О птицах, тенях, героизме и живых сновидениях (джен)

Они появились, как и любая уличная шпана — из ниоткуда — и сразу стали грозой ближайших окрестностей. Их было шестеро. И ходили они почти всегда толпой — вшестером. Так было удобнее отбирать наличные у тех, что помладше, и ломать самых непокорных. Они были сильнее, безжалостнее, и уж если ставили кого-то «на счётчик», то просто так от себя не отпускали.

Неизвестно, чем их зацепил Олег Волков. Может быть, проходя один раз по улице, он не слишком учтиво ответил на оклик кого-то из этой шестерки. Может быть, не поделился зажигалкой. К шестнадцати годам Олег уже потихоньку курил за углом детского дома и прятал на кровати под матрасом пачку сигарет. Одним словом, парня заметили. Запомнили, а потом невзлюбили.

Поначалу всё ограничивалось лишь стычками по углам, от которых Волков с достоинством, но уходил. Он вообще старался лишний раз не лезть на рожон, прекрасно понимая, что одной драки хулиганам будет недостаточно. Давать слабину, разумеется, не собирался, но любое столкновение могло повлечь за собой последствия, при которых ставки возросли бы во много раз. Кто знает, чем в конечном счёте это могло обернуться?

Но вот однажды Олег вернулся в детский дом со ссадиной на левой скуле и большим синяком на подбородке. В темноте проскользнул в комнату, молча лег в постель, отвернулся к стене и почти сразу уснул.

На следующий день синяки стали заметнее. На все вопросы Олег повторял будто заученное: упал, как в известном фильме. А спустя пару дней Сергей стал замечать, что костяшки на кулаках у друга всё чаще сбиты в кровь. Олег злился, возвращался в детдом поздно вечером. Накинув на голову капюшон, пробегал мимо охранника и тут же ложился спать. Вставал рано и незаметно ускользал из комнаты так, что никто не успевал заметить, когда и куда он уходит.

Сергей, разумеется, видел, что происходит что-то не то. Догадаться, в чем дело, было не так уж и трудно. Но мальчику долго не удавалось проверить свои подозрения, пока однажды он не подкараулил друга в коридоре у входа в общую спальню:

— Стой! Стой, я сказал!

Серёжа прижал Волкова к стене за плечи:

— Ты чего это, а? Чего?

— Отстань! — прошипел Олег.

Почти все в детском доме уже спали, и друзья говорили шепотом.

— Нет, погоди. Что происходит?

— Пусти, — злобно огрызнулся Волков, и вдруг всё его лицо буквально перекосило от боли. Он совсем другим тоном, тихим и почти молящим, повторил: — Пусти, пожалуйста.

Разумовский отшатнулся. Тут только он заметил, что друг едва стоит на ногах. Олег обхватил правой рукой живот, левой опёрся о стену и, прихрамывая, двинулся в сторону умывальной комнаты. Подумав, Разумовский направился вслед за ним.

В умывальной Олег стянул с себя футболку, майку и включил холодную воду. Опираясь ладонями о бортики раковины, он поднял глаза к зеркалу напротив, оглядел себя и неприязненно усмехнулся. Сергей, войдя следом, тихо ахнул:

— Это… Кто тебя так?

Олег опустил голову. Намочил ладонь в ледяной воде и принялся осторожно прикладывать её к темным кровоподтёкам на груди, животе, рёбрах. Потянулся к левому плечу, сделал неловкое движение, замер и от боли оскалил зубы.

— Что смотришь? — огрызнулся он на Разумовского. — Всё увидел? Завтра побежишь стучать?

— Чего это я побегу стучать? — Сергей, наконец, обиделся. — А даже если так. Долго это будет продолжаться?

— Я сам с этим разберусь.

— Нет, постой. То есть, по-твоему, это нормально? На тебе же живого места нет.

— Так, Серёж, видишь дверь? Это выход. Тебе туда. Всё.

Волков открыл напор посильнее и сунул под кран голову. Разумовский постоял немного на месте, вздохнул:

— Хорошо. Не хочешь, чтобы тебе помогли — не надо. Но имей в виду, я не собираюсь ждать, пока они пристанут к тебе с ножом к горлу. Либо ты завтра говоришь обо всём Татьяне Михайловне, и она звонит в полицию, либо это сделаю я.

Сергей был уверен, что друг просто по своему всегдашнему упрямству не желает получать помощь со стороны. Неудивительно — Олег обладал тем ещё характером. Но стоило Разумовскому направиться к выходу, как сзади его нагнал требовательный оклик:

— Стой!

Мальчик обернулся. Волков стоял на месте, вода капала с длинных волос на плечи, и в неярком свете жёлтой лампы вдруг стали отчётливей видны страшные синяки и кровоподтёки.

— Послушай. Они сказали, если вякну только кому, то они мне… Короче мне не жить. И это не шутка. Понимаешь?

Серёжа замер.

— Поэтому, — сурово продолжал Волков, — я тебя как друга прошу — ни слова. Никому, о том, что ты видел. За мной не ходи. Ни о чем не спрашивай. Я сам с этим разберусь. Сам. Понял? — И, заметив, что Разумовский пытается ещё что-то сказать, добавил: — Серёж, я тебя очень прошу. Это всё…

Он не договорил — снова повело куда-то в сторону. Пришлось ухватиться за бортик раковины. Сергей, оцепенев, глядел на своего товарища с боевым прозвищем Волк. Всегда такого сильного и вконец обессилевшего теперь. Глядел и ничего не понимал.

* * *

Он тогда промолчал, но лучше от этого не стало. Беспокойство за друга только увеличивалось. Сцена в умывальной, следы побоев, фраза: «Мне не жить» вновь и вновь всплывали в памяти. Воображение тринадцатилетнего мальчишки рисовало ужасные картины. Может быть, Сергей, в конце концов, ослушался бы друга и рассказал обо всей этой ситуации хотя бы Игорю. В конце концов, отец Грома работал в полиции и мог бы помочь. Но, как назло, именно в то время Игорь с отцом уехали в Москву и вернуться обещали только через месяц. Таким образом, Сергей остался один на один со своими переживаниями. Тем более трудно было скрывать их, что Татьяна Михайловна тоже что-то подозревала и, не получив никакой информации от Олега, обращалась с вопросами к Серёже, как к самому близкому другу. Но и тут добрейшая женщина наткнулась на ту же замкнутость. Мальчик упрямо молчал и лишь поглядывал на воспитательницу несчастными голубыми глазами.

И вот прошел день, два, неделя.

А потом случилась трагедия.

Как-то, возвращаясь в детский дом из школы, Серёжа Разумовский увидел за углом, в подворотне, всегдашнюю компанию — шестёрку молодых людей. Столпившись у заплеванной кирпичной стены, те над чем-то громко смеялись. Первой мыслью Сергея было незаметно пройти мимо. Кому хочется сталкиваться со знаменитой бандой? Но неизвестно что, может, дурное предчувствие, потянуло его за угол. Разумовский подбежал чуть поближе и притаился недалеко от компании за мусорным баком.

Голоса сливались в неясный гул. Говорили шестеро негромко, вероятно, боясь, что их услышат. Однако по обрывкам разговора Сергей смог уловить его угрожающий тон. «Снова раскачивают кого-то на деньги, — с досадой подумал он. — Действительно. Чем ещё они тут могут заниматься?»

Разумовский стал осторожно пробираться обратно. И в это время за его спиной послышались странные звуки. Глухой удар, восклицание, чей-то стон — явные признаки потасовки. Сергей обернулся. Помнил, что мелькнула слепая мысль: «Только бы не…»

Пригибаясь к земле, мальчик перебежал обратно и, уже почти не скрываясь, выглянул из-за мусорного бака.

Взору его открылась страшная картина. У стены двое парней держали за локти третьего — тот стоял на коленях. А четверо били его ногами, руками — в кровь — по лицу, по всему телу. Но самое ужасное было не это. А то, что в том, кто стоял теперь на коленях, Разумовский узнал своего друга — Олега Волкова.

Сколько раз потом он чувствовал громадное облегчение от того, что не поддался первому порыву, и не ринулся спасать товарища своими силами. Толпа из шести человек запросто переломила бы их двоих. Ни о чем не думая, мальчик со всех ног бросился прочь, выскочил на улицу и кинулся к первому попавшемуся прохожему.

— Помогите! — плача кричал он и указывал на подворотню. — Там! Там… Пожалуйста! Они его убьют! Там! Помогите!

Дальше всё было как в тумане. На шум сбежались ещё несколько мужчин. Хулиганов поймали, Волкова благополучно спасли. Кто-то вызывал скорую, кто-то звонил в полицию. А Сергей плакал навзрыд и не мог успокоиться. Для впечатлительной души тринадцатилетнего мальчишки оказалось слишком много того, что произошло за последние дни. Он проплакал весь остаток дня и вечер, и только ближе к ночи затих на кухне с Татьяной Михайловной, которая отпаивала мальчика чаем с овсяным печеньем.

— Ах, детки, — вздыхала она, кутаясь по привычке в тёплую шаль. — Ну что же вы мне-то ничего не рассказали?

А Серёжа и не знал, что ответить.

— Ну, ничего, — улыбнулась воспитательница. — Всё будет хорошо. Всё обойдётся. Я сегодня узнавала: Олежека положили в палату. В хорошую. И уже сделали операцию. Побили-то его сильно, — женщина снова горько вздохнула и покачала головой. — Но не переживай. Всё лечится. Всё пройдет. Скоро увидитесь снова.

— Их посадят в тюрьму? — спросил Разумовский.

Он медленно помешивал ложечкой сахар в чае и не поднимал на воспитательницу глаз. Татьяна Михайловна погладила его по непослушным волосам:

— Зло никогда не остаётся безнаказанным, мальчик мой.

— Они его хотели убить, — так же тихо сказал Сергей. — Он мне сказал. Я сам видел. Они его держали… за руки. И били…

У него снова задрожали губы.

— Мальчик мой, — воспитательница обняла его за плечи, прижала рыжую голову к груди. Слегка покачивая Серёжу на руках, она коснулась губами горячего лба. Разумовский вдруг почувствовал, что глаза его слипаются, и он проваливается в объятья теплого умиротворяющего сна.

«Мальчик мой», — послышалось откуда-то издалека.

Но почему она зовёт его мальчиком? Ведь он давно уже не мальчик. И давно уже выпустился из детского дома. У него свой бизнес, свой рабочий офис в центре Санкт-Петербурга. Он — Сергей Разумовский — самый молодой гений современности. Он говорит своё принципиально новое слово в области IT-технологий. Но почему, почему ему так хочется спать?

Сергей сделал над собой усилие, открыл глаза и — проснулся.

Тусклое небо за огромными окнами офиса занималось зарёй. В само́м кабинете было сумрачно и тихо. Со стены напротив на Разумовского смотрела кроткими глазами Венера.

«Значит, это был сон», — Сергей присел на диване, покрутил головой, разминая затёкшие шейные позвонки. Надо же — он уснул прямо в рабочем кабинете, не добравшись до постели. «Значит, сон. Но почему именно теперь именно такой сон? Не просто сон — воспоминание».

Разумовский поднялся с дивана, босыми ногами ступил на холодный пол, подошёл к окну.

Светало. Теперь утро будет приходить всё раньше и раньше. А потом белые ночи… Да, но почему такой сон?

Олег тогда долго провалялся в больнице, вернулся с правой рукой на перевязи и мучился, учась писать левой. Потом гипс сняли, и Волков всё смеялся тому, что снова придётся переучиваться на правую руку. Они не говорили о произошедшем. В первый день только по выписке Разумовский задал один вопрос:

— Ну и… Как ты?

Олег лаконично кивнул.

Но не всё было благополучно, и оба друга это знали. Волков молчал, а растревоженная душа Разумовского жаждала возмездия. Мальчик ждал большого суда, торжества справедливости, на котором он, как главный свидетель, рассказал бы всё, что знал, что видел…

Суда не было. Да и вообще дело прошло тихо, мирно, без особой экспрессии. Толпа хулиганов, правда, свои пятнадцать суток получила. Потом все шесть куда-то пропали. Но Серёжа был всё равно возмущен. Как? После всего, что они сделали? После того как жестоко избили его друга в подворотне?

И вот, в огненно-рыжей голове стали зреть планы один другого невероятнее.

Сначала это были только мысли, мечтания, из серии: «Вот если бы…». Потом мечтания стали обретать форму. Тогда появилась тонкая ученическая тетрадь в клетку и рисунки больших птиц на её страницах. У птиц были огромные крылья, похожие на плащи, большие клювы и пустые глазницы. Позади птиц полыхало пламя. Среди близкого окружения Сергея считалось, что он увлекается комиксами, и это действительно было так. Сборник про Бэтмена был затёрт им до дыр, так же, как и фильмы о Темном рыцаре. Но Бэтмену, как считал сам Сергей, было далеко до того, кого придумал он, и о ком теперь, спустя десять лет, вспомнил Олег.

«Я мечтал отомстить, — Разумовский прислонился пылающим лбом к холодному стеклу окна. — Он сегодня убил человека».

Небо серело медленно и плавно. Один за другим гасли огни большого города. Сергей думал, и мысли в голове текли такие же: тягучие, сонные. Неужели ему всё равно? Удивительно, ведь ещё несколько часов назад он пребывал не просто в страхе, в ужасе, от того, что произошло. Он и теперь был взволнован, но всё это было как-то сумбурно, непонятно. Возможно, он ещё не до конца проснулся. Но разве это важно? Почему именно теперь к нему пришел такой сон? Почему именно сегодня Олег вспомнил о том «проекте», как он его назвал? Что значили его слова: «Веселье начинается»? Он ведь так и сказал. Справедливость. «Ты же так веришь в справедливость». И главный вопрос: что будет дальше?

«История повторяется, — думал Сергей. — Олег просил меня молчать. Он и тогда просил не говорить никому. Сказал, что разберётся сам. А теперь? Что же теперь? И что же буду во всей этой истории я? Я-то где?»

Зазвонил будильник, и Разумовский вздрогнул. Начинался новый день.