. — Ну что же вы мне-то ничего не рассказали?

А Серёжа и не знал, что ответить.

— Ну, ничего, — улыбнулась воспитательница. — Всё будет хорошо. Всё обойдётся. Я сегодня узнавала: Олежека положили в палату. В хорошую. И уже сделали операцию. Побили-то его сильно, — женщина снова горько вздохнула и покачала головой. — Но не переживай. Всё лечится. Всё пройдет. Скоро увидитесь снова.

— Их посадят в тюрьму? — спросил Разумовский.

Он медленно помешивал ложечкой сахар в чае и не поднимал на воспитательницу глаз. Татьяна Михайловна погладила его по непослушным волосам:

— Зло никогда не остаётся безнаказанным, мальчик мой.

— Они его хотели убить, — так же тихо сказал Сергей. — Он мне сказал. Я сам видел. Они его держали… за руки. И били…

У него снова задрожали губы.

— Мальчик мой, — воспитательница обняла его за плечи, прижала рыжую голову к груди. Слегка покачивая Серёжу на руках, она коснулась губами горячего лба. Разумовский вдруг почувствовал, что глаза его слипаются, и он проваливается в объятья теплого умиротворяющего сна.

«Мальчик мой», — послышалось откуда-то издалека.

Но почему она зовёт его мальчиком? Ведь он давно уже не мальчик. И давно уже выпустился из детского дома. У него свой бизнес, свой рабочий офис в центре Санкт-Петербурга. Он — Сергей Разумовский — самый молодой гений современности. Он говорит своё принципиально новое слово в области IT-технологий. Но почему, почему ему так хочется спать?

Сергей сделал над собой усилие, открыл глаза и — проснулся.

Тусклое небо за огромными окнами офиса занималось зарёй. В само́м кабинете было сумрачно и тихо. Со стены напротив на Разумовского смотрела кроткими глазами Венера.

«Значит, это был сон», — Сергей присел на диване, покрутил головой, разминая затёкшие шейные позвонки. Надо же — он уснул прямо в рабочем кабинете, не добравшись до постели. «Значит, сон. Но почему именно теперь именно такой сон? Не просто сон — воспоминание».

Разумовский поднялся с дивана, босыми ногами ступил на холодный пол, подошёл к окну.

Светало. Теперь утро будет приходить всё раньше и раньше. А потом белые ночи… Да, но почему такой сон?

Олег тогда долго провалялся в больнице, вернулся с правой рукой на перевязи и мучился, учась писать левой. Потом гипс сняли, и Волков всё смеялся тому, что снова придётся переучиваться на правую руку. Они не говорили о произошедшем. В первый день только по выписке Разумовский задал один вопрос:

— Ну и… Как ты?

Олег лаконично кивнул.

Но не всё было благополучно, и оба друга это знали. Волков молчал, а растревоженная душа Разумовского жаждала возмездия. Мальчик ждал большого суда, торжества справедливости, на котором он, как главный свидетель, рассказал бы всё, что знал, что видел…

Суда не было. Да и вообще дело прошло тихо, мирно, без особой экспрессии. Толпа хулиганов, правда, свои пятнадцать суток получила. Потом все шесть куда-то пропали. Но Серёжа был всё равно возмущен. Как? После всего, что они сделали? После того как жестоко избили его друга в подворотне?

И вот, в огненно-рыжей голове стали зреть планы один другого невероятнее.

Сначала это были только мысли, мечтания, из серии: «Вот если бы…». Потом мечтания стали обретать форму. Тогда появилась тонкая ученическая тетрадь в клетку и рисунки больших птиц на её страницах. У птиц были огромные крылья, похожие на плащи, большие клювы и пустые глазницы. Позади птиц полыхало пламя. Среди близкого окружения Сергея считалось, что он увлекается комиксами, и это действительно было так. Сборник про Бэтмена был затёрт им до дыр, так же, как и фильмы о Темном рыцаре. Но Бэтмену, как считал сам Сергей, было далеко до того, кого придумал он, и о ком теперь, спустя десять лет, вспомнил Олег.

«Я мечтал отомстить, — Разумовский прислонился пылающим лбом к холодному стеклу окна. — Он сегодня убил человека».

Небо серело медленно и плавно. Один за другим гасли огни большого города. Сергей думал, и мысли в голове текли такие же: тягучие, сонные. Неужели ему всё равно? Удивительно, ведь ещё несколько часов назад он пребывал не просто в страхе, в ужасе, от того, что произошло. Он и теперь был взволнован, но всё это было как-то сумбурно, непонятно. Возможно, он ещё не до конца проснулся. Но разве это важно? Почему именно теперь к нему пришел такой сон? Почему именно сегодня Олег вспомнил о том «проекте», как он его назвал? Что значили его слова: «Веселье начинается»? Он ведь так и сказал. Справедливость. «Ты же так веришь в справедливость». И главный вопрос: что будет дальше?

«История повторяется, — думал Сергей. — Олег просил меня молчать. Он и тогда просил не говорить никому. Сказал, что разберётся сам. А теперь? Что же теперь? И что же буду во всей этой истории я? Я-то где?»

Зазвонил будильник, и Разумовский вздрогнул. Начинался новый день.

Ольга в сотый раз поворошила рукой в сумке и, повернув голову, крикнула вглубь квартиры:

— Саш, ты ключи от машины не видел?

— Они у зеркала на столике, мам! — донеслось откуда-то из гостиной.

— Отлично, — она сунула ключи в сумку. — А очки?

Ответа не последовало. Ольга вошла в комнату.

— Саш, я с кем разговариваю?

На диване, вытянувшись во весь рост, лежал парнишка лет примерно шестнадцати. Не отрываясь от планшета, на котором увлеченно гонял в NFS, он медленно повторил:

— Они у зеркала на столике.

Ольга подошла к дивану и молча нажала на планшете кнопку блокировки. Саша поднял на нее возмущенный взгляд.

— Нормально поговори со мной.

Мальчик отложил планшет в сторону, сел на диване и, как примерный мальчик, сложил на коленях ладошки.

— Да, мамочка.

— Не паясничай, — Ольга мягко стукнула его по лбу. — Солнечные очки мои где?

— В коридоре. На столике у зеркала.

— Ты сказал, там ключи от машины.

— И очки.

— Нет их там, — Ольга повысила голос, как видно, начиная закипать. Сын с глубоким вздохом поднялся с дивана, сунул ноги в серые тапочки и направился в коридор.

— В ящике смотрела?

— Смотрела, — Ольга шла следом.

— А на крючках?

— И на крючках. И в сумке. Может, я их на работе забыла?

Саша вышел в коридор, где у высокого, в пол, зеркала стоял узенький столик, вешалка и маленькая тумбочка. Пошарил глазами по крючкам на вешалке, выдвинул верхний ящик тумбочки. Наконец взглянул на столик, где в беспорядке были разбросаны мелочевка, брелоки, какие-то бумажки, скомканные и исписанные ручкой. Ещё раз глубоко вздохнув, он вытащил из всего этого барахла темные полукруглые очки в коричневой оправе и протянул их матери:

— Я не слышу возгласов восхищения.

Ольга поджала губы, усмехнулась и покачала головой.

— Что бы я без тебя делала.

— Пропала бы, — Саша отдал очки матери, и та надела их на лоб.

— Значит так. Ещё раз, — она принялась загибать пальцы. — Есть захочешь — суп на плите, с вечера ещё теплый, но лучше прогрей. Хлеб в холодильнике. Масло, молоко там же. В общем, если что ещё надо будет — деньги я перевела — возьми себе. На доставку только не налегай — придержи лучше, чтобы на конец недели хватило. Что-то ещё...

— Ма-ам, на работу опоздаешь.

Ольга махнула рукой:

— Да уже опаздываю. Все из-за этих очков.

Она ещё раз перетрясла сумку, проверяя, все ли на месте. Застегнула ее и закинула на плечо.

— Да. Бабушка вечером приедет — не забудь отдать журнал, который на подоконнике лежит — она просила.

— Отдам, отдам, — Саша чмокнул мать в щеку. — Беги, а-то будешь ворчать потом, что поздно вышла и опять попала в пробку.

— Ну-ну, — Ольга принялась обуваться и вздохнула с притворным сожалением. — Хоть бы раз попросил: «Мамочка, останься дома, пожалуйста, я так по тебе скучаю».

— Ага, а кто нас с бабушкой кормить будет? Я ещё несовершеннолетний.

Ольга расхохоталась в голос.

— Зато, я смотрю, умный слишком. Кстати, чтобы три варианта из сборника сегодня прорешал. Вечером проверю. Экзамены через год. Я за тебя платить не буду.

Сын закатил глаза:

— Да, да, да. Разумеется.

— Саш, я серьезно. У тебя поступление на носу, а ты вон — с игрушками.

Ольга, наконец, справилась с непослушной застёжкой, поцеловала сына в лоб и выскочила на лестничную клетку. После ее ухода Саша повернул в замке ключ, вернулся в гостиную и снова упал на диван, закинув ногу на ногу.

Спускаясь в лифте на первый этаж, Ольга Исаева устало прислонилась плечом к стенке кабины. День обещал быть непростым. Впрочем, когда бывало по другому? Но хуже, чем сейчас, определенно, быть уже не могло.

Ольга посмотрела на себя в зеркало, висевшее тут же в кабине лифта. Взбила рукой волосы. Слой косметики уже не скрывал слишком ранние морщины, усталость и тяжёлый взгляд главы Рос-Гарант-Банка. А ведь ей всего только тридцать шесть лет. Ольга закрыла глаза. Может, стоит прислушаться к совету подруги и записаться на операцию в ближайшую клинику? Крис уверяла, что буквально пары уколов будет достаточно. Легко ей говорить. Подруге вообще все давалось легко, сколько Исаева ее помнила. Правда Кристине никогда не приходилось управлять банковскими вкладами, подсчитывать прибыль и убытки. Для этого у нее был обеспеченный муж с бизнесом, кажется, где-то в Германии. Если конечно можно назвать мужем человека, с которым в ЗАГСе они не расписались и только жили попеременно — то тут, то за границей. Ольга вздохнула и, открыв глаза, снова взглянула на себя в зеркало.

«Детей у Кристинки тоже нет, — подумала она. — А в клинику не пойду. Не до того».

Машины гудели в пробках. Ольга сняла очки и поглядела в окно. Солнце скрылось за плотным слоем туч, но жара не спала, город душил сыростью. В туманном мареве поток автомобилей двигался как ложка в густом киселе. Исаева почувствовала вдруг сильное желание выйти на полпути из машины, вернуться домой, не ходить сегодня на работу, где, как она знала, ее ждало только одно: долгие разборки со вкладчиками и проверяющими. Не то чтобы эти разборки происходили не по ее вине. Скорее уж, наоборот. Но ведь легче от осознания этого не становилось.

Толпу с транспарантами у дверей Рос-Гарант-Банка Исаева увидела издалека. Про себя усмехнулась: «Как же примитивно». Но ближе подъезжать не стала, свернула в переулок, бросила машину на первой попавшейся парковке и к банку подошла с другой стороны. С недавних пор ключ от черного входа приходилось держать при себе.

Ей показалось, или, может, зрение подводило, что из-за угла здания появилась и тут же пропала чья-то высокая тень. По всей вероятности, мужская, в черном брючном костюме. Но ничего больше Ольга разглядеть не успела. Ещё один из митингующих? Пожав плечами, она вошла в здание банка и больше о странном видении не думала.

— Эти идиоты скоро заставят меня входить на работу через крышу, — Исаева кивнула девочке-секретарше у входа в кабинет. — Звонили?

Такой вопрос она задавала изо дня в день. Звонить могли откуда угодно, чаще всего с ругательствами и угрозами. Правда подобные звонки Ольгу Исаеву уже не пугали. Она давно не брала трубки на незнакомые номера и приказала делать то же самое своей секретарше. Не это волновало больше всего. Существовали другие, более насущные проблемы.

До полудня дела шли относительно благополучно. Ольга заперлась у себя в кабинете, пытаясь разгрести горы текущих задач. Ровно в двенадцать ее отвлёк от компьютера настойчивый стук в дверь. Ольга открыла дверь и пропустила в кабинет неожиданного посетителя.

— Не помешал? — поинтересовался тот, всем своим видом изображая крайнюю степень учтивости.

— Помешал, но ты же знаешь, для тебя все что угодно.

Посетитель представлял собой высокого, метра под два ростом, мужчину, худощавого, с хитрыми карими глазами и модной стрижкой. Все в нем было непропорционально: узкое лицо, длинные, вытянутые руки, острые плечи. Может быть, поэтому одеться он стремился изящно, даже чересчур. И мягкий серый костюм, и белая рубашка, и тёмно-серый, в тон костюма, галстук — все выглядело идеально, утонченно, дорого. Вслед за мужчиной в кабинет проник тонкий шлейф элитного одеколона.

— Я бы зашёл позже, но имею дело, не терпящее отлагательств.

Он улыбнулся и наклонился к Ольге с высоты своего двухметрового роста. Тонкими пальцами взял ее за плечи и привлек к себе. Губами коснулся шеи, левого уха и виска, вдыхая запах тонких волос, затем взял лицо Ольги в свои ладони, а она подняла голову. После долгого, с минуту, поцелуя Исаева мягко отстранилась.

— Ты сказал — у тебя что-то срочное.

— Да, — он почему-то огляделся по сторонам. — У тебя никого?

Ольга отошла к рабочему столу. Взяла в руки высокий стакан и бросила туда дольку лимона.

— Кто у меня может быть сейчас, Кеш? Разве что прокуратура.

— А помощница твоя? — мужчина, которого, как оказалось, звали Иннокентием, на мрачную шутку не отреагировал, но продолжал вежливо улыбаться.

— Леночка? Я ее отпустила пораньше. Она увольняется сегодня, что девочку зря мучить? Правда вот, — Ольга налила в стакан воды из стеклянного графина, — замену где бы теперь найти...

— Хорошо, — Ольгин знакомый кивнул, и улыбка шире раздвинула его тонкие губы. — Я рад, что мы остались наедине.

— Что случилось? — Ольга посмотрела на него с некоторой опаской.

Иннокентий подошёл к ее рабочему столу и положил на него белый лист бумаги, на котором что-то было написано аккуратным косым почерком.

— Подпишешь?

Исаева вопросительно изогнула бровь. Отставила стакан с водой в сторону и взяла лист в руки. Некоторое время она сосредоточенно разглядывала написанное и хмурилась больше и больше.

— Прости, не поняла, что это?

— А что непонятного? — мужчина продолжал улыбаться, но на этот раз в его улыбке Ольге почудился яд. — Мое заявление.

— Нет, подожди, ты шутишь. Какое заявление? — она ещё раз вгляделась в строчки, будто видела их впервые или никак не могла вникнуть в суть написанного. — Прошу уволить меня по собственному... Кеш, это правда не смешно.

— Согласен, — кивнул мужчина. — Какой уж тут смех? Я попрощаться пришел. Давай без лишних слез, черкани подпись, пожалуйста, и разбежимся.

— Погоди, погоди, — Ольга раз за разом менялась в лице. Непонимание, осознание, удивление, изумление, страх. — А я? Ты меня решил бросить? Вот с этим?

Иннокентий пожал плечами:

— Я в тюрьму садиться не собираюсь.

Листок выпал у Ольги из рук.

— Как? Ты же говорил, что все схвачено...

— Почти, — мужчина обогнул стол и подошёл к Исаевой ближе. Теперь он возвышался над ней на целую голову. — Я сказал — почти. Но появились некоторые дополнительные данные, и мне нужно будет срочно скрыться. Прости.

Он протянул к Ольге руки, будто хотел обнять ее, но Исаева отшатнулась и посмотрела на него, сверкая глазами.

— Прости? И ты так легко об этом говоришь? А обо мне ты подумал? Кто меня втянул во все это...

Ольга повела кругом рукой в попытках найти приличное слово для нынешней ситуации. Не нашла и, облизнув пересохшие губы, исподлобья взглянула на своего гостя:

— Нет, Кеш, так не пойдет. Ты не можешь меня теперь бросить.

— Не поверишь, но — могу, — мужчина вдруг перестал улыбаться и из его глаз на Ольгу пахнуло холодом. Лицо стало равнодушным. Таким равнодушным, как у преступника, который заранее знает, что его жертве некуда от него деться. — Я тебя за руку в это дело не тянул. Предложил — да. Обеспечил. Но за отчётами и цифрами следила у нас ты как самая лучшая единица класса банковских рабочих.

Он все же протянул руку и провел длинными пальцами Ольге по бледной щеке:

— Я — лишь техническая составляющая, скромный исполнитель. Ты — руководитель всего процесса. А помнишь, какие грандиозные планы ты предлагала в тот день, когда мы остались вдвоем в гостиничном номере?

Губы Иннокентия снова искривились в ухмылке, нехорошей, насмешливой и очень ядовитой. Ольге стало жутко.

— О, ты была хороша в тот вечер. Чудо как хороша. Так близко... близко...

Тонкие пальцы застыли на подбородке. Исаева отшатнулась. Потом сделала быстрый шаг вперёд и ударила гостя по лицу. Потом ещё раз. Ей хотелось разбить в кровь эту наглую, сладострастную ухмылку. Но крови не было. Удары оказались слишком слабы. И гость все так же продолжал усмехаться на попытки Исаевой расправиться с ним.

— Пошел вон, — прошипела Ольга.

Мужчина вздохнул, наклонился, поднял упавший на пол листок с заявлением и вежливо подал его Ольге.

— Пожалуйста.

Она схватила ручку. Не глядя, чиркнула подпись и быстрым движением протянула листок Иннокентию. Внутри у нее все дрожало от гнева, обиды и боли. Но тому, как видно было все равно. Он взял листок, внимательно просмотрел заявление, кивнул с благодарностью и вышел из кабинета.

Ольга упала в кресло. Пустым, бессмысленным взглядом оглядела свою камеру с зарешеченным окном, за которым все кричала и буйствовала толпа. Потом закрыла лицо руками и разрыдалась.

* * *

Новый рабочий день ознаменовался для Игоря Грома неожиданным визитом.

Ближе к полудню, когда коллеги уже подумывали о долгожданном обеденном перерыве, к столу майора подошёл молодой человек и спросил:

— Простите, вы майор Игорь Гром?

Игорь оторвался от экрана компьютера, повернулся в кресле и с изумлением уставился на незнакомца:

— Ну допустим, я.

Парень лучезарно улыбнулся:

— Меня к вам Федор Иванович направил. Дмитрий Дубин, рад знакомству, — и протянул ладонь для рукопожатия.

На вид ему было чуть больше двадцати лет. Стриженые соломенные волосы, серые глаза за стеклами квадратных очков. Все это вкупе с наивной и невероятно светлой улыбкой произвело на Грома малость ошарашивающее впечатление. Учитывая тот факт, что Фёдор Иванович ни о каких посетителях майора не предупреждал.

— А... Прошу прощения?

Парень неловко опустил руку.

— Дима Дубин, — повторил он. — Стажёр. Фёдор Иванович сказал, я под вашим руководством теперь.

— А-а, — протянул Игорь, начиная понимать. — Вот оно что. Так ты новенький?

— Ну, да. Почти коллега, получается, — Дима рассмеялся, пытаясь скрыть неловкость.

— Ну-ну. В команде, значит, будем работать, — Игорь, памятуя недавний разговор с генерал-полковником, сделал многозначительное ударение на первое слово. Дима же воспринял это как шаг к содружеству и радостно подхватил:

— В команде — это хорошо. Фёдор Иванович так и сказал, что вам очень нужен напарник.

Игорь хмыкнул и, не говоря больше ни слова, вернулся к своим файлам на компьютере. Дима Дубин потоптался на месте, потом подвинул ещё одно кресло на колесиках и сел рядом с майором.

— Может быть, перейдем на «ты»? — предложил он. — Как-то на «вы» не совсем удобно... тебе не кажется?

Игорь промолчал, продолжая водить мышкой по рабочему столу компьютера. По правде говоря, он надеялся, что назойливый стажёр соскучится и покинет его через несколько минут. Не то, чтобы Дима слишком уж раздражал своим неожиданным появлением, но на Прокопенко Гром был зол.

«Значит, в команде, — думал он. — Напарника мне подыскали, Федор Иванович. Очень хорошо. И как оперативно».

— Ты уже слышал об Ольге Исаевой? — выдернул из размышлений голос Дубина. — Говорят, там крупные махинации.

Майор скользнул глазами по строчкам текста на экране. Новостные заметки под строкой поиска пестрили фамилией главы Рос-Гарант-Банка.

— Кто это говорит, интересно? — поинтересовался Гром.

— Ну как кто, — оторопел Дубин. — Все.

— Все не могут говорить одно и то же, — усмехнулся Гром. — Я вот скажу тебе, что состава преступления ещё нет, а значит, все написанное не более, чем пустая болтовня. Видишь, уже один голос против обвинения.

— Да нет, я не это имел в виду, — пробормотал бедный стажер. — Я вообще... В целом.

— А в целом, друг мой, пока на стол не легло заявление, в котором указано, что такой-то гражданин совершил по отношению к такому-то гражданину неправомерное действие, мы и пальцем пошевелить не сможем. Бюрократия, чтоб ее, — Игорь с притворным сожалением развел руками. — Смекаешь? Так что вот тебе первое задание...

В это время на столе у майора завибрировал мобильный телефон. Игорь поднял трубку, пару раз коротко ответил «Да!», затем «Еду!» и поднялся с места.

— Подождите, а я, — Дима недоуменно захлопал светлыми ресницами.

— Ах да...

Игорь достал из ящика стола и положил перед Дубиным толстую пачку бумаг.

— Вот. Разбери, и к моему приходу под отчёт — кто, куда и для чего приходил, кому что говорил. Дело свежее, уже раскрыли, осталось подшить и в архив. Справишься?

Не дожидаясь ответа, Гром широкими шагами направился к выходу. Но не успел он отойти далеко, как его нагнал оклик:

— Игорь!

Гром обернулся. Стажёр встревоженно глядел на него:

— Игорь, тут...

— Ну что?

Майор вернулся к столу.

— Я же сказал подшить и...

Дима молча ткнул пальцем в экран компьютерного монитора.